В чекистской операции "Трест"

С ВЕКОМ ДЕНЬ ЗА ДНЕМ

Уже легендарное при жизни, имя Ивана Михайловича Петрова (Тойво Вяхя) в широких литературных кругах страны впервые прозвучало 23 марта 1973 года в Москве, на пленуме Правления Союза писателей России, обсуждавшем работу Карельской писательской организации.

Ленинградский писатель Глеб Горышин говорил тогда:

— В Петрозаводске живет человек удивительной судьбы… Вся его жизнь талантлива и легендарна. И как это часто бывает с талантливыми людьми, на склоне лет Иван Михайлович Петров естественно и закономерно пришел в литературу. Он взялся за перо, и оказалось; что не нуждается ни в правщиках, ни в переписчиках. Его повесть «Красные финны» широко известна. Напечатанная в журнале «Север» повесть «Ильинский пост» сейчас выходит в Ленинграде в сборнике «Граница». Эта повесть отмечена не только значимостью и новизной материала, но и твердостью писательской руки, своеобразием почерка… Можно без преувеличения сказать, что в судьбе и творчестве этого человека запечатлены узловые моменты истории нашего общества…

— Я знаю, — продолжил разговор на пленуме Константин Симонов, — что Иван Михайлович пишет сейчас новые рассказы, повести. Мне кажется, что с приходом этого человека в Союз писателей мы обогатились бы прекрасным художником. Потому что это тот случай, когда бывалый человек в пожилые годы проявляет себя как отличный писатель. Это превосходное явление в нашей литературе, сказать о котором доставляет мне радость.

Вскоре после пленума, на 73-м году жизни, Иван Михайлович Петров становится членом Союза писателей СССР.

Стоит только представить себе, какая невообразимо громадная жизнь стоит за каждой его строкой:

участие в Финляндской революции 1918 года, прорыв разрозненных красногвардейских групп в Советскую Россию;

схватки с войсками Колчака, бандами Анненкова, Каппеля, Плотникова. «В борьбе с ними прошли зима, весна и лето 1920 года» — строчка из автобиографии;

подавление контрреволюционного кронштадтского мятежа;

исторический лыжный рейд в составе отряда Тойво Антикайнена в пору белофинской авантюры в Карелии;

служба в войсках ОГПУ — НКВД в семи горячих точках пограничных рубежей страны;

конфликт на КВЖД;

наконец, участие в чекистской операции «Трест», один на один в пограничном «окне» с такими матерыми разведчиками, как Радкевич, Захарченко-Шульц, начальник Восточно-Европейского разведывательного управления Интеллидженс сервис, личный доверенный Черчилля Сидней Джордж Рейли.

Эпизод чрезвычайный — для любой эпохи.

— Я служил на заставе в районе Сестрорецка под Ленинградом, — рассказывает Иван Михайлович. — Одновременно выполнял задания чекистов, в частности члена коллегии ВЧК Станислава Адамовича Мессинга. В мою задачу входило переправлять через границу на нашу сторону «нужных» людей. В Москве была создана полная видимость действующего у нас белого подполья. Проверить это подполье, дать ему инструктаж, а по возможности и возглавить его решил осенью 1925 года английский разведчик Сидней Рейли. Сидней Рейли… Сейчас я знаю о нем все — в тот день не знал ничего. «Ас среди шпионов» — так назвал свою книгу о нем сын посла-шпиона в Москве Локкарта, начальника британской миссии в России. Сам Локкарт-старший писал об «артистическом темпераменте и дьявольской ирландской смелости Сиднея Рейли», сделанного из той муки, которую мололи «мельницы времен Наполеона». И тут же истинно авантюристическая фраза Рейли: «Если лейтенант артиллерии мог растоптать догорающий костер французской революции, почему бы агенту Интеллидженс сервис не стать повелителем в Москве?»

А тогда, помню, я нес Рейли на спине через холодную пограничную речку, весь вымок и продрог. В тамбуре вагона передал гостя двум чекистам, якобы агентам подполья, и лишь через несколько дней узнал, какую птицу за хвост схватил… Понятно, ничего не оставалось делать, как слух пустить, что меня, как предателя, расстреляли. Это было важно для той стороны. Мне выдали новые служебные и партийные документы на имя Ивана Михайловича Петрова, и «выплыл» я с ними в бухте Дюрсо на Черном море в качестве начальника заставы.

За участие в операции «Трест» он награжден высшей по тому времени наградой — орденом Красного Знамени, номер 1990, приказ подписан Михаилом Васильевичем Фрунзе.

Однако награжден не Тойво Вяхя. Тойво Вяхя «уведен» на глазах у сослуживцев. В небытие.

«Завтра, даже сегодня утром, у меня не будет никакого прошлого, — пишет он в „Красных финнах“. — Никаких друзей не будет… Если кто и вспомнит меня, так с проклятием. Я любил людей, верил в людей. А тут одним ударом все разрушено. Навсегда все позабыто. Впрочем, я ошибался. Не на всю жизнь. Всего только на сорок лет…»

Под фамилией Петрова отслужил он на ряде застав, отвоевал финскую и Великую Отечественную, из которой вышел командиром полка, одинаково щедро отмеченный наградами и ранами.

Да, такова она, судьба солдата революции, коммуниста. Лишь в 1965 году, с появлением романа-хроники Льва Никулина «Мертвая зыбь», а затем и трехсерийного телевизионного фильма Сергея Колосова «Операция „Трест“», слились воедино две половины жизни чекиста и солдата, подлинное его имя и псевдоним. Так и стоят они вместе над всеми его произведениями: И. М. Петров и в скобках — Тойво Вяхя.

Об Иване Михайловиче Петрове написано много и, к сожалению, до обидного однообразно. И винить тут некого: слишком монументальна фигура героя, непостижимо огромна для одной человеческой жизни биография, одно изложение которой обычно исчерпывает любые жанры периодических изданий. Взять фрагмент, эпизод, случай? Однако не равносильно ли это попытке понять, выразить, донести до других смысл мозаичного панно по одному, отдельно изъятому камню? И не оттого ли наша литература, столь щедрая на книги о людях разового подвига, так скупа на художественно развернутые судьбы ровесников века, наших современников, удел которых — трагически и гордо нести, двигать время, наполнять его разумной и благородной борьбой — от самых истоков революции и до наших дней.

Видимо, с этой неохватностью собственного жизненного материала столкнулся и сам И. М. Петров, когда, по его признанию, «мало-помалу заскрипело перо». Произошло это в мудрые годы, и автор безошибочным чутьем устремил повествование от общего к частному. Первая его повесть «Красные финны», выстроенная из трех разделов — «Право на революцию» (1918 год в Финляндии), «В интернациональной школе» (воинская и политическая подготовка, кронштадтский мятеж, поход на Кимасозеро), «Операция „Трест“», — при всей ее обстоятельности и завершенности была как бы нарочито конспективной, ощутимо чувствовалось в ней затаенное предложение читателю: вот, как бы говорил автор, часть событий, о которых я могу рассказать в любой степени подробностей и деталей.

Повесть принесла автору широкую известность. Читательский заказ поступил, стало быть, можно не ущемлять и не коротить строку. И действительно, в дальнейшем своем творчестве, укрупняя события, И. М. Петров неоднократно возвращается к теме красных финнов: выделяет в отдельный очерк воспоминания о Тойво Антикайнене; пишет проблемное, сегодняшними раздумьями продиктованное повествование «Далекое и близкое Кимасозеро»; погранично-чекистский материал разрабатывается в одной из лучших повестей автора «Ильинский пост» и в цикле рассказов «Мои границы», перерабатывается «Операция „Трест“» и выходит самостоятельным произведением в книге «В переломные годы», за которую в 1979 году автор отмечен Государственной премией Карельской АССР.

Каковы же нравственно-эстетические, художественно-исторические критерии писателя Петрова — Тойво Вяхя?

Никакого самовыделения. Самая тихая и порой ироничная строка — о себе. Неизменный предмет его описаний — время, среда, товарищи по тайной и видимой миру борьбе. Афористичность, психологическая наполненность диалога, философская тональность повествования — все это не из кулинарной книги литературной теории, не из книжных образцов, все собрано на корню, в трудах, засадах, боях; все — плод выверенных десятилетиями раздумий о социальных и духовных катаклизмах первых лет революции, о взаимоотношениях народов и государств, о настоящем и будущем. И какие уплотненные, широкозахватные строки, неподвластные кабинетному историку, рождаются вдруг веско и неопровержимо под пером участника событий.

Нелегки, трудоемки эти качества документальной прозы — верность исторической правде, трагизму и жестокости века, выстраданной гуманности человека нового мира. Анализируя это основополагающее свойство творчества И. М. Петрова на примере «чрезвычайно интересной вещи», «Ильинский пост», Константин Симонов отметил в повести «такое рассмотрение трагического прошлого, которое сделано глубоко психологически и очень человечно. И в то же время — строго. Потому что у Петрова в этой вещи гуманность — это не добренькая гуманность, это человечность, строгая к себе и другим, в конкретных и жестких исторических условиях». Сходную мысль высказала писательница Ольга Кожухова, участница Великой Отечественной войны, автор многих произведений о войне.

— Вы знаете, реальность войны, трагичность войны — это очень тонкое дело, — говорила она на выездном заседании Комиссии по военно-художественной литературе Союза писателей РСФСР, обсуждавшей в Петрозаводске военную тематику журнала «Север». — Здесь нельзя пережать, переменить интонацию, потому что сразу произойдет искажение истины. Меня поразило, что Иван Михайлович Петров в произведениях о войне сохранил тот дух человечности, дух человека, поднявшегося над обстоятельствами, над голодом, над ранами и жестокостью… Это все настолько пережито, настолько реально и настолько впечатляет, что для меня эти рассказы из цикла «Второй эшелон» представляются просто каким-то удивительным явлением…

Те, кому доводилось встречаться с Иваном Михайловичем, пораженные его необыкновенным даром рассказчика-собеседника, считают порой, что все созданное им не что иное, как реализация редкостной памяти. Такая, мол, жизнь и такой дар природы, и чего, мол, стоит от буханки хлеба кусок отрезать — хоть поперек режь, хоть вдоль, все равно будет хлеб… Увы, слова даются ему, как борозда целинному пахарю. Трудится он с мучительной требовательностью к себе и отнюдь не без художнической позиции. На письменном столе восьмидесятилетнего мудреца можно увидеть выписку из книги «Мастера современной гравюры»: «Я ценю… в гравюре невероятную сжатость и краткость выражения, ее немногословие и, благодаря этому, сугубую остроту и выразительность… Что вырезано, то и остается четким и ясным. Спрятать, замазать, затереть в гравюре нельзя» (А. Остроумова-Лебедева).

Казалось бы, при чем здесь гравюра. Но вот потайные пути творчества привели писателя к аскетизму гравюрной техники, к пониманию непоправимости слова и факта, когда работаешь в жанре исторической документалистики.

Наконец, трактовка героизма — как нормы поведения, как синтез осмысленного опыта и общественного, патриотического долга. Герой Петрова лишен авантюризма, слепой отваги, показного мужества, патетики. Он прост, без надрыва верен себе даже на пределе человеческих возможностей. Он — носитель частицы народных забот и уже потому отрицает бессмысленное самопожертвование, ищет гибкости, неуязвимости в самых сложных ситуациях борьбы.

В одной из статей И. М. Петрова находим примечательные слова:

Да, на ощупь — плотью, чувством, кровью. На ощупь взято, испытано все, что есть суть этой книги. Не отсюда ли достоверность, точность повествования, хорошо осознанная цена документальной детали, использованной всегда в меру и к месту. Буквально каждая страница произведений И. М. Петрова вводит читателя в мир знаний, вещественный, обжитый человеком наблюдательным и разборчивым на подсказки памяти. «Хорошо помню мою первую заставу, тогда еще кордон. Заставами они стали именоваться с мая 1924 года. Малюсенькая комната, нары вдоль стены, столик, сколоченный из патронных ящиков у единственного перекосившегося окна, возле двери — плита для обогрева и варки пищи. Ни телефона, ни кабеля. Пограничная дивизия, уходя, захватила и свои средства связи. Табельные — не оставишь! Устава пограничной службы еще не было. Сунул мне Бомов, помощник коменданта, подшивку приказов и наставлений: „Бери! Ничего в них толкового нет, но иметь обязан. И береги — секретные…“» Таково начало воспоминаний «В чекистской операции „Трест“», и в нем все — точная датировка, емко воспроизведенная обстановка убогого пограничного приюта середины двадцатых годов, и уже заявлена тревога, уже увлечен читатель, ожиданием событий необычайных.

…Несмотря на преклонные годы, И. М. Петров в каждодневном труде. «Задача человека — пустить ум и душу на полные обороты» — строчка из его статьи в «Комсомольской правде». Как всегда, он отдает читателю лишь то, что выносил в себе, выверил временем, чему следовал всю свою жизнь.

«Трудным был наш путь и суровым, — пишет он в „Красных финнах“. — Но сказать только это означало бы сказать не всю правду. Мы познали революционную романтику, и лучшие годы были ведомы ее могущественной силой. Мы сроднились с ней и верим — не умерла она и не исчезла бесследно… Будущее шагает дальше».

Он родился 12 апреля 1901 года. Было голодное, нищее и полуграмотное детство. Ровно через 60 лет 12 апреля станет Днем космонавтики. Так разительно изменится мир. И не без его участия. Вся его жизнь веско и надежно вложена в революционную эпоху. Творец этой эпохи, коммунист с шестидесятилетним стажем, ныне он честный, исторически эрудированный, талантливый ее летописец.

Олег Тихонов