В кольце твоих рук

Глава 11

С тех пор как Саймон уехал, прошла всего неделя, но Августе эта неделя показалась годом. Жаркие летние дни ползли медленно, и она чувствовала себя маленькой серой мышкой, загнанной в угол сразу тремя кошками.

Семейство Трелон было явно недовольно своим визитом. Трелон-старшая постоянно жаловалась на жару, на еду, на ленивых слуг, на запахи конюшни, а ее дочери — на скуку, на то, что приходится рано вставать, на отсутствие компании… В глубине души Августа не осуждала их: поскольку Саймон уехал, их пребывание в Сайпресс-Бей теряло всякий смысл, и она мало чем могла развлечь их. Они играли в карты, ездили верхом, по вечерам музицировали на клавесине — Августа, впрочем, была не бог весть какой певицей, да к тому же пальцы ее плохо справлялись со столь сложным инструментом — и еще сплетничали, пока не исчерпали все подходящие темы.

Августа пыталась быть гостеприимной хозяйкой, но ей не всегда это удавалось. Иногда она даже не знала, о чем говорить с этими пустоголовыми девицами и их занудной мамашей. Наконец однажды вечером миссис Трелон объявила, что, к ее сожалению, они вынуждены прервать визит.

На следующий день большой холл наполнился всевозможными саквояжами и дорожными сумками. Лошади давно уже были запряжены и парились под немилосердно палящим солнцем, переминаясь с ноги на ногу.

В гостиной Августа пила чай с двумя девицами, которые прощались уже, наверное, по десятому разу, поджидая свою матушку.

«Наверняка отправятся в еще какой-нибудь знатный дом», — с иронией отметила про себя Августа.

— Жаль, что вы так и не повидались с Саймоном, — сказала она вслух. — Может быть, заглянете к нам снова на обратной дороге?

— Да мы и сами пока не знаем наших планов, — рассеянно протянула старшая дочь, Люсинда.

— И все-таки постараемся, — тряхнула золотистыми кудряшками Дарьен. — Жду не дождусь рассказов Саймона о его путешествиях! Это всегда так интересно!

Люсинда кинула на сестру ревнивый взгляд из-под густых темных ресниц:

— Дарьен, ты нетерпелива, как ребенок! — Она повернулась к Августе, пытаясь изобразить теплую улыбку: — Впрочем, я думаю, мы увидим твоего очаровательного брата на балу у губернатора. Вот когда мы сможем вволю посплетничать! Ты наверняка поедешь в Бат заказать новых платьев, а уж мы-то непременно там будем!

— Вообще-то, — улыбнулась Августа, — у меня здесь есть отличная портниха.

— Ну что ты! — улыбнулась в ответ Люсинда. — Она, может, и неплоха для провинции, но я могу сводить тебя к первоклассной портнихе, и та подберет что-нибудь специально для тебя.

— Хотя, разумеется, — вставила Дарьен, — с твоей фигурой это будет непросто.

Сами сестры, разумеется, были, как всегда, одеты с иголочки. Серо-голубое платье Люсинды и розовато-лиловое — Дарьен были словно специально подобраны для этой гостиной в золотистых и белых тонах. Девицы переодевались по четыре раза в день, и Августе было далеко до их познаний в области моды, да она к этому и не стремилась.

Люсинда задумчиво запрокинула головку, отчего лучи утреннего солнца заиграли в розовых перьях ее шляпки, специально подобранных к ее волосам цвета красного дерева.

— А ты не пробовала носить более тугие корсеты? — спросила она у Августы.

— С ума сошла? — воскликнула Дарьен. — Бедняжка же задохнется! Я лучше покажу вам одну вещь — недавно пришел журнал из Франции. Там сейчас придумали платье, которое отлично скрадывает полноту! Мне такое, конечно же, не подойдет, — наморщила она носик, — но на тебе, Авеста, будет смотреться вполне…

— Да где же, наконец, мама? — нетерпеливо прервала Люсинда, не желая больше обсуждать столь скучную тему, как проблемы Августы.

Дверь неожиданно открылась, и на пороге появился Питер. Увидев его, Августа облегченно вздохнула.

— Мисс Гусси, — произнес он, — вы просили посмотреть, что с вашей лошадью. У нее немного ослабла одна подкова. Я ее перековал, так что теперь все в полном порядке.

На минуту Августа даже забыла о своих гостьях. Высокий, сильный Питер был словно глоток свежего воздуха в этой душной атмосфере. Как с ним всегда все просто!

— Здорово! — Августа в душевном порыве подбежала к Питеру и обняла его. — Значит, сегодня мы поедем кататься?

Питер посмотрел на нее своими добрыми глазами:

— Разумеется, мисс, если вы хотите.

Августа, почувствовав, что ее гостьи смотрят на нее, опустила руки и слегка покраснела.

— Смелее, мисс, — улыбнулся Питер. — Доброе утро, — кивнул он Трелонам, вспомнив, что забыл с ними поздороваться. — С вашего позволения, мисс. — Он вышел.

Питер, управляющий и друг Саймона, всегда поднимал настроение Августе. И как он только умел? Улыбаясь, Августа повернулась к своим гостьям. Но улыбка сразу же сошла с ее липа, как только она заметила, что девицы многозначительно перемигнулись.

— Ты так фамильярна со всеми слугами? — проговорила Люсинда, обмахиваясь кружевным платочком, словно желая прогнать неприятный запах. — Впрочем, я не знаю, может быть, в провинции так принято…

Августа покраснела еще больше.

— Просто Питер давно с нами, — сказала она.

— Тебе повезло! — фыркнула Дарьен. — Он, я думаю, даже спит с вами в одном доме?

— Неудивительно, — скривила губки Люсинда, — что ты не боишься оставаться одна!

— Какой он огромный! — воскликнула Дарьен. — Он, кажется, шотландец? Обожаю шотландцев! Знаете, что о них говорят?

Люсинда заинтересованно наклонила голову. Дарьен захихикала, прикрывая рот:

— Говорят, что они… как бы это сказать… очень крупная нация. — И разразилась новыми смешками.

— Ерунда, — поморщилась Люсинда, — дело не в нации. Дело в том, что они проводят много времени на свежем воздухе. Я знаю из достоверных источников, — она наклонилась вперед, понижая голос, — что слуги… как бы это сказать… гораздо сильнее в любви. Рассказывают, что леди Алькомб — а она уже десять лет как замужем — чуть не померла со страха, случайно наткнувшись на своего кучера в бане — такой огромный у него был…

— И что же она? — Глаза Дарьей удивленно округлились. — Упала в обморок?

— Ну, этого я не знаю, — улыбнулась Люсинда, — зато мне известно, что леди Алькомб с тех пор очень счастливая женщина!

Августа со стыда готова была провалиться сквозь пол. Слышал бы это Саймон… Но что было неприятнее всего — так это то, что поводом для разговора стал Питер, словно он такой же дегенерат, как кучер этой самой леди Алькомб! Августа была в ярости, и ей вдруг захотелось, чтобы прямо сейчас вошел Саймон и положил конец этим дурацким разговорам.

Дарьен, оправившись от притворного шока, игриво заметила:

— На твоем месте, дорогая Августа, я бы не спускала с этого шотландца глаз. Говорят, у них зверский аппетит…

Это уже выходило за всякие рамки.

— Неужели ты можешь предположить, — возмутилась Августа, — что Питер…

— И в самом деле, — строго проговорила Люсинда, покосившись на Дарьен, — что за нелепая мысль, сестренка! Понимаешь, Августа, — продолжала она с улыбкой, — в каком-то смысле тебе даже повезло, что мужчины не вьются вокруг тебя, как мухи. Порой это так надоедает!

Августа уже даже и не знала, как на все это реагировать. Сердиться? Но все это было настолько нелепо… Сама мысль о том, что Питер может за ней «увиваться», казалась ей абсолютно безумной. И в самом деле, что за бред?! Питер был ее самым близким другом, почти братом, и он бы никогда… да и она тоже…

К счастью, в этот момент на пороге появилась миссис Трелон. Натягивая перчатки, она громогласно скомандовала:

— Девочки, пора! Августа, дорогая, все было очень изысканно… Если бы не этот бал в Квин-Эннз-Таун… Может быть, ты все-таки поедешь с нами? Нет? Ну, как знаешь. — Она поспешила к выходу, и ее дочери последовали за ней. — Наше почтение твоему очаровательному брату. Все-таки он нехороший мальчик, что не повидался с нами. В карету, девочки, в карету! Господи, какая жара, я, наверное, сейчас упаду в обморок! Где мой веер? Спасибо еще раз, Августа, осенью непременно заедем к вам снова. Попрощайтесь же, шалуньи!

Наконец все трое Трелон, шурша юбками и обмахиваясь веерами, сели в карету и умчались.

Августа стояла на крыльце до тех пор, пока столб пыли, поднятый каретой, не улегся. Голова у нее кружилась.

Она была сердита на то, что позволила вовлечь себя в этот идиотский разговор. Что за бред!

Но каким одиноким ей показался вдруг дом после их отъезда…

Августа вздохнула, глядя на пустую дорогу. Эх, скорее бы вернулся Саймон! С ним все было так понятно…

Она вошла в дом. Что ж, по крайней мере, худшее уже позади — Трелоны наконец уехали, а от всяких приглашений на балы и вечеринки, что могут поступить за это время, она уж как-нибудь сумеет отвертеться, у нее и так слишком много дел. К тому же Питер обещал, что сегодня они поедут кататься…

Но теперь эта мысль почему-то не радовала Августу. Подумав о Питере, она снова почувствовала себя неловко.

Да сколько можно, в конце концов?! Она все-таки уже не ребенок, а взрослая женщина! Как можно так бурно реагировать на всякие глупости таких сексуально озабоченных дур, как сестры Трелон? В конце концов, впереди у Августы целое лето, которое она проведет так, как сама захочет.

И все-таки ей хотелось, чтобы Саймон поскорее вернулся.

Прошло несколько часов с тех пор, как Саймона, облаченного в мундир, одолженный у одного из офицеров, под покровом ночи привезли в губернаторский дворец. Он уже успел поесть, отдохнуть, переодеться в более подходящую одежду, но все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Ему не терпелось вернуться к себе в Сайпресс-Бей.

Саймон краснел всякий раз, когда вспоминал лицо молодого офицера, ворвавшегося в капитанскую каюту и обнаружившего его привязанным к кровати в чем мать родила. Разумеется, молодой человек сразу же освободил его, одолжил запасной мундир и, слава Богу, не задал ему никаких лишних вопросов. Саймону оставалось лишь благодарить судьбу, что в общей неразберихе никто не обратил на него особого внимания, когда он ночью высадился в порту, однако ему казалось, что его историю уже пересказывают на каждом углу в Уильямсберге и стоит ему теперь выйти за порог, как все будут показывать на него пальцем.

Уже занимался рассвет, когда его проводили в приемную губернатора. Саймон ожидал, что тот начнет интересоваться всеми подробностями его злоключений, и готов был отдать половину всего, что имел, чтобы избежать подобных расспросов, — как-никак, в прошлый раз он встречался с губернатором при более приятных обстоятельствах.

Спотсвуд поставил свою подпись под последней лежащей перед ним бумагой, отодвинул чернильницу и поспешил к Саймону, на ходу натягивая кафтан. Он дружески улыбнулся гостю, пожимая его руку:

— Рад вас видеть, дорогой друг! Как приятно, что обстоятельства позволили нам встретиться снова!

Саймон был вовсе не так рад и ответил довольно сухо:

— Приятно? Если бы я тогда не заехал к вам, из-за чего мне пришлось отплыть из Виргинии, то, может быть, не попал бы в дурацкую ситуацию, из которой лишь чудом спасся! Я бы не удивился, если бы оказалось, что вы сами все это подстроили!

Спотсвуд поцокал языком:

— А что, вот был бы неплохой розыгрыш! — Он указал Саймону на стул: — Садитесь, мой друг, нам предстоит многое обсудить.

Саймон колебался, однако он не мог отказать Спотсвуду после того приема, что оказали ему ночью в доме губернатора.

— Не думаю, чтобы нам было, о чем говорить, — произнес он мрачно, но все-таки сел.

Спотсвуд уселся напротив него.

— Это Божий знак, сэр, — произнес он торжественно, — и вы должны его принять, хотите или не хотите. Теперь вы просто обязаны предпринять необходимые шаги. Помните, в прошлый раз я предупреждал вас?

Саймон слишком устал, чтобы судить о том, есть ли в словах губернатора логика.

— Я полагаю, — сказал он, — это знак того, что мне необходимо как можно скорее возвращаться домой и больше никуда оттуда не отлучаться. И забыть весь этот кошмар как можно скорее.

— Полагаю, скорее наоборот. — Голос Спотсвуда звучал все так же торжественно. — Вы уже слишком вовлечены во все это, милый мой, чтобы теперь идти на попятную. В прошлый раз, когда я «пугал» нас пиратами, вы только посмеялись. И что же, кто оказался прав? Если бы не мои патрульные корабли в водах Северной Каролины, где бы вы сейчас были?

Саймон вежливо кивнул:

— Я искренне благодарен вам, сэр, что вы спасли меня. А теперь разрешите откланяться…

Губернатор улыбнулся Саймону, словно капризному ребенку:

— Мой друг, я понимаю ваши чувства. Не бойтесь, я никому не расскажу о том, что с вами произошло. Конечно, вам неприятно даже вспоминать об этом…

Спотсвуд, казалось, в глубине души испытывал даже некоторое злорадство по поводу того, что случилось с Саймоном, и тот еле сдержался, чтобы не ответить ему какой-нибудь колкостью. Впрочем, Спотсвуда тоже можно было понять — он, в общем-то, не обязан держать Саймона у себя лишь для того, чтобы его история не попала в газеты. Саймон понимал, что ведет себя довольно глупо, и, как ни трудно это было ему, после того что пришлось пережить за последние два дня, он все-таки постарался взять себя в руки. В конце концов, Спотсвуд прав: если бы не его патрули, Саймон, может быть, и до сих пор оставался пленником тощей похотливой ведьмы. А может, с ним случилось бы еще что-нибудь похуже.

Довольный тем, что ему удалось поставить Саймона на место, Спотсвуд развалился на стуле.

— Забавная вещь, — произнес он задумчиво, наклонив голову и прищурив глаза. — Я так давно мечтал об этой победе, по мне никогда не приходило в голову, что она окажется для меня такой двусмысленной.

— Двусмысленной? О чем вы, сэр? Вам удалось арестовать Сторм О’Малли, самого опасного пирата со времен Черной Бороды. Для всех законопослушных граждан вы — герой. Разве не этого вы хотели?

Спотсвуд посмотрел на гостя каким-то странным взглядом:

— Разумеется, я войду в историю как первый человек, повесивший женщину-пиратку. И, тем не менее, эта слава представляется мне несколько… сомнительной.

С тех пор как Саймон освободился, радость избавления была столь велика, что он почти и не вспоминал о Сторм, а если и вспоминал, то лишь с ненавистью, и совершенно не задумывался о том, какая судьба ее теперь ожидает. Он был даже рад, что она предстанет перед законом, и его совсем не волновало, что для нее это может означать лишь одно — смертную казнь.

— Вы собираетесь ее повесить? — осторожно спросил он. Ему снова вспомнилось, как он, беспомощный, лежал в ее каюте, слыша шум боя, выстрелы и чувствуя запах дыма. Тогда ему казалось, что смерть близка, и от этой мысли ему становилось все равно, что же будет со всем остальным миром. В конце концов, почему он должен жалеть какую-то злобную пиратку, да еще после того, что она с ним сделала?

Губернатор встал и подошел к окну.

— Я надеюсь, — произнес он, — вы не собираетесь сегодня никуда выходить из моего дома? Я бы вам этого не советовал.

Спотсвуд раскрыл шторы, и с улицы сразу стали слышны громкие крики.

Раздираемый любопытством, Саймон подошел ближе к окну.

Внизу собралась огромная толпа — мужчины и женщины, господа и слуги, купцы и отцы города. Увидев в окне фигуру губернатора, толпа стала кричать еще яростнее. И тут Саймон, к своему ужасу, понял, что толпа требует крови Сторм О’Малли и приветствует Спотсвуда как человека, который даст народу возможность посмотреть на это удовольствие.

Губернатор задернул шторы.

— У тюрьмы еще хуже, — тихо произнес он. — Там собралась еще большая толпа, и, похоже, они не собираются расходиться весь день и всю ночь. Они требуют, чтобы Сторм О’Малли была повешена не позднее завтрашнего утра. — Спотсвуд пожал плечами. — Вот в чем двусмысленность моего положения. После моей многолетней борьбы с пиратством я буду выглядеть дураком, если теперь отступлюсь. У знаменитой О’Малли невелик выбор — быть повешенной на законном основании или быть растерзанной на клочки разъяренной толпой. Да, невеселые настали времена, — вздохнул он, — если уж женщины докатились до такого!

Саймон отвернулся. На душе у него скребли кошки. Но с какой стати? Кто она такая? Злодейка, для которой нет ничего святого, без чести, без совести… Какого еще конца могла заслуживать эта женщина — если ее вообще можно назвать женщиной? Однако Саймону снова и снова вспоминался ее смех, ее острый и быстрый ум, детское любопытство и женская страстность… Нет, все-таки будет жаль, если девочка закончит свою жизнь в петле, и это страстное молодое тело будет болтаться на городской площади на потеху обывателям, а затем его расклюют вороны…

— Не думал, что до этого дойдет, — с трудом проговорил Саймон.

Губернатор удивленно посмотрел на него, затем как ни в чем не бывало произнес:

— Есть еще третей вариант. — Он помолчал. — Сторм О’Малли может нам пригодиться.

— Вот как? — удивился Саймон.

Вошли слуги, чтобы заменить начавшие оплывать свечи. Спотсвуд, выжидая, когда они уйдут, подошел к изящному ореховому буфету и налил два бокала бренди.

Нервы Саймона были напряжены до предела, словно гитарные струны, готовые в любой момент лопнуть.

Наконец дверь за слугами закрылась, и хозяин дома протянул Саймону бокал.

— Вы, я думаю, помните, — заговорил он, — что случилось, когда я попытался уличить Идена в его связях с пиратами? Я, кажется, рассказывал вам об этом в прошлый раз…

Саймон нетерпеливо кивнул. Спотсвуд отпил глоток из своего бокала и продолжал:

— Нам удалось собрать кое-какие документы, но мало кто знает, что главного мы так и не нашли. Вам, может быть, известно, что Черная Борода часто хвастался письмом к нему от губернатора Идена, где расписано до мельчайших подробностей, какую дань должны платить пираты Идену в обмен на его лояльность. Да, Иден, конечно же, здорово сглупил! — Спотсвуд покачал головой. — Он изложил все это на бумаге, да еще отослал эту бумагу Черной Бороде! Тот, конечно же, сразу смекнул, что всегда может шантажировать Идена этим письмом, держать губернатора Северной Каролины на привязи! Тем не менее, после казни Черной Бороды мы перерыли весь его корабль, чуть ли не на щепки разобрали — письмо как в воду кануло! Но теперь, — голос губернатора стал жестче, — я не собираюсь повторять своих прежних ошибок. Когда-то я не сумел воспользоваться теми доказательствами, что у меня были. Если мне удастся завладеть письмом, я отошлю его, ни много ни мало, самому королю! Не успеет Иден моргнуть, как полетит со своего поста вверх тормашками! Это письмо — наш козырной туз. Иден всегда стоял у меня на дороге — с того самого момента, как впервые появился здесь. Но я наконец-то разделаюсь с ним раз и навсегда, — Спотсвуд с победным видом блеснул глазами, — и пусть не ждет от меня никакой пощады!

— Все это очень интересно, сэр, — прервал Саймон бурную речь губернатора. — Однако я не понимаю, при чем здесь…

— Как стало мне известно, — Спотсвуд плотоядно усмехнулся, — незадолго до смерти Черная Борода — может быть, потому, что не мог больше доверять Идену, а может, просто потому, что предчувствовал близкую кончину, — передал это письмо на сохранение другому пирату. В пиратском «братстве», как они себя называют, существует строгая иерархия, и Черная Борода, король пиратов, должен был назначить себе преемника. Этот преемник, разумеется, также нуждался в покровительстве Идена, и Черная Борода отдал письмо ему. Так вот, этим преемником была не кто иная, как Сторм О’Малли!

Спотсвуд выдержал паузу, чтобы до Саймона яснее дошел смысл произнесенных им слов.

— Разумеется, — продолжал он, — наши шансы были почти равны нулю. О’Малли не только очень отважна, но и очень хитра. Поймать ее не представлялось никакой возможности — до сих пор…

— Стало быть, письмо у вас? — нахмурился Саймон.

Спотсвуд покачал головой:

— Ни в карманах у Сторм, ни в ее сундуке письма не было. В настоящее время мои люди обыскивают ее корабль, но шансы, что они найдут письмо, невелики. Так что, пока мы не найдем письма, Сторм нужна нам живой. Я опасаюсь заключать с ней какую-либо сделку — она может понять, что к чему, и тогда нам уже никогда не увидеть этого письма. Вот здесь-то и должны выступить на сцену вы.

У Саймона словно что-то оборвалось внутри. Он так и застыл с бокалом, поднесенным к губам.

— Я хочу, — заявил Спотсвуд, — чтобы вы устроили побег Сторм из тюрьмы, отвезли ее к себе в Сайпресс-Бей и держали ее в целости и сохранности до тех пор, пока она нам не понадобится.

Неожиданно Саймон рассмеялся — настолько нелепым было предложение губернатора.

— Вы хотите, — произнес он, утирая выступившие на глаза от почти истерического смеха слезы, — чтобы я взял эту шлюху к себе в дом?

— На то есть масса причин. — По спокойному тону губернатора Саймон понял, что тот не шутит. — Во-первых, Сайпресс-Бей — место достаточно изолированное и к тому же хорошо охраняемое. Никому не придет в голову искать ее там, а самой ей будет невозможно оттуда сбежать. Во-вторых, ваше имение удачно расположено — от владений Идена оно отделено лишь рекой Чован. В-третьих, вы уже немножко знаете Сторм.

— Но это вовсе не так! — возмутился Саймон.

Спотсвуд нахмурился.

— Мне выпал редкий шанс, — произнес губернатор, — но без вашей помощи я ничего не смогу сделать. Подумайте, от этого выиграем мы оба!

Однако Саймон почти не слышал губернатора. Мозг его лихорадочно обдумывал возможность… да нет, какую там возможность — полную невозможность…

— Нет-нет, это исключено! — произнес он, пытаясь собраться с мыслями. — Об этом не может быть и речи! Я даже удивляюсь, как такое вообще могло прийти вам в голову! В конце концов, у меня есть сестра, о которой я должен позаботиться…

— Тем лучше, — произнес Спотсвуд, — ваша сестра составит ей компанию.

Саймон непонимающе уставился на Спотсвуда. — Нет, тот просто сошел с ума — больше ничем нельзя было объяснить его поведение.

— Послушайте! — горячо воскликнул он. — Эта женщина — преступница, убийца, а вы предлагаете мне взять ее к себе в дом, словно знакомую или родственницу! Побойтесь Бога, сэр!

— Успокойтесь, успокойтесь, друг мой! В конце концов, это всего лишь женщина. Чем она может быть вам опасна?

Саймон резко поставил свой бокал на стол.

— Это смешно! Даже и слушать не хочу!

Он поднялся и направился к выходу.

— Что ж, хорошо, — не торопясь произнес вслед ему губернатор. — Я не осуждаю вас, хотя и надеюсь, что вы все-таки подумаете над моим предложением еще раз, а пока я займусь ее процессом. Но не думаю, что ей удастся избежать виселицы. — Последние слова Спотсвуда прозвучали зловеще.

Саймон похолодел. Вот чего он на самом деле больше всего боялся! Если он сейчас не примет предложения губернатора, то Сторм закончит свои дни в петле или будет разорвана на части неистовствующей толпой, и он, Саймон Йорк, будет тому виной. В его душе боролись противоречивые чувства: жалость к Сторм, нежелание, чтобы она вторгалась в его привычный мирок в Сайпресс-Бей, и, наконец, ненависть к Спотсвуду, пытающемуся втянуть его во все это. Саймон остановился и стоял, не произнося ни слова.

Спотсвуд поднялся на ноги. Выражение его лица стало мягче.

— Видите ли, мой друг, — произнес он, — я не хочу отправляться к моему Создателю с кровью этой женщины на руках, как и вы, полагаю. Все-таки это довольно сомнительная честь. К тому же что за польза нам от ее смерти? А вот живая она может сослужить нам очень большую службу… и даже заслужить амнистию — попозже, когда страсти поулягутся. Вот вам и выход из этой запутанной ситуации. Может быть, все-таки сядем и не спеша все обсудим?

Саймон понял, что он побежден. Собственно, это было ясно с самого начала.

Он неохотно вернулся за стол и взял свой бокал.

— Вы все время говорите о том, что она может нам пригодиться, — произнес он, разглядывая бокал на свет. — Нетрудно догадаться, что это как-то связано с тем письмом. — Саймон поднял глаза на Спотсвуда. — Вы думаете, мне она скажет, где оно?

Губернатор улыбнулся, словно желая успокоить его:

— Разумеется, особых надежд на это я не питаю. Все, что от вас требуется, — это позаботиться, чтобы она оставалась в целости и сохранности, остальное я беру на себя.

Саймон чувствовал себя смертельно уставшим, он с трудом мог сохранять трезвость ума.

— Стало быть, — заговорил он, — вы предлагаете мне организовать побег из тюрьмы чуть ли не самой отъявленной в мире разбойницы, а затем перевезти ее из Виргинии в Северную Каролину, где она будет под тайным покровительством властей? Интересно, как вы все это себе представляете? А затем вы ожидаете — если она, конечно, не перережет горло мне и моей сестре, — что она сама нам скажет, где это чертово письмо? А Идену — уж он-то наверняка об этом пронюхает! — не захочется выяснить, откуда вдруг в моем имении появилась знаменитая пиратка?

— Вот именно этого мы и хотим! — оживился Спотсвуд. — Иден, конечно же, сам охотится за письмом с не меньшим энтузиазмом, чем мы. Пока О’Малли плавала на свободе, шансы завладеть письмом были невелики, но теперь, помяните мое слово, он непременно попытается связаться с ней. Он сделает все, чтобы она не отдала его нам, и попытается нас опередить. Вот тут-то мы его и накроем с поличным!

— Значит, Сторм О’Малли нужна нам в качестве приманки для Идена? — переспросил Саймон.

— Считайте, что так. Со мной лично она на сделку может и не пойти, но, оказавшись в Северной Каролине, одна, без корабля и команды, с висящим над ее головой смертным приговором, она сделает все, чтобы освободиться, и в первую очередь попытайся связаться со своим дружком Иденом.

Саймон задумчиво отпил глоток из бокала.

— Мне кажется, это жестоко, — тихо произнес он.

— А вздернуть ее было бы гуманнее?

— Я этого не говорил, — прошептал Саймон.

— Не расстраивайтесь, друг мой, все продлится совсем недолго. — Спотсвуд потрепал гостя по плечу. — Через несколько дней мои люди найдут это письмо. А до тех пор прошу вас позаботиться о безопасности Сторм О’Малли. Теперь нам осталось лишь обсудить, каким образом мы можем устроить ей побег. Кажется, у меня есть неплохой план…

Глава 12

В тесной, душной, без окон камере Сторм была одна. От каменных стен исходил сырой, нездоровый запах. Постланную на пол солому не меняли, должно быть, много дней, а куча тряпья в углу, судя по всему, заменяла собой тюфяк. Вместо фонаря, почти у самого пола, висела какая-то отчаянно коптившая плошка, уже успевшая покрыть стену густым слоем сажи. Прямо посреди камеры стояла параша. В камере был небольшой камин, и Сторм, поначалу удивившись, вскоре поняла, что вряд ли пробудет здесь достаточно долго, чтобы успеть им воспользоваться.

Где-то вдалеке, в коридоре, очевидно, было окно, и до Сторм достаточно отчетливо долетали крики толпы за стенами тюрьмы, требования ее повесить и непристойные слова. Кто-то тут же сложил скабрезную песенку о «разбойнице Сторм», и толпа с воодушевлением подхватила ее. Сначала Сторм пыталась что-то кричать в ответ, отчаянно колотя кулаками в тяжелую деревянную дверь, но затем охрипла и лишилась сил.

По своей вине, по своей беспечности она потеряла «Грозу» — ничего хуже этого Сторм и представить себе не могла. «Так тебе и надо!» — горько повторяла она самой себе. Лучше бы она погибла в бою, но, очевидно, Бог счел ее недостойной этой чести. Ей приставили шпагу к горлу и оттащили с «Грозы» на другой корабль, где бросили в темный и сырой трюм. Она визжала, пыталась сопротивляться, но они не стали убивать ее — оставили для этого позора.

«Гроза»! Что они сделали с «Грозой»? Сожгли? Продали с аукциона? Отдали ее британскому флоту, и теперь на ней гоняются за пиратскими судами? От ярости Сторм прикусила губу. Больше всего на свете она любила «Грозу», и вот теперь ей уже не суждено увидеть ее снова.

А Роджер? Его тоже убили? Роджер, который был для нее нянькой, другом, учителем, защитником от всех бед с тех пор, как она себя помнила, — что с ним? Почему ей суждено умереть, даже не узнав это?

«Эх, если бы еще хоть раз, — думала она, прислонившись головой к холодной и сырой стене, — хотя бы одни разок снова ощутить палубу под ногами, штурвал в руках, соленые брызги моря на лице!.. Неужели я и впрямь такая злодейка, что даже этого не заслужила?»

Сторм села и обхватила колени руками.

«Все кончено, — думала она, пытаясь сохранять мужество. — Море, ветер, солнце теперь не для меня… Все кончено!»

Она прислонилась к холодной каменной стене и поежилась.

«Все кончено…»

Сторм вдруг вспомнила молитву, которой учил ее в детстве отец — что-то о маленьких барашках и об ангельских крылах. Отец всегда ее чему-нибудь учил — он хотел, чтобы его дочь вошла в жизнь, будучи готовой ко всему. Она повторяла эту молитву, лежа в детской кроватке, и тени в углах казались не такими страшными… Сторм попьталась вспомнить слова молитвы — и не смогла.

— Эх, папа, папа! — прошептала она, закрыв глаза. — Знал ли ты, что все кончится так плохо? А если да, то почему мне об этом не сказал еще тогда?

Она должна была это предвидеть. Роджер, Рауль, даже ее собственные смутные предчувствия — все говорило ей, что конец недалек. Она пыталась закрывать на это глаза, но все равно знала, знала… Сторм вдруг пожалела о том, что не прислушалась к советам, не сменила ту жизнь, где ее ждал один конец — петля, на какую-то другую… Но, собственно, на какую? Могла ли она бросить свою команду и все то, на что ее отец положил жизнь? Одеться в бабьи юбки, стать чьей-нибудь женой — пусть даже этого Саймона — и рожать детей одного за другим?

Нет, для кого-нибудь это, может быть, и подходило, но не для Сторм О’Малли! На суше она просто не сможет жить. А фермер даже и не посмотрел бы на нее, если бы не нож, приставленный к его горлу. Нет, выбора у нее просто не было! Она и так сделала все, что могла. Раз ей выпало встретить такой конец — что ж, двум смертям не бывать, а одной не миновать…

Но ей было всего двадцать два, и умирать жутко не хотелось…

Сторм вдруг услышала гулкие шаги в коридоре и клацанье отпираемого замка. Сердце ее отчаянно забилось.

«Идут, — подумала она. — Пора…»

Она поднялась на ноги, решив, что встретит смерть твердо.

Дверь открылась.

— Мисс О’Малли, я привел к вам священника, — услышала она хриплый голос. — Не думаю, что исповедь вам поможет, но каждый должен иметь шанс покаяться…

Сторм узнала этот голос.

— Фермер! — воскликнула она.

Да, перед ней действительно стоял он. Холодный, как осенний день, волевой и прямой, словно мачта.

Безукоризненно причесан; на пышных кружевных манжетах ни пятнышка; башмаки блестят, словно стекло; тяжелый дорожный плащ с небрежным изяществом перекинут через плечо, чтобы видны были роскошная красная подкладка и перевязь, на которой висела шпага. В руке — перчатки из телячьей кожи, под мышкой — строгая треуголка с плюмажем. Вид такой, словно он пришел не в тюрьму, а на великосветский раут.

И в самом деле, зачем он пришел? Почему у нее так замирает сердце при виде его, почему ей вдруг захотелось кинуться к нему на шею? Это он во всем виноват! Он и его вонючие англичане — они отобрали «Грозу», убили Помпи, бросили ее в эту проклятую тюрьму… Да и сейчас он пришел, должно быть, лишь для того, чтобы еще раз посмеяться над ней перед ее смертью…

Он небрежно поклонился ей и вежливо произнес:

— Итак, я к вашим услугам.

Сторм не могла не заметить издевки в его глазах. Она хотела было плюнуть ему в лицо, но даже на это у нее не хватило сил.

Тюремщик с шумом захлопнул дверь.

Только теперь Сторм заметила рядом с Саймоном худощавого молодого человека в сутане с надвинутым до самых глаз капюшоном, нервно теребившего молитвенник. Раскрыв книгу, он начал торопливо поизносить молитвы. На вид священнику было не больше семнадцати.

Сторм перевела глаза на Саймона.

— Что ты здесь делаешь? — грубо спросила она. — Я не хочу, чтобы какой-то прыщавый святоша бормотал свои заклинания у меня над душой! Убирайся прочь!

Саймон встал у двери. Неожиданная перемена на его лице удивила Сторм.

— Продолжай бормотать свои молитвы, приятель, — сказал он священнику, — только не забудь снять сутану… — он покосился на босые ноги Сторм, — и башмаки. Ну же, побыстрей — я не шучу. — Его рука легла на рукоять шпаги.

Молодой человек, испуганно взглянув на Саймона, стал торопливо раздеваться, путаясь в широких рукавах. Сторм с изумлением смотрела на весь этот спектакль.

— Что я здесь делаю? — переспросил Саймон, ловя сутану, брошенную ему священником. — Хочу вытащить тебя отсюда — хотя, мне кажется, тебе здесь неплохо. Одевайся, да поторопись. — Он протянул ей одежду и подошел к священнику за башмаками. — А ты продолжай молиться, парень.

Все это произошло так быстро, что Сторм ничего не успела понять. Она накинула сутану, тщательно заправив волосы под капюшон, и села, чтобы натянуть ботинки, которые были ей чересчур велики.

Мысли лихорадочно сменяли одна другую. Он пришел устроить ей побег, собирается освободить ее… А что, если это всего лишь какой-то новый трюк? Будь, что будет — все лучше рискнуть, чем оставаться здесь на верную погибель.

Сторм встала, притаптывая башмаки.

— Почему ты это делаешь? — не сдержалась она.

Саймон пристально посмотрел на девушку. Было в этом взгляде что-то такое, что напомнило ей, как он в первый раз дотронулся до нее, — неохотно, несмело… и очень нежно. Но это длилось лишь мгновение, затем его взгляд снова наполнился презрением.

— Поверьте, — холодно произнес он, — я и сам неоднократно задавал себе этот вопрос.

Йорк критически оглядел пленницу с головы до ног:

— Ладно, сойдет. — Он взял у священника молитвенник и вложил его в руки Сторм. — Наклони пониже голову и, что бы ни случилось, не произноси ни звука. А ты, — обернулся он к юноше, — ложись и накройся с головой. За тобой скоро придут.

Парень лег на нары, как ему было сказано, повернулся лицом к стене и накрылся одеялом.

Саймон постучал в дверь:

— Эй, стражник!

В коридоре послышались шаги, звяканье ключей, и дверь открылась. Сторм встала в тень Саймона, низко опустив голову.

— Леди, похоже, не желает исповедоваться, — сказал Саймон. — Да помилует Бог ее душу!

— Неудивительно, — откликнулся стражник. — Эта девка, должно быть, ведьма. Заставьте ее дотронуться до Библии — и, сами увидите, она рассыплется в пепел, уверяю вас!

Саймон вышел из камеры, и Сторм с замиранием сердца последовала за ним. Ей казалось, что все это длится целую вечность — болтовня стражника, звяканье ключей, сырой могильный запах, бесконечный путь по тюремным коридорам, гулкое эхо шагов, отчаянный стук ее сердца, и одна мысль: «Свобода, свобода…»

Она так и не поняла, почему Саймон решил устроить этот побег, но ей было все равно. Сторм ощущала прохладное, свежее дыхание ночного воздуха, слышала скрежет тюремных ворот за своей спиной, чувствовала руку Саймона, крепко державшую ее за локоть. Саймон подвел ее к карете, стоявшей в переулке. С наступлением ночи часть собравшихся у тюрьмы разошлась по домам, но все еще оставалась большая толпа, и до Сторм долетали голоса, выкрикивавшие проклятия. В тот момент, когда Саймон подсаживая ее в карету, Сторм краем глаза заметила, что неподалеку что-то горит. Обернувшись, она увидела соломенное чучело, подвешенное за шею, к которому двое мужчин подносили горящие факелы под одобрительные крики толпы. Сторм с ужасом поняла, что соломенное чучело изображает ее. Передернувшись, она села в карету.

Саймон, усевшись напротив, захлопнул дверцу, и карета сразу же тронулась. Они проехали мимо толпы, и Сторм, не удержавшись, чуть отогнула занавеску, чтобы посмотреть, как горит несчастное чучело. От Саймона не укрылось направление ее взгляда.

— Ну, в чем дело? — насмешливо произнес он. — Неужели вас так удручает собственная казнь? Не кажется ли вам, что это удовольствие действительно лучше оставить чучелу?

Сторм еще с минуту удрученно смотрела на «собственную казнь», затем облегченно вздохнула. Пусть эти придурки казнят какое угодно чучело — ей они уже ничего не сделают. Она свободна!

Девушка сдернула капюшон и с победным видом посмотрела на Саймона. Глаза ее возбужденно сняли.

— Здорово! — воскликнула она. — Черт побери, ты все же неглупый парень, я это сразу поняла. А где мой корабль — ты везешь меня к нему? А моя команда? Тысяча чертей, Саймон, да мы с тобой отличная пара! Эта толстая свинья Спотсвуд думал, что ему удалось поймать Сторм О’Малли! Черта лысого он меня поймал! — Она громко рассмеялась. — Мы ему еще покажем, этому индюку! Ты и я — вместе мы заставим трепетать все побережье!

Она вдруг заметила, что Саймон не отвечает. В карете было темно, и Сторм не видела его лица, но в молчании ее спутника было что-то настораживающее. В чем дело? Его не привлекало ее предложение?

— Да не молчи ты, наконец! — потребовала она. — Где мой корабль? Куда мы едем? Ты скажешь мне или нет?

— Нe знаю я, где твой корабль, — буркнул Саймон. — И, сказать по правде, знать не хочу! — В его руках вдруг оказался шелковый шейный платок. — А едем мы туда, куда я тебя везу, и, уж во всяком случае, подальше от моря! Дело в том…

On вдруг наклонился к Сторм. Не успела она понять, что к чему, как он схватил ее руки и перевязал запястья платком.

— Дело в том, крошка, — закончил Саймон, — что теперь роли переменились, и ты — моя пленница.

Глава 13

Кристофер Гейтвуд в этот вечер остался дома, что было нетипично для такого завсегдатая всевозможных вечеринок, как он. Однако из-за толпы, cобиравшейся судить какую-то пиратку, выходить на улицу было небезопасно. К тому же Кристофер довольно сильно перебрал вчера и решил, что ему на этот раз лучше устроить выходной.

Вообще-то, если не считать всего этого шума вокруг пиратки, в городе давно ничего не происходило. Большинство, как и следовало ожидать, собиралось на лето покинуть Уильямсберг, и Кристофер уже приготовился к тому, что сезон предстоит довольно скучный. Он и сам хотел поехать за город — у его отца была обширная плантация на берегах реки Джеймс — но в конце концов решил, что лучше париться в городе, чем слушать занудные лекции старика о том, как выращивать скот и усовершенствовать систему орошения полей. Мачеха Кристофера была симпатичной, хотя порой немного надоедливой женщиной, и он думал о том, не пора ли ей устроить вечеринку-другую, чтобы он мог познакомиться с новыми девушками из высшего света. Во всяком случае, все лучше, чем торчать в провинции.

Кристофера — тридцатилетнего холостяка с приятной наружностью — многие мамаши в Уильямсберге считали выгодной партией. Пройдя курс юридических наук, он был избран членом городского парламента, а в свободное время, которого у него оставалось довольно много, занимался частной адвокатской практикой, тоже, впрочем, особо себя не утруждая. Он любил читать речи в суде — но, скорее, потому, что не прочь был блеснуть красноречием, а не из-за интереса к адвокатской рутине.

Если Кристофер брался за дело, то можно было быть уверенным: либо клиент не имел привилегий, либо был неплатежеспособен, либо — что скорее всего — заведомо невиновен. Впрочем, его мало интересовало, виновен клиент или нет, — ему больше нравился сам процесс защиты, а до торжества справедливости ему было мало дела. Чаще всего Гейтвуд выплачивал долг клиента из собственного кармана — не столько из сочувствия, сколько просто ради того, чтобы побыстрее отделаться от обузы.

Кристофер любил карты, борьбу за всяческие призы, лошадей и женщин. Не любил он три вещи: церковные проповеди, браться за дело, если не был уверен, что выиграет его, и одиночество. Его жизненное кредо было простым — наслаждайся, пока жив. И он всегда следовал этому мудрому правилу.

Голубой кирпичный дом на Фрэнсис-стрит готовился к вечеру — огни были зажжены, шторы задернуты. В гостиной Кристофер в роскошном шелковом халате и домашних туфлях ужинал, лениво перелистывая роман под названием «Повесть о безутешной деве», и раздумывал о том, чем ему заняться завтра — пригласить ли мисс Дженнифер Райт на пикник или поехать за город на скачки.

Неожиданный стук в дверь удивил Кристофера, но он не стал подниматься со стула — он был уверен что слуга скажет, что его нет дома.

Однако он ошибся — слуга, по-видимому, сказа правду, ибо вскоре Кристофер услышал торопливые шаги по лестнице. Он недовольно поморщился, но затем его гримаса сменилась улыбкой, и он поднялся, приветствуя вошедшего:

— Кузен!

Вообще-то Саймон и Кристофер не были кузенами в строгом смысле этого слова: отец Кристофера, овдовев, женился на тетке Саймона, когда тот был еще ребенком, и оба мальчика, близкие по возрасту, росли как братья. Став взрослыми, Саймон и Кристофер продолжали сохранять столь же тесную связь.

— Черт побери, что ты здесь делаешь? Не я ли совсем недавно махал тебе рукой с причала? Я-то думал, ты сейчас уже на тропических островах!

Кристофер обнял Саймона и только тут заметил, что тот не один. Саймон пропустил вперед женщину, или Кристоферу показалось, что это женщина?

За свою адвокатскую деятельность ему довелось со многим сталкиваться, но такой женщины видеть еще не приходилось. С головы до ног она была закутана в какую-то грубую ткань, башмаки ее подошли бы человеку с ногами, по крайней мере вдвое большими, волосы были всклокоченные, лицо перемазано грязью. Однако это странное создание высоко держало голову, и в его голубых глазах было столько ненависти, что Кристофер невольно отпрянул.

Он удивленно перевел взгляд на Саймона. Тот любил иногда подшучивать над своим кузеном, и Кристофер подумал, что кузен скорее всего решил в очередной раз разыграть его.

— Ну, старик, это уж слишком! Или ты хочешь сказать, что нашел себе любовницу в сточной канаве и тебе пришлось связать ей руки, лишь бы она с тобой пошла?

Однако мрачный взгляд Саймона быстро остановил поток красноречия хозяина дома.

Саймон стал развязывать платок, стягивавший запястья странной женщины.

— Послушай, та служанка ростом со шкаф все еще работает у тебя? — резко спросил он.

— Мод? — Удивлению Кристофера не было предела. — Да, а что?

— Зови ее сюда! — скомандовал Саймон. — Пусть приготовит этой красавице ванну, а то от нее воняет, как из конюшни. Потом поместишь ее во флигеле, в комнате без окон. Найди ей какую-нибудь одежду и обувь — спроси что-нибудь у служанок. И ради Бога, не подходи к ней близко, а то она тебе глаза выцарапает! — крикнул он вслед Кристоферу, который беспрекословно отправился исполнять его приказания, хотя и был явно недоволен тем, что Саймон так раскомандовался в его доме.

В последующие полчаса в доме Кристофера царили суета и полнейший беспорядок, совершенно нарушившие его планы на вечер. Мод, уже улегшаяся было спать, была разбужена и отнюдь не обрадовалась сомнительной компании грязного существа, для которого ей пришлось таскать и греть воду. Кухарки тоже были не в восторге от необходимости еще раз готовить ужин, чтобы накормить неизвестно откуда взявшуюся нищенку. К тому же нелюдимого вида гостья, улучив момент, проворно потянулась за столовым ножом, лежавшим рядом с недоеденным ужином Кристофера, но Саймон, уже зная ее повадки, успел раньше и тут же вручил пленницу прямо в железные объятия Мод. Шести футов ростом и двухсот пятидесяти фунтов весом, Мод схватила несчастную Сторм под мышки, и как та ни отбивалась, ни визжала, ни выкрикивала столь цветистые ругательства, какие Кристоферу не приходилось слышать даже от мужчин, все было бесполезно — великанша, никак не реагируя, спокойно потащила ее наверх.

Кристофер огляделся. Комната, которая еще несколько минут назад была опрятной и уютной, сейчас выглядела так, словно по ней прошел ураган. Кристофер слегка поправил сбившуюся подушку и произнес:

— Ну, кузен, рассказывай, как дела?

Саймон подошел к столу, взял недопитый Кристофером бокал мадеры и осушил его одним глотком, затем развязал завязки своего плаща, бросил его на кресло и опустился на диван рядом с Кристофером, потирая руку. Рана на запястье все еще не прошла, и, вспомнив об этом, Саймон ощутил новый прилив раздражения.

Наверху послышался грохот и звон разбитого стекла, однако Кристофер никак не отреагировал на это. Он снова наполнил бокал Саймона, налил еще один для себя и сел, пододвинув гостю поднос с конфетами. Саймон продолжал сидеть нахохлившись, и Кристофер, выбрав конфету для себя, откинулся на диване.

— Ужасная жара! — произнес он через минуту.

Саймон, уставившись в свой бокал, молчал.

Кристофер доел конфету, вытер руки салфеткой и взял бокал. Снова воцарилась тишина.

— Что с твоей рукой? — спросил наконец Кристофер.

— Она меня укусила, — мрачно сообщил Саймон и отпил глоток.

Кристофер попытался подавить смех и чуть не поперхнулся вином. Откашлявшись, он стал разглядывать картину над камином, изображавшую охоту на лис.

Наверху снова послышался грохот.

— Я, разумеется, всегда рад тебя видеть, — осторожно начал Кристофер. — Но когда ты врываешься в мой дом посреди ночи, да еще с какой-то нищенкой, у которой к тому же связаны руки и которая кусается, я все-таки считаю себя вправе спросить: что все это значит?!

Саймон вздохнул, словно выходя из глубокого раздумья. Отпив еще один глоток, он произнес:

— Ты когда-нибудь слышал о Сторм О’Малли?

Глаза Кристофера округлились!

— Слышал ли я? Да я последнее время только и слышу, что о ней! — Он наклонился к Саймону: — Кстати, рассказывают прелюбопытнейшую вещь. Говорят, что когда взяли ее корабль, в ее каюте обнаружили голого человека, привязанного к кровати…

Кристофер вдруг запнулся, когда увидел, как мгновенно изменилось лицо Саймона. Догадка молнией мелькнула в его мозгу.

— Матерь Божия! Это был… ты? — Кристофер вскочил с дивана и отошел, пристально глядя на Саймона, словно желая рассмотреть его получше.

Саймон спокойно произнес:

— Послушай, Кристофер, я знаю тебя почти с колыбели. Я платил твои долги, выслушивал твои исповеди, всегда помогал тебе. Но если эта история выйдет за стены твоего дома…

— Клянусь честью, сэр, — поспешил его заверить Кристофер, который до сих пор никак не мог прийти в себя, — я унесу этот секрет с собой в могилу! Значит, вот она какая, Сторм О’Малли! — Он поднял глаза к потолку. — Честно говоря, я представлял ее немного другой.

Саймон устало откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

— Я тоже представлял ее другой, — произнес он сухо и несколько раз глубоко вздохнул.

Пытаясь привести в порядок собственные мысли и ослабить напряжение в затекшей шее, Саймон вновь и вновь мысленно прокручивал события этой ночи.

Черт бы побрал эту женщину! Она просто использовала его. Привязала к кровати, словно животное, и оставила на произвол судьбы, а когда он пришел к ней в камеру, начала ругать последними словами. Потом, освободившись, она тут же начала строить планы насчет того, как они вместе будут плавать под парусами и нагонять страх на все побережье… Что, скажите на милость, он должен делать с подобной особой?.. Ему, конечно, не стоило ее освобождать ни во имя христианского милосердия, ни во имя политических игр Спотсвуда…

А эти сцены в карете? Саймон чуть не застонал вслух, стоило ему вспомнить о ней. Дважды она пыталась выброситься на булыжную мостовую, затем принялась визжать так, что лишь чудом не привлекла к ним внимание прохожих — ему и себе во вред. А когда он попытался зажать ей рот, она чуть не откусила ему палец! За минуту из самого близкого ее друга он превратился в злейшего врага. И теперь ему придется терпеть этот кошмар целую педелю!

— Ах, Кристофер, — прошептал он, — еще совсем недавно я был таким счастливым человеком…

— М-м-м, — сочувственно пробормотал Гейтвуд, не зная, что и ответить. Он отпил еще глоток мадеры, и вдруг на него напал такой смех, что он с трудом мог его сдержать. Наконец он произнес: — Послушай, кузен, я нюхом чую — ты влип во что-то серьезное. Но убей меня, если я хоть что-нибудь понимаю! Почему самая опасная пиратка вдруг оказалась в моем доме, от которого она, судя по всему, не собирается оставить камня на камне?!

— Я только что помог ей бежать из тюрьмы, — хмуро заявил Саймон. — Теперь нам предстоит отправиться в Сайпресс-Бей.

Кристофер онемел.

Его гость, вздохнув, продолжал обдумывать свое положение. Вообще-то приводить Сторм в дом Кристофера и вовлекать его, хотя бы косвенно, в их со Спотсвудом план было не в его интересах. Кристофер, как и большинство членов суда, недолюбливал губернатора. К тому же он, как служитель закона, по своему гражданскому долгу должен был противостоять действиям Саймона как противозаконным. Но Саймон был уверен, что кузен не сделает этого. Кристофер умел хранить секреты; к тому же при всей своей нелюбви к губернатору он все-таки не рисковал выступать против него открыто, предпочитая не ввязываться в большую политику.

Однако Саймону вовсе не хотелось посвящать Гейтвуда во все тайны этого дела. Прикинув, что можно сказать кузену, а что нет, он произнес:

— Понимаешь, горожане проявляют нездоровый интерес к казни женщины-пиратки. Есть опасность, что они сами расправятся с ней раньше, чем она сможет предстать перед судом, и поэтому Спотсвуд попросил меня спрятать ее на время в укромном месте.

— И ты согласился?.. — усмехнулся Кристофер.

Саймон нервно сделал еще глоток.

— А как я, по-твоему, должен был поступить?! Позволить толпе разорвать ее на части?

— Нет… конечно, нет, — пробормотал Кристофер.

Саймон знал, что Гейтвуд далеко не дурак и наверняка не поверил до конца его оправданиям. Но кузен вряд ли будет слишком настойчив в выяснении истины.

— А тебе не приходило в голову, что после того, как все это выплывет наружу, ты вряд ли будешь пользоваться большой популярностью в Виргинии? Подумай, ты ведь совершаешь самое настоящее преступление!

Саймон поежился.

— Для жителей Виргинии — да, — произнес он, — но не Северной Каролины. Вряд ли жители Уильямсберга пойдут войной на Сайпресс-Бей!

Однако в глубине души он не был до конца в этом уверен.

Кристофер поднял бровь:

— Извини, кузен, мое любопытство, но что-то это на тебя не похоже. Рисковать своим добрым именем ради какой-то пиратки…

— Да я в общем-то не так уж и сильно рискую, — без особого энтузиазма проговорил Саймон. — В Северной Каролине вот уже не один десяток лет прикрывают пиратов. Что там продается в лавках? В основном контрабандные товары, и многих это вполне устраивает! Если бы не пиратство, вся экономика штата давно бы уже развалилась к чертям. Как только местный люд узнает, что к ним едет сама Сторм О’Малли, он не то что не будет возражать, но, помяни мое слово, устроит в ее честь триумфальное шествие!

— Все это, может быть, и так, — усмехнулся Кристофер, — но у тебя лично никогда не было репутации друга пиратов. И не нужно тебе быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — такая репутация вряд ли сделает тебе честь.

Саймон почувствовал себя неловко и отвернулся.

— Может быть, ты и прав, — произнес он. — Но я уже имел глупость согласиться. Не могу же я теперь пойти на попятную!

Кристофер задумчиво посмотрел на кузена, но на этот раз не нашел, что возразить. Он лишь произнес:

— Я надеюсь, ты понимаешь: вся эта история может оказаться той искрой, что зажжет бочку с порохом. Спотсвуд и Иден уже давно ведут скрытую войну между собой, и в любой момент военные действия могут начаться в открытую. Кузен, ты ставишь себя между молотом и наковальней!

Но Саймон чувствовал, себя слишком уставшим, чтобы еще о чем-то думать. За последние двое суток на него свалилось столько событий, что он просто не мог все это переварить.

— Поверь, я обезопасил себя, — устало произнес он, — и могу гарантировать, что через пару педель эта ведьма вернется в уильямсбергскую тюрьму.

В глазах Кристофера мелькнул заинтересованный огонек, и он задумчиво постучал пальцем по топкому стеклу бокала.

— Суд распущен на каникулы, — сказал он. — Следующее заседание только осенью. Я думаю, тем временем ей нужно подыскать хорошего адвоката…

Саймон невольно рассмеялся:

— Кристофер, ты, как всегда, в своем репертуаре! — Он поднял бокал. — Я передам ей твое предложение… Ведь ты имеешь в виду себя, не так ли?

Кристофер весело блеснул глазами:

— Конечно, мой друг, конечно! Это будет самый громкий процесс за всю историю Америки, и потомки будут вспоминать о нем долгие годы! — Он вдруг посерьезнел. — Послушай, ты и правда уверен, что взять ее к себе в дом — хорошая идея? Подумай об Августе, о слугах, о своих соседях, наконец…

«В первую очередь об одном соседе», — усмехнулся про себя Саймон и пожал плечами:

— Ничего, придумаю какую-нибудь историю. Слава Богу, это всего лишь на две недели!

Кристофер хотел было ответить, что и двух часов такого ада мало не покажется, не то что двух недель, но тут вдруг открылась дверь, и на пороге появилась огромная фигура Мод. Платье ее было мокрым, с передника капала вода, седеющие волосы взлохмачены. Со свирепым видом Мод скрестила могучие руки на своей огромной груди.

— Господин Кристофер, — объявила она, — я нянчила вас с девяти до двадцати лет, и, доложу вам, это была нелегкая работа. Я делала все, что в моих силах, чтобы вы выросли настоящим джентльменом. Но если вы и дальше будете подбирать на улице всяких нищенок и заставлять меня их мыть…

Кристофер не без труда улыбнулся:

— В чем дело? Леди не пожелала принимать ванну?

— Не пожелала — не то слово. Она угрожала мне. «Я, — говорит, — не полезу в вашу грязнув лохань, сами мойтесь в этом дерьме!» Такая рвань — и еще смеет возражать!

— Да, — произнес Саймон как можно спокойнее, — леди, похоже, не большая любительница гигиены.

Мод фыркнула:

— Ничего, я ее все-таки заставила вымыться! Плюхнула в ванну прямо в одежде…

Кристофер рассмеялся:

— Мод, тебе просто цены нет! Ты ангел, а не женщина! И как тебе только удастся! Кстати, где ключ?

Мод, фыркнув, отдала ключ.

— Еще что-нибудь прикажете, сэр?

Кристофер протер слипающиеся глаза:

— Спасибо, Мод, думаю, на сегодня довольно.

— Мы должны покинуть город еще до рассвета, — озабоченно произнес Саймон. — Пойду попытаюсь поспать хотя бы несколько часов. — Он направился в комнату, которая традиционно всегда ждала его в доме кузена, но в дверях остановился. — Приезжай этим летом в Сайпресс-Бей, — неожиданно вырвалось у него.

— Приеду, — ответил Кристофер, — можешь быть уверен! Горю желанием узнать, чем кончится все это дело!

Саймон хотел уже было сказать «спокойной ночи» и выйти, но теперь уже Кристофер остановил его:

— Кузен, поосторожнее со Спотсвудом! У него в руках огромная власть, и он, если что, не будет с тобой церемониться. Ты сам не подозреваешь, во что можешь вляпаться!

Саймон сухо кивнул:

— Спасибо за заботу, но, по-моему, я и так уже вляпался дальше некуда!

Комната во флигеле была маленькой, душной и принадлежала, должно быть, самому последнему из слуг. Из мебели в ней были лишь продавленная кровать, умывальник в углу и грубая сосновая тумбочка. Все, что могло быть сломано, здесь уже давно сломали. Та огромная женщина, что пихнула ее в лохань с водой, уходя, забрала свечу, и теперь в комнате было темно.

Сторм заранее настроилась на худшее, но такого предательства от Саймона она не ожидала, и настроение у нее было самое мерзостное. Она лежала на узкой кровати, невидящими глазами уставясь в темноту. Ей хотелось убить эту чертову Мод, а заодно и Саймона, однако сознание того, что ей больше не суждено увидеть «Грозу», особенно угнетало ее.

Неплохие все-таки у нее были матросы! Немного, правда, жадные, немного грубоватые, но чего еще, в конце концов, можно ожидать от пиратов? Все-таки более отчаянной команды не существовало, наверное, за всю историю пиратства! Как они сражались, как были преданы ей! А она стала причиной их смерти…

Сторм вспомнила Помпи, лежавшего без признаков жизни в луже крови, и от ярости ее кулаки сжались так, что ногти впились в ладони. Этот молчаливый гигант, весь смысл жизни которого состоял и том, чтобы охранять свою госпожу, умер, защищая ее! Его убили у нее на глазах так безжалостно, словно муху или крысу…

У Сторм комок подступил к горлу. Она хотела уткнуться лицом в подушку и дать волю слезам. Все потеряно, все, все…

За стенкой раздались голоса — двое мужчин пожелали друг другу спокойной ночи. Сторм замерла, напряженно вслушиваясь. Один из этих голосов — певучий, мелодичный — принадлежал, без сомнения, Саймону. Сторм охватила новая волна ярости, и она забыла недавнее отчаяние.

Шаги стали удаляться. Закрылась одна дверь… другая… Все стихло. Нет, он пока еще не шел за ней.

Сторм не знала, зачем Саймой привез ее сюда, как не знала и того, зачем вообще он освободил ее из тюрьмы, сделав своей личной пленницей, и как собирается поступить с ней дальше. Но ее это и не волновало. Она уже давно знала, что понять мужчин невозможно — с ними надо только бороться. Всего пару ночей назад Саймон заставил ее испытать то, о чем она даже не подозревала… Тогда он ей понравился… Теперь он предал ее, и она ненавидела его, как никого и никогда прежде.

На тумбочке она заметила платье. Оно было плохой заменой ее изорванной одежде — ветхое, штопаное-перештопаное, — но выбора у Сторм не было.

Она поднялась и надела платье на голое тело, а затем, крадучись, подошла к двери.

Задвижка открылась на удивление легко, и Сторм бесшумно выскользнула в коридор.

План ее был прост. Прочь из города, к реке. Там она раздобудет лодку — украдет или упросит кого-нибудь подвезти ее до Северной Каролины. Набрать новую команду ей не составит труда, и тогда — сразу же к губернатору Идену. Он поможет ей разыскать ее корабль и ее людей — если кто-то из них еще жив. Пока письмо у нее, Иден на все пойдет… Она предложит ему помощь в борьбе со Спотсвудом, а уж от этого он не откажется… Вместе они наведут такого шороху на Виргинию, что чертям тошно станет!

Сторм почти добралась до лестницы, как вдруг рядом открылась дверь, и кто-то схватил ее за руку.

— Вы сами идете ко мне, мисс О’Малли? — послышался голос Саймона. — Как это мило!

Сильные руки крепко схватили ее за плечи, и она оказалась прижатой к стене. Сторм отбивалась, пытаясь вырваться, но Саймон держал ее, словно в тисках.

— Визжи хоть на весь дом, — спокойно произнес он; глаза его горели, волосы растрепались, но голос звучал совершенно спокойно, и даже дыхание было ровным. — Кусайся, царапайся, зови на помощь — никто тебе не поможет. Я просто сильнее тебя, нравится тебе это или нет. К тому же на этот раз все обстоятельства на моей стороне.

— Убери свои вонючие лапы, идиот! — огрызнулась Сторм.

Саймон поднял бровь:

— Вот как? Не ты ли сама всего лишь пару ночей назад умоляла, чтобы я до тебя дотронулся? Как вы все-таки изменчивы, женщины!

Сторм плюнула ему в лицо, но ни один мускул не дрогнул на лице Саймона. Он медленно вытерся одной рукой, другую угрожающе держа у горла Сторм.

— Никогда больше не делай этого, — спокойно сказал он.

Из полуоткрытой двери в коридор просачивался свет, и Сторм без труда могла разглядеть Саймона. Он стоял в рубашке с распахнутым воротом; видна было, как бьется жилка на его шее и шевелятся от ее дыхания светлые волосы на его груди. Лицо Саймона говорило о недюжинной силе воли, глаза были холодны как лед. Его мускулы, напряженные до предела, казались стальными.

Такого Саймона Сторм еще не приходилось видеть. Однако это не напугало ее, а лишь заставило сердце биться чаще. Желая хоть как-то узнать, что будет дальше, Сторм произнесла:

— Чего ты добиваешься, фермер? Думаешь, тебе удастся завладеть Сторм О’Малли?! Ты вдвойне дурак, если так считаешь!

Глаза Сторм сверкали, а через загорелую кожу проступала краска гнева. Волосы ее, после ванны снова приобретшие блеск, разметались но плечам, а несколько непокорных прядей прилипло ко лбу. Грудь Сторм высоко вздымалась, и Саймон вдруг вспомнил, как его руки ласкали эти округлости, а ее руки, теперь сжатые в кулаки, ласкали его тело… На минуту им вдруг овладело яростное желание повалить ее, сломить, дать ей почувствовать его силу… Ему захотелось овладеть ею прямо сейчас, на лестнице, но еще крепче сжав ее плечи, он лишь спокойно произнес:

— Завтра утром я собираюсь отвезти тебя в Северную Каролину. Так что на твоем месте я бы отсыпался, а не разгуливал по дому — путешествие нам предстоит долгое.

Сторм удивленно уставилась на него. В Северную Каролину? Возможно ли это? Значит, он все-таки не предал ее? Он отвезет ее туда, где ей ничто не грозит…

— К Идену? — прошептала она.

Саймон вдруг почувствовал волнение. Стало быть, Спотсвуд был прав — план уже начинал работать.

— Я собираюсь, — голос его прозвучал так резко, что он и сам удивился, — отвезти тебя в мое имение. Там ты будешь в безопасности, пока не подойдет время твоего суда. — И уж совсем без надобности добавил: — Я делаю это по просьбе губернатора Спотсвуда.

Спотсвуд… суд… Уже второй раз за этот день Сторм пришлось пережить разочарование в Саймоне. Она чувствовала себя так, словно что-то изнутри разрывает ее на части. Значит, он освободил ее лишь для того, чтобы она не смогла избежать суда!

— Свинья! — Сторм снова начала вырываться, стараясь побольнее ударить его, укусить, ущипнуть… — Предатель, сукин сын! Тебе не удастся вернуть меня в тюрьму — раньше я перегрызу тебе горло! Грязная тварь…

Oт этой неожиданной вспышки ярости Саймон на минуту потерял контроль над собой, но тут же сжал ее еще крепче и притянул к себе. Глаза его были мрачны, словно грозовые тучи.

— Дура! — произнес он. — Я спас тебе жизнь! И это вся твоя благодарность?

— Да я бы лучше сгнила в тюрьме!

На секунду ей удалось высвободить руку, и она замахнулась, чтобы ударить его, но он, поймав руку за запястье, с силой заломил ее за спину пленницы и грубо потащил Сторм по коридору, а затем с силой впихнул в ту же комнату, где она была раньше. Сторм, потеряв равновесие, упала на пол, громко вопя, вне себя от боли и обиды.

Саймон не спеша пошел к двери, а Сторм, обессилев, застывшим взглядом смотрела на него.

На пороге он обернулся:

— Мы выезжаем на рассвете, так что, я думаю, тебе лучше отдохнуть. — Он захлопнул дверь, и через секунду Сторм услышала скрип ключа в замке.

Глава 14

В 1720 году большую часть Северной Каролины все еще покрывали дикие леса, в которых было полное раздолье для разбойников. За двадцать лет до этого произошла последняя — и решающая — битва между белыми и индейцами, окончательно закрепившая господство первых над этой территорией, но часть индейцев все еще продолжала роптать и нападать на белых поселенцев, орудуя группами или в одиночку.

К тому же леса были полны хищных зверей. Стада домашних животных оказывались легкой добычей для волков, а люди — для медведей. Смерть могла в любой момент подстеречь каждого, независимо от возраста или социального положения — укус змеи, лихорадка, пожар, наводнение… Ни одни мужчина старше шестнадцати не выходил из дома безоружным.

Зато Сайпресс-Бей казался маленьким островком цивилизации посреди бескрайних диких лесов: широкие, ровные дороги, обширные, ухоженные поля, цветники, ряды фруктовых деревьев, мирно пасущиеся стада овец…

Как Саймой был образцовым молодым человеком — образованным, богатым, с безукоризненными светскими манерами, — так и Сайпресс-Бей был образцовым имением. Сразу было видно, что его владелец происходил из настоящих английских джентльменов. Слуги в Сайпресс-Бей не только работали на полях, но раз в неделю практиковались в обращении с оружием. Каждый мужчина имел шпагу, мушкет, нож или сеть… Даже неграм было позволено носить копья и тренироваться с ними. По существу, в Сайпресс-Бей была собственная армия — пусть небольшая, но зато хорошо обученная, и каждый в ней готов был драться до последней капли крови, защищая своих товарищей, своих господ и имение. Границы и наиболее важные участки охранялись днем и ночью. Саймону уже один раз пришлось увидел, как все, что он любил, было превращено в руины, и он делал все возможное, чтобы это не покорилось снова.

Традиционная английская архитектура оказалась вполне практичной для американской плантации. Главный дом представлял собой скромную квадратную постройку из розового кирпича, на первом и втором этажах которой были расположены галереи дававшие тень. В широком холле воздух всегда был прохладным. На обоих этажах находилось по четыре большие комнаты, а также множество окон и дверей, которые в жаркий день можно было распахнуть настежь. Комнаты имели большие камины, чтобы их жители были надежно согреты зимой. Стоявший в конце длинной и густой аллеи в окружении величественных дубов и цветущего мирта, дом был красив в своей величавой простоте и в то же время уютен.

Но прост он был лишь снаружи. Внутри его украшала изысканная, модная мебель, подобранная самым тщательным образом. Стены были обиты шелком, камины отделаны изразцами, выписанными из Италии. Огромный гобелен, когда-то красовавшийся в ломе Йорков в Англии, нашел теперь свое место в холле. Картины делали интерьер еще роскошнее. И весь дом словно излучал атмосферу роскоши и ленивого покоя. За пределами усадьбы могли выть волки, рычать ягуары, поджидать в засадах вооруженные до зубов разбойники… Но в Сайпресс-Бей везде царили порядок и уют.

Для Питера Маккалога Сайпресс-Бей вот уже много лет был единственным домом, который он знал. Сейчас ему было двадцать девять лет, и он уже едва помнил, как четырнадцатилетним подростком его перевезли из Шотландии в Америку. Жалеть о полунищей жизни пастушка в высокогорной шотландской деревушке ему не приходилось. Отец его рано умер от нищеты и беспросветного труда, мать вскоре после этого разродилась мертвым ребенком и сама последовала за мужем.

Оставшись один, Питер перебивался как мог — до тех пор, пока лендлорд, жестокий и грубый человек, не изнасиловал его сестру. Питер в отместку убил обидчика, и не избежать бы ему смертного приговора… но американские плантаторы испытывали тогда сильную нехватку в рабах. Питер был поставлен перед выбором: взойти на эшафот или отдать себя в рабство. Он предпочел последнее.

Ему сильно повезло — он попал в Сайпресс-Бей. Саймон купил его сразу же, как только корабль с рабами пришел в порт. Питеру поначалу было странно называть парня, который был лишь ненамного старше его, «хозяином». Но очень скоро его презрение к новому хозяину сменилось уважением, а затем их отношения переросли в прочную дружбу.

…Саймон Йорк, вернувшись домой, обнаружил запустевшие поля, сломанные заборы. Скот и слуги разбежались. К тому же ему пришлось полностью взять на себя заботу о сестре, которая тогда была розовощеким младенцем, еще не научившимся ходить. Он носил ее с собой везде — на плечах, в торбе за спиной или в седле перед собой. За это Питер уважал его больше всего.

За что еще он уважал Саймона, так это за твердое нежелание сдаваться ни при каких обстоятельствах. Саймон словно видел воочию Сайпресс-Бей таким, каким он станет после восстановления, и Питер вскоре сам стал смотреть на запустевшую плантацию его глазами. Он быстро понял, что хозяин любит землю, но почти ничего не смыслит в сельском хозяйстве. Знания Питера были ему необходимы. Вместе они превратили Сайпресс-Бей в цветущую усадьбу, и за это время Саймон, Августа и Питер стали одной семьей.

На этот раз Питер и Августа были в конюшне. Питер чистил щеткой маленькую кобылку Сирабелль, а Августа щедро кормила ее сеном. Сирабелль, которая должна была не сегодня-завтра ожеребиться, была одной из любимиц Августы.

— Зря все-таки ее спарили с этим монстром Зевсом, — говорила Августа. — Она такая маленькая! Как ты думаешь, роды пройдут нормально?

— А почему бы и нет, мисс? Она сильная, выдержит. — Питер легко потрепал Сирабелль по отвисшему брюху. — Держу пари, это будет лучший жеребенок во всей округе — быстрый, как отец, и веселый, как мамаша! От него пойдет новая порода в Сайпресс-Бей!

— А если родится девочка? — осторожно спросила Августа.

— Тогда, — усмехнулся Питер, — заставим их спариться еще раз!

— Какой ты бессердечный, Питер! — Августа нежно погладила холку лошади. — Не слушай его, Сирабелль, я этого не допущу!

Сирабелль в ответ ткнулась мордой в шею Августы, так что от неожиданности та даже отпрянула. Питер рассмеялся, и Августа смущенно отвела глаза.

Она вытерла руки о передник и вышла из стойла. Немного постояв, глядя на занятого делом Питера, Августа решилась наконец задать ему вопрос, который уже давно ее занимал.

— Скажи, у тебя есть подружка? — робко спросила она.

Питер был настолько ошеломлен, что не смог скрыть удивления — от Августы такого вопроса он ожидал меньше всего. Да, Августа больше не ребенок — он и сам не заметил, как это произошло. Августа, что наполняла его дни своим звонким смехом… Августа — благородная леди, сестра его хозяина… Конечно, он ей не пара.

Не оборачиваясь, он сухо произнес:

— Воспитанная леди не должна задавать таких вопросов, мисс.

— Извини. — В голосе Августы прозвучала обида, и Питер обернулся.

Августа стояла, потупив глаза и теребя передник. Щеки ее порозовели от смущения. Сердце Питера таяло, и он ничего не мог с собой поделать.

Он подошел к ней и нежно приподнял ее голову за подбородок, глядя ей в глаза и улыбаясь своей доброй, чуть дразнящей улыбкой.

— Как я могу занести себе какую-то подружку — сказал он, — когда все мое существо целиком принадлежит вам, мисс?

Глаза Августы вдруг расширились, лицо оживилось. — Правда? — прошептала она.

Питеру стоило огромного труда отвести от нее глаза.

— Разумеется, мисс, — произнес он, — это еще с тех пор, как вы лежали в колыбели.

Воцарилась тишина. Несмотря на попытки Питера обратить все в шутку, оба чувствовали себя неловко. Косые лучи солнца, пробиваясь сквозь окна, играли на паутине в углах, и частички пыли танцевали в этих лучах. Слышалось лишь позвякивание металла — Питер вертел в руках уздечку, которую собирался починить.

Наконец Августа произнесла первое, что ей пришло в голову:

— Ты позовешь меня, когда начнутся роды? — Они покосилась на Сирабелль.

Питер поцокал языком:

— Мисс Августа, вы же знаете, что вашему брату это не понравится.

— Но почему? Раньше он мне всегда разрешал…

— Раньше вы были маленькой, мисс Августа. Теперь вы — юная леди, и ваш брат хочет, чтобы вы вели себя, как леди.

Августа нахмурилась:

— «Саймон хочет»… Питер, если б ты знал, как мне надоело быть этой самой леди! Я понимаю: Саймон заботится обо мне и все такое, но иногда его забота заходит уж слишком далеко… Как он не понимает, что заставляет меня делать то, чего я не хочу!

— Он просто беспокоится о вашем будущем, мисс Августа. — Питер подошел к верстаку. — Скоро вам придется выходить замуж, создавать собственную семью…

Эти слова снова напомнили Питеру о том, какое разное будущее их ожидает.

В глазах Августы — во всяком случае, так показалось Питеру — отразилось удивление:

— Питер, ты, конечно, шутишь! Да кто же на мне женится!

У Питера подступил ком к горлу. Ему хотелось броситься к Августе, взять в свои руки это дорогое ему лицо, расцеловать… Но он лишь тихо произнес:

— Любой мужчина, если только он в своем уме, почел бы за честь…

Он посмотрел на нее, и этот взгляд говорил так много…

Неизвестно, что случилось бы дальше, если бы в этот момент не послышался звук приближавшейся кареты. Питер очнулся первым. Он удивленно пожал плечами, словно выходя из забытья, и поспешил к выходу. Августа последовала за ним. Сердце ее замирало.

— Вы ждете гостей, мисс Августа? — удивленно спросил Питер.

— Нет, — Августа и сама была не на шутку удивлена, — но в такое время года гости иногда являются без приглашения…

Она вдруг остановилась, щуря глаза от слепящего солнца.

— Боже праведный, это же Саймон!

— И с ним какая-то женщина… Что-то я не припомню, чтобы хозяин собирался завести новую служанку.

— Что же все-таки произошло? — недоуменно спросила Августа.

— Судя по его лицу, — заключил Питер, — вряд ли что-то очень приятное…

Тут оба переглянулись и бегом бросились к карете.

Если что-нибудь и могло сломить волю Сторм, так это двухдневное путешествие по ухабистым дорогам, показавшееся ей бесконечным. От жары и дорожной пыли она чувствовала себя совершенно разбитой, не говоря уже о тряске, превратившей все ее тело в сплошной синяк. Весь день она ехала со связанными руками и ногами, а единственным «развлечением» было презрительное молчание ее спутника. На ночь они остановились в небольшой гостинице на границе Виргинии и Северной Каролины, где Сторм приняли за служанку Саймона и поместили в крохотном предбаннике рядом с его номером. Здесь Сторм почувствовала себя настолько уставшей, что даже не притронулась к еде. О попытке побега не могло быть и речи. Она обессиленно повалилась на набитый соломой тюфяк и впала в забытье, а на рассвете пытка возобновилась.

Когда они наконец подъехали к дому, Саймон все так же молча развязал ее путы, но от долгой неподвижности она не могла пошевельнуть ни рукой, ни ногой.

Сторм с трудом вылезла из кареты и встала, покачиваясь на негнущихся ногах и потирая онемевшие запястья. Глаза ее с трудом различали большой дом, амбары, клумбы с цветами, столпившихся любопытных слуг… От усталости в голове не осталось ни одной мысли.

Сторм смутно разглядела, как полная круглолицая девушка, рядом с которой стоял темноволосый слуга, с удивленным и радостным видом кинулась в объятия Саймона.

— Саймон! — воскликнула девушка. — Почему ты вернулся? Что-нибудь случилось?

Во взгляде Саймона сразу что-то переменилось, и Сторм решила, что это, наверное, его жена.

— Привет, крошка! — Глаза Саймона сияли. Обнимая девушку одной рукой, другую он протянул темноволосому слуге. — Питер, черт подери, рад тебя видеть!

— Вы так волнуетесь, хозяин, — произнес Питер, — словно уезжали на год, а не на две недели! Что же все-таки произошло?

Саймон усмехнулся:

— Мне и самому кажется, будто прошел целый год! — Он снова прижал девушку к себе и поцеловал ее в голову.

Сторм, глядя на это, передернулась. Она не любила, когда кто-то чувствовал себя счастливым, в то время когда она несчастна; к тому же Саймон торжествовал слишком легкую, незаслуженную победу.

— Мне пришлось изменить свои планы, — объяснил Саймон и сурово покосился на Сторм. Подойдя, он взял ее за руку и вывел вперед. — Это племянница Спотсвуда. Бедняжка рано потеряла родителей и на долгое время оказалась предоставленной самой себе. — Саймон с неудовольствием покосился на босые ноги Сторм. — Она не привыкла жить в обществе, и ее поведение порой может показаться немного странным. Мы должны быть чуткими и терпимыми к ней. Добрый губернатор попросил меня взять ее на время в Сайпресс-Бей, чтобы она пожила в сельской местности. Ей нужно отдохнуть, поправить здоровье… — Фантазия Саймона, очевидно истощилась, и он просто добавил: — Ее зовут Сторм. Сторм, это Августа Йорк, моя сестра; Питер — мой управляющий.

Глаза Августы округлились, и она уже готова была изумленно вскрикнуть, но что-то — возможно, суровый взгляд брата — остановило ее. Она нерешительно улыбнулась и протянула Сторм обе руки.

— Добрый день, мисс… — Августа поколебалась, покосившись на брата, — Сторм. Мы постараемся сделать все, чтобы вам у нас понравилось.

Сторм не только не подала ей руки, но и ничего не ответила, никак не прореагировав на ложь Саймона. Она чувствовала себя слишком уставшей, чтобы вообще на что бы то ни было реагировать.

Августа, почувствовав себя неловко, опустила руки. — Вы, должно быть, устали с дороги, — сказала она. — Позвольте, я провожу вас в вашу комнату.

— Я сам ее провожу, дорогая! — поспешно вмешался Саймон. — А ты пойди на кухню и попроси приготовить обед для нашей гостьи.

На минуту Августа застыла в нерешительности, переводя взгляд с Саймона на Питера, затем, улыбнувшись, она кивнула, повернулась и пошла в дом, оставив гостью наедине с двумя мужчинами.

Сторм, покосившись на Питера, подумала: «Он все понял. Толстуха глупа, поверила, но этот Питер, похоже, хитрый малый. С ним надо держать ухо востро». Впрочем, сейчас все это не так уж беспокоило Сторм; все, чего ей хотелось, — это скорее завалиться спать.

Догадка Сторм подтвердилась: как только Августа скрылась из виду, выражение лица Саймона сразу же изменилось.

— Ты, конечно, понял, — никакая она не племянница Спотсвуда!

— Ясно, — произнес Питер.

Саймон кивнул. Он перекинулся с Питером взглядом, словно они о чем-то договорились без слов.

— Подожди меня здесь, — сказал Саймон. — Мне нужно с тобой кое-что обсудить.

Он схватил Сторм за руку и повел, даже, скорее, потащил ее в дом.

В холле он остановился, повернулся к ней и произнес, приблизив лицо к ее лицу:

— Ну, вот мы на месте. И знай, голубушка: я собираюсь следить за каждым твоим шагом, так что лучше тебе сразу оставить свои фокусы. Оружия здесь не раздобыть, даже за вилками и ножами я веду строгий учет. Будешь вести себя хорошо — мы, может быть, и поладим, нет — пеняй на себя. — Саймон еще крепче сжал ее руку. — И еще, — произнес он. Меня ты можешь бить, кусать, царапать, но если хотя бы пальцем тронешь мою сестру — я собственноручно перережу тебе горло!

За последнее время Сторм пришла к выводу, что она совсем не знает Саймона, и ей трудно судить, когда он лжет, а когда говорит правду, но она поняла одно — сейчас он не шутит.

Собрав последние силы, она произнесла: — Пошел к черту, фермер! — И, вырвав руку, пошла сама, высоко подобрав непривычные ей юбки.

Саймон шел позади нее. Он, кажется, еще что-то говорил, но Сторм ничего не слышала, — войдя в комнату, она сразу же повалилась на кровать и уснула как убитая.

Глава 15

Проснулась Сторм в сумерки, и как только пришла в себя, к ней вернулась прежняя злость.

На столике рядом с ее кроватью стоял поднос. Сторм, не вставая, сняла накрывавшую его салфетку. На подносе оказались нарезанная ветчина, хлеб, несколько ломтиков сыра и гроздь винограда. Ни вилок, ни ножей не было — наверняка Саймон проверил это лично, прежде чем поднос был отнесен в ее комнату.

Взяв ветчину и пару ломтиков хлеба, Сторм села на кровати и стала жадно поглощать еду. Восстановив силы, она принялась с любопытством осматриваться вокруг.

Комната была просторной и, на взгляд Сторм, выглядела неплохо: стены побелены, на полу из темного дерева ни пятнышка. Над кроватью висел балдахин, а три больших окна закрывали белые с синим рисунком шторы.

В комнате были умывальник с раковиной, туалетный столик с овальным зеркалом, тумбочка, а также два красивых кресла, обитых розово-голубой тканью. Одну стену украшала мозаика из морских раковин, другую — несколько пейзажей, показавшихся, однако, Сторм скучными. Перед окном стоял столик с красивой вазой на нем.

«Ну что ж, — усмехнулась про себя Сторм, — во всяком случае, здесь получше, чем в уильямсбергской тюрьме!»

Доев ветчину, она потянулась за сыром. На столе стоял бокал с какой-то розовой жидкостью. Сторм отпила глоток. Это оказалось вино, довольно неплохое, и Сторм осушила бокал до конца.

Теперь она, наконец, почувствовала себя в силах осмыслить свое положение. Ее тюремщик, бесспорно, был гораздо сильнее ее физически, и о том, чтобы идти против него без оружия, не могло быть и речи. Темноволосый слуга, похоже, не слабее хозяина и к тому же безраздельно предан ему, так что с ним, пожалуй, тоже лучше не связываться. А вот толстуха… она была слабым звеном в этой цепи. Саймон, судя по всему, очень любит ее, и, возможно, этим удастся как-то воспользоваться…

Одно из высоких окон было приоткрыто, и через него в комнату проникал свежий воздух. Сторм, захватив с собой горсть винограда, вышла на балкон.

Перед ней расстилались бескрайние поля, аккуратные ряды стогов сена… Везде, куда хватало взгляда, кипела работа. На одном только поле она увидела дюжины две работников — белых и негров, — быков, лошадей, мулов…

«Да, — усмехнулась про себя Сторм, — вот тебе и простой фермер!» Ей вспомнились рассказы отца о тупых, пресыщенных аристократах, выжимавших из своих работников все соки. Богатеев она ненавидела еще больше, чем фермеров, — те, по крайней мере, хотя бы живут своим трудом.

Сторм сплюнула через перила и хотела уже было вернуться в комнату, но что-то задержало ее. Она вгляделась пристальнее…

Из окна была видна широкая тенистая аллея, ведущая к крутым берегам реки… К свободе! Сторм еще раз взглянула, словно не веря своим глазам, и чуть было не рассмеялась вслух. Как это она раньше не заметила, что река так близко — всего в каких-то пятистах ярдах от дома! Даже бежать не надо. Она может спокойно дойти, украсть лодку и поминай как звали! Какой идиот, оказывается, этот Саймон!

Она вернулась в комнату. Шанс у нее был, разумеется, только один, и нужно было все тщательно продумать.

Неужели ее самоуверенный страж и впрямь решил, что она не сможет спрыгнуть со второго этажа? Если так, то он никогда не взбирался на мачту при сильном ветре! Ну, а дальше? Нужно как следует исследовать ландшафт. Может быть, ей повезет, и она сможет разжиться оружием…

Сторм подошла к двери и попробовала открыть ее. К ее удивлению, дверь оказалась не заперта. Девушка тихо выскользнула в коридор и, бесшумно пройдя по деревянному полу, осторожно начала спускаться по лестнице.

Августа не могла и представить себе, что все так обернется. Поначалу лето обещало быть привычно скучным — и вдруг такое приключение!

Женщина-гостья — само по себе уже неожиданность. Сестер Трелон она не любила, но против любой другой женщины не возражала — хотя бы потому, что такое было в Сайпресс-Бей нечастым явлением. Тем более что Сторм явно не похожа на сестер Трелон.

Сторм О’Малли — кто бы мог подумать! Разумеется, Саймон этого не сказал, но, кажется, во всей Америке нет другой женщины со столь экзотическим именем — Сторм. Неужели Саймон и впрямь решил, что Августа настолько глупа, что не сможет вычислить этого? Но гораздо больше Августу занимало другое: где Саймон ее встретил, при каких обстоятельствах, почему привез сюда, как долго она намерена здесь оставаться, откуда на ней эта ужасная одежда… Из вежливости Августа, разумеется, таких вопросов не задавала. Если Саймон решил, что ей этого знать не нужно, — что ж, ему виднее. И все-таки…

Скорее бы вернулся Саймон! Что-то уж слишком долго засиделись они с Питером…

Августа вышивала в гостиной, когда в библиотеке раздался какой-то звук. Она поспешила туда, решив, что Саймон наконец вернулся.

Но то был не Саймон, а его гостья.

— Добрый вечер! — произнесла Августа. — Надеюсь, вы хорошо выспались?

Сторм, рассматривавшая витрину с коллекцией оружия — мушкеты, пистоли, шпаги и все это, к сожалению, под надежным замком, — быстро обернулась, приготовившись к драке, но увидев, что это всего лишь сестра ее тюремщика, сразу успокоилась.

— Вот, смотрю… — произнесла она, а сама подумала: «Наверное, теперь она скажет Саймону, и он запрет меня!..»

— Если хотите, я покажу вам весь дом, — улыбнулась в ответ Августа. — Вам нравится библиотека? Саймон обычно проводит здесь много времени…

Но Сторм библиотека вовсе не нравилась. Обои слишком темные и мрачные, столы массивные и безвкусные, от книг пахнет пылью… Единственной стоящей вещью была витрина с оружием, но если она заперта, то это тоже не так уж и интересно… Хотя стекло, наверное, можно разбить…

Сторм пожала плечами.

— Пойдемте в гостиную! — предложила Августа. — Саймон, я уверена, скоро вернется, и мы вместе попьем чаю, а пока поболтаем…

У Сторм не оставалось иного выбора, как последовать за хозяйкой. При этом ее глаза осматривали все вокруг, пытаясь запомнить каждую деталь. Большая дверь на веранду, штора в холле — за ней удобно будет спрятаться, обеденная комната, из которой доносились голоса слуг… Коридор, кажется, ведет к черному ходу — надо это запомнить…

Гостиная в отличие от библиотеки была довольно светлой. Светло-розовые, почти белые занавески на окнах, кресла у камина, обитые светло-лимонной парчой, стены, покрытые светло-серым шелком, высокие лепные потолки…

В углу стоял клавесин, на столах — лампы с абажурами. Да, этот фермер был, пожалуй, не беднее какого-нибудь английского лорда. Но все это богатство не впечатляло Сторм. Она тоже была богата, но ей никогда бы не пришло в голову тратить деньга на такую ерунду, как лампы в абажурах из китайского шелка или лепные потолки.

Августа села в кресло с высокой спинкой, расправила юбки и жестом пригласила Сторм последовать ее примеру, но та продолжала, разгуливая по комнате, рассматривать все вокруг с презрительным интересом.

— Скажите… — голос Августы звучал тихо и смущенно, — вы и есть Сторм О’Малли?

Сторм кинула на нее взгляд через плечо.

— Да, — коротко произнесла она.

— В самом деле? — вырвалось у Августы, и она опустила глаза.

Перед Августой на серебряном подносе лежали засахаренные сливы, марципан, орехи в шоколадной глазури… Сторм взяла какую-то белую конфету с орехом и отправила ее в рот. Было вкусно, и она взяла еще одну.

— О вас столько всего рассказывают… Неужели хотя бы половина из всего этого правда?!

Сторм посмотрела на девушку. Поев конфет, она почувствовала себя уютнее и уже успела забыть о том, что эта круглолицая наивная девушка — сестра ее злейшего врага.

— А что обо мне рассказывают? — спросила она, беря марципан.

Августа тут же пожалела, что затронула эту тему.

— Вы знали Черную Бороду? — осторожно спросила она.

Сторм взяла в руку горсть конфет и подошла к окну. На корабле ей такого есть не приходилось — там более привычной пищей были грубый хлеб или плохо прожаренное мясо. Иногда, в качестве особого лакомства, она позволяла себе горшочек черной патоки, но варить ее была такая морока… А вот конфет ей еще ни разу не приходилось пробовать. Ради этого можно было и потерпеть общество занудной толстой сестры фермера.

— Да, я знала его, — произнесла Сторм, проглатывая сливу. — Он был настоящим джентльменом!

Глаза Августы округлились.

— О нем рассказывают такие ужасные вещи! Говорят, он был колдун — поджигал себе бороду, но лицо оставалось цело…

Сторм поцокала языком:

— Он просто пугал этим людей. На самом деле он вставлял себе в бороду фитиль, который сгорал раньше, чем пламя успевало коснуться кожи… Мы все смеялись над этим.

Сторм облизала засахаренные пальцы и вдруг увидела Саймона — он шел через лужайку, о чем-то разговаривая с темноволосым мужчиной. Голова его была низко опущена, лоб нахмурен, руки сцеплены за спиной. Ветер трепал его волосы, а заходящее солнце бросало рельефные тени на лицо. Сторм он вдруг показался таким же красивым, как в первый раз. Внезапно разозлившись, она отвернулась.

— Эдвард Тич, — тут же заявила она Августе, — был джентльменом, как и Стед Боннет, как и Джек Рэкхем, как и все те, о которых у вас ходят всякие нелепые слухи! Каждый раз, когда я входила, он вставал и целовал мне руку. А говорить он умел не хуже, чем все ваши поэты или ваш братец. И доложу я вам, он был в сто раз лучше тех идиотов, что его убили!

Августа опустила голову.

— Я не желала, вас обидеть, мисс О’Малли, — пробормотала она. — Просто это все для меня довольно ново…

Сторм с любопытством посмотрела на нее. А пожалуй, она ничего, эта девочка, и вовсе не такая уж толстая… Во всяком случае, получше своего надутого братца! За свою жизнь Сторм почти не приходилось общаться с женщинами, и она не знала, как себя с ними вести. Для Сторм О’Малли все люди всегда делились лишь на две категории: те, с которыми нужно было бороться не на жизнь, а на смерть, и те, которых можно было как-то использовать. Августу, решила она, стоит отнести к последней категории.

Сторм, не сводя глаз с сестры Саймона, подошла к столу за остатками конфет.

— Как, вы сказали, вас зовут? — спросила она.

— Августа, — улыбнулась та. — Впрочем, все, как правило, зовут меня Гусси. Только брат называет меня полным именем. Он, видите ли, хочет, чтобы я была настоящей леди! Словно за одну ночь я вдруг стану грациозной, стройной, красивой… — Она рассмеялась, разведя руками, словно демонстрируя свою не очень-то изящную фигуру, жидкие волосы, неловкие жесты… Затем она вздохнула и нахмурилась: — Я понимаю, как нелегко ему с такой нескладной сестрой, и делаю все, что он от меня хочет, но, поверьте, это так трудно!.. Я всегда чувствую себя неловко в обществе…

Сторм, рот которой в этот момент был набит конфетами, лишь что-то промямлила в ответ, но в глубине души она все больше проникалась жалостью к этой девушке. Она сама была — пусть не так, как Августа, — но тоже чужой в любом обществе…

— Но что же я все о себе да о себе? — спохватилась вдруг Августа. — Вам, должно быть, это неинтересно… — Лицо Августы вдруг озарилось лучистой улыбкой, и эта перемена удивила Сторм. — Не думайте, что я слишком навязчива. Просто когда рядом женщина, хочется, чтобы она тебя поняла… Надеюсь, мы станем друзьями…

Августа поднялась, подойдя к Сторм, протянула ей руку, и на этот раз та пожала ее. «Какая глупышка, оказывается, эта сестра…» И все-таки приятно, что хоть кто-то в этом доме может относиться к тебе как к другу. До этого Сторм дружила — если такие отношения можно назвать дружбой — лишь с мужчинами, и дружба эта была не чем иным, как разделением сфер влияния, подкрепляемым угрозами. То, что можно дружить с женщиной — и к тому же просто так, потому что она тебе нравится, — никогда раньше не приходило Сторм в голову.

Пожимая руку Сторм, Августа произнесла:

— Мисс О’Малли, я не знаю, что привело вас к нам, по мне хотелось бы, чтобы вы здесь чувствовали себя как дома. Если у вас какие-то проблемы, то знайте: Саймон — самый богатый, самый влиятельный и к тому же едва ли не самый умный человек в Северной Каролине, так что он наверняка их решит!

Сторм, не сдержавшись, грубо рассмеялась, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в этот момент не вошел Саймон.

— Вижу, вы уже познакомились? — непринужденно произнес он.

— Да, — Августа отпустила руку Сторм, — и, похоже, неплохо поладили. Мы с мисс Сторм так мило поболтали…

— Могу себе представить, — пробормотал Саймон. — Послушай, я как раз хотел предложить нашей гостье небольшую прогулку. Если, конечно, мисс Сторм не устала, — вежливо добавил он.

— Нисколечко даже, — пробормотала Сторм, сбитая с толку неожиданной приветливостью Саймона, который тут же взял ее за руку и повел на террасу.

Там, в тени колоннады, вся его вежливость куда-то улетучилась.

— Зачем ты сказала ей свое имя?

Сторм продолжала оглядываться вокруг. Все ее мысли были заняты лишь одним — планами возможного побега. Совсем неподалеку пастухи загоняли в загон стадо овец; уставшие работники возвращались с поля с лопатами и граблями через плечо, напевая какую-то странную, неизвестную Сторм мелодию. Все было спокойно, тихо, открыто… Казалось, побеги она сейчас — и никто не бросится за ней в погоню…

— Я ничего такого не говорила! — отрезала Сторм. — Она сама все поняла. Твоя сестра не такая дура, какой ты ее считаешь.

В этот момент Сторм краем глаза уловила едва приметное движение за колонной: ей показалось, что блеснуло что-то металлическое. Охранники! Вот почему он не запер дверь… Да здесь, наверное, за каждым кустом кто-нибудь сидит. А она-то размечталась!.. Впрочем, надо еще раз как следует все обдумать — вдруг все-таки получится!

Сторм с презрением посмотрела на Саймона, но тот, кажется, не заметил ее взгляда. Он продолжал разгуливать взад и вперед, заложив руки за спину и чуть заметно нахмурившись.

— Ты не должна общаться с моей сестрой, — произнес он наконец и, сделав ей знак, спустился с террасы.

— Боишься, что я собью ее с пути истинного? — усмехнулась Сторм, двинувшись следом. — Научу чему-нибудь не тому, и ее душа попадет в ад? Брось, нужна мне твоя сестренка!

— Больше не подходи к ней, слышишь! — повторил Саймон.

Они пошли молча. Сторм было мало дела до того, что происходило в голове Саймона, — она по-прежнему оглядывалась по сторонам. Охранников она не видела, но чувствовала, что они где-то здесь. Трава щекотала ее босые ноги, привыкшие к гладким доскам корабельной палубы. Один раз она наступила на камень и ругнулась себе под нос.

— Ничего, — усмехнулся Саймон, — скоро поймешь, что цивилизованные люди не зря носят обувь.

Сторм ничего не ответила. Туфли она оставила в гостинице, и сейчас только поняла, что для побега ей лучше во что-нибудь обуться.

Исподволь Сторм направляла их путь к реке, а Саймон этого не замечал. Сейчас они были всего в ста футах от берега, и Сторм могла все как следует рассмотреть. С замиранием сердца она заметила на реке баржу.

Взгляд Саймона последовал за ее взглядом.

— Да, Чован, — лениво произнес он. — Прекрасная река, не правда ли? Мы, каролинцы, гордимся ею, она не хуже реки Джеймс!

Сторм все знала о Човане. Широкая, глубокая, плыть по ней можно без препятствий. Течет до Албемарл, а оттуда, разливаясь широко и свободно, несет свои воды прямо в Атлантический океан. Сердце Сторм отчаянно забилось, и, пытаясь скрыть это, она повернулась к Саймону.

— Вы здесь моетесь? — с невинным видом спросила она.

— Нет, — усмехнулся он. — В отличие от тех дикарей, что когда-то здесь жили, мы моемся дома, в корыте.

— Какая гадость! — поморщилась Сторм.

— К этому ты скоро привыкнешь.

«Не бойся, — усмехнулась про себя Сторм, — я здесь долго не останусь!»

— Ты, должно быть, заметила ту баржу, — продолжал Саймон. Руки его были по-прежнему сцеплены за спиной, плечи расправлены, голова гордо поднята. — Самый обычный транспорт на Човане. На таких обычно возят табак и другие товары в городские порты, а иногда и пассажиров. Должен заметить, — продолжал он с видом триумфатора, — для того чтобы сдвинуть эту баржу, нужно как минимум восемь сильных мужчин, и любое захудалое суденышко ее спокойно перегонит. Так что если ты вдруг захочешь на ней убежать, предупреждаю сразу: напрасный труд. Баржа принадлежит мне, но даже мои люди могут пользоваться ею только с моего разрешения. К тому же они верны мне, подкупить их тебе не удастся. Никаких других кораблей или лодок во всем Сайпресс-Бей нет — мне вовсе не нужно держать здесь целый флот. Хочешь пуститься вплавь — валяй, но тебе не уйти от погони: здесь все отлично плавают.

Руки Сторм сжались в кулаки, но она ничего не ответила, продолжая напряженно смотреть на реку.

Саймон взял ее за плечи и повернул к себе.

— А теперь посмотри налево, — продолжал он. — Лес, который ты видишь, к твоему сведению, непроходим: он кишит дикими кабанами, волками и медведями. За лесом трясина — мы вчера проезжали мимо. Там тоже полно всякой живности — аллигаторы, водяные змеи… Они, я думаю, будут тебе очень рады. Можешь, конечно, попробовать через поле… Ты на лошади-то умеешь ездить? Нет? Ну, а пешком ты его перейдешь не раньше чем за день или два. За полем широкая дорога прямиком в Виргинию, где тебя, я думаю, уже заждались.

Сторм молчала. От насмешек Саймона у нее все горело внутри. Она лихорадочно пыталась придумать еще какие-нибудь варианты побега, но все они были один нереальнее другого.

Сторм посмотрела на Саймона со злостью и в то же время даже с некоторым уважением.

— Да уж, — задумчиво произнесла она, — ты оказался гораздо умнее, чем я думала.

Саймон улыбнулся и кивком указал ей на аллею аккуратно подстриженных кустов. Свернув туда, они долго шли молча. Саймон все так же держал руки за спиной.

Наконец он произнес:

— На самом деле мы не так уж и изолированы, как тебе, может быть, показалось. У нас есть несколько интересных соседей. Например, прямо за рекой начинаются владения Идена. Ты, кажется, с ним знакома?

«Вот оно что! — удивилась про себя Сторм. — Мало того, что он привез меня в это Богом проклятое место, так еще и дразнит близостью губернатора Идена — единственного человека, который может мне помочь. Не знаю, что он еще затеял, этот фермер, но в любом случае мне нужно быть с ним поосмотрительнее!»

Теперь уже Сторм предстояла совсем не та борьба, к которой она привыкла, — борьба не силы и смелости, а ума и находчивости. А Саймон оказался в этом отношении достойным противником. Но ума и силы воли Сторм было не занимать, и она была уверена, что в конечном счете выйдет победительницей.

Сторм посмотрела на своего спутника сквозь приопущенные ресницы. Саймон, судя по всему, был настроен не менее решительно, чем она. Как не похож он был сейчас на того несчастного, каким предстал перед ней в первый раз! Сильный, властный, решительный, он даже стал теперь казаться ей шире в плечах и выше ростом. Эта перемена произошла с ним сразу же после того, как с корабля он ступил на твердую землю. Здесь был его мир, в котором он чувствовал себя безраздельным господином, и этот мир являлся совершенно чуждым и незнакомым для Сторм.

А сам Саймон?

Она видела его голым, они были близки… Да так ли это на самом деле?! Теперь Сторм уже не была уверена в этом. Каждый его взгляд переполнен враждебностью к ней, губы, еще совсем недавно целовавшие все ее тело, теперь бросают презрительные слова, каждое из которых ранит ее в самое сердце, словно нож…

— Неужели, — произнесла она вовсе не ради того, чтобы сказать колкость в его адрес, но искренне удивляясь и недоумевая, — мужчины всегда так поступают с женщинами — переспал и забыл, словно ничего и не было?!

Саймон напрягся. Видно было, что вопрос Сторм его обескуражил. Наконец-то ей удалось хоть немного поддеть его!

— Я знала, — сказала она, — что у пиратов делается именно так. Но, оказывается, у вас, аристократов, все точно так же!

— Это зависит от обстоятельств, — сухо произнес Саймон, не глядя на нее. — И вообще в приличном обществе подобные вопросы обсуждать не принято!

Сторм удивленно подняла бровь:

— Вот как? Значит, вам есть чего стыдиться?

— Это тоже зависит от обстоятельств.

«Выходит, — подумала Сторм, — аристократы такие же, как все, — грубые свиньи!»

Впрочем, особого огорчения она не испытала. Ей просто нужно было знать правду.

— Тебе тогда понравилось? — спросила она. Саймон молчал. Выражение его лица, казалось, совершенно не переменилось.

— Тебе понравилось, — теперь уже уверенно заявила Сторм. — Иначе ты не стал бы повторять это несколько раз…

— Хватит говорить ерунду! — резко отрезал Саймон.

— Эх ты, фермер! — воскликнула она. — Строишь из себя бог знает что, а на самом деле ничем не отличаешься от любого забулдыги, которому я могла бы продаться в таверне за три цента! Так же носишь штаны, спишь с теми же женщинами… И ты сам это отлично знаешь — вот что тебя бесит больше всего!

Так быстро, что Сторм даже не успела заметить его движения, Саймон повернулся к ней и грубым, резким движением притянул к себе. Пальцы его впились в ее плечи, словно железные тиски, пуговицы кафтана больно впечатались в грудь. Его глаза горели адским огнем. В них были не просто ярость и ненависть — в них было что-то такое, отчего сердце Сторм ушло в пятки, а руки и ноги стали ватными. Губы его напряглись, бедра крепко прижимались к ее бедрам, и в голове у Сторм пронеслось:

«Он хочет поцеловать меня, хочет прикоснуться своими губами к моим губам, хочет, чтобы я ощутила… И если он это сделает…»

Он это сделал. И тут она уже была не в состоянии думать ни о чем — только об этих губах, о своем замирающем сердце, о сладкой, томительной боли во всем теле…

Но внезапно в самом Саймоне вдруг стало что-то меняться. Пальцы его, державшие плечи Сторм, ослабели и наконец совсем разжались, руки опустились.

— Больше всего, — медленно произнес он, — меня бесит вот это.

И словно оттолкнул ее от себя взглядом.

Но Сторм не двигалась. Она пристально смотрела на него. Сердце ее отчаянно билось.

— Где мой корабль, фермер? — вдруг спросила она. — Что стало с моей командой?

Саймон поднял глаза, и их взгляды встретились. Они долго пристально смотрели друг на друга, и в какую-то минуту Сторм показалось, что он готов ей ответить.

Наконец Саймон легко дотронулся до ее плеча.

— Становится прохладно, — произнес он. — Нам пора домой.

Глава 16

Этот день казался Саймону бесконечным. После того как ему удалось отправить Сторм в ее комнату, он собрался поужинать, как обычно — тишина, свечи, вино, слуги, молча подносящие и убирающие блюда, небрежный разговор с сестрой… Ему хотелось отдохнуть от кошмара последних нескольких недель. Но не тут-то было.

Появление Сторм, казалось, перевернуло весь дом вверх дном: слуги запоздали с ужином, который к тому же за время его прогулки со Сторм успел основательно поостыть, Августа, обычно такая молчаливая, на этот раз болтала без умолку, и все ее разговоры сводились в конце концов к Сторм О’Малли и пиратству.

Сестра была явно без ума от Сторм — всего лишь после одного вечера общения! Это могло вызвать серьезные проблемы, и он должен исправить положение, пока не поздно… Но сегодня Саймон не был расположен ничем заниматься. Он просто хотел, чтобы Августа замолчала.

Терпение Саймона лопнуло посреди восторженного монолога Августы о том, какие захватывающие морские легенды рассказала ей Сторм О’Малли, и он так яростно стукнул по столу своим бокалом, что сестра остановилась на полуслове. Их глаза встретились.

— Послушай, сестренка, — решительно произнес он, — если я еще раз услышу имя Сторм О’Малли, я буду вынужден отправить тебя в твою комнату, и ты будешь ужинать одна!

Глаза Августы округлились.

— Но почему, Саймон? В чем дело? В конце концов, эта юная леди — наша гостья, и мне вполне понравилось ее общество!

У Саймона от напряжения затекли плечи и шея.

— Я настаиваю на том, чтобы ты избегала ее общества. Мисс О’Малли не похожа на прочих гостей, как ты сама, должно быть, успела заметить, она вовсе не подходящая компания для такой молодой девушки, как ты. Чем меньше ты будешь с ней общаться, тем лучше для тебя.

— Саймон, это несправедливо! — обиженно произнесла Августа. — Ты же знаешь, как мне одиноко здесь, как хочется хоть с кем-нибудь поговорить… А мисс О’Малли — самый интересный человек, которого я когда-либо встречала!

— Этот вопрос не подлежит дальнейшему обсуждению! — резко оборвал он ее. — Считай, что таков мой приказ.

Однако Августа продолжала настаивать:

— Брат, это неразумно! Я не могу себе представить, каким образом мисс О’Малли может плохо повлиять на меня! Ты хотел скрыть от меня, кто она такая! Неужели ты думал, я такая дурочка, что сама не догадаюсь?! Я взрослая женщина, Саймон, и ты не имеешь права контролировать каждый мой шаг!

Саймон поднялся на ноги, глаза его сузились.

— Ты ее не знаешь, Августа, и не можешь судить, подходящая она компания для тебя или нет! — воскликнул он. — Она не успела пробыть здесь и дня, а уже взбудоражила весь мой дом, и я этого так не оставлю! В конце концов, я твой брат, и делай, что я тебе велю, понятно?

— Но…

— Хватит! — закричал он, окончательно потеряв терпение. — Ты считаешь себя взрослой женщиной, но поступаешь, как ребенок, и тобой волей-неволей приходится командовать. По-другому ты просто не понимаешь!

Из глаз Августы хлынули слезы. Саймон похолодел, поняв, что зашел слишком далеко, но было уже поздно. Августа выскочила из-за стола и, рыдая, побежала в свою комнату.

Саймон, в свою очередь, яростно бросил салфетку на стол, вскочил и решительно направился в библиотеку за бутылкой бренди.

На следующее утро Саймон вышел к завтраку в отвратительнейшем настроении. Голова у него раскалывалась от бессонницы и выпитой бутылки бренди, под глазами вздулись мешки. Всю ночь он пытался не думать о Сторм О’Малли — и всю ночь только и думал, что о ней.

Больше всего его бесило то, что он сам себе не мог объяснить свое поведение вчерашним вечером на реке. Что это было — злость или желание? Скорее всего какая-то странная комбинация того и другого. В тот момент он не хотел ничего, как только быть с ней, прижаться губами к ее губам…

А эта сцена с Августой… Да он просто выместил злость на сестре! И снова все произошло из-за Сторм. Одному Богу известно, сколько еще неприятностей может принести эта женщина!

Всю ночь он ворочался без сна, вспоминая молодое тело Сторм, ее стройные ноги, маленькую округлую грудь, золотистые волосы, разметавшиеся по полушке… Он думал о том, как она близка — стоит лишь пройти через холл… Саймон презирал самого себя за такие мысли. Он вспоминал ее снова и снова и сам стыдился этого. Он хотел ее, ненавидел себя за это и не мог ничего с собой поделать. Чем старательнее он отгонял от себя эти мысли, тем настойчивее они лезли в голову.

Выходя утром к завтраку, он даже втайне надеялся, что Сторм как-нибудь удалось сбежать и избавить его от проблем. Но фортуна, похоже, всерьез повернулась к нему спиной, ибо Сторм за ночь никуда не делась.

Августа как ни в чем не бывало сидела на своем обычном месте, разложив на коленях салфетку, и, попивая чай, ожидала брата, а Сторм разгуливала по комнате, словно дикая кошка, бесцеремонно заглядывая в буфеты, рассматривая сервизы, трогая занавески. Даже в грубой одежде служанки она выглядела вполне привлекательной. При виде ее Саймон ощутил новую вспышку гнева.

Он рывком выдвинул из-за стола свой стул.

— Скажи служанке, — резко приказал он Августе, — чтобы подыскала для мисс О’Малли какое-нибудь платье поприличнее. Я хочу, чтобы к чаю она была одета как подобает.

Августа, обескураженная его резкой манерой — он даже не сказал «доброе утро», — испуганно посмотрела на Саймона, и ему стало стыдно.

— Извини, дорогая, — произнес он мягче, — и доброе утро! Мисс О’Малли, не желаете ли присоединиться к завтраку?

Сторм презрительно посмотрела на него, но отказываться от завтрака лишь ради того, чтобы позлить Саймона, она не собиралась, и быстро села за стол.

Эту ночь Сторм провела не лучше, чем Саймон. Она не привыкла спать на суше, но не это было главной причиной ее бессонницы, а Саймон — всю ночь он словно стоял у нее перед глазами.

Подождав, пока она усядется, Саймон произнес:

— В дальнейшем, я настаиваю, чтобы все в этом доме являлись к столу одетыми надлежащим образом. — Он налил себе чаю и даже не взглянул на Сторм. — Прежде всего я имею в виду обувь.

Августа, в очередной раз шокированная грубостью Саймона, лишь вздохнула, Сторм же вообще проигнорировала как слова хозяина дома, так и реакцию на них его сестры.

В этот момент открылась дверь, и три черные служанки внесли подносы с едой.

Стол наполнился огромным количеством ветчины, сыра, хлеба, варенья, разнообразных соусов и подливок. Глаза Сторм широко раскрылись от удивления.

— Тысяча чертей! — воскликнула она. — Уж не хотите ли вы сказать, что все это — для нас троих! Если это завтрак, то что же тогда обед и ужин?

Оставив реплику Сторм без комментариев, Саймон положил себе ломтик ветчины и передал Августе тарелку. Сторм, не дожидаясь приглашения, ухватила с ближайшего к ней блюда два пирожка, другой рукой оторвав кусок от глазированного пирожного, который тут же обмакнула в тарелку с маслом. Пирожки из кукурузной муки с рыбой пришлись ей по вкусу, и она уплела их почти мгновенно, подхватив ветчину с тарелки Августы, прежде чем та успела поставить ее на стол. Пирожное же оказалось самым вкусным из всего, что Сторм когда-либо доводилось пробовать. Да, что ни говори, стол здесь был неплохой!

Сторм и не заметила, как воцарилась тишина. Взгляды Августы и Саймона были устремлены на нее. Августа была буквально подавлена такой бесцеремонностью своей новой подруги, Саймой же мрачно сдвинул брови. Служанки, неподвижно стоявшие поодаль в ожидании приказаний, были не на шутку встревожены. Сторм же как ни в чем не бывало потянулась через весь стол за привлекшим ее внимание сладким рулетом, одновременно продолжая пережевывать кусок ветчины. Ветчина была соленой, и Сторм схватила кувшин, где, как она думала, была вода. Отпив глоток, она поперхнулась — в кувшине оказалась сметана, и Сторм, закашлявшись, забрызгала белой массой все вокруг.

Августа, взвизгнув, вскочила, стряхивая попавшую ей на грудь сметану. Яростно выругавшись, Сторм резко поставила кувшин на стол.

— Мать твою! — произнесла она. — Что это еще такое, черт побери?!

В мгновение ока Саймон вскочил на ноги. Сторм инстинктивно схватилась за кухонный нож, но Саймон успел раньше, крепко сжав ее запястье. Рука Сторм разжалась, и нож выпал. Рулет все еще был у нее в другой руке, и она запустила им в Саймона, ибо гневное выражение его лица не предвещало ей ничего хорошего. Сторм промахнулась — рулет, пролетев мимо головы Саймона, шлепнулся о стену, оставив жирное пятно на прекрасных розовых обоях.

— Августа, — неожиданно спокойно произнес Саймон, — ты не могла бы оставить нас одних?

Августа с ужасом отметила, с какой яростью смотрят друг на друга Саймон и Сторм, но не стала спорить.

— Да, разумеется… — пробормотала она и поспешно удалилась. Служанки молча последовали за ней.

— Проклятие! — взорвалась Сторм. — Какая муха тебя укусила?!

— Я не допущу, — выкрикнул Саймон таким голосом, что, казалось, стены вот-вот рухнут, — чтобы ты превращала мой дом в первобытную пещеру!

Он отпустил ее запястье так резко, что оно заболело даже сильнее, чем от его хватки.

— Это, — он взял тарелку и грохнул ее на стол перед Сторм так резко, что фарфор треснул, — тарелка. На нее кладут еду. Это, — он пододвинул ей пустой бокал, — бокал. Из него пьют.

Сторм рассеянно подумала, что никогда еще глаза Саймона не были такими темными и одновременно такими живыми. Разве что один раз — но тогда они не пугали ее, а возбуждали и странным образом давали ей почувствовать, что она имеет, над ним полную власть…

— Этим, — продолжал он, взяв нож, — режут еду, а не людей. А то, что в кувшине, называется сметаной. Ею заправляют салат. Ее можно есть, но не заплевывать ею все вокруг…

— Иди ты знаешь куда!.. — проворчала Сторм.

Она сложила руки на груди и несколько минут пристально разглядывала Саймона. Ее молчание выводило его из себя, и Сторм в глубине души радовалась этому.

— Почему, фермер? — спросила наконец она. — К чему все эти правила? Неужели еда станет вкуснее оттого, что я буду есть ее с тарелки?

С минуту Саймон молчал, не зная, что ответить, затем взял себя в руки и твердо произнес:

— Станет. Это мой дом, и мы цивилизованные люди. Пока ты в моем доме, ты будешь делать все так, как я тебе велю, нравится тебе это или нет!

Сторм фыркнула:

— Черт бы побрал вас, англичан, с вашей цивилизацией! Вы только притворяетесь людьми, а на самом деле всего лишь бесчувственные, злобные убийцы, вот вы кто!

— А ты не убийца?

Она повернулась к нему, сверкнув глазами:

— Я не убийца! И мои люди — это не твои солдаты с безумными глазами! — Руки ее сжались в кулаки, а из глаз хлынули слезы. — Они убили Помпи! — произнесла она срывающимся голосом. — Он защищал меня — он всегда защищал меня, — а они подрубили его, словно старое дерево! Я сидела в его крови, держала его, но было уже поздно…

Саймон опешил. Помпи… Да это же тот самый огромный негр — ее телохранитель! До этого Саймон никогда не думал, что Сторм способна на такие чувства. Значит, она была не диким ребенком, не безжалостным убийцей и испытывала самую нежную привязанность к этому чернокожему гиганту. Когда она говорила о нем, в глазах ее стояли слезы. Саймон вдруг ощутил какое-то странное, непонятное ему самому чувство. В глубине души сочувствуя Сторм, он произнес:

— Я не убивал твоего друга. Я никогда не хотел того, что произошло.

— Ты говоришь, как проповедник! — с презрением выпалила Сторм. С лица ее мгновенно сошли следы недавней сентиментальности, так что Саймону теперь даже трудно было поверить, что с минуту назад оно было все в слезах. Чувства и настроения Сторм менялись молниеносно, и это сбивало Саймона с толку.

Взгляд девушки быстро обежал комнату и остановился на кружевной салфетке, лежавшей на столе. Поддев салфетку пальцем, Сторм спросила:

— Откуда у тебя все это?

— Эти салфетки — из Франции, — произнес Саймон.

— Из Франции? Черта с два! — Сторм посмотрела на него с видом триумфатора. — Они — прямо с пиратского корабля, и ты это отлично знал, но не побрезговал их купить! И этот голландский сервиз, что ты так любишь, — она щелкнула пальцем по чайнику, — и роскошные платья твоей сестры, и эти кружева, в которых ты щеголяешь, — она поддела его жабо, — если ты купил их в лавке, то должен благодарить за это пиратов! — Глаза Сторм победно сверкали. — Я, Эд Тич, Джек Рэкхем — мы все это добыли! Но ты не задумываешься о том, как все это попало в лавку…

Она откинулась на спинку стула, глядя на Саймона с дразнящей улыбкой:

— Ты любишь красивые вещи, фермер, а кто все эти годы заботился, чтобы они у тебя были? Я и мои ребята. Так где же твоя благодарность?

Саймон почувствовал, как кровь приливает у него к вискам — не столько из-за слов Сторм, сколько из-за ее дразнящей улыбки. К тому же он понимал, что она права. Черт бы побрал эту женщину — умна, ничего не скажешь!

Он расправил плечи и холодно произнес:

— Я не собираюсь сейчас обсуждать связь между пиратством и экономикой. Мы, кажется, говорили совсем о других вещах.

— Ага, — рассмеялась Сторм, — правда глаза колет? Да вы, жалкие сухопутные крысы, без нас просто померли бы с голоду! А что до меня, — она гордо подняла голову, — я считаюсь лучшей в своем деле и горжусь этим! Для тебя большая честь, что ты знаком со мной!

Сторм нравилось, что ей удалось вывести Саймона из себя. И еще ей нравилось смотреть на него — нельзя было не признать, что в гневе он был чертовски красив. Как напрягаются его мускулы… А эти молнии из-под нахмуренных бровей…

Губы Саймона дрогнули, и это тоже понравилось Сторм. Голос его теперь звучал тихо:

— Не будешь ли ты так добра объяснить мне, что за честь для меня принимать в своем доме обыкновенную воровку, манеры которой к тому же не идут ни в какое сравнение с манерами самого невоспитанного из моих слуг?

На этот раз пришла в бешенство Сторм:

— Придурок! К твоему сведению, у меня была лучшая команда во всем Карибском море! Когда я поднимала свой флаг, у вас, надутых аристократишек, тряслись поджилки! Никогда ни у кого не было такого маневренного корабля, как у меня! Посмотрела бы я, как ты управился бы с моим кораблем, фермер!

Последнее слово Сторм произнесла с таким презрением, словно выплюнула какую-то гадость, попавшую ей в рот. Теперь она больше напоминала дикую кошку: казалось, стоит ему произнести еще одно слово — и она бросится на него.

Саймон понимал, что Сторм заманивает его в ловушку. Нельзя было не признать, что она, как никто другой, умела чувствовать все его слабости.

— Ну и где сейчас твоя хваленая команда? Половину перерезали после того, как они напились, как свиньи, а вторая половина разбежалась по лесам!

Он усмехнулся.

Эти слова словно ножом резанули Сторм по сердцу, потому что в них была горькая правда. «Даже Роджер…» — подумала она с горечью.

— Мы всегда заставляли вас трепетать! — все же выпалила она. — Никто еще не уходил от нас живым!

— Да, — спокойно заявил Саймон. — Всегда. Кроме одного раза.

Лицо Сторм вдруг изменилось, стало задумчивым.

— Ты хочешь, чтобы я раскаялась в своей жизни, фермер? Ты этого хочешь? Я раскаюсь, и ты замолвишь за меня словечко перед судом? Или, может быть, — ехидно произнесла она, — если бы я была порядочной женщиной, ты оказал мне честь и переспал со мной?

Саймон замахнулся, словно собираясь ударить ее, но его рука замерла на полдороге. До этого ему ни разу не приходилось бить женщину. Но ему и не приходилось встречать такой женщины…

— Мисс О’Малли, — выдавил он, — мне нет ни малейшего дела до того, что вы делаете. Вы можете пиратствовать хоть во всех водах отсюда до Темзы, вы можете взять в заложники самого короля — я и глазом не моргну. Но сейчас вы в моем доме, здесь я хозяин, так что извольте меня уважать!

Он повернулся и направился к выходу, но не успел сделать и шагу, как Сторм схватила его за руку.

— Ты что, за дурочку меня считаешь? — произнесла она. — Как будто я не понимаю, почему я здесь!

У Саймона замерло сердце.

— Строишь из себя героя? — с презрением продолжила Сторм. — Спас несчастную женщину от разъяренной толпы — какое благородство! А я так думаю, — в ее глазах мелькнул победный огонек, — тебе просто нравится держать меня своей пленницей!

Сердце Саймона снова яростно заколотилось. Она вовсе не чувствует себя побежденной! Мало того, сидит здесь как королева! То ли от злости, то ли от того, что Сторм сказала ту правду, в которой он сам себе боялся признаться, то ли просто от вида ее дикой, грубоватой красоты Саймон вдруг почувствовал непреодолимое желание.

Опершись рукой о спинку стула, он наклонился к ней очень близко, так, что мог видеть, как вздымается ее грудь, очертания которой не скрывала даже грубая одежда. Ее губы были так близки к его губам, что для поцелуя достаточно было бы лишь одного движения. Непокорная прядь ее волос щекотала ему лицо. Но прикасаться к ней он не собирался.

— Может быть, — произнес Саймон, — я еще привяжу тебя голой к кровати!

Глаза Сторм вспыхнули, и она, пристально посмотрев на него, облизнула губы.

«Я мог бы овладеть ею прямо сейчас!..» — вдруг подумал Саймон.

— Нет, фермер, ты меня не испугал. Я знаю, что ты не будешь бить меня, женщину. Ты просто не такой человек. — Голос ее стал немного мягче. — Я даже думаю, ты и не хочешь, чтобы я тебя боялась.

Саймон медленно выпрямился. Огромным усилием воли взяв себя в руки, он произнес:

— Мне безразлично, что ты думаешь обо мне. Я всего лишь хочу, чтобы ты поняла одну вещь: это мой дом. Мой отец и я построили его, защищали, вырубали леса вокруг, возделывали землю. Каждый акр здесь полит нашим потом. Мы боролись с наводнениями, с засухами, отражали набеги врагов. Мы сделали это имение раем, и я не допущу, чтобы какая-то девчонка перевернула все здесь вверх дном! Когда дело касается моего дома и моей семьи, я не остановлюсь ни перед чем!

Сторм продолжала задумчиво смотреть на него. Казалось, она поняла, что он хотел сказать. Для Саймона его дом являлся тем, чем для нее была «Гроза», а она ничем не отличалась от солдат, вторгшихся на ее корабль. Она угрожала всему, что было для него дорого, — и неудивительно, что он вел себя по отношению к ней так агрессивно.

Они долго смотрели друг на друга, не произнося ни слова, и, казалось, впервые между ними начало устанавливаться какое-то, хотя и смутное, понимание.

Наконец она тихо произнесла свой традиционный вопрос:

— Где мой корабль, фермер? Что с моей командой?

На секунду в его глазах что-то мелькнуло, затем он твердо произнес:

— Когда я наконец смогу с тобой расстаться, я буду несказанно счастлив. Но пока в моем доме ты будешь делать лишь то, что я прикажу. Понятно?

И снова он не ответил ей… Но, по крайней мере, на этот раз он колебался… Сторм улыбнулась.

— У тебя масло в волосах, — мягко сказала она. — Это из-за того рулета…

Лицо Саймона напряглось; он повернулся на каблуках и быстро вышел, не сказав ни слова.

Сторм взяла еще пару кукурузных пирожков, на этот раз с вареньем. Обходя стол, она пробовала все, что ее привлекало. Ела руками, потому что так ей было привычнее и потому что это разозлило бы Саймона, если бы он увидел.

Глава 17

Саймон метал стога на западном поле. Рядом с ним не покладая рук трудились несколько рабов, а на соседней полосе так же дружно орудовала косами и серпами команда под предводительством Питера. Поле казалось морем золотой пшеницы, поверхность которого была неподвижна — из-за отсутствия даже малейшего ветерка. Солнце палило нещадно, над каждым из работавших кружил рой назойливых насекомых. Плечи Саймона затекли, он был покрыт пылью и потом, но это ему даже нравилось. Каждый мускул его ныл от работы, зато голова была ясной, не занятой ничем, кроме дела. В такие минуты для Саймона все становилось понятно и просто — кто он, для чего он здесь и что должен делать, — а жизнь его казалась естественной и гармоничной.

Со дня появления Сторм в Сайпресс-Бей прошло уже две недели, и все начало понемногу возвращаться в обычное русло. По крайней мере Саймон теперь уже не боялся оставлять Сторм одну и заниматься своими делами. Оградить Августу от ее общества ему так и не удалось, и он махнул на это рукой, утешая себя тем, что пиратка скоро должна покинуть его дом. И все же его удивляло, что две такие совершенно непохожие женщины, казалось, все больше нравились друг другу.

Однажды, придя домой, Саймон обнаружил Сторм, рассказывающую Августе о Карибских островах, где островитяне ходят голыми, женщины красят соски в разные цвета, а мужчины украшают свое достоинство перьями павлина.

В другой раз ему довелось наблюдать, как Сторм, сидя по-турецки, с поднятыми выше колен юбками, учила Августу игре в кости. Сторм уже успела выиграть у Августы перламутровую расческу и пару серег. Саймон был взбешен, но Августа заявила, что отыграет их при игре в вист. И она действительно отыграла.

Саймон остановился и вытер пот со лба.

«Скорее бы подыскать Августе подходящего муженька, — подумал он. — Вот тогда и забудет всю эту дурь, которой успела напичкать ей голову чертова пиратка…»

Но за этой мыслью последовала другая, которая уже давно не давала Саймону покоя: как долго ему еще ждать? Все оговоренные со Спотсвудом сроки давно прошли. Знал бы он, что все так затянется, ни за что не согласился бы…

Саймон и сам толком не мог сказать, чем он недоволен. Порой ему казалось, что прежняя спокойная жизнь никогда уже больше не вернется, а порой — что все не так уж и плохо… Да, Сторм причиняла массу хлопот, но могло быть и хуже…

Она так и не отучилась ругаться и по-прежнему огрызалась на малейшее замечание, отказывалась носить обувь, корсеты и кринолины. Августу это шокировало, а Саймону в глубине души даже нравилось, хотя на словах он не переставал этим возмущаться.

Сторм стала лучше вести себя за столом, но Саймон не тешил себя мыслью, что причиной тому был он. Пиратка, как он заметил, была не только умной, но и схватывала все налету, умела быстро освоиться в любом обществе. Иначе и быть не могло — без этих качеств она просто не выжила бы в той жестокой борьбе, которую вела. В глубине души Саймон даже восхищался ее способностями и думал о том, смог бы он столь же легко и быстро приспособиться к незнакомой ему ситуации.

В целом Саймон старался как можно меньше находиться в обществе Сторм. Завтракал он на кухне еще до того, как все домочадцы проснутся, и сразу уходил в поле, где работал до самого заката. И тем не менее все его мысли по-прежнему были заняты Сторм О’Малли.

Саймон с яростью воткнул вилы в стог, пытаясь отогнать навязчивый образ, отвлекавший от работы. Можно ли так переживать из-за женщины, кто бы она ни была?! Но Сторм — в грубых ли мужских штанах на палубе корабля или в роскошном шелковом платье, что сшила ей портниха в Сайпресс-Бей, была слишком заметна, чтобы не обращать на нее внимания. Ее голос, ее звонкий смех, казалось, наполняли теперь весь дом, а быстрые, решительные движения, как и янтарные волосы, колыхавшиеся за ее спиной, могли свести с ума любого мужчину.

— Черт побери! — пробормотал Саймон вслух. Ему — человеку, который всегда так гордился своей выдержкой, своим хладнокровием в любой ситуации, потерять голову из-за какой-то девчонки! Лишь когда один из рабов удивленно оглянулся на него, он снова с яростью принялся за работу.

Иногда, когда она бегала по дому в развевающихся юбках, отдавая приказания слугам, словно она была хозяйкой, и выводя их из себя, Саймон готов был ее убить. Но когда он видел, как она тайком ворует конфеты, чтобы потом кормить ими щенков Августы, это трогало его до глубины души.

Случалось, когда ему удавалось подойти к ней неожиданно, в ее глазах мелькало что-то такое, отчего ему вдруг хотелось прижать ее к себе, приласкать… Она вызывала у него самые разные чувства, но никогда не оставляла его равнодушным — малейшее ее слово или движение вызывало в душе у Саймона бурю эмоций.

«Черт бы побрал этого Спотсвуда! — подумал Саймон, вытирая лоб рукавом, щурясь и глядя на реку. — Будь проклят тот день, когда я согласился на этот безумный план! Сколько уже времени прошло, а от него ни ответа, ни привета! Сколько можно ждать, в конце концов!»

Разумеется, никакого письма они не нашли — Сторм уж наверняка постаралась запрятать его понадежнее. Саймон был уверен, что Иден уже пронюхал, что Сторм О’Малли находится в Сайпресс-Бей, но попыток связаться с ней пока не предпринимал. Собиралась ли Сторм сама каким-нибудь образом подать Идену сигнал о помощи, Саймон не знал, и это неведение выводило его из себя. Что он себе думает, этот Иден в конце концов? Саймон поставил его в столь опасное положение, а он, похоже, и ухом не ведет! Уж не смеются ли они оба над ним?!

Саймон медленно перевел взгляд в направлении дома, словно ждал оттуда какого-то знака.

«Что ж, — решил он, — буду терпеть столько, сколько потребуется. Во всяком случае, ничего другого мне не остается».

Однако он понимал, что это будет нелегко.

В губернаторском дворце в Квин-Эннз-Таун Тобиас Найт, секретарь губернатора Идена, с мрачной гримасой ходил взад-вперед по кабинету, сцепив руки за спиной. Тобиас был худощавым, высоколобым, всегда спокойным и даже немного ленивым джентльменом, но сейчас он чувствовал себя весьма неуютно от свалившейся на него непосильной задачи.

— Я уже устал от всех этих игр, сэр! — наконец заявил он своему боссу. — О’Малли вот уже две недели как здесь, а мы знаем обо всем этом еще меньше, чем вначале! Пытаться проникнуть в Сайпресс-Бей бесполезно: Йорк охраняет свои владения не хуже сторожевого пса. Все, что нам остается, — это довольствоваться слухами и домыслами. Мы даже до сих пор не в курсе, для чего Йорк все это затеял!

Чарльз Иден равнодушно улыбнулся:

— Может быть, все это ровно ничего не значит, Йорк просто держит ее у себя как любовницу…

Найт уставился на губернатора, не в состоянии попять, шутит тот или говорит всерьез.

— Ваша светлость, — начал он, — простите, но, кажется, вы недооцениваете опасность.

— Я все оцениваю как надо, — перебил его Иден. Глаза губернатора были холодны как лед. — Вы, сэр, ошибаетесь в одном — дело не в Саймоне Йорке, а в его неудачном выборе друзей в Виргинии. За всем этим явно стоит Спотсвуд, и его мы должны опасаться в первую очередь. Единственное, чего я не могу понять, — почему в его играх оказался замешан Йорк — ведь он обычно предпочитает держаться от политики подальше.

— Если он изменил свою позицию, — заметил Найт, — то, надо сказать, не к лучшему.

В ответ Иден пробормотал что-то нечленораздельное и долго напряженно молчал, барабаня пальцами по столу.

Чарльз Иден был привлекательным мужчиной, с тонким аристократическим носом и тонкими губами, на которых всегда играла чуть заметная циничная улыбка. Пышный, до пояса парик весьма украшал его. Все во внешности губернатора говорило о важности и богатстве — костюмы его всегда отличались самым изысканным вкусом и сидели безукоризненно, взгляд был величественно-презрительный. Он словно бы родился для того, чтобы повелевать. Каролинцы презирали его, но он воспринимал это спокойно. Кто они такие, в конце концов? В основном преступники, беглые, проходимцы всех мастей — чего еще можно было ожидать от этих людей?

Но Саймон Йорк не был ни преступником, ни проходимцем, и его антипатия к Идену, которой тот особо не скрывал, всегда беспокоила губернатора. Чарльз Иден и Саймон Йорк, по идее, должны были быть самыми закадычными друзьями и самыми верными союзниками. Оба принадлежали к высшему обществу и знали это общество как свои пять пальцев. Тем не менее, Иден столь же ревностно охранял свое имение Иден-Хаус, как Саймон Йорк — Сайпресс-Бей, и оба имения разделяло нечто гораздо-большее, чем просто река. Йорк всегда был общительным человеком, но в политику никогда не вмешивался. По крайней мере, до сих пор.

Иден бросил на своего секретаря глубокомысленный взгляд. Не важно, почему Саймон Йорк вдруг оказался в этом замешан, — факт оставался фактом, и, так или иначе, нужно было срочно что-то предпринимать.

— Пожалуй, — задумчиво произнес Иден, — вся эта ситуация, если нам удастся ее удачно повернуть, может сыграть нам на руку.

— Каким же образом, ваша светлость?

— Спотсвуд, сам того не желая, оказал нам большую услугу, — продолжал губернатор. — Со дня смерти Черной Бороды Сторм О’Малли представляет для нас самую большую опасность. Пока пиратка бороздила моря, для нас она была недоступна, но сейчас наш дорогой Спотсвуд любезно предоставил ее нам.

— А вам не кажется, сэр, что это ловушка? — нахмурился Найт.

— Разумеется, ловушка, мой юный друг, — улыбнулся Иден. — Но кто, собственно, сказал, что мы обязательно должны в нее попасть?

— Спотсвуд знает о письме, — продолжал настаивать Найт. — Если она захочет использовать его в качестве выкупа, чтобы освободиться…

— Мы обязаны это предотвратить. Но… — глаза губернатора потемнели, брови сдвинулись, — мы не должны повторять наших прежних ошибок с Черной Бородой. Прежде всего, вы, Найт, выясните, не говорила ли она кому-нибудь, где письмо. И если нет… — Иден пристально посмотрел на секретаря, а складки на его лбу разошлись, — если нет, то, я думаю, нам не составит большого труда избавиться от нее раз и навсегда. Окажем Спотсвуду услугу за услугу — избавим его от неприятной необходимости устраивать этой пиратке публичную казнь!

Тобиасу хотелось воскликнуть «Отлично, сэр!», но он был слишком хорошо воспитан, чтобы столь бурно проявлять свои эмоции.

— Вы правы, сэр, — спокойно произнес он, распрямив плечи, — и я готов заняться этим прямо сейчас!

Тобиас вышел в коридор, радостно потирая руки, — ему не терпелось начать расследование, которое должно было решить судьбу Сторм О’Малли.

Тем временем в семидесяти милях от дворца Идена, в лесной пещере, Кривой Роджер готовил на костре отвар из трав, время от времени поглядывая на лежащего неподалеку гиганта. Но Помпи уже больше не метался во сне и дышал ровно. Стало быть, подумал Роджер, через несколько дней они уже смогут отправиться в путь.

Роджер прятался в лесах не из трусости. Он видел, как падали один за другим товарищи Сторм, как взяли ее саму, как разграбили «Грозу»… Кровь закипала у него в жилах, но он сумел сдержать себя, понимая, что его помощь будет гораздо нужнее Сторм после боя, чем во время него.

Он смотрел, как выбрасывают за борт мертвецов — эти свиньи англичане даже не сочли нужным их похоронить, — как надевают цепи на тех немногих, кто еще остался жив… Затем корабль стали обыскивать самым варварским способом — взламывая двери и палубу. Роджера это бесило больше, чем сама картина боя, — словно на его глазах насиловали гордую, сильную женщину.

На закате англичане наконец отплыли, прихватив с собой на буксире «Грозу». Вскоре после этого Роджер нашел Помпи, валявшегося на берегу с зияющей раной в затылке, и понял, что тот еще жив.

Взяв кружку с отваром, Роджер подошел к Помпи и осторожно растолкал его. Несмотря на слабость, гигант мгновенно сел.

Роджер опустился рядом на корточки и протянул ему кружку.

— Отлично, приятель! — улыбнулся он. — Ты, как всегда, готов сражаться!

Помпи медленно опустился на землю и взял кружку из рук Роджера. Огромная рваная рана на обритой наголо голове Помпи, тянувшаяся от самой макушки к шее, была все еще красной, но довольно быстро подживала — Роджер все-таки неплохо знал толк в травах. Но главное, череп Помпи остался цел — такие толстые кости не просто было сломать.

— Через пару дней отправимся в путь, — удовлетворенно кивнул Роджер. — По правде сказать, мне уже надоело сидеть в этой чертовой дыре. В бухту каждый день приплывает рыбак. Лодчонка у него, конечно, не бог весть, но нам подойдет, а отобрать ее у старика не составит труда.

Роджер покосился на Помпи. Тот напряженно слушал его, но, кажется, понимал с трудом. Удар шпагой по голове не прошел бесследно.

— Скорее всего они держат ее в уильямсбергской тюрьме, — продолжал Роджер, — но до осени вряд ли повесят. Мы должны вытащить ее оттуда, и, будь уверен, мы это сделаем! Затем нам нужно будет найти «Грозу». Вот увидишь, старина, не успеешь и глазом моргнуть, как мы снова окажемся в море!

Помпи, очевидно, почувствовал облегчение, так как морщины его разгладились. Он прислонился к стене пещеры.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я позволю им повесить нашу девочку? — вдруг угрожающе произнес Роджер. — Пока я дышу, с ней ничего не случится! Я слишком многим обязан отцу малышки, чтобы бросить ее в беде.

Он потрепал Помпи по щеке, и гигант ответил ему широкой улыбкой.

— Мы найдем ее. — Роджер наконец тоже слегка улыбнулся. — Ей осталось лишь продержаться до тех пор, пока мы не придем к ней на помощь.

Глава 18

Сторм была вне себя. Никогда ей еще не приходилось так долго оставаться на суше, и она чувствовала, что совершенно разбита.

Жара, насекомые, шум, одна и та же рутина изо дня в день. Везде, куда ни посмотришь, зелень — и хоть бы малейший ветерок… Сторм буквально задыхалась — запах кухни, запах конюшни, запах цветов, запах травы, даже у земли был какой-то свой запах, который, казалось, проникал во все поры. Жара была невыносимой, и редкие дожди почти не приносили облегчения.

Больше всего действовали Сторм на нервы не обычные шумы большого дома, а почти неслышные: стрекотание цикад, треск кузнечиков, мычание коров, фырканье лошадей, скрип колодца и мельничного колеса, прыганье белок по крышам, стук яблок, гулко падавших на землю… Разве можно сравнить все это со стоном мачт, плеском парусов на ветру, ровным шелестом волн? Неужели кто-то способен выдержать такую жизнь по доброй воле?

Но хуже всего было то, что за все это время так ничего и не произошло. Сторм просыпалась каждое утро в одной и той же комнате, смотрела на одни и те же деревья, лужайку, строения… Встав, она шаталась по дому, потом завтракала, обедала и ужинала, а под конец ложилась спать… Какой во всем этом смысл?

А жара? Сторм привыкла к солнечным лучам, пробивавшимся по утрам сквозь окно ее каюты и будившим ее или ласкавшим ее лицо, когда она стояла на палубе, — но тогда ее обдувал легкий морской бриз, и даже когда его не было, влажный морской воздух все равно смягчал жару. К тому же тогда она была одета всего лишь в штаны и блузу, а не в эти ужасные юбки…

Сторм сбросила с себя платок, прикрывавший плечи. От этого ее грудь обнажилась почти до самых сосков, но ей было все равно. Она попыталась оторвать рукава своего красного платья из тафты, но те были пришиты слишком прочно. Сторм любила богатые ткани и яркие цвета, и в этом отношении красное платье, которое было на ней сегодня, ей нравилось. Но она и представить себе не могла, сколько материала идет на все эти складки и как жарко может быть от них. Что за глупцы эти фермеры! Даже животные летом линяют — а эти дураки кутаются так, словно на дворе зима. Подумать только, они даже спят в одежде!

Продолжая ругаться про себя на чем свет стоит, Сторм развалилась на кожаном диване, закинув ноги на его спинку. Юбки ее задрались, но Сторм была рада этому — ветерок из раскрытого окна хоть немного остужал ее. На столике рядом с ней стояло блюло с конфетами, и Сторм отправила горсть себе в рот. Единственное, что было в этом доме хорошего, — это всевозможные деликатесы, но и они уже начали приедаться Сторм. Она чувствовала, что от всех этих сладостей становится какой-то слабой, обмякшей. Еще немного — и она, чего доброго, растолстеет не хуже Августы.

Было послеобеденное время, обычно самое тихое в доме, — именно поэтому Сторм ненавидела его больше всего. Августа дремала в своей комнате, слуги были заняты чем-то не требующим особых затрат энергии, Саймон работал в поле. Сторм сидела в библиотеке — почему-то это место в доме она полюбила больше всего. Ей доставляло удовольствие смотреть на оружие, выставленное в витринах, хотя оно и было для нее недоступно. К тому же ей нравилось представлять, как вышел бы из себя Саймон, обнаружив ее здесь. А еще, находясь в любимой комнате Саймона, она каким-то образом чувствовала себя ближе к нему — врага нужно изучить как следует.

Сторм откусила кусок розового кремового пирожного, но оно показалось ей совсем невкусным — должно быть, от невеселых мыслей. Она снова думала о Саймоне. Что он за человек и за что так поступил с ней, что она ему сделала? Сторм не могла найти ответа. Он спас ее от казни, привез в свой дом, но теперь смотрит на нее, словно она неодушевленный предмет или просто пустое место. Обстановка здесь еще хуже, чем в тюрьме, — сторожа на каждом шагу. Чего он хочет от нее, в конце концов?

Сторм вспомнила, как взяла его в плен. С каким мужеством он сражался против ее людей! А как гордо, независимо держался перед ней в ее каюте! Любой англичанин на его месте непременно наложил бы в штаны от страха. Кто мог подумать, что изнеженный аристократ окажется таким смелым, умным, находчивым!

Как горели тогда его глаза, как решительно были сжаты кулаки! А какие нежные слова он говорил ей, как изысканно-галантен был, как остроумен! Он смотрел на нее, улыбался ей — никто никогда не смотрел на нее так, как он в тут ночь на ее корабле… Если бы он еще хоть раз посмотрел на нее, как тогда…

Но Саймон вообще никак не смотрел на Сторм, старательно избегая ее. За все время с того инцидента за завтраком они, кажется, не перекинулись и десятком слов. Он даже не предоставлял ей возможности лишний раз вывести его из себя, ибо почти весь день его не было дома. Раньше он хотя бы иногда за завтраком ворчал на нее по поводу плохих манер, теперь же перестал делать и это. Чего же ему все-таки от нее надо, черт побери!

Две недели Сторм напряженно думала, но не о том, чего от нее хотел Саймон, — это она считала делом второстепенным. Она должна как можно скорее убраться отсюда — вот отчего зависело ее будущее, ее жизнь. Но просто так бежать сломя голову, лишь бы куда, было опасно. Хороший солдат должен уметь ждать, и Сторм не забывала об этом.

Быть застреленной кем-нибудь из слуг Саймона или съеденной дикими зверями — невеселая перспектива. Она могла рассчитывать лишь на одну попытку побега, и, если не была уверена, что эта попытка будет удачной, то не стоило и рисковать.

Успев более или менее успокоиться и вновь обретя возможность рассуждать трезво, Сторм решила: одного побега недостаточно. Она должна отомстить!

План мести был прост. Вооруженная знаменитым письмом и всеобщей ненавистью к губернатору Спотсвуду, она явится к Идену. Вместе они поднимут армию против Виргинии, окружат ее берега мощным флотом… Виргинцы слишком долго задирали головы, пора покончить с ними раз и навсегда. И это сделает не кто иной, как Сторм О’Малли при поддержке губернатора Идена. Ее честь будет восстановлена, она снова станет королевой морей…

Но для того чтобы все это осуществилось, надо сначала пробраться к Идену. Придет когда-нибудь ночь, и луна не будет светить, а охранники Саймона устанут нести вахту и расслабятся. Сам он будет крепко спать в своей кровати, и по реке будет проплывать какой-нибудь корабль… А пока ей остается только ждать.

День за днем Сторм тщательно изучала дом, имение, нравы и привычки его обитателей до мельчайших подробностей. Она уже более или менее втянулась в жизнь дома, и охранники, казалось, перестали ожидать от нее каких-либо сюрпризов. Теперь она уже чаще видела их и изучила все их привычки. Об Августе и говорить нечего — они стали самыми закадычными подругами, и эта дружба помогала Сторм переносить скуку.

Она не пропускала ни одного судна, проходившего мимо, — будь то большой парусник, баржа или легкое каноэ, — не пропускала ни одного разговора слуг о том, какие суда остановятся в Сайпресс-Бей и долго ли они здесь пробудут. Снова и снова она обдумывала свой план, вносила в него необходимые поправки. Сторм знала, что она должна быть терпелива, но ждать с каждым днем становилось все труднее. Она уже начала бояться, что от бездействия может совершить какую-нибудь непростительную глупость…

Девушка уткнулась лицом в бархатную подушку, но бархат щекотал ей нос. Она попробовала устроиться поудобнее, подоткнуть подушку, но ничего не помогало.

Сторм вдруг овладела такая ярость, что она стала искать какой-нибудь предмет, на котором могла бы выместить свою злобу. Таковым оказался увесистый фолиант в кожаном переплете, лежавший открытым на столике, и Сторм запустила им через всю комнату. Книга угодила прямо в стоявшую в углу вазу, которая с оглушительным звоном разлетелась на куски.

Дверь вдруг распахнулась. На пороге стоял Саймон.

Очевидно, он только недавно вернулся с поля и еще не успел надеть роскошные жилет и кафтан, которые обычно носил дома. Волосы его были растрепаны, а распахнутая белая рубашка обнажала ключицы и грудь. Грубые штаны плотно обтягивали мускулистые ноги.

Саймон застыл в дверях, обводя взглядом комнату. Когда он заметил разбитую вазу, глаза его гневно сверкнули, а губы сжались в тонкую линию. Он перевел дыхание, очевидно, пытаясь совладать с собой.

— Ну и что это значит? — Тон его не обещал ничего хорошего.

Сторм и сама не знала, что было тому причиной — то ли ей хотелось хоть как-то нарушить эту однообразную рутину, вывести Саймона из себя, чего уже давно не случалось, или просто на нее подействовала удушающая жара, — но в ее груди шевельнулось чувство триумфа, победы или чего-то еще в этом роде. Схватив со стола банку с сургучом, она с силой швырнула ее в противоположную стену.

Саймон не двинулся, и, похоже, новая выходка Сторм даже не особо разозлила его. Зато сама Сторм от такого неожиданного спокойствия Саймона рассердилась не на шутку. Она схватила со стола чернильницу и замахнулась, готовясь запустить ею в Саймона. Нельзя было не признать, что в этот момент она представляла собой довольно-таки живописное зрелище: глаза ее возбужденно сверкали, лицо, покрытое бронзовым загаром, раскраснелось, волосы, перевязанные на затылке лентой, мотались за спиной, что в сочетании с ярким платьем придавало ей какой-то детски-невинный вид. Грудь ее была почти обнажена, платье откровенно обрисовывало ее стройные, изящные нот. Художник, несомненно, залюбовался бы этой красочно-живописной, гордой и импульсивной дикаркой.

Чернильница, пролетев мимо Саймона, разбилась о косяк двери. По счастью, она оказалась пустой. Но Сторм не унималась. Она схватила с полки книгу и грохнула ее об пол.

— Ну-ну, давай, что ты еще отмочишь? — все так же спокойно произнес Саймон. — Ладно, не трудись, я тебе помогу.

К удивлению Сторм, он вдруг подошел к витрине с оружием, вынул из кармана ключ, открыл ее и достал оттуда две шпаги. Бросив одну из них Сторм, он взял другую за рукоятку.

— Хочешь драться — что ж, давай, — произнес он. — А то ты еще, чего доброго, начнешь бросаться стульями.

Сторм изумленно уставилась на Саймона не веря своим ушам. Машинально она взвесила шпагу в руке, прикидывая ее длину и силу удара.

Саймон присел на кушетку и сбросил башмаки. Сторм посмотрела на него даже с некоторым уважением — очевидно, он знал толк в фехтовании и понимал, что отсутствие обуви придает ногам устойчивость.

— Я вовсе не собираюсь убивать тебя, — сказала она, и в ее глазах мелькнул лукавый огонек, — но немножко порезать не откажусь.

Сторм вспрыгнула на кожаное кресло, стоявшее за ее спиной, и уже приготовилась было к атаке, но тут ее взгляд упал на кончик шпаги.

— Оружие затуплено! — воскликнула она. — Ты подсунул мне плохую шпагу!

— Это фехтовальная рапира, — улыбнулся Саймон. Он поднялся на ноги, целя прямо в нее. — На таких сражаются цивилизованные люди.

Одним прыжком Саймон вдруг оказался рядом со Сторм.

— Защищайся! — воскликнул он и бросился в атаку.

Глава 19

Напор Саймона был таким быстрым, что Сторм волей-неволей пришлось втянуться в эту довольно-таки глупую игру. Она инстинктивно отразила удар, и лезвие лязгнуло о лезвие. Саймон снова нанес удар, сделав совершенно неожиданный для Сторм выпад. Еще секунда — и рапира Саймона пронзила бы ее насквозь, но Сторм успела отклониться от удара. Вне себя от ярости, она кинулась на своего противника, нанося удары куда ни попадя, пока наконец не заставила его отступить.

— Ты дерешься как дикарка! — усмехнулся он, легко отражая ее беспорядочные удары. — Это все-таки оружие, а не нож мясника!

— Стоит ли церемониться с такими, как ты? — огрызнулась Сторм.

Она продолжала нападать, не заботясь о том, по правилам ли она дерется, — для нее это было не развлечение, а настоящий бой не на жизнь, а на смерть. Саймон отражал ее удары с легкостью или уворачивался так быстро и неожиданно, что она почти ни разу не попала в него. Вот он снова перешел в наступление, и его рапира коснулась ее рукава. На секунду Сторм потеряла равновесие, но этой секунды оказалось достаточно, чтобы дать ему полное преимущество.

После этого Сторм ничего не оставалось, как отступать — медленно, но неуклонно. Она снова вспомнила о том, как мужественно он держался, когда был у нее на корабле. Это вызывало у нее восхищение, но она не могла себе представить, что ее недавний пленник окажется к тому же и таким ловким. То, что ей приходилось иметь дело с серьезным противником, подзадоривало Сторм. Саймон же чувствовал себя легко и свободно, он словно смеялся над ней. Лицо Сторм раскраснелось, на лбу выступил пот, кровь в жилах яростно пульсировала, заставляя ее в азарте наносить удар за ударом. Но вскоре рука ее, державшая рапиру, устала отражать удары, а лязг металла стал казаться ей почти оглушающим. Однако и Саймон уже тяжело дышал.

— Ну ты силен, фермер! — признала Сторм.

От этого комплимента Саймон на секунду расслабился, и Сторм тут же нанесла ему укол в пояс. Тогда Саймон серией быстрых, точных движений заставил ее отступить еще на несколько шагов.

— Ты тоже делаешь успехи, крошка, — заявил он.

Извернувшись каким-то особенным образом, он нанес ей удар в ребра.

— Первая кровь! — раздался его торжествующий возглас.

Сторм в бешенстве нанесла Саймону такой удар, что чуть не вышибла рапиру из его рук.

— В этой игре важна последняя кровь! — огрызнулась она.

Отступая, Сторм почувствовала, что ее нога коснулась деревянной ножки кушетки, и, не оглядываясь, подобрав юбки, вспрыгнула на нее, балансируя босыми ногами на холодной коже. Теперь Саймон оказался в невыгодном положении — Сторм наносила ему удары сверху, а для того чтобы бить вверх, рапира Саймона была достаточно тяжелой. Сторм продолжала угощать противника ударами, надеясь, что вскоре рука Саймона устанет их отражать, и тогда она одним ловким движением выбьет у него рапиру. Саймон нахмурился, глаза у него сузились — борьба все меньше и меньше напоминала ему простой спорт. Это была схватка двух характеров. Победа в ней означала бы не столько превосходство в силе и ловкости, сколько моральное превосходство. Лишь лязг металла и тяжелое дыхание противников слышались в комнате, но ни один не собирался уступать.

Лицо Сторм горело, грудь высоко вздымалась, мускулы были напряжены. Рука ее устала колоть, легким не хватало воздуха, но сердце все так же бешено колотилось от азарта. Лента на голове развязалась, и волосы рассыпались у нее по плечам. Было в этой борьбе что-то простое, первобытное, что-то, что выпускало наружу древние инстинкты, и это странным образом сближало их двоих.

Сторм вдруг с диким воплем ринулась на Саймона. Тот инстинктивно отпрянул, и рапира Сторм уперлась ему в бедро. В тот же миг он сделал выпад, и Сторм почувствовала кончик его рапиры у себя под грудью, рядом с сердцем.

Оба они оказались словно сцепленными в замок, и целую минуту, показавшуюся обоим вечностью, стояли неподвижно, тяжело дыша и с презрением глядя друг на друга. Ни Саймон, ни Сторм не наступали, но и не отступали. От напряжения, казалось, пространство комнаты наэлектризовалось до предела.

Кровь Саймона закипала в жилах от необычной смеси эмоции — опасности, азарта, жажды победы. Это было безумием! Он не собирался заходить так далеко и не мог объяснить, как это произошло, но отступать было уже слишком поздно — борьба уже захватила все его существо.

Он посмотрел на Сторм. Голубые глаза ее горели огнем, волосы пожаром разметались по плечам, полуобнаженная грудь высоко вздымалась. Казалось, было слышно, как кровь пульсирует у нее в венах.

Саймон хотел ее. Хотел, как никогда в жизни не хотел ни одну женщину.

Он приподнял кончик своей рапиры и описал им окружность вокруг ясно прорисовавшегося под пропотевшей тканью соска, замечая, как тот напрягается в ответ на это прикосновение. Для Сторм, похоже, не было грани между возбуждением от борьбы и возбуждением от желания.

Сторм заметила перемену, произошедшую в Саймоне, заметила, как стало мягче выражение его глаз, как стали нежнее его движения, но ее тело отреагировало на эту перемену раньше, чем ее сознание. Сердце ее, за минуту до того бешено колотившееся, от борьбы, теперь замирало от сладкой истомы, мускулы, в ее еще болевшие от яростных усилий, теперь ныли от предвкушения того, что, она знала, сейчас неизбежно должно было произойти…

Ее рука, державшая рапиру, медленно опустилась. Словно связываемые невидимыми узами. Саймон и Сторм потянулись друг к другу. Рапиры выпали из ослабевших пальцев и воткнулись в пол, скрестившись между собой.

Сторм запустила пальцы в волосы Саймона, и Саймон сцепил руки на ее талии. Она запрокинула голову, принимая его поцелуй — жадный, словно наполнявший ее огнем, круживший голову, сводивший с ума, — и прижалась к нему всем телом, отвечая страстью на страсть, желанием на желание…

Рука Саймона скользила по груди Сторм, по бедру, лаская, словно заново изучая ее тело, вспоминая ощущения той ночи… Застежки ее платья легко поддались умелым движениям его пальцев, открывая ее грудь освежающему воздуху и его ласкам. Сторм трепетала всем телом, в ее ближе прижимаясь к Саймону, жадно целуя его, словно истомившийся от жажды путник, прильнувший губами к ручью.

«Да, — исступленно думала она, — да…»

Саймон, оторвав губы от ее губ, склонил голову, целуя ее разгоряченное тело. С уст Сторм сорвался блаженный стон, руки ее ласкали тело Саймона. Саймон почувствовал, как подгибаются колени Сторм, и бережно опустил ее на пол.

Он хотел остановиться — хотел снова вернуться в тот мир, где все до мелочей рассчитано и размерено, где все предельно ясно. Его ум противился происходящему безумию, но в ее его тело каждой своей клеткой жаждало лишь одного — слиться воедино с телом Сторм, и он уже не мог остановиться. Словно сквозь туман он видел ее лицо, раскрасневшееся от страсти, ее глубокие, прозрачные глаза, словно притягивающие его какой-то магическом силой, и не мог ни о чем думать, не мог больше ждать…

Взяв в руку прядь ее волос, он поднес ее к своему лицу, жадно вдыхая сладкий женский запах. Ее волосы перепутались с его волосами. Не обращая на это внимания, Саймон снова прикоснулся губами к ее губам. Он словно хотел раствориться в ней — в ее волосах, запахах, дыхании…

Рука его стала поднимать ее юбку, скользя по тонкой щиколотке, по икре, по гладкому колену, но округлому бедру… Под юбкой она не носила ничего, и это еще больше возбуждало.

Из груди Сторм, откуда-то из глубины, вырывались стоны. Руки ее гладили его волосы, ласкали его лицо, шею, плечи, забирались под рубашку…

Саймон рванул пуговицы на штанах, и через минуту его распрямившийся жезл уже был внутри ее.

Он чувствовал все, что чувствовала она, и это было похоже на мгновенно распустившийся прекрасный цветок. Такого еще не случалось у него ни с одной женщиной… ни с одной…

Все смешалось перед его глазами, во всем мире словно была лишь одна Сторм — нежная, страстная, бесстыжая… Сторм, которую он сделал женщиной, — его Сторм…

Как долго это продолжалось, Саймон не мог сказать. Очнувшись, он снова почувствовал горячее дыхание Сторм рядом с собой, нежное, словно невесомое прикосновение ее пальцев к его коже…

«Безумие! — стучало в его мозгу. — Что за безумие!..»

Это и вправду было безумие, но у Саймона не хватало сил противиться ему — оно заполняло собой все его существо.

Саймон попытался отодвинуться от Сторм, но она пробормотала что-то, что должно было означать протест. Он почувствовал, что не может ее оставить…

Сторм же казалось, что Саймон по-прежнему с ней и в ней — его дыхание, биение его сердца, то тепло, что он оставил внутри ее, слабость и сила, страсть и нежность… Как тогда, в ту ночь… Нет, еще сильнее! Настоящее чудо!

Он был таким родным, таким знакомым, словно она прожила с ним тысячу лет. Саймон… ее Саймон!.. Она могла ненавидеть его, презирать, хотеть убить — но не тогда, когда он делал с ней это…

До первого раза с ним Сторм думала, что секс — это что-то приятное, но в общем-то малоинтересное. Она и представить себе не могла, чтобы это могло так крепко связать мужчину и женщину — переспали, разошлись: мало ли, кто когда и с кем… Но Саймон не просто изменил в ней что-то на физическом уровне — непостижимым образом он затронул все ее существо…

Ей вдруг захотелось поговорить с ним, рассказать ему все, что она чувствует. Как нравятся ей его прикосновения, его поцелуи… Каким красивым, опасным и одновременно возбуждающим кажется ей его лицо… Но нужны ли здесь слова?

Может быть, лучше рассказать о другом? О том, как выглядит море перед грозой, сурово хмурящееся, темнеющее, словно наливающееся силой? Или как утром первые лучи солнца золотят водную гладь и красят небо яркими и радостными, словно на рисунке ребенка, красками? Или о дельфине, который однажды целых полгода следовал за ее кораблем? Она назвала его Пьер, и он откликался на ее голос, выпрыгивал из воды, когда она выходила на палубу. Или о том, как она две ночи подряд, запершись в своей каюте, тайно и безнадежно плакала, когда Пьер проиграл в схватке с акулой…

Ей захотелось поведать Саймону о всех своих радостях и горестях, открыть все свои секреты. Например, рассказать, как она боялась, когда попала в тюрьму, и как отчаянно забилось ее сердце, когда он вдруг возник на пороге ее камеры. Она хотела смеяться вместе с ним, соблазнять его, целовать, хотела, чтобы это повторилось снова, чтобы это повторялось всегда…

И почему, собственно, это не может повторяться всегда?

Сторм осторожно дотронулась до его лица, словно желая разгладить складку, легшую между его бровей. Саймон открыл глаза — в них светилась нежность. Сейчас ей, как никогда, нравились его глаза…

— Ах фермер! — произнесла она. — Родной мой… Почему мы с тобой не можем делать только это? Почему мы все время деремся?

Саймон не мог сдержаться, чтобы не улыбнуться ей в ответ. Он не отрываясь смотрел на женщину, лежащую рядом с ним, — лицо ее раскраснелось, глаза возбужденно горели, одежда пришла в беспорядок, золотисто-янтарные волосы разметались по полу… Саймону хотелось любоваться ею, дотронуться до нее, поцеловать, снова заняться с ней любовью — заниматься с ней любовью всегда, всегда… Когда он держал ее в руках, он забывал самого себя, забывал весь мир…

До него, словно откуда-то издалека, из другого мира, донеслись вдруг голоса слуг, позвякивание посуды в кухне, скрип колодца — звуки обычной, повседневной жизни… Взгляд Саймона вдруг упал на дверь, в которую могли войти в любой момент… Реальный мир снова вернулся на свое место, и Саймона вдруг охватил леденящий душу ужас.

Оправившись от потрясения, Саймон резко сел, приглаживая растрепавшиеся волосы и стараясь успокоить дыхание. Сторм машинально села рядом с ним, положив ему руку на плечо. Он не отрываясь смотрел на нее. Волосы ее в беспорядке рассыпались по плечам, расстегнутое платье обнажало нежную, словно персик, грудь, задравшиеся юбки открывали бедра… Ни у одной женщины Саймону не доводилось видеть таких красиво очерченных бедер. Он снова хотел ее так, словно за минуту до того не удовлетворил свою страсть…

Он начал приводить в порядок свою одежду, заправляя рубашку, застегивая штаны.

— Ты тоже застегнись, — хрипло сказал ей он.

Сторм немного поколебалась, но затем все-таки застегнула платье и оправила юбки. Но Саймон по-прежнему не мог отвести от нее глаз.

Неужели все это и впрямь было? Все произошло столь быстро, что ни он, ни она просто не успели опомниться. Как он мог так потерять контроль над собой — ведь за минуту до того они были смертельными врагами…

Она его пленница, а не наложница — как он мог забыть об этом и о том, что она сделала с ним тогда? Ну хорошо, пусть не пленница, пусть гостья, — но овладеть ею, словно дикарь, прямо на полу в библиотеке, куда может войти Августа…

Ему хотелось обвинить в том, что произошло, одну лишь Сторм… Но нет: он сам это сделал — он, Саймон Йорк, который всегда так гордился своей выдержкой, своей трезвостью, — и никто не принуждал его к этому.

Саймон встал, ища свои башмаки и стараясь не смотреть на Сторм.

— Извини, — пробормотал он. — такого больше не повторится.

Он хотел уже выйти из библиотеки, но голос Сторм остановил его.

— А собственно, почему, фермер? — удивленно спросила она. — Разве ты жалеешь? По-моему, лучше этого ничего в мире быть не может!

Она сидела на полу, обхватив колени руками и недоуменно глядя на него. Лоб ее был нахмурен, на губах еще горели его поцелуи… Казалось, она даже не сердилась на него, просто недоумевала.

Саймон перевел дыхание и закрыл глаза. «Лучше этого ничего в мире быть не может»… Никто никогда не дарил ему такой радости, ни с кем он не забывался до такой степени. Вот и сейчас ее невинный вопрос совершенно сбил его с толку.

— Так дальше не будет продолжаться, — сказал он твердо.

Сторм почувствовала, как жар приливает к ее лицу.

— Но в чем дело? Тебе не понравилось? По-моему, на этот раз никто не приставлял тебе кинжал к горлу!

— Нет, не приставлял, — рассеянно пробормотал он, не глядя на нее.

Как равнодушно звучал его голос, какими неподвижно-гранитными показались ей вдруг его плечи… Сторм захотелось вскочить, подбежать к нему, схватить и повернуть к себе, чтобы наконец прочесть в его глазах, в чем причина столь внезапной перемены… Ну что она сделала? Ничего! Тем не менее, он явно сердится на нее за что-то…

Кулаки Сторм сжались помимо ее воли. Ей вдруг снова захотелось броситься на Саймона, унизить его, растоптать…

— Да что с тобой такое? — произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Еще минуту назад я тебе нравилась, а теперь ты говоришь, что это не может продолжаться! С чего ты вдруг так взбесился?

— Просто этого не должно быть! Это ненормально!

— Ха! — воскликнула Сторм, словно желая отделаться от того, что ей было непонятно. Наверное, сейчас он снова начнет говорить, что у цивилизованных людей так не принято.

— Какое мне дело до того, что нормально, а что ненормально для кого-то! — воскликнула она. — Я всегда делаю только то, что хочу сама!

Саймон как-то странно посмотрел на нее. Он все еще хотел ее — хотел взять ее голову в свои сильные руки, целовать эти чувственные, зовущие губы, ласкать стройное юное тело…

— В этом-то твоя и беда, — произнес он, пожалуй, резче, чем следовало бы. — Ты всю жизнь делала лишь то, что сама хотела, — и это привело тебя к виселице!

Последние слова вырвались у него как-то сами собой, он не хотел произносить их — это было слишком жестоко по отношению к Сторм…

Но Сторм, казалось, не обиделась. Она лишь произнесла, задумчиво грызя ноготь:

— Ты и в самом деле собираешься отдать меня им, чтобы я болталась на виселице, фермер?

Саймон похолодел.

— Дело не в этом, — поспешно произнес он. — Просто в мире существуют законы и правила, и мы должны им подчиняться. Есть вещи, которых мы просто не можем себе позволить, как бы ни хотели.

Сторм вдруг рассмеялась, словно и не было того напряжения, что нарастало между ними:

— Как ты ловко умеешь говорить, фермер!

Голос ее был насмешливым, но в глазах светилось искреннее восхищение Саймоном. Теперь он и сам не знал, что ему делать — уйти поскорее или, напротив, подбежать к Сторм, обнять ее…

Сторм прекратила смеяться, и Саймон понял, что на душе у нее так же скребли кошки, как и у него, — вот она и попыталась обратить все в шутку. Молодец, неплохо справилась! А вот как ему справиться со всем этим? В душе его боролись противоречивые чувства: жалость к Сторм и презрение к ней, злость на самого себя и безумное желание…

Сторм посмотрела на него сквозь ресницы, и Саймон на этот раз не смог прочитать по ее глазам, что она чувствует.

— А сам-то? — неожиданно произнесла она. — Что-то я не вижу, чтобы ты так уж строго соблюдал все эти правила! По-моему, ты тоже делаешь, что хочешь!

Саймон почувствовал себя неловко. В глубине души он не мог отрицать, что Сторм права. Если уж на то пошло, он действительно всю жизнь не очень считался с другими…

— Я и ты — это большая разница… — неуверенно произнес он.

— Ой ли? — насмешливо сверкнула на него глазами Сторм, и взгляд этот уколол Саймона в самое сердце. — По-моему, если посмотреть со стороны, у нас с тобой гораздо больше общего, чем ты воображаешь!

На минуту Саймон застыл, сжав кулаки, не в силах двинуться с места. Наконец он вздохнул и вышел из комнаты.

Сторм сидела, положив подбородок на колени; улыбка сошла с ее лица. Прислушиваясь к удаляющимся шагам Саймона в коридоре, она чувствовала себя разбитой и несчастной, словно он предал ее. Но предать может лишь тот, кто раньше был другом, а фермер всегда оставался ее врагом. Он держит ее в плену, издевается над ней… Ушел — и черт с ним!

Так только лучше. И впредь надо быть с ним поосторожнее, если уж он может иметь такую власть над ее чувствами. Впрочем, она имеет точно такую же власть над ним, и это его слабое место. Может быть, этим удастся как-то воспользоваться?

Сторм долго сидела неподвижно, глядя перед собой невидящими глазами. Наконец она взяла себя в руки. Стоит ли вообще думать об этом Саймоне, когда есть более важные вещи! Ей надо выбраться из этого проклятого места, вернуться к жизни, которая привычна и понятна…

Однако в глубине души Сторм чувствовала, что не думать об этом человеке ей с каждым днем становится все труднее, и это пугало ее больше всего.

Глава 20

— Питер? — осторожно позвала Августа. Была глухая ночь, и внезапно зажегшийся свет в конюшне разбудил ее. В ночной рубашке, даже не потрудившись одеться, Августа выбежала из дома, сразу поняв, что происходит. Она не ошиблась — свет исходил от фонаря, висевшего над стойлом Сирабелль.

— Почему ты не позвал меня?! Я ж тебя просила… Однако даже одного взгляда было достаточно, чтобы все понять. Сирабелль лежала на соломе, и Питер гладил ее голову, успокаивая ее. Чуть поодаль, прикрытый пропотевшей рубашкой Питера, лежал жеребенок, но он не подавал признаков жизни.

Питер поднял голову:

— Уходите, мисс, вам нельзя здесь быть!

— Скажи, что с ним? — Августа смотрела на жеребенка перепуганными глазами. — Он жив?

— Пока еще жив… — Питер подошел к ней, глаза его были полны сочувствия. — К сожалению, ничего нельзя было сделать. Позвольте, я провожу вас домой…

Он осторожно взял ее за руку, но Авеста тут же высвободилась:

— Мы не можем его так оставить! Он пошевелился, я видела! Его надо спасти!

Прежде чем Питер остановил ее, она бросилась на колени перед несчастным жеребенком, обтерла его рубашкой Питера и несколько раз энергично пошлепала по брюху.

Глядя на Августу, Питер заколебался. Если кто-то и мог оживить несчастное создание, то только она.

Еще Питер подумал, что Саймон, застань он здесь Августу, был бы недоволен. Однако ему ничего не оставалось, как только присоединиться к ней.

Он начал энергично массировать грудную клетку жеребенка, пытаясь заставить легкие дышать, а сердце биться.

— Ну давай же, маленький, — причитала Августа, — дыши!

Питер старался изо всех сил. Решимость Августы могла тронуть даже каменное сердце, что уж говорить о нем, для которого Августа всегда была самым дорогим в жизни!

Наконец, когда последняя надежда угасла, он произнес:

— Мисс Гусси, это бесполезно. Мы и так сделали все, что могли. Мне очень жаль…

Оба они поднялись, с жалостью глядя на жеребенка.

И тут малыш пошевелился! Мало того: он попытался встать на свои слабые, разъезжающиеся ножки…

— Боже праведный, — рассмеялся Питер, — вы совершили чудо!

— Мы совершили чудо! — поправила его Августа.

Смеясь и плача, она кинулась к Питеру и обняла его.

Счастливые, они смотрели друг другу в глаза, и эти взгляды, эти невинные объятия ясно передавали все то, что они не решались сказать друг другу все эти годы…

Питер поднял Августу и закружился с ней по конюшне. Поставив девушку на ноги, он посмотрел все раскрасневшееся лицо, обрамленное растрепавшимися волосами, в смеющиеся глаза и, не отдавая себе отчета в том, что делает, поцеловал ее.

Вплоть до момента, когда их губы соприкоснулись, Августа сама не понимала, что на самом деле она хотела именно этого. Вся она словно светилась от несказанного счастья. Она чувствовала сильную, мускулистую грудь Питера, прижимавшуюся к ее груди, его сильные руки, крепко державшие ее… Она понимала, что должна этого стыдиться, но поцеловала Питера в ответ, и в этот момент знала, что поступает правильно, что это так же естественно, как дыхание, как биение сердца…

Поцелуй, казалось, длился вечно. Любовь — естественная, как дыхание, могущественная, как Бог…

Губы их, наконец, разомкнулись. Питер смотрел на Августу, и в этот момент она казалась ему красивее всех женщин на свете. Августа же знала, что ничего теперь не будет важнее в ее жизни… Счастье переполняло ее.

— Я люблю тебя, Питер! — прошептала она и опустила глаза.

Питера вдруг словно обожгла боль — такая же сильная, как то счастье, что было за минуту до этого. Жестокая, неумолимая реальность вновь напомнила ему о себе. Он передернулся, словно от удара.

— Нет, мисс Гусси и, вы не должны так говорить, — пробормотал он и, взяв ее руки, убрал их со своих плеч.

— Но почему, Питер? Ведь это же правда, и я не могу ее больше скрывать! Не могу сказать, когда это началось, но мне кажется, что я любила тебя всю жизнь, — ты это знаешь…

Питер знал. Он видел это в ее глазах, об этом говорило ему его собственное сердце, и порой ему казалось: он сойдет с ума без нее… Он больше не мог смотреть в ее молящие глаза, не мог позволить, чтобы ее боль стала еще сильнее.

Он отвернулся:

— Идите домой, мисс Августа, а то ваш брат еще, чего доброго, обнаружит вас здесь!

Она взяла его за руку:

— Послушай, Питер…

Он отдернул руку, словно ее прикосновение обожгло его.

— Идите домой, мисс, — с болью проговорил он, — и забудьте об этом раз и навсегда! Этого не должно быть, вы слышите, не должно!

— Нет! Питер, нет!

Из глаз Августы хлынули слезы.

Питер стоял, не в силах пошевелиться. Нет, с этим надо что-то делать. Нужно как-то вернуть жизнь в прежнее нормальное русло…

— Питер, я вижу по твоим глазам, что ты чувствуешь…

— Замолчите! — грубо прервал ее Питер. Он поднял на нее глаза — лицо его было мрачнее тучи. — Посмотрите на себя, мисс! — Он резко схватил ее за руку и встряхнул. — И посмотрите на меня. Я слуга вашего брата, я раб, его личная собственность! Вы… ты не должна любить меня, я не имею права любить тебя. Этого не должно быть, это ненормально!

Он снова встряхнул ее руку, затем опустил голову.

— Уходите, мисс, — прошептал он. — Ради Бога, уходите!

Слезы снова хлынули из глаз Августы, и она, не помня себя, побежала в дом.

Саймон не мог или, скорее, боялся заснуть. Перед глазами снова и снова вставали картины того, что произошло сегодня в библиотеке, словно собственное сознание смеялось над ним. Сон здесь не поможет, во сне он лишь снова увидит все это, даже еще явственнее.

Он сидел в халате за столом с пером в руке. Перед ним коптила оплывшая свеча. Волосы его были в беспорядке оттого, что он без конца ерошил их. Он смотрел то на бумагу, лежавшую перед ним, то на скомканные листы, валявшиеся рядом на столе. Саймон начинал письмо уже в третий раз:

Ругнувшись себе под нос и смяв листок, Саймон попробовал начать снова:

Снова выругавшись, Саймон яростно скомкал бумагу. «Неудачным» — не то слово!

Откинувшись в кресле, он нервно провел рукой по волосам. Что-то нужно делать, в конце концов, так дальше продолжаться не может!

Он решил попытаться понять, чего ради, собственно, Спотсвуд все это затеял, нет ли тут каких-нибудь тайных целей, о которых он счел нужным не сообщать Саймону? Неужели он и впрямь надеется, что Иден собственнолично явится в Сайпресс-Бей для переговоров со Сторм О’Малли? А если все-таки явится, то как должен вести себя в таком случае Саймон?

«Неужели я и впрямь согласился на это? — негодовал Саймон. — Как я мог оказаться таким идиотом!»

Он снова вспомнил события сегодняшнего дня, и шея его покрылась потом. Он, Саймон Йорк, накинулся на какую-то жалкую пиратку, словно дикое животное!

Саймон встал и подошел к окну, надеясь, что ночной воздух освежит его разгоряченный лоб. Он яростно отдернул занавеску и распахнул окно, но на улице не было прохлады.

«Все, хватит!» — исступленно повторял он про себя. Чем дольше Сторм оставалась в его доме, тем труднее ему становилось слышать ее, смотреть, как она проходит, покачивая бедрами, вспоминать снова и снова ее ласки, ее прикосновения…

Саймон выругался. Взгляд его снова упал на скомканные листы на столе. А стоит ли вообще писать Спотсвуду? Может быть, губернатор специально скрывается от него? Вот если поехать и встретиться с ним лично — тогда он уже не отвертится… Нет, исключено — а вдруг Сторм в его отсутствие выкинет какой-нибудь номер! И тем не менее как-то связаться со Спотсвудом нужно в любом случае.

Саймон снова сел за стол и, взяв перо, начал твердым, решительным почерком:

Немного подумав, он добавил:

Глава 21

Сторм нервно ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть, сбив горячие простыни и тщетно пытаясь подтолкнуть поудобнее подушку. За ее открытым окном весело щебетала какая-то птица. Заснуть на суше и так сложно, а тут еще это! Где слыхано, чтобы птицы распевали ночью?

Но на самом деле не это было причиной, из-за которой Сторм не могла заснуть, — Саймон всю ночь стоял перед ее глазами словно живой, и она снова и снова вспоминала его прикосновения, его ласки!

Птица за окном продолжала заливаться на все лады, словно издевалась над ней, и Сторм накрылась подушкой, чтобы не слышать. Нет, надо скорее бежать отсюда, здесь она просто с ума сойдет!

Но так было еще хуже — теперь подушка душила ее! Запустить, что ли, чем в эту проклятую птицу! Да вот хотя бы подсвечником! Изысканный, черт побери, как и все в этом доме. Из чистого хрусталя, с какими-то призмами, наверное, чтобы ярче отражать свет…

Сторм швырнула подсвечник в окно. Послышался оглушительный звон, и надоедливая пичуга наконец умолкла.

Довольная тем, что нашла выход своей злости, Сторм блаженно растянулась на кровати. Она уже почти заснула, когда дверь отворилась, и на пороге появился Саймон, освещенный светом из коридора.

— Это еще что за фокусы?! — грозно произнес он.

Сторм села на кровати. Простыня, свалившись, обнажила ее грудь, но ей было не до того.

— Ты что, не слышал чертову птицу? — с вызовом произнесла она. — Рассвистелась тут! Я кинула в нее подсвечником и, кажется, убила!

Саймон провел рукой по волосам.

— Воспитанные леди не швыряются подсвечниками в соловьев, — произнес он, огромным усилием заставляя голос звучать спокойно. — Буду вам крайне признателен, если в дальнейшем подобного не повторится.

Он уже было собрался уйти, но, очевидно, передумал и, повернувшись, посмотрел на Сторм. Глаза его блестели в лунном свете.

Заметив ночную рубашку, валявшуюся на полу, Саймон подобрал ее и протянул девушке.

— Прикройся, — процедил он сквозь зубы. — Здесь не бордель.

Сторм никогда не спала одетой, ей просто не могло прийти такое в голову. Каждый вечер служанка оставляла на ее кровати свежую ночную рубашку, но Сторм просто отбрасывала ее прочь и залезала в постель в чем мать родила. Однако теперь, когда Саймон обратил на это внимание, она почувствовала себя неловко и прикрыла грудь простыней.

— Уходи отсюда! — огрызнулась она. — Тебе нечего делать в моей комнате!

В глазах Саймона вдруг мелькнул тревожный огонек, и Сторм инстинктивно напряглась.

— А что будет, — вдруг произнес он, — если ты сбежишь прямо сейчас?

Сторм не верила своим ушам. Она уставилась на Саймона, но его лицо было спокойно.

— Ты отпускаешь меня? — удивилась она.

— Что ты будешь делать, если тебе удастся сбежать? — повторил Саймон.

— Разыщу свой корабль, команду, а потом… — руки ее под простыней сжались в кулаки, глаза сузились, — свяжусь с другими капитанами. Мы вместе окружим берега Виргинии целым флотом и устроим такую резню, что чертям в аду тошно станет! Я лично насажу голову этой толстой свиньи Спотсвуда на пику и пройду с ней по всему Уильямсбергу! Именно это я и сделаю! — с вызовом закончила она.

Саймон опустил глаза. От его недавнего грозного вида не осталось и следа.

— Ну что же, — голос его прозвучал неожиданно устало, — стало быть, ты не оставляешь мне выбора!

Он присел на кровать, и Сторм машинально отодвинулась, чтобы не касаться его.

— А раньше у тебя был выбор? — все с тем же вызовом спросила она.

Саймон задумчиво посмотрел на нее.

«Черт побери, — пришло вдруг ему в голову, — а ведь все дело-то, собственно, всего лишь в этом письме! Может быть, если предложить ей свободу в обмен на чертово письмо, она согласится? Тогда она обретет свободу, Спотсвуд получит то, что ему требуется, а я избавлюсь наконец от этого кошмара…»

— Я немного знаком со Спотсвудом, — осторожно сказал он. — И мог бы замолвить за тебя словечко. Если ты пообещаешь мне…

— Да я лучше помру, чем приму амнистию из поганых лап этого твоего Спотсвуда! И твоя помощь мне тоже не нужна! — бросила она, словно плюнула ему в лицо. Саймон не удивился ее словам: он понимал, что где-то даже их и заслуживает.

— Послушай меня, Сторм, — спокойно и серьезно произнес он. — Даже если ты освободишься, то все равно не сможешь вернуться к своей прежней жизни. Времена капитана Кидда давно прошли, пиратство доживает последние дни. Нас, колонистов, слишком много, и мы сильны — даже не стоит и говорить о том, чтобы пытаться победить нас. Мы умеем драться на суше и на море, наш флот что ни день, то сильнее — как ты этого не поймешь, в конце концов! А у вас все меньше мест для укрытия, да и вас самих все меньше. Прошлого не вернешь — нравится тебе это или нет!

На минуту Сторм задумалась. От фермера все это слышать было неудивительно — что он еще может сказать? Но почти то же самое говорили Рауль и Роджер… Неужели все они правы? Но если и так… что тогда ей остается в жизни?

Она подняла голову и посмотрела Саймону в глаза:

— Ты просто дурак, если и впрямь так считаешь! Посмотрим, умерло пиратство или нет, когда Сторм О’Малли со своей командой вернется на море!

Саймон улыбнулся, в улыбке этой она прочла сочувствие.

— Ну что ты за женщина, Сторм О’Малли! Да, я готов признать: другой такой нет в целом свете. Ты столько повидала, сколько не каждому мужчине выпадало на долю. Кроме того, ты умна, сильна, знаешь жизнь и командовала самыми отчаянными мужчинами. Я не сомневаюсь, что ты одержала много побед, и признаю, что когда-то весь мир лежал у твоих ног. Но посмотри на себя… Где сейчас твой корабль, твоя хваленая команда? Ты в руках врагов и совершенно беззащитна…

— Я не беззащитна! — Сторм сверкнула на него глазами, но Саймон лишь покачал головой.

— Я не дразню тебя, — сказал он, — и искренне тебе сочувствую. Сейчас ты, может быть, уже была бы богатой, знаменитой, уважаемой женщиной. С твоим умом, знаниями… А ты их потратила на более чем сомнительные авантюры…

Сторм прищурила глаза:

— Да, я могла стать такой, как ты говоришь. Но я сама этого не захотела. Между прочим, я, к твоему сведению, такая же владелица земли, как и ты. Ты знаешь, что у меня есть плантация в Сент-Томасе? Твоя по сравнению с ней…

Саймон насмешливо вскинул брови:

— Значит, ты тоже фермерша?

— Я не фермерша, — нахмурилась она, — и не приобретала это имение. Оно принадлежало моему отцу.

— Вот как? — Саймон сам удивился тому интересу, с каким задал этот вопрос. — И кто же был твой отец?

Впервые Саймон увидел в глазах Сторм отблески дочерней нежности.

— Знаменитый капитан! Он хотел оставить море и построить дом для моей матери, выращивать сахарный тростник и все такое…

— Сахар? Стало быть, это очень хорошая земля?

— Наверное. — Она пожала плечами. — Я никогда не интересовалась. Нужен мне этот тростник! Поля уже давно все заросли, никто там не работает. Зато домик — просто прелесть.

Воспоминания захлестнули Сторм, и ее лицо просветлело.

— Он стоит на высоком зеленом холме, на который нужно полдня взбираться. Внизу бескрайние поля, а вдалеке — море. Когда я стою на балконе, я могу видеть каждый корабль, входящий в гавань и выходящий из нее, любого человека, который пришел в мои владения или в деревню внизу. Дом построен из прочного белого кирпича — мой папа знал в этом толк — и имеет три этажа, высокие потолки, балкон по всему периметру. Он доступен всем ветрам, не то что твой, и в нем всегда прохладно. Пожалуй, его не мешало бы немного подремонтировать, но в целом неплохое убежище. Я даже думаю… — Сторм осеклась, и так уже она выдала слишком много своих секретов, но все-таки решила поделиться одним из самых сокровенных: — Я даже думаю, что буду жить в этом доме, когда состарюсь.

— Почему же ты не живешь там теперь?

— Потому что я еще не состарилась. Пока я предпочитаю жить в море, — решительно заявила она.

Сейчас Саймон чувствовал себя с ней на удивление легко. Странно — находиться в одной комнате со Сторм было опасно для него: легко могло повториться все то, что произошло сегодня днем в библиотеке… Сбившиеся простыни, на которых он сидел, говорили о том, что Сторм, так же, как и он, провела эту ночь без сна — они все еще хранили жар ее тела. Он чувствовал ее пряный, сладкий запах и понимал, что не должен оставаться с ней в темноте…

Но Саймон не мог заставить себя уйти.

Он осторожно спросил ее о том, что занимало его больше всего:

— Не понимаю, что же тогда заставило тебя стать пираткой?

Сторм обхватила колени руками. Она долго молчала, словно обдумывая, стоит ли отвечать, и вдруг подумала о том, что, по сути, за все эти годы никто ни разу не задавал ей этот вопрос. Не удивительно ли будет, если теперь она ответит на него этому странному человеку? И, тем не менее, если она на него ответит, это будет совершенно естественно…

— Мой отец был капитаном королевского флота. Когда он вышел в отставку, то почему-то вбил себе в голову подарить моей матери дом, который купит для нее в Сент-Томасе и где они проживут всю оставшуюся жизнь в мире и спокойствии. Мать была уже на сносях, но, тем не менее, и слышать не желала о том, чтобы отложить путешествие, — она хотела непременно родить меня в своем новом доме. Однако путешествие заняло больше времени, чем предполагалось; к тому же мать была старовата для того, чтобы рожать, да вдобавок еще заболела. На Багамах их задержала буря. Там я и родилась, а мать умерла от родов…

Сторм рассказывала все это спокойно, даже равнодушно, ибо не очень жалела о матери, которую совсем не знала.

— Отец чуть не умер от горя, — продолжала она, — и с тех пор даже слышать не хотел о доме в Сент-Томасе. Говорили, что тогда он немного повредился головой, поэтому не отпускал меня от себя ни на секунду. Он нанял для меня кормилицу-гаитянку, а когда меня отлучили от груди, снова стал ходить в море, возить туда-сюда разный товар — ну, ты понимаешь… Меня он всегда брал с собой и даже привязывал к мачте, чтобы я не свалилась за борт. Я научилась взбираться на мачту еще раньше, чем ходить, и стояла за штурвалом с тех пор, как могла до него дотянуться.

Саймон вдруг живо представил себе ребенка, привязанного к мачте, словно обезьянка, и невольно передернулся. Он постарался скрыть это от Сторм, но она, казалось, читала его мысли:

— Потом, правда, папа пришел в себя и оставил меня на берегу с нянькой-англичанкой. Но я заболела без моря, и он снова вынужден был взять меня на корабль.

А затем началась война. Папа опять стал служить королю. Некий лорд Темпльтон обещал ему свое покровительство, снабдил рекомендательными письмами. Да, были времена! Мы с отцом сражались плечом к плечу, заставляя трепетать все побережье, входили в такие заливы, куда другие корабли не отважились бы…

Огоньки, горевшие в ее глазах, вдруг погасли, голос стал почти неслышным:

— Когда война кончилась, папу арестовали — за пиратство. Трибунал приехал прямо на острова — английские солдаты в своих дурацких мундирах и начищенных сапогах…

Саймон вдруг почувствовал, как у него защемило в горле. Он уже догадывался, чем должна была закончиться история Сторм.

Лорд Темпльтон поклялся на Библии, что никогда не знал папу, а его рекомендательные письма каким-то образом исчезли из папиного сундука… Они повесили папу на рассвете и сразу же отплыли обратно в Англию…

У Саймона все кипело внутри. Он понимал горе Сторм — и не мог ее ни за что осуждать…

— И вот теперь, — медленно произнес он, — тебе ничего не остается, как мстить. Такова наша хваленая британская законность…

Сторм немного удивленно посмотрела на него:

— Я делаю то, чему британцы сами научили меня. Только теперь я делаю это лучше них!

— И никто так и не выступил против этого Темпльтона? Неужели не было никого, кто знал правду?

Сторм сухо рассмеялась.

— Что хуже всего, старый идиот умер на обратном пути в Англию, а я лишилась удовольствия убить его собственными руками! — Плечи ее напряглись. — Мне с моей командой удалось выкрасть «Грозу», и с тех пор я била, бью и буду бить всех этих толстозадых британцев, а заодно имею с этого неплохой доход! — Она сверкнула глазами. — Если ты мне дашь амнистию, я брошу ее тебе в лицо! Мне не нужно прощения за то, чем я всю жизнь гордилась!

Саймон с сожалением посмотрел на нее.

«Сторм, Сторм! — горько подумал он. — Как же ты все-таки наивна! Главная твоя опасность скрывается не в непроходимых лесах и болотах, что окружают это имение, не в морях под парусом и не в уильямсбергском суде, а здесь, рядом с тобой, в этой комнате!»

— Значит, — произнес он, — ты собираешься всю жизнь мстить всему миру за давнее, давно забытое преступление?

— Я его не забыла! — Сторм сжала кулаки. — И я делаю то, чего от меня требует справедливость, что сделал бы мой отец, будь он жив!

— Ты уверена, что он бы это сделал? — осторожно спросил Саймон. — По твоему рассказу твой отец показался мне благородным, разумным человеком, и он мечтал совсем не об этом. Его желанием было построить дом, жить спокойной жизнью, честным сельским трудом, растить детей — и вырастить их такими же честными тружениками. Он устал драться, устал от беспокойной, неопределенной жизни, рискованных авантюр… Извини, но я не уверен, что твой отец сейчас гордился бы тобой!

Слова Саймона обескуражили Сторм. Отец и в самом деле запомнился ей постаревшим, согбенным человеком, казалось, испытывавшим какой-то страх перед жизнью. Но она считала, что таким его сделали годы и смерть любимой жены… или, может быть, что-то другое?

Она горло подняла голову:

— Конечно, он гордился бы мной!

Но в голосе ее не было прежней уверенности. А вдруг Саймон и впрямь прав? Раньше подобные сомнения просто не приходили ей в голову. Неужели она прожила все свои двадцать два года впустую?

Взгляд Саймона стал мягче. Он понимал, что слова его смутили Сторм. Дотронувшись до ее волос, он поправил упавшую ей на лоб прядь. От этого прикосновения сердце Сторм учащенно забилось.

— Если бы ты была моей, — произнес Саймон, — я не позволил бы тебе жить такой жизнью…

«Если бы ты была моей»… Эти слова прозвучали так, словно были его самым сокровенным желанием. Глаза Саймона подернулись какой-то дымкой, и Сторм не могла оторвать от него взгляда. Ей вдруг захотелось кинуться к нему на грудь, обнять его, забыть все свое прошлое и целиком отдаться настоящему и будущему…

Сторм снова вспомнила сегодняшний эпизод в библиотеке…

И все же она не должна ни о чем его просить! Ей не нужны его подачки!

— Я не твоя, запомни это раз и навсегда! — твердо произнесла она.

Саймон опустил глаза. Казалось, он чувствовал себя уязвленным, и в голосе его прозвучала горечь разочарования:

— Будь уверена, я запомню.

Убрав руку, он поднялся и пошел к двери, и каждый его шаг отдавался болью в сердце Сторм.

В дверях Саймой обернулся, и Сторм вдруг показалось, что сейчас он бросится к ней…

Но он просто смотрел на нее, и в этом взгляде Сторм почудились сожаление и боль…

Затем Саймон молча повернулся и вышел.

Глава 22

Прошло два дня, прежде чем Августа смогла хотя бы отчасти прийти в себя и разобраться в своих чувствах.

Никто, казалось, не заметил перемены, произошедшей с ней. Саймон был слишком занят и все время пропадал в поле, Сторм погрузилась в свои проблемы, а Питер… Питер с тех пор вообще не замечал ее.

Августе казалось, что она сойдет с ума, если хоть кому-нибудь не изольет душу, но во всем доме был лишь один человек, с которым она могла поговорить.

Августа особо не рассчитывала на то, что их гостья по-настоящему проникнется ее горем — Сторм О’Малли, похоже, вовсе не была сентиментальным человеком. Она, конечно же, женщина, но женщина очень своеобразная… Поймет ли? И все-таки, пожалуй, поймет, так как по-своему даже очень неглупа… и, уж во всяком случае, никому не разболтает.

После обеда Сторм обычно сидела в беседке, увитой плющом, устремив неподвижный взгляд на реку. Августа была тактичной хозяйкой и, если чувствовала, что ее гостье хотелось побыть одной, старалась не нарушать ее покой. Но сегодня она решила сделать исключение и надеялась, что Сторм не станет на нее сердиться.

Сторм даже не взглянула на Августу, когда та со своим вышиванием села напротив нее.

— Вы правы, что ушли в беседку, — начала Августа, — здесь, кажется, попрохладнее…

— Жарища, как у дьявола в заднице! — огрызнулась Сторм.

Она сидела, поставив босую ногу на скамью и обхватив колено руками. Плечи ее были открыты, волосы перехвачены на затылке простой черной лентой. Сторм в любой одежде выглядела грациозно, и даже грубость ее выражений не могла испортить этого впечатления. Августа вдруг почувствовала зависть к своей новоявленной подруге.

«Может быть, — думала она, — будь я такой же красивой, такой же смелой, все вышло бы по-другому…»

Августа склонилась над своим вышиванием, в то время как Сторм продолжала смотреть на реку. Воцарилось долгое молчание. Наконец, Сторм рассеянно произнесла:

— Не так уж много кораблей здесь останавливается. А ведь такое большое имение…

Августа, погруженная в свои невеселые мысли, не сразу поняла слова Сторм.

— Просто сейчас не сезон, — уточнила она. — Самое оживленное время, как правило, осенью и весной. Впрочем, Саймон, кажется, говорил, что собирается отправить на рынок баржу с табаком еще до осени, пока цены на него не упали… Может, вам что-то нужно? Послать письмо в город, например?

Сторм как-то странно покосилась на нее, но что выражал этот взгляд, Августа так и не поняла. Снова тишина. Не в силах больше сдерживаться, она произнесла:

— Простите, что прерываю ваш покой, но мне просто не с кем больше поделиться… Саймону я не могу ничего рассказать — он не поймет, и… и я не уверена, что он не разозлится, если узнает…

Сторм подняла на нее глаза. Видеть Августу в отчаянии ей было непривычно, но еще больше заинтересовало ее упоминание о Саймоне.

— Узнает о чем? — спросила она.

— Обо мне… и Питере, — прошептала Августа почти неслышно. — Ах, Сторм, я люблю его… и он любит меня. Я просто не знаю, что мне делать?..

— Вот как? — Сторм разочарованно пожала плечами. — Но в чем же здесь проблема, не понимаю?

— Если б вы… если б ты знала, как я его люблю! — В глазах Августы стояло отчаяние. — Я не могу жить без него!

Сторм в ответ пробурчала нечто невразумительное. Особого сочувствия к Августе она не испытывала, но что она знала о тайнах женского сердца? Она никогда не общалась всерьез с женщинами…

— Если от этой любви столько хлопот, — произнесла она наконец, — так разлюби его, и все дела!

— По как я могу разлюбить его? — Лицо Августы, за минуту до того заплаканное, вдруг просияло каким-то волшебным светом. — Любовь — это самое прекрасное, что только есть на свете! Я становлюсь счастливой уже оттого, что вижу его, слышу его голос… Как странно! Раньше я никогда не понимала этого. Питер так смотрит на меня, словно я — самая красивая женщина в Америке. И от этого взгляда я действительно начинаю чувствовать себя красивой…

Сторм слушала с удивлением, но больше всего ее поразило то, что в этот момент Августа и впрямь преобразилась в красавицу.

— Дело не только в этом, — продолжала Августа. — Питер — мой самый лучший друг. Я могу поделиться с ним самым сокровенным, о чем никогда не посмела бы рассказать никому другому, и он всегда меня понимает… Он — единственный человек, который любит меня такой, какая я есть, и не требует, чтобы я стала другой. Я знала Питера всю жизнь. Саймон — мой брат, я его очень люблю, он всегда обо мне заботится, но, к сожалению, не всегда понимает…

Августа улыбнулась, словно что-то вспомнив.

— Однажды, когда я была маленькой, — продолжала она, — я нашла в лесу лисят. Их мать убили. Я принесла их домой, но Саймон сказал, что их придется утопить, — это гуманнее, чем та судьба, что ожидает их в лесу, а с людьми они жить не смогут. Если б ты знала, как я тогда плакала — мне казалось: мое сердце разорвется… Однако Питеру каким-то образом удалось их спасти. Мы спрятали их в сарае и втайне кормили, а когда они подросли, отпустили в лес. Питер был единственным, кто тогда понял, почему мне так жаль лисят, — я ведь сама выросла без матери и знаю, каково быть сиротой…

— Я тоже выросла без матери, — нехотя призналась Сторм.

Теперь она смотрела на Августу даже с некоторым уважением. Раньше Сторм считала ее глуповатой, но, как оказалось, ей тоже знакомо то чувство щемящей пустоты и безысходности, что в последнее время все чаще охватывало Сторм…

А ты никогда не задумывалась, как бы все сложилось, если бы твоя мать была жива? — вдруг спросила Сторм.

— Напротив, очень часто. — Августа горько улыбнулась. — Может быть, она научила бы меня быть красивой, изящной, умной — всему тому, чего я никогда не понимала. Мне кажется, если бы мать была жива, она сумела бы меня утешить и подсказала, что делать… — Голос Августы задрожал.

Сторм задумалась. Может быть, будь ее мать жива, и ее жизнь сложилась бы совсем иначе… Мать объяснила бы ей все тайны женского сердца, помогла бы разобраться в собственных чувствах…

— А что случилось с твоей матерью? — спросила Августа.

Сторм словно очнулась от своих мыслей.

— Она умерла при родах. Кто знает, может быть, оно и к лучшему — по крайней мере ей не суждено было увидеть, до чего докатилась ее дочь… — Голос Сторм дрогнул.

Августа грустно улыбнулась:

— Боюсь, я тоже не оправдываю надежд своей матери. Говорят, она была красивой, умной, смелой… Она вышла за моего отца против воли родителей, которые не хотели, чтобы их дочь покидала Англию ради какой-то далекой колонии. Но она бросила все ради любимого человека. Я думаю, она одобрила бы меня, если бы я поступила так же.

— Моя мать тоже бросила все и пошла за отцом. Так устроен мир: мужчина командует, женщина подчиняется.

— Нет, — перебила ее Августа. — Моей матерью никто не командовал, она пошла по своей воле. Просто она любила его, как и твоя. Вот и я готова последовать за Питером на край света…

Сторм снова стала смотреть на реку.

— Ну а я ни черта не смыслю в любви, — призналась она. — Даже не понимаю, зачем ты мне все это рассказываешь…

— Извини… — В голосе Августы пропала прежняя доверительность. — Я, должно быть, и впрямь слишком далеко зашла. Мне казалось, что я сойду с ума, если с кем-нибудь не поделюсь. Но, конечно, не с Саймоном.

— Почему? — равнодушно спросила Сторм.

Щеки Августы вспыхнули.

— Как почему? Да он взбесится, если узнает!

Сторм удивленно обернулась:

— А ему-то что за дело?

— Ну как ты не понимаешь! Питер — слуга, собственность Саймона, и Саймон никогда не согласится на наш брак. А Питер… Питер считает, что предал своего хозяина. Теперь он старается даже не смотреть на меня…

На глаза Августы снова навернулись слезы. Казалось, еще минута — и она расплачется.

— У нашей любви нет будущего… Но почему мир так жесток, почему?

Сторм продолжала с интересом смотреть на нее. В какой-то мере чувства Августы перекликались с ее собственными. Ей даже захотелось чем-нибудь помочь наивной толстушке — но чем?

— Послушай, — бесцеремонно прервала она Августу. — Ведь это твоя жизнь, в конце концов!

— Ну как ты не понимаешь: Саймон — мой брат… и хозяин Питера.

— Да пошли ты его к черту! Если он не позволяет тебе любить кого ты хочешь.

Глаза Августы округлились.

— Но он — глава дома и несет за меня ответственность! Порой он бывает груб, но ведь он хочет как лучше — хочет, чтобы я вышла замуж за богатого, знатного человека, заняла высокое положение в обществе. И он прав!

— Вот уж нет! Если ты на этот раз не поступишь по-своему, он так и будет крутить тобой до конца жизни…

Августа беспомощно посмотрела на Сторм:

— Я не могу рассказать ему об этом, он просто не поймет. Он никогда не понимал меня! Не понимал, как я ненавижу эти балы, на которые он заставляет меня ездить, как смешно сидят на мне все эти модные платья, которые он заставляет меня носить!

Сторм вдруг разозлилась и вскочила на ноги.

— Знаешь, я кое-что должна тебе сказать о твоем братце… — начала она и осеклась.

Уж если рассказывать, то надо было выкладывать все: и то, что она вовсе не гостья, а пленница Саймона и находится здесь против своей воли, что на днях братец Августы овладел ею прямо на полу в библиотеке, что он падок до женщин и одержим всеми человеческими слабостями…

Но Августа смотрела на нее такими чистыми, наивными глазами — могла ли Сторм поведать все это ей? Мгновенно взвесив все это, она лишь произнесла:

— На твоем месте я бы не отступилась и не позволила, чтобы кто-то — пусть даже мой брат — так мною командовал! Не нравятся тебе эти балы — ну и не езди на них, не нравятся платья — не носи, только и всего! А если он без них не может — пусть сам их и носит!

То ли оттого, что она вдруг представила Саймона в женском платье, то ли просто почувствовав поддержку Сторм, но Августа вдруг рассмеялась. От слез ее не осталось и следа.

— Ах, дорогая, — воскликнула она, — ты всегда меня так ободряешь! Хотя я, конечно же, не могу послать Саймона к черту — он мой брат…

— Этот твой брат, — сухо сказала Сторм, — считает тебя такой же своей собственностью, как и твоего Питера, как и любого своего раба, как и…

«Как и меня», — хотела она сказать, но вместо этого лишь произнесла:

— В общем, тут твой брат несправедлив — все люди равны, каждый имеет право жить, как хочет, об этом даже есть в Писании…

Августа грустно улыбнулась.

— Может быть, ты и права… — проговорила она наконец и вдруг, вскочив на ноги, чмокнула Сторм в щеку. — Какая ты замечательная подруга, Сторм! Как хорошо, что я тебя узнала!

Подхватив свое вышивание и продолжая улыбаться, Августа выбежала из беседки, а Сторм продолжала сидеть, рассеянно потирая щеку. Ей было слегка не по себе — до сих пор ни одна женщина не целовала ее… Лишь через какое-то время она очнулась. Какое ей дело до Августы с ее глупыми романами и до Саймона — пусть они с жиру бесятся! А ей надо поскорее вернуться в море, не то здесь и правда с ума сойдешь от безделья…

Сторм снова неподвижно уставилась на реку, уже в сотый, наверное, раз обдумывая план побега.

Тем временем по другую сторону реки, в Иден-Хаусе, губернатор Чарльз Иден, выглянув в окно, наблюдал за остановившейся во дворе каретой. Затем, достав из буфета бутылку бренди, он налил по бокалу для себя и для своего гостя, с нетерпением гадая, какие новости его ждут.

Лето Иден обычно проводил в своей загородной резиденции, и на этот раз в этом была двойная необходимость: во-первых, оставаться в городе было бы тяжело из-за жары, а во-вторых, рядом гостила Сторм О’Малли.

В последнее время губернатор чувствовал себя не совсем спокойно. Вот уже много лет ничто не менялось в том альянсе, что он заключил со Сторм О’Малли и другими пиратскими капитанами. В своих сделках с пиратами Иден не видел ничего плохого — благодаря им лавки в его колонии ломились от изобилия всего на свете, да и цены были ниже, чем если бы он закупал товары у старушки Британии. К тому же это гарантировало безопасность колонии — пираты не потерпели бы никакого чужака, вздумай тот появиться в водах Северной Каролины. Только полный идиот мог отказаться от такой сделки — здесь выигрывали все.

Но все же во всем этом была и опасная сторона. Переоценивать лояльность пиратов не следовало — эти бестии всегда готовы продать отца родного, дай им только повод. К тому же чертово письмо… Да, он тогда сглупил, ничего не скажешь… Во-первых, Сторм О’Малли — женщина, а женщины совершенно непредсказуемы. Во-вторых, другие капиталы уже подумывают о том, чтобы бросить пиратство, и лишь она одна остается непреклонной. С тех пор, как это проклятое письмо попало все руки, с ней вообще не стало сладу…

А вдруг она уже отдала письмо Спотсвуду? Ради того, чтобы выхлопотать себе амнистию, она могла на это пойти. Тогда Идену конец… Или она готовит ему новую ловушку, хочет столкнуть со Спотсвудом, а в результате использовать обоих? В любом случае с ней надо держать ухо востро…

Когда Тобиас Найт наконец вошел, Иден нетерпеливо повернулся к нему:

— Ну, какие новости?

Найт хмуро поглядел на своего босса.

— Боюсь, что никаких, ваша светлость. По крайней мере, ничего утешительного.

Иден скривил губы и отвернулся к окну.

— Как и ожидалось, опрос пиратских капитанов почти ничего не дал — ни один из них не знает, где письмо, а если кто и знает, то молчит. Насчет того, что привело О’Малли в дом Йорка, тоже ничего не удалось выяснить. Спотсвуд, разумеется, утверждает, что побег ей устроили ее друзья — пираты, а те говорят, что они к этому непричастны. — Взяв свой бокал, Тобиас глотнул бренди и помолчал с минуту.

Похоже, единственный, кто знает всю правду, сама О’Малли.

Иден молча поглядел на своего секретаря.

— Никаких шансов проникнуть в Сайпресс-Бей? — спросил он наконец.

— Боюсь, никаких, ваша светлость. Имение охраняется днем и ночью. Даже если и удастся проникнуть в него, не ясно, пойдет ли Сторм на контакт с нами. А если попробовать взять ее силой, можно еще больше ухудшить ситуацию…

— Может, просто заехать к Йорку? Скажем, с соседским визитом…

— Простите, ваша светлость, я бы вам этого не советовал. Стоит нам проявить хоть малейший интерес к имению Йорка — и он сразу поймет, в чем дело. Осмелюсь высказать свое мнение, ваша светлость, — в данной ситуации вам лучше вообще ничего не предпринимать. Другого пути я просто не вижу.

Губернатор нахмурился и долго молчал.

— Есть один вариант, — наконец произнес он. — Река.

Найт неуверенно посмотрел на него.

Иден улыбнулся:

— Недели через две будет бал, который я даю каждый год. Йорк всегда на него приезжал, и на этот раз вряд ли сможет отказаться, если не хочет стать объектом сплетен. Мы укажем в приглашении, что желаем видеть и его гостью…

Найт скептически улыбнулся:

— А если она не клюнет?

— Тем хуже для нее. Саймона с сестрой не будет дома, она останется там одна… — Иден многозначительно посмотрел на секретаря. — А уж мы своего случая не упустим.

Глава 23

Сторм проснулась еще до рассвета. Она слышала, как Саймон вышел из дома и направился в поле. Поворочавшись в постели, она попыталась заснуть, но это у нее не получилось. Тогда она неохотно встала и оделась. Спускаться вниз не было смысла: делать там было все равно нечего, а до завтрака еще далеко. Даже поговорить не с кем: Августа спит, Саймон ушел, а слуги смотрят на нее лишь как на пленницу, которую должны бдительно охранять, — с ними и разговаривать-то нет никакого желания. Здесь она точно либо умрет с тоски, либо сойдет с ума от злости!

Сторм вышла на балкон. День обещал быть пасмурным. Первые лучи восходящего солнца не смогли оживить серое, словно гранитное, небо, а реку окутал густой туман. Отовсюду пахло сыростью, и Сторм поморщилась.

Она хотела было вернуться в комнату, но что-то ее удержало.

С точки зрения фортификации дом Саймона был спланирован идеально — настоящая крепость. Стоя на балконе, словно на наблюдательном пункте, Саймон мог видеть все окрестности и сразу замечал любого чужака, стоило только тому появиться в его владениях. Будь Саймон сейчас дома, он заметил бы и то, что сейчас видела Сторм, и незамедлительно принял бы меры.

Нo Саймон находился далеко.

Не дыша, Сторм перегнулась через перила, вглядываясь в туманную даль, — уж не померещилось ли ей? Нет, все так и есть. Туман довольно быстро рассеивался, и сквозь него отчетливо проступали очертании маленькой шхуны, притаившейся в укромной бухте.

Сердце Сторм отчаянно забилось. Не баржа с табаком и не какие-то случайные гости… Маленькая шхуна, которую удобно спрятать в неприметной бухте, на которой удобно уходить от погони, могла появиться здесь лишь с одной целью. Пираты!

Бесшумно, как кошка, Сторм спустилась по лестнице и выскользнула из дома. Ее стражи, мимо которых ей пришлось пройти, лишь кидали на нее удивленные взгляды — но не более того.

Явились ли это друзья или просто какая-нибудь шхуна скрывалась здесь от преследования — Сторм было все равно. Если только ей удастся взойти на борт, она в любом случае сумеет с ними поладить… и, наконец, будет свободна! Все, что ей нужно, — это корабль, а кто ждет, тот рано или поздно обязательно дождется…

Сторм быстро кралась через лужайку. Еще неделю назад она заметила, что охранников теперь почему-то стало меньше, — очевидно, разгар полевых работ потребовал дополнительных рабочих рук. Лучшего времени для побега и придумать было нельзя.

Она слышала шуршание собственных ног в росистой траве и обычные звуки просыпавшейся плантации — скрип тележных колес, голоса работников, фырканье лошадей… Неужели и впрямь все это в последний раз? От восторга у Сторм закружилась голова.

Сердце ее отчаянно билось, дыхание стало прерывистым. Как надоела ей борьба с Саймоном — она требовала изнурительного напряжения сил, ума, воли… Теперь все кончено — всего через несколько минут она будет свободна!..

«И этого ты хотел, пап? — вдруг промелькнуло у нее в голове, словно молния. — Такой ли ты мечтал видеть свою дочь?»

Сторм попыталась отогнать от себя эти мысли. Это все фермер, все он… Но она оказалась хитрее его. Терпением и мужеством, хитростью и умом она побелила! Скоро ей предстоит вернуться к своей привычной жизни, к новым битвам, к новым победам, и забыть все, происшедшее здесь, словно кошмарный сон… А фермер, если только он не дурак, постарается никогда не попадаться на ее пути.

Сторм расправила плечи и, подобрав юбки, прибавила шагу. Свобода, свобода — все остальное уже не важно…

Густая аллея вывела ее на склон, спускавшийся к реке. Осталось преодолеть какие-то двести ярдов, и тогда…

— Доброе утро, мисс! — послышался за ее спиной знакомый голос. — Как это вы рискнули забраться так далеко от дома?

Сердце Сторм, казалось, перестало биться. Ей хотелось завизжать от отчаяния, броситься бегом к желанной шхуне — будь что будет, вдруг еще не все потеряно!..

Но у нее хватило ума не делать этого. Все равно он ее догонит…

Сторм резко обернулась:

— Ты шел за мной!

— Извини, — улыбнулся Саймон, — я просто увидел, как ты побежала к реке, и испугался, как бы с тобой чего не случилось.

Девушка осторожно покосилась на него: неужели он знает о шхуне? Да нет, вряд ли — иначе он не болтал бы с ней сейчас так непринужденно. Значит, у нее еще есть шанс…

На Саймоне были надеты домотканая рубаха, штаны, в которых он обычно работал в поле, и ботфорты, из-за пояса выглядывала рукоять шпаги. Шляпу он держал в руке, и волосы его были мокрыми от росы. Взгляд Саймона, казалось, не выражал особого интереса к происходящему со Сторм. Если бежать, то прямо сейчас, только осторожно…

Сторм старалась не смотреть в направлении реки. Надо чем-то отвлечь Саймона, переключить его внимание, а затем сделать рывок — может быть, растерявшись, он не сразу побежит за ней… Она чувствовала, как бешено колотится ее сердце, но старалась не выдать этого.

— Ты снял охрану… — сказала Сторм.

— Охрана уже не нужна. Ты и сама успела убедиться, что бежать отсюда невозможно.

Сторм усмехнулась:

— Теперь вместо этого ты сам шпионишь за мной?

Солнечный луч, пробившийся из-за туч, отразился в глазах Саймона.

— Я отдал распоряжение, чтобы тебя не пускали к реке, этого достаточно, — сказал он.

— И ты думаешь, меня это остановит? — с вызовом спросила Сторм.

— Может быть, и нет. Но сперва ты должна миновать меня.

— Послушан, фермер, — с деланным безразличием произнесла Сторм. — Если я причиняю тебе столько хлопот, почему бы тебе в конце концов не отпустить меня на все четыре стороны?

Загорелое лицо Саймона оставалось все таким же равнодушным.

— Дело в том, — произнес он, — что я связан некоторыми обязательствами и несу за тебя ответственность…

Сторм рассмеялась, высоко закинув голову:

— Подумать только — могущественный землевладелец! Послушать тебя, так ты несешь ответственность чуть ли не за весь мир!

— Ну, за весь, не за весь, — с достоинством ответил Саймон, — но, во всяком случае, за некоторую его часть.

— Слава Богу, я в эту часть не вхожу, — отрезала Сторм.

Саймон в ответ лишь улыбнулся, и Сторм отвернулась — его улыбка как-то странно действовала на нее.

Солнце поднималось все выше, туман рассеивался, но все равно шхуну отсюда не было видно — бухта надежно скрывала ее. Никто не знал о ней, кроме Сторм, которая, хотя и сгорала от нетерпения, но старалась делать вид, что никуда не торопится. В конце концов, если шхуна действительно приплыла за ней, без нее она отсюда не уйдет.

Сторм села на траву.

— Да расслабься ты наконец! — с беззаботным видом произнесла она. — Все равно я не собираюсь бежать…

Поколебавшись минуту, Саймон присел рядом с ней и задумчиво посмотрел на нее.

— Послушай, Сторм, — вдруг произнес он, — ты не устала от такой жизни? Все время убегать, прятаться, бороться, не знать, что ожидает тебя завтра?

Сторм никак не могла понять, куда он клонит. Голос Саймона был задумчивым, мягким, почти нежным, и смотрел он на нее так, как никогда прежде. От этого взгляда Сторм даже стало слегка не по себе.

Она с трудом изобразила улыбку:

— Все еще пытаешься спасти мою душу?

Саймон сорвал травинку и повертел ее в руках.

— Бесполезное занятие, — усмехнулся он. — Впрочем, я бы попытался, если бы считал, что в твоей душе еще осталось что-то, что можно спасти…

На минуту их взгляды встретились, и Сторм потупилась.

«Господи! — подумалось вдруг ей. — Как я буду скучать по тебе, фермер!»

Но, тут же разозлившись на себя за такие мысли, она усмехнулась:

— Хватит читать мне проповеди! Пусть я попаду в ад, зато в этой жизни погуляю на славу!

— О, да ты, оказывается, философ! — Саймон усмехнулся.

В этот момент до слуха Сторм вдруг донесся какой-то всплеск с реки.

Неужели они снимаются с якоря? Надо бежать — сейчас или никогда!

Она привстала, якобы для того, чтобы поправить юбки, а сама придвинулась поближе к Саймону и его шпаге — и тут воздух словно взорвался от хриплых криков и лязга оружия. Пираты бежали к ним.

Замешательство Саймона длилось лишь мгновение. Он сразу же вскочил и выхватил шпагу, готовясь к бою. Однако этого мгновения было достаточно, чтобы Сторм оказалась далеко от него — она бежала вниз, к реке.

Неожиданно из зарослей наперерез ей ринулся всадник, в котором Сторм сразу узнала Питера. Он нагнулся и вытянул руку, пытаясь на ходу схватить ее. Сторм отпрянула от него, и в этот момент кто-то крикнул ей:

— Беги в лодку, девочка! Мы пришли за тобой!

Сторм мгновенно почувствовала, что здесь что-то не так, — любой мало-мальски уважающий себя моряк назвал бы свое судно, будь оно даже самым захудалым, кораблем! Боковым зрением Сторм попыталась разглядеть остальных пиратов — их было человек шесть, и ни один из них — Сторм могла дать голову на отсечение — не был настоящим пиратом. Чисто выбритые лица, одежда, скорее напоминающая маскарадные костюмы, оружием размахивают воинственно, но явно неумело.

Не успела Сторм это отметить, как за ее спиной послышался гул приближающейся толпы, — казалось, сама земля поднялась дыбом. Там, где за минуту до того находился лишь один Питер, сейчас уже скопилось дюжины две людей — всадники со шпагами, негры с деревянными копьями, работники с вилами… Лица их были суровые, крики воинственные. По всему было видно, что они готовы драться не на жизнь, а на смерть.

Кучка лжепиратов явно не ожидала подобной встречи. Силы Саймона превосходили их как минимум вчетверо, а «пираты» были явно людьми, не привыкшими держать оружие, так что исход битвы стал ясен еще до ее начала.

Но кто такие на самом деле эти «друзья» и для чего они здесь оказались — все это мало занимало Сторм. Главное — шхуна. Если она все-таки сможет добраться до нее…

Сторм бежала, не разбирая дороги, и тут кто-то вдруг повалил ее на землю и потащил. Она яростно впилась зубами в державшую ее руку. Нападавший вскрикнул и отпустил ее.

Сторм с ходу влетела в воду. Люди Саймона уже успели оттеснить непрошеных гостей обратно к берегу — лишь двое из них еще продолжали сопротивляться, остальные ретировались к шхуне, и та как раз готова была отчалить.

Кто-то с борта протянул ей руку:

— Сюда, быстрее!

Сторм одним прыжком перемахнула через борт и на минуту остановилась, переводя дыхание. Наконец-то свобода!

Сторм слышала всплески воды — это возвращались на судно те, кто приплыл за ней. Кто-то держал ее за руку и что-то говорил ей, но для Сторм все это ничего не значило.

Вдруг что-то заставило ее обернуться, и она увидела Саймона. Он стоял на берегу футах в двенадцати от шхуны. Грудь его все еще вздымалась после недавней схватки, шпага висела на боку. Он стоял неподвижно и глядел на Сторм. На секунду глаза их встретились…

Саймон не видел, какая опасность угрожает ему…

Двое пиратов с оружием наготове приближались к нему сзади. Один уже занес шпагу для удара…

— Берегись! — отчаянно закричала Сторм.

Саймон обернулся и в последний момент успел отбить удар, но при этом потерял равновесие. Второй пират ринулся на него…

В одно мгновение Сторм выхватила шпагу из чьей-то руки и, издав душераздирающий крик, прыгнула с борта на берег, чем отвлекла внимание одного из нападавших. Воспользовавшись этим, Саймон мгновенно атаковал другого. Он и Сторм сражались плечом к плечу, в конце концов заставив пиратов отступить к шхуне и поспешно взобраться на нее.

Только тут Сторм остановилась, переводя дыхание. Расстояние между шхуной и берегом все увеличивалось, но Сторм лишь устало наблюдала за происходящим. Как она ждала этого дня! И вот теперь…

Сторм вдруг обернулась — словно выйдя из оцепенения. Перед ней стоял Саймон. Лицо его было в грязи, волосы слиплись, рубашка разорвана.

Они долго молча смотрели друг на друга.

Наконец Саймон произнес:

— Почему же ты не убежала? У тебя был шанс…

Сторм молчала — ее душила злоба на самое себя.

«Ты идиотка, Сторм О’Малли… — как молотом, стучало в ее мозгу. — Настоящая идиотка…» Она бросила шпагу на землю. Слезы вдруг хлынули из ее глаз, и она побежала в дом.

Саймон вернулся уже за полночь. Он разослал посыльных по всем окрестным плантациям, чтобы предупредить их владельцев об опасности, а сам, прихватив с собой Питера, отправился в Квин-Эннз-Таун, чтобы попытаться узнать, откуда взялись эти непрошеные гости. Однако никто в округе даже не слышал ни о каких пиратах, и теперь Саймон окончательно уверился в своих подозрениях: весь этот спектакль — дело рук Идена! Что ж, надо признать, сработано неплохо — Иден почти добился своей цели.

Саймон был зол как черт. Он, который всегда так гордился неприступностью своего имения, оказался абсолютно не подготовленным к внезапному вторжению чужаков, и в результате не он защищал Сторм, а она защищала его и спасла ему жизнь!..

Августа в тревоге кинулась навстречу брату:

— Наконец-то, я чуть с ума не сошла! Что случилось? Саймон, говорят, на тебя кто-то напал?

Саймон заставил себя улыбнуться:

— Думаю, все это сильно преувеличено.

Он поцеловал Августу в щеку, успокаивая ее, но та все не унималась:

— А Сторм, что с ней?

Саймон удивленно вскинул брови:

— Как, разве она не здесь?

— Она прибежала утром вся в слезах, платье разорвано, лицо перепачкано — и сразу же в свою комнату. Сколько я ни стучала, она так и не ответила. И к обеду не вышла… Саймон, я не знаю, что случилось, но, кажется, что-то ужасное!

Саймон вихрем ринулся наверх и, подбежав к комнате Сторм, рванул дверь.

Внутри было темно, лишь лунный свет из окна рассеивал мрак. Сторм нигде не было видно.

Значит, все-таки сбежала! Именно этого Саймон и боялся больше всего. Неужели он потерял ее? Но это было невозможно! После всего, что они пережили… Хотя, может быть, оно и к лучшему.

Однако, приглядевшись, Саймон заметил, что на кровати кто-то лежит.

— Сторм! — осторожно позвал он.

Ответа не последовало.

Он подошел ближе. Это была действительно Сторм, но она даже не посмотрела на него.

Саймон осторожно присел на кровать и дотронулся до ее лба:

— Тебе плохо?

Сторм не шевелилась. Саймон неотрывно смотрел на нее, и сердце его сжималось от жалости.

Наконец Сторм произнесла чуть слышно:

— Это были не настоящие пираты…

— Я знаю, — эхом откликнулся он.

Сторм повернула голову и посмотрела на него. Глаза ее показались Саймону какими-то поблекшими.

— И все равно я могла бы убежать…

Саймон понял, что заставило ее это сказать. Он вдруг почувствовал отчаянную пустоту, охватившую его всего…

Он наклонился к Сторм, погладил ее волосы, а она прислонила голову к его плечу.

— Прости меня! — прошептал он.

Сторм обняла его за шею:

— Я сама не понимаю, почему я не убежала тогда. И вообще я больше ничего не понимаю…

Саймон поцеловал ее, и этот поцелуй словно наполнил Сторм теплотой, перед которой отступали боль и черная пустота…

Сторм и впрямь не знала, почему не убежала, что вдруг заставило ее спрыгнуть с корабля и встать на сторону своего врага… Саймон часто говорил о какой-то ответственности за других, но что это такое, Сторм не знала. Она всегда чувствовала ответственность лишь за себя, ну, может быть, еще за свою команду. Что бы она потеряла, если бы фермер погиб, почему вдруг ради него пожертвовала своей свободой? Сторм знала лишь одно — в тот момент, когда она увидела грозившую ему опасность, в ее душе словно что-то перевернулось. И сейчас она прижалась к своему врагу, чтобы он защитил ее от чувств, которые она испытывала к нему, — защитил от самой себя…

Саймон осторожно откинул с ее лба непослушную прядь волос, глаза его светились каким-то мягким огнем, и весь он казался Сторм необыкновенно красивым.

— Хочешь лечь рядом? — прошептала она, дотрагиваясь до его лица.

— Да, — так же тихо прошептал он.

Саймон стал целовать ее, так же, как тогда — но теперь в его поцелуях была не безумная страсть, а лишь безумная нежность. Слезы навернулись у нее на глаза… Сторм казалось, что она наконец узнала Саймона — и что она знала его тысячу лет… сейчас он не был ее врагом, как и она — его пленницей. Они были просто мужчиной и женщиной — и во всем мире не существовало никого, кроме них двоих…

«Неужели это и есть любовь?» — подумала Сторм. Никто, конечно, не мог ответить на этот вопрос, но одно ей было теперь ясно: она поступила правильно, что не убежала от Саймона…

Когда, насладившись друг другом, они лежали вместе, Сторм чувствовала себя так, словно стала совсем другой… Весь мир стал другим. Она посмотрела на Саймона — и он тоже был другой.

— Я хочу остаться, — произнес он. — Хочу провести с тобой всю ночь…

«Да, — думала Сторм, — я тоже хочу провести с тобой всю ночь… все ночи…»

Но Сторм понимала, что этого не может быть. Она снова посмотрела на него. Все изменилось этой ночью — и все осталось по-прежнему…

— Я все-таки постараюсь убежать от тебя, — произнесла Сторм. Ей потребовалось огромное мужество, чтобы признать эту правду.

Саймон молчал. Казалось, он все понял и принял.

— Да, потому что ты по-прежнему моя пленница, — с горечью подтвердил он.

Сторм положила голову на грудь Саймона, закрыла глаза, и долго еще они лежали молча, объятые темнотой.