Уродина

Глава 21

Открыв глаза, я моргаю до тех пор, пока не сосредотачиваюсь хоть на чем-нибудь. Я смотрю налево и вижу сидящего на стуле Трента, печатающего смс-ки на телефоне.

— Что случилось? — бормочу я.

Он закрывает крышку телефона и кладет его на свободный стул рядом с собой.

— Детка, о, слава Богу, ты в порядке, — говорит он, поднимается и наклоняется ко мне, убирая волосы с моего лба. — Я был так напуган, думал, с тобой что-то произошло, — он целует меня в лоб, а затем в щеки. — Выглядишь не так уж и хорошо. Тебе повезло, что я люблю тебя.

— Любишь меня? — спрашиваю я. — Если бы ты меня любил, то не избил бы.

— Ты не знаешь, о чем говоришь. Я не делал этого с тобой, — говорит он. Его лицо безразличное и холодное, но глаза подлые и знающие правду.

— Ты избил меня, Трент, потому что я купила обувь на деньги, которые сняла в банке. В банке, где лежат мои деньги, — бросаю я вызов.

— Они, должно быть, ввели тебе что-то, потому что ты бредишь, детка. Я никогда бы не ударил тебя. А если бы и ударил, чего я не делал, то только потому, что этот умный ротик заслужил пощечину или две, — он натягивает на меня одеяло, заправляя его по сторонам.

Я наблюдаю за ним и вижу, как он обращается со мной. Он бесстыдно лжет, даже не моргнув.

— Я больше так не могу, Трент, — шепчу я, продолжая наблюдать за ним.

— Не можешь что?

— Я не могу больше так жить. Это неправильно.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — он снова игнорирует меня. — Я заставлю их выписать тебя, и когда мы вернемся домой, все будет по-другому, намного лучше.

— Ты изменил мнение? Ты сказал, что перестанешь изменять мне.

Он смотрит на меня и делает шаг назад, присаживаясь на выглядящий неудобным пластиковый стул.

— Я не изменял тебе, — говорит он, наблюдая за моей реакцией. — Боже, Лили, зачем ты говоришь такие вещи? Ты хочешь, чтобы я рассердился?

Я чувствую, как хмурятся мои брови, и мысленно возвращаюсь назад к тому, что я слышала.

— Как долго я здесь? — спрашиваю я, меняя тему разговора на случай, если мне все приснилось.

— Тебя довольно сильно избили. Ты была без сознания чуть больше семидесяти шести часов. Я пришел домой и увидел тебя лежащей на полу, — он качает головой и проводит рукой по лицу, а затем по волосам. — Я думал, ты мертва, — шепчет он. — Тебе чертовски повезло, что я врач, я осмотрел тебя, но, черт, ты напугала меня.

Он так убедителен. Может, мне все это приснилось. Возможно, мое подсознание придумало, что Трент бил и душил меня до полусмерти, чтобы скрыть в памяти правду о случившемся.

— Так ты не делал этого? — спрашиваю я.

— Ты думаешь, я мог сделать это с тобой? Детка, я люблю тебя и никогда не смог бы пойти на такую крайность.

— Миссис Хэкли, вы очнулись, — говорит молодая симпатичная медсестра, входя в дверь. Ее глаза округляются, когда она видит, что я проснулась. — Привет, Трент, — она улыбается ему, и ее щеки розовеют. Девушка быстро отводит взгляд и снова смотрит на меня: — Как вы себя чувствуете?

— Я хочу пить, — говорю я, чувствуя сухость в горле. — Думаю, я в порядке.

Она улыбается мне, но это просто искусственная улыбка. Та, что она показывает всем, потому что должна. Медсестра проверяет мои жизненные показатели и говорит, что пошлет за дежурным врачом.

— Что на самом деле произошло, Трент? — спрашиваю я, когда веселенькая медсестра уходит.

— Иисус, Лили. Мне нужно повторить? Просто слушай, хорошо? Я пришел домой, дверь была выбита, а ты лежала на кухне. Я осмотрел тебя и вызвал скорую помощь. Вот, что произошло, — он скрещивает руки вместе и хрустит костяшками пальцев. — Вот и все. Ничего другого.

Я полностью расслабляюсь и позволяю его словам окутать меня.

— Я устала, Трент. Я закрою глаза на минуту.

— Все, что ты делаешь, это спишь. Если врач одобрит, то я отвезу тебя домой сегодня.

Я смотрю на него, а он снова начинает печатать что-то на своем телефоне.

— Ты позвонил мне на работу, сказать, что произошло?

— Да, детка. Конечно. Дейл сказал, чтобы ты поправлялась.

— Спасибо, — говорю я и закрываю глаза.

Что, черт возьми, случилось? Почему удары, которые я придумала, казались такими реальными? Действительно ли я просто выдумала, что он схватил меня за шею и душил? Безмятежная чернота позволяет мне сбежать, и я хватаюсь за это обеими руками, позволяя темноте поглотить меня.

— Вы с-сказали, ч-что она оч-очнулась?

— Да, Макс, очнулась сегодня утром.

Я открываю глаза и вижу другую медсестру, стоящую у изголовья моей кровати, и Макса, проходящего через дверь. Я смотрю на нее, потом на него и улыбаюсь.

— Т-ты п-проснулась, — говорит он и делает шаг к моей кровати.

— Да, — что-то проходит сквозь мое тело. Я не могу описать это или даже определить, что это, потому что не знаю, что это такое. Это чувствуется как волнение, смешанное с тревогой. — Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я его.

— Я д-должен идти, — отвечает он, когда поворачивается и собирается открыть дверь.

— Нет, пожалуйста, не надо, — мои слова удивляют меня. Я не знаю, почему прошу его остаться, или даже почему он здесь.

Макс останавливается в дальнем углу и наблюдает, как медсестра осматривает меня. Она уходит довольно быстро и говорит, что даст знать врачу, что я снова проснулась.

— Т-ты в-выглядишь лучше, ч-чем несколько д-дней н-назад, — нервно говорит Макс, продолжая стоять в углу, подальше от меня.

— Пожалуйста, не стой там, — я двигаю своей рукой и указываю на стул рядом с кроватью. Он медленно идет к стулу, его движения такие тщательно рассчитанные, что ему требуется минута, чтобы добраться до стула. — Ты сидел со мной, не так ли?

Он смотрит на меня, в его насыщенных карих глазах есть несколько зеленых пятен. Они отличаются от всего, что я когда-либо видела. Они неистовые, они оберегающие.

— Да, — отвечает он с идеальным произношением. — Мне пришлось, — добавляет он.

Пришлось? Что это вообще значит?

— Я не понимаю.

— Од-однажды п-поймешь.

Мое сердце подпрыгивает, а тело покалывает от притока адреналина.

— Я не понимаю, — говорю снова.

Макс улыбается и наклоняется вперед на стуле. Он ставит локти на колени и соединяет руки вместе, опуская на них подбородок.

— К-как ты себя ч-чувствуешь? — его голос — это чистое золото. Я не слышу его заикания, а только глубокий грудной тембр.

— Я не могу объяснить это, Макс, действительно не могу. Почему я чувствую себя так комфортно рядом с тобой? Я должна быть напугана и впасть в апатию только от твоего присутствия. Но… это не так, — я медленно сажусь в кровати. Глаза Макса напряженно наблюдают за мной, пока я поднимаюсь. Внезапно я понимаю, как отвратительно выгляжу после того, как четыре дня пролежала в кровати, не в состоянии помыться или просто расчесать волосы. Я чувствую синяки на своем лице, ведь я была избита тем, кто вломился в наш дом.

— Т-ты н-никогда не д-должна б-бояться меня, — улыбается Макс. Мои плечи расслабляются, и вся скованность и неуверенность, которые я, возможно, чувствовала, распадаются, как пепел, унесенный небольшим ветерком. От его непринужденного поведения я чувствую себя еще комфортнее рядом с ним.

Мгновение спустя дверь открывается, и в палату входят врач и медсестра, которая только что была здесь. Макс встает, чтобы уйти.

— Не уходи, — сдуру говорю я ему. Это чувство полного облегчения необычно и незнакомо для меня. Я не понимаю, почему спокойна. Это не имеет никакого смысла, но мне нравится.

— Я п-пойду и к-куплю к-кофе. Но я в-вернусь, — говорит он и выходит.

— Как вы себя чувствуете, миссис Хэкли? — спрашивает врач, начиная осматривать меня.

— Я в порядке, только чувствую боль.

— Вам повезло, что ваш муж пришел домой вовремя. Рана на затылке была обширной. Пришлось наложить швы, двадцать один шов, если быть точным. Нитки, которые мы использовали, саморассасывающиеся, они должны выпасть через неделю или около того.

Мы продолжаем разговаривать, и он говорит мне, что полиция хочет поговорить со мной, когда я начну чувствовать себя лучше. Я падаю духом при мысли, что придется говорить с полицией. Сначала я думала, что Трент сделал это со мной, но он убедил меня, что это был взлом, и я смутно помню произошедшее. Из-за этого я не хочу разговаривать с полицией и давать им сумбурную информацию.

Врач решает, что я еще недостаточно хорошо себя чувствую, чтобы разговаривать с полицией, и говорит мне, что велит им вернуться завтра. Он разрешает мне поесть и говорит, что если мои реакции и жизненно важные показатели будут в порядке, то завтра я смогу поехать домой.

Через несколько секунд после его ухода возвращается Макс и встает у двери. Я думаю, что он ждет приглашения, чтобы присесть рядом со мной.

— Макс, хочешь присесть?

— Спасибо, — улыбаясь, говорит он и садится рядом со мной. — Ну, к-как ты себя ч-чувствуешь?

Я трогаю затылок там, где волосы были выбриты, и морщусь, когда пальцы пробегают по повязке на швах.

— Тело очень болит, но жить буду. Я — крепкий орешек, — улыбаюсь я. — Мне повезло, что муж вовремя пришел домой.

— П-повезло? И это т-ты н-называешь в-везением? — он указывает на мою голову. — П-повезло, ч-что он н-не у-убил т-тебя, — говорит он сквозь сжатые челюсти.

— Что? Трент не делал этого, кто-то вломился в наш дом и сделал это со мной.

Брови Макса удивленно взлетают вверх, а его верхняя губа слегка подергивается.

— Это то, ч-что он т-тебе с-сказал? — я киваю головой. — И т-ты в-веришь е-ему?

Он мой муж. Почему бы мне не верить ему? Хотя знаю, что-то тут не так. Глубоко внутри себя я сомневаюсь в этой ситуации.

— Х-хорошо, т-ты в-веришь ему, — он пожимает плечами. — Раньше в-все в-верили и м-моей маме.

— Твой маме? — спрашиваю я.

— М-мой отчим из-избивал м-мою маму, д-до тех пор, п-пока не у-убил ее.

Подождите. Это кажется дежавю. Мой разум кружится, и я жду, что Макс скажет больше. Я хочу спросить его, что случилось с его мамой, но с моей стороны это будет жестоко.

— Хм, — я оглядываю комнату, пытаясь сосредоточиться на чем-то другом. Я заметила, что нахожусь в отдельной палате, и тут снова что-то не сходится. — Почему я в отдельной палате? — я осматриваю комнату еще раз, прежде чем с любопытством посмотреть на Макса.

— Т-ты д-действительно не з-знаешь?

— Не знаю что?

— Это н-не в-важно.

Мы снова сидим в тишине. В комнате тихо, но не в моем разуме. Он кричит мне, что некоторые вещи не сходятся. Как будто я пытаюсь выбраться из темного леса, и у меня нет света, чтобы вывести меня оттуда. Я решаю просто отпустить это, потому что со временем ответы придут ко мне.

— Я могу задать тебе вопрос, хотя он может прозвучать грубо?

Макс улыбается, и я вижу, как его высокая фигура расслабляется.

— Н-ничего из того, ч-что ты с-скажешь, н-не м-может з-звучать г-грубо.

Я пытаюсь сформулировать вопрос настолько тактично, как только могу.

— Почему твое заикание иногда более заметное?

Уголок его рта поднимается, и он медленно моргает, когда заносит обе руки вверх и кладет их за голову:

— Ч-чем к-комфортнее я ч-чувствую с-себя рядом с к-кем-то, т-тем м-меньше з-з-заикаюсь.

Это, конечно же, приводит меня к следующему вопросу:

— Я заставляю тебя нервничать?

Он посмеивается над вопросом.

— Р-рядом с т-тобой я н-нервничаю б-больше в-всего.

— Хммм, — отвечаю я и небрежно провожу рукой по своим волосам. Как только мои пальцы касаются повязки над швами, я морщусь от боли.

— Ты в порядке? — спрашивает он и вскакивает в беспокойстве, наклоняясь ко мне.

Я опускаю руку и смотрю на Макса. Его забота смущает меня.

— Я в порядке, — смотрю, как он садится на место. — Почему я заставляю тебя нервничать?

—Т-ты н-напоминаешь м-мне о моей м-матери, — я чувствую, как морщу нос на его ответ, он, должно быть, это замечает и поспешно добавляет, — я имею ввиду, к-какой она б-была рядом с ним, — говорит он, подчеркивая «с ним». Он теряется на мгновение, возможно, разговор о его маме и о том, что она пережила, до сих пор ранит его. Я могу только представить, через что прошла эта избитая женщина, не говоря уже о сыне, который все это видел. — Я д-должен идти, — говорит Макс, резко поднимаясь и направляясь к двери.

— Я сделала что-то не так? — спрашиваю я, потрясенная и обеспокоенная тем, что заставила его сбежать.

Он останавливается перед тем, как положить руку на ручку двери. Оборачивается, чтобы посмотреть на меня, и говорит тихим и успокаивающим тоном:

— Нет, Лили. Ты никогда не сделаешь ничего плохого, — его слова совершенны. Макс уходит, не дождавшись моего ответа.

Что происходит? Почему мне кажется, что он ушел и никогда не вернется? Почему мысль о его отсутствии скручивает мой желудок в узел от беспокойства?

До того, как я могу что-то понять, дверь открывается, и крупная дама с подносом еды заходит внутрь.

— Это тебе, дорогая, — говорит она и ставит поднос на стол рядом со мной, даже не взглянув на меня.

— Спасибо, — отвечаю я, задаваясь вопросом, кто заказал это для меня.

Она тихо уходит, а я беру тарелку со стола и начинаю есть пресную больничную еду. Пока я ем, дверь снова открывается, и внутрь заходит Трент.

— Ты не спишь. Хорошо. Разговаривал с дежурным врачом, и я клянусь, этот парень — идиот. Я не имею понятия, где он учился, — он закатывает глаза и садится в кресло, в котором сидел Макс. — В любом случае, не ешь слишком много. Ты же не хочешь быть похожей на жирную свинью, — он многозначительно смотрит на тарелку с моей недоеденной едой, а затем достает из кармана свой телефон.

Я медленно кладу вилку в тарелку с едой.

— Что сказал доктор?

— Он сказал, что если ты поешь и удержишь все это в себе, то завтра я смогу забрать тебя домой.

— Ну, это хорошо.

Трент набирает чей-то номер и держит палец вверх, чтобы я подождала, пока он поговорит с кем-то по телефону.

— Привет, это я, — он слушает несколько секунд. — Да, я не могу. Может, на выходных, — он снова слушает, — хорошо, пока.

— Кто это был? — спрашиваю я.

— Кое-кто с работы хочет, чтобы я помог им переехать. Ничего особенного, я сказал, что не могу.

— Кто «они»?

— Ты не знаешь их, так что не беспокойся об этом. В любом случае, завтра ты возвращаешься домой, только не психуй из-за крови на кухне.

— Ты не смыл ее?

— Я не сраный уборщик, Лили. Эти руки бесценны. Однажды я стану хирургом. Кстати, ты все еще должна сделать мою домашнюю работу. Хочешь, чтобы я принес ее, и ты сделала ее здесь сегодня вечером? — спрашивает он меня самым серьезным тоном.

— Я не могу делать твою работу за тебя. Ты должен сделать ее сам, ты же учишься.

Трент скрипит зубами и встает со стула.

— Я должен идти, детка. Вернусь завтра, чтобы забрать тебя.

— Подожди, — я зову его, когда он исчезает за дверью. — Куда ты идешь? — спрашиваю пустоту, потому что он уже ушел.

Я сижу в своей холодной изолированной палате и чувствую себя еще более одинокой, чем прежде.

Но больше всего меня удивляет, что Макс был здесь. Множество мыслей вертится в моей голове. Но самый большой вопрос, и, кажется, я не могу найти на него ответа, это… почему?