В бобровом краю

Волчья тропа (повесть)

Лес — огромное зеленое море — простирался к северу от реки Озерницы. Его пересекали прямые просеки. Главная тянулась на сорок километров и представляла собой узкую колею железной дороги.

По узкоколейке часто ходили лесовозы. Их гудки и гул эхом уносились в концы леса, и все же звуки глохли, так и не дойдя до дальних Логов — десятка пересекающихся непроходимых оврагов.

Еще недавно здесь, в густом переплетении веток шиповника, рябины и можжевельника, звенело множество птичьих голосов. А теперь Лога притихли, словно затаились, и все потому, что наступила пора вскармливания птенцов и их охраны. Звери тоже остерегались, прятали свое потомство от посторонних глаз.

Лога были надежным убежищем для пары волков. Матерого пастухи ближайших деревень окрестили Короткоухим за то, что, нападая на жертву, он прижимал уши, которые исчезали в шерсти мощного серого загривка. Отпечатки лап этого волка бросались в глаза своей величиной, и их невозможно было спутать с другими.

«Супругой» Короткоухого была рослая рыжеватая волчица с белым пятном ниже правого уха. По пятну ее знали многие местные охотники. Обычно, заметив волчицу в поле и всегда дальше чем на выстрел, они восклицали: «Гляди… опять Меченая!»

В Логах эта пара облюбовала один труднопроходимый овраг. Волки на его склоне нашли нору лисицы, прогнали ее и, подрыв нору по своему вкусу, заняли. Вход в их логово со всех сторон был прикрыт разросшимися кустами шиповника и рябиной.

В тот солнечный июньский день Короткоухий и Меченая испытывали тревогу. Они тихо и напряженно стояли возле логова, повернув головы в сторону звуков, исходящих с вершины оврага. Пятеро серых увальней-волчат, недавно резвившихся на полянке, по сигналу-приказу волчицы только что скрылись в убежище и затаились там. Волки боялись именно за них и были наготове: возможно, опасность так близка, что надо хватать волчат и перетаскивать в другое место.

Волчьей семье не раз угрожала опасность сверху, ведь тропой над Логами ходили и грибники, и ягодники, и охотники. Но скат оврага был крут, и даже собаки не рисковали по глинистой осыпи спускаться вниз.

Лесник Алексей Семеныч из Подсосен, высокий пожилой мужчина в кителе и форменной фуражке, вел на поводке Альму, свою серую лайку. Вел, зная, что логово где-то тут, рядом. Три лета подряд, он, опытный охотник, пытался выследить волков, но терпел неудачи. И вот совсем недавно ему пришла мысль — залезть с биноклем на одну высокую разлапистую ель. Затаившись в ее ветвях, Алексей Семеныч обозревал Лога и прилегающий к ним лес. Интересовала его более всего поляна между Логами и лесом. Бинокль приблизил ее…

Несколько раз влезал лесник на эту ель и наблюдал одну и ту же картину: трепещущие листья осинок, а ниже — зеленый прогал. Совсем не случайно всматривался он в этот прогал. Еще зимой он часто находил на краю его волчьи следы. Может быть, волки ходят здесь и летом? И вот его догадка подтвердилась. Меченая вышла на поляну (пятно на шее он сразу заметил), держа в зубах пойманного зайчонка. Зрелище было коротким: волчица пересекла прогал и ее скрыли ветки. Руки у лесника задрожали, когда он убрал бинокль от глаз. Неужели он напал на след?

Дня через два ему еще раз удалось увидеть волчицу. Шла она в том же направлении, на этот раз с птицей в пасти.

Около поляны было несколько оврагов. В котором искать? Лесник считал, что Альма поможет ему в этом. И вот с собакой на поводке, найдя пологий спуск в Лога, лесник выбрался на поляну. Определив по приметам место, где видел Меченую, Алексей Семеныч сказал:

— Альма! Ищи!

Лайка поглядела на хозяина умными глазами и, опустив голову к земле, повела его вперед.

Часа полтора продирались человек и собака через густую траву и заросли кустарника, взбирались на склоны оврагов, залезали в такую глушь, что, казалось, не вырваться им из крепких лесных объятий, но выход лесник находил всегда, с помощью своего маленького, но острого топора. Иногда ему казалось, что Альма ведет по следу прямо к логову, но, вконец выбившись из сил, лесник вынужден был прилечь на землю для отдыха. Он воочию убедился, что Лога ему не выдадут волков. К чему теперь ему Альма? И лесник снял с собаки поводок. Лежавшая с устало высунутым языком лайка тотчас встрепенулась, вскочила на ноги и, как это бывало раньше, молча бросилась в заросли. Через некоторое время лесник услышал ее лай. Он был такой, что лесник, забыв усталость, пошел прямо на него. В устье оврага путь ему преградила гуща шиповника. Не раздумывая, он стал торопливо прорубаться через колючие кусты топором. А Альма подстегивала его своим голосом, так как лаяла она «по зверю».

Исцарапав о ветви свои крепкие узловатые руки, лесник пробился наконец к маленькой поляне, окруженной со всех сторон стеной шиповника, и увидел Альму у большого куста можжевельника. Она лаяла, уставясь на дыру волчьего логова.

«Наконец удача», — радостно подумал лесник, опускаясь на колени возле темного отверстия. Вдохнув, он сразу ощутил оттуда острый запах живого зверья.

Да, это была одна из удач, которые не так уж часто посещают охотников. Лесник вынул из логова и унес с собой большеголовых волчат. Конечно, он не предполагал, что в отдалении по лесу за ним идут Меченая с Короткоухим.

…А в полночь сквозь сон, лежа на постели, Алексей Семеныч услышал предсмертный вопль Альмы. Выскочив из избы с ружьем, он стал стрелять за околицу в темноту.

На рассвете он нашел останки собаки — шкуру и внутренности — рядом в лесу.

По следам лесник установил, что собака почему-то вышла из-под крыльца, где обычно спала, перелезла между жердями изгороди и очутилась за околицей. И вот здесь, на пыльных колеях дороги, произошла схватка.

Отпечатки лап большого волка говорили, что Короткоухий отрезал Альме путь отступления к изгороди, а Меченая на нее напала.

«Бедная моя Альма, — думал лесник, разглядывая на дороге путаные полосы от когтей. — Ты защищалась упорно! Но что же ты могла сделать против двух таких сильных и хитрых зверей?»

Закапывая останки собаки, лесник думал, что не будет ему теперь покоя до тех пор, пока живут в Приозерницком лесу волчица Меченая и волк Короткоухий.

Лет пять назад от большой волчьей семьи уцелели двое: матерый отец-волк и волчонок с белой меткой на шее. Малышу, привыкшему к играм с братьями и сестрами, к ласкам матери-волчицы, теперь было скучно сидеть одному в новом необжитом логове и совсем в другом овраге. Волчица принесла его сюда в зубах и куда-то исчезла. Матерый не умел рассказывать, но волчонок смутно чувствовал, что стряслась беда. Он не понимал, отчего у матерого в глазах бывает грусть, отчего он так лижет и «целует» волчонка. А матерый скучал по волчице.

…Нет, никак невозможно высидеть в норе одному! Инстинкт говорит, что опасно, а любопытство берет свое. И волчонок выполз к свету и теплу. Здесь, на новом месте, скат от логова был круче и зарос травами и кустарником, и потому волчонок ничего не видел, кроме зеленых веток, колыхавшихся над головой. Пробивалось между листвой солнце, грело волчонку то лапу, то нос. Волчонок лежал на бугорке спиной к норе и настороженно вслушивался в быстротекущую жизнь оврага. Вот прожужжал шмель, выпутываясь из-под веток, пискнула прошмыгнувшая в траве мышь, где-то высоко на сосне цокала белка, встревоженная появлением куницы, внизу, в овраге, что-то журчало, монотонно и без перерыва, — волчонок пока ничего не знал о роднике.

Но вот громкий шелест перебил журчание, и волчонок, прислушиваясь, привстал, чтобы немедля скрыться в логове. Чьи-то приближающиеся шаги! Да нет же, это не опасность! И только голова большого волка оказалась рядом, как волчонок рванулся к нему и радостно лизнул его в нос.

Через минуту волчонок накинулся на отрыгнутую матерым пищу — изжеванных птенцов. Волчонок быстро их проглотил и сразу потолстел. Еды ему теперь доставалось столько, сколько раньше приходилось на нескольких. Затем волчонок подполз к матерому, лежавшему у входа в нору, прижался к его мягкому теплому боку и заснул.

Матерый подвел волчонка к елке и остановился, поводя носом. Волчонок, подражая, тоже стал принюхиваться: запах был знакомый и волнующий. Волчонок шагнул вперед, запах стал острее. Он сунул голову под ветку и увидел плотно сидевших в гнезде рябчат. Они были словно мертвые — недвижимы и с закрытыми глазами. Через минуту волчонок пожирал их.

Вскоре волчонок по запаху отыскал дрозденка, только что покинувшего гнездо. Дрозденок был серенький, почти оперенный, с желтой каймой у клюва. Замерев, он сидел на ветке черемухи недостаточно высоко над землей и никак не догадывался перебраться чуть выше. Дрозды-родители, пытаясь защитить птенца, с громким стрекотаньем пронеслись над волчонком, нацеливаясь клювом в голову, и, кажется, на некоторое время оттянули трагедию — волчонок испуганно прижался к земле. Но затем, набравшись храбрости, он приподнялся, подпрыгнул и сбил лапами птенца с ветки. Ел он птенца, уже не обращая внимания на отчаянный крик дроздов.

…Какое это было солнечное благодатное время! В траве и на ветках деревьев всегда кто-нибудь копошился, слабый, бестолковый, не умеющий при виде опасности ни быстро улететь, ни убежать. И хотя волчонок был сам не очень ловок и силен, ему нередко удавалось хватать добычу и наедаться мясом. А от удач у волчонка развивалась уверенность в самом себе.

Летние дни уходили, складывались в недели. Постепенно зверьки и птицы набирались сил и опыта, и волкам приходилось уже прибегать к хитростям. И тут матерый передавал свой опыт волчонку. Довольно часто они применяли такой прием: старый волк уходил в чащу леса и выгонял к опушке или на поляну зайчат, а волчонок хватал их из засады. Почему надо оставаться на поляне и что такое «засада» и почему нельзя идти вслед за матерым в лес, волчонок благодаря своей понятливости сообразил быстро, ведь матерый недвусмысленно ткнул его носом: стоять здесь, ждать! И волчонок стоял и ждал, пока на поляну не выкатился зайчишка…

Волки, кочуя, уже обошли весь приозерницкий лесной район, знакомясь с его обитателями. Своих сородичей они не встретили, но волчонок повидал и узнал лосей и медведей. И он усвоил, что от медведей следует держаться подальше, особенно если встретится медведица с медвежатами.

Не менее осторожно следует вести себя и с лосями. Однажды матерый с волчонком увидели в кустах лосенка, щипавшего с веток листочки, и стали к нему подкрадываться. Они не сразу заметили выскочившую из-за ели разъяренную мамашу-лосиху. Волчонок не был убит страшными передними копытами только потому, что они врезались над ним в толстую ветку ивы.

Узнал волчонок и еще одного большого зверя, которого однажды они с матерым встретили в лесу.

Волки вышли на прямую просеку и побежали по ней бок о бок. И было куда бежать: просека уходила далеко-далеко в лес. Матерый бывал здесь и раньше, поэтому трусил смело, а вот волчонка поразил запах. Противно пахли шпалы и два блестящих рельса, тянувшиеся по земле без конца.

Несколько километров волки спокойно бежали по шпалам, но вот позади раздался слабый гул. Матерый остановился. Повернувшись, сел на задние лапы. Волчонок заметил, что матерого звуки не тревожат, и тоже присел. Волки ждали.

Вскоре из-за дальнего поворота лесовозной дороги появился огромный зверь. Это от него шел гул, и волки даже почувствовали, как вздрагивают шпалы. Чудовище катилось прямо на волков.

Матерый был издавна знаком с повадками лесовозного поезда и знал, что достаточно сойти с рельсов, как зверь промчится мимо. Поэтому он отпрыгнул с дороги в сторону. Волчонок сделал то же самое.

Волки сидели метрах в двадцати от колеи и глядели на проносящиеся мимо платформы с лесом. Вероятно, матерый вот так не раз провожал лесовозы, ведь на них обычно не было людей, а если иногда в окнах единственного пассажирского вагончика появлялись изумленные лица, то они опасности не представляли. На этот раз с платформы раздался мальчишеский голос:

— Гляди! Волки!

И сразу же с бревен раздался выстрел из охотничьего ружья.

Волчонок почувствовал резкий удар в грудь. Матерому дробина попала в переднюю лапу.

Словно вихрь подхватил волков — с такой резвостью они кинулись в лес.

Мелкая дробь не нанесла волкам ран, но после этого случая они долгое время избегали появляться на узкоколейке. Волчонок запомнил, что громыхающий зверь совсем не безопасен, даже если пролетает мимо. Правда, волчонок не подозревал, что выстрелил человек, ведь он его не успел увидеть и не почувствовал запаха.

…Дни становились короче, лето уходило. Добывать в лесу пищу волкам становилось все труднее. Волчонок стал ростом почти с матерого и многому научился от него, но главная наука у него была еще впереди.

А голод уводил уже волков из леса к селениям, откуда несся лай собак и другие странные звуки, и все это для волчонка было новым и непонятным.

В конце сентября волкам повезло. Колхозное стадо коров, которое гоняли с ферм на выпас к речке Озернице, съело на лугах всю пригодную траву, и коровы стали заходить в полувысохшие озера. Двум девушкам-пастушкам и в голову не приходило, что их ждет большая беда. Однажды, пригнав стадо на ферму, они не досчитались двух коров. Ночные поиски ничего не дали, а наутро пастухи нашли одну корову на опушке леса. Она лежала на боку, и живот у нее был раздут. И вторая, тоже мертвая, корова нашлась в ивняке у самой Озерницы.

Как установил ветеринар, коровы погибли от отравления. Колхозное стадо перестали гонять на выпас.

Матерый с волчонком как раз в эти дни держались около стада и быстро обнаружили сначала одну корову, а затем и вторую. Всю ночь они пировали около коров, выедая лучшие куски, а днем спали в чаще леса.

Следующая ночь вновь застала волков на подходе к опушке леса, но матерый только покружил вокруг деревьев и увел волчонка к другой корове в ивняк. Волчонок не понимал, почему матерый так сделал, но подчинился старшему. Он чуял свежий запах человека и железа, но пока еще не изведал, что за этим кроется.

И в ивняке у Озерницы пахло недавно побывавшим человеком, поэтому матерый, обойдя осторожно кусты, остановился. С минуту он принюхивался, очевидно, не понимая, куда исчезла корова, а вместо нее перед ним была груда свежей земли.

Несколько раз обходил матерый эту груду и наконец понял, что корова все же здесь. Он слабо, но чуял ее из-под земли. Железом вокруг не пахло.

С удивлением стал наблюдать волчонок за матерым, который принялся вдруг разрывать землю передними лапами. Потом они рыли легко поддающуюся когтям супесь по очереди, залезая в выкопанную яму, которая становилась все глубже. Корова оказалась закопанной неглубоко, и волки добрались до ее задних ног. Вновь они съели столько мяса, сколько влезло. Такая добыча не требовала больших усилий, и, находись в лесу всегда какая-нибудь падаль, волки, вероятно, перестали бы охотиться.

Раскопанной коровой волки питались еще две ночи, а на третью матерый, не дойдя до ямы, заворчал, и шерсть на загривке у него поднялась. Опасно! — предупреждал он волчонка и попятился. А волчонок тоже почуял запах железа (он был неприятен, но не страшен — рельсы тоже так пахли). И все же острее пахло от коровьей головы, которая неизвестно откуда появилась под кустом. Волчонок осторожно подвинулся к голове. А запах железа был чуть ощутим. И волчонок сделал еще шаг.

Щелк! Челюсти капкана врезались в его правую переднюю лапу. Боль и ужас на секунду сковали волчонка, а затем он бешено рванулся и выдернул из земли тяжелую плаху, к которой был проволокой привязан капкан.

Вероятно, история волчонка с белой отметиной на шее на этом бы и кончилась, будь капкан волчьим, но у охотника, очевидно, не хватало капканов, и он, на всякий случай, поставил в стороне от ямы еще и лисий. В него и попался волчонок.

Матерый как тень кружил вокруг бьющегося в капкане волчонка, но близко не подходил, он, казалось, понимал, что ничем не сможет ему помочь.

А над лесом была тихая ночь. Множество звезд, рассыпанных на темном небе, светили ярко и холодно. Рядом спокойно журчала Озерница.

Утомленный бесплодными прыжками, волчонок наконец замер, судорожно дыша, а затем в отчаянии стал снова хватать ненавистный капкан зубами, пытаясь его перегрызть. Из лапы и пасти волчонка лилась кровь.

Капкан был лисий, а пружина не очень сильна. Случайно волчонок схватил ее зубами поперек и сжал. Челюсти капкана ослабли и распались. Волчонок оказался на свободе.

В лес пришла осень. Березняки и осинники обнажились, но даже в пасмурные дни выглядели празднично, потому что желто-красная листва ярким ковром лежала на земле.

Лапа у волчонка зажила через неделю, так как кости были целы, остался лишь рубец на подушечке. Волчонок скоро забыл про боль от капкана, но навсегда у него в мозгу закрепилась связь: запах человека и железа — смертельная опасность!

Для волков наступила трудная голодная пора. Птицы взлетали раньше, чем волчонок с матерым могли к ним подкрасться. Зайцы стали быстрыми, погоня за ними была бесполезной тратой сил. Прочие зверюшки хитро притаились или успевали вовремя скрыться с волчьих глаз. Волчонок с матерым вот уже несколько дней жили впроголодь, мотаясь по лесу в поисках добычи, и все же они ни разу больше не подошли к той опушке леса, где на виду лежала раздувшаяся корова. Урок с капканом пошел им впрок!

В назначенные сроки началась в Приозерницком лесу охота на зайцев. Выстрелы! Лай собак! Вначале это испугало матерого с волчонком, и они старались держаться подальше от беспокоившего их шума, но однажды гнавшая зайца русская гончая выскочила на лесную поляну, по которой шли волки. Матерый и волчонок кинулись наперерез собаке, и жалобный визг гончей огласил лес. Донесся он и до охотников.

Матерый зубами схватил убитую собаку и, закинув на спину, понес ее по поляне в лес. Волчонок шел рядом. Вдруг донеслись выстрелы, громкие крики людей, пытавшихся напугать волков. Люди бежали, на ходу стреляя. Шум быстро приближался.

Волки остановились под деревьями. Матерый положил собаку на землю, и они с волчонком жадно стали есть. От близкого выстрела — совсем рядом по веткам деревьев прошумела дробь — волки замерли. Затем матерый торопливо схватил собаку в зубы и поволок по земле. И сразу же ее бросил.

Охотники отыскали мертвого пса, но так и не увидели волков.

— Охотники охотятся на зайцев, а волки на их собак, — шутили этой осенью колхозники, проживающие вблизи Приозерницкого леса. Так оно и было на самом деле. Матерый с волчонком улавливали момент, когда собака, гоняющаяся за зайцем, удалялась от охотников далеко. И тогда, убив ее, спокойно уносили в лес и съедали. Охота на зайцев в Приозерницком лесу прекратилась после гибели четвертой породистой собаки.

Впервые о волчице Меченой заговорили в деревнях после рассказа о ней одного молодого колхозника.

Ранним осенним утром, когда лужицы на дороге были еще подернуты ледком, а восточный край неба начинал светлеть, колхозник вышел за околицу деревушки Заовражье. Справа от дороги виднелся хвойный перелесок, налево — ровное, как стол, поле, покрытое белесой от инея озимью. Внезапно из перелеска выскочил матерый волк и неторопливо потрусил параллельно дороге к задам деревни. Он не обращал внимания на человека, видимо, потому, что расстояние до него было метров триста.

Провожавший колхозника Полкан, черный, длиннолапый, со стоячими ушами песик, увидев волка, залаял и стал жаться к человеку. Но когда заметил, что страшный зверь убегает, не выдержал и бросился с лаем вслед за ним.

А волк делал вид, что убегает. Полкан, надрываясь от злого лая, наддавал ходу. В деревне откликнулись две собаки и сразу вынеслись оттуда: пестрая низкорослая дворняжка и черная большая лайка.

Колхозник с интересом наблюдал всю эту картину и не отзывал Полкана назад потому, что считал — собаки погоняются за волком и отстанут. А матерый неторопливо начал поворачивать от деревни налево, к перелеску. Он по-прежнему показывал Полкану хвост, и песик, чувствуя сзади поддержку еще двух собак, все подбавлял прыти, хотя никак не мог понять, почему расстояние между ним и волком не сокращается.

Вот волк поравнялся с перелеском и затрусил далее. Ход его был ровным. А Полкан и догоняющие его собаки летели вперед.

И вот то, что произошло дальше, до того поразило колхозника, что он даже забыл крикнуть собаке: «Полкан, назад!»

Поджарый волк с белой отметиной на шее как молния выскочил из перелеска и кинулся на Полкана сзади, укусил его в бок и сбил на землю. Повернувшись назад, матерый тоже налетел на пса и, не дав ему вскочить на ноги, перекусил горло. Жалобный визг Полкана и фигуры двух волков сразу же заставили остановиться преследующих собак. Они повернулись и стали удирать в деревню.

Колхозник с криком бросился было на выручку Полкану, но тут же остановился, подумав, что два волка — это не шутки, и стоял и смотрел издали, как матерый схватил убитую собаку и вместе с меченым скрылся в перелеске.

Заканчивая рассказ о гибели Полкана, колхозник добавил:

— А меченый-то хитрый волк! В засаде сидел!

Конечно, впоследствии разобрались, что «меченый» — это Меченая, волчица, и что хитростью она превосходила своих собратьев. Например, матерый мог открыть лапой притворенную дверь телятника. А вот, если она приперта, скажем, лопатой, тут уж матерый становился в тупик, и волки уходили ни с чем.

А получилось так, что Меченая задела хребтом лопату, и она упала, отчего дверь раскрылась. И вот тогда в овчарне был устроен переполох. Волки зарезали четырех овец, а пятую унесли.

Случайность молодой волчице запомнилась, и любые подпоры в дверях, которыми пользовались незадачливые скотники, теперь отлетали в сторону.

…Голод привел волков ночью на колхозную ферму. Кол, подпиравший дверь, тотчас был свален. В узком закутке волки быстро расправились с визжавшей свиньей. Попытка вытащить добычу из свинарника не увенчалась успехом: свинья оказалась большой и тяжелой. Тогда волки наглотались теплого жирного мяса и, оставив свинью на пороге, ушли на дневку в недалекий густой ельник.

Наступило утро, а затем туманный осенний день. Волки лежали у корней широкой ели на мягком слое хвои и подремывали.

Вдруг Меченая вскочила, услышав далекий подозрительный шорох. Матерый тоже встал и повернулся на треск сучка. И вот уже явственно донеслись до волков человеческие голоса. Звери повернулись и не спеша стали уходить в глубь леса.

Вскоре тревожащие звуки остались позади. Но вот матерый резко стал, увидев невысоко над землей что-то красное. Меченая тоже заметила свесившийся с ветки предмет, который покачивался от ветерка. Опасность! Волки повернули назад, но немного спустя до них донеслись шаги приближающихся людей. Волки остановились и выжидали, а потом нехотя повернули направо, и… тут опять на их пути появился колеблющийся красный флажок. От него они испуганно шарахнулись и понеслись теперь влево, ныряя под ветки и беря все левее и левее: ведь именно в той стороне не было слышно никакого шума.

Деревья постепенно стали редеть, посветлело — впереди была поляна. Волки пошли шагом и остановились. Минут пять стояли они, вытянувшись струной и принюхиваясь. Инстинкт матерому говорил, что перед ним опасность, но ветерок подувал в спину и не донес запаха охотника. А сзади вновь послышались шаги нескольких людей, громкий треск сучьев…

Люди вот-вот покажутся из-за деревьев и заметят волков! Бесшумно метнулись звери влево и… замерли перед флажками! Ну, что ж, теперь снова назад и прямо, туда, где тихо!

Волки понеслись между редевшими деревьями все быстрее и быстрее и уже, казалось, их ничто не удерживало…

Выстрел! Матерый, бежавший первым, от удара пули качнулся и пошел по инерции боком, а потом так и лег на землю. Слабая судорога прошла по его телу и лапам.

Меченая, испугавшись, бросилась назад. Выстрел охотника, посланный вдогонку, не задел ее. Не разбирая дороги, неслась волчица по лесу, как вдруг красный флажок трепыхнулся перед ее глазами. На какое-то мгновение Меченая замерла, словно раздумывая, что страшнее: приближающиеся люди или флажок, и, вся сжавшись, сделала огромный прыжок через преграждавшую ей путь веревку.

После гибели матерого спокойнее стало возле ферм и деревень. Разные Шарики и Бобики без страха стали покидать подворотни и даже выходить за околицы.

Потеряв отца, Меченая затаилась, и только лесник Алексей Семеныч знал, что она там, в непролазных Логах, — несколько раз слышал он ее вой. Молодая волчица тосковала по сородичам. Уже зимой, находя следы Меченой, лесник замечал, что она, словно лиса, мышкует. Для волка мышь — случайная добыча, но плодовитость мышей в этот год была большой, следов и ходов в снегу было множество, и волчице, видимо, удавалось их налавливать достаточно.

В начале февраля леснику показалось, что Меченая совсем ушла из леса. Так оно и оказалось. Всякие следы ее исчезли на целых два года.

А вернулась Меченая в Приозерницкий лес матерой, закалившейся в скитаниях волчицей. И не одна, а с Короткоухим.

Короткоухий был сильный и выносливый волк, ростом выше Меченой, и, казалось бы, мог главенствовать в волчьей семье, а после и в стае. Но Короткоухий чувствовал превосходство Меченой в хитрости и уме и признал ее вожаком. Как убеждался лесник, не раз читавший следы возле расставленных капканов, Короткоухий обычно стоял где-нибудь в стороне, ожидая, когда Меченая обследует подозрительное место и разрешит ему приниматься за еду или, наоборот, с презрением повернется и, кинув задними лапами на капканы и приманку комья земли или мусор, уйдет.

Первой же весной у Короткоухого и Меченой появились волчата.

Две недели волчица не выходила из логова, вылизывая беспомощных слепых волчат и кормя их молоком. Сама же питалась тем, что приносил к логову и оставлял Короткоухий.

Короткоухий не обладал излишним любопытством и не лез в логово, он знал, что Меченая встретит его злым рычанием, но вот когда волчата прозрели и стали выходить на солнцепек, не было более любящего отца, чем Короткоухий. Надо было только увидеть такую лесную идиллию, чтобы поверить в это: Короткоухий лежит возле норы, умильно щурясь, а волчонок ползет по его загривку, второй играет хвостом, третий подошел к носу и старается лапами обнять голову Короткоухого, четвертый влезает ему на спину.

А какой вид принимал Короткоухий, когда подходил к логову с добычей (часто в желудке) и ему навстречу выбегали шустрые серые звереныши! Он совсем утоплял уши в шерсти загривка и, чуть приподняв губу, «улыбался», а хвост у него приветливо вилял из стороны в сторону.

Этих первых своих волчат Меченая с Короткоухим вырастили вполне благополучно. К осени те превратились в рослых прибылых и стали проходить науку трудной волчьей жизни под руководством матерых.

С началом заморозков стая из шести прожорливых зверей сразу дала о себе знать в окрестных деревнях и фермах. Беспечные скотники тотчас поплатились, а охотники потеряли нескольких собак.

Лесник Алексей Семеныч уже слышал в лесу вой-перекличку волков. Он был искусный вабильщик и много раз приманивал волков воем с помощью стекла от лампы. И на этот раз, отметив район леса, где «развлекается пением» стая Меченой, лесник в сумерках спрятался с ружьем в перелеске и поднес стекло ко рту.

…Лесник выстрелил в появившегося зверя, свалив его наповал. Пришедшим оказался молодой волк, величиной и шкурой напоминавший Короткоухого. Лесник был рад удаче, ведь за волка он кроме охотничьего удовлетворения еще и получил премию, но охота в последующие вечера не удалась. И лесник не без основания полагал, что, вероятно, тут вмешалась Меченая. К нему на «голос» шел еще один молодой волк — он откликался все ближе и ближе к засаде — и тут совсем в стороне Алексей Семеныч услышал странный шелест. И после этого все стихло в лесу. Лесник подумал, что волчица подкрадывалась к нему и, распознав опасность, предупредила молодого волка.

Самолюбие лесника оказалось задетым. В своем лесу он сохранял волков мало, то есть, как он считал, одного-двух, которые выполняли бы «санитарную службу».

А вот в эту зиму волков стало много. И жди теперь больших потерь в лосях, и особенно весной. Ведь лоси на насте проваливаются, а волков держит снежная корка, и они быстро настигают сильное, но беспомощное в таком положении животное.

Обходя лес на лыжах с ружьем, Алексей Семеныч два раза натыкался на полусъеденные туши лосей. Следы говорили ему о той борьбе, которую вел с волками лось, и, увы, погибал, не сладив с пятерыми.

Правда, один поединок кончился неблагополучно для стаи. Борясь за жизнь, старый лось передними копытами проломил череп не успевшему увернуться молодому волку и в ярости вбил его в снег.

Трех волков стала теперь водить Меченая — Короткоухого и двух прибылых, но это были ловкие, наученные звери. До самого таяния снега лесник расставлял капканы с особыми пахучими приманками и удивлялся, что ни один волк в них не попадается.

Прошел год. В лесах у Короткоухого и Меченой выросло второе поколение волчат. К зиме, вместе с двумя переярками, стая составила восемь волков. После налета на колхозную овчарню — убито и растерзано было двенадцать овец — весть о стае дошла до лесхоза. Над Алексеем Семенычем там подшутили:

— Ты, Семеныч, говорят, волков взялся охранять? Что-то великовата твоя «санитарная служба»!

Лесник с начальством был покладист, но эти слова его так задели, что он не сдержался и довольно ехидно ответил:

— Да вы поймите, волк всюду истреблен! Надо хоть в нашем районе сохранить его поголовье!

Начальник опешил и, глянув на рассерженного лесника, сказал:

— Да ты, Семеныч, не обижайся! Вот инспектор Синицын предлагает облаву устроить на волков. Поможешь городским охотникам?

— Пусть приезжают, — хмурясь, ответил лесник. — Только могу приветствовать.

И вскоре охотники во главе с инспектором Синицыным, пожилым усачом в полувоенной фуражке и защитном бушлате, нагрянули в Подсосены.

Алексей Семеныч был знаком с инспектором, приезжавшим в Приозерницкий лес года два назад с гончей — поохотиться на зайцев.

Тогда Синицын пил чай с медом, которым угощал его лесник, рассказывал охотничьи истории, смеялся и шутил, вообще был благодушно настроен. И охота ему удалась: убил четырех зайцев. Уезжал добряком и по-дружески простился с Алексеем Семенычем. На этот раз, взойдя на крыльцо к встретившему его леснику, инспектор поздоровался с ним сухо и официально.

— Ну-с, явились вот, — он кивнул через плечо на разношерстную группу прибывших с ним городских охотников: мужчин было десятка полтора с ружьями, в полушубках и пальто, перетянутых патронташами. — У тебя, говорят, тут стая. Неуловимая Меченая какая-то объявилась! Ну да сегодня рассчитаемся, я думаю, за колхозных овец. Где, Семеныч, волки теперь?

Самонадеянность инспектора удивила и обидела лесника: «Он считает: раз-два и готово!» Но вида лесник не подал и сказал обычным тоном:

— Сразу стаю не взять, товарищ инспектор. Волки были в Логах. Вчера по первопутку бродил, видел: следы туда вели…

— А ты не сомневайся! — весело сказал инспектор. — Чего тянуть? Флажков у нас хватит! И народу тоже. Обложим твои Лога!

Алексей Семеныч глянул с крыльца на кучу разноцветных флажков, лежавших на снегу. «Ого, да на сколько тут километров?»

— Вольному воля, — сказал лесник, поворачиваясь. — Сейчас снаряжусь.

Через час охотники и загонщики (для этой цели инспектор «мобилизовал» молодых парней из колхоза) спускались от Подсосен по бугру к замерзшей и присыпанной снежком Озернице.

Волки в Логах были обложены как следует. Веревка с флажками опутала весь лес. Двинулись вперед загонщики, притаились, где надо, охотники, но… никто так и не увидел волков. Синицын надулся как петух и стал красен от досады.

— Вот так Меченая! Провела нас! В чем же дело, товарищи загонщики? — спрашивал он устало стоявших перед ним парней. — Обошла она вас? А?

Парни хмуро отмалчивались, потом один сказал:

— Да вы бы сами попробовали по оврагам! Там черт ногу сломит!

Инспектор постоял, подумал и сказал:

— Ладно! Через день облаву попытаемся повторить.

Но через день и через два и через три дня облаву не провели: волки скрывались в Логах и, по мнению лесника, игра не стоила свеч.

Синицын уехал в плохом настроении. Больше он уже не появлялся в Подсосенах, но через полмесяца прислал новую партию охотников.

Не без помощи лесника провели и эту облаву. На этот раз стая была обнаружена вдали от Логов, на Черной Гриве, — так называли угрюмый участок хвойного леса невдалеке от колхозного свинарника.

Убит был молодой волк. Как установил лесник по следам, он замешкался и отстал от Меченой, которая увела свою стаю из Черной Гривы сразу, едва почуяла (или услыхала) охотников, начавших разматывать флажки.

Волки держали в страхе всех колхозных скотников и пастухов в округе, в лес боялись ходить не только дети, но и взрослые, над охотниками подтрунивали, а лесник вытерпел не одну насмешку от колхозников: ведь Меченая со стаей нанесла убытка на тысячи рублей!

Да что там насмешки! А гибель Альмы, которой лесник так дорожил! Лайка была не только отличной помощницей на охоте, однажды она спасла леснику жизнь!

…Сухостойная ель рухнула возле проходившего мимо Алексея Семеныча. Его чем-то стукнуло по голове, и он потерял сознание. Не будь с ним Альмы, которая вернулась в деревню и привела людей, он бы замерз, так как произошло это зимой в сильный мороз, а он забрел тогда в глубь леса…

Неудивительно, что потеря любимицы побудила Алексея Семеныча принять твердое решение — во что бы то ни стало разделаться со стаей!

Решить легко, а вот выполнить трудно. И лесник это понимал.

С нетерпением он ждал первого снега, а когда тот выпал — в полях и лесах побелело — тотчас отправился читать следы.

Он очень скоро установил, что в стае все семь «прошлогодних» волков: Меченая, Короткоухий и их пятеро детей от двух выводков. А третий выводок лесник еще летом забрал из логова.

С чего начинать охоту? За что взяться? Алексей Семеныч теперь только об этом и думал. Он понимал, что старые способы никуда не годятся. Он терялся в догадках, чем выдают себя капканы. Запахом железа? Или он неумело маскирует разрушенный слой снега?

Капканы он натирал всегда растопленной пихтовой смолой — сплошная пленка ее перебивала запах железа, — сомнений у него тут не возникало. За капкан брался он только в особых перчатках, пропитанных той же смолой.

Неплохо лесник изучил и снег. Знал его свойства во время оттепелей и при морозах. Нередко свой собственный капкан находил с трудом, так как снег под ним не давал осадки и не менял цвета. Лесник не в состоянии был разгадать необычную осторожность вожака стаи.

А следы говорили, что в стае соблюдается строгая дисциплина и Меченая всякое необычное явление «исследовала» сама.

Шагавшие за ней волки ждали, пока она обходила подозрительный предмет (часто она его только чуяла).

Дисциплину наводила Меченая с помощью зубов — это установил лесник, найдя следы трепки, которую задала волчица одному из переярков, попытавшемуся выйти вперед. След Меченой лесник отличал легче всего: на подушечке правой передней лапы у нее был шрам, оставшийся от капкана. Отпечатки лап Короткоухого также не путались с остальными — они были больше всех.

И все же ничего другого, лучшего, кроме капканов, для борьбы со стаей лесник не мог придумать. И он вновь принялся их ставить разными способами: по одному, по два, по пятку, на тропе, с приманками и без них, ромбом, треугольником, в беспорядке; выносил иногда в сторону от приманки отдельный капкан — «на дурака».

Ставил капканы он и у задранных волками лосей — совсем рядом или настораживал их у возможных путей подхода волков, и всюду стая миновала их.

«Ну, дьявол в образе волчицы!» — грозился лесник в сторону Логов, когда видел свои капканы, закиданные мусором.

В этом году зима была многоснежной. Низкие клубящиеся тучи почти беспрерывно сеяли снег.

Чтобы ходить по следам, лесник вынужден был сменить обычные лыжи на охотничьи, широкие.

Частый снегопад мешал леснику, заносил следы. И вот Алексей Семеныч пришел к выводу — нужно еще более пристально заняться изучением повадок стаи, чтобы нащупать ее уязвимое место.

Только бы утихли метели! А они метут каждый день! Сиди в Подсосенах в избе и каждое утро откапывай дверь, которую заваливает немалый сугроб. Лесник предрекал гибель многим лосям, и это предсказание сбылось. Жалоб от колхозников на волков уже не было, пищу они, видимо, добывали теперь в лесу.

Ругая ежедневные метели, лесник никак не подозревал, что снег ему не враг, а союзник, но об этом Алексей Семеныч догадался гораздо позже.

В конце декабря ветер с северо-западного сменился на «северо-восточный. В сером небе просветлело, ударил морозец, затем усилился, и вот однажды ночью холодно засияли звезды, а утром — в поздние часы — выглянуло низкое солнце, осветив белоснежные поля и черные хмуроватые леса, ставшие как будто ниже.

Лесник, обрадованный, спустился на лыжах по нетронутому снегу к Озернице, которую занесло наравне с берегами, и направился в лес. Снег, глубокий и рыхлый, легко проваливался даже под широкими лыжами, и лесник изрядно утомился, пока проложил лыжню, не дойдя полпути до Логов.

«Нет, не было на моей памяти такого снега! — восклицал про себя лесник, как только проваливался на лыжах особенно глубоко. — А что будет еще в феврале, этом месяце вьюг?»

Не очень далеко продвинувшись в лес и крепко вымотавшись за день, лесник не обнаружил волчьих следов в тех местах, где он их находил раньше. Стая ушла. Но куда? В последующие погожие дни лесник по кругу обошел Лога, затем по намеченным просекам побывал во всех сторонах леса и не заметил ни одного волчьего следа.

Неужели Меченая покинула лес? Алексей Семеныч задумался и сразу вспомнил Альму, за которую так и не расплатился с волчицей. От мыслей его отвлек далекий гудок лесовоза. В тихом лесу отчетливо доносился перестук колес на стыках рельсов.

«А ведь я два раза пересекал железную дорогу, — подумал лесник. — Может, волки… да с какой стати? Они почти всегда избегали колею.

А все-таки надо попытаться пройти по узкоколейке, — размышлял лесник. — Не так уж трудно это сделать. Шпалы не снег, не провалятся».

Неторопливо, без особой надежды что-либо найти, направился Алексей Семеныч к узкоколейке.

День был на исходе. Солнце закатилось. Синева окутывала лес. Лесник заметил — вершины деревьев начинали раскачиваться и шуметь. «К непогоде», — подумал лесник и оторопело остановился перед глубоко вытоптанной в сугробах волчьей тропой, тянувшейся в сторону недалекой лесовозной дороги.

Пурга выла в трубе, заносила избы Подсосен. Сугробы были на уровне окон, но лесника это уже не злило. Интуиция ему подсказывала — чем больше будет снегу в лесу, тем легче он найдет способ, чтобы разделаться с волками.

Стая не ушла из леса, она просто перекочевала, ближе к узкоколейке. Лесник вновь удивился сообразительности вожака стаи. Снег, да еще рыхлый, для волков оказался большой помехой, они, даже идя след в след и меняя ведущего, сильно проваливались и теряли маневренность. Наткнувшись на свежий след лося, они, вымотавшись, не могли уже его так гнать, как прежде, и лось нередко уходил, а волки оставались ни с чем.

И вот Меченая нашла выход, когда вывела стаю к железной дороге. Из конца в конец леса волки теперь легко пробегали по шпалам, а найдя след, быстро загоняли свою жертву в глубоких снегах.

Сообразив, что сделал для себя открытие, лесник подумал и о другом, что стая может покинуть узкоколейку, если заметит его появление. Ведь люди на ней бывают редко, даже снег убирается механически очистителем.

Появляться на колее нельзя. Тогда как же вести наблюдение за волками?

А зачем же ходить? Ведь можно ездить на лесовозе!

Мысль показалась леснику удачной. Полушубок, ватные брюки, валенки. Что еще надо? Бинокль, вот что! И замаскироваться среди бревен на платформе.

У него нет белого халата? Можно заменить простыней. Впрочем, это уже получается глупость. Сидеть белой вороной на темных бревнах? Волки могут скорее заметить. Сойдет и без простыни.

И лесник, снарядившись для поездок, явился на склад, с которого лесовоз вывозил бревна.

Первые рейсы почти разочаровали Алексея Семеныча. Он надеялся сразу увидеть волков, но не только не увидел их, даже свежих следов не обнаружил. Может, виной тому была скорость, с которой летели платформы мимо леса, или снег, падавший ночью и весь день?

Намерзнувшийся и усталый, возвратился лесник домой в плохом настроении. «Не будут волки на виду бродить, — решил лесник. — Это же Меченая».

Вторая поездка, через два дня, оказалась удачнее. Мутный рассвет не помешал леснику рассмотреть (слава биноклю!) совершенно свежий след волков. Это был след стаи. Редкий снег не успел его запорошить, значит, волки прошли еще в темноте с час назад. По шпалам след тянулся километров на пятнадцать и сворачивал к большой поляне. С нее как раз волки и выходили на колею, чтобы, пробежав по лосиному следу (он тоже тянулся по шпалам), свернуть по нему на просеку и далее в лес.

«Зарезали лося и питаются им», — сделал вывод лесник на другой день, не замечая никаких изменений вокруг лесовозной дороги. И с неделю после этого рейсы были безрезультатны: снег успел занести все старые следы.

Лесник стал регулярно ездить на лесовозе. Водители поездов и лесорубы уже знали, что он катается на бревнах, и шутили:

— Семеныч! Ты поглядывай в оба! А то ненароком волк подпрыгнет да стащит тебя с платформы. Они, бывает, жертву возле дороги подкарауливают!

Лесник обычно отшучивался и говорил, что волки не такие дурни, как некоторые леспромхозовские.

Возможно, так и было когда-то, что волки «сидели» у самой узкоколейки, но сейчас они оставляли здесь только ночные следы.

И все же в один рейс леснику повезло. На рассвете, катя мимо просеки, лесник увидел в конце ее волков. Бинокль их приблизил, семь как бы вихляющихся при ходьбе фигурок. Мгновение — и деревья скрыли стаю.

«Вот они… живые, — обрадованно подумал лесник и в то же время вздохнул. — Но как их взять?»

Плана никакого не было.

Волков и лосей в Приозерницком лесу свела вместе лесовозная колея. И виной тому был глубокий снег. А выигрывала от этого только стая Меченой.

В начале января южный ветер принес оттепель, да такую, что с небес закропил дождь. Поверхность снегов набухла и потемнела. Лесник недоумевал и удивлялся — на его веку такой странной погоды не бывало.

Оттепель сменилась морозцем, сначала небольшим, а затем усилившимся до пятнадцати градусов. Этого было достаточно, чтобы образовался наст.

Для лосей наступило наихудшее время, они всюду теперь проваливались в снег и резали ноги, а волкам трудно приходилось только под деревьями в глубине леса, но они и не шли туда, а держались открытых мест возле узкоколейки, где наст их держал.

«К весне, вероятно, совсем мало останется лосей», — с тревогой думал лесник и впервые решил рискнуть, оставить лесовоз, чтобы пройтись по шпалам.

У волков наступила «пора любви». Неделя или две, и стая начнет распадаться. Меченая с Короткоухим обособятся, молодые тоже разойдутся кто куда. Вот это важное время лесник ни за что не хотел упускать. Он знал, что дисциплина в стае упадет.

Что предпринять? И опять-таки все будет зависеть от тех наблюдений, которые он теперь проведет. И лесник пошагал вдоль узкоколейки, тщательно разглядывая следы волчьей стаи.

Как он убедился, шпалы были теперь для зверей постоянной дорогой, с нее уходило в разных местах несколько троп — на просеки и поляны. Частью они были старые, полузасыпанные снегом, а одна совсем свежая — по глубокому, тоже свежему следу лося.

Лесник шел и прикидывал, а не поставить ли на повороте этой тропы капкан?

«Опять к старому возвращаюсь, — с недовольством подумал он. — И вот я своих следов наоставлял на шпалах! Не покинут ли завтра волки дорогу?»

Сомнение, конечно, было основательным, и лесник решил его проверить. Дня два он вел наблюдение с платформ и убедился — следы человека не вызвали, видимо, у Меченой никакого подозрения. Стая, как и прежде, ходила по узкоколейке.

Пешая прогулка по шпалам принесла леснику еще одно интересное наблюдение. Он обратил внимание на оставшиеся после порубки пеньки. С десяток их, приметных таких.

Пеньки были сосновые и еловые, толстые и тонкие, но важно было то, что они торчали невдалеке от шпал и не совсем были засыпаны снегом.

Издавна известно, что волки, как и собаки, не пройдут мимо такого торчащего пенька, чтобы не обнюхать его и не поставить своей «надписи». На снегу у пенька она хорошо видна в виде нескольких точек.

Мысль использовать «подписи» волков для их поимки явилась к леснику как результат опыта и поиска.

Пять капканов спрятал лесник в снегу почти вплотную к узкоколейке. Он справедливо полагал, что на этот раз обойдется без привады. Но приманка у него была. Не пеньки, конечно, а снежные холмики с «подписями» волков.

С тщательностью, особой лопаточкой на длинной ручке переносил лесник к капканам снежок от пеньков, стараясь, чтобы он был не поврежден, а пеньки он затем присыпал снегом, придав им прежний вид. Закончив свое утомительное занятие только к концу дня, довольный чистотой работы, лесник с попутным лесовозом вернулся на склад, а оттуда на лыжах домой в Подсосены.

Утром его подмывало сходить на дорогу и взглянуть на капканы, но он не совсем верил в успех дела и потому выждал до следующего дня.

Едва он появился на лесоскладе, как леспромхозовские зубоскалы ему закричали:

— Красная шапочка! Волк тебя давно ждет!

— Опять сказки сочиняете! Какой волк? — спросил лесник.

— Семеныч! Какая сказка! Волк сидит в твоем капкане, — серьезно ответил водитель лесовоза. — Вот ехал сейчас сюда… Гляжу: кто там трепыхается на снегу? Волк! Такой след пробороздил! Уйдет он от тебя!

— Если попался, с тяжелым капканом никуда не денется, — уверенно сказал лесник. И, уразумев, что его не разыгрывают, уже с нетерпением спросил водителя: — Скоро в обратный? А то ведь возьмет… да лапу отгрызет!

С колотящимся сердцем подъезжал лесник на платформе лесовоза к просеке, где водителем был замечен волк, и еще издали увидел полосу помятого снега, тянувшуюся к лесу.

Лесовоз сбавил ход, и лесник спрыгнул с платформы. Водитель махнул рукой в сторону леса, улыбнулся леснику и укатил.

Волка лесник увидел за первыми елями от дороги. Услыхав шорох лыж, лежавший неподвижно на снегу зверь рванулся и, словно держась правой лапой за капкан, повернул голову к человеку, зло оскалился и сделал подобие прыжка… навстречу выстрелу.

Через минуту лесник уже знал — перед ним молодая волчица, сильно напоминающая Меченую и красноватым оттенком шерсти и сложением. Лесник повернул ее голову — белого пятна на шее не оказалось.

И вот с этого дня наступила для охотника полоса везения. То, чего добивался лесник годы, свершилось за неделю. Снежные холмики у капканов с точками — «подписями» — в период волчьей любви действовали наверняка. Три молодых волка один за другим влезли в капканы, четвертой снова была волчица, и тоже молодая.

Затем — несколько дней — лесник волновался. К капканам никто не подходил, следов Меченой и Короткоухого (от стаи остались только они) с лесовоза он не мог приметить, а лишний раз пройти по колее он теперь не решился. Лесник догадывался, что Меченую он спугнул и выстрелами и запахом, и она увела Короткоухого с лесовозной дороги.

И все же Короткоухий вернулся, след его, идущий со стороны Логов, лесник заметил. И он полагал, что старый волк сделал это, чтобы повидать своих куда-то исчезнувших детей.

Короткоухий уволок капкан за целый километр, влез в гущу мелкого ельника и, застряв тут между стволами деревьев, чуть не отгрыз свою лапу. Вероятно, он наделал бы хлопот охотнику, на трех лапах ушел бы далеко, но лесник подоспел вовремя, оборвав жизнь старого волка выстрелом.

Свежий след вожака стаи четко выделялся на колее. Меченая прошла мимо припорошенных снежком пеньков, мимо холмиков с «росписями» и нигде не повернула к хитро спрятанным капканам. Лесник прочитал это по следам при очередном рейсе на лесовозе. «Видно, не переведется волчий род в нашем лесу», — подумал лесник.

И последующие поездки убедили его в этом. Меченая не уходила с узкоколейки, после каждой ночи оставались ее следы. А холмики с «подписями» уже замело снегом.

Теперь лесник катался на платформе просто так, по привычке, даже лыж с собою не захватывал и надеялся лишь на какую-то случайность…

А следы Меченой говорили, что вожак, оставшись один, очевидно, разыскивает стаю. Однажды, возвращаясь поздним вечером на лесовозе на склад, лесник увидел на знакомой полянке неясную фигуру сидящего волка. Голова у него была запрокинута. Вероятно, он выл, хотя звуков из-за грохота лесовоза не было слышно.

— Меченая! — воскликнул лесник, вглядываясь в силуэт, который скоро растворился в темноте.

Лесорубы на складе ему подтвердили, что много раз слышали в лесу душераздирающий вой одинокого волка.

«А ведь Меченая ищет Короткоухого! — решил лесник. — Волчьи пары верны всю жизнь. А что если на этом сыграть? Отрезанной лапой Короткоухого наследить возле капканов?»

Лесник так и сделал.

И вот сверхосторожная волчица, обманувшись свежим отпечатком лапы и запахом Короткоухого, попалась!

Когда лесник в середине оттепельного серого дня ехал на платформе, он еще издали увидел волчицу, бьющуюся на снегу в капкане. В бинокль хорошо было заметно белое пятно на ее шее. Волчица успела протащить капкан от дороги уже к деревьям.

Торопливо соскочив с поезда, лесник, забыв, что с ним нет лыж, шагнул в снег и сразу провалился по пояс. «Вот так штука! Какая я ворона! — обругал он себя, ворочаясь на снегу и пытаясь ползком продвинуться вперед. — Как же я без лыж?»

Но все отчаянные попытки добраться до волчицы, которую теперь лесник не видел, потерпели неудачу. Усталый и потный, он едва выбрался на колею и здесь, став в рост, глядел на то место, где только что лежала борющаяся с капканом волчица.

Что теперь предпринять? Лесник вскинул ружье, оглянулся и пошел в направлении лесного склада, до которого было не менее десяти километров и где у него хранились лыжи.

Через два часа он вернулся на попутном лесовозе уже с лыжами и пошел по следу, оставленному волчицей. Вскоре он заметил на снегу что-то темное. Лесник напрягал зрение и не мог сразу понять, что там такое — предмет был невелик. Подойдя ближе, он понял, что это попросту капкан, оставленный Меченой. А сама она ушла — след с каплями крови тянулся дальше.

Оторопело глядел лесник на капкан. Одна пружина его была сломана.

Снег возле капкана краснел от крови, и лежали клыки волчицы.

«Не жилец Меченая теперь», — подумал лесник, торопливо шагая по следу дальше — волчица уходила от него теперь на трех лапах, глубоко проваливаясь в снег.

Возможно, лесник сумел бы нагнать Меченую, но сумерки уже наступили, а волчица, наткнувшись на свой старый след, стала уходить быстрее. Лесник вышел к Логам, с трудом различая след, а когда начал спускаться в овраг, то провалился в снег по грудь. Пока выбирался — совсем стемнело.

Лога так и не выдали волчицу. Лесник, проклиная все на свете, едва вылез из оврага и вернулся в Подсосены лишь под утро.

И с того времени ни сам лесник и никто другой ничего не могли сказать о вожаке стаи, волчице, отмеченной белым пятном на шее.

Метели замели в лесу все следы.