МАЛЕНЬКАЯ ВЕРА

Лето было жаркое. Трава выгорела, пожухла и стали бесцветной, как дорожная пыль.

Шоссе шло по степи. Николай Семенович, обливаясь потом, жал на педаль газа, обгоняя легковые автомашины, которые то и дело появлялись перед его грузовиком.

Наконец показались одноэтажные белые домики в гуще садов и пятиэтажные блочные дома. Начинался город, а за ним плескалось такое недосягаемое сейчас для Николая Семеновича море.


На проспекте Металлургов из-за троллейбуса неожиданно вышел светловолосый парень в майке и шортах в цветочек. В последнее мгновение Николай Семенович успел вильнуть рулем, и в боковом окне мелькнули остекленевшие от испуга глаза.

Не снижая скорости, Николай Семенович минуты две матерился, а потом пришел к выводу, что давить таких надо. Особенно ему не понравились оранжевые цветы у парня на шортах.

Подъехав к своему дому, Николай Семенович поставил машину во дворе под деревом и пошел к подъезду. Но вспомнив что-то, плюнул с досадой и вернулся. Открыв дверцу, он вынул из-под сиденья авоську с бумажным свертком.


Из магнитофона популярная певица орала песню на всю квартиру. Навстречу Николаю Семеновичу выскочила жена Рита.

— Полюбуйся на нее! — закричала она.

Но Николай Семенович пошел в кухню, где поставил на стол авоську и развернул бумагу. Под газетой оказалась трехлитровая банка с прозрачной жидкостью.

— Школу кончила! В голове неизвестно чего наложено! — продолжала тем временем Рита. — Выросла!.. Подожди, сейчас котлеты разогрею… Звоню тебе, звоню, у вас там все время занято! Чуть с ума не сошла! Что делать-то?!

Их дочь Вера только что помыла голову и теперь стояла на балконе, сушила на солнце волосы и ела черешню из стеклянной банки, сплевывая косточки вниз.

— Как отца родного встречаешь, нахалка! — перекрывая магнитофон, доносился до нее голос матери. — Вот видишь! Ты во всем виноват! Задницу ей в детстве целовал, а теперь!.. Неизвестно теперь, что будет!..

Через двор проходила ветка железной дороги. Тепловоз тащил платформы с железными ржавыми трубами.

В комнате Николай Семенович выключил магнитофон и сказал строго:

— Вера! Поди сюда!

Вера доела последнюю ягоду и обреченно вошла в комнату.

— Здравствуй, папа, — насмешливо сказала она. — С утра не виделись!

Отец набрал побольше воздуха, чтоб произнести что-нибудь гневное, но его перебила Рита:

— Обед на столе!

— Иду! — откликнулся он и начал: — Вера! Ты соображаешь, что делаешь?! Вместо того чтоб нам помогать, ты шляешься со своей Чистяковой! Это она! Она тебя всему научила! Так чтоб я не видел ее больше! Чтоб ни на метр к нашему двору не приближалась! Какой у нее телефон?

Засунув руки в карманы своего старенького ситцевого халата, Вера тупо смотрела на сервант, где стояла фотография, покрытая лаком по дереву и изображавшая маленькую капризную девочку с надутыми губами и огромным бантом в жидких волосенках. Рядом была фотография серьезного, обритого налысо мальчика.

— Телефон какой, спрашиваю?!

— Она говорит, у Чистяковой нет телефона! — крикнула из кухни Рита.

— Я проверю! В школу зайду и узнаю! И телефон! И адрес!.. Ну как тебе не стыдно! Мы с мамой в твои годы уже работали! — Николай Семенович сделал паузу, чтоб эта мысль глубже вошла в сознание Веры. — А ты! Мы из последних сил бьемся, чтоб вас с Виктором на ноги поставить? Виктор, слава богу, человеком стал. А ты?! Ты подумала, что из-за этих твоих дел Виктора с работы могут выгнать?

В комнату вошла мать.

— Сегодня же чтоб в милицию пошла и все честно там рассказала! — Она закашляла, щеки ее покраснели.

У Веры дрогнули губы.

— Ну что ты молчишь?! — не выдержал отец.

— А чего говорить-то?!

— Во! Еще издевается! Все! Сейчас я буду звонить в Москву Виктору! — сказала Рита. — Пусть он ей скажет! Коля, иди кушай, все остынет!..

Рита принялась настойчиво крутить диск телефона, а отец пошел в кухню, где радио бубнило о достижениях трудящихся на прокатном стане-3000. Около него на полке стояла пустая бутылка с яркой этикеткой. Из бутылки много лет назад выпили иностранный напиток — джин и теперь хранили для красоты.

Через широкую красную воронку Николай Семенович осторожно переливал жидкость из трехлитровой банки в эту бутылку. Запах сивухи разнесся по всей кухне. Самогон отец пил всю жизнь — это было дешевле, а магазинная водка доверия не вызывала, потому что делалась из химии. И еще страна начала бороться за трезвый образ жизни. Поэтому очереди у винных отделов тянулись часами из-за того, что мест, где продавали выпивку, стало меньше. Там, говорят, иногда затаптывали нерасторопных старушек, которые делали свой бизнес на перепродаже спиртных напитков, но мешкали у входа в магазин.

С четвертой попытки Рита наконец дозвонилась.

— Это кто? Соня? — закричала она в трубку. — Чего давно не звоните? А Мишенька как? Здоров?.. У нас жарко. У вас дожди? Ой как не повезло! А вы бы приехали к нам с Мишенькой! Я соскучилась ужасно! Фруктов бы поел… Ну у вас на рынке дорогие, наверное… Мишенька!!! — Рита просияла от нежности. — Мальчик мой, маленький! Лопотусечка! Ну скажи что-нибудь бабушке! Ой! Он «баба» сказал! — радостно повернулась Рта к Вере. — А как поет мой маленький? Та-та-та, поет!.. Соня, а зубок у него новых не вылезло? Ну ничего, вылезут?.. Соня, а Виктор дома? — Голос Риты начал приобретать строгость. — Позови, пожалуйста… Витя! Здравствуй! Я насчет Веры звоню… Я тут к ней в сумку полезла за ручкой, смотрю, у нее там какая-то бумажка странная валяется. Зелененькая… Я ее развернула! А эта Витя, доллары! Двадцать иностранных долларов! — Рита достала их из кармана, будто хотела показать этот ужас Виктору. — Я ее спрашиваю, где взяла? Откуда у честного человека могут быть доллары?! — Она с отвращением потрясла купюрой. — Говорит, нашла! На улице валялись! Представляешь!.. Это с каких это пор у нас на земле доллары валяются?.. Я ей говорю, иди в милицию, признайся во всем…

Вера подошла к матери, вырвала доллары и заперлась в ванной.

— Витя! Она издевается над нами! — визжала Рита. — Коля!.. Вытащи ее оттуда!

Николай Семенович оторвался от обеда и принялся колотить в дверь. Гулкие удары сотрясали стену. С потолка посыпалась штукатурка.

— Открой! Открой немедленно! Кому сказано!

Вера распахнула дверь. Выставив перед носом у отца руки, она разорвала доллары и спустила их в унитаз.

На несколько мгновений родители онемели…

Крякнув, отец вернулся к обеду.

Одновременно с раздражением он почувствовал облегчение и даже легкую благодарность к Вере. Раз нет больше этой проклятой бумажки, значит, не стоит об этом думать и что-то предпринимать.

«Ну надо же, сучка, — почти с восхищением думал он о дочери. — Раз! И — в канализацию! Даже рука не дрогнула!» Он старался не размышлять о том, где Вера могла раздобыть эти деньги. Он знал, что долларами расплачиваются с проститутками. Но Вера?.. Нет!.. Сказала «нашла», пусть будет так, достаточно ему своих проблем.

— Витя!.. Я не знаю, что с ней делать! — причитала мать с новой силой. — Она шляется неизвестно где! Курит! Нас не слушается!.. Сынок, поговори с ней! — И Вере строго: — Поди сюда!

— Привет! — равнодушно произнесла в трубку Вера. — Ага… ага… ага… Пока… — Она швырнула трубку и вышла на балкон.

За ней вышел отец, встал рядом, поковырял спичкой в зубах.

— Ну что тебе Виктор сказал?

— Не кури — это вредно. Слушайся родителей, — ответила Вера, глядя на проходящую по двору соседскую Иру.

Ира считалась красавицей. У нее были вытравленные перекисью длинные прямые волосы, махровые ресницы под тонкими бровками и кукольный пунцовый ротик. Она рано вышла замуж и жила с мужем хорошо — скандалов соседи не слышали. Только вот недавно муж Иры утром после ночной смены, находясь дома в одиночестве, спутал дверь на балкон с окном в кухне и выпал с третьего этажа в палисадник. Все были на работе, из соседей никто, кроме Веры, этого полета не увидел. Она вызвала «скорую помощь», спустилась. Муж Иры смотрел на пролетающий в небе самолет, плакал и смеялся. От предложенного Верой стакана с брагой отказался, сообщив, что дозу свою он уже принял. Теперь Ира ходила к мужу в больницу…


Тепловоз тащил платформу в обратную сторону. Он гудел. Лязгали колеса.

Николай Семенович с извечной мужской тоской во взоре глядел на Иру, которая с достоинством несла свое откормленное тело. Наконец он спохватился, испуганно покосился на Веру — не заметила ли она — и прихлопнул ладонью по балконным перилам.

— Правильно Виктор сказал. — И добавил, выделяя каждое слово: — Помни, Вера, честь надо беречь смолоду!.. Вызов из училища не приходил?

Она покачала головой.

Каждый день отец спрашивал про эту бумажку, в которой должны были сообщить о том, что Вера зачислена в профессионально-техническое училище связи. Почему-то ему казалось, что этот официальный документ как-то образумит его непутевую дочь и снимет с него часть ответственности за ее судьбу…


Город Марии Магдалины у моря. Так назвали это место греки, переехавшие более двухсот лет назад из Крыма в приазовские степи. Они же превратили город в большой торговый порт, где швартовались пришедшие со всего мира корабли…


Из окон Вериной квартиры был виден «лисий хвост» — вонючий желтый дым, выходящий из труб коксохимического комбината. Над другими трубами вилось голубое газовое пламя. На него приятно было любоваться ночью. Оно выглядело, как костер в небе…

Два металлургических завода сливали в море раскаленный шлак и производили сталь плохого качества, которая ржавела так быстро, что ее отказывались закупать братские социалистические страны, в том числе и Китай…

Люди, работавшие на заводах, пользовались привилегиями: в цехах им раздавали пакеты с продуктами, они раньше уходили на пенсию. Мужчины, например, в пятьдесят лет. После чего они довольно быстро умирали.

Прощались с ними долго и с почестями. Носили гроб по улицам, разбрасывали цветы… Впереди процессии обязательно шел человек с красным флагом. Оркестр фальшиво исполнял похоронный марш Шопена. И этот скрежет, который трудно было назвать музыкой, стал так же привычен, как клекот горлицы по утрам в каштане во дворе…

Огромное городское кладбище располагалось на склоне холма. Последние сбережения выкладывали жители города на посмертные памятники. Высокие черные мраморные плиты, гранитные надгробья с изображением ушедшего от нас человека, монументальные чугунные ограды. Возможно, покойный никогда в жизни не решился бы истратить сам на себя такие большие деньги, сколько было потрачено на ненужный ему сейчас монумент безутешными родственниками.

В Пасху кладбище кишело людьми. Они гордились собой — никому не было стыдно за «свою» могилу перед соседями…

Выпивали, горевали, иногда перебрасывались отдельными репликами с лежащими под землею…

И опять никак нельзя было избежать взглядом раскинувшийся под холмом, от края до края горизонта, завод. Всюду преследовали эти чадящие серые трубы… Унылые ржавые котлы… Пропыленные заводские постройки…

Они как бы перетекали друг в друга. Кладбище в завод, завод в город… И обратно — город в завод, завод в кладбище… Это была западня…

На дворе стояла небольшая детская карусель. Вера азартно бегала по кругу, подталкивая сиденья, а дети не давали ей отдохнуть и все кричали:

— Быстрей! Быстрей!

Вечерело. Жара начинала спадать.

Детей постепенно становилось все меньше. Одних забирали родители, другие уходили сами. Наконец осталась одна только девочка Оксана.

— Хочешь, я тебя покатаю? — спросила она Веру.

— Нет, давай так посидим, — ответила Вера. — Что ж мама твоя не идет?

— Сейчас мама меня купать будет, а я утку…

Вера смотрела, как из подъезда стали выходить к парням девушки и пары медленно разбредались в разные стороны.

В беседке у подъезда зажгли свет, и мужики, сидящие вокруг стола, снова принялись стучать, играя в домино.

Слышнее стали смех, музыка, ругань, а также призывы к атаке и свист пуль, раздававшиеся из телевизора.

Решительно прошагала ватага мальчишек — человек двенадцать с палками. За ними бежал мальчик лет девяти, держа в руках раздобытый где-то руль от детского велосипеда.

К Вере подошел ее бывший одноклассник Андрюша.

— Чего же ты с ними не пошел? — насмешливо спросила Вера, кивнув вслед мальчишкам.

— Надоело, — ответил он. — Мне вызов пришел из мореходки. Ехать скоро… — Он посмотрел на Веру. Она была бесстрастна.

За белобрысой Оксаной пришла мать.

— Спасибо, — сказала она Вере и добавила, вздохнув: — Очередь была за сосисками… А я заняла за сосисками и в кассу. Кассирша ушла, и моя очередь за сосисками прошла. Надо было идти в другую кассу и опять становиться в очередь…

Наконец мама с дочкой побрели домой, и Андрюша сел на место девочки.

— Мне ребята голубятню отдать хотят. Их в армию забирают…

— А ты возьми для матери. Змей же ты ей оставлял, когда мы в колхоз ездили… Вернешься, голуби будут толстые!

— Так ребята раньше меня вернутся… Помнишь, у тебя на шкафу белый голубь жил. Ты его боялась — он по ночам урчал. Куда ты его дела?

— Тетке отнесла. Она суп сварила… Ну что ты на меня так смотришь!!!

— Чтоб лучше помнить.

— Перестань!

— Тебя сегодня ругали?

— Нет.

— Я слышал, когда отец твой приезжал…

— Зачем тогда спрашиваешь?

Помолчали.

Весь год лицо у Андрюши было усыпано крупными прыщами. От них оставались небольшие шрамы. Сейчас прыщей стало меньше. Видно, дала ему какая-то сердобольная. Допустила до своего тела.

Но Андрюша любил Веру!

Кроме того, он был еще и самолюбив. И самолюбие его страдало. Страдало оттого, что так страстно любимая им Вера не хочет с ним трахнуться. Но, с другой стороны, он внутренне уважал себя. Вот она — не хочет, а он ее все равно любит. Сидит вечерами с ней, разговаривает, а не тащит грубо в подвал или там в кусты…

— Мне кассету принесли, — сказал Андрюша.

— Ну?

— Пойдем, видак посмотрим?

Вера встала.

— Ко мне? — с надеждой спросил Андрюша.

— В парк.

Он растерялся:

— Там же драться будут.

— Ну и что… Веселее, чем так сидеть… Подожди, я переоденусь.


Толика поймали возле Доски почета.

Он пытался отбиться, но это было бесполезно. Он — один, а их — пятеро. Получив пару пинков под зад и несколько увесистых тумаков по голове, Толик нашел в себе силы вырваться и убежать. Вдогонку ему бросили хлопушку. Она взорвалась, распугав птиц на бульваре.


Танцплощадка находилась в глубине парка. Андрюша и Вера молча шли к ней по аллее. Кусты по бокам жили таинственной жизнью. Там курили, негромко переговаривались и постоянно перемещались с места на место, треща сучьями. Над деревьями возвышался силуэт «чертова колеса», поскрипывала цепями карусель под названием «Ветерок».

У танцплощадки стояли группами мальчишки, которые не достигли возраста, дающего право на вход. Милиционеры гнали их, они отходили на несколько шагов, останавливались, возбужденно оглядываясь по сторонам.

На эстраде стояли динамики, гремевшие музыкой. Толпа танцевала безрадостно и сосредоточенно.

Андрюша и Вера купили билеты и вошли под пристальными взглядами дружинников и милиционеров с собаками. У нескольких милиционеров на боку висели рации, из которых выплескивался чей-то бурчащий невнятный голос.

Андрюша нервничал. Разгоряченный, избитый, Толик умылся у питьевого фонтанчика, подошел к Вере и пропел:

— Вера, Вера, Верочка! Тоненькая веточка… — Обнял ее, отвел от Андрюши: — Доллары где?

— Потеряла, — ответила Вера.

— Сдурела, да? — растерялся Толик.

— Отстань.

— Продала?

— Потеряла!

— С ума сошла! Кто ж доллары теряет?!

— Не надо было их ко мне в сумку пихать!

— Да! Надо было с ними в милицию ехать! Чтоб мне еще и валютное дело пришили!

— Отстань!

— Ну что ты наделала!.. Вер, это же Чикины доллары! Он счетчик включит, а у меня нет денег. Чика из рейса придет — зарежет!

Им под ноги бросили хлопушку. Она взорвалась. Плеснуло синее пламя.

— Козел! — выругался Толик и побежал туда, откуда хлопушку бросили.

Вера села на скамейку рядом с Андрюшей.

— Чего ему? — спросил Андрюша.

— Ничего, — ответила Вера.

На площадке появилась подруга Веры Чистякова. Самый близкий человек. Она учила Веру, как одеваться со вкусом и как надо жить.

У Чистяковой не было отца, и денег часто не хватало. Где-то в конце девятого класса она начала ходить в порт. Там, у шлагбаума, она обсуждала с другими девушками, где какая «коробка» стоит и когда она причалит. «Коробками» называли корабли. С кораблей сходили на берег матросы. Чистякова вступала в контакт только с иностранцами. Для этого у нее были английский и итальянский разговорники, изрядно потрепанные, и импортные презервативы по рублю штука.

Расплачивались с ней по-разному: когда сигаретами, когда вещами, когда долларами. Доллары уходили хорошо — по десять рублей.

В порт Чистякова ходила раз или два в неделю. Ей хватало. Но иногда приходилось иметь дело с довольно отвратительными типами.

«И не противно тебе?» — спрашивала Вера. Чистякова улыбалась своими перламутровыми губами: «Противно. А что поделаешь? Тебе деньги понадобятся, и ты пойдешь».

Вера знала — Лена права. Многие так делали…

Так же, как и Вера, Чистякова мечтала о чистой, светлой любви. Приходила на танцплощадку в надежде встретить того — единственного и неповторимого… Вместе с Верой отнесла свои документы в училище связи…

— Лена! — махала ей рукой Вера. Всеобщее возбуждение передалось и ей. Вере нравились ожидание и тревога, которые испытывали окружающие.

— «Пусть тебе и на здоровье, и на внешность наплевать! — Чистякова забрала у Веры сигарету и бросила в урну. — Но о том должна ты помнить, что ты — будущая мать!..» Толик! — крикнула она бегавшему по ту сторону забора Толику. — А нельзя ли сегодня обойтись без мордобоя?

— Как можно?! — ответил Толик. — Ради чего тогда жить?!

В это время милиционеры втиснулись в толпу танцующих и вывели оттуда кого-то покачивающегося и покорного.

— А Андрюша не участвует в этом ежедневном ритуале?

— Надоело, — ответил Андрюша.

— Голову надо беречь, а то фуражку носить не сможет, — объяснила за него Вера.

Чистякова хихикнула.

На площадке появился высокий светловолосый парень в рваных джинсах. Он медленно огляделся, ощущая на себе взгляды косившихся девушек. Подошел к одной, лениво спросил, который час. Она ответила, стесняясь.

— Ой, кто это?! — с восхищением спросила Чистякова.

— Первый раз вижу. — Вера инстинктивно проверила, не размазалась ли возле глаз тушь.

Парень направился в их сторону. Андрюша предусмотрительно обнял Веру. Парень обратился к Чистяковой:

— Пойдем погуляем?

— Я на танцах — танцую! — с достоинством ответила Чистякова.

— Ну давай!..

Чистякова отдала сумку Вере, проговорила:

— «Когда я диско танцую, я ничем не рискую!» — и бросилась в объятия парня.

— Лена! — позвала Вера, но та ее уже не слышала.

А на середине площадки ребята не спеша начали выстраиваться лицом друг к другу в две шеренги. Постепенно образовались две равные автономные половины с четкой границей. Топчась под музыку, шеренги начали сходиться стенка на стенку, пока не подошли вплотную друг к другу.

За забором милиционеры в фургоне пили из пакета молоко.

— Сматывать пора отсюда, — сказал Андрюша.

— Боишься? — спросила Вера. — Не бойся. Я тебя прикрою.

Раздался чей-то воинственный свист, потом кто-то закричал, и в ту же секунду музыка стихла.

Милиция забегала.

Толпа хлынула в разные стороны — кто к выходу, кто, наоборот, — в самую гущу драки. Перед узким проходом началась давка.

Андрюша тащил Веру за руку и прикрывал ее, как мог, от натиска толпы. Но тут кто-то рванулся, потом все побежали, и их развело в разные стороны.

Сверкая фарами и мигалкой, подъехали две милицейские машины. Милиционеры хватали всех, кто попадался под руку. Попался им и Андрюша. Ему завернули за спину руки и, беспомощного, кричащего от боли, запихали в фургон, где уже бесновались другие пойманные.

Веру тоже пытался поймать милиционер, но она увернулась, сумела ударить его между ног и скрылась в толпе.

Толик увидел в конце аллеи одного из своих обидчиков. Догнал, двинул изо всех сил сзади. Тот упал. И тут же вскочил, но ответить на удар не успел. Из боковой аллеи выехала милицейская машина…

Держа в руках туфли, Вера выбежала из парка на набережную и остановилась перевести дыхание. Потом присела на железный барьер у пляжа.

Кто-то брел по гальке, наклонился, зачерпнул из моря воды, умылся, высморкался и стал приближаться к Вере.

Вера курила. Человек остановился напротив. В темноте его лицо было неразличимо.

— Закурить есть?

— Последняя, — Вера кивнула на свою сигарету.

Он сел рядом, и Вера узнала того парня, который увел Чистякову.

— А, это ты! — рассмотрел ее парень. Забрал у Веры сигарету жадно ее докурил. — Тебя как звать-то?

— Вера. А тебя?

— Сергей… А эта коза, что со мной была, кто? Подружка?

— Она мне как сестра…

— Все люди братья, — усмехнулся Сергей.

Вера обулась, и они не спеша пошли в сторону парка.

— А что за парень с тобой был?

— Одноклассник.

— Одноклассник — это хорошо…

Тут Вера увидела, что в их сторону сворачивает милицейская машина. Несколько человек пробежали мимо с визгом и руганью. Вера схватила Сергея за руку, потащила к ближайшей скамейке, обняла. Он тоже прижал Веру к себе.

Машина проехала.

— Неплохо, — сказал Сергей.

— Тебе хотелось прокатиться?

— Нет. Я привык спать дома.

— Пусти, — сказала Вера.

— Кажется, что сейчас с ножом кто-то вылезет. — Сергей не отпускал ее.

— Пусти, говорю.

— Идем?.. Чего тут торчать-то…

Вера молчала.

— Пошли?.. — лениво повторил он.

— Давай вали отсюда! — закричала Вера, изо всех сил отталкивая его. — Я ночевать тут буду!

Сергей разжал руки, поднялся и не спеша пошел прочь.

Вера глядела ему вслед. Он уходил все дальше и дальше.

— Обернись! — прошептала Вера.

Он не оглянулся и вскоре исчез в темноте.

Вере стало страшно. Она встала со скамейки и медленно побрела в сторону дома.

Вдруг ее ослепил свет фонарика. Она замерла, прикрыла глаза рукой.

— A-а, Верка, — услышала она.

Человек осветил снизу свое юное лицо. Лицо было малопривлекательно, со свежей царапиной на лбу Принадлежало оно Толику.

— Андрюшу не видел? — устало спросила Вера.

— Андрюха! — позвал Толик.

— Чего? — Из-за кустов вылез пацан лет девяти.

— Да не ты, — вздохнула Вера.

— Забрали его, — ответили из темноты.

— Закурить есть? — повернувшись на звук голоса, спросила Вера.

— Откуда? — ответили ей.

— Ну пока… — Вера пошла дальше.


Скучно… Жить было очень скучно.

Куда себя девать — непонятно. Домой ехать?

Отправившись на заработки — строить в братской стране Монголии какой-то комбинат, — родители сдали свою квартиру в Донецке двум запуганным молодоженам. И когда Сергей появлялся дома, они без конца что-нибудь роняли или ломали, молодая жена при этом нервно хихикала… Да и вообще Сергей не любил свой родной шахтерский город с торчащими в степи горами отработанного шлака.

Здесь хоть было море. В общежитии никто не мешал — соседи по комнате на лето разъехались…

Учиться в институт он пошел только потому, что это избавляло его от службы в армии. На лекциях Сергей честно спал. Выручало то, что преподаватели в основном были женщины. Внешность выручала. Он и вступительные экзамены сдал только благодаря тому, что смотрел загадочно и казался умным…

И вот, дожив до двадцати одного года и проучившись четыре года в институте, Сергей понял, что ничего не хочет. И жизнь будет всегда такая, какая она есть сейчас, даже хуже. Просидит он до пенсии в душном конструкторском бюро, вычерчивая на кульмане никому не нужную ерунду. Зарплаты будет хватать только на питание… Ну и что?.. И это все?.. Зачем?..

Он ненавидел все эти блюминги, слябинги. Ничего не хотел знать о технологии обжима стали. Ненавидел людей, которые понуро, в три смены работали. Металлурги с обожженными лицами; толстые крановщицы, ворочавшие листы железа; шоферы, перевозившие бесполезные грузы, и многие другие, которых заставляли бороться за продукцию отличного качества, трезвый образ жизни, ударную производительность труда и гробить свое здоровье… У них были дети. Дети, которые росли как трава. Никто ими не занимался. А заводы приносили убыток.

Дома в халатике Вера быстро мыла оставленную в раковине посуду. Стрелки будильника, тикавшего на холодильнике, приближались к двенадцати часам ночи.

Заскребся в замке ключ, хлопнула входная дверь — это Рита вернулась с работы. Она несла тяжелые сумки с продуктами.

Вера стояла у окна и ела хлеб с маслом.

— Не спишь еще? — устало улыбнулась Рита. — Чего так?

— Телевизор смотрела.

У матери на щеках был нездоровый румянец.

— Как чувствуешь себя? — спросила Вера.

Та в ответ махнула рукой.

— В троллейбусе говорили, в парке опять драка была. Убили там кого-то…

— Ужин разогреть?

— Да не хочу я есть, — сказала Рита и принялась разбирать сумки, укладывать продукты в холодильник. — Ты один хлеб жуешь. Картошки поешь с мясом.

— Ладно, мама, пошли спать, — улыбнулась Вера. — Поздно уже.

Рита кивнула, и вдруг спокойное выражение сошло с ее лица.

— Я ж просила тебя полы помыть! А ты! Три дня назад еще просила, паразитка!

— Завтра помою, — угрюмо ответила Вера.

— Завтра, завтра! Каждый день одно и то же! Делать ничего не хочешь!

Вера вздохнула, пошла в свою комнату, разделась и легла. Долго смотрела в темное небо за окном на газовый факел.

У кого-то в квартире шумела вода, ныли водопроводные трубы. За стенкой негромко переговаривались соседки.

— Арбузы на базаре видела «астраханцы»… Вот такие.

— Почем?

— Рубль пятьдесят кило…

Вера думала про Сергея. То, что он гад, — это было понятно. Но зато красавец какой… Высокий… Глаза… Она вздохнула. Сравнить было не с кем. Только с артистом из американского фильма…

По квартире разносился храп отца.

Мать прошлепала в кухню, покашляла, выпила воды.

…Чистякова как кинулась к нему. Про все забыла… Приезжий, наверное… Никогда раньше не видела… Грустно. Где его теперь искать… Все. Проехали. Потерялся. Ну и не надо! Есть Андрюша…"

— В газете читала — нельзя арбузы брать. Нитратами отравлены…

— Нитратные — это государственные.

— Какая разница! Рыночные, государственные… Земля-то одна…

— Отраву едим.

— Отравой дышим…

— Да-а-а…

— Все равно помрем…

"…Андрюша из мореходного училища вернется, будет за границу ходить. По Дунаю, например, плавать. Золотое дно! Рейс недолгий. А товара — вагон. Успевай только продавать. Кооператив купим, мебель. Вещи импортные появятся. Сколько можно ходить в том, что Чистякова сошьет…

А еще лучше, чтоб он на полгода уходил… Куда-нибудь в Перу… Сама себе хозяйка. Делай что хочешь. Лишь бы не знал никто…"


Вера и Чистякова сидели в кафе. Они ели из вазочек мороженое и запивали его коктейлем. В кафе было прохладно, а на улице солнце шпарило невыносимо.

За соседним столиком сидели девочка лет десяти и мужчина в кожаном пиджаке.

— Раньше в Индии, — говорил мужчина, — по древнему обычаю, жена не имела права жить дольше мужа. Ее ждала ужасная смерть. Ее живую сжигали на костре одновременно с телом умершего.

— Я бы убежала, — сказала девочка.

Мужчина снисходительно улыбнулся, покосился на Чистякову и продолжал:

— Знаешь, самое интересное, что они сами этого хотели. В прошлом веке этот обычай запретили, но, несмотря на строжайшие меры предосторожности, имелись случаи самосожжения. Женщины кончали с собой не потому, что жизнь без мужа хуже смерти. — Он опять покосился на Чистякову. — Нет! Женщину толкал в костер какой-то внутренний импульс. Понимаешь?

Девочка, восхищенно глядя на мужчину, кивнула, не переставая накручивать на палец свою тонкую косичку.

Чистякова ухмыльнулась.

— Другими словами, непреодолимый призыв глубоко взволнованного духа! — победоносно закончил мужчина, перевел дух и спросил у девочки: — Как мама с папой?

— Хорошо, — ответила она и принялась за свое начавшее таять мороженое.

— Слушаешься?

Девочка кивнула, подавив вздох, потом спросила:

— Пап, мама узнать просила, ты придешь в субботу нам помогать картошку копать?

— Приду, — согласился мужчина, тоже вздохнул и добавил: — Куда ж я денусь…

Чистякова с интересом осмотрела эту пару, потом, наклонившись над своим мороженым, тихо спросила Веру:

— Интересно, кем это он ей приходится?

— Первый папа, наверное, — ответила Вера.

— Эх, — вздохнула Чистякова, — если бы моя мама за всех своих любимых замуж выходила!.. Водили бы они меня в кафе, разговаривали со мной… Была бы я умная…

— Размечталась, — сказала Вера.

И вдруг она увидела Сергея. Он подошел к стойке бара, барменша поставила перед ним бутылку "фанты" и стакан. Сергей принялся пить прямо из бутылки.

Вера отвернулась.

Чистякова с аппетитом доедала свое мороженое. Вера тоже немного поковыряла и, не выдержав, опять посмотрела на Сергея.

Он сказал что-то барменше, та засмеялась.

— Послезавтра Андрюшу провожаем, — сказала Чистякова. — Пойдешь?

Вера пожала плечами.

— А писать ему будешь?

Вера опять пожала плечами.

— Он же любит тебя.

— Он пусть и пишет…

Тут Чистякова увидела Сергея и преобразилась. Закидывая ногу на ногу и растягивая слова, произнесла:

— "Я тащусь от него, как удав по пачке дуста!"

Сергей отставил бутылку, напрягся и вспомнил, кто это.

— "Я не верю в страсть повес! Я без них в застое! Мимолетный интерес меня не устроит!.." Бросил меня! Я стою одна! Танцы кончились! Вокруг дерутся! Где мужское плечо, за которое можно спрятаться?.. Исчезло! Растворилось! Я пришла домой чуть живая!

— Здравствуй, Вера! — сказал Сергей.

Вера кивнула.

— "Слабой песенкой возник лучик однобоко… Уважаемый Сергей, я так одинока!" — Чистякова встала, подошла к Сергею и обняла его. — Это все я сама сочинила, — прошептала она ему в ухо. — Хорошо, правда?

— Замечательно! — ответил Сергей.

— А вот Вера говорит, что от моих стихов чесаться хочется, — пожаловалась Чистякова.

— Ну Вера, наверное, Пушкина любит? — спросил Сергей, освобождаясь от объятий Чистяковой.

— Люблю, — сказала Вера.

— Да! И Толстого с Достоевским, — иронически добавила Чистякова.

— А меня ты будешь любить, Вера? — Сергей сел напротив.

— Нет.

— Почему?

— Что-то я ничего не понимаю! — встряла Чистякова.

— Ты очень красивая, Вера.

— Я знаю.

— А я? — спросила Чистякова, удивленно осматривая то Сергея, то Веру.

— Вера, ты мне очень нравишься!

— Мужчина! Угомонитесь! Она несовершеннолетняя. Вас посадят! — предупредила Чистякова.

— Я искал тебя, Вера. Ходил по улицам, всем женщинам в лица заглядывал…

— Ну и как лица? — спросила Вера.

— Так себе…

— Ну, ребята, — развела руками Чистякова. — Я нижу, тут рождается большое, светлое, советское чувство!.. Не буду мешать твоему счастью, подруга! — Чистякова встала.

— Лен, ты только далеко не уходи, — попросила Вера.

Чистякова села за соседний столик к изумленно смолчавшим отцу с ребенком.

— "Счастье, как воробей, что на ветке сидит, — продекламировала она. — Эту ветку качнет, и оно улетит…" Это я сама сочинила. Правда, здорово?

— В общем… да… — согласился мужчина.

— Сигаретой угостить? — предложила Вера Сергею.

Он покачал головой, поинтересовался:

— Так и будем сидеть?

— Можем в кино сходить, — ответила Вера.

— А откуда вы так хорошо знаете обычаи индусов? — спросила Чистякова у соседа, принципиально не глядя в сторону Веры.

А Вера понимала, что все будет так, как захочет он…

И он это понимал…

Никаких сил у Веры больше не было…

Комната в общежитии была довольно грязная. Стены с облупившейся голубоватой краской. Над столом фотография иконы "Мадонна с младенцем", раскрашенная фломастером и в рамочке. Сосед по комнате купил ее на базаре у цыган. На пыльном полу, в уголке, штук двадцать пустых бутылок из-под шампанского.

Стонущие пружины железной кровати действовали на нервы.

Вера даже не успела разобраться, что она чувствует к этому человеку. Его холодные глаза действовали на нее, как и на других женщин, завораживающе. Казалось, за ними кроется большая внутренняя сила. А на самом деле за ними не было ничего, кроме скуки.

Уверенные крепкие руки налили Вере в стакан шампанского, потом ловко раздели, и она очнулась, когда по мозгам ударил скрип пружин. Но он вскоре прекратился. И глухо застучало в мозгу: надо собираться домой, трамваи ходят редко…

— Который час? — спросила Вера.

Сергей зажег настольную лампу и сказал:

— Одиннадцать!

— Мама! — воскликнула Вера и кинулась к соседней кровати, где была брошена ее одежда. В две секунды напялила ее на себя.

— Как пожарник! — восхищенно сказал Сергей. — Тебя проводить?

— Ты что? Соседи увидят. Родители меня убьют!

— Кошмар!

Вера подошла к Сергею. Он лежал, улыбался, положив руки под голову. Светлые волосы спутались.

Вера нагнулась, поцеловала его.

— Все, — вздохнула она, — побежала я…

— Под ноги смотри, не спотыкайся.

Проходя мимо стола, Вера взяла пустую бутылку из-под шампанского и поставила в угол к остальным. На пороге комнаты обернулась, посмотрела на Сергея и спросила:

— Ты любишь меня?

— Разумеется, — ответил он.

Вера бегом спустилась по лестнице. В голове почему-то крутилась песня, которую они орали с Чистяковой в школе на переменах: "Организованной толпой коровы шли на водопой! Какой позор! Какой позор!".

Недалеко от общежития была трамвайная остановка. Трамвай собирался тронуться, но, увидев несущуюся Веру водитель открыл задние двери.


Вера жила на Левом берегу города. Ехать надо было минут тридцать.

На Правый и Левый берега город разделяла маленькая речка, протекавшая недалеко от завода. Эта же речка разделила на две враждующие половины подростков, и стоило кому-нибудь с той или иной стороны оказаться во враждебном районе, если его замечали во дворах, то избивали без лишних разговоров.

Каждый вечер в поисках острых ощущений парни с Левого берега ехали на танцплощадку Правого и — наоборот. И поэтому почти каждый вечер на обеих танцплощадках дрались…


У речного берега жили цыгане. Однажды весной речка вдруг разлилась и затопила цыганский поселок.

Цыгане сидели на крышах, а вокруг плавали их пестрые ковры.

Горожане наблюдали со злорадством. Цыган не любил никто…

Вера пришла домой. Из кухни, вытирая руки об майку, вышел, покачиваясь, Николай Семенович.

— Веруся, — сладко улыбаясь, сказал он. — Вот и я!

— Папа, — с тоской проговорила Вера. — Ты ел?

— Не хочу.

— Иди поешь! Немедленно! — Она пошла на кухню, поставила разогреваться на плиту кастрюльку.

Отец сзади нее сидел на табурете и виновато сопел.

— На! — Вера положила еду в тарелку, швырнула ее отцу на стол и отправилась в свою комнату, вынимая на ходу из ушей серьги.

Отец поплелся за ней.

— Ну не могу я так… Веруся, посиди.

— Сейчас мать придет. Иди кушай и ложись!

— Я соскучился!

— Оно и видно, — сказала Вера и пошла стелить постель.

— Помнишь, ты маленькая была. Меня в кровать заталкивала. Сама — спичка… упрешься в спину… раз-два, раз-два…

Отец засмеялся и погрозил пальцем.

— Виктор… — вдруг сказал он.

— Чего?! — не поняла Вера.

— Приезжает.

— Зачем?

— Повидаться, — гордо ответил отец.

— А Соня?

— Один… — Николай Семенович покачнулся.

— Иди ешь! — заорала Вера.

— Веруся…

Хлопнула входная дверь, пришла с работы Рита.

— Мама, Витя приезжает! — выбежала ей навстречу Вера. Рита улыбнулась, но тут перед ней возник Николай Семенович, улыбка сразу же исчезла.

— Пеки… мать… — проговорил он, — пироги!

— Он кушал? — спросила Рита.

— Его не заставишь, — сказала Вера.

Отец улыбался:

— Я звонил… Еду, говорит!

— Правда?!

— Я ей говорю, а она не верит… — Николай Семенович икнул.

— Коля! — взмолилась Рита. — Умоляю…

— Я бриться сейчас буду! — заявил отец.

— Порежешься, — сказала Рита, и щеки ее начали краснеть.

— Где моя бритва?!

— На балконе, — язвительно сказала Вера. — Явился…

— Как разговариваешь! — завелся вдруг Николай Семенович. — Знаешь, когда она пришла? — повернулся он к жене. — Только что! Распустилась!

Рита растерянно поглядела на Веру:

— Ты где была?

— Вот и я… где?!

Вера молчала.

— Шляешься! — заорал Николай Семенович. — По кустам! Пороли мало!

— Коля, поди покушай…

— Вот! Как мамаша, так и дочь! — Николай Семенович покачнулся и вдруг, схватившись рукой за сердце, сел на пол.

— Начинается! — сказала Рита, перешагнула через него и прошла на кухню. — Вера, займись им!

— Ну давай вставай! — Вера нагнулась над отцом, схватила, пытаясь приподнять. — Вставай! А то "скорую" вызову.

— Не надо!

— Вставай тогда!

— Вот так помру!.. Никто добрым словом не помянет.

— Ну, пап…

— Всю жизнь горбатил! Здоровье свое гробил! Никто не любит.

— Не ори, соседей разбудишь. — Вера помогла отцу встать, дотащила до кровати.

Отец лег и заплакал.

— Никому я не нужен…

— Успокойся. — Вера накрыла отца одеялом. — Закрой глаза. Закрой, закрой… Все будет хорошо… Не надо пить столько… И мама нервничать не будет. И сердце не будет болеть…

Отец уснул, Вера тихонько вышла из комнаты. На кухне сидела мать.

— Нет у меня никаких больше сил, — сказала она, задыхаясь. — Зачем на лекарства столько денег тратим? С вами никаких лекарств не хватит.

Она налила себе воды из чайника.

— А ты опять полы не помыла.

Вера вздохнула и вышла из кухни.

За окнами проехал тепловоз.


Провожали Андрюшу все его друзья. Сидели в полумраке перед импортным видеомагнитофоном и смотрели какое-то эстрадное шоу.

— Ох и грустно мне чего-то! — вздохнула Чистякова, сидя в одном кресле в обнимку с Верой.

В комнату вошла Андрюшина мама, молодая еще женщина, поставила на столик чашки с кофе.

— Пойдем, поможешь мне, — ласково улыбнулась она Вере.

Вера с неохотой пошла за ней, получив сочувственный удар в спину от Чистяковой.

Как только они вышли, Чистякова толкнула ногой сидевшего на полу и впившегося взглядом в экран телевизора Толика.

— Толик, который час?

— Через десять минут откроют, — сказал Толик, у которого были знакомые грузчики в винном магазине.

— Ты кофе допил?

— Сумку давай.

Чистякова протянула ему сумку для бутылок с вином.

— Сумку давай, — повторил Толик.

— Эх, скупость тебя погубит, — пророчески произнесла Чистякова, отдавая ему кошелек.

Андрюшина мама стояла на кухне у окна.

Вера встала рядом.

— Тяжело нам теперь будет, — обняв Веру за плечи, сказала Андрюшина мама. — Доля наша такая — бабья: детей растить и любимого ждать… Полгода мужа дома не бывает… Теперь вместе корабли встречать будем, Вера… Имя у тебя какое хорошее… Только ты дождись его обязательно… Видишь, как он тебя любит.

Вера смотрела в окно.

— Письма будете друг другу писать, как мы с отцом в молодости.

На кухню вошел Андрюша.

— Вам ведь одним побыть хочется, — сказала Андрюшина мама. — Идите в мою комнату. Я тут посижу.

Опустив голову, Вера пошла перед Андрюшей по коридору. В комнате он решительно подошел к испуганно на него глядевшей Вере и обнял изо всех сил. Потерся носом о ее волосы, поцеловал лоб, нос, губы, повалил на кровать.

— Ладно, хватит! — оттолкнула его Вера.

Андрюша послушно отошел. Вера поправила волосы.

— Думаешь, очень приятно все это выслушивать? — спросила она.

— А что я могу ей сказать?

— Может, и замуж за тебя выйти?

— Выйдешь, куда денешься.

Вера удивленно посмотрела на него, такого взъерошенного и несчастного, но так уверенно сказавшего эти слова.

— Так ведь я другого люблю.

— Ну и что, — улыбнулся Андрюша. — В загранку ходить стану: сама прибежишь.

— Ага, и стоять буду на пристани, слезы горькие ронять!.. Ты мне надоел!..

Дверь в комнату открылась. На пороге стоял Толик.

— Пойдем, — сказал он, подпрыгнул, бутылки с вином звякнули в сумке, — погуляем…


Пошатываясь, Толик бежал по пирсу К себе он прижимал два арбуза.

— Толик! Скорей! Давай к нам! — кричала ему с баржи Чистякова.

Несколько человек — бывших Андрюшиных гостей — полуголыми дремали на носу баржи. Сам Андрюша сидел на крыше рубки и подпевал магнитофону. Вокруг валялись пустые бутылки от портвейна.

— Давай! Давай! — махала Толику Вера.

Толик подбежал к борту баржи и сделал вид, что сейчас швырнет арбузы в голову Вере и Чистяковой.

— Лови! Хо-хо!.. Спокойно! — Он перепрыгнул через борт к визжавшим девушкам.

Всем было ужасно весело.

— А где народ? Народ где? — удивленно спросил Толик.

— Загорает, — кивнул на спящих Андрюша.

— Ну и бог с ним, с народом… — Толик положил арбузы к ногам Веры и взял бутылку. Встав в позу горниста, он припал к бутылке губами.

— Та-та-та! Та-та-та! Та-та-та! — хором пропели Вера, Чистякова и Андрюша.

Выпив все, Толик вытер рот и изрек:

— Пионерская юность моя!

Все захохотали. Толик кинул бутылку в море.

— Где нож? — спросил он.

— Где нож? Так, где нож? Нож! — Вера засвистела.

— Не видела, — сказала Чистякова. — У них спроси…

Толик побежал к спящим.

Андрюша самозабвенно выводил слова песни.

— Кыс, кыс, кыс, — Чистякова наклонилась к Вере. — А как складываются отношения с юношей Сережей?

— Замечательно, — улыбаясь изо всех сил, ответила Вера.

— Ах вот как!

— Вот так! Вот! Так! — повторила Вера, чувствуя, как настроение у подруги падает.

— Желаю удачи…

По пирсу шел мужчина в кожаном пиджаке. Несмотря на жару, пиджак был застегнут на все пуговицы. В руках мужчина нес огромный букет георгинов. Подойдя к барже, где сидела веселая компания, мужчина постоял немного, никем не замеченный, потом позвал:

— Лена!

Чистякова резко обернулась.

— Ой! — вскрикнула Вера. — Мужчина! Вы не ко мне?!

Чистякова вздохнула и продекламировала:

— "Беззащитный человек утопает в море. Хоть улыбка на лице, а какое горе!"

Мужчина радостно помахал ей цветами. Часть лепестков осыпалась с букета.

— Горе! Горе! — со смехом подхватила Вера.

— Как нашел ты меня, родной?

— Лена, это вы сами сочинили? — восхищенно спросил мужчина.

— Конечно. Прямо сейчас.

— Вы знаете, Лена, вы очень талантливый человек. И стихи ваши мне… Действительно, очень… Производят неизгладимое впечатление!..

Мужчина смотрел на Чистякову. Вере это было неприятно.

— Спасибо! Спасибо! Очень!.. Спасибо большое! — Она вызывающе захохотала.

— Замолчи, — сказала Чистякова, встала и пошла к мужчине.

— Ой, кто это?! — сказал прибежавший с ножом Толик.

— Мужчина! — со знанием сказала Вера.

— "О Боже! Напротив два любящих глаза! Сгорая, иду я в облаке газа!" — Чистякова подала мужчине руку, он помог ей спрыгнуть с баржи, протянул букет.

— Ой! — спохватился Толик. — А сумочка! Сумочку возьмите!..

— Спасибо! — сказал мужчина.

Чистякова обняла его и, помахав друзьям, чинно удалилась.

Так Вера потеряла подругу.

Толик сел рядом с Верой, посопел, потом взял арбуз, принялся его резать.

— Вер… — наконец сказал он.

— А.

— Чика приехал.

— Ну и что?

— Как что?! Вер!.. Ну ты… — Толик вздохнул. — Поговори с ним… Мне долг платить нечем… Вер, ты же виновата?..

— Я?!

— Я тебе поверил как другу, а ты… Потеряла… Вер, это его же доллары… Ну поговори с ним…

— Хорошо, увижу — поговорю.

— Ты с ним завтра поговори… Тебе он ничего не сделает. А меня зарежет… Честное слово, Вер! Слышишь, Вер?

Вера смотрела на Андрюшу.

— А?! — переспросила она.

— Поговоришь?..

— Андрюша, давай, давай, спускайся ко мне! — кокетливо звала она. — Молодец! Мне скучно здесь… Придумай что-нибудь…


Вера и Андрюша в обнимку брели по пирсу и пели песню. Вечерело. Плескались волны. На пирсе стояли рыбаки, которым попадалась в основном противная пучеглазая рыба — бычок. Дойдя до конца пирса, Вера и Андрюша постояли немного, глядя на заходящее солнце. Вдруг Андрюша резко прижал Веру к себе.

— О-о-о! — застонала она. — Не могу больше… Надоел! Андрюша выпустил ее, отошел, снял ботинки и прыгнул в воду.

— Эй! Ты чего? — крикнула ему Вера.

Андрюша не отвечал, он изо всех сил колотил по воде руками и ногами.

Вера постояла, посмотрела на беснующегося Андрюшу, махнула рукой и сказала:

— Ладно, матрос, не грусти!.. Помни берег родной, — и пошла обратно.


Вера стояла у общежития металлургического института. Входная дверь была заперта изнутри стулом. Положив голову на стол, спала бабка-вахтер.

Вера постучала, подергала дверь. Бесполезно.

Окно в комнате Сергея было раскрыто.

— Сережа! — позвала Вера. — Сережа!

В окне появился заспанный Сергей.

— А я тебя люблю!

Сергей приложил палец к губам, жестом показал, чтобы Вера подошла к другой стороне здания. Там к одному из окон второго этажа была прислонена деревянная лестница.

— Все, понял!.. "Беззащитный человек, — бормотала она, карабкаясь по перекладинам, — утопает в море. Хоть улыбка на лице… А какое горе!"

Сергей встречал ее у окна.

Вера наконец дошла до него, прижалась и прошептала:

— Здравствуй! Какой же ты теплый…


Николай Семенович и Вера ехали на грузовике в аэропорт встречать Виктора. Вера смотрела в окно, а отец ругал ее, заводя сам себя:

— Мать всю ночь глаз не сомкнула. Тебя высматривала!

— Вы ж знали, где я была.

— Знали! Знали!.. А вот где потом была?! Андрей в полодиннадцатого дома был. Мокрый весь… Почему он мокрый-то был?

Вера ужасно хотела спать.

— А? — переспросил отец.

— Вот сам и спроси, чего он был мокрый…

— Я спрошу. Я все узнаю… Я до секунды узнаю… — Он притормозил, заглядывая Вере в лицо.

Вера отворачивалась.

Их обогнали зеленые "Жигули". Водитель-женщина покрутила пальцем у виска. Николай Семенович увидел, рассердился теперь на эту женщину и помчался вслед.

— Во всем решила на подругу свою походить! Да?! — Он посмотрел на Веру, потом на дорогу и сосредоточенно добавил газу. — Вызов пришел из училища?

Вера открыла слипающиеся глаза и с тоской посмотрела на отца.

— Вызов пришел, я спрашиваю?!

— Не знаю.

— Не знает она! Погоди, Виктор приедет, он все узнает! Пусть посмотрит, что из тебя выросло!

Машина взвыла, но "Жигули" они все-таки настигли и обогнали.

Тут Николаю Семеновичу пришла в голову новая мысль. Он резко свернул к обочине и остановился совсем. Раздраженно загудев, "Жигули" обогнали их во второй раз.

— А ну-ка поди сюда, — сказал отец Вере.

— Ну ты чего?

Вера не шевелилась.

— Дыхни, кому сказано.

— ГАИ, что ли? Проверять будешь? Сам дыхни!

— Я кому сказал! — Отец приблизил к Вере свое лицо. Вера дыхнула с достоинством и снисхождением.

— Еще раз!

Она дыхнула еще. Отец разочарованно отвернулся.

— Самолет уже приземлился, — сказала Вера.

Николай Семенович завел машину…

Обратно ехали втроем. В середине Виктор. Он был невысокого роста, похож на отца.

— Чет ж Соню-то не привез? — спросил Николай Семенович.

— А? Соню-то чего не привез? — повторила Вера.

— Мы с ней решили дать друг другу небольшой отдых, — ответил Виктор.

— Не понял, — сказал отец.

— Сложно объяснять.

— Пацана бы хоть захватил…

— Фу какая жара тут у вас! — Виктор покосился на Веру. — Как живешь?

— Лучше всех! — мрачно ответила Вера.

— Распустилась! — сказал отец.


Вечером всей семьей сидели за столом.

Мать, счастливая, в нарядном кримпленовом платье зеленого цвета, бегала из кухни в комнату с кастрюльками и тарелками, подкладывала сыну лучшие куски. А Виктор, разрумянившись, благодушно говорил с присущими ему занудными интонациями:

— Вы должны понять, что ребенок в семье не только объект, который надо постоянно контролировать. Что-то требовать от него. Он сам должен быть и требователем, и контролером. В семье должны быть дни, когда главный распорядитель, например, отец. Тогда все слушаются отца. А на следующий день главный распорядитель — Вера. И все слушаются Веру…

Вера хихикнула. Отец тоже снисходительно улыбнулся.

— Ничего смешного, — серьезно сказал Виктор. — В той семье, где это осуществится, и дети, и взрослые в равной степени будут подчинены и требованиям, и нормам… Перестань! — прикрикнул он на Веру.

— Что же ты от Сони уехал? — спросила Вера.

— А это тут при чем?

— Вера, — укоризненно сказал отец, — вот ты всегда так. Вместо того чтоб умного послушать, глупости мелешь!

— Это он-то умный! — Вера ткнула пальцем в Виктора и захохотала. — Да он сам не верит в то, что говорит! И вы не верите!

— Вера! Ну почему ты так с братом разговариваешь, — расстроилась мать. — Ведь он же тебя старше!


Сергей сидел в своей комнате в общежитии. Он ел прямо из консервной банки рыбу в томатном соусе и запивал "пепси". В дверь постучали.

— Вперед! — крикнул Сергей.

— Это я! — В дверях стояла Вера.

— А это я! — раскрыл объятия Сергей.

Целовались они долго.

— Какую гадость ты ешь, — наконец сказала Вера.

— А больше нечего, — сказал Сергей и потащил Веру в свою постель, расположенную у окна, за шкафом.

— Я тебя очень люблю, — сказала Вера, и они опять долго целовались.

Из коридора доносились оживленные голоса. В одной из комнат собирались веселые абитуриенты, сдавшие экзамен.

Дверь в комнату Сергея без стука отворилась, и пошедший парень завопил:

— Серега! Ножик консервный дай!

— Ножик на столе! — крикнул не видимый ему из-за шкафа Сергей.

— А на столе нигде и нету!

— "Он бабам нравился за то, за что не должен знать никто…" — старательно пел кто-то в коридоре, и вслед за парнем в комнату вошел Виктор. — А на столе нигде и нету! — повторил он, заметил висевшую на шкафу листовку Санпросвета и прочитал с пафосом: "Это надо знать о СПИДе…" Сережа, ты где?

— Занят он, — ответил за Сергея парень.

— Сережа! Избегай случайных половых связей!.. Слышишь, что тут написано! — Виктор ткнул пальцем в листовку.

— Кто это? — спросила Сергея Вера.

— Старые знакомые, — вздохнул он, встал с кровати и вышел из-за шкафа.

Он взял валявшийся на столе консервный нож, протянул парню, сказал раздраженно:

— Вот он! — Пожал руку Виктору: — Здорово! Надолго приехал?

— Здравствуй, мой дорогой! Я приехал на недельку… Как ты тут без меня живешь? Регулярно?

— В порядке.

— Вижу! Металлург! Ни дня без строчки!

На пороге возникла румяная с шальными глазами девушка.

— Витя! — закричала она. — А мы вас все ждем! С не-тер-пе-ни-ем!..

— Иду-иду, радость моя, — улыбнулся ей Виктор.

Девушка очень нравилась ему. Давно он не встречал таких веселых.

Послав Сергею воздушный поцелуй, девушка страстно обняла парня с консервным ножом и удалилась вместе с ним открывать бутылки с пивом.

— Кто такая? — заинтересовался Сергей.

— Это? — переспросил Виктор и пояснил с большим чувством: — Это — абитуриентка… А вот где у тебя что-нибудь подставить под нерв седалищный?

Тут из-за шкафа появилась Вера.

Виктор увидел ее и молча сел на скрипучую, голую, железную решетку кровати уехавшего соседа. Возбуждение сразу испарилось, и лицо его приняло выражение болезненного отчаяния.

"Вот так… И надо что-то говорить… Эх, дура, ду-ра…"

— Здравствуй, Витя! — невинно сказала Вера.

— Ты что здесь делаешь?!

— А ты?

— Вы что, знакомы, что ли? — встрял Сергей.

— Вера! Я тебя первый спросил! — начал повышать голос Виктор. — Ты что здесь делаешь?!

— Сижу, — ответила Вера и плюхнулась на колени к Сергею.

Он обнял ее.

Виктор выглянул в коридор. Там никого не было. Закрыв дверь, Виктор сообщил:

— Это, Сережа, между прочим, сестра моя младшая.

— О! — Сергей сравнил Веру с Виктором. — Похожа.

— А все люди — братья! — сказала Вера.

— Сидишь, значит… Один вот тоже сидел, пьяный, на подоконнике. Ну вывалился, естественно. С третьего этажа. Мозги из ушей. Привозят его к нам в больницу. Я дал ему один шанс из сотни, а он им не воспользовался. И умер. Да, да, да…

— Какие у вас в Москве люди хилые, — вздохнула Вера. — У нас месяц назад сосед с третьего этажа выпал — и ничего… Встал и пошел напевая…

— Все зависит от того, какой частью тела с землей встретишься, — объяснил Сергей.

— Шутите? — спросил Виктор.

— Пытаемся, — ответил Сергей.

— Ну и что у тебя с ним, Вера?

— Витя, у меня с ним роман!

— Сдурела, да?! А тебе она зачем нужна?

— Зачем я тебе нужна, Сережа?

— Да я жениться на тебе хочу!..

Возникла пауза.

— Вот! — добавил Сергей.

— Что-то я не понял…

— Трудно понять. — развела руками Вера, — не каждому дано!.. Это тебе не мозги обратно запихивать…

— Ты посмотри на него внимательно! Ему бабы будут на шею вешаться при тебе! А ты будешь стоять и ушами хлопать!.. И бросит он тебя через неделю, максимум!

— Я тебе чем-то не нравлюсь? — спросил Сергей.

— Так, я пошел звонить матери!

— Не звони, — попросила Вера. — Ты сорвешь на заводе выполнение плана! Все работу бросят, будут думать, как меня спасти!

— Ладно, хватит! Вот придешь домой, все тебе будет — и муж, и жена, и план на заводе! Марш домой!

— Ты позвонить хотел, две копейки дать? — предложил Сергей.

Виктор посмотрел на него, хотел что-то сказать, но передумал, плюнул и вышел, хлопнув дверью так, что фотография иконы "Мадонна с младенцем" сорвалась с гвоздика.

Вера встала с колен Сергея, молча прижалась лбом к окну и стала колупать пальцем оконную раму. Сергей смотрел на ее худую сутулую спину…

И чего он наплел этому идиоту! Сейчас она будет что-то ждать. На что-то надеяться, Сергей никогда не думал, что может когда-то сделаться мужем, отцом… С языка слетело… Красиво получилось… Шутка… И она понимает, что это шутка… Юмор такой…

Вера, Вера… Он уже думал, пора кончать. Пока не привыкла. Хуже нет, когда они привыкают. Начинается ревность, истерики… А так… Никто никому ничем не обязан. Спасибо, дорогая, все было очень мило… Я пошел дальше…

Полгода у Сергея была морячка. Жена боцмана. Она преподавала в институте политэкономию. Сергей полюбил ее перед зимней сессией… Как раз муж ушел в плавание.

К ней однажды ночью во дворе пристал пьяный. Она ударила его по голове сумкой и чуть не убила. В сумке лежали три тома "Капитала" Карла Маркса.

Сергей всегда помнил про это. Очень была страстная женщина. Культуру любила. Холодными зимними вечерами устраивала у себя дома что-то вроде салона. У нее собиралась интеллигенция города: журналисты, два писателя, художник, который в рабочее время малевал портреты передовиков производства и лозунги типа "Вперед — к победе коммунизма!", а для себя он был авангардистом.

Весной художник принес проектор и набор слайдов с картинами Сальвадора Дали. Экрана дома у морячки не было, а прибить простыню на новые обои она отказалась. Так и любовались живописью великого мастера через цветы на стене. Потом долго еще обсуждали, в чем сила его произведений…

Господи! Какая тоска!..

Временами у педагога случались припадки ревности. Она являлась и общежитие, будто бы для проверки чистоты помещений, а на самом деле следить за Сергеем…

Сергей расстался с ней в тот же летний вечер, как получил пятерку по политэкономии…

Вера все стояла и ковыряла краску. Непонятно, плачет или так стоит… Сейчас братик родителей дрючит. Вечером будет концерт… Представить можно ее папашу…

Вера, Вера… Ее глаза… Черные, блестящие, бездонные. В этих глазах было что-то необъяснимое. Что-то от ребенка, и какая-то вековая мудрость, переданная генетически. Она сама не знала, какие у нее глаза…

В первое же мгновение он обратил на них внимание. Когда увидел на танцплощадке. Обратил внимание и тут же забыл… А теперь вдруг почувствовал: забыть не сможет…

Сергей подошел к Вере:

— Ну что?

— Что?

— Пойдем?

— Куда? — безнадежно так спросила.

— Замуж.

— Зачем?

— Как зачем? Будем жить вместе. Всегда.

— Да?!

— Будешь просыпаться ночью и видеть меня рядом.

— Ой?!

— Всегда.

— Правда?!

— Будешь кормить меня вкусными обедами.

— Здорово!.. Вот только я терпеть не могу, когда при мне кто-то спит… И готовить не умею.

— Так ты не хочешь за меня замуж?

Вера подумала и ответила:

— Хочу.


Вера вернулась домой. На кухне сидели отец и брат, пили пиво и ели вяленого судака, которого отец привез от знакомого, работавшего в рыболовецком совхозе.

Мать еще не пришла с работы.

— Явилась! — глядя на дочь с притворной лаской, сказал отец. — Тили-тили-тесто! — И заорал: — Шлюха портовая!

Виктора развезло. Он кивал на то, что говорил отец, но сам сказать ничего не мог. Временами он впадал в полудрему, положив голову на кулак.

Схватив кусок хлеба, Вера заперлась в своей комнате.

Отец стучал кулаком по двери:

— Замуж не терпится! Родителей спросила?! Дома запру. Где он живет?!

Вера молчала, жевала хлеб.

— Где он живет, я спрашиваю?! Виктор, — он повернулся сыну, — где он живет, гад?!

— Не помню, — равнодушно ответил Виктор.

— Найду, не знаю что с ним сделаю! — Отец кипел от бессильной ярости. — Я мозги тебе живо вправлю! — Он вернулся на кухню. — Вместо того чтоб за учебниками сидеть, к мужику бегала!.. Вызов пришел из училища?! Пришел вызов, я спрашиваю?! — орал он на всю квартиру.

Вера молчала.

Отец налил себе пива, выпил и всхлипнул:

— Сраму-то сколько! Что во дворе говорить будут! Плохо тебе с родителями!..

Вера легла в постель, укрылась до подбородка и, глядя на мерцающий в ночи газовый факел, счастливо улыбалась.


Утром Рита решила проветрить на балконе зимние вещи.

В большой комнате на диване храпел Виктор. Вера вышла к матери.

— Уйди, уйди, — сказала Рита. — Не трави душу.

— Ну, мам…

— Мам… мам! Башки нет никакой! Отец все равно не допустит, чтобы вы расписались.

— Я люблю его. — сказала Вера.

— Да что ты понимаешь про любовь-то! — возмутилась Рита. — Любит она! Это я любила, когда за отца твоего замуж шла! Когда троих сирот — братьев его — вместе с ним получила!

Рита яростно принялась вытряхивать свое драповое пальто, одновременно внимательно осматривая: нет ли где моли?

— Рассказывала, — сказала Вера.

— Еще раз послушай! Ты бы хорошо подумала на моем месте! Мать мне говорила: замучают они тебя стиркой да едой! Жрут то все будь здоров! А еще огород и куры!.. Всю молодость на братьев его угробила! И Виктор еще родился! А не помогал ведь никто, сама все! Вот как любила! В общем, так: выбрось все из головы. Вот получишь образование… А сейчас без разговору…

— Мам… Мне кажется, я ребенка жду, — невинно сказала Вера.

На балкон вышел Виктор. С хмурой, мятой физиономией. Посмотрел на мать, на сестру, хрипло прокашлялся.

— Витя, пойди там в холодильнике компотику попей, — растерянно посоветовала ему Рита. — Холодненького попей, сыночек…

Прицепив бельевую прищепку сестре на халат, Виктор удалился.

— Где у тебя голова-то была, — простонала Рита.

— Мам, но он жениться же не отказывается… Наоборот, даже… Только ты отцу сама скажи, ладно, а?

— Ну ладно… — Рита вздохнула. — Распустилась совсем!.. Ты кого хочешь? Мальчика или девочку?

Вера подумала и сказала торжественно:

— Мальчика!

— Дура малахольная. — Рита постепенно успокаивалась и опять занялась вещами. — А я девочку хотела первую… помощницу…

Ждали Сергея. Он все не шел.

Семья сидела в большой комнате за празднично накрытым столом. Мать — в кримпленовом своем зеленом платье, отец в костюме. Виктор угрюмо смотрел в пустую тарелку, Вера грызла семечки.

В дверь позвонили. Отец подтянулся, поправил галстук. Мать быстро пошла на кухню. Вера помчалась открывать.

Сергей был в белой майке и в ярких шортах с оранжевыми цветами.

— Нарочно? Да?! Вырядился! — прошептала Вера.

Сергей чмокнул ее в щеку и ответил:

— Жарко сегодня.

Они вошли в комнату. Взглянув на Сергея, Николай Семенович опешил. Он представлял себе, что будущий муж его дочери должен, как и он, несмотря на такую жару, выглядеть достойно. Чтоб приятное впечатление произвести. То, что Сергей никакого впечатления производить не собирался, насторожило, но в глубине души вызывало симпатию. Ладно, пусть пока будет так, а дальше — посмотрим. Только бы соседи не узнали, что сегодня жених знакомиться приходил… Свататься, так сказать…

Голосом ведущей детского утренника Вера представила их друг другу. Обменялись крепкими мужскими рукопожатиями.

В комнату, держа перед собой большое блюдо с дымящейся уткой, обложенной печеными яблоками, торопливо вошла Рита, с жадным любопытством осмотрела Сергея и тоже несколько растерялась от вида его волосатых ног и растопыренных пальцев, торчащих из шлепанцев.

Он протянул ей ладонь:

— Сергей.

— Ой, у меня рук нет, — кивнула она на блюдо с уткой, которое сжала судорожно.

— Не заметил… Знаете, я волнуюсь…

Родители понимающе, но вместе с тем растерянно улыбнулись.

— Сергей. — Он подал руку Виктору.

Виктор пристально и зло на него посмотрел и объяснил:

— Это он так шутит!

— Да, я пошутить люблю, — скромно сказал Сергей.

— Мы тоже любим, — засмеялся отец.

— После работы особенно, — добавила Вера.

— Садитесь, пожалуйста, кушать. — Рита принялась раскладывать еду по тарелкам.

Отец разлил вино женщинам, мужчинам — водку за которой специально ходил в магазин.

— Ну, чтоб все здоровы были… Как говорится: вперед и с песней! — Он поднял рюмку.

Чокнулись, выпили до дна. Только Сергей отпил и поставил.

— Где ж это видано, чтоб так за здоровье пили?! возмутился Николай Семенович. — До дна!

— Так жарко же сегодня, — сказал Сергей, но допил.

— Кушайте, дети, — вступила Рита. — Вот заливное, икорка баклажанная… Сережа, вы любите баклажаны?

— Я все люблю, — весело ответил Сергей.

— Ну и чем же мы занимаемся в жизни? — поинтересовался отец.

— Я? — Сергей быстро дожевал и четко ответил: — Кончаю институт. Получу профессию инженера-технолога прокатно-штамповочного производства. После окончания института всего себя собираюсь посвятить избранной специальности и, естественно, любимой семье, — он кивнул на Веру.

— А родители? — осторожно спросила Рита.

— Родители в данный момент находятся в братской Монголии, в долгосрочной командировке. Приедут через год. А вы чем занимаетесь, позвольте узнать? — Сергей повернулся в сторону Николая Семеновича.

Отец засмеялся:

— Молодец! В обиду себя не даст!.. Шофер я. А мама наша диспетчером на заводе работает.

— Очень интересно, — вежливо сказал Сергей. — Теперь давайте выпьем за родителей. Только, если можно, мне — вина.

— Ну конечно же! — Рита сама налила ему.

Николая Семеновича это несколько разочаровало, но он бодро скомандовал:

— Поехали! Вперед и с песней!

Выпил до дна, и Виктор вслед за ним. Сергей отпил и поставил.

— Что ж так плохо пьешь?

— Нельзя выпивать вино залпом, — вежливо объяснил Сергей. — Сперва надо распробовать букет.

— Ах букет… — повторил Николай Семенович.

— Вот видишь, отец, — с уважением кивнула на Сергея Рита. — Берите хлеб, покушайте… В хлебе все витамины… Вера, ты больше хлеба ешь, а то вон худая какая…

— Что-то я на вас гляжу и не пойму. Вы что, с ума посходили все? — вдруг высказался Виктор.

За столом возникла пауза.

— Посмотрите же вы на него!

— На себя лучше посмотри, чучело, — со злостью сказала Вера.

— Акселератка сопливая! — огрызнулся Виктор.

— Перестаньте, дети! — взмолилась Рита. — При чужом!

— А он теперь не чужой! — Вера обняла Сергея за шею. — Он теперь нашенский! А этот брат пускай в свою Москву вонючую катится! Без него разберемся!

— Это шутят они так, — виновато улыбнулся Николай Семенович.

— Я понимаю, — сказал Сергей.

— Все! Выпьем за все хорошее! — подняла рюмку Рита.

Выпили и молча принялись за еду.

— Милиционер родился, — мрачно пошутил Виктор.

— Почему? — не поняла Рита.

— Примета такая, когда молчат за столом…

— А раньше говорили, тихий ангел пролетел, — вздохнула Рита.

В комнате было душно.

В первый раз за два месяца Сергей наелся досыта.

Он посмотрел на родителей Веры. Очень они были похожи на его родителей, с которыми он расстался без сожаления…

Отец рвал руками жирную утиную ножку. Мать, поджав накрашенные губы, ковыряла вилкой в салате.

Напротив жевал огурец Виктор, с которым Сергей познакомился года два назад у одной милой девушки, программистки ЭВМ. По вечерам эта девушка была дискжокеем на дискотеке института. Такое у нее было комсомольское поручение: диск-жокей, составитель идеологически выдержанной танцевальной программы. Виктор сперва заедаться стал, считая Сергея соперником. Но девушка поступила мудро. Она составила график: один вечер оставался с ней спать Виктор, другой — Сергей. Потом у Виктора кончился отпуск, и он уехал в Москву. А Сергей охладел к танцам.

За окном с лязгом и грохотом проехал товарный состав.

Сергей посмотрел на Веру. Вера пила квас, такой холодный, что стакан запотел.

Вдруг он почувствовал, что не может здесь больше находиться. Он даже сам не понимал почему… Какая-то сила гнала сто прочь от этого стола. Он с трудом проглотил пищу, которую жевал…

— Сыночка, скушай уточку, — сказала Виктору Рита.

Никаких сил больше не было. Все! Сергей быстро вытер рот салфеткой.

— Спасибо, — сказал он. — Мне пора.

— Ну! А выпить за тебя, за Веру? — удивился отец.

— А как же покушать? — спросила Рита.

— В другой раз… Пошел я. Огромное спасибо. До свиданья! — Он быстро вышел из-за стола.

Вера бросилась за ним.

Хлопнула входная дверь.

— Да-а-а, — пробормотал Николай Семенович. — Познакомились…

Виктор засмеялся.


Сергей шел впереди, Вера едва поспевала за ним.

Соседи во дворе оглядывались на них. Большое впечатление производили оранжевые цветы на шортах Сергея.

"Откуда они у него? Какая тварь их сшила?" — думала Вера.

Они сели в трамвай, поехали на Правый берег города.

— …Вот я им говорю, сами бы пожили у меня… Жара сорок градусов, крыша раскаляется, — рассказывал, ни к кому не обращаясь, качаясь на не твердых ногах, пьяный старик в клетчатой рубахе, расстегнутой до пояса. — В мокрых простынях спим… Если дождь — тазов не хватает. Крыша дырявая… И комары жрут… Непонятно, говорю. Пятый этаж — комары…

Рядом с ним две женщины:

— Девку привел — старше его. Теперь целый день дома… Мне спокойно. По дворам бегать перестал, не пьет по подъездам. Пускай они дома делают чего захотят!..

— …Когда я болею, мне почему-то всегда хочется манной каши…

— …Лежу, рука отнялась, ног не чую… А он не смотрит на меня. С работы пришел, ест…

Минут двадцать тащились вдоль завода, дыша отвратительным химическим запахом.

Как все опротивело!.. Эти рожи… Потные жирные тетки с огромными сумками в руках, пузатые мужики с испитыми лицами… Тупо набивались они в вагон, давя и ненавидя друг друга только за то, что стояли рядом в этой пыли и жаре…


Во время Великой Отечественной войны город захватили немцы. Увели рабочих в концентрационные лагеря, посадили в газовые камеры, пустили газ…

Рабочие сидят и в домино играют. Добавили фашисты газу и смотрят в глазок. А в камере, не отрываясь от игры, один рабочий говорит другому: "Чуешь, что-то родным коксохимом запахло".

Это городской фольклор…


Сергею пришлось уступить место краснорожей мамаше с ребенком-стебельком на руках и девочкой лет десяти с пышным бантом на затылке.

— Ты как на меня смотришь?! Не вертись! — шпыняла ее мать, потом вытащила из сумки тонкую книжку: — На! Читай сказку про французских пионеров!..

На бледном личике ее маленького ребенка выделялись огромные, с синюшными веками глаза. Глаза беззащитные и бездонные, и беспредельное терпение в них. Как у Веры…

Эта хрупкая жизнь в распухших, потных руках матери, в отравленном воздухе приводила в отчаяние.

Господи! Да что же будет с этим ребенком?

Неужели он вырастет и станет таким же, как все эти туши вокруг? Из глаз уйдет все, что в них есть сейчас. И останутся тупость и озлобление. Озлобление и тупость.

— …Приношу им копию финансово-лицевого счета, выписку из домовой книги, говорят, нужно еще копии свидетельства о рождении Павлика, маминого свидетельства о браке и справку из бухгалтерии. В бухгалтерии справку не дают — за электричество задолженность. Свекровь целыми днями сидит, телевизор смотрит. Я ей говорю: "Мама, вы бы глаза для бытовых нужд поберегли". Она не видит ни черта…


Да что же с нами со всеми будет?..

Сергей поискал глазами Веру. Она была придавлена к окну траурным венком, который везла сидевшая рядом старуха. Как на всех городских венках, на этом из прозрачной вишневого цвета пластмассы были сделаны цветы. Бледно-зеленая бумага вырезана в форме еловых веток…


В общежитии Сергей первым делом пошел к умывальнику в противоположном конце коридора. Долго лил воду из-под крана себе на голову…

Ледяная вода медленно успокаивала…

Вера ждала его в комнате. Ждала нетерпеливо. Билась между рамами на окне муха, невидимая за наклеенными поверх стекла пожелтевшими газетами.

Выпитое за обедом вино еще не перестало кружить Вере голову. Хотелось яркого праздника и светлого веселья. Тем более что с родителями так хорошо все получилось.

Самое трудное, как казалось Вере, позади. Только Виктор торчал за столом, как заноза.

Вера прошлась по комнате. Сорвала раздражавшую ее листовку. Нетерпение ее увеличилось. Сергей все не шел.

Она расстегнула пуговицы впереди на платье, чтобы видна была часть груди. Так, чтобы сосок мелькнул, как бы случайно…

Этому Веру научила опытная Чистякова. Действует безотказно, утверждала она.

Приятная тяжесть между ногами томила Веру. Она стянула с себя трусики и бросила их на стул.

Появился наконец!

Лицо осунувшееся, усталое. С волос капает вода.

Вера почувствовала легкое разочарование. Будто бы и не пил!

— Сереж! — позвала она, потягиваясь.

Потом выгнулась грациозно, как кошка, сцепив замком руки на затылке, разводя локти как можно шире. Платье распахнулось.

Он увидел ее небольшие упругие груди, и тело его, руки вспомнили, какие они всегда прохладные.

Сергей инстинктивно, помимо воли, привлек Веру к себе. Автоматически, не осознавая еще, что делает, погладил ее бедра. И тут до него дошло, что под платьем нет белья.

А Вера прижималась к нему, легко подталкивая к скрипучей кровати. Подталкивала до тех пор, пока Сергей, шутливо охнув, не повалился навзничь.

Жарким поцелуем Вера впилась Сергею в губы. Руки проворно стаскивали ненавистные шорты.

Вере хотелось крепче обвить тело Сергея руками и ногами. Крепко-крепко. Не отпускать и тихо смеяться от счастья, что вот он рядом, слился с ней и ничто не может отлепить их друг от друга.

Его теплые, мягкие губы покрывали поцелуями ее шею.

Руки страстно сжимали поясницу, гладили ее бедра.

Заметив, что пластмассовые браслеты впиваются Сергею в бок, Вера резким движением сорвала их с запястья и швырнула на пол. Браслеты раскатились по комнате.

Крик какой-то животной, первобытной радости готов был вырваться из ее горла, но тут Сергей вдруг спросил охрипшим голосом:

— А что они мне так обрадовались?

Вера чувствовала, что сходит с ума. Она двоилась. Одна пылала и горела, опьяненная любовью. Другая, какая-то далекая, витающая, парящая, пыталась что-то произнести связно:

— Я сказала… что ребенок будет… у нас…

— Что?! — Сергей оторопел.

— Ну ты прям… как моя мама…

— Это правда?!

— Нет… — Она засмеялась. — Что?.. Хочется очень?..

Сергей прижал к себе ее голову. Вера застонала. Ночевать домой она не пришла.

Вдоль усыпанной гравием дорожки выстроились, как солдаты в почетном карауле, древние каменные бабы — скифские идолы. Их привезли во двор краеведческого музея из окрестных степей. Превратности судьбы и капризы погоды оставили следы на их серых гранитных фигурах. У некоторых ветрами стесало полголовы, у других недоставало нижней половины тела или был отколот кусок. На это сборище было направлено дуло не очень древнего орудия, с помощью которого в городе установили советскую власть.

— Какие они страшные, — сказала Вера. — Кажется, знают про нас что-то…

— Может, и знают… Вот эта, — Сергей подошел к самой высокой, метра полтора, фигуре и нежно положил руку на ее яйцевидную голову, — моя подружка. Мы с ней иногда шепчемся… Верней, я шепчу, а она слушает…

Баба бестолково и невозмутимо таращилась, держа в своих дистрофических, прижатых к телу ручках гранат.

— Вот так и стоит тыщу лет. А дураки с ней шепчутся, — усмехнулась Вера.

— Зато она все помнит! А помнишь ли ты, что я тебе творю, — неизвестно.

— Всякие глупости я на всю жизнь запоминаю…

Сергей обнял Веру, поцеловал. Потом они подошли к следующей фигуре.

— Бабушка моя была похожа на этих, — заметила Вера. — Во дворе на лавке с таким лицом сидела… Со временем… и мама такой станет… Сейчас суетится много…

Огромная клумба с яркими цветами благоухала в середине двора, с дерева свисали созревшие дикие абрикосы.

— Пошли дальше? — спросил Сергей.

Они стали спускаться вниз по улице. Вора с гордым видом взяла Сергея под руку.

— Вот здесь, один знакомый старик мне рассказывал, — Сергей указал на блочное здание, на крыше которого были огромные буквы ДОСААФ, — вместо этого стояли две церкви. Большая и маленькая. Маленькой не хватало денег, она занимала их у большой… В праздники большой колокол большой церкви звонил: "Отдай долг! Отдай долг!" А у маленькой колокола отвечали: "Живы будем — не забудем!"

Вера слушала невнимательно. Она смотрела на встречных девушек. Видят ли, что она идет с таким красивым парнем. И одинаково радовало Веру, когда они смотрели с завистью и когда делали вид, что не замечают.


Сейчас среди плоских городских крыш нельзя было встретить маковку с блестящим на солнце крестом. В городе не сохранилось ни одного здания церкви. Все они, а их было больше десяти, в годы индустриализации были разрушены.

Но церковь была. Одна-единственная. В побеленном известкой домике, в ряду других таких же, стоящих на окраине и утопающих в фруктовых садах. Внутри смастерили алтарь, повесили иконы, прибили на крышу крест. Каждый вечер туда стекались на молитву старухи. Там тайно крестили детей члены Коммунистической партии и прочие жители города.

Сергей остановился у входа в трехэтажное здание грязно-желтого цвета.

— Зайдем?

Вера прочла висевшую на стене табличку: "Отдел записи актов гражданского состояния".

— Зачем? — спросила она.

— Посмотрим, чем там люди занимаются.

В большом торжественном зале с хрустальной люстрой с висюльками стояли столы. За один из них уселся Сергей, взял бланк и начал заполнять заявление о желании зарегистрировать брак. Вера тем временем изучала фотографии счастливых молодоженов.

— Смотри, как эта глаза скосила. На жениха не смотрит совсем… А эта… фату еще надела!..

Сергей посмотрел. Рядом была фотография, где лохматый прыщавый жених обнимал невесту с красивым нервным лицом в белом платье, которое ей шло необычайно.

— Смотри, красивая какая, за такого…

— Ты будешь заполнять! — рассердился вдруг Сергей и прикрыл фотографию заявлением. — Или будешь таращиться?

Вера удивленно на него посмотрела, потом вдруг поняла:

— Знакомая твоя? — Подумала и добавила: — Шорты эти сшила, да?!

— Ты откуда знаешь? — удивился Сергей.

— Она рядом с нами в ателье приемщицей работала… Проститутка, в порт ходит, чуть за югослава не вышла… Хотя нет… Это, наверное, и есть югослав.

— Откуда ты знаешь? — опять спросил Сергей.

— Слышала…

— Ох, уж эти уши! Теперь понятно, чего они такие большие…

— Не ври, — обиделась Вера, трогая уши. — Он тут при чем?

Сергей вздохнул:

— Пиши давай, двоечница… Есть ли у тебя дети?

Потом они зашли в другую комнату, поменьше. Там за столом сидела строгая женщина, напротив нее двое с усталыми лицами.

— Поздравляю вас с рождением дочери, — дежурным голосом сказала женщина, записывая что-то в большую книгу.

Муж с виноватой улыбкой посмотрел на жену. Та вздохнула. Когда они ушли, на их место сели Вера и Сергей.

— День вашей регистрации 27 октября, в двенадцать часов. Прийти надо за десять минут до начала… — Женщина искала что-то в ящике стола.

— Запиши число, — сказал Сергей Вере, — а то забудем.

Вера послушно полезла за ручкой.

— Не надо записывать, — терпеливо сказала женщина. — Я дам вам приглашение. В нем и дата, и время.

— На собственную свадьбу приглашение? — удивился Сергей.

— Да. С ним можно ходить в магазин для новобрачных на проспект Металлургов, заказать машину, посетить парикмахерскую, ателье…


Виктор отнес коробку московских конфет и бутылку коньяка своей однокласснице, которая работала в аэропорту в справочном бюро, и получил билет в Москву на следующий день. Улететь другим способом было невозможно — все билеты на самолет, да и на поезд были проданы на две недели вперед. Море манило к себе людей из северных районов страны. Не обращая внимания на заводы, они весь день проводили на пляже, а каждое утро выстаивали у авиационных и железнодорожных касс в очереди за билетами обратно.

От пребывания в родном городе Виктор устал. Он осатанел от причитаний родителей. То им казалось, что еще можно как-то помешать Вере выйти замуж, то горячо обсуждали, что необходимо для свадьбы, чтоб люди не подумали, что они бедней родителей соседки Иры…

Вера…

До четвертого класса воспитывал ее он. Мать звонила с работы, проверяла: накормил? Помыл? Уложил?..

Виктор ничем не отличался от своих друзей-ровестников. Так же бегал драться, зажав в руке цепь, пил портвейн, приходил домой за полночь… Но если было тогда что-то у него святое, то это была маленькая девочка, по сравнению с которой все другие казались отвратительными…

Она всегда улыбалась. Пела. И верила только ему…

Он записал ее в хор. Потом ей захотелось танцевать. Два раза в неделю Виктор возил ее через весь город в бальную секцию… А потом он уехал. Возить стало некому И все кончилось…

Когда через год Виктор приехал домой летом на каникулы, он увидел, что Вера начала сутулиться и перестала улыбаться.

На взлетно-посадочной полосе притормаживал приземлившийся самолет.

Подставив лицо солнцу, Виктор сидел в скверике у здания аэропорта и жалел, что так мало купался в море.

Рядом копалась в многочисленных сумках мать. В сумках лежали подарки московским родственникам: яблоки, абрикосы, сливы, помидоры и зелень.

— Мерзавка, — ворчала Рита, — могла бы прийти, проводить брата…

— Ладно, мама, — махнул рукой Виктор. — Перебьемся…

— Ждем тебя будущим летом, — сказал Николай Семенович, вытирая платком мокрое от пота лицо. Под мышкой он держал арбуз. — С семьей обязательно… Кстати, как у тебя с материальным положением? — спросил он вполголоса.

— Нормально, — ответил Виктор.


На своей жене он женился потому, что она его страстно любила. А он хотел работать в Москве…

Родители Сони — евреи-гинекологи — смотрели на него оценивающе и малодружелюбно. Для них Виктор был олицетворением той грубой силы, что держала их всю жизнь в страхе, — русский из провинции… Но Сонечка была влюблена. И они, как интеллигентные люди, терпели Виктора, но в своем доме не прописывали. А ему нужна была прописка, чтоб устроиться на работу. Тогда Соня забеременела.

Ребенок никакого интереса у Виктора не вызывал, но он изображал заботливого отца, любящего мужа, почтительного зятя… По ночам, качая орущего сына, он мечтал о том, что когда-нибудь защитит диссертацию, сам будет оперировать, станет профессором и забудет эту семью, да и вообще первую половину своей жизни, как кошмарный сон…


— Зимой в порядке будем, — сказал отец. — Я решил, кроликов разведем, шапки будем шить. Мясо — на базар… Вот… В Москве там приветы передавай всем… Тестю с тещей…

Виктор кивнул.

— Фотографии Мишеньки пришли, — добавила Рита. — Ну Вера! Могла бы хоть с этим своим прийти попрощаться…

Объявили посадку на рейс до Москвы. Рита заплакала.

— Звони почаще, сынок, — попросила она.

Виктор начал нагружаться сумками. На арбуз рук не хватало. Виктор бросился к барьеру, откуда пассажиров вели на посадку.

— Арбуз! Арбуз возьми! — закричал Николай Семенович.

— Куда мне его? — убегая, говорил Виктор.

— Погоди, сынок! — звала Рита, судорожно роясь и своей сумочке. Наконец вынула оттуда авоську Николай Семенович положил в нее арбуз, бегом догнал Виктора и всучил ему…

Сергей открыл дверь в свою комнату и остолбенел. Вера захихикала рядом. На кроватях и подоконнике сидели, ослепляя улыбками, представители дружественных африканских народов, тоже желающие обучаться в металлургическом институте. Двое экспрессивно барабанили по тамтаму, а три девушки грациозно подпрыгивали и взмахивали руками.

— Ой, ребята! — с восхищением глядя на девушек, сказала Вера. — Как же вас здесь много!

— Металлург… товарищ! — радостно обратился к ним один из африканцев.

Сергей молча сел на кровать и смотрел, как весело отплясывает с его будущими соседями Вера. Он вспомнил, что педагог-морячка этим летом была в приемной комиссии… Африканцы только приехали и слабо говорили по-русски… Это была ее месть… Сергей засмеялся от предвкушения будущей интересной жизни…

Вера села рядом, обняла, отдышалась.

— Ладно, собирай вещи, — сказала она.

— Какие вещи? — не понял Сергей.

— Так, Витюша уже улетел, наверное… Койка освободилась…

— Так надо же ее занять!


Дома никого не было, проводив Виктора, родители пошли на работу. Вера пробежалась по пустым комнатам.

— Папуля! Мамуля! — кричала она. — Сережа к нам переехал!

Сергей вошел в ее комнату, швырнул свою сумку на пол, огляделся.

— И теперь у нас начнется новая жизнь, — сказал он. — Веселая и разнообразная.

— Никого! — Вера обняла его. — Здорово как! Все вместе!

— Конечно… — согласился Сергей.

Вера не дала ему договорить, она энергично стаскивала с него майку.


Вера стояла на балконе. Вечерело.

Послышался гудок тепловоза, потом с лязгом проехал в сторону завода весь состав.

Мужики во дворе опять зашибали "козла". Детей разбирали пришедшие с работы родители. Дети канючили, не желая уходить с карусели. Прошла с палками ватага мальчишек.

Очень твердой походкой к подъезду приближался Николай Семенович. Он вежливо здоровался с соседями и старался шагать прямо.

Через несколько минут он был уже в квартире и пыхтел в прихожей, снимая обувь.

— Папа, — вышла ему навстречу Вера, — Сережа к нам переехал. Хорошо ведь, когда все вместе!

— За-ме-ча-тель-но! — выговорил отец и попал наконец в тапки.

— Обед пойду разогрею. — Вера пошла на кухню.

Сергей высунул голову из комнаты и сказал:

— Здрасьте!

— Драсте, драсте, — пробормотал Николай Семенович, думая о чем-то своем. — Вера! — крикнул он. — Где моя бритва?

— Зачем это? — поинтересовался Сергей.

Николай Семенович не ответил. Прошел в большую комнату, включил магнитофон. Вера на кухне тоже молчала.

— Вера!

— Иди кушай, — ответила Вера.

— Ве-ра? — Голос отца начал приобретать угрожающие оттенки. — Бритва где?

— Все стынет, — ответила Вера.

— Пойдем поедим, правда, — поддержал Сергей.

— Это еще кто? — вдруг спросил Николай Семенович.

— Папа, перестань!

Отец пристально посмотрел на Сергея и сказал:

— А я тут с друзьями… перед выходным… расслабился… — Улыбнулся, потом нахмурился: — Что за дом! Выпить нечего… Пойди, дочь, поищи…

На кухонном столе стояли две тарелки.

— Это мое место, — предупредил Николай Семенович, сел, прислонившись к стене.

Сергей — напротив, с интересом на него глядя.

— На что семью кормить будешь? — спросил Николай Семенович, хлебая суп.

— На что все кормят, — ответил Сергей.

Отец доел суп.

— Вера! Ну осталась же бутылка!

— Ты что, не знаешь где?.. — рассердилась Вера.

— А ты?.. Достань, я прошу!

Вера вздохнула, открыла холодильник и вынула бутылку из-под джина.

Отец налил себе и Сергею.

— Ну что, давайте… букет пробовать.

Они чокнулись, выпили.

— Значит, так, — отец перевел дыхание, закусил. — Ты даешь телеграмму в Монголию, чтоб родители знали… Мы с братьями поможем деньгами. На свадьбе человек сто соберется… Может, больше… Соседей тоже пригласим…

— Машина с куклой, — подсказал Сергей.

— Как у всех, — согласился отец.

— А как с фатой быть?

— Что с фатой?.. Фату купим.

— Фату ведь девочки носят.

— Вот ты про что, — сообразил отец. — Так никто ж знать не будет всего этого…

— Пап, — Вера долила ему в стакан, — Сережа шутит… Ты знаешь, мы решили, не надо ничего этого… Да, Сережа?

— Чего ничего? — не понял отец.

— Ну ни фаты, ни машины, ни этой куклы… Ну, в общем, не хочу, чтоб мне "горько" кричали.

— А как я людям в глаза смотреть буду? — возмутился отец. — Виктору свадьбу сыграли — и тебе сыграем! Ничего с тобой не случится!.. Выдумали еще!

— А вы соберитесь без нас и празднуйте, — предложил Сергей.

Отец внимательно на него посмотрел и заключил:

— Умника привела. — Встал из-за стола, сказал Вере: — Ладно, я спать пошел.

И ушел в комнату, громко хлопнув дверью.

— Все! Обиделся, — сказала Вера. — Не надо было его по башке сразу этим.

— Ничего, — Сергей обнял ее, — пускай привыкает…


Утром, когда Сергей и Вера еще лежали в кровати, в комнату робко постучалась и вошла Рита.

— Можно к вам? — пряча глаза, спросила она. — С добрым утром… Сережа, как вам спалось на новом месте?

— Замечательно! — ответил Сергей.

На стуле валялись вперемешку одежда, белье Сергея и Веры. Рита осторожно все поправила, сказала со вздохом:

— Ой, Верочка, что ж у тебя такой беспорядок, дочечка?..

В руках у матери были две книги довольно потрепанного вида.

— Вот, — Рита протянула книжки Вере, — Инна Сергеевна подарок вам делает… Книжки не новые, но очень полезные. "Домоводство" называется… Ну я пошла, отдыхайте…

Вера взяла книги, пролистала их. Сергей открыл первую страницу прочел и засмеялся.

— Чего там? — Вера прочла каллиграфическим почерком сделанную надпись: "Верочке — будущей хозяюшке!" — и тоже засмеялась.


На пляже, находившемся недалеко от завода, — вдоль берега валялись железобетонные плиты и кучи застывшего в самых разнообразных формах шлака. За одной из них, укрытые от посторонних глаз, товарищи делали Толику татуировку. Художник наносил ему на грудь рисунок, который собирался выкалывать: Христос на кресте.

Рядом лежал, просыхая на солнце, парень с выколотой по всей спине картиной; храм Василия Блаженного на Красной площади в Москве.

Постелив полотенце на наклонной плите, загорали Сергей и Вера. Волны бились о камни. Сергей с интересом читал в книге "Домоводство" главу, где говорилось о правилах хорошего тона, об умении производить приятное впечатление в гостях. Вера смотрела на девушек с тремя овчарками, резвящихся неподалеку.

Девушки лезли купаться вместе с собаками, бегали с ними по пляжу, громко перекликались и почти все время курили, всячески подчеркивая, что до окружающих им нет никакого дела. Выдавали их только глаза: постоянно напряженные и внимательные.

— Вер, а Вер, — позвал Сергей. — А ты читать любишь?

— Чего? — удивилась Вера.

— Ну книжка любимая есть?

Вера подумала и ответила с усмешкой:

— Да, есть… "Капитанская дочка" называется. Пушкин написал. Эпиграф там очень хороший: "Береги честь смолоду!" Иди отсюда! — закричала Вера одной из овчарок, подбежавшей к ним. — Иди, я сказала! — Она кинула в нее камнем, попала, и собака, взвизгнув, отбежала к хозяйке.

— Ну ты!.. — заорала Вере хозяйка. — Ща в морду получишь!

— Чего? — переспросила Вера.

— Ничего!.. Ой! — Хозяйка овчарки вдруг обрадовалась и подбежала ближе. — Верка, ты, что ли?!

— Ну?! — Вера приподнялась с полотенца.

— Не узнала! Ве-ерка!!! — Девушка изо всей силы хлопнула Веру по плечу.

— Люся! — воскликнула Вера. — Ну надо же! — и тоже двинула ее по плечу.

— Сто лет не виделись, — объяснила Люся Сергею.

— А это мой муж, — гордо сказала Вера, указав на него.

— Чего? — удивилась Люся.

— Замуж я вышла! Вот чего!

— А-а-а… — Люся вдруг расстроилась. — Мы в Новоселовке с Верой рядом жили. Потом нм квартиру дали, — объяснила Сергею Люся, собака ее гавкнула. — Рядом! — заорала на нее Люся и полезла в море.

— Друг детства! — вздохнула Вера. — Очень любит животных!

Она прижалась к Сергею, поцеловала его, потом закурила.

— Ты давно куришь? — спросил Сергей.

— С седьмого класса.

— Родители знали?

— Прям!.. Раз мать у меня в пенале сигареты нашла, прыгалками выдрала… Стала лучше прятать…

— А училище связи почему выбрала?

— Ну ты чего пристал? А?

— А интересно.

— Ну не знаю… В школе мы раз в неделю на телефонный узел ходили… И вообще, с телефонистками все дружить хотят, чтоб побыстрей дозвониться…

— Ну а цель у тебя в жизни есть?

— Чего?

— Цель есть?

— Есть! — с пафосом произнесла Вера. — Цель, Сережа, у нас У всех одна — коммунизм!

— Ну а что ты больше всего любишь?

— Тебя.

— А твой первый мужчина кто?

— Ты!

— А самый первый?

Вера раздраженно выбросила сигарету:

— Что?.. Вопросы будем задавать? Я тоже сейчас начну! Чего пристал!.. Читай "Домоводство", умней будешь!

— Вера, а ты любила его, нет?.. А кто он был?

Вера молчала.

— Вер, ну скажи, интересно же…

— А-а, — Вера махнула рукой. — Учитель он был, физик…

— Козел старый! Да?

— Почему "козел"?! Он молодой был! После распределения.

— И он тебя во время урока, объясняя второй закон термодинамики?..

— Нет, — засмеялась Вера.

— А как?

— Ну у нас в школе субботник был, ну и мы с Чистяковой в лаборатории колбы мыли… Он нас в гости пригласил. Его жена с ребенком на месяц к родителям уехала… Потом Чистякова ушла…

— А ты осталась… Ну а дальше что?

— Что было дальше? — вздохнула Вера. — А ничего дальше не было… Зато мы с Чистяковой были в полном порядке. Пятерки, конечно, он нам не ставил — стеснялся. Зато к доске не вызывал… А потом жена его на Север увезла, деньги зарабатывать.

— Он письма тебе писал, да?

— Раза три написал… И открытку прислал на Восьмое марта…

— Ну ты ждешь его?

— Нет… Не жду…

Вера встала, вошла в море и поплыла. Плавала она быстро.


Вера не любила вспоминать про учителя физики.

Ее любовь к нему была, как скарлатина. Когда она не видела его в выходные дни или праздники, у нее начинался озноб и лихорадка. Не соображая, что делает, она брела вечерами к дому, где он жил, и стояла в темноте, смотрела на окна его квартиры, и курила, курила, курила. От такого количества сигарет у нее охрип голос.

На кухне жена учителя в домашнем халате, небрежно причесанная, склонялась над плитой. Потом откуда-то из глубины квартиры появлялся он. Вера мало видела учителя, потому что большую часть вечера он валялся на диване и смотрел телевизор или читал.

Вера тосковала. Ей хотелось ласкать его кудрявую черноволосую голову, чтобы усы нежно щекотали ее шею. А тот резкий жест, с которым он снял очки, прежде чем обнял ее в тот счастливый субботник, сводил с ума и хотелось стонать от отчаяния, что это больше не повторится.

На уроках учитель избегал ее взгляда. Если после звонка на перемену Вера задерживалась в классе, он звал к себе кого-нибудь из учеников и шел с ними в лабораторную комнату. Она ждала его после уроков, но он старался не выходить один из школы.

Перед тем как уехать на Север, учитель попросил Веру помочь отнести на место счетчик Гейгера. Он запер дверь лабораторной и даже не успел снять очки.

Они бросились друг к другу, как безумные. Будто пять лет не видели друг друга. Будто он не учитель физики, а вернувшийся из рейса моряк…

Они задыхались. Бормотали что-то бессвязное…

Была перемена. Вот-вот должен был прозвенеть звонок. Они не могли оторваться друг от друга.

Вечером Вера взяла бритву, угрюмо, ни на кого не глядя, доехала на автобусе до дома, где жил учитель, поднялась к его квартире и стала резать дерматин, которым была отделана дверь.

За этим занятием ее застала вернувшаяся с сумками из магазина жена учителя. Она принялась кричать на Веру, отталкивать. Вера отпихивала ее и продолжала чиркать бритвой по двери, со злорадством глядя, как из распоротого материала вываливаются клочки грязной ваты.

Жена учителя продолжала кричать, стали собираться соседи…

Тогда Вера пошла с бритвой на жену.

Визг. Ругань. Какой-то здоровый мужик заломил Вере руку. Бритва выпала на кафельный пол. И тогда только открылась дверь в квартиру учителя. Он стоял в дверном проеме, бледный, держа на руках свою маленькую дочку, и смотрел на жену. Потом медленно подошел к ней и обнял ее.

Вера завыла так, что женщины на лестничной площадке вздрогнули.

Мужик, оттаскивавший Веру, выпустил ее, и она опрометью бросилась из подъезда.

Вера не помнила, как добралась до дома.

Мать была в тот вечер дома. Поэтому Вера до полусмерти напугала ее, грохнувшись в обморок прямо в прихожей.

Потом Вера три недели болела с высокой температурой. Врач-педиатр из районной поликлиники никак не могла поставить диагноз. Потом написала все-таки ОРЗ.

Выздоравливая, Вера от скуки почитывала "Войну и мир". Дошла до места, где Наташа Ростова тоже заболела от любви, расплакалась. Потом включила телевизор. Показывали фильм "Кавказская пленница". Вера посмеялась, потом опять поплакала.

Через час позвонила Чистякова и сказала, что учитель с семьей уехал и физику теперь ведет завуч.

Вера удивилась, с каким равнодушием выслушала она эту новость. Вышла на балкон. Тепловоз с лязгом и грохотом тащил за собой состав. Вера вздохнула, вернулась в комнату, легла в постель, натянула повыше одеяло и заснула…

Вера сидела за кухонным столом и грызла семечки. Напротив нее Рита потрошила утку.

— Интересный он у тебя какой-то. Вчера видит, что я огурцы солю, спрашивает: "Куда столько?" Я говорю: "Отцу на закуску". А он: "Вам нравится, что он пьет?" Я говорю: "Нет, не нравится". — "Ну а зачем же вы ему закуску готовите?" Как будто, если огурцов не будет, пить перестанет.

Отрубленная острым ножом бледная утиная голова покатилась по столу Вера брезгливо ее от себя отодвинула.

— Не тошнит тебя? — спросила Рита.

— Нет.

— А я так до самых родов ведра с водой таскала.

Хлопнула входная дверь, и в квартиру ввалился Николай Семенович.

— Привет! — весело сказал он. — Друг сердечный где?

— Читает в комнате…

— Читает! Я в его годы работал, жилы рвал, чтоб семью прокормить.

— Ему родители деньги шлют. Зачем жилы рвать? — спросила Вера.

— Устроился! Все на подносе! — фыркнула Рита. — Вот бы нам так, правда, Коля?

— И любовь у вас… это… — Отец задумался, наконец вспомнил слово: — Плутоническая!

— Какая? — переспросила Вера.

— Ну как у вас, — смутился Николай Семенович.

— Сказано тебе — плутоническая! Другая давно бы красная сидела, а ты все вопросы задаешь, — возмутилась мать.

— Чего мне краснеть, если я не знаю, как это?

— Так уж и не знаешь, — насмешливо сказала Рита. — Зачем тогда он к нам переехал? Другие год гуляют, разговаривают или вон, как в кино, стихи друг другу читают. А ты… Здрасте, познакомьтесь… Теперь сюрпризы одни.

Вера пошла в свою комнату, забрала у Сергея "Домоводство", плюхнулась к нему на колени и спросила:

— Сережа, что такое плутоническая любовь? А?

— Платоническая… Это когда любят друг друга, но вместе не снят и не целуются…

Вера впилась губами в рот Сергея, он вяло ответил на поцелуи.

— Ну зато прямо как у нас с тобой, — сказала Вера.

— Совсем стыд потеряла! — Рита со злостью захлопнула дверь в комнату Веры.

С потолка от этого удара посыпалась штукатурка.

— Спасибо, мама, — вздохнула Вера, взяла "Домоводство", полистала.

"Как содержать дом в чистоте… — прочла она. — Жилищные условия имеют громадное значение для сохранения здоровья человека…"

— Вер, почему у тебя родители такие тупые?

Вера пожала плечами:

— Других нету… Какие есть…

Сергей вздохнул. Провел рукой по своим заросшим щекам. В комнате было душно.

— Скучно-то как. Не замечаешь? — спросил он.

— Нет.

— Вера, а где моя бритва?

— Что?! Чего ты спросил?

— Бритва моя где?

Вера захохотала.

— Ой, ой, я не могу, — корчилась она.

— Ты чего ржешь? — улыбнулся Сергей.

— Бритва на балконе, — выдавила из себя Вера.

Кто-то настойчиво и нетерпеливо звонил в дверь.

— Оглохли, что ли?! — крикнула из кухни Рита.

Вера пошла открывать. На пороге стояла почтальонша с большой посылкой.

— Здравствуй, Вера, — сказала она. — Мама с папой как? На здоровье не жалуются?

— Нет, — ответила Вера.

— А у меня в последнее время правое плечо ломит. Спать не могу… Ты, говорят, замуж выходишь…

— Собираюсь.

— За монгола?

— Нет… а что?

— Да тут тебе из Монголии посылка пришла. На, распишись здесь, — она протянула Вере квитанцию. — Я думала, ты за монгола…

Вручив ошарашенной Вере посылку размером с подушку почтальонша ушла. Вера понесла посылку в комнату с криком:

— Мама! Пап! Сережа! Я посылку получила!

Все собрались в Вериной комнате. Вера ножницами разрезала проштемпелеванные веревки, разорвала бумагу и вынула открытку.

— "Дорогие наши детки, Вера и Сережа, — прочитала она. — Примите наши искренние поздравления и пожелания счастья. Пусть будет крепок ваш союз! Посылаем вам подарок из солнечной Монголии. Целуем, мама и папа. Сожалеем, что не сможем присутствовать на вашей свадьбе, но мысленно мы с вами!"

Вера отдала открытку Сергею. Развернула пеструю бумагу, под которой оказался целлофановый пакет. Из пакета Вера вынула белую лохматую шубу.

— Ого-го! — только и смогла она сказать.

Вера надела шубу, встала перед зеркалом.

— Здорово, а?.. Сереж, тебе нравится, а?! — спрашивала Вера. — Чуть великовата… Ничего, подшить можно…

— Разбогатели! — Рита обошла дочь, осматривая ее со всех сторон. — Рублей тыща ей цена… Мы с отцом за мебель в той комнате столько же заплатили… Так я на двух работах год корячилась…

— Ты что, мам? — удивилась Вера.

— Ничего… — Рита вышла.

Николай Семенович посмотрел на дочь, на Сергея и тоже вышел.

По телевизору казахский хор уныло тянул бесконечную песню.

Вера вошла в комнату и принялась исполнять в шубе восточный танец, подергивая головой и играя глазами.

Родители не реагировали.

Вере надоело танцевать, и, подходя к телевизору, она сказала:

— По второй программе кино показывают, — и переключила.

— Обратно поверни! — попросил Николай Семенович.

Вера не обращала внимания.

— Поверни обратно.

— Давай посмотрим.

— Не поняла, что я сказал?! Да?! Так позови этого своего, пусть разъяснит!

— Что орете? — спросил подошедший Сергей.

Отец молча встал, переключил телевизор.

Опять запел хор. Когда отец сел, Вера снова переключила.

— Руки выдерну! — завопил Николая Семенович. — Вон отсюда!

Он переключил обратно.

— Ну пап…

— Трудно вам уступить, что ли? — спросил Сергей.

— Ой, как же мы тебя забыли спросить? — ответил Николай Семенович. — Иди книжку почитай! Умней будешь!

Сергей подошел и сам переключил телевизор.

— Ты чего командуешь! — закричала Рита. — Твой телевизор, что ли? Ты его покупал? Раз тебя в дом пустили, значит, можно безобразничать! Да?!

— Это… посади свинью за стол… — начал отец, — она…

— Замолчи! — не выдержала Вера.

— Нет! Молчать я не буду! Кино ему захотелось! Будет тебе кино!

Сергей взял Веру за руку и увел в другую комнату.

— Чего это они? — растерянно спросила Вера, снимая шубу.

Сергей пожал плечами.

С лестничной клетки, резонируя и перекрывая шум телевизора, вдруг донеслись рыдания и вопли:

— Люди! Помогите! Люди!

Сергей насторожился:

— Слышишь?

— А-а-а, — махнула рукой Вера, — Не лезь.

Сергей вышел из квартиры. На лестничной клетке стояла растрепанная старуха и с визгом и слезами стучала кулаками в запертую дверь. Подошла Вера.

— Пойдем, Сережа, — сказала она. — Бабка сумасшедшая. На нее уже никто не реагирует.

Сергей позвонил в дверь и крикнул:

— Немедленно откройте!

— Вчера он из магазина порошок отравленный принес, — сказала старуха.

— Помолчи, бабуля, — попросил Сергей и опять позвонил.

Старуха притихла.

Дверь открыл толстый дед лет шестидесяти пяти. Он с достоинством поглядел на Сергея.

— Чего тебе?

— Он на меня с кулаками… — сбивчиво начала старуха.

— Молчать! — прикрикнул на нее дед. Она умолкла. — Семечки целый день жарит, а я терпеть должен! Помирала бы скорей! Нет, коптит!

— Соображаете, что говорите? — спросил Сергей.

— Я? — переспросил дед. — Правду говорю, потому что я честный! Суп я ей не травил… Муж у ней был, его я уважал. А эта… придуривается!

Старуха юркнула в квартиру.

— Чтоб я не слышал больше этих воплей! — сказал Сергей.

— Напугал, — усмехнулся дед. — Я позвоню куда надо, ты живо в свою общагу вернешься! А может, куда подальше поедешь! Жених!

— А вы!.. — начала Вера.

— Пошли отсюда, — сказал Сергей.

Они вышли на улицу.

— И чего ты добился? Теперь весь двор будет говорить, что ты тоже псих, — вздохнула Вера.

— Плевать! — улыбнулся Сергей и поднял голову вверх.

На балконе курил Николай Семенович.

В комнате перед зеркалом стояла Рита в Вериной лохматой шубе. Шуба не застегивалась на ее располневшей фигуре.

В пустой комнате работал телевизор. На экране шел фильм.


Чистякова жила в одноэтажном побеленном домике, который был окружен фруктовыми деревьями. Тут же — огород, заросший картошкой. Под окном посажены цветы. Рядом с конурой дремала собака, вокруг голубятни клевали зерна голуби. Прямо за забором огорода начиналось кладбище.

Много молодых людей из дружественных латиноамериканских, африканских и азиатских стран становятся студентами металлургического института. Мама Чистяковой, как и большинство женщин, мечтала жить за границей, но она, в отличие от большинства, пыталась свою мечту реализовать. Долгая любовь с негром Даудом (то ли сыном политического деятеля, то ли принцем) подарила ей кудрявого черного мальчика — Максимку. Закончив учебу, Дауд уехал в свою африканскую страну готовить родственников и жилище к приезду белой женщины. Это он так сказал.

Однажды мама Чистяковой готовила детям обед. В дверь постучали. Они с Максимкой пошли открывать. На пороге стояла бледная белая женщина и держала за руку негритенка.

— Здравствуйте, — вежливо сказала она. — Вы жена Дауда?

— Да! — беззаботно ответила мама Чистяковой.

— Очень приятно познакомиться, — женщина протянула руку. — Я тоже жена Дауда, а это — его сын, — она указала на своего негритенка.

Дети были ровесники, они быстро подружились.

Мама Чистяковой — женщина без комплексов — была готова терпеть у себя в Африке еще одну жену с ребенком.

У второй жены жизнь была тяжелая. Ее беременная сестра вышла замуж и привела мужа в квартиру родителей. Очень быстро у сына Дауда родился двоюродный брат, и будущего африканского принца прогнали.

Идти было некуда. Поплакав и подумав, жена Дауда пошла в деканат металлургического института. Там она узнала много интересного про своего мужа и выбрала маму Чистяковой, так как у нее был свой дом, огород, сад и гладиолусы, которые продавали по воскресеньям.

Когда пришло время мальчикам идти в школу, вторая жена Дауда поблагодарила за хлеб и кров, отдала своего негритенка в интернат и устроилась поварихой на судно. Судно плавало по миру, и она надеялась встретить где-нибудь "этого подлеца".

Мама Чистяковой ей ничего не сказала. У нее была большая любовь с арабом… Араб приехал перенимать опыт на завод, возраст у него был солидный, и он не скрывал, что на родине его ждет гарем…


Чистякова жала на педаль швейной машинки, сосредоточенно глядя на ткань, которую прострачивала. В ситцевом халате, без косметики, Чистякова дома сильно отличалась от Чистяковой на улице. Она шила для Веры платье и очень старалась.

— Померь, — она протянула Вере почти законченную вещь.

Вера надела. Это было белое платье, одно плечо которого было открыто, а другое с дефектом — лямка начала спадать. А в остальном все было вполне пристойно.

— Снимай! — скомандовала Чистякова. — Бражки хочешь?

— Нет. — Вера сняла платье, села на тахту, застланную домотканым покрывалом, облокотилась на украшенные вышивкой подушки.

Чистякова сходила в кухню, зачерпнула половником из кастрюли брагу, плеснула себе в кружку.

— Что-то ты на себя не похожа, — сказала она, усаживаясь обратно за машинку.

— В твоем платье?..

— Да нет. Вообще.

— Как ты думаешь, ему понравится? — спросила про платье Вера.

— Конечно… — Чистякова не сомневалась.

Во двор вбежал Максимка, голуби испуганно взлетели.

— Явился! — закричала ему в окно Чистякова. — Кто огород будет поливать? А?.. Мать целый день на работе. Я занята! А ты!.. Паразит!

Мальчик терпеливо все выслушал, потом сказал:

— Сейчас мультики посмотрю, полью ваш огород.

— Он и твой тоже! Подзаборник!.. Обед на плите! Еще горячий!.. Снизу кружева надо пристрочить, — сказала Чистякова Вере.

Вера пожала плечами.

— А с родителями как он? — спросила Чистякова.

— Они про него гадости говорят. Он про них. Весело…

— Ну это еще хорошо, — сказала Чистякова. — Мне мать рассказывала: у нее на работе теща зятю голову проломила.

Чистякова ухмыльнулась и с треском выдрала из платья нитки.

Брат Чистяковой сидел в соседней комнате и смотрел телевизор. На экране кривлялись смешные злодеи и пели гнусавыми голосами:

— "Маленькие дети, ни за что на свете не ходите в Африку гулять! В Африке злодеи, в Африке страшилы, в Африке большие злые крокодилы…"

— Лена, — сказала Вера, — я ничего не могу понять… Вроде у нас сейчас самое счастливое время, а мне выть хочется. Он ненавидит родителей, они его… У меня по ночам мозги трещат. Он спит, а я смотрю на него… как жить? Не знаю…

— Вот-вот, у меня точно так же, — вдруг сказала Чистякова.

— С кем?

— С Михаилом Петровичем.

— С каким Михаилом Петровичем?

— Забыла… А ты припомни: кафе, дочка, про Индию рассказывал. Потом баржа, цветы… Одинокий человек утопает в море…

— А чего молчала-то?

— У нас неопределенно еще все… В общем, он против, чтобы я в училище связи поступала.

— Ты чего? А я что? Одна" что ли?!

— Ты с Алевтиной будешь.

— С Алевтиной?! Вот сама с этой коровой учись. Подруга называется, а?!

— Мы, наверное, уедем скоро отсюда… — мечтательно сказала Чистякова.

— Ага! — на пороге стоял Максимка. — Так мать тебя и пустит!

— Пошел вон отсюда! — с ненавистью закричала ему Чистякова.

Мальчик с достоинством удалился.

— А я чего, одна там буду! — не унималась Вера.

— Хватит на меня орать! При чем здесь ты! Чего ты заладила: я, я! Ты замуж выходишь! Ты понимаешь это?.. А телефонисткам знаешь сколько платят?! Сиди целый день в розетки тыкан… Але, але, говорите. Шепетовка? Магадан вызывает!

— А кто меня туда уговаривал?

— Потому что это лучше, чем в яслях горшки мыть! Ты поняла?.. Вот… Тебе вызов пришел?

— Пришел.

— И мне пришел. Вот я его порвала и выбросила. Ясно?! — Чистякова встала, опять сходила на кухню и налила браги себе и Вере.

— Ленка, — Вера заплакала, — когда же ты уезжаешь?

— Дела он здесь свои закончит, тогда поедем.

Вера отпила из кружки браги.

— И, главное, молчала, а? Как у вас началось-то?

— Как обычно. Дочку домой проводили… — Чистякова улыбнулась. — Потом еще договорились встретиться. Как у всех.

— Он лысеть начинает… Старенький…

— Старенький, — повторила Чистякова. — Вежливый, спокойный всегда.

— Интеллигент!

— Йогой занимается. Меня обещал научить.

— На ушах стоять?

— Смеешься?.. Это потому, что ты в этом вопросе невежественна.

— Чего?!

— Не понимаешь ни хрена! Вот чего! А я уже одну позу знаю. "Ха" называется!

— "Ха"?

— Очень хорошая поза.

— Покажи!

Чистякова допила свою брагу, вышла на середину комнаты, поставила ноги врозь. Сделала вдох, медленно подняла руки над головой.

— Задерживаем дыхание, — сдавленным голосом произнесла она. Потом вдруг резко наклонилась вперед, бросила руки вниз и, выдохнув, выкрикнула: — Ха-а-а! — Не удержав равновесие, Чистякова рухнула на пол и зарыдала.

— Ну и что? — спросила Вера.

— Очень полезная поза, — сквозь слезы сказала Чистякова. — Когда мы находимся в неприятном для нас обществе, его нечистая атмосфера прилипает к нам… Даже когда мы оттуда уходим, остается чувство омерзения. Сделав "Ха", мы очищаемся от психических ядов и противостоим внешним влияниям…

С улицы доносилось фальшивое духовое исполнение похоронного марша.

Вера подошла к окну. Похоронная процессия с флагом и гробом шла на кладбище. Бубнили и рыдали родственники и знакомые. Встречные останавливались, давая процессии путь. Максимка поливал из шланга гладиолусы. Под напором воды цветы и листья гнулись…


Несколько лет назад на берегу моря собирались построить новый стадион. Строители вырыли котлован, но футбольная команда города начала играть так плохо, что перешла во вторую лигу Тогда в исполкоме решили, что стадион не нужен, плохая команда может тренироваться и на старом стадионе, расположенном почти вплотную к заводу.

Котлован постепенно зарос кустами и травой, на дне его соорудили собачью площадку. Овчарки, бульдоги, сенбернары преодолевали препятствия и гонялись друг за другом и за брошенной хозяином палкой.

Вера сидела на самом краю котлована. Выгоревшая трава колола сухими стеблями ноги. Стрекотали кузнечики. Вдали были видны море, порт, трубы завода.

Вера поняла, что нужно делать. Надо уехать. Надо уехать на Север: в Воркуту или Норильск. Там проще найти жилье и больше платят. Два двоюродных брата женились, уехали туда и были, в общем, довольны жизнью… Только жаловались на обилие гнуса, изводившего их летом, и на унылость полярной ночи… Надо терпеть… Этот год надо вытерпеть. Сергей кончит институт, она — училище, и все… Как Чистякова!.. "Пастушка и трубочист благословляли дедушкину заклепку и любили друг друга, пока не разбились…" Эту сказку в потрепанной книжке из школьной библиотеки читал ей в детстве Виктор. Вера усмехнулась. Ей нравилось представлять, как фарфоровые статуэтки падают со стола на пол и вдребезги!..

За ее спиной по дороге ехала, мигая фиолетовым фонарем, "скорая помощь".


Поздно ночью Вера и Сергей возвращались из кино.

Среди темных окон Вериного дома выделялись окна ее квартиры. Там горел свет и слышалась музыка.

— О! Опять гуляем! — сказал Сергей.

— У папы день рождения… Забыла совсем, — вздохнула Вера.

— Пить будем?!

— Ладно тебе… Ну выпьем по чуть-чуть… А? Зато всем спокойней будет. Раньше спать ляжем…

— Ну-ну…

— Ну не надо… Пожалуйста…


Они сидели за празднично накрытым столом в большой комнате. Отец ел ложкой прямо из литровой банки черную икру которую добыл все тот же приятель-спекулянт из рыболовецкого совхоза.

Магнитофон пел гнусавым голосом о тяжелой доле сержанта милиции.

— Ну что, зять, — обратился отец к Сергею, — скажи хоть тост, а…

Сергей поднял рюмку:

— Ваше здоровье.

— Добре, — согласился отец.

— Правильно! — поддержала Рита. — Здоровье в нашем возрасте самое главное. Здоровья тебе. Коля.

Чокнулись, выпили. Вера ела фрукты из компота.

— Я и забыла рассказать, — сказала Рита, — сестра Инны Сергеевны замуж вышла!

— Давно пора! — кивнул отец.

— Ну она, правда, сначала на Север поехала. Ну, чтоб мужа себе там найти… А он с нашего города оказался. Вот они, значит, приезжают. У него мать прямо такая интеллигентная. По дому ничего не делает…

— Вроде нашего, — вставил отец.

— Коля! — укоризненно сказала Рита.

За окном загудел, загремел колесами тепловоз. Он был без состава и проехал быстро. Рита подождала, пока шум стихнет, и продолжала:

— Вот, целый день музыку слушает, книжки читает. Передают какую-нибудь симфоническую музыку, она спрашивает у невестки: что это? Ну, та, конечно, не знает. Вот свекровь ей и объясняет, что это такой-то композитор, это такая-то музыка. Ну а той надоело, она женщина простая, работящая… Вот… Однажды свекровь спрашивает про музыку, по радио передавали: "Что это, Милочка?" А она нарочно так отвечает: "Это ария Бизе из оперы Хозе!"

— В твои годы я не такой был, — перебил Риту отец, обращаясь к Сергею. — Что ты за мужик, не пойму… Ни выпить… Что ты за юбку-то ее держишься?

— Папа, прекрати! — сказала Вера.

— Мужик дома во какой должен быть! — Он стукнул кулаком по столу. Зазвенела посуда.

— Коля, чего ты?! — всполошилась Рита.

— Ладно, хватит, — Сергей встал. — Я пошел спать, Вера.

— Зятек, родненький, золотко ты наше! — бросился за ним Николай Семенович.

— Папа!

— Что ты встреваешь! Он же бросит тебя, дуру!

— Коля! Перестань! — просила Рита.

Не обращая на них внимания, отец пытался заставить Сергея вернуться к столу.

— Иди поцелуйся с ним. Нош ему целуй, что спит с нашей дочерью! — орал он.

— Хватит! Перестань! Перестань! Сережа, и ты… — Рита не успела договорить, потому что Сергей завернул отцу руку так, что тот весь обмяк от боли, затащил его в ванну и запер там.

— Тут сиди, козел! — Он хлопнул по двери ладонью, вернулся за стол, налил себе самогона из бутылки из-под джина.

Отец орал в ванной. Сергей выпил, посмотрел на испуганно молчавших Риту и Веру, спросил:

— Что, может, милицию вызвать?

Вера выключила магнитофон и стала собирать со стола.

— Открой, падла, кому сказал. Гондон штопаный!.. — вопил отец. — Все на меня! Суки! Хлеб мой жрете — и на меня же!.. Верка, сучка, открой!

Вера отнесла грязную посуду на кухню, сложила в мойку. На пол упал длинный кухонный нож, она подняла и бросила его на стол.

Казалось, воздух в доме начал тяжелеть, давить ей на голову, на плечи так сильно, что даже уши заложило и глотать стало трудно.

Сергей и Рита молча сидели в комнате.

— Я вас всех разнесу! Верка! Стерва! И мать твоя, сука такая же!.. — Раздался грохот, и отец умолк.

— Раковину сорвал, — сказала Рита.

Вера подошла к двери в ванную, постучала.

— Папа, ты жив? — спросила она.

— Руку поранил, — ответил Николай Семенович и всхлипнул.

Вера открыла защелку и выпустила его. Рука у отца была обмотана вафельным полотенцем, на котором проступили следы крови.

— Дождался… справили день рождения! — Он сел на табурет в кухне.

— Пить надо было меньше, — сказала Вера.

— С друзьями выпить закон! А с семьей любимой — тем более! — Он опять ударил по столу.

— Ой, чего же ты натворил! Ой, боже мой! — воскликнула мать, входя в ванную и подбирая осколки раковины. — Ну посмотри!.. Что натворил, паразит!..

— Так-то вы отца цените! Все здоровье на вас угрохал, — выл Николай Семенович. — Любите вы меня, подлюки!

— Ты заткнешься?! — не выдержал Сергей. — Скотина!

Вера плакала, боясь вмешаться.

— А ты, гад, уйди из моего дому!

— Умолкни, а то задавлю здесь! — Сергея колотило от ненависти.

— Не подходи!.. — заорал, не помня себя, отец, схватил лежавший на столе нож и с силой воткнул в бок Сергею.

Страшно завизжала Вера.

Отец зажал уши руками, оттолкнул вышедшую из ванной с тряпкой в руке Риту…

Рухнул у себя в комнате на кровать лицом в подушку…

— Ой, боже мой! — запричитала охрипшим вдруг голосом Рита. — Ты же его зарезал! Коля!

Сергей лежал на полу. Рубашка его быстро пропитывалась кровью.


Из ворот завода тепловоз вытащил длинный состав вагонов-опрокидывателей, наполненных раскаленной, дымящейся жидкостью.

У шлаковой горы состав остановился. И опрокидыватели один за одним стали освобождаться от раскаленного шлака.


Молоко привозили рано утром. Подъезжала желто-синяя цистерна, к ней подтаскивали огромные фляги. Через шланги в эти фляги с шумом переливалось молоко. Потом выстраивалась очередь, и продавщица черпаком разливала молоко по бидонам. Над ее головой на кирпичной стене было написано масляной краской: "Молоко пастеризованное. 1 л — 24 коп".

Возле булочной два плохо выспавшихся грузчика и синих рваных сатиновых халатах перегружали из грузовика на транспортер деревянные ящики с хлебом.

На рынке продавцы раскладывали по прилавкам фрукты, овощи, зелень, подсолнечное масло в водочных бутылках и мед в двухсотграммовых банках.

Рядом на деревянной колоде мясники рубили мясо.

Цыгане предлагали прохожим жевательную резинку.


Вера сидела на обтянутой дерматином кушетке в больничном коридоре. Показался врач, рядом с ним молоденькая медсестра несла под мышкой кислородную подушку. Вера встала и молча пошла за ними.

— Двадцатый раз повторяю, — не глядя на Веру, сказал врач, — девушка, к нему никого не пускают! Ходить за мной совершенно бесполезно! — и вошел в одну из дверей, куда посторонним вход воспрещен.

А медсестра презрительно сказала Вере:

— Надоела уже всем.

Вера осталась в коридоре. Появилась знакомая медсестра, и Вера окликнула ее:

— Зина! Ну что там?

— Все так же, — ответила она и, не останавливаясь, вошла в дверь, плотно за собой ее прикрыв.


Рита устала. Она ходила в институт узнать какие-нибудь подробности о Сергее. Ей нужны были факты, факты, на которые можно ссылаться на суде и на следствии. Но никто ей не мог ничего сказать ни хорошего, ни плохого. Ну да, он очень нравился женщинам. Ну и что? Зато по политэкономии у него пятерка, и пьяным его не видели, и фарцовкой вроде не занимался… Рита бегала на автобазу, в профком. Там все были знакомые и относились к ней с сочувствием, понимая, чего только по пьянке не происходит. Дали для милиции отличную характеристику с перечислением многочисленных достоинств Николая Семеновича. Благодаря этому его на время следствия оставили дома, взяв подписку о невыезде. Рита переполошила братьев, рассказав страшную историю о том, что Вера привела в дом подонка, который чуть не убил Колю, и Коле пришлось защищаться ножом. Вот только, что нож был очень большой, она скрывала. И братья собирались серьезно поговорить с Сергеем, когда его выпишут из больницы. Досадно было, что Сергей никак не приходил в сознание. Вызванный из Москвы Виктор не понимал, зачем он здесь нужен, ненавидел всех и целыми днями курил на балконе. Отец дома молчал, а на допросах отвечал, что ничего не помнит, и никаких попыток для своего спасения не делал. А Вера вообще стала какая-то невменяемая, неблагодарная и бесчувственная… Погрузилась в свои страдания и о завтрашнем дне думать не хочет…

Ее дом, гнездо, которое Рита своими руками столько лет свивала, разваливалось на глазах. С этим смириться Рита не могла.

Вера лежала в постели, смотрела в стену. Рита сидела рядом и вытирала слезы:

— Ну пойми же ты! Сережа сам во всем виноват! Ну почему папа должен отвечать. Ты вспомни, как он к нам относился! Он же относился к нам пренебрежительно! Обижал нас!.. Вспомни! Вот папа и не сдержался.

Рита взяла со стола толстую книгу:

— Мне женщины на работе "Юридический справочник" достали. Ты почитай и подумай… Без отца пропадем ведь! Жить на что будем? Он же не перенесет, если его посадят! Сердце у него какое, подумай…

Вера молчала.

— Витя! Ну хоть ты ей объясни! У меня все слова кончились! — попросила Рита сына. — Она не понимает самых простых вещей.

— А что я могу ей сказать? — спросил Виктор.

— Ну она ж тебя раньше слушалась…

— Она слушалась!.. Слушалась, когда маленькая была! — Виктор начал раздражаться и опять ушел на балкон.

Мать вышла за ним, стояла дышала рядом. Дышала тяжело, у нее начинался приступ астмы…

— Отвлечь ее надо чем-то, — сказал Виктор. — Транквилизаторы попринимать. Реланиум, например, приличный препарат. Антидепрессант. Обладает релаксирующим действием, оказывает влияние на ствол головного мозга…

— Витя, — перебила его Рита. — Пиши рецепт…


Из окна палаты Сергея была видна свалка металлолома. Тепловоз привозил на платформе ненужные, ржавые детали, подъемный кран разгружал платформы. Целыми днями бубнил из динамика голос диспетчера, руководя разгрузкой.

Сергей лежал в кровати с закрытыми глазами. Кроме него в палате было еще шесть больных. Маленький лохматый мужичок в серой пижаме бродил между кроватями с большим газетным кульком. Из кулька он доставал и грыз маленькую сухую рыбешку — тюльку.

— Сережа, — тихо позвала, осторожно дотронувшись до него, Вера, — ты спишь?

Сергей не шевелился. К его левой руке была прикреплена капельница.

— Я пивка тебе принесла, — сообщила сидящая на соседней кровати тетка своему мужу.

Напротив — женщина в больших очках, тщательно причесанная, говорила возбужденно:

— Не надо было лезть на амбразуру! Я так считаю: не надо подставляться, тем более поддаваться агитациям о перестройке! Ну выпускали они продукцию низкого качества… Но неужели ты думаешь, что справишься с этой системой, пусть жуткой, что сложилась за много лет! С рутиной и ленью, охватившей массы! Против кого ты шел?! У Зозули за спиной — ух, какие мощные силы. Он же создавал их годами. А у тебя? Одна фига в кармане. И в драку за тебя никто не полезет! Была у тебя спокойная работа, уважали тебя. Зачем тебе эта перестройка?! Перестройка — это дело молодых… Меня лично эта твоя пылкость даже удивляет. Сидел бы себе тихо, и все было бы для тебя прекрасно!.. Если даже партия с мафией справиться не может!

— В Москву писать надо, — обреченно ответил ей больной, костыли которого были прислонены к тумбочке.


Под холмом был узкий песчаный пляж с удивительно мягким, ласкающим пятки песком. Недалеко стоял поселок Новоселовка, где сохранился дом, который построил отец Николая Семеновича. В доме никто не жил, а поселок собирались сносить, чтобы провести через него шоссе.

Рыбаки, приехавшие на автомобилях, перетаскивали с пляжа резиновые лодки. Машины стояли в тени под лохматыми ивами. Жены и дети рыбаков полоскали в море небольшие сети.

Пляж был в нескольких километрах от города, и вода в море была относительно чистая.

На вершине холма Николай Семенович и Виктор расстелили брезент. Трава была жесткая, и брезент бугрился. Рита поставила сумку с продуктами и нагнулась, пытаясь выровнять бугры руками.

Виктор осматривал окрестности в большой бинокль.

Легкие перистые облака быстро летели по небу среди облаков — самолет. Виктор навел бинокль на самолет.

— Ну, что видишь? — спросил отец.

— Один пилот курит, другой книжку читает на сто двадцатой странице. Название жалко не видно.

Рита улыбалась, с любовью глядя на сына.

Вера молча вынимала из пакета запотевшие помидоры и огурцы, складывала их на полотняную салфетку.

— А стюардесса что делает? — спросил отец.

— В туалете сидит.

Родители засмеялись.

Вера сняла платье, спустилась с холма и вошла в море. В воле было хорошо, спокойно. Обычно к концу лета к берегу подплывало огромное количество медуз. Но в этом году они почему-то задержались.

Вера заплыла далеко, легла на спину. Долга лежала, качаясь на волнах. На горизонте со стороны степи появилась темная грозовая туча.

Длинным острым ножом Николай Семенович отрезал ломтики сала от большого, завернутого в тряпку куска.

— На! — протянул он ломтик сыну. — Сами коптили.

— Терпеть не могу сала. — поморщился Виктор. — Забыл?

— А ты попробуй.


О, если б заснуть, не мучаясь напрасной надеждой!.. Вера перевернулась на живот и нырнула.

Вынырнула и нырнула еще, стараясь пробыть под водой как можно дольше. Ей заложило уши. Воздуха не хватало…


Перекусив, родители осторожно спустились к морю.

Виктор смотрел в бинокль, как ныряла Вера. Потом — на родителей, как, помогая друг другу, они дошли до воды. Отец с разбегу вбежал в море, плюхнулся, встал, вода доходила ему до пояса. Мать бродила по колени в воде и зябко ежилась. Виктор вздохнул и тоже пошел купаться…


Вера загребала, загребала руками. Еще чуть-чуть, и — все… она вынырнула, с трудом отдышалась… "Отчего с такою любовью гляжу я на берег морской?.." Она опять легла на спину. Ее ослепило солнце. Вера зажмурилась и улыбнулась…


Она вышла из моря. За грузовиком сняла мокрый купальник, надела платье. Потом села на брезент, взяла помидор и стала смотреть, как брызгаются Виктор и мать.

Отец поднялся к ней, сел рядом.

Впервые Вера заметила, какое у него худое тело.


— Вер! Мы сок в кабине забыли! — крикнула ей Рита. — Принеси, Витя пить хочет!

Вера направилась к машине. Когда шла обратно, вся семья собралась на брезенте. Положив сало на хлеб, а сверху пучок зеленого лука, отец с аппетитом ел.

— Ты уверен, что эта поездка поможет? — вполголоса спрашивала Рита сына.

— Ну как сказать, свежий воздух, море, лучше всяких лекарств…

Вера поставила банку с соком на брезент.

— А самое главное, делать вид, что ничего не произошло. Да, мамочка? А чего ты так улыбаешься, а?.. — давя в себе внезапно подступившие слезы сказала Вера. — Витюша, ну давай наминай, твоя очередь! Давай говори, какой папа у нас золотой, хороший… Поил, кормил, в попку целовал. А дочка, дрянь такая, ну не хочет пойти в милицию…

— Вера, перестань! — попросил Виктор.

— Да!.. И сказать в милиции, что случайно папа Сережу прирезал!.. А?!

— Вера… — позвал отец, но она его не слышала.

— Давай, Витюша! Ты же у нас умненький! Разложи все по полочкам! Смотри, вон мама сидит! Тоже умная! А знаешь, что наша мамочка придумала? Мамуля придумала сказать так: что Сережа у нас на ножик напоролся сам… Пьяный был…

— Змею выкормили, — спокойно сказала Рита, только щеки у нее начали краснеть. — Передачи отцу не она носить будет… А я скажу, что твой Сережа сам на отца с ножом кинулся, а отец, когда вырывал…

— Тебе поверят, да, — кивала Вера.

— Мам, ну что ты говоришь! Ты послушай, что ты говоришь! — не выдержал Виктор. — Ты понимаешь, срок тебе за это будет!

— Да никакого срока мне не будет! Я их так запутаю, концов не найдут!.. Любовь у нее!.. Ребеночка она ждет! Сразу двух!.. Обманула, паскуда!.. Ты не дочь — ты выродок! Я тебя и рожать не хотела! Это все отец настоял… Девочку ему захотелось!

— Ну ты чего, Рита. Чего ты? — опешил Николай Семенович, испуганно посмотрел на Веру.

— Да лучше бы я аборт сделала, чем вот такое терпеть!

— Вер, нервничает она… — бормотал отец.

Вера стояла молча, ссутулившись.

— А ты ее не утешай! — вступил Виктор. — Не утешай ее. Не надо! Пусть она знает! Я помню, мать плакала, вот такими вот слезами! И Верку вы родили, чтоб квартиру получить. Нечего лирику тут разводить!

Вера медленно подняла руки вверх, резко наклонилась, бросила руки вниз и выдохнула, крикнув.

— Ха! — Выпрямилась и еще раз в лицо родителям: — Ха! Ха! Ха!

На секунду все обомлели. Вера вытерла слезы и побежала с холма.

— Да что ж это ты на мать-то родную!.. — запричитала ей вслед Рита, но Вера не слышала и бежала, бежала от них, куда глядят глаза.

Начал накрапывать дождик. Туча пришла раньше, чем ее ждали.

Подул сильный ветер, вода зарябила. Грянул гром, и сразу же по земле, по брезенту закапал дождь.

Ветер медленно переворачивал резиновые лодки рыбаков, откуда-то, перекатываясь с боку на бок, пронесся над волнами надувной матрас.

Родители и Виктор торопливо собрали брезент и бросились к машине.

— Где же Верка? — спрашивала мать. — Верка-то где?

— Вера! Вера! — позвал Виктор, но ничего, кроме шума воды и грохота грома, слышно не было.

Они залезли в кабину, и тут по ветровому стеклу забил град.

— Ой, смотри! — воскликнула мать.

— Да где ж она, паразитка? — занервничал отец.

— Пересидит где-нибудь и придет, — сказал Виктор. — Это еще что, а вот в Южной Америке, сейчас дипломат приехал, рассказывал, там одна градина с полкилограмма, вот это да!

— Да ты чего? — не поверила Рита. — Так бывает?

— Хорошо, что коровы не летают!

— Мать, дай-ка куртку мою, — попросил Николай Семенович. Он давил на клаксон, и машина уныло гудела в этой буре.

— Какие коровы? — не поняла Рита.

— Какие… С лепешками, — раздраженно ответил Виктор.

Накинув на себя куртку, спрятав под ней голову, отец выбежал из машины.

Он озирался, не зная, в какую сторону бежать. Градины, как камни, стучали по спине. Спустившись с холма, отец побежал по пляжу.

— Вера! Вера! — кричал он.

Молния, гром. Никто не отзывался.

— Вера! Доча!

Какой-то неясный предмет темнел на берегу. Отцу показалось, что это скорчилась на песке человеческая фигура. Задыхаясь, он подбежал, нагнулся и увидел, что это труп дельфина, до ребер изъеденный мухами…

— Вера!!! — Он сорвал голос, сердце стучало где-то в горле, его трясло от холода и ужаса…

Дочь он нашел под заброшенным ржавым баркасом, который боком лежал на песке. Вера сжалась под килем, как под навесом. Отец сорвал с себя куртку, укутал ее, прижал к себе, бормоча что-то невнятное. Уткнувшись носом ему в грудь, Вера плакала. Отец гладил ее по волосам и шептал:

— Вот и все, маленькая моя, все хорошо, — чувствуя, как сам слабеет. Больше всех на свете он любил ее — свою дочь, крови-ночку.


— "Боже мой! Господи! Помоги мне Боже, — писала Вера на листке в клетку одни и те же слова. Исписав страницу, перевернула, и опять с начала строчки: — Боже мой, помоги мне!.."

На кухне радио бубнило о трудовых достижениях сельских тружеников. Гремела посудой Рита. Она собирала передачу Сергею в больницу Отвозила ее тоже она. У Веры не было больше сил туда ходить…


Обхватив руками ноги, Вера сидела под кустом во дворе краеведческого музея. Пекло солнце, и над раскаленным гравием струился горячий воздух. Поэтому снизу очертания каменных баб были немного размытыми.

Приплелся одурелый от жары пионерский отряд. Впереди экскурсовод с указкой. Остановились у орудия, выстроились полукругом, стали слушать.

— Это пулемет марки "Максим", — сказала экскурсовод. — Во время боев за установление в нашем городе советской власти герой-большевик Жмыря был пулеметчиком…

— А это что? — спросила одна из девочек, указывая на каменных баб.

— Древние идолы. Им поклонялись скифы, кочевые племена, которые населяли нашу землю много лет назад… — Экскурсовод увидела Веру. — Девушка, здесь сидеть запрещается! Встаньте сейчас же!

Вера медленно встала и побрела по улице.

Вера глядела с перрона вниз на рельсы, блестящие под солнцем, на мусор между шпал. Показалась электричка, загудела, приближаясь к платформе. Вера пристально на нее смотрела.

Электричка остановилась, раскрылись двери. Вера вошла, села у окна.

Вагон постепенно наполнялся людьми.

Напротив, аккуратно расправив широкую юбку, села соседка Ира со своим бессмысленно улыбающимся мужем.

— Верка, ты куда едешь?.. А нас из больницы выписали, — кивнула она на мужа. — Родителей едем навестить…

Вера молча встала и вышла из вагона. За ней с шипением захлопнулись двери. Поезд медленно тронулся.


В кабинете стояли два стола, за которыми работали два следователя — мужчина и женщина. Они работали вдвоем, потому что в районном управлении внутренних дел не хватало помещений. И потом так труднее было брать взятки.

Вера давала показания мужчине.

— Жили мы плохо… — тихим голосом с большими паузами говорила Вера. — Из-за него… Часто возникали скандалы. Он доводил отца, иногда меня бил. Отец сердился… Он делал это нарочно… Ему это нравилось…

— Кому?

— Сереже.

Дверь кабинета медленно раскрылась, и на пороге появился Толик. Вера замолчала. Толик кашлянул и протянул замусоленную бумажку, зажатую и кулаке.

— Здравствуйте, я вот повестку получил по делу Алхим-ченко…

— Фамилия? — спросила следователь-женщина — молодая блондинка, которая до этого молча писала что-то свое.

— Алхимченко…

— Не отвлекайтесь! — сказал Вере ее следователь. — Скажите, отец ваш часто пил?

— Нет.

— Сколько раз в неделю?

Вера пожала плечами.

— Ладно, продолжайте…

Вера молчала. Толик сел на стул рядом с ней и лучезарно улыбнулся своей блондинке. Но она никак не отреагировала, и это ему не понравилось.

— Год рождения? — спросила она.

— 1970 год.

— Образование?

— Десять классов.

— Место работы?

— Повестку жду… В армию…

— Это работа такая?

— Я повестку жду… Временно не работаю!

— Тунеядствуете?

— Нет. Я жду!

Кабинет был довольно уютный. На подоконнике красовались цветы в глиняных горшках, в аквариуме плавали рыбки, на холодильнике стоял гипсовый бюст Ленина, а стену украшал календарь-плакат с популярным артистом-кинорежиссером.

Иногда следователи проводили одновременно очные ставки. Каждый свою. Тогда кабинет напоминал сумасшедший дом, в котором люди говорили все разом и все разное.

— Ну я вас слушаю, — сказал следователь Вере.

— В тот вечер у папы был день рождения. Мы все сидели за столом… Ужинали… Вот…

— Это понятно.

— Ну он бросился на меня с кулаками! Отец вмешался и велел прекратить безобразие.

— Ага, — следователь стал печатать на машинке Верины слова.

В это время Толик, возбужденно жестикулируя и задевая локтем Веру, рассказывал:

— Ну выпили мы, девушки с нами! Тут подходит Чика и говорит… Он за соседним столиком сидел, ну вот, говорит: "Отдай долг!" Я говорю: "Какой долг! Не знаю! Отстань!" А он пристает: "Отдай! Отдай!"

— Чика — это кто? — спросила следователь.

— Вер, Чику как звать? — повернулся к Вере Толик.

— Остапчук. Валера… — подсказала Вера.

— Да! Валера Остапчук! — обрадовался Толик.

— Не отвлекайтесь, — сказал Вере следователь. — Продолжайте.

— Ну тогда Сергей запер его в ванной…

— Отца?

— Да, — кивнула Вера.

— Ну вот, — продолжал Толик. — Остапчук Валера говорит: "Пепельницу дай!" Покурить ему захотелось, а стряхивать некуда. Не в тарелку же… Ну я и кинул ему пепельницу…

— С какой стороны сидел Остапчук?

— Справа.

— Почему же вы бросили пепельницу влево?

— Так он же не сидел за столиком! Он ходил туда-сюда, туда-сюда. Приставал ко мне… А потом покурить захотел.

— Каким образом пепельница попала в щеку Парашиной?

— А я откуда знаю?.. Чика не поймал…

— Ну рассказывайте, — допытывался следователь у Веры.

— Вот… я отца выпустила… Отец повторил свое требование прекратить безобразие… Тогда он стал угрожать ножом…

Дверь в кабинет распахнулась, и мужчина в костюме с галстуком спросил:

— Обедать идете?

— Да! Сейчас! — откликнулись оба следователя. — Подожди пять минут!

— Ага! — Мужчина закрыл дверь.

Верин следователь вытер с лица пот, включил вентилятор на столе.

— Так кто кому угрожал ножом? — спросил он.

— Сережа — папе, — тихо ответила Вера.

— Громче, я не слышу!

— Сережа — папе…

— Хорошо… Так и запишем… — Он опять принялся стучать на машинке.

— А армяне, которые сидели за столиком с Парашиной, бросились на меня, голову мне пробили! Вот! До сих пор болит, — жаловался Толик. — А Парашину эту я вообще в первый раз вижу! А армян тем более! Один из них мне стулом голову пробил! Вот кого привлекать надо. А не меня! Я в армию собираюсь… Святой долг перед родиной!..

— В своем заявлении Парашина пишет" — перебила его следователь, — что обратила внимание, как вы несколько раз целились в Остапчука разными столовыми приборами, хотели разбить ему очки, плевались, выражались нецензурно, нарушали общественный порядок, проявляли явное неуважение к окружающим.

— Не было этого! — честно сказал Толик.

— Самой же Парашиной вы угрожали вступлением в половую связь противоестественным образом…

— Я?!!

— Да… Все ваши действия подпадают под статью 206 УК РСФСР, а это, как вы знаете, хулиганство. Наказывается до трех лет лишения свободы…

— Да вы что?! Парашина со зла наговаривает, а вы!.. Это несчастный случай!.. Я передал пепельницу Чике. Он не удержал ее!..

Верин следователь кончил печатать и спросил:

— Когда вас допрашивали в первый раз, вы говорили, что в тот момент, когда ваш отец ранил Сергея, вы находились в другой комнате и ничего не видели… Почему вы изменили свои первоначальные показания?

— Я была в шоке… Очень сильно испугалась… Теперь решила честно рассказать то, что было на самом деле…

— …То, что было на самом деле, — продиктовал сам себе следователь.

Вера вышла из кабинета.

Около дежурного милиционера ее ждала мать. Увидев дочь, Рита вскочила:

— Ну что?

— Все!

— Чего все?! — обомлела Рита. — Чего ты сказала?

— Чего, чего… Закудахтала, клуша!

— Ты им что сказала? Ты сказала, как я тебе велела?

— Да! Да! Да!

Рита быстро полезла в сумочку, достала пачку таблеток в серебристой упаковке. Вытащила таблетку и протянула Вере:

— На, прими. Виктор велел это пять раз в день принимать. Запить жалко нечем…

Она засунула таблетку Вере в рот, другую незаметно себе.

— К Сереже вместе пойдем или ты сама? — спросила Рита, когда они вышли на улицу.

Вера молчала.

— Хочешь, я одна схожу? Сейчас домой придем, я еды наготовлю и пойду. А ты поспи пока, девочка моя. Видишь, как все хорошо получается… А ты завтра сходишь, соскучилась, наверное…

У табачного киоска Рита остановилась, купила пачку сигарет и сунула Вере.

— Возьми, говорят, помогает при депрессии.

Вера безразлично приняла пачку, посмотрела на нее и бросила на землю.

— Чего же это ты делаешь?! — возмутилась Рита. — Отцу отдадим. Зачем бросаться-то! Некультурно же!

— На следующий год в порядке будем, — не спеша прожевывая кусок мяса, говорил Николай Семенович Виктору. — Арендуем с братьями поле. Нашел я одного председателя. Посадим арбузы… Машина, слава богу, у меня есть… Помнишь соседа нашего по Новоселовке? Он свежие арбузы на Новый год ест. Хранит в соломе. А если продавать, а? Чего! Инициативу сейчас разрешили!

Виктор кивал.

Рита наливала бульон в бутылку из-под кефира. Когда бутылка наполнилась, она достала из ящика кусок целлофана и надела на горлышко, прижав резинкой. Протянула Вере сумку:

— Фрукты я уже положила. Вот для бульона место… Осторожней в троллейбусе — не опрокинь…

Вера кивнула.

— И веселее будь! В прошлый раз мы с ним посмеялись даже! — Рита улыбнулась. — Бледненький, правда, такой… На, прими. — Рита сунула Вере в рот таблетку. — Запей.

Вера взяла сумку и вышла из квартиры. На лестнице она выплюнула таблетку.

На троллейбусную остановку вожатая — тетка с красным галстуком на шее — привела с моря отряд пионеров. Вере казалось, что пионеры преследуют ее. Эти девушки, почти невесты, и мальчишки, на голову их ниже. Они галдели, трясли мокрыми волосами, гонялись друг за другом, задевая прохожих.

— Замолчите! Не в школе! — кричала им сердитая седая старуха. — Орете-то чего?

— Хотим, — ответил ей мальчишка.

— Саранча!

— Бе-бе-бе! — передразнил ее мальчишка и погнался за пнувшей его девчонкой.

— Бе-бе-бе! — радостно принялись дразнить старуху остальные.

Наконец подошел троллейбус, и отряд запихнулся в него.

— Шпана советская, — сказала старуха им вслед.

Вера отошла от нее и стала ловить такси.


Он лежал на кровати у стены, окрашенной масляной краской в голубой цвет. Руки вытянул поверх одеяла, глаза равнодушно смотрели на Веру.

— Ну как чувствуешь себя? — не глядя на него, спросила Вера.

— Никак.

— А я тут и бульон тебе принесла, и яблок…

— Спасибо.

Вера торопливо выложила из сумки бутылку с бульоном, яблоки.

— Выпишут скоро?

— Скоро.

— А где ты будешь жить? — Вера наконец решилась, взглянула на Сергея.

Он смотрел на нее. Она опустила глаза.

— Не знаю.

— А к нам не вернешься?

— У меня следователь был, — вдруг сказал Сергей.

— И что ты сказал? — насторожилась Вера.

Сергей заметил, чуть усмехнувшись:

— Я сказал, что ничего не помню.

С грохотом и лязгом тепловоз тащил платформы с металлоломом. Бубнил диспетчер.

По палате опять ходил мужичок в серой пижаме, ел из газетного кулька тюльку.

— Прости меня, — сказал Вера.

— За что?

— Ну ты же понимаешь: мы без него пропадем, мама болеет…

— Скажи ей, чтоб не ходила сюда.

— Хорошо. А назавтра тебе чего приготовить? — робко спросила Вера и получила то, что ждала.

— Ничего.

— Как? А что ты кушать-то будешь? — безнадежно спросила она.

— Вера, иди домой, — повторил Сергей.

Несколько дней назад Рита принесла и поставила в стеклянной банке на тумбочку у кровати Сергея букет пионов. Сейчас с них начали опадать лепестки. Вера молча собрала эти лепестки, зажала в кулак.

— Я люблю тебя, — прошептала она, но получилось неуместно. Она сама почувствовала это, тогда спросила: — Не болит?

Он молчал.

— Я люблю тебя! — громко повторила Вера.

На соседней кровати больной отложил газету, посмотрел на Веру поверх очков и сказал:

— Не действуйте ему на нервы, девушка… Это вредно.

— Иди домой, а… — попросил Сергей.

Вера отпустила его руку. Встала, долго, внимательно смотрела на его осунувшееся лицо, спокойные холодные глаза, руки с исколотыми венами…

— Все тогда, — медленно сказала она. — Будь здоров!

— Ты тоже… не болей…

Вера ссутулилась и пошла к двери. Сумка, висевшая на плече, цеплялась за кровати и била по бедру…

В церковном дворе стоял окруженный садом поповский дом. У дома остановилась белая "Волга", из нее вышли поп с попадьей и принялись вытаскивать из багажника и заносить в кухню картонные коробки с помидорами.

Церковь снаружи мало чем отличалась от поповского дома, разве что покрупней была. Приезжим она казалась странной, почти ненастоящей, но местные жители привыкли к такой…

Вера купила свечку и подошла к иконе Божьей Матери. Долго смотрела в глаза Марии и не замечала, что горячий воск с зажженной свечи падает ей на пальцы.

Второй раз в жизни Вера была в церкви. Впервые ее, еще грудную, принесла крестить бабушка.

Вера пыталась вспомнить слышанные в детстве от бабушки слова молитвы и не могла. Только слова дурацкой считалки крутились в голове: "Прошу мои цветы не брать. Прошу мою молитву понимать…"

Так и стояла она перед иконой, заливаясь слезами.

Наступил вечер. Солнце уже скрылось за горизонтом. Мужики в беседке под электрической лампой забивали "козла". Из открытых окон доносились эстрадные песни — передавали телеконцерт.

Вера шла по двору.

Всклокоченный пацан с испачканным землей лицом возбужденно объяснял своим сверстникам, которые хмуро стояли рядом:

— Знаете, почему я ему врезал?! Он подошел ко мне и говорит: "Давай подеремся!" А я драться не хотел!..

Загудел, перекрыл грохотом весь шум двора состав. Стучали на стыках колеса. На платформах, тесно прижатые друг к другу, стояли грузовики.

Кто-то схватил Веру за локоть.

— Вера!.. Я все знаю!

Она обернулась. Это был Андрюша. В первую секунду она и не узнала его в фуражке и в форме мореходного училища.

— Верка, бедная моя!.. Я еле вырвался! — задыхаясь, говорил он.

— Андрюша! — обрадовалась Вера, сняла фуражку, погладила его стриженую голову.

— Я тебе все простил! Верочка, идем ко мне.

Он обнял ее, подталкивал легко в направлении своего подъезда и говорил, говорил без остановки:

— Ты представляешь! Меня всего на один день выпустили… Я приехал ради тебя… Вера! Я не могу без тебя! Я очень соскучился… Бедная моя девчонка… Идем ко мне…

Вера не понимала ни слова. А он тащил ее, открыл дверь в подъезд.

Они поднялись на несколько ступеней.

— Как ты изменился, — пробормотала Вера.

— Я просто с ума схожу… Я умираю без тебя!.. Идем! Матери дома нет! Ты представляешь?.. Мы можем быть одни! Вдвоем! Я ради тебя приехал. Завтра уезжаю! Прямо не знаю, что теперь будет… Вера! Ну что ты встала! Идем!..

Он прижал ее к стене, на которой чья-то старательная рука мелом изобразила огромные мужские и женские половые органы.

— Ну все! Хватит, Андрюша! — Вера отталкивала его, но он крепко, страстно обнимал ее.

— Я прошу тебя! Отстань! Все, все!..

Андрюша не обращал внимания, целовал ее лицо, шею, губы. Сверху кто-то спускался.

— Идем скорее, — шептал он.

— Умоляю тебя! Хватит! Оставь меня в покое!

Вера схватилась рукой за перила. Мимо них прошла девочка Оксана, увидела Веру и остановилась.

— Здравствуй, — сказала она. — Почему ты со мной больше не играешь?

Вера попыталась улыбнуться.

— Пошла отсюда! — рявкнул на нее Андрюша.

Девочка испугалась и выбежала на улицу Андрюша опять занялся Верой.

— Ну не надо!.. Гад какой! — Вера начала сердиться. — Сейчас орать начну!

— Ты с ума сошла?.. Динамила меня целый год! Нет, ты сейчас пойдешь!.. Пойдешь со мной.

Он со всей силы рванул Верину руку, которой она держалась за перила, и потащил вверх по ступеням. Вера пнула его ногой, тогда он задрал ей кофту и начал целовать грудь.

— Гад! Сволочь! — ругалась Вера, изо всех сил хлестала его по щекам, по голове и старалась попасть коленом между ног.

— Ты с ума сошла, ошалела совсем! — Андрюша тоже двинул ей по щеке.

— Гаденыш вонючий! — Вера била, не разбирая куда.

— Ладно… — Андрюша отошел от нее. — Черт с тобой!

Вера поправила одежду, волосы, подняла валявшуюся на ступенях сумку и вышла из подъезда.


Рита на кухне расставляла на подоконнике трехлитровые банки с солеными огурцами, маринованными помидорами и баклажанами.

— Ну что? — спросила она у Веры.

Вера сидела на табурете, прислонившись к стене, лицо ее ничего не выражало.

Рита взяла ложку и стала доедать оставленную на столе половинку арбуза.

— Хочешь? — спросила она Веру.

Вера покачала головой.

— Виктору ехать надо. — вздохнула Рита. — Начальник его какой-то звонил с работы… Я с банками для него так устала…

— Мам, он больше к нам не вернется, — сказала Вера.

— Он так сказал? — спросила Рита. — Подумаешь! Гордый какой!.. И зачем он тебе нужен? Андрюша вернется, за него и выйдешь. А этот — инженер… С Андрюшей тебе и проще в сто раз, и денег больше…

— Не понимаешь, да…. Я никогда его не увижу!..

Рита встала, вытащила из холодильника бутылку из-под джина:

— Хочешь?.. Давай по чуть-чуть…

— Нет…

Рита сходила в комнату, достала из шкафа таблетки, вернулась на кухню, одну таблетку протянула Вере, другую приняла сама.

Помолчали. Рита зевнула.

— Ладно, я спать пойду. И ты давай тоже… Виктор где-то шляется… — Она прошла мимо ванной. — И раковину никто до самой смерти не починит! Никто домом не занимается… Никому ничего не нужно…

Вера осталась одна. Минуту посидела, потом встала, открыла холодильник, вынула бутылку из-под джина, налила в чашку, выпила, захлебнулась, закашляла…

На столе лежала серебристая пачка с таблетками. Вера вытащила еще одну таблетку, съела и запила самогоном…


Сергей лежал в кровати, закрыв глаза…

…Вера стояла перед каменными скифскими бабами. Прошла, заглядывая в лицо каждой, до конца аллеи. Там были кусты. Она села на землю, положила сумку рядом… Темнело. Вера сидела и смотрена, как очертания каменных баб расплываются в сумерках. В здании музея зажглось нижнее угловое окно… Вера открыла сумку, вытащила бутылку из-под джина, отхлебнула. Подавилась, закашляла, нашарила в сумке хлеб и запихала его в рот, запивая самогоном. Отбросила пустую бутылку к кирпичной стене в нескольких шагах от кустов. Ударившись о стену, бутылка разбилась…


Сергей вздрогнул, открыл глаза. На соседней кровати мужчина в очках размешивал в стакане сахар. Ложка методично билась о края стакана. Сергей опять закрыл глаза…


…Вера трясущимися руками вынимала таблетки из серебристой пачки и засовывала в рот. Когда первая пачка кончилась, Вера достала вторую. Большая крыса появилась у стены, деловито обнюхала остатки Вериной бутылки, села и посмотрела на Веру. Вера, не отрываясь, следила за ней. Крыса медленно, осторожно стала приближаться. Увидев кусок хлеба у Вериной ноги, крыса начала его есть, не спуская глаз с Веры. Вера попыталась отодвинуть ногу. Нога не слушалась. Тогда Вера закричала. Слабым тоненьким голосом…


За окном гудел тепловоз. Сергей открыл глаза. Больной с бумажным пакетом сидел напротив и смотрел на него.

— Тюльки хочешь? — сиплым голосом спросил он, протягивая кулек.

Сергей отрицательно покачал головой. Осторожно приподнялся с кровати, спустил ноги на пол. Голова закружилась. Он посидел немного, подождал, когда слабость пройдет…


Вера в большой комнате открыла ящик с лекарствами, вытащила все таблетки, которые ей давала мать. Выдавила их из пачки на стол. Одна таблетка упала на пол, покатилась под диван.

— У ты какая… — проворчала Вера и полезла за ней.

Потом плеснула себе самогона. Зажгла спичку. Голубое пламя затрепетало над рюмкой…

Вера включила магнитофон, налила в другую рюмку еще самогона и, подпевая песне, держа рюмку в руке, пританцовывая, стала запихивать в рот таблетки.

— Так! Вперед и с песней!.. — бормотала она. — Устроим фейерверк души и сердца!!! — и запивала, давясь и морщась.


Медленно, держась за спинки кроватей, Сергей подошел к холодильнику у окна, открыл его, достал бутылку с бульоном, который принесла Вера.

За окном было темно. Вдруг темноту рассек луч локомотива, и, истошно загудев, лязгая на стыках, состав поехал мимо свалки в сторону завода. Этот стук был невыносим. От него что-то сжималось в груди и сердце колотилось как бешеное. Тепловоз напоминал злобное, тупое животное, упорно двигающееся взад и вперед без всякого смысла.

Изо всех сил Сергей швырнул бутылку в окно.

Со страшным звоном стекло разбилось. Полетели в разные стороны осколки.

В палате стояла тишина, нарушаемая только шумом уходящего состава…

Сергей медленно вышел в коридор, спустился по лестнице.


В темном небе горело газовое пламя. Сергей сидел на лавке у Вериного подъезда. Он смотрел на ее освещенные окна. Слушал доносившуюся оттуда песню.

Тепловоз, ехавший через двор, притормозил со скрипом, и из кабины машиниста спрыгнул Виктор.

— Подожди, я сейчас… За вещами сбегаю, — крикнул он машинисту и торопливо пошел к подъезду. У лавки он остановился, присмотрелся и узнал Сергея. — О, раненый наш убег!.. Вот Верка обрадуется! Свадьба у вас когда?

— Завтра, — сказал Сергей.

— Идем? — Виктор протянул ему руку, помог подняться. — А я, видишь, с тепловозом договорился. Они меня до Харькова подбросят, а оттуда до дома рукой подать… Сумку сейчас возьму, и — прощай, родимый город!.. Билетов же нет ни хрена…


Вера, закрыв глаза, лежала на полу в комнате. На столе в темноте горел голубым пламенем самогон в рюмке. Вера прижимала к груди покрытую лаком фотографию, где она маленькая с бантом в жидких волосенках. Чувствуя, что засыпает, Вера слабо подпевала магнитофону. Ей было легко и приятно, все, что мучило в последнее время, ушло куда-то далеко и не имело никакого значения…

Хлопнула входная дверь, Виктор вошел в комнату и включил свет. Это было противно, Вера зажмурилась и с трудом узнала брата, потом присмотрелась и увидела Сергея, прислонившегося к косяку.

— Мальчики, дорогие мои… Пришли ко мне! — улыбнулась Вера и закрыла глаза.

— Вот это да! — восхищенно сказал Виктор, взял в руки бутылку из-под джина. — Всю бутылку выжрала! Молодец! А родители спят?.. Замечательно! Это значит, ты одна тут…

Взгляд его упал на разбросанные по столу упаковки от лекарства.

— Сереж, смотри, что у меня есть! — Вера показала Сергею свою фотографию. — Это я — маленькая!.. Сереж, чего ты не смотришь, я тебе не нравлюсь?..

— Иди ко мне, Верусь… — Виктор осторожно взял из ее рук фотографию и стал поднимать с пола.

— Вить! Я ему не нравлюсь. Я — такая молодая, симпатичная! Сереж, я же так умею любить тебя. — Она отпихивала от себя Виктора, который крепко держал ее. — Сережа! Ты грустный?.. Ну отстань же от меня! Мой дорогой, ненавистный братик! Отстань, дурак! Пусти!

Вера вырвалась, побежала на кухню. Виктор за ней, пытаясь поймать. Она не давалась, визжала, кидала в него все, что попадалось под руку. Летевшая в брата половинка недоеденного арбуза задела лампу. Лампа сорвалась со шнура, упала и разбились…

Но голова у Веры кружилась, и сил сопротивляться больше не было. Она упала. Виктор подхватил ее, прижал к себе, погладил и попросил:

— Пойдем, Веруся.

Схватив с плиты чайник, Виктор повел сестру в ванную.

Зашумела вода.

В комнате Сергей задул пламя, трясущимися руками поставил рюмки в сервант, собрал упаковки от таблеток. Медленно добрел до кухни, выбросил бутылку из-под джина и упаковки в мусорное ведро.

В ванной рыдала Вера. От жалости к ней образовался спазм в горле, самому не хотелось жить. Сергей сел на табурет, прислонился к стене, закрыл глаза.

— Так, так… Ну выпей еще… чуть-чуть… — уговаривал Виктор. — Давай…

— Не могу больше.

— Зайка, пожалуйста… Чтоб совсем была чистенькая…

Из комнаты, зевая и почесываясь, моргая спросонья, вышел Николай Семенович. Увидев на кухне Сергея, замер, потом спросил:

— Ну что тут еще у вас?

Сергей открыл глаза, посмотрел на него, ничего не ответил.

— Чего ты не можешь! Живо пей! — заорал Виктор. — Жрать дерьмо всякое она может!!!

Отец вздрогнул. Крики эти разбудили и Риту. В ночной рубашке, придерживая ее у горла, появилась мать в коридоре.

— Что случилось? Свет везде горит. Все разбросано.

— Как я вас ненавижу!.. Вера, когда же этому конец придет!.. Что же это?.. — слышалось из ванной. — Пашешь, как лось, на двух работах!.. Ни хрена в ответ!..

— Все валяется. Посуду кто-то побил, — ничего не понимая, оглядывалась по сторонам Рита. — А кто это так кричит?

— Виктор там… — Отец сидел за столом, обхватив голову руками. Происходило что-то страшное, но что именно — он понять не мог. Мысли разбегались… Он чувствовал тошноту и усталость… Ужасную усталость…

— Ой, Сережа! Пришел?! — удивилась Рита. — Как ты себя чувствуешь?

— Замечательно.

— Жена идиотка! Теща пропиской каждый день попрекает! — стонал Виктор. — И еще вы тут!..

Рита продолжала озираться:

— Ой! А лампу-то кто разбил?!

Из ванной донесся грохот.

— Упал кто-то, что ли… Что происходит, а?.. Сережа…

Ей никто ничего не объяснял. Пол был усыпан осколками. Об них можно было порезаться. Рита взяла веник, начала подметать.

Щелкнула задвижка в ванной, дверь открылась, и Виктор вывел закутанную полотенцем мокрую, трясущуюся Веру.

— Витя, сынок, — бросилась к нему Рита. — А что случилось?

— Нормально все! — раздраженно ответил Виктор и захлопнул у нее перед носом дверь в комнату Веры.

— Нормально, — повторила Рита. — Ничего себе "нормально"… Ничего не понимаю! Сережа, а бок не болит?.. А?

— Ну не гляди ты на меня так! Не гляди, сказал! — воскликнул вдруг Николай Семенович, обращаясь к Сергею.

— А он и не смотрит, — разогнулась с веником Рита, прежде чем Сергей успел что-либо ответить. — Да, Сережа?! Ты что, отец?! Все хорошо! Все дома!.. Все нормально… Ну вот, порезалась!

В кухню вошел Виктор, налил из чайника чайной заварки, полную чашку. Выпил. С улицы послышался гудок тепловоза, Виктор подошел к окну и закричал в ночь:

— Не гуди ты! Сейчас! — Он повернулся к родителям; — Так! Все! Я уезжаю!

— Куда?! — опешила Рита. — Как?!

— Домой… — Виктор поправился. — В Москву.

— Ты чего? Как же это? — спросил отец.

Виктор начал терять терпение:

— Ты не понимаешь, да?! Меня с работы выгонят!

— Ну позвони, договорись…

— Я уже сто раз звонил, договаривался!..

— На ночь глядя?.. Куда? — Рита металась по кухне, снимала с подоконника банки с соленьями и компотами, заворачивала в газеты, укладывала в большую сумку. — Не предупредил… Как так можно… Я ж банки накрутила…

— Ну какие банки! Мам! Ну тепловоз стоит! Какие банки?

— Мишечке ж!!

— Ладно! Быстрее!

Рита торопливо сложила все банки, сумка сделалась неподъемной.

— Ой, боже ж мой, как ты ее потащишь? — запричитала она.

Виктор поднял сумку, поставил, вытащил трехлитровую банку с маринованными помидорами.

— Сынок!!

Помидоры живописно плавали среди соцветий укропа и долек чеснока. Виктор не выдержал и пихал банку обратно в сумку.

Николай Семенович растерянно следил за сыном.

— Так!.. К Вере сейчас не входите, — сказал Виктор. — А то начнете…

— Витя, что с ней? — робко спросила Рита.

Отец вдруг все понял… От этого заломило в груди, начала кружиться голова.

— Она что? — хрипло спросил он. — Отравиться хотела, да?

— Да с чего ты это взял?! — заорал на него Виктор. — С чего?! Все в порядке!

Отец потушил папиросу. Посмотрел на сына, на жену, на Сергея:

— Вы чего думаете?.. Я тюрьмы этой вашей сраной испугался? А?..

Все молчали.

— Да я и там шофером буду! Не пропаду!.. С вами!.. С вами что будет!

Сергей встал, открыл в мойке холодную воду. Сунул под струю голову.

— Успокойся, Коля… Слышишь, — попросила мужа Рита. — Потом…

— Все! — Виктор пристроился к сумке, понял, как удобней нести ее. — Поехал я… И вы тут… вообще… Разберитесь как-нибудь между собой… Чтоб без уголовщины.

Он поцеловал мать и направился к выходу.

Открыл замок, но в последнюю минуту вернулся в большую комнату, выгреб из ящика все лекарства и забрал с собой…

Рита смотрела в окно, как сын бежит к тепловозу. Как ругается с ним, высунувшись из кабины, машинист.

Состав тронулся с места…

Отец и Сергей молча сидели за столом. Вода с волос капала на плечи Сергею. Он вытер лицо рукавом.

— Завтра мне на работу в первую, — сказала Рита. — Тебе, Коля, ехать рано… Ложились бы…

— Сейчас, — ответил Николай Семенович.

— Ну все. — Рита оглядела коридор, кухню. Вроде все было прибрано. — Пошла я… Спокойной ночи… Ты, Сережа, тоже ложись…

Рита опять вздохнула. Постояв в нерешительности перед дверью в комнату Веры, не осмелилась войти.

В спальне она легла в кровать, закрыла глаза и тут же уснула. Давно уже она так не засыпала. Обычно перед сном болезнь напоминала о себе…

Николай Семенович закурил опять. Тошнота и головокружение постепенно прошли. Надо бы сходить к врачу, узнать, почему это. Хотя и так понятно. А с Виктором о своем здоровье он так и не поговорил…

Сергей прислонился к стене, прикрыл глаза.

По коридору тихо прошла Вера в халате и накинутой поверх него теплой кофте.

Из алюминиевой кастрюли на плите зачерпнула половником компот, плеснула в чашку, осторожно выпила. Посмотрела на отца, на Сергея.

Отец глядел на нее.

Она улыбнулась слабо и сказала:

— Идите спать…

Сергей поднялся.

— Сейчас, — кивнул отец. — Докурю…

Вера лежала с открытыми глазами, смотрела на газовый факел за окном. Сергей сидел рядом.

— Не холодно тебе? — спросил он.

Вера не ответила, моргнула, из глаз потекли слезы. Сергей осторожно провел рукой по ее щеке, по волосам.

— И чего ты пришел? — спросила Вера.

— Страшно стало…

Она помолчала, потом спросила:

— Ты любишь меня?

Сергей не ответил. Вздохнул только.


Николай Семенович курил.

Почему-то вспомнилась мать. Молодая, с грудным братом на руках. Стоит на берегу и улыбается. А он — маленький, года четыре — бежит к ней по песку Волны щекочут босые пятки, ноги вязнут и песке, бежать трудно. Солнце слепит. Вдруг кто-то сзади подхватил, поднял его. Он не видит, что это отец, но чувствует, что это он. Смеется… и так спокойно ему, хорошо… И мать все ближе, ближе…

Он редко вспоминал мать. Да и вообще редко думал про свою жизнь. И вспоминать особенно нечего было.

Вера очень стала похожа на его мать. Первый раз это пришло в голову…

Мать умерла, когда ему было пятнадцать лет. Через три года умер отец, и он остался с тремя братьями, младшему было десять лет… Больше всего он боялся, что они сядут. Сплошь и рядом соседские парни из Новоселовки садились за хулиганство, воровство, убийство по пьянке. Кто на восемь, кто на десять лет, а кого-то искал уголовный розыск. Братья уцелели. Это была его заслуга. Все стали людьми…

Дом в Новоселовке… Его строил отец… Хороший каменный дом. И сейчас стоит. Квартира эта не очень-то и нужна была. Рита жаловалась — водопровода нет… Огород зато какой был! И цветы до пояса…

Мать Риты, толстая суровая старуха, проработавшая всю жизнь на кирпичном заводе, сажала Виктора во дворе на эмалированный горшок. Сын не торопился вставать, он воображал себя шофером и, отталкиваясь ногами, урча и бибикая, объезжал на горшке весь двор по нескольку раз…

Рита молодая… Он впервые увидел ее в трамвае. Румяная девушка с подружками. Смеялась громче всех. Он заметил, что, глядя на нее, сам улыбается.


Николай Семенович последний раз затянулся, выпустил дым и погасил папиросу… Пора уже ложиться.

Вдруг страшная боль пронзила грудь. Он замер, не в силах пошевелиться. Подождал, может, утихнет… Уже пару раз так было, и ничего… Сейчас пройдет…

Боль не проходила, а сдавливала, сдавливала его. Опять подступила тошнота. Зашумело в ушах, голова закружилась…

— Витя! — простонал он, чувствуя, что теряет равновесие.

В глазах зарябило, как от яркого солнц. Чудилось ему, что он бежит по берегу, увязая в песке. Плещет море. Вера стоит, улыбается, машет ему рукой. А он бежит, бежит к ней… И опять сзади кто-то невидимый подхватывает его, поднимает…

— Вера! — позвал он чуть слышно.

Боль отходила, стало легко. Он чувствовал, что летит куда-то…


Николай Семенович лежал на полу рядом валялась табуретка.

Светало.

Пошуршав, заработало на полке радио. После исполнения гимна Советского Союза бодрый голос диктора сказал:

— Доброе утро, товарищи! Сегодня 27 августа 1986 года! Московское время шесть часов утра! Передаем "Последние известия"! С новой трудовой победой можно поздравить металлургов прокатного стана-3000… Рельсы… Балки… Трубы… Радиаторный… Коксохимический… Блюминги… Слябинги…

В каштане под окном ворковали горлицы. Их голоса напоминали скрип лебедки.

Дверь подъезда постоянно хлопала, по асфальту шаркали ноги. Это торопились на работу соседи.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги