Джеф-Джузеппе в кухне, обувь не снял. Правда, на нем не теплые сапоги, которые он надевает, когда выходит на улицу, а черные, почти новые кроссовки, но все же и это обувь. У него отросли волосы, и он перестал регулярно мыть и даже причесывать их: он просто откидывает их назад, видимо, берет пример с меня.
Он подходит ко мне, повернув голову набок и уткнувшись подбородком в плечо, бросает на меня взгляд исподлобья.
– Не хочешь травки покурить? – говорит он.
– Что? – Я застигнут врасплох.
– Травки, – повторяет он уже более развязным тоном.
Мы заходим с ним в бывшую комнату для гостей, где со времени моего приезда поселился он. Джеф вынимает из коробки уже готовый косяк, не без труда раскуривает его, прищуривает глаза, затягивается.
– Где ты достал это зелье? – спрашиваю я.
– В школе, – он с трудом подавляет кашель, передает косяк мне.
Включает стереосистему, стоящую на столе, ставит диск группы «Дэдбоун»: электрогитары, которые орут так, что, кажется, динамики вот-вот лопнут, и, словно соревнуясь с ними, хриплые, надорванные, душераздирающие голоса.
– Как поживаешь? – спрашиваю я.
– Хорошо, – отвечает он, опять сощурив глаза. – Лучше, чем раньше. – У него даже голос стал ниже или, по крайней мере, ровнее: ему удается удерживать его в одном регистре, особенно когда он произносит отдельные слова или короткие фразы.
Меня разбирает смех: мне кажется, что прошли годы с момента моего приезда, с тех пор, как они с отцом поджидали меня у выхода из аэропорта.
Джеф-Джузеппе кивает головой в ту сторону дома, где живут его родители, вроде бы небрежно и рассеянно – видимо, скопировано с меня и, наверно, тщательно отработано.
– Ну и скандал они тут учинили! – говорит он.
Ему не удалось сдержать кашель, и, чтобы загладить промах, он снова хватается за сигарету.
– Кто? – спрашиваю я, хотя мне совершенно ясно, кого он имеет в виду.
– Витторио и Марианна, – отвечает он и протягивает мне почти докуренную сигарету.
– Ссорятся? – спрашиваю я с ощущением, что куда-то лечу, хотя на самом деле я не двинулся с места.
Джеф-Джузеппе кивает головой и снова идет к проигрывателю.
– Я вроде слышал, что в Мирбурге никто ни с кем никогда не ссорится. Будто бы здесь вообще не бывает ссор.
Он нажал кнопку и попал на середину какого-то дикого танца, еще увеличил громкость и посмотрел на меня исподлобья.
Он казался мне подделкой под меня, да еще не слишком удачной, пустой оболочкой, неким транспортным средством, способным передвигаться в пространстве от одной точки к другой или просто стоять на месте. Мне было немного неловко и в то же время приятно, я даже сочувствовал ему; в конце концов я не выдержал и рассмеялся. Джеф-Джузеппе бросил на меня косой взгляд, стараясь угадать мои мысли, а потом тоже рассмеялся.
Мы смеялись и кружили по комнате, музыка лилась рекой: участки стоячей воды чередовались с отравленными ядом течениями.