Уравновешенные и связанные

Уравновешенные и связанные

Калмз Мэри

Серия маршалы. Книга 5

Аннотация

У заместителя маршала США Илая Кона все хорошо. Будучи директором по связям с общественностью Северного округа, он представляет Службу маршалов США в Чикаго, и это его устраивает. Да, приходится постоянно быть начеку, улыбаться и махать рукой даже перед лицом невзгод, но он хорошо справляется со своей работой, и никто никогда не видит, как он потеет. Его личная жизнь, однако, застоялась, и, похоже, это вряд ли изменится. Но это и прекрасно. Илай предпочитает проводить свободное время со своим лучшим другом Келом. И в последнее время, когда они не вместе, он все больше и больше скучает по нему...

Келсо Харрингтон, главный танцовщик Чикагской балетной труппы, чувствует себя плывущим по течению и жаждет, чтобы кто-то был рядом с ним, поддерживал его. Странно, что этот якорь оказался в лице человека, который зарабатывает на жизнь тем, что ловит плохих парней. Для Келсо главное - искусство и красота, для Илая - безопасность и общественная работа. Они не могут быть более разными, но с момента их встречи кажется, что они знали друг друга всегда.

Они именно те, кто нужен друг другу, и Келсо хотел бы, чтобы они стали больше, чем просто друзьями, но он не может поставить под угрозу то, что у них есть, а Илай слишком зациклен на собственных мыслях. Когда события угрожают разрушить их тщательно выстроенное уединение, каждый из них должен попытать счастья в отношениях друг с другом или потерять все.

Переводчик The midnight mockingbird https:// /authors/7767092

Глава 1

ИЛАЙ

Удивительно, как то, что должно было быть рутиной, не могло не превратиться в безумие. Еще более нелепо было то, что к этому моменту я не рассчитывал на это и одевался соответствующим образом.

– Илай! Что ты делаешь? – крикнул Ян Дойл с места, где он бежал, в шести футах передо мной. ­– Поднимайся сюда, черт возьми!

Он, конечно, был одет в брюки-карго, ботинки для прыжков и толстовку с капюшоном, на которой сзади было написано «Маршал США», а я бежал в костюме от Hugo Boss и в туфлях с набойками от Prada. Костюм был тесным, а обувь не имела сцепления с поверхностью, но в этом не было вины моего гардероба. Я не должен был бегать. Я был здесь, чтобы наблюдать, делать заметки, чтобы потом иметь все факты на пресс-конференции. Я не могу не подчеркнуть... я не должен был бежать.

Моя команда из двух человек находилась в Шаумберге, чтобы рано утром снять видео, сделать фотографии и собрать информацию в обычном пригородном районе возле дома, который, как оказалось, был домом, где Грег Полк и Марла Эдмондс держали пропавших и похищенных женщин, которых они покупали и продавали. Пара работала с наркодилерами, бандами, картелями и синдикатами. Со всеми - от русских олигархов до парня, который хотел завести новую подружку для игр. Они заключали сделки, продавали женщин в обмен на деньги, наркотики и оружие. Последнее они потом меняли и продавали. Они также обслуживали зарегистрированных сексуальных преступников, которым грозили неприятности за тусовки в клубах или колледжах, но они могли зайти и купить женщину у якобы любящей пары, у которой, по словам их соседей, «всегда было много гостей».

Я понимал, почему некоторые люди в правоохранительных органах иногда слетали с катушек и брали правосудие в свои руки. Иногда это казалось единственным достойным выбором.

Если бы вы обращались в различные ведомства, то ни к чему не пришли бы, поскольку большинство из них испытывали нехватку кадров и вели нелегкую борьбу с сокращением бюджета. Не утихали споры и по поводу женщин без документов, которые приезжали в США на заработки, а оказывались в сексуальном рабстве. Проблеме не способствовал тот факт, что многие из них приехали из стран, где правоохранительным органам не доверяли, а кроме того, существовал языковой барьер. Рецепт катастрофы налицо.

Не помогла и пандемия. В самом начале пандемии, в 2020 году, так много женщин, подвергшихся домашнему насилию, оказались в центре внимания. Возможно, они работали с людьми из разных агентств, чтобы убежать от своих обидчиков, но внезапно мы все оказались в изоляции, и для них не было выхода. Многие просто потерялись. Никто не мог найти, куда они ушли и что с ними стало. Все это длилось уже несколько лет, но в случае с парой из Шаумберга правоохранительные органы наконец настигли их.

Задержание произошло сразу после рассвета, и пока женщин, большинству из которых было чуть больше восемнадцати, выводили, закрыв от прессы полицейскими и маршалами, я собирался дать несколько комментариев репортерам на месте перед пресс-конференцией, которую мы проведем позже в нашем здании на Дейли-плаза в центре города. Как обычно, в этот момент мимо меня пронесся мужчина, едва не сбив меня с ног, за ним следовал Ян Дойл и больше никто. Тогда я тоже пустился в погоню, потому что одновременно произошли две вещи. Во-первых, сработала моя подготовка. Ни одному маршалу не разрешалось оставаться одному, если это было возможно. А во-вторых, Ян Дойл был моим другом. Я не хотел и не мог позволить ему преследовать подозреваемого в одиночку.

Я забыл о том, что наушник в ухе, пока он не зарычал на меня.

– Черт возьми, Илай, ты что, забыл, как бегать?

Когда он пробегал мимо меня, он рассчитывал, что я окажусь у него за спиной, поэтому мне пришлось испытать на себе всю тяжесть его гнева из-за того, что беглец не отреагировал на слова Яна о том, что ему нужно лечь на землю. Не то чтобы это срабатывало, если только оружие не было извлечено и направлено на кого-то. То, что Ян говорил громко, не останавливало тех, кто его не знал. А если знали, то понимали, что, вооруженный или нет, Ян смертельно опасен.

Все начиналось так хорошо. Мы выписали двадцать пять ордеров, арестовали двенадцать человек вместе с главной парочкой, и наша оперативная группа, состоящая из представителей государственных и местных органов, сработала без проблем. С тех пор как Яна назначили заместителем руководителя, отвечающим за взаимодействие, дела во всех межведомственных операциях шли гораздо спокойнее. Меньше махинаций, больше товарищества. Конечно, это не учитывало, что мы с Яном, теперь уже вдвоем, бегали по дворам, перелезали через заборы, обходили бассейны, перепрыгивали через клумбы, лавировали вокруг собак, разбросанных игрушек и велосипедов. Велосипеды, как я выяснил за много лет до этого, особенно детские, - сущий дьявол. Ты думаешь, что все чисто, но потом руль может зацепиться за тебя или спицы в колесах. Падать на них было больно, и я знал это по собственному опыту.

– Давай в переулок! – рявкнул Ян, настигая парня и как ни в чем не бывало преодолевая шестифутовый¹ деревянный забор.

Пролетев по гравийно-грунтовой дороге, я выскочил на тротуар как раз вовремя, чтобы парень, который, к счастью, весил не так уж много, врезался в меня. Мы упали, спутавшись в клубок конечностей. Я задыхался, пока он поднимался с меня, и он бы побежал, если бы я не выбил у него почву из-под ног, в результате чего он снова оказался на мне.

Я не мог дышать.

– Не двигайся, мать твою! – прорычал Ян, и, поскольку воздуха ни у кого из нас не было, парень все равно никуда не собирался уходить.

Ян оттолкнул подозреваемого, одетого в спортивный костюм от Gucci, с меня, толкнул его лицом вниз на тротуар и надел на него наручники. Апрель в Чикаго все еще может быть разным по погоде, сейчас было раннее утро, но температура сегодня должна была быть около пятидесяти градусов², так что я готов был поспорить, что даже после пробежки ему не будет жарко.

Когда я поднялся и сел на бордюр рядом с бегуном, а Ян встал перед нами, я заметил, как прищурился мой друг.

– Что?

– Не думаю, что он из этого дома, – ответил Ян, присев перед парнем на корточки. – А ты кто такой, черт возьми?

– Шон... нет, подожди, – он остановился, задумался на мгновение, а потом сказал. – Я Корин Петерсон.

Интересно, что он начал нерешительно, а теперь произнес имя четко, словно гордясь собой.

Ян нахмурился, достал телефон и позвонил в наш офис, вызвав Майка Райана, нашего приятеля и старшего следователя, который дежурил на рабочем месте, пока не зажило колено. Он порвал коленный сустав, играя в футбол в своей лиге для тех, кому за сорок, и мы все наслаждались тем, как его изводили.

– Эй, – прорычал Ян в телефон. – Проверь для меня имя Корина Петерсона.

Пока Ян ждал, я повернулся к парню.

– Почему ты побежал?

– Вы гнались за мной, – сказал он так, будто это имело огромный смысл.

– Что ты делал в доме?

– В каком доме?

Все начало складываться воедино, и я бросил взгляд на Яна.

– Что?

– Ты просто начал преследовать какого-то случайного парня на улице?

– Он слишком быстро прошел мимо меня, – защищался Ян.

– Серьезно?

– И посмотри на него, – Ян жестом указал на спортивный костюм, как будто это само по себе было достаточной причиной.

– Послушай, – начал я, повернув голову, чтобы посмотреть на Корина. – Почему ты не мог вспомнить свое собственное имя? Это ненормально.

– Подожди, – задохнулся он с явным облегчением и широко улыбнулся, указывая на звезду, висевшую на шее Яна. – Вы, ребята, маршалы?

– Ты шутишь? – недоверчиво спросил я, потому что действительно, как он мог не заметить значок?

– Меня зовут Шон Пелхэм. Я в программе защиты свидетелей.

Лицо Яна сморщилось, словно ему было очень больно, и я хмыкнул. Он медленно повернулся ко мне.

– Вот что ты получаешь за то, что бегаешь за случайными людьми, – сказал я ему.

– И за то, что в команде есть идиоты, – прорычал Ян.

О, кто-то был уже покойником.

Оказалось, что Шон Пелхэм прибыл к нам из Калифорнии, попав в WITSEC после дачи показаний против Кристобаля Тремейна, который убил там целую семью. Я не стал уточнять подробности, да они мне и не были нужны. Важен был тот факт, что он пристрастился к кокаину, бегал в дорогой одежде и, как он нам сказал, не имел работы. Это означало, что кто-то из нашей команды не проследил за ним. Свидетели должны были органично вписаться в общество, и в девяти случаях из десяти это означало позаботиться о себе так, чтобы не бросаться в глаза.

Ян отодвинул телефон от уха и посмотрел на парня, которому, по моим прикидкам, было около двадцати лет. Он был примерно моего роста - чуть выше шести футов³, со светлыми волосами, голубыми глазами и россыпью веснушек на носу и щеках.

– Гейб Броди и Лео Родригес - это те парни, которые проверяют тебя?

Он кивнул, как счастливый золотистый ретривер.

– Да, хотя я давно их не видел, и не думаю, что они знают, что я переехал в студию в Гайр-парк.

– Гайд-парк, – поправил Ян.

– О да, точно. Гайд. Как в «Докторе Джекилле и». Я все время путаюсь.

Ян потирал лоб, возвращаясь к разговору с Майком.

Шон повернулся ко мне.

– Я должен был сказать им, что переехал?

Ему не должны были разрешать переезжать, пока они не узнают, куда он едет. Они должны были дать ему разрешение.

– Да, – ответил я вместо того, чтобы сказать все это.

– У меня проблемы?

– Нет, – сказал я, жестом указывая Яну на нож, который он должен был носить в одном из многочисленных карманов своих брюк карго. – И нам жаль, что мы надели на тебя наручники.

– О, все в порядке. На меня часто надевали наручники. Когда я летел сюда из Сакраменто, в самолете мне пришлось носить металлические.

– Все время?

Он кивнул.

Я не смотрел на Яна. Да и не нужно было. Он слышал его так же хорошо, как и я. Жаль было Родригеса. Он мне нравился. Он казался спокойным под давлением и был интересным. Броди, напротив, начинал многообещающе, но переводы всегда шли по одному из двух путей: либо отлично, либо полное дерьмо. Броди, который был заместителем маршала США в Южном округе, оказался полным придурком. Никто не замечал, что у него проблемы с плечом, пока не прошло шесть или около того месяцев. Если бы Ян в конце концов убил его, я бы не расстроился. А вот Родригеса я бы пожалел, если бы наш Большой босс, главный заместитель Сэм Кейдж, отправил его на тот свет.

Единственная положительная черта Родригеса заключалась в том, что он был маршалом на испытательном сроке, новичком в службе и все еще осваивался. У него было оправдание тому, что он не знал всех протоколов. Ведь шесть месяцев обучения - это не так уж много времени, чтобы изучить все тонкости и нюансы каждой ситуации. Поэтому стажера всегда прикрепляли к ветерану, чтобы облегчить процесс обучения. Но Броди не нравилось, как все устроено в Чикаго. Слишком много правил, слишком много бумажной работы, и он определенно не любил нашего босса. Ему не нравилось, что Кейдж проверяет его.

– Неужели он считает, что я не справляюсь со своей работой? – часто жаловался Броди.

– Он думает, что ты можешь, пока не докажешь, что не можешь, – сказал я ему, когда мы все вместе гуляли в клубе пару недель назад. Броди пришел с Лопес и Чо, которые были переведены из старого района Броди, но они сидели в стороне от него. – Он проверяет чего ожидать. Он такой парень.

– Он чертов мудак, вот кто он.

Я вздрогнул. Мне нравился и, что еще важнее, я уважал своего босса. Я открыл рот, чтобы уничтожить его, но Чо опередила меня.

– Пошел ты, Броди, – сказала она, ее голос был наполнен отвращением. – То, что твой последний напарник сделал для тебя все, что мог, - не повод поносить Кейджа. Если бы Стэндиш узнал, что Патель занималась всей бумажной работой, он бы никогда не перевел тебя сюда.

– Послушай, – начал он. – Ты не знаешь, что ты...

– О, черт возьми, она знает, – сказала Лопес, перебивая его. Было видно, что он ей нравится не больше, чем Чо. – Мы все знаем, что твое отношение к Патель было поганым, но это было ее дело, и ничье больше. Но не сиди здесь и не говори нам, что дело не в соблюдении процедуры, потому что это чушь, и мы обе, блядь, тебя знаем.

То, как Лопес закончила фразу, не позволяя ему ничего сказать, а ее темно-карие глаза сузились, когда она пристально посмотрела на него, сказало мне, что она думает о нем - ничего хорошего.

Броди насмешливо фыркнул, осушил свое пиво и ушел, не потрудившись выложить деньги за свой напиток.

– Расскажите мне, – попросил я Лопес и Чо, и они объяснили, что заместитель маршала США Меера Патель ошибочно полагала, что находится в любовной связи со своим бывшим партнером. В результате она была предана Броди, прикрывала его, занималась его бумажной работой и нечаянно поставила ему рекорд, которого он не заслуживал. Когда она восстанавливалась после ранения при исполнении служебных обязанностей, он подал заявление о переводе, и, поскольку у нас не хватало сотрудников, его перевели.

– Меера была разбита, – грустно объяснила Чо, ее ореховые глаза смягчились, когда она подумала о своей коллеге, которая могла бы быть другом, но не мне об этом спрашивать. – Она была в больнице, а его не было.

Лопес покачала головой, ее длинный хвост взметнулся с усилием.

– Мы все знали, что он - пустое место, но порвать с ней, когда она была в больнице, было дурно даже для него.

Полное отвращения ворчание Чо переключило мое внимание на нее.

– Он выпотрошил ее, но... – Она внезапно просветлела и улыбнулась мне. – Со временем она снова стала сильной как снаружи, так и внутри.

– Да, – с ухмылкой согласилась Лопес, и я готов был поспорить, что окружающие меня мужчины наверняка считали меня очень везучим человеком, раз мне улыбаются две красивые женщины. – Она встретила супергорячего агента ATF⁴, и теперь они женаты, и у них на подходе первый ребенок.

– О Боже, такой горячий, – поддержала Чо слова Лопес. – Я спросила ее, есть ли у него братья.

Лопес кивнула.

– То же самое.

– То есть ты хочешь сказать, что Патель удалось избежать несчастий, потому что она покончила с Броди, – с усмешкой подытожил я.

– Да, – согласилась Лопес. – Хотя это оставляет нас с самым большим придурком, который когда-либо носил звезду.

Когда Миро Джонс, мой друг и коллега-маршал, присоединился к нам, обе женщины захотели поболтать с ним об опекунстве WITSEC, которое он возглавлял.

– Почему ты выглядишь так, будто съел плохой буррито? – спросил он меня, ухмыляясь как сумасшедший.

– Кажется, в Броди завелся лимон.

Миро пожал плечами.

– Если это правда, то он не переживет Яна. Да ладно. Ты же знаешь.

И не собирался. Он уже давно ходил по тонкому льду, и теперь Шон Пелхэм стал последним гвоздем в его гроб. Потому что да, беглецы оставались в наручниках на рейсах, многие были в кандалах, но не свидетели. Люди, которых мы защищали, не хотели покидать нас или причинять нам вред; они хотели быть в безопасности. Не было никаких причин, чтобы Шон Пелхэм провел свой полет из Сакраменто в Чикаго в наручниках.

Мы с Яном проводили Шона до дома, где он гостил, - по соседству с местом, кишащим полицейскими. Не успели мы подняться на половину подъездной дорожки, чтобы узнать, что происходит, как к Шону подбежали девять девочек - все несовершеннолетние, ни одна не выглядела старше шестнадцати, - и каждая попыталась обнять его сразу.

– Что вы здесь делаете? – обеспокоенно спросил он, пытаясь заключить их всех в свои объятия. – Что, если эти засранцы увидят вас?

Я был так растерян. И не только я.

Это был плохой день, один из худших, потому что вскоре мы обнаружили, как девушки наперебой пытались донести до него информацию, что в другом доме, неподалеку от первого, произошел похожий сценарий. В такие дни я был глубоко обеспокоен состоянием человеческой расы. Именно поэтому у меня было очень мало друзей за пределами правоохранительных органов. Я был склонен разглагольствовать о положении дел, и люди в моей сфере прощали мне эмоции. Все остальные находили мои эмоциональные взлеты и падения утомительными.

Мы стояли с Шоном и его утятами - никто из них не хотел его покидать, - когда к нам подошла специальный агент ФБР из второго дома и заговорила с нами. Оказалось, что люди, живущие за углом от пары, которую мы только что арестовали за торговлю женщинами, - сербские мафиози, содержащие бордель.

– Твою мать! – поразился Ян. – Это же Шаумберг!

Специальный агент Тала Сантос была удивлена не меньше Яна и объяснила ему, зачем они приехали.

– Ваш друг, – сухо сказала она, бросив на нас с Яном взгляд, словно мы не справлялись со своими обязанностями, - вчера вечером отвез всех этих девушек в ближайшую больницу и сказал лечащему врачу, что, по его мнению, они могли пострадать.

– Подождите, – сказал Ян усталым голосом, – он погрузил девять девушек в машину, и никто не видел, как он их увез?

– Судя по всему, как сказала нам Катарина, – она указала на высокую рыжую голову, – когда он выносил мусор, он увидел ее в окне в подвале и пошел проверить... как и полагается, – она закатила глаза. – И поскольку он не мог поговорить с ней через окно, он открыл его ломом, который взял из машины своего друга, чтобы они могли поболтать.

– Вы шутите? – спросил я ее.

Она медленно покачала головой.

– И что тогда?

– Катарина сказала, что она пострадала, как и ее друзья. Он собирался вызвать полицию, но она сказала, что к тому времени, как полицейские приедут, их могут увезти в другое место. Поэтому он поступил единственно разумно: вместо того чтобы предупредить власти, он помог каждой девушке выбраться из подвала, а затем погрузил их в джип своего друга и отвез в неотложку.

– А потом просто вернулись сюда? – крикнул Ян, повернувшись, чтобы посмотреть на Шона. – Ты вернулся? – снова закричал он.

– Я присматриваю за домом, – отозвался Шон, обнимая плачущую девушку. – Там есть растения и рыбы, за которые я отвечаю.

– Конечно, есть, – уныло ответила Сантос.

Я простонал.

Она прочистила горло.

– Сегодня рано утром с нашим офисом связались из больницы, и мы с командой - мы искали этих девочек - получили долгожданную возможность. Девушки приехали на лето по студенческим визам и практически исчезли. Мы вышли на след банды торговцев людьми из Белграда, которая, как мы были уверены, занималась ими, но мы так и не смогли установить имена и лица тех, кто за них отвечает.

– Но теперь вы можете.

– Да, теперь можем. Но девочки согласились говорить только в том случае, если мы вернемся со всеми ними и убедимся, что эти ужасные люди ничего не сделают с их ангелом.

– Ангел? – спросил Ян.

– Шон, – уточнила она, если мы не поняли.

Я взглянул на Яна.

– Он сказал девочкам свое настоящее имя?

– Конечно, сказал, – с отвращением проворчал Ян. – А почему бы и нет? Его никто не учил процедурам.

Сантос добавила.

– Я проверила отпечатки пальцев в доме. Первый набор принадлежал хозяину, девушки сказали, что нет, не он, а когда мы проверили второй набор, появился Корин...

– Петерсон, – подсказал Ян.

– Петерсон, – повторила Сантос. – Но когда мы прогнали его через нашу систему, пытаясь выяснить, кто был их добрым самаритянином, мы ничего не получили, а потом вот вы, ребята, подходите к подъезду, на вас значок. Не так уж и сложно собрать все воедино.

Нет, не сложно.

– Итак, – начала она, глядя на нас так, словно мы были «командой Б». – Он в WITSEC, верно?

– Да, – удрученно ответил Ян.

– Тогда что это за отстойная служба защиты, которой вы тут руководите? Я думала, Сэм Кейдж был главным заместителем. Он ушел на пенсию?

Я прочистил горло.

– Нет, мэм.

Ее глаза медленно расширились, когда она осознала масштабы произошедшего.

– О, кто-то покойник.

– Вы даже не представляете, – согласился Ян.

Это было дерьмовое шоу. Я был в восторге от того, что Шон спас девочек, но Броди стал кормом для рыб, и Родригесу повезет, если он сохранит свою работу. Ян убьет их обоих до того, как Кейдж получит отчет, и это будет благословением.

***

Большинство людей, познакомившись с главным заместителем маршала США Сэмом Кейджем, сказали бы, что его внушительный рост (шесть четыре) и тяжелая мускулатура придают ему устрашающий вид. Меня же всегда пугала его угрюмость. Каким-то образом ему удавалось передать взглядом и гнев, и разочарование. К этому добавлялось еще и мнение, что он смотрит на идиота. Я никогда не забывал, каково это, и делал все возможное, чтобы никогда не оказаться под его взглядом.

Я скучал по отцу каждый день. Он был, без сомнения, одним из самых мягких людей. Он никогда не сердился, он разочаровывался. Во мне было заложено нежелание подводить тех, кем я восхищался и кого уважал. После моего отца это чувство никогда не проявлялось так ярко, как в случае с Сэмом Кейджем. Я бы предпочел удалить корневой канал без анестезии, чем быть виновником плохих новостей, которые я сам же и создал. Поэтому я был на сто процентов рад, что не оказался под его прицелом. Я не был ни Броди, ни Родригесом, которые подвергали свидетелей опасности из-за безразличия, пренебрежения и лени. Я понятия не имел, почему они перестали следить за Шоном Пелхэмом, но это будет их последней ошибкой.

Броди и Родригес были за своими столами, когда мы с Яном вошли вместе с Шоном, Ян рядом с ним, а я позади, неся рюкзак Шона и катя его чемодан. Это было все, что у него было в мире.

– Какого черта? – Броди злобно зыркнул на Яна.

Я увидел, как мой друг вздрогнул, но прежде чем он успел ответить, Кейдж оказался рядом и приказал Броди и Родригесу войти в его кабинет.

– Что, черт возьми, сделал этот кусок дерьма? – Броди набросился на Кейджа, полагая, что тот знает. Он знал все.

Это было дерзко, ведь он должен был понимать, что в тот момент его карьера в службе маршалов была закончена. Я услышал в его голосе нотку, которая подсказала мне, что он внезапно, как никогда раньше, испугался. Нельзя было терять свидетелей, как бы часто это ни происходило в кино.

– Он спас несколько милых девочек от сексуальной эксплуатации, – сказал я категорично. – И это то, что я собираюсь опубликовать в прессе, прежде чем он отправится в WITSEC в другой город.

И Броди, и Родригес уставились на меня.

– Мой офис, – прорычал Кейдж, повторяя свои слова, и это было негромко, но в то же время слышно через весь офис. Это было впечатляюще. А вот то, что он отдавал приказ во второй раз... это было плохо.

Мы все смотрели, как двое мужчин вошли внутрь, и тут же лифт загудел, и из него высыпали четверо парней из Службы судебной поддержки - по сути, службы безопасности. Двое из них заняли позиции у лифта, словно это был портал, который нужно было охранять; двое других - один направился к столу Броди, другой - к столу Родригеса. У каждого из них была с собой коробка, и, пока я наблюдал, они подключили флешки к каждому компьютеру, чтобы загрузить все данные, а затем стереть их. Личные вещи отправились в коробку, ящики были проверены, а затем заклеены скотчем, они протестировали на наркотики все поверхности, проверили на электронные жучки, а затем обыскали рюкзак Броди и сумку Родригеса. У обоих были конфискованы ноутбуки. Все было тщательно и быстро, и от этого мне стало грустно. Карьера заканчивалась прямо у меня на глазах.

Ян отвел Шона в комнату отдыха, не желая, чтобы он был там, когда Броди и Родригеса будут выпроваживать.

Обычно Кейдж закрывал жалюзи, когда зачитывал кому-нибудь акт о беспорядках в своем кабинете, но когда я заглянул к нему, жалюзи были открыты, и, насколько я мог судить, он не кричал. Оба значка лежали на его столе, оба «Глока», как и их запасное оружие. Прежде чем выдать им принадлежащие им пистолеты, нужно было получить новые лицензии на скрытое ношение, если только они не сохранили свои разрешения на ношение оружия вне службы. Как маршалу, вам полагалось иметь действующее гражданское разрешение наряду с удостоверением сотрудника правоохранительных органов, но поскольку все мы должны были проходить сертификацию каждые три месяца, а это было легко, большинство парней, которых я знал, не стали бы пользоваться обычным скрытым ношением оружия. Я не мог, как и Ян или кто-либо другой, стоящий выше в пищевой цепочке, но когда я работал следователем, я позволял себе просрочить это разрешение. Когда оба пистолета оказались на столе Кейджа, я подумал, что Броди и Родригес поступили так же.

Дверь распахнулась, и, как и ожидалось, Броди выскочил наружу, дыша огнем, с яростью на лице. Родригес, напротив, выглядел до смерти напуганным. Броди подошел к своему столу, схватил рюкзак и коробку с личными вещами и бросился к лифту. Родригес все делал медленнее. Он надел на себя сумку, а затем поднял коробку.

Когда он проходил мимо меня, его глаза встретились с моими.

– Моя сумка очень легкая без ноутбука.

Я кивнул, не зная, что ответить.

– Я собираюсь все делать по-другому, когда вернусь из отпуска.

Отпуск?

– Хорошо, – согласился я.

– Не то чтобы я сюда вернулся, – прошептал он и протянул мне руку, которую я быстро взял. – Но спасибо, что всегда был добр ко мне.

А как же иначе?

– Я желаю тебе только самого лучшего, – заверил я его.

Он слабо улыбнулся, а затем отступил назад и пошел к лифту, словно направлялся в кабинет к директору.

Вместе с Броди они вошли в лифт, вместе с двумя парнями из отдела судебной поддержки, Родригес с опущенной головой, Броди с кровожадным видом, двери закрылись, и они уехали. Это было немного мрачновато.

– Кон, – позвал меня мой босс.

Я быстро двинулся к двери. Кейдж отступил внутрь и теперь стоял возле книжного шкафа из темного красного дерева у задней стены.

– Хотите, чтобы я закрыл дверь?

Он покачал головой, и я увидел, как он страдает. Его брови были нахмурены, и он стоял, словно приготовившись к бою.

– Броди выбыл. Родригес вернется к обучению на пару месяцев, а потом его переведут на другую должность.

Судя по его тону и языку тела, он был не в восторге от информации, которую сообщил мне.

– Ты знаешь, я бы предпочел, чтобы Родригес вернулся сюда.

А поскольку я знал его, то мог понять, что это значит. Он не хотел передавать свои проблемы по наследству; он хотел сам тренировать и контролировать Родригеса. Так же было, когда мы обнаружили, что у Эрика Пацци, переведенного из Северной Калифорнии, опытного заместителя маршала, была серьезная зависимость от героина, которая началась с оксикодона. Когда Кейдж отправил его на реабилитацию, он пообещал, что, когда ему станет лучше, он вернется в наш округ. Да, Пацци свалили на него, но Кейдж был не из тех, кто передает проблемы. Он исправит Пацци и даст ему настоящий второй шанс, или же вышвырнет его из наших рядов. Таков был его путь. Но дело было в том, что обычно так не поступали. Он мог оставить Пацци, потому что тот был переведен к нам с уже известным дефектом, в котором его прежний босс признался на допросе. Кейдж сам решал, оставлять его или нет. И он его оставил.

У Броди был хороший пиджак, когда его перевели, а Родригес был новичком. Оба, похоже, сбились с пути при Кейдже. Поэтому он не имел права решать, где они окажутся. Кроме того, как только ты выходил из игры, ты отправлялся в более медленное и менее требовательное место, пока не добирался до района вроде Чикаго, Нью-Йорка или Лос-Анджелеса, где ты мог заявить о себе и получить возможность продвижения. В будущем Родригеса я видел Берлингтон, штат Вермонт. Я уже побывал там однажды, и там было очень красиво, но не было того уровня активности.

– Для прессы, если тебя не спросят... – Он замолчал, устремив на меня взгляд.

– Понял, – мягко ответил я. Я знал, что ему больно; он всегда принимал на свой счет все неудачи своих людей.

Он кивнул мне, давая понять, что пора уходить, и вместо того, чтобы расспрашивать его дальше, я вышел из его кабинета и вернулся в комнату отдыха. Шон был там один, ел яблоко и несколько мандаринов из вездесущей корзины с фруктами, которую все еще доставляли ежемесячно даже спустя столько лет. Я был уверен, что она стоит целое состояние, но у матери, которая ее присылала, все еще был сын благодаря Яну и Миро, так что корзина доставлялась регулярно.

Когда я уже собирался спросить Шона, как у него дела, в комнату вошел Ян.

– Эй, почему Родригес не ушел? – спросил я, взглянув на Шона и увидев, что его AirPods надеты, а он наклоняет голову вперед-назад, отбивая такт.

Ян пожал плечами.

– Я сказал Беккеру, что это на моей совести. Я никогда не проверял Броди. Я думал, когда кто-то переводится, он уже это сделал. Несправедливо, что мы дали этому парню в напарники сопляка, а потом попросили его принять на себя всю тяжесть этого.

– И Кейдж согласился с тобой?

Он поморщился.

– Кейдж прислушался к рекомендации Беккера, и Беккер согласился с тем, что это несправедливо, но не с тем, что это моя вина. Но дело в том, что я был так сосредоточен на внешних проблемах - на всей этой межведомственной ерунде, - что забыл, что мне нужно управлять и командой.

– Да, но Беккер должен был помочь в этом.

– И он помогает, но и сам по колено в собственном дерьме.

– Ладно, – сказал я, выдохнув, потому что день был длинным, а время обеда еще не пришло. – Кейдж упомянул, что Родригес будет проходить переподготовку в течение двух месяцев.

– Да, – сказал Ян, а затем зловеще усмехнулся, добавив. – Он вернется в Глинко на все это время, прежде чем его переведут на другую должность.

– Это ужасно, – я искренне посочувствовал.

– Да ладно, – Ян сделал такое лицо, будто я спятил. – Ничего страшного.

Я до сих пор помню свою собственную подготовку в Глинко, штат Джорджия, все эти годы назад. Федеральный учебный центр правоохранительных органов, или FLETC, был местом, куда я никогда не хотел возвращаться. Мне до сих пор время от времени снились кошмары, в которых я занимался, а с кончика моего носа капали бисеринки пота. Было жарко и влажно, и меня заживо съедали комары. К тому же тренировки по физподготовке были просто зверскими.

– По крайней мере, ему не придется ходить все девятнадцать недель, – предложил я, снова вспомнив ужасы того опыта.

– Почему? – спросил Ян, прищурившись. – Все было хорошо.

– Да, я уверен, что было, мистер зеленый берет, но для остальных это было не очень хорошо.

– Эй, – вдруг сказал Шон, снимая один из своих AirPods. – Как ты думаешь, я могу получить настоящую еду, а не только фрукты? Обычно я не бываю таким голодным из-за колы, но сегодня мне захотелось есть.

Мы с Яном оба посмотрели на него.

– Что? – сказал Ян.

– Серьезно, – я повернулся к Яну. – Броди повезло, что он не умер.

– Как насчет буррито на завтрак, – предложил Ян парню. – Я знаю одно место.

– Хорошо, – с энтузиазмом сказал Шон. – Как думаешь, мы сможем проехать через аптеку, пока будем гулять?

Он что, шутил?

– Что? Мне нужны наркотики, чтобы уснуть. Я говорил другим парням.

– А что будет, если тебя перевезут в штат, где травка не разрешена? – спросил Ян. – Возможно, тебе стоит задуматься об альтернативах.

– Ха, – сказал он. – Мы можем купить мороженое, пока будем гулять?

– Конечно, – сказал я ему, жестом подзывая его к себе. – Я принесу тебе мороженое.

Ян нахмурился.

Шон встал и подошел ко мне.

– Он злится?

– Не волнуйся об этом, – заверил я его, обнимая за плечи. – Не смотри на него, смотри на меня.

И он последовал моему указанию.

***

Я поговорил с Миро, потому что именно у него были все контакты в разных регионах страны, и он перевел Шона в Колорадо, который идеально подходил для его потребностей в марихуане. Он также отметил, что пристрастие Шона к кокаину не изменилось с момента поступления в WITSEC, и поэтому его первой остановкой должна стать реабилитация. Это был еще один позор для Броди и Родригеса - то, что они позволили свидетелю продолжать употреблять наркотики. Это был один из главных факторов, способствовавших провалу свидетеля. Как правило, мы не теряли свидетелей; они сами принимали решения и сами себя подводили. Все - от контактов с родственниками до продолжения старых пристрастий, таких как алкоголь и наркотики, до присутствия в социальных сетях или попыток сохранить привычный образ жизни. Я всегда удивлялся тому, сколько клеток мозга задействовано, когда люди облажались.

Как только появились маршалы из Денвера, чтобы взять Шона под стражу - это всегда делалось в тот же день, когда компрометировали свидетеля, - мы передали его агентам, которые слушали его и были вовлечены в процесс. Я надеялся, что он приведет себя в порядок и что-нибудь изменит.

На пресс-конференции в тот же день я вышел на сцену и начал с заявления, как делал всегда. Я писал их сам, проверял через юристов, через своего коллегу Фарада Лагхари, а затем задавал вопросы.

Когда я начинал, четыре года назад, пресса пыталась задавить меня. Я понял, что лучше всего делать передышку, каждый раз беря себя в руки. Умнее всего было всегда думать об ответе, каким бы большим или маленьким ни был вопрос. В результате я потерял большинство репортеров, которым нужен был только фактор шока и благоговения, и теперь у меня был запас серьезных журналистов, которые следили за мной. Время от времени я удивлял их, предлагая совершить экскурсию в расчищенное место. Приглашались только те, кого я знал, так что приходилось проявлять уважение и лояльность. Они ценили, когда я рассказывал о событиях и отвечал на индивидуальные вопросы. Я также устраивал индивидуальные интервью с боссом для тех, кто мне больше всего нравился и кому я доверял, чтобы они не пытались подставить Сэма Кейджа под удар. Благодаря тому, что я тщательно выбирал, кому доверять, эта пресс-конференция прошла гладко, и Шон Пелхэм не всплыл, когда я рассказывал о женщинах, ставших жертвами торговли людьми, а также о молодых девушках по студенческим визам, которых за углом принуждали к сексуальному рабству. Все это было ужасно, и я отмечал лица репортеров, когда рассказывал подробности, прежде чем передать их сначала мэру, потом своему боссу, потом первому специальному агенту ФБР, потом Сантосу, с которым мы общались с Яном, потом шерифу Шаумберга... Список продолжался бесконечно. Мы все стояли часами, информируя репортеров, и в конце говорили, что, как только мы узнаем больше, так и они узнают. Это было все, что можно было сказать.

После конференции я наконец вернулся в свой офис и, оглядев его, снова поразился тому, насколько он не похож на меня. Всякий раз, входя в кабинет Миро, я облегченно выдыхал из-за всего того, что он сделал, чтобы сделать его своим. От встроенных книжных шкафов, которые построил и покрасил Ян, до ковра на полу, книг, безделушек и картин на стенах - все это было похоже на убежище среди наших холодных, стерильных, утилитарных офисов. Всю заднюю стену его кабинета занимали работы детей, с которыми он работал. У Кейджа все было немного спартанским, но даже у него было теплее, чем у меня. Мне нужно было немного поработать над ним и сделать его более моим. После четырех лет не было никаких оправданий. Я стоял за открытой дверью, размышляя о растениях и, возможно, даже аквариуме с рыбками, когда раздался стук.

Опираясь на дверь, я обнаружил своего босса.

– Сэр?

Кейдж прочистил горло.

– Мне нужно поговорить с тобой о просьбе, поступившей из мэрии.

– Конечно. Не хотите ли присесть?

Он прищурился на меня.

– Я ненавижу твой кабинет. Он напоминает мне тот, который был у моего директора, когда я учился в четвертом классе.

Я почувствовал, что вынужден спросить.

– Почему именно в четвертом классе?

– Это были времена телесных наказаний, поэтому ему разрешалось шлепать нас веслом.

Я должен был разобрать это. Мой кабинет напомнил ему тот, где его в детстве бил авторитетный человек. Мне действительно нужно было украсить его, начав с перекраски основных серых стен.

– Давай прогуляемся, – предложил он, и я увидел это - легкую гримасу, словно он собирался сообщить новость, которая испортит остаток и без того ужасного дня.

Глава 2

КЕЛСО

Мне снова приснился сон о нем.

Это было нелепо, и когда я вытащил свою задницу из постели, я проклинал себя по дороге в ванную. Я снова сказал себе, что иметь Илая Кона в качестве друга, лучшего друга, более чем достаточно. Конечно, когда я включил свет и посмотрел в зеркало, то понял, что это было полной херней.

Мне нужно было перестать мечтать об Илае. Но суровая любовь к себе не возымела никакого эффекта.

Стоя там, я обратил внимание на трико, висящее на карнизе душевой занавески, и снова вспомнил, почему я никогда никого не приводил в свою лачугу площадью пятьсот квадратных футов, включая пожарную лестницу. Это всегда выглядело так, будто меня только что ограбили, и я винил в этом свою мать. Она все делала за меня в детстве - я был единственным ребенком - и я так и не научился делать уборку самостоятельно. Не то чтобы квартира была грязной - это было не так. Просто она была захламлена атрибутами танцора. В раковине не было разлагающейся еды, а в ванной не росла плесень - я не был здесь настолько, чтобы это было так. Вся однокомнатная квартира была больше похожа на огромный шкаф, чем на что-либо другое. У меня был один стул, и все. Телевизора у меня не было. Да и зачем? Для просмотра сериалов у меня был ноутбук. Не то чтобы у меня было время что-то смотреть. Я был слишком занят. А когда у меня появлялись свободные вечера, я сворачивался калачиком на диване Илая перед его огромным плоским экраном. Мне нравилось ходить на фильмы к нему домой, потому что летом там было прохладно благодаря его убийственному кондиционеру, и он готовил напитки, а из окна открывался прекрасный вид на центр города со всеми огнями. Зимой я укрывался одеялами, и от его камина исходило божественное тепло. Я приходил в свою квартиру, чтобы поспать, переодеться и принять душ. Она находилась недалеко от балетной труппы и была выбрана исключительно из-за этого положительного качества. Все остальное я делал у Илая, где всегда были еда и вино, фрукты и сыр, и снова одеяла. У него была целая корзина их для меня.

Никто никогда не видел моего дома. Кроме него. Он увидел его, потому что мужчина, в которого я влюбился по уши, оказался еще и единственным настоящим другом, которого я когда-либо заводил в своей жизни.

Безнадежный.

Дело в том, что я начинал как танцор, и иногда, когда это случалось, и ты был хорош, не было людей, которым можно было доверять. Танцоры моего возраста были завистливы и подлы и использовали любую возможность, чтобы вырваться вперед, особенно если это означало наступить на других в процессе. Взрослые варьировали между теми, кто хотел меня уничтожить, и теми, кто хотел залезть ко мне в штаны. Если бы не бдительность моей матери, я был бы уверен, что у меня будут такие же ужасные истории, как и у других моих знакомых. Попасть под опеку взрослых без малейшего родительского контроля - это рецепт катастрофы. Все документальные фильмы, которые я когда-либо видел о детях, подвергавшихся насилию или издевательствам в течение длительного периода времени, всегда сводились к тому, что родители отсутствовали, не заботились о них или их вообще не было на месте. Потом были ужасающие рассказы о родителях, которые подвергали своих детей опасности ради финансовой выгоды, но это было не то, что я наблюдал в детстве. Больше всего я видел детей, за которыми некому было присмотреть. Этого я совсем не замечал. Ребекка Харрингтон не шутила с моей безопасностью. Она была там со своими орлиными глазами, ничего не упуская.

Я не садился в самолет без нее, не танцевал за границей без ее присутствия. Без нее я не ездил в балетный лагерь и уж точно не останавливался в отелях со смежными номерами, как это делали мои сверстники, без нее. Взрослые и дети говорили мне, что моя мама слишком опекает меня и душит. Что мне нужно было научиться быть независимым, чтобы потом не сдаться под давлением одиночества.

– Они хотят тебя, но получат и меня, – часто повторяла она, распаковывая наши сумки с той же аккуратностью, с какой упаковывала их. К тому времени, когда мне исполнилось одиннадцать, она стала чемпионом по превращению любого места, где мы находились, в дом за десять минут. Она меняла лампочки с резких белых на мягкие желтые, подключала воздушные фильтры и диффузоры, которые наполняли каждую комнату успокаивающим ароматом лаванды, и вешала на балконах ветряные колокольчики повсюду - от Парижа до Сан-Франциско. Люди всегда отмечали, когда заходили в нашу комнату, чтобы поговорить со мной, что все было прекрасно.

– Ты меня обманула, – сказал я в пустоту, зная, что она там, потому что слышал звон ветра - ее звон ветра - снаружи, на пожарной лестнице. Все остальное было упаковано и убрано на склад, но мне нужны были именно ветряные колокольчики. – Я совершенно не способен делать такие вещи, как убирать за собой, без твоего приказа.

Она научила меня делать все, и это было то, чего не хватало людям. Я мог вывести пятна с любой ткани на планете, приготовить макароны с сыром с нуля, сделать искусственное дыхание и прием Геймлиха и вернуть любое растение с порога смерти. Я знал все об эфирных маслах, о том, какие из них помогают при болях в животе, царапинах или аллергии, и на глаз различал большинство - если не всех - художников-импрессионистов. Она таскала меня по музеям, церквям и уличным кафе. Она следила за тем, чтобы я знал толк в хорошем крепком кофе, а также в чае на все случаи жизни. Когда я расстроился из-за того, что другой человек, которого я считал другом, пнул меня сзади, она повела меня за мороженым и сказала, что я должен перестать гоняться за другими и позволить тем, кто достоин, прийти ко мне. В конце концов, я был принцем; они будут счастливы, если я окажусь в их жизни.

Я очень любил ее, хотя она явно заблуждалась. Когда я потерял ее и оказался гораздо больше чем один, наступил период адаптации. Я почувствовал, что я-человек-не-остров⁵, и я погрузился в пучину отношений на одну ночь, ища любви и привязанности, которых у меня больше не было.

Это не продлилось долго. Я был глуп, но не безумен. Лучше было броситься в работу.

Глубокое погружение в мир профессионального совершенствования привело меня сначала к работе фрилансером в Нью-Йорке, а затем в Чикагской балетной труппе. Когда я наконец поднялся на поверхность, у меня были десятки крепких отношений с коллегами, людьми, которых я уважал и которые уважали меня в ответ. Это было хорошо. Моя личная жизнь была минным полем ожиданий и разочарований. Я понятия не имел, почему другие так быстро привязываются, и как раз обсуждал это с Мейвен Эшмор, давней знакомой и коллегой по ЧБТ⁶, когда понял, что она вообще не обращает на меня никакого внимания.

– Это просто невежливо, – раздраженно заверил я ее.

– Я слушаю, – прошептала Мейвен, а затем взяла меня за подбородок и повернула мою голову так, чтобы я видел то же, что и она. – Я просто немного отвлеклась на этого великолепного мужчину.

И он был таким. Великолепный.

Во-первых, он был высоким. Поскольку мой рост был чуть выше пяти и восьми⁷, мне нравились мужчины, на которых можно было равняться. Во-вторых, у него были широкие плечи и широкая грудь - вся эта V-образная форма мужчины, которая мне нравилась. Его ноги были длинными и мускулистыми, растягивая винтажную джинсовую ткань, в которую они были обтянуты, а от того, что он был одет в эти греховно узкие джинсы с рубашкой, блейзером и туфлями Prada, у меня перехватило дыхание. Хорошо одетый мужчина очень возбуждал.

Хотя, честно говоря, дело было не в одежде, а в его глазах. У него были большие, глубокие темно-карие глаза с длинными ресницами, которые я видел только на картинах эпохи Возрождения и в японской манге. Его брови были густыми и выразительными, у него были прекрасные скулы и красивый рот с губами, созданными для поцелуев. Я был поражен не меньше Мейвен, и мы оба, наверное, выглядели простофилями, стоя на кухне, пялясь и пуская слюни. Через несколько секунд она ушла, направившись к нему. Она была ведущей танцовщицей, всегда двигалась грациозно и одновременно мощно, поэтому я даже не стал ждать, пока она доберется до него. Я знал, что он будет очарован в мгновение ока. Вместо этого я вернулся к тому, что делал, хотя во рту у меня пересохло от того, что я смотрел на него.

Я смешивал напитки, когда меня спросили, не нужна ли мне помощь.

Повернувшись, я посмотрел прямо перед собой, затем мне пришлось откинуть голову назад, чтобы встретиться с бездонными карими глазами мужчины, которого я вожделел.

– Простите? – спросил я потрясенно, почти не дыша.

Это было глупо. Я объездил весь мир, видел миллионы потрясающих мужчин, спал с сотнями, танцевал с еще большим количеством, и все же ничто и никто не мог подготовить меня к нему. Что-то в теплоте его взгляда, его улыбке, морщинках от смеха и звуке его голоса, хриплого и низкого, заставило меня захотеть скользнуть прямо в его пространство. Я был уверен, что под его одеждой скрываются километры горячей, гладкой кожи. Мне действительно хотелось провести по нему руками, и это само по себе было откровением.

Обычно мне требовалось время, чтобы заметить людей. Как правило, я не был особо наблюдательным. Я не замечал никого. Не собак и котят, не горы и закаты, и уж точно не дизайнерские туфли, которые я так хотел, но не мог носить, потому что они причиняли боль моим ногам. Эти вещи я замечал. Но люди, особенно мужчины, подкрадывались ко мне незаметно. Когда меня приглашали на свидание, я всегда удивлялся, когда передо мной появлялся тот или иной мужчина. И многие из них были красивы. Даже сногсшибательными. Однажды у меня был роман на одну ночь с итальянским гонщиком, который был признан одним из самых красивых мужчин в мире. Да, он был красив, но красивее, чем x-количество людей на планете? Я всегда удивлялся, кто это определяет. Как можно судить об этом. Никто не знал всех людей на свете, поэтому говорить о том, что кто-то красив, а потом ставить рядом с его именем «в мире», казалось если не гиперболой, то уж точно неинформативным. И я всегда считал, что актеры, актрисы и модели должны быть автоматически вычеркнуты из списка. Конечно, все они были прекрасны, это было само собой разумеющимся. Но в моей жизни встречались великолепные банковские служащие и механики, официантки, которым я советовал немедленно найти агента, потому что они могли бы зарабатывать деньги исключительно на своей костной структуре. После всего этого я был совершенно уверен, что красота - в глазах смотрящего.

В тот вечер я понял, что передо мной стоит мой абсолютный идеал красоты. Удивительно, но карие глаза и каштановые волосы, легкая щетина и застенчивая улыбка совершенно меня ошеломили. Он был каким-то обычным и сияющим одновременно. Я понимал, что мог бы легко пройти мимо него на улице, не удостоив взглядом, и все же в тот момент, глядя на него, я словно ощущал солнечный жар на своем лице.

­– Кто ты – Я едва успел ответить.

Ухмылку, которая появилась тогда, я всегда мог заметить потом, в другой комнате, в толпе, и никогда ее не упускал. В небрежном изгибе губ я видел озорного мальчишку, которым он был раньше.

– Я Илай Кон. – Он протянул мне руку. – А ты - Келсо Харрингтон. Я уже несколько раз имел честь видеть, как ты танцуешь.

Я уже начал понимать его. С любым, кто считал меня одаренным, я мог завязать разговор. В большинстве случаев я убеждался в этом. Потому что, даже если у нас заканчивались темы для разговора, я мог опираться на свою работу.

– Неужели?

– Ага. – Илай опустил глаза, смущаясь, а затем быстро поднял их, встретившись с моим взглядом. – Я следил за твоей карьерой с тех пор, как ты переехал сюда из Нью-Йорка.

Но тут я снова потерял дар речи, чего со мной никогда не случалось, а поскольку я не хотел, чтобы он уходил, я оказался в двойном проигрыше. Как я должен был быть остроумным и увлекательным, если у меня заплетался язык? Это было очень странно. Иногда ты встречал кого-то и понимал, что твоя жизнь меняется прямо здесь и сейчас, и у тебя появляется возможность для чего-то нового, для приключений; тебе нужно было только набраться храбрости и взять его за руку, образно говоря. Иногда, как в случае с моей матерью, все было плохо. Она поставила на моего отца, и он оставил ее беременной и одинокой, без ничего. Но она всегда говорила, что он подарил ей меня, и она не хотела бы, чтобы было иначе.

– Ты должен быть бесстрашным.

Он часто говорил мне это. И когда мы пожали друг другу руки, он и я, я не волновался, а просто прыгнул. Кем бы мы ни были, я хотел этого. Потому что я знал - и не мог сказать, откуда я знал, - что он будет рядом. Он был предан. Я мог прочитать это, как будто слова были написаны у него над головой. Его подтекст был хорош. Мне это было нужно. Мне нужна была скала. Мне не хватало постоянства с тех пор, как я потерял мать.

– Можно задать тебе вопрос?

– Конечно, – сказал я ему, почувствовав внезапную легкость, которая возникает при разговоре с кем-то, кого ты уже знаешь или знал раньше и с кем вновь общаешься. Моя нервозность исчезла, словно ее и не было. Я почувствовал, что мы уже стали друзьями. Я слышал о подобных вещах, но никогда не испытывал этого раньше.

– Как получилось, что ты уехал из Нью-Йорка?

– Все просто. Я хотел стать ведущим танцором⁸, – сообщил я ему, передвигаясь по кухне и доставая сахар, чтобы приготовить простой сироп для смешанных напитков. – У них были другие, которых они предпочитали. Я сказал, что если не смогу продвинуться, то уйду, и они решили, что я блефую.

– Но ты теперь солист⁹, а не ведущий.

Я пожал плечами.

– Это ненадолго. Вот увидишь.

– Я не сомневаюсь, но... ты не боишься, что ты играешь в игры?

– Я не играю в игры, – сказал я, встретив его взгляд. – На самом деле, я слишком серьезен для большинства людей.

– Серьезный - это хорошо. Мне нравится серьезность.

Конечно, ему это нравилось. В конце концов, он собирался стать моим якорем.

– Значит, ты оставил одну позицию солиста ради другой. В Нью-Йорке, наверное, думали, что ты спятил.

– Да. Не мог бы ты перемешать это?

Он быстро согласился, что мне понравилось. Я передал ему маленький венчик, и он помешивал сахар, дожидаясь, пока он станет полупрозрачным при нагревании.

– Продолжай, – сказал он.

Вокруг кухни крутились другие люди, глядя то на него, то на меня. Это была открытая планировка, поэтому их не отделяли от нас никакие двери или стены. Я бывал на многих вечеринках в домах разных людей и знал, что обычно люди собираются на кухне, потому что именно там находятся еда и напитки. Но у Луны, чья квартира находилась в этом доме, на балконе стояли контейнеры со льдом, наполненные пивом и вином. На тарелках были разложены съестные припасы, на противоположной стороне балкона - крепкие спиртные напитки, а также бокалы из травленого хрусталя и маленькие, со вкусом подобранные ведерки для льда с витиеватыми щипцами рядом с ними. Я оценил ее организацию, потому что, если вам не нужны сливки для какого-нибудь напитка, вам не придется и шагу ступить на кухню.

– Мистер Харрингтон?

Я повернулся, чтобы посмотреть на Илая.

– Серьезно?

Он хихикнул, и звук прокатился по мне.

– Келсо.

– Лучше.

Ухмылка вернулась.

– Значит, ты уехал и не волновался?

– Ну, иногда, как я уверен, ты знаешь, нужно перестать чувствовать себя комфортно, сделать шаг вперед и что-то изменить, каким бы пугающим это ни казалось в тот момент.

Илай кивнул.

– Самодовольство - это не способ жить. Должен быть баланс.

– Именно.

– А под балансом я подразумеваю приближение к идеалу во всех аспектах твоей жизни, насколько это возможно. Время от времени лодка все равно будет раскачиваться, но этого следует ожидать.

Я улыбнулся ему.

– Да. Не обязательно любить свою работу, но она должна приносить какое-то удовлетворение, будь то обеспечение семьи, личное чувство выполненного долга или исполнение мечты. Приносить пользу - лучший вариант, но не все мы благословлены таким образом.

Илай пожал плечами.

– Не знаю. Я думаю, что изменить жизнь к лучшему можно по-разному. У меня есть приятель, который присматривает за детьми, находящимися под защитой, и некоторые из них находятся в дерьмовых условиях, и он их перевозит, а другим просто нужно знать, что кто-то за ними следит. Это не так уж и много, и, надеюсь, его присутствие будет лишь кратковременным эпизодом в их жизни, пока они не перейдут в более благоприятную ситуацию, но все же он меняет ситуацию, пусть и не в огромных масштабах.

– Согласен. – Я улыбнулся ему. – Никогда не знаешь, какое влияние окажут твои действия на кого-то другого. Простым актом доброты можно добиться огромных перемен.

– Безусловно, да, но, пожалуйста, давай не будем углубляться в философию на кухне. Мы сейчас не размышляем о «смысле жизни». Илай прищурился, и я подавил смех.

– Нет, нет, абсолютно нет.

Тогда ко мне зашли поздороваться люди из балетной труппы, и я услужливо представил их Илаю, а он улыбнулся и пожал всем руки. Примечательно, что он сделал шаг в сторону, ближе ко мне, и когда один парень попытался встать между нами, чтобы сделать то, что ты делаешь, когда хочешь поговорить, Илай наклонился одновременно со мной, и мы оттеснили незнакомца, двигаясь синхронно.

– Извините, – сказал Илай мужчине, прижимаясь ко мне, и между нами не осталось свободного места.

– Нет, это вы меня извините, – пролепетал симпатичный незнакомец и отступил назад. – Напитки здесь или...

– О Боже, Стю, – вздохнула одна из женщин, оглядев Илая с ног до головы, прежде чем взять друга за руку. – Когда мы вошли, Луна объяснила, что все было на балконе.

Когда мы снова остались одни, я сразу же попросил его нарезать для меня лаймы и лимоны. Казалось, он почувствовал облегчение от того, что у него появилось задание.

– Ну как, тебе нравится здесь, в Чикаго?

– Нравится, – ответил я, прищурившись. – Пока что.

– Что это за лицо?

– Ну, я просто хотел узнать, когда ты собираешься начать.

– Пардон?

Я жестом показал ему на мерную чашку из пирекса, в которую собирался перелить простой сироп, чтобы он остыл.

– Ты еще не начал ничего нарезать. Я правильно понимаю, что ты не можешь работать в режиме многозадачности?

– Я могу быть многозадачным, – огрызнулся он, начиная нарезать лаймы. – Я просто задаю вопросы, чтобы ты знал, что я заинтересован в том, чтобы узнать тебя, и активно слушаю ответы.

– Ах, – быстро сказал я, снова ухмыляясь, наблюдая за ним.

– Опять этот взгляд?

– Ну, у меня есть опасения по поводу твоих навыков приготовления пищи. – Я сам не был профессиональным поваром. Однако по сравнению с ним я был Дэвидом Чангом¹⁰. – Ты когда-нибудь делал это раньше?

– Нарезал лайм?

– Да вообще любой фрукт.

– Конечно, приходилось, – возмущенно ответил он.

Но даже тогда, когда мы знали друг друга секунду, две секунды, я не беспокоился, что он уйдет. Это было не так. Я чувствовал себя так, словно я даю своему другу дерьмо.

– Ладно, думаю, тебе стоит сосредоточиться на том, что ты делаешь, и перестать активно слушать. Мы сможем продолжить наш разговор, как только ты положишь нож.

– Я умею работать в режиме многозадачности, – защищаясь, повторил он перед тем, как порезать палец.

Я посмотрел на него с поднятыми бровями, и он передал мне нож.

– Промой его, – приказал я ему. – Я посмотрю, есть ли у Луны марля и лавандовое масло.

– Что?

– Лаван... неважно. Просто промой. Я сейчас вернусь.

– Я не ребенок, – крикнул он мне вслед, но я знал, что так будет лучше.

Конечно, поскольку она была танцовщицей, у Луны в аптечке были все известные человеку бинты. Я был в восторге от того, что у нее есть и лавандовое масло, и когда она передала его мне, у нас был момент в ее ванной.

– Очень красивый мужчина, которого ты держишь в заложниках на моей кухне, – сообщила она мне.

– Я знаю.

– У него отличные плечи.

– Я отметил их.

– Держу пари, что без одежды он еще красивее.

– Подозреваю, что так, – согласился я.

Она кивнула.

– Мейвен выбыла из игры. Сильно.

– Не злорадствуй. Это тебе не идет.

– Нет?

Я захихикал и отвернулся, но она вцепилась в мой бицепс и удержала.

– Мы могли бы быть друзьями, если бы ты мне позволил.

– Ты уверена? Ты говорила за моей спиной.

– Мы все так делаем. И ты тоже.

– Это верно.

Она наклонила голову и улыбнулась мне.

– Давайте начнем с моего имени. Зови меня Лу.

– Тогда зови меня Кел.

– Я думала, что сокращенно это будет похоже на клетку растения или на то, как я хочу продавать дерьмо на блошином рынке. Я не думал, что это будет как Кел, будто ты сократил Келли.

– Но у Келсо твердый звук К, а не мягкий¹¹.

– Ладно, тогда, – сказала она, прекратив разговор, ее интерес к этой теме ослабевал. – Я принесу тебе тот ужас, который ты называешь кофе, со всеми вытекающими, утром. Завтра.

– Завтра? Завтра суббота.

– Но мы оба будем там, рано, с диким похмельем, но мы же прокляты ненасытной трудовой этикой, не так ли?

– Да, – согласился я, улыбнувшись. Она поняла меня. Мы были одинаковыми.

– Тогда да. Я принесу тебе кофе, – заявила она, как о свершившемся факте. – Просто скажи «да».

– Откуда ты знаешь, как я пью кофе?

– Потому что я достаточно заботлива, чтобы спросить бариста.

– Это очень мило.

– Не распространяйся об этом.

– Никогда.

– Значит, увидимся утром, – заключила она.

Я кивнул, она улыбнулась, и на этом все закончилось. В тот вечер я понял, что мы с Луной Сото можем быть друзьями. Оказалось, что, открыв глаза на одного человека, можно увидеть и всех остальных.

Илай ныл по поводу лаванды, хотел традиционный крем первой помощи с проверенными отзывами и одобрением врачей. Но я объяснил, что масло лучше, натуральнее и заживет быстрее.

– Если оно не сработает, я дам тебе сто баксов.

­– Я хочу билет на «Жизель», – возразил он.

– Я в любом случае достану тебе билет на «Жизель», – заверил я его. – Даже два, чтобы ты мог привести с собой пару.

– Я приведу свою маму.

У меня перехватило дыхание. Его маму?

– Тогда точно два.

– А после ты сможешь встретиться с ней, и мы сможем поужинать позже.

Я быстро кивнул, такое развитие событий было самым многообещающим из всех. Его мать.

Он скорчил гримасу.

– Это странно? Ты думаешь, это странно? Я просто пригласил себя и маму на балет, а потом попросил тебя поужинать с нами?

– Нет, – прошептал я. – Мне бы это понравилось. Я скучаю по своей каждый день.

– Мне жаль.

– Все в порядке, я просто... я бы хотел снова почувствовать материнскую заботу.

Илай насмешливо хмыкнул.

– Ну, я скажу ей, что ты так сказал, и когда она узнает, что она тебе нужна... да поможет тебе небо. Я еврей, и моя мать – стихийное бедствие. Думаю, они все такие.

– Не могу дождаться встречи с ней, – сказал я со вздохом.

Когда я его подлатал, он стоял и развлекал меня, пока я наливал сироп в стеклянную бутылку и составлял прекрасную композицию из лаймов, лимонов и апельсинов. Я добавил лимонный пресс на тарелку и отнес ее на стол, где Луна щедро отблагодарила меня. Когда я вернулся на кухню, там находились Мейвен и еще две танцовщицы из труппы, которые болтали с Илаем. Они делали то же самое, что и вы, когда флиртуете. Они трогали его бицепсы, грудь, улыбались и делали прямые, продолжительные взгляды. Я знал эти знаки, я не был глупцом. Но у меня уже было странное, непонятное чувство собственничества по отношению к нему, поэтому я скрестил руки и ждал.

– Что? – спросил он, мгновенно заметив меня и прекратив все остальные разговоры.

– Я вот-вот умру от голода, – торжественно объявил я.

Снова заиграла ухмылка.

– Ладно. Пойдем.

Он не стал приглашать женщин, просто пожелал им спокойной ночи, затем подошел ко мне и спросил, что я хочу.

– Я вегетарианец, так что ваш выбор ограничен. Я не из тех многострадальных типов, которые говорят: «О, все в порядке, я могу взять салат где угодно». Я не очень люблю холодную пищу.

Илай хихикнул.

– Я уже знаю, что ты не из тех, кто долго терпит.

– Пардон?

– Или тихоня. Ты ни о чем не молчишь.

Я нахмурился.

– И что это значит?

– Это хорошо, – сказал мне Илай. – Лучше просто говорить.

Он не ошибся.

– Итак, что ты хочешь, и помни, что я еврей, поэтому не могу есть все подряд.

– Как я уже сказал, я вегетарианец, так что я гораздо более ограничен, чем ты.

– Тогда что мы будем есть?

Мы сошлись на средиземноморской кухне и отправились в путь. Когда я уже ел, Илай выглядел обеспокоенным.

– Ты хочешь что-то сказать? – осмелился я.

– Нет, просто я не думаю, что это безопасно - может быть, тебе стоит жевать.

– Очень смешно, – сказал я с набитым ртом, только чтобы увидеть, как он в ужасе отшатнулся.

На бумаге мы не имели никакого смысла. Мы были дико разными. Я был громким, а он - тихим. Но я был громким определенное время, а потом, когда моя батарейка разряжалась, мне хотелось свернуться в клубок и затихнуть. Или, как оказалось, просто сесть рядом с ним, поближе, и пусть он говорит и развлекает других, а я слушаю. Я мог оставаться в местах, гулять, общаться дольше, чем обычно, если он отвлекал меня от разговоров и приносил мне что-нибудь перекусить и алкогольные напитки со все более нелепыми названиями.

У него была страшная работа, да и сам он был довольно опасен, но я был куда более боевым почти в любой ситуации. Я чуть не ввязался в драку на матче «Блэкхокс», и хотя Илай бросил на меня язвительный взгляд, его друг Джер был впечатлен. Когда парень, с которым я конфликтовал, встал, Джер заставил меня остаться на месте, а сам встал и поднялся, полностью затмив парня, который тут же уселся на место и больше не произнес ни слова.

– В один прекрасный день нас не будет здесь для подстраховки, – предупредил меня Илай.

Я насмешливо хмыкнул. Он всегда будет рядом, чтобы поддержать меня. Меня это не волновало.

– Ладно, – проворчал он. – Но это все равно очень плохая манера.

– Считай, что тебя уже отругали, – сказал мне Джер, усмехаясь.

– Ты совсем не помогаешь ему усвоить урок, – сказал ему Илай.

– Боже, надеюсь, что нет, – ответил Джер.

Между нами, мной и Илаем, была какая-то легкость, и мы, как два кусочка пазла, подходили друг другу.

Временами он терялся в делах, в заботах, в собственных мыслях о том, как исправить то, над чем он не властен. Это происходило из заботы, страсти и беспокойства, но очень быстро могло превратиться в яростную истерику. Не то чтобы его друзья, которые сами служили в той или иной сфере, не соглашались или не заботились об этом, но, особенно за ужином в выходной день, мозгу требовался отдых. И это не могло не отразиться на других. Я видел это, замечал, как они менялись, как беспокоились, что он не может остановиться, что тему нельзя сменить, потому что он сосредоточен на чем-то одном.

– Знаешь, – говорил я ни с того ни с сего, – у меня странное чувство, что если бы меня когда-нибудь выбросило из самолета или я упал, скажем, со склона горы, то, возможно, смог бы летать.

Он прекращал говорить, разглагольствовать или выпытывать, и поворачивался ко мне.

– Что?

– Я имею в виду, что птицы летают, потому что предполагают, что могут. Возможно, это то же самое.

– Нет. – Он всегда был категоричен, когда я что-то предлагал. – Нет. Это не то... нет. Птицы летают, потому что могут.

– Да, но почему они могут?

– Потому что они птицы!

– Это тот же самый аргумент, который ты использовал на прошлой неделе в отношении математики.

– Потому что математика - это математика.

– В твоих словах нет смысла.

И когда он оглядывал стол, вглядываясь в лица своих друзей в поисках поддержки, внезапно все снова улыбались, смеялись, веселились, и мы переходили к новой теме.

И наоборот, когда я намеренно пытался затеять с ним драку, чтобы выплеснуть злость за день, да еще и от голода, он скрещивал руки и говорил, что у меня есть пять минут, чтобы покричать на весь мир, и он не будет играть в адвоката дьявола ни секунды. После этого я всегда чувствовал себя лучше.

Я не сомневался, что он может быть опасным человеком, но он всегда держал это в узде, специально. Его мать рассказывала мне, что, когда он был маленьким, она беспокоилась, потому что его характер был взрывным. Она была в восторге от того, что после колледжа он поступил на службу в правоохранительные органы и маршалы. Он направил гнев на службу, за что она была ему благодарна. Когда я спросил других, единственным его другом, который видел Илая в бешенстве, был Джер Ковальски.

– Тебе лучше этого не видеть, – заверил меня Джер. – Он держит себя очень крепко. Я бы хотел, чтобы он этого не делал. Я бы хотел, чтобы он больше доверял себе, но Ян был таким же до того, как полюбил Миро, так что, возможно, все изменится, когда Илай тоже найдет свою половинку.

Я не был уверен в том, что Джер так оценил Яна Дойла. То, как он в считанные секунды превращался из нуля в крикуна, ужасало. Однако тот факт, что его крестники - пятилетняя девочка и ее двухлетний брат - ничуть не беспокоились из-за громкости его диафрагмы, заставил меня призадуматься. Они даже не вздрогнули.

– Он готов пустить пулю за любого из них, – сказала мне их мать, Аруна Даффи. – Он страшный, как и большинство этих парней, как и мой муж, но никогда - для меня или моих детей. Это нечто, знать, что между тобой и миром стоят львы. Все дело в балансе, не так ли? Если у вас есть лев, который защищает вас, вам придется время от времени рычать.

– В этом есть смысл, – согласился я, когда она положила свою руку на мою.

Друзья Илая стали моими, все, даже Ян Дойл.

– Мне очень жаль, – объявил я всей компании в октябре прошлого года, скорчив гримасу. – Но я не смог достать билеты на «Щелкунчика» для всех вас.

Пока все пытались понять, кому придется пропустить, Ян пробормотал слова благодарности из кухни, а затем объявил, что готов пойти на жертву.

Когда через четыре месяца после знакомства с Илаем я стал ведущим танцором школы, я первым делом позвонил ему. За ужином он сказал мне, что я не выгляжу счастливым.

– Я счастлив, – раздраженно заверил я его. – Почему бы мне не быть счастливым?

– Да? Счастливый - это именно то слово, которым я бы описал тебя сейчас.

Я поднял на него глаза, а затем отвел их.

– Говори, или я выбираю десерт, а в прошлый раз я взял то, что было с фисташковой глазурью. Ты чуть не выкашлял легкое.

Я содрогнулся при мысли о студенистом месиве, которое было десертом в новом месте, которое мы попробовали и которое должно было быть фьюжн-креольским. Это было невкусно.

– Сейчас. Расскажи мне сейчас, – потребовал он.

Я простонал.

– Я просто продолжаю задаваться вопросом, неужели это все, что есть на свете.

– Я не понимаю.

– Я имею в виду, что мои дни как бы набегают друг на друга.

– Конечно, они перетекают друг в друга, потому что ты делаешь одни и те же вещи снова и снова. А как иначе? У всех дни набегают друг на друга.

Каждое утро я разминался в течение двух часов: барре-класс, пол в центре, порядок, которому я следовал. Потом было от четырех до шести часов репетиций для любого шоу, а после ужина - вечерние занятия. Бесконечный цикл, прерываемый только шоу. Я постоянно занимался одним делом и репетировал другое. Такова была жизнь танцора.

– Знаешь, меня пристроили в Нью-Йоркский театр балета через танцевальную академию, когда мне было десять лет, – честно признался я ему. – В четырнадцать я стал танцором на полную ставку, а в семнадцать меня отобрали в кордебалет.

– Это потрясающе.

– Но сейчас мне двадцать восемь, я устал, и года уходят.

– Тогда тебе нужно развиваться, заниматься другими делами. Ты работал моделью, выступал в Лас-Вегасе с Cirque du Soleil, ставил балеты для других танцоров в других городах. Что еще ты хочешь сделать?

Проблема была в том, что я понятия не имел.

– Голливуд зовет?

– О Боже, абсолютно нет.

– Тогда?

– Не знаю. Я достиг своего пика, когда был молод. Я помню, как они говорили моей матери, что я был исключительным одиннадцатилетним ребенком.

– Она гордилась? – спросил он, зная, что я потерял ее, когда мне было двадцать.

– Да, – прохрипел я, делая глоток воды.

Он прочистил горло.

– Вы часто ездили с ней на летние интенсивы, верно? Помню, я читал, что вы вдвоем объездили весь мир.

Я вздохнул и улыбнулся ему, довольный тем, что он перевел разговор с меня на мою мать.

– Так и было. Я занимался со многими солистами, и столь разные взгляды на мое искусство помогли мне сформироваться как танцору.

– Это благодаря ей, да?

Я кивнул. Моя мама сделала мои мечты своими. Она жила ради меня, и я как раз собирался взорваться как танцор и дать ей ту жизнь, о которой я мечтал, когда у нее обнаружили рак поджелудочной железы. Рак забрал ее быстро, и я остался один... до Илая.

– Ты, наверное, жалеешь, что ее не было здесь, чтобы увидеть, как ты станешь ведущим танцором, – предположил он, вероятно, решив, что причина моей меланхолии именно в этом. – Наверное, поэтому ты выглядишь таким несчастным.

– Я выгляжу несчастным?

– Ты не выглядишь счастливым, – уточнил он.

Я на мгновение замолчал, потому что мне нужно было подумать, что именно я хочу сказать.

– Как-то вечером твоя мама спросила меня, чем я хочу заняться.

– О нет, – простонал он.

– Нет, – поспешно ответил я. – Это было хорошо. Это заставило меня задуматься.

– Что, очевидно, было плохой идеей.

– Прекрати.

Он отложил вилку и посмотрел на меня.

– Ну?

– Просто... когда я сказал ей, что собираюсь танцевать, она ответила: «Ну, да, дорогой». Ты же знаешь, как это бывает - мило, но с нотками раздражения.

– Да, я знаю, - заверил он меня с легким смешком.

Я усмехнулся, но ничего не мог с собой поделать.

– По сути, она хотела знать, что я буду делать, когда перестану быть танцором, а я понятия не имел.

– Тебе всего двадцать восемь. У тебя есть время разобраться во всем.

– Я не знаю.

– Не знаешь? – Он наклонился вперед. – Я думал, ты любишь танцевать.

– Да. То есть... да, люблю.

– Похоже, ты не убежден.

Я задумался на мгновение.

– Что ты пытаешься мне сказать?

Я не был уверен.

– Кел?

– Я просто не люблю его так, как раньше, и это чертовски пугает.

– Потому что что тогда, верно?

– Именно, - прошептал я.

Мы молчали так долго, что заставили официантку нервничать, когда она появилась, спросила, как дела, и мы оба пробормотали хорошо.

– Мне жаль, что моя мама сделала для тебя все странным.

– О нет, это была не она. Я уже давно об этом думаю. Она просто задает мне вопросы, на которые ни у кого не хватает смелости. Она не боится меня, как все остальные.

– А кто тебя боится?

Я рассмеялся.

– Явно не ты и не твоя мать.

– С чего бы это?

– Я имею в виду конкретно тебя. Ты не боишься обидеть меня и того, что мы больше не будем друзьями.

– Мы всегда будем друзьями, – пробормотал он, возвращаясь к еде. – Я не пытаюсь заводить отношения с людьми, которых не планирую раздражать годами.

Как-то в тот момент это было слишком, и мне пришлось отвернуться, глядя через комнату на вид на центр города.

– И ты действительно больше не будешь видеть мою маму? Ты?

– Что? – Я задохнулся, обернувшись к нему. – Даже если мы расстанемся, я никогда не перестану видеться с твоей мамой.

– Конечно, перестанешь. Если мы расстанемся, ты больше не сможешь ее видеть.

Расстаться. Он даже не представлял, какие слова вылетают у него изо рта.

– У меня есть для тебя новости. Мы с ней уже говорили об этом, и она сказала, что оставит меня, несмотря ни на что. Так что даже если ты меня возненавидишь, ты останешься со мной.

Илай усмехнулся.

– Я знал, что она тебя оставит. Она так смотрит на тебя и знакомит тебя с людьми в синагоге.

– Ну, вот и все.

Он насмешливо хмыкнул.

– Как будто это имеет значение. Мы всегда будем друзьями.

В тот момент я хотел сказать, что хочу большего, но сдержался и подождал, пока мои чувства утихнут, как это всегда бывало.

Бывали моменты, когда я хотел быть тем, кто держит его за руку, кого он целует и, конечно же, берет в постель. Я не раз стоял в дверях его комнаты, желая быть там, в его жизни, и иметь его в своем распоряжении. Я не хотел делить его с парадом женщин, которые, как я знал, никогда не останутся с ним, потому что он не прилагает к этому никаких усилий и к которым он никогда не испытывал, как он мне говорил, ничего, кроме мимолетной страсти. Но все же они могли держать его за руку, хотя бы день, а может, и неделю, а я - нет. Он этого не хотел.

А потом наступали периоды, когда его дружбы было достаточно, и я считал, что мне повезло. Мы встречались по утрам в воскресенье, оба совершали походку позора, одетые с предыдущего вечера, щурились, если приходилось снимать солнцезащитные очки, и пили Кровавую Мэри на завтрак. Это было прекрасно. Еще лучше было, когда нас встречала его мать, качала головой и читала нам обоим лекцию о нашем будущем. Я ее обожал.

Дело в том, что однажды это может оказаться слишком болезненным. Когда он станет моим единственным вариантом, нужно будет что-то менять. Я еще не натолкнулся на эту стену и с ужасом ожидал, что это произойдет. Когда ты строишь свою жизнь вокруг другого человека, потому что он был твоей привязанностью, страшно подумать, что это исчезнет.

Глава 3

ИЛАЙ

Мне пришлось потрудиться, потому что я не был уверен, что правильно расслышал Кейджа.

– Ты правильно меня понял, – заверил меня босс, словно прочитав мои мысли; его хмурый взгляд становился все глубже с каждой секундой.

– Окей... – сказал я, затягивая время. Я знал, что он не любит ждать, но мне действительно нужна была еще одна секунда или больше, чтобы обдумать то, что мне сказали.

– Кон.

Это было безумием.

Во-первых, прежде всего, я был заместителем маршала США, а не организатором мероприятий. Я не был директором круиза на большом океанском судне. То, что он поручал мне сделать, явно не входило в мои обязанности. И хотя технически я не отвечал за организацию мероприятия, я должен был присутствовать при его планировании, так как обеспечение безопасности торжества возлагалось на меня. Я был главным.

Вместо того чтобы сказать все это, я искал способ вежливо спросить его, не смущен ли он. Он действительно много и долго работал, так что вполне возможно, что он перепутал меня с кем-то другим, хотя, честно говоря, в данный момент я понятия не имел, кто бы это мог быть.

– Кон?

Поскольку меня явно не волновало мое благополучие, я ответил.

– Сэр, вы имеете в виду, что бы я поговорил с кем-то из… – я поискал что-то в мозгу – планирования?.

Теперь на меня смотрели так, как смотрят на дурака или новичка в первый год работы на него.

– Планирования? – повторил Кейдж. Никогда не было хорошо, когда он повторял что-то. – Возможно ли, что большие, пафосные мероприятия с тысячами долларов за билет, запланированные женой мэра в партнерстве с Чикагской балетной труппой, на самом деле подпадают под сферу общественных дел? – спросил он с укором. – Общественных дела, за которые отвечаешь ты, Кон?

После того как он убьет меня, искать будет нечего. И да, технически я драматизировал. На самом деле он не стал бы меня убивать, но он мог бы перевести меня в какое-нибудь ужасное место, где я не смогу работать заместителем маршала США. Он может включить меня в какую-нибудь оперативную группу по розыску беглецов, чтобы я часами, днями, месяцами наблюдал за разными местами на случай, если кто-то объявится. Засады были хуже всего. Я не мог придумать ничего хуже.

– Конечно, – согласился я. – Но разве любая и вся защита не возлагается на Судебную поддержку?

– Не в ту единственную ночь в году, когда этот офис обеспечивает безопасность всех нелепостей, которые придумывает мэр.

Это было хорошее напоминание. Как и свадьба, на которой пришлось присутствовать, такое случается лишь раз в году. Даже если все будет ужасно, а это, несомненно, будет сбор средств, мы все сможем постоять на голове, если понадобится, в течение одного вечера.

– Это единственный вечер, Кон, и мэр получит всех нас, – напомнил мне Кейдж. – Конечно, ты справишься с этим.

На меня смотрели так, что я становился жалким. А я этого не хотел.

– Конечно, сэр.

И он тоже должен был присутствовать и нести ответственность, если что-то пойдет не так. Не то чтобы я это допустил. Мой босс был сумасшедшим; это было единственное объяснение, почему он позволил втянуть нас во что-то настолько ужасное, но я готов был получить настоящую пулю за этого человека, так что унижение и смущение были в списке приемлемых последствий.

Дело в том, что доброжелательность между нашим офисом и офисом мэра имела первостепенное значение. В любом городе, где находилась СФМС¹², был только один способ добиться успеха - наладить хорошие рабочие отношения со всеми выборными должностными лицами, полицейским департаментом и другими правоохранительными органами, находящимися под тем же почтовым индексом. Благодаря тому, что Кейдж сам вышел из полиции, у нас там все было в порядке. Раньше наш отдел немного враждовал с УБН, но за последние несколько лет Ян навел там мосты, так что в этой категории мы могли поставить все галочки. А вот с мэрией у нас были проблемы, поскольку любая оплошность с нашей стороны, как правило, приводила к пресс-конференции, чтобы указать на это СМИ. Не то чтобы их было много, Кейдж был нашим боссом, в конце концов, но с отделом опеки WITSEC возникли проблемы еще до того, как его возглавил Миро, а потом еще и в дополнение к этому, отношения между мертвым серийным убийцей Крейгом Хартли и нашим офисом. Проблемы, которые возникали, как правило, были большими.

– Я потерял тебя, Кон?

– Нет, сэр, – быстро ответил я.

– Значит, у тебя не будет проблем с координацией наших усилий с мэром.

– Я уверен, что смогу сориентироваться... как вы там это назвали?

– Ночь танцев, – пробормотал Кейдж.

– Я просто думаю, не нанять ли мне кого-нибудь в качестве подрядчика, чтобы помочь мне, – предложил я, проверяя, что разрешено, а что нет. – Как вы знаете, у меня нет опыта координации подобных мероприятий.

– Я знаю это, – ответил Кейдж, его голос напрягся. – Но, как тебе хорошо известно, все правоохранительные органы нашего великого города по очереди обеспечивают безопасность таких мероприятий в сотрудничестве с департаментом полиции. Сейчас это наша служба, и жена мэра назначает ответственного за связи с общественностью из каждого отделения. Как я понимаю, она привлекает вспомогательный персонал, а вы поддерживаете ее усилия.

– Значит, это ее шоу.

– Верно.

Солнце внезапно осветило меня. Я напрасно волновался. Я был просто в стороне.

– Насколько я понимаю, кто-то из Чикагской балетной труппы координирует танцы и танцоров, так что все, что от тебя требуется, - это присутствовать на этапе планирования вместе с женой мэра.

– Конечно, но это возвращает меня к вопросу о подрядчике. Разве я не должен поручить это кому-то, кто справится со всем этим, а сам просто явиться на мероприятие, как и все остальные?

– Нет.

Я подождал.

Его взгляд из не очень хорошего превратился в плохой, темнея с каждой секундой. Я винил во всем своих родителей. Как единственному ребенку, мне потакали и всегда позволяли задавать вопросы. Они создали плохой прецедент.

– Кон?

– Простите, сэр. Я ожидал большего, чем просто нет.

– Ну, больше ничего нет. Мэр хочет, чтобы ты координировал свои действия с его женой, так что это означает, что ты ничего не передашь и будешь представлять нас сам.

Это было безумием. Мой мозг постоянно возвращался к одному и тому же неопровержимому факту: служба маршалов - это не компания по организации мероприятий. Мы также не занимались поиском талантов и не координировали ничего, где кто-то был бы одет во что-то, кроме кевлара. Нужно ли нам было появиться, чтобы обеспечить безопасность, чтобы сохранить вежливость в отношениях с мэром? Безусловно. Но мы не должны были принимать никакого участия в других аспектах вечера.

– Кон?

Может быть, я все еще был дома, в постели в Линкольн-парке. Весь день был каким-то сюрреалистичным, так что, возможно, мой будильник зазвонит в любую секунду.

– У тебя такой вид, будто ты хочешь поставить под сомнение распоряжение мэра и, в свою очередь, мое.

Не поставить под сомнение, а скорее выяснить, как меня избрали. Почему не Крис Беккер в качестве заместителя по надзору или Ян в качестве заместителя начальника? Ян и так работал со всеми; я понятия не имел, почему это не его детище.

– Твоя работа ставит тебя под прицел жены мэра, – объяснил мой босс. – Она знает имена всех директоров по связям с общественностью различных правоохранительных органов города, – продолжил Кейдж, снова читая мои мысли. – Это список, который находится в ее компетенции.

– Но я занимаюсь общественными делами, а не связями с общественностью.

Еще больше нахмурился.

– И в этом есть какое-то большое различие?

Да. Нет. Может быть. Меня за что-то наказывали, но, честно говоря, я не мог вспомнить, что я сделал за последнее время. Именно поэтому мне и нужен был помощник, чтобы можно было делегировать такие дела.

– Все очень просто – объяснил Кейдж. – Ты будешь координировать мероприятие с помощью ее связного.

– И кто же это?

– Понятия не имею, – сказал он, явно не заботясь об этом. – Но кто бы это ни был, он будет с женой мэра, когда вы с ней встретитесь.

Супер.

– Это будет твое мероприятие.

Мое.

– Потому что СФМС не работает.

– Верно, - согласился я, пока он делал то, что делал, когда подводил итог всему, что говорил тебе, и готовился уйти, оставив тебя с твоим отвратительным заданием.

– Только не облажайся.

– Конечно, нет, – быстро сказал я.

– Это благотворительность, – напомнил Кейдж. – И да, это отвлечет тебя от обычных обязанностей, но никак не повлияет на твою повседневную рутину.

Я это тоже понимал, но все равно терял время, которое мог бы потратить гораздо лучше, работая над делами, разбираясь со всеми общественными проблемами, которые затрагивали офис маршалов в Чикаго, и обучая новичков. Вместо того чтобы заниматься тем, что мне полагается, я буду координировать вечер танцев с труппой Чикагского балета. Кел, узнав об этом, рассмеялся бы до упаду.

Я издал звук, которым не гордился. Он вырвался из глубины моего горла, прежде чем я успел подумать о том, чтобы подавить звук, и эффект, произведенный на моего босса, был мгновенным.

– Опять, – прорычал Кейдж, перестав быть вежливым, – жена мэра, а значит, и сам мэр, просили тебя лично

– Потому что к моему титулу прилагаются государственные дела.

– Верно.

Возможно, он повысил меня, потому что хотел посмотреть, как я буду крутиться на ветру. За последние несколько лет, с тех пор как меня повысили, я не раз оказывался в неловких ситуациях. Я не задумывался о том, что этот человек был садистом и специально издевался надо мной.

– Кроме того, сегодня вечером ты будешь ужинать с ней в «Жена Синей Бороды» в восемь, вместе с теми, с кем она хочет чтобы ты взаимодействовал.

Я взглянул на него, потому что «взаимодействовать» - это не то, что он мог бы сказать.

Его хмурый взгляд говорил о многом. Ему это нравилось не больше, чем мне.

– Но перед этим тебе нужно добраться до Первого¹³, поговорить с командиром и скоординировать поддержку полиции на мероприятии, поскольку они будут нашим главным подкреплением в Аквариуме Шедда.

Мне даже не хотелось спрашивать.

– Ага, – ответил он, не дав мне произнести ни слова. – Ночь танцев проводится в аквариуме, чтобы и благотворительная организация, и место проведения получили средства.

Тут мне пришла в голову одна мысль.

– Разве Первый не там, где находится коммандер Стэнхоуп... который нас ненавидит?

– Он ненавидит не всех нас, Кон, а только Джонса, поскольку он забрал всех этих детей из его района пару месяцев назад.

Была проведена облава. Мужчины торговали детьми для детского труда и сексуального рабства в обмен на наркотики и оружие. Мы были там, как и УБН, ФБР и АТС. Так или иначе, полиция осталась в стороне, пока мы занимались тем, что они называли грандиозным делом. Это было сделано не нарочно, просто Миро играл на опережение, ожидая подтверждения, а когда оно пришло, не было возможности оповестить местные правоохранительные органы. Федеральная часть оперативной группы располагала персоналом и финансированием, чтобы держать всех в режиме вечной готовности, ожидая начала операции. У Департамента полиции Чикаго таких ресурсов не было, поскольку его финансировал город, а не федеральное правительство. Поэтому, разумеется, в тот момент, когда полицейским было приказано отступить, пришло время занять небольшой комплекс в Элмхерсте, который за двадцать минут до этого не был заполнен детьми. Грузовики въезжали и выезжали, склады служили точкой маршрута, и другого способа провести рейд не было. Поскольку это было такое громкое дело, когда мы забирали всех, пресса была там, чтобы осветить, как мы выносили детей.

Полиции не было, ее оставили в стороне по независящим от них причинам, но поскольку они всегда нуждались в поддержке доброй воли, это выглядело... плохо. К этому добавлялось еще и то, что пресса раздула из мухи слона, а коммандер Стэнхоуп и Первый округ предстали в невыгодном свете, и теперь, поскольку наше мероприятие проходило в аквариуме Первого округа и нам требовалась их помощь...

– Нет, босс, - заверил я его. – Стэнхоуп ненавидит всех нас, особенно вас и Миро в первую очередь.

– А я должен об этом волноваться?

Он не стал бы этого делать, потому что ему не приходилось иметь дело с последствиями на своем уровне. В самый ответственный момент старший офицер на месте мог сказать, что пойдет прямо к моему боссу, но они редко это делали. Ни у кого не хватало смелости. А остальным приходилось терпеть холодное отношение моего босса. В случае с Первым округом это означало, что наш офис попал в список дерьма. Могли ли мы рассчитывать на них в плане своей безопасности и безопасности гражданских лиц? Да. Без сомнений. Но стали бы они игнорировать что-либо, кроме нашей неминуемой безопасности? Еще бы.

– Не дай Стэнхопу возможности отказать тебе.

Или я могу попросить кого-то другого быть посредником. Кого-то, кому он не сможет отказать. К сожалению, я понятия не имел, кто это может быть.

– Мэр хочет защиты для знаменитостей, но жена мэра беспокоится о Сенане Уивере, новом ведущем танцоре.

Услышав эти истории из первых уст от Кела, я не сказал ни слова. Вместо этого я собирался еще немного поспорить о том, стоит ли брать помощника только для этого мероприятия. Мне казалось, что нужно еще раз напомнить Кейджу, что я - заместитель маршала США, который работает на него, а значит, занят и имею плотный график, поэтому мне нужна поддержка. Слова так и вертелись у меня на языке, готовые вырваться наружу, но перед тем, как я наложил на себя руки, мой взгляд привлек человек, проходивший мимо, - Миро Джонс.

Мы с Кейджем находились в отгороженной стеной зоне перед кабинетом заместителя начальника Кристофера Беккера. Она была стальной от пола до высоты около четырех футов¹⁴, а затем стеклянной до потолка, так что не заметить Миро было невозможно. Но я знал, что даже если бы я это сделал, Миро заметил бы, что я собираюсь совершить самоубийство с помощью аргументов, и сделал бы то же самое режущее движение рукой.

– Сделай это, Кон.

Мой взгляд переместился с твердого лица Кейджа с квадратной челюстью на не менее точеный профиль Миро, и я проглотил свой праведный протест, захлопнул рот и вдохнул через нос. Иногда лучшим планом действий было, как любил говорить мой приятель Джер, просто «заткнуть свою чертову дыру».

С болью в животе я понял, что мы не разговаривали уже три дня, что, к сожалению, стало новым рекордом. Пора было пойти к нему домой, сесть на диван и посмотреть телевизор, а может, даже сорваться и пойти в боулинг. Мне нужно было развеяться. Быть в центре внимания маршалов, вечно улыбаться и вести для прессы такие громкие дела, как смерть серийного убийцы Крейга Хартли, оказалось сложнее, чем я предполагал вначале. Быть всегда на связи - вот что требовалось от меня.

– Ты меня слышал?

– Да, сэр, – быстро ответил я, наблюдая за тем, как Миро стоит в коридоре, распуская и вновь завязывая шнурки на красивых черных туфлях Christian Louboutin.

– Я рассчитываю на тебя, – продолжил Кейдж. – Буду ждать от тебя еженедельные отчеты.

Я почувствовал, как дернулся мускул на моей челюсти. Если я не уйду от Кейджа в ближайшее время, он заметит это, и порка задницы будет просто эпической.

– Да, сэр, – повторил я, чувствуя, что это все, что я сказал за последние десять минут.

– Хорошо, – хмыкнул он, а затем ушел с такой манерой, с которой ты никогда в жизни не чувствовал себя более покинутым.

Когда Кейдж свернул за угол и больше не появлялся в поле моего зрения, я издал предсмертный хрип в горле и ударился головой в стекло.

– Какого черта ты делаешь? – рявкнул Миро, внезапно оказавшись рядом со мной.

Он был хорошим другом, отлично справлялся со своей работой и был одним из единственных моих знакомых, к кому я мог обратиться за советом по поводу одежды. Как директора отдела опеки WITSEC, работающего с несовершеннолетними, его работа была, на мой взгляд, самой тяжелой. Некоторые из историй, которые он мне рассказывал, были душераздирающими, и я знал, что у меня точно не хватит эмоционального потенциала, чтобы справиться с давлением его должности. Только на прошлой неделе я поехал в больницу, чтобы забрать его, после того как мне позвонил Ян. Миро, как он мне сказал, был там, в то время как Ян застрял на захвате заложников в Уикер-парке. Когда я нашел палату, где находился Миро, он сидел на кровати рядом с шестилетним мальчиком. Оба они выглядели избитыми.

– Что случилось?

– Миро вошел в дверь и набросился на мистера Брайанта, когда услышал мой крик, – взволнованно сообщил мальчик.

Я перевел взгляд на своего друга.

– Это Коннер Райт, – представил мне Миро, и я отметил разбитую губу, синяки на его лице и повязку на правой руке. На левой руке Коннера был гипс. – Мистер Брайант случайно упал на край дивана и ударился головой о кофейный столик.

Я кивнул.

Парень насмешливо хмыкнул.

– Скорее ты сто раз ударил его лицом об стол.

– Ты что-то путаешь.

– Я так не думаю. – Мальчик хихикнул, покачав головой.

– Он сумасшедший, – прошептал Миро, наклонив голову к Коннеру, который крепко прислонился к его боку, явно любя своего опекуна. Я понял. Я и сам очень любил Миро Джонса.

– Какого черта, Илай? – Миро снова рявкнул на меня, выводя из задумчивости. – У тебя есть желание умереть, о котором я не знаю?

– Отличные туфли, – машинально похвалил я его.

– Да какая, к черту, разница. Что, черт возьми, с тобой происходит?

Я слегка заскулил.

– Я слышал, как ты допрашивал Кейджа, и должен был привлечь твое внимание, пока он тебя не убил.

– Да, – простонал я. – Я ценю это.

– Так что еще раз, какого хрена? – Он смотрел на меня, скрестив руки, и ждал.

Пока он стоял там, с выпуклыми бицепсами, прищуренными карими глазами и нахмуренными бровями, я задавался вопросом, вызываю ли я у всех такую же реакцию. Как будто люди были готовы броситься на меня, и это не могло быть хорошо.

– Илай, – надавил он на меня.

– Это так ужасно.

– Ты драматизируешь больше, чем обычно, просто чтобы ты знал.

Судя по всему, сотрудничество между женой мэра и ЧБТ началось несколько лет назад в День святого Валентина. Мэр присутствовал на одном из мероприятий Дебры Лоринг по сбору средств для молодежи Чикаго - она была репортером-следователем, получившим Пулитцеровскую премию, поэтому, когда она устраивала праздник, на него приходили все важные люди, - и на этом мероприятии супруга мэра наконец-то получила возможность пообщаться со своим фаворитом, тогда еще новичком в городе, артистом балета Келсо Харрингтоном, и влюбилась в его личность так же сильно, как и в его творчество. Кел был ее партнером в ЧБТ, и с тех пор она благодетельствовала ему и танцевальной труппе. По ее собственным словам, высказанным во многих интервью, тремя ее любимыми людьми были Кел и еще двое: Сенан Уивер, который, по словам Кела, был огромным засранцем, и Мейвен Эшмор, с которой Кел был в дружеских отношениях.

Честно говоря, если бы Кел каким-то чудом оказался ответственным за гала-концерт, вечер мог бы оказаться не таким ужасным, как я ожидал. В какой-то момент за последние три года Кел стал одним из моих самых лучших друзей. Отчасти это произошло потому, что Джер женился и мне пришлось освободить место для женщины, которая была любовью всей его жизни, а в остальном - потому что, как только мы с Келом встретились, мы сразу нашли общий язык.

– Алло?

Черт. Я отключился, а Миро пытался добиться конкретики. Я винил во всем утро, проведенное с Яном. Мой мозг все еще был перегружен, пытаясь наверстать упущенное.

– Извини, – быстро сказал я. – Продолжай.

– Мне кажется, я что-то упускаю, – настаивал Миро, подняв руку и прищурившись, как будто он был в замешательстве, но не хотел этого признавать. – Чем ты сейчас занимаешься?

– Координирую мероприятие, – пояснил я.

– Начни с самого начала.

Так я и сделал, рассказав ему все ужасные подробности, и немного хныкал от объяснений.

– Почему тебя пригласили... О, потому что ты занимался связями с общественностью, – сказал он, отвечая на свой вопрос. – Когда мы делали последнюю, вас не было на месте. Готов поспорить, что теперь ты будешь делать это под своим титулом «Поцелуй задницу», да?

– Поцелуй задницу?

Миро пожал плечами.

– Ну, да. Ты целуешь всех в задницу. Это твоя работа.

– Это совсем не моя работа.

– Да-да, – настаивал он.

– Да? – повторил я. – Тебе что, пять лет? – Он действительно весь день возился с детьми.

– Просто... неважно. Главное, что нужно смотреть на светлую сторону.

– Какую?

Он замолчал.

– Не можешь ничего придумать?

– Дай мне секунду.

Я покачал головой, и мои мысли тут же вернулись к Келу. Потому что если бы он был со мной в ночь танцев, да и вообще в любое другое время, было бы лучше.

Кел ходил со мной на покерные вечера, а я - на все бенефисы, на которых ему приходилось появляться, чтобы не впасть в кому от скуки. У него была ограниченная терпимость к светским беседам, и его способности быть вежливым хватало на час, и то только если были закуски. У меня в мизинце было больше терпения, чем у него во всем теле - по крайней мере, в отношении некоторых вещей. Он прекрасно владел своим ремеслом, но ему до смерти надоела вся сцена, кроме самого выступления. Это была единственная часть, которую он все еще любил, хотя в последнее время даже она стала ослабевать.

Ему нужно было заняться чем-то другим, но он еще не знал чем. И в этом был смысл. Многие суперзвезды, люди, преуспевшие в определенных областях - спорт был на слуху - не занимались этим так долго. Износ тела Кела был нешуточным, и это, вкупе с его многочисленными профессиональными достижениями, заставляло с каждым годом все сильнее желать большего. Он занимался этим с детства и сделал все, что планировал, - танцевал по всему миру, со всеми труппами, о которых мечтал, и со всеми танцовщиками, которыми восхищался. Мне было интересно, когда ты взобрался на все горы, что остается?

Но не мне было разбираться в его жизни. Это была одна из причин, почему мы так хорошо ладили. Я не давал ему советов, а он не давал их мне. Мы оба оставили это моей матери.

Это была одна из многих причин, по которым я считал его одним из своих самых близких друзей. Он понимал, без тени сомнения, что моя мать - самая лучшая женщина на планете. Он вкладывал деньги в свои слова, подменяя меня и посещая с ней синагогу по утрам в субботу, когда я работал. Я старался присоединяться к ней каждую пятницу вечером, потому что она предпочитала ужин позднему завтраку, но будние дни никогда не были для меня чем-то неизменным. Они могли быть легкими, и я уходил в пять, но чаще всего в пятницу я оставался на работе до восьми. Иногда все мои выходные съедались работой, и я ничего не мог с этим поделать. Межведомственная целевая группа - это не то, от чего можно отвлечься, чтобы посетить службу в синагоге вместе с мамой. Когда я был совсем плох, меня подменял Кел, и если он не был занят в субботу утром, то тоже приходил. Это очень много для меня значило. Когда я скучал по общению с ней, она всегда рассказывала мне историю о том, как они вдвоем были самыми красивыми на службе.

– Правда? – Я часто ругал ее. – Вы должны быть там для Бога.

– Мы там для Бога, но это не значит, что мы одеваемся как бомжи.

– Я уверен, что вы с Келом прекрасно смотритесь вместе.

– Конечно, да. Я великолепна, он великолепен. Счастье, что мы не ослепляем людей.

Я никогда ничего не говорил. Мне было лучше знать.

Еще одним его удивительным качеством было то, что мне не нужно было ничего ему объяснять. Кел знал, когда лучше помолчать. Он знал, когда пицца и кино у меня дома лучше, чем в клубе. Он понимал, что иногда работа маршала выматывает меня. Бывали ночи, когда я не хотел оставаться один, но и разгружать себя тоже не собирался. Если я не поговорил о чем-то с ребятами, с которыми работал, - друзьями, которые легко понимали причину моего горя, - то уж точно не собирался изливать душу кому-то еще. Но в такие вечера Кел говорил: «давай прогуляемся или пробежимся», после чего мы ели какую-нибудь утешительную еду и смотрели фильмы без сюжетов, только погони и взрывы. Самое приятное, что во время прогулки или пробежки он никогда не заставлял меня чувствовать, что я должен сказать хоть слово.

Он был хорош один на один, и он был фантастическим напарником в клубе. Я всегда уходил домой с кем-то, когда он был со мной. Помогало и то, что все всегда хотели с ним поговорить. Когда ты становишься знаменитостью в городе, это открывает все двери, и людей тянет к нему, как мотыльков к огню. Не помешало и то, что он был красив - любой мог это заметить. Он поражал своими белокурыми волосами, льдисто-голубыми глазами и резкими, точеными чертами лица. Я часто думал, что он - образец слоновой кости и золотого цвета, и я был не единственным, кто замечал это.

Мне, конечно, было все равно, как он выглядит. Больше всего в нем меня привлекала его способность не сомневаться во мне. Другие люди, даже друзья, иногда предполагали, что из-за моего тона или непродуманного комментария я злюсь, равнодушен или раздражен, и за эти годы я получил множество извинений и проверок. Я часто слышал «Ты на меня злишься?». Я думал, что если бы я был зол, то сказал бы тебе. Но поскольку у меня были перерывы в разговоре, поскольку я умел молчать, а не только говорить, люди были склонны беспокоиться. Мне было трудно заполнять болтовней каждое затишье в разговоре, и я больше не пытался. С моими самыми близкими друзьями - Джером, Миро, Яном и Келом - в этом не было необходимости.

Я следил за его карьерой с тех пор, как он приехал в Чикаго из Нью-Йорка. Почему он покинул большую танцевальную компанию или, что еще важнее, почему они позволили ему уйти, было для меня загадкой. Пресса задавалась тем же вопросом, но когда художественный руководитель и балетмейстер приехали из Манхэттена, чтобы вернуть его, стало ясно, что они хотят, чтобы он вернулся. То, что он отказал им и остался в Чикаго, имело огромное значение. Через четыре месяца он стал ведущим танцором.

Удивительным было то, что даже будучи занятым, он всегда находил время для меня. Когда меня повысили, несмотря на то, что все было новым и безумным, я обязательно заходил к нему и никогда не отменял встречи, если это было возможно. Мое время было ценным, но и его тоже, поэтому нам обоим было важно прилагать усилия.

Так и продолжалось: он звонил мне, чтобы спросить, не хочу ли я взять билет на его «Дон Кихота», потом на «Щелкунчика», на деконструкцию «Le Jeune Homme et la Mort», которую я не очень понял, но в которой он был великолепен. Балеты из категории «Вариации и темы» всегда были мне не по зубам. Ему приходилось объяснять, что происходило за ужином.

Я звал его ходить со мной в кино, играть в карты, ходить со мной на вечеринки в честь Хэллоуина и проводить меня во все самые модные клубы. Поскольку он ходил по подиуму и снимался в редакционных журналах для многих дизайнеров, от Версаче до Хьюго Босса, его знали не только балетные. Его лицо открывало двери, а то, что меня видели в его компании, помогало мне знакомиться с самыми красивыми женщинами в городе. Однако в последнее время все изменилось, и мы чаще находились в обществе друг друга, чем кого-либо еще.

Вероятно, перемены во мне произошли в конце 2020 года, когда никто никого не видел. В это время я видел маму, парней на работе и Кела. Я привык к тому, что не делаю того, что делал раньше, и некоторые моменты закрепились за мной, но главным из них было то, что Кел был тем человеком, с которым я больше всего хотел быть. Раньше он путешествовал в мае, июне и июле, так как в это время у компании был межсезонье, но с пандемией это тоже прекратилось. Он променял на меня все интересные города по всему миру, потому что был вынужден, но даже когда он снова смог путешествовать, его поездки были короткими. Я был так рад. Я скучал по нему, когда его не было.

– Что вы тут делаете, ребята? – прошептал Ян из коридора, возвращая меня в настоящее.

Мы оба бросились туда, где он высунулся из двери. Это был еще один кабинет, который отличался от моего. Кабинет Яна не был так похож на комнату в доме, как кабинет Миро, - вы все равно могли бы сказать, что это рабочее пространство, - но мебель, тяжелые ковры и произведения искусства были оазисом по сравнению с моим.

– Мне нужно что-то сделать со своим кабинетом, – пробормотал я.

– Да, нужно, – согласился Ян. – Он напоминает мне тот, что был у моего первого командира, а тот был настоящим мудаком.

У директора Кейджа и командира Яна были кабинеты, которые напоминали мой. Это было нехорошо.

– Тебе нравится эта институциональная серость, которая у тебя там царит? – Ян хмыкнул.

Миро не смог подавить смех, и Ян ласково улыбнулся ему.

Ян становился лучше, когда Миро был рядом. Он становился громким, шумным и очень веселым. Он выходил из-под слоев самодостаточности. Если бы Ян не влюбился в Миро, в его жизни не было бы и половины тех, кто его любит, в этом я уверен. Миро помог Яну чувствовать себя в безопасности, быть самим собой, и за это я был ему благодарен. Мне бы не хватало такого преданного человека, как Ян, в моей жизни. Он был благословением, даже если это не всегда было легко. Хотя, если бы его спросили, он, вероятно, сказал бы то же самое обо мне.

– Илай говорил тебе, что он отвечает за ночь танцев? – спросил Миро.

Ян посмотрел на мужа, потом на меня, а затем снова на него.

– Простите, что?

Мне пришлось объяснять все заново, и Миро начал смеяться, что было хорошо, потому что с его работой разрядка была полезной, но я мог бы прожить и без того, чтобы он специально гоготал надо мной и моим ужасом.

– Кого, блядь, ты разозлил? – поинтересовался Ян.

Я вскинул руки в знак согласия.

– В смысле, я рад, что это ты, а не я, – уточнил Ян. – Даже со всей моей новообретенной дипломатией это звучит, как катастрофа, которая только и ждет, чтобы случиться.

– У тебя настоящий дар заставлять людей работать вместе, – похвалил его Миро.

– Я знаю, верно? Я даже одолжил Каллахана и Редекера Стаффорду в гребаном УБН.

Я фыркнул.

– Чертовски мило с твоей стороны. Ты превращаешься в обычную Мать Терезу.

– Пошел ты.

О вспыльчивости Яна ходили легенды. Воплощенная ярость. Но это было до того, как они с Миро разобрались в своих отношениях. Сейчас он был таким другим, и я часто задавался вопросом: если бы я нашел свою вторую половинку, что бы во мне изменилось.

– Как дела у Каллахана и Редекера с УБН?

– Хорошо. Никто не говорил мне ничего другого.

– Они кажутся надежными.

– Полагаю.

– Полагаешь?

Ян пожал плечами.

– Я думаю, они надежные маршалы, но что бы там ни было с этими двумя лично, это полный пиздец, – утверждал он, вставляя свои два цента. – Но это не мое дело, и, честно говоря, мне плевать. Они хорошо выполняют свою работу, и это все, что меня волнует.

– Хорошо, но кто у вас в поле?

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну, если Каллахан и Редекер в УБН, а Пацци в реабилитационном центре, то у вас остались только Шарп, Уайт, Ямане и...

– Ямане не сообщил о том, что Пацци принимает наркотики, – сказал мне Ян. – Я отправил его в отдел конфискации активов. Не думаю, что он выживет.

Миро сильно вздрогнул. Я знал, как сильно он ненавидел свое пребывание там.

– Ты же знаешь, что люди на самом деле не умирают от скуки, – заверил я Яна.

– Это ты так говоришь, – ехидно ответил он. – Шарп и Уайт были назначены в оперативную группу по борьбе с организованной преступностью и наркотиками, которая проверяет всю информацию, которую Лиланд Вон предоставил Министерству юстиции, – объяснил он.

– Ирландская мафия в Чикаго мертва, – авторитетно заявил я. Все это знали.

– Возможно, это и так, но мы с федералами, АТС и полицией собираемся проверить каждую часть признания Вона и все выяснить.

– Ни один камень не останется незамеченным.

– Угу.

– Так вот к чему я клоню, – сказал я ему. – Похоже, у тебя мало людей, так что я тебе действительно нужен.

– Нужен?

– Чтобы помочь на время, – вклинился Миро. – Илай предлагает тебе сказать Кейджу, что он тебе нужен, чтобы ему не пришлось заниматься этой ночной пляской.

Ян насмешливо хмыкнул.

– Если понадобится, я могу привлечь людей из других районов, и мы оба знаем, что Кейдж тебя не отпустит.

– Ага, но...

– К тому же ты знаешь, что это шоу с собаками и пони идет сверху и не имеет никакого отношения к твоему боссу. – Он ухмыльнулся. – Он ненавидит благотворительные сборы больше, чем все мы вместе взятые.

Он не ошибся.

– Ты видел этого мужчину в смокинге? – Ян скорчил гримасу. – Это ужасно. Он дергает за воротник и сворачивает плечи... Это просто ужасно.

Я застонал.

– Я виню Броди.

– Почему? – поинтересовался Ян.

– Из-за всей этой истории с ним и Родригесом Кейдж был в плохом настроении, что мне совсем не помогло.

– Жаль, что Броди был таким засранцем, – подхватил Миро.

– Для меня это было больше, чем что-либо другое, - вся эта хрень типа «сначала выбей дверь, а потом задавай вопросы». Хотдоги нам не нужны, – ответил Ян без капли иронии.

– Ты понимаешь, что это, исходящее от тебя, Капитан Америка, абсолютно лишено всякого смысла¹⁵.

– Неважно. Я уже взрослый, – раздраженно огрызнулся он.

– Ага, я вижу.

Он поднял левую руку и пошевелил пальцами.

– Я в браке и прочее дерьмо.

– Может, не стоит говорить «в браке», а потом добавлять «дерьмо», – сказал ему Миро.

Ян выдохнул и недовольно посмотрел на меня.

– Почему ты все еще выглядишь страдающим запором?

– Я не выгляжу...

– Немного выглядишь, – согласился Миро, пожав плечами.

– Просто смирись, – сказал мне Ян. – Как и я, ты теперь гребаный связной. Ты - связующее звено между этим офисом и многими другими. У тебя только один начальник, но люди могут просить тебя делать всякую хрень.

Я старался не хныкать, но это все равно вышло.

– Это одна ночь. Иди и стань чертовым мостом.

Я посмотрел на Миро, который лишь пожал плечами.

Когда я отошел от них и вошел в лифт, они оба помахали мне рукой, как придурки, которыми они и были.

Глава 4

КЕЛСО

День начался как обычно, а потом, из-за Сенана Уивера, превратился в полное дерьмо.

Я встал, выпил бутылку комбучи, выпил чашку зеленого чая, принял витамины и отправился в путь. Возле ЧБТ я остановился, чтобы взять рогалик со сливочным сыром и рыбой, клубничное молоко, два греческих йогурта с ягодами, минеральную воду и свежевыжатый апельсиновый сок, который миссис Гомес, владелица гастронома, всегда приберегала для меня. Ее мать готовила его каждое утро, две дюжины, и он быстро раскупался. Мой всегда находился в холодильнике для сотрудников за прилавком, что я очень ценил. Но так было всегда. Ничего нового. Никаких признаков того, что что-то должно произойти.

Внутри я поприветствовал Рика, нашего сотрудника службы безопасности, отдал ему завтрак - рогалик с лососем и клубничное молоко, получил свою обычную улыбку и шепот благодарности и отправился наверх. В раздевалке я нашел Зоуи Райс, солистку, недавно приехавшую из Лос-Анджелеса, и передал ей один из греческих йогуртов.

– Не представляю, как ты можешь пить этот апельсиновый сок, – сказала она, забирая у меня минеральную воду. – У меня от него изжога.

– В двадцать два года у тебя изжога?

– Да, – огрызнулась она, передавая мне бутылку воды с мятным вкусом, которую брала по дороге каждое утро.

Мы обменивались вещами, и мне это нравилось. Она мне нравилась. Я был близок к тому, чтобы пригласить ее на ужин или в кино. Она казалась немного не в своей тарелке в этом городе, но она была из Лос-Анджелеса. Я подумал, не ошибся ли я. В Лос-Анджелесе не было ничего особенного. Как и в Нью-Йорке. Если, как поется в песне, ты сможешь туда добраться.

Утренняя сессия была жестокой. Нура Карими, наш балетмейстер, работала с нами усердно, но меня, как и всех, удивило, что мы прекратили репетицию новой пьесы, которая должна была дебютировать в июне, чтобы завершить наш сезон. Обычно это происходило раньше, межсезонье длилось май, июнь и июль, но в этом году все было иначе, поскольку в нашем расписании нашлось место для приглашенного хореографа.