В логове львов

Глава первая

Люди, пожелавшие прикончить Ахмета Йильмаза, были настроены очень серьезно. Турецкие студенты в изгнании, они жили в Париже и уже убили атташе посольства Турции, а также бросили зажигательную бомбу в дом высокопоставленного сотрудника представительства «Турецких авиалиний». Йильмаза они избрали своей следующей целью, потому что он принадлежал к числу состоятельных сторонников военной диктатуры и очень кстати для них тоже поселился в Париже.

Его дом и офис надежно охранялись, а ездил он в роскошном бронированном «Мерседесе», но, как полагали студенты, каждый человек имел свою слабость, причем обычно такой слабостью был секс. В случае с Йильмазом они оказались правы. Несколько дней не слишком затруднительного наблюдения позволили установить, что два или три раза в неделю Йильмаз уезжал из дома за рулем «Рено»-универсала, который обычно использовала прислуга для доставки продуктов, и отправлялся в один из незаметных переулков Пятнадцатого округа с визитом к влюбленной в него молодой красавице-турчанке.

Студенты решили подложить в «Рено» бомбу, пока Йильмаз проводил время в постели любовницы.

Они знали, где добыть взрывчатку: у Пепе Гоцци – одного из многочисленных сыновей «крестного отца» корсиканской мафии Меме Гоцци. Пепе торговал оружием. Продать его он мог кому угодно, но отдавал предпочтение политически мотивированным клиентам, потому что, как сам с веселым цинизмом признавал, «идеалисты готовы платить больше». Он помог турецким студентам совершить оба предыдущих террористических акта.

Но план подрыва автомобиля не был лишен и некоторых сложностей. Обычно Йильмаз уезжал от возлюбленной один в том же «Рено», но далеко не всегда. Порой он отправлялся с ней вместе ужинать в ресторан. А еще чаще она сама брала машину, чтобы через полчаса вернуться с запасом хлеба, фруктов, сыра, вина, явно собираясь устроить милую домашнюю трапезу. Случалось, кроме того, что Йильмаз возвращался домой на такси, и девушка одалживала у него «Рено» на день-другой. Студенты, подобно многим террористам, были романтиками, и им претила мысль об убийстве красивой женщины, чье единственное и вполне простительное преступление состояло в любви к мужчине, не достойному ее привязанности.

Они обсудили создавшуюся проблему, соблюдая каноны демократизма. Все решения принимались ими после общего голосования. Лидера в своем кругу они не признавали, но все же среди них выделялся один человек, сила личности которого делала его фигурой доминирующей. Звали его Рахми Коскун. Это был привлекательный и пылкий молодой мужчина с густыми усами и с тем блеском в глазах, что выдает яростное желание прославиться. Именно его энергия и целеустремленность помогли довести до конца два предшествующих покушения, несмотря на все проблемы и связанный с ними риск. Рахми предложил посоветоваться со специалистом по бомбам.

Поначалу остальным его идея не пришлась по душе. Кому можем мы доверять? – задавались они вопросом. Рахми назвал Эллиса Талера, американца, называвшего себя поэтом, но на самом деле зарабатывавшего на жизнь уроками английского языка. Экспертом по взрывчатке он стал, когда его призвали воевать во Вьетнаме. Рахми знал его уже год или чуть больше: они оба работали на недолго просуществовавшую революционную газету «Хаос», вместе организовывали поэтические вечера для сбора средств в пользу Организации освобождения Палестины. Казалось, Эллис искренне разделял горячее возмущение Рахми тем, что творилось в Турции, и его ненависть к варварам, ответственным за это. Некоторые другие студенты тоже были шапочно знакомы с Эллисом, считая его то ли выпускником университета, то ли молодым преподавателем. И все же им не хотелось привлекать к делу человека без турецких корней, но Рахми проявил настойчивость и в итоге добился согласия своих товарищей.

Эллис сразу же нашел, как им устранить возникшую сложность. Бомбу необходимо снабдить радиоуправляемым взрывным устройством, объяснил он. Рахми расположится у окна дома напротив квартиры девушки или же в машине, припаркованной на той же улице, наблюдая за «Рено». В руке он будет держать портативный радиопередатчик размером с пачку сигарет – такими пультами пользуются, чтобы открывать автоматические ворота гаражей. Если Йильмаз сядет в «Рено» один, как происходило чаще всего, Рахми нажмет кнопку на пульте, радиосигнал активирует взрыватель бомбы, и она рванет при попытке Йильмаза запустить двигатель. Но если автомобилем воспользуется девушка, Рахми кнопки не тронет, и юная красавица поедет по своим делам, пребывая в блаженном неведении об опасности. Бомба не причинит никакого вреда, пока она не активирована.

– Не нажмешь на кнопку, взрыва не последует, – сказал Эллис.

Рахми идея понравилась, и он спросил Эллиса, сможет ли он совместно с Гоцци изготовить такую бомбу.

– Разумеется, – ответил Эллис.

Но выявилась еще одна загвоздка.

– У меня есть друг, – сказал Рахми, – который хотел бы встретиться с вами обоими, с тобой и с Пепе. Если начистоту, вам обязательно нужно познакомиться с ним, иначе мы ничего не сможем сделать, потому что именно этот друг дает нам деньги на взрывчатку, на оружие, на автомобили, на взятки чиновникам и на все прочее.

– Зачем ему понадобилось встречаться с нами? – в один голос поинтересовались Эллис и Пепе.

– Он пожелал убедиться, что бомба сработает, и ему необходимо удостовериться, может ли он вам доверять, – извиняющимся тоном объяснил Рахми. – Вам нужно только принести ему бомбу, продемонстрировать принцип ее действия, пожать ему руку и позволить посмотреть вам в глаза. Разве это чрезмерные требования для человека, который дает нам возможность осуществить задуманное?

– Я не возражаю, – сказал Эллис.

Пепе колебался. Он, конечно, хотел получить деньги, причитавшиеся ему от сделки, – он всегда тянулся к деньгам, как свинья тянется к корыту, – но терпеть не мог встреч с незнакомыми людьми.

Эллис вразумил его.

– Послушай, – заметил он, – такие вот студенческие группировки расцветают и увядают, как мимоза весной, и Рахми наверняка уже скоро потерпит крах. Но если ты сведешь знакомство с его «другом», то сможешь продолжать успешный бизнес и потом, когда Рахми не станет.

– Ты прав, – отозвался Пепе, не отличавшийся особым умом, но легко усваивавший деловые принципы, если ему их объясняли просто.

Эллис уведомил Рахми о согласии Пепе на встречу, и Рахми организовал рандеву для них троих, назначив его на ближайшее воскресенье.

Тем утром Эллис проснулся в постели Джейн. Он очнулся внезапно, ощущая страх, словно ему приснился кошмар. Мгновением позже он вспомнил причину своего напряженного состояния.

Посмотрел на часы. Было еще очень рано. Он мысленно вновь повторил детали разработанного плана. Если все пройдет хорошо, сегодня триумфально завершится более чем год тщательной и опасной работы. И он сможет разделить этот триумф с Джейн, при том условии, разумеется, что останется в живых до конца наступившего дня.

Он повернул голову и посмотрел на нее, сделав это осторожно, чтобы не разбудить девушку. У него дрогнуло сердце, как случалось каждый раз, когда он вновь видел ее лицо. Она лежала на спине, ее чуть вздернутый носик уставился в потолок, а темные волосы распластались по подушке, подобно взметнувшемуся крылу птицы. Он смотрел на ее большой рот, на пухлые губы, часто и жадно целовавшие его. Весеннее солнце подсветило легкий белый пушок на ее щеках – ее «бородку», как он называл его, если хотел подшутить над девушкой.

Впрочем, то был редкий момент наслаждения, когда он мог любоваться в полной безмятежности ее спокойным и лишенным какого-либо выражения лицом. Обычно оно выглядело оживленным – смеющимся, хмурым, гримасничающим, отображая то удивление, то скептицизм, то страсть или сочувствие. Но чаще всего она лукаво усмехалась, как шаловливый мальчишка, которому только что удалось кого-то особенно успешно разыграть. И только когда она спала или пребывала в глубокой задумчивости, то становилась именно такой. И в подобные мгновения он любил ее сильнее всего, потому что, как вот сейчас, пока она оставалась беззащитной и естественной, не контролирующей себя, в ее внешности отчетливо проступали приметы сдержанной чувственности, горевшей внутри ее существа, словно пылает не слишком яркий, но горячий подземный огонь, невидимый никому. Тогда он с трудом сдерживал почти неодолимое желание прикоснуться к ней.

Для него это стало в свое время удивительным сюрпризом. Когда он впервые встретился с ней вскоре после своего переезда в Париж, она показалась ему типичной хлопотуньей, каких всегда много в молодежных радикальных кругах столичного города, возглавляющих всевозможные комитеты, организующих выступления против апартеида и кампании за ядерное разоружение. Такие юные создания стояли во главе марша протеста в связи с событиями в Сальвадоре или привлекали внимание общественности к загрязнению воды в реках, собирали средства для голодающих в Чаде или стремились помочь творческому развитию молодого талантливого кинорежиссера. Людей притягивала к ней ее поразительная красота, они поддавались очарованию Джейн, черпали энергию в ее неутомимом энтузиазме. Он пару раз приглашал ее на свидания просто ради удовольствия понаблюдать, как хорошенькая девушка уничтожит огромный бифштекс, а потом – он даже не помнил уже, каким образом так получилось – обнаружил, что под личиной этой неугомонной, легко возбудимой с виду девицы таилась поистине страстная женщина, и по уши влюбился в нее.

Сейчас его взгляд блуждал по ее небольшой квартире-студии. Ему стало радостно при виде знакомых вещей, отличавших именно ее жилище. Симпатичная настольная лампа, сделанная из китайской вазочки, полка с книгами по экономике и проблемам бедности в современном мире, просторная софа, в которой ты мог запросто утонуть. Фотография ее отца, красивого мужчины в двубортном пальто, сделанная, должно быть, еще в шестидесятые годы, скромный серебряный кубок, выигранный ею на пони по кличке Одуванчик в 1971 году, то есть десять лет назад. Ей тогда было тринадцать, подумал Эллис, а мне двадцать три. И пока она выигрывала скачки на пони в Гемпшире, я находился в Лаосе, устанавливая противопехотные мины вдоль тропы вьетнамских партизан).

Когда Эллис впервые попал в эту квартиру почти год назад, Джейн только что перебралась в нее из пригорода, и в ней было пустовато: небольшая комната в мансарде с кухней в алькове, с душем в стенном шкафу, а туалетом в конце общего коридора. Постепенно она превратила унылую каморку под самой крышей дома в уютное гнездышко. Джейн хорошо зарабатывала переводами с французского и русского на английский язык, но и арендная плата была высока – квартира располагалась рядом с бульваром Сен-Мишель, и потому ей приходилось экономить на обстановке. Она накопила достаточно денег, чтобы купить наиболее подходивший ей стол красного дерева, антикварную кровать и тебризский ковер. Она принадлежала к тому типу женщин, которых отец Эллиса назвал бы «дамами высокого класса». Джейн тебе понравится, папочка, думал Эллис. Ты будешь просто без ума от нее.

Он перевернулся на бок лицом к ней, и это движение разбудило ее, как он и предполагал. Ее огромные голубые глаза на мгновение уставились в потолок, а потом посмотрели на него, она улыбнулась и перекатилась в его объятия.

– Привет, – прошептала она, а он поцеловал ее.

И мгновенно почувствовал эрекцию. Некоторое время они лежали рядом, все еще полусонные, изредка обмениваясь поцелуями, а затем она закинула ногу ему через бедро, и они начали заниматься любовью, но не слишком активно, ни слова не говоря друг другу.

Когда они только стали любовниками, первое время взаимное сексуальное влечение возникало между ними по утрам и по вечерам, хотя часто даже посреди дня. Эллис предполагал, что столь острое желание физической близости не продлится долго. Уже через несколько дней или, быть может, через пару недель, думал он, ощущение новизны пропадет, и они перейдут к статистически средней частоте, то есть к двум с половиной половым актам в неделю или к чему-то близкому к усредненной цифре. Но он ошибся. Пролетел год, а они все еще бросались друг на друга при каждом удобном случае, как молодожены во время медового месяца.

Она легла сверху, накрыв его собой. Их увлажнившаяся кожа слипалась. Он обвил руками хрупкое тельце и крепко обнял, прежде чем глубоко погрузиться в ее лоно. Почувствовав приближение его оргазма, Джейн посмотрела на Эллиса сверху вниз, а потом впилась в него поцелуем приоткрытыми губами, пока он кончал в нее. Сразу после этого она издала легкий, приглушенный стон, и теперь уже он мог ощущать, как она тихо сотрясается от долгого, накатывавшего нежными волнами оргазма, какой обычно испытывала по утрам в воскресенье. Затем она так и осталась лежать поверх него, по-прежнему не совсем проснувшись. Он гладил ее волосы.

Несколько минут спустя она спросила:

– Ты помнишь, какой сегодня день?

– Да. Воскресенье.

– Верно. И в это воскресенье твоя очередь готовить обед.

– Я не забыл и об этом.

– Очень хорошо. – Наступила пауза. – Чем же ты собираешься покормить меня?

– Бифштексом, картошкой, зеленым горошком, сыром из козьего молока и клубникой под кремом шантильи.

Она вскинула голову и рассмеялась.

– Но ты постоянно готовишь одно и то же!

– Неправда. В прошлый раз мы ели фасоль по-французски.

– А в позапрошлый раз ты вообще забыл обо всем, и нам пришлось идти в ресторан. Не пора ли внести хоть какое-то разнообразие в свои кулинарные потуги?

– Эй, минуточку! Уговор был, что по воскресеньям мы готовим по очереди. Но никто не упоминал о том, что меню должно быть каждый раз иным.

Она вновь распласталась на нем, притворившись потерпевшей поражение в споре.

Все это время предстоявшая днем работа не давала ему покоя. Он нуждался в ее помощи, и настал момент попросить об услуге.

– Этим утром мне нужно повидаться с Рахми, – начал он.

– Ладно. Тогда встретимся у тебя немного позже.

– Ты можешь кое-что сделать для меня, если не сочтешь за труд приехать туда немного раньше, чем обычно.

– Что именно?

– Приготовить обед. Нет, нет! Я, разумеется, шучу. Мне будет нужна твоя помощь в пустяковом, но строго секретном деле.

– А конкретнее? – спросила она.

– Сегодня у Рахми день рождения, и очень кстати в Париж приехал его брат Мустафа, хотя Рахми пока не знает об этом. – Если все пройдет гладко, подумал Эллис при этом, я никогда в жизни больше не солгу тебе. – Я хочу, чтобы появление Мустафы за праздничным обедом Рахми стало сюрпризом. Но мне требуется сообщник.

– Я готова, – сказала она, скатившись с него и сев со скрещенными под собой ногами. Ее груди походили на аппетитные яблоки – гладкие, округлые и крепкие. Кончики ее волос щекотали ему соски. – Что от меня требуется?

– Проблема совсем простая. Мне нужно сообщить Мустафе, куда ему явиться, но вот только Рахми никак не решит, где он хочет устроить праздник. Поэтому мне, видимо, придется информировать об этом Мустафу в самый последний момент. А Рахми, по всей видимости, будет рядом со мной, когда я позвоню его брату.

– И как же ты выйдешь из положения?

– Я позвоню тебе. Буду нести какую-нибудь чепуху. Не обращай внимания ни на что, кроме адреса. Потом сама позвони Мустафе, дай ему адрес и объясни, как туда добраться.

Все это выглядело вполне естественно, пока Эллис планировал свои действия, но сейчас его история выглядела откровенно неправдоподобно.

Но у Джейн она, казалось, не вызывала ни малейших подозрений.

– Действительно предельно просто, – сказала она.

– Вот и отлично, – обрадовался Эллис, скрывая чувство облегчения.

– А после звонка мне придется долго ждать твоего возвращения домой?

– Меньше часа. Я только хочу увидеть эффект, произведенный моим сюрпризом, но откажусь от участия в обеде под любым предлогом.

Джейн задумалась.

– Он пригласил тебя одного? Без меня?

Эллис пожал плечами.

– Насколько я понимаю, это чисто мужской обед.

Он протянул руку за блокнотом на прикроватном столике, написал имя Мустафа и номер телефона.

Джейн встала с кровати и пересекла комнату в сторону кабинки в стене, где располагался душ. Она открыла дверцу и пустила воду из крана. Ее настроение заметно изменилось. Улыбка пропала с губ. Эллис спросил:

– Что так рассердило тебя?

– Я не сержусь, – ответила она. – Просто мне не нравится отношение ко мне твоих друзей.

– Но ты же знаешь, как турки привыкли обращаться с девушками.

– Вот именно! С девушками. Они ничего не имеют против респектабельных женщин, а я для них всего лишь твоя девушка.

Эллис вздохнул.

– Не похоже, что ты можешь обижаться на отношение к тебе нескольких примитивных мужских шовинистов. Что ты мне на самом деле пытаешься сказать?

Она размышляла над ответом, задержавшись обнаженной перед дверцей душа, и была настолько красива, что Эллису снова захотелось заняться с ней любовью. Потом она сказала:

– Вероятно, я стремлюсь донести до тебя мысль о том, как мне претит мой нынешний статус. Я целиком и полностью предана тебе – все знают об этом. Я больше ни с кем не сплю, даже не принимаю приглашений поужинать с другими мужчинами. Но вот ты… У тебя нет передо мной никаких обязательств. Мы не живем вместе. По большей части я не знаю, где ты бываешь, чем занимаешься. Ты до сих пор не представил меня своим родителям… И людям известно, как обстоят дела, а потому они и обращаются со мной как со шлюшкой.

– Думаю, ты очень сильно преувеличиваешь.

– Ты неизменно повторяешь одну и ту же фразу.

Она вошла в душ и с громким стуком закрыла дверь. Эллис достал бритву из ящика стола, где хранил свои туалетные принадлежности, оставаясь ночевать здесь, и начал бриться над раковиной в кухне. У них случались размолвки по этому поводу и раньше. И даже более серьезные и длительные споры. Он знал, в чем заключалась их истинная причина: Джейн хотела, чтобы они жили под одной крышей.

Он, конечно, тоже хотел этого: жениться на ней и прожить вместе всю жизнь. Однако приходилось ждать, когда он исполнит стоявшую перед ним задачу, а рассказать ей все он не мог. Вот и приходилось отделываться пустыми словесами: «Я еще не готов» или «Мне всего лишь нужно совсем немного времени», а эти расплывчатые отговорки только сильнее раздражали ее. Ей представлялось, что года вполне достаточно, чтобы любить мужчину, не добившись тем не менее никаких обязательств с его стороны. И была права, разумеется. Но если сегодня все пройдет хорошо, у него появится возможность кардинально изменить ситуацию. Исправить положение.

Эллис закончил бриться, завернул бритву в полотенце и снова положил в ящик стола. Джейн вышла из душа, и теперь он встал под его струю. Мы прекратили разговаривать, отметил он про себя. Это глупо.

Пока он принимал душ, она сварила кофе. Он поспешно оделся в линялые джинсы и черную футболку, сев затем напротив нее за небольшой стол из красного дерева. Джейн разлила кофе по чашкам.

– Мне необходимо с тобой серьезно потолковать, – сказала она.

– Хорошо, – отозвался он. – Давай поговорим за обедом.

– А почему не сейчас?

– Сейчас у меня нет времени.

– День рождения Рахми важнее наших с тобой отношений?

– Само собой, нет. – Эллис с сожалением почувствовал нетерпение в своем тоне, и внутренний голос шепнул ему: «Веди себя помягче. Ты рискуешь потерять ее». – Но я дал обещание, а выполнять обещания тоже очень важно. И я не вижу большой разницы, поговорим мы с тобой сейчас или чуть позже.

Лицо Джейн приобрело напряженное, упрямое выражение, уже хорошо ему знакомое. Оно появлялось, когда она принимала какое-то решение, но кто-то стремился не дать ей сразу же осуществить его.

– Но вот для меня как раз очень важно, чтобы мы все обсудили именно сейчас.

На мгновение он испытал искушение рассказать ей правду немедленно. Но только это никак не вписывалось в его планы. Времени оставалось в обрез, его сознанием владели сейчас совершенно иные мысли, и он действительно не был готов к полной откровенности. Будет намного лучше все выложить позже, когда они оба смогут расслабиться, а у него появится возможность объявить ей, что его работа в Париже завершена. И потому он сказал:

– Мне кажется, ты поступаешь глупо, когда настаиваешь. Я не поддамся давлению. Пожалуйста, давай побеседуем позже. Сейчас мне пора бежать.

Он поднялся из-за стола.

Когда же он подошел к двери, услышал ее слова:

– Жан-Пьер попросил меня отправиться вместе с ним в Афганистан.

Это прозвучало неожиданно, и Эллису понадобилось время, чтобы вникнуть в смысл сказанного.

– Ты говоришь серьезно? – спросил он с удивлением.

– Вполне серьезно.

Эллис знал, что Жан-Пьер влюблен в Джейн. Как и еще с полдюжины других мужчин: с такого рода женщиной это должно было произойти неизбежно. Но никто из них не был для него опасным соперником. По крайней мере, он сам так считал вплоть до этого момента. Он почти сразу оправился от минутной растерянности.

– Зачем тебе понадобилось посещать зону боевых действий в компании такого слюнтяя? – спросил он.

– Это не тема для шуток, – пылко сказала она. – Речь идет о моей жизни.

Он недоверчиво покачал головой.

– Ты не можешь уехать в Афганистан.

– Почему же?

– Хотя бы потому, что любишь меня.

– Да, но я не твоя собственность. Ты не вправе распоряжаться мной.

Его удовлетворило уже то, что она не ответила: «Нет, не люблю». Он посмотрел на часы. Действительно дурацкая ситуация. Всего лишь чуть позже он сможет рассказать ей все, что ей угодно будет узнать.

– И все равно сейчас я не расположен к разговору, – сказал он. – Мы обсудим наше совместное будущее, а это ни в коем случае нельзя делать в спешке.

– Я не стану ждать вечно, – предупредила она.

– А я и не прошу о долгой отсрочке. Подожди всего несколько часов. – Он коснулся ее щеки. – И давай не начинать ссору всего из-за каких-то нескольких часов.

Она тоже поднялась и крепко поцеловала его в губы.

– Ты же не отправишься в Афганистан, верно?

– Пока не знаю, – медленно ответила она.

Он попытался улыбнуться.

– По крайней мере, никуда не уезжай до обеда.

Она улыбнулась в ответ и кивнула.

– До обеда обещаю никуда не уезжать.

Он еще несколько секунд смотрел ей в глаза, а потом вышел из квартиры.

Широкие бульвары по обеим сторонам Елисейских Полей заполняли толпы туристов и самих парижан, вышедших на утреннюю прогулку, наслаждаясь ласковым весенним солнцем. В кафе вдоль тротуаров свободных мест не было. Эллис встал рядом с условленным местом, держа рюкзак, купленный в дешевом магазине. Со стороны он выглядел как обычный молодой американец, который автостопом путешествует по Европе.

Он жалел, что Джейн выбрала для попытки откровенного разговора именно это утро. Сейчас она наверняка дуется на него, и когда он приедет домой, встретит его в дурном настроении.

Что ж, придется затратить какое-то время, чтобы вновь пригладить ее взъерошившиеся перышки.

Затем ему пришлось заставить себя не думать о Джейн и сосредоточиться на стоявшей перед ним задаче.

Он видел два варианта, кем мог оказаться «друг» Рахми, финансировавший небольшую террористическую группу. Первый вариант: богатый и свободолюбивый турок, который решил по политическим или личным мотивам, что оправданы любые насильственные акты против военной диктатуры и ее сторонников. Если дело обстоит так, Эллис испытает большое разочарование.

Вторым вариантом был Борис.

Этот «Борис» слыл легендарной фигурой в тех кругах, в которых вращался теперь Эллис – среди революционно настроенных студентов, палестинцев в изгнании, временных политических агитаторов и лекторов, редакторов скверно издававшихся экстремистских газет, анархистов, маоистов, армян и даже воинствующих вегетарианцев. Говорили, что он русский, офицер КГБ, готовый финансировать любой левацкий демарш или теракт на Западе. Многие, тем не менее, вообще сомневались в его существовании. Прежде всего те, кто пытался получить деньги у русских, но ничего не получил. Однако Эллис порой подмечал важные детали. К примеру, какая-либо группировка, которая многие месяцы жаловалась, что у нее не хватает средств на простую копировальную машину, неожиданно переставала плакаться по поводу денег и становилась крайне озабоченной вопросами секретности и безопасности. А чуть позже следовало похищение, стрельба или взрыв бомбы.

Не приходилось сомневаться, рассуждал Эллис, что русские снабжали деньгами такие группы, как турецкие диссиденты. Им было бы трудно избежать искушения наделать шума, причинить противникам неприятности столь относительно низкой ценой и практически ничем не рискуя. А кроме того, ведь и сами спецслужбы США охотно финансировали похитителей людей и политических убийц в Центральной Америке, и трудно было представить, чтобы Советы проявляли больше щепетильности в подобных делах, чем его соотечественники. А поскольку при такого рода операциях деньги не снимались со счетов в банках и не поступали в виде почтовых или телеграфных переводов, кто-то должен был вручать наличные из рук в руки. Отсюда вытекала необходимость в темных и таинственных персонажах, каким был Борис.

Эллису отчаянно хотелось встретиться с ним.

Рахми прошел мимо ровно в половине одиннадцатого, одетый в розовую рубашку фирмы «Лакост» и в безукоризненно отглаженные коричневые брюки, но все же бросалась в глаза его некоторая нервозность.

Эллис последовал за ним, держась позади в десяти или пятнадцати ярдах, о чем они договорились заранее.

В следующем на их пути кафе расположилась мускулистая, хотя и чересчур полная фигура Пепе Гоцци в черном шелковом галстуке, словно он только что посетил церковную мессу (а это было более чем вероятно). На коленях он держал большой портфель типа «дипломат». Он поднялся с места и пошел почти рядом с Эллисом, но так, что сторонний наблюдатель мог только гадать, знакомы эти двое между собой или нет.

Рахми направился вверх по Елисейским Полям в сторону Триумфальной арки.

Краем глаза Эллис мог видеть Пепе. Корсиканец обладал почти животным инстинктом самосохранения. Он исподволь проверял, нет ли за ним слежки. При пересечении улицы ему удалось вполне естественным образом посмотреть назад, пока не загорелся зеленый сигнал светофора для пешеходов, а затем, минуя большой магазин на углу, он мог четко рассмотреть людей у себя за спиной в расположенной по диагонали витрине.

Эллису нравился Рахми, но уж точно не Пепе. Рахми был человеком искренних убеждений и имел четкие принципы, а люди, которых он убивал, вероятно, заслуживали смерти. Пепе принадлежал к совершенно иному типу. Он все делал исключительно ради денег, но тупость и необразованность помешали ему преуспеть в мире легального бизнеса.

В трех кварталах к востоку от Триумфальной арки Рахми свернул в один из узких переулков. Эллис и Пепе последовали за ним. Перейдя на противоположный тротуар, Рахми скоро открыл дверь отеля «Ланкастер».

Вот, стало быть, где состоится рандеву. Эллис надеялся, что встречу назначили в баре или ресторане при гостинице: он чувствовал бы себя увереннее в общественном месте.

После жары на улице мраморный вестибюль показался приятно прохладным. Даже холодным. Эллис слегка поежился. Официант, облаченный во фрак, пренебрежительно покосился на его потертые джинсы. Рахми уже втискивался в маленький и узкий лифт, находившийся в дальнем конце вестибюля. Значит, все произойдет в номере отеля. Что ж, чему быть, того не миновать. Эллис вошел в лифт за Рахми, а места для массивной туши Пепе едва хватило. Пока они поднимались, нервы Эллиса натянулись как струны. Из лифта они вышли на четвертом этаже, Рахми подвел их к номеру 41 и постучал в дверь.

Эллис постарался придать своему лицу спокойное, бесстрастное выражение.

Дверь медленно открылась.

Перед ними стоял Борис. Эллис понял это, как только увидел его, и почувствовал одновременно восторг триумфа и холодный укол страха. На лбу этого мужчины словно было написано слово «Москва». Его выдавало все – от дешевой стрижки до крепких и практичных ботинок. Безошибочно узнаваемый стиль офицера КГБ читался даже в жестком, оценивавшем тебя взгляде и в грубом абрисе рта. Этот человек не был похож ни на Рахми, ни на Пепе, не будучи ни пылким идеалистом, ни грязным мафиозо. Борис являл собой тип опытного и жестокого профессионального террориста, который без колебаний расправился бы с любым из возникших на пороге мужчин и со всеми тремя сразу, если бы потребовалось.

Долго же я искал встречи с тобой, подумал Эллис.

Борис некоторое время держал дверь не до конца открытой, отчасти прикрываясь ей, пока изучал визитеров, а затем сделал шаг назад и сказал по-французски:

– Заходите.

Они оказались в гостиной двухкомнатных апартаментов. Она была обставлена достаточно элегантно выглядевшим антиквариатом восемнадцатого столетия: столом, буфетом и стульями. Пачка сигарет «Мальборо» и литровая бутылка коньяка из магазина беспошлинной торговли в аэропорту занимали поверхность небольшого, но изящного журнального столика с гнутыми ножками. В дальнем углу за полуоткрытой дверью располагалась спальня.

Рахми нервно и кратко представил всех присутствующих:

– Пепе. Эллис. Мой друг.

Широкоплечий Борис носил белую сорочку, закатанные рукава которой обнажали мясистые и волосатые руки. Его синие брюки из саржи казались не по погоде слишком плотными. На спинке стула висел пиджак в черно-коричневую клетку, совершенно не подходивший к цвету брюк.

Эллис положил рюкзак на ковер и сел.

Борис жестом указал на коньячную бутылку.

– Не желаете выпить?

Но Эллису совсем не хотелось спиртного в одиннадцать утра.

– Для меня только кофе, пожалуйста, – сказал он.

Борис окинул его пристальным недобрым взглядом.

– Кофе и так подадут нам всем.

Затем Борис направился к телефону. Он привык, чтобы его боялись, промелькнула мысль у Эллиса. Ему не нравится мое обращение с ним на равных.

А вот Рахми откровенно трепетал перед Борисом и продолжал нервничать, инстинктивно расстегивая и снова застегивая верхнюю пуговицу своей розовой рубашки, пока русский общался с отделом обслуживания в номерах.

Борис положил трубку и обратился к Пепе:

– Рад познакомиться с вами. – Он продолжал говорить по-французски. – Думаю, мы можем быть полезны друг другу.

Пепе молча кивнул. Он сидел, немного подавшись вперед, в покрытом бархатной обивкой кресле, и в своем черном костюме казался до странности уязвимым на фоне старинной мебели, словно не он мог случайно сломать ее, а она – причинить вред ему. У Пепе с Борисом все же много общего, подумал Эллис. Оба были сильными, жестокими мужланами, не ведавшими границ дозволенного или чувства сострадания. Будь Пепе русским, он служил бы в КГБ. Родись Борис французом, он влился бы в ряды мафии.

– Покажите мне бомбу, – распорядился Борис.

Пепе открыл свой «дипломат». Он оказался плотно набит прямоугольными брикетами из какого-то желтого вещества, каждый примерно в фут длиной и сечением в пару дюймов. Борис встал на колени рядом с чемоданчиком и потрогал один из брикетов указательным пальцем. Вещество было мягким, как замазка. Борис принюхался.

– Предполагаю, что это Си-3, – сказал он.

Пепе снова кивнул.

– А где взрывное устройство?

– Эллис принес его в рюкзаке, – ответил Рахми.

– Нет, не принес, – сказал Эллис.

На мгновение в комнате воцарилась напряженная тишина. На привлекательном молодом лице Рахми отчетливо отобразился страх.

– Что ты имеешь в виду? – взволнованно спросил он. Взгляд его испуганных глаз метался между Эллисом и Борисом. – Ты же мне обещал… Я сказал ему, что…

– Закрой рот, – резко оборвал его Борис.

Рахми замолк. Борис выжидающе смотрел на Эллиса.

Тот заговорил с небрежным спокойствием, какого на самом деле вовсе не ощущал:

– Я опасался, что это может быть ловушка, а потому оставил взрывное устройство дома. Его смогут доставить сюда буквально через несколько минут. Мне нужно лишь позвонить своей девушке.

Борис изумленно пялился на него несколько секунд. Эллис выдерживал его пристальный взгляд насколько мог хладнокровно.

– Почему вы решили, что возможна ловушка? – наконец поинтересовался Борис.

Эллис решил отказаться от любых объяснений, поскольку они прозвучали бы как попытка оправдаться. Да и сам по себе вопрос прозвучал нелепо. Он посмотрел на Бориса с откровенной уверенностью в себе, а потом лишь пожал плечами, ничего не сказав.

Борис продолжал внимательно вглядываться в его лицо. Потом русский заявил:

– Хорошо. Только звонить буду я сам.

Протест так и вертелся у Эллиса на языке, но ему пришлось подавить желание возразить. Такого поворота событий он не предвидел. Он продолжал выдерживать позу «мне на все наплевать», одновременно лихорадочно обдумывая положение. Как отреагирует Джейн на незнакомый голос? Вдруг ее вообще там нет, и она нарушила обещание? Он уже сожалел о том, что вовлек ее в свои дела. Но теперь было слишком поздно что-то менять.

– Вы осторожный человек, – сказал он Борису.

– Как и вы. Диктуйте номер телефона.

Эллис назвал ему номер. Борис записал его в блокнот, лежавший рядом с аппаратом, и начал набор.

Остальные молча ждали.

– Алло! – сказал Борис. – Я звоню вам по поручению Эллиса.

Возможно, голос чужака не спугнет ее, надеялся Эллис. Она так или иначе ждала странного звонка. Он ведь ясно дал ей понять: «Не обращай внимания ни на что. Запомни только адрес».

– Что? – раздраженно спросил Борис, и Эллис подумал: какую глупость девушка могла брякнуть? И выругался про себя. – Да, это так, но сейчас совершенно неважно, – продолжал Борис. – Эллис хочет, чтобы вы доставили устройство в номер 41 отеля «Ланкастер» на рю де Берри.

Наступила еще одна пауза.

Просто сыграй свою роль, Джейн! – мысленно умолял ее Эллис.

– Да, это очень хороший отель.

Брось болтать о пустяках! Просто скажи, что выполнишь поручение!

– Спасибо, – ухмыльнулся Борис и добавил с сарказмом: – Вы очень любезны.

После чего дал отбой.

– Она знала, что я русский. Как ей стало известно об этом?

Эллис даже растерялся на мгновение, но потом все понял.

– Она – профессиональный лингвист и умеет различать иностранные акценты, – объяснил он.

Тут впервые заговорил Пепе:

– Дожидаясь прибытия этой девицы, не пора ли взглянуть на деньги?

– Будь по-вашему.

Борис ушел в спальню.

Пока он отсутствовал, Рахми тихо прошипел Эллису:

– Я никак не ожидал от тебя таких трюков!

– Разумеется, не ожидал, – отозвался Эллис притворно равнодушным тоном. – Если бы ты знал о моем плане, он бы не сработал как мера предосторожности, верно?

Борис вернулся с большим коричневым конвертом и передал его Пепе. Тот вскрыл конверт и принялся пересчитывать купюры достоинством в сто франков каждая.

Борис взялся за пачку сигарет и прикурил одну из них.

А Эллис продолжал размышлять: надеюсь, Джейн не станет тянуть со звонком «Мустафе». Мне следовало настоятельно внушить ей, насколько важно передать сведения немедленно.

Через какое-то время Пепе сказал:

– Здесь вся обещанная сумма.

Он вложил деньги в конверт, облизал край, смазанный клеем, запечатал его и положил на край журнального столика.

Несколько минут четверо мужчин сидели в полном молчании.

– Вы живете далеко отсюда? – спросил Борис у Эллиса.

– Пятнадцать минут езды на мотороллере.

В дверь постучали. Эллис всем телом напрягся.

– Она быстро ездит, – сказал Борис и открыл дверь. – Но это всего лишь кофе, – констатировал он злобно и вернулся в свое кресло.

Двое официантов в белых пиджаках вкатили в комнату тележку. Они распрямились и повернулись, держа в руках пистолеты M.A.Б. модели «Д», – штатное оружие французских полицейских.

– Никому не двигаться! – отдал приказ один из них.

Эллис чутьем понял, что Борис готовится к прыжку. Почему детективов только двое? Если Рахми наделает глупостей и его подстрелят, у Пепе и Бориса появится возможность напасть на полицейских и обезоружить их…

Распахнулась дверь спальни, и еще двое мужчин в белой униформе официантов появились на пороге с такими же пистолетами, как у их коллег.

Борис сразу же расслабился. На его лице отобразилось отстраненное выражение.

Только сейчас Эллис осознал, что надолго затаил дыхание, после чего издал глубокий вздох.

Все было кончено.

В комнату вошел человек в мундире офицера полиции.

– Ловушка! – воскликнул Рахми. – Это все-таки оказалось ловушкой!

– Заткнись! – сказал Борис, и его хриплый голос снова заставил Рахми молчать. Затем он обратился к офицеру: – Я решительно протестую, ваши действия возмутительны, – начал он. – Прошу заметить, что…

Полицейский ударил его прямо в зубы обтянутой перчаткой рукой.

Борис прикоснулся к губам и посмотрел на кровь, оставшуюся у него на пальцах. Его манера поведения сразу же радикально изменилась, когда он понял, насколько серьезно положение, чтобы рассчитывать хитростью выйти сухим из воды.

– Запомните хорошенько мое лицо. – Он обратился к офицеру с замогильным холодом в голосе. – Вам еще доведется его увидеть.

– Но кто же предатель? – взволнованно вопрошал Рахми. – Кто нас выдал?

– Он. – Борис указал на Эллиса.

– Эллис? – переспросил Рахми в полнейшем изумлении.

– Телефонный звонок, – напомнил ему Борис. – Адрес отеля и номер комнаты.

Рахми уставился на Эллиса. В его взгляде читались нескрываемая обида и боль.

Еще несколько полисменов в мундирах вошли в апартаменты. Офицер указал на Пепе.

– Это Гоцци, – назвал он фамилию. Двое рядовых надели на Пепе наручники и увели. Офицер посмотрел на Бориса. – А вы кто такой?

Борис напустил на себя скучающий вид.

– Меня зовут Йан Хохт, – ответил он. – Я гражданин Аргентины…

– Не трудитесь понапрасну, – оборвал его офицер с отвращением. – Уведите этого человека. – Потом обратился к Рахми: – Ну а вы что скажете?

– Мне нечего вам сказать! – Рахми сумел заставить свою фразу прозвучать поистине героически.

Офицер отдал распоряжение простым движением головы, и на Рахми тоже нацепили наручники. Пока турка уводили, он прожигал Эллиса ненавидящим взглядом.

Арестованных спустили вниз на лифте по одному. «Дипломат» Пепе и конверт, набитый купюрами, запечатали в полиэтиленовые пакеты. В номер вошел полицейский фотограф и установил штатив.

Офицер сказал Эллису:

– Перед отелем припаркован черный «Ситроен-ДС», – с явной неохотой добавив обращение: – Сэр.

Что ж, я снова на стороне закона, подумал Эллис. Какая жалость, что Рахми куда как более симпатичная мне личность, чем этот полицейский.

Он тоже спустился на лифте. В вестибюле гостиницы стоял управляющий в черном пиджаке и в полосатых брюках. На его лице застыло выражение уязвленного самолюбия, когда он увидел, как все больше представителей полиции бесцеремонно врываются в его заведение.

Эллис вышел наружу под яркие лучи солнца. Черный «Ситроен» стоял у противоположного тротуара переулка. За рулем сидел шофер, а на заднем сиденье расположился пассажир. Эллис тоже сел назад. Машина мгновенно тронулась с места.

Пассажир повернулся к Эллису и сказал:

– Привет, Джон.

Эллис улыбнулся. Странно было слышать свое подлинное имя после более чем годичного перерыва.

– Как дела, Билл? – отозвался он.

– Чувствую огромное облегчение, – сказал Билл. – Тринадцать месяцев мы не слышали от тебя ничего, кроме требований денег. А затем последовал безапелляционный звонок с предупреждением, что у нас есть всего двадцать четыре часа, чтобы мобилизовать местную группу для ареста преступников. Только представь, на что нам пришлось пойти, убеждая французов выделить нам своих людей, не объясняя, зачем это нужно! Группа должна была ждать в районе Елисейских Полей, но получила точный адрес только после звонка неизвестной женщины мифическому Мустафе. Впрочем, нам самим пока известно лишь это!

– Иного пути у меня не было, – извиняющимся тоном сказал Эллис.

– Мы провернули масштабную операцию и теперь в крупном долгу у правоохранительных органов этого города. Но, как я понимаю, дело успешно завершено. А теперь поторопись заверить меня, что оно того стоило. Кого нам удалось прищучить?

– Задержанный русский – это Борис, – сказал Эллис.

Лицо Билла растянулось в широченной улыбке.

– Будь я проклят! – воскликнул он. – Ты сумел взять самого Бориса. Надеюсь, не шутишь?

– Какие уж тут шутки?

– Господи, в таком случае нужно срочно забрать его у французов, пока они не выяснили, кто он на самом деле.

Эллис пожал плечами.

– Из него в любом случае никто не вытянет важной информации. Он глубоко предан своей профессии. Самое главное – нам удалось, так сказать, изъять его из обращения, пресечь дальнейшую деятельность. Теперь им потребуется года два, чтобы найти замену, а новому «Борису» наладить сеть контактов. А значит – мы значительно затруднили и замедлили их работу здесь.

– Держу пари, ты прав. И это сенсационный результат.

– Корсиканца зовут Пепе Гоцци. Он нелегально торгует оружием, – продолжал Эллис. – Это он поставлял снаряжение почти для всех террористических актов во Франции и многих других странах, совершенных за последние два года. Вот его следует основательно допросить. Попросите французских сыщиков побеседовать в Марселе с его отцом Меме Гоцци. Могу заранее предсказать: вы обнаружите, что старику никогда не нравилось, что члены его семьи занимались преступлениями на политической почве. Предложите ему сделку. Иммунитет для Пепе, если сынок даст показания против политических террористов, которых он снабжал своим товаром, а вы не тронете обычных уголовников. Меме на это подпишется, поскольку не посчитает, что предает своих друзей. А если согласится Меме, Пепе его послушается. У французских прокуроров работы хватит на годы вперед.

– Невероятно! – Билл действительно выглядел пораженным. – Всего лишь за день ты сумел помочь схватить, вероятно, двух самых крупных организаторов террористических актов в мире!

– За один день? – усмехнулся Эллис. – На это ушел год.

– Но он того стоил.

– Молодого турка зовут Рахми Коскун, – сказал Эллис. Он торопился, потому что был кое-кто еще, кому ему не терпелось поведать все это. – Рахми и его группа в ответе за поджог представительства «Турецких авиалиний» пару месяцев назад. Они же убили чуть ранее атташе посольства Турции. Если схватите всю группу, уверен, что улик против них соберете предостаточно.

– Или французская полиция убедит их признать свою вину.

– Верно. Дай мне карандаш. Я составлю для тебя список имен и адресов.

– Не гони лошадей, – сказал Билл. – Нам предстоит получить у тебя детальную информацию, когда доберемся до нашего посольства.

– Я не собираюсь сейчас ехать в посольство.

– Джон, не надо нарушать протокол и все портить.

– Я дам тебе нужные имена, и ты будешь располагать всей необходимой информацией, даже если позже сегодня я попаду под колеса машины бешеного французского таксиста. Если же выживу, встречусь с тобой завтра утром и доложу более детально.

– Но зачем ждать до завтра?

– На сегодня у меня назначен обед и свидание.

Билл разочарованно закатил глаза.

– Что ж, вероятно, мы в большом долгу перед тобой, чтобы разрешить некоторые вольности, – неохотно признал он.

– Я тоже так считаю.

– С кем же у тебя свидание?

– С Джейн Ламберт. Ты сам назвал мне ее в числе прочих имен, когда изначально готовил к выполнению задания.

– Помню. Я еще сказал тебе тогда, что если сможешь втереться к ней в доверие, стать ей другом, она познакомит тебя с каждым свихнувшимся леваком, арабским террористом, подражателем Баадера-Майнхоф[1] и поэтом-авангардистом Парижа.

– Так все и случилось, если не считать того, что я влюбился в нее.

Билл сразу стал похож на банкира из Коннектикута, которому сообщили, что его сын собирается жениться на дочери чернокожего миллионера: то есть не знал, радоваться ему или огорчаться.

– Гм. Какая же она на самом деле?

– Она отнюдь не сумасшедшая, хотя у нее много совершенно безумных друзей. Что я могу тебе сказать? Она красива, как фотомодель, чертовски умна и упряма, как ослица. Словом, восхитительна. Она – та женщина, какую я искал всю свою жизнь.

– По крайней мере, становится понятно, почему ты предпочитаешь отпраздновать победу с ней, а не со мной. Что вы собираетесь делать?

Эллис улыбнулся.

– Я откупорю бутылку вина, пожарю пару бифштексов, расскажу ей наконец, что зарабатываю свой хлеб охотой на террористов, а потом предложу выйти за меня замуж.

Глава вторая

Жан-Пьер склонился через стол в кафетерии и устремил на сидевшую перед ним брюнетку полный сочувствия взгляд.

– Думаю, мне понятны твои чувства, – сказал он с теплотой в голосе. – Помню, какую глубокую депрессию переживал сам к концу первого года учебы на медицинском факультете. Ощущение создавалось такое, что тебе дали больше информации, чем способен усвоить мозг обыкновенного человека, и ты не знал, как справиться с ней, когда наступит время экзаменов.

– Это очень точно замечено. Как раз про меня, – сказала она, энергично кивая.

Девушка готова была разрыдаться.

– Но признак хороший, – ободрил ее собеседник. – Я хочу сказать, что ты одна из лучших на курсе. А именно тот, кто совсем не волнуется, в результате провалится.

Ее карие глаза теперь увлажнились от благодарности к нему.

– Ты действительно так считаешь?

– Я в этом твердо уверен.

Она посмотрела на него с обожанием. Ты скорее съела бы сейчас меня самого, а не свой обед, верно? – подумал он. Она чуть подвинулась на стуле, и воротник ее свитера неожиданно распахнулся, приоткрыв верхние кружева на ее бюстгальтере. На мгновение Жан-Пьер почувствовал проблеск вожделения. В восточном крыле больницы располагалась бельевая кладовка, куда никто не заглядывал после половины десятого утра. И Жан-Пьер уже не раз пользовался этим. Дверь можно было запереть изнутри и завалиться на мягкую груду чистых простыней…

Брюнетка вздохнула, подцепила вилкой кусочек мяса, сунула в рот и принялась пережевывать. Жан-Пьер сразу потерял к ней всякий интерес. Он терпеть не мог наблюдать, как другие едят. И вообще он сейчас устроил себе своего рода разминку для мускулов, чтобы проверить, способен ли по-прежнему соблазнить почти любую девицу: но доводить дело до конца не входило в его планы. Она была хорошенькая, с вьющимися волосами и с теплым оттенком кожи уроженки побережья Средиземного моря. Стройная фигурка, роскошное тело. Но в последнее время у Жан-Пьера совершенно пропало желание одерживать легкие победы над слабым полом. Единственной девушкой, по-настоящему интересовавшей его, была Джейн Ламберт, но она не позволяла ему даже поцеловать себя.

Он отвел взгляд от брюнетки и рассеянно оглядел зал больничного кафетерия. И не увидел ни одного знакомого лица. Заведение почти пустовало. Он решил пообедать пораньше, поскольку ему досталась в тот день утренняя смена.

Прошло шесть месяцев с тех пор, как он впервые увидел поразительно красивое лицо Джейн в дальнем конце заполненной людьми комнаты во время приема с коктейлями, устроенного в ознаменование выхода в свет новой книги по гинекологии, написанной феминистками. Он еще поделился с ней тогда мыслью, что не бывает феминистской медицины. Существовала лишь хорошая медицина и плохая. Она возразила, что нет такой науки, как христианская математика, и все же понадобился церковный еретик Галилео, чтобы доказать факт вращения Земли вокруг Солнца. «А ведь вы правы!» – воскликнул Жан-Пьер, совершенно обезоружив ее своим простодушным признанием, и так они стали друзьями.

Вот только к его мужским чарам она оказалась невосприимчива, словно не замечала их. Он ей нравился, но она хранила привязанность к своему американцу, хотя Эллис был значительно старше нее. И странным образом это делало ее еще более привлекательной для Жан-Пьера. Если бы только Эллиса можно было убрать со сцены. Попал бы он под автобус, что ли, или как-то иначе самоустранился… В последнее время сопротивление Джейн начало постепенно ослабевать. Или он всего лишь выдавал желаемое за действительное?

Брюнетка спросила:

– А правда, что ты на два года отправляешься в Афганистан?

– Правда.

– Почему?

– Наверное, потому, что верю в концепцию свободы. И еще: я получил такое блестящее образование и накопил бесценный опыт не для того только, чтобы делать коронарное шунтирование ожиревшим бизнесменам.

Ложь слетала с его губ почти бессознательно.

– Но зачем на целых два года? Обычно специалисты проводят там три или шесть месяцев. Год – максимум. Два года кажутся целой вечностью.

– Неужели? – Жан-Пьер иронично усмехнулся. – Понимаешь, трудно добиться чего-то по-настоящему важного за небольшой период времени. Идея отправлять туда врачей в короткие командировки в высшей степени неэффективна. На самом деле повстанцы нуждаются в постоянной медицинской помощи, в больнице, которая будет находиться в одном и том же месте, а ее персонал не станет то и дело меняться. По крайней мере его костяк. А при нынешнем положении дел люди там не знают, куда им отправлять своих больных и раненых, они не соблюдают рекомендации медиков, потому что знают их недостаточно долго для доверительных отношений, и никто не уделяет внимания медицинскому просвещению населения. При этом расходы на доставку добровольцев в страну и возвращение на родину делают подобные «бесплатные» услуги достаточно дорогими.

Жан-Пьер вложил столько напускной страсти в эту речь, что почти поверил сам себе. Ему пришлось мысленно вспомнить подлинный мотив поездки в Афганистан и реальную причину, почему ему предстояло задержаться там на два года.

– Кто здесь намеревается лечить людей бесплатно? – Голос донесся из-за спины Жан-Пьера.

Он повернулся и увидел другую пару, несшую подносы с едой: Валери, которая числилась интерном, как и он сам, в компании своего ухажера, рентгенолога. Они уселись за один стол с Жан-Пьером и брюнеткой.

На вопрос Валери ответила брюнетка:

– Жан-Пьер отправляется в Афганистан, чтобы помогать повстанцам.

– Да неужто? – Валери казалась искренне удивленной. – А я слышала, что тебе предложили прекрасную работу в Хьюстоне.

– Я от нее отказался.

Это произвело на Валери впечатление.

– Но почему?

– Я считаю более достойным занятием спасать жизни борцам за свободу, а здоровье техасских миллионеров меня совершенно не волнует. И ничего не меняет в этом мире.

Рентгенолог оказался не настолько поражен решением Жан-Пьера, как его партнерша. Он съел немного картофельного пюре и сказал:

– Разумный ход. Когда вернешься, без проблем получишь ту же работу. Станешь не просто доктором, но еще и героем.

– Ты так к этому относишься? – с холодком спросил Жан-Пьер.

Ему не понравился оборот, который начинал принимать их разговор.

– В прошлом году двое из этой больницы побывали в Афганистане, – продолжал рентгенолог. – Оба получили прекрасные должности по возвращении.

Жан-Пьер снисходительно улыбнулся.

– Что ж, приятно думать, что я буду при хорошей работе, если останусь в живых.

– И это окажется справедливым! – пылко воскликнула брюнетка. – После такого самопожертвования!

– Как относятся к твоему намерению родители? – поинтересовалась Валери.

– Мама его одобряет, – ответил Жан-Пьер.

Разумеется, она полностью его поддерживала: ей нравились герои. Зато Жан-Пьер живо воображал, что сказал бы его отец о молодом враче-идеалисте, отправлявшемся работать на афганских мятежников. Социализм не подразумевает, что каждый волен делать то, что ему заблагорассудится! – заявил бы он своим хриплым и напористым голосом, слегка раскрасневшись. Кем ты считаешь этих самых «повстанцев»? На самом деле они обыкновенные бандиты, злоупотребляющие послушанием простых крестьян. Все феодальные институты следует ликвидировать, прежде чем восторжествует социализм. И он бы грохнул по столу одним из своих крепких кулаков. Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц, а чтобы построить социализм, необходимо крушить головы! Не беспокойся, папочка, я все это прекрасно знаю.

– А мой отец уже умер, – сказал Жан-Пьер вслух. – Но он тоже был борцом за свободу. Сражался в рядах Сопротивления во время войны.

– Чем конкретно он помогал Сопротивлению? – спросил все еще скептически настроенный рентгенолог, но Жан-Пьер уже не удостоил его ответом, потому что увидел, как через кафетерий проходит Рауль Клермон, редактор газеты «Восстание», обильно потевший в воскресном костюме. За каким дьяволом толстяка-журналиста принесло сейчас в больничную столовую?

– Мне нужно с тобой переговорить, – без предисловий начал Рауль.

Он сильно запыхался.

Жан-Пьер жестом указал ему на свободный стул.

– Рауль…

– Это весьма срочно, – оборвал его газетчик, и у него был такой вид, словно он не хотел, чтобы его имя произносили при посторонних.

– Почему бы тебе не пообедать с нами? Потом мы на досуге побеседуем.

– Сожалею, но не могу.

Жан-Пьер различил паническую интонацию в голосе толстяка. Взглянув ему в глаза, он заметил в них умоляющее выражение, просьбу перестать дурачиться. Удивленный, он поднялся из-за стола.

– Хорошо, – сказал он, а чтобы сгладить впечатление чрезмерной тревоги у своих коллег, с шутливой игривостью бросил: – Не трогайте остатки моего обеда. Я скоро вернусь.

Потом под руку с Раулем он вышел из кафетерия.

Жан-Пьер собирался остановиться сразу за дверью и поговорить, но Рауль повел его дальше по коридору.

– Меня послал мсье Леблон, – сказал он.

– Я уже начал догадываться, что он всему причиной, – отозвался Жан-Пьер.

Прошел всего месяц с тех пор, как Рауль познакомил его с Леблоном, который попросил его отправиться в Афганистан под предлогом помощи повстанцам, как другие французские врачи, но на самом деле – чтобы шпионить на русских. Жан-Пьер ощутил гордость и тревогу, но прежде всего – приятное возбуждение при появлении возможности совершить нечто действительно значительное. Он лишь опасался, что организация, отправлявшая медиков в Афганистан, отвергнет его как коммуниста. Они, конечно, не могли пронюхать, что он являлся полноправным членом партии, а сам он не собирался информировать их об этом, но им могла стать известна его репутация человека, сочувствовавшего коммунистам. Однако в то же время все знали, сколь многие французские коммунисты выступили против советского вторжения в Афганистан. И все же существовала вероятность, что крайне осторожная организация предложит Жан-Пьеру отправиться помогать другим освободительным группировкам, поскольку они посылали врачей в несколько стран. Например, в Сальвадор. Но в итоге все сложилось удачно: «Медики за Свободу» приняли его радушно и без всяких подозрений. Он сообщил хорошие новости Раулю, а тот пообещал ему еще одну встречу с Леблоном. Вероятно, как раз настало для такой встречи самое подходящее время.

– Но зачем такая спешка и паника?

– Он хочет видеть тебя сейчас же.

– Сейчас же? – переспросил Жан-Пьер немного раздраженно. – Но ведь я на дежурстве. Меня ждут пациенты…

– Уверен, о них позаботится кто-нибудь еще.

– Но отчего возникла настолько срочная необходимость? Я ведь уезжаю только через два месяца.

– Речь пойдет не об Афганистане.

– О чем же еще?

– Я не знаю.

Не знаешь? Тогда почему ты так испуган? – гадал про себя Жан-Пьер.

– То есть даже приблизительного представления не имеешь?

– Мне известно только, что Рахми Коскуна арестовали.

– Того турецкого студента?

– Да.

– За что?

– Не знаю.

– И какое отношение его арест имеет ко мне? Я с ним едва знаком.

– Мсье Леблон объяснит.

Жан-Пьер воздел руки протестующим жестом.

– Я не могу просто так взять и уйти отсюда.

– А если ты, скажем, почувствовал недомогание? Проще говоря – заболел? – спросил Рауль.

– Мне необходимо позвонить старшей медсестре, чтобы она вызвала мне замену. Но…

– Так позвони ей.

Они уже почти добрались до выхода из здания больницы, где на стене висело несколько аппаратов для внутренней телефонной связи.

Это может быть проверкой, промелькнула у Жан-Пьера мысль. Проверкой моей преданности делу, чтобы установить, насколько я серьезно настроен и достоин ли исполнения чрезвычайно ответственного задания. И он решил рискнуть вызвать недовольство руководства больницы, сняв трубку одного из телефонов.

– Меня срочно вызвали в связи с внезапной проблемой в семье, – сказал он, когда старшая медсестра ответила. – Прошу вас незамедлительно связаться с доктором Роше.

– Хорошо, сделаю, – спокойно сказала медсестра. – Надеюсь, вы не получили по-настоящему печальных новостей?

– Я вам обо всем расскажу потом, – торопливо заверил он. – До свидания. О! Минуточку! – У него была пациентка, у которой ночью открылось кровотечение. – Каково состояние мадам Ферье?

– Нормальное. Кровотечение остановили, и оно не возобновлялось.

– Прекрасно. Пожалуйста, присматривайте за ней очень внимательно.

– Конечно, доктор.

Жан-Пьер повесил трубку.

– Все в порядке, – сказал он Раулю. – Теперь можем идти.

Они вышли на стоянку и сели в принадлежавшее Раулю «Рено-5». Машина внутри раскалилась от полуденного солнца. Рауль ехал на высокой скорости, но избегал основных магистралей, предпочитая узкие боковые улочки. Жан-Пьер начал нервничать. Он ведь даже не знал в точности, кем был Леблон, но предполагал, что тот так или иначе связан с КГБ. Помимо воли Жан-Пьер задумался, не совершил ли он поступка, способного разгневать столь пугавшую всех спецслужбу, и если да, то какое наказание его может ожидать.

Они уж точно никак не могли узнать о Джейн.

Их совершенно не касалось сделанное ей предложение сопровождать его в Афганистан. В отправлявшейся группе наверняка будет немало других людей. Вероятно, вместе с Жан-Пьером пошлют медсестру-ассистентку. Еще несколько врачей получат назначения в соседние населенные пункты или даже по всей стране. Так почему бы Джейн не оказаться в их числе? Она не имела медицинской квалификации, но могла пройти краткосрочные курсы, а ее большое преимущество состояло в знании фарси – диалекта персидского языка, на котором говорили в тех краях, куда держал путь Жан-Пьер.

Он надеялся, что она согласится, движимая идеализмом и свойственным ей стремлением к увлекательным путешествиям. А еще он питал другую иллюзию: в чужой стране Джейн легко забудет об Эллисе и влюбится в единственного оказавшегося рядом европейца, которым станет, само собой, Жан-Пьер.

Одновременно было нежелательно, чтобы даже в партии узнали о том, почему он именно ее уговорил присоединиться к нему – исключительно по причинам амурного характера. Им не следовало совать нос в его личную жизнь. Их никто не мог информировать о его интимных делишках. По крайней мере, он так считал. Но вдруг все же ошибался? Что, если им обо всем стало известно, и он накликал на себя их злобу?

Не глупи, сказал он потом сам себе. В действительности ты не сделал ничего дурного, а если даже совершил неверный шаг, никакого наказания не последует. Это же реальный КГБ, а не та мифическая организация, которая вселяет ужас в сердца подписчиков журнала «Ридерс дайджест».

Рауль припарковал машину. Они остановились рядом с жилым домом, состоявшим из дорогих апартаментов, на рю де л’Юниверсите. Это было то же место, где Жан-Пьер встречался с Леблоном в прошлый раз. Они выбрались из автомобиля и зашли в здание.

В вестибюле царил сумрак. По лестнице, спиралью уходившей вверх, они поднялись на второй этаж, и Рауль нажал на кнопку звонка. Насколько же изменилась моя жизнь с тех пор, когда я прежде стоял перед этой дверью, подумал Жан-Пьер.

Открыл им сам мсье Леблон. Это был низкорослый, хрупкий, лысеющий мужчина в очках. В пепельно-сером костюме при серебристом галстуке внешне он смахивал на дворецкого. Хозяин провел их в комнату, располагавшуюся в задней части квартиры, где он уже беседовал с Жан-Пьером. Высокие окна и изысканная лепнина на потолке указывали, что когда-то здесь, должно быть, находилась элегантная гостиная, но сейчас на полу лежал нейлоновый ковер, а дешевый конторский письменный стол окружали стулья из пластмассы вульгарного оранжевого цвета.

– Подождите тут недолго, – сказал Леблон.

Его голос был тихим, отрывистым и сухим, как пыль. Легкий, но без труда уловимый акцент наводил на мысль, что его подлинная фамилия вовсе не Леблон. Он вышел через другую дверь.

Жан-Пьер сел на один из пластмассовых стульев. Рауль остался стоять. В этой комнате, вспомнил Жан-Пьер, сухой голос сказал мне: «Вы были ничем не примечательным, но преданным членом партии с самого детства. Ваш характер и история вашей семьи подсказывают, что вы сможете достойно послужить партии на секретной работе».

Надеюсь, я не испортил своей репутации из-за Джейн, подумал он.

Леблон вернулся в сопровождении незнакомого мужчины. Оба задержались на пороге, и Леблон указал на Жан-Пьера. Незнакомец пристально всмотрелся в доктора, словно пытался навсегда запечатлеть в памяти его лицо. Жан-Пьер ответил не менее жестким взглядом. Мужчина выглядел крупным и широкоплечим, как футболист. Его волосы были длинными по бокам головы, но заметно поредели на макушке, а усы он отпустил так, что их концы свисали вниз. Он носил зеленый вельветовый пиджак с разрезами на рукавах. Через несколько секунд он кивнул и удалился. Леблон закрыл за ним дверь и уселся за письменный стол.

– Произошла настоящая катастрофа, – сказал он.

Это не про Джейн, подумал Жан-Пьер. Слава тебе господи!

– В круг ваших друзей сумел проникнуть агент ЦРУ.

– О боже! – воскликнул Жан-Пьер.

– Само по себе это еще не та катастрофа, о которой я веду речь, – раздраженно продолжал Леблон. – Едва ли удивительно, что среди вас затесался американский шпион. В вашем окружении наверняка работают агенты Израиля, Южной Африки, как и спецслужб самой Франции. Чем им еще заниматься, как не проникать в группы молодых политических активистов? Мы тоже имеем своего человека, разумеется.

– Кто же это?

– Вы.

– О! Вот как! – Жан-Пьер был поражен до глубины души. Он сам никогда не считал себя шпионом. Но что еще могла означать формулировка «секретная работа»? – А кто же агент ЦРУ? – спросил он затем с откровенным любопытством.

– Некто Эллис Талер.

Изумление Жан-Пьера оказалось на сей раз настолько сильным, что он невольно вскочил со стула.

– Эллис?!

– Так вы с ним знакомы. Очень хорошо.

– Эллис – агент ЦРУ?

– Сядьте, – невозмутимо сказал Леблон. – Наша проблема не в нем самом, а в том, что он натворил.

Жан-Пьер размышлял. Если Джейн узнает об этом, она бросит Эллиса, как раскаленный кирпич. Позволят ли они ему все ей рассказать? Пусть даже нет. Узнает ли она правду о нем чуть позже? И каким образом? Поверит ли? Станет ли Эллис отрицать свою тайную деятельность?

Леблон продолжал говорить. Жан-Пьеру пришлось не без труда сосредоточиться на его словах.

– Катастрофа заключалась в том, что Эллис поставил ловушку, и в нее угодил некто очень важный для нас.

Жан-Пьер вспомнил, как Рауль упомянул об аресте Рахми Коскуна.

– Рахми действительно настолько важен для нас?

– Это не Рахми.

– Кто же тогда?

– Вам не обязательно знать.

– Тогда зачем вы привезли меня сюда?

– Помолчите и послушайте. – Леблон сказал это настолько жестко, что впервые внушил Жан-Пьеру страх. – Я, разумеется, никогда не встречался с вашим другом Эллисом. К сожалению, Рауль с ним тоже не знаком. А потому мы оба не знаем даже, как он выглядит. Зато вы знаете. Поэтому я и попросил доставить вас сюда. Вам известно, где живет Эллис?

– Да. Он снимает комнату над рестораном на рю де л’Ансьен Комеди.

– Окна комнаты выходят на улицу?

Жан-Пьер нахмурился. Он бывал там всего однажды. Эллис нечасто приглашал к себе гостей.

– Мне кажется, что да, выходят.

– Но вы не уверены?

– Дайте мне подумать.

Он заходил туда как-то вечером вместе с Джейн и еще целой компанией приятелей после показа какого-то фильма в Сорбонне. Эллис угощал всех кофе. Комната была небольшая. Джейн как раз уселась на пол у окна…

– Да. Там одно окно, и оно выходит на улицу. Почему это имеет значение?

– Потому что вы сможете подать сигнал.

– Я? Но зачем? Кому?

Леблон метнул в него свирепый взгляд.

– Простите, – сразу же извинился Жан-Пьер.

Леблон колебался. Затем заговорил снова, и его голос стал еще немного тише, хотя выражение лица оставалось непроницаемым.

– Вам предстоит пройти крещение огнем. Я сожалею о необходимости использовать вас в… подобной акции. Поскольку вы прежде не делали для нас вообще ничего существенного. Но вы знакомы с Эллисом, и сейчас у нас нет больше никого, кто хорошо знал бы его. А то, что мы собираемся предпринять, потеряет всякий смысл, если не сделать этого немедленно. Итак. Слушайте внимательно. Это крайне важно. Вы отправитесь к нему в комнату. Если застанете его дома, вы войдете – придумайте любой предлог. Затем встаньте у окна и покажитесь в него, чтобы вас разглядел Рауль, который будет дежурить на улице.

Рауль вскинулся, уподобившись псу, услышавшему, как люди упоминают в разговоре его кличку.

– А если Эллиса дома не окажется? – спросил Жан-Пьер.

– Поговорите с соседями. Постарайтесь выяснить, куда он отправился и скоро ли вернется. Если он вышел всего на пять минут или даже примерно на час, дождитесь его. И когда он вернется, действуйте, как было сказано: войдите внутрь, приблизьтесь к окну и убедитесь, что Рауль вас увидел. Ваше появление в окне будет означать, что Эллис у себя, а потому, как бы ни развивались события, не подходите к окну, если его там не будет. Это вы усвоили?

– Я знаю теперь, чего вы от меня хотите, – сказал Жан-Пьер. – Не понимаю только, с какой целью.

– Помочь нам идентифицировать Эллиса.

– А когда я вам помогу… Что дальше?

Ответ Леблона превзошел самые смелые ожидания Жан-Пьера и до крайности обрадовал его.

– Мы, конечно же, убьем его.

Глава третья

Джейн расстелила старенькую, покрытую заплатами белую скатерть поверх небольшого стола в комнате Эллиса и разложила набор видавших виды ножей и вилок. Нашла бутылку флери в шкафчике под раковиной и откупорила ее. У нее возник соблазн попробовать вино, но потом она решила дождаться Эллиса. Она достала бокалы, соль, перец, горчицу и бумажные салфетки. Не начать ли готовить самой? – подумала она. Нет, лучше предоставить это ему.

Комната Эллиса ей никогда не нравилась. Она была пустовата, тесна и совершенно безлика. Впервые попав сюда, она даже испытала в некотором роде шок. Она уже какое-то время встречалась с этим нежным, спокойным, зрелым мужчиной и ожидала, что он обитает в месте, которое отражает достоинства его личности – в уютной, удобной квартире, где обнаружится множество реликвий из его прошлого, по всей видимости, богатого различного рода событиями. Но побывав в его логове, вы бы никогда не догадались, что этот человек был уже однажды женат, воевал, употреблял ЛСД[2], избирался капитаном школьной футбольной команды. Холодные белые стены украшали явно случайно подобранные плакаты и афиши. Фарфоровую посуду хозяин купил в лавках старьевщиков, а кастрюли и сковородки были из оцинкованного железа. Имя владельца не значилось ни на одном из томиков поэзии в бумажных обложках, стоявших на полках книжного шкафа. Свои джинсы и свитеры он хранил в пластмассовом чемодане под скрипучей кроватью. А где же его старые школьные дневники, где фотографии племянников и племянниц, где пластинка со столь любимой им песней «Отель разбитых сердец» Элвиса Пресли, где обычные в каждом доме сувениры из Булони или с Ниагарского водопада? Или та салатница из тикового дерева, которую всякий рано или поздно получает в подарок от родителей? В комнате не было ничего действительно значимого. Ни одной вещи, какую обычно хранишь не за ее ценность, а за воспоминания, с ней связанные. Словом, он не вложил в обстановку даже малой частицы своей души.

Комната человека, застегнутого на все пуговицы, хранившего свои секреты, никогда и ни с кем не делившегося сокровенными мыслями. Постепенно Джейн с глубочайшей печалью поняла, что Эллис действительно походил на свое жилье, то есть был холоден и скрытен.

И это поражало ее больше всего. Он представлялся ей очень уверенным в себе мужчиной. Всегда ходил с горделиво поднятой головой, словно ни разу в жизни не испытал подлинного страха. И даже его постель как будто существовала не для сна, а исключительно для сексуальных утех. Вот когда он мог сделать что угодно, сказать что угодно без колебаний, без угрызений совести или стыда. Джейн прежде не встречала подобных личностей. Уж слишком часто – в постели, в ресторане или просто во время прогулки по улице, пока они вместе над чем-то смеялись, пока она слушала его рассказы, наблюдала, как в уголках его глаз собирались морщинки в моменты глубокой задумчивости, или даже лежала в его теплых объятиях, Джейн вдруг обнаруживала внезапно, что он совершенно отключился от реальности. И в такие минуты он переставал быть любящим, занятным, задумчивым, обходительным или чувствительным. Она ощущала себя отторгнутой им, совсем посторонней, влезшей непрошенно в его интимный мир. Эта перемена походила на то, как солнце вдруг скрывается за густым облаком.

Она знала: ей придется так или иначе расстаться с ним. Джейн любила его самозабвенно, но теперь ей казалось, что он не способен на столь же сильное ответное чувство. Ему уже исполнилось тридцать три, и если он до сих пор не усвоил науку истинной любви, то не усвоит уже никогда.

Она села на диван и принялась читать номер английского еженедельника «Обсервер», который купила в киоске иностранной прессы на бульваре Распай по пути сюда. На первой полосе они опубликовали репортаж из Афганистана. Теперь эта страна представлялась прекрасным местом, куда можно отправиться, чтобы забыть об Эллисе.

Идея с самого начала вызвала ее интерес. Хотя ей нравился Париж, и работа, по крайней мере, не позволяла скучать в силу своего разнообразия, она стремилась к чему-то более важному: к новому опыту, к приключениям, к возможности внести свой вклад в борьбу за свободу. Ни малейшего страха она не чувствовала.

Жан-Пьер сказал, что врачей слишком высоко ценили, чтобы отправлять непосредственно в зону боевых действий. Конечно, существовал риск угодить в засаду или стать жертвой шальной бомбы, но он едва ли превышал опасность угодить под колеса одного из лихих парижских водителей. Ей было любопытно узнать, как живут афганские повстанцы. «Чем они питаются? – спрашивала она у Жан-Пьера. – Какую одежду носят? Ночуют в палатках? У них есть хотя бы туалеты?»

«Никаких туалетов, – отвечал он. – Нет электричества. Нет дорог. Нет вина. Нет автомобилей. Нет центрального отопления. Нет дантистов. Нет почтальонов. Нет рекламы. Нет кока-колы. Никто не дает прогнозов погоды, не печатает биржевых сводок. Там не работают декораторы, социальные службы. Нет губной помады, женских прокладок, модных нарядов, званых ужинов. Невозможно вызвать такси или даже сесть в обычный автобус, постояв в очереди…»

«Остановись! – перебивала она, потому что он был способен продолжать так часами напролет. – У них не может не быть такси и автобусов».

«В сельской местности нет ничего подобного. Я отправляюсь в район под названием долина Пяти Львов – твердыню повстанцев в предгорьях Гималаев. Жизнь там была крайне примитивной даже до того, как начались русские бомбардировки».

Джейн питала несокрушимую уверенность, что вполне сможет обойтись без канализации, водопровода и прогнозов погоды. Она догадывалась о том, насколько Жан-Пьер недооценивает опасность, но это почему-то не могло сдержать ее порыва. Мать, разумеется, устроила бы настоящую истерику. А отец, будь он еще жив, сказал бы просто: «Удачи тебе, Джейни!» Уж он-то понимал, как важно для любого человека сделать свою жизнь полезной для общества. Хотя он был отличным врачом, больших денег так и не заработал, поскольку где бы они ни жили – в Нассау, в Каире, в Сингапуре, но дольше всего в Родезии, – он всегда лечил бесплатно бедняков, и они являлись к нему на прием толпами, а пациентов, способных щедро оплатить его услуги, отец отвергал.

Из состояния глубокой задумчивости ее вывел топот, донесшийся с лестницы. Она поняла, что не успела прочитать в газете и пары абзацев. Вскинула голову и вслушалась. Нет, на шаги Эллиса не похоже. Но постучали именно в его дверь.

Джейн отложила газету в сторону и пошла открывать. Перед ней стоял Жан-Пьер. И он был удивлен едва ли не сильнее, чем она сама. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

– У тебя какой-то виноватый вид, – заметила Джейн. – У меня тоже?

– Да, – с усмешкой ответил он.

– Я как раз вспоминала о тебе. Заходи.

Он переступил через порог и огляделся.

– Эллиса нет дома?

– Я жду его с минуты на минуту. Присаживайся.

Жан-Пьер пристроил свое долговязое тело на диване. Уже не впервые Джейн подумала, что он, должно быть, самый красивый мужчина из всех, с кем она была знакома. У него были совершенно правильные черты лица, высокий лоб, четко обрисованный, почти аристократический нос, влажные карие глаза и чувственный рот, скрытый густой темно-русой бородой и усами, в которых местами виднелись рыжие волоски. Одевался он дешево, но тщательно подбирал вещи, умея носить их с небрежной элегантностью – и этой способности Джейн тайно завидовала.

Он ей очень нравился. Его крупный недостаток заключался в слишком высоком мнении о себе, но при этом его самоуверенность выглядела настолько откровенной и наивной, что обезоруживала, как нас часто умиляют излишне хвастливые дети. Ей импонировали его идеализм и преданность профессии медика. А еще ему нельзя было отказать в известном шарме. И в живом воображении, которое порой даже смешило ее. Вдохновленный чем-нибудь совершенно абсурдным, порой даже простой оговоркой, он мог пуститься в затейливый монолог, продолжавшийся десять или даже пятнадцать минут. К примеру, стоило кому-то заговорить о футболе, как Жан-Пьер выдавал спонтанный комментарий к недавнему матчу, каким его мог бы описать только философ-экзистенциалист. Джейн тогда смеялась до колик. Некоторые знакомые намекали, что веселый нрав Жан-Пьера имел оборотную сторону, когда он погружался в самую черную депрессию, но сама Джейн ни разу не видела его таким.

– Выпей немного вина, купленного Эллисом, – предложила она, указывая на бутылку, возвышавшуюся посреди стола.

– Нет, спасибо.

– Ты уже готовишь себя к жизни в мусульманской стране?

– Пока не начал.

Он стал вдруг очень серьезным.

– В чем дело? – спросила она.

– Мне необходим важный разговор с тобой, – ответил он.

– Но мы уже обо всем побеседовали три дня назад. Разве не помнишь? – небрежно заметила она. – Ты попросил меня бросить своего возлюбленного и отправиться с тобой в Афганистан – предложение, от которого не многие девушки отказались бы.

– Не надо такого легкомыслия.

– Хорошо. Но только я все еще не приняла окончательного решения.

– Джейн. Мне стало известно об Эллисе нечто поистине ужасающее.

Она озадаченно посмотрела на него. Что он собирался ей сообщить? Неужели придумал какую-то фантастическую историю, готов лгать, чтобы убедить ее поехать с ним? Едва ли, подумала она.

– Итак, что ты узнал?

– Он не тот, за кого выдает себя, – заявил Жан-Пьер.

Слова прозвучали до крайности мелодраматично.

– Нет нужды говорить таким похоронным тоном. Выражайся яснее.

– Он вовсе не нищий поэт. Он работает на американское правительство.

Джейн нахмурилась.

– На американское правительство? – Ей поначалу показалось, что Жан-Пьер все неверно истолковал. – Да, он действительно дает уроки английского языка некоторым французам, которые служат в различных учреждениях, принадлежащих США…

– Я совсем не это имею в виду. Он – шпион, внедрившийся в местные радикальные группировки. Он – тайный агент. А работает на ЦРУ.

Джейн разразилась громким смехом.

– Ты несешь чепуху! Неужели рассчитываешь заставить меня бросить его, выдвигая абсурдные обвинения?

– Это правда, Джейн.

– Нет, не правда. Эллис не может быть шпионом. Тебе не кажется, что я бы непременно что-то заподозрила? Я ведь практически живу вместе с ним целый год.

– Но ведь вы не живете вместе по-настоящему, не так ли?

– Это ничего не меняет. Я слишком хорошо знаю его. – Произнося свою фразу, Джейн подумала: а ведь тогда многому нашлось бы объяснение.

На самом деле она далеко не все знала об Эллисе. Но все же достаточно, чтобы не верить в то, что он подлый, низкий, коварный и хоть сколько-нибудь зловещий человек.

– Об этом прошел слух чуть ли не по всему городу, – продолжал Жан-Пьер. – Этим утром задержали Рахми Коскуна, и многие считают его арест делом рук Эллиса.

– За что арестовали Рахми?

Жан-Пьер пожал плечами.

– За подрывную деятельность, несомненно. Как бы то ни было, Рауль Клермон сейчас рыскает по Парижу в поисках Эллиса, а есть и другие люди, исполненные жажды мести.

– О, Жан-Пьер, все это просто смехотворно, – сказала Джейн. Внезапно она почувствовала жар во всем теле. Подошла к окну и распахнула его. Глянув вниз, заметила, как светловолосая голова Эллиса нырнула в подъезд дома. – Что ж, вот он и вернулся, – обратилась она к Жан-Пьеру. – Теперь тебе придется повторить свои невероятные вымыслы прямо ему в лицо.

Она уже слышала, как Эллис поднимается по лестнице.

– Именно это я и собирался сделать, – сказал Жан-Пьер. – Как ты думаешь, с какой еще целью я мог явиться сюда? Я пришел предупредить, что они уже начали охоту на него.

Только теперь Джейн осознала: Жан-Пьер говорил искренне. Он действительно верил каждому своему слову. Отлично! Эллис совсем скоро вправит ему мозги и поставит на место.

Дверь открылась, и Эллис вошел в комнату.

Выглядел он почти счастливым, словно его так и распирало от хороших новостей, и когда Джейн увидела его округлое улыбающееся лицо со сломанным носом и с проницательными голубыми глазами, ее сердце пронзило чувство вины при мысли, как она чуть ли не флиртовала с Жан-Пьером.

Эллис замер у порога, явно удивленный присутствием в своем доме Жан-Пьера. Его улыбка едва заметно померкла.

– Привет вам обоим, – сказал он.

Затем закрыл за собой дверь и запер ее, что вошло у него в привычку. Джейн всегда считала ее несколько эксцентричной, но сейчас ей подумалось, что именно так и поступил бы шпион. Девушка усилием воли отогнала от себя эту мысль.

Жан-Пьер заговорил первым:

– Они начали охоту на тебя, Эллис. Им все известно. Они придут за тобой.

Джейн переводила взгляд с одного мужчины на другого. Жан-Пьер имел превосходство в росте, но Эллис был широк в плечах и обладал мощным торсом. Они тоже стояли и разглядывали друг друга, как два уличных кота, прикидывавших, насколько силен соперник.

Джейн обняла Эллиса, поцеловала его, словно заглаживая провинность, и сказала:

– Жан-Пьер как раз рассказывал мне абсолютно абсурдную историю о том, что ты якобы шпион ЦРУ.

Жан-Пьер склонился через подоконник, всматриваясь в проходившую внизу улицу. Потом он снова повернулся к ним лицом.

– Расскажи ей все сам, Эллис.

– Откуда у тебя взялась подобная идея? – спросил Эллис.

– Об этом судачат по всему городу.

– Но от кого конкретно услышал ее ты? – с металлом в голосе задал вопрос Эллис.

– От Рауля Клермона.

Эллис кивнул. Перейдя на английский язык, он сказал:

– Тебе лучше сесть куда-нибудь, Джейн.

– Я не хочу садиться, – отозвалась она раздраженно.

– Мне в самом деле нужно кое о чем тебе рассказать, – настаивал он.

Это не могло быть правдой, просто не могло. Джейн почувствовала, как волна панического страха подкатывает комом к горлу.

– Так рассказывай, – выдавила из себя она, – только перестань принуждать меня садиться!

Эллис посмотрел на Жан-Пьера.

– Почему бы тебе не оставить нас одних? – спросил он по-французски.

Теперь Джейн постепенно начал овладевать гнев.

– Что ты собираешься рассказать мне? Почему прямо не заявишь об ошибке Жан-Пьера? Я должна убедиться, что ты не шпион, Эллис, иначе с ума сойду!

– Все не так просто, – сказал Эллис.

– Все очень просто! – Она больше не могла скрывать истерической интонации в своем голосе. – Он утверждает, что ты шпион, работаешь на американское правительство, а мне лгал. Лгал постоянно, бессовестно и изобретательно с тех пор, как я тебя встретила. Это правда? Правда или нет? Ну же!

Эллис вздохнул.

– Да, это правда.

Джейн чувствовала, что готова буквально взорваться от возмущения.

– Ты – мерзавец! – выкрикнула она. – Ты подлый мерзавец!

Лицо Эллиса сделалось жестким, приняло каменное выражение.

– Я хотел во всем признаться тебе сегодня, – сказал он.

В дверь постучали, но они оба никак не отреагировали на это.

– Ты шпионил за мной и за моими друзьями! – визжала Джейн. – Мне так теперь стыдно!

– Моя работа здесь завершена, – попытался объясниться Эллис. – Мне не придется снова обманывать тебя.

– А у тебя и шанса не будет. Я не желаю больше тебя видеть.

Стук раздался еще раз, и Жан-Пьер сказал по-французски:

– У вашей двери кто-то стоит.

Но Эллис не обращал на него внимания.

– Ты ведь не можешь говорить так всерьез! Что не желаешь больше видеть меня.

– Кажется, ты совершенно не понимаешь, как поступил со мной, верно? – спросила она.

– Да откройте вы свою треклятую дверь! – воскликнул Жан-Пьер.

– Боже милостивый… – пробормотала Джейн и подошла к двери. Отперла замок и открыла. Перед ней возникла массивная, широкоплечая фигура мужчины в зеленом вельветовом пиджаке с разрезами на рукавах. – Какого дьявола вам здесь нужно? – И только потом разглядела в его руке пистолет.

Следующие несколько секунд, как показалось, тянулись целую вечность.

У Джейн молнией промелькнула мысль, что если Жан-Пьер говорил правду и Эллис был шпионом, то, вероятно, не менее правдиво было его предупреждение: есть люди, горевшие жаждой мести. А в том мире, где в тайне от нее жил Эллис, «месть» как раз и означала сначала стук в дверь, а потом мужчину с пистолетом на пороге.

Она открыла рот, чтобы закричать.

Мужчина оказался в замешательстве, но лишь на мгновение. Он выглядел удивленным, будто никак не ожидал, что дверь откроет женщина. Его взгляд скользнул по Жан-Пьеру, но потом снова обратился на нее. Он, разумеется, знал – не Жан-Пьер был его мишенью, но пребывал в растерянности, поскольку не видел в комнате Эллиса, скрытого распахнувшейся лишь наполовину дверью.

А потому вместо того, чтобы зайтись в крике, Джейн попыталась дверь захлопнуть. Однако он разгадал ее намерения и успел вставить ботинок в проем. Дверь ударилась в нос его башмака и отпружинила назад. И все же, сделав движение вперед, он был вынужден расставить руки в стороны для сохранения равновесия, и его пистолет теперь оказался нацелен куда-то в угол потолка.

Он убьет Эллиса, подумала Джейн. Да, именно за этим он и пришел. Расправиться с Эллисом.

Она набросилась на убийцу, метя ему в лицо кулачками, стараясь ударить больнее, поскольку внезапно поняла, что, хотя и ненавидела теперь Эллиса, его гибели допустить не хотела. Но мужчину она задержала совсем ненадолго. Одной своей мощной рукой он отбросил Джейн от себя. Она упала, оказавшись в сидячем положении и сильно поцарапав себе спину у нижней части позвоночного столба.

Последовавшие затем события она видела с ужасающей ясностью.

Рука, так легко избавившаяся от угрозы со стороны Джейн, снова поднялась и распахнула дверь настежь. Пока мужчина поводил стволом пистолета вдоль комнаты, Эллис атаковал его, воздев над головой бутылку с вином. Прогремел выстрел, но чуть раньше бутылка успела опуститься, и звук разбитого стекла почти слился со звуком выстрела.

Джейн, парализованная страхом, смотрела на двух мужчин.

Убийца повалился навзничь, а Эллис остался на ногах, и она поняла, что пуля прошла мимо него.

Эллис наклонился и выхватил пистолет из руки незваного гостя.

Джейн не без труда удалось встать.

– Ты в порядке? – спросил Эллис.

– Жить буду, – ответила она.

Он повернулся к Жан-Пьеру:

– Сколько их еще на улице?

Жан-Пьер выглянул в окно.

– Больше никого.

Эллиса это откровенно удивило.

– Наверняка нашли себе укрытие.

Сунув пистолет в карман, он подошел к книжному шкафу.

– Не приближайтесь, – предупредил он и опрокинул шкаф на пол.

Позади шкафа скрывалась потайная дверь. Эллис открыл ее.

Потом он посмотрел на Джейн пристальным взглядом, задержавшись дольше, чем было нужно в создавшемся положении, как будто хотел еще что-то сказать, но не находил слов. И все же мгновением позже вышел в дверь и исчез из виду.

Немного подождав, Джейн медленно приблизилась к секретной двери и посмотрела, что скрывалось за ней. Там находилась еще одна крохотная квартира-студия, почти совсем не обставленная мебелью, но покрытая повсеместно толстым слоем пыли, словно в нее никто не заходил целый год. В противоположном углу она увидела еще одну распахнутую дверь, ведшую на незнакомую ей лестницу.

Она повернулась и оглядела комнату Эллиса. Убийца продолжал без сознания валяться на полу в луже растекшегося вина. Он пытался застрелить Эллиса. Да, расправиться с ним прямо здесь, в этой комнате. Уже сейчас все происшедшее представлялось совершенно нереальным. Впрочем, нереальным казалось вообще все: Эллис оказался шпионом, Жан-Пьер узнал об этом, Рахми попал под арест, а у Эллиса имелся запасной путь для бегства.

И вот он пропал. «Я не желаю больше тебя видеть», – сказала она ему всего несколько секунд назад. Сейчас представлялось, что ее слова окажутся пророческими и она никогда не увидит его.

С лестницы донеслись чьи-то шаги.

Джейн оторвала взгляд от тела потенциального убийцы и посмотрела на Жан-Пьера. Тот тоже выглядел пораженным страхом. Но всего лишь через мгновение он пересек комнату, чтобы обнять ее. Она склонила голову ему на плечо и разрыдалась.