В логове нечисти

Глава 7

Аббат явился в замок перед самым завтраком и вместе с остальными закусил свининой, а потом все гурьбой отправились проведать дядю Рауля.

Рауль уже встал и сидел в кресле — таких в замке было всего несколько штук, и семья ими гордилась. Он был закутан в просторный халат, когда-то роскошный, а теперь сильно потертый и заношенный, но все еще теплый и удобный. Кто-то попытался причесать Рауля по моде, но его волосы слишком долго не знали гребня и теперь, несмотря ни на что, буйно торчали во все стороны.

— Как ты себя чувствуешь? — ворчливо спросил дед. — Хорошо спал? Немного поживешь здесь на этот раз или опять ударишься в бега?

— Отец, ты же знаешь, я каждый раз ничего не мог с собой поделать, — отвечал Рауль. — Мне незачем было тут оставаться. Это не моя страна — я приезжал сюда, только чтобы повидаться с тобой и с Маргарет — ну и с Чарли, конечно. Мы с Чарли всегда были большие друзья. Мы с ним хорошо ладим. Помнишь, Чарли, как я тогда нанял тебя следить…

— Никто об этом не знает, дядя Рауль, — сказал Харкорт. — Ты же не велел мне никому говорить, я и не говорил. И даже когда ты уехал, я время от времени присматривался, не появятся ли эти два человека. Но они так и не появились. А ты их видел?

— Да, — сказал Рауль. — Я их потом видел. Они меня настигли.

— Ну и?

— Видишь, я ведь здесь, — ответил Рауль. — Сам можешь сообразить.

— Это еще что? — рявкнул дед. — Что тут происходит? Не хочешь ли ты сказать, Рауль, что впутал моего внука в какие-то свои темные делишки?

— Это было давно, — сказал Харкорт. — Я был еще мальчишкой. Он нанял меня, чтобы высматривать двух человек, которые его преследовали. Я ничего не должен был делать — только прибежать и сказать ему.

— Ну, тут ничего плохого как будто нет, — проворчал дед. — Но все равно мне это не нравится, Рауль.

— Я знал, что тебе это не может понравиться, — ответил Рауль. — Поэтому и не велел тебе говорить. Ну ладно, вернемся к моим оправданиям.

— Я не заставляю тебя оправдываться.

— Нет, заставляешь. Ты всегда уговаривал меня остаться и пустить корни. Надо пустить корни в этой земле, говорил ты. Только дело в том, что это не моя земля и не твоя. Если бы не ты и не Маргарет, это была бы для меня совсем чужая земля — такая же чужая, как та, где я странствовал.

— Теперь это моя земля, — заявил Харкорт чуть более высокомерно, чем ему бы хотелось. — И я говорю тебе — добро пожаловать. Я хотел бы, чтобы ты остался. Почему тебе в самом деле не остаться? Для деда это было бы большое утешение, а мы постарались бы, чтобы ты чувствовал себя как дома.

Рауль долго смотрел ему прямо в глаза, а потом сказал:

— Чарли, очень может быть, что я поймаю тебя на слове. Я уже не так молод и, может быть, на некоторое время останусь. Но я ничего не обещаю, — добавил он, обращаясь к отцу. — Если мне снова вздумается уехать, я уеду.

— Знаю, — ответил дед. — Тебя не удержишь. — И он сказал аббату. — Прости уж нас за эту неприличную семейную сцену. Такое у нас бывает нечасто. Извини, что тебе пришлось быть ее свидетелем.

— Это была сцена, преисполненная подлинно родственных чувств, — спокойно отозвался аббат. — На самом деле это мне следовало бы извиниться за то, что я при ней присутствовал. Это я навязался вам самым недостойным образом. Могу сказать одно — я здесь только по одной причине: то, что Рауль нашел на Брошенных Землях, близко касается меня.

— А что ты там нашел? — спросил Рауля дед. — Чарлз говорил, что ты сказал ему, будто нашел призму Лазандры?

— На самом деле я ее не нашел — только узнал, где она. Я ее не видел и не держал в руках, но убежден, что знаю, где она спрятана. Я не смог до нее добраться, потому что ее слишком тщательно охраняют — в одиночку туда не проникнуть.

— А ты уверен, что она там, где ты думаешь? — спросил аббат.

— Даю голову на отсечение.

Дед задумчиво кивнул:

— По мне, этого достаточно. Если мой сын дает голову на отсечение, значит, он в этом убежден. А ты не расскажешь нам, Рауль, как тебе это удалось? Как ты узнал, где она?

— Могу рассказать, только без всяких имен. Имен я называть не буду, потому что даже знать, что она существует, опасно. Впервые я услышал о ней в Константинополе. Я, конечно, знал эту легенду, ее почти все знают. Но тогда в первый раз один человек поклялся мне, что призма действительно существует. Я спросил его, откуда он знает, и он рассказал мне, хотя, как я подозреваю, далеко не все. Даже в таком виде это была длинная, запутанная история, я и пробовать не буду ее пересказать. Можете себе представить, как она меня заинтересовала, — я чувствовал, что это правда, и с тех пор старался не пропустить мимо ушей ни одного намека, да и сам пытался осторожно кое-что разузнать, когда мне казалось, что это можно сделать, не подвергая себя опасности. До меня, конечно, доходило множество диких слухов, в которых не было ни зернышка истины. А потом я попал в Гирканию, это на южном побережье Каспийского моря, и там, в келье одного отшельника, мне показали пергамент, где значилось название местности. И эта местность, как я узнал позже, расположена у нас, на Брошенных Землях. Но самое главное — то, что говорилось в этом пергаменте, почти во всех подробностях совпадало с тем, что я услышал тогда в Константинополе. А написан этот пергамент был всего лет сорок спустя после того, как призма попала на Брошенные Земли, — между прочим, в те времена там, за рекой, были вовсе не Брошенные Земли, а римская провинция. Конечно, не исключено, что человек, который это писал, узнал все из вторых рук. Но по некоторым его словам можно было понять, что это не просто слухи, многократно передававшиеся из уст в уста, с каждым разом все больше искажаясь.

— Но даже если так, — сказал дед, — то почему же ты решился отправиться на поиски? И рискнуть ради этого жизнью?

— Мне случалось рисковать жизнью ради вещей куда менее важных. Чаще всего — ради земных благ, которые годятся только на то, чтобы украсить мое бренное существование. А тут наконец представился случай сделать что-то для собственной души. У каждого человека в жизни наступает время, когда он начинает думать не только о кошельке, но и о душе. Только обычно это случается слишком поздно.

— Это я могу понять, — сказал старик.

— Именно так я и сделал, — продолжал Рауль. — И добрался до той местности, которая была названа в пергаменте. Но добравшись туда, я узнал, что призмы там больше нет.

— Откуда ты мог это узнать? — спросил Харкорт.

— Мне сказали. Один человек сказал.

— Человек? На Брошенных Землях?

— Там еще живет довольно много людей. Тех, кто не смог или не захотел бежать, когда туда пришла Нечисть, теснимая варварами. Римские легионы покатились назад под натиском ее превосходящих сил, и вместе с ними бежали многие, бросая все, что у них было, и спасая свою жизнь от ужасов, которые преследовали их по пятам. Но бежали не все — остались упрямцы, остались глупцы, остались те, кто сохранил надежду — может быть, всего лишь надежду на милосердие Божье. Многие из тех, кто остался, погибли, но кое кто укрылся в болотах или в других потаенных местах, и эти немногие выжили, хотя, конечно, не все. И их потомки до сих пор живут там. Живут, наверное, и другие — простаки или, быть может, храбрецы, не знаю: те, кто за эти годы по разным причинам вернулся на земли, оставшиеся во власти гоблинов. Люди все еще живут там — терпя угнетение, боясь поднять голову. Нечисть мирится с их присутствием — я думаю, они ее забавляют. И вот один из этих людей, старый священник — по крайней мере, он называл себя священником, хоть я и не уверен, что так оно и есть, — который скрывался в покинутом, полуразвалившемся храме, сказал мне, что призма не в этом храме, как я полагал, а в другом месте, немного дальше. Мы проговорили целую ночь. Он умолял меня разыскать призму и вернуть ее христианской церкви. Он сделал все, чтобы мне помочь. Временами трудно было разобрать, что он говорит: у него не хватало четырех передних зубов, двух верхних и двух нижних, вместо них была ужасающая брешь, и он не столько говорил, сколько шипел и свистел. Он и сам бы отправился со мной, но он был слишком стар и дряхл, сил на поиски у него не было.

— И вы нашли это другое место? — спросил аббат.

— В конце концов нашел. Я пытался проникнуть туда и чуть было не погиб. Оно слишком хорошо охраняется, чтобы туда можно было проникнуть в одиночку. Я даже не смог толком его рассмотреть. Священник сказал мне, что когда-то это был дворец. Мне кажется, это был не дворец. Скорее римское поместье — из тех роскошных вилл, что возводили для себя богатые и влиятельные землевладельцы. Она стоит посреди большого парка, который окружен стеной и зарос одичавшими деревьями и кустарником. Я убежден, что призма там. Так сказал мне священник, а он, по-моему, человек искренний, правдивый и сохранил остроту ума, несмотря на возраст. То, как хорошо это место охраняется, подтверждает, что там находится что-то очень ценное.

— А как оно охраняется? — спросил аббат.

— Чарами. Некромантией, волшебством, называйте как хотите. Там полно ловушек, а их стерегут драконы, великаны, тролли…

— И несмотря на все это, ты попытался проникнуть внутрь?

— Попытался, — ответил дядя.

— В одиночку… — сказал аббат. — А двое могли бы туда проникнуть? А трое? Или только целая армия?

— Армия — нет. Только не армия. Если бы через Брошенные Земли попробовала пройти армия, она была бы стерта с лица земли. Она не прошла бы и десяти лиг. Туда может прокрасться тайком только маленький отряд. Так удалось попасть туда мне.

— А маленький отряд из решительных, находчивых людей мог бы надеяться на успех?

— Кое-какие шансы у него могли бы быть. Очень небольшие. Я бы на такие шансы не поставил.

— Уж не собираешься ли ты сделать такую попытку? — недовольным тоном спросил дед аббата.

— Я думал об этом, — ответил аббат и бросил пристальный взгляд на Харкорта. Тот пожал плечами.

— Не знаю, — сказал он.

— Это благородное дело, — сказал аббат. — Святое дело. Крестовый поход во имя Церкви.

— И ради славы твоего аббатства, — вставил Шишковатый.

— Да, об этом я, может быть, тоже думал, — ответил аббат, — но не только об этом. Ради нашей Святой Церкви. И вот что еще. Есть легенда — ну, не совсем легенда, скорее, пожалуй, слух, но его отчасти подтверждает одна древняя рукопись, которую я нашел. Этот слух гласит, будто когда-то призма Лазандры хранилась в том самом древнем аббатстве, на фундаменте которого стоит нынешнее.

— Ты хочешь сказать, твое аббатство? — переспросил Шишковатый. — То, где ты аббат?

Аббат кивнул.

— Он прав, по крайней мере, в одном, — сказал дед. — В последние годы я от нечего делать просматривал архивы этого поместья. Аббатство, которое построил род Харкортов, в самом деле возведено на фундаменте другого, более древнего. Камень, из которого оно было сложено, большей частью пошел на строительство нашего замка, а когда было решено построить новое аббатство, его возвели на фундаменте того, прежнего.

— Я этого раньше не знал, — сказал Харкорт. — Аббат сказал мне об этом только вчера.

— Ты редко заглядываешь в старые бумаги, — сказал дед. — У тебя хватает других забот.

— Теперь вы видите, — сказал аббат, — я вроде как лично заинтересован в этом деле. Не то чтобы я был совершенно убежден, что все это правда. Но есть некоторый шанс, что это правда.

— На мой взгляд, пытаться вернуть призму Лазандры — чистое безумие, — сказал дед. — С твоей стороны, аббат, безумие даже думать об этом. А с твоей стороны, Рауль, было безумием пытаться это сделать.

— Да, это было безумием, — ответил дядя Рауль. — Теперь я знаю. Но тогда не знал.

— Ты мог бы только рассказать нам, как туда добраться, — сказал аббат. — Может быть, нарисовать план. Зная, что у нас-впереди, мы совершили бы этот путь куда быстрее и избежали бы многих опасностей.

— Да, я мог бы это сделать. Но не знаю, сделаю ли. Мне очень не хочется. Не хочу, чтобы ваша гибель осталась на моей совести.

— Даже во имя Божье?

— Даже во имя Божье, — ответил Рауль.

— Все зависит от того, — сказал Харкорт, — в каком направлении нужно двигаться.

— Прямо на запад, — ответил дядя.

— Римская когорта, которая проходила здесь вчера, — сказал Харкорт, — вероятно, направится к северу. Она отвлечет силы противника. Нечисть последует за ней на север. Может быть, нам и удастся проскользнуть незамеченными.

— А что вы будете делать, когда доберетесь до этого дворца или поместья? — спросил дед.

— Там видно будет.

— Значит, ты всерьез думаешь пуститься в эту дурацкую авантюру?

— Ну, не совсем, — ответил Харкорт. — Я всего лишь оцениваю ситуацию. Мысли вслух, упражнение в тактике.

— Я сказал, что не стану рисовать план и помогать вам, — произнес после некоторого колебания Рауль. — Но тут есть еще одна сторона, о которой я ничего не сказал. Чарли, очень может быть, что это касается лично тебя.

— Лично меня? Каким образом?

На лице Рауля отразилось мучительное сомнение.

— Я не хотел об этом говорить, — сказал он, — потому что это может повлиять на твое решение. Но все же сказать, по-моему, надо. Иначе я никогда бы этого себе не простил. Я просто не мог бы смотреть тебе в глаза.

— Так скажи, ради Христа! — воскликнул Харкорт. — Говори скорее. Это что-то очень страшное?

— Страшного в этом ничего нет, но мне не хотелось…

— Давай выкладывай, — вмешался дед. — Мой внук уже взрослый. Если это действительно его касается…

— Когда в ту ночь я разговаривал в храме со священником, — начал Рауль, — он назвал одно имя. Оно показалось мне знакомым, и потом я вспомнил, где его слышал. Это имя — Элоиза.

Харкорт вскочил со стула.

— Элоиза? — вскричал он. — Что ты слышал про Элоизу?

— Держи себя в руках, Чарлз, — строго приказал ему дед. — От крика толку не будет. Что ты слышал про Элоизу? — продолжал он, обращаясь к Раулю. — Элоизы нет в живых, ее убили семь лет назад. И ты это прекрасно знаешь. В этом доме не следует легкомысленно поминать ее имя без особых на то причин.

— Есть некоторый шанс, что она жива, — сказал Рауль. — В том месте, где находится призма, живут люди. В доказательство своих слов тот священник, который мне все это рассказал, назвал два имени. Элоиза было одно из них.

Харкорт почувствовал внезапный прилив слабости и, весь дрожа, опустился на стул.

— Ниоткуда не следует, — сказал ему дядя, — что это твоя Элоиза. Я же говорю, что есть только некоторый шанс.

Но Харкорт знал, что упустить такой шанс он не может. Когда речь идет об Элоизе, он не вправе пренебречь даже самым малым шансом. Ничто не может его остановить, нет такой опасности, которая заставила бы его повернуть назад. Если Элоиза еще жива….

— Возможно, она и осталась в живых, — сказал он. — Мы ведь не нашли ее тела.

— Там было множество тел, которые мы не смогли опознать, — напомнил дед.

— Да, я знаю, — сказал Харкорт. — Но если есть хоть какой-то шанс…

Кто-то положил ему на плечо могучую руку и крепко его обнял. Он оглянулся и увидел, что это аббат.

— Мы отправимся туда, — сказал аббат. — Мы двое отправимся туда и вернемся с Элоизой, а может быть, еще и с призмой.

Харкорт понуро сидел на стуле. В глазах у него все плыло, как будто комнату вдруг заполнила быстро бегущая вода. До него как будто издалека донесся голос дяди:

— Простите меня. Мне не нужно было…

— Нет, нужно, — возразил ему дед. — Если бы ты ничего не сказал, это было бы нечестно. Мальчик горевал о ней много лет.

Очертания комнаты стали уже не такими зыбкими, как будто вода спала, и все вокруг вновь обрело четкость.

Харкорт сказал:

— Я пойду. Никто меня не остановит. И аббат пойдет со мной, потому что теперь у нас обоих есть на то причина.

— В таком деле мы должны быть очень осторожны, — сказал дед. — Если хоть кто-нибудь об этом услышит…

— Сохранить тайну не удастся, — возразил Шишковатый. — Как бы мы ни старались. Даже у этих стен есть уши. К вечеру слухи пойдут не только по замку, но и по всей округе.

— Слухи, может быть, и пойдут, — сказал дед, — но никто не будет знать, куда вы собрались. По крайней мере, пока вы не отправитесь. — Он взглянул на Харкорта и спросил: — Ты твердо решил идти? Если ты передумаешь…

— Не передумаю, — заверил его Харкорт. — Я пойду.

— Вы, конечно, понимаете, — вмешался Шишковатый, — что я пойду с вами? Не могу же я вас отпустить одних.

— Спасибо, — ответил Харкорт. — Я надеялся, что ты тоже пойдешь, но не мог тебя об этом просить.

— Ну, теперь у меня на душе стало полегче, — сказал дед. — Двоих было бы маловато. Я бы тоже с вами пошел, хоть и считаю это дурацкой затеей, но от меня вам было бы немного толку. Я бы вам только мешал.

«Ну вот, — подумал Харкорт, — все решено, теперь надо действовать. Действовать, но не во имя алчности, которая тоже часто толкает на решительные поступки, а во имя любви и благочестия. Хотя очень может быть, что благочестие — тоже разновидность любви, только не такая бурная».

То, что еще совсем недавно казалось ему изрядной глупостью, то, что его дед все еще считал дурацкой затеей, теперь представлялось ему делом простым и заурядным, которое мог бы предпринять кто угодно.

— Троих хватит, — говорил тем временем Шишковатый. — Нам придется передвигаться быстро и скрытно. Мы не будем пользоваться дорогами, мы будем всячески их избегать.

— Там есть древняя римская дорога, — сказал аббат, — она идет прямо на запад. Мы пойдем южнее ее.

— Вы уверены, — спросил дед, — что вам не пригодятся несколько хороших бойцов? Мы могли бы отобрать самых надежных.

— Они не вложат в это свою душу, — сказал Харкорт. — Они будут всего бояться. Они будут всем недовольны.

— В любом случае, — сказал Шишковатый, — мы не будем рваться в бой. Мы будем всеми силами избегать столкновений. Мы будем передвигаться быстро и налегке, неся с собой все припасы. Вполне возможно, что мы вернемся очень скоро.

— А когда вы доберетесь до того места, где находится призма? — спросил дед.

— Там мы наверняка не задержимся, — ответил Харкорт. — Или мы проникнем туда, или нет, хотя я твердо намерен туда проникнуть. В любом случае засиживаться там нам незачем.

— Рауль еще до вечера нарисует план, — сказал дед, — и все вам по нему объяснит. Раз уж вы собрались идти, нечего мешкать. Через день-два в округе поползут всякие слухи, о которых могут так или иначе узнать за рекой. Вы должны переправиться на ту сторону до того, как Нечисть узнает о вас.

— А это означает, что мы не можем перейти реку по мосту, — сказал аббат. — Кто-нибудь обязательно нас заметит. Что мы куда-то уехали, будут знать все, но если мы сможем незаметно переправиться через реку, никто не узнает, куда мы направляемся.

— У мельника есть лодка, — сказал Харкорт, — и даже в самую темную ночь он чувствует себя на реке как дома. Он мог бы высадить нас на той стороне намного ниже моста.

— Это хорошая мысль, — поддержал его дед. — Жан из тех, кому можно довериться. Он умеет держать язык за зубами. Чарлз, почему бы тебе сейчас не съездить к нему и не договориться?

— Я считаю, мы должны отправиться сегодня же ночью, — сказал Шишковатый. — Чем дольше будем ждать…

— Верно, — согласился дед. — Отправляйтесь сегодня же ночью.