В четырех стенах

Берендеев Кирилл

В четырех стенах

"Приветствую тебя, Виталий!"

Написав эти слова, он откинулся на спинку стула и посмотрел в окно, незаметно для себя постукивая ручкой по столешнице. Мысли теснились в голове; еще вчера вечером, укладываясь спать, он заготавливал первые фразы послания; из-за этого разволновался и долго лежал в темноте, повертываясь с боку на бок, слушая далекое тиканье ходиков и пытаясь примирить свой взволнованный разум с его меланхоличным перестуком, забыться и заснуть. И сегодня, едва он написал стандартную приветственную фразу, все те же недреманные мысли столпились пред его внутренним взором, и каждая старалась привлечь к себе внимание, вылезти вперед, забыв про стройность изложения и собственную малую важность.

Колпачок ручки отлетел в сторону; он нагнулся, поднял его, и отложил в сторону. Механически вытер пот со лба - в комнате было душно, малейшее движение увлажняло кожу выделившейся влагой. Промокнул шею платком, и решительно зачеркнув заглавие, он аккуратно отрезал бумажным ножом испорченную полоску от листа. Скомкав, бросил в стоявшую рядом корзину.

"Горячий привет из Новолужска, Виталий!"

Да, так будет лучше. Проще.

"Горячий в буквальном смысле: в квартире +35, за окном +40, а то и больше, термометр перешагнул последнюю отметку и его, кажется, зашкалило. И так уже третью неделю кряду. Июль в этом году выдался на удивление жарким.

"И, как следствие, - летняя мода наших Новолужских красавиц столь же из ряда вон выходяща. Подобной "декольтации", признаться, я еще не видел; но вы, наверное, в Москве, ко всему привыкли, в том числе и к путешествующим в общественном транспорте щеголихам в одних новомодных купальниках - танкини. Все же интересно: если такая девица собирается на пляж, то стыдливо опоясывает свой тонкий стан парео, если нет довольствуется этим, почти "райским костюмом". Ты мне, конечно, возразишь, что это мировая тенденция, волнами перекатывающаяся с Запада на Восток через нашу страну, не могу поспорить. Тем более, как всякое новое веяние, это тоже сперва завоевало обе столицы и лишь потом постепенно стало расходиться по всей нашей необъятной родине, в этот год добравшись и до нашего прежде скромного городка.

"Ты наверняка заметил, что эта склонность к некоторому ню в костюме идет параллельно, почти рука об руку с другой, по идее, прямо противоположной тенденцией, а именно стремлением женщин любого возраста от десятилетних нимфеток до старушек, помнящих деяния Октября, - носить брюки. На первый взгляд, странно, ведь в данном случае входят в конфликт два основополагающих, но все же, несовместных стремления прекрасной половины человечества. С одной стороны, каждая женщина желает быть привлекательной в глазах мужского пола, это так сказать, примат женского поведения, основа, полученная еще от "братьев наших меньших". А с другой ставшая притчей во языцех феминизация, завоевавшая столицу, и последнее время активно распространяющаяся у нас, в глубинке; опять же - веяние ветров Зефира. Желание быть самостоятельной, умеющей постоять за свои, постоянно попираемые интересы, за свой дом, особенно на фоне слабого сопротивления сильного пола, утратившего изначальные функции - стража и добытчика - и с легкостью необыкновенной переложившего их на чужие плечи. Согласись, первое как-то не вяжется со вторым. Но компромисс женщинами был найден. Даже скорее, не компромисс, а некое распределение.

Так молоденькая девчушка, ищущая своего принца и жаждущая новых знакомств и приключений, связанных с их поисками, скорее оденет все короткое и обтягивающее - майки-топики и узкие джинсы до бедер, тонкие, точно лосины (Кстати, по моему мнению, лосины потому перекочевали в гардероб дошкольниц, что были слишком женственны, слишком сильно, а значит, еще и опасно притягательны мужскому взору. А откровенно подчеркнутая женственность это прерогатива женщин легкого поведения, скорее, это их униформа. Дошкольницам же такие понятия пока чужды. Кстати, их платье подбирали родители, возможно, на себе пережившие "лосиновую пору"). Девушка постарше одевается - в зависимости от характера и семейного положения несколько строже или несколько вызывающе, скажем, полупрозрачная, особенно со спины рубашка, часто навыпуск, и те же обтягивающие брюки. Новыми веяниями дозволяется носить, скорее, в виде исключения, и при соответствующей подготовке, длинное платье с глубоким декольте и разрезом от бедра. В этой среде юбки совершенно неуместны, они вышли из молодежной моды, перекочевав в разряд деловой, носимые исключительно с блейзером того же цвета и неброской рубашкой. Или в составе обычного костюма".

Он снова смахнул пот со лба. Привстав, нагнулся над столом, глядя в окно: нет ли на небе хотя бы одного облачка. Но выцветшие небеса были пусты и сухи, обжигающее солнце выпарило из них всю влагу.

Внизу, как раз, когда он оторвал взгляд от небес, по улочке прошли две девушки лет двадцати. До его слуха донесся их оживленное щебетание, слов разобрать невозможно было, но разбираемая по косточкам тема волновала обеих девиц настолько, что они лишь в последний момент уступили дорогу ехавшему следом автомобилю - после третьего нервного гудка.

Он вздохнул и сел за стол. Стряхнул набежавшие капли пота.

"Лишь женщины постарше, бальзаковского возраста, отдают дань уважения юбке, более из консервативных побуждений. Той самой, предписанной правилами канцелярии - по колено. Возможно, кто-то делает это сознательно, стараясь таким образом вызвать к себе повторный запоздалый интерес - ведь и мужчины этой возрастной категории у нас порой столь же страдальчески относятся ко всем переменам, и вид чего-то знакомого, пришедшего из прошлой жизни, вероятно, пробудит в них определенный интерес. Вот и статистика говорит за меня - только 15% разведенок мелких городках России удачно устраивают заново свою семейную жизнь. Остальные хранят уныло верность когда-то столь желанному одиночеству. Недавно я читал любопытные статистические выкладки в областной газете: до 90% бракоразводных процессов начинаются женщинами, и половина от их числа начинает сожалеть о содеянном через год после завершения всех формальностей.

"Но я отвлекся, продолжаю излагать свои наблюдения о брюках и надеюсь, что эти рассуждения тебе интересны хотя бы до некоторой степени. У вас в Москве, среди 10 млн. проживающих, конечно, изучать моду хорошеньких девиц куда интересней и приятней, хотя бы из-за их количественного перевеса перед Новолужском, а, если вспомнить, каким магнитом является первопрестольная для остальной страны и сколько девушек из самых разных городов и весей необъятной нашей державы рвутся в Третий Рим, то смело можно изучать и географию моды и, так сказать, время ее запаздывания по регионам, в сравнении с эталоном - Москвой. Интересно было бы сопоставить мои наблюдения, с твоими. Если ты, конечно, заинтересуешься этой проблемой настолько, чтобы выйти на улицу с единственной целью - наблюдать за прекрасным полом. Я знаю, ты занятой человек, но все же, если вдруг выкроишь времечко...".

Впрочем, об этом лучше не напоминать. Он перевернул лист, сожалея, что, как бы он ни старался и не мельчил, места для всего, передуманного и вспомненного за ночь, оставалось слишком мало. Но ведь он перед этим отрезал дюйм.

"Но самое интересное заключается в том, что наиболее консервативная часть населения - перешагнувшая пенсионный порог - тоже начинает изменять освященной веками традиции. Меня это порой просто поражает, хотя... пожалуй, не настолько, как я выразился поначалу, логически я мог бы объяснить и этот феномен, но объяснения это одно, а неожиданная встреча с женщиной, чьи волосы уже давно покрыла седина, и, тем не менее, облаченной в знакомые узкие джинсы и молодежную майку с дурацкой надписью на английском, обычно, названием футбольной или хоккейной команды, вот такая встреча - это совсем другое. Это производит неизгладимое впечатление.

"А логически... сам знаешь, не одно поколение нашей страны было воспитано принципом: будь таким, как все; и я снова могу говорить, о том, что он вошел в наше восприятие на уровне подсознания. Этим удачно пользуются, к примеру, рекламные компании, продвигающие на рынок тот или иной товар. И ничего удивительного, что мы привыкшие и не противящиеся, готовы согласится со всем, что нам возгласят средства массовой информации, согласимся, несмотря на порой очевидную бессмыслицу, на лживость сообщения, даже понимая бессмысленность и лживость, мы все равно буквально принуждены согласиться с ним. И соглашаемся, понимая, что за этим последует, соглашаемся, старательно игнорируя свой внутренний голос. И лишь потом, когда те же средства массовой информации доведут до нашего сведения, сколь лживы и глупы были их собственные недавние репортажи, лишь тогда мы поверим нашему я. Мы слишком часто соглашаемся, Виталий, ты, должно быть, заметил это. Особенно в последние годы. Соглашаемся, порой с неохотой, буквально по принуждению, забывая, что когда-то считали, будто у каждого из нас есть право выбора, дарованное, как мы снова соглашаемся, теми, кто не оставляет нам шанса воспользоваться им".

Он хотел зачеркнуть последнюю строчку, слишком уж она выдавала его чувства. Но рука не поднялась. Да и письмо - оно не должно быть грязным. И потом, ему очень хотелось закончить мысль.

"Но чаще всего нам приходится выбирать - если нам все же даровано такое право - между чем-то очевидным: очень плохим, но неизвестным, и просто плохим, но уже привычным и потому кажущимся - опять не по нашей воле? - почти домашним. Почти всегда заранее известен результат такого выбора, хотя случаются забавные казусы, всего ведь не предусмотришь".

Лист неумолимо подходил к концу, пора бы и закругляться.

"И то, что женщины стали надевать брюки - есть тоже своего рода протест. Быть может, я утрирую, преувеличиваю, Бог знает, тебе виднее, но я всегда считал, едва впервые увидел, что таким способом пенсионерки Новолужска, да и Москвы, наверное, тоже, напоминают о себе, просто напоминают, отдалившись от привычного образа старушонки в ситцевом халате и пуховом платке. Они, те, кто не настолько раздавлен бедственным социальным положением, чтобы забыться и плыть по течению реки, впадающей в Лету, напоминают, больше себе, нежилее остальным, смеющимся в кулак над их новыми привычками, - о самоуважении, о простом человеческом желании быть со всеми: с теми, кто еще молод и у кого еще есть хоть что-то, призрачная надежда на лучшее будущее впереди, с теми, кто сумел обрести свое место под солнцем в дивном новом мире, кто устроился, несмотря ни на что, кому часто улыбается жизнь. И кто, следуя моде, надевает джинсы в обтяжку, или брючный костюм, популярный в среде преуспевших женщин среднего возраста, выбившихся из небытия научных сотрудниц мертвых НИИ в управляющие, в финансовые директора, в юристконсульты, туда, работа где считается престижной и высоко оплачивается. Эта мимикрия - я вновь говорю о наших бабушках - хотя и не приносит иных плодов, кроме косых взглядов товарок да хихиканья молодежи, не помнящей о смерти, но, мне кажется, дает некий внутренний посыл не сдаваться, не опускать руки, не тонуть, когда очередная волна, - будь то запланированное повышение цен или невыплата пенсий - накрывает с головой".

Он вздохнул несколько раз, успокаиваясь. И с новой строки продолжил:

"Да, в наше время, почти все выбрали брюки: кто по веянию моды, кто из возможности самовыражения, кто ради попытки самоутвердиться в новой брючной, прежде исключительно мужской среде; думается, тяжело разговаривать с начальником, который больше времени уделяет стройным ножкам, нежели вникает в суть проблемы.

"Интересно, а тебе самому приходилось бывать на месте этого начальника? Ты все же не в последнем ряду на своей работе. Так что мне думается, да".

Оставалась четверть листа, надо либо доставать другой из пачки, либо завершать письмо. Он выбрал второе и еще мельче продолжил:

"Завидую белой завистью".

Точка. Абзац. С новой строки.

"Мои дела, в сравнении с твоим громадьем планов, не столь серьезны, но, в последнее время, стали сдвигаться с мертвой точки и они. Я говорил тебе в прошлый раз", хотя это было не в прошлый раз, а две недели назад, но он не стал зачеркивать, "что подрядился в одно техническое издательство на перевод с английского, нескольких статей по истории подводных лодок. Политехнический словарь - эдакий здоровенный кирпич в двух томах - я уже достал в библиотеке, теперь дожидаюсь, когда мне пришлют сами статьи. Интересно все же, но то, что я вперся в это издательство буквально с улицы со своими предложениями, вовсе не смутило редакцию, будто так обычно у них и происходит. Не знаю, а вдруг действительно так - издательство не шибко известное, всего две комнаты, снимаемые в помещении глянцевого журнала. Единственная во всем этом есть непредвиденная загвоздка - им необходим оригинал перевода на дискете, а у меня, сам знаешь, компьютера нет. Возможно, удастся где-нибудь по знакомству сканировать напечатанное на машинке и достать саму дискету".

Он хотел написать: "мне даже обещали аванс", но это было уже явной неправдой. Как и половина написанного в предыдущем абзаце. Если сравнивать с прошлым письмом, фальшь особенно ощутима. Но он плохо помнил свои прежние письма к Виталию. И продолжал дописывать оставшиеся строчки:

"Книга, как обещали, выйдет не раньше, чем через год, но", он зачеркнул "но", написав: "и небольшим тиражом. Ведь это сборник статей для специалистов, а не иллюстрированная хроника. И все равно, я очень доволен; сам понимаешь, первая книга, пускай ни не полностью в моем переводе, но начало положено. Так что надеюсь на дальнейшее продвижение своих дел. И, конечно, желаю того же в твоих делах". Немного натянуто, но лист кончился, и писать подробнее он не мог.

"Засим прощаюсь. Как всегда, остаюсь к твоим услугам. И смею надеяться исключительно на лучшее". Он зачеркнул "исключительно" и снова стер капли пота, ползшие по щекам. А затем вымарал и всю фразу так, чтобы ее невозможно было прочесть. И поставил имя и дату в самом углу.

Конверт лежал на столе, уже заполненный. Он сложил лист вчетверо и вложил в конверт. Заклеивать не стал, все равно сегодня никуда не пойдет. Полюбовался только на адрес получателя: 119454 Москва, ул. Лобачевского, д. 23 кв. 146. Только город и улица. Больше ничего не надо. В уточнениях не нуждается.

Он поднялся из-за стола и побрел готовить обед: суп из пакетика половина на сейчас, остаток на ужин. А после занялся делами по дому: насколько позволяла ему его врожденная болезнь. Заклеил заново развалившиеся ботинки, поменял струну на шторе и устроил небольшую постирушку. За делами он так утомился, что на ночь забыл принять снотворное и прописанное врачом болеутоляющее; несмотря на это, заснул сразу, и просыпался всего дважды, ничего не чувствуя, просыпался и засыпал, ощущая лишь легкие объятия Морфея, не дававшие привычной боли приняться за его искалеченное тело.

Утром он проснулся необычно рано, - сказалась спокойная ночь, -чувствуя себя бодрым, полным сил. Позавтракав и приняв таблетки, он подошел к столу, вынул из конверта письмо, - аккуратно, ведь конверт ему пригодится еще не один раз, - и, развернув его, спокойно, без лишних движений, как делая нечто, давно привычное, порвал на мелкие клочки и бросил в корзину для бумаг. Она была уже полна, стало быть, ему придется выходить на улицу дважды: вынести мусор во двор, и купить на рынке хлеба, сахара, молока и картошки. В этот месяц удалось немного сэкономить, а уже завтра он должен получить пособие по инвалидности. Хорошо бы именно завтра.

Но завтра будет совсем другой день. А он никогда не строил так далеко своих планов.

Надев самодельные сандалии и сменив майку, - погода за сутки не претерпела изменений, оставаясь такой же невыносимо жаркой, - он пешком спустился с шестого этажа - вторую неделю лифт не работал. Боль все еще не грызла его и спуск получился быстрым и спокойным: ни разу он не остановился, чтобы перевести дух. Выбросив мусор, он подумал, что, может быть, стоит даже немножко прогуляться, как говорится, на сэкономленных вчера барбитуратах. Прогуляться именно так, как он предлагал Виталию, бывшему знакомому по переписке пятилетней еще давности, во вчерашнем "письме".

При мысли об этом, на душе сделалось легче, и он начал свой бесконечный подъем с легкой улыбкой на устах. И не замечал, как оборачиваются вслед жильцы с его этажа.