Успех

Лион Фейхтвангер и его роман «Успех»

Произведение искусства становится реалистическим лишь тогда, когда художник изображает в нем жизнь не как сцепление разрозненных «частных случаев», но улавливает за единичными фактами более общую картину движения и противоборства различных общественных сил.

«Чтобы схватить преходящее явление, человек должен сковать его узами закона, прекрасное тело расчленить на понятия и сохранить его живой дух в скудном словесном остове», — писал некогда Шиллер. И действительно, реалистическое произведение искусства есть в первую очередь плод мысли художника, дитя познания.

Подобно тому как спектральный анализ позволяет физику разгадывать тайны движения материи, так и социальный анализ, составляющий душу реализма, дает возможность художнику выделить в жизни главные ее черты и приблизиться к пониманию действующих в ней сил и законов. Чем внимательнее всматривается художник-реалист в действительность, чем яснее прослежена им взаимосвязь событий, положенных в основу его произведения, тем полнокровнеее и чувственно-зримее воспроизводится увиденное, ибо оно не только воспринято писателем эмоционально, но осмыслено им и обобщено.

Но каждый художник видит мир по-своему. Самый характер познания объективного хода событий и понимание художником правды жизни и правды истории связаны с его отношением к современной ему социальной борьбе, участником которой он неизбежно становится.

Запечатлевая образы мира, произведение искусства органически отражает и особенности сознания художника, который никогда не бывает бесстрастным летописцем своего времени, но всегда защищает идеи, представляющиеся ему мудростью века. Однако субъективное понимание художником истины истории не бывает равнозначно ее объективному содержанию. Сознание писателя, творящего в условиях собственнического общества, даже если он и не является защитником существующих порядков, покрыто амальгамой социальных предубеждений, и мудрость века не отражается в нем автоматически и непосредственно. Путь ее познания труден и непрост.

Ценность и жизненность произведений критического реализма XX века определяется не только их изобразительной силой, но и тем, что в них запечатлены поиски художником истины истории, понуждающие его осознавать смысл общественной борьбы современной эпохи.

Создавая свое самое зрелое, обдуманное и значительное произведение — роман «Успех», Лион Фейхтвангер вложил в него не только огромный запас наблюдений над жизнью послеверсальской Германии, но и свои раздумья над судьбами капиталистического мира. Роман явился одновременно и объемной картиной нравов, возникшей в результате тщательного аналитического изучения писателем обстановки, где существовали и действовали его герои, и ареной страстной дискуссии Фейхтвангера с главными направлениями европейской общественной мысли современности. В этой дискуссии весьма полно и откровенно раскрылось его мировоззрение, его реальные противоречия, в значительной мере преодоленные писателем к концу жизни.

Фейхтвангер опубликовал свой роман в 1929 году, то есть когда был уже вполне сложившимся художником, автором «Безобразной герцогини» и «Еврея Зюсса» — произведений, где совершенно недвусмысленно были выражены его воззрения на общество и историю.

К этим взглядам Фейхтвангер пришел довольно сложным и извилистым путем.

Его ранние литературные опыты, относящиеся еще к 1903 году, и произведения, написанные перед первой мировой войной, не принесли ему славы и не определили его творческого лица. Правда, в них ощущалось скептическое отношение писателя к игре интересов, которую он наблюдал в буржуазном обществе. Не случайно в ряду духовных учителей Фейхтвангера видное место занимал Аристофан. Молодому писателю импонировала сатирическая едкость великого грека, однако Фейхтвангер, используя иронию как манеру отношения к изображаемому, не поднимался до свойственного всем великим сатирикам, в том числе и Аристофану, гневного пафоса обличения общества.

Фейхтвангер видел, — и это было нетрудно увидеть, — что жизнь, какой живут его современники, неразумна и жестока. Он видел, что буржуазная демократия торопливо растрачивает свой моральный капитал, а великие идейные традиции, восходящие к Просвещению, наследником которого он считал себя, — изживаются.

Писатель ощущал, что общество больно, однако он отнюдь не считал эту болезнь смертельной, а силы буржуазной демократии, с которой был органически связан всем строем своего мировоззрения, — исчерпанными.

Критика действительности, содержавшаяся в ранних произведениях Фейхтвангера, была направлена на частные недостатки общества. Ей не хватало решительности и определенности, ясного понимания причин, вызывающих кризис буржуазной цивилизации.

Но с подлинными традициями Просвещения Фейхтвангер имел мало общего. Разум просветителей, бывший для них судьей мира, превращался у Фейхтвангера в холодноватую рассудочность, а его общественные взгляды своим либерализмом принципиально отличались от боевого и бунтарского характера идеологии Просвещения. Знатоку античности, Фейхтвангеру внутренне скорее был ближе Плотин, отрицавший действие во имя углубленного созерцания, нежели жизнерадостная и действенная философия Просвещения.

Типичный буржуазный интеллигент, Фейхтвангер достаточно трезво смотрел на жизнь и весьма недоверчиво относился к массе, толпе, иными словами — к народу. Разделяя многие предрассудки своей среды, он жил интересами буржуазной интеллигенции, считавшей себя солью земли и единственной хранительницей завоеваний культуры.

Когда в 1914 году разразилась мировая война, потрясшая устои мирового капитализма, история обнажила перед Фейхтвангером зияющие противоречия жизни, доселе ему неведомые, и внесла смятение в его душу, отразившееся в произведениях писателя в двадцатые годы.

Окончание первой мировой войны ознаменовалось на родине Фейхтвангера — в Германии — мощным ростом революционного движения, подкрепленного идеями и практикой Октябрьской революции. На волне общественного подъема возникла Баварская советская республика, произошли восстания рабочих в Руре и Саксонии. Но буржуазия, опираясь на военщину, введя кровавый белый террор, организовав карательные экспедиции против восставших пролетариев, расстрелы и тайные убийства вождей рабочих, сумела подавить революцию.

В эти годы разгула насилия и жестокости история открыто поставила вопрос о путях и способах разрешения главного конфликта современности — между капиталистическим миром и рождающимся миром социальной справедливости.

Фейхтвангеру, свидетелю злодеяний военщины, предательской политики социал-демократических лидеров, свирепости озлобленного мещанства, стали ненавистны все виды общественной реакции, но его испугали размах и решительность движения народа. Либерально-демократические убеждения взяли верх в его сознании, и Фейхтвангер начал искать путей улучшения мира вне прямого революционного действия.

Он не потерял веры в жизнеспособность буржуазной демократии, хотя критическое отношение его к собственническому миру и усилилось.

Герой его романа «1918 год» Томас Вендт, вождь баварской революции, отрекался от своей политической деятельности потому, что не смог соединить ни в душе своей, ни в деяниях своих революционность и человечность. «Я думал: быть революционером — значит быть человеком. Я думал: революция — это человечность. Я больше не хочу. Не хочу больше никакой политики. Я хочу быть самим собой…» Фейхтвангер не желал видеть, что устами его героя говорил мелкобуржуазный утопист, ничего общего не имевший с подлинными революционерами, боровшимися с капитализмом во имя человека и человечности.

Писатель не отгораживался от своего героя и тоже хотел «быть самим собой», то есть гуманистом, стоящим вне политики, созерцателем, а не деятелем.

Послеверсальская Европа оказалась под властью предпринимателей, спекулянтов и дельцов; Фейхтвангер пришел к выводу, что после всех апокалиптических потрясений общество в своей сути не изменилось, а усилия народных масс и тех, кто пошел с ними, были растрачены напрасно и безрезультатно.

Победа реакции была воспринята Фейхтвангером как победа варварства над прогрессом. С этого времени писатель стал рассматривать историю как трагическое равновесие сил Разума и Варварства. Не веря в созидательные силы народа, считая, что в массе своей он неразумен и слеп, Фейхтвангер противопоставил косным силам общества одиноких носителей Разума, отрешающихся от низменной и нечистой суеты жизни и переходящих от действия к созерцанию, в котором они только и могут обрести свое человеческое достоинство. Мысль о бесцельности деяния проходит и через роман о Маргарите Тирольской — «безобразной герцогине», и через роман о еврее Зюссе. Хотя события, описанные в этих произведениях, относились к временам отдаленным — к XIV и XVIII столетиям, хотя Фейхтвангер очень умело насыщал свое повествование бытовыми деталями ушедшей эпохи, создавая иллюзию исторической достоверности рассказа, — проблематика романов была в высшей степени злободневна и современна. Сложившееся у Фейхтвангера представление о роли действия в общественной борьбе отнюдь не имело отвлеченно философского характера, но было тесно связано с усилением пессимизма в его мировоззрении.

Подвергая в «Еврее Зюссе» жестокой критике варварство общества, создавая превосходные сатирические портреты озверевших буржуа, настойчиво снимая покров мнимого благородства с дворян и владетельных князей, что же противопоставил Фейхтвангер насилию, лицемерию и корыстности, властвующим в обществе? Преображенный личным горем, грязный делец Зюсс приходит к отрицанию действия и покорно отдается в руки палачей, надеясь, что в мире утвердится мудрость созерцания и всепрощения, которую он познал за время страдания. Но пока созерцатели занимались нравственным совершенствованием, варварство, не утрачивая своей активности, распространяло свое влияние, и его носители заключали своих противников в железные клетки, чиня расправу над непокорными, спокойно переступая через чужую кровь.

Исторические романы Фейхтвангера по существу были романами о современности, ибо под прозрачным псевдонимом «исторического» варварства угадывалось варварство современного буржуазного мира. Вместе с тем они подтверждали, что Фейхтвангер, ненавидя реакцию, утвердившуюся в послевоенной Европе, не зная силы, способной ей противостоять, и не желая идти на компромисс с социальным злом, предпочитал в новых общественных условиях замкнуться в служении чистому Разуму, отрешенному от деяния. Социально-политические воззрения, сложившиеся у Фейхтвангера к середине двадцатых годов, позволили ему критиковать буржуазный мир и одновременно сковывали критическое начало его творчества, сужали его диапазон.

Но, как всегда, жизнь оказывалась сильнее мертворожденных абстракций и, неумолимо опровергая схему исторического процесса, построенную Фейхтвангером, заставляла писателя почувствовать, что содержавшаяся в его романах критика капиталистического общества явно недостаточна. В Версальской Германии назревали новые важные и грозные явления, затрагивавшие самые основы существования буржуазной демократии. Финансовая олигархия, рурские магнаты, ост-эльбские юнкеры — правящие круги Веймарской республики, — при попустительстве лидеров социал-демократии спускали на немецкий народ вскормленного реакцией фашистского пса.

К концу двадцатых годов — ко времени создания «Успеха» — фашистская опасность становилась реальностью, и, наблюдая нарастание политического кризиса внутри Германии, Фейхтвангер стал отдавать себе отчет в том, что буржуазный мир болен гораздо серьезнее, чем это представлялось ему ранее.

Писатель — и это подтверждало его художническую проницательность — почувствовал, что начинается новый этап в истории Европы и без тщательного исследования причин, вызывающих кризисные явления, без анализа расстановки действующих на исторической арене политических сил стало невозможным предвидеть ближайшее будущее Германии и мира.

Несмотря на то, что Фейхтвангер загримировал «Успех» под историческую хронику и описывал наш век как уже минувший этап в истории человеческого общества, роман был полностью повернут к современности. Он составил первую часть трилогии, куда впоследствии вошли «Семья Опперман» (прежнее название — «Семья Оппенгейм») и «Изгнание» — произведения, объединенные единством антифашистской темы, но различные по своим художественным достоинствам.

Свою трилогию Фейхтвангер назвал «Зал ожидания», уподобляя современное человечество пассажирам, ждущим отправки поездов на огромной станции истории. Много дорог скрестилось на этой узловой станции — к ней идут и широкие магистрали, и короткие ветки, кончающиеся тупиками. Разные машинисты ведут по ним свои поезда, и пассажирам не безразлично, по каким путям пойдет локомотив истории и кто будет им управлять. Не безразлично это и Фейхтвангеру, тоже одному из пассажиров, расположившемуся со своим багажом в «зале ожидания», и он считает своим долгом указать современникам на ту кассу, где, по его мнению, продается транзитный билет на главный поезд истории.

Поэтому в «Успехе» автор не прячет своих симпатий и антипатий, своих убеждений и общественных идеалов. Он раскрывает их языком художника — логикой образов, многочисленными авторскими комментариями к происходящему, манерой характеристики главных действующих лиц, прямым выражением своего отношения к политическим идеям, борьба которых описана в романе. Тревога и беспокойство за судьбы мира накаляют атмосферу романа, прорываясь сквозь свойственную Фейхтвангеру эпическую размеренность повествования.

Как и в предыдущих произведениях писателя, в «Успехе» тщательно и с большим знанием нарисован исторический фон, на котором действуют герои романа, очень точно и добротно очерчены их характеры, внимательно и художественно правдиво прослежены и объяснены их взаимоотношения.

Роман построен как разъяснение природы одного «частного случая» — дела искусствоведа Мартина Крюгера, обвиненного баварским судом в пропаганде безнравственности, а на деле подвергшегося тюремному заключению за свои убеждения, не совпадавшие с мнениями и убеждениями судивших его хозяев Баварской республики. В самом сюжетосложении романа проявился аналитический характер реалистического метода писателя. Дело Крюгера, борьба, завязавшаяся вокруг него, позволили писателю показать, как и почему стало фашизироваться послеверсальское немецкое общество, какие политические силы благословляли немецких националистов на кровавые подвиги и стояли за кулисами событий. Фейхтвангер запечатлел в своем романе первую стадию превращения буржуазно-демократического государства, каким была Веймарская Германия, в государство тоталитарное и уловил момент, когда немецкая буржуазия стал переходить к открытым формам террористической фашистской диктатуры.

Бесспорна и велика заслуга Фейхтвангера, который одним из первых писателей на Западе понял опасность фашизма и выступил против него во всеоружии крупного таланта, со всем блеском холодной, разящей сатиры, создав произведение, исследующее социальные истоки фашистского движения.

Возникновение фашизма — начало конца буржуазной демократии; это чувствовал Фейхтвангер, и не случайно роман начинается философской прелюдией — рассказом о картине «Справедливость», написанной безумным художником Ландхольцером на сюжет библейской легенды об Иосифе Прекрасном и его братьях. Художник изобразил братьев Иосифа — вполне «приличных» господ — в тот момент, когда стража, подосланная Иосифом, обнаруживает в их вещах серебряную чашу, спрятанную там нарочно их братом. Эти «благопристойные» господа с возмущением отстаивают свою невиновность, но они забыли, что некогда ими был продан в рабство родной брат.

Таков современный мир — обобщает Фейхтвангер сюжет этой символической картины; он внешне благопристоен, но в нем попрано главное, на чем может и должно держаться общество, — справедливость, уважение к человеку и его личности.

Все, кого политические интересы втянули в борьбу против Крюгера, кто обладает властью и должен, казалось бы, защищать человека во имя права, ибо это их долг, — министр юстиции Кленк, министр просвещения Флаухер и чиновники меньшего масштаба и ранга, — все они служат воцарившейся в жизни неправде. Они творят беззакония во имя «юстиции», «правосудия», «процветания нации» и прочих, ныне ставших отвлеченными, понятий, некогда составлявших боевой арсенал буржуазной демократии.

Сама идея справедливости, во славу которой в 1789 году была взята штурмом Бастилия и в 1848 году лилась кровь на баррикадах Берлина и других европейских столиц, идея, освобождавшая человека от вековых предрассудков, превратилась в современном буржуазном мире в собственную противоположность. Сияние ее потускнело, и если раньше она, словно нимб, озаряла головы мучеников и героев прогресса, то ныне ее свет приспособлен для рекламных целей «мужами закона», представляющими так называемую демократию в Веймарской Германии.

Реалист Фейхтвангер, с неумолимой последовательностью развенчивавший псевдодемократов, стоявших у кормила Баварской республики, в своей критике реакции не останавливается на полпути. «После подавления революции стало как бы традицией, что лучшие умы из влиятельных семейств воздерживались от непосредственного участия в управлении страной. Они ставили на министерские посты марионеток, а сами довольствовались ролью закулисных дирижеров». Писатель извлекает на свет этих закулисных деятелей вроде графа Ротенкампа, барона Рейндля, тайного советника Бихлера, дирижировавших политическими марионетками, сидевшими в государственном аппарате и занимавшимися проведением в жизнь указаний тайных властителей Баварии.

Политика Баварской республики, получившей по Веймарской конституции автономию, отличалась в своих деталях и частностях от общеимперской политики, — у баварских промышленников и помещиков были особые интересы; кленки и флаухеры играли в независимость от берлинских властей, но на деле они проводили ту политическую линию, которую диктовала им германская крупная буржуазия. Именно на правящие классы возлагает ответственность за происходящее Фейхтвангер, именно они осквернили жизнь, изгнав из нее справедливость, и прибегли к террору для сохранения своих достатков, привилегий и господства.

Обрушившаяся на Германию в начале двадцатых годов (время, описанное в «Успехе») инфляция не нанесла ущерба интересам крупной буржуазии. Германский капитализм использовал падение реальной стоимости денег для освобождения от государственных и прочих долгов. Перестраивая и перевооружая промышленность, немецкие капиталисты готовились к экономической схватке на внешнем рынке.

Трудности, вызванные инфляцией, легли в первую очередь на плечи народа. Марка падала, ее покупательная способность почти равнялась пулю, печатные станки выбрасывали вместо денег цветные бумажки. Население, и главным образом пролетарии, несло бремя огромных материальных тягот; бесчисленные драмы разыгрывались в германских городах. Напряжение в стране росло.

Фейхтвангер подробно описывает в «Успехе», как крупная буржуазия меняла формы управления страной и поддерживала фашистское движение, демагогически спекулировавшее на тяжелом положении масс. Властители Германии объединяли вокруг себя всю реакцию, продолжая политику террора, начатую еще во времена подавления Ноябрьской революции. За фасадом демократической республики свирепствовали темные силы. Доктор Гейер — адвокат Крюгера, собиравший факты беззаконий, совершенных в Баварии, пытался обратить на них внимание имперского министра юстиции: «Напомнил о бесчисленных жертвах мюнхенских процессов, о расстрелянных и томящихся в тюрьмах, о людях, казненных по ложному обвинению в убийстве, и об убийцах, избежавших заслуженного наказания… Министр юстиции, хотя и относился неодобрительно к вышеприведенным фактам, все же был склонен и им найти какое-то оправдание… и эти судебные ошибки и несправедливые приговоры… вливались в море теории права». Крупная буржуазия возводила политический террор в ранг государственной политики, широко распахивая двери фашизму. Придя в тридцатые годы к власти, фашисты охотно переняли и применяли на практике кровавый опыт «демократических» правителей республики.

Формальное и отвлеченное «право» и его адепты были бессильны перед натиском «реальной» политики. Воспитанные на правовых понятиях, унаследованных от юных лет буржуазной демократии, «мужи за-12 кона» в годы, когда бесправие стало законом, а беззаконие правом, погибают, словно допотопные пресмыкающиеся, очутившиеся в ледниковом периоде. Трагикомична и вместе с тем знаменательна в романе фигура Антона фон Мессершмидта, недолгое время подвизавшегося на посту баварского министра юстиции. Этот ограниченный и по-своему честный человек считал в простоте душевной, что в государстве, где он живет, юстиция может быть независимой от политики. Он даже пытался внести порядок в хаос беззакония, захлестывающий страну, но его усилия парализовались чиновничьим аппаратом, прекрасно знавшим, откуда дует ветер. В конце концов, почтенный господин Мессершмидт вынужден был удалиться от государственной деятельности в лоно частной жизни, очистив место другим почтенным господам, отличавшимся большей, чем он, гибкостью совести и позвоночника.

Естественно, что в этих условиях «случай» или «дело» Крюгера лишалось даже малейшего оттенка исключительности и становилось явлением типическим. Фейхтвангер объективным содержанием романа, анализом состояния буржуазного общества показывал, что справедливость и мораль в нем умирали. Что же заменило эти обветшавшие и превратившиеся в пустой звук понятия? Знамением времени стал успех: он подменил и общественную и частную нравственность.

Как истинный реалист, Фейхтвангер сознавал, что в собственническом обществе главным двигателем человеческих поступков является частный интерес. Он разъединяет людей и лежит в основе антагонистичности их отношений, характерных для общества, где идет непрекращающаяся война всех против всех. Удовлетворение интереса становится содержанием и целью человеческой жизни; реализовать интерес можно, только одержав успех — то есть утвердив свой частный интерес, каков бы он ни был, над интересами других индивидуумов и всего общества в целом. Погоня за успехом, осуществление эгоистических интересов напрягает жизнь, делает ее взвинченной, трагичной, свирепой.

Фанси де Лукка — чемпионка по теннису, кончает самоубийством, чувствуя, что успех ускользает от нее; обыватели, растеряв силы в погоне за успехом, означавшим для них материальное благополучие, гибнут в нищете; актеры и писатели, утратив успех, тонут в безвестности; финансисты и промышленники — разоряются; политики — сходят с арены истории.

Борьба за успех освобождает ее участников от заботы о чистоте своей совести, ибо одержанный успех снимает все сомнения насчет того, какими путями и средствами, какой нравственной ценой он был достигнут.

Подобный взгляд Фейхтвангера на буржуазный мир, раскрытый в художественно полноценных образах, делает его роман одним из крупнейших достижений критического реализма XX века.

Критический пафос реализма Фейхтвангера, многосторонне проявившийся в романе, достигает сатирического накала в описании мюнхенского путча 1923 года — первого открытого выступления фашистов в Германии.

Выпестованный крупной буржуазией фашизм на первых порах, и особенно в годы, описанные в романе, использовал в качестве живой силы и массовой основы движения мелкую буржуазию. Фейхтвангер вложил в уста барону Рейндлю — одному из фактических правителей Германии, субсидировавшему фашистов, — очень точную характеристику причин роста фашистских настроений в среде мелкой буржуазии. Барон Рейндль, изображенный в романе умным и проницательным человеком, не менее точно определил и границы, до которых будет дозволено дойти фашистским демагогам: «Мелкий буржуа всегда втайне жаждет сильной власти, вождя, которому он мог бы бездумно подчиняться. По сути дела он никогда и не был настоящим демократом. А сейчас, чем больше обесцениваются деньги мелкого буржуа, тем сильнее линяет и его демократизм. В своем нынешнем бедственном положении он хватается за Кутцнера, как за последний оплот, якорь спасения: Кутцнер — герой мелкого буржуа, фюрер в лучистом озарении славы, изрекающий благозвучные словеса, которым так отрадно повиноваться.

— И вы полагаете, что, если удастся справиться с инфляцией, «истинным германцам» придет конец?» — спрашивает один из собеседников барона Рейндля и получает ясный и определенный ответ:

«Конечно. Но пока немецкая тяжелая индустрия не наладит связей с международной, никакое правительство не справится с обесценением денег».

Тогда — в двадцатые годы — финансово-промышленная олигархия остановила рвавшийся к власти фашизм, подавив «пивной путч», ибо считала себя способной после достижения экономической стабилизации самостоятельно справиться с недовольством трудящихся. А пока она рассматривала фашистское движение как своего рода оттягивающий пластырь, помогавший ей укрепить свое господство в стране.

Поэтому она сквозь пальцы смотрела на разгул и бесчинства вооруженных фашистских банд, поощряла травлю и убийство ими «красных». Роман переполнен фактами, почерпнутыми из живой истории тех лет и показывающими размах террористической деятельности «истинных германцев» (так в романе названы национал-социалисты).

Туманная, полумистическая псевдофилософия «истинных германцев», рассчитанная на внешний эффект демагогия их политической программы, балаганная помпезность их сборищ привлекали к себе выбитую из жизненной колеи мелкобуржуазную массу, удовлетворяя ее темные инстинкты, ибо любое преступление, совершенное «истинным германцем», оправдывалось и освящалось, как «подвиг», совершенный во имя нации или ради ее блага. Под знаменем Руперта Кутцнера — трусливого истерика и ловкого демагога, вождя «истинных германцев» — собирались все отбросы общества — наемные убийцы, погромщики, а также люди, запутавшиеся в долгах, разоренные инфляцией и стиснутые нуждой бюргеры, бывшие кадровые офицеры, ищущие приложения своим военным талантам и жаждущие реванша.

Рядом с Кутцнером, в котором легко угадываются черты его исторического прототипа — Адольфа Гитлера, стояла зловещая фигура генерала Феземана, под именем которого Фейхтвангер вывел одного из главных главарей путча 1923 года — генерала Людендорфа, бывшего фактическим главнокомандующим германской армией на последнем этапе первой мировой войны.

Образы вождей фашизма Фейхтвангер рисует в подчеркнуто гротесковой манере, сгущая краски и заостряя характеристики. С жалящим презрением описывает Фейхтвангер личность Кутцнера, его способность верить в собственную ложь, его самовлюбленность, атмосферу надрыва и фальши, сопутствующую ему и его поступкам. С такой же ненавистью пишет он о Феземане — Людендорфе. Истерик Кутцнер и авантюрист Феземан стояли во главе фашистского движения и неистово рвались к успеху, создавая и вооружая отряды отпетых головорезов и пытаясь совершить государственный переворот.

Для Фейхтвангера лидеры фашизма — персонифицированное историческое зло, а само фашистское движение — взрыв варварства, которое таится под тонким покровом цивилизации и время от времени вырывается на поверхность истории, сея смерть и разрушение.

Подобный взгляд на фашизм, вытекавший из особенностей мировоззрения писателя, однако, не исказил в романе изображения фашистского движения, ибо Фейхтвангер был весьма конкретен в социальном анализе условий, приведших к рождению национал-социализма в после-версальской Германии, и не отрывался от почвы живой истории. Он поднялся до понимания того, что сопутствующие фашизму жестокость и бесчеловечность обусловлены бесчеловечностью самого буржуазного общества.

Эту мысль Фейхтвангер подкрепляет образами Эриха Борнхаака и его приятеля фон Дельмайера — молодых людей, со школьной скамьи брошенных в горнило войны и вернувшихся оттуда с окаменевшими сердцами и выжженными душами. Логика событий привела их в ряды «истинных германцев».

Молодые люди, которые должны были стать надеждой нации, залогом ее будущего, опустошены и развращены самим обществом. У них нет никаких моральных устоев, ибо их нет и в самом обществе; у них нет и ясных жизненных перспектив, ибо их нет у того общества, сынами которого они являются. Они ведут призрачное существование, добывая себе средства к жизни из самых сомнительных источников — становясь сутенерами, подобно пресловутому Хорсту Весселю, обожествленному гитлеровцами, или изобретая фантастические проекты, вроде «кошачьей фермы» Эриха Борнхаака. Они выросли и созрели для самых грязных и кровавых дел — шпионажа, «ликвидации» неугодных политических деятелей, убийств, бьющих на сенсацию и устрашение, подобно организованной Борнхааком «казни» девицы Амалии Зандхубер.

Их образ мыслей чудовищен и извращен, но он отражает извращенность самого собственнического мира. «На войне нас называли героями, теперь — убийцами. Я нахожу это нечестным и нелогичным», — говорит Эрих Борнхаак, и его насмешка над лицемерием буржуазной морали вполне обоснованна, ибо общество, допустившее и освятившее величайшее преступление против человечества — войну — и поощрявшее «истинных германцев», зиждилось на насилии. Когда в 1933 году настало время безраздельного господства Кутцнера — Гитлера и его приспешников, ничем не ограниченное насилие превратилось в норму государственной практики.

Изображая фашистское движение со многих сторон, Фейхтвангер рассматривает его как величайшую угрозу человеческой культуре, возникшую в недрах самой буржуазной цивилизации. Но фашизм не смог бы так легко проложить себе дорогу, если бы ему противилась та часть буржуазии, которую вполне устраивали даже выхолощенные и урезанные формы буржуазной демократии. Особенности классовой психологии этих слоев буржуазии, не примыкавших к открытой реакции, но своей половинчатостью и склонностью к компромиссам способствовавших усилению ее позиций, Фейхтвангер с блеском раскрыл в образе коммерсанта Гесрейтера.

Господин Гесрейтер брезгливо относится к шовинистическим крайностям «истинных германцев». Тоскуя и сокрушаясь, он наблюдает за тем, как меняется облик его времени и страны, где все меньше места остается уюту и покою, столь дорогим его бюргерскому, не очень горячему сердцу. Он в меру терпим и либерален: в деле Мартина Крюгера он на стороне невинно осужденного человека и даже пытается предпринять кое-какие шаги, чтобы добиться исправления допущенной несправедливости, но все его позывы к добру остаются только в области благих намерений.

Он не против того, чтобы приобщиться к большой игре, которую открывала перед ним экономическая конъюнктура. Но так как ему не хватает решительности и внутренней стойкости (Фейхтвангер подчеркивает, что эта черта социальная, а не индивидуальная), то Гесрейтер терпит неудачу во всех своих делах. В тридцатые годы — в дни утверждения гитлеризма — люди такого рода покорно и послушно пойдут за сильной властью, продав свое буржуазно-демократическое первородство новым хозяевам Германии.

Свойственный «Успеху» критический пафос, страстное и безжалостное разоблачение реакционных сил, составляющее одно из главных достоинств романа, возникли на очень сложной идейной основе.

Фейхтвангер чувствовал, что мир, в котором он живет, находится на переломе и реакция, столь ожесточенно отстаивающая свои позиции, борется не только со своими внутренними противниками, но и с более опасным врагом — духом времени, то есть глубинным, необратимым ходом самой истории.

Бывший баварский министр юстиции Кленк — человек, связанный с самыми консервативными кругами немецкой буржуазии, расчищавший как политик дорогу фашизму, ненавидящий прогресс и презирающий свободу, циник и узколобый националист, — попав в Берлин, посещает кино, где идет фильм «Броненосец «Орлов» (так Фейхтвангер, очевидно, во избежание документальной точности, переименовывает знаменитый советский фильм «Броненосец «Потемкин»). Увиденное взволновало его: «Запретить это? А какой смысл? Это есть, люди вбирают это с каждым вдохом, это существует в мире, это само — целый мир, и отрицать это бессмысленно. На это нельзя не смотреть, эту музыку нельзя не слушать, это нельзя запретить».

Маленький эпизод со знаменитым фильмом имеет в романе большой и многозначительный смысл. Тонко и художественно убедительно описаны Фейхтвангером душевные переживания Кленка, столкнувшегося воочию с социальными идеями, которые ненавистны и враждебны ему. Кленк захвачен зрелищем не потому, что оно экзотично, — в действительности оно сурово и просто. Его берет в плен суть увиденного, и невольно он — столп реакции — начинает сочувствовать восставшим матросам российского флота, ибо на их стороне истина жизни. Этого он не мог не ощутить.

Правда, Кленк быстро освобождается от магической власти искусства, несущего на своих крылах правду истории, и делает вид, что рассказанное фильмом его не касается и вопреки всему он и люди его взглядов будут делать свое дело, — но ему не изгнать из сердца щемящей и грозной тревоги.

Его мир, который он считал незыблемым, потрясен в своих основах. Внутри некогда прочного бытия возникли и действуют силы, разрушающие его устои, способные смести собственническое общество. Кленк догадывается об этом, но не хочет признать, что близится конец господства капитализма, и всеми средствами, которыми располагает, стремится отдалить этот конец и задушить рвущееся к победе будущее.

Иначе кленки не могли ни рассуждать, ни поступать. Фейхтвангер, художник-реалист, наблюдающий и изучающий мятущуюся жизнь нашего века, не мог обойти главного конфликта современности. Он тоже ощущает, что «это существует» и мир стоит перед лицом гигантских событий, меняющих его облик. Поэтому «Успех» стал для Фейхтвангера рубежным произведением. Роман обнаруживал, что писатель начал воспринимать современный период истории как переломный в жизни человечества, как время мучительного и трудного рождения новых форм общественных отношений, идущих на смену умирающей собственнической цивилизации. Тема смерти старого мира введена в роман не произволом автора — ее подсказала самое жизнь.

Но Фейхтвангер — один из мастеров европейской культуры, стоявший на великих росстанях истории, — не только воспроизводит черты и приметы своего времени, но имеет и собственное суждение о нем, свой взгляд на пути и методы изменения жизни. Кредо Фейхтвангера, ставящее, кстати сказать, пределы его критике буржуазного общества, раскрывается в образах героев, противостоящих реакции.

При всей широте воспроизведения социального фона, на котором сталкиваются интересы вокруг дела Крюгера, нельзя не отметить, что в этом фоне существуют некие пробелы. Их появление в романе нельзя объяснить отсутствием соответствующего жизненного материала. Они — следствие особенностей мировоззрения Фейхтвангера.

В те годы, о которых он писал, внутри немецкой нации существовали силы, боровшиеся за социальную справедливость; в сознании немецких пролетариев жива была память о недавних баррикадных боях под знаменем свободы. Существовала не одна партия «истинных германцев» — партий было много, в том числе и коммунистическая, основанная Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург, и социал-демократическая, лидеры которой не однажды стояли у власти в Веймарской республике.

Фейхтвангер, заметно схематизируя истинную картину социальной борьбы тех лет, не включил в роман описания непосредственно народной жизни. О борьбе немецкого народа за свободу он упоминает в публицистических отступлениях, но изображение народной жизни, настроений, чувств, мыслей трудящихся в романе отсутствует. Что же касается крестьянства, то весь этот класс представляется писателю как одна сплошная, безликая масса, не знающая социальных различий. Фейхтвангер постоянно подчеркивает, что все баварское крестьянство будто бы представляло собою темную силу, наживавшуюся на инфляции и служившую верным оплотом поднимающегося фашизма. Неким полумистическим символом этой реакционной силы, не имеющим никакого противовеса, становится Рохус Дайзенбергер, «деревенский апостол Петр».

Фейхтвангер и в «Успехе» не преодолел своего скептического отношения к народу, по-прежнему рассматривая его как начало, еще не проникнутое разумом. Но он не может не считаться с фактами жизни, с тем, что в мире существуют идеи, исходящие от масс и несущие им освобождение. Стремясь быть объективным, Фейхтвангер вводит в повествование образы людей, разделяющих эти идеи.

Одним из самых активных защитников Мартина Крюгера является коммунист Каспар Прекль, инженер, служащий на автомобильных заводах барона Рейндля. Для Прекля осуждение Крюгера не просто акт несправедливости. Он считает своим долгом выступить в защиту Крюгера потому, что борьба за освобождение злополучного искусствоведа помогает разоблачить классовую, реакционную природу буржуазной юстиции, а его освобождение могло бы нанести серьезный удар по престижу правящих классов. Мотивы, приведшие Прекля в ряды защитников Крюгера, продиктованы, как хочет доказать Фейхтвангер, отнюдь не гуманистическими соображениями, а политическими интересами. И это не случайно, так как писатель видит в Прекле человека, настолько поглощенного идеей, что в сердце его почти не осталось места для человечности. Прекль талантлив, полон напряженного интереса к окружающему и творческих сил, говорящих о богатстве его интеллекта. Вместе с тем ему почти недоступны простые человеческие чувства; аскетизм мышления делает его угловатым, прямолинейным, лишает тепла. Сколько горя доставляет он своей подруге Анни Лехнер, преданной, простой женщине, попросту не замечая чувств и страданий человека, живущего с ним бок о бок. А между тем он любит Анни, но любовь его рационалистична, как и он сам.

Он непримирим и бескомпромиссен в своей ненависти к капитализму: барону Рейндлю не удается подкупить Прекля, так же как не удается склонить его к либеральной терпимости писателю Жаку Тюверлену — его союзнику в борьбе за освобождение Крюгера и одновременно идейному антагонисту. Прекль выдерживает «малую войну» с прозой жизни — нуждой и безработицей. Эту войну не выдержал Бенно Лехнер, который предпочел трудной жизни борца за дело пролетариата «разумный» брак с Ценци, кассиршей ресторана, получив в придачу к дебелой супруге еще и ее кругленький капиталец.

Фейхтвангер стремится полнее обрисовать новый для него характер Прекля и новый тип его мышления, рожденный современной классовой борьбой, не прибегая к прямым авторским оценкам, к открытому выражению своего отношения к нему.

Писатель раскрывает характер Прекля и его мировоззрение в столкновении с другими действующими лицами романа, и особенно в интеллектуальных поединках и дискуссиях с Жаком Тюверленом. Противоборство этих двух умов позволяет Фейхтвангеру не только яснее выразить свое представление о Прекле, но и отчетливей обрисовать иной, не преклевский тип мышления и отношения к жизни, представленный в романе Тюверленом.

Но истинное отношение писателя к Преклю проступает с неопровержимой наглядностью в описании его взаимоотношений с другим персонажем романа — безумным художником Ландхольцером, создавшим картину «Справедливость».

Ландхольцер — гениальный художник, но его мозг и творчество изуродованы нелепой жизнью современного мира. Его фантасмагоричные и усложненные аллегорические картины начисто отрицают буржуазную действительность, обнажая ее алогичность.

Прекль, испытывающий внутреннюю тягу к творчеству Ландхольцера, тоже начисто отрицает буржуазный мир, но с принципиально иных общественных позиций. Отрицание настолько объединяет их, что Фейхтвангер, прибегая к символике, делает их двойниками. Сходство их не только внешнее — оно более глубоко.

Ландхольцер так отделил свое «я» от общества и замкнулся в собственном мирочувствии, что потерял представление о реальности окружающего, и его потускневший разум порабощен бредом.

Прекль тоже отделил себя от общества и замкнулся в собственной идее, оказавшись тем самым как бы в безвоздушном пространстве. «Инженер Каспар Прекль искренне тяготился своей индивидуальностью. Ему хотелось освободиться от нее, хотелось стать атомом в ряду подобных же атомов. А получалось так, что какая-то часть его «я» все время заносилась над другими», — утверждает Фейхтвангер, и оба отрицателя капитализма изображаются им в романе не только последовательными индивидуалистами, но и некими инородными телами в сфере человеческих отношений. Вполне закономерно, по мнению Фейхтвангера, Прекль не находит себе места в западном мире и уезжает в СССР на строительство автомобильного завода в Нижнем Новгороде.

Фейхтвангер нигде не выражает своего враждебного или отрицательного отношения к Преклю, но весь строй его мировоззрения чужд писателю. Перенеся идейный конфликт, намеченный еще в романе о Томасе Вендте, в «Успех», Фейхтвангер считает, что идеи гуманизма, которым он служит сам, и освободительная идея, которой столь искренне предан Прекль, несовместимы.

Писатель сознает силу и дееспособность взглядов Прекля, но не видит их надлежащего исторического места в умственной и общественной жизни современности. По мнению Фейхтвангера, эти взгляды — лишь одно из слагаемых в параллелограмме исторических сил, один из элементов, входящих в мозаичную картину духовных исканий современного общества. Это — коренное заблуждение писателя, прошедшее через всю его жизнь и творчество.

Рассматривая Прекля только как рупор идей одного из умственных течений XX века, Фейхтвангер изображал его вне конкретного действия и реальных связей с борющейся за свои права рабочей массой и тем самым обеднил правду жизни, ибо без освещения положения рабочего класса в Веймарской республике нельзя было дать объективную характеристику исторической обстановки тех лет. Поэтому в романе и возникают односторонности в описании социальных конфликтов, раздиравших тогдашнюю Германию.

Неполнота постижения писателем сущности и особенностей природы общественных противоречий незамедлительно сказывается на художественной стороне произведения. Обеднение жизненного содержания порождает схематизм некоторых характеров, в частности Прекля, от чего Фейхтвангера не может спасти ни его искусство рассказчика, ни совершенное владение секретами писательского ремесла. Образ Каспара Прекля — наименее художественно убедительный из всех главных образов романа. Нельзя считать также случайностью, что из всех героев, которые борются за спасение Крюгера, именно Прекль, по существу, оказывается и самым пассивным.

Обеднение жизненного материала деформировало в романе и образ доктора Гейера, связавшего себя с социал-демократической партией.

Исследование и осмысление причин фашизации Германии не может быть полным и верным без точного анализа роли германской социал-демократии в те годы, ибо трусливая и предательская политика ее лидеров, отрицательно влиявшая на сознание немецкого рабочего класса, в огромной мере способствовала утверждению гитлеризма.

Фейхтвангер изображает Гейера человеком органически враждебным возникшему фашистскому движению, но неспособным бороться с захлестывающей страну реакцией. Гейер, коллекционирующий в своей книге «История беззаконий в Баварии» факты насилий, совершенные реакцией в Баварии, надеется, что ему удастся воздействовать на общественное мнение и остановить преступления, творящиеся за фасадом республики. Но книга его так и не появляется на свет божий. Он защищает Крюгера по убеждению и поддерживает Иоганну Крайн, твердо и мужественно ставшую на защиту своего друга, попавшего в беду. Но Крюгер, не дождавшись освобождения, так и умирает в тюрьме.

Доктор Гейер, став депутатом рейхстага и получив возможность открыто выражать свои взгляды с общегосударственной трибуны, не завоевывает, однако, славы оратора и смелого борца с реакцией. Его деятельность и в Баварии и в Берлине равно бесплодна.

Тем не менее Фейхтвангер его образом не критикует половинчатость и робость немецкой социал-демократии, как того требовала истина жизни. Образы Гейера и Прекля в значительной мере лишились в романе исторической достоверности потому, что писатель подчинил в них жизненную правду своим субъективным представлениям о ней. Если в характере Прекля писатель запечатлел свое непонимание и неприятие коммунистической идеологии, то с личностью Гейера он связал свои размышления о судьбах еврейства, занимающие в его творчестве весьма значительное место.

Драма Гейера развертывается в «Успехе» в первую очередь в национальном аспекте. Его политическая неудачливость рассматривается и истолковывается Фейхтвангером как следствие взаимоотношений Гейера с его внебрачным сыном — Эрихом Борнхааком, примкнувшим к «истинным германцам» и отвергающим свое еврейское происхождение. Между отцом и сыном нет никаких точек духовного соприкосновения, и даже кровная, родовая связь, соединяющая их, рвется навсегда. Разрыв этот кончается для Гейера трагически, сминая его душу, убивая и парализуя в нем волю. Жизнь Гейера обессмысливается, и его общественные идеалы обесцениваются.

Сосредоточив внимание на внутренней драме Гейера, явившейся следствием его национальной принадлежности, Фейхтвангер фактически опустил в анализе причин фашизации Германии вопрос о роли социал-демократии в этом процессе. Кое-где он даже, явно греша против исторической правды, говорит о социал-демократической партии как о единственном серьезном противнике «истинных германцев», о настойчивости и смелости, с которыми эта партия якобы восставала против все усиливавшегося нажима фашистов.

Сумма столь несходных политических взглядов коммуниста Прекля и социал-демократа Гейера воспринимается Фейхтвангером лишь как выражение кризисных явлений века. Позитивное жизненное начало Фейхтвангер связывает с образами близких ему по духу героев, которые, как он думает, находятся на главной магистрали истории.

С Преклем полемизирует по всем вопросам мировоззрения, политической тактики, отношения к жизни писатель Жак Тюверлен. Он — полная противоположность фанатичному инженеру. Тюверлен — типичный интеллигент-скептик, весьма далекий от революционных идей, убежденный в том, что прямая политическая борьба — в общем, дело довольно бесполезное, так как усилия людей, ставших на ее путь, натолкнутся и наталкиваются на непреодолимую преграду общественного неразумия. В широко представленных в романе рассуждениях Тюверлена легко улавливаются отзвуки философских и социологических теорий, бывших модными в двадцатые годы нашего века. Тюверлен то пытается истолковать современную историю с точки зрения борьбы молодой варварской культуры Европы со старой культурой азиатских народов, то ищет объяснение причин возникновения фашизма в извечно присущих человеческой натуре зверских инстинктах. Его взгляды пестры и не очень устойчивы, в чем Фейхтвангер не видит большой беды, ибо с точки зрения автора подвижность настроений и мнений Тюверлена отражает его близость к подвижной и изменчивой жизни. Тюверлен ироничен и превыше всего ценит собственную независимость, считая, что он ее неизбежно утратит, если ввяжется в общественную борьбу. Первоначально он весьма легко и без большого интереса отнесся к судьбе Крюгера, в защиту которого включился стихийно, поддерживая Иоганну Крайн. Для него дело Крюгера — еще один из симптомов бедственного неразумия, которым охвачено современное общество.

Ироническое отношение Тюверлена к жизни проявилось в замысле его пьесы, выдержанной в аристофановском духе, в которой Тюверлен предполагал осмеять современный мир с царящими в нем нелепыми представлениями, создав веселую и острую шутку, смелую сатиру. Герой представления Касперль должен был олицетворять здравый смысл, осуждающий мышиную возню, затеянную современными Тюверлену политиками и наложившую свой отпечаток на общественные нравы.

Но Тюверлен — и Фейхтвангер не отступает здесь от правды жизни — терпит чувствительное поражение в своем столкновении с грубой и прозаической реальностью. Задуманное им представление, в котором должен был ожить дух Аристофана, превращается по воле предприимчивого дельца Пфаундлера, купившего пьесу Тюверлена, в рядовое ревю, с обилием более или менее раздетых девиц.

Время, в какое живет Тюверлен, серьезнее и строже, чем он думал. Оно покушается не только на личную свободу человека, но и на духовную свободу человечества — это понял Тюверлен, участвуя в борьбе за освобождение Крюгера и подробнее вникая в секреты государственного механизма, раздавившего не одного Крюгера. Жизнь начинает воспитывать Тюверлена, который обретает новое представление о ней. Тюверлен даже приходит к согласию со своим духовным антагонистом Преклем в главном — сущее, действительность необходимо изменить, так как она неразумна и бесчеловечна. Но он не приемлет методов изменения мира, которые Прекль считает единственно правильными, ибо верит не в силу действия, а в силу слова, считая, что мир можно переделать только властью слова, медленным воспитанием человечности в человеке, без коренной ломки системы сложившихся общественных отношений. Тюверлен не желает считаться с тем, что правящие классы не собираются отказываться из филантропических соображений от власти и не ставят перед собой задачи усовершенствования общества в интересах всех его членов. Он не хочет понять, что общество может быть перестроено лишь силами народных масс и в борьбе за изменение общества человек совершенствует самого себя, утверждая высокие и благородные стороны своего разума и натуры.

С Тюверленом сплетена личная судьба Иоганны Крайн. Соединяя этих двух героев романа любовной привязанностью, Фейхтвангер стремился не только к внешней занимательности интриги: союз Иоганны и Тюверлена имеет в романе глубокий, мировоззренческий смысл.

Иоганна Крайн — женщина, далекая от политики, тесно слитая с национальной почвой и средой, поднимает свой голос против реакции, повинуясь чувству справедливости. Она как бы олицетворяет в романе стихийное начало жизни — крепкая, волевая, твердо стоящая на земле.

В плотно населенном разнохарактерными героями романе Фейхтвангера образ Иоганны занимает одно из главных мест. Борьба Иоганны за свободу Крюгера является основным двигателем сюжета, придавая роману большую динамичность повествования и сообщая дополнительный драматизм действию.

Писатель проводит свою героиню по разным этажам жизни: вводит Иоганну в кабинет министра юстиции, в здание тюрьмы, сталкивает ее с великосветским обществом, беззаботно развлекающимся на фешенебельном курорте, с людьми, стоящими у кормила власти, и теми, кого эта власть подавляет.

Иоганна вдумчиво и серьезно смотрит на открывающуюся ей пеструю панораму жизни, калейдоскоп событий, игру интересов. Но смутное, запутанное время, в которое она живет, распад социальных и моральных его устоев наложили отпечаток и на ее личность. Жизнь расставляет перед Иоганной множество ловушек и соблазнов, толкая ее на легкий путь компромисса с собственной совестью, понуждает Иоганну плыть по течению, покоряясь власти обстоятельств. Иоганна поддается искушениям, щедро рассыпанным на ее пути, и не сразу освобождается от их засасывающего, порабощающего влияния. Но, проходя через грязь жизни, она теряет многие иллюзии и начинает судить о событиях и явлениях, о людях и их отношениях здраво, повинуясь чувству нравственного долга.

Иоганна презирает своих туповатых и ограниченных земляков за то, что они бессмысленно и жестоко расправляются с человеком, который не причинил им вреда. Она встает на защиту Крюгера не только потому, что он дорог и близок ей, но, защищая его, она защищает человечность.

В Тюверлене Иоганну привлекла его органическая благорасположенность к людям. Оба они — родственные натуры и одинаково смотрят на жизнь, хотя Иоганна лишена интеллектуальной рафинированности своего возлюбленного. Но она нравственно цельнее и сильнее Тюверлена, которому не хватает жизненной стойкости — того, чем в изобилии располагает Иоганна. Именно она доводит до конца начатое ими вместе дело и добивается того, чтобы созданный ими фильм «Мартин Крюгер», рассказывающий о судьбе распятого реакцией человека, вышел на экраны германских кинотеатров. Гневный, обличительный пафос этого фильма привнесен в него Иоганной.

Как и Тюверлен, она думает, что действие, приносящее наибольший эффект и практическую пользу, — это обращение с нравственной проповедью к современникам, призыв к их совести.

К этому же выводу приходит и Мартин Крюгер, у которого было время поразмыслить в тюрьме не только над собственной судьбой, но и над долгом и местом человека в общественной борьбе своего века. Отделенный решеткой от мира, лишенный возможности реализовать свои идеи в действии, он влагает их в свои сочинения. Объективные условия его существования впрямую и вплотную столкнули Крюгера с жестокостью жизни, и те мысли, к которым Иоганна и Тюверлен пришли, защищая его свободу, рождаются у Крюгера из самого непосредственного опыта. Внутренне он становится бунтарем, теряя свои гедонистические иллюзии, которые составляли суть его воззрений до того, как его постигла жизненная катастрофа. Но бунтарство Крюгера, или, как полагает Фейхтвангер, революционность его вновь обретенных взглядов, по существу не выходит за пределы защиты принципов буржуазной демократии.

Идеалом общественного деятеля для Крюгера становится Франсиско Гойя — великий испанский художник, чье мощное реалистическое искусство развивалось под знаком идей французской буржуазной революции.

«Франсиско Гойя… безусловно был революционером», — говорит Крюгер, противопоставляя взглядам Каспара Прекля собственное представление о революционности. Но именно потому, продолжает Крюгер, Гойя стал революционером, что «он острее всех других испытывал сострадание к людям и умел наслаждаться жизнью». Аргументация весьма примечательная. Действительно, бунтующая и скорбная человечность искусства Гойи, его блистательные портреты аристократов, фантасмагоричные офорты «Капричос», беспощадно правдивые, реалистические рисунки цикла «Бедствия войны» были полны ненависти к мертвящим все живое, косным силам старого мира. Творчество Гойи объективным своим содержанием служило прогрессу, хотя сам Гойя отнюдь не был революционером.

Крюгер, противопоставляя духовную широту, гуманизм и жизнелюбие Гойи мнимой узости революционеров, поступает как заурядный буржуазный либерал и впадает в догматизм худшего толка. Он не желает видеть, что те, кто восстает против капиталистического рабства, кто бесстрашно защищает свободу, действуют во имя любви к человеку, руководствуясь высочайшими нравственными идеалами.

Настойчиво и последовательно Фейхтвангер проводит в «Успехе» мысль о несовпадении революционного и гуманистического начал. Осуждая в своем полном напряженной борьбы идей романе темные стороны капиталистического мира, решительно и мужественно выступая против фашизма, ощущая кризис собственнического общества, Фейхтвангер тем не менее оказался в положении странника, прошедшего полдороги и думающего, что весь его путь уже позади. Жизнь подвела Фейхтвангера к идейному рубежу, переступив который он мог бы обрести новое качество сознания. Но этот рубеж в романе преодолен не был. Царство Разума, которое виделось Фейхтвангеру впереди, куда стремились его положительные герои, куда он звал своим романом, практически было не чем иным, как реформированной, облагороженной, улучшенной буржуазно-демократической системой общественных отношений. И остальные романы цикла «Зал ожидания» развивали тот же комплекс идей, который столь полно и многосторонне раскрылся в «Успехе».

Написанный в 1933 году небольшой по размерам роман «Семья Опперман (Еврейские судьбы)» углубил антифашистскую тему «Успеха». Многие страницы этого произведения, написанного в роковой год торжества гитлеризма, принадлежат к лучшим образцам боевой антифашистской публицистики. Боль и тревога за будущее не только национальной немецкой культуры, но и всей культуры человечества пронизывает роман, хотя Фейхтвангер и выдвинул в нем на первый план вопрос о расовых преследованиях.

Герои романа, почтенные негоцианты и ученые обыватели, выбиты фашизмом из весьма комфортабельной жизненной обстановки. Их вера в незыблемость мира рухнула. Перед ними встала беспощадная альтернатива — или жить, борясь, или бесславно и бессмысленно погибать. Буржуа до мозга костей, Опперманы начинают искать пути борьбы, медленно, но верно отрешаясь от своей сытой буржуазности. Они ненавидят фашизм потому, что он угрожает их существованию и нарушил привычную для них «меру вещей», сместил все представления о нравственности, о человеческих правах. «Мера вещей», столь дорогая Опперманам, по существу тот же идеал облагороженной буржуазной демократии, в который верили Тюверлен, Крюгер, Иоганна Крайн, а с ними и сам Фейхтвангер.

Свидетели победы фашизма у себя на родине, Опперманы оказались в трагическом положении, ибо они лишь «видели то, что есть, но не умели сказать, что нужно сделать». Не знающие и не нашедшие реальных путей борьбы против фашизма, Бертольд и Густав Опперманы погибают. Но Густав пробует незадолго до гибели нащупать связь с теми, кто знал, «что делать». Это были сверстники Прекля, люди его склада души, ставшие подпольщиками.

Фейхтвангер не смог придать их образам художественной законченности, но он начал приходить к мысли, что не только слово, но и действие является знаменем времени, а идеи, вдохновившие Прекля, имеют силу большую, чем он предполагал, когда писал «Успех». Судьба гибнущих и погибших членов семейства Опперман была тому достаточно убедительным примером.

Перед второй мировой войной, когда уже была ясна расстановка сил на арене мировой истории, Фейхтвангер закончил роман об антифашитской эмиграции — «Изгнание», в котором возвращался к некоторым проблемам, намеченным в «Семье Опперман».

«Изгнание» написано под знаком слов Гете: «Умри и возродись». Немецкие интеллигенты-эмигранты — те, кто близок по духу Фейхтвангеру, как, например, главный герой романа музыкант Зепп Траутвейн — несли в сердцах своих нежную и глубокую любовь к той жизни, которую у них отнял фашизм. Но они знали, что их мир был слаб, неустойчив и упал под ветром событий, как подгнивший плод с дерева. Им предстояло или умертвить в себе прошлое, чтобы возродиться для новой жизни, или «скорбными гостями» пройти свой короткий путь по жизни, минуя главную магистраль истории.

Однако молодое поколение эмиграции — это убедительно показал Фейхтвангер — не может довольствоваться поздним опытом отцов. Сын Зеппа Траутвейна, угловатый и непримиримый Ганс, идет к коммунистам. Замкнувшийся в жгучей иронии, воспринимающий мир как покую трагикомедию, молодой поэт Гарри Майзель погибает. Другие юноши, не связанные с эмиграцией, но ощущающие накаленность общественной атмосферы, тревожную тишину предгрозья, или колеблются, или связывают свою судьбу с фашизмом. Но для положительных героев романа действие, борьба с фашизмом уже становятся непременным условием бытия. Даже Зепп Траутвейн начинает чувствовать старомодность своих убеждений. Но на чьей стороне историческая истина, кто прав — Зепп или его сын, какой способ борьбы с фашизмом более верен и результативен, чьи воззрения на историю и общество возобладают в битве идей, отражавшей битву социальных интересов, — Фейхтвангеру было еще неясно.

Вторую мировую войну писатель встретил полный внутренних сомнений, но весь богатый опыт, который он почерпнул из жизни за годы войны, наблюдая обострение конфликта между идеями прогресса и идеями реакции, возросшую активность и роль народных масс в истории, оставил в его сознании глубочайший след.

Послевоенные годы были для него в творческом отношении весьма продуктивны, а созданные им на материале событий, связанных с французской буржуазной революцией, романы «Гойя, или Тяжкий путь познания», «Лисицы в винограднике», «Мудрость чудака, или Смерть и преображение Жан-Жака Руссо», а также «Испанская баллада», «Иеффай и его дочь» обозначили новый этап в его идейном и художественном развитии.

Изображая смену феодальных отношений капиталистическими, крушение монархической Франции, расшатывание здания феодальной Европы или обращаясь в глубь испанской и библейской истории, Фейхтвангер насыщал свои послевоенные произведения параллелями с современностью.

В послесловии к роману «Лисицы в винограднике» он писал, что подлинным его героем является не та или иная историческая личность, а сам прогресс, «тот незримый кормчий истории, который в восемнадцатом столетии был открыт, в девятнадцатом тщательно изучен, описан и оценен, с тем чтобы в двадцатом веке быть тяжко оклеветанным и отвергнутым».

Несмотря на горечь, присутствующую в этих словах, Фейхтвангер, пересматривая свой прежний взгляд на историю как на трагическое равновесие сил Разума и Варварства, начал признавать неуклонность движения человечества вперед. Идея исторического прогресса становится в его последних романах главной, привнося в них отсутствовавший ранее дух исторического оптимизма. Несомненно, общественная борьба масс привела Фейхтвангера к этой идее. Признавая неизбежность утверждения в жизни новой системы социальных отношений, основанной на началах справедливости, Фейхтвангер писал, что «великие перемены могут совершаться только снизу, массами, народом». Но он по-прежнему полагал, что изменение жизни произойдет лишь тогда, когда изменится сам человек. Умонастроение, объединившее в «Успехе» Тюверлена, Иоганну Крайн, Мартина Крюгера, их вера в стихийную созидательную мощь жизни, которая сама пробьет путь к справедливости, находит в послевоенных романах Фейхтвангера философское обоснование. «Если окинуть взором события последних лет в целом, то, к счастью, можно признать: человечество, вопреки всему, движется вперед, по законам великой, доброй необходимости», — писал он в «Мудрости чудака».

До конца дней своих Фейхтвангер продолжая веровать в силу «доброй необходимости». Но объективное содержание его творчества составляла защита достоинства человека, борьба за его духовную и социальную свободу. Крупный критический реалист XX века, Фейхтвангер своими произведениями способствовал тому, чтобы мир изменялся не только волей «доброй необходимости», но и волей тех, кто сознательно встал на защиту свободы, ибо социальная справедливость может быть достигнута действием, вдохновляющим и самое слово — то есть прогрессивное, гуманистическое искусство, которому принадлежат лучшие, сохранившие свое значение и по сей час романы писателя.

Б. СУЧКОВ