В боях за Молдавию. Книга 6 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Коллектив авторов (На огненных рубежах ГОД СОРОК ПЕРВЫЙ) #3

На огненных рубежах ГОД СОРОК ПЕРВЫЙ

В первый бой вступили мы на зорьке

В сорок первом, огненном году.

А. Протасов

А. С. ОСИПЕНКО, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант авиации в отставке, бывший командир 20-й смешанной авиадивизии С ПЕРВЫХ ЧАСОВ

Предвоенные годы у меня были насыщены различными событиями, каждое из которых оставило особый отпечаток в жизни.

Как не вспомнить, что в течение девяти месяцев вместе с тысячами добровольцев из Советского Союза и других стран довелось воевать в Испании, командовать там истребительной авиагруппой. Именно в испанском небе стал настоящим военным летчиком, на собственном опыте узнал, что такое воздушный бой.

Перед войной пережил и личное горе: в воздушной катастрофе погибла моя жена, верный друг и товарищ, известная летчица Герой Советского Союза Полина Осипенко.

В 1940 году меня, двадцатисемилетнего генерал-майора авиации, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло без прохождения кандидатского стажа в члены партии. Тогда же получил и новое назначение — был утвержден командиром 20-й смешанной авиадивизии, которая дислоцировалась в Молдавии. В нее входили четыре полка: бомбардировочный, штурмовой и два истребительных, причем по численности и укомплектованности техникой дивизия значительно превосходила аналогичные авиасоединения.

Яркое южное солнце днестровского края, благодатная земля, щедрые на душевное тепло ее жители чем-то напоминали мне Испанию. Буквально через год и здесь пригодилась суровая испанская «школа»— завязались ожесточенные схватки с врагом.

День ото дня повышалась наша боеготовность. Прежде всего сказывалось заботливое внимание партийных и советских органов Молдавии, которые вникали во все нужды, оказывали необходимую помощь. Были и другие благоприятные предпосылки. Одни летчики, как и я, воевали до этого в Испании, другие прошли школу финской кампании, третьи участвовали в боях с японскими самураями на Халхин-Голе. И они составили костяк соединения, опытный, обстрелянный, при выполнении учебно-боевых задач показывали достойный пример младшим товарищам, делились с ними накопленными знаниями, указывали на ошибки.

Кроме того, незадолго до войны в дивизию поступила более совершенная техника — истребители МИГ-3, бомбардировщики Пе-2 и штурмовики СУ-2. А старую материальную часть мы попросту не успели сдать. Так что к началу боевых действий фактически располагали двойным комплектом самолетов. А те, кто воевал, прекрасно знают, как это может выручить в беспрерывных тяжелых боях, когда каждая боевая машина буквально на вес золота. Не мешало даже то, что многим летчикам пришлось осваивать новые машины уже в ходе боевых действий.

За полтора месяца до начала войны мы получили приказ командующего Одесским военным округом генерал-полковника Я. Т. Черевиченко подготовить рассредоточение материальной части на полевых аэродромах, скрытно вырыть щели и окопы, организовать командные пункты и установить надежную связь со всеми полками. По всему чувствовалось, что назревают грозные события.

…В пятницу, 20 июня 1941 года, вместе с наркомом внутренних дел Молдавии В. И. Дмитриенко побывали на границе. На одной из застав майор погранвойск доложил о том, что в приграничных районах Румынии началась срочная эвакуация местного населения и скота.

— Их отводят, — уточнил командир, — на довольно большое расстояние: в 20, а то и 30 километров.

— Что, по-вашему, это означает? — спросил Дмитриенко.

— Война, товарищ полковник! Будет война! — отчеканил, не колеблясь, майор.

Вернувшись в расположение дивизии, я тут же своим личным распоряжением запретил все увольнения летного и технического состава с аэродромов. Дивизия как бы замерла в ожидании, готовая по первой команде подняться в воздух. И когда на рассвете 22 июня фашисты без объявления войны развернули боевые действия, наши истребительные авиаполки сразу нанесли ощутимый удар по наступающим частям противника. Вот, например, что писала об этом газета «Красная звезда»: «С первого дня войны летчики части Героя Советского Союза Осипенко храбро сражаются с врагом. Под их ударами уже нашли свою гибель 126 неприятельских машин. Только майор Орлов и его боевые соколы сбили больше десятка «мессершмиттов», до полутора десятков «юнкерсов» и «хейнкелей»…

Наши истребители проявляют большое летное мастерство и мужество. Однажды в районе Тирасполя появились 26 фашистских бомбардировщиков типа «Ю-87» в сопровождении 18 истребителей ME-109. Против них взвились в небо 8 краснозвездных истребителей под командой отважного майора Орлова. Истребители смело врезались в самую гущу воздушной своры врага. Фашисты сбросили бомбы в стороне от объекта и поспешно повернули назад. Но не всем фашистам удалось уйти. Несколько самолетов было уничтожено.

Многие летчики части имеют на «текущем личном счету» от пяти до пятнадцати уничтоженных немецких самолетов. Лейтенант Галкин за четыре дня сбил пять самолетов. Старший лейтенант Морозов метким огнем своих пулеметов сбил пять вражеских машин в воздухе, девять самолетов сжег на фашистских аэродромах, а пятнадцатый самолет протаранил во время боя со звеном «мессершмиттов».

Образец бесстрашия и отваги показали летчики майора Иванова. Они участвовали в десятках воздушных боев, громили немецко-румынские войска на переправах, штурмовали вражескую пехоту и артиллерию, наносили мощные удары по авиабазам фашистов… От пяти до десяти сбитых машин врага приходится на долю младших лейтенантов Фигичева, Дьяченко, лейтенанта Селиверстова, старшего лейтенанта Ивачева и других».

Даже по этой скупой, телеграфного стиля заметке можно судить о том, как воевали в небе Молдавии пилоты 20-й смешанной авиадивизии.

В моем архиве сохранились копии наградных листов, подписанные мною и начальником штаба дивизии полковником Д. С. Козловым, в которых мы ходатайствовали о присвоении звания Героя Советского Союза командиру 2-й эскадрильи капитану Афанасию Карманову, командиру звена 4-й эскадрильи лейтенанту Михаилу Галкину, командиру звена 2-й эскадрильи капитану Анатолию Морозову — все из 4-го истребительного авиаполка — и командиру звена 55-го истребительного авиаполка лейтенанту Кузьме Селиверстову. Хочется коротко рассказать об этих отважных летчиках.

Капитану Карманову звание Героя Советского Союза было присвоено посмертно. Этот предельно скромный, выдержанный командир умело командовал эскадрильей, имел боевой опыт: участвовал в финской кампании, после которой его грудь украсил орден Красной Звезды. В воздушных боях в районе Кишинева Карманов сбил 3 фашистских истребителя. Вечером 23 июня приземлился на аэродроме, чтобы заправить боевую машину горючим. Но тут показались вражеские самолеты. Карманов взлетел и вступил в схватку с четырьмя «мессершмиттами». В этом бою он погиб смертью храбрых.

Прекрасным летчиком был Кузьма Селиверстов. Он в совершенстве знал самолет, как бы сливался с ним, в воздухе творил чудеса, в общем, можно сказать, был пилотом от бога.

Кузьма Егорович тоже погиб в 1941 году. Но случилось это не в Молдавии, а над Таганрогом. Вот выдержки из наградного листа: «Командир звена лейтенант К. Е. Селиверстов с начала боевых действий входил в состав девятки МИГ-3, отважно отражавшей налеты вражеских бомбардировщиков и истребителей на аэродром и город Бельцы.

За период с 22.6 по 1.8.1941 года лично сбил пять вражеских самолетов».

Во всех воздушных боях проявлял исключительное хладнокровие, выдержку. Так было и 8 июля, когда над Бельцами сразился с четырьмя «мессерами». Один прошил очередью, а сам возвратился на аэродром без единой пробоины.

А теперь о лейтенанте М. Галкине.

Недавно ко мне в Москву приезжал его брат, инженер-геолог, собравший немало ин+ересных материалов о Михаиле Петровиче. Было и мне о чем рассказать.

Галкин воевал в нашей дивизии весь 41-й год. Последний бой принял 22 июля 1942 года под Ленинградом. Кстати, как и Карманов, был кавалером ордена Красной Звезды.

С начала боевых действий Красной Армии против германских фашистов совершил 58 боевых вылетов. Часто летал на штурмовку войск противника. Участвовал в 18 воздушных боях, сбил пять вражеских самолетов.

Вот лишь один эпизод. 26 июля 1941 года после выполнения боевого задания возвращался на аэродром. По пути встретил два фашистских истребителя и смело вступил в бой. На помощь подоспел капитан Филоненко. Вражеские стервятники не выдержали атак наших летчиков и обратились в бегство. Хотя горючее в баках было на исходе, Галкин бросился преследовать. Догнал и вновь вступил в атаку. После меткой пулеметной очереди один из самолетов врага стал терять скорость и упал на землю. А лейтенант Галкин повернул на обратный курс. Когда посадил самолет, горючее было на нуле.

В четверке наших асов, ставших Героями Советского Союза после воздушных боев в Молдавии летом 41-го, особо можно отметить старшего лейтенанта А. А. Морозова. Он одним из первых совершил таран, в результате сбил вражеский истребитель. Было это 7 июля. Сам воспользовался парашютом. Удалось спастись и фашистскому летчику. Он попал к нам в плен и сообщил ценные сведения.

Анатолий Афанасьевич выполнял особо важные разведывательные полеты в глубоком тылу противника. Во главе звена дважды летал на штурмовку вражеского аэродрома, где уничтожил девять фашистских самолетов.

А первую награду — орден Красного Знамени — получил после боев с белофиннами. Став Героем Советского Союза, еще около двух лет храбро бился с фашистскими стервятниками. Но в один день с задания не возвратился.

…Наша 20-я смешанная авиационная дивизия была родной семьей для многих прославленных военных летчиков. Среди них трижды Герой Советского Союза маршал авиации А. И. Покрышкин, дважды Герой Советского Союза Г. А. Речкалов, ныне генерал-лейтенант авиации, прославленный летчик-испытатель Ахмет-Хан Султан, бывший старший лейтенант, а ныне маршал авиации Герой Советского Союза И. И. Пстыго, также геройски сражавшийся в небе Молдавии. В одном ряду с ними стоят славные красные соколы — Герои Советского Союза капитан А. Карманов и старший лейтенант А. Морозов, лейтенанты М. Галкин, К.

Селиверстов, которые совершили ратные подвиги в начальный, самый трудный этап Великой Отечественной войны.

…Бои 41-го года были для всех нас, их непосредственных участников, теми самыми боевыми «университетами», которые помогли обрести необходимый опыт, познать сильные и слабые стороны врага, научиться без промаха, тактически грамотно и искусно бить его в воздухе и на земле. В дальнейшем, командуя 8-м авиационным истребительным корпусом Резерва Верховного Главнокомандования, я часто вспоминал те жаркие схватки, стремился сторицей, отплатить врагу за все то зло, что причинил он нам, за гибель боевых друзей и товарищей, многие из которых ныне покоятся в молдавской земле.

А. А. ПАНОВ, полковник в отставке, бывший командир отделения 11-й погранзаставы Кагульского пограничного отряда ПОДВИГ НА ГРАНИЦЕ

Наша 11-я застава 25-го Молдавского отряда в ночь на 1 июля 1940 года прибыла в предназначенное для ее дислокации село Рошу. Командовал ею младший лейтенант Федор Подуст, политруком был младший политрук Исак Белецкий, а помощником — лейтенант Нестер Бондарев.

Вскоре выяснилось, что размещена 11-я застава неудачно, и командование отряда переместило ее на новое место. Там со 2 июля уже находилась 12-я застава под командованием лейтенанта Кузьмы Ветчинкина. Заданий для них в укоренившемся понятии не было, поэтому начались работы по возведению новых или перестройке имеющихся помещений.

Обе заставы оказались на узкой полоске земли, ограниченной с западной стороны рекой Прут, а с восточной отрезанной напрочь от «большой земли» непроходимыми плавнями. С Кагулом соединяла узкая, метров в восемь-десять, насыпная дорога, вымощенная булыжником и с обеих сторон обросшая густым тальником. Метрах в 200–250 южнее заставы через Прут был переброшен автогужевой большегрузный мост с ажурными железными фермами. К нему, отделяясь от главной дороги, отходило ответвление. Это место получило название развилки дороги. Напротив застав за неширокой лентой Прута вдоль берега вытянулось румынское село дворов в 300, с высокой каменной церковью.

Для полноты представления о местности нашей и сопредельной сторон следует добавить: советский берег был низким, плоским и почти открытым до самых плавней. Румынский же был значительно выше, говоря по-военному, господствовал над нашим, изрезанный глубокими оврагами и балками, с довольно большими массивами высокорослых лесов, что позволяло вести за нашей стороной скрытное наблюдение, а в случае военных действий подвести и надежно укрыть войсковые формирования и боевую технику. В то же время доставить подкрепления к нашим заставам в таких случаях было бы крайне затруднительно. Наличие высокой колокольни обеспечивало корректировку артиллерийско-минометного огня по нашей обороне, что и было использовано врагами в первый месяц боевых действий.

* * *

Хороша была весна 1941 года. Будто сбросив тесные путы, широко и вольно разлился Прут. Его потемневшие воды соединились с широченными плавнями и стали необозримыми, как море. Они сверкали на солнце неоглядной далью, вобравшей в себя и легкоперые облака, плывшие по бездонному простору, и грустные перелески, и сады, по грудь ушедшие под воду, и высоченную голубизну неба, и опрокинутые, размытые отражения близлежащих селений. Вокруг цвели сады, стоял тонкий сладкий весенний аромат. Радовали глаз пышные виноградники, высокие и густые озимые, дружные всходы яровых. Безмерно счастливыми были крестьяне-бессарабцы, впервые в жизни любовно обрабатывавшие свою землю, сеявшие свой хлеб, работающие на себя, а не на обирал-помещиков и живоглотов-кулаков.

Эта весна была и трудной: старое уходило неохотно, огрызаясь выстрелами из-за угла, взлетами зловещих красных «петухов» над домами колхозников, машинными и скотными дворами. От мстительного свинца падали партийные и советские работники, колхозные активисты. Во всем чувствовалась подлая работа «бывших», потерявших былую власть, благополучие, утративших возможность без труда и безнаказанно драть шкуру с бедноты, наживаться за счет народа. Чувствовались также хищные и кровожадные руки королевской охранки — сигуранцы — и фашистского абвера, тянущиеся из-за кордона.

Неимоверно обострилась обстановка на границе. Румынские пограничники грозили из-за реки кулаками, выкрикивали ругательства и нередко даже обстреливали из винтовок. Участились попытки переброски на нашу сторону вражеских лазутчиков.

Ночью 18 июня бойцы 12-й заставы задержали мужчину лет сорока, пытавшегося убежать за кордон. Во время его допроса в канцелярию зашел инструктор служебных собак старший сержант Владимир Третьяков. Он пристально посмотрел на задержанного, а выходя, незаметно, но выразительно подмигнул начальнику заставы.

— Кто этот человек? — взволнованно спросил Третьяков вышедшего вслед за ним Ветчинкина.

— Наши задержали на участке. Говорит, что селянин. А за границу хотел уйти потому, что нечаянно в драке убил человека и боится ответственности.

— Врет он, товарищ лейтенант, врет! По всем приметам, которые нам сообщали года два назад, он тот самый агент сигуранцы по кличке не то Зеленый глаз, не то Зеленый змей, я уж точно не помню.

— Верно, Володя! Вспомнил, Зеленый змей! Как я его сразу не узнал? Понимаешь, смотрю, и все мне кажется, что где-то уже видел. Теперь не сомневаюсь: это тот самый Змей Горыныч, которого мы ищем. Спасибо тебе.

Под давлением улик Зеленый змей признался. Рассказал, что убил бывшего шпиона румынской спецслужбы, который отказался работать на своих бывших хозяев. При допросе в Кагуле заявил, что, если ему гарантируют жизнь, он сообщит важные данные.

— Это не в моей компетенции, — ответил ему начальник разведки отряда майор Цехановский. — Однако суд может учесть вашу откровенность и смягчить наказание.

— Тогда занесите в протокол. Завтра на участке одной из кагульских застав будет переходить границу еще один агент сигуранцы с очень важным и опасным заданием.

Нового «гостя» чисто взял наряд под началом старшего сержанта Третьякова. Его немедленно отправили в Кагул. Вечером того же дня начальник разведки комендатуры старший лейтенант Симохин сообщил, что «гость» поехал еще дальше, так как располагает весьма важными сведениями.

В предвоенные дни подобные события происходили и на других заставах, на всем участке границы Катульского пограничного отряда.

Тревожный рассвет 22 июня. После ураганного артиллерийского и минометного обстрела противник начал высадку десанта силой более батальона. Пограничники встретили врага во всеоружии. Дерзко, отважно и самоотверженно сражались бойцы и командиры кагульских застав. Множество легендарных подвигов было совершено в первые дни боев.

Неувядаемой славой покрыли себя лейтенанты Ветчинкин, Бондарев, младший лейтенант Подуст, старший политрук М. М. Яценко, старшина Н. Наумов, сержанты В. Кисленков, Рыжков, П. Кириллов, А. Зубов, рядовые Бекшанов, Черных, В. Спирин, П. Панов, Шманатов, Кудашов и многие другие. О каждом из них можно написать отдельные книги. 14 сержантов и бойцов пали смертью храбрых в этих пограничных боях за молдавскую землю. Над их братской могилой у обожженной пламенем войны стены старой заставы высится простой обелиск с красной звездой. Тихо склоняются над ними душистые белые акации, шелестят листьями пирамидальные тополя, будто рассказывая о ратных подвигах воинов в зеленых фуражках.

Первые выстрелы

В сборнике документов «Молдавская ССР в Великой Отечественной войне Советского Союза» приводятся такие два примера: «Комсомолец сержант Щербаков А. Т. (ошибка, настоящая фамилия сержанта Щербатов, и это подтверждается его собственными воспоминаниями в книге «Пограничные войска в годы Великой Отечественной войны») с переходом Государственной границы противником стянул и объединил с фланга заставы три парных наряда и возглавил их борьбу со взводом румынских солдат, которые переправились на лодках южнее моста…» Далее говорится, что потом группа Щербатова присоединилась к заставе.

«Ефрейтор, комсомолец Панов П. М., огнем из своего пулемета вместе со своим товарищем отбил от блокгауза около 30 румынских солдат».

А вот что было за этими лаконичными строчками военного донесения.

Командир отделения 12-й заставы сержант Николай Щербатов со своим бойцом Хадеевым возвращались на заставу. Время перевалило за три часа. Далеко-далеко на востоке начало розоветь небо: вставала заря нового утра… Чутко вслушиваясь в окружающую тишину, оба пограничника шли по дозорной тропе. Молчали. Каждый думал о своем, предвкушая горячий чаек и близкий отдых. Сержант отслужил уже полтора года. Служба шла хорошо, в отделении был порядок. Щербатов был по природе веселый парень, любитель музыки, часто в свободное время наигрывал на гитаре, привезенной из дома.

Хадеев — молодой пограничник, на заставу прибыл полгода назад. Не по возрасту неторопливый, немногословный, был исправным бойцом.

Минули дом, оставшийся от располагавшегося здесь до июня 1940 года небольшого румынского гарнизона. Вокруг росли большие раскидистые вязы, под кронами которых еще вовсю царствовала ночь. До заставы оставалось около трех километров.

«А вот и наш наряд», — подумал Щербатов, заметив проступившие на более светлом фоне горизонта темные фигуры. Встал в густую тень вяза. К другому, несколько сзади, притулился Хадеев. Двое приближались.

— «Курск», — шепотом подал сержант пароль.

Однако вместо отзыва вздрогнувшие от испуга неизвестные выстрелили из винтовок и пустились наутек в сторону плавней.

Упавшие на всякий случай сержант и боец, мимо которых просвистели пули, еще не успели вскочить и броситься в погоню, как почти на том же месте показались еще два силуэта.

«Свои или опять чужие?» — мелькнула мысль, и Щербатов поднял винтовку.

— «Курск», — подал он пароль.

— «Курок», — с облегчением услышал в ответ.

— Что случилось, товарищ сержант? — спросил старший подошедшего наряда Малюкин. — Мы с Берендаковым слышали два выстрела.

— Нас кто-то обстрелял. Думая, что идете вы, я сказал пароль, а вместо отзыва — выстрелы. Убежали в сторону плавней…

— Товарищ сержант, — перебил Щербатова Хадеев, — с той стороны к нам плывут две лодки с людьми, человек тринадцать-пятнадцать.

— Вот так шутка! — прошептал сержант. — Малюкин и Берендаков, бегом отправляйтесь по следу злоумышленников. Задача: догнать и задержить. А потом немедленно к нам. Дело, как я понимаю, предстоит горячее, и ваша помощь понадобится. Ясно?

— Ясно, товарищ сержант, — ответил Малюкин.

— Выполняйте.

Щербатов и Хадеев, пригнувшись, подскочили к обрыву и залегли за деревьями. С той стороны показались две лодки.

— Это вражеские солдаты. Непонятная провокация. Приготовить гранаты, — тихо приказал Щербатов, — Встретим у самого берега. Бросать по моей команде.

Прошло пять-семь минут. У плавней прогремели два винтовочных выстрела.

— Наши стреляют — определил Щербатов. — Значит, догнали неизвестных. Хотя бы все обошлось благополучно.

— Два вот они и сами, товарищ сержант, — доложил Хадеев через несколько минут, — целехонькие.

— Товарищ сержант, — учащенно дыша от быстрого бега и ползания, доложил Малюкин, — то были румынские солдаты.

— Ясно, — подытожил Щербатов. — Располагайтесь у обрыва, замаскируйтесь. Будем ждать гостей.

Лодки приближались. И как только они ткнулись носами в глинистый берег Прута, Щербатов тихо сказал:

— Гранатой, огонь!

Сильный взрыв располосовал предрассветную тишину. Мало кто из врагов остался в живых. Опустевшие лодки, подхваченные течением, поплыли вниз.

С той стороны бешенно зарокотали крупнокалиберные пулеметы. Под их прикрытием к советскому берегу устремились еще две лодки на некотором расстоянии друг от друга. Видимо, враги рассчитывали, что одна подойдет, завяжет пока бой с пограничниками, а потом подоспеет и вторая.

— Ага, чертяки, переменили тактику! — догадался Щербатов. — Ничего, разберемся. Ребята, — приказал он, — рассредоточьтесь, маскируйтесь лучше, зря не высовываться! Слушать мою команду! По десанту врага, прицел постоянный, огонь, огонь!

С лодок в ответ затрещали очереди ручных пулеметов и автоматов. С противоположного берега продолжали бить пулеметы. Однако вражеский огонь был неэффективный, зато каждая пуля пограничников находила цель: с лодки то и дело падали в воду убитые и раненые солдаты.

К нашему берегу подошли еще две лодки с десантом. Вскоре одна из них опрокинулась, остатки недобитых вражеских солдат оказались в воде. Метким огнем пограничники полностью уничтожили вражеский десант и предотвратили его высадку на наш берег.

Враги больше не показывались. Сержант размышлял о том, что же это было? «Крупная провокация вроде той, что была в январе 1941 года на пятой заставе, или что-то серьезнее? Уж не война ли?»

На границе опять наступила тишина. Приближался рассвет.

Но прошло не более пяти-семи минут, как в районе заставы загрохотали взрывы снарядов и мин, застрекотали пулеметы, затрещали винтовочные и автоматные выстрелы, превратившиеся в один беспрерывный гул. Взметнулись к небу пламя, густые столбы дыма.

Сомнений не было: война.

— Будем действовать по обстановке, — решил сержант. — Соберем все наряды, что есть на участке, и попытаемся пробиться к своим. Вон уже Малюкин и Берендаков бегут к нам, а за ними вижу еще одну пару.

Скоро в группе Щербатова было уже шесть воинов. Боезапас насчитывал более шестисот патронов, десять гранат и две ракетницы с сигнальными и осветительными зарядами.

Пробраться к своим не удалось. Вскоре они ввязались в бой с одной группой врагов, пытавшихся незаметно подобраться к правому флангу обороны пограничников, за нею появилась вторая. Целый день отбивались от рвущихся вперед вражеских подразделений.

Лишь под вечер, когда по приказу коменданта участка капитана Персикова подчиненные лейтенанта Ветчинкина и Бондарева и младшего лейтенанта Подуста пошли врукопашную, группа сержанта Щербатова сумела прибыть им на помощь.

Решительными действиями воинов-пограничников и поддерживавших их красноармейцев 54-го стрелкового полка враги были выдворены с советской территории.

За умелые действия и личную храбрость сержант Щербатов был награжден орденом Красной Звезды.

Засада в блокгаузе

Около десяти часов утра. С наблюдательного пункта капитан Персиков заметил двигавшуюся к заставе вражескую группу — до полувзвода — с двумя пулеметами. Было решено встретить ее. Для этой цели наиболее подходила огневая точка-блокгауз, оборудованная еще в мирное время. Она находилась сейчас между нашей обороной и наступающими. Необходимо было направить туда двух крепких бойцов.

Младший лейтенант Подуст остановил выбор на рядовом своей заставы П. Панове и рядовом из комендатуры П. Бородине. Петр Панов был волжанином, из большого села близ Сызрани, родился и вырос в крестьянской семье.

Как все крестьянские дети, рано привыкший к труду, Петр и службу на границе воспринимал и исполнял, как необходимый и важный труд, стал отличником боевой и политической подготовки. В общем, был одним из тех бойцов, которые обычно составляют костяк заставы, взвода, роты. В отделении был вторым номером ручного пулемета, отлично стрелял и из винтовки.

Получив боевую задачу и условившись о сигнализации, Петр и его товарищ, прихватив ручной пулемет и коробку с дисками, поползли к дзоту, до которого было метров шестьдесят-семьдесят. Но какие это были метры! Еще вчера их можно было не брать в расчет, а сейчас они неимоверно растянулись, стали гораздо длиннее мирных километров. Каждый сантиметр мог быть последним. Неприятель беспрерывно бил из пушек, минометов, а особенно плотной была ружейно-пулеметная стрельба, пули срезали траву, ветки и листья кустарников.

Прижимаясь к земле, скользя друг за другом по левой обочине дороги, пограничники успешно достигли блокгауза, который оказался пустым. Забравшись в него, облегченно вздохнув, быстро изготовились к ведению огня. Петр выбрался за восточную стену и стал подавать условный сигнал, поднимая на штыке фуражку. Но ответа не последовало.

Бойцы поняли, что надо рассчитывать только на свои силы, и продолжали наблюдать за продвижением вражеской группы.

До нее оставалось метров 120–130. Решили подпустить поближе.

— Ну, теперь пора, — сказал Петр. Он тщательно прицелился в самую гущу врагов, длинной пулеметной очередью сразил сразу 6–7 солдат.

— Стоп! — выдохнул Панов. — Сделаем перерыв. Побережем патроны, кто знает, сколько пробудем здесь.

Потом опять раздались очереди пулемета и выстрелы винтовки. Потеряв еще несколько человек убитыми, гитлеровцы залегли. Во время наступившей паузы Петр сменил опустевший диск, Бородин дозарядил винтовку, оба пододвинули поближе гранаты.

Более полутора часов вели неравный бой двое пограничников. Получив отпор, фашисты отступили. Минут через десять бойцы решили вернуться и доложить командирам о результатах вылазки. Отсиживаться в тиши блокгауза они посчитали неправильным и ненужным. Кроме того, допускали, что основные силы застав могли отойти к востоку, тогда они окажутся в дзоте, как в мышеловке.

У самого наблюдательного пункта пограничников встретил военком погранкомендатуры старший политрук М. М. Яценко. Ветеран-пограничник Михаил Митрофанович был для бойцов и командиров образцом настоящего комиссара, человеком высоких партийных и деловых качеств, твердой большевистской воли.

Узнав от Панова о результатах вылазки в блокгауз, он похвалил воинов за смекалку и сказал, что необхот димо взять ящик с патронами и доставить его на правый фланг обороны, где боеприпасы были на исходе.

Примерно на половине пути неведомо откуда примчался заставский пес Дин, огромный, лохматый.

Обескураженный, напуганный, сбитый с толку происходящим вокруг, Дин искал защиты у людей. С радостным лаем бросился он к Петру, беспрерывно прыгал возле него, махал, как маятником, большим пышным хвостом, унизанным репьями. Петр и сам растрогался неожиданной встречей. В этот момент неподалеку раздался грохот. Петра обдало тугой обжигающей волной, он ощутил тяжелый, тупой толчок в голову, вроде удара боксерской перчаткой. Все сразу закружилось, поплыло, и он рухнул на траву.

…Сколько времени он пролежал, Петр не знал; ему показалось, что забытье длилось несколько мгновений. Забыв об опасности, поднялся на ноги. «Живу!» И тут его взгляд наткнулся на что-то лежащее неподалеку: это был Дин, вернее, что осталось от него. «Бедный, глупый Дин! И почему ты меня не послушался и не убежал отсюда?» — горько подумал пограничник. Присмотревшись, он понял, не будь рядом Дина, все, что выдал снаряд при взрыве, досталось бы ему. Выходит, Дин спас его…

В это время обстановка у границы изменилась. Лейтенант Ветчинкин с разрешения капитана Персикова приказал бойцам отползти на несколько десятков метров назад. Тут к ним присоединился и Петр.

Увидев его, М. Яценко забеспокоился:

— Панов, вы ранены? Подползайте ко мне.

Он внимательно осмотрел рану на его лбу, в которой застрял солидный стальной осколок. Попытался вытащить его руками, но тот не поддавался. Тогда военком ухватил его зубами и, осторожно раскачивая, выдернул. Разорвав свою нательную рубаху, Яценко забинтовал голову бойца. Потом осмотрел рану на его щеке и махнул рукой — сама заживет.

— Теперь, — приказал комиссар, — идите в тыл, в медпункт, там окажут квалифицированную помощь, рана нешуточная. По пути передайте лейтенанту Ветчинкину и младшему лейтенанту Подусту приказ капитана Персикова собрать все силы в один кулак. Капитан решил контратаковать фашистов и выбить их с нашей земли.

Выполнив приказание военкома, Петр зашагал к Кагулу. Путь был неблизок и небезопасен: румынская артиллерия непрерывно била по дороге.

В медпункте, развернутом на взгорке у самого Кагула, орудовал со своими помощниками военфельдшер второго ранга Кашица, красивый молодой белорус, всегда опрятный и подтянутый.

— Ты, брат, в рубашке родился, — сказал он, обрабатывая рану Петра. — Еще бы пару миллиметров, и осколок врезался бы в мозги. А теперь все нормально, скоро заживет.

Петр с другими ходячими ранеными направился в комендатуру, где их встретили жены командиров Екатерина Яценко, Мария Виноградова, Зинаида Дюжаева и другие. Они хозяйничали на кухне и в столовой, ухаживали за ранеными, размещенными в казарме комендантского отделения.

Утром 23 июня Петр со своим другом Николаем Мирошниковым был отправлен в Болград, а оттуда в Одесский окружной военный госпиталь на излечение. Вернулся оттуда в июле 1941 года и был назначен на свою заставу командиром отделения, с присвоением звания сержанта. С заставой до конца сентября отступал по южным степям Украины, почти ежедневно вступая в схватки с передовыми частями румын и немцев, несколько раз едва вырывался из катастрофических положений. В конце сентября вместе с несколькими десятками пограничников отряда был направлен в Москву на учебу в пограничное училище. Учиться, однако, не пришлось: Москва к их прибытию была в осадном положении, надо было ее защищать.

За боевые подвиги, совершенные в первый день боев на границе, Петр Матвеевич был награжден орденом Красного Знамени, который ему был вручен в Кремле в числе других пограничников 22 февраля 1942 года Михаилом Ивановичем Калининым. Фотокарточку, запечатлевшую эти события, хранит он как самую дорогую реликвию.

В 1946 году старший сержант Панов был демобилизован и с тех пор живет в городе Реутове Московской области. Работал бухгалтером. Со своей женой Евгенией Максимовной вырастили двоих детей: сын Валерий— кандидат наук, дочь Светлана — переводчица с английского языка. Сейчас Петр Матвеевич на заслуженном отдыхе.

По приглашению пограничников и партийных органов Петр Матвеевич посетил Тирасполь, Кишинев, Кагул, побывал на месте, где когда-то стояла родная застава.

Поклонился Петр Матвеевич дорогой могиле, в которой вечным сном спят герои давних, но не забытых пограничных боев земляки-волжане старшина Николай Наумов, сержант Александр Зубов, сержанты Петр Кириллов, Василий Кисленков, Василий Спирин и другие боевые друзья-сослуживцы, павшие при защите родной земли…

С. С. СИДОРОВ, полковник в отставке, бывший редактор многотиражной газеты 25-го погранотряда В ТО ГРОЗНОЕ ЛЕТО

Когда перечитываю письма боевых однополчан, мысленно обращаюсь к событиям 1941 года.

Служил я тогда на границе, был редактором отрядной многотиражной газеты. Субботний день 21 июня выдался чудесный, на голубом небе ни облачка, и это порождало безмятежное настроение.

Но в штабе, политотделе погранотряда, в подразделениях ощущалось напряжение. Командиры, только что вернувшиеся с застав, на оперативном совещании у начальника отряда майора С. М. Фадеева докладывали о том, что на сопредельной стороне, по существу, в открытую готовятся к нападению.

Заместитель начальника политотдела 25-го погранотряда батальонный комиссар К. К. Новиков был краток: бдительность, готовность, мужество — вот главное в создавшейся обстановке. Каждому участнику совещания он вручил «Памятку коммунисту в бою», полученную из политотдела округа.

Выходя из штаба, я встретился с сержантом Борисом Ольховским. Высокий, широкоплечий, с открытым приветливым лицом, мой земляк-ленинградец был известен в отряде как разносторонний спортсмен, один из ведущих игроков отрядной футбольной команды, чемпион части и даже округа по рукопашному бою, боксу и самбо. Я спросил, пойдет ли он вечером на концерт художественной самодеятельности.

Нет, у Бориса намечается серьезное дело. Ввиду крайне опасной обстановки начальник отряда принял решение послать на сопредельную сторону резведчика, а обеспечение этой операции возложил на лейтенанта Г. Малого и на него, Ольховского.

Что было дальше, Борис Павлович рассказал спустя десятилетия в письме, оказавшемся, к сожалению, последним: вслед за ним пришло сообщение о скоропостижной смерти моего старого друга.

«Мы, — писал он, — прибыли на участок 11-й заставы, заранее наметив переброску разведчика в глухом месте, у узкого изгиба реки. Тот был одет под местного парня. С наступлением вечерней темноты благополучно, без помех, переправили его на ту сторону, а сами остались нести охрану этого сектора. Примерно в 00–20 минут 22 июня наш посланец возвратился.

— Завтра, то есть сегодня утром, фашисты начнут войну! — доложил он, отдышавшись.

Лейтенант Малый приказал мне продолжать службу — до подхода наряда с заставы, и тут же вместе с разведчиком помчался в штаб отряда, понимая, что промедление недопустимо…

В 4 часа с румынского берега начался артиллерийский обстрел нашего приграничья. Ко мне прибежал незнакомый боец и доложил, что его в качестве подкрепления направил сюда младший лейтенант Ф. Подуст, начальник 11-й заставы. Ну, думаю, вдвоем веселее, надежнее. Глаз не спускаем с реки, ждем, вслушиваемся в звуки боя, доносившиеся из района 11-й и 12-й застав, теряемся в предположениях, что же происходит, неужели в самом деле война.

Около пяти часов утра позади нас раздвинулись кустарники и появились — ведь такое в сказках разве бывает! — мои друзья, бойцы маневренной группы Саша Мышкин, Леша Романов, Г. Бизяев, М. Хабибулин, а с ними два незнакомых пограничника с заставы, передавших приказ: оборонять этот участок до особого распоряжения…

Не успели окопаться, как смотрим — из густого кустарника, обрамлявшего противоположный берег, вышли пять лодок и плот. Мы изготовились к бою. И как только лодки приблизились к нашему берегу, забросали их гранатами, открыли прицельный огонь. Ни один вражеский солдат не вступил на нашу землю.

После этого противник часа четыре ничем не давал о себе знать. Но нас все больше тревожило положение в гарнизоне кагульских (11-й и 12-й) застав. Там были слышны выстрелы, разрывы снарядов. Я решил послать бойца, чтобы узнать, что там происходит и вообще какова обстановка. Через некоторое время пограничник вернулся, и только теперь мы узнали, что Германия напала на нашу страну и по всей западной границе идут ожесточенные бои.

Начинало смеркаться, когда наблюдатель доложил: слева от нашей позиции появились фашисты. Вот где мне пригодилось давнее умение владеть штыком! Толком я, конечно, не помню, что делал, не потом ребята рассказали, как все это у меня получилось… Нескольких солдат противник не досчитался. Да и друзья мои не подкачали!

На третий день я был ранен. Кровь еле уняли, и все же после перевязки я мог еще сносно стрелять.

Погиб пограничник с заставы, ранило Бизяева, Хабибулина, а потом и Мышкина. Ужасно хотелось есть. Мучила жажда: с трудом держались на ногах. А главное — боеприпасы почти кончились.

Наконец с заставы прибыл сержант и передал приказ младшего лейтенанта Подуста отойти через плавни к Кагулу. Хорошо, что ни у кого из раненых не были повреждены ноги, а то было бы совсем плохо…»

Остается добавить, что Ольховский прошел всю войну, освобождал Кубань, брал Керчь, Севастополь, Харьков, Варшаву, встретил победу в Берлине. В числе других боевых наград он был отмечен четырьмя орденами Красной Звезды.

Свое письмо-воспоминание полковник в отставке Е. Прямое из города Новозыбкова начинает тоже с последнего мирного дня.

«Ты помнишь, конечно, — пишет Ефим Егорович, — что за три или четыре дня до начала войны в отряд прибыла инспекторская комиссия из Главного управления пограничных войск. Мне, исполнявшему в то время должность начальника штаба участка, стало известно, что завтра, в воскресенье, они намерены провести проверку огневой подготовки личного состава 18-й, 19-й, 20-й и резервной застав, а также командиров и младших командиров управления комендатуры.

Со своими подчиненными взялся за подготовку подразделений к смотру. Работали до глубокой ночи, как вдруг звонок из отряда: поднять заставы по боевой тревоге. А когда чуть забрезжил предутренний свет, над сопредельной стороной вспыхнули красные ракеты и раздался гром орудий. Снаряды рвались на улицах села, появились раненые, раздавались крикц о помощи, детский плач. Вышла из строя связь…

На случай нападения у нас заблаговременно было отработано несколько вариантов действий штаба комендатуры. Без суеты мы переместили управление участком на полевой КП, расположенный в районе 19-й заставы (с. Слободзея-Маре).

Враг рвался через Прут, надеясь быстро сломить сопротивление застав и уничтожить пограничников. Однако заставы дали наглому врагу стойкий отпор. Фашисты, по существу, были прикованы нашим огнем к своему берегу. Там, где противнику удавалось пересечь реку, его встречали гранатами, штыком и прикладом. В штыковой схватке погиб начальник 18-й заставы лейтенант Я. Конотопец. За два часа ожесточенного боя пали смертью храбрых девять бойцов.

Комендант участка капитан Г. Н. Твардовский сказал мне: «Бери взвод с резервной заставы и пробейся на восемнадцатую!»

Выйдя к окруженной заставе с тыла, от реки, мы внезапно для противника нанесли ему сильный удар. Немногие фашистские солдаты добрались до берега.

Во второй половине дня сложилась тяжелая обстановка на 20-й заставе: много раненых, а противник снова готовится к форсированию реки. По поручению коменданта, взяв с собой станковый пулемет и одного бойца по фамилии Демидченко, на пикапе помчался в район двадцатой. Поспел в самый раз: фашистский десант на девяти лодках (каждая подъемностью на 7—10 человек) показался на озере метрах в пятистах от нас. Соблюдая меры маскировки, я, в роли первого номера «максима», подпустил фрицев на 25–30 метров и открыл уничтожающий огонь. Пограничники прицельно били из винтовок. Лодки были разбиты, тридцать вражеских солдат сдались в плен.

Успех окрылил пограничников. Председатель инспекторской комиссии майор Д. И. Кузнецов сказал: «Вы прошли самую строгую проверку — проверку боем. Передайте всем бойцам, что они — молодцы!» Майор посоветовал отличившихся представить к правительственным наградам. Я за этот бой был награжден медалью «За отвагу».

Майора Кузнецова мне больше не довелось видеть. Рассказывали, что, вернувшись в Москву, он сразу же попросился на фронт, командовал полком, сражался храбро и погиб, ведя бойцов в атаку, в конце июля того же сорок первого года. Посмертно он был удостоен высокого звания Героя Советского Союза…

Вот таким был для меня тот кровавый день 22 июня сорок первого года».

А вот письмо из Алма-Аты от И. Т. Стружихина. Ему 71 год, но он еще много и плодотворно работает, доцент медицинского института, нештатный лектор ЦК Компартии Казахстана. В довоенные годы был политруком 1-й заставы нашего погранотряда. За мужество и доблесть, проявленные в первых боях с немецко-фашистскими захватчиками, награжден орденом Красного Знамени. В письме Николай Тимофеевич поделился впечатлениями от недавней поездки на родную границу в Молдавии.

«Все здесь, — говорится в письме, — преобразилось. Всюду — сады, виноградные плантации, оросительные системы, прекрасные дороги, чудесные красивые селения. Пограничники встретили радушно. Забросали вопросами: «Как это было? Как началось? Кого из бойцов вы помните?»

Отвечая, я с волнением рассказывал, как в субботу на заставу привезли кинофильм «Богдан Хмельницкий», как после кино вышел с сержантом Каминским на границу для проверки нарядов на правом фланге. Городок наш, Леово, еще не спал, а на противоположной стороне было непривычно тихо: в предыдущие ночи там громыхали танки, артиллерийские установки, двигались машины. А теперь вдруг утихомирились…

С обхода границы вернулся в начале третьего часа ночи. Не успел доложить начальнику заставы, как от реки послышались винтовочные выстрелы. Выбегаем с лейтенантом Ф. И. Потехиным на берег. Во тьме снова несколько красных вспышек и выстрелов. Донеслись обрывки выкриков. Потехин выстрелил осветительной ракетой. В ее свете видим на том берегу кучу солдат в касках. Они снова подняли крик. Может быть, хотели предупредить нас о готовящемся нападении? Не знаю. Мы сделали для себя вывод. Каждый наряд инструктировали особенно тщательно, говоря, что мы надеемся на мужество и отвагу каждого бойца.

Через два часа после этого на городок и заставу обрушились залпы артиллерии. На правом фланге участка послышалась сильная ружейно-пулеметная стрельба. С четырьмя бойцами на конях скачу во весь опор на звуки пальбы. Подоспел вовремя. До взвода вражесских солдат пытались форсировать Прут. Усиленный наряд (5 бойцов) ефрейтора Бойкова забросал лодки, подходившие к отмели, гранатами и вел автоматно-винтовочный огонь. Мы присоединили свои усилия. Банда (так еще в эти минуты мы именовали противника) была» разгромлена. На радостях' я стремглав бросился на стоящую поблизости наблюдательную вышку, чтобы по телефону доложить о происшедшем начальнику заставы.

Слышу в трубке тревожный голос Потехина, откуда, мол, звонишь. «С вышки», — говорю. «Ты с ума сошел… ведь это война… из отряда позвонили…»

Я глянул на сопредельную сторону. Там в окопах и за ними в лучах солнца, поднявшегося над горизонтом, отсвечивало множество касок, суетились солдаты, слышались обрывки команд… раздавались выстрелы… Не помня себя от волнения, спускаюсь… одна лестница, вторая… пули дырявят деревянную обшивку… значит, меня заметили… чувствую, волосы подымают фуражку… последняя площадка… по вышке уже садят из пулемета, автоматов… я прыгнул вниз и — ничего, хотя высота была четыре с лишком метра…

Переживать было некогда: противник силой до взвода начал переправу. В считанные минуты пограничники — теперь нас было полтора десятка человек — скрытно заняли удобную позицию у берега, сплошь заросшего кустарником. Подоспело два расчета станковых пулеметов из 5-го кавалерийского полка, дислоцировавшегося в непосредственной близости к госгранице. Теперь все решает выдержка. Предупреждаю пограничников и кавалеристов: огонь только по моей команде, верю, не подведете!..

В этой схватке противник потерял убитыми и ранеными больше 30 человек и обратился в бегство. Пленные потом показали: командование никак не предполагало, что в этом секторе у русских может быть целое боеспособное подразделение.

Не забыть, как после боя ко мне подошел секретарь комсомольской организации заставы ефрейтор В. Терещенко, показавший себя настоящим храбрецом и умелым воином:

— Товарищ политрук, хочу спросить, можно ли подать заявление о приеме в партию? Давно мечтаю стать коммунистом, а теперь — самое время…

В течение этого страшного своей напряженностью и жертвами дня в моей полевой сумке оказалось семь заявлений с просьбами о приеме в ряды ВКП(б).

Сколько было боев потом, сколько переживаний, но первый бой памятен по-особому. Уже тогда мы ощутили, что, как бы ни был силен враг, мы — сильнее!»

Из Одессы приходят письма от А. К. Турикова, до войны служившего на 7-й заставе (с. Готешты) командиром отделения, а на фронте ставшего политработником, сначала комсоргом, а впоследствии парторгом батальона. Александр Кузьмич многие годы после увольнения из погранвойск работает в Одесском морском пароходстве. У него большая семья, пять внуков. Несмотря на постоянную занятость и болезни, ветеран активно помогает красным следопытам — студентам политехнического института, исследующим историю участия пограничников в Великой Отечественной войне и сейчас готовящимся открыть в своем вузе музей 25-го погранполка.

Начало войны нашему Кузьмичу (так дружески называли Турикова его однополчане) тоже запомнилось на всю жизнь.

«Вечером, в субботу 21 июня, — пишет он, — мы на заставе смотрели кино «Трактористы». А около 22–00 на заставу пришел начальник штаба комендатуры старший лейтенант Н. А. Мокин. Не знаю, о чем он говорил с нашим начальником лейтенантом И. Н. Рыжковым, но, помню, все мы как-то насторожились. Тут же меня вызвали в канцелярию: «Пойдешь на проверку нарядов со старшим лейтенантом Мокиным», — приказал Рыжков.

Проверка нарядов заняла почти всю ночь. Когда возвратились на заставу, шел уже четвертый час. Я добрался до койки и в ту же секунду уснул. Вскочил от грохота взрывов и оттого, что на лицо сыпались осколки вылетевших стекол и песок с покоробившегося потолка. Хорошо, что хоть эти полчаса я поспал — ведь несколько последующих суток нам не пришлось смыкать глаз!..

На окраине села по обрывистому берегу Прута была заранее подготовлена система обороны — окопы, блокгаузы, НП, ходы сообщения. Отсюда я впервые увидел цепи вражеской пехоты. В касках, со шкодовскими винтовками, они шли под прикрытием артогня и обстрела самолетов. Послышался уверенный, как бы даже обычный, будто на занятиях, голос Мокина: «Подпускай ближе! Еще ближе!» Признаюсь, этот командирский голос меня успокоил больше, чем что-либо другое. «Огонь!»— услышал я и нажал на спусковой крючок автомата, предварительно взяв в перекрестие прицела движущуюся цель — фашистского офицера.

Следующую атаку фашисты рискнули начать только двумя часами позже. И она была нами отбита!

А ближе к вечеру, видя, что противник больше не показывается, Мокин организовал вылазку нашей небольшой группы на территорию врага. Мы захватили в плен вражеских офицеров и солдата — это были первые добытые нами «языки», взяли также ценный для нас трофей — станковый пулемет «шкода» с воздушным охлаждением, металлической лентой (у нас не было ни одного станкового пулемета). Старший лейтенант Мокин, зная, что я окончил школу младших командиров-станкопулеметчиков, приказал быстро освоить трофейную технику. Я осмотрел «шкоду», установил на позиции и дал пробную очередь. Пулемет действовал нормально. Так в тот день я снова стал станкопулеметчиком…»

Ветеран отряда полковник в отставке М. М. Яценко давно на пенсии: ему скоро исполнится 80 лет. Живет он в родном своем Киеве. До войны и в первые дни боевых действий Яценко был заместителем командира 3-й комендатуры по политчасти. В своих письмах он всегда подчеркивает огромное значение политико-воспитательной работы, высокого идейно-нравственного уровня пограничников, авангардной роли коммунистов и комсомольцев.

«Мы были сильны духом, горячим патриотизмом, верой в непобедимость ленинского дела, — пишет Михаил Митрофанович. — Личный состав отряда — от командования до бойца — был влюблен в пограничные войска и гордился ими. Примером высокой партийности, нравственной чистоты и требовательности (начиная с себя) были начальник отряда майор С. М. Фадеев, старший политрук А. И. Курбатов, секретарь партбюро старший политрук В. Д. Живоглядов. Это были глубоко идейные люди, они по-настоящему готовили людей к защите Родины, а в душах бойцов и командиров посеяли действенный патриотизм и высокую духовность. С них мы брали пример во всем.

В ночь с 21 на 22 июня мы с комендантом участка капитаном В. А. Персиковым не спали. Снова и снова проверяли, что делается на заставе, кто из командиров и политруков находится непосредственно в нарядах, кому в эту ночь поручено боевое дежурство, как расставлены коммунисты и комсомольцы. В два часа ночи в комендатуру (она находилась в западном предместье г. Кагула) пришел начальник штаба отряда майор В. Б. Архипов, предупредил о возможности нападения, дал практические советы.

Когда вокруг здания комендатуры стали рваться первые снаряды, мы поняли, что началось… Персиков, отдав необходимые распоряжения, сказал мне: «Наше место, комиссар, там, где решается судьба всего нашего участка».

Полуторка, управляемая отцом коменданта, солдатом первой мировой войны, Андреем Михайловичем Персиковым, в эти минуты превратившимся из отдыхающего пенсионера в заправского воина, помчалась под частыми разрывами неприятельских снарядов в район 11-й и 12-й застав, где шел тяжелый бой. С нами было немногим больше десятка бойцов со станковым пулеметом «максим». С ходу мы вступили в бой.

Позднее начальник 12-й заставы Герой Советского Союза К. Ф. Ветчинкин признался, какой подъем и облегчение он испытал, увидев, что прибыла поддержка…»

Далее в письме старый комиссар пишет о подвигах рядовых защитников границы, называет героев ожесточенного сражения за мост — старшину Николая Наумова, младшего сержанта Василия Кисленкова, рядового Ахмеда Авгаева, павших смертью храбрых, но не пропустивших врага, автоматчика Василия Спирина, младшего политрука В. Н. Лепешкина, радиста Г. Паушкина, лейтенанта-хасановца Н. П. Бондарева, обеспечившего взрыв моста под носом противника. Сердечно, с большой теплотой полковник Яценко вспоминает о начальнике 12-й заставы лейтенанте К. Ф. Ветчинкине, в течение 12 суток руководившем обороной этого очень важного участка границы и удостоенного за мужество и доблесть, проявленные в первых боях, звания Героя Советского Союза, о начальнике 11-й заставы младшем лейтенанте Ф. Н. Подусте, награжденном орденом Красного Знамени…

Как и в письмах прежних лет, Михаил Митрофанович почти ничего не пишет о себе. Но в ночь на 22 число и в тот кровавый рассвет мне лично довелось не раз видеть самого Яценко в бою. Он был ранен. На ходу сделав перевязку, остался на передовой. Так же поступил и комендант капитан Персиков, многие другие бойцы и командиры. Присутствие военкома, его пример бесстрашия, готовности к самопожертвованию воодушевляли пограничников на подвиги. Комиссар был инициатором выпуска первой листовки-молнии, призвавшей бойцов и командиров равняться на героев первого боя, проявлять в борьбе с фашистами свойственные пограничникам мужество, отвагу и стойкость.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года среди первых награжденных пограничников, отличившихся в июньских боях, мы найдем и имя старшего политрука Яценко Михаила Митрофановича, удостоенного тогда ордена Ленина. Как ни был мал по численности гарнизон участка под г. Кагулом, пограничники не только задержали врага, но и вышвырнули его вон с советской земли. И в этом немалая заслуга комиссара Яценко.

И еще одно письмо от полковника в отставке П. С. Козлова.

«В первый и последующие одиннадцать суток войны, — пишет Петр Сергеевич, — я, будучи заместителем политрука роты связи, с группой бойцов обеспечивал связью начальника отряда майора Фадеева. Как ты, наверное, знаешь, у меня за войну немало боевых наград, но, пожалуй, самая дорогая для меня медаль «За отвагу». Это — за 22 июня…

Недавно, — продолжает П. С. Козлов, — побывал у пограничников Молдавии. И снова с Иваном Ивановичем Бойко, бывшим политработником 1-й комендатуры, героем июньских боев, душой обороны героической пятой заставы.

Подолгу стояли на берегу Прута. Вот уже более сорока лет здесь — тишина. У этой пограничной тишины особый смысл. Потому что здесь, у этих берегов, с этой тишины, как мы с тобой хорошо знаем, начинается самое святое — Родина. Слава ее ратная здесь начинается. Слава давняя и слава сегодняшняя…

Здесь на охрану священного рубежа Отчизны и сейчас каждый день вместе с живыми встают павшие. С волнением я наблюдал, как, прежде чем идти на выполнение боевого приказа по охране и обороне Государственной границы СССР, очередной пограничный наряд застывает в шеренге и мысленно дает клятву — быть достойными великой славы героев. На встречах с молодыми пограничниками вновь и вновь убеждался, сколь нужны юному поколению тот запас прочности духа, благородство дел и бесстрашие в бою, что навсегда обессмертили воинов Великой Отечественной».