Утерянная брошь. Исторический детектив

Глава 3. Ловля на живца

Анализируя происшедшее на регате, Чаров пришел к выводу, что брошь вряд ли удастся найти, если ее подобрал кто-то из праздной публики.

«Разве что дать объявление в „Полицейских ведомостях“ и предложить нашедшему приличное вознаграждение. Однако княжна едва ли согласится, памятуя историю вещицы. Но коли брошь позаимствовал не случайный человек из толпы, а вышедший на промысел карманник, шансы отыскать безделицу повышаются. Со слов княжны, замок на броши был надежный, шомпольный и никоим образом сам собою не отворялся. В таком разе злоумышленник незаметно подкрался к жертве и, пользуясь теснотой и сутолокой, ловко вывинтил замковый шомпол и снял безделицу с платья. А ведь, чтоб такое обделать, потребна недюжинная сноровка».

Приехав в Окружной суд, он поднял старые дела, связанные с подобными кражами, и, прикинув личности подозреваемых, отослал записку чиновнику для поручений Блоку, служившему в Сыскной полиции с первых дней создания ведомства.

– Стало быть, никаких зацепок на означенный предмет не имеете? – выслушав Блока, разочарованно проронил Чаров.

– Сыскная полиция существует менее года, господин Чаров, и учет преступников покамест у нас не богатый, однако ж случившаяся на регате кража, ежели это была и взаправду кража, – полицейский чиновник пристально глянул на собеседника, – не может оставить меня в стороне. Особливо, памятуя наше прежнее сотрудничество и вашу ко мне доброту. По причине приватности дела, я не вправе привлекать агентов, да и санкцию вышестоящего начальства… – осекшись на полуслове, Блок задумался на мгновение. – А коли не побрезгуете, предлагаю переодеться, подходящая одежонка у меня имеется, и нынешним вечерком посетить пару мест, где опосля своих подвигов собираются воры да карманники. Авось, что про брошь да услышим.

Пара вечеров шляний по кабакам вокруг Сенной площади не дали результата, и лишь на третий день им улыбнулась удача. Забредя в заведение у Пяти углов – неприглядный трактир в двухэтажном деревянном доме, одна сторона которого изрядно покосилась и вросла на пол-окна в землю, они подслушали примечательный разговор. К этому времени облик Чарова приобрел нужную расхристанность, так что порядочные мастеровые поглядывали на него искоса, а подозрительный элемент с нескрываемым интересом.

– Значитца, на шухере стоял? – просвистел рябой толстяк с выбитым зубом и покрасневшими от духоты и спиртного большими оттопыренными ушами.

– Представь, Викентий, – утвердительно кивнув и отхлебнув из кружки, отвечал собеседник ушастого – длиннорукий жилистый молодец с едва проглядывавшимся пушком на верхней губе. – Едва мы с Князем приехали на Елагин, как он выскочил из пролетки и напрямки к трибуне, – при этих словах Чаров обратился в слух и инстинктивно вытянул шею в сторону стола, где сидели рябой и его рассказчик. – А там публика вся чистая, благородная. Дамы в шляпах с перьями, господа при цилиндрах, офицеры в парадных мундирах. В общем, бумунд. Ну, я, понятно, к людишкам подряннее пристроился, што возле воды стояли, да зырил во все глаза, покамест Князь свое дело не кончил. Кстати, когда он в благородном платье, самый што ни на есть истинный князь, – с гордостью заметил длиннорукий. – Как в пролетку к нему садился, не признал его сразу.

– Ну, а опосля? – сгорая от любопытства, прошепелявил толстяк.

– А што опосля? Вижу, Князь с трибуны спускается и по аллее чешет. Я за ним, держу дистанцию. Он мне знак подает, штоб к мосту шел и на Крестовский перебирался. Вижу, возле берега весла в привязанной лодке, а рядом публика разгуливает да друг с дружкой степенно так беседует. Я весла на плечо да на мост. Как бы хозяину несу.

– Лихо! – шумно глотая пиво, одобрил рябой. Ухватив двумя пальцами кильку пожирнее, он сосредоточенно водил глазами, после чего, удовлетворившись состоянием продукта, без колебаний проглотил рыбешку.

– А как на Крестовском оказался, весла с плеч, да сызнова нырк в толпу, што ужо с того берегу на гонки пялилась. Зырю, Князь напрямки к веранде, а там, как в театре, публика в креслах аль на стульях восседает. Тут он с человеком в гребной костюм одетым – до чего срамной костюм, Викентий! – зачал лясы возле самых ступеней точить.

– А опосля? – громко рыгнув, поинтересовался Викентий.

– Заладил, опосля да опосля. Опосля ужо кончено дело было. Тот, што в гребном костюме, на Князя двум офицерам кивнул, те с ним поздоровкались, да наверх все чохом и поднялись. Вдобавок на веранду ужо с самой дачи важные господа вышли, Князя не узреть толком стало, народу набилось много…

– Как же ты на стреме стоял? – искренне удивился рябой.

– Так и стоял. Мне ж не на Князя глядеть надо было, – мотнул головой рассказчик. – Глазом не успел моргнуть, как он свое дело обтяпал да с дачи утек. Зрю, показывает, штоб сызнова к мосту шел. Там мне целковый отвалил, а сам в пролетку да усвистал восвояси.

– Значитца, ты меня на энтот целковый угощаешь? – с заискивающим взглядом поинтересовался Викентий.

– Да нету давно таво целкового! В той же день все профукал. На бубонного туза поставил, да он мне шиш показал. Это Князь меня нынче подогрел. Грит, сбросил ту цацку, што на Крестовском взял, так что вот тебе, Ваня, выпей за мой фарт, ну и себя не забудь. Это он про мой непотребный костюм намёкивал. Я, понятно, – в Гостиные ряды, у наших барыг мануфактуру брать не с руки. Князь новое дело обещал, в общем, там и приоделся, – встав со стула, окинул себя гордым взглядом Иван. Заправленные в хромовые сапоги штаны из чесучи цвета беж и черный плюшевый кафтан сами по себе смотрелись солидно, но висели, как на вешалке, на худой высокой фигуре их безусого владельца.

Понимающе перемигнувшись, Чаров с Блоком продолжали потягивать пиво, и едва Иван засобирался на выход, а его подвыпивший товарищ задержался в отхожем месте, поспешили на улицу. По привычке, Блок занял позицию у черного входа. Впрочем, эта мера не понадобилась. Не прошло и минуты, как подельник Князя показался в дверях и, успев отдалиться от трактира на десяток метров, был сбит с ног судебным следователем. С помощью подоспевшего сыскаря Ивану скрутили руки и в полицейской карете доставили на Большую Морскую.

– Стало быть, с Князем у тебя новое дело намечается? – напирал на задержанного судебный следователь, тогда как полицейский чиновник угостил Ваньку сильным тумаком в правый бок.

– Никакого Князя не знаю! – прерывисто дыша, шел в глухой отказ тот.

– Послушай, мил человек, – примирительно произнес Чаров. – Скажешь ты нам, где у тебя должно быть свидание с Князем, али нет, мы его едино возьмем. Только, коли его задержание произойдет при твоем содействии, мы тебя отсюда выпустим, и катись ты на все четыре стороны. Однако ежели ты и далее к сознанию прийти не пожелаешь, пойдешь этапом со своим Князьком на каторгу в Сибирь. А посему, подумай на сон грядущий о своей судьбе, а мы к тебе с господином полицейским чиновником завтра заглянем, – решил не форсировать события Чаров, и вместе с Блоком они покинули камеру.

Князя накрыли в ресторане «Доминик», где он играл в домино под пиво с раками в компании с Иваном. Дабы отвести подозрения от последнего, его тоже арестовали, и на пару с марвихером отвезли в Сыскную полицию. Далее их дороги разошлись. Тем же днем, согласившись стать полицейским информатором и поклявшись, что рассказал все о Князе, Иван был отпущен, а вот за щипача взялись основательно. Однако что любопытно. Сколько ни вглядывался Чаров в Князя, а припомнить его физиономию так и не смог, хотя постоянно находился на веранде во время гонок. «Прямо хамелеон. Как на дело идет, наружность меняет», – недоумевал Сергей.

Допросы с пристрастием и разговоры по душам подвигли Князя к признанию. Привыкший к красивой, на широкую ногу жизни, он панически боялся каторги, а когда увидал себя на следующий день в зеркале, которое ему услужливо поднесли по приказу Блока, едва себя узнал. От его породистой благородной наружности не осталось и следа. Заплывший глаз и распухшие в кровоподтеках губы красноречиво свидетельствовали, что дознаватели не намерены останавливаться, они попросту сломают ему пальцы, и тогда карьере конец. Чаров явственно осознавал страхи Князя и умело сыграл на них. Как и в деле с Иваном, он пообещал ему свободу в обмен на честный рассказ о безделице.

– А теперь, Журавский (так в миру прозывался Князь), поведайте, кому вы продали брошь? – задал, как казалось, вконец сломленному марвихеру главный вопрос Чаров.

– Кто больше дал, тому и продал, – нервно скривился тот.

– Выражайтесь яснее, Журавский.

– Да тем же днем в ломбард, что на Владимирском13, снес. Барыгам не хотел отдавать, уж больно цену ломают да важничают зазря.

– И билет ломбардный у вас имеется, – бросил как бы невзначай Блок.

– Да на кой он мне сдался, коли выкупать безделицу не собирался! К тому же приемщик тамошний знаком мне, оценил вещицу по справедливости.

– По справедливости, это как? – не унимался полицейский чиновник.

– По справедливости значит по справедливости, – самодовольно улыбнулся Журавский. – Хорошие деньги дал за безделицу, не объегорил, – с внутренней гордостью объявил он.

– Описать того справедливца сможете? – подошел к сути вопроса судебный следователь.

– С превеликим удовольствием, – с заметным колебанием процедил Князь. – Сутуловатый, в очках, волосы прилизаны, лицом чист, в летах не то чтоб больших, но видно, что не молод. Да, подбородок, у него маленько скошенный, – показал на себе, какой формы подбородок имел ломбардный оценщик.

– Превосходно, Журавский. Со своей стороны я привык выполнять данные обещания. Поскольку обращений о пропаже или краже оной броши в полицию не поступало, мы с господином полицейским чиновником не видим причин удерживать вас далее. Как только ваши слова найдут подтверждение, будете отпущены восвояси. О нашем разговоре и пребывании здесь прошу хранить молчание. Это в ваших же интересах.

После препровождения щипача в арестантскую Чаров распрощался с немало озадаченным Блоком и, наняв извозчика, приказал везти себя в ломбард на Владимирский. Благодаря приметам Журавского он без труда узнал принявшего брошь оценщика и, официально отрекомендовавшись, приступил к расспросам. К его досаде безделицы в ломбарде не оказалось. Приперев сотрудника к стенке, Чаров выяснил следующее. Зная наперед, что Князь не будет выкупать брошь – вещицу весьма занятную и дорогую, приемщик продал ее некому господину, регулярно посещавшему ломбард с целью приобретения невыкупленных и понравившихся ему предметов.

– А что оная брошь, возможно, украдена, вас, сударь, не смутило? – возмущенно воскликнул Чаров.

– На ней подобное не написано! – нагло бросил приемщик, но, столкнувшись с гневным взглядом следователя, опустил глаза.

– Допустим, – Чаров хотел было упомянуть про выгравированную на броши дату, но какая-та сила удержала его.

– Покупатель, кажись, что-то проронил насчет некоей Наденьки, а может, Катеньки. Очевидно, кому желал преподнесть безделицу. Каюсь, имени не упомнил, – суматошно поправляя очки на переносье, оценщик пытался заглянуть Чарову в глаза.

– Вот что, милостивый государь. Коли не желаете, дабы ваши проделки с приемкой закладов, кои никогда не будут выкуплены, и их последующими продажами третьим лицам не стали достоянием хозяина заведения, предлагаю открыть мне личность покупателя броши.

– Э-э-э… – заменжевался оценщик и, сняв очки, начал лихорадочно тереть переносицу. – Это наш давний клиент, богатый молодой человек, и я не хотел бы, чтобы его имя было опорочено, господин следователь, – часто моргая, умоляюще заблеял приемщик.

– Кем бы он ни был, его личность меня не интересует, и я не имею намерений его компрометировать, клянусь честью! Мне нужна брошь. Брошь и только брошь!

– Что ж, тогда оно, конечно, извольте, – обреченно опустил голову оценщик. – Самуил Соломонович Поляков выкупил интересующую вас безделицу третьего дня.

Спустя полчаса Чаров вошел в особняк Кочубея на Фонтанке и поднялся по парадной лестнице. По уговору с министром внутренних дел, Шувалов проводил совещание с чиновниками-перлюстраторами, один из которых знакомил шефа жандармов с содержанием письма купца первой гильдии Полякова, адресованного министру почт и телеграфов графу Толстому. Поляков благодарил графа за оказанное содействие в получении подряда на строительство Козлово-Воронежской железной дороги и обещал ее акции на полмиллиона рублей.

Очевидно, сама должность графа в представлении Полякова должна была обезопасить его корреспонденцию от внимания черного кабинета14, поэтому концессионер доверил бумаге то, что следовало передать министру на словах. Впрочем, Шувалова занимало совсем иное. В ответном послании Толстой настоятельно рекомендовал своему протеже ввести в члены правления железной дороги старого князя Долгорукова. «Как стало известно, – туманно сообщал он, – при Дворе большие перемены. Юная княжна Долгорукова ноне в фаворе. А посему расположение ее отца будет вам весьма на руку».

Будучи самым информированным человеком в империи, Шувалов знал, что министр Толстой не состоял в друзьях почтенного отца княжны Екатерины Михайловны. «Стало быть, всегда держащий нос по ветру Павлин Матвеевич15 прознал о положении князя и посредством Полякова хочет угодить его разорившемуся семейству», – рассуждал шеф жандармов, глядя поверх агента.

По окончании сообщений перлюстраторов дежуривший в приемной адъютант провел Чарова в кабинет графа.

– Вот напасть, однако, – хмуро пробурчал Шувалов, выслушав Сергея.

– Посему я и осмелился обеспокоить ваше высокопревосходительство на предмет дальнейших действий в отношении Полякова. Как-никак, а фигура он… в обществе вес имеющая, – на мгновение он запнулся и не сразу нашел нужную дефиницию в отношении концессионера. – На кривой козе не объедешь.

– Попался бы он мне пару годков ранее, я б его в бараний рог скрутил, а ноне уж поздно! В воротилы железнодорожного дела оный господин выбился. Министр Толстой ему протежирует, а его коллега по путям сообщения Мельников всячески содействует. Да и Рязанский губернатор Стремоухов, сделавшись председателем правления Рязанско-Орловской железной дороги, его не забывает. Ловкий жид, одним словом.

«А история с княжной вылезла-таки наружу», – мрачно подумал граф и, процедив нечленораздельное «м-да», уткнулся в Чарова тяжелым взглядом, отчего коллежскому асессору стало не по себе.

– Полагаете, оставить все как есть? – севшим голосом вопросил судебный следователь.

– Ни в коем разе! – энергично отрубил шеф жандармов и поднялся из-за стола. Пружинистой походкой граф прошелся по великолепному персидскому ковру, распростертому по изумительному наборному паркету, и вернулся в кресло. – Посетите Полякова и предложите ему от имени весьма высокопоставленных особ, их личности открывать покамест рано, помощь в получении новых железнодорожных концессий. Его благодетель и покровитель Толстой отбыл на воды в Германию. А посему ваше появление в своих чертогах он встретит с воодушевлением. Впрочем, дабы не ставить вас в ложное положение, сошлитесь на меня, но весьма осторожно, как на возможного протагониста его интересов. Будучи прожженным дельцом, он непременно спросит, во что ему встанет ваше содействие. И тут вы вспомните про брошь, кою желали бы получить в качестве залога будущего сотрудничества. Расскажите ему про ломбард, и он оценит ваше значение. Здесь я даю вам карт-бланш. Украденная брошь – подарок государя. Безделица должна непременно оказаться у вас, а уж мы придумаем, как ловчее вернуть ее Долгоруковой.