В космос

Наверняка многие помнят загадочные радиосигналы, которые по ночам в сентябре прошлого года, 23-го и 24-го числа, ловили и радиолюбители, и профи. И наверняка еще больше моих читателей вспомнят потрясающее открытие профессора Монтескье из Ликской обсерватории[1] в ночь на 25 сентября того же года. В то время многие люди пытались установить логическую связь между двумя событиями. По их мнению, открытие нового спутника Земли одновременно с приемом загадочных сообщений свидетельствовало о том, что это новое небесное тело населено разумными существами, которые пытаются связаться с нами посредством радиосигналов.

Тот факт, что сигналы на столь коротких волнах ни один тогдашний приемник не мог четко разобрать, и они, казалось, приходили из невероятного далека, придавало некое правдоподобие гипотезам, коими были завалены колонки воскресных　газет. Журналисты жадно накинулись на тему. Однако спешное конструирование новых передатчиков, работающих на малой длине волны, не привело ни к каким результатам. А клятвенные заверения астрономов, что у обнаруженного объекта никак не может быть атмосферы в силу его малых размеров, поставили точку в гипотетических рассуждениях. И тему предали забвению.

Вышеупомянутые случаи отложились в памяти многих. Что же касается бесследного исчезновения 23 сентября доктора Ливермора из Калвадского университета, сомневаюсь, что найдется хотя бы несколько сотен человек, которые в курсе случившегося. Доктор пользовался определенной известностью, однако популярность эта была местного значения; мало какие новостные издания за пределами Калифорнии обмолвились хоть словом о случившемся. Не думаю, что кто-то когда-то пытался связать его исчезновение с радиосигналами или открытием нового астрономического объекта. Тем не менее все это теснейшим образом взаимосвязано, и не исчезни доктор, не произошло бы и других событий.

Доктор Ливермор преподавал в Калваде[2] физику. Точнее, преподавал в те дни, когда вспоминал, что у него есть слушатели и когда у него было подходящее настроение. Студенты понятия не имели, придет он на занятие или нет. Однако тем, кто посещал лекции, он неизменно ставил хорошие оценки, так что отбоя от студентов не было. Университетские власти поначалу пытались протестовать, однако его репутация научного сотрудника была столь безукоризненной, что на докторские причуды закрывали глаза. Ливермор жил холостяцкой жизнью и, как все знали, не интересовался ничем, кроме работы.

Первая наша встреча состоялась, когда я был первокурсником, а доктор в силу каких-то неясных причин стал мне симпатизировать.

Отец настаивал, чтобы я пошел по родительским стопам и выучился на электротехника. Поскольку обучение оплачивал он, мне приходилось официально изучать инженерное дело и одновременно втайне заниматься моим главным увлечением — литературой. Во всем университете не было предмета проще, чем лекции доктора Ливермора. К тому же они считались научной дисциплиной, так что я регулярно записывался на них, пропускал и вместо этого шел на занятия по литературе. Мы с доктором нередко сталкивались на территории университетского городка. Тот полушутливым тоном бранил за прогулы, однако в душе сочувствовал и каждый раз ставил зачеты, невзирая на мою посещаемость — точнее, ее отсутствие.

По окончании университета я стал дипломированным электротехником — по крайней мере, в теории. На практике я весьма неплохо разбирался в современной литературе и был почти полным нулем в моей так называемой профессии. Несколько месяцев я пытался работать в отцовской фирме, пока не нашел более подходящее занятие — место обозревателя в газете «Сан-Франциско График». Разразилась небольшая буря. Отец с ропотом, но признал, что из свиного уха шелковый кошелек не сошьешь, и смирился с моей новой работой. Он выразил надежду, что репортер из меня получится лучший, чем инженер, поскольку быть хуже просто невозможно, и закрыл тему. Впрочем, все это не имеет отношения к рассказу, а лишь объясняет, при каких обстоятельствах я познакомился с доктором Ливермором и почему 22 сентября он пригласил меня к себе.

Утром 22-го главный редактор отдела городских новостей вызвал меня и поинтересовался, знаком ли я со старым Ливерпиллсом (прозвище доктора).

— Он утверждает, что у него наготове потрясающая новость, но при этом хочет дать интервью только тебе, — разглагольствовал Барнс. — Я предложил прислать ему приличного репортера, поскольку новости от старого Ливерпиллса того стоят. Он же резко ответил, что будет разговаривать либо с тобой, либо ни с кем, и что предпочтет говорить ни с кем, нежели со мной… И повесил трубку. Дуй на всех парах в Калваду и выясни, о чем он вообще говорит. Потом найду кого-нибудь покомпетентнее, и он сделает твою чепуху читабельной.

Я уже привык к такой манере общения Барнса и проигнорировал ее. Вскоре я доехал на своем автомобильчике до Калвады.

— Доктор Ливермор? — уточнил университетский казначей. — Хм, он уже месяцев десять не появлялся. У него творческий отпуск на весь год, он сейчас живет на своем ранчо в Хат Крик, у горы Лассен. Вам придется искать его там.

Возвращаться к Барнсу без готового интервью было по меньшей мере неразумно, так что оставалось отправиться в Хат Крик. Поездка выдалась изматывающе долгой. Поздно вечером я добрался до Реддинга, на следующий день доехал до Берни и там навел справки, где находится ранчо.

— Значит, к доку Ливермору? — сказал почтмейстер, мой местный информатор. — А приглашение есть?

Я заверил, что есть.

— Хорошо. Потому как без приглашения он никого не пускает. Я бы и сам с радостью посмотрел, что творится на ранчо, только не хочу, чтобы в меня палили из ружья, как в старину Пита Джонсона, когда тот решил нанести доку нежданный визит. Похоже, там происходит что-то необычное.

Я, естественно, попытался разузнать, в чем заключается это «необычное», но почтмейстер и сам не знал. Все, что он мог сказать, — что доктор заказывает экспресс-доставкой «груду хлама», а еще больше ему возят из Реддинга грузовиками.

— Какого хлама? — поинтересовался я.

— Да всякой всячины: листы стали, какие-то механизмы, аккумуляторы, стеклянные контейнеры и черт знает что. Заказы не прекращаются с тех самых пор, как он здесь поселился. На него работают несколько индейцев, а белых он к себе не подпускает.

Мне пришлось удовлетвориться сей скудной информацией, завести свою старую Лиззи и направиться на ранчо. После того, как я съехал с главной трассы, по пути не попадалось ни живой души — до тех пор, пока вдали не показался длинный одноэтажный дом. Я завернул за поворот петляющей дороги и отчаянно надавил на тормоза: впереди была натянута цепь, в которую чудом удалось не врезаться. За цепью стоял индеец с винтовкой. Когда машина остановилась, он подошел и спросил, что я тут делаю.

— У меня дело к доктору Ливермору, — огрызнулся я.

Он продолжил допрос:

— Письмо есть?

— Нет.

— Нет письма — нет доктора, — ответил тот и с бесстрастным видом вернулся на свой пост.

— Это просто абсурд! — возмутился я и подъехал поближе к цепи.

Как оказалось, крюк на конце был просто продет в металлическое кольцо, так что я мог легко избавиться от препятствия. В следующую секунду в паре дюймов от моего уха просвистела пуля, и я резко передумал снимать цепь.

— Нет письма — нет доктора, — лаконично сказал индеец, перезаряжая винтовку.

Я чувствовал себя загнанным в угол. Но потом заметил пару тонких проводов, тянущихся от дома к ближайшему дереву.

— Там телефон?

Индеец буркнул что-то утвердительное.

— Доктор Ливермор позвонил мне и попросил приехать. Можно сделать ему звонок и выяснить, не передумал ли он?

Примерно минуту индеец мысленно спорил сам с собой, потом неуверенно кивнул. Я взял трубку старинного телефона и сразу услышал голос хозяина ранчо.

— Доктор, это Том Фейбер, — представился я. — «График» послал меня к вам за интервью, но тут стоит индеец, чуть не прикончивший меня, когда я попытался проехать через вашу баррикаду.

— Повезло, — хихикнул доктор. — Я слышал звук выстрела, но не подозревал, что он стреляет в тебя. Передай ему трубку.

Индеец забрал телефон и внимательно выслушал собеседника, потом повесил трубку.

— Можешь въезжать.

Он снял цепь, а я подъехал к дому. Доктор ждал меня на веранде.

— Здорово, Том, — радушно приветствовал меня ученый. — Вижу, были проблемы с охраной?

— Меня чуть не убили, — мрачно отозвался я.

— Так и думал, что Джо возьмет тебя на мушку, если ты попытаешься пробиться силой, — беззаботно ответил доктор. — Забыл напомнить ему, что ты подъедешь именно сегодня. Я предупреждал его вчера о твоем скором прибытии, но «вчера» для этого индейца совсем не то же, что и «сегодня». Вообще я не был уверен, что этот старый дурень из газеты, с которым я говорил по телефону, пошлет именно тебя. Будь на твоем месте кто другой, Джо бы его в жизни не пустил, уверяю. Заходи. Где твой багаж?

— У меня его нет. Я вчера поехал за вами в Калваду и не ожидал, что вас надо искать именно здесь.

Доктор хмыкнул.

— Похоже, забыл сообщить по телефону. Тот, с кем пришлось общаться, привел меня в такое бешенство, что я преждевременно бросил трубку. Впрочем, неважно. Зубная щетка для тебя найдется, а остальное приложится. Заходи.

Я последовал за ним. В предназначенной для меня комнате обнаружились грубо сколоченная койка, столик для умывальных принадлежностей, ваза и кувшин.

— Особой роскоши ждать не стоит, но и задержишься ты всего на несколько дней. Мои труды подошли к концу: я готов к старту. Собственно говоря, я бы сделал это уже вчера, если бы ты приехал… Так, все вопросы на потом: время обедать.

— О чем вы хотели поведать, доктор? — спросил я после обеда, затягиваясь превосходной сигарой. — И почему выбрали именно меня?

— В силу нескольких причин, — ответил он, проигнорировав первый вопрос. — Во-первых, ты мне нравишься и, судя по всему, умеешь держать рот на замке, когда нужно. Во-вторых, у тебя хорошо с воображением, ты способен воспринимать новое. В-третьих, из всех знакомых мне людей ты один достаточно образован в литературном плане, чтобы сделать приличное интервью, и вместе с тем достаточно сведущ в науке, чтобы понять, о чем идет речь. Имей в виду: если не дашь обещание никому ни о чем не рассказывать без моего разрешения, то не услышишь ни единого слова.

Мгновение я колебался. Газета ждет от меня интервью по возвращении, но, с другой стороны, доктор точно не заговорит, пока я не дам слово…

— Хорошо. Обещаю.

— Отлично! Тогда слушай внимательно. Несомненно, ты, как и все остальные, считаешь меня безумцем?

— С чего вы взяли, вовсе нет… — Я начал заикаться. На самом деле у меня не раз всплывало такое подозрение.

— Ничего страшного, — беспечно продолжал ученый. — Я и впрямь безумен, в этом можно не сомневаться. Однако мое безумие совсем иного рода, чем у других: это — безумие гения.

Произнося эти слова, он бросил на меня внимательный взгляд, однако долгие игры в покер в　 пресс-клубе Сан-Франциско приучили меня контролировать выражение лица. Я и глазом не моргнул. Он, похоже, остался доволен и продолжил:

— С университетских времен ты помнишь законы магнетизма. Хотя, вспоминая, как ты учился, правильнее будет сказать «предположительно должен помнить».

Я рассмеялся вслед за ним.

— Чтобы проследить нить моих суждений, необязательно обладать глубокими познаниями в данной области, — продолжал он. — Разумеется, ты в курсе, что сила притяжения обратно пропорциональна квадрату расстояния между магнитом и притягиваемыми объектами и что у каждого намагниченного объекта есть положительный и отрицательный, они же северный и южный полюса?

Я кивнул.

— Теперь прими во внимание, что законы магнетизма в точности соответствуют закону гравитации в том, что касается соотношения между расстоянием и силой притяжения.

— Но на этом их сходство заканчивается, — прервал я.

— Нет, на этом их сходство не заканчивается, — резко ответил Ливермор. — В этом суть сделанного мной открытия: магнетизм и гравитация есть　единая сила — точнее, два разных, но схожих выражения одной силы. С каждым успешным экспериментом их сходство возрастало. К примеру, ты в курсе, что у каждого намагниченного объекта два полюса? Точно так же у каждого… изобретем новый термин… у каждого гравитированного объекта есть два полюса: положительный и отрицательный. Все объекты на Земле расположены так, что отрицательные полюса указывают на положительный центр Земли. Именно это вызывает феномен, обычно именуемый силой притяжения или весом.

— Я могу с ходу предоставить доказательство обратного, — возразил я.

Доктор ответил ледяной улыбкой:

— Главный слепец — тот, кто не желает видеть. Я догадываюсь, в чем заключается твой ребяческий аргумент… впрочем, продолжай.

— Если два магнита расположены так, что северный полюс одного соприкасается с южным полюсом второго, то будут притягиваться. Если они расположены одинаковыми полюсами друг к другу, то будут отталкиваться. Будь ваша теория верна, стоящий на голове человек свалился бы с планеты.

— Именно это я и ожидал. Позволь задать один вопрос: ты видел, что происходит, когда малый магнит помещают в поле притяжения большого электромагнита? Разумеется, видел. И обратил　внимание, что, когда северный полюс маленького магнита указывал на электромагнит, он притягивался к нему. Однако когда малый магнит переворачивали, он по-прежнему притягивался к нему. Несомненно, ты не можешь не помнить этот эксперимент.

— Но в том случае притяжение электромагнита было столь мощным, что полярность малого магнита менялась! — воскликнул я.

— Именно. А гравитационное поле Земли столь сильно по сравнению с полем человека, что стоит ему встать на голову, как его полярность моментально меняется.

Я кивнул. Объяснения выглядели логичными, я не заметил ни одной «дыры».

— Если бы тот же малый магнит удерживался в поле электромагнита северным концом к нему, а затем под воздействием какой-то силы его полярность поменялась, то малый магнит был бы отброшен. Если бы силу магнетизма убрали и полярность стала совершенно нейтральной, то магнит бы не притягивался и не отталкивался и двигался, только когда его подталкивала сила гравитации. Это ясно?

— Предельно ясно, — заверил я.

— Итак, ты подготовлен услышать то, что я должен сказать. Я изобрел способ нейтрализации посредством электричества гравитационного поля объекта, находящегося в поле действия Земли, а также способ смены его полярности.

Я спокойно кивнул.

— Ты хоть понимаешь, что это означает?

— Нет.

Меня озадачивало его возбуждение.

— Боже мой! — вскричал доктор. — Это значит, что наступает революция! Воздушные полеты теперь не проблема — грядет эра полетов космических! Представь, что я построю воздушный корабль и сделаю его гравитационно нейтральным. Он не будет весить ничего — абсолютно ничего! Самый крохотный пропеллер разгонит его до немыслимой скорости с минимальным потреблением энергии, ибо единственным препятствием передвижению станет сопротивление воздуха. А стоит мне поменять полярность, как его вытолкнет с поверхности планеты с такой же силой, с какой сейчас притягивает, и он будет подниматься с ускорением　свободного падения. За 2 часа 40 минут он долетит до Луны.

— Сопротивление воздуха…

— Уже в нескольких милях от нашей планеты воздуха нет. Разумеется, я не утверждаю, что такой аппарат и в самом деле долетит от Земли до Луны за три часа. Ему будут мешать два фактора. Во-первых, движущая сила, земная гравитация, будет слабеть пропорционально квадрату расстояния от центра Земли. Во-вторых, после достижения состояния нейтрального притяжения (а точнее — отталкивания) между Землей и Луной надо будет замедлить ход, чтобы не врезаться при посадке. Я тщательно все рассчитал и пришел к выводу, что такое путешествие займет 29 часов и 52 минуты. Это абсолютно реально. И я хочу, чтобы ты сообщил всему миру об успехе первого межпланетного путешествия.

— Вы создали космический аппарат?!

— Он достроен и готов к осмотру. Идем, я все покажу.

Не зная, верить ли собственным ушам, я вышел вслед за Ливермором из дома и направился к стоящему неподалеку громадному ангару высотой в добрую сотню футов. Доктор открыл дверь и включил свет. Передо мной высился, на первый взгляд, артиллерийский снаряд, но — крупнее любого снаряда в истории. Он был сделан из стальных пластин, в верхней половине виднелись большие стеклянные окна, сверху — грибообразный выступ. Вся конструкция была 50 футов в диаметре и 140 футов в высоту, как пояснил доктор. Лестница вела от пола к расположенной на высоте около 50 футов двери.

Вслед за Ливермором я зашел внутрь космического аппарата. Мы прошли через двойные двери и оказались в уютной комнате.

— Все пространство под нами заполнено аккумуляторами и приборами — за исключением участка в центре, где небольшой тоннель ведет к стеклянному окошку в днище, чтобы я видел, так сказать, происходящее подо мной. Наверху　расположены кладовая и воздухоочистительный аппарат. На этом уровне находятся моя спальня, кухня и прочие жилые помещения, а также лаборатория и обсерватория. Выше есть диспетчерская, но в нее вряд ли потребуется часто заходить, так как всем можно управлять через систему передатчиков хоть из этой комнаты, хоть из любой другой. Полагаю, ты более или менее знаком с выдуманными историями о межпланетных путешествиях?

Я кивнул.

— В таком случае нет необходимости распространяться о способе очищения воздуха и прочих технических подробностях. Литераторы прописали все до мелочей, здесь нет ничего нового. Со мной запасы провианта и воды на шесть месяцев и запасы воздуха на два месяца, за счет постоянного обновления. Есть какие-нибудь вопросы?

— Я часто слышал один довод против межпланетного путешествия: человеческое тело не в состоянии пережить мощное ускорение, которое необходимо для набора достаточной скорости. Как вы справились с этой проблемой?

— Дорогой мальчик, кто знает пределы выносливости человека? Когда изобрели паровоз, ученые предсказывали, что предел скорости составляет 30 миль в час, ибо больше человеческое тело не выдержит. В наши дни оно без каких-либо последствий выдерживает скорость 360 миль в час. Во всяком случае, в своем первом путешествии я не намерен ничем рисковать. Мы твердо знаем, что ускорение 32 фута в секунду не опасно: это ускорение гравитации, с которым падают тела. Именно с таким ускорением я и полечу. Не забывай, что расстояние, пройденное свободно падающим в вакууме объектом, равняется половине ускорения, умноженного на квадрат прошедшего времени. Цель моего первого путешествия, Луна, всего в 280 000 милях, или в 1 478 400 000 футах, от нас. С ускорением 32 фута в секунду я доберусь до цели через 2 часа 40 минут после старта с Земли. Если же позднее мне захочется полететь, к примеру, к Марсу, то надо будет придумать способ повысить ускорение — быть может, взять за основу ракеты. У меня будет предостаточно времени выяснить пределы возможностей моего тела.

Беглый подсчет в уме подтвердил верность приведенных доктором цифр. Они меня убедили.

— Вы и вправду намерены лететь? — спросил я.

— Окончательно и бесповоротно. Я уже говорил, что стартовал бы вчера, приедь ты пораньше. Я полностью готов к взлету. Давай ненадолго вернемся в дом. Я покажу, где находится замечательный мощный телескоп, через который ты сможешь следить за моим перемещением, и научу пользоваться приемником в ультракоротком диапазоне. Его волны, уверен, пройдут　сквозь ионосферу. Через него я буду связываться с тобой, правда, он настроен только в один конец. Я собираюсь долететь до Луны и совершить посадку. Через воздушный шлюз возьму образцы атмосферы и, если она благоприятна для жизни, то выйду на поверхность. Если нет, то отправлюсь в обратный путь.

За несколько минут несложных манипуляций я понял, как управлять приемником, и мы с Ливермором вернулись к космическому аппарату.

— Как вы намерены стартовать?

— Смотри, — ответил доктор.

Он дернул какие-то рычаги, и крыша сарая раскрылась. Снаряд теперь смотрел в чистое небо. Ливермор взобрался по лестнице.

— Когда я закрою дверь, вернись в дом и проверь приемник, — велел он.

Как только дверь захлопнулась, я побежал в дом. Голос Ливермора был слышен отчетливо. Я вернулся к аппарату, помахал на прощание (доктор наблюдал через окошко) и вернулся к приемнику. Раздался громкий гул. Снаряд взмыл в воздух через открытую крышу и стал резко набирать скорость, пока не превратился в крохотную точку в небе. Вскоре и та исчезла. Я без труда отслеживал его полет через телескоп; через одно из окон можно было даже разглядеть самого доктора.

— Я вышел за пределы атмосферы. Том, — раздался в приемнике его голос. — Все идет точно по плану. Я не чувствую ни малейших неудобств и сожалею лишь о том, что не установил в доме еще и передатчик, чтобы ты мог со мной общаться. Впрочем, в этом нет особой необходимости. Сейчас займусь наблюдениями, через полчаса сообщу…

Весь вечер и всю ночь я регулярно получал от него сообщения, однако наутро сигналы стали слабеть. К девяти часам трудно было разобрать хотя бы слово. В полдень не было слышно ничего. Я пошел вздремнуть в надежде, что к ночи передача станет четче, и не был обманут в своих ожиданиях. Около восьми часов вечера пришло сообщение — слабый, но ясный сигнал: «Я жалею, как никогда прежде, что не продублировал передатчик, чтобы знать, получаешь ли ты мои послания, — раздался тихий голос. — Понятия не имею, слышишь ли ты меня или нет, но буду повторять это сообщение каждый час, пока не сядут аккумуляторы. Прошло тридцать часов с тех пор, как я стартовал. По моим подсчетам, сейчас я должен быть на Луне. Но я не там — и никогда туда не попаду. Я пойман в ловушку в точке нейтральности, где силы гравитации Земли и Луны идеально равны.

　До сих пор я полагался на инерцию движения. Как только она подойдет к концу, я намеревался изменить полярность аппарата и упасть на Луну. Но движущая сила не согласилась со мной. Если я оставляю полярность как она есть, и Земля и Луна отталкивают меня. Если меняю ее, и Земля и Луна притягивают меня, и я снова остаюсь на месте. Установи я на свой аппарат ракету, чтобы пролететь несколько миль или хотя бы несколько футов от мертвой точки, я бы мог продвинуться дальше. Но я ее не установил. Очевидно, я обречен оставаться здесь, пока не кончится воздух, и мое тело в космической гробнице будет описывать круги вокруг Земли в качестве спутника до скончания времен. Надежды нет, ибо запасы воздуха иссякнут задолго до того, когда другие построят копию моего аппарата, установят на него ракеты и придут на помощь. Прощай, Том. Можешь смело писать и публиковать свой рассказ. Я буду повторять это послание каждый час. Прощай!»

В девять и десять вечера сообщение повторилось. В одиннадцать оно снова было началось, но после нескольких предложений вдруг оборвалось, приемник умолк. Я подумал, что проблема в нем, и просидел, взволнованный, всю ночь в ожидании сигнала. Тщетно. Потом я выяснил, что сигналы по всему миру оборвались в тот же час.

На следующее утро профессор Монтескье объявил об открытии нового спутника Земли.