В городе Кагановиче. Разные истории

Ёлка Случай у источника

Любая дорога в солнечный нежаркий день прекрасна. Даже Егорьевское шоссе, эта идущая от Люберец несуразная двухколейка с истерзанным асфальтом, постоянными пробками и гаишниками в засаде. Говорят, вот, молодцы немцы: построили автобаны вдали от населённых пунктов. А что там водитель видит кроме идеальной дороги и стриженных, травка к травке, полей? Да ничего. Наше же шоссе – праздник, ярмарка, вернисаж, ВДНХ (выставка достижений народного хозяйства), музей под открытым небом. Вот та же Егорьевка. Чего только нет на её берегах – знаменитые места: Малаховка с воспоминаниями о Шагале и деревянным театром, где пел Шаляпин, Томилино со своей птицефабрикой, Кратово с некогда аристократическими дачами. Хоть путеводитель пиши прямо за рулём. Летом шоссе встречает в этих местах квасом и мебелью, осенью – арбузами и фонарями на солнечных батарейках. Интересно везде, но особенно оживлённым шоссе становится где-то у тридцать восьмого километра. Там, за указателем «Гжель», начинается царство местного фарфора. Некогда единый гжельский «холдинг» со временем разбился на великое множество самостоятельных фарфоропекарен, и каждая норовит отвоевать свои метры вдоль дороги – для продажи всего, что только можно изготовить из теперь уже привозной глины, обожжённой в печи. Разноцветные «античные» вазы-подсвечники, расписанные синим кобальтом кумганы, самовары, кубки, зверушки, цветочные горшки, предметы посуды, изготовленные по сюжетам русских сказок. Бело-голубое море сувениров и «цацок» самого разного назначения, на островах которого живут жёлто-красно-зелёные столы-стулья, тазы и ванночки мягкого пластика, неизвестно из чего произведённые садовые скульптуры в виде неживых грибочков, аистов, лягушек и зайцев, деревянные и плетёные кресла-качалки, кровати, фургоны с удочками-крючками-болотными сапогами, медные самовары, граммофоны, телеги и прочая стилизация, Всё это сопровождается морем срезанных цветов на продажу, редиской, зеленью, огурцами, свежими и малосольными, кабачками, картошкой, закрученными банками с перцем и помидорами, разной садовой ягодой и яблоками. Бывает, так и хочется, чтоб под всё это разнообразие появился тут кабан на верёвке, да сплясал что-нибудь такое, под попсу. Но у кабана другая задача – вытаптывать грибницы в лесу. На шоссе ему места нет. Зато картину дополняют вегетативно размножившиеся съестные и строительные магазины с полным набором товаров на все случаи подмосковной дачи да цветочные рынки, где круглый год можно купить рассаду – хоть сосны с ёлкой, хоть клубники с ромашками.

Особый колорит Егорьевке придают, конечно, церковные храмы. Вот на шоссе у деревни Ново-Харитоново приметная бело-голубая шатровая старообрядческая церковь Георгия Победоносца, принадлежавшая когда-то старообрядцам Белокриницкого согласия (Белокриничники – это исповедание такое). Построена она была, сразу в кирпиче, в 1912 году, говорят, к столетию победы над Наполеоном. Сначала там вела службу Неокружническая община, потом, в 1929 году в церкви, понятное дело, разместили склад, и только в 1990-м отремонтировали и отдали общине Древлеправославной церкви (новозыбковцам). Получилось, между тем, что в том районе оказалось сразу два Георгия-Победоносца. На холме, за озером, образованном плотиной на реке Дорке, в деревне Игнатьево, вплотную граничащей с Ново-Харитоново, возвышается выполненная в псевдорусском архитектурном стиле краснокаменная пятиглавая церковь с трапезной и шатровой колокольней. Эта церковь, принадлежащая РПЦ, тоже посвящена Георгию Победоносцу. Она старше, строилась в 1863—1877 годах, и что характерно, при советской власти не закрывалась. Ясное дело, жители того района, равно как и проезжающие там по шоссе, находятся под двойной опекой воителя со Змием. Одни могут представить его бело-голубым, другие – красным. Кому что ближе политически.

А за Ново-Харитоново, километрах буквально в двух, в самом начале деревни Карпово – ещё один каменный красавец – четырёхстолпный собор, увенчанный декоративным пятиглавием с многоярусной колокольней. Церковь Покрова Богородицы была выстроена в 1864—1870 годах на средства купца заводчика Глазкова из деревни Минино. Появилась она там не случайно. Сама деревня Карпово имеет небезинтересную историю. Ещё в 1440 году её основал князь Карп Фёдорович Фоминский. В документах ХУ11 века оно именуется как «Карповское, Большовское тож». В 1646 году некий купец, не имевший потомства, пожертвовал средства на строительство деревянного храма в честь Богородицы. Во время строительства его супруга родила ему четырёх наследников. Так за церковью закрепилось её нынешнее название. Во второй половине позапрошлого века она обрела воплощение в камне. Правда, в 1940 году была закрыта (опять склад), и начала восстанавливаться только полвека спустя.

За Карпово – словно раздел цивилизаций. Куда-то подевались крупные торговые точки, нет того оживления, что творилось возле Гжели. Даже машин становится меньше – скорость растворяет их в пространстве безмагазинья. И, наконец, можно спокойно полюбоваться русскими деревнями, что по краям шоссе – Аринино и Антоново.

Основа архитектуры любой деревни – изба. Кто их замечал, эти избы, ещё лет десять-пятнадцать назад? Изба себе и изба. Но вот избы стали стремительно исчезать. На смену им явились стандартные постройки, призванные продемонстрировать всё возрастающий материальный уровень граждан Российской Федерации. Стиль, традиция, художественный вкус – это всё «не то». «То» – это показать, кто главнее. К примеру, если у меня «движок» 3,2, а у тебя 1,5, то я тебя обгоню, «подрежу», да ещё заторможу перед носом. Чего я, зря бабло зарабатывал непосильным трудом?! А в хоромы мои заходи – налью, в баньку пойдём, бухнём, побыкуем…

Дворцы новых нуворишей среди деревенских изб смотрелись вначале (в начале 90-х) как протез. Но уже вскоре избы стали восприниматься как музейные постройки среди нагромождения архитектурной ярмарки деревенского тщеславия. И вот тут-то кое-кто и обратил внимание на простую гениальность самой массовой русской архитектуры. Неповторимые изразцы, наличники с резьбой, мезонины, стилизованные под древнерусский шлем, характерные окошки, сама форма избы, наконец, экологичность и удобство строения. «Ба, да это же скоро уйдёт навсегда!», сказал этот кое-кто, и вот тут и там стали появляться гибриды – новый кирпичный дом с оставленным фрагментом старой избы.

В Аринино, Антоново, Соболево, Кузяево, Коняшино, гибридов пока не много, и можно совершенно спокойно запечатлеть в памяти и на фотоаппарате уходящую натуру. Конечно, избы как функциональные строения скоро прекратят своё существование, поскольку являются отражением совсем иного, нежели сегодня, способа мышления, иных пропорций красоты и пользы. Но если они всё ещё есть – может, есть ещё и другая Россия, про которую мы знаем много меньше, чем про чьи-то дачи в Майями?

Между прочим, часть «другой России – это потрясающие тыквы, выставленные у дороги вдоль Аринино и Антоново. Клянусь, таких нет нигде. Огромного размера, цветом от бледно-жёлто-розового до ярко красного (у тыкв своя радуга), эти супер овощи лежат горками напротив каждой избы, поражая изобилием форм, улыбчивостью и спокойным добродушием. Не купить их – значит оскорбить саму природу…

Ну ладно. Я, вообще, не про это. А про то, как, забрав из дома все возможные канистры, отправился по Егорьевке за деревню Анциферово, что недалеко от города Куровская, на источник. Там, после стоянки трейлеров, где часто продают садовую мебель и почему-то вяленую рыбу, поворот есть, как проедешь по шоссе над притоком Нерской – сразу налево, в еловый лес. Разгоняться не надо – метров четыреста – пятьсот всего. Сам источник находится в низине, к нему надо чуть спуститься Над источником – козырёк теремком, иконка конечно. Источник имеет статус святого, а потому рядом, выше, откуда надо спускаться, стоит деревянная часовенка и, конечно, лоток, с которого девушки, повязанные платком, продают образа, просвиры, религиозные книжицы. Обстановка тихая, благоговейная, иногда дятел слышен, иногда белка пробежит. Опять же грибы, запах сырой хвои, журчание ручья, берущего начало от истока в земной породе. В пространстве возле источника стоит не то чтобы эхо, а какой-то резонанс, подчёркивающий спокойствие старых елей, первоначальную тишину и баланс звуков трёх стихий – воды, воздуха и леса. Идеальное место для рождения реки.

Вода в источнике хорошая, с микрочастицами серебра. Оттого и не портится. Про воду эту вкусную знает уже много народу, а потому туда, как ни приедешь, всегда очередь. Очередь разноцветная, измеряется человеко-канистрами; каждый окружён голубыми, белыми, ржаво-пластмассовыми и пластико-чёрными резервуарами для воды, словно гусеницы в коконе.. Люди стоят по отвесной, сверху вниз, прямой в колонну по одному, беседуют о своём, но, в основном, почти без нетерпения смотрят, как наливает очередной дошедший до воды свои многочисленные резервуары. Кажущаяся не сильной и медлительной струя выдаёт 30 литров воды за 45 секунд. Это 2400 литров в час, 57600 в сутки и двадцать один миллион двадцать четыре тысячи литров святой воды в год! Куда она потом?

Возле истока, на одной из скамеек сидит пожилой человек и гремит банкой с мелочью. Дед этот иногда говорит, что ухаживает за источником и не будет большого греха дать ему за это несколько монет. В общем, органичная часть пейзажа.

Да, тут вот ещё что. Чуть в стороне от часовни, в глубине стояла внушительных размеров столетняя ель, и, что примечательно, вся она была увешана разноцветными ленточками. Откуда оне? Такое я видел раньше в буддистских странах, правда, не на ели, а на местных деревьях, бодхи, например. Там они символизировали какую-либо сокровенную просьбу Будде об исполнении желаний. Но мало ли что я видел в Индии, Малайзии или Бирме? Колокольчик дильбу, например. С этой звучащей ступкой (ступа – погребальное сооружение над какой-либо реликвией). Буддистские монахи, придав изначальный звук колокольчику с помощью подвешенного внутри «язычка», водили по его внешней окружности палочкой из шлифованного кедра-диадара, достигая таким образом непрерывного бесконечного звука и ходили так после пуджи (молитвы то есть) против часовой стрелки вокруг своего храма. Каким-то образом дильбу в других странах потерял свой изначальный буддистский смысл, превратившись в колокол, в свою очередь совершивший головокружительную карьеру в христианских странах. А ленты – ленты вяжут во многих, обязательно заметных местах. В храмах горной Армении, например, в Румынских церквах, возле Греческих памятников православия… Жива эта традиция и на Руси. Двоюродный брат рассказывал, что видел дерево с лентами, притом с завёрнутыми в них деньгами на одном из островов нижнего притока Оби реке Ине. Вспомнилось, что ленточки наблюдал и я – у коломенских храмов в Москве, да ещё на Енисее, возле Овсянки, родины Виктора Астафьева. Там ленты были повязаны на берёзе, что склонилась над великой сибирской рекой. А рядом, на ограде смотровой площадки висели весёленькие замкнутые замочки. Так вот оно что – это ж свадьбешное дело! Ёлка, значит, была при свадьбах. Но где ж они, свадьбы?

Тут до меня дошло, что я никогда раньше не ездил за водой в субботу, а именно суббота в России издревле свадебный день. Потому что не рабочий

А было как раз утро субботы, часов десять. К моменту, как солнце вышло из глубины леса на простор неба, тишина вокруг святого источника мгновенно разрушилась. Раздались длинные, переходящие один в другой разноголосые гудки, визг тормозов с нехорошим призвуком удара бампера о бампер, шумная возбуждённая речь, буйные возгласы парней и всё ещё девичий смех. Машины всех иномарок с кольцами на крыше, лентами, языческими куклами и цветами, заполнили всё пространство, окружающее ручей. Из них, как из инкубатора. стали высыпать пары жених-невеста в сопровождении свидетелей с красными шёлковыми лентами поперёк пиджаков с люрексом. Парам не было числа. Я, было, взялся считать, да сбился, устал. Много, почти столько же, сколько канистр у источника. Не иначе как в ЗАГСе Куровской оборудован специальный конвейер по производству семей, а то как понять, откуда это рано утром в лес нагрянуло столько отбрачевавшихся?

Зрелище вообще шикарное, особенно в части нарядов невест. Фантастически пушистые снегурочьи свадебные платья всех фасонов и форм с рюшками, кренделями и всем тем, что не понятно мужчинам, но чему позавидовал бы страус эму. На каждой невесте фата – мечта рембрантовской Флоры, белые перчатки до локтей, шлейфы, декольте – ух!

Выйдя из машин, народ сразу стал наливать, а наливши – выпивать. А выпивши – кричать «ГОРЬКО», да так, что в глубине леса белки попадали вместе с шишками. Целовались молодые взаправду, от души, не стесняясь, под молодецкий, слегка приблатнённый хор «Раз!», «Два!!», «Три!!!», «Четыре!!!!», «Пять!!!!!»… «Тридцать девять!!!!!!!!!!»… Когда же некоторые пары решили кое-что оставить на первую брачную ночь, началось движенье к источнику.

А надо сказать, что жизнь у источника всё это время шла своим чередом. Очередь, несмотря на то, что весь этот радостный фейерверк проходил вплотную к ней, не обращала на свадьбы никакого внимания, да и свадьбы обходили её словно бревно, лишь изредка сгоняя уставших стояльцев с ближайших скамеек для производства памятных фотографий на фоне леса.

Молодцы сбегали к природному кранику по-быстрому набрать святой водицы – кто в пластиковый стакан, кто в бутылку, а кто и так, лицо помыть. Невесты же с женихами мимо источника через ручеёк отправлялись погулять в лесок, так, недалеко. Однако, чтоб спуститься к воде надо было пройти по грязному. Потому шли парами, аккуратно, под ручку, и можно было разглядеть, как, всё-таки, молодые подходят друг к другу. Воистину, Бог не пару не сведёт! Полненькие к тоненьким, бледнолицые к румяным, скромные к властным, тупенькие к умненьким. Да и подруги с друзьями под стать. Друзья подбадривали жениха, а подружки всячески доказывали невестам свою преданность, задирая им сзади платья, чтоб не испачкались. Правда, тут иногда возникал казус: некоторые невесты, стремясь быть стройнее, не одевали под свадебное платье ничего совсем, и когда услужливые подруги из самых добрых чувств это платье приподнимали…

С приездом свадеб в воздух, ранее полный лишь звуками утренней лесной природы добавился густой шумный мат. Нет, сами невесты не матерились, да и женихи временно держались в рамках. Усердствовали их друзья, выражая, таким образом, радость от переизбытка добрых чувств. Матерный саунд этот абсолютно никого не смущал, никто не осекал удалых парней, всё было в рамках устоявшихся правил. Я смотрел – при публичном упоминании всех способов полового сношения ни один нерв не дёргался на хороших лицах молодых, прошедших обряд брачевания. Из чего стало понятно, что матерная речь – неотъемлемая часть этого обряда, естественного, свободного и не ограждённого художественной литературой. В общем, что у молодых на уме, то у друзей на языке!

А свадебное шоу продолжилось у той самой ёлки. Друг жениха, он же, видат, и свидетель, должен был залезть на ёлку и привязать там ленточку. Да не просто привязать, а сделать это как можно выше предыдущего. И вот началось… В лакированных ботиночках, в пиджачке с галстучком, без лонжи, показывая истинные чудеса древолазания, парень залезал хрен знает на какую высоту и на вытянутых руках завязывал ленту почти в поднебесье. «Ах ты…………», говорил следующий и бросался на ель как на амбразуру. Вспомнив теорию Дарвина, он забирался ещё выше. А тот свидетель, что был легче всех, вообще как на батуте взлетел на хвойное дерево и под дружно-одобрительные междометливые крики завис высоко-высоко на тонкой ветке, предназначенной разве что для некрупной птицы.

Тут, однако, случилось что-то невообразимое. Всегда бывает капля, которая переполняет чашу. В это лето была страшная засуха. Потом пролились дожди, и сухая земля под корнями деревьев подверглась вымыванию. Из-за того много высоких деревьев повалилось, вытаращив подземные корневища наружу. Но вот что удивительно. Обычно деревья падали в тайне, не на виду. А здесь… Когда лёгкий свидетель с ленточкой висел чуть ли не на макушке ели, она вдруг издала какой-то утробный звук, начав медленно, а затем всё быстрее и быстрее крениться вниз. Из-под земли показались ободранные корни – зловещий признак скорого падения. Хруст и треск нарастал. Поняв, что дело плохо, парень, что наверху, видать даже не по разуму, а из инстинкта самосохранения резко спрыгну вперёд и куда-то вбок, завалился в траву и покатился прочь от ленточного дерева.

Медленно, но неумолимо, вместе с ленточками ель с лесоповальным шумом ухнулась-таки на землю, к счастью никого не придавив и пожалев источник с часовней.

Молча, объединившись, очередь и свадьбы смотрели на результат случившегося с минуту-две. Но шок довольно быстро прошёл, и каждый вернулся к своему: очередь к воде, а свадьбы к машинам.

…Всё-таки канистры по тридцать литров – это не очень удобно, особенно если нести их «за уши» вверх хоть и по небольшому склону. Потом ещё в багажник ставить, а там грибы, помяться могут. Уж лучше в пятилитровых – хоть их больше, но зато удобней и за спину спокойней.

Через месяц я опять приехал на источник за водой, и увидел ленточки – на деревце поменьше. Жизнь пошла своим чередом, и свадьбы, видать, опять приезжали. Как и раньше.