В дебрях Маньчжурии

Дикий охотник

Наступила золотая осень. Однообразный зеленый наряд тайги запестрел всеми цветами радуги: не цветы, а листья загорелись яркими, самоцветами, оттеняя зеленые фоны глубины лесов. Огненно-красные, малиновые, белые, розовые и бурые пятна выступили на темной зелени сопок и, расцвеченные ими, стояли горделиво, как огромный пышный цветник. Горный воздух, чистый и прозрачный, напоен был запахом увядающей растительности, созревших ягод и плодов тороватой тайги. Мягкие контуры далеких хребтов подернулись фиолетовой дымкой, и зубчатые вершины гор, под лучами яркого солнца, горели серебром и золотом в синеве безоблачного неба.

Мы быстро подвигались по зверовой тропке к северу от разъезда Шихо, направляясь к зимовью охотника-промышленника, в надежде поохотиться там на изюбрей.

Течка у этого зверя начинается с 10 сентября и оканчивается в двадцатых числах того же месяца: в это время производится охота на рев. Сущность ее состоит в следующем:

Охотник, искусно подражая реву самца-изюбря, приманивает его к себе и бьет из винтовки. Для подманивания употребляется обыкновенная труба, которая делается из елового дерева, и представляет собой усеченный конус, до 40 см длиной. Толщина стенок трубы 1,5 см, отверстие узкого конца 1 мм, широкого конца 15 см.

Дуть в такую трубу надо, вдыхая воздух в себя и прижимая тонкий конец к губам. Подражать приходиться реву молодого изюбря, тогда старый самец отвечает охотно и идет на призыв; молодой же на крик старого не пойдет. Чаще всего изюбри ревут на утренней и вечерней заре; тогда все сопки и пади оглашаются их голосами, и звонкое горное эхо вторит им, откликаясь в далеких ущельях. Старые изюбри, вызывая на бой противника, яростно роют землю передними ногами и рогами; бросаются с ожесточением друг на друга, стараясь вонзить острия своих рогов в незащищенные места тела противника. Фехтуют они рогами великолепно, и редко случается, чтобы сильнейший убил слабейшего; обыкновенно последний уступает и спасается бегством, оставляя победителю своих самок. Сильный самец гоняет перед собой стадо самок, от 5 до 8 и даже 12 штук, обращаясь с ними жестоко. На этой охоте необходимо соблюдать тишину, не курить, не кашлять и, кроме того, становиться против ветра, иначе чуткий зверь узнает обман и не выйдет на призыв, некоторые охотники удачно ревут в ствол ружья, или же в срезанный ствол зонтичного растения.

Солнце склонялось к западу, когда мы вдвоем с промышленником Бобошиным подошли к его зимовью, расположенному в живописном месте распадка, на берегу быстрой горной речушки, шумно катящей свои кристально чистые холодные струи по узкому каменистому ложу. Рев изюбрей уже начался. Голоса зверей раздавались в тишине наступающего вечера и неслись непрерывающимся гулом с обоих склонов горных хребтов и из глубины далеких падей.

Сбросив с себя лишнюю ношу и вещевые мешки, мы наскоро захватили винтовки с патронами и быстро зашагали вверх, по склону хребта, где слышались голоса по крайней мере пяти изюбрей, перекликавшиеся между собой на небольшой сравнительно площади. Голоса то приближались, то удалялись. То грозные и вызывающие, то жалобные и печальные, они производили сильное впечатление среди этой дикой, величественной природы, в суровых горах и девственных первобытных лесах.

Под крики и вопли зверей мы поднялись на перевал, горного хребта, где остановились на обширной поляне, покрытой пожелтевшею травой, окруженною со всех сторон дубовым лесом. Солнце одним своим краем коснулось зубчатого гребня лесистых гор, и вечерние тени поползли по склонам и вершинам скалистого хребта. Из соседнего ущелья повеяло прохладой. Ближайший изюбрь, старый самец, судя по низкому голосу, находился от нас недалеко, и его то мы решили подманить на трубу моего компаньона Бобошина. Я стал на опушке леса, скрытый за густым боярышником, а Бобошин расположился немного в стороне от меня, в лесу и начал подражать реву молодого самца. Сначала изюбрь замолк, очевидно его поразили эти звуки, и он стал вслушиваться и соображать. Так прошло минут пять, затем он снова рявкнул несколько раз и замолк. Труба прозвучала еще два раза, и наступила тишина, нарушаемая только далекими голосами зверей и неясным шумом тайги.

Я стал за закрытием, держа винтовку наготове, всматриваясь в темнеющую чащу леса на противоположной стороне поляны. После минутного молчания труба промышленника издала тонкий призывный крик, ему ответил изюбрь густым угрожающим басом, и слышно было его стремительное движение по чаще к зарослям. Зверь приближался, и вот на светло-жёлтом фоне поляны из темного леса показались фигуры зверей. Это были самки; они шли скромно одна за другой, шевеля своими длинными широкими ушами. Выйдя на поляну, они все сгрудились и остановились, насторожившись. За ними, роя землю, с огромными ветвистыми рогами, вышел самец изюбрь и погнал их снова вперед перед собой, угрожая ударами острых рогов. Выйдя на середину поляны самки снова остановились. Их было шесть штук. Все они повернули свои головы в одну сторону, к чему-то прислушиваясь. Повелитель их, наклонив голову книзу и взрывая землю, обошел вокруг и стал перед своим гаремом в гордую позу, подняв прекрасную голову, увенчанную великолепными рогами. Постояв так некоторое время в ожидании, он начал бить землю передними ногами, при чем изо рта его летела в стороны клубами пена, и горячее дыхание вырывалось из раздутых ноздрей, в виде беловатого пара. Он был великолепен в диком гневе и прекрасен, как художественное произведение бессмертной природы. Я стоял очарованный, любовался этой картиной и забыл о смертоносном оружии, бывшем в моих руках. Только, когда зловещая труба снова прозвучала в чаще леса, я очнулся и вспомнил о реальной и грустной действительности. Страсть охотника победила мечты художника, грозное дуло винтовки вскинулось вверх, и грянул сухой, как удар бича, выстрел. Пораженный насмерть, зверь метнулся вперед, в надежде сделать гигантский прыжок, но упал на колени и потом грузно свалился на бок, судорожно подергивая задними ногами. Самки растерянно заметались по поляне и скрылись в чаще леса.

Сраженный нами изюбрь оказался крупным самцом, с огромными рогами о четырнадцати концах. Вес его вероятно превышал 200 килограмм, так как поднять его при потрошении нам никак не удалось.

Навалив на изюбря кучу ветвей и листьев (для предохранения от хищников), мы вернулись в зимовье, где и переночевали; а наследующее утро, на рассвете, снова охотились на изюбрей, при чем поменялись ролями: я трубил и подзывал зверя, а Бобошин стрелял и также взял одного старого, самца, с рогами о двенадцати отростках. В тот же день обоих зверей мы отправили на арбах на станцию Хайлин.

Вечером мы снова подманивали изюбрей на том же перевале, но только по другую сторону, так как чуткий зверь слышит запах крови издалека и не подойдет к месту, где был убит зверь.

Погода благоприятствовала. Днем выпал небольшой дождь и смочил листву. Ходьба по тайге была легкая, и сырость заглушала шаги, так что можно было подходить к зверю не слышно, не боясь его подшуметь.

Так же, как и в прошлый вечер, Бобошин стал с трубой недалеко от опушки леса, а я засел на конце поляны, замаскировавшись дубовым кустом, не обронившим еще своих засохших листьев. Вечерело, тайга потемнела, и ярко-красный закат предвещал на завтра холод или ветер.

Невдалеке, за увалом ревел старый изюбрь, и слышно было, как он бил копытами землю и сбивал рогами сухие сучья с кустов и деревьев. На звуки трубы он отзывался усердно, но не приближался, оставаясь по-видимому на месте. Вдруг, совершенно неожиданно, слева от нас, из зарослей раздался протяжный и тонкий голос молодого изюбря. Старик немедленно ответил ему густым угрожающим басом и очевидно направился к нему; судя по звукам его голоса, звери от нас находились шагов 400 и приближались друг к другу. Идти на рев было бесполезно, так как легко подшуметь, и мы решили ожидать, пока старик погонит молодого и пойдет в нашу сторону. Молодой изюбрь продолжал реветь то тонким голосом, то опуская звук до басовых нот. Тембр этого голоса был необычайный, хотя походил на изюбревый, но в нем слышалось что-то фальшивое и чужое, странно было и то, что молодой изюбрь ревел и быстро шел на встречу старому; обыкновенно же молодой отзывается на голос старого и стоит на месте, а последний ищет его и приближается к нему довольно быстро. Мы стояли за своими закрытиями, прислушиваясь к реву изюбрей и ждали, когда они сойдутся, и начнется между ними бой. Но вот, внезапно рев прекратился, и наступила тишина. Чувствовалось, что в тишине девственного леса что-то происходит, что-то творится таинственное и грозное. Где-то в далеких палях ревели изюбри, и в непроглядной чаще плакала неясыть. Молчание изюбрей продолжалось не более десяти минут. Неожиданно эту торжественную тишину нарушили звуки ломаемых ветвей, какой-то возни и заглушенного хрипа. Затем послышался сдержанный рев, ворчанье, и снова все опять стихло; тайга замерла, как бы прислушиваясь к зловещей тишине, и тихо-тихо, едва слышно шумела, точно прибой волн, далекого моря.

Мы стояли по-прежнему на своих местах, недоумевая и стараясь объяснить себе происходящее. Бобошин тихонько подошел ко мне и прошептал на ухо: – «Пенсне! (он меня всегда называл так) А ведь быка схватила, какая то-нечистая сила! Я слышал его хрип; так он всегда хрипит перед смертью!»

– «Согласен, – ответил я, – и думаю также, что старый бык погиб в когтях хищника. Но какого? Неужели тигра?»

– «Не иначе, как она его схватила. Больше некому, – повторил за мной промышленник и продолжал, – бык то наш. Надо отбить его. Иначе она испортит его и слопает!»

Мысленно я был согласен с ним, и, кроме того, хотелось испытать свои нервы и сердце в борьбе со страшным хищником.

Посоветовавшись, мы решили идти к месту, где должен был лежать изюбрь. В тайге было уже темно, хотя западная часть небосклона сохранила еще тусклый отсвет, вечерней зари. У меня был с собой карманный электрический фонарик с большой силой света и с прожектором. Я шел впереди, освещая дорогу. Луч прожектора, пронизывая чащу леса, давал возможность двигаться беспрепятственно. Пройдя шагов двести, мы услышали треск валежника и глухое, сдержанное рычание зверя, обеспокоенного во время трапезы. Остановились. Я поднял фонарик над головой, стараясь осветить впереди лежащую местность. Но ничего не было видно, кроме сплошных зарослей. Не надеясь взять хищника врасплох и все же опасаясь его внезапного нападения, мы сделали по выстрелу в чашу леса. Тайга зарокотала и застонала, как бы жалуясь на нарушителей ее вечной тишины и покоя. После выстрелов зверь отошел от своей добычи, что ясно было слышно по шороху и шелесту листвы.

Пройдя еще шагов двести, мы наткнулись на тушу изюбря. Зверь лежал на правом боку. Голова была откинута назад, и роскошные ветвистые рога упирались в спину. На горле и шее зияли глубокие кровавые раны. Бока изодраны когтями хищника так глубоко, что виднелись ребра. Закушенный язык окрашен запекшеюся кровью. Трава и кусты вокруг были измяты и забрызганы кровью. На мягком глинистом грунте ясно отпечатывались характерные круглые следы большого тигра. Для нас стало ясно, что хищник подманил старого изюбря, подражая крику молодого, и бросился на него, не делая прыжка и схватил его снизу за горло. До нашего прихода тигр успел сожрать порядочный кусок мяса из задней ляжки. Чтобы не потерять добычу, мы решили здесь переночевать, для чего необходимо было заготовить достаточное количество дров. Вскоре два больших костра запылали в лесной чаще, освещая стволы старых дубов и желтую листву кустарников. Мы расположились между кострами у туши изюбря, и всю ночь должны были поддерживать огонь, так как голодный хищник не отходил далеко и держался на близкой дистанции, удерживаемый только ярким пламенем наших костров. В тишине таежной ночи мы не раз слышали его угрожающее ворчанье, похожее на громкое мяуканье. Для утоления голода и развлечения, мы всю ночь пекли на углях вкусный шашлык из изюбрятины, раздражая аппетит грозного владыки тайги. Иногда нам казалось, что хищник подходил слишком близко к нашему становищу, судя по звуку его шагов, тогда мы усиленно разжигали костры, подкладывая побольше дров. О сне думать уже не приходилось, хотя мы и были уверены, что всесильный огонь удержит зверя на почтительном от нас расстоянии. Под утро, как только забрезжил свет, и тени стали прозрачнее, хищник удалился в недоступные каменные трущобы гор и больше не показался. Довольные тем, что нам удалось отбить у тигра славную добычу, мы днем перетащили тушу изюбря в зимовье и спали следующую ночь, как убитые, не слыша ни рева изюбрей, ни диких песен старухи-тайги.