Глава 3 Особенности московского разбоя

– Я начну, господа, с описания московского железнодорожного узла. Местным это не нужно, они и так все знают. Но Алексею Николаевичу полезно. Заодно буду указывать, где у каждой дороги станции, откуда производят грабежи.

– Сделайте одолжение, – кивнул Лыков.

– В городе сходятся восемь дорог. Самая старая, понятно, Николаевская. Ее товарная станция находится на Каланчевской площади. Далее идет Московско-Казанская, где председателем правления Николай Карлович и в помещении которой мы сейчас сидим. У нее две товарные станции. Главная, Москва-Рязанская, находится в Гавриковом переулке. А еще есть Москва-Вторая, где тоже располагают грузы. По-другому она называется Митьковская. И там, и там воруют сильно…

Фон Мекк буркнул себе под нос крепкое словцо.

Стефанов помолчал, давая магнату выговориться. Ничего не дождался и продолжил:

– Затем идет Московско-Курская, Нижегородская и Муромская дорога, третья по оборотам. У нее тоже две товарные станции: одна Рогожская, в Новой Деревне, а вторая поблизости от нее, именуется Нижегородской, при ней еще депо. Эти две станции, скажу так, самые безобразные. Там любого сажай в тюрьму, и не ошибешься… – Это три крупнейших дороги, – переведя дух, продолжил докладчик. – Есть несколько поменьше: Московско-Брестская, Московско-Виндавско-Рыбинская, Московско-Киево-Воронежская и Рязанско-Уральская. У последней станция на Даниловской улице. Самая, кстати, удобная для отсылки товаров на юго-восток, на кавказские дороги, на Сызрано-Вяземскую и прочие. Поэтому там воруют особенно много, и надо обязательно ей уделить внимание.

– А остальные, что вы назвали, совсем мелкие? – поинтересовался Лыков.

– У этих на троих две станции: в Большом Дорогомилове, повозле моста, и на Мещанской улице близ Крестовских башен. В сумме обороты тоже выходят приличные, но предлагаю оставить их на сладкое. Ежели мы прищучим большое жулье, мелкое само разбежится.

– Василий Степанович, вы говорили, что дорог восемь, – дотошно продолжил расспросы питерец. – А я насчитал с ваших слов семь. Кого забыли?

– Московско-Ярославско-Архангельскую, – пояснил москвич. – Ее сейчас переименовывают в Общество Северных железных дорог. Станция у них на Красносельской улице. Предлагаю поступить с ней так же: оставить на ужо. Иначе сил не хватит. Надорвемся.

– Какие обороты по перевалке дает сейчас московский узел?

Стефанов покосился на фон Мекка. Тот ответил:

– Так сразу я вам не скажу. Надо запросить порайонный комитет.

– Что еще за зверь?

– Московский порайонный комитет по регулированию массовых перевозок грузов по железным дорогам. Это регулирующий орган, от Министерства путей сообщения.

– Черт с ними, – смилостивился Лыков. – Обойдемся без лишней статистики. А вот сколько украдено, хотя бы примерно, хотелось бы знать. Петр Аркадьевич говорил про десять миллионов рублей, если считать с девятьсот пятого года. Ссылался на вас.

– Я ошибался, – хмуро ответил магнат. – Только наша дорога лишилась грузов на шесть миллионов. Общая цифра потерь, по моим оценкам, много выше той, что я сообщил Столыпину. Где-то миллионов семнадцать. А точно никто не знает.

Алексей Николаевич молча посмотрел в потолок. Что тут скажешь? Цифра потрясла его. Действительно, проблема национального масштаба! Отчего же так долго на нее не обращали внимания? Кто такие Рейнбот с Мойсеенко, чтобы обречь страну на подобные испытания?

– Однако, – выдавил Запасов. – А вы уверены, Николай Карлович? Ведь это же колоссальные убытки! Люди теряют деньги и молчат? По нашему управлению мы не получали особых сигналов.

– Там сложная система взаимоотношений, – стал оправдываться фон Мекк. – Многие убытки выглядят как недостачи, а не как следствие грабежей. Потом часть потерь отправителей покрывают страховые компании. Наконец если даже убытки повесили на дорогу, но она казенная… Сами понимаете: казенное, значит, ничье. Заплатят и молчат.

– Куда же смотрят начальники дорог? – возмутился жандарм. – Ну и что, если казенное? Это же народные средства.

Надворный советник молча глядел на подполковника, словно хотел сказать: а сам не понимаешь, куда они смотрят?

– Питерец вмешался:

– Эмоциями делу не поможешь. Московско-Казанская дорога частная, там есть хозяева. А тоже теряет миллионы. Давайте дослушаем Василия Степановича. Как совершаются кражи и грабежи? Кто главные преступники?

Стефанов глянул в заготовленный текст доклада:

– Способов несколько. Самый легкий и притом действенный – это тащить товары через дыру в заборе.

– Через дыру? – удивился Лыков. – Так просто?

– Да.

– Но почему ее не заколотят?

– Потому что рядом тотчас же появится другая.

– А можно подробнее?

– Можно. Выглядит все так. Начиная с девятьсот пятого года вокруг каждой из товарных станций барыги скупили дома. Дома эти особенные, в них проживают артели крючников, которые станцию и обслуживают. Официально как рабочие по перевалке грузов, но на самом деле все они воры.

– И крючники, и воры в одном лице?

– Точно так. Эти лихие ребята живут при станции, спят, едят, баб нанимают от хозяина. Артель как артель. Но воровская. Ночью они заходят на станцию – у всех же есть пропуска. И тащат что плохо лежит. Через дыру в заборе, о которой я уже говорил. С той стороны уже стоят ломовые извозчики. Грузы тут же доставляются к держателю артели, и там их когда переделывают, чтобы товар было не узнать, а когда и не прячут вовсе. Прямо так и отдают покражу.

– Куда?

– Перекупщикам, конечно, – тоном знатока ответил коллежский советник.

– Вот-вот. Перекупщики уж заранее знают, что и в каком количестве за ночь стащили. И рано поутру приезжают к дому барыги со своими возами. Ежели явиться туда в этот момент, то вы подивитесь, насколько все отлажено. Телеги чинно подходят к воротам согласно очереди, товары грузят не таясь, никто не скрывается.

– А дальше что происходит с теми товарами? – живо поинтересовался фон Мекк.

– Дальше все катится по проторенной дорожке, – ответил Стефанов. – Перекупщики лишь промежуточное звено. Их задача – раздробить товар. У каждого имеется свой круг проверенных покупателей, которые пульнут краденое еще дальше. Вплоть до конечного потребителя.

– А что воруют чаще всего? – уточнил Лыков.

– Мануфактуру. Самый ходовой в Москве товар. Ткани в штуках и отрезах, да и готовым платьем не брезгуют. Многое отсылают в провинцию, вплоть до Урала и Сибири. Дешево же! Дешевле, чем купить у производителя. Вот наши купцы и оскоромились. Но не только наши. Уходит и в Лодзь. Там нашьют на платье свою этикетку, и оно обратно к нам вернется. Вы в магазине купите и не догадаетесь, что ворованное.

– Так. А еще что?

– Хлопка много тащат, что едет сюда из Туркестана. Вокруг Москвы десятки складов особого рода. Там хлопок моют, сушат и сортируют. Заново уминают в кипы и опять же толкают в Лодзь. Но в покражу идет все, что можно выгодно продать. А бывает, что вывозят прямо в ворота, мимо сторожей. Вот, извольте.

Коллежский секретарь зашуршал бумажками:

– Я взял для образца несколько своих прежних дознаний. Сами бумаги у меня отобрали, когда выгнали, но черновики остались. Тут все говорит само за себя. Вот, к примеру, дело от шестого марта прошлого года. Со станции Москва-Товарная Нижегородской дороги украли десять мест, или двести восемьдесят восемь кусков мануфактуры общим весом сорок шесть пудов. Отправитель – Товарищество Ивана Гарелина с сыновьями, из Иваново-Вознесенска. Стоимость товара – две тысячи семьсот пятьдесят рублей. Получатель – харьковский торговец. Вместе с той мануфактурой пропало еще два места шелкового товара, весом девять пудов и пять фунтов, по цене четыре тысячи рублей, отправитель – московский купец Седякин. Куда делось столько груза? Я выяснил следующее. Началось все на станции Кусково во время сортировки товара. Весовщик этой станции, некто Полухин, взял и уничтожил документы на мануфактуру, на означенные десять мест. И послал ее в Москву-Товарную. Там мануфактура, естественно, оказалась бесхозной. Бумаги-то тю-тю. Явился тот самый Полухин, покалякал с кем надо. И с согласия здешних весовщиков, Попова и Бокшеева, весь товар выдали артельщику Рябушеву. Понятное дело, за мзду.

– Кто такой этот Рябушев? – оживился подполковник. – Фамилия знакомая.

– Артельщик городской станции московских казенных железных дорог и большая бестия. Так вот, взял Рябушев краденое и увез его средь бела дня со станции.

– И как он забрал без документов пятьдесят пудов? – заерзал в кресле фон Мекк.

– Артельщик имел законное поручение забрать десять мест миткаля. Переправил десять на двадцать и спокойно вывез мимо сторожей.

– Эх-ма…

– Вы слушайте, господа, что дальше было. Рябушев доставил груз на Таганскую площадь, в дом торговца фруктами Алюлина. Тот был лишь посредник, себе ничего не взял, а направил артельщика к своему приятелю по фамилии Мякотин. Тот Мякотин содержит мастерскую готового белья на Сретенке. Он и купил весь товар оптом, заплатив за него тысячу рублей. Дальше все просто: ткань пошла в дело.

– А шелк куда делся? – вспомнил Запасов. – Из него наволочки не сошьешь.

– Шелк Рябушев продал торговцу мануфактурой Расторгуеву, у того магазин в Каретном ряду. И поныне там, вполне процветает. В партии было двадцать четыре куска материи «сюра» – дорогая штука! – и еще четыреста девяносто пять платков. Расторгуев тем же днем разбросал весь похищенный товар по своим людям. Часть взял Кулюшкин из магазина на Второй Тверской-Ямской, часть – держатель шапочной мастерской Сатылкин, а остальное забрал торговец остатками в Ветошном ряду некий Иванов.

– Это что, все наши купцы – воры? – растерялся жандарм. – Хапнули заведомо краденое, даже не поморщившись?

– Так выгодно же, вдвое дешевле, чем если честно покупать. Кто тут устоит?

– В этом и беда, – взволнованно заговорил фон Мекк. – Воры сами по себе были бы не так опасны, если бы общество не потакало им. А оно потакает! Чуть не каждый соблазнится, ежели дешевле. И что делать? Купят, спрячут, перешьют-перекрасят, а полиции слова никто не скажет.

Лыков вернул разговор в деловое русло:

– Василий Степанович, что стало с теми, кого вы поймали?

– Прежде скажу, кого я еще прихватил в той истории, – ответил коллежский секретарь. – В деле мелькнул один прощелыга, Прохор Елисеев. Он был посредник при Рябушеве, специалист по краденому. Когда я сделал у него в доме обыск, то нашел граммофон и полсотни пластинок. Знакомый товар! Его похитили у фирмы Кенца, что на Мясницкой. Фирма послала груз в Нижний Новгород, на ярмарку. А по вскрытии на месте оказалось, что из десяти посланных граммофонов доехали только четыре. Из ста пластинок осталась половина. А две тысячи граммофонных иголок, весьма дорогих, пропали полностью. Вместо похищенного воры сунули в ящики кирпичи.

– Специалист оказался не узкий, а широкий, – констатировал питерец. – И мануфактуру брал, и шелковые платки, и даже иголки к граммофонам. Так что с ними со всеми стало? Вы взяли их с поличным. Суд был или нет?

Стефанов махнул рукой:

– Какой суд? В Москве так не принято. Когда меня выгнали, воры откупились и вышли на свободу. И сейчас как ни в чем не бывало занимаются тем же промыслом.

– М-да… – пробурчал подполковник. – А давайте их жахнем!

– Доберемся, Дмитрий Иннокентьевич, – заверил его Лыков. – Все они у господина Стефанова в синодик записаны. Но продолжайте, Василий Степанович. Какие еще способы краж изобрели мазурики? Про дыру в заборе мы поняли. А прямиком в ворота только с поддельными бумагами можно краденое вывезти?

– Сторожа подкуплены все, – сообщил докладчик. – А те, кто отказался, уже убиты.

– Как убиты? – поразился Лыков.

– Да так, убиты. Трех человек зарезали в нынешнем девятьсот седьмом году, и еще один пропал без вести. Все честные уволились, не дожидаясь беды. Остались лишь продажные.

– И у нас на Казанской дороге тоже? – не поверил фон Мекк.

– И у вас, Николай Карлович, – сказал Стефанов.

– Да я их сей же час заменю!

– Пожалейте людей. Сей же час их и зарежут, при первом противодействии. Надо ломать систему. Все продумать, подготовить и лишь потом нанести удар. На это уйдет время. Покуда будем наблюдать, искать связи, цепочки, по которым уходит товар, регистрировать всю эту публику.

Слова Стефанова прозвучали убедительно, с ним нельзя было не согласиться. Но магнату было жалко убытков, и он начал возражать:

– Но ведь каждый день несет новые потери. Тысячи теряем! Может, хоть как-то прикрыть дыру? Гаечки подвернуть, пропуска новые наладить, замки на складах поменять?

– Вы начните это делать, – вмешался Лыков. – Запретить вам никто не может. Ну а мы будем готовить удар.

На том и согласились.

Докладчик продолжил:

– Алексей Николаевич прав, вся эта сволочь у меня давно записана. Имена главных скупщиков известны. Красавин, Васильев, Членов, Игнатьев, Тешнин, Сибион, Балашов, Городецкий, Любавский, ну и десятка два помельче.

– Это те, чьи дома стоят возле станций, а в них живут особые крючники?

– Часть вроде как в стороне, держат магазины на лучших улицах, это Членов и Любавский. Некоторые, как Сибион, посредники, зато очень крупные. А остальные да, живут возле станций. И ведут себя нагло. Если, к примеру, нужный им вагон по каким-то причинам отогнали от забора вглубь, они совершенно спокойно заезжают туда на телегах. Громят вагон, затем тащат добычу к «своей» дыре и переваливают на ту сторону. А на вагон вешают поддельную пломбу, и он уходит прочь полупустой. Каждую ночь так, у жуликов это называется «выходить на биржу».

– Способов хищений много, – после паузы продолжил Стефанов. – Например, если товар сыпучий – зерно или сахарный песок, – то просверливают полвагона и ссыпают его в мешки. Пломбы целы, а товар похищен. Так поступают, например, у Николая Карловича в Гавриковом переулке. Ведь Москва-Рязанская – главная хлебная станция страны. Там переваливают в огромном количестве все восемь зерновых хлебов[7]. Или есть кража «из-под лапки». Лапкой называют загнутый конец той рельсы, по которой ходят ролики вагонной двери. Конец отгибают фомкой, дверь сдвигают без повреждения пломбы, хищничают, а потом ставят лапку на прежнее место.

Алексей Николаевич покосился на собеседников. И Запасов, и фон Мекк слушали уволенного сыщика раскрыв рот, притом что оба всю жизнь прослужили на железной дороге.

– Воры стараются там, где можно, замаскировать свое преступление, – продолжил Стефанов. – Если пломба не сломана, тогда в пункте прибытия составят акт не о краже, а о недостаче. Вину за нее повесят на грузохозяина, а кражи как будто и не было. Поэтому делают так. Пломбу вскрывают, берут, что нужно. Потом специальным шилом расправляют края свинчатки и заново сдавливают ее щипцами. Под щипцы кладут резину, чтобы не смять старые цифры и буквы. Дальше подвесили ее на вагон – и ходу. Кроме того, бывает, что кражи совершаются при участии складских сторожей. Места товара вывозят со станции, а на дороге кладут несколько штук, что подешевле. После этого сторожа поднимают тревогу и начинают будто бы преследовать воров. Даже стреляют в воздух! Брошенные места собирают под видом отбитого товара и предъявляют начальству: вот, кое-что удалось вернуть… А сами, конечно, в доле.

– На нашей дороге тоже такое случалось? – опять спросил фон Мекк.

– Случалось, и не раз.

– Возмутительно!

Алексей Николаевич дал магнату отвести душу, а потом сказал:

– Василий Степанович, с ворами понятно. И хорошо, что личности главных деятелей вам известны. Ударим по голове, одной ночью всех возьмем. А как с грабителями? Там тоже для вас нет тайн?

– Мир грабителей иной, – осторожно ответил московский сыщик. – Если воры с перекупщиками давно уже страх потеряли и не стесняются, то у бандитов по-другому.

– То есть тайны есть?

– Конечно. Там непроницаемые недра. Кое-что я знаю, но в общих чертах.

– Расскажите, что знаете.

Стефанов задумался. Было видно, что он не боится, нет. Но понимает цену и своего слова, и своей ошибки.

– Нападения на поезда случаются везде, – начал он издалека. – Россия никак не отойдет от морока революции.

– Бог с ней, с Россией, давайте про Москву.

– Про Москву… Извольте. Самый опасный участок – это Ново-Андроновский, что в Четвертом отделении. Старинное бандитское село Андроновка теперь переименовали в Новую Деревню, но лучше от этого не стало. Там всегда был буйный народ. А когда у них построили железную дорогу, то они приняли это как сигнал. Мол, бери и владей. Собирай дань с угодий.

– Часто собирают?

– Постоянно. Самая опасная банда там. Серега Хрипатый и Ленька Хотьковский ужас наводят на всех. Звери, даже хуже зверей. Кровь пролить им как квасу выпить.

– И полиция это терпит? – усомнился питерец.

– Пытаются что-то сделать, да трудно совладать. Вся округа помогает, там у них смычка. В каждой семье кто-нибудь или сидит в тюрьме, или высланный. Полиция – как в осажденной крепости. А в самой банде тридцать человек! Голову срежут любому.

– Ясно. Следующий кто на очереди?

– Следующее гиблое место – это Лефортовская часть. Под ударом опять ваши станции, Николай Карлович. В Третьем участке станция Сортировочная, а в Первом – Гавриков переулок. Ужас что творится… Бандиты узнают от кондукторов, в каких вагонах самые ценные грузы. И садятся на поезд. Иногда даже надевают форму. В заранее подготовленных местах вскрывают двери, выбрасывают товары наружу, а потом навешивают фальшивые пломбы. Щипцы у них для этого при себе, но и револьверы тоже. По команде паровоз замедляет ход, ребята степенно соскакивают, подбирают выброшенное и на телегах увозят скупщикам. Если кто им мешает, того безжалостно казнят. Кондуктора поэтому не препятствуют, а, наоборот, помогают. И жив останешься, и деньгу заработаешь… А на станции Перово с бандитами в доле даже жандармы!

Лыков вспомнил, как два месяца назад наблюдал похожее возле Чесменской платформы. А Запасов молча черкнул что-то в своей книжке, но комментировать не стал.

– Первый участок опасен даже в дневное время, – продолжил Стефанов. – На Николаевской улице бандиты нападают на поезда с оружием в руках. Случаются настоящие бои между ними и охраной. Атаман там – знаменитый Савостьянов по кличке Савоська. А есаулом у него Митька Бакалейников, который лично убил, по слухам, двадцать шесть человек. Все его боятся, как огня… Он неугодных вяжет и насильно вливает в рот хлористого цинку, которым шпалы пропитывают. Мучительная смерть… Дислокация у банды где-то в Сокольничьих улицах, с Восьмой по Двенадцатую, а точнее не узнать. Ну и третье бандитское укрытие – это Котяшкина деревня. Там с одной стороны – пути Николаевской дороги, а с другой – Ярославско-Архангельской…

– Погодите-ка, – остановил докладчика Лыков. – Котяшкина деревня в другом месте. Возле Миусской площади, между Оружейной, Долгоруковской и Четвертой Тверской-Ямской улицами. Старинный разбойничий притон.

– В Москве, Алексей Николаевич, сейчас два притона с таким названием. Та Котяшкина, о которой я говорю, расположена в Алексеевском участке, вокруг станции Николаевка Митьковской соединительной ветки. Место много хуже, чем у Миусской площади. Как и в Андроновке, здесь тоже, почитай, каждый второй или вор, или жулик. А краденое принимают в каждом первом доме! Честного человека днем с огнем не найдешь. От полиции там приставлен околоточный надзиратель Цыбин. Богатый человек, давно уже куплен ворами и чуть ли не верховодит одной из банд. Вот такой у нас в городе пасьянс.

Стефанов прервался хлебнуть чаю. Алексей Николаевич резюмировал:

– Значит, криминальные места – это товарные станции и скупщики краденого вокруг них. А еще три бандитские местности: Новая Деревня, Сокольничьи улицы и окрестности Николаевки. Так?

– Да.

– Начнем с воров. Фамилии пристанодержателей нам известны, приемы краж тоже. Как поступим?

– Окружить эти поганые дома, сделать там повальный обыск, – предложил фон Мекк. – Они, как я понял Василия Степановича, набиты похищенным. Вот и доказательства. Вы арестуете владельцев, артели крючников сами после этого разбегутся. Я заколочу дыры в заборах и сменю весовщиков и сторожей.

Запасов покачал головой:

– Прийти и арестовать на основании результатов обыска? Замучаемся доказывать, что товар, сваленный во дворе, краденый.

– Отчего? Они не смогут предоставить документы на него.

– И что? Скажет нам барыга, что купил по дешевке с рук, а бумаги оформлять не стал. Адвокатов наймет. Те нас и умоют…

– А вы что предлагаете? – рассердился фон Мекк. – Наблюдать еще год?

– Брать, но с поличным. Ребята зайдут на станцию, возьмут товар, начнут его через дыру в заборе наружу переправлять. Тут мы. Сразу всех и возьмем на краже. Крючники хозяина так просто не сдадут, вор вора всегда покроет. Они от него деньги получают. А тут улики, сговор – все, что нужно прокурору.

Но Лыков возразил:

– Мелко копнем. Ну, возьмем мы крючников и их хозяев, барыг, так сказать, первого порядка. А их друзья-перекупщики? А третий ряд? Нет, хватать – так сразу всю сеть.

Фон Мекк еще долго возражал, он требовал прекратить хищения немедленно. С большим трудом сыщикам удалось убедить его в своей правоте.

– Понадобится силовое прикрытие, – напомнил Лыков, когда спор закончился. – Сыскную полицию привлекать нельзя, она первая нас и продаст, предупредит воров. Дмитрий Иннокентьевич, вся надежда на вас. Дадите жандармов?

– Железнодорожная полиция немногочисленна, – ответил подполковник. – Но в Москве стоит жандармский дивизион. Оттуда и возьмем людей, сколько понадобится.

– Отлично. Теперь вы, Василий Степанович. Ведь не все сыщики продались?

– Есть и честные, – подтвердил коллежский секретарь.

– Найдете пять-шесть человек из состава МСП, которые нам помогут?

– И больше найду, если потребуется. Моей правой рукой в железнодорожном дознании был надзиратель Бишовец. Опытный, смелый. Он, правда, вынужден был уволиться после моей отставки. Сожрали его люди Мойсеенко. Хорошо бы вернуть его на службу, а?

– Для начала привлечем в комиссию по вольному найму, – ответил Лыков. – А когда сменим начальство МСП и начнем чистку рядов, примем Бишовца обратно. Еще люди есть? Которые не уволились, а пока служат?

Василий Степанович стал загибать пальцы:

– Гревцов, Баронин, Урусов, Фролов, Ксаверьев, Лагунов, Улупов, да вот Бишовец. Восемь человек, в ком я уверен. Эти сохранили порядочность. Был еще чиновник особых поручений Кельдебин, честный и знающий. Но Рейнбот его недавно выгнал, таким же манером, как и меня.

– Пусть порядочные нам помогут. Жандармские вахмистры дознания не проведут, обыск не сделают, они только для устрашения.

– Но как сыщики нам помогут, Алексей Николаевич? Для этого им понадобится поручение от Мойсеенко. А вы сами только что сказали, что он продаст нашу облаву.

– Поручение им дам я, в рамках своих полномочий.

– Через голову Мойсеенко?

– Именно.

– Дмитрию Петровичу сильно это не понравится.

– Я на него плевать хотел.

– Он побежит к Рейнботу.

– И на него наплевать!

– Но он пока еще градоначальник. Мы нарушим все правила.

– На моей бумаге подпись премьер-министра. Там сказано, что я вправе давать указания местным властям, и они обязательны к исполнению.

– Да, но давать их вы должны тем же самым Рейнботу и Мойсеенко. А не их подчиненным напрямую.

Питерец терпеливо принялся объяснять:

– Будет скандал, ну и пусть. Чем мы рискуем?

– Головами тех порядочных сыщиков, которых призовем на помощь. Мойсеенко им не простит. Выгонят, как меня, а у них жены и дети.

– Не успеет. И потом, я ему скажу несколько слов, и Дмитрий Петрович не решится начать войну.

Стефанов скептически покачал головой. Лыков продолжил:

– Многое еще будет зависеть от результатов нашей облавы. Надо ударить разом, в одну ночь накрыть всех воров и барыг. Арестуем сотни людей, это будет большое и трудное дело. Но зато как оно представит московское начальство? Приехавшие из Петербурга вскрыли такой нарыв. А местные терпели его годами. После такого кто посмеет обвинить ваших честных сыщиков?

– Ну-ну… Так что я должен сделать?

– Поговорить с теми, кому доверяете, приватно. Скажите им так: ничего не бойтесь, нынешнего начальства скоро не будет. А новому вы предъявите свою помощь комиссии Лыкова. Надо показать, что вы не молчали, не сидели сложа руки.

– То есть я могу обещать им защиту?

– Не только защиту, Василий Степанович. Вспомните разговор со Столыпиным. Он ясно дал понять, что дни Рейнбота на должности столичного[8] градоначальника сочтены. Значит, и Мойсеенко тоже. Как минимум его выгонят за бездействие, следствием которого стал такой разгул преступности. А может, и до суда дело дойдет. Московскую сыскную полицию ожидает большая чистка. И те, кто сейчас поможет нам с вами, могут рассчитывать на место в обновленной МСП.

– Теперь понятно. Сколько нам понадобится людей?

– А сколько их вообще? Вам ведь год назад существенно расширили штаты.

– Так точно. Было двенадцать надзирателей, а стало сразу шестьдесят. И должность помощника ввели. Еще добавили двух чиновников для поручений, делопроизводителя с двумя помощниками, архивариуса, фотографа, четырех служителей и пятнадцать городовых. Даже фельдшер есть теперь при сыскной полиции.

– Вот скотина, – выругался питерец, имея в виду Мойсеенко. – Ему штаты впятеро увеличили, служи не хочу. А он всю службу и развалил.

После этого перешли к разработке конкретных планов. Решили установить наблюдение на самых крупных станциях. И затем провести одновременно несколько массовых арестов.

Стефанову окончательно поручили распропагандировать честных сыщиков. Они должны были руководить действиями жандармов и оформить все необходимые бумаги по итогам задержаний.

Запасов отвечал за силовое прикрытие. Особо оговорили, что цели операции пока нельзя раскрывать даже жандармскому начальству. Мало ли что? Пусть генералы будут готовы выделить сто пятьдесят сабель[9] по заявке Лыкова. А куда их направить, решит сам коллежский советник.

Фон Мекк взял на себя подготовку к реформам на железных дорогах. Из пяти станций, на которых планировали провести секретную операцию, две принадлежали Московско-Казанской дороге. Николай Карлович должен был по результатам облавы выявить слабые места в организации. И предложить меры по ее улучшению, которые будут приняты по всей отрасли.

Операцию наметили провести через неделю, в ночь с 12 на 13 ноября. Все детали надлежало сохранять в полной тайне.

Загрузка...