В дебрях Африки

IV

И пан Тарковский и мистер Роулайсон, который любил больше жизни свою маленькую Нель, очень обрадовались приезду детей. Юная парочка тоже с радостью встретила родителей, но тотчас же принялась осматривать палатки, которые были уже совершенно убраны внутри и готовы к приему дорогих гостей. Палатки оказались великолепные: двойные, подбитые одни голубой, другие красной фланелью, устланные внизу войлоком и просторные, как большие комнаты. Бюро путешествий, дорожа мнением высокопоставленных чиновников управления каналами, приложило все усилия, чтоб им было хорошо и удобно. Мистер Роулайсон опасался сначала, чтоб продолжительное пребывание в палатке не повредило здоровью Нель, и если согласился на это, то только потому, что в случае непогоды всегда можно перебраться в гостиницу. Но теперь, внимательно осмотрев все на месте, он решил, что дни и ночи, проведенные на свежем воздухе, будут гораздо полезнее для его девочки, чем жизнь в затхлых комнатах местных гостиниц. К счастью, и погода была превосходная. В Мединете, или Эль-Медине, окруженном цепью песчаных холмов Ливийской пустыни, климат значительно лучше, чем в Каире; недаром это место называют «страною роз». Благодаря защищенному положению и обилию влаги в воздухе ночи там не так холодны, как в других частях Египта, даже расположенных значительно южнее. Зима там необыкновенно приятна, а с ноября начинается пышный расцвет растительности.

Финиковые пальмы, оливковые деревья, которых вообще мало в Египте, фиговые деревья, апельсины, мандарины, исполинские рицинусы, огромные гранаты и множество других южных растений покрывают сплошным лесом этот чудный оазис. Сады точно залиты огромной волной акаций, сирени и роз, так что ночью каждое дуновение приносит их упоительный аромат. Там дышится полной грудью и «не хочется умирать», как говорят местные жители.

Дети бегали повсюду с первой минуты приезда, чтоб до обеда осмотреть все палатки, ослов и верблюдов, нанятых на месте Куком. Оказалось, однако, что животные были далеко на пастбище и увидеть их можно было только завтра. Зато вблизи палатки мистера Роулайсона Нель и Стась с радостью увидали Хамиса, сына Хадиги, своего хорошего знакомого из Порт-Саида.

Он не был из числа прислуги Кука, и мистер Роулайсон был даже удивлен, встретив его в Эль-Медине; но так как еще прежде он пользовался им для переноски инструментов, то и теперь принял его как мальчика для разных поручений.

Вечерний обед оказался превосходным, так как старый копт, уже много лет исполнявший обязанности повара у Кука, захотел щегольнуть своим искусством. Дети рассказали о знакомстве, завязанном ими в пути с двумя офицерами, и эта встреча чрезвычайно заинтересовала мистера Роулайсона, брат которого, Ричард, женатый на сестре доктора Клэри, действительно жил уже много лет в Индии. Не имея сам детей, дядя очень любил свою маленькую племянницу, которую знал почти исключительно по фотографии, и постоянно расспрашивал о ней во всех письмах. Обоим отцам показалось довольно забавным приглашение в Момбасу, полученное Стасем от капитана Глена. Но мальчик относился к нему очень серьезно и был убежден, что непременно навестит когда-нибудь своего нового приятеля по ту сторону экватора.

Пану Тарковскому пришлось объяснить ему, что английские чиновники никогда не остаются подолгу на службе в одной и той же местности вследствие убийственного климата Африки и что, пока Стась вырастет, капитан будет уже где-нибудь на десятой должности или его совсем не будет на свете.

После обеда все общество вышло на площадку перед палатками, где прислуга расставила складные полотняные кресла, а для старших приготовила сифоны с содовой водой и брэнди. Была уже ночь, но необыкновенно теплая, а так как луна была полная, то кругом было светло как днем. Стены городских строений отливали зеленоватым сиянием, звезды искрились на небе, а в воздухе распространялся запах роз, акаций и гелиотропов. Город уже спал. В ночной тишине порой слышались только громкие голоса журавлей, цапель и фламинго, летевших с берегов Нила в сторону озера Кароуна. Но вдруг послышался глубокий, хриплый собачий лай, который очень удивил Стася и Нель, так как, казалось, он раздавался из палатки, которую они еще не осмотрели и где были сложены седла, инструменты и разные дорожные принадлежности.

– Какая огромная, должно быть, собака. Пойдем посмотрим, – сказал Стась.

Пан Тарковский рассмеялся, а мистер Роулайсон стряхнул пепел с сигары и сказал, тоже смеясь:

– Ну, ничего не вышло, хоть и заперли.

Потом он обратился к детям:

– Вот что, мои милые. Эту собаку мистер Тарковский хотел преподнести Нель в виде сюрприза. Но сюрприз залаял и, делать нечего, приходится уже сегодня сказать вам о нем.

Услышав это, Нель в одну минуту вскарабкалась на колени пана Тарковского и обняла его за шею, а оттуда перебралась к отцу.

– Папочка, как я рада! Как я рада!

Поцелуям и объятиям не было пределов. В конце концов Нель, очутившись опять на собственных ногах, стала заглядывать в глаза пану Тарковскому.

– Мистер Тарковский…

– Что, Нель?

– Но если я уже знаю, что она там, так ведь мне можно ее сегодня посмотреть?

– Я так и знал, – воскликнул с притворным возмущением мистер Роулайсон, – что этой маленькой мухе не довольно будет узнать только приятную новость.

А пан Тарковский подозвал сына Хадиги и сказал ему:

– Хамис, приведи собаку.

Суданец исчез за палаткой-кухней и через минуту явился обратно, ведя за ошейник огромное животное. Нель даже вскрикнула от испуга.

– Ой! – закричала она, хватая за руку отца.

Но Стась пришел в восхищение:

– Да ведь это настоящий лев, а не собака.

– Ее и зовут Саба[5],– ответил пан Тарковский. – Эта порода – самая крупная в мире. Вот этому псу всего два года, а смотри, какой он большой. Не бойся, Нель: он ласков, как ягненок. Ну, смелее. Отпусти его, Хамис.

Хамис отпустил ошейник, за который придерживал огромного дога. Последний, почувствовав себя на свободе, стал вилять хвостом, ластиться к пану Тарковскому, с которым успел уже перед тем хорошо познакомиться, и лаять от радости.

Дети с изумлением смотрели при лунном свете на его огромную, круглую голову с отвислой губой, на толстые лапы, на огромную фигуру, действительно напоминавшую льва серо-желтой мастью всего тела. Ничего подобного они никогда до сих пор не видели.

– С такой собакой можно безопасно пройти через всю Африку! – воскликнул Стась.

– А ну-ка, спроси у него, сумел ли бы он донести в зубах носорога, – пошутил пан Тарковский.

Саба, конечно, не мог бы ответить на этот вопрос, но он так умильно вилял хвостом и ластился к людям, что Нель сразу перестала его бояться и стала гладить его по голове.

– Саба! Милый, хороший Саба!

Мистер Роулайсон наклонился над ним, приблизил его голову к личику девочки и сказал:

– Видишь, Саба, эту барышню? Всмотрись хорошенько. Это – твоя госпожа! Ты должен ее слушаться и охранять ее, – понимаешь?

– Гав! – басом ответил Саба, точно действительно понял, что ему говорят.

И понял даже лучше, чем можно было ожидать, так как, пользуясь тем, что голова его находилась почти на высоте личика девочки, он лизнул в знак преданности своим широким языком ее носик и щечки.

Это вызвало всеобщий взрыв смеха. Нель пришлось пойти в палатку, чтоб умыться. Вернувшись немного спустя, она увидела Саба, стоящего на задних лапах, а передними опирающегося на плечи Стася, который сгибался под тяжестью. Огромный пес был выше его на целую голову.

Пора было уже идти спать, но крошка испросила разрешения поиграть еще полчаса, чтоб поближе познакомиться с новым другом. Знакомство пошло так легко, что вскоре пан Тарковский посадил ее по-дамски на спину Саба и, поддерживая, чтоб она не упала, велел Стасю вести собаку за ошейник. Нель проехала так небольшое расстояние, после чего и Стась попробовал было сесть верхом на необычайного скакуна, но тот сел тогда на задние лапы, так что Стась неожиданно очутился на песке у хвоста.

Дети собирались уже пойти спать, когда вдали, на освещенной луной базарной площади, показались две белые фигуры, направлявшиеся к палаткам.

Смирный перед тем, Саба начал глухо и грозно ворчать, так что Хамис по приказу мистера Роулайсона должен был опять схватить его за ошейник. Два человека, одетые в белые бурнусы, подошли поближе к палаткам.

– Кто там? – спросил пан Тарковский.

– Погонщики верблюдов, – ответил один из пришедших.

– А! Это Идрис и Гебр? Что вам нужно?

– Мы пришли спросить, не будем ли мы нужны завтра?

– Нет, завтра и послезавтра мы не собираемся никуда выезжать. Приходите через два дня.

– Спасибо, эфенди.

– А хорошие у вас верблюды? – спросил мистер Роулайсон.

– Бисмиллах! – ответил Идрис. – Настоящие хегины[6], с жирными горбами и смирные, как хаги[7]. А то бы Кук нас не нанял.

– Не очень трясут?

– Можно положить горсть фасоли каждому из них на спину, и ни одно зерно не упадет на самом большом ходу, господин.

– Ну, уж если пересаливать, так по-арабски, – смеясь сказал пан Тарковский.

– Или по-судански, – добавил мистер Роулайсон.

Идрис и Гебр между тем продолжали стоять, как две белые колонны, внимательно всматриваясь в Стася и Нель. Луна освещала темные лица погонщиков, которые при ее свете казались отлитыми из бронзы. Белки их глаз сверкали зеленоватым блеском из-под тюрбанов.

– Спокойной ночи вам, – сказал мистер Роулайсон.

– Пусть Аллах хранит вас, эфенди, ночью и днем, – ответили они, поклонились и ушли.

Их провожало глухое, похожее на далекий гром ворчание Саба, которому суданцы, по-видимому, не понравились.

Через три дня начались общие экскурсии, иногда по узкоколейным подъездным путям, которых много настроили в Мединет-эль-Файюме англичане, иногда на ослах, а иногда и на верблюдах. Оказалось, что в похвалах, которые рассыпал по адресу этих животных Идрис, было, конечно, много преувеличения, потому что не только фасоль, но даже и человек нелегко мог удержаться в седле. Но была также и правда: верблюды действительно принадлежали к породе «хегинов», то есть верховых, а так как их хорошо кормили дуррой (местной или сирийской кукурузой), то горбы у них были жирные, и бежали они так резво, что приходилось их сдерживать. Суданцы Идрис и Гебр, несмотря на дикий блеск их глаз, снискали общее доверие и симпатию благодаря своей услужливости и предупредительной заботливости о Нель. У Гебра на лице было всегда страшное и как будто зверское выражение; но Идрис, быстро сообразив, что это маленькое существо является любимицей всего общества, при каждом случае заявлял, что она ему дороже, чем «своя душа». Мистер Роулайсон, правда, догадывался, что через Нель Идрис метит в его карман, но, будучи уверен в то же время, что нет на свете человека, который не полюбил бы его малютку, он был ему очень признателен и не жалел «бакшиша».

В течение пяти дней общество посетило неподалеку от города развалины древнего Крокодилополиса, где египтяне поклонялись некогда богу Собеку, у которого было человеческое тело, а голова крокодила. Следующая экскурсия была к пирамиде Ханара и к развалинам Лабиринта, а самая продолжительная – на верблюдах – к озеру Кароуну. Северный берег его представляет голую пустыню, среди которой, кроме развалин древних египетских городов, нет никаких следов жизни. Зато к югу тянется плодородная, прекрасная страна, и сами берега, поросшие вереском и тростником, кишат пеликанами, фламинго, цаплями, дикими гусями и утками. Вот уж где Стась нашел случай щегольнуть меткостью своих выстрелов и из простого ружья, и из шикарного штуцера; он попадал так ловко, что после каждого выстрела раздавалось изумленное чмоканье Идриса и гребцов-арабов, а падавшую в воду птицу встречали крики: «Бисмиллах!» и «Машаллах!»

Арабы уверяли, что на противоположном, пустынном берегу водится множество гиен и шакалов и что, если подбросить среди песков дохлую овцу, можно почти наверняка пристрелить какого-нибудь зверя. Поверив им, пан Тарковский и Стась провели две ночи в пустыне, у развалин Димэ.

Но первую овцу украли тотчас по уходе охотников бедуины, а вторая приманила только хромоногого шакала, которого уложил Стась. Дальнейшую охоту пришлось отложить, так как обоим инженерам понадобилось уехать на осмотр гидротехнических работ, которые велись при Баар-Юссефе, близ Эль-Лухума, на юго-восток от Мединета.

Мистер Роулайсон ожидал только приезда мадам Оливье. К несчастью, вместо нее пришло письмо от врача, что прежняя рожа на лице возобновилась после укуса и что больная довольно долго не сможет уехать из Порт-Саида. Положение стало действительно трудным. Брать с собой детей, старуху Дину, палатки и всю прислугу было невозможно хотя бы по той причине, что инженерам нужно было быть сегодня тут, завтра там, а могло случиться, что они получат предписание добраться до большого канала Ибрагима. Ввиду этого, после короткого совещания, мистер Роулайсон решил оставить Нель под присмотром старухи Дины и Стася и на попечении агента итальянского консульства и местного «мудира» (губернатора), с которым он имел случай познакомиться. Он обещал Нель, которой жалко было расставаться с отцом, что из всех ближних местностей они оба с паном Тарковским будут заезжать в Мединет или, если встретится что-нибудь достопримечательное, будут вызывать детей к себе.

– С нами едет Хамис. Когда нужно будет, мы его за вами и пришлем. Дина пусть не оставляет Нель; но так как Нель делает с ней все, что захочет, то ты, Стась, смотри за обеими.

– Можете быть спокойны, – ответил Стась, – я буду оберегать Нель как родную сестру. У нее есть Саба, а у меня – штуцер. Пусть только кто-нибудь попробует ей что сделать…

– Не в этом дело, – сказал мистер Роулайсон. – Ни в Саба, ни в штуцере, наверно, не окажется необходимости. Будь только добр и смотри, чтоб она не уставала и, особенно, чтоб не простудилась. Я просил консула, чтоб он вызвал доктора из Каира, если она захворает. Хамиса мы будем присылать сюда за сведениями возможно чаще. Мудир тоже будет вас навещать. Притом я думаю, что нам не придется уезжать надолго.

Пан Тарковский тоже дал Стасю перед отъездом ряд наставлений. Он объяснил ему, что Нель не нуждается в его защите, так как в Мединете, как и во всей провинции Эль-Файюм, нет ни диких людей, ни диких животных. Думать о чем-нибудь подобном смешно и не подобает мальчику, которому пошел уже четырнадцатый год. Пусть он только смотрит, чтоб у Нель было все, что нужно, и вовремя, и пусть не предпринимает сам, а тем более с Нель, никаких экскурсий, особенно на верблюдах, езда на которых как-никак всегда бывает утомительна.

Но Нель, слыша это, состроила такую печальную гримаску, что пану Тарковскому пришлось ее успокоить.

– Не печалься, – сказал он, гладя ее по головке. – Вы будете ездить на верблюдах, но только вместе с нами или к нам, если мы пришлем за вами Хамиса.

– А самим нам нельзя ехать, даже вот столько-столечко? – спросила девочка, показывая на пальчике, какими маленькими прогулками она бы удовольствовалась.

Оба отца в конце концов согласились, чтоб дети ездили гулять, но только на ослах, а не на верблюдах, и не к развалинам, где легко попасть в какую-нибудь яму, а по дорогам за город, среди полей и садов. И всегда с ними должен быть переводчик и еще кто-нибудь из прислуги Кука.

Рассказав детям, как им вести себя, оба инженера уехали, но в первый раз недалеко – в Ханарет-эль-Макту, где провели десять часов и вернулись к ночи в Мединет. Это повторялось в течение нескольких дней сряду, пока они не осмотрели все ближайшие работы. Потом, когда им пришлось уезжать подальше, но все-таки не очень еще далеко, приезжал ночью Хамис и рано утром брал Стася и Нель в те города и местечки, где родители хотели показать им что-нибудь интересное. Дети проводили большую часть дня со своими отцами, а к закату солнца возвращались в Мединет, в палатки. Бывали, однако, дни, когда Хамис не приезжал, и тогда Нель, несмотря на общество Стася и Саба, в котором открывала все новые достоинства, с тоскою ждала посланца.

Наконец оба инженера вернулись в Мединет.

Но два дня спустя они опять уехали, объявив, что на этот раз надолго и что им, наверно, придется добраться вплоть до Бени-Суэфа, а оттуда до Эль-Фахена, где начинается канал того же названия, который тянется далеко на юг вдоль Нила.

Дети были очень удивлены поэтому, когда на третий день, часов в одиннадцать утра, Хамис появился в Мединете. Первым встретил его Стась, который пошел на пастбище посмотреть на верблюдов. Хамис разговаривал с Идрисом и только сказал Стасю, что приехал за ним и за Нель и что скоро придет к ним в палатку и скажет, куда им нужно будет уехать с ним по поручению родителей. Мальчик тотчас же побежал с радостным известием к Нель, которая играла в это время перед палаткой с Саба.

– Знаешь, Хамис здесь! – крикнул он ей еще издали.

Нель стала подпрыгивать на обеих ножках, как прыгают дети через скакалку.

– Поедем! Поедем!

– Да-да, поедем – и далеко!

– А куда? – спросила Нель, откидывая ручонками со лба волосы, которые спускались ей на глаза.

– Не знаю. Хамис сказал, что сейчас придет сюда и скажет.

– А откуда ты знаешь, что далеко?

– А я слышал, как Идрис говорил, что он и Гебр сейчас отправятся с верблюдами. Это значит, что мы поедем по железной дороге, а верблюды будут ждать нас там, где наши папы. А оттуда мы, вероятно, поедем дальше.

Волосы опять спустились на глаза Нель, а ножки ее снова стали отскакивать от земли, точно резиновые.

Через четверть часа пришел Хамис и поклонился детям.

– Ханаге[8],– обратился он к Стасю, – через три часа мы едем с первым поездом.

– Куда?

– В Эль-Гарак-эль-Султани, а оттуда вместе с обоими старшими господами на верблюдах в Вади-Райан.

Сердце у Стася забилось от радости, но в то же время слова Хамиса его удивили. Он знал, что Вади-Райан – большая цепь песчаных холмов, возвышающихся посреди Ливийской пустыни на юг и юго-запад от Мединета, между тем как пан Тарковский и мистер Роулайсон, уезжая, говорили, что едут как раз в противоположную сторону, по направлению к Нилу.

– Как же это так? – спросил Стась. – Разве папа и мистер Роулайсон находятся не в Бени-Суэфе, а в Эль-Гараке?

– Пришлось поехать в другое место, – ответил Хамис.

– Но ведь писать они велели в Эль-Фахен.

– Вот в этом письме старший эфенди пишет, почему они теперь в Эль-Гараке.

Он стал искать письмо и вдруг вскрикнул:

– Ой! Наби![9] Я оставил письмо в мешке, там, у погонщиков. Сейчас сбегаю, пока Идрис и Гебр не уехали.

И он побежал к погонщикам, а дети с Диной стали готовиться в путь. Так как поездка предполагалась продолжительная, то Дина уложила несколько платьев, немного белья и теплые вещи для Нель. Стась тоже подумал о себе, а главное, не забыл штуцера и патронов, рассчитывая встретить среди песков Вади-Райана шакалов и гиен.

Хамис вернулся лишь через час, весь вспотев и запыхавшись, так что долго не мог перевести дух.

– Погонщики уже уехали, – сказал он. – Я гнался за ними, но напрасно. Но это ничего – и письмо и самих эфенди мы найдем в Эль-Гараке. Дина тоже поедет с нами?

– А что?

– Может быть, лучше, чтобы она не ехала? Господа ничего про нее не говорили.

– Но они говорили, когда уезжали, чтобы Дина всегда была с барышней. Она и теперь поедет.

Хамис поклонился, приложил руку к сердцу и сказал:

– Тогда едем скорей, а то катр[10] уйдет.

Вещи были готовы, и компания вовремя поспела на станцию. Расстояние от Мединета до Гарака не больше тридцати километров, но поезд узкоколейной дороги, соединяющей эти местности, идет медленно и останавливается очень часто. Если бы Стась был один, он, наверно, предпочел бы ехать на верблюде, чем по железной дороге, так как рассчитал, что Идрис и Гебр, отправившись за два часа до поезда, прибудут в Эль-Гарак раньше их. Но для Нель этот путь был слишком велик, и маленький опекун, который принял близко к сердцу наставления обоих отцов, не хотел, чтоб девочка утомилась. Впрочем, время для обоих прошло быстро, и они не успели оглянуться, как были уже в Гараке.

Маленькая станция, с которой англичане предпринимают обыкновенно экскурсии в Вади-Райан, была совершенно пуста. Они застали там лишь несколько женщин с покрывалами на лице и с корзинами мандаринов, двух незнакомых бедуинов – погонщиков верблюдов, да еще Идриса и Гебра с семью мехари[11], из которых один был сильно навьючен. Но ни пана Тарковского, ни мистера Роулайсона нигде не было видно. Идрис объяснил детям их отсутствие:

– Господа поехали в пустыню, чтобы расставить палатки, которые они привезли из Этсаха, и велели вам ехать за ними.

– Как же мы найдем их в горах? – спросил Стась.

– Они прислали проводников, которые покажут нам дорогу.

С этими словами он указал на бедуинов. Старший из них поклонился, протер пальцами свой единственный глаз и сказал:

– Наши верблюды не так жирны, но не менее быстры, чем ваши. Через час мы будем на месте.

Стась был рад, что они проведут ночь в пустыне, но Нель была огорчена, так как была уверена, что застанет отца в Гараке.

Начальник станции, заспанный египтянин в красной феске и в темных очках, подошел и от нечего делать стал смотреть на европейских детей.

– Это дети тех инглези[12], которые поехали утром с ружьями в пустыню, – сказал Идрис, усаживая Нель в седло.

Стась отдал штуцер Хамису и сел рядом с ней, так как седло было довольно просторно и имело вид паланкина, только без навеса. Дина уселась позади Хамиса, другие разместились на остальных верблюдах, и поезд тронулся.

Если бы начальник станции смотрел дольше им вслед, он был бы, пожалуй, удивлен, что англичане, о которых упоминал Идрис, поехали прямо к развалинам на юг, между тем как караван направился сразу к Талей, – в противоположную сторону. Но начальник пошел домой еще раньше, чем они тронулись, так как в тот день ни один поезд не приходил больше в Гарак.

Был шестой час пополудни. Погода была превосходная. Солнце перешло уже на ту сторону Нила и спустилось над пустыней, утопая в золотисто-пурпурном зареве, пылавшем на западной стороне неба. Воздух был так насыщен розовым светом, что глаза щурились от его избытка. Поля приняли лиловый оттенок, а отдельные холмы, резко выделяясь на фоне зарева, были окрашены в цвет чистого аметиста. Весь мир как бы перестал быть похожим на действительность и казался сплошной игрой сказочных огней и красок. Пока они ехали по зеленой, возделанной местности, проводник-бедуин вел караван умеренным шагом. Но как только под ногами верблюдов захрустел жесткий песок, все сразу изменилось.

– Йалла! Йалла! – раздались вдруг дикие крики.

В то же время послышался свист бичей, и верблюды, сменив рысь на галоп, помчались как вихрь, вскидывая ногами песок пустыни.

– Йалла! Йалла!

Рысь верблюдов сильно трясет, а галоп, которым редко бегут эти животные, бурно колышет, так что детям сначала понравилась эта шальная езда. Но кто катался на качелях, знает, что слишком быстрое качание вызывает головокружение. И так как верблюды не умеряли своего бега, то вскоре у маленькой Нель стала кружиться голова и потемнело в глазах.

– Почему мы так быстро едем, Стась? – закричала она ему.

– Наверно, слишком погнали верблюдов, а теперь не могут их сдержать, – ответил Стась.

Но, заметив, что лицо девочки немного побледнело, он стал кричать бедуинам, мчавшимся впереди, чтоб они замедлили бег. Но крики его имели только тот результат, что опять раздались вопли: «Йалла!» – и животные еще больше ускорили свой бег.

Сначала мальчик подумал, что бедуины его не слышали. Но когда на вторичный крик он не получил никакого ответа, а ехавший позади них Гебр не переставал стегать того верблюда, на котором сидел он с Нель, то он подумал, что это не верблюды понесли, а люди почему-то так спешат, но почему, – он не мог понять.

У него мелькнула мысль, что они, может быть, поехали неверной дорогой и, желая наверстать потерянное время, мчатся теперь так, чтоб господа не выбранили их за то, что они так поздно приедут. Но тотчас же он сообразил, что этого не может быть, так как мистер Роулайсон скорее рассердился бы за то, что они так утомили Нель. Что же это может значить? И почему они не слушаются его приказаний? В душе мальчика стал вскипать гнев и опасения за Нель.

– Стой! – крикнул он изо всей силы, обращаясь к Гебру.

– Ускут![13] – взвизгнул в ответ суданец.

И они помчались дальше.

Ночь начинается в Египте около шести часов; вечерняя заря вскоре погасла, и немного спустя на небо всплыл большой, еще красный диск луны и осветил пустыню своим мягким светом.

В тишине слышалось только прерывистое дыхание верблюдов, глухие и частые удары их ног о песок да по временам свист бичей. Нель была уже так утомлена, что Стасю приходилось поддерживать ее на седле. Она поминутно спрашивала, скоро ли они приедут, и, видимо, крепилась в надежде увидеть скоро отца. Но напрасно оба оглядывались кругом. Прошел час, потом другой, – ни палаток, ни костров нигде не было видно.

Тогда волосы стали дыбом на голове у Стася. Он понял, что их схватили эти злые люди и везут неизвестно куда.