В жёны консулу

Глава 1. Оксана. Званый ужин в посольстве.

- Обязательно надо сходить на этот ужин в посольстве, раз приглашают, - настаивала Таня Русинова, коллега с кафедры русского языка, сопровождавшая меня в командировку в Вашингтон. - Такой шанс! Когда ещё окажемся в столице? Были уже в разных консульствах, а в посольстве - никогда. Отдохнём, развеемся! А то вернёмся в Лос-Анджелес - и снова работа, работа... А тут - вкусно и, заметь, бесплатно поешь, побеседуешь с полезными людьми. Разве не интересно пообщаться с русскими выпускниками программ Фулбрайта предыдущих лет? Мы с тобой каждая в студенчестве получили этот грант, отучились год в США, а вот теперь выросли и вернулись сюда работать... Представляешь, какая ностальгия? Может, кого знакомого там встретишь! Ведь недаром говорят, что фулбрайтовцы всего мира - как одна большая семья.

- Да не люблю я все эти светские мероприятия, - призналась я. - Знай разговаривай на отвлечённые темы с натянутыми улыбками.

- А ты с искренними улыбками разговаривай, и на конкретные темы, - посоветовала Татьяна. - Поделись с нашими дипломатами своей проблемой; глядишь, они сумеют помочь.

- Не стану я никого ни о чём просить.

- Что тут такого? За спрос денег не берут! Ты хочешь пристроить Валентина в детский сад при консульстве - или нет?

Да. Я хотела. Сын очень развит, и я уже разговаривала с заведующей, - на что услышала:

- Извините, у нас все места забронированы для детей дипломатов. Приходите попозже, через год-другой. Может быть, кто-то откажется, и...

Ну конечно. "Откажется"... А ведь через два года нас ожидает школа. Хотелось бы отдать его в посольскую; но и там, видно, всё забронировано для дипломатических наследников на десять лет вперёд.

- Ты должна непременно поднять этот вопрос, - увещевала Таня. - Ради сына. Ведь такой толковый малыш!

Сейчас за "толковым малышом" остался присматривать Танин муж и няня её детей; а мы восприняли эту вашингтонскую командировку как глоток свежего воздуха.

Поддавшись уговорам коллеги, я поехала с ней в посольство в последний вечер пребывания в Вашингтоне; нашу группу сопроводили на второй этаж. Я была бы уже не прочь поесть поплотнее - вот стыдоба-то; но, судя по отдалённым позвякиваниям посуды, зал для банкета не успели подготовить, так что сперва надлежало общаться в широкой приёмной. Татьяна, действительно, сразу же встретила двух знакомых из Москвы и усвистала к ним; я же недолго простояла одна - услышала за спиной несколько удивлённое:

- Оксана?

Я помедлила, прежде чем обернуться. Чёртова неожиданность... Нельзя выдать свою позорную взволнованность. Этот голос я не перепутала бы ни с чьим. Голос Валечкиного отца, Артемия Завельского. Мужика настолько же подлого, насколько умного и успешного. Я бы сказала, эталон успешности... и подлости. Откуда он здесь? Слава Богу, мы завтра уезжаем... Про Вальку он не знает - и не должен узнать. К сыну он не перешагнёт даже через мой труп.

В Артемия Завельского - авторитетного, сурового, но остроумного дипломатического работника, который сотрудничал с нашим международным отделом, иногда по договору вёл практические занятия и возглавил нашу делегацию в Магнитогорск - влюблена была, несомненно, не я одна, а все пять аспиранток, которых направили на уральский круглый стол под эгидой МИДа. Да даже и четверо парней в нашем командируемом коллективе посматривали на Завельского с восхищением и завистью, явно мечтая стать такими же. Его идеал казался им абсолютно недосягаемым.

Для самого пошлого на свете командировочного развлечения опытный Завельский сразу же приметил себе главную дуру - то есть, меня. Я должна была прыгать от счастья, что этот знающий себе цену, слегка высокомерный тип соизволил обратить на меня внимание, снизойти до простой аспирантки... Мы провели в Магнитогорске во всех смыслах плодотворную неделю - итогом которой стал ряд международных публикаций и грамота Министерства Образования, положившая начало моей блистательной карьере; а также беременность Валентином - положившая конец моим отношениям с родителями и открывшая дорогу моему собственному родительству. Бонусом шло глубочайшее разочарование в мужчинах - что, впрочем, необосновано: умом я понимала, что несправедливо по умолчанию считать подлецами всех мужчин лишь на основании того, как с тобой поступил твой первый, - но поделать ничего не могла.

После той недели феерического секса в Магнитогорске мы с Завельским никогда не встречались - ещё бы: в последний вечер меня в его постели застала прилетевшая к нему супруга, о существовании которой я не подозревала ни сном, ни духом.

- Отойдём-ка, - Завельский сделал мне знак - и я вынуждена была последовать за ним, чтобы не привлекать к нам нежелательного внимания. Мы вышли в рекреационный холл; он жестом попросил меня присесть рядом с ним за сервировочный столик и спросил:

- Какими судьбами?

- Ты отлично знаешь, что это собрание выпускников программы Фулбрайта разных лет, которое организовало посольство, - довольно нелюбезно отозвалась я. Но любопытство пересилило - и я поинтересовалась:

- Давно тут работаешь?

- Три года.

- Небось дослужился до самых высоких чинов?

- Предлагают должность консула в Лос-Анджелесе - но не думаю, что она мне светит в текущем статусе.

- Конечно, не светит, - язвительно откликнулась я. - Ведь консулами назначают людей порядочных, чего про тебя сказать никак нельзя. И, наконец, у нас отличный консул, я с ним знакома лично.

- Вообще-то срок его пребывания в должности подошёл к концу, его и так дважды уже продлевали, больше нельзя, - ровно возразил единственный мужчина, в которого я когда-либо была влюблена, и по совместительству отъявленный негодяй.

- Тогда что же тебе мешает по долгу службы отправиться в Калифорнию? Или, может быть, Дарья против, - столица больше отвечает её стремлениям? - съехидничала я.

- Дарья со мной развелась ещё до моего назначения в США, - вдруг ухмыльнулся Завельский совсем не дипломатической ухмылкой; не успела я удивиться этой формулировке, - ну надо же, именно она с ним развелась, а не он с ней, - Завельский скользнул кончиками пальцев по моей коленной чашечке под столом и, умело лаская её, продолжил с усмешкой - в то время как мне против воли сразу же захотелось закрыть глаза и отдаться ощущениям:

Глава 2. Оксана. По ту сторону кровати.

В светских беседах за посольским столом я практически не участвовала - напряжённо прикидывала так и эдак. И всё-таки решила не связываться. И не только из-за опасной близости Завельского к сыну - в конце концов, Валентину это могло быть небезвыгодно. Самому Завельскому я чистосердечно сказала после ужина:

- В жёны такому нечистоплотному консулу я не гожусь. Ищи себе другую дуру. Я была по одну сторону твоей кровати - ничего не подозревающей наивной любовницей, застуканной женой; а теперь мне предлагается иная роль с тем же напарничком - но по ту сторону койки, то есть роль умудрённой опытом застукивающей супруги? Жаждешь унизить меня со всех сторон? Не выйдет.

- Я сейчас нахожусь не в том статусе, чтобы резвиться. И не пойду на компрометирующие меня шаги, которые могут способствовать моей дисквалификации. Да даже безотносительно моего статуса: я в целом пересмотрел свои взгляды, - угрюмо ответил Завельский.

- Какой позор всё то, через что ты меня протащил. А теперь я должна помочь тебе занять желаемую должность и способствовать твоему продвижению в карьере? А как ты поступил с Дарьей - да ты хоть немного её любил?

- Да. В юности, на заре отношений, - вспомнил он. - Жениться женился, как-то автоматически, а в голове не снял галочку "нахожусь в поиске", - я бы это так обозначил.

Казалось, он говорит искренне - излагает неприглядную правду, которой даже стыдится; но нынешняя я не доверяла ни ему, ни собственным чувствам - поэтому тоже честно сказала:

- Эта пошлая ситуация, в которую ты меня поместил шесть лет назад, вообще не вписывается в мою историю. Больше не желаю подставляться и участвовать в чём-либо подобном. Проживём мы как-нибудь без детского сада и твоих консульских подачек. Ни за что не поверю, что болезнь основательно перекроила тебе мозги.

- Болезнь - нет. Перекроила ты, - вдруг сказал Завельский. - Я не раз вспоминал и твою искренность, и доверие, которое ты мне оказала. Но - да, был женат. А потом долгая болезнь, развод... и беспокоить тебя после всего казалось уже не к месту.

- Враньё, - возмутилась я. - Если бы действительно хотел - нашёл бы возможность связаться. Уж преодолел бы как-нибудь собственную трусость. Ты всегда умел наврать с три короба, чтобы добиться желаемого результата. Вот уж подлинно дипломатический навык - и он у тебя отлично развит. Как и подвешенный язык. Мне жаль, что я свои первые чувства потратила на такого человека, как ты. Но второй раз я в эту кучу дерьма наступать не собираюсь.

- Я другой теперь, - сказал мне в спину Завельский, когда я уже выходила из посольства. Вашингтон - это не Лос-Анджелес; да и в Лос-Анджелесе в январе частенько температура не поднимается выше тринадцати градусов по Цельсию, а уж в столице-то и вовсе около нуля. Но пытаясь задержать меня, Артемий вышел на улицу в рубашке и пиджаке; я сказала ему, не оборачиваясь:

- Я тоже теперь другая. Второй раз запудрить себе мозги не позволю. И не стой на улице - а то опять заболеешь и доиграешься до менингитного осложнения. Второй раз твоя слабая голова этого не переживёт.

Рано утром на следующий день нам предстоял шестичасовой перелёт обратно в Южную Калифорнию; всю дорогу Таня донимала меня: что за дела такие у меня с Завельским?

- Этот дипломат... такой эффектный мужик! Я заметила: весь ужин на тебя поглядывал, после расстаться не мог, всё ходил за тобой хвостом, до самой двери проводил... Телефончик-то не просил оставить?

- Да он по делу, - сморщилась я. - Есть общие знакомые в России. Мы с ним общались, когда я ещё в аспирантуре училась.

- Хорош! - продолжала восхищаться Татьяна. - И долго ты собираешься с ребёнком одна валандаться?

Я пожала плечами: Валентин - единственное, что оправдывает в моих глазах то унизительное приключение в поездке с Завельским и весь кошмар с разрывом с семьёй и переездом в США, который последовал вскоре после родов. Защищать диссертацию мне пришлось уже в Штатах, с маленьким ребёнком на руках; семья меня никак не поддержала, помог только старый добрый фонд, спонсировавший мои исследования, а также ставка преподавателя русского языка и литературы, которую мне по рекомендации фонда предложили в колледже Санта-Моники. Родители явно не рассчитывали ни на то, что дочь станет матерью-одиночкой, ни на то, что уедет ни с чем в никуда. Такая дочь-неудачница им оказалась не нужна, им требовался успешный проект, которым можно было бы похвастаться, - а не сообщать, стыдливо пряча глаза, что дочь родила неизвестно от кого; и они решительно оборвали со мной всякие контакты. "Ты теперь - отрезанный ломоть", - сказал отец, а мать лишь поддакнула. Ну, что же. Зато у меня есть Валентин. Мне повезло подружиться с русской коллегой - Татьяной, у которой были двое детей примерно Валькиного возраста, и сына можно было иногда подкидывать их няне с доплатой.

Валентин - парень независимый, склонный к автономному мышлению. К нынешнему январскому утреннику в русскоязычном детском саду велели выучить какой-нибудь стишок о зиме и поведать о чувствах, которые вызывает этот стих. Валентин окинул свои детские книги на обоих языках критическим взором билингва и изрёк:

- Я сам выберу.

Когда он говорит "я сам" - спорить бесполезно. Я видела, как два дня он листал сборники стихов, которые я по его просьбе принесла из факультетской библиотеки, - но так ни на чём и не остановился; я начала беспокоиться, потому что ему ничего не стоило из одного упрямства отказаться выступать на утреннике - терпеть не может учить и потом на публику декламировать стихи. Однако в конце концов он воскликнул:

- Нашёл!

И принялся учить с непривычным для него рвением. Мне бы насторожиться - но я была слишком занята: начало года, новый семестр... Тем более что энтузиазм сына не распространялся на меня: он дал понять, что стихотворение прочтёт на утреннике, а дома со мной поделиться "стесняется". Матери стесняется, а в детском саду при толпе родителей и детей - пожалуйста. Обалдеть.

Глава 3. Оксана. Бесславный старт в Магнитогорске.

Тогда, шесть лет назад, места в самолёте до Магнитогорска у нас с Завельским оказались рядом. Накануне я в спешке дописывала доклад для симпозиума - поэтому, уморившись, заснула и сползла на него. Когда проснулась и сообразила, что весь полёт проспала, привалившись к нему и положив голову ему на плечо, было поздно; натолкнулась взглядом на его смеющиеся глаза и почувствовала, что нещадно краснею.

- Я сохранил твою коробочку с едой, когда разносили. Поешь.

Какая трогательная забота. Наивная я не поняла, что в ту минуту он как раз начал обрабатывать меня - с далеко идущими планами устроить себе в эту поездку развлечение не только для ума, но и для тела.

Уже на следующий вечер, когда мы вернулись с заседаний и разбрелись по номерам, Завельский без и толики стеснения появился у меня на пороге с прямолинейным вопросом:

- Слушай, Оксана... тебе не хочется от этого освободиться?

Он смотрел на меня без улыбки. Я вспыхнула:

- А что, у меня есть какой-то позорный порок, дефект? От чего это я должна хотеть освободиться?

- От того, что ещё в самолете началось. Между нами.

- А может быть, от раздражения, которое я у тебя вызывала в этом семестре, пока мы занимались организационной работой?

Завельский помолчал.

- Со стороны, наверное, выглядело как раздражение. Я и сам так думал. Но это совсем другое чувство.

- И какое же?

- Думаю, точно такое же, как у тебя.

- М-мм, - понимающе промычала я. – И давно оно у тебя появилось? За полгода до этой командировки мы взаимодействовали трижды: на этапе подачи заявки на грант, на этапе подготовки форума, а потом на семинаре по практике. С заявкой мы друг друга вывели из себя, ни о каком влечении там не шло и речи. Значит, позже?

- Не скажи, - подумав, отозвался Завельский. – Может быть, всё началось, когда я у вашей группы практику вёл.

- Да, прикольно было, - беззаботно подтвердила я.

- Помню, как удивился, что скучаю по нашим пререканиям у меня в кабинете после окончания рабочего дня. Но всё же я старался оценивать тебя объективно. К моменту, когда закончилась подготовка к форуму, мне уже всё было очевидно. И я честно себе признался, что у меня к тебе личный интерес. Весьма сильный. Не скажу, что осознание этого факта мне доставило большое удовольствие. Однако зачем себя обманывать.

- Себе не врёшь? А с другими ты такой же честный?

- Не то чтобы сам по себе такой уж честный, - Завельский пожал плечами. Эх, мне бы тогда прислушаться к этой его фразе! - Просто от лжи много проблем. Во всяком случае, проблем в итоге всегда больше, чем пользы. А у меня и без вранья проблем достаточно. Чтобы врать, требуется изощрение и напряжение. Мне этого в работе хватает выше головы.

- То есть на форуме ты меня уже хотел?

Завельский хохотнул.

- Как всегда, ты за словом в карман не полезешь. Ну, всё-таки на форуме я был занят форумом.

- Я имею в виду, на том этапе, когда мы занимались подготовкой к нему?

- Вот это несомненно. По себе судишь?

- Да, это на меня похоже, не буду спорить. Только странно, что я ничего не заметила. Мне казалось, женщина всегда замечает интерес мужчины к ней.

- Да просто на работе я занимаюсь исключительно работой, а всё остальное отодвигаю в сторону. Смею надеяться, ты тоже владеешь этим полезным навыком?

- Н-не знаю, - растерянно откликнулась я. Завельский же тем временем деловито подвёл итоги:

- И чтобы дальше эффективно работать, нам необходимо сосредоточиться. А мы не можем выкинуть из головы друг друга и расфокусированы. Нужна разрядка. Согласна?

Понимая, куда он клонит, я всё же не стала язвить, хотя колкие комментарии были готовы соскочить с уст. В конце концов, разве все мои собственные мысли последние полгода, что я наблюдаю Завельского на факультете, не о том же самом? Надо скорее погасить в себе этот трепет, томительную ноющую боль в самом низу живота.

Мужчина внимательно смотрел на меня. Я в задумчивости отвела взгляд.

- Согласна с тобой, - коротко ответила я наконец. Завельский улыбнулся, шагнул ко мне.

- Должен признаться. Я тебя поцеловал.

- Да ладно, - нервно засмеялась я. – Что-то не припоминаю. Когда это? Тебе приснилось? Во сне?

- Именно так. Только не в моём, а в твоём сне. В самолёте. Ты спала, обхватив мою руку и прижавшись к моему плечу. Не проснулась, когда включили свет. Даже когда разносили ужин. Я попытался тебя разбудить.

- И поцеловал? Правда? – заинтересовалась я. – Куда же?

Завельский сделал ещё шаг, положил ладонь мне на затылок и несколько раз решительно поцеловал в голову. Я ощутила сильную слабость в коленях. И поняла, что мне совершенно всё равно, кто он такой и что будет со мной делать. Лишь бы он занялся мною прямо сейчас же. Немедленно.

- Нехорошо, что ты целовал человека без его разрешения, - нашла в себе силы вымолвить я. - Это нарушение личных границ.

- Но ведь и ты нарушила мои личные границы, когда в самолёте разлеглась на моей руке, - напомнил мужчина.

Глава 4. Оксана. Грандиозное "магнитогорское разоблачение" шесть лет назад.

Guess you're certain I'm no match for you,

I'll do what all the others do!

(Gilla, "Johnny", 1978)*.

Я незаметно задремала, обнимая подушку. Завельский будить не стал - но, когда через час я проснулась и прильнула к нему, насмешливо заметил с долей досады:

- Обычно мужчины так засыпают. Сразу после совокупления.

- Оказалось, секс утомителен, - парировала я. - Дарить себя другому человеку - дело, которое отбирает много нервов и энергии. Придется привыкать.

- А ты всегда спишь на животе?

- Чаще всего... Я могу надеяться, что больше ты меня не тронешь? Хотя бы сегодня?

- Не трону? Мы ещё по-настоящему и не начинали, - усмехнулся он. - Оксана, признайся, что в твоей жизни не было ничего более приятного.

- Слишком много новых впечатлений. Надо в них разобраться. Но мне больше всего понравилось ощущение наполненности и скольжения внутри меня, - я мечтательно вздохнула. - Непривычное замечательное ощущение. И я понимаю, что делает его таким.

- Что же?

Я с юности знала, что смогу переспать только по большой любви... Поэтому не сочла для себя унизительным признаться:

- Просто я в тебя влюблена. Уже достаточно давно. И восхищаюсь тобой.

Это был единственный раз, когда я видела его растерянным. Не считая сюрпризного появления в нашем номере его жены...

- Серьёзно? Оксана... Я даже не догадывался. Думал, что просто нравлюсь... немного. Но чтобы прямо влюблена...

Однако тут же растерянный вид сменился самоуверенным:

- Это возбуждает... С почином тебя, дорогая. Лучше поздно, чем никогда, - вдруг произнес Завельский. Я нашлась:

- Лучше поздно, чем никогда; лучше часто, чем иногда.

- Это был намек на продолжение?

Я решила не быть ханжой и призналась вслух:

- Мне хорошо с тобой, Артемий. Буду рада, если рассмотришь мою кандидатуру.

- Уже рассмотрел. Можешь считать, что ты принята. Даже без испытательного срока.

- Чем же обусловлена такая милость? - засмеялась я.

- Ты хороша. Так красиво мне доверяешься, когда я тебя трахаю.

Я пошевелилась и поморщилась.

- Пока ещё немного болезненный процесс. Я не сразу привыкну.

- Принимаю как комплимент. Ложись личиком вниз. Со стеснительностью можно бороться только радикальными мерами. Попробуем что-нибудь откровенное, чтобы справиться с комплексами.

- Я не готова, - испугалась я, когда он развернул меня попой к себе и положил под мои бедра подушку.

- Я тебя подготовлю. Давай я сзади. Не пугайся так, всё традиционное, я не трогаю твою красивую попу... пока.

- Давай не будем, перерыв сделаем!

- Будем, точно будем. Тебе выбирать, как будем: насильно или по-хорошему.

Я подумала, потом засмеялась и погладила его крепкие руки.

- Где мне с тобой тягаться.

- Вот и не напрягайся.

Я скрипнула зубами, но подчинилась. Меня немало беспокоила крайняя интимность и наше стремительное сближение, а еще не нравилось, что нет контакта с его глазами, когда он сзади, – так во время секса мне было гораздо спокойнее. Мне казалось, что, глядя ему в глаза и внимательно наблюдая за его лицом, я контролирую секс хотя бы отчасти.

Через час, когда мы перепробовали уже несколько поз, с каждым разом все более убеждаясь, что идеально подходим друг другу, Завельский наконец оставил меня в покое и лег рядом, отдыхая. Я боялась пошевелиться. Меня сейчас беспокоили исключительно наши отношения, я и думать забыла, зачем вообще в Магнитогорск приехала, по каким таким делам карьеры, на какой симпозиум...

Так это и началось. Моё недолгое счастье, которое представляло собой просто иллюзию, разлетевшуюся в пыль к концу недели. Все эти дни мы уединялись вечерами то в моём номере, то в его. В последний вечер в номере Завельского перед возвращением в Москву он спросил с улыбкой:

- Я иду в душ, хочешь со мной?

- Пойдем, я соскучилась, - с готовностью отозвалась я.

- Ты красивая, - сказал он мне, оглядев мою фигуру в душе. – Каждый день смотрю на тебя и думаю, что ничего в жизни не видел прекраснее.

Я прижалась лицом к его груди, втайне надеясь, что мы сейчас займемся сексом. Подумала о будущем и тут же испугалась: что будет в Москве? Захочет ли он продолжать встречаться? Но моментально выкинула из головы все мысли и сосредоточилась на своих ощущениях. Он крепко прижал меня к себе; потом его руки скользнули по моей спине, опустились до талии и сжали бедра. Я задрожала от восторга и предвкушения. Завельский ничего особенного не делал, только гладил мои ягодицы, но я уже никак себя не контролировала. За ту неделю в Магнитогорске я еще не успела утолить голод после многолетнего воздержания, поэтому голова у меня моментально отключалась от любого прикосновения его рук.

- Что ты делаешь с моей попой?

- Какая разница, если это приятно, дорогая, - его руки уже двинулись по моему телу, осторожно поглаживая кожу. Пальцы внимательно исследовали каждый сантиметр моей спины и бедер.

- С ума сведешь... - пробормотала я, обнимая его за шею. – Хотя бы поцелуй меня.

- Я делаю то, что мне нравится. Молчи.

Через минуту после его ласк я не сдержалась; нахлынуло сильное возбуждение, я сделала инстинктивное движение бедрами вперед. Услышала, что у любовника перехватило дыхание, но он категорично велел:

- Потерпи, дорогая.

После этого я сдалась – он и без всякого секса, просто в рабочей обстановке умел парализовать мою волю. Я начала гладить и целовать его тело, уже не стремясь к оргазму, и возбуждение ненадолго оставило меня, но потом поднялась новая волна - как только он начал ласкать мою грудь, прикусывать упругие соски. Я снова призналась - и отсутствие ответного признания меня не сильно волновало:

- Я люблю тебя.

Мужчина рывком поднял меня под ягодицы наверх, усаживая на свои бедра.

- Покажи, как любишь.