Увлекательный мир парусов

2. Колыбель парусного спорта

История основывается на фактах. Событие, не имеющее документального подтверждения, считается вероятным, но не достоверным, следовательно, может относиться и к области легенд. Что касается плавания под парусом ради удовольствия, то установить историческую последовательность первоначальных событий столь же трудно, как и определить начало использования паруса вообще.

И все же мы точно, со ссылкой на подлинный документ, можем сказать, кто, когда, где и каким образом открыл первую страницу истории любительского плавания под парусами.

Открытая парусная лодка «Фрише тьотер». Очевидно, на такой лодке Генри де Вогт отправился в рейс в 1601 году из Голландии в Англию.

Этим моряком был голландский хирург Генри де Вогт, получивший 19 апреля 1601 года письменное разрешение на рейс от Флиссингена до Лондона «… в небольшой открытой лодке, совершенно самостоятельно, рассчитывая лишь на Провидение», — как писал он в своем прошении. В разрешении было отмечено, что голландец имеет право заходить в порты укрытия, поскольку он боялся «…встречи в море с большими пиратскими и военными кораблями, которые могли его захватить или задержать».

Кроме того, что Генри де Вогт был хирургом, мы ничего больше о нем не знаем: ни его возраста, ни того, был ли он знаменитостью в мире медиков или обычным костоправом. Не знаем также и того, что явилось причиной его рейса в Англию: пари с друзьями или жажда морских приключений. Не установлено, использовал ли де Вогт полученное разрешение и отплыл ли он в Лондон. Архивы канцелярии штатгальтера Соединенных Провинций Нидерландов об этом умалчивают.

Несмотря на подобные пробелы, очевидно уже не восполнимые, сведения о выдаче разрешения для одиночного морского путешествия под парусами можно считать фактом несомненным. Поэтому мы вправе видеть в лице голландского врача первого в истории яхтсмена.

В плавании по внутренним водам Нидерландов у де Вогта, разумеется, были, хотя и неизвестные нам, предшественники. Но документальных доказательств того, что кто-то до него предпринял на яхте длительное путешествие, направляясь в другую страну, нет. Ныне мы охарактеризовали бы плавание де Вогта как «одиночный туристский рейс», что имеет немалое значение для того, чтобы установить давность определенной направленности интересов в парусном плавании.

То, что уже на пороге XVII века для совершения зарубежного рейса требовалось получить письменное разрешение, и теперь не кажется чем-то необычным. Можно лишь поражаться постоянству административных порядков. Нужно отдать должное и голландскому чиновнику, принявшему столь важное и разумное решение по весьма необычному в то время вопросу. А то что выдача разрешения требовала согласия самого главы республики, еще раз подчеркивает важность и необычность этого события.

Возможно, хирург де Вогт был другом кого-либо из приближенных или самого штатгальтера Аремберга, благодаря чему и получил разрешение на путешествие, идея которого, может быть, возникла во время веселого застолья. И хотя для такого рода предположений нет веских оснований, они достаточно правдоподобны.

Расстояние от Флиссингена до Лондона составляет по прямой не более 130 морских миль, в том числе 100 миль в открытом море. Такой маршрут при хороших навигационных условиях не представляет значительных трудностей. Однако на этой трассе преобладала переменчивая погода: мореплавателя подстерегали внезапные туманы, шквалы, штормы и штили. Особенно опасны были сильные морские течения.

Но не только стихия угрожала де Вогту. В Ла-Манше свирепствовали пираты. В случае встречи с ними одиночный мореплаватель мог рассчитывать только на свою храбрость и в большей степени на удачу, а может быть, и на то, что его отвага и безрассудная храбрость вызовут восхищение и найдут отклик в суровых сердцах морских разбойников. К бумагам, как правило, пираты никакого уважения не испытывали. Принимая во внимание и тот факт, что Генри де Вогт намеревался плыть в одиночку, мы должны выразить восхищение не только его замыслом, но и смелостью, которой хирург-яхтсмен наверняка не был лишен.

Путешествие де Вогта можно считать делом человека смелого и увлеченного плаванием под парусами, сознательно шедшего на поиски морских приключений. Даже если допустить, что в решении пойти на риск свою роль могло сыграть денежное пари, все же в основе такого решения были благородное желание показать личную отвагу и навыки истинного мореплавателя.

Голландский яхтинг оказывал значительное влияние за рубежом. Рассеявшиеся по всему миру голландские купцы несли в новые поселения образ жизни своей родины. Доказательством тому может служить найденная в источниках запись о постройке яхты «Онруст» в Новом Амстердаме (сегодняшний Нью-Йорк) уже в 1614 году.

Голландское влияние распространялось и на расположенную по другую сторону пролива Англию. Коронованный в 1651 году Карл II Стюарт, потерпев поражение от Кромвеля, вынужден был в том же году искать убежища на континенте, где он провел 9 лет. За это время он многому научился, а в период пребывания в Голландии познал не только секреты заморской торговли, колониальной политики, кораблестроения и искусства морских сражений, но и обаяние яхтинга.

Особое влияние на пристрастие Карла II к плаванию под парусами имели обстоятельства, при которых он в мае 1660 года вернулся на английский трон. Известие о решении английского парламента застало его в городе Бреда, где он проживал в то время. Голландцы предоставили в распоряжение короля флотилию яхт, на которых он, его родственники и придворные сановники по каналам и рекам доплыли до Шевенингена. Там короля ожидал английский военный корабль.

Вскоре после возвращения Карла II на престол Ост-Индская компания, учитывая его увлечение, сочла полезным подарить английскому королю две красивые яхты: «Мэри» и яхту поменьше — «Бизань». Это был воистину королевский дар, хотя и не лишенный расчета на ответную благосклонность монарха.

Однако Карл II и его родной брат (позже король Яков II) относились с недоверием к любым дарам и не верили в бескорыстие. Их помыслы были направлены на постройку собственного флота и укрепление могущества королевского дома Стюартов. Возвращение Стюартов на английский трон совпало с поворотным пунктом в истории роста британского морского военного и торгового могущества, а также с решением вопроса об отечественном яхтинге и развитием собственного яхтенного судостроения.

Это подтверждает запись в дневнике Самюэля Пеписа, секретаря Адмиралтейства военного флота и известного хроникера английских событий того периода:

Строительство яхты в тот день еще не было завершено, ибо Пепис только 21 мая 1661 года записал, что, возвращаясь на лодке из Дептфорда, они встретили короля, плывущего по реке на испытания своей новой яхты.

Впервые в истории зарегистрированные парусные гонки состоялись в Англии не на яхтах голландского происхождения, а на вновь построенных отечественных парусниках. Как сообщает английская энциклопедия 1953 года, это были яхта «Екатерина», принадлежавшая Карлу II, и «Анна» — его брата герцога Йорка. Яхты были названы так в честь королевы Екатерины и герцогини Йоркской.

Гонки состоялись 1 октября 1661 года на Темзе. Вот как описал это событие друг короля Джон Эвелин:

Приходится сожалеть, что в это утро Пепис встал поздно, а затем целый день провел на службе. Он, возможно, точнее, нежели Эвелин, описал бы эти гонки, так как о своих прогулках на яхте обычно рассказывал более пространно.

Вот типичное для Пеписа описание прогулки 17 и 18 сентября 1665 года:

Видимо, прогулка понравилась Пепису, так как уже через пять дней он снова отправился в путь.

Дневник Самюэля Пеписа прекрасно передает социальный, политический и нравственный климат английского общества периода реставрации Стюартов. Полная интриг, пьянства и кумовства атмосфера лондонского двора, конечно, не способствовала развитию широкого, отличавшегося от привилегированного яхтинга. В Англии времен Стюартов яхтинг был недоступен широким слоям общества.

Сам король владел флотилией из 18 яхт.

Отсюда следует, что самый ранний британский яхтинг был не только средством развлечения короля и его двора. Он выполнял также важные государственные функции.

Принадлежность к привилегированной группе яхтсменов подчеркивала аристократическое происхождение, показывала ту высокую ступень в обществе, которую они занимали. Проникновение в узкий кастовый круг яхтсменов могло рассматриваться как определенный шаг по социальной лестнице.

В те времена обладание роскошной яхтой было признаком могущества владык. Забавный пример именно такого понимания вещей дал бранденбургский курфюрст — позже прусский король — Фридрих I. Сумев в 1701 году благодаря политическим интригам короноваться в Кенигсберге королем Пруссии, он счел необходимым подчеркнуть свое новое высокое звание наличием королевской яхты и заказанную в Голландии за огромную сумму — 100.000 талеров — яхту помпезно назвал «Корона».

Его сын и наследник Фридрих Вильгельм I пошел еще дальше, сделав ту же «Корону» предметом политического подкупа. Этот создатель пресловутой прусской армии отличался неимоверной скупостью. Он не жалел денег только на военные нужды. Расходы на содержание роскошного прогулочного судна были невыносимы для скупого Гогенцоллерна, и он подарил яхту русскому царю, рассчитывая этим подарком завоевать расположение Петра I. Так «Корона» очутилась на Неве.

Деятельность Петра I, всестороннего и энергичного реформатора, сблизившего Россию с Западом, никогда не оценивалась историками однозначно. Огромные преобразования осуществлялись Петром I за счет небывалого гнета народа и проводились с беспощадностью, близкой к жестокости.

В конце XVII века молодой Петр отправился в путешествие на Запад. В Голландии у великолепных мастеров города Саардама он прекрасно освоил дело судостроения. Собственноручно построенный Петром I бот еще и сегодня вызывает восхищение туристов, посещающих гранитный город на Неве. Разумеется, не мог быть искусным кораблестроителем тот, кто сам не проверял в плавании особенностей построенного им судна. О Петре I мы знаем, что он стал заправским моряком, посвященным во все секреты парусного искусства. Петр I был основателем Петербурга, а также создателем флота и морского судостроения в России.

Создание собственного флота потребовало огромных усилий. Опора исключительно на чужестранных наемников сделала бы замысел Петра делом весьма дорогостоящим и в то же время политически неустойчивым. Нужны были собственные морские кадры и соответствующая подготовка, чтобы служба в отечественном флоте стала действительно родным и патриотическим делом для русских людей.

В те времена в западных странах, особенно в Англии, служба на море была каторгой, на которую осуждались бродяги, преступники и пьяницы. Люди любыми средствами стремились избежать вербовки во флот.

Петр I понимал, что в земледельческой и сухопутной России, не имеющей морских традиций, необходимы специальные меры, чтобы направить внимание российского общества к морю. В 1718 году он учредил «Потомственный Невский флот» из 141 яхты, установив для него своим указом организационный статус. Основанный таким образом первый в мире парусный клуб с собственным флагом не был, конечно, в условиях царского деспотизма добровольным объединением. Поэтому неудивительно, что после смерти своего основателя, наступившей в 1725 году, невская флотилия просуществовала недолго.

Однако дворяне Петра I и их дети тянулись к морю и морской науке, учились плаванию на яхтах, участвовали в групповых смотрах, учениях в составе эскадр и в парусных гонках.

Можно лишь удивляться прозорливости Петра I, его глубокому пониманию значения моря и судоходства для страны и неотлагательной потребности подготовки собственных морских кадров. Однако петровская флотилия на Неве, хотя и оставила в истории интересный след, не вызвала перемен в основных тенденциях развития яхтинга ни в России, ни тем более в мире. Трудно также судить, в какой мере невская флотилия способствовала развитию яхтинга в России XIX века. Известно только, что в период, предшествовавший первой мировой войне, русские яхтсмены были убеждены в несомненности пользы, приносимой яхтингом государству. Такого же мнения придерживались и поляки, которые осваивали тогда науку плавания под парусами на территории России.

Яхтинг развивался повсюду так, что круг яхтсменов был ограничен. Главным «ограничителем» выступали имущественные возможности яхтсменов. Зависимость эта была тем большей, чем более коллективно проводилось плавание под парусами.

Морякам, увлекающимся групповым яхтингом (а такой яхтинг доминирует и по сей день), необходимы были суда быстроходные и изящные, отвечающие требованиям моды и правилам морского этикета. Это становилось серьезным барьером для тех, кто, кроме желания плавать, ничем больше не располагал. Небогатый человек, если его привлекали паруса и море, мог в лучшем случае пойти обслуживать паруса в качестве «палубных рук». Поэтому яхтинг в тот период был развлечением прежде всего наиболее богатых и влиятельных людей. Он начинался и развивался в кругах родовой и финансовой аристократии и на протяжении почти трех веков ограничивался в основном обособленными группами яхтсменов. А протекция правящих кругов придавала ему еще большую пышность и обособленность.

В период зарождения любительского парусного спорта поводом для гонок служили, вероятно, чаще всего споры о качествах и быстроходности яхт. Сомнение в достоинствах чужой яхты становилось своего рода вызовом. Ответом на вызов был честный морской поединок. Секунданты обеих сторон определяли условия встречи и руководили состязанием. В кодексе чести можно найти начало многих обычаев и правил парусных гонок, и прежде всего их особой атмосферы честной борьбы, борьбы лояльной, направленной на разрешение спора, а не на унижение соперника.

Благородный характер борьбы за победу, хотя и был обязательным принципом, полностью соблюдался, однако, не всегда. Можно предположить, что там, где речь шла не только о чести, но и о денежной ставке, граница между тем, чего требовала лояльность по отношению к сопернику, и тем, к чему склоняла страсть игрока, не раз нарушалась.

Со временем флотилии яхт, сгруппированные в одной местности, превращались в неформальные сообщества их владельцев. Принадлежа к одному общественному кругу, собственники яхт были, естественно, знакомы и преследовали одни и те же интересы. Совместные прогулочные рейсы, праздничные смотры и гонки требовали установления срока встреч, церемониала, места и трассы, а также условий гонок. Благодаря этому возник круг общих интересов и переживаний, увлекательная идея морского братства. Укреплялись обычаи и традиции взаимных действий, правил поведения и организации, возникала потребность в иерархии. Для руководителей флотилий само собой напрашивалось звание «командор».

Формированию принципов поведения и правил лояльного состязания в гонках способствовали правовые традиции, основанные на решении конкретных случаев в прошлом. Благодаря этому каждое событие, порождающее чьи-либо сомнения или возражения, рассматривалось и обсуждалось лицами, хорошо знакомыми с ситуацией. Правда, свод правил такого рода создавался медленно и был расплывчат, но отвечал непосредственным потребностям, а как норматив довольно гибкий позволял его доработку и совершенствование применительно к реальным нуждам.

Первая организация, объединяющая яхтсменов, названная Водный клуб коркской гавани (Cork Harbour Water Club), появилась в Южной Ирландии в 1720 году (название «клуб» в английском языке издавна употреблялось для определения группы лиц, объединенных общими интересами). Особым признаком клуба парусников, как и некоторых других клубов, было то, что прием в него требовал тайного голосования.

Существование первого яхт-клуба было непродолжительным. Однако его появление свидетельствовало не только о том, что в начале XVIII века яхтинг достиг также и Ирландии. Раннее появление в этой угнетенной Англией стране обособленного общества представителей британской аристократии подчеркивало здесь исключительно элитарный характер яхтинга.

Яхтинг проник из Голландии не только в близко расположенные Англию и Ирландию, но и в отдаленную Россию Петра I, и в Северную Америку. Можно считать, что в конце XVIII века не было цивилизованной страны, где не знали бы плавания под парусами с целью развлечения и удовольствия.

Очевидно, и в Польше были известны прогулки на лодках под парусами. Самый скромный шляхтич мог в Данциге вволю насмотреться на нидерландские корабли. К тому же шляхта часто выезжала за границу, а сыновья магнатов нередко посылались на обучение за рубеж и сталкивались в Голландии с яхтингом.

Сформировавшийся в XVII веке на Западе стиль жизни высшего общества, способствовавший развитию яхтинга (отдых на курортах, морские прогулки), проникал на тогдашнюю европейскую периферию с большим опозданием. Поэтому лишь с первой четверти XIX века мы располагаем достоверной информацией о том, как развлекались аристократы у Черного моря, в Одессе — тогдашнем центре курортного сезона.

В частности, поэт Мицкевич в период его пребывания в Одессе писал 7 января 1827 года:

Плодом этой прогулки Мицкевича стали три великолепных сонета: «Плавание», «Штиль на высоте Тарканкута» и «Буря».

Одессу от Севастополя отделяет расстояние около 160 морских миль. При благоприятном ветре и быстроходном судне рейс мог длиться неполных два дня. Но мы знаем, что яхта перенесла и бурю, и штиль, и спокойный ветер, и можно предположить, что путешествие заняло три-четыре дня.

Уверенность, с которой Мицкевич держался на яхте, наблюдения, отразившиеся в его сонетах, доказывали не только то, что рейс был для поэта бесспорным удовольствием, но и то, что он ощутил морское плавание как подлинный маринист. Путешествие, несомненно, было плаванием под парусами ради удовольствия, и к тому же типичным для яхтсменов того, времени и той среды. Этому нисколько не противоречит то обстоятельство, что яхтсмен получал лишь радость от плавания под парусами, предоставляя труд обслуживания яхты профессиональным морякам. Тогда подобные отношения господствовали почти повсеместно на палубах прогулочных и гоночных яхт — и в буржуазно-мещанской Голландии, и в дворянской Англии, и в демократических Соединенных Штатах Америки.

Впрочем, деление на яхтсменов и судовую команду удерживалось в мировом яхтинге не только в начальный период. Оно существовало более трех столетий, и лишь в недавнее время непосредственное обслуживание руля и парусов стало условием признания и репутации подлинного моряка-яхтсмена.