В лабиринтах Инфора

3

Улица оставалась пустынной: одинокий прохожий в конце её был несущественен и казался нарисованным. Басаврюк надвинул шляпу, засунул руки в карманы плаща и пошёл вдоль тротуара.

Ему и раньше приходилось попадать в нелепые ситуации – иначе и быть не могло, художник абсурден в любом обществе и абсурд начинается всякий раз, как только у него возникает необходимость контакта с обществом. Но в такой бред он еще не попадал. Даже с тяжёлого похмелья. Вышел на перекрёсток – небольшая круглая площадь была столь же пуста, как улица, по которой он пришёл; ни деревца, ни столба, не говоря уже о таких вещах, как газетные или табачные киоски. Стерильной пустотой поражали и две улицы напротив – они напоминали скорее унылые коридоры лабиринта, чем улицы. Лежавшая за углом несколько отличалась от них: её разнообразил дом, который выходил торцом на площадь, вернее, первый этаж этого дома. Этаж состоял из сплошной стеклянной стены, разрисованной цветными гастрономическими символами. Вывеска над гостеприимно распахнутой дверью сообщала, что здесь – ресторан.

У входа в ресторан стояла девушка. На ней было длинное, до полу кремовое платье с оборками и того же цвета шляпка с чёрным страусовым пером. Наряд девушке шёл и выглядел элегантно – однако такие вещи перестали носить по меньшей мере полтораста лет назад. Девушка ожидающе смотрела по сторонам: увидев Северина, она наклонилась и стала подтягивать чулок. Северин собрался было пройти мимо, но в последний момент передумал. Поравнявшись с незнакомкой, он нагнулся, опёрся ладонями в колени и заглянул ей в лицо:

– Вам помочь?

Девушка вспыхнула и бросилась прочь. Северин пожал плечами и пошёл дальше. Улица продолжала оставаться пустой, но он вдруг почувствовал, что на него смотрят. Окна. Тысячи бледных лиц выплыли из тёмных глубин жилищ и прилипли к стеклам. Северин нервно передёрнул плечами и споткнулся на ровном месте. Лиц стало ещё больше. Растерявшись вконец, он ускорил шаг и свернул в небольшой переулок. В нескольких шагах стояла телефонная будка с надписью «ИНФОРМАТ». Северин вошёл и увидел телефонную трубку, висевшую на «y»-образном рычаге. Снял её.

– Номер.

– Простите?

– Назови свой номер.

Северин осмотрел кабину – ни на рычаге, ни на стенах, ни на трубке никаких номеров не было.

– Простите, но здесь нет номера. Я только вчера приехал…

– А, уважаемый гость! – в голосе автомата появились дружелюбные нотки. – Добро пожаловать в Инфор. Могу посоветовать чудный ресторан. Прямо, затем налево до конца и за угол. Превосходные вина, изысканные закуски, великолепный интим… – информат отключился.

Северин постоял, недоумённо слушая отрывистые гудки, затем повесил трубку и вышел. В сущности, Лада об этом предупреждала.

А что, собственно, можно ещё предложить гостю города?

Достопримечательности? Культурную программу? А если нет ни того, ни другого? Естественно – выпить. Тем более, для аппарата, который выдаёт бытовую информацию и разговаривает по-русски. Стоп. В будке информата не было настенных росписей. Басаврюк немало поколесил по стране и встречал их везде – на маленьких полустанках и в больших городах, на заборах, стенах домов, лифтов, но чаще всего в общественных уборных и в телефонных будках. Настенные надписи – извечный спутник человека, они сопровождали его всегда, ещё с пещер. А здесь их нет. Что бы это могло значить? Жёсткий административный контроль, запрет? Но ведь запреты только стимулируют стенописцев, пресловутое русское «плевать!» вошло и поговорку. Никогда, никто не мог заставить человека отказаться от этого примитивного способа передачи информации… Информации?! Неужели до такой степени…

Переулок вышел на короткий проезд: проезд заканчивался широкой улицей, по которой шли люди. Шли в одном направлении, их становилось всё больше – точно у проходной большого завода перед началом смены. Люди скользили безмолвно и почти беззвучно, как тени: фасоны одежд были очень разными, но и мужские, и женские наряды имели один и тот же блёкло-серый цвет.

Северин вышел из проезда и влился в поток. Шаги шелестели, как ветер в листве. Толпа собиралась на площади, которою заканчивалась улица: площадь уже была забита, а народ всё подходил и подходил. Посредине площади на помосте стоял человек в элегантном, но таком же сером, как и все, костюме. Он поднимал над головой большой плоский конверт и восклицал:

– Дважды два восемьдесят. Кто больше?!

Северин встал за спинами задних, возбужденно переминающихся с ноги на ногу. Народ продолжал прибывать.

– Восемьдесят пять! – крикнул кто-то, нервно хихикнув.

Северин наклонился к пожилому человеку, который стоял перед ним:

– Что здесь происходит?

– Аукцион, – удивленно бросил тот через плечо.

– Дважды два восемьдесят пять – два!

– Девяносто! – взметнулась рука с той стороны площади.

– А что продают?

– Таблицу умножения.

Северин неистово сжал зубы, но не сдержался. Отвечавший и ещё несколько человек повернули к нему раздражённые лица.

Смех застрял в горле: Северин ошарашенно смотрел на того, с кем только что разговаривал. Старик смутился и обернулся к помосту.

– Галик Саакович! – неуверенно позвал Северин. Старик беспокойно переступил с ноги на ногу и протиснулся дальше вперёд.

– Профессор Азарян! – почти крикнул Басаврюк, однако тот не пошевелился. Зато обернулись другие – помоложе. Их бледные дремучие лица искажала злоба. Неужели обознался – рассеянно думал Северин, выбираясь из продолжающей собираться толпы.

После института прошло уже лет десять, но ведь…

– Дважды два продано за девяносто рублей! – догнало его уже в конце улицы. Навстречу ему ещё попадались люди в сером, но Северин избегал смотреть на их бледные лица: даже румянец возбуждения на этих лицах был окрашен в серый цвет. Свернул, прошёл квартал, снова свернул. Эта улица снова была пустой, если не считать одинокого прохожего, который сворачивал за угол в дальнем её конце, и кабины информата. Стенки кабины были девственно чисты, но Северина это уже не удивило – какие могут быть графитти, если непременные для других мест «Манька – дура» или «Долой коммунистов!» здесь, должно быть, стоят не меньше, чем в других местах чертёж невидимого истребителя или формула топлива для такой машины. Снял трубку.

– Номер.

– Это я, приезжий.

– А, привет… Тебе не понравился ресторан? Гм… Сейчас подыщем что-нибудь получше…

– Видишь ли… Дело в том, что… Да, у меня кончились деньги, – нашелся Северин.

– Что же ты сразу не сказал? Никаких проблем. Ближайший информаторий – первый поворот налево, через два квартала. Там у тебя кое-что купят. Сразу много не выкладывай – зашкалит приемник, и вместо заработать можешь устроить большой бабах. Несколько самых общих вопросов из области, в которой ты малокомпетентен. Самые поверхностные знания. Там большие очереди, но ты не обращай внимания – для гостей отдельный вход, с левого торца здания. Запомнил?

Дом, о котором говорил информат, был монументальным сооружением периода Третьей Конституции. В несколько его входов, которые терялись среди циклопических колонн советского ордера, вползали длинные серые змеи очередей. Высоко на фронтоне – прочитать можно было только придерживая шляпу – выстроились золотые литеры:

Бледные лица серых, точно подсолнухи, оборачивались к подходящему. Город стёр с этих лиц их первоначальный цвет, лишил их черт национального характера – но и теперь без труда можно было понять, что здесь собрались не только славяне и тюрки. То и дело попадались тяжёлые челюсти германцев, истлевшие глаза латинян, экзотические формы африканских лиц… Здесь были все, кто возводил Вавилон…

Северина передёрнуло, в первое мгновение он не поверил своим глазам.

Сделал шаг навстречу: бледнолицый смутился и опустил глаза. Нет, всё правильно – ошибки быть не может. Необычный разрез огромных, но в то же время глубоко посаженных глаз, родинка на переносице. А шрам на подбородке – это он сам, Северин, сделал отметину, когда его, охваченного пьяным буйством, друзья пытались удержать. Северин скрипнул зубами: он был готов ко всему, он ожидал встретить кого угодно, но только не…

– Марий, – тихо позвал он.

Монастырский внимательно рассматривал свои ногти, свинцово-серый румянец окрасил его бледные щёки.

– Марий, посмотри на меня, это я, Северин, – глухо, с трудом сдерживаясь, сказал Басаврюк. Марий, прячась за спину стоящего перед ним, боязливо выглянул. В его глазах тоже стояли слёзы. Но это не были слёзы узнавания – это были слёзы ребёнка, которого незаслуженно обижает незнакомый взрослый.

– Марий! – прохрипел Северин и ринулся к нему, но серые встали стеной, заслонив Монастырского. Выражение дремучей, животной злобы проступило на их лицах: сжав кулаки, стенка подалась вперёд.

Северин повернулся кругом и пошёл прочь. Слёзы катились по его щекам, глухими рыданиями вырывались из горла.

Прошло несколько часов, прежде чем Северин смог остановиться. Он вошёл в кабину информата и снял трубку.

– Номер.

– Мне нужно выпить, – сказал Северин.

Информат ободряюще рассмеялся:

– С этим без проблем. Да ты не скисай – другие выдерживали поменьше твоего. Подними голову: ресторан как раз напротив, через дорогу.

Северин поднял голову – в первом этаже дома напротив действительно был ресторан. Заведение было другим – и по стилю, и по форме, – однако у входа в него стояла всё та же девушка в кружевном кремовом платье и того же цвета шляпке со страусовым пером. Её блестящие глаза из-под шляпки взволнованно смотрели на Северина. Басаврюк собрался было пройти мимо, но в последний момент передумал. Поравнявшись с незнакомкой, он остановился и спросил, грустно усмехнувшись:

– Ну так что же у нас с чулками?