Усё

Беглое

Тридцать первого мая после лазерной эпиляции Крис прячется в тень. Нашла где-то шляпу, надвинула на лицо, несчастное, напуганное. Нельзя на солнце, повторяет, нельзя солнце. Тянет шляпные поля вниз, словно это шапка-ушанка. Какие уж тут ролики.

Вернулись домой.

Оказывается, Марго пригласила ее в Третьяковку. Крис там никогда не была. Не знаю, когда они успели сговориться за моей спиной.

Я наблюдаю, как она собирается. Диван устлан вещицами, тряпками, на полу пакеты, стол усыпан разной всячиной: блестки, карандаши, коробочки, пластиковые побрякушки, гаджеты. Это космос, вместо звезд в котором сияют тюбики помад, флакончики духов, наушники трех цветов (зачем ей столько?) Я даже не могу понять, чем Крис собственно занята, она сидит на диване, что-то ищет, что-то берет в руки, перекладывает с одного места на другое. Я впадаю в гипнотический транс, пока не обнаруживаю, что один наушник лишился своей резинки. У меня появляется дело.

Крис утюжит яркие брюки и затем футболку. На футболке прямоугольник пейзажа: пшеничное поле и ясное небо. Утюг едет по полю, утюг летит по синему небу.

У нее стильные очки, в голубой оправе. Готовая к выходу, Крис смотрит на себя в зеркало, слегка втягивая худые щеки. Марго появляется как раз вовремя, в джинсах-бойфрендах и серой, безразмерной, шелковой блузе. Крис берет зеркалку, наставляет на вошедшую объектив.

– Вау! – говорит. – Стильная какая.

Мне кажется, что ни надень на эту маленькую самовлюбленную фигурку, все будет выглядеть шикарно. Такая вокруг нее аура аристократизма, что заверни эту женщину в штору и получится богиня.

– Ну ты тоже ничего, – рассеянно отвечает Марго, глядя куда-то в сторону.

Они тащат меня с собой. Я упираюсь, потому что не хочу садиться в Риткину машину. Ритка водит, как ненормальная. Но все мои аргументы они парируют. Вдвоем они невыносимы. Крис легко поддается чужому влиянию.

В Третьяковке, как в аквариуме. Приглушены звуки, замедлены движения. Люди двигаются плавно и беззвучно. Крис и Марго похожи на золотую рыбку и головастика.

На Крис поглядывают с любопытством. Она хвостатая, яркая, блестит, переливается перламутр. Мной овладевает приятное спокойствие от пребывания в камерной и благоговейной музейной тишине.

Мимо меня по направлению к выходу проходит пожилая японская чета и, провожая их глазами, я вдруг увидел в мужчине героя своей будущей повести. Именно так должен выглядеть мой усё, думаю я с воодушевлением, – невысокий, худощавый, немного сутулый, скромный и сдержанный. Разве что помоложе. И не замечая вокруг себя живописных полотен, я погружаюсь в созерцание воображаемого загорелого лица пятидесятилетнего японца в соломенной шляпе с широкими полями, в сером застиранном кимоно…

– Все? И здесь.

– Подними руку, как у нее.

– Подержи кофту.

– Блин!

Смех.

– Надо с тыквой еще.

– Пошли к той.

Две девицы фотографируют друг друга.

– Это не тыква.

Хохот и шабаш.

Крис глядит на них в наивной надежде, что ее по-учительски строгий взгляд образумит их. Черта с два. Мы отстали от жизни, люди ходят в галереи фотографироваться. Во мне поднимается раздражение, я ищу спасения в соседнем зале. Пытаюсь вернуться в блаженное состояние отрешенности, но адские голоса летят надо мной, как хохочущие привидения, хлещут по нервам, в галерее хорошая акустика. Я бегу дальше.

Верчу головой и мчусь. Восприятие бегущего человека отвечает современным тенденциям. Мне представляется новый тип экскурсии – бегущая экскурсия. Бежит экскурсовод, бегут слушатели, все мчатся через залы музея. Эра нового восприятия, человек внутри ленты социальной сети.

Привидения настигают меня снова. Я бегу в обратном направлении. Покоя в душе нет. Как легко я теряю его, изнеженная душа. Я сосредоточен на том, чего у меня нет, а не на том, что у меня есть. Появляется еще парочка говорливых селфиманок. Наверное, они приехали из маленького городка. Я прощаю им их нелепую провинциальность и снова бегу, издерганный, исколотый, опаленный. Я мечтаю вернуться домой и сесть за свой стол из граба, гладкий, как река Нагаро. Мой усё уже поджидает меня.

Крис фотографирует скульптуру. У нее с этой скульптурой взаимопонимание. Крис говорит ей «вау, стильная» или что-то в этом роде. Скульптура рассеянно соглашается, да, она такая. Я сажусь на скамью и жду наступления лета. Оно наступит через шесть часов.

Как художник выбирает свою будущую картину? А фотограф – на что именно направить объектив? Для меня это загадка.

Мой герой живет уединенно на берегу реки. У него есть лодка и десяток ручных бакланов. Он ловит айю по древней традиции укай. Он надевает на птичье горло кольцо, чтобы баклан не мог проглотить крупную рыбу. Он достает рыбу из горла птицы. В свободное от рыбалки время, усё пишет роман, любуясь из окна туманным речным пейзажем. Он пишет пером на бумаге. Это все, что я пока знаю о своей будущей повести.

Крис садится рядом. Показывает фотографии. Подставляет фильтры. Видит под каким-то своим особенным углом. Скульптура раздроблена на куски, растащена на элементы, дробность завораживает фотографа. Мир не может стать единым ни на секунду. Но секунда может стать единым миром и склеить отдельные куски, намотав на катушку времени.

В старых портретах Крис находит сходство с современниками. Лопухины напоминают кузин. Всадница – какую-то актрису. Купчиха за чаем – соседку. Кукольник – вылитый я. Христос Иванова похож на нее саму. Демон – копия какой-то Армен. «Богатыри» Васнецова поражают ее воображение. Она стоит вплотную к картине. Илью Муромца не отличить от какого-то стендапера. Крис глядит на него с выразительной нежностью, она встретила свой идеал.

– А красивая фамилия Муромец, – говорит. – Лучше чем Попович. Я бы не хотела стать Попович. А вот Муромец другое дело.

Проходящих мимо мужчин она сравнивает с Муромцем.

Последние залы мне запомнились плохо. Крис пребывает в ажитации. От волнения грассирует больше обычного. Толкает Риту локтем.

– Вон, вон, видишь пар-рня?

– А?

– Вон, по лестнице идет. В р-рваных джинсах

– Вижу.

– Он на меня посмотр-рел.

От мысли о том, что она приглянулась молодому мужчине, Крис делается рассеянной, прыгучей, пружинистой. Ей хочется бежать за парнем, схватить его, поднять на руки, закружить по залу. Но что-то мешает ей сделать это. Поэтому она просто скачет мимо него по лестнице, напевая «у ко-ошки замерзли у-уши».

Потом он куда-то свернул, пропал из виду. Крис расстроенно крутит головой.

– Ах! Ну где же моя любовь?

Мы втроем шагаем через залы, ищем ее любовь. Наконец, находим на первом этаже – счастливец выходит из уборной. Другой парень подходит к нему и они о чем-то совещаются.

– Какая удача! – говорит Крис, обращаясь к Марго. – Нас двое. И их тоже двое! Это судьба!

Сказав это, она напускает на себя безразличный вид, достает телефон, что-то там равнодушно изучает. Ребята уходят, и она направляется в сувенирный отдел. Там она долго перебирает открытки, я думал, что она ищет репродукцию «Богатырей», но оказалось, что портрет Кукольника.