Уроки любви

8

Вивиана сидела в машине, устало ссутулившись, и курила последнюю сигарету. Последнюю из этой пачки. Где-то в бардачке есть еще.

На коленке была дыра, наверное, зацепилась за что-то, когда они несли… не думать! Не думать!!!

Она тупо смотрела на дыру и методично подносила к ней тлеющую сигарету. Чтобы дальше стрелка не поехала. Капрон сейчас расплавится, и стрелка не поедет… Не поедет…

Было четыре часа утра, шел дождь, и улица перед салоном Жозефа была такой отчаянно пустынной, словно Вивиана перенеслась в один из своих детских кошмаров.

Тогда ей снился один и тот же сон. Пустой город, слепые окна, и ни одной двери. Потом все-таки одна находится, и Вивиана бежит по лестнице вверх, потому что лифт не работает, но на лестничных клетках нет ни одной квартиры.

Не думать. Не думать.

Жозеф приехал быстро, ночью нет пробок, а она его не узнала. Да и как узнать яркого томного визажиста в пожилом чернявом мужике с лысиной, в старых джинсах и футболке «Чикаго Буллс», выпрыгнувшем из раздолбанной «тойоты»? Никак невозможно узнать.

Что ж так долго-то? Вышел бы хоть кто-нибудь, сказал Вивиане слово, ну два, и ушел бы – но она бы знала! Знала, о чем уже можно думать, а о чем – нет.

Она уже видела такое лицо у мужчины. У дедушки. У Железного Монти, Монти-Керосинщика, Монти Полмиллиарда. На похоронах ее отца. Дед держался просто отлично, но только до тех пор, пока на крышку гроба не обрушился первый ком земли. И тогда у деда стало такое лицо…

Заострившееся, черное на висках и под глазами, старое и очень юное одновременно. Юными были глаза, глаза ребенка, который не понимает, как же так, вот только что человек был, и вот уже земля летит вниз, на крышку гроба, и больше никогда, никогда…

Не каркай! Не каркай, идиотка! Вот когда выйдут и скажут, тогда… Пока сиди и прижигай проклятую дырку.

Джейд лежал на ковре в гостиной – огромная гора шерсти. Задние ноги слабо и ритмично подергивались.

Шейн приподнимал лохматую морду, трогал лапы, и все это безжизненно валилось обратно, так страшно, так окончательно, что Вивиана тихо взвыла, бухнулась на колени и торопливо стала нащупывать пульс на шее. Так ищут пульс у людей, она понятия не имела, где надо искать пульс у собак, и, наверное, именно поэтому она его нашла. Тонкая ниточка жизни билась под шерстью.

Из оскаленной пасти струйкой текла слюна, ковер под мордой был мокрым.

Именно тогда у Шейна и стало такое лицо.

Вивиана Олшот сидит в машине в четыре часа утра, курит тридцать пятую сигарету и переживает за беспородную дворнягу. Этого быть не может, но это именно так. Ей хочется выть в голос и плакать, плакать, плакать…

Они вдвоем подняли Джейда и понесли к выходу. Он был тяжелый, страшно тяжелый, килограммов пятьдесят точно. Еще бы, овчарка, волкодав и бобтейл, и это только то, за что Шейн ручался…

Разумеется, Шейн мог запросто поднять мистера Джейда в одиночку, он много раз это делал в парке и дома, но теперь Джейд был неподвижным, обвисшим и ужасно тяжелым, поэтому Вивиана помогала. Она несла собачью голову, все время шепча что-то бессвязное и очень нежное.

Она понятия не имела, как надо шептать что-то нежное. Она не могла сейчас вспомнить, что именно говорила мистеру Джейду по дороге к лифту.

А потом они приехали к салону Жозефа и забарабанили в боковую дверь, туда, где было отделение для Пупсиков и канареек, а также варанов и попугайчиков, и охранник уже почти вызвал полицию, но вдруг узнал в ошалелой, чумазой и босой девице в вечернем платье Вивиану Олшот – узнал и позвонил Жозефу.

Жозеф приехал одновременно с бригадой реаниматоров, и мистера Джейда переложили из машины на настоящую каталку, и вот в самый последний момент этот лохматый паршивец приоткрыл мутный, умирающий глаз и лизнул Вивиане руку сухим горячим языком. В ту же секунду с ней что-то случилось, и она села на мокрый асфальт у дверей и закусила грязные кулаки, а Шейн бросил на нее яростный и отчаянный взгляд. Жозеф рявкнул коротко и отправил ее в машину, а мужчины убежали вслед за каталкой в туманную даль стерильного коридора ветеринарного отделения.

Первые полчаса Вивиана глухо и бурно рыдала, прижимая к трясущимся губам облизанную старым псом руку, а потом впала в ту самую прострацию, в которой пребывала по сей момент.

Прошло еще с полчаса, дождь перестал, и тогда из стеклянных дверей вышел Шейн. Под глазами у него была синева, а сами глаза – красные.

Как он ей тогда сказал? Плакать – не стыдно…

Вивиана встрепенулась, судорожно одернула платье и потянулась к Шейну.

– Что… Что там, Шейн?

Он молча сел на соседнее сиденье, достал сигареты и закурил. Потом перевел взгляд на Вивиану – и она немедленно почувствовала громадное, ни с чем на свете не сравнимое облегчение.

– Он жив. Очень плох, но жив. Они его вытащили. Я пойду к Жозефу в рабство.

– Шейн, что это было?

– Сердце.

Она недоверчиво посмотрела на него, и Шейн грустно усмехнулся.

– Сердце, Ви. Инфаркт. Совсем как у людей. Он очень старый, мой пес.

– Но… ведь ты говорил, ему только десять лет… Это не так уж и много…

Шейн выбросил почти целую сигарету, откинулся на спинку сиденья и заговорил монотонным, спокойным голосом.

– Я себя в этом почти убедил, Ви. Понимаешь, Джейд для меня значит слишком много. На самом деле ему пятнадцать с половиной лет. По человеческим меркам – за сто. Он старик, мой Джейд. Я всегда боялся думать, что будет, когда он соберется в свой собачий рай. Знаешь, он был пастушьей собакой и охранником. Ему даже жалованье платили, правда, продуктами. А потом у нас в городке приключилась беда…

Шейн хорошо помнил те события. Муж Молли Пемброу, той самой, которая родила на заднем сиденье Джангла, заявился в город после очередной отсидки, да не один, а с дружками. Первым делом отлупил Молли, просто так, для порядка, потом напился, и дня три его не видели. Ну а на четвертый день у него случилась белая горячка.

Джек Пемброу схватил своего двухлетнего сына из кроватки, помчался на крышу и стал орать, что сейчас швырнет малыша на землю, ежели ему не дадут тысячу баксов. Молли попробовала подступиться, но Джек столкнул ее с лестницы, и она потеряла сознание. Дальше – больше. Джек, не выпускавший заходившегося плачем малыша из рук, нашел где-то свой дробовик, приставил его к головке сына и вышел на улицу. Он шел и орал непристойности, а палец так и плясал возле взведенного курка.

Снайперов и спецслужб в городке сроду не водилось, шерифу стало плохо с сердцем, и никто из собравшейся толпы понятия не имел, что делать.

Джейд вырос на ранчо и с малолетства знал, что цыплят, котят, щенят и человеческих детенышей трогать нельзя. Более того, их надо защищать. Особенно от тех людей, которые воняют дешевым самогоном и потрясают железными огненными палками. Джейд – пастух и сторож – прекрасно знал, что эти палки чрезвычайно опасны, и приличной собаке следует держаться от них подальше. Однако в руках плохо пахнущего человека визжал человеческий детеныш, и Джейд не стал раздумывать.

Шейн видел все собственными глазами, но до сих пор не мог понять, откуда именно вылетел этот громадный лохматый комок мышц.

Гены овчарки и бобтейла говорили: отсеки врага и загороди детеныша. Гены волкодава добавляли: убей двуногого волка! При этом весь жизненный опыт восьмилетнего взрослого пса противился убийству человека. Совершенное творение природы, огромный пес принял единственно верное решение уже в прыжке: он вышиб ребенка из рук убийцы и сбил человека с ног.

Джек Пемброу успел увидеть только двухдюймовые сверкающие клыки и горящие яростью глаза, вскинул ружье и выстрелил.

Ему удалось выстрелить только один раз. Пятьдесят килограммов живого веса подмяли его под себя, а потом со всех сторон бросились люди. От линчевания Джека спасло только прибытие полиции штата.

Джейд получил пулевое ранение в грудь, сильную контузию, оглох и потерял нюх. Работать он, разумеется, больше не мог, но жители городка единодушно признали: герой заслужил пожизненную пенсию. Шейн Кримсон жил один, Джейд его прекрасно знал и с детства дружил с ним, так что проблем с жильем не возникло.

Шейн выхаживал Джейда точно так же, как выхаживал бы раненого брата. Постепенно они стали единым целым, и для всех жителей городка это было совершенно естественно.

С тех пор прошло семь с лишним лет.

Вивиана вытерла слезы и поцеловала Шейна в висок – куда дотянулась.

– Он поправится, Шейн. Он сильный. У него такая родословная… просто шикарная родословная, он поправится.

– Ты думаешь?

– Конечно! Он же знает, что ты ждешь его, он не может бросить хозяина.

– Да… Знаешь, я ведь не хотел его сюда брать, но он выбил дверь в доме вдовы Маккарти, где я его оставил, и побежал за мной. Пришлось взять. Слушай, может быть, это он тогда надорвался? Он же пробежал миль семь, пока догнал меня…

– Прекрати, слышишь? Ты ни в чем не виноват. Джейд – пожилой пес с непростой судьбой, но я тебе обещаю, что он выживет. Слышишь?

– Слышу.

– Шейн? Поехали домой.

Они приехали домой, и уже в прихожей их настиг звонок Жозефа. Он сообщил, что состояние собаки стабилизировалось и улучшилось, пока он еще спит и будет спать целый день, а вот к вечеру им лучше приехать. Все это Жозеф выложил Вивиане, причем явно не сомневался, что она обязательно приедет и будет сидеть возле Джейда, выполняя предписания врачей. Повесив трубку, девушка поняла, что улыбается. Во-первых, Джейд выздоравливает. Во-вторых… приятно, что Жозеф в ней не сомневается.

Она повернулась к Шейну, чтобы пересказать содержание разговора, – и замерла. Шейн заснул прямо на полу, на ковре. Лицо у него было измученное и очень юное, но выражение ужаса оставило его. Вивиана тихонечко прошла в свою комнату, вынесла одеяло и накрыла Шейна, потом подсунула ему под голову подушку и, не удержавшись, погладила по голове.

Следующие несколько дней были заполнены исключительно заботами о выздоравливающем мистере Джейде. Забрать его из лечебницы разрешили только через пять дней, но зато в квартиру он вошел сам, слегка пошатываясь на ослабевших лапах, но не забыв понюхать коврик у соседней двери, за которой радостно повизгивал и тявкал его дружок, розовый пудель.

Они выгуливали Джейда в парке, а потом Вивиана готовила витаминные кашки, варила бульоны, распаривала овощи – одним словом, занималась тем, что ей и в голову не пришло бы делать полгода назад.

Шейн спал теперь рядом с Джейдом, в гостиной, и Вивиана чувствовала некоторую ревность – а вот к кому из них, и сама толком не понимала.

А в одно прекрасное утро ее разбудил знакомый холодный нос, шершавый влажный язык и радостно вращающийся лохматый хвост. Старина Джейд решил окончательно вернуться в мир живых.

Поездки Шейна в контору Колина Фаррелла возобновились, Вивиана Олшот тоже постепенно возвращалась к привычному образу жизни. Одно только исчезло из этой жизни навсегда: Дикси Сеймур. Вивиана просто не вспоминала о ней.

Сентябрь развернул наступление по всем фронтам, и дождь лил, не переставая, а листья на деревьях в парке стали золотистыми и прозрачными. Вивиана и Шейн гуляли по тихо шуршащим дорожкам и разговаривали обо всем на свете.

– Шейн? Почему ты не рассказываешь о своем детстве? Не любишь вспоминать?

– Не люблю? Да нет, отчего же… Нормальное было детство, даже хорошее. Только… давно это было.

– Ну уж, давно…

– А что! Полжизни, как-никак.

– Вообще-то да. И у меня, значит, тоже. Полжизни.

Они шли дальше, а Вивиана с замиранием сердца думала: Господи, как хорошо, что ты дал мне его! Всего полжизни спустя.

– Расскажи о своем городке.

– Ну, Ви, он же совсем… неинтересный. Там нет ничего, только церковь, супермаркет и моя заправка. Еще школа и библиотека.

– И белый дом с колоннами на холме.

– Да, и белый дом.

– А друзья у тебя там остались?

– А как же! Боб, и Джим, и Мэгги, и Полина, сестра Джима, а еще Мерибель, Карлос, моя двоюродная тетка с детьми – да, почитай, весь город. Они ж меня вырастили.

– Шейн, а твой… отец? Он умер, да?

– Почему умер? Что ты! Он жив-здоров. Просто он с нами никогда не жил.

– Бросил вас с мамой?

– Нет, не бросил, а НЕ ЖИЛ. Он даже и не знал, что я родился. Он не из нашего города.

– Маме приходилось трудно…

– По правде сказать, труднее всего приходилось мне, потому что они с бабкой никак не могли решить, кто из них меня больше любит. Ругались страшно. Бабка моя была учительницей в нашей школе, так что запросто справлялась с любыми хулиганами, что ей мать. Вообще-то я маму не очень хорошо помню. Она умерла, когда мне пять лет было.

– Болела?

– Кримсоны никогда не болеют. Ее змея укусила.

– Какой ужас! А как же врачи?

– А она была на дальнем пастбище. Моя мать работала ветеринарным врачом и регулярно объезжала все дальние ранчо в округе.

– И никто ей не помог?

– Там никого не было. На многих ранчо скот пасется самостоятельно, только собаки охраняют, вроде Джейда. Они умные, сами со всем справляются. Мама поехала верхом, так что когда через два дня лошадь вернулась одна, все забеспокоились. Ну и… нашли.

Вивиана потрясенно молчала. Шейн вздохнул и пнул носком ботинка кленовые листья.

– Остались мы вдвоем с бабкой. Я ходил в школу, летом подрабатывал объездчиком лошадей или пастухом, но потом бабка померла, и пришлось идти работать.

– А как же органы опеки?

– Ви, как ты не поймешь – мы ОЧЕНЬ маленький город. К нам можно добраться всего по одной узкой проселочной дороге, если очень охота. Нет у нас там никаких органов опеки, да и потом – все друг друга знают с детства и до смерти. Ко мне после бабулиных похорон пришел шериф, мистер О'Лири, и сразу честно сказал, что ежели я решу работать в городе, то никто меня трогать не будет. Вот я и пошел работать. А школу пришлось бросить.

– Слушай… Я не понимаю, раз вы такие маленькие и в глуши – откуда у вас заправка? Они же стоят на шоссе…

Шейн искоса посмотрел на нее и усмехнулся.

– Стыдитесь, мисс Олшот. Я думал, ты в курсе.

– В курсе чего?

– В курсе того, откуда взялись твои деньги. Это же твой дед придумал, давным-давно.

– Да что придумал-то?

– Заправки Олшота. Он специально вел такую политику. На каждой, даже самой захудалой, даже проселочной дороге должна быть заправка. И деньги положил немалые, потому что прибыли-то на таких дорогах не дождешься…

– Я, наверное, полная идиотка, но я не понимаю, зачем ставить заправки, если не дождешься прибыли!

Шейн задумчиво посмотрел наверх, туда, где пламенели в закатных лучах верхушки кленов.

– Потому что главная прибыль – это репутация. Монти Олшот считал: все жители этой страны должны знать, что в любое время и в любом месте они найдут заправку Олшота и не пропадут.

– Ну?

– Гну. Прости, сорвалось. Твой дед заработал доверие людей. Его акции стали покупать. Их покупали даже во время великих нефтяных кризисов, поэтому, когда остальные разорялись, он богател.

– Это Колин тебе рассказал?

– Подробно – Колин, а частично я и до этого знал. Бабка моя очень уважала твоего деда. Всегда вырезала из газет статьи про него и в альбом вклеивала. Говорила, что если я буду честно работать и уважать людей, то стану таким же, как Монти Олшот. Правда, она и предположить не могла, что я буду с внучкой Монти Олшота по парку гулять и в рестораны ходить. Ви?

– Что?

– Надоело тебе со мной возиться, да? Скоро освободишься…

Зачем он это сказал! У Вивианы мгновенно и стремительно испортилось настроение. День немедленно померк, ощутимо похолодало, и девушка сердито запахнула небрежно расстегнутую замшевую куртку.

– Не говори глупости. Пошли домой, холодно.

– Идем. Джейд! Домой! Да, вот еще что… Ви, мне пора от тебя переезжать. Учеба у нас уже не такая интенсивная, а тебе надо отдохнуть от нас с Джейдом.

Она резко остановилась, потому что сердце заболело.

– Ты… хочешь уехать?

– Я так думаю, через пару дней съедем. Квартиру я присмотрел, недалеко от тебя, так что гулять с Джейдом будем ходить сюда же.

– Шейн, я не понимаю, какая надобность?

– Ви, тебе же неудобно так жить. Ты не обязана…

Она отвернулась и стремительно пошла вперед, а недоумевающий Шейн переглянулся с Джейдом и поспешил за ней.

Вивиана молчала всю дорогу, молчала в лифте, молчала в прихожей, но зато на кухне ее прорвало.

– Значит, уезжаешь? Ну и катись! Понял? И можешь даже не ждать пару дней, пожалуйста! Собирай свои манатки и выматывайся! Действительно, сколько можно! Господи!

Шейн с веселым изумлением смотрел на нее, скрестив руки на груди.

– Ви…

– Давай-давай! Иди, чемоданы укладывай, ковбой. Плоха тебе моя квартира стала – скатертью дорожка, миллионер несчастный!

– Ви, я не понял, ты что, не хочешь, чтобы я уезжал?

– Я?! Да я об этом только и мечтаю!

Он вдруг оторвался от притолоки и подошел к ней. Вивиана посмотрела в его серые глаза и почувствовала, как стремительно валится в какую-то бездонную пропасть…

– Вивиана… скажи спокойно, ты хочешь, чтобы я уехал?

– Да!!! И еще знаешь, что?!

– Что?

Слезы кипели под самыми ресницами, сердце все болело и болело, и Вивиана не удержалась, всхлипнула, быстро вытерла глаза стиснутым кулачком и растерянно сказала:

– Если ты уедешь, я умру. Лягу на коврик Джейда и умру.

– Это твой коврик.

– Нет, его. Он его выбрал.

– Но ты его купила.

– Просто у Джейда денег не было… что я несу, Господи! Шейн!

– Да?

– Не уходи. Пожалуйста.

Он молча обнял ее, притянул к себе. Девушка обвила его шею руками, прижалась щекой к широченной груди, зажмурилась…

Он осторожно вскинул ее на руки и понес в спальню. Не говоря ни слова, ни о чем не спрашивая, ничего не обещая. Вивиана чувствовала огромное облегчение – и оттого, что он молчал, и оттого, что они наконец-то сделают это, и тогда она перестанет быть ОДНА, а станет – С НИМ.

Замешкались они всего на миг. Шейн строго посмотрел на Джейда, уже улегшегося на коврике, и тихо велел ему:

– Иди-ка ты отсюда, мистер Джейд. Сегодня поспишь в гостиной.