Узкая дверь

Глава первая

(Классическая школа для мальчиков) «Сент-Освальдз», академия, Михайлов триместр, 8 сентября 2006 года

Пятница первой недели триместра обычно возвещает некое ускорение, смену темпа. Имена и фамилии учеников выучены; тесты проведены; текущие планы в действии; авторитет учителя завоеван; нарушители спокойствия выявлены. Так что на следующей неделе мы уже начинаем работать по-настоящему. Следующая неделя будет снова целиком посвящена делам. Не решен лишь вопрос с тем грязным комом тряпья и костей, который, вполне возможно, некогда был мальчиком в форменном блейзере школы «Король Генрих».

Еще в младших классах мы с Эриком, будучи истинными «оззи», то есть учениками «Сент-Освальдз», питали здоровое презрение ко всем представителям школы «Король Генрих». Тамошние мальчишки были богаче и слабее наших, да и плата за их обучение была существенно выше. И потом, в той школе было гораздо больше всевозможных удобств – например, просторный физкультурный зал и плавательный бассейн. А в «Сент-Освальдз» с его зарастающими лесом игровыми полями, с которыми соседствовали бездействующие заброшенные шахты, ничего этого не было и в помине. Учащиеся классического отделения «Короля Генриха» изучали арабский язык, а не только латынь и древнегреческий. И на Досках Почета у них красовались имена нынешних студентов Оксбриджа или членов сборных команд по регби обоих университетов, тогда как наши выпускники редко поступали в Оксфорд или Кембридж, предпочитая местные университеты – в Шеффилде, в Манчестере, в Лидсе.

При этом Эрик всегда стремился выбрать более высокую цель. Он с самого начала надеялся, что сумеет найти более интересную и престижную работу, чем преподавание в школе «Сент-Освальдз», и поистине великим разочарованием для него стало то, что этим надеждам так и не суждено было сбыться. Переход на работу в школу «Король Генрих» стал для него, должно быть, почти воплощением той мечты, но в итоге он все же вынужден был вернуться в «Сент-Освальдз», однако мне так толком ничего и не рассказал о минувших семи годах, разве что заметил вскользь, что там слишком многое его не устраивало. Может, Эрик в итоге понял, что он со своей физиономией в «Короле Генрихе» не ко двору? А может, просто соскучился по «Сент-Освальдз»? Или же его заставили вернуться совсем другие, куда более тревожные причины? Если такие причины действительно имелись, то эту тайну он мне так и не открыл. Время от времени я задавал ему эти вопросы, но в ответ он каждый раз ворчал нечто невнятное насчет того, что тамошние коллеги его не уважали, а богатые родители запросто снимали своих отпрысков с уроков прямо посреди напряженного летнего триместра, чтобы, скажем, поехать с ними в Уимблдон на международный турнир по теннису, и были абсолютно уверены, что учителя уж как-нибудь исхитрятся и перенесут экзамены на столько дней, сколько понадобится их сыновьям, чтобы почувствовать себя готовыми сдать тот или иной предмет.

Я-то, конечно, только обрадовался, когда Эрик снова к нам вернулся. Однако у меня к нему имелась масса вопросов. Впрочем, он и раньше часто бывал скрытным, а уж теперь и подавно, как я понимал, расскажет только то, что захочет сам, и в тот момент, который сам сочтет подходящим. И потом, «Сент-Освальдз» – это ведь некий особый мир, существующий как бы отдельно от всей остальной цивилизации; мы вечно поглощены всякими там учебными планами, расписанием уроков, школьными поездками, новичками, сложностями с привратником и прочими крупными и мелкими делами и делишками – словом, всей той трагикомедией, если не сказать фарсом, что всегда сопровождает любую классическую школу в ее путешествии по бурным морям юношеского взросления. Короче говоря, мне так и не удалось окончательно выяснить те причины, которые вынудили его уйти из «Короля Генриха» и вернуться в «Сент-Освальдз». Не сумел я также понять и того, был ли он вообще рад к нам вернуться. Мы с ним остались друзьями и продолжали жить, как жили раньше: вместе пили чай, критически анализировали скандалы, случавшиеся в учительской, закусывали сэндвичами с ветчиной и сыром, а также (это в основном касалось меня) еще и украдкой выкуривали во время перемен запретную «Голуаз». Мы по-прежнему каждую неделю посещали паб «Жаждущий школяр» и пили пиво с «завтраком пахаря»[42].

Разумеется, мы часто говорили с Эриком о его престарелой матери, ибо его очень тревожили ее быстро ухудшавшиеся умственные способности. Мы также обсуждали отвратительное поведение «саннибэнкеров», которые продолжали запихивать в мою зеленую изгородь всякий мусор. И естественно, каждый год темой наших разговоров становился очередной новый преподаватель, появившийся у нас на кафедре; эти новички приходили и уходили, а мы по-прежнему оставались на своем посту, как часовые, и с каждым годом головы наши все больше седели. Затем у меня случились серьезные неприятности с сердцем, и Эрика это как-то странно встревожило – казалось, ему впервые пришло в голову, что в один прекрасный момент меня с ним рядом может и не оказаться.