Уральское эхо

Глава 4 Платина не горит и не тонет

Арестованного увели, а сыщики взялись за бумаги. Филиппов по памяти назвал все убийства, которые произошли в столице и окрестностях за последние месяцы.

Три преступления он сразу отмел. В доме № 69 по Кронверкскому проспекту в своей квартире была зарезана богатая вдова Александра Новицкая. Злодейство на столь респектабельной улице наделало в столице много шума. Но сыщики были близки к его раскрытию: они подозревали швейцара Василия Селезнева.

Далее, на Ново-Сивковской улице в Петергофском участке был убит сын содержательницы квартиры проституток Павел Иванов, двадцати трех лет. Его зарезали в собственном дворе местные хулиганы. Их фамилии сыщики уже выяснили, шли аресты.

На Александровском проспекте размозжили голову сторожу городского питомника двадцатичетырехлетнему крестьянину Алексееву. Сделали это «грязевские», шайка горчичников[39] из Волынкиной деревни. Сторож выгнал одного из них за приставания к посетителям. Тот сбегал за подмогой. Негодяи явились впятером: Васька Длинный, Мопик, Рабочий, Кобель и Костя Кондуктор. Второго сторожа они прогнали в питомник, а обидчика забили до смерти железными прутами. Дознание вот-вот должно было установить местонахождение убийц и арестовать их.

Еще четыре убийства оставались нераскрытыми. На Пороховых, по Пятой линии, возле полотна Ириновской железной дороги был найден труп мужчины с колотыми ранами в груди, без документов, с вывернутыми карманами. Личность жертвы до сих пор установить не удалось.

Второе тело со следами насильственной смерти обнаружили в Первом стане Петербургского уезда, возле кирпичного завода Кузьмы Захарова. Дознание и тут буксовало: ни улик, ни подозреваемых.

Третий случай произошел в Екатерининском парке в одно из воскресений июня. Там во время гуляний человека столкнули с плота перевоза в речку Екатерингофку. Средь бела дня, у всех на глазах. Несчастный утонул, тело его потом отыскали возле Грязных островов. Это оказался Сидор Ананьин, мастер с близлежащего Путиловского рельсопрокатного завода. Кто и зачем угробил Ананьина, оставалось загадкой. Убийца спокойно сошел с плота и скрылся в парке, никто из зевак не решился его преследовать.

И наконец, четвертый труп нашли две недели назад в водном резервуаре портовой ветки Николаевской железной дороги. Он был опознан как Иван Агуренков, тридцати лет, петербургский мещанин, ремингтонист[40] акционерного общества крахмального завода «Слон». Сам завод находился в селении Буслав Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. А правление располагалось в доходном доме Зимина по Правой Тентелевой улице.

– Там находится химический завод, в котором фабрикуют изделия из платины, – остановил приятеля Лыков. – Думаешь, это просто совпадение?

– В такие совпадения я не верю, – ответил Филиппов. – Ты прав, надо поковыряться в этом деле. Неужто и здесь наследили наши пермяки?

– Скорее они екатеринбуржцы, – поправил коллегу Алексей Николаевич. – Не съездить ли мне туда? Уездный город, а такими делами в нем занимаются…

Начальники поручили дело подчиненным. Тентелева деревня числилась в Московской волости Петербургского уезда, в пределах Петергофского пригородного участка. Туда поехали Кренев и Азвестопуло. Перед этим у Лыкова вышел с помощником серьезный разговор. Пока Сергей был в отпуске, разразился скандал. Каранданис, содержатель кухмистерской на Казанской, 26, пожаловался градоначальнику, что у него вымогают деньги в обмен на защиту от санитарного надзора. И делают это два грека – помощник пристава Второго участка Казанской части штабс-капитан Лагорио и коллежский асессор из Департамента полиции Азвестопуло. Заявление было серьезное; если бы обвинение подтвердилось, виновных ждало бы отчисление от должности по третьему пункту[41].

Š

Помощник сперва взвился: где он и где санитарный надзор? Потом стал возмущаться, как это грек на грека может возвести такую напраслину. Алексей Николаевич настаивал. Он чувствовал, что Сергей темнит, что он действительно вымогал. Уж очень это в характере Азвестопуло. Если можно сжульничать по мелочи, тот своей выгоды не упустит. Не раз уже шеф ловил своего помощника на темных делишках, на грани дозволенного. Но этот случай превосходил предыдущие.

– Ты хоть понимаешь, что вылетишь со службы? А как меня подведешь, если слова Каранданиса окажутся правдой? Во-первых, стыда не оберешься. А во‐вторых, с кем я тут останусь? Столько в тебя вложил, научил, воспитал. Преемника себе растил. И что?

Азвестопуло пробовал было завести старую песню «у нас лесных имений нет», но шеф смотрел так, что помощник сник. Он скинул маску гаера и сказал, глядя в пол:

– Прошу меня простить. Больше не повторится. Клянусь!

Алексей Николаевич вспомнил все, что связывало его с Сергеем, и смягчился. Лично он помощника быстро простил. Но как быть с делом? Ему дали официальный ход, и теперь кухмистер просто так не замолчит. Прокурор открыл предварительное следствие. Маклаков[42], как следовало по закону, тут же назначил служебное дознание. Колесо Фемиды завертелось.

Первым делом Лыков обратился к директору департамента. Белецкий выслушал его и сказал: мои фонды наверху упали, иди и договаривайся сам. Нужные бумаги я подпишу.

Алексей Николаевич записался на прием к товарищу министра внутренних дел, заведующему полицией генерал-майору Джунковскому и честно изложил ему ситуацию. Да, его помощник провинился. Молодой, нищий, да еще грек – решил помочь соотечественнику за мзду. Дальше разговора дело не пошло, но разговор был. При желании можно назвать это вымогательством и выгнать человека. Но вот стоит ли? Опытный и битый, несмотря на молодость. Контузия и два ранения, орден за храбрость, маленькие детки… Оступился, бывает. Но лучше бы простить. Сергей божится, что больше такого не будет никогда. Он, Лыков, просит замять дело и оставить помощника на службе под его, Алексея Николаевича, личную ответственность. Если, не дай Бог, случится рецидив – они вместе уйдут.

Джунковский сразу понял, что теперь у него есть хороший крючок, чтобы зацепить Лыкова и долго не отпускать. Заставить отработать долг, например. Иметь в дебиторах лучшего сыщика министерства – это не пустяк. Может завтра пригодиться. А взамен всего ничего – отвести подозрение от его помощника. И Владимир Федорович сказал:

– Хорошо, я помогу. Под вашу ответственность!

– Буду весьма обязан, ваше превосходительство.

– Вот-вот, не забывайте этих слов. Мы поступим так…

По закону, если открывалось предварительное следствие по делу чиновника, его начальство начинало собственное внутреннее дознание. И если не находило вины подчиненного, то вправе было отказать прокурору в продолжении следствия. Тогда обвинение могло либо биться дальше, оспаривая решение оппонента в Сенате, либо согласиться и закрыть следствие. Джунковский пояснил сыщику:

– Щегловитов вместе с нашим министром и Сухомлиновым[43] создал в правительстве блок. И выступают заедино против своих политических противников. Не станет Ванька Каин[44] ссориться с Николаем Алексеевичем из-за какого-то там коллежского асессора. Я поговорю с министром. Думаю, мы отобьем вашего грека. Но…

– Владимир Федорович, все, что будет в моих силах!

– Ну-ну. И вообще, приглядывайте лучше за своим помощником. То его найдут без штанов у трупа шлюхи[45], то он взятки вымогает…

Джунковский встал:

– Скоро доклад у министра. Телефонируйте мне напрямую через три часа.

– Слушаюсь. И благодарю.

Ближайшие три часа Лыков с Азвестопуло провели как на иголках. Затем статский советник пошел к секретарю товарища министра Сенько-Поповскому. Умный и доброжелательный, тот со всеми поддерживал хорошие отношения. Леонид Андреевич, увидев сыщика, молча протянул ему лист бумаги. Это оказалось отношение министра внутренних дел на имя министра юстиции. В нем Маклаков извещал Щегловитова, что проведенное им служебное дознание не подтвердило вину коллежского асессора Азвестопуло. И министр не дает согласия на предварительное в отношении подозреваемого следствие.

Дав статскому советнику дочитать документ до конца, Сенько-Поповский сообщил:

– Это не все. Владимир Федорович велел вам передать, что Щегловитов устно согласился прекратить следствие. Завтра об том будет документ за его подписью. Так что передайте Сергею Маноловичу мои поздравления. Не сомневаюсь, что обвинение было ложным.

На этих словах секретарь приятельски подмигнул Лыкову. Мол, ложным или нет, теперь кому какое дело?

Поблагодарив Леонида Андреевича за хорошие новости, статский советник чуть не бегом отправился к себе. Азвестопуло ходил по кабинету взад-вперед, смоля папиросу.

– Ну? – спросил он срывающимся голосом.

– Доставай метаксу.

– Правда?..

– Сенько показал отношение нашего министра Ваньке Каину. Служебное дознание вины Азвестопуло не обнаружило, Маклаков против следствия. На словах Щегловитов обещал закрыть дело, завтра пришлют соответствующую бумагу.

– Уф…

Грек сел и долго приходил в себя. Он едва не разрыдался. Потом встал и с чувством заявил:

– Спасибо, Алексей Николаевич. Я ведь понимаю, кому обязан защитой. Повторю, клянусь здоровьем жены и детей, больше вам не придется за меня краснеть. Спасибо!

– Ладно, списали на убытки, как говорит Титус. Я дал долговую расписку Джунковскому. Он заставит отработать. Учти это.

– Все, что смогу!

Назавтра после этого разговора Азвестопуло с Креневым явились в дирекцию крахмального завода со странным названием «Слон». Их встретил директор с еще более странной фамилией Кефели-ага. Особенно если учесть, что звали его Яков Давидович.

– Господа, я вас ждал. Как идет дознание по печальному поводу – убийству нашего сотрудника? Ваши люди пришли сюда один раз, допросили всю дирекцию вплоть до швейцара и удалились. С тех пор ни слуху ни духу. Я, признаться, полагал, что убийства у сыскной полиции на особом счету. И на Офицерской, простите, землю носом роют.

Кренев бодро сообщил:

– Так мы и роем. Вот, к вам пришли.

– Я весь внимание.

Сыщики сели напротив директора и стали задавать вопросы. Тот быстро понял, куда клонят гости. Они интересовались личной жизнью убитого ремингтониста. Холостяк, тот вел себя свободно, то и дело меняя любовниц. Жалование он получал небольшое, однако на белошвеек хватало. Но не завел ли Агуренков накануне несчастья какую-то новую пассию? Что знают об этом сослуживцы? И еще, есть ли связь между правлением «Слона» и Тентелевским химическим заводом? Ведь его корпуса прямо за забором. Может, у Ивана были там приятели?

– Это вам надо к Диковскому, – заметил директор.

– Давайте вашего Диковского.

Кефели-ага вызвал кассира, что сидел с убитым за соседним столом, и адресовал вопросы ему. Спокойный, наблюдательный, уже в возрасте, человек этот оказался находкой для сыщиков. Он сообщил много интересного. Насчет приятелей Агуренкова на химическом заводе Диковский сказал:

– Да, был там у Вани душевный собеседник, они часто вместе по бабам шатались. Не разлей вода! Его потом утопили.

Полицейские недоуменно переглянулись. Кренев сообразил первый:

– Это вы про мастера с Путиловского завода? Про Ананьина?

– Да. Сидор прежде на химическом работал, в платиновой лаборатории. Вдруг неожиданно взял расчет и устроился на Путиловский. Встречаться им с Ваней стало затруднительно…

Азвестопуло склонился к нему:

– Почему Ананьин взял расчет? Ремингтонист не пояснил?

– Внезапно все вышло, – так же спокойно продолжил Диковский. – Иван был очень напуган. Намекал, что и ему лучше бы спрятаться. Видать, какие-то у них там были темные дела.

– Один уволился, второй напугался и хотел спрятаться, – как бы сам себе под нос прокомментировал Кренев. – А потом обоих убили.

В кабинете повисла тишина. Директор зашипел на кассира:

– Агафон Павлович, что же вы раньше молчали?

– А что я должен был сказать, Яков Давидович?

– То, что сейчас говорите.

Диковский посмотрел на директора с плохо скрываемой насмешкой:

– Да? Дело дурное, двоих кокнули. Быть бы мне третьему? Спасибо за совет. Наше занятие – гнать крахмал.

– Не иначе, эти двое на пару снарили[46] что-то с завода, и легко догадаться, что именно, – обратился Сергей к коллеге, имея в виду платину.

Кренев ответил:

– Так и было. После чего пришлось брать расчет. Вот только ошибся мастер. Надо было спрятаться и отсидеться год-другой. А он устроился на соседний завод, думал, его там не найдут. Вот дурак…

– Последний вопрос к вам, господин Диковский, – взял слово Азвестопуло. – Женщин покойного вашего сослуживца вы случайно не видели?

– Случайно видел, – невозмутимо ответил кассир.

– Очень хорошо. А кто они? Как звали? Нет ли особых примет или иной какой информации?

– Информация, изволите ли знать, такая. За месяц до… ну, до кончины своей привел Ваня в трактир «Везувий» новую бабу. «Везувий» – это заведение на Ушаковской, возле ночлежного дома. Мы там часто сиживали. Селянка у них хорошая. Ну и разглядел я ее. Красивая, молодая, в полном соку. Губа у Вани была не дура. Только разбитная, я таких не люблю, а Ване в самый раз, ему они нравились. С ней пришла подружка, еще моложе, той вообще лет семнадцать. Она крутила с Ананьиным. Все четверо были уже пьяные, веселились, звали меня в Екатерининский парк. Я, конечно, отказался. Скажу вам так: эти две…

Кассир запнулся, подыскивая слова, потом твердо закончил:

– Они вполне могли быть из фартовых. Вполне.

– Имена разбитных девиц звучали?

– Ту, что с Агуренковым жалась, звали Анфисой. Вторую – не знаю. Биксой они ее кликали…

– Бикса на жаргоне означает женщину легкого поведения, – пояснил штатским Сергей. – Ладно, имени второй мы не знаем. А приметы есть у той или другой?

– Есть, – Диковский продолжал выкладывать ценные сведения, как фокусник достает платки из шляпы. – У Анфисы на левом запястье татуировка в виде браслета. А на том браслете изображение пчелы. Или осы, я не разглядел.

– Ага. И лет ей?..

– Около двадцати пяти на вид.

Можно было уходить. Сыскные поблагодарили крахмальных дельцов за важные подсказки. Особенно кассира. Выйдя на улицу, Кренев буднично сказал:

– Айда к соседям.

– Айда.

Не тратя время попусту, два Сергея ввалились к управляющему товарищества «Тентелевский химический завод», показали полицейские билеты и потребовали ответить на вопросы. Управляющий, рыхлый дядя с редкими рыжими волосами на лбу и с толстой золотой цепочкой по жилету, попросил минуту обождать. А пока предложил выпить чаю.

Вскоре пришел худощавый брюнет с внимательным взглядом, по которому угадывался бывший полицейский.

– Сергей Николаевич! – улыбнулся он Креневу. – Рад новой встрече. Вы теперь чиновник, поздравляю.

– Здравствуйте, Илья Авдеевич. Знакомьтесь: коллежский асессор Азвестопуло, звать Сергей Манолович, служит по Департаменту полиции.

– Помощник самого Лыкова! – еще шире улыбнулся брюнет. – Слышал, слышал. А я Полубояров.

– Бывший помощник пристава Петергофского участка, – дополнил Кренев. – Теперь, стало быть, вы здесь? Помощник по тонким вопросам?

Все сели к самовару, налили по чашке. Помощник по тонким вопросам окинул гостей серьезным взглядом и ответил:

– Иначе тут нельзя. Тентелевский химический завод – второй в России по объемам производства серной, азотной и хлорной кислоты. Этиловый эфир, нашатырный спирт. Средства для дезинфекции. То и дело возникают затруднения – так жизнь устроена, сами знаете. Не тяните, говорите, зачем пришли.

Коллежский регистратор спросил сразу в лоб:

– У вас в последнее время платина не пропадала?

Управляющего слово обухом ударили по лысой голове. Он растерянно поглядел на помощника. Тот ответил:

– Что я говорил? Надо было давно заявление подать.

– Значит, пропала, – хмыкнул Кренев. – Много?

– Четыре пуда очищенной, – сообщил Полубояров. – Месяц назад, прямо со склада. Замки не взломаны, никто ничего не видел.

– Почему не обратились в полицию?

– Я предлагал, – зло оскалился бывший помощник пристава. – А они тянули! Все хотели, чтобы я сам нашел вора. Не выносил, значит, сор из избы.

– Вы искали? – быстро спросил его Азвестопуло. – И как? Догадки есть?

– И догадки, и подозрения, – все так же сердито ответил тот. – Четыре пуда! Четыре! Платина все время растет в цене, теперь пропажа стоит больше ста пятидесяти тысяч. Колоссальные деньги! А что я мог? Ну, выяснил, что в ту смену дежурил Сидор Ананьин. Только хотел взять его за пищик, как он рассчитался. Конечно, я начал его искать, подрядил бывших товарищей из полицейского участка. А они мне говорят: Сидора твоего толкнули в воду. Утопили. И все концы тоже туда, в воду.

– Почему не сообщили в полицию? – строго спросил Азвестопуло управляющего.

Тот понуро забормотал:

– Надеялся на Илью Авдеевича, на его знакомства… Боязно доводить такие плохие новости до владельцев. Так без места останешься…

– Пропажу полутораста тысяч решили скрыть?! Вы в своем ли уме?

Кренев обратился к бывшему коллеге:

– А прежде такие случаи бывали? В меньших объемах?

– Да, регулярно мы недосчитывались одного-двух фунтов. Тентелевский завод – единственный в России, который умеет очищать самородную платину.

– Да? И как вы это делаете?

Помощник по тонким вопросам заговорил как химик, со знанием дела:

– Сначала мы растворяем ее в царской водке. Слышали про такую? В примесях выделяется золото, его извлекаем с помощью ртути. Другая примесь, осмистый иридий, остается в осадке, на него царская водка совершенно не действует. Но это даже хорошо: иридий делает платину тверже и увеличивает ее способность противостоять химическим воздействиям. Так вот, раствор мы осаждаем нашатырем. Выпариваем, а потом в закрытом тигле превращаем в губчатую платину. Дальше просто: прессуем ее и сплавляем в пламени гремучего газа. Можно плавить в известковой печи, но нам проще газом.

Сыщики ничего не поняли, но с умным видом покивали.

– А дальше что вы с ней делаете? – не унимался любопытный Кренев.

– В последнее время платину у нас стали брать ювелиры. После печи она по цвету и блеску напоминает олово. Но более серая, что ли. Она мягче железа и тверже меди, принимает полировку. Однако по большей части готовая платина уходит на изготовление химической посуды.

– Поставляете в Россию?

Полубояров продолжал уверенно отвечать, покуда управляющий помалкивал:

– Раньше все забирали англичане. Но они ставят низкую цену и просят чистую, без иридия. В последнее время мы наладили поставлять германцам. Те и цену выше дают, и примеси им не мешают. Иридий помогает скатывать платину в тонкую-тонкую проволоку. Вы даже представить себе не можете, насколько она может быть тонкой! Во взрывателях – до трех сотых миллиметра!

Десятичную систему мер разрешили в империи еще в 1899 году, параллельно с исконно русской, но большинство россиян до сих пор плохо ее понимали. Сыщики опять кивнули и поднялись:

– Ну, нам пора. Спасибо за чай.

Кренев казенным тоном приказал управляющему:

– Чтобы заявление о краже сегодня вечером лежало на столе начальника сыскной полиции статского советника Филиппова.

– Слушаюсь. Вы уж извините нас…

Коллежский регистратор обратился к бывшему помощнику пристава:

– Мы откроем дознание. Некоторая надежда есть. Если, конечно, вашу платину уже не увезли в фатерланд.

– Прошу держать меня в курсе дела, Сергей Николаевич.

– Обещаю, Илья Авдеевич.

Сыщики вышли на улицу и долго не могли отдышаться после едких запахов. По длинному Химическому переулку им пришлось идти пешком, утопая в рыжей грязи. Напротив лютеранского кладбища они поймали дрожки, такие же грязно-рыжие, как и все вокруг, и поехали на Офицерскую. Когда проезжали Везенбергскую улицу, Азвестопуло спросил:

– Как насчет догадок?

– Ты про пиньжаковскую барулю по имени Анфиса, с регалкой[47] в виде браслета? Что-то знакомое. Думаю, в картотеке мы ее найдем.

Найти установочные данные на бабу оказалось совсем несложно. Заведующий антропометрическим бюро ПСП Кербер, как только услышал про татуировку, прошел к ящику с карточками, порылся в нем и картинно шлепнул одну из них на стол:

– Дарю!

Это оказалась карточка на бракоразведенную жену петербургского мещанина Анфису Рожнову двадцати пяти лет. Она была уличена в развратном поведении и в торговле крадеными вещами на Ямском рынке, за что отсидела месяц «на Казаках»[48]. Действительно, в приметах значилась татуировка на левой руке: браслет с пчелой. Но карточка всего-навсего бумажка. А где найти саму бабу?

Эту задачу сыскные решали целых два дня. Расспросы гулящих, облавы в притонах и работа с «коридорной» агентурой принесли результаты. Хипесница Марта Манус, проживающая в задних комнатах трактира «Ягодка», что на Апраксином рынке, дала наводку. По ее словам, Рожнова вместе со своей подружкой Затевахиной связалась с бандой Кольки Черненького. Ребята ограбили Екатерингофский завод для обработки дерева и минералов и решили лечь на дно. Для чего поселились на Вольном острове, в той его удаленной части, которая отделена от остального острова непроходимым болотом. Благо что стояло лето и можно было жить на свежем воздухе в шалашах.

Облава на Вольном острове – вещь нешуточная: можно нарваться на лихих людей. Но Филиппов приказал обшарить местность немедля. Полицейские хотели отомстить за гибель сыскного надзирателя – никто уже и не чаял найти его живым. И отряд из десяти городовых под командой все того же Кренева отправился на захват. Им придали баркас Третьей дистанции речной полиции и полицейскую собаку Нелли. Ищейка все и сделала.

Сначала она отыскала на берегу две лодки, брезенты и сложенную парусиновую палатку. Затем вынюхала проход через болото и уверенно повела облаву на дальний край. Там в ивовых кустах полиция обнаружила крепко спящую компанию: четырех мужчин и двух женщин. Женщины были совершенно голыми! Вокруг потухшего костра валялись в изобилии пустые водочные бутылки. Отдельно на картонке лежала косметика – тушь, краска для губ – и два зеркальца.

Городовые растолкали все еще пьяных воров и отправили их на баркас. А коллежский регистратор, дав дамам одеться, тут же приступил к допросу. Ошарашенные неожиданным появлением полиции, те сначала попросили опохмелиться. А получив желаемое, быстро выдали местопребывание Двоедана. Оказалось, что баруля обиделась на своего кредитного за скупость.

– Я же ему столько пользы принесла! Так мозгу закрутила покойнику с химического завода, что он сам тую платину за ворота вынес. И что? Сережки за семь рублей? Жмот, начетчик проклятый. Нет в нем размаху, как в настоящем русском мужике. То ли дело Коля Черненький!

Выяснилось, что Пиньжаков скрывается в номерах «Везенберг» на одноименной улице. И Кренев с Азвестопуло давеча проезжали у него под окнами…

Филиппов с Лыковым сели за план операции. Была вероятность, что вместе с шарташским старовером проживает и Шелашников. Два головореза, которым нечего терять. Разве что четыре пуда платины.

Номера «Везенберг» представляли собой новый двухэтажный дом, обнесенный забором, с двумя главными входами и одним задним. Двадцать номеров, буфет, прачечная в подвале и биллиардная, куда шлялся весь окрестный сброд. Эти пьянчуги и составляли главное затруднение. Если начнется пальба, они кинутся к дверям и могут попасть под выстрелы. Но Владимир Гаврилович нашел выход. Он поручил мелкому вору Лободе, бывшему у Кренева на связи, украсть шары! Пришлось отложить арест Пиньжакова на сутки. Все это время за ним следили. Два агента поселились на этаже и рьяно взялись за выпивку. Почему бы не надраться за казенный счет? Чтобы отвести от себя подозрения. В результате за два вечера они пропили кучу денег из сыскного кредита, насандалив носы чернее матушки грязи. Под девизом «недопой хуже перепоя»…

Когда шары пропали и биллиардная опустела, в номера отправилась арестная команда. Алексей Николаевич хотел тряхнуть стариной, но Белецкий ему запретил. Дело градоначальства, а не наше, сказал директор, ты в него не суйся. И помощнику своему не вели.

В итоге людям Филиппова пришлось справляться самим. Они знали, что номерант «Везенберга» имеет отношение к смерти их товарища, и желали отомстить. Второй бандит, Граф Платов, не показывался – ну тогда хоть этого повязать.

Владимир Гаврилович затребовал из арсенала панцири системы Галле – Задарновского. Они состояли из шести стальных пластин, подвижно соединенных между собой. Пластины принимали форму тела человека и не стесняли его в бою. Сталь подбивалась слоем ваты, защищавшей от динамического удара. Под ватой находился третий слой, из тонкого металла. Его назначением было задержать пулю, если она вдруг пробьет панцирь. Защита прикрывала грудь, живот, пах и отчасти бока. Изобретатели, полицмейстер Четвертого отделения генерал-майор Галле и капитан Третьей роты городовых Задарновский, утверждали, что их панцирь надежен и выдерживает даже выстрел из маузера. Производство наладили в Первом доме трудолюбия, что на Обводном канале; один панцирь обходился градоначальству в двадцать рублей. Галле пошел еще дальше. Он разработал также щит для головы и попытался наладить продажу своей арматуры полицейским управлениям по всей России. Однако пока дело шло туго…

Вечером 25 июля с заднего входа в номера проникли пять человек. Кренев и трое его подчиненных были в панцирной защите, а Сергей Николаевич еще держал перед собой большой броневой щит со смотровой щелью. Пятым с ними, несмотря на запрет начальства, все же увязался Лыков. Команда начала подниматься по лестнице на второй этаж. Там уже стояли наготове те два агента, что следили за Пиньжаковым. Они высовывались из номера и подавали товарищам непонятные знаки. Потом оказалось, что оба были пьяны вусмерть и едва стояли на ногах. В этот раз ребята напились со страха. Потом Филиппов наказал их, вычтя из жалования по пять рублей.

То ли пьяные агенты нашумели, то ли кто другой, но Двоедан напал первым. Он выскочил вдруг в коридор и открыл стрельбу по сыскным сразу из двух револьверов. Надзиратели сгрудились позади щита. Алексей Николаевич тоже пригнул голову. Пули летели тут и там, ударяли в щит, разбили лампу под потолком. Команда затаилась и ждала, когда у негодяя кончатся патроны. Лыкову это надоело. Он высунулся из-за сыскных и, быстро прицелившись, дважды выстрелил.

Бандит упал как подкошенный. В коридоре сделалось тихо. Кренев осторожно подошел к лежащему, наклонился. Потом обернулся к статскому советнику и одобрительно сказал:

– Хорошая кучность! Один заряд в щеку, второй в сонную артерию. Готов…

– Это ему за Изралова, – подхватил кто-то из надзирателей и харкнул на покойника. Остальные сделали то же самое.

Обыск в комнате дал результат. В запечье нашли двадцать фунтов губчатой платины. Серая пористая масса так мало походила на драгоценный металл, что полицейские едва не выкинули ее в помойное ведро.

Еще одна находка обнаружилась на подоконнике – ассигновка дирекции Морского порта. Прочитав ее, сыщики бегом отправились туда и едва не опоздали. На внешнеторговом причале ни с того ни с сего загорелся германский пароход «Ханс Леонарди». Утром он должен был отплыть в Данциг. Согласно ассигновке, именно на этом пароходе находилось два места, которые пересылало Общество транспортирования кладей и товаров «Гергард Гей». Владельцами общества являлись немецкие негоцианты еврейского происхождения Леонарди и Блюмберг.

Пароход горел всю ночь, верхняя палуба и рубка превратились в угли. Но трюм и его содержимое пожарные сумели отстоять. Когда корабль остыл, сыскные обшарили его и нашли четыре пуда чистой платины. Той самой, что была украдена у товарищества «Тентелевский химический завод». Груз был оформлен как свинец и прошел таможенный контроль.