VII Коммерш фуксов

Когда открылась дверь просторной залы, Юлиус в первую минуту ничего не мог ни разглядеть, ни расслышать. Дым его ослеплял, а шум голосов оглушал. Впрочем, с каждым входящим сюда происходило то же самое, но потом мало-помалу человек привыкал, приспосабливался и начинал различать фигуры и голоса.

Тут было множество совсем юных студентов, которые длиной своих бород могли бы поспорить с любым халдейским мудрецом, виднелись усы, которым позавидовала бы плакучая ива. Были тут и костюмы, поражавшие своей причудливостью, иногда бросался в глаза головной убор Фауста, украшенный пером цапли, или какой-нибудь чудовищный галстук, в котором утопала чуть не вся голова, либо золотые цепочки на голой шее. В особенности же много виднелось кружек, размеры которых могли привести в ужас бочку, и трубок, способных испугать печную трубу.

Дым, вино, оглушительная музыка, беспорядочные взрывы хорового пения, головокружительная пляска, звонкие поцелуи, расточаемые развязным девушкам, которые громко хохотали, – все это путалось и смешивалось в какой-то дьявольский калейдоскоп, навевавший образы Гофмана. Самуил был удостоен самого пышного приема. Ему немедленно преподнесли его трубку и гигантский кубок, наполненный до краев.

– Что тут? – спросил он.

– Крепкое пиво.

– Ну вот еще! Разве я похож на йенского студента? Вылей это и принеси мне пуншу.

Кубок наполнили пуншем. В него вмещалось больше пинты. Юноша выпил его одним махом. По всей зале раздались рукоплескания.

– Экие вы ребята! – сказал Самуил. – Но я вижу, что публика слишком вяло танцует вальс, да и поют тоже вяло. Эй, вы, – крикнул он музыкантам, – приударьте-ка погромче!

Он подошел прямо к одному из фуксов, танцевавшему с хорошенькой девушкой, без церемонии отобрал у него даму и начал с ней вальсировать. Вся зала смотрела на этот танец замерев. В нем было что-то особенное, против воли овладевавшее вниманием зрителей. Начинал Самуил плавно и медленно, его движения были изящными и нежными, а потом вдруг он переходил в самый быстрый темп; он начинал вращаться с неимоверной быстротой, и его танец становился страстным, мощным и разнузданным. Внезапно среди этой безумной радости он останавливался и начинал двигаться с какой-то презрительной холодностью, с насмешливым выражением лица. Порой в его взгляде выражалась крайняя печаль, но он тут же распрямлял плечи и делал какой-нибудь насмешливый жест. Время от времени его меланхолия превращалась в горечь, глаза метали молнии, и его дама трепетала в его руках, как голубка в когтях коршуна. Это был неслыханный танец, который в одну секунду спускался с неба в ад, при виде которого зрители не знали, что им делать – плакать, смеяться или трепетать.

Он закончил свой вальс таким быстрым и увлекательным кружением, что все другие танцоры, которые до этого только смотрели на него, были затянуты в этот вихрь, и в течение четверти часа в зале бушевал настоящий ураган. Окончив танец, Самуил спокойно уселся. На лбу у него не было ни единой капли испарины. Он только потребовал себе новый кубок пунша.

Юлиус не участвовал в этой вакханалии. Он тонул в море грохота и мыслями устремлялся к дому ландекского священника. Странное дело: среди всех этих криков у него в ушах звучал тихий, нежный голос девушки, сидевшей под деревом и учившей азбуке ребенка.

Распорядитель подошел к Самуилу и что-то тихонько сказал. Оказалось, что принц Карл-Август спрашивал у студенческого короля разрешения посетить коммерш фуксов.

– Пусть войдет, – сказал Самуил.

При появлении принца все студенты приподняли шапочки – один только Самуил не прикоснулся к своей. Он протянул руку принцу и сказал ему:

– Добро пожаловать, кузен.

И указал тому на стул рядом с собой и Юлиусом. Какая-то девица с гитарой пропела свою песенку и теперь обходила публику, собирая деньги. Она остановилась перед Карлом-Августом. Он оглянулся назад, чтобы попросить денег у кого-нибудь из своей свиты. Но в залу никого из свиты не впустили. Тогда он обернулся к Самуилу и попросил:

– Не заплатите ли вы за меня, государь?

– Охотно, – ответил Самуил и вынул кошелек. – На, – сказал он гитаристке, – вот тебе пять золотых за меня и вот тебе крейцер[5] за принца.

Бешеные рукоплескания потрясли своды залы. Сам молодой принц аплодировал и смеялся. Спустя несколько минут он простился и ушел. Сразу после этого Самуил поманил к себе Юлиуса и шепнул:

– Пора.

Юлиус кивнул и вышел. Разгул дошел до крайнего предела. Пыль и табачный дым до такой степени наполнили залу, что в ней будто стоял декабрьский туман. Самуил в свою очередь вскоре поднялся и незаметно вышел.

Загрузка...