Урожай собрать не просто

Глава 2 Проблемы наследства и наследников

– Осечка, миленький, открой, ну пожалуйста, – страдала я под дверью, напрасно растрачивая короткий запас уменьшительно-ласкательных слов, отпущенных на всю мою бестолковую жизнь.

За дверью щелкнула задвижка, и, как только створка немного приоткрылась, я тут же схватилась за нее руками в бледных сине-фиолетовых разводах и ворвалась в комнату не хуже разъяренного тролля. Но Оськи не было – из двери на меня хмуро и осуждающе смотрел Ерем.

– А где Оська?

Как и ожидалось, ребенок оставил этот вопрос без ответа.

Ладно, не важно. Я кинулась к тумбочке около кровати брата, осмотрела ее, но не нашла того, что нужно. Затем проверила все полки в гардеробной. Знаю, потом мне будет стыдно за этот несанкционированный обыск. Но ситуация критическая: через несколько часов мы должны будем отправиться на сезонный городской бал, а я вся в разводах, как аквариумная рыбка. Служанка приготовила мне ванну и по доброте душевной плеснула туда пены из бутылки, которую я, растяпа, так и оставила на полке после шутки над младшим братом. К счастью, заметить знакомый запах, идущий от воды, я все же успела раньше, чем погрузилась в ванну с головой, но легкий голубоватый оттенок кожи все равно приобрела. Первое правило хорошего вкуса: никогда, повторяю, никогда бальное платье не должно быть одного цвета с вашей кожей. Особенно если платье голубое. Оставалось только радоваться, что волосам удалось избежать столь радикальной окраски.

Кто-то подергал меня рукой за подол. Я обернулась и тут же едва не прослезилась: Ерем протягивал вожделенный кусок мыла.

– Теперь точно знаю, кто мой любимый брат. – Я схватила мыло и потрепала спасителя по волосам.

Мальчик хмуро и осуждающе покачал головой, как бы говоря, что я безнадежна. Не появился еще в этом доме человек, который не был бы молчаливо и оттого особенно безоговорочно осужден Еремом.

Хорошенькое начало вечера. Если так пойдет и дальше, сегодня я произведу неизгладимое впечатление на местную публику. Они и без того уже более чем подготовлены какими-то невнятными слухами, но мое явление собственной персоной затмит любые сплетни. Я ожесточенно терла руки, плечи, спину и зону декольте – короче говоря, все те участки тела, которые не будут скрыты под платьем. Имей греладская мода чуть больше здравого смысла и сострадания к своим жертвам, мой выходной наряд был бы гораздо менее открытым. Оставалась только одна причина для радости – платье, сшитое королевской портнихой для королевского бала, должно было сразить всех местных кумушек наповал.

Я закрепила последний крючок на корсаже, но, для того чтобы взглянуть на себя в зеркало, не осталось ни секунды: мы и так опаздывали почти на час, и через некоторое время появляться в зале станет уже просто неприлично. Служанка накинула на меня плащ, и я, как гигантский еж, затопотала вниз, на ходу застегивая пуговицы.

Внизу ждали Лас и Ивар. На мое счастье, первый обладал природным смирением, а второй пытался его в себе воспитывать, поэтому обошлось без ворчания и взаимных упреков. В кресле у камина спал обессиленный Ефим: он растекся по обивке с таким видом, словно из него вынули все кости и мышцы. Может, все же зря я переживала по поводу его работы у фермера? Крестьянский труд, да еще с непривычки, не оставляет ни малейшего желания вечером волочиться за юбками, будь эти юбки хоть в десяти шагах от тебя. У бедняги даже не хватило сил на то, чтобы отправиться с нами, хотя в обычном своем состоянии он не упустил бы такого случая.

К крыльцу подали экипаж, и я с замиранием сердца осмотрела дверцу: буквы оказались закрашены черной краской немного неровно, но на сегодняшний вечер хватит – в сумерках, да при плохой погоде, никто ничего не заметит, а потом можно будет отправиться в город и заново покрыть дверцу лаком по всем правилам.

В холле здания общественных собраний, предчувствуя неминуемый триумф, я скинула плащ и предстала во всем блеске бального великолепия. Видимо, великолепие было и впрямь ослепительным, поскольку все взоры моментально обратились на меня. Даже оба моих брата, вовсе не склонные восторгаться красотой сестры, обменялись странными взглядами.

Чем отличаются городские балы от королевских, так это тем, что на них приходят главным образом для того, чтобы потанцевать, поесть, поиграть в карты и посплетничать, а не для того, чтобы соревноваться в подхалимстве, остроте языка и вычурности туалета. Судя по тому шепоту, который сопровождал мое появление в бальной зале, танцевать мне придется много.

Я выпрямила спину, гордо подняла голову и приготовилась наслаждаться сегодняшним вечером.

– Николетта, ты что, с ума сошла?! – Цепкие тонкие руки схватили меня чуть повыше локтя и, испортив миг триумфа, утащили за ближайшую колонну. Я оказалась лицом к лицу с испуганной Алисией. – О чем ты только думала? Откуда это платье?

– От королевской портнихи. – Я удивленно оглядела себя, затем подругу, которая казалась не в пример более одетой, и хлопнула себя по лбу: – О боги!

Дело в том, что столичная мода приходила в Кладезь с запозданием на два-три года, причем в таком урезанном виде, что я сказала бы, что она не приходила, а доползала на последнем издыхании. И зачастую издыхала-таки на пороге какой-нибудь престарелой блюстительницы нравов. Потому что не было в Кладезе силы более страшной и неумолимой, чем общественное мнение.

За колонну заглянули обеспокоенные Ивар и Лас. Я махнула им рукой, чтобы шли пока без меня.

– Представляешь, разговоры о том, в каком виде ты появилась, начались в зале за пять минут до твоего появления! – Алисия обошла меня вокруг и, несмотря на явную тщетность своих усилий, попыталась подтянуть повыше лиф моего платья.

– Это успех, – кисло сказала я.

– Подожди, я сейчас что-нибудь придумаю и вернусь. – Подруга наконец сдалась, но, едва она отступила на шаг, в просвете между колонной и стеной появилась прямая фигура леди Рады.

– Настоящая леди всегда одета в соответствии со временем и местом. – Закаленная аристократка сразу припечатала меня к колонне не только словом, но и своей напористой фигурой, – никогда не забывайте об этом!

Я машинально сделала реверанс. Широта души этой дамы и готовность высказывать свое мнение в самый неподходящий момент были поистине неоценимы.

Леди Рада решительным жестом сняла с себя тяжелую бордовую шаль и накинула мне на плечи:

– Идите за мной.

Я бросила на Алисию взгляд, умоляющий о помощи, и поплелась вслед за своей властной покровительницей. Многообещающий вечер постепенно превращался в кошмарный сон. От шали пахло каким-то лавандовым средством против моли, к тому же ее бордовый цвет стал жутким дополнением к нежно-голубому платью. Леди Рада уселась в самом дальнем конце зала и усадила меня рядом – казалось невозможным найти место, более далекое от цивилизации, в этом помещении.

– Голубушка, завяжите шаль потуже… не перестарайтесь, она дорогая, сабакская. Не сутультесь. И не надо так пристально смотреть на танцующих – может сложиться впечатление, что вы страдаете из-за отсутствия кавалера.

Родная маменька за всю жизнь не занималась моим воспитанием столько, сколько леди Рада за последние полчаса. Она даже не поленилась встать и собственноручно перевязать на мне злосчастную шаль, причем сделала это дама с таким усердием, что я оказалась на волосок от того, чтобы стать жертвой удушения. Впрочем, благодетельница была довольна и со свойственным ей тактом заявила, что теперь я стала похожа на благородную даму.

Оставалось только зевать и перебирать варианты побега: даже если у кого-то и могло теперь проснуться желание со мной потанцевать, то, думаю, его напрочь отбил бы чопорный вид моей экзекуторши. Алисия тоже трусила подойти, а больше спасти меня было некому. На братьев надеяться не стоило: Ивар уже наверняка донимал церковника, а Лас невозмутимо подпирал какую-нибудь стену.

Проводить целый вечер в качестве декоративного украшения моей соседки как-то не хотелось. Предстояло выкручиваться самой:

– Леди Рада, могу я осведомиться, какая причина сегодня лишила нас общества вашего сына?

Вопрос был задан в надлежащей форме, и моя собеседница осталась довольна:

– Лорд Гордий изволил чихнуть перед самым нашим выходом, и моя материнская интуиция подсказала, что лучше ему остаться дома. Но не волнуйтесь, вам еще представится шанс с ним встретиться.

– Позвольте поинтересоваться, сколько лет вашему сыну? Надеюсь, это не слишком бестактно? – Вопрос мог быть истолкован превратно, но удержаться оказалось невозможно.

– В этом году ему сравняется тридцать. Прощаю ваше любопытство, голубушка, – леди Рада с треском раскрыла веер, – и разрешаю немного помечтать. Только такая мать, как я, глядя на хрупкое здоровье своего ребенка, может смириться с тем, что крепкое сложение невестки гораздо важнее титулов и приданого.

– Вы рассуждаете как конезаводчик, – не удержалась я.

– Милая моя, разве вы никогда не слышали выражения «дворянская порода»?

Нет-нет, отсюда точно пора было спасаться бегством.

– Принести вам пунша? – Я решительно встала.

– Вы что, там же алкоголь!

– Может, пирожное?

– Милочка, половина людей в моем возрасте умирают из-за несоблюдения диеты. Вот и доктор подтвердит.

К нам с легким поклоном приблизился сэр Мэверин, правда, уже не в своем черном врачебном сюртуке, а в светском камзоле, что только прибавило ему обаяния.

– Какой прекрасный вечер, не правда ли?

Пока леди Рада отвечала, что количество приглашенных могло бы быть и поменьше, а перерывы между танцами и побольше, я за ее спиной одними губами произнесла:

– Спасите, – и молитвенно сложила руки.

– Леди Николетта, с вами хотел поговорить отец Оврамий. – Доктор прекрасно меня понял и пришел на выручку.

– Тогда я вынуждена буду покинуть вас на несколько минут.

Обрадованная появившейся возможностью улизнуть, я на такой скорости полетела от леди Рады, что даже не заметила, как зацепилась ее шалью за пуговицу на сюртуке какого-то господина. По совету и не без деятельного участия владетельницы шаль была завязана так крепко, что морским узлам с ней не тягаться – поэтому меня развернуло, и я больно уткнулась носом в грудь несчастного человека.

Было непростительной беспечностью с моей стороны забыть, что все без исключения вязаные шали еще на спицах мастериц-вязальщиц снабжаются способностью цепляться за любой предмет. И если вы счастливая обладательница сего нитяного изделия, а в вашем доме есть тонкие дверные ручки, торчащие гвозди и острые косяки, то будьте уверены – они ваши. Как оказалось, это незыблемое правило распространялось также на пуговицы мужских сюртуков.

М-да, неприятно получилось! Кажется, привлечь большего внимания к собственной персоне сегодня уже было невозможно. Я потерла пальцами нос и подняла глаза на свою жертву. Жертва глядела в ответ отнюдь не жертвенным взглядом: мужчина с резкими чертами лица и неприятным прищуром уставился на меня так, словно хотел раздавить на месте. Что-то подсказывало, что милым кокетством и сетованием на зловредные свойства всех шалей здесь не отделаешься – придется извиняться всерьез.

– Не тратьте времени на извинения, – сухо заявил господин. – Я понимаю, почему вы так спешили. Но чем быстрее вы меня освободите, тем лучше будет для нас обоих.

Мне определенно импонировала его деловитость, особенно в свете того, что леди Рада, увидев происшедшее, уже поднималась со стула, а предупредительный доктор, судя по всему, пытался ее успокоить.

Шаль, как назло, вцепилась в пуговицу намертво, и все мои попытки освободиться так и не привели к успеху. Хмурый господин, казалось, уже готов был поскорее снять сюртук и оставить его мне на растерзание, только бы не стоять рядом в такой нелепой позе.

– Извините, – я все же начала извиняться, – можно было бы оторвать эту коварную кисточку, но шаль не моя.

– Я уже понял чья, – с еще меньшим энтузиазмом проговорила моя жертва, за секунду до того как рядом с нами появилась леди Рада.

– Милочка, да не дергайте же так – только затянете. И не прижимайтесь к господину Клаусу – это неприлично, – я бы и рада была не прижиматься, но выбора не оставалось. – Отойдите-отойдите. Ах, моя сабакская шаль! Не всякая женщина может носить ее с должным достоинством! Если бы я только знала! Доктор, попробуйте вы, у вас должны быть ловкие пальцы.

Сэр Мэверин занялся узлом, а господин Клаус при его появлении поднял глаза к потолку и только что патетически не приложил ко лбу руку – вся эта возня явно оказалась большим испытанием для его терпения. Леди Рада, оставшись не у дел, решила сгладить происшедшее:

– Не делайте такого лица, Клаус, девочка зацепилась не специально. А вы могли бы быть осторожнее в выборе одежды. – Скулы хмурого господина резко обозначились, но пожилая дама этого не заметила. – Раз уж такое дело, то позвольте представить вам леди Николетту, дочь сэра Эдварда. Голубушка, господин Клаус – владелец новой фабрики, которая находится рядом с городом.

Только после этого хмурый господин ожил, его глаза, как два черных угля, заново пробежались по моей персоне с каким-то деловым интересом:

– Позвольте спросить, а ваша матушка сейчас здесь?

– Нет, она отправилась ко двору, – честно ответила я, не подозревая, чем вызван подобный вопрос.

– И конечно же скоро вернется?

– Думаю, что не раньше, чем через несколько месяцев, – маменька, конечно, обещала приехать через месяц, но я знала ее уже двадцать лет.

Лицо фабриканта помрачнело:

– На кого тогда она оставила свои дела? Мне хотелось бы обсудить с ней детали договора.

Я почти начала говорить, что на меня, но вовремя опомнилась – тут мне никто не поверит, а если поверят, то непременно осудят:

– На моего брата Ласа…

– Готово! – В этот момент доктор закончил сложную операцию по отделению меня от хмурого господина и тем самым помешал спросить, что это за подозрительный договор, о котором я ничего не знаю.

Фабрикант тут же отодвинулся с некоторой неприязнью, я с теми же эмоциями стала развязывать на себе шаль. Нет, хватит-хватит-хватит! Что за затмение на меня нашло, если я покорно сносила чужие нападки и заботилась о добром мнении посторонних людей?

– Леди Рада, премного благодарна за вашу шаль. Но боюсь, что на мне она не может чувствовать себя в безопасности. – С этими словами я вернула вещь хозяйке и обратилась к господину Клаусу. – Еще раз приношу свои извинения за случившееся.

Повернувшись к ним спиной, я снова почувствовала себя центром притяжения всех взглядов. Ну и пусть, главное, чтобы у меня на спине не осталось синих разводов. А в остальном ради восстановления душевного равновесия можно было снести еще и не такое.

Легко внушаемого и доверчивого Ласа я нашла за карточным столом в компании какой-то пожилой леди, ее сонного супруга и отца Алисии, сэра Гвидона. Последний – завзятый циник и обжора – был не самой лучшей компанией для моего неоперившегося брата.

– Никогда еще не видел такого бесполезного молодого человека, – сыто, а оттого вполне миролюбиво разглагольствовал сэр Гвидон. – В его-то годы не уметь играть в карты! Что за поросль пошла, просто диву даюсь! Николетта, только посмотри на это!

Чудак спешил приобрести во мне еще одного слушателя.

– Непростительная неумелость, – вставила пожилая леди.

Лас взирал на них с самым добродушным видом и, казалось, был совсем не против того, чтобы старики развлеклись, проходясь на его счет.

– Это все наша сельская местность: к двадцати годам молодые люди отращивают спасательный круг на талии, после женитьбы он превращается в спасательный жилет или вовсе надувную лодку. – Отец Алисии погладил свой собственный внушительный живот. – Нет, нам определенно нужна война, хотя бы раз в поколение.

– Вы бы говорили по-другому, будь у вас сын, – заметила я и сделала Ласу недвусмысленный знак, что нам пора уходить из этой компании.

– Но, слава богам, у меня две дочери, и поэтому я могу говорить правду.

– Как-то вы очень резко перескакиваете от умения играть в карты к войне, – в следующий раз возьму с собой Ерема: пусть наш гениальный малыш отыграет у этого философа половину годового дохода.

– Просто это всего лишь одно из многих ценных умений, которые приобретает солдат. Мальчики, воспитанные в мирное время, редко становятся мужчинами. Оглянитесь вокруг: им не о чем заботиться, главная их задача – как-то занять свободный вечер. Да что там, оглянитесь, посмотрите на меня – вот вам живой пример! – Сэр Гвидон явно не только удовлетворил свой аппетит, но и утолил жажду не одним стаканом пунша. – И за этих молокососов мне приходится выдавать своих дочерей!

Нет, я определенно не смогу сейчас выдернуть Ласа из этих сетей – карточная партия кончится в лучшем случае через полчаса, а до этого времени можно даже не пытаться. Поулыбавшись пламенным, но не имеющим ни малейшего смысла речам нашего соседа, я поспешила отойти от стола, пока отец Алисии не втянул меня в свои разговоры. Вопросы к брату подождут до вечера.

Наливая себе бокал пунша, я оказалась в непосредственной близости от все того же злосчастного фабриканта и незнакомой мне дамы, в связи с чем стала невольной слушательницей их разговора.

– Ну что, братец, хоть кто-то, да умудрился поймать тебя в свои сети, – сказала женщина, не подозревая, что носительница этих «сетей» стоит совсем рядом. – Теперь понимаю, что имеет в виду моя горничная, рассказывая, как «зацепила того столяра». Я бы не отказалась познакомиться с этой рыбачкой, но право же, ее платье не заслуживает того, чтобы его так стыдились.

Дама и впрямь была одета в наряд, по покрою очень походивший на мой, но при этом несла себя с достоинством.

– Не трать время, ничего интересного ты в ней не найдешь. – Господин Клаус остался равнодушен ко всем ее уколам. – Обычная провинциалка, не обремененная интеллектом.

– Возможно, – легко согласилась дама, которая, судя по всему, приходилась ему сестрой, – но надо отдать ей должное, нелепые ситуации она создает мастерски.

Какие черствые неприветливые люди эти промышленники! Подслушивать разговор дальше было неприятно, и я решила удалиться, не преминув между делом звонко опустить половник в чашу для пунша, так что злоязычные сплетники просто обязаны были обернуться и раскаяться в своих словах.

После этого маленького происшествия я выловила Алисию между двумя танцами и четырьмя кавалерами и под осуждающие мужские взгляды полностью завладела ее вниманием:

– Расскажи мне про сестру фабриканта.

– Про какую?

– А их несколько? Про ту, которая сегодня соревнуется со мной в эпатаже – не люблю конкуренции.

– О, это леди Филиппа. Два раза была замужем: первый муж умер, со вторым она развелась сама. Сейчас хозяйничает в доме брата. И можешь даже не пытаться соревноваться с ней в эпатаже – победить не удастся. А что, она уже сказала нечто шокирующее по твоему поводу?

– Да нет, по сравнению со словами брата ее высказывание можно расценивать как комплимент. А другая сестра?

– Во-он та маленькая кокетка. Даже твой Ефим однажды при мне назвал ее пустоголовой – а это что-то да значит. – Алисия указала мне на тоненькую девушку лет шестнадцати, разряженную в пух и прах.

Ну что ж, мы тоже можем быть злоязычными, но у меня, по крайней мере, обычно имеются для этого оправдания.

– А появились ли за время моего отсутствия еще какие-то новые лица?

Алисия задумчиво оглядела зал:

– Разве что новый доктор. Как ты его находишь? – Она указала на сэра Мэверина, который танцам предпочел сладкий сон на стуле рядом с моей троюродной теткой.

– Ну мне его манеры показались слишком изящными для доктора, хоть и шутит он на грани приличия.

– Так вы знакомы? Сложно поверить, что сын старшего лорда сам решил стать врачом, не правда ли? Но, похоже, у него не было выбора. Я слышала, что сэр Мэверин – самый младший из сыновей в очень большой семье, так что может добывать средства к существованию только собственным трудом.

– И, к несчастью, ленится прилагать к этому усилия.

– С чего ты взяла?

– Судя по разговору, он далеко не глуп и мог бы добиться большего, чем практика в таком захолустном местечке, как наше, но вместо этого предпочитает похрапывать подле моей тетушки. Ей семьдесят пять, ему не больше двадцати семи, а свой досуг они проводят одинаково, и это крайне прискорбно.

Алисия коварно улыбнулась:

– Кажется, ты заботишься о нем больше, чем о ком-либо еще из наших знакомых молодых людей.

– И не думай, – необходимо было немедленно опровергнуть все скрытые намеки подруги. – Я всю жизнь с кем-нибудь нянчусь: с братьями, с матушкой, а порой и с собственным отцом. Если мне придется нянчить еще и мужа – я этого не переживу.

– Пусть так, но пойдем, по крайней мере, заставим его танцевать, пока он не свалился со стула на колени к твоей тетке – то-то будет переполоху.

От нечего делать я согласилась совершить акт милосердия.

Подойдя к доктору, Алисия легонько постучала его по плечу, и, когда разбуженный раскрыл слегка затуманенные глаза, мы с ней хором пожелали ему доброго утра.

– Сэр Мэверин, почему вы не танцуете? – бойко спросила моя подруга. – Вы с Николеттой сегодня два самых достойных сожаления существа в зале – ни разу не видела вас на паркете.

Я бросила сердитый взгляд на болтушку, которая, судя по всему, таким бесхитростным способом старалась найти для меня кавалера. Но доктора было не так-то легко пронять:

– Потому что мне лень: столько телодвижений, и все они не приведут к хоть сколько-нибудь стоящему результату. – Он потянулся. – К тому же я слушал весьма занимательную историю о молодости этой пожилой дамы, но, поскольку она постоянно путалась с датами, деталями и действующими лицами, в очередной перерыв между ее воспоминаниями мы вместе заснули. Нет ничего более целебного, чем краткий сон под хорошую музыку.

Теперь я бросила на подругу уже многозначительный взгляд. И этого человека она рассматривала как чьего-либо потенциального мужа? Но та даже не думала сдаваться:

– Как же в таком случае вы намереваетесь искать себе спутницу жизни?

О боги! Как будто танцы в этих поисках обязательный элемент. Алисия, ты рискуешь превратиться в пустую кокетку!

– Я вовсе не собираюсь ее искать, – как бы по секрету шепнул нам доктор, но по искрам в его глазах я поняла, что в данном случае он все же больше шутит, чем говорит всерьез. – Брак – это так утомительно. Одно исполнение супружеского долга чего стоит: сначала ты раздеваешься, потом одеваешься…

Алисия начала неудержимо краснеть, и, воспользовавшись паузой, я извинилась, подхватила ее под локоток и утащила на другой конец зала, где нас уже поджидали более галантные поклонники.

Через некоторое время, находясь в гуще толпы, я по неосторожности снова встретилась глазами с леди Радой. Та со своего почетного места стала делать мне такие явные сигналы подойти, что проигнорировать их показалось бы первостатейной грубостью. Ну что ж, на этот раз я приготовилась отбиваться от всех ее атак.

Пожилая дама была не одна: рядом с ней примостилась хрупкая деликатная девушка – старшая дочка нашего мэра. Неужели очередная жертва? Тогда, как ни жаль мне это легковесное создание, я безумно счастлива, что поучения леди Рады наконец-то нашли адресата.

Но мое видение ситуации было ошибочным. Мучительницей в этой паре оказалась отнюдь не моя незваная покровительница, а скорее ее хрупкая соседка.

– Леди Рада, принести вам пунша? А может быть, скамеечку для ног? Давайте я прикрою окно, а то сквозняки так коварны. Вы снимаете шаль, позвольте мне ее подержать. Вам, должно быть, жарко. – Девушка махала на пожилую даму своим веером с такими усилиями, каких никак нельзя было ожидать от человека столь деликатной конституции. – Может, смочить вам виски холодной водой?

– Не нужно, Сабэль, не нужно. – Леди Рада начала отбиваться от веера девушки. – Обо мне прекрасно позаботится леди Николетта. Идите лучше к своему отцу, он уже полчаса зачем-то одобрительно кивает вам с того конца зала.

Такого прямого повеления девушка не могла ослушаться и, бросив на меня ревнивый взгляд, удалилась.

– Вот лиса! Так и ластится! Все хочет подобраться поближе к моему дорогому мальчику! А сама-то тоща!

Я бы не сказала, что Сабэль тощая: просто вид у нее был настолько хрупкий и кроткий, что каждому невольно хотелось ее защитить и найти в комнате место потеплее, чем коварная девушка постоянно пользовалась.

– Но мы не дадим его в обиду, правда, душечка? – все не могла успокоиться леди Рада. – Только надеюсь, вы не собираетесь махать на меня своим веером и тереть мне виски мокрым платком. По совести говоря, вам давно пора заменить эти аксессуары – такие, как у вас, здесь не в моде… кх-м… как и ваше платье, впрочем.

Так, я, кажется, начинала потихоньку понимать, отчего эта пожилая дама воспылала ко мне симпатией. Бьюсь об заклад, не пройдет и месяца, она сделает мне предложение руки и сердца (от имени своего сына конечно же). Но боюсь, к тому моменту я буду, равно как и сейчас, даже не в курсе того, как выглядит потенциальный жених.

Мои губы растянулись в абсолютно безумной улыбке, что вызвало к жизни шедевральную речь леди Рады по поводу часто улыбающихся девиц и случающихся с ними из-за этого неприятностей, которую, впрочем, я здесь приводить не буду. Поберегу ваши и свои нервы.

Есть немало признаков, по которым можно определить, что городской бал подходит к концу. Во-первых, предводитель общественного собрания (да-да, тот самый, который самоизбрал себя мэром Кладезя) через каждые десять минут начинает толкать проникновенные речи о славе нашего города и добродетелях его жителей. Причем чем дальше, тем ярче слава и добродетельнее жители. Так что будьте уверены: первое же предложение поставить кому-нибудь памятник на главной площади – явный сигнал того, что пора уходить. Если памятник собираются поставить вам – это не просто сигнал, это пожарная тревога, оповещающая о том, что вы непростительно задержались. Во-вторых, обратите внимание на музыкантов: с приближением вышеуказанного времени они начинают играть все медленнее, пока не скатываются на колыбельную, под которую дружно засыпают все ваши тетушки и двоюродные бабушки. Танцы прекращаются сами собой, и в середине зала порой можно увидеть только две-три очень настойчивые пары, один из партнеров в которых страстно хочет замуж (или жениться, но это реже), а другой недостаточно решителен, чтобы прекратить сие безобразие. Ну и в-третьих, если отец Алисии, сэр Гвидон, грузно выходя из-за стола и складывая руки поверх живота как на полку, разочарованно заявляет, что угощение было ни к лешему – это еще один из верных признаков того, что бал подходит к концу.

Хочу сказать, что задерживаться на балу дольше всех у нас считалось неприличным, а в моем случае это было просто опасно. Поэтому, увидев, как один из скрипачей уронил смычок прямо в жерло тубы соседа, я поняла, что пора уходить, пока со мной не случилось очередного казуса, и отправилась собирать братьев по залу.

Лас по моему личному недосмотру присоединился к толпе обожателей Алисии и рассеянно держал в руках ее веер, хотя другие много отдали бы за такую честь. Брата же оторвать от этого занятия было несложно, потому что и тут он оказался несерьезен, как бывал несерьезным во всем – к моей подруге его скорее всего прибило густой волной прочих ухажеров. С гораздо большими трудами пришлось вытаскивать Ивара: тот под непрестанное кивание знакомой старушки пересказывал какую-то проповедь, причем, похоже, в лицах и с такими эмоциями, что бедная девушка (при ближайшем рассмотрении – младшая сестра печально известного нам господина Клауса), ставшая его слушательницей, все никак не могла найти благовидного предлога, чтобы ускользнуть.

– Извините, что вмешиваюсь в вашу беседу, но мне надо переговорить с братом. – Я схватила оратора за локоть и потащила к выходу.

– …и сказал он: мудрость моя с тобой, но не ищи во мне силы… Николетта, мне же совсем немного дорассказать осталось, – вещал Ивар, уже пятясь за мной. Потом он отчаялся и произнес повышенным тоном последнюю строчку, – ибо вся сила в Тебе!

Но его молоденькую слушательницу уже как ветром сдуло с места, хотя старушка все так же продолжала сидеть и кивать.

На улице даже сквозь ночной мрак были видны сгустившиеся тучи, а к тому моменту, когда слуга подал наш экипаж, зарядил дождь. Многие сказали бы, что дело пустяковое, если есть своя карета. Но как раз в карете-то и крылась вся проблема…

Видимо, дождь был крайне очистительным, поскольку под его воздействием стала вылезать столь тщательно скрывавшаяся правда. В момент, когда на дверце проступили буквы «легкий путь на небо», у Ивара задергался левый глаз, а Лас стал беспокойно оглядываться. Я же поспешила запихнуть обоих в экипаж, не дожидаясь удовольствия лицезреть «Тимофея и сыновей» с их бюро ритуальных услуг.

Наконец мы остались одни. И сейчас меня гораздо больше, чем наш экипаж и очередные проделки Оськи, беспокоила деловая жилка моей матушки.

– Лас, что за договор заключила мама с этим фабрикантом?

Надеюсь, это не что-то кабальное, благодаря чему все ее потомки до седьмого колена будут работать у господина Клауса на фабрике. Я мысленно скрестила пальцы на удачу.

– Хм, не уверен. – Старший сын и наследник всего состояния наших родителей беспечно пожал плечами. – Что-то о выращивании какой-то травы. Матушка рассказывала, но мне было не очень интересно. Ты видела? В городе до сих пор цветут астры, а наши уже облетели. Может, сорт не тот?

Если бы не теснота кареты, я едва ли смогла бы подавить в себе желание дать ему подзатыльник. Не интересно!

О боги, сколько раз я уже сокрушалась – еще один раз вы выдержите. Ну почему, почему первым на свет появился именно Лас, а не Оська или Ерем к примеру? Да и Ефим справлялся бы с ролью старшего сына гораздо лучше! Было даже как-то мелочно со стороны родителей переживать по поводу разного рода завихрений в головах остальных детей, когда настоящую проблему представлял именно их обожаемый тихий и смирный наследник.

Большинство людей уверено, что деятельные энергичные характеры – это прекрасно. К сожалению, я не вхожу в это большинство, потому что буквально с первых минут жизни познакомилась с двумя такими деятельными натурами – моими родителями. Так что с авторитетом специалиста с двадцатилетним стажем могу заявить: энергичность энергичности рознь. Для начала возьмем моего отца: оказавшись перед какой-либо задачей, он прикладывал все усилия, чтобы решить проблему, добивался невероятных успехов, но потом довольно долго мог почивать на лаврах, не видя необходимости в том, чтобы рваться куда-то еще и ставить для себя другие цели. Моя матушка, наоборот – хваталась за все новые идеи, ввязывалась в сомнительные авантюры, но быстро к ним остывала, переключаясь на что-то другое. Вместе они замечательная пара, именно их счастливая встреча в юности принесла нашей семье титул младших лордов, а отцу должность управляющего королевским дворцом. Но вот по отдельности… это просто какая-то беда!

Поэтому на следующее утро первым делом (после завтрака, конечно) я пошла в кабинет отца с целью найти злосчастный договор, который даже приснился мне несколько раз за ночь в разных вариантах. Помню только, что в последнем сновидении господин Клаус на фоне алых языков пламени потрясал роковой бумажкой у меня перед носом и заходился в инфернальном хохоте. Только очень восторженный оптимист может сказать, что это хороший знак. Я предпочитала партию суровых реалистов, поэтому бойко застучала ящиками массивного письменного стола. Кажется, в последнее время кабинет использовался для чего угодно, только не для работы, поскольку в первую очередь мною были обнаружены две мышеловки, недовязанный носок, засохший кусок пирога и дамский башмачок со сломанным каблуком. Когда я дошла до шмеля, приколотого булавкой к какой-то картонке, в кабинет просунул вихрастую голову Оська:

– Николетта…

– Кыш отсюда! Я с тобой не разговариваю!

Надеюсь, что общественное порицание (старших братьев и сестры, которые вынуждены были наслаждаться позором в облезшей карете) когда-нибудь возымеет на него действие. Хотя для усиления воспитательного эффекта я еще добавила лишение сладостей на неделю с возможностью продления срока наказания.

– Значит, и читать письмо от маменьки не будешь? – Паршивец скрылся за створкой двери.

Я обогнула стол и в три прыжка достигла порога. К счастью, Оська помнил о вероятности того, что не встретится со сладким еще неделю, поэтому и не думал убегать, а смирно ждал в коридоре. Я умилилась. Интересно, если ему теперь после каждого хорошего поступка давать сахарок, это поспособствует дальнейшему воспитанию? Или все же участь комнатной собачки его возмутит?

– Вот. – Он протянул мне конверт.

Я выхватила послание:

– Все равно не разговариваю, и не подлизывайся. Иди проси сначала прощения у братьев.

– Лас уже простил, а Ивар сказал: «Боги простят».

Нет, что-то явно шло не так в образовании нашего будущего церковника.

– Читай ему его любимые проповеди, пока не простит, а до этого на глаза мне не показывайся.

– Так-то ты со мной не разговариваешь… – проворчал Оська.

Я промолчала в ответ, чтобы хоть немного исправиться и не быть голословной.

Пора было вскрывать послание.

Моя матушка не любительница писать письма: взяться за перо ее могли заставить либо большая новость, либо очередная сумасшедшая идея. Поэтому перед вскрытием конверта следовало приготовиться хотя бы морально. Я выдохнула и, сломав сургуч, развернула письмо.

«Николетта, ты, наверное, удивишься, получив от меня письмо так скоро после отъезда. Но боюсь, что в суматохе сборов у меня не было возможности в подробностях рассказать тебе о делах в имении».

Да уж, конечно. Скорее я была поражена тем, что в этой суматохе она успела со мной поздороваться.

«Я посветила во все детали Ласа, но не уверена, что он достаточно внимательно меня слушал».

Отчего же? Надо доверять своему чутью и говорить прямо: он совсем не слушал тебя, мама.

«Мы лишились контракта на поставку продовольствия для полка. К сожалению, здравый смысл и долголетнее сотрудничество меркнут перед родственными связями с командиром полка и личной выгодой некоторых снабженцев».

Так, значит, это правда. Да, здравый смысл и впрямь нынче не в чести. Я бы могла попробовать написать министру финансов или министру вооруженных сил, если бы не видела, каким образом обходятся в их секретариате с подобными посланиями.

«Возможно, я смогу воспользоваться своим пребыванием при дворе, чтобы решить данный вопрос, но ты понимаешь, что произойдет это нескоро. А тут еще выпал шанс выкупить кусочек земли лорда Гордия, примыкающий к нашим владениям… В общем, я была вынуждена заключить договор с господином Клаусом на поставку мари в следующем году и взять у него в качестве предоплаты сумму, необходимую для покупки. Так что, если он будет спрашивать обо мне, – заверь его, что уговор в силе».

Час от часу не легче! А этот господин Клаус, выходит, не такой уж и прожженный делец, раз выдал предоплату за еще даже не посеянный урожай. Тем более – выдал моей маменьке, которая через несколько месяцев может и не вспомнить, что подписывала с кем-то какой-то договор.

«Если тебе захочется взглянуть на документы, то они в нижнем ящике секретера или в моей прикроватной тумбочке, а если и там нет, посмотри за сервизом в буфете…»

Я уже догадалась, что они могут быть где угодно, только не в предназначенном для подобных бумаг сейфе.

«Напиши мне, как поживают твои братья. Все ли у вас хорошо? Приглядывай за Осечкой, он самый ранимый и может тяжело переживать мой отъезд».

Да уж, переживает так, что число пострадавших растет день ото дня. Про особый пригляд не стоило и упоминать: я теперь даже во время сна боялась закрывать глаза.

«Твой отец, слава богам, здоров, но постоянно чем-то недоволен. Кажется, он очень расстроился, узнав об увольнении старого дворецкого, и на дух не выносит нового мага – боюсь, что когда-нибудь эти двое подерутся, несмотря на почтенные годы твоего отца и тщедушность господина Альбера.

Целую и обнимаю вас всех.

Мама».

Без комментариев.

Надо ли говорить, что упомянутых в письме документов не обнаружилось ни в секретере, ни в прикроватной тумбочке, ни тем более за сервизом в буфете. Они бы так и канули в небытие в нашем маленьком, но таком неорганизованном доме, если бы во время моих уже предыстерических метаний из угла в угол ко мне не подошла наша старая няня и не попросила:

– Детонька, посмотри, у тебя глаза позорче, сколько тут должно быть петель? – Она протянула мне схему для вязания, нарисованную на слишком хорошей для этой цели бумаге.

Понимая, что нельзя быть такой подозрительной, я все же перевернула лист… Схема была старательно выведена на договоре залога… На договоре… чего?!

Я развернула бумагу дрожащими руками: это оказался титульный лист, на котором стояли имена господина Клауса и моего отца, от лица которого действовала маменька. Я знала! Знала! Этот фабрикант не мог быть настолько глупым и расточительным! К счастью или к несчастью, сейчас в руках у меня подрагивал только первый лист договора, что не давало возможности оценить всех масштабов бедствия.

– Няня, где ты взяла бумагу?

– Да в комнате Ласа и Ивара – оба сказали, что она им не нужна. Так сколько там петель-то?

Ротозеи!

– Боюсь, няня, обратно ты эту схему не получишь.

Разве что я заставлю Ласа ее скопировать. А потом желательно еще и шаль по ней связать, чтобы знал, как надо обращаться с важными документами.

Я вихрем поднялась на второй этаж и без стука ворвалась в комнату братьев. Ивар с бабьим визгом отпрыгнул от комода и попытался прикрыться примеряемой послушнической мантией, но из-за ее края все равно выглядывали веселенькие подштанники в зеленый горох.

– Николетта, тебя никто не учил стучаться, когда ты входишь в комнату к мужчине?!

Я фыркнула.

– Нет, меня учили не входить в комнаты к мужчинам.

– И?

– Я вошла в комнату к брату. Прекрати возмущаться, вы с Ласом очень и очень виноваты. Кстати, где этот растяпа?

– Во дворе. Что мы такого сделали-то?

– Сейчас узнаешь. – Я заметила стопочку знакомой дорогой бумаги на письменном столе. К счастью, все оставшиеся страницы договора были на месте.

– Вот здесь, кажется, столбик… или петелька?

– Что такое накид?

Мои братья склонились головами над мудреной схемой, будто решали судьбы империй. Над ними бдительным коршуном нависала наша няня:

– Лучше считай!

– Да считаю я, – пробурчал Ивар, вырисовывая еще одну закорючку.

– Еще раз пересчитай.

– Да я уже три раза считал!

– Ну если ошибетесь…

Лас стал пересчитывать заново. Он и Ивар еще помнили няню в дни ее относительной молодости, когда она наводила грозу на всех домашних. Чего только стоило ощущение ползущих по спине мурашек, когда после обнаружения очередной сотворенной пакости воспитательница мрачной и молчаливой тенью вырастала у тебя за спиной и ты вдруг осознавал, что ближайшие дни будут крайне долгими и безрадостными. И хотя у меня до сих пор не выходило так же устрашающе оказываться за спиной у своих братьев, принцип приобщения провинившегося к труду я переняла у нее с удовольствием.

Ладно, боги с ними, сейчас мне не до этого – я пыталась продраться сквозь юридические формулировки договора. Доктор Мэверин не зря сетовал на то, что у юристов сложная работа – видимо, именно в отместку за эту сложность законники пытались испортить людям жизнь единственным доступным им способом, и способом этим конечно же являлись юридические формулировки.

Маменька, как всегда, опустила в своем письме существенные, но неинтересные с ее точки зрения детали. Да, был заключен договор на поставку трехсот пятидесяти центнеров мари, и да, она взяла под него с фабриканта кругленькую сумму. Зачем еще упоминать об истребованном господином Клаусом в качестве гарантии залоге? И что мы заложили? Конечно же часть имения. Я бы на месте Ласа была крайне обеспокоена. Кинула взгляд на брата – тот отрешенно выводил на бумаге очередную петельку.

Нет, ну я хотя бы нервничала немного.

Лас забылся, облизал красящий конец цветного карандаша, оставив на языке зеленый след.

Думаю, он определенно не осознавал того, что происходило с его наследством.

– Ла-а-а-ас, – брат оторвался от своего наказания и с готовностью посмотрел на меня, – тебе мама зачем дала эти документы?

– Сказала прочитать.

– И ты прочитал?

– Да. – Наследник кивнул.

– И сколько же центнеров мари, согласно этим документам, мы обязуемся поставить, и к какому числу? – Глаза Ласа стали стеклянными. – Ну скажи хотя бы, какую часть имения отдали в залог?

Тишина…

Сдается мне, географию или биологию он учил не в пример прилежней. Ивар толкнул старшего брата в бок и стал что-то нашептывать ему на ухо.

– Без подсказок! – Я стукнула ладонью по столу, а затем подошла и отдала документы Ласу. – Читай еще, пока не запомнишь, а после обеда поедем осматривать имение.

Мне даже интересно стало, что это за лакомый кусок земли, если ради него стоило влезать в такие обязательства.

Лакомый кусок представлял собой полосу, вытянутую по краю наших владений, и почти наполовину состоял из неглубокого, но абсолютно бесполезного в сельском хозяйстве оврага. Я минут десять стояла на его краю в полном молчании, пока насмешливый ветер гулял по приобретенным с такими жертвами просторам.

Как, как такое могло произойти? Почему?

– Николетта, – робко подал голос Лас.

– Не сейчас. У меня траур, – от досады на маменьку я стала нервно кусать губы, но вовремя остановилась и повернулась к нашему приказчику с практически риторическим вопросом. – Мы можем как-то использовать эту землю?

Господин Брен – отличный человек и прекрасный управляющий, единственным недостатком которого было патологическое косноязычие – только развел руками. Ясно.

Я решительно пошла вдоль оврага, не обращая внимания на жалобы брата, что начинается дождь. Когда мы были уже на границе наших владений, на той стороне показались два человеческих силуэта и один собачий. Приглядевшись, я узнала высокую фигуру господина Клауса, его спутник и гигантский черно-белый дог оказались мне незнакомы.

Вот, наверное, злорадствует сейчас по поводу нашей недальновидности и издалека осматривает землю, которую уже почти считает своими владениями. Я редко к кому испытываю настоящую неприязнь, но тут собственнические интересы возобладали над уравновешенной натурой. Видимо, именно по этой причине господин Клаус ощутил на себе мой исполненный «глубокого чувства» взгляд и обернулся. Судя по помрачневшему лицу, вчерашний инцидент с шалью живо отпечатался в его памяти, поскольку он вспомнил, что формально мы знакомы, и, сделав над собой усилие, довольно скованно поклонился. Я ответила легким наклоном головы.

Нет-нет-нет, этот сосед совсем не для задушевных бесед о погоде и будущем урожае. Теперь это скорее противник, а не сосед. Я отвернулась от фабриканта с твердым намерением не проиграть и не пасть жертвой его беспринципной жадности. Закоренелый собственник, живущий во мне, требовал масштабного развертывания военных действий по спасению принадлежащей семье земли.

– Скажите, какая урожайность у этой мари? Когда ее сеют? Закуплены ли уже семена? – забросала я вопросами приказчика.

Управляющий был настолько ошеломлен количеством вопросов, будто не ожидал, что хозяйская дочка умеет еще и говорить.

– Э-э-э… это… как ее… растение, в общем… не сталкивался… так… но соседи… соседи говорят… что… четырнадцать этих самых, которые… центнеров, во!.. с того…

– Господин Брен, напишите мне, пожалуйста, это все на бумаге, хорошо?

Приказчик кивнул, благодаря, что я не стала продолжать его мучений. Странное дело: он отлично общался с нанятыми работниками, но, как только дело касалось хозяев или любого другого дворянина в округе, его речевой центр наотрез отказывался выдавать более-менее связанные между собой предложения. В письменных же отчетах, на которые мы вынуждены были перейти (ведь человек-то толковый), господин Брен обходился хотя и топорными, но довольно понятными фразами. Впрочем, у всех свои недостатки – главное, чтобы достоинства их перевешивали.

Я посмотрела на сухие ряды цифр отчета, как-то сразу приуныла и начала терять запал. Расчет сельскохозяйственных возможностей наших угодий затягивался. Не то чтобы математик из меня был совсем уж никудышный, но не пышущий энтузиазмом – это точно. Почему бы людям не изобрести машину, которая сама производит вычисления? Я рассеянно погрызла кончик карандаша.

Стойте!

У нас же есть такая!

Хмурый Ерем, скрестивший пухлые ручки на груди, был торжественно внесен Ласом в кабинет, а затем усажен на стул напротив меня. Вот она – моя автоматизированная счетная машинка! Осталось только внести в нее нужную информацию и заставить работать. А это будет непросто. Ерем – самый трудный ребенок из всех, которых я когда-либо видела.

И поэтому разговаривать с ним как с ребенком определенно не стоило.

– Не поможешь нам с расчетами? – спросила я без намека на тот сюсюкающий голос, которым взрослые любят обращаться к маленьким детям. – Все твои родственники плохо дружат с математикой.

– Зато хорошо с ленью. – Маленький грубиян видел меня насквозь.

Я промолчала, успокоенная тем, что он все же подвинул к себе записи приказчика и начал выводить на них ровные, словно напечатанные типографским станком, цифры.

– Мне надо выяснить, какой урожай мы получим, если засеем все свободные земли марью. – Мое робкое высказывание было встречено хмурым взглядом, говорящим о том, что младший брат, в отличие от меня, не такой тугодум и сразу все понял.

Буквально через минуту половина листа была исписана аккуратными цифрами, а под ними стоял устрашающий итог: в среднем двести восемьдесят центнеров.

Ерем мрачно и неодобрительно посмотрел на меня, я оглянулась на Ласа, ища поддержки и ободрения, но наследник заинтересовался паутиной в одном из углов кабинета и теперь увлеченно гонял пальцем ее хозяина вниз и вверх по серебристым нитям.

– Еремушка, – жалобно протянула я, – а может, ты ошибся где-нибудь?

Вся моя уверенность в будущей победе над кознями хитрого промышленника как-то улетучилась.

Ерем, оскорбленный в своих лучших чувствах, еще более мрачно подвинул ко мне свои вычисления, дескать, проверяй! Но я-то знала, что в расчетах маленький гений никогда не ошибается, не в пример нашей матушке.

– Лас, ты все запомнил? – в сотый раз спросила я, меряя шагами скользкую дорогу по направлению к фабрике господина Клауса – экипаж был еще не перекрашен, поэтому все расстояния приходилось преодолевать только собственным упорством.

Брат рассеянно кивнул.

Нет, я, конечно, доверяю Ласу, но совершенно не доверяю тому, что он говорит. Придется быть все время начеку – деловые переговоры отнюдь не конек нашего наследничка.

На территорию фабрики мы вошли с некоторой неуверенностью и опаской и тут же погрузились в деловитую суету: рабочие проворно сновали по территории, переносили какие-то коробки и мешки, звонкими голосами отдавали распоряжения и такими же звонкими голосами отвечали, а за всем этим движением уверенно гудели фабричные станки. В воздухе витал едва уловимый травяной запах, и поэтому казалось, что находишься где-то на сеновале. Атмосфера этого места настолько отличалась от атмосферы всей размеренной и сонной округи, что я на некоторое время даже замедлила шаги от восхищения, за что тут же была вознаграждена бранью проходившего мимо рабочего. Лас, зазевавшись, попал в поток людей, по гудку выходивших из дверей фабрики – видимо, на обед, и теперь вертелся волчком в этом течении, пытаясь вырваться на свободу. Я улучила момент, поймала брата за рукав и потянула за собой, стараясь подстроиться к темпу шага занятых служащих, чтобы снова не стать причиной пешеходных происшествий.

К счастью, господин Клаус оказался не только в своей конторе, но еще и в достаточно хорошем расположении духа для того, чтобы нас принять. Стоило мне переступить порог его кабинета, как пришлось приложить все усилия, чтобы вести себя полагающимся воспитанной девушке образом: то есть мило улыбаться и молчать. Фабрикант поздоровался с нами довольно сухо, а затем скептически оглядел сначала Ласа, потом меня.

– Это мой партнер – господин Жерон, лицо доверенное, поэтому можете не опасаться обсуждать в его присутствии дела, – представил он нам интеллигентного мужчину почтенных лет, стоявшего около окна. Партнер забавно пошевелил черной щеточкой усов и непринужденно поклонился. Он был намного старше господина Клауса, но держался почему-то не в пример свободней. – Присаживайтесь.

Пятнистый дог, лежавший на ковре рядом со столом, приветствовал нас глухим утробным ворчанием – видимо, сердился, что хозяин не представил и его.

Мы сели, и я поздравила себя с тем, что с момента входа в помещение сказала только два слова: «Добрый день». Это, определенно, был успех, учитывая все те обвинения, которые рвались наружу. К несчастью, Лас сказал ровно столько же… И чтобы подстегнуть события, я пнула его ногой под столом, не забыв при этом сохранить самое приветливое выражение лица.

– Я хотел обсудить с вами условия договора, заключенного с моей матерью, а точнее, их изменение, – вполне складно, как учили, начал вещать Лас, и все было бы хорошо, если бы собеседник интересовал его больше, чем прожилки на дубовом столе.

Моя туфелька снова врезалась в лодыжку брата, заставив мечтателя вздрогнуть и отвлечься от ценной породы древесины.

– Договор подписан, и у меня нет повода для его изменения, – отрезал господин Клаус, скорее всего, пришедший в крайнее раздражение от отношения Ласа к происходящему.

Я снова была вынуждена воспользоваться своей туфлей, иначе пауза в разговоре слишком затянулась бы.

– Мы полагаем, что намеренно или нет, но наша мать была введена в заблуждение относительно урожайности мари, на поставку которой подписан договор, – еще одна отлично заученная фраза. Так держать! Давай-давай, я слегка толкнула Ласа коленом. – Думаю, что необходимо изменить сроки или объемы.

Правильно, начинать нужно мягко. Но все портило рассеянное выражение на лице брата: если бы он был способен прямо и строго смотреть в глаза собеседнику, до фабриканта сразу бы дошла скрытая угроза. Сюда бы Ерема с его отработанным «взглядом смерти», но вряд ли кто-то станет серьезно разговаривать с шестилеткой, точно так же, как и с барышней в кружевах.

– Поверьте мне, леди Иветта была прекрасно осведомлена о всех характеристиках растения, которое я предложил ей выращивать.

– Понятно, – растерянно пробормотал Лас.

Что значит «понятно»? Ничего не понятно! Под прикрытием стола я ущипнула его за ногу, но, видимо, перестаралась: Лас ойкнул и удивленно посмотрел на меня. Хозяин кабинета и его партнер тоже…

Нет-нет, игра с марионеткой мне явно не удавалась. Я решительно положила руки на крышку стола – жест волевой, но весь эффект портили кружевные перчатки.

– Господин Клаус, нам хорошо известно, что ни у одного фермера в нашей округе не было такой урожайности мари, как та, которую вы указали в контракте. И вы не можете не знать об этом. Понимаете, что это означает?

– Нет, просветите меня, если не трудно, – холодно и насмешливо улыбнулся промышленник. Его партнер глядел более дружелюбно, но тоже ухмылялся в усы.

– Мы можем обвинить вас в мошенничестве, – продолжила я.

Ожидаемого эффекта не последовало. Не к добру.

Господин Клаус положил руки на стол, сцепил их в замок и немного подался вперед:

– Я скажу вам, что это означает. Это означает, что прежде чем выдвигать обвинение честному человеку, необходимо хорошо проверить свою информацию. – Я открыла рот, но он поднял руку, предвосхищая поток слов. – Поверьте, у меня есть поставщик, который добивается даже большей урожайности, чем та, которая указана в вашем договоре.

Я проглотила его слова как горькую микстуру:

– Надеюсь, вы можете назвать его имя?

– Отчего же нет, это коллективное хозяйство катонских переселенцев.

Я недоуменно подняла брови. Не слышала о таком. Посмотрела на Ласа – но помощи от него не было никакой.

– Они находятся к югу от Кладезя, – пояснил фабрикант, видя мое замешательство. – Если необходимо, я могу предоставить документацию, которую показывал вашей матушке.

Поражение было полным и безоговорочным. Никогда еще не чувствовала себя такой идиоткой, как сейчас. Последней каплей стал вопрос господина Клауса – а знают ли наши родители о том, что мы пришли к нему с такими претензиями (тут смутился даже Лас). Теперь-то я прекрасно понимала, что с этим человеком нельзя быть слишком самонадеянной. Оставалось только вырастить этот треклятый урожай!

Уж будьте уверены, я приложу к этому все свои усилия, а также все усилия Ласа, хочет он того или нет!

Выйдя из конторы господина Клауса, я завернула за нагромождения каких-то тюков и остановилась на секунду, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Брат застыл рядом и смотрел сочувственно, будто мои проблемы не являлись и его проблемами тоже.

Из-за тюков раздался смеющийся незнакомый голос:

– Совершенно дикая девчонка! Я думал, она вконец запинает парня и нам придется скидываться ему на венок.

– Лучше приберечь денежки на валерьянку для бедняги, который когда-нибудь по глупости захочет стать ее мужем. – Язвительный голос господина Клауса я узнала без труда.