Уроборос. Проклятие Поперечника

– Ничего у меня нет! – всхлипывал я внутри тёплого кокона. – Мне ничего не принадлежит, даже я сам… Я не знаю, кто я и откуда взялся… Весь этот странный мир сотворил не я. Всё, чем он наполнен, не моё. Торговый центр построил не я. Продукты произвёл не я. Ни к чему я не причастен, ничего брать не имею права. Еда чужая, одежда чужая. Я брал эти шкуры, я старался питаться скромнее, ел мало… Я не вор. Я брал чужое, не своё, но я не вор… Я спрашивал у людей. У разных людей… Они говорили, что всё можно брать… Всё бесплатно… Даром. Не надо отрабатывать, платить, обменивать. Я не верил им, но брал… Чужого мне не надо. Я не знаю, откуда всё это берётся, но мне ничего этого не надо. Можете всё забрать! Шкуры, шубы, штаны. Я останусь голым на этом камне. И буду лежать на нём, пока не умру.

– Ты не умрёшь… Это невозможно… Тихо, тихо… – шептала женщина, и её шёпот, вливаясь в меня, исцелял понемногу. – Поплачь, поплачь… Ничего страшного нет в том, что ты не ощущаешь себя хозяином хоть чего-то. Это естественно. Если ты хозяин всего, то ощущаешь себя хозяином всего. А если ты не хозяин всего, то и ощущаешь себя не хозяином всего. И это ощущение естественно. Посмотри вокруг, загляни внутрь себя. Есть ли там то, что принадлежало тебе когда-то, принадлежит сейчас или будет принадлежать в будущем? Нет ничего, даже самого крохотного островка. Всё, за что ты хватался, что обретал, создавал, охранял, пестовал – люди, вещи, дела, мысли, слова – всё исчезло. Ничего не осталось. Кто же тогда ты такой?

– Я никто, никто! – рыдал я. – Мыслящая пустота. Нет. Я даже не пустота. Я – меньше чем никто. Разбитое вместилище для памяти. Она вылилась из меня до капли. Ничего не осталось. Как мне жить дальше? Подскажите…

– Кирпичик за кирпичиком, – ответила женщина так уверенно, словно точно знала правильный ответ. – Не хватай всё подряд. Бери только то, из чего хочешь состоять сам. Бережно складывай эти кирпичики в пустоте. Постепенно ты построишь из них дом. Этот дом и будешь ты сам. Сидя внутри него, ты сможешь сказать: "Это я! Я есть он!"

– Но у меня всё опять отнимут. Я снова всё потеряю.

– Не отнимут, не потеряешь, если всё сделаешь правильно.

Что значит правильно? Кто вообще решает, что правильно, а что нет? Не быть даже пустотой, не быть даже никем. Построить дом из ничьих камней. Ничьих – всё равно чужих. Не существует ничего, что может быть ничьим. А это означает только одно – нет такого места, которое бы стало моим и стало бы мной. И я бы мог сказать про него: "Вот, это и есть я". Все эти мысли только усугубляли мою скорбь, не помогали выбраться из тупика, погружали в него всё глубже, если у тупика вообще может быть глубина.

– Знаешь, как долго я блуждала в дебрях пустоты, не находя саму себя, не понимая, где я, кто я и что должна делать? Кажется, это продолжалось вечно. Но потом я начала собирать камни, постепенно… Я перебирала их один за другим, стараясь вникнуть во все мельчайшие оттенки смысла, понять, подходит ли какой-нибудь отдельно взятый камень мне или нет. Я не жадничала, не хватала всё подряд, как делала это раньше, что не могло привести ни к чему хорошему… В этот раз я брала только те камни, которые мне подходят. И вот, кирпичик за кирпичиком, я возвела свой замок внутри пустоты и поселилась в нём. Теперь мне хорошо, я знаю – кто я, где и зачем… Чего и тебе желаю…

– Вы контролёры. У вас есть предназначение, цель, смысл жизни, – то ли я слёзы все выплакал, то ли утешительный шёпот женщины подействовал, но я начал успокаиваться. – Наверняка, быть контролёром – очень ответственное дело. Возиться с такими, как я, контролировать их… Представить даже не могу, насколько это тяжело.

– Не тяжелее всего остального. Эта тяжесть легка. Она позволяет нам лучше понимать самих себя.

– А можно мне тоже стать контролёром?

– К сожалению твой путь на данный момент не пролегает в этой плоскости. Тебе суждено стать свидетелем дороги, одним из самых профессиональных свидетелей за всю историю. Если, конечно, ты сам этого захочешь и вступишь на это поприще.

– А если не захочу и не вступлю?

– Это невозможно. Ты можешь упорствовать и отказываться становиться свидетелем бесконечно долго. Но, смею тебя заверить, что бесконечность гораздо больше, чем ты можешь себе представить. И она очень упряма. Её невозможно переупрямить. Так что всё равно настанет такой момент, когда ты захочешь стать свидетелем… И когда попробуешь им стать, поймешь, что именно это является твоим призванием. Ты начнёшь отстраивать самого себя в пустоте, и увидишь, насколько это прекрасно. Все, кто уходит с предназначенного пути, рано или поздно возвращаются на него. Вот и тебе это предстоит. Впрочем, решай сам: усложнить и удлинить себе путь или сделать его короче и легче.

С каждым словом женщина становилась твёрже – физически, – выдавливая меня из себя. Я пробовал сопротивляться – уж больно комфортно было внутри, хотелось остаться там навсегда, – но женщина была непреклонна. Я понимал, что даже усилия всей вселенной будет недостаточно, поэтому прекратил сопротивление, и меня тут же вынесло на поверхность.

– Все бесполезно, пока тебя нет, – продолжала шептать женщина, но теперь немного по-другому, словно не лежала со мной под шкурами, а стояла снаружи. – Пока ты не нашёл самого себя, не создал, не построил, ничего у тебя не получится.

Ночь продолжалась, всполохи огня прокатывались волнами по густой темноте. Женщина стояла возле моего каменного ложа – полностью одетая. Вот странно! Только что мы голые с ней лежали под шкурами, и я тонул в её плоти, как в теплом океане. Когда она успела вылезти и одеться? Или мне всё причудилось?

– Вам надо поесть и попить горячего, а потом хорошенько выспаться, – теперь женщина-контролёр не шептала, а говорила нормальным голосом. – Мой коллега приготовил на костре своё фирменное блюдо. Ничего особенного, просто тушёные овощи с грибами. И травяной чай. Но, думаю, это как раз то, что вам сейчас больше всего нужно.

Я внимательно всматривался в лицо мужчины-контролёра, который подошёл ко мне с большой миской и кружкой – не находил в нём вообще ничего, что можно было бы запомнить. Хорошо хоть – с женщиной спутать его нельзя.

Они кормили меня. Контролёрша помогла сесть, придерживала за плечи, мужчина подносил к моему рту то ложку, то кружку. Возможно, у меня хватило бы и собственных сил на это: сесть, поднять руки, взять миску с ложкой, но не было желания. Было хорошо и без этого: я разрешал им за собой ухаживать, открывал рот, жевал, пил, глотал. Горячая еда и питьё наполняли меня как долгожданный ливень иссохшее русло реки. Кажется, никогда в жизни не ел и не пил я ничего вкуснее тушеных овощей с грибами и травяного отвара. С тех пор прошло много времени, но я так и пользуюсь всё теми же котлами, которые мне любезно оставили контролёры, и периодически готовлю в них тушение и отвар по рецепту, которым со мной поделился мужчина-контролёр.

Он едва успевал бегать за добавкой. Я не запомнил момента, когда перестал есть и лег спать – возможно, я уснул раньше, чем закончил есть. Зато каким отдохнувшим и посвежевшим я проснулся! То утро стало для меня одним из самых ярких и запоминающихся в моей жизни! Сколько светлых надежд, мечтаний, предчувствий обрушилось на меня сразу! Ноги сами носили меня, я плескался в бассейне, кувыркался голышом в снегу, потом завтракал – контролёры никуда не ушли ночью. Женщина двигала шкуры на ложе, пытаясь навести порядок, а мужчина возился с костром, разогревая в котлах то, что осталось с ужина. Я готов был обнять и расцеловать их – они вежливо останавливали мои попытки это сделать, имён своих не называли, только загадочно улыбались и говорили, что я могу называть их контролёрами, а их действующие имена в данном случае не имеют значения, в отличие от моего, которое мне надо обязательно получить в будущем. Его мне даст тот, кто меня полюбит…

Возражать я не стал! Пусть кто-то меня полюбит и даст мне имя! Кстати, так оно и случилось. Девушка из торгового центра, с которой я вскоре познакомился назвала меня Лангобардом за мою длинную бороду. Она потом тоже стала свидетелем дороги на соседнем участке.

В общем, именно с той поры началась моя настоящая жизнь, интересная, насыщенная, осмысленная – как вы понимаете, я подписал контракт и стал полноправным свидетелем данного участка Дороги, коим и являюсь до сих пор. Предупреждая ваш вопрос, отвечу, что я стал, без всякого сомнения, не первым свидетелем этого участка. Знаю лишь, что до меня их было огромное множество – возможно, близкое к бесчисленному – они естественным образом сменяли друг друга, по-разному, насколько я понял из бесед с контролёрами и из собственного расследования. Приходили-уходили, отрабатывали, сколько получалось и было положено. Уходили тихо: кому-то из них удавалось встретить сменщика и помочь ему адоптироваться, кому-то, например, моему предшественнику – нет. Я пришел на голую, так сказать, землю. Кроме библиотеки и торгового центра – ничего. Если не считать чудесного холма с естественным бассейном и ложем, которые буквально приковали моё внимание и не могли не влюбить в себя. Может быть, и к лучшему, что мне не довелось познакомиться с предыдущим свидетелем. Характер у меня прескверный – вряд ли бы мне кто-то или что-то здесь понравилось, так бы и прошел я мимо и неизвестно ещё, где бы потом приткнулся. А так у меня всё сложилось замечательно!

Не помню уж, сколько дней ушло у меня на ознакомление с контрактом – довольно много. Я хотел сразу же на радостях тем утром подписать его без прочтения, но контролёры не допустили этого – по правилам требовалось имя, которого на тот момент я ещё не получил, полное прочтение контракта, ознакомление со всеми его условиями, сознательное и спокойное принятие обдуманного решения. И, надо признать, было в этом рациональное зерно: подпиши я его не читая, потом не знаю, смог бы я правильно и адекватно отреагировать, когда потребовалось выполнение некоторых его, так скажем, весьма затруднительных пунктов, о которых не то что упоминать, лучше и не думать вовсе.

Сидели мы в основном в читальном зале библиотеки – я читал контракт, состоящий из довольно внушительной стопки листов. Часто ходили по окрестностям, которые, в общем-то, я уже и так знал наизусть: холм, дорога, поле, лес, река, библиотека, торговый центр, окраина города. Город, естественно, лишь соприкасался с моим участком, поэтому мы в него не входили. Так было положено: контролёры показывали и знакомили меня с хозяйством, которое мне предстояло взять под свою ответственность. Вопросов оказалось больше, чем я предполагал, а ответы далеко не всегда становились исчерпывающими. В конце концов энтузиазма у меня убавилось настолько, что несколько раз я чуть не отказался от затеи стать свидетелем – казалось, что не справлюсь. Но контролёры умело поддержали меня в эти моменты: видя, что мною овладевают сильные сомнения, буквально заваливали меня преимуществами, которые я получу в случае подписания контракта.

Среди прочего было и обещание, что я смогу по желанию поменять климат на своём участке: например, сделать так, чтобы здесь круглый год было лето, ярко светило солнце, всегда цвели травы, кусты и деревья. Но, поразмыслив, я решил не трогать природу: оставить, так сказать, заводские настройки – тем более ничего плохого я в них не видел, а моё вмешательство, наверняка, только всё бы испортило.

Тогда мне пришла идея, раз уж я, как свидетель дороги обладаю довольно большими привилегиями, возвести над моим бассейном и ложем не просто какой-то жалкий навес, а целый замок, с донжоном, где будет несколько этажей и настоящий камин, с крепостной стеной, оборонительным рвом и мостом на цепях. Спрашивая у контролёров, возможно ли такое строительство по моему желанию, я вообще не надеялся получить утвердительный ответ. И в каком же я был восторге, когда мне разъяснили один из пунктов контракта, где прямым текстом было написано: "Свидетель Дороги имеет право на собственное Жильё, которое получит в максимально кратчайший срок после подписания Контракта. Жильё Свидетеля должно быть возведено с учётом любых его пожеланий. Жилье предоставляется Свидетелю на весь срок службы вплоть до отбытия по уважительной причине".

Особый упор контролёры сделали на слова "Жильё Свидетеля должно быть возведено с учётом любых его пожеланий". То есть вообще любых, поэтому нет ничего зазорного в том, чтобы пожелать себе в качестве жилья – замок на манер средневековых.

И действительно – что тут зазорного? Вот я и пожелал этот замок, когда получил имя и подписывал контракт.

Ну и закрутилась моя жизнь сразу после этого: ежедневные обходы участка, наблюдение за путниками, бесконечные встречи, разговоры, размышления, осмысление, составление отчётов. Это только кажется, что всё так просто: ходи-броди, прислушивайся, приглядывайся, анализируй, беседуй, а потом записывай пережитое за день. Но на самом деле – это жутко тяжёлый, хотя, надо признать, невероятно интересный труд. Не знаю, с чем и сравнить его. Представьте, что вы очень любите пирожные, поэтому работаете в кондитерском цеху, или, скажем, рыбу – и трудитесь на консервном заводе. Как быстро вы разлюбите пирожные и рыбу, если будете иметь с ними дело круглые сутки? Пример, конечно, так себе, но суть похожа. Человеку надоедает довольно быстро всё без исключения – даже самое любимое. Любите вы, скажем, богу молиться и молитесь рьяно и самозабвенно. Но если вы будете делать это с утра до вечера и с вечера до утра, изо дня в день, то как скоро возненавидите это дело или сойдёте с ума?

Вот-вот. Представить невозможно, сколько бумаги я исписал, составляя отчёты. Научился строчить перьевыми и шариковыми ручками так быстро, что, порой, не поспевал за ними взглядом, потом освоил пишущую машинку, за нею компьютер, научился набивать текст на клавиатуре и распечатывать на принтере. Глядя на мой замок, стилизованный под средневековый, и не подумаешь, что его второй этаж забит всякой электронной техникой, единственная задача которой – помогать мне составлять отчёты.

Скорее всего, в количестве написанного мне удалось переплюнуть Льва Толстого и Чарльза Диккенса вместе взятых. Если бы я руководствовался в своей работе теми же соображениями, что и они, то, наверняка, заткнул бы их за пояс и во всём остальном. Но здесь это так не работает. Прославиться своим гениальным умом, силой мысли, оригинальностью слога и творческим порывом невозможно. Книгу здесь не напечатаешь – почитателям таланта взяться неоткуда. Все отчёты, какими бы талантливыми они ни были, не получают никакого отклика: ни читателей, ни критиков, ни Господа Бога. Такие яркие стимулы для работы, как слава, деньги, секс полностью отсутствуют. Что же остаётся? Для кого и для чего я составлял все эти бесчисленные отчёты, уходящие неизвестно кому и куда? Ответ на самом деле прост до безобразия – для самого себя. Я пришёл к выводу, что не существует никакой вышестоящей инстанции, которая собирает отчёты всех свидетелей, тщательно изучает, классифицирует, каталогизирует, архивирует, делает на их основе важные выводы и принимает решения в соответствии с этими выводами. Свидетели пишут, контролёры контролируют, собирают отчёты, передают их, не читая, куда-то дальше. А там ими, скорее всего, просто топят камин, потому что так положено, другого топлива не предусмотрено. А тот, кто их сжигает, читать не умеет и полностью уверен, что других дров просто не существует.

Впрочем, так это или нет – неважно. По моему мнению, высшей инстанцией, которой предназначены отчёты, является сам свидетель, который их составил. Так что я, как законный свидетель-контрактник, сам себе высшая инстанция. Когда я пришёл к этому выводу, работать стало гораздо легче. Появился смысл в этой деятельности: писать отчёты самому себе – увлекательное занятие. Сам написал, сам прочёл – а то, что потом отдал их кому-то, так это дело тоже не бессмысленное. Раз их кто-то регулярно забирает, значит они кому-то нужны – пусть даже в качестве дров. И контролёрам есть чем заняться, а то слонялись бы без дела, переполняясь глупыми идеями и мыслями".

Лангобард замолчал, и это молчание прозвучало, если можно так выразиться, как гром среди ясного неба – ведь он впервые за всё время, что я его знал, позволил себе умолкнуть, даже слова для заполнения пауз перестал произносить. В это не верилось, я даже подумал: уж не заглушает ли шум падающей в бассейн воды его голос. Сумев немного приподнять над поверхностью ухо, я прислушался – ничего. Я давно уже не чувствовал дна – получается, лежал на воде неподвижно и не тонул. Бассейн наполнился почти до краев, и меня легонько носило на мелких волнах, то прибивало течением, как бревно, к берегу, то вновь выносило на середину.

И вот, в один из таких моментов, когда меня отнесло от берега и развернуло, я увидел его –Лангобарда. Несомненно, это был он, но совершенно голый, как, впрочем, и я – при этом он не выглядел голым. Его тело, как я и предполагал, оказалось каким-то деревянным: то есть не выструганным из дерева, а словно выросшим, подобно дереву – тело, как длинный искривленный ствол, руки, ноги, голова с шеей, как сучковатые ветки, кожа, как кора. Неудивительно, что мне вдруг показалось, что это вовсе не голое тело, а вторая одежда. Что же там под ней могло скрываться? Вряд ли человек!

Перекрыв задвижку, из которой вырывалась вода, Лангобард спустился в бассейн. И вот что странно! Принимая такое огромное тело, словно взрослое дерево вместе с корневой системой, вода должна была хоть как-то взволноваться, но этого не произошло – Лангобард проваливался в неё, как сахар в кипяток, и растворялся. У меня даже мелькнула мысль, что больше этого человека я не увижу. Но вскоре он всплыл метрах в двух от меня и заговорил: