Глава VI. СЧАСТЬЕ У ВСЕХ РАЗНОЕ

ну, стой, гидра!

— Погоди, Тимка, — кинулся следом я. У меня были серьезные опасения, что все неудачи с гидрой он сейчас выместит на несчастном Будке.

— Стой, гидра проклятая! Долго мы за тобой будем гоняться?

Митька покорно остановился.

— Ты чего? Я же не виноват, что Приветовна перехватила записку.

— При чем тут записка? — отмахнулся Тимур. — Говори, где был на прошлой перемене? И почему на урок опоздал?

— Ну, ты, Тимка, даешь, — ошалело уставился на него Будка. — Прямо хуже Приветовны. С каких это пор тебя стало интересовать, кто и на сколько опаздывает на уроки? Гидра на тебя, что ли, так подействовала?

Тимка поморщился. Любые напоминания о проколе на биологии были ему явно неприятны.

— Мне совершенно плевать, на сколько ты опоздал к Приветовне, — зло произнес он. — Но где ты был?

— У завуча нашего, — просто ответил Митька. — Я же вчера из-за этого цемента к нему не попал. Вот Предводительница и велела идти сегодня.

Мы с Тимкой переглянулись. Похоже, мой друг сегодня терпел поражение по всем фронтам. И с гидрой не получилось, и Будка оказался совершенно перед нами не виноват.

— Ну и гад этот новый завуч, — тем временем с возмущением говорил Митька. — Представляете, не поверил, что у меня вчера ключ от замка сломался и я не смог вовремя помыться. Будто мне самому охота была целый день в этой жуткой грязи ходить! Так завуч начал прямо при мне звонить матери на работу. Мол, надо проверить, не вру ли я. Но ничего, — вдруг злорадно добавил Митька. — Мать ему выдала по полной программе. По-моему, он даже пожалел, что начал при мне звонить. Тем более мать так орала, что мне все было слышно. Она ему такую нотацию закатила. Мол, мы своих детей вам доверяем, а вы в подвале их запираете среди цемента. Они, вообще, там могли задохнуться от цементной пыли! В общем, Иваныч наш ерзал, ерзал…

— Его не Иваныч, а Ника зовут, — поправили мы.

— Да-а? — протянул Митька. — А почему?

Мы объяснили. Митьке понравилось. Тогда мы ему рассказали про прозвище директора. Митька и его одобрил, а потом вернулся к своей встрече с завучем:

— В общем, Ника после того, как поговорил с моей матерью, смотрелся уже совсем не так бодро. И прочитал мне какую-то хилую нотацию, что школьникам не положено лазить в не предназначенные для них помещения. И вообще посоветовал сперва думать, а потом делать, чтобы не наносить ущерба окружающим и не портить всей школе праздников.

Мы сообщили Будке, отчего Ника так убивается по поводу испорченного праздника. Митька посмеялся и спросил:

— А у вас-то как вчера прошло?

— На заметку нас взяли, — ответил я.

— Меня тоже, — обрадовался Будка и уточнил: — На особую заметку. Значит, все вместе будем.

— Выходит, что так, — улыбнулся Тимка.

Я понял: он больше ни в чем не подозревает Будку.

— Мальчики! — раздалось за нашими спинами.

Мы обернулись. К нам, держась за руки, подошли Агата и Зойка.

— А мы, между прочим, в театр записались, — хором сообщили они.

— В какой еще театр? — не поняли мы.

— Ну, вы даете, — уставилась на нас Агата. — Неужели сами в вестибюле не заметили?

— А чего там, конкретно, надо было замечать? — осведомился Будка.

— Там, на доске объявлений, вывесили список разных кружков, где можно заниматься, — пояснила Зойка.

— А самое большое объявление о театре, — добавила Агата. — И мы с Зойкой записались.

— И чего, актрисами будете? — спросил Будка.

— Пока не знаем, — скромно потупилась Зойка.

— Даже если и не актрисами, все равно интересно, — подхватила Агата. — Там ведь можно и костюмы делать, и декорации. Кстати, осветители тоже требуются. Мальчики, может, хотите?

— Вообще-то я в осветители бы пошел, — задумчиво произнес Будка.

— Сиди и не рыпайся, — покровительственно похлопал его по плечу я. — Там все места уже заняты десятиклассниками.

— Правда? — не смог скрыть разочарования Будка.

— Не слушай его, врет он все, — отозвалась Агата, но почему-то покраснела до корней волос.

Зойка низко склонила голову так, что мелкие черные кудряшки закрыли ей лицо, и хихикнула.

Кажется, мое замечание попало не в бровь, а в глаз. Ясненько, отчего Агата понеслась записываться в этот кружок. А ведь раньше она к театру никакого интереса не проявляла. Наверное, белобрысый тип из десятого «А», с которым я засек ее на прошлой перемене, большой театролюб. Кстати, неплохо бы выяснить, как этого парня зовут. И вообще, с чего он уделяет такое внимание Агате?

— А еще какие у нас есть кружки? — спросил Тимка. — А то в театр я чего-то не хочу.

— Хор, — опять захихикала Зойка.

— И еще кружок кройки и шитья, — ехидно произнесла Агата.

— И все? — удивился Тимка.

— Да нет, еще какие-то спортивные секции есть, — пояснила Зойка. — Мы с Агатой собираемся походить на шейпинг, но думаю, мальчики, вам это тоже неинтересно.

— Ребята, вы разве не понимаете, что они над нами издеваются, — окончательно обозлился я. — Пошли вниз и сами посмотрим.

— Вот это правильно, — обрадовался Будка.

Ему просто приспичило хоть куда-нибудь записаться.

Мы спустились на первый этаж. Возле доски объявлений толпился народ. Винокуров внимательно читал объявление о секции футбола.

— Давайте, ребята, вступим, — увидев нас, принялся агитировать он.

Немного подумав, мы отказались. Одно дело погонять мяч во дворе, и совсем другое — всерьез заниматься футболом.

— Ну, как хотите, а я запишусь, — сказал Винокур.

— Я бы на твоем месте выбрал баскетбол, — посоветовал Тимка.

— Правда? — По Сережкиному лицу можно было легко догадаться, что друг мой посеял в его душе большие сомнения.

— Конечно, — продолжал Тимур. — При твоем росте баскетбол самое оптимальное. Можешь больших успехов добиться.

— А у нас разве есть баскетбол? — вновь уставился на доску объявлений Серега. — О! Нашел! Туда и запишусь. Спасибо тебе, Тимка, большое. Ты прав: и рост у меня подходящий, и вообще баскетбол лучше, чем футбол, потому что им можно круглый год в помещении заниматься!

И Винокур куда-то унесся.

— Как все-таки мало нужно человеку для счастья, — проводил его задумчивым взглядом Тимур.

— Это смотря какому человеку, — откликнулся я. — Счастье-то у всех разное.

— А говорили, тут будет своя телестудия, — пробежав глазами объявления о кружках и секциях, разочарованно протянул Тимка.

— И впрямь, — подхватил я. — Никакого телекружка тут нет.

— Наверное, еще не организовали, — предположил Будка.

— Совершенно верно, — немедленно подтвердила стоящая рядом девочка. — Говорят, запись туда начнут только в октябре.

Тимур продолжал задумчиво разглядывать объявления.

— Ребята, а может, вам на теннис записаться?

— Офигел? — откликнулся Будка. — Ты погляди, — ткнул он пальцем в объявление о теннисной секции. — Во-первых, это не в нашей школе и на стадион пилить надо. Во-вторых, бешеных денег стоит. Секция платная. А потом еще нужно покупать ракетку, мячи, одежду специальную. Не. Мои не согласятся. В особенности сейчас. Их вчера дверь внепланово разорила. Теперь, боюсь, даже компьютер на день рождения накрылся. И этот Ника еще сегодня подлил масла в огонь. На фига ему понадобилось звонить моей матери. Она и так против компьютера возражала. Мол, вредные излучения, вредные излучения… Правда, предок меня поддерживал. Он почти убедил маму, что если к делу подойти с умом, то вредных излучений можно избежать. А развиваться мне надо. И вообще, без компьютера теперь никуда. Но после всей этой истории никакой надежды нет.

Мы с сочувствием поглядели на Будку. Он продолжал жаловаться:

— Главное, если бы я был хоть в чем-нибудь виноват. А то ведь ключ сам по себе сломался.

— Можешь нас не убеждать, — мне уже надоело слушать историю про Будкин ключ. — Мы лично с тобой вполне согласны.

— Вот именно, — поддержал меня Тимка. — Лучше думайте, куда запишетесь.

— А это обязательно? — спросил Будка.

— Да нет, — откликнулся я. — С чего ты взял?

— Ну, откуда я знаю? — пожал плечами он. — Меня ведь вчера практически не было в школе. Вдруг вам сказали, что эти кружки добровольно-принудительные.

— Ничего подобного нам не говорили, — внес ясность Тимка.

— Тогда я никуда записываться не буду, — решительно произнес Будка.

— Не хочешь — не надо, — согласился я.

— А вы чего, будете? — тут же полюбопытствовал Будка.

— Надо подумать, — испытывал серьезные колебания я.

Вообще-то мне хотелось в театральный кружок. Но если я сейчас туда запишусь, Агата наверняка подумает, что из-за нее. Да и Тимка на смех меня поднимет. Он театром совершенно не увлечен. Ему всегда был ближе спорт.

— А ты, Тимка, чего-нибудь выбрал? — повернулся к нему Будка.

— Выбрал, но не здесь, — откликнулся тот. — Меня предок уже на бокс записал. К динамовцам. Буду туда ездить.

— Чего же ты раньше молчал? — удивился я. Тимка ни словом при мне не обмолвился, что его записали в секцию бокса.

— Да предок только вчера меня окончательно записал, — принялся объяснять мой друг. — Во-первых, мать была против. Она, видите ли, боится, что на боксе меня изуродуют. А потом там конкурс. Берут не всех, а только кто по данным подходит. Я с августа ждал результатов просмотра. А вчера предок съездил, и выяснилось, что меня зачислили.

Я не мог отделаться от обиды. Раньше мы всегда с Тимкой всем делились. А тут он от меня утаил такое важное событие. Почему, скажите на милость? Неужели для него эта секция так важна, что он, рассказав мне заранее, боялся сглазить? Или просто не хотел хвастаться? Вдруг бы его потом не приняли, и ему стало бы передо мной стыдно. Но, как ни объясняй, все равно в моей душе оставался горький осадок. Видимо, в нашей жизни что-то изменилось.

Будка с восторгом и завистью посмотрел на Тимку:

— Во повезло тебе, Сидор. Немного потренируешься, а потом любому сможешь морду набить.

— Тебе бы только морду набить, — покачал головой Тимур. — А настоящий бокс — это, между прочим, искусство.

— А я разве возражаю, — ухмыльнулся Митька. — Хорошо набить морду — тоже искусство.

Тимка собирался что-то ему возразить, но тут раздался звонок на четвертый урок. Оставив до лучших времен теоретические споры о боксе, мы понеслись наверх.

Два последних урока я провел в тяжких сомнениях и размышлениях. Существуй уже телекружок, мне бы даже задумываться не пришлось. Непременно бы туда записался. Мне очень хочется быть оператором. И видеокамера у меня есть. То есть вообще-то она принадлежит родителям, но снимаю в основном я. И у меня хорошо получается.

Однако телекружок пока только обещают. И не раньше, чем через месяц. Значит, пока можно попробовать что-нибудь еще. Но что? Больше всего из имеющегося в наличии меня, как уже было сказано, привлекала театральная студия. Вот я и подумал: «А может, все же, никому ничего не говоря, по-тихому туда записаться и походить? А дальше видно будет».

Но меня тут же вновь одолели сомнения. Ведь Агата и Зойка уже там. Значит, едва я появлюсь в театральном кружке, они тут же решат, что я не случайно записался. Начнутся хихоньки, хахоньки и издевки. С другой стороны, почему я должен из-за каких-то девчонок отказываться от того, что мне хочется? Да и вообще, может, Агата еще ничего и не подумает…

Об этом я размышлял оба урока. То почти окончательно убеждая себя, что не будет ничего страшного, если пойду и запишусь. То напридумывая себе всякие ужасы, словно насмешки и унижения стали уже свершившимся фактом.

Наконец учебный день кончился. Мы с Тимкой и Митькой вышли на школьный двор. Тут Будка и заявил:

— Знаешь, Клим, я тут сидел, сидел, думал, думал…

— О чем ты? — уставился на него я.

— Да об этих кружках, — объяснил Митька.

— Ты же вроде решил ни в один кружок не записываться, — хохотнул Тимур.

— Это я тогда решил, — немного смутился Будка. — А потом на уроках прикинул. Может, Клим, нам с тобой все-таки записаться в театральный?

Его вопрос порядком меня удивил. Театр и Будченко казались мне понятиями мало совместимыми.

— В театральный? — не веря собственным ушам, переспросил я.

— Ну, — энергично кивнул Митька. — По-моему, осветитель — это классно.

— А по-моему, актером быть интересней, — заспорил я.

— Да ну, — отмахнулся Митька. — Актеру нужно роли наизусть заучивать. А с меня стихов по литературе хватит. Мне их бы запомнить. Короче, мне в театральной студии подойдут либо свет, либо звуки.

— И какие же, Будка, звуки ты собираешься там издавать? — заржал Тимур.

— Какие угодно, — ничуть не смутился тот. — У меня к этому есть способности. Могу по-разному свистеть, каркать, как ворона, мычать, как корова, и лаять, как собака.

— Тогда ты ошибся адресом, — продолжал веселиться Тимка. — Тебе надо не в театральную студию, а в зоопарк записываться. Как неизвестному науке животному, которое изъясняется на разных звериных языках. Посадят тебя, Будка, в клетку и, если повезет, даже бесплатный корм дадут. А мы с Климом будем покупать билеты и приходить на тебя смотреть, когда соскучимся.

Едва представив себе мычаще-свистяще-лающе-каркающего Будку в клетке, я расхохотался. Но оказалось, что Митька не на шутку обиделся. И, сжав кулаки, спросил:

— Думаешь, Тимка, если тебя на бокс записали, ты теперь можешь безнаказанно над людьми издеваться?

Тимка от растерянности даже рот разинул.

А я торопливо проговорил:

— Да ты чего, Будка. Он ведь просто так. Шутит. А если хочешь, можно пойти и прямо сейчас записаться.

— Пошли, — мигом забыл о своих обидах Митька. — Я даже думаю, так лучше всего. А то, знаешь, потом набежит народу, и нам с тобой места не останется.

— Тимка, ты с нами пойдешь? — спросил я.

— Нет, — покачал головой тот. — Мне домой срочно надо. Одежду поедем с матерью покупать. Она сегодня специально с работы отпросилась.

— Тогда потом созвонимся, — сказал я.

— Пока, — грустно бросил мне Тимка и удалился. По-моему, в последний момент ему тоже захотелось пойти в театральную студию.

Что касается меня, то Будка, сам, естественно, об этом не догадываясь, разрешил все мои сомнения. Теперь у меня появилась уважительная причина. Я шел записываться в театральный кружок словно не по собственной воле, а только ради того, чтобы Будка не поссорился с Тимуром.

— Слушай, а где туда записывают? — поинтересовался я.

— Фиг его знает, — пожал плечами Будка. — Пошли к доске и посмотрим.

Мы снова поперлись к доске объявлений и там выяснили, что запись в театральный кружок производилась во время большой перемены, а кроме того, происходит как раз сейчас.

— Между прочим, в актовом зале, — показал на объявление Митька. — Заодно и посмотрим.

Я уже несколько раз совался туда поглядеть. Но было заперто.

Я тоже актового зала еще не видел. А потому мы с Будкой бодро побежали по лестнице на последний этаж. В зале было довольно много разновозрастного народа.

У самого входа в зал стоял столик. Там и производилась запись. Глянув на сидящего за столом, я едва не ушел. Им оказался тот самый наглый белобрысый десятиклассник, с которым трепалась на перемене Агата. Какая же у него была противная самодовольная рожа! Каждого пришедшего этот тип окидывал высокомерным взглядом, а затем спрашивал:

— Имя? Фамилия? Класс?

Выслушав, он с видом величайшего одолжения производил запись.

— Пойдем отсюда. — Я решительно потянул Будку прочь.

— Ты чего, ты чего? — принялся изо всех сил упираться он. — Ведь только пришли.

— Мне тут не нравится. — Я продолжал упорно тянуть его к лестнице.

— Да чему тут нравиться? — удивился Будка. — Мы ведь пока еще только записываемся.

— Не будем мы записываться. — Мне хотелось скорее уйти подальше от этого мерзкого типа.

— Клим, какая муха тебя укусила? — вконец прибалдел Будка. — Зачем тогда мы сюда пилили? Или мне что, одному теперь записываться?

И Митька кинул на меня такой взгляд, будто я предал его. Ситуация возникла сложная. Не объяснять же Будке про этого десятиклассника. И, вздохнув, я смирился.

— Ладно, уговорил.

А про себя я добавил: «В конце концов, кто мне мешает сейчас записаться, а после попросту не ходить».

В общем, мы встали в длинную очередь. И пока этот мерзкий тип записывал впереди стоящих, принялись разглядывать актовый зал.

Мне показалось, что слухи о его великолепии сильно преувеличены. В нашей старой школе был почти такой же. Только здесь все чистенькое и новенькое. Может, правда, сцена тут и впрямь какая-нибудь особенная. Но как раз ее-то мы и не видели. Она скрывалась за тяжелым бархатным занавесом золотистого цвета. Такого в нашей прежней школе действительно не было.

— Отлично. Наконец-то мальчики, — отвлек меня от дальнейшего созерцания зала голос наглого десятиклассника.

Наша очередь совсем незаметно для нас подошла.

— Очень удачно, — продолжал разглагольствовать белобрысый тип. — А то идут в основном девчонки или мелочь пузатая из пятых классов.

И он кинул радостный взгляд на нас с Митькой. Я тем временем оглядел очередь. Кажется, этот тип был прав. Как же мы с Будкой раньше не заметили. И впрямь одни девчонки.

Будка тем временем бодро принялся диктовать белобрысому типу свои анкетные данные. Когда тот зафиксировал все на бумаге, Митька осведомился:

— А тебя самого-то как звать?

«Очень хорошо, — пронеслось у меня в голове, — сейчас все про него выясним».

— Василий Лосев, — с большим чувством собственного достоинства представился он. — Из десятого «А».

— Слушай, Вась, — с очень серьезным выражением будки произнес Митька. — Ты там запиши, что я хочу в осветители.

— Не могу, — мотнул головой белобрысый Василий.

— Почему? — расстроился Будка.

— Куда тебя примут, решит только просмотр, — с важностью пояснил Лосев.

— Да на фига мне просмотр? — возопил Будка. — Я светом хочу заниматься или там, в крайнем случае, звуками.

— Все равно без просмотра нельзя, — повторил Василий. — Понимаешь, порядок такой. Сперва все пройдут просмотр, а потом уж будем решать, кого в актеры, кого в костюмеры, кого в осветители. Но вообще-то ты, Дмитрий, подумай. По-моему, тебе лучше пойти в актеры.

— Это еще почему? — захлопал глазами Будка.

— Фактура у тебя хорошая, — ответил Василий.

— Фа-актура? — переспросил Будка. — Это в каком еще смысле?

— В смысле роста и фигуры, — пояснил Лосев.

— А-а-а, — протянул Митька.

— В общем, к следующей субботе подготовь наизусть какое-нибудь стихотворение, или басню, или отрывок в прозе, — сказал десятиклассник.

На Митькиной фактурной будке отразился смертельный ужас. И он дрожащим голосом пролепетал:

— Отрывок в прозе? А какого размера?

— Ну, хотя бы на страничку, — небрежно бросил Василий.

— Н-на с-страничку? — стал заикаться Митька.

— Неужели нельзя быстрее, — уже галдели дожидающиеся своей очереди девчонки.

— Ты все понял? — посмотрел Василий на Будку.

Тот, кивнув, уступил место возле столика мне. Лосев занес мои данные и счел своим долгом напомнить:

— Значит, пожалуйста, не забудьте. Просмотр через неделю ровно в три часа. Здесь. В актовом зале.

— Понял, — кивнул я и подумал: «Разбежался. Приду я на твой просмотр».

Мы с Будкой двинулись мимо неиссякающей очереди к лестнице. Среди жаждущих записи по-прежнему преобладали девчонки. Можно было подумать, что три четверти нашей школы вознамерились податься в актеры.

В самом конце очереди с гордым видом стояла Митичкина. Увидав нас с Будкой, она, видимо, глазам своим не поверила.

— Вы чего, тоже записались?

— Да, — с важностью изрек Будка. — Между прочим, в следующую субботу просмотр. Так что, готовься, Митичкина.

— Чего мне готовиться, — вздернула голову Танька. — Если уж даже таких, как ты, записывают, то меня точно возьмут.

— Ну, как хочешь, — ни к селу ни городу пробормотал Митька.

Когда мы уже спускались по лестнице, он с грустью спросил у меня:

— И чего эта Танька такая вредная?

— Да они все вредные, — думая о своем, откликнулся я.

— Считаешь? — внимательно смотрел на меня Будка.

— Уверен, — подтвердил я. — Мало того, они чем старше становятся, тем вреднее. Изучено на примере двух моих сестер.

— Ясно, — совсем расстроился Митька. Видимо, он понял, что шансы на успех у Таньки с каждым годом у него теперь будут только уменьшаться. Однако Будка никогда не умел долго унывать. А потому, чуть помолчав, совсем другим тоном добавил: — Круглый, а ты чего наизусть учить собираешься?

Я уже принял твердое решение, что не буду присутствовать на просмотре. Однако извещать об этом Митьку было бы с моей стороны глупо. Во-первых, он наверняка решит, что я испугался. А во-вторых, примется расспрашивать, почему да отчего. Так я и объяснил ему! Я даже Тимке ничего об этом не скажу.

В общем, я расплывчато произнес:

— Да просто повторю что-нибудь из стихов, которые в прошлом году учили.

— Ты, значит, еще чего-то помнишь? — с завистью изрек Будка.

— Чего-то да, — подтвердил я.

— А у меня лично все, что заставляют учить наизусть, мигом потом из башки вылетает, — посетовал Будка. — Понимаешь, Клим, сперва долблю, долблю, мучаюсь, мучаюсь, а как отвечу, тут же и забываю. Ну, прямо от первой до последней строчки.

— Видать, Будка, у тебя мозги так устроены, — отвечал ему я.

— Вида-ать, — протянул он. — А Василий, ты слышал, говорит, в прозе отрывок выучи. Да это, по-моему, вообще невозможно. Как, скажи на милость, прозу учить? Она ведь совсем не рифмуется.

— При чем тут рифма? — не понял я Будкиной логики. — Прозу надо по смыслу учить. И стихи, впрочем, тоже.

— А ты, Клим, по смыслу учишь? — искренне изумился Митька.

— Естественно, сперва представляю, что там происходит, а потом оно как-то само собою заучивается.

Будка сперва глубоко и надолго задумался. А потом сказал:

— Надо мне, Клим, твой метод опробовать. Вдруг получится. Тем более Василий сказал, у меня фактура.

И по выражению, которое воцарилось на Митькиной физиономии, я понял: он уже видит себя на сцене. Причем, может, даже в роли Гамлета. Если Будка, конечно, знает, кто такой Гамлет.

— Значит, в осветители уже не хочешь? — осведомился я.

— Не. Я сперва актером попробую, — немедленно подтвердил верность моей догадки Митька. — А уж если не выйдет — пойду в осветители. Так что мне все-таки выучить?

— Да возьми какого-нибудь Тютчева. Ну, вроде грозы в начале мая.

— Нет, — поморщился Митька. — Это фигня. Про природу я не люблю.

— Тогда учи то, что любишь, — посоветовал я.

— В плане стихов? — решил уточнить Будка.

— Ну да, — кивнул я.

— Я их вообще не люблю, — признался Будка.

— Тогда учи прозу, — ответил я. — Только ты сам ведь только что сказал, что не справишься.

— Да-а, — совсем загрустил Будка. — Чего же мне делать?

— Ну, выбери книжку, которая тебе больше всего понравилась…

Будка опять глубоко задумался и, по-моему, не из-за того, что чересчур много в своей жизни читал, а как раз совсем наоборот. Физия у него при этом делалась все более растерянной.

— Ладно, — наконец устало выдохнул он. — Приду домой и пошурую на книжной полке, чего там есть интересного.

— Валяй, — кивнул я.

Мы вышли из школьного двора.

— Ну чего? По домам? — посмотрел на меня Будка.

— Ага. Пока. До послезавтра.

И мы разошлись на Сретенке в разные стороны. Он к себе в Большой Сергиевский переулок, а я — на Рождественский бульвар.

Дома меня встретила полная тишина. Явление для нашей квартиры практически уникальное. Однако эту субботу каждый из членов нашей семьи решил использовать по своему усмотрению. Предки уехали на машине за город, в гости к друзьям. Мать сказала, что наконец хоть денек отдохнет ото всех нас. Отец собирался там писать этюд на пленэре. А то ему от постоянных портретов по ночам уже снятся кошмары. Бабушка с близнецами упилила к одной близкой подруге, у которой есть внук их возраста. Представляю, что после ухода моих братьев у этой подруги от квартиры останется. Женька, судя по тому, что ее школьная сумка валялась под вешалкой в прихожей, пришла из школы и снова куда-то учесала. А Олька, наоборот, еще не являлась из своего института. То есть наше жилище на какое-то время оказалось в полном моем распоряжении.

В кои-то веки я мог расслабиться и пожить по-своему. Не переодеваясь, я протопал прямиком на кухню. Там, на столе, лежала бабушкина записка: «Суп в холодильнике. Котлеты на плите. Гречка на гарнир стоит у меня под подушкой».

Суп я, естественно, проигнорировал. Возись с ним еще, разогревай. А холодный суп, по-моему, жуткая гадость. Вот я и решил обойтись котлетами. Тем более они даже еще не совсем остыли.

Сперва я намеревался переложить их со сковороды на тарелку, однако при одной мысли о мытье посуды передумал. Отрезав несколько ломтей белого хлеба, я разложил на них котлеты. И вкусно, и удобно. К тому же никакой привязанности к обеденному столу.

Естественно, я взял бутерброды и уперся в большую комнату смотреть телевизор. То есть полный кайф. Растянулся на диване. Жру лежа. Смотрю то, что хочется именно мне, а не Женьке с Олькой. Никто при этом меня не выпихивает с дивана и не читает лекций, что есть лежа вредно. Бывают же в жизни счастливые мгновения!

Балдеж продлился около часа. Потом зазвонил телефон. Не поднимаясь с дивана, я взял трубку. Зойка.

— Привет. Как жизнь? — игриво произнесла она в трубку.

Я мигом насторожился. Адаскина звонила мне очень редко и, как правило, не просто так.

— Все нормально, — коротко отозвался я.

— Просто нормально и все? — переспросила Зойка.

— А что, по-твоему, обязательно должно быть сложно нормально? — ломая голову, куда она клонит, ответил я.

— Ну, я немножко не то, Клим, имела в виду, — прежним игривым тоном продолжала она. — Одна птичка мне принесла на хвосте, что вы с Будкой в театральную студию записались. Интересно как получается, а? Ты ведь днем, вроде бы не хотел там заниматься?

«Вот сволочь Васька, — захлестнуло негодование меня.:— Лось сохатый. Агате уже успел доложить, а та через Зойку проверяет информацию».

— Это какая же, интересно, птичка? — ледяным голосом произнес я. — Длинная, белобрысая и носатая?

— Почему белобрысая и носатая? — охватило замешательство Зойку. — Ты кого, Клим, имеешь в виду?

— Птичку! — уже не в силах был сдерживать злость я.

— Понятно, что птичку, — откликнулась Адаскина. — Но какую?

— Тебе виднее. Между прочим, про птичку сказала ты.

— Но моя птичка не белобрысая и не носатая, — проговорилась Зойка.

Я спохватился. Ну и дурак! Зойка ведь явно имеет в виду Митичкину. На фига Ваське про нас Агате докладывать. А вот Танька — другое дело. И я напрямик осведомился:

— Митичкина, что ли, звонила?

— Попал! — захихикала Адаскина. — Только не мне, а Агате. А она уже позвонила мне. Но кого ты, Климчик, подразумеваешь под белобрысой птичкой с длинным носом?

— Никого, — поторопился замять тему я. — Это я просто так.

— Да-а? — с какой-то полувопросительной интонацией протянула Зойка. Кажется, она догадалась.

Зато я так и не мог пока догадаться, зачем она звонит мне.

— Значит, все-таки передумал и будешь в студию вместе с нами ходить? — спросила Адаскина.

— Не с вами, а с Будкой, — злорадно проговорил я. — Сам-то я совершенно не собирался. А Митька уговорил. Ему одному было скучно записываться.

— Понятно, — враз поскучнела Адаскина.

— Там придурок один нас записывал. Из десятого, — с удовольствием начал я. — Представляешь, он Будке сказал, что у него фактура. Тот, чудик, поверил. И теперь к просмотру даже что-то учить собрался.

— Какой придурок? — Я словно наяву увидел любопытное выражение лица Адаскиной.

— Я же тебе говорю, из десятого. Некий Васька Лосев, — небрежно произнес я.

— Такой беленький? — с придыханием произнесла Зойка.

— Ну, — подтвердил я и с удовольствием добавил: — Вошь белая.

— Фу, Клим, как грубо. — Теперь в голосе моей собеседницы звучало осуждение.

— Ты спрашиваешь, я отвечаю.

— А ты представляешь, Танька Митичкина тоже в театральный записалась, — спешно ушла от опасной темы Адаскина. Видимо, она еще не полностью выполнила миссию, возложенную на нее Агатой.

— Естественно, представляю, если Танька за нами в очереди стояла, — буркнул я.

— Нет, но Митичкина — актриса, — с убийственной иронией продолжила Зойка.

— А чего такого? — не понял я. — Чем она хуже многих других?

— Клим, да ты что? — возмутилась Зойка. — Разуй глаза! Мы ведь с тобой говорим о Митичкиной.

Такая реакция меня совершенно потрясла. Вот уж воистину век живи — век учись. Мне даже в голову не приходило, что наши девчонки с таким презрением относятся к Таньке.

— Клим, тебе что, нравится Митичкина? — с наигранным ужасом принялась допрашивать меня Зойка.

— Да как-то не знаю, — растерялся я. У меня вообще не было никакого отношения к Таньке. Митичкина как Митичкина. Ничем вроде особо не выделяется. Разве что Будку жутко не любит. Но это их сугубо личное дело. Меня не касается.

— То есть как это так, не знаю? — негодовала Адаскина. — Человек или нравится, или не нравится. Третьего не бывает.

— Почему не бывает? — возразил я.

— Очень просто, — наседала Зойка. — Вот я, например, тебе нравлюсь или не нравлюсь?

Час от часу не легче. Я был вынужден взять тайм-аут и закашляться. Вообще-то человеком она была неплохим. Хотя иногда и жутко противным. И глаза у нее вечно на мокром месте, а я этого просто не выношу. И как девчонка она совершенно не привлекает меня. Словом, не ясно, что ей ответить. Скажешь, что не нравится, — обида на всю жизнь обеспечена. А если скажу, что нравится, еще не так поймет и к тому же доложит Агате.

— Чего умолк? — ехидно спросила Зойка. — Может, тоже не знаешь?

— Я к тебе хорошо отношусь, — к счастью, мне удалось найти компромиссный вариант.

— И к Митичкиной ты тоже хорошо относишься? — хмыкнула Зойка.

— Нормально, — мне уже стал надоедать этот разговор. — Девчонка как девчонка.

— Ты еще скажи — симпатичная, — убийственно хохотнула Зойка.

— Между прочим, некоторым даже очень нравится, — ради справедливости отметил я.

— Кому? — воскликнула Зойка.

— Так тебе все и скажи, — не собирался выдавать Будку я.

— Клим, умоляю, скажи, — начала умирать от любопытства Зойка.

— Это чужой секрет, — твердо стоял на своем я.

Поняв, что меня не расколоть, Зойка просто заахала:

— Ну, Танька! Ну, Митичкина! Роковая девушка! Кто бы мог подумать!

Мы еще немного потрепались в том же духе. Однако мне так и не удалось понять, зачем она звонила. А потом пришла из института Олька, и ей, естественно, тут же потребовался телефон. Да и моим «счастливым мгновениям» настал конец. Наша большая семья начала стекаться под крышу родного дома.

Окончательно она собралась лишь в воскресенье, когда предки возвратились от своих друзей, и вечером разразился кошмарный скандал. К счастью, его виновником был не я. Хотя рикошетом мне тоже досталось. Скандал же произошел из-за Женьки.

Вечером мы, как всегда, уселись всей семьей пить чай. Тут Женька с гордостью сообщила, что записалась в школьную театральную студию. И тут началось такое…

Если вы помните, Женька в этом учебном году заканчивает школу и соответственно летом намерена поступать в институт. Она решила пойти по стопам матери и стать юристом. По этому поводу все давно уже было обсуждено и решено. Мать наняла Женьке кучу репетиторов и к тому же определила ее на подготовительные курсы. Какой тут, к черту, театральный кружок. И так времени ни на что не хватает!

В данном случае я вполне разделял логику матери. Однако Женька закатила такую истерику, что стены на кухне дрожали. Она топала ногами и орала, что играть в школьном театре — мечта всей ее жизни. Но в старой школе у них ничего подобного не было. И вот наконец, когда появилась такая возможность, ей, видите ли, нельзя. А раз так, она, Женька, ставит родителям ультиматум. Если ей разрешат заниматься в театральной студии, она обещает закончить школу на одни пятерки и обязательно поступить в институт. А если нет, поступать вообще никуда не будет. И к репетиторам ходить тоже. Не говоря уж обо всяких дурацких курсах.

Мне Женьку даже стало жалко. И вообще, кто бы мог подумать, что мою железобетонную сестрицу тянет в искусство. Предки наши тоже совершенно прибалдели. Отец, по-моему, был готов на безоговорочную капитуляцию. А вот мать — нет. Она у нас никогда просто так не сдается. И на сей раз не собиралась.

В общем, я решил немножко помочь Женьке и этак небрежно ляпнул:

— Да чего вы раньше времени волнуетесь. Может, Женьку еще в актрисы и не возьмут. У нас там только в следующую субботу отборочный просмотр состоится.

— Что значит — у нас? — сощурила глаза Женька.

— А я тоже записался, — радостно сообщил я.

— Ты? — изумилась мать.

— Мне разве тоже нельзя? — поинтересовался я.

— Тебе как раз можно, — вполне мирно ответила мать. — Просто я никогда не думала…

— А-а! — взвыла, как пикирующий бомбардировщик, Женька. — Значит, ему все можно, а мне ничего нельзя? Вот так всегда. Все дорогому Климочке! И отдельную комнату! И театр, пожалуйста! А мне только учись, с Климочкой сиди, Климочку отведи в школу, Климочку на горшок посади…

— Я уже давно на горшке не сижу, — перебил я.

— Неважно! — рыдала и бушевала сестра. — Зато эти сидят! — перевела она злобный взгляд на непривычно притихших Мишку и Гришку. — А они еще хуже!

Мишка и Гришка вдруг хором заревели.

— А мне когда-нибудь что-нибудь для себя можно? — перекрывая их рев, продолжала рвать и метать Женька. — Есть у меня, скажите на милость, право на жизнь?

Я посмотрел на мать. Выражение лица ее изменилось. И она вдруг тихо сказала:

— Евгения, успокойся. Пошли поговорим.

И она увела Женьку в свою комнату. Когда они удалились и нам удалось унять рев близнецов, Олька тихо спросила меня:

— Ты действительно записался?

— А почему вас всех это так удивляет? Может, мне тоже нравится сцена.

— Ну, у нас сегодня прямо вечер откровений, — покачала головой Олька.

Загрузка...