В глубине времён

Будем, знать, что прошлое отцвело.

Будем прятать голову под крыло.

Отсияв, отмучившись, отплясав,

будем есть похлёбку, как ел Исав.

Был Исав искуснейший зверолов,

а Иаков был — человек шатра.

Мы когда-то в детстве любили плов,

веселились — я и моя сестра.

Веселились — а надо бы нам кричать,

призывать Тебя, чтобы Ты, Господь,

положил на наши сердца печать

и ржаного хлеба нам дал ломоть.

И хотя я имя Твоё с утра

призываю, и с Ним погружаюсь в сон,

но похлёбку варит моя сестра,

и в пустых полях высевает лён.

И когда в лугах, на полях, в лесах

голубые звёзды начнут цвести,

я шепну с надеждой: «Смотри, Исав,

как Иаков тебе говорит: „Прости!“»

Задыхаясь, солнце во тьму спешит,

нет земных морщин на его лице.

А под ним колхидский цветёт самшит

высоко в горах, на реке Цеце.

Было время плакать и время петь,

было время ночи — но вспыхнул свет.

А вода, огонь, серебро и медь —

это тлен и прах, суета сует.

Знаю, слово мудрого — гвоздь, игла,

ты к сухому дереву пригвождён.

потому что смертная тень легла

на любого, кто от жены рождён.

Как же ты нам близок, Экклезиаст,

ибо мы забыли давно о Том,

Кто придёт и руку тебе подаст,

Кто шеол и смерть победит Крестом.

Наступает, видимо, время «икс».

Ходит вечность в вывернутой дохе.

И идёт форель по реке Курджипс,

чтобы в сеть попасть на реке Пшехе.