Ну как тут после такое заявления не поторопишься?
Я решительно взял ладонь Маши в свою, и прижал её к груди, к самому сердцу.
— Я попал в тайскую тюрьму, — на выдохе произнёс я.
— Что? — моргнула Маша, непонимающе глядя на меня. Её рука напряглась, казалось, что сейчас мне точно прилетит пощёчина. Но я был готов. Я заслужил тысячи пощёчин.
— Я проводил тебя в номер, уже подходил к своему отелю, как вдруг на берегу заметил потасовку. Местные измывались над молодой русской парой. Я вмешался. Не мог просто смотреть на то, как безжалостно избивали бедную девушку, — я скорчился словно от боли, вспоминая тот вечер. — А потом мигалки, наручники и тесная камера тайской тюрьмы.
Мне было трудно говорить. Эти моменты моей жизни, которые враз перечеркнули её, теперь они вечность будут напоминать мне о себе. Они высечены в моём сердце, что я уже и не надеюсь на то, что когда-либо эти глубокие рубцы затянутся.
— Это правда? — с недоверием отозвалась Маша, пошатнувшись слегка.
— Поэтому номер числился за мной. Меня продержали там десять дней, выписали огромный штраф и пока я не оплатил его не выпускали из страны. Я искал тебя, но всё, что было у меня от тебя — это имя и номер тайского телефона. Я продолжал искать тебя, заглядывая в лица прохожих в городе, а потом сдался. Я был трусом, Маш. Прости меня за это! — дрогнул мой голос, я сильнее сжал её ладонь. — Если б я только знал, к чему нас всё это приведёт, то многое изменил бы в своей жизни. Я миллион раз жалел о том, что вмешался и ввязался в драку с местными, но такой у меня характер. Я не могу пройти мимо, когда вижу, что унижают слабых. Но я совсем забыл, что нахожусь в другой стране. Это было очень глупо с моей стороны. И вот к чему моя же глупость меня привела, — пожал я плечами. В этот момент по щеке Маши покатилась одинокая слезинка, подушечкой большого пальца я смахнул её с лица. Не хотел, чтобы она плакала. Я не стою её слёз. — У меня всё это время был сын, а я даже не догадывался о его существовании.
На глаза Маши уже во всю наворачивались слёзы, я сам кое-как сдерживал свои эмоции, но мне стало заметно легче от того, что в результате я смог выговориться. Впервые за пять лет я смог кому-то рассказать о том, что тревожило меня все эти годы.
— Дурак ты, Руська, — навзрыд заплакала она, уткнулась своим лбом в мою грудь и я раскис. — Как ты мог не узнать меня, мой голос?
— Ты же сама не узнала мой голос, когда звонила мне! — тихонечко сказал, поглаживая её волосы. — Или я не прав?
Она подняла голову и мотнула ею.