Урал — земля золотая

Чудо-камень (Уральский сказ)

Был Миклуша в розысках уже седьмой день, но путного ничего не находил. Служил он горщиком на «шлифовальной мельнице» — драгоценные камни огранивал.

Захватил камень его душу, ни о чем и думать не хочет больше. Все у него в глазах камни плывут, гранями своими, как чешуя рыб, поблескивают. Много их пересмотрел Миклуша, много огранил самоцветов, а для огранки сам подыскивал. Отпускали его с «гранилки» для розысков. Верили — никуда не денется: «К камню здорово привязан парень».

Ночь совсем наступила, когда подошел парень к темному лесу.

«Дальше итти не надобно, мало ли в лесу зверя водится. Да и спутаться не мудрено», — подумал Миклуша.

Высек из кремня огонь, подбавил хворосту. Затрещали сучья, разгорелись ярким пламенем. Миклуша бока обогреву подставлять стал.

«Еще хворосту соберу, чтоб на всю ночь», — подумал он и пошел в лес.

Наклонился охапку сучьев взять, да вдруг отшатнулся и выронил валеж. Смотрит: огонек светится, маленький такой, а цвета яркокрасного. «Возьми, дескать, чего боишься». Протянул руку горщик — померк свет, словно и не бывало. Отпрянул — опять горит.

— Что за оказия?

Ухитрился, наконец. Цап! Есть что-то в руках. Подошел к костру, присмотрелся и обомлел. Лежит на ладони камень, малиново-красным светом отсвечивает. Словно изнутри лучи испускает.

Подивился Миклуша камню чудесному. Много через его руки прошло изумрудов разных, тумпасов дымчатых, золотисто-зеленых демантоидов и других самоцветов, но такого камня он в жизни не видал, даже в разговорах не слыхивал.

Вынул Миклуша небольшой мешочек, опустил в него камень, запрятал за пазуху, прилег к костру. Заснуть хотел, куда там. Камень все припоминается, засел в голове. Невиданный, огнем ярким горит.

Засияла на небе самоцветом заря, и в путь нужно трогаться. Подвязал Миклуша потуже лапти и зашагал. Место, где камень чудно́й нашел, хорошо приметил.

Идет по лесу, с пичужками свистом перекликается. Родничок повстречался. Напился холодной водицы и дальше пошагал. К полудню был у города, прошел по запутанным улицам, пересек «плотинку» и вышел к «шлифовальной мельнице».

Мастера высыпали навстречу.

— А-а, Миклуша!

— Как пособирал камушек?

— Чего хорошенького принес?

Вытащил Миклуша мешочек, вынул из него камешок и ахнул. Некрасивый камень оказался. Слабозеленый, как закудышный «берильчик». Засмеялись горщики, затряслись смехом.

Растолкав всех, вышел приказчик Отъясов.

— Покажи, что принес, — обратился он к Миклуше. — Только один камень? И тот дрянь. Э-эх! Если еще так камни будешь сыскивать, не пущу в развед.

Миклуша обиделся:

— Чего рты развесили, — говорит, — не знаете, какой он есть, камень-то.

А про себя подумал:

«Может, обманулся, в темноте, не разглядевши, не тот камень взял?»

Ушел он к себе в избу.

Ну, раньше известно какие жилища были у бедных людей: окошечки маленькие, а вместо стекол слюду прозрачную вставляли. Зажег Миклуша свечу, поставил самодельный станок. Захотелось парню из упрямства доказать старикам, что даже плохой камень в искусной огранке хорошо выглядит. Вытащил он из мешочка «камешек», поднес к свечке, а тот как полыхнет ярким светом, Миклуша даже глаза зажмурил.

— Вот так да!

Понял тут парень, что взаправду этот камень «чудодейственный», коль он только при свече поблескивает, горит красным светом.

Сел поудобнее Миклуша к станку. Прилепил камень сургучом к заостренной палочке и поднес к свинцовому диску, натертому серым порошком. Повернул ручку, на камне осталась грань, и из гладкой поверхности ее брызнули ослепительные лучи.

— Ну и камень! — вслух воскликнул Миклуша и еще усерднее принялся за работу.

В ту пору приказчик Отъясов проходил мимо избы Миклуши. Глядит — свет горит у горщика в час неурочный, да так ярко, как любая свечка не светится. Вошел Отъясов в избу, видит: сидит Миклуша за станком, камень огранивает, а тот светит малиново-красным светом да фисташковым отливает. Отъясова в жар даже бросило.

— У, — говорит, — где такой камень нашел? Зачем скрывал?

— Не скрывал я, — сказывает Миклуша, — показывал камешек, надо мной насмеялись. А теперь, не увидишь ты его, как своих ушей. Полюбился мне чудо-камень, как девушка красная. Не выпрашивай его, убирайся.

Побагровел Отъясов.

— Отдай чудо-камень! Хоть как, да возьму его…

Рассердился тут Миклуша, схватил приказчика за шиворот, да и вытряхнул из избы так, что тот покатился клубочком…

Наутро приходит Миклуша на «гранку». Все идет хорошо, ровно с Отъясовым у него ничего и не было. Приказчик вида не подает.

— Садись, — говорит он Миклуше, — огранивай камушки. Самоцветы у Иваныча возьми, коли надо.

Миклуша взял себе изумрудец и оттачивает. Только все камни ему не нравятся, как припомнит он свой запрятанный. Сидит парень, уныло смотрит: грани привычно ложатся. Вдруг приказчик к его уху нагибается.

— Продай мне чудо-камень, — шепчет, — деньги большие дам.

Рассердился Миклуша:

— Сказал — не продам! Бесценный он, камень-то. Дорог сердцу моему.

Загорелись в глазах у Отъясова холодные огоньки и потухли.

— Ну, как хочешь, — говорит, — потом только не пожалей.

С тех пор и разговору у них не было о чудо-камне. Только выходит однажды Миклуша из избы. Открыл дверь, глядит: рубашка белая мелькает. Признал он слугу Отъясова Тишку.

Миклуша на это внимания не обратил. Одна думка засела в голове: как бы опять чудо-камень выискать.

Пошел как-то Миклуша в ночной развед и выискал снова «камень чудодейственный». Ночью огнем горит, а днем плохонький, зелененького цвета. Как глаза кошки изменяется.

Взял Миклуша для огранки три камня таких. Два маленьких с булавочную головку, а один большой, как яблоко.

Принес Миклуша их домой, стал обрабатывать. Маленькие совсем трудно поддавались огранке, все же ухитрился парень — нанес семнадцать граней. Положил перед собой камни, разглядывает, любуется. Вдруг постучались. Встал Миклуша, подошел к двери, прислушался.

Слышит голос приказчика Отъясова.

«Не с добрым намерением он ко мне пришел», — подумал горщик и стал прятать свои «чудодейственные камни»: два маленьких за щеку, а большой некуда девать… В избу уж ломятся, заклад сорвали…

Увидел Миклуша вспотевшее лицо Отъясова, за которым Тишка да одноглазый Стип, и понял, зачем тогда Тишка у его избы околачивался. Подслушивал.

— Чего поделываешь, Миклуша? — обратился приказчик, — самоцветы прячешь?

Миклуша молчит.

— Прячет, прячет, — визгливо запищал Тишка, — вон в руках-то чего держит. Поглядите-с.

Отъясов наморщил лоб.

— Где чудо-камень нашел, дурак?

— Не находил я ничего…

— Врешь! — заорал Отъясов. — Это что? — и указал на руку, из которой между пальцами шли лучи.

Миклуша молчал.

— Самоцветы от казны утаиваешь! — не переставал приказчик.

— А сам ты от казны не утаиваешь камни-то? Что получше — себе в шкатулочку, а потом продаешь, — не вытерпел Миклуша.

Отъясов побагровел.

— Дай сюда чудо-камень!

Попробовали разжать руку Миклуши, насели Тишка и одноглазый Стип. Подмяли и чем-то тяжелым по голове стукнули…

Очнулся Миклуша в подвале. Темнота кругом. Только из решетчатого отверстия полоска света идет.

Зазвенели ключи за стеною.

Вошел Отъясов с подручными.

— Ну, как, Миклуша, темненько? Ха-ха-ха! Посиди, посиди, авось опосля самоцветы не будешь скрывать, — хрипел Стип.

Отъясов к Миклуше подошел вплотную.

— Открой место, где чудо-камень нашел, и мы тебя выпустим.

— Убирайся отсюда, — закричал Миклуша, — Убирайся!

Разгневался Отъясов, и на другой день погнали Миклушу, закованного, в Березовск, на каторжные работы. С тех пор ничего и не знают о нем…

А с Отъясовым после этого вот какая история приключилась.

Прибрал он чудо-камень и захотел перепродать какому-нибудь иностранцу, коих много шаталось по Уралу, за огромную цену. Заключил сделку, а в это время наехала нежданно-негаданно проверочная комиссия. Зашли государственные люди на «шлифовальную мельницу».

Отъясов, хоть и припрятал все, да ненадежно. Обнаружил один из чиновников в стене бугор, пощупал, рванул, штукатурка посыпалась, а оттуда бочок шкатулки искусной работы виднеется. Достали ее, открыли и удивились. В шкатулке изумруд, чуть не в ладонь, демантоиды огромных размеров, о хрусталях и говорить не приходится и еще множество камней ограненных…

Схватили Отъясова и отправили в черной карете под стражей с оголенными шашками в Петербург.

Комиссия пробыла недолго в городе. Забрав уворованные Отъясовым самоцветы, направилась в столицу, а там сдала в царскую казну отобранные камни.

Только государственные-то люди тоже были нечестны. Выкрал один чиновник чудо-камень, да несколько изумрудов, а потом продал иностранцам.

Увезли они чудо-самоцвет далеко-далеко, в город и положили в самый главный музей.

Лежит там, говорят, теперь чудо-камень, иностранцы удивляются: «Хорошо камень огранен, уральской грани».

А ночью, когда уйдут все из музея, чудо-камень малиново-красным огнем зажигается. И если смотреть прямо в точку, где выходят лучи, можно увидать улыбающееся лицо Миклуши.

Богатик

Давным-давно это было. В то время места наши глухие, звериные были. Жили в них орды татарские, неспокойные. Ходили полчищами да дрались друг с другом.

Жили три брата. Были они князьями своих родов. У каждого была своя сила военная, несметная, и все они были храбрыми да воистыми.

Старшего брата звали Салтысарек, второго — Першин, а третьего — Ниап.

Вот раз напала на них вражья сила несметная таких же ордынцев, как и они.

Долго шла кровопролитная резня. Шибко бились братья, каждый на своем поле ратном; бились до последнего воина, не уступая врагу. Но враг был сильнее, и победа осталась за ним.

Первым убили Салтысарека, остатки его рати разбежались. Потом убили второго брата Першина, а третий брат Ниап убежал в тайгу Боровлянскую и там долго скрывался; но враги следили за ним, нашли и утопили в лесной речке. Она и получила его имя — Ниап.

У Першина был зять Тебеняк. Он сражался вместе со своим тестем и погиб с ним от вражьей руки.

Остатки верных воинов похоронили Першина и на могиле его насыпали большой холм. Холм стал называться Першинским. Зятя Тебеняка похоронили на берегу реки.

Вот и пошли названия: озеро Салтысарекское (ныне Салтосарайское) и село того же названия, бугор Першинский и село Першино, речка Тебеняк и лесная речка Ниап (обе они принадлежат к системе реки Оби).

Ордынцы-победители разграбили селения побежденных и ушли, а остатки разбитых, войск поселились около речек. Где семья, где две, и так жили одиноко, по-полевому, и никто о них ничего не знал.

Однажды пришел в этот край русский донской казак Ермак Тимофеевич со своими товарищами-казаками, завоевал этот край сибирский и подарил его русскому царю. А царь за это простил Ермаку бунты, подарил атаману шубу с плеча своего и кольчугу железную.

Сибирь мало-помалу стала входить в русское-царство, но русские люди не сразу пошли на жительство в просторную, таежную глушь Зауралья.

И жили в таежной стороне только звери да птицы, да ветер гулял по лесным чащобам, шумел в них неумолчно. А сколько тут было простору — никто не измерял и не считал. А сколько тут было гор и рек — никто не видал. И если бы нашелся какой смельчак, так тут и потерялся бы, заблудился. Ох, и страшно было попасть за Урал!

В ту пору пошла молва о Першинском кургане, что в нем, мол, великий клад зарыт и что надо большим умельцем быть — тогда тот клад добудешь.

Кое-где в глухих деревушках были «особые» люди знахари-шаманы. Они «водились» с «нечистой силой», она-то и открывала им все тайны и клады всякие.

Много смелых людей приходили к шаманам, получали от них наставления о взятии кладов за богатые подарки. На Першинском кургане появилось много ям-раскопок, но клад никому не давался в руки.

В числе первых жителей поселка Першино был одинокий детина Пантелей.

Жил он в маленькой хатке, от всех сторонился. Говорили, что он с нечистой силой водится.

Не раз видели люди Пантелея у Першинского кургана. А Пантелей решил попытать свое счастье — поискать клад в Першинском кургане.

Вот на Иванов день в полночь Пантелей зашел на вершину кургана. Ночь эта бывает темная-темная, как слепота, и только в эту ночь даются клады. Пантелей расстегнул ворот рубашки, встал спиной к северу и начал копать железной лопатой смело и уверенно.

Вдруг слышит Пантелей позади себя сильный лошадиный топот, как будто прямо на него бежит табун лошадей. А обернуться или посторониться нельзя — клад уйдет. Пантелей копает и копает.

Топот стих, но поднялся сильный шум от порывов ветра. Еле держится на ногах Пантелей, но копать не перестает… Затих и ветер.

Вдруг затрясся весь курган… Чуть не упал Пантелей. И не успел опомниться, как ослепило его огненным светом, вырвавшимся из ямы, которую он копал. Лопата выпала из рук Пантелея, и он стоял весь в пламени. Из пламенного свет перешел в белоснежный, и тут из ямы тихо-тихо выкатилась золотая карета. В ней сидела девушка с распущенными волосами. В тот миг Пантелей должен был схватить руками карету и крикнуть «чур моя!» Но Пантелей стоял, как зачарованный, и не схватил, и не крикнул: не мог глаз оторвать от девушки.

Карета момент как бы помедлила уходить, и девушка смотрела на Пантелея, словно ждала, но потом карета покатилась по склону кургана вниз быстро-быстро и скрылась вдали.

А свет от нее шел, как от солнца, и слепил Пантелею глаза. Когда все видение кончилось, Пантелей сказал громко: «Ушло мое счастье!»

И стоял Пантелей на вершине кургана до самого рассвета.

Потом сошел с кургана и увидел след золотой кареты. След этот превратился в речку, и люди назвали ее Богатик, так как в ней скрылось золотое богатство, которое упустил Пантелей.

Прошли годы. Поселок Першино увеличился. Першинский курган уменьшился.

Пантелей превратился в седого старика, но клада забыть не мог. Он часто ходил на Богатик, купался в нем, удил рыбу и все думал, как бы вернуть клад.

Раз пошел Пантелей с железной лопатой, может быть, с той самой, с которой был тогда на кургане, и стал копать берег Богатика. И к великому удивлению своему нашел тут краски: желтую, бурую и черную.

Скоро узнали все першинцы и стали копать эти краски в Богатике.

Тайна булата

В 30-х годах прошлого столетия появился в Златоусте молодой инженер горных дел Аносов. Инженер обратил на себя внимание горожан упорным любопытством к старым саблям азиатской поделки.

Хорошо зная башкирский язык, он бродил по окрестным башкирским селениям, разыскивая клинки, покупал их и долго рассматривал. Горные инженеры, глядя на него, пожимали плечами:

— Зачем тебе, Павел Петрович, старые клинки? — удивлялись они.

Аносов отмалчивался. Только с самыми близкими друзьями он бывал иногда откровенен.

— Посмотрите на этот клинок, — говорил он, показывая на узорчатый булат. — Как новенький, а ему, самое малое, лет двести. Быть может, сабля эта не раз обагрялась кровью, сшибалась с другими клинками, но осталась нетронутой. Твердость таких клинков мало с чем можно сравнить. А сделан он втайне. И родину его едва ли удастся кому узнать. Это секрет. Потому-то и ценятся такие клинки на вес золота. А что если у нас бы открыть секрет производства дамасских булатов? Как бы прославился этим Златоуст?

— Пожалуй, дело это и хорошее! — соглашались друзья, — только вряд ли что выйдет.

— Почему же не выйдет? — горячился Аносов, — Разве наш оружейный завод работает плохо? Разве он не один из лучших в России? Только бы узнать, как изготовляется булатная сталь, а приготовить ее сумеем. Я сделаю все, что могу, для открытия тайны булата, которая скрыта где-нибудь в Азии.

— Ну что ж, если так, ищи секрет, в случае чего поможем.

И Аносов искал, но поиски его не дали результата. Он только убедился, что настоящего дамасского клинка он даже не приобрел.

Как узнать секрет? Как сделать клинок из стали настолько твердым, чтобы он не уступал своим «заморским» собратьям?

Прошел год. Тайна оставалась тайной. Но вот однажды, возвращаясь с завода, инженер увидел идущего навстречу башкирина. Поровнявшись с Аносовым, башкирин остановился, заглянул ему в лицо и тихо заговорил:

— Это ты собираешь старые сабли? Есть ли у тебя еще такая?

Незнакомец поднял край азяма, Аносов обомлел: небольшой клинок, переливаясь всеми цветами, ярко блестел на солнце, узор великолепной художественной вырезки украшал булатную сталь, ручка была сплетена сложным рисунком из золотых и серебряных прутьев. Очнувшись от оцепенения, Аносов крикнул:

— За сколько отдашь?

— Сто рублей и слово твое.

— Получай деньги, — заторопился инженер, протягивая руку к клинку.

— Погоди, русский, — остановил продавец булата. — Дороже денег мне честь этой сабли. Обещай никогда не обернуть ее против бедного народа? Смотри, держись слова. Сабля эта была в руках Салавата батыра. Храни ее, честь.

«Все в этом крае овеяно легендами и тайнами», — думал счастливый Аносов, торопясь домой.

Дома еще раз осмотрел клинок. Да! Это был настоящий дамасский булат. Все собранные им сабли казались жалкими по сравнению с этой. Он подбежал к стене, схватил из коллекции самый лучший клинок и рубанул булат. Сабля со звоном переломилась на лезвии вновь купленного клинка.

Где достал башкирин этот клинок? Может быть, он знает историю его? Тогда можно попытаться раскрыть секрет изготовления булата. Аносов побежал к месту покупки, но там уже никого не было.

Утром разнеслась весть, что инженер куда-то уехал и, повидимому, надолго.

Аносов поехал в Башкирию разыскивать таинственного хозяина булата. Долго он кочевал по селениям Башкирии, расспрашивая стариков о чужеземных саблях, но своего знакомого так и не находил.

И вдруг в одной из маленьких деревень был остановлен самим башкирином.

— Признал? — спросил, блеснув глазами, башкирин.

— Я у тебя купил клинок?

— Верно, — сказал башкирин. — Идем ко мне в дом. Ночь проведешь спокойно. Холодно не будет. Пойдешь?

— Идем. Как зовут тебя?

— Юлым Алиев.

Дома у Юлыма за кумысом Аносов спросил:

— Послушай, где достал ты саблю, которую мне продал?

— Она досталась мне от отца, — ответил Юлым. — Этой саблей гордился отец. Клинок дал ему за храбрость Салават Юлаев. А батыру прислали его в подарок из Киргизии. Дорогая эта сабля. Куплена она где-то далеко за табун лошадей в восемьдесят голов. Я никогда не продал бы саблю, если бы не нужда. Ты береги ее. Она давно и хорошо служит башкирскому народу.

За-полночь длилась беседа, а наутро два всадника покинули деревню.

Долго путешествовали они в поисках хотя бы смутных вестей о булате. Но обширные башкирские долины, киргизские сырты, дремучие леса и скалистые горы цепко держали тайну булата.

Ни с чем вернулся в Златоуст Аносов, но неудача не поколебала его. Напротив, поиски увлекли еще сильнее. Отдохнув, он снова отправился в путешествие.

Тянулись годы. Под видом то купца, то нищего, Аносов пробрался в Афганистан, Хиву, Бухару.

Наконец, в одной из поездок ему как будто повезло. Радостный ехал он рядом с Юлымом на тонконогом иноходце в Златоуст. В рукаве куртки был плотно зашит небольшой клочок бумаги, на котором, шифрованными знаками была записана шихта и температура плавки заветной булатной стали.

На второй день приезда в Златоуст Аносов принялся за работу. Созвав своих помощников и взяв с них клятву молчания, он рассказал им рецепт изготовления твердой стали. Несколько дней плавили они сталь по добытому рецепту. С нетерпением ждал инженер исхода плавки. А когда выплавили первый клинок, ему пришлось горько разочароваться. Правда, сталь, из которой слили клинок, была хороша, но все же это была не булатная сталь. Выплавленный в лаборатории клинок перерубал лишь шерсть, тогда как настоящий булат легко перерубал тончайший газовый платок. Огорченный стоял Аносов у пробных станков, потом посмотрел еще раз на неудавшийся клинок и медленно побрел из лаборатории…

С этих пор Павла Петровича Аносова в Златоусте долго не видели. В башкирских селениях рассказывали, что он, захватив с собою нового проводника, скрылся неизвестно куда.

А Аносов опять поехал искать, казалось, неуловимую тайну. С трудом пробрался он в Персию, а оттуда, переодевшись арабом, в Дамаск — сердце жаркой Аравии.

После долгих скитаний путники очутились в сирийской пустыне. Каменистая равнина простиралась перед ними. Аносов ехал со своим проводником Мослемом аль-Шари на гнедой арабской лошадке.

— Что это такое? — спросил Аносов у проводника, указывая на черную полосу на горизонте.

— Эль-Шабл, — ответил Мослем аль-Шари.

— Дамаск! — встрепенулся Аносов.

Они прибавили ходу.

Появились первые укрепления: дамасский оазис дает себя знать за несколько километров. Глаза, утомленные однообразием пустыни, отдыхают на яркой зелени садов. Но сады сменяются каменными стенами, узкими, извилистыми улицами.

«Так вот где прячут секрет булата!» — думал Аносов, молча следуя за проводником.

В тесном грязном переулке проводник остановил его перед каким-то домом и постучал. Высунулось лицо хозяина с узкими глазами и смоляно-черной бородой. Увидев проводника, он выкатил большие глаза.

— Мослем аль-Шари!?

Когда Мослем привел путешественника в комнату с гладкими стенами, Аносов сказал:

— Спасибо, Мослем! Тебя порекомендовал мне Юлым, и ты оправдал мое доверие. Мы в Дамаске! Теперь-то мы отыщем этот секрет! Знаешь ли ты, где тут рынок?

— Знаю, торговать сюда ходил с караваном купца. Хозяин наш поможет, он друг мне.

— А продают здесь сабли?

— Их, много на дамасском рынке, но самые лучшие привозят только весной.

Аносов подумал, потом сказал:

— Ладно, я буду ждать до весны. Укажи мне, где находится рынок.

— Мы пойдем туда, как только небосклон покроется звездами.

Мослем не представлял точно, зачем Аносову нужны клинки, зачем он поехал за ними в Эль-Шабл, когда булат можно купить у кочующих афганцев, киргизов, тюрков. Когда-то эти клинки ценились очень дорого; их обменивали на табуны аргамаков, на сотни рабов, на драгоценные камни. Но сейчас клинки потеряли цену, и за ними не нужно было ходить в знойную пустыню. Впрочем, Мослему было все равно. Ему поручил верно служить Аносову его лучший друг — Юлым. Мослем был проводником на Востоке, он умел говорить по-русски, еще с отцом побывал в Итиле (Астрахань), Саркуле, Киеве. Мослем одинаково знал и любил арабский и русский языки. С Аносовым он подружился быстро, видя, что тот был добрым человеком.

— Скажи, Мослем, сейчас не поздно на рынок? — торопил Аносов.

— Идем, эффенди.

Они вышли на улицу. Солнце шло на закат. Всюду зеленели высокие стройные пальмы. Улицы стали шире. Появились красивые дома, украшенные чудесной мозаикой, куполообразные мечети, башни минаретов.

«Дамаск — город арабского искусства. Отсюда были когда-то взяты знаменитые художники, чтобы украсить столицу хромоногого Тимура — завоевателя Средней Азии», — вспомнил Аносов.

Мослем шел, увлекая за собой инженера, в центр аравийского города. Послышались крики рынка, Мослем пошел медленнее и предупредил Аносова, чтобы тот не произносил ни слова.

Крики усиливались. Вот и рынок. Пестрая толпа людей в длинных белых одеждах кричала и жестикулировала. Спокойные верблюды, нагруженные тюками, возвышались над толпой. Ржание лошадей, рев ишаков, громкие выкрики торговцев слились в сплошной гул. Аносову предлагали различные товары: на прилавках лежали яркие ковры, эмалированное стекло, яркие и цветные ткани, резное дерево, искусно сделанные кувшины из глины с золоченой отделкой и, наконец, клинки. Забыв всякую осторожность, Аносов кинулся осматривать их. Трещинка на стали, ссадинка на лезвии, отделка — ничто не укрывалось от его внимательных глаз. Но среди клинков и ножей он не находил настоящих булатов. Все стальные изделия имели коленчатый, полосчатый или простой с розочками узор. Узор на изделиях получался сам собой и свидетельствовал о том, что это был «сварочный дамаск», а не литой булат. Три раза прошли они по рынку, и Аносов не нашел булата.

— Правильно ты сказал, Мослем. Булат придется ждать до весны.

В томительном однообразии ждал Аносов желанного времени.

— Откуда привозят булаты? — спросил он как-то Мослема.

— Не знаю. Молва говорит, что их везут от берегов Инда.

Больше Аносов ничего не узнал. Он осваивался с нравами и обычаями местного населения и скоро довольно хорошо говорил по-арабски.

Весной появились новые поставщики клинков. Но и среди их товара не было ни одного литого булата. Аносов пришел в отчаяние. Мослем, как мог, помогал ему; он тоже увлекся этой погоней за удивительными саблями.

Однажды он подошел к одному торговцу оружием и, напуская на себя важность, спросил:

— Моему господину нужно хорошее оружие. Есть ли оно у тебя, купец?

— Ты говоришь о булате?

— Да.

— Позови твоего господина. Я покажу ему булат.

Аносов закутался в накидку так, чтобы были видны только одни глаза, и подошел к купцу.

— Вот мой господин, он хочет видеть настоящий булат, — повторил Мослем, указывая на Аносова.

Купец раскланялся.

— Слава тебе, о, эффенди. Ты хочешь приобрести саблю из самой твердой стали, чтоб твоя жизнь была неприкосновенна? Я покажу тебе булатный клинок.

— Показывай!

Купец повел его за прилавок, порылся под тканями и вынул узкую длинную саблю с красивыми насечками, отточенную, как бритва. Аносов взял саблю в правую руку, левой вынул шелковый платок, подбросил в воздух и рубанул клинком; платок обхватил сталь, задержался на сабле и упал без всякого надреза.

— Горе тебе, купец! — крикнул Аносов. — Ты обманываешь меня. Это не булат, а только лучший сварочный «дамаск».

Купец улыбнулся и льстиво заговорил:

— Я вижу, ты знаешь толк в оружии. Но Найдется ли у тебя столько денег, чтобы купить булат?

— Показывай! И не вздумай опять обмануть!

Купец достал короткий меч. Когда Аносов убедился, что перед ним действительно булат, он спросил:

— Где достал ты этот меч?

— Через руки купца проходят тысячи вещей, — увернулся тот от ответа.

Аносов понял, что купец торговал перекупным товаром. Он купил у него булатный меч, несмотря на бешеную цену. Выйдя с рынка, Аносов и Мослем свернули в небольшую улицу.

— Теперь нужно действовать, — заговорил Аносов. — Мослем, ты знаешь, зачем я сюда приехал? Не для того, чтобы только купить настоящую саблю. Я хочу узнать, где и как делается булат!

— Это трудно, господин.

— Пусть так, оставайся здесь, в Дамаске, а я прослежу за купцом и узнаю, где он достает булатные изделия.

— Нет! Я тебя не брошу, — обиделся Мослем. — Пойдем домой и будем ждать, когда он продаст весь товар. Ты пойдешь за ним в погоню?

— Хотя бы на край света!

Глаза у Мослема загорелись:

— Зачем на край земли? Не нужно. Ближе найдем!

Снова потянулись томительные дни ожидания. А что если нить, попавшая в руки, опять ускользнет! Нет, это невозможно! Потратить столько усилий и снова вернуться ни с чем? Если бы знать, что купец знаком с секретом плавки, тогда можно было бы попробовать купить его. Торговцы жадны к деньгам. Но вряд ли он знает эту тайну. Ею владеют лишь немногие и свято охраняют секрет. Значит, нужно тайком двигаться за караваном, нужны будут люди, верблюды. Все это беспокоило Аносова: он плохо спал, сделался угрюмым, неразговорчивым.

Как-то раз в бессонную ночь Аносов оседлал коня и поехал на прогулку. Бешеная скачка на горячем коне ему нравилась. Выехав за черту города, он сделал большой круг и успокоенный вернулся. Усталый, вспотевший конь тихо брел по рыночной площади. Рынок был пуст.. Необычайными казались голые прилавки, запертые ларьки, огромная площадь без народа и криков. Аносова привлек свет в палатке продавца «булатных изделий». Он тихо слез с коня, привязал его к столбу и осторожно двинулся к палатке. Освещенные скупым светом, там разговаривали двое людей. В одном из них Аносов узнал продавца булатов, второй был ему незнаком.

— Завтра ты выходишь с караваном по северной дороге до храма, — говорил незнакомец. — А там мои люди укажут дорогу твоему каравану. Я же поеду в Мекку… Вот тебе, Али, рецепт, передашь его тому, кто встретит тебя словами: «Аллах привел тебя сюда». Смотри, мусульманин, не гневи Аллаха. Держи секрет так же далеко, как держишь ты свои мысли.

— О, господин… — начал было купец, но незнакомец строго прервал его:

— Знаю, знаю. Молчи. Еще трава не выросла на твоем грехе. Помнишь, как ты продал секрет булата неизвестному человеку…

Аносов не стал дальше слушать, пробрался к коню и поскакал к Мослему. Что делать? Купец уезжает через несколько часов, — составить караван не успеть. Значит, нужно добыть у купца секрет плавки любой ценой: за деньги, за жизнь!

Они догнали караван за Дамаском. Десять верблюдов шли груженные бурдюками с водой и тюками. Их вели четыре пеших погонщика. Купец ехал на лошади позади верблюдов.

— Погоди, купец! — крикнул Мослем.

Тот остановился. Караван продолжал двигаться. Аносов подал знак начинать разговор. Мослем подъехал к купцу и опросил:

— За сколько отдашь секрет булата? Мой господин даст тебе много денег!

— Что ты, правоверный! — испугался купец и хотел звать людей.

— Стой! — Мослем схватил коня его за узду. — Ты знаешь, как изготовляется булат! Открой секрет, купец!

— Я вижу ты не веришь моему слуге, — вмешался Аносов. — Слушай, как звенят деньги в моем мешке. Я богат! Я очень богат. Сколько ты хочешь за формулу, переданную тебе вчера в городе?

— Вот тебе мой секрет, собака! — неожиданно воскликнул купец и выхватил кривую саблю.

Аносов быстро достал пистолет. Торговец опустил оружие. Аносов засмеялся.

— Купец Али знает, что есть на свете оружие быстрее клинка. Караван твой отошел далеко, ничто не задержит нас убить тебя и скрыться в городе. Я не разбойник, я покупаю у тебя секрет. Какая твоя цена, купец Али?

Купец молчал. Аносов взвел курок.

— Пусть простит Аллах мой грех. Ты хочешь, чтобы я заплатил за секрет твоею жизнью, купец? Большая цена. Но я не постою за ней. Недаром я так богат.

— Ну? — спросил Мослем. — Говори!

— Давай деньги, — проговорил купец. — Но клянись, никому не говорить о том, что я тебе сейчас дам.

Аносов выложил все деньги, которые у него имелись.

— Клянусь! Тайна эта будет только моей!

Торговец запустил руку за пазуху, вынул маленькую металлическую пластинку и протянул ее Аносову. На пластинке были вырезаны кривые арабские буквы.

— Читай, Мослем!

Мослем стал читать, коверкая трудные составные элементы и температуру плавки булата.

— Правильно! — воскликнул Аносов. — Я очень близко подошел к истине, но некоторые элементы брал в других дозах.

— Да простит мне Аллах этот грех, — причитал купец, считая деньги.

— Аллах велик и милостив, Али, — успокоил его Аносов. — Он простит тебе второй грех так же, как простил и первый. Едем, Мослем.

Сердце у Аносова радостно билось. Все произошло просто, неожиданно. Секрет булата, нацарапанный на пластинке арабскими знаками, был у него в руках.

В Златоусте удивлялись: откуда опять взялся этот инженер-чудак? Неужели он остался жив после столь долгих скитаний в Азии?

Боязливо и с любопытством глядели обыватели на освещенные окна аносовского дома. А инженер не спал ночами, никуда не ходил, никого не принимал у себя, занятый со своими доверенными помощниками проверкой арабской формулы. После долгих опытов и неудач «дамасский» булат из златоустовской стали был, наконец, отлит.

Аносов вошел в лабораторию, держа в руках ослепительно блестевший клинок.

— Только теперь, — обратился он к присутствующим, — я могу сказать, что это настоящий булатный клинок моего производства. Приятно думать, что долгие годы, потраченные на поиски секрета, оправдали себя. Я отдал ему все: жизнь, молодость. И не жалею об этом. Испытывайте, как хотите!

Клинок зажали в особый станок и, привязав к острию груз весом больше пуда, согнули почти в дугу. Потом груз был снят, и клинок медленно выпрямился. Затем подали толстый железный прут. Кто-то из присутствующих, схватив клинок, ударил им по пруту: звякнуло железо, и острие булата перерубило прут без всякого вреда для себя. Аносова подхватили на руки и стали качать. Но лицо его оставалось задумчивым.

— Что с вами, Павел Петрович? — спросили его. — Теперь конец сомнениям и поискам, булат есть!

— Еще не все, еще не до конца открыт секрет. Клинок крепок, тверд, легок. Но посмотрите, как он отличается от настоящих дамасских клинков с внешней стороны: те зеркальны, а этот волнистый, неровный, шероховатый. Шлифовать не научились. Наши успехи — только половина дела.

Хмурый Аносов шел, сам не зная куда. Хотелось бросить все, забыть невзгоды и усталость. Незаметно он прошел окраины городка и вышел к горам, обступившим Златоуст со всех сторон.

Лесистая гора Косотур зеленела щеткой деревьев. Озеро катило свои волны на берег. Выл ветер. Аносов брел погруженный в думы.

— Куда идешь? — остановил его грубый голос.

Аносов осмотрелся: он стоял возле маленькой кузницы, приткнувшейся на косогоре. Огромный кузнец ковал раскаленную железину. Частые удары молота сыпались без перерыва. Это однако не мешало кузнецу разговаривать.

— Из города, что ли?

— Да!

— Ну, как там дела? Говорят, выплавили в городе саблю: всем саблям сабля! Не слыхал?

— Нет. А тебе откуда известно?

— Молва — все донесет! Зайца не догонишь, а от людской молвы не убежишь. Так не слышал, говоришь, о клинке-то? — Кузнец бросил под горку железину, она покатилась и звякнула обо что-то металлическое.

— Не вышло? — в свою очередь спросил Аносов.

— Как не вышло? Вышло! У меня все выходит, — ответил кузнец. — Я спорый человек! Там у меня вроде как склад. Понял? Когда под горку накалка катится, ветерком-то ее обдувает, она быстрей и ровней остывает! Ха! Внизу-то Васютка все разложит, все в порядок приведет.

Аносов обрадовался и спросил:

— Ты всегда так делаешь?

— А то как же, всегда.

Ни слова не говоря, Аносов повернулся и побежал. Кузнец прищурил глаз и с усмешкой посмотрел ему вслед. А Аносов бежал, осененный мыслью: «Так вот как надо шлифовать булат! Что если с раскаленным клинком броситься бежать вниз по крутой горе, воздух будет равномерно обтачивать клинок. Или нет, не годится. Лучше пусть всадник на горячем коне проскачет с клинком, тут ветер правильно и ровно обдует саблю. Получится шлифованный булат!»

Аносов решил испробовать способ, который ему подсказал веселый кузнец с Косотур-горы. Он взял булат с волнистой поверхностью, поехал на лошади к косотурскому кузнецу и попросил его накалить клинок. Когда лезвие стало неотличимо от огня, он резко оттолкнул кузнеца и, схватив клинок за ручку, обвернутую асбестом, бросился из кузницы и вскочил на коня. Лошадь, почувствовав жар, метнулась в сторону и понеслась. Теперь Аносов ничего не видел. Конь, как бешеный, выбежал на таганайскую дорогу и помчался, словно за ним гналась стая волков. Ветер свистел в ушах, шапка упала. Аносов вцепился в бока лошади и дико размахивал саблей. Долго продолжалась скачка, а когда конь задохнулся, Аносов посмотрел на саблю: бугры и шероховатости пропали, гладкая поверхность клинка была безукоризненна.

…Прошли годы. Небольшой городок Златоуст разросся в солидный заводской центр, поставлявший сталь не только для Урала, но и для всей России. Широкой известностью стал пользоваться оружейный завод, выделывавший лучшие в мире литые булаты.

Непревзойденные аносовские клинки славились на весь мир и легкостью, и гибкостью, и мощной упругостью, поражавшей всех, кто их видел. Отличительной особенностью булата был узор на клинке, получаемый от сварки отдельных перекрученных между собою стальных полос. Узор выявлялся только при ковке клинка. Рисунок его был разнообразный: змейкой, короткими полосками, лесенкой. Оружейники Западной Европы пытались подделывать златоустовские булаты, художественно вытравляя узор, но их подделка не пользовалась спросом и вскоре была осуждена.

Клинки прославили Златоуст. Город называли «русским Дамаском», хотя русские булаты были лучше своих предков. Русские сабли пользовались большим спросом во всех европейских странах. За них платили большие деньги, их приобретали крупнейшие музеи мира, поэты воспевали русские булаты в поэмах.

Облака дыма и ржавой пыли висят в долине между гор. Это Златоуст. Крутые горы прижали его к маленькой речонке Ай. Небо застилают клубы черного дыма из труб сталелитейных заводов. Мы идем в центр города. Вот дома, вот улицы — современники, искателя твердой стали.

Идем на металлургический завод имени И. В. Сталина. Не верится, что находишься на территории завода: асфальтированные дорожки, клумбы, цветы. Входим в цех, по железным лесенкам поднимаемся к мартеновским печам. Тут при огромной температуре плавят сталь. Молодой рабочий пробивает летку, и сталь жидкая, как вода, течет по жолобу в ковш. Летят ослепительные брызги.

Тут плавят сталь! Тут ей дают закалку. Потом она превращается в машины, мощные орудия человека, в грозное оружие.

Горный трамвайчик, похожий на жука, громыхая, везет нас к музею. На пирамидальных подставках выставлены непревзойденные аносовские рапиры, мечи, сабли. И тут среди клинков из твердой, упругой стали становится понятным, чего добивался неутомимый булатоискатель. Он искал металл, металл-победитель. Ибо металл, как только он был открыт, был и будет несокрушимой силой.

Холодное небо…

ЮЖНЫЙ УРАЛ.

Рис. ученика 6 кл. Н. Ковальцова (г. Сатка).