В мире исканий (Рисунки А. Васина)

ИЗОБРЕТАТЕЛЬ КРАСНОГО ДЕРЕВА

…Трудно иногда бывает судить о людях по первому впечатлению…

С чего, собственно говоря, началась вся эта история?

Приходит ко мне прораб Василий Васильевич Терехов. Мужчина солидный. Лет двадцать работает по лесозаготовительной части. Все, что касается породы деревьев, их качества и все такое прочее, знает прекрасно. Приходит и заявляет:

— Ну, товарищ председатель колхоза, чертовщина какая-то у нас в лесу появилась! Просто смешно даже сказать!

— Какая такая чертовщина? — спрашиваю.

— Да вот, срубили только что дерево. По всем признакам обыкновенный дуб, а древесина внутри красная… Вот, пожалуйста, принес тебе щепку.

Рассматриваю я эту щепку и, действительно, вижу — совершенно непонятная вещь! Точно, красное дерево…

— Красное дерево, — говорю я Василию Васильевичу, — не может произрастать в наших климатических условиях. Родина у него не то Индия, не то Африка. Ты что-то путаешь.

Обиделся.

— Известное дело, — говорит он, — тут не Африка, а факт налицо. Ты, можно сказать, в руках его держишь!

Пришли мы с ним в лес. Вижу, лежит срубленный дуб. Ничего особенного, дерево как дерево. Вокруг него десятки таких же. Листья, кора, расположение веток — все сходится. А древесина у срубленного дуба красного цвета. Ветку надломил — тоже красная.

— Это, Василий Васильевич, противоестественное поведение растения, — говорю я прорабу. — Придется сообщить в научный растениеводческий центр. Может быть, — говорю, — обнаруженный нами факт будет иметь не только сугубо научное значение, но и практический интерес. Ты представляешь! Предположим, подобную породу удастся разводить в наших лесах. Красное дерево — материал замечательный. Из него всевозможные ценные вещи делают…

Постояли мы еще немного, так сказать теряясь в различных мучительных догадках, и отправились обратно в колхоз.

А вечером этого же дня уже пролился некоторый свет на это таинственное дело…

Сажусь я за стол и начинаю строчить письмо. Так, мол, и так, высылайте немедленно научные силы… Дело это у меня подвигается медленно. Не хочу написать как попало! Неудобно ударить в грязь лицом перед ученым народом. Ну, естественно, злюсь. Вдруг, слышу, раздается слабенький стук в дверь.

— Войдите! — говорю.

Молчание. Через некоторое время опять повторяется стук.

— Ну, кто там? Заходите!

Вижу, медленно открывается дверь и на пороге появляется Ваня Чирюлин. Остановился. Стоит.

Вот я и говорю, что иногда очень трудно судить о человеке, пока его не узнаешь как следует. Что собою представляет этот самый Ваня Чирюлин? Парнишка лет двадцати. Работает столяром в нашей колхозной мастерской. Если, предположим, посмотреть на него — что можно увидеть? Ничего особенного! Немного курносый. Глаза голубые. Ну, волосы вьются… А вот застенчивый — так это уж просто необычайно. Робкий! Тихий! Совершенно исключительный в этом отношении.

Вот и теперь. Гляжу, стоит на пороге в нерешительной позе и мнется.

— Тебе чего, Ваня? — спрашиваю его. Молчит.

— Ну что ж, ты так и будешь стоять? Молчит.

— Дело-то у тебя срочное? А то я сейчас занят составлением важной бумаги. Может быть, завтра зайдешь?

Вижу, пытается что-то сказать и никак решиться не может. Что ты с ним будешь делать! Кладу на стол автоматическую ручку, с тем чтобы подойти к моему гостю, а она, проклятая — эта ручка, — возьми да и покатись по написанному. Получилась длинная клякса.

Досада меня разобрала ужасная.

— Вот полюбуйся! — говорю я Чирюлину. — Что из-за тебя вышло!

И начинаю его отчитывать.

— Как тебе не стыдно! — говорю я ему. — Что ты за человек! Словно прибитый какой, слова из тебя невозможно вытащить. Всюду ты робеешь, стесняешься. В чем дело?

Подходит ко мне этакой неуверенной походкой и садится на краешек стула. Сидит и мнет кепку в руках.

— Простите, — говорит наконец. — Очень неудобно было мешать вам. А теперь вижу, что совсем помешал…

— «Помешал… помешал…» — передразниваю я его. — Говори, чего тебе нужно в данный момент?

— Просьба есть небольшая…

— Какая?

— Да вот сегодня днем на участке в лесу… дерево срубили, которое оказалось… красным.

— Действительно срубили! — говорю я. — А чего же ты хочешь?

— Недалеко еще два дерева есть, таких же… Так вот, я прошу, чтобы их не рубили. Они у меня крестиками на коре отмечены.

— Да не ты ли их посадил? — спрашиваю я намеренно ехидным голосом.

— Нет, я их не сажал, — отвечает Ваня серьезно. — Они выросли обычным, естественным образом.

Так какое у тебя до них дело?

— Красными-то я их сделал.

У меня даже рот от удивления открылся:

— Шутишь ты, что ли! Как мог ты окрасить внутри живое, растущее дерево? Соображаешь, что говоришь?

Молчит.

— Тайна у тебя, что ли?

— Зачем тайна! — говорит. — Секретов у нас никаких быть не может. А просто неудобно как-то, не все еще проверено. Может быть, случайно вышло. Проверить все нужно как следует. А то неудобно…

Смотрю я на него и думаю: «Вот поди угадай, кто ты такой! По всем признакам — необыкновенная мямля. А выходит, что изобретатель!»

Бился я над ним бился, каждое слово будто клещами вытаскиваю. Все робеет, стесняется. «Рано, — говорит, — считать это дело за изобретение!» Роется в кармане и вытаскивает засохшие веточки. Тут же надрезает древесину перочинным ножом, показывает.

— Не вполне равномерно ложится краска, — говорит.

— Ты что ж, — заявляю ему, — на собственные силы надеешься? Первые результаты есть, и достаточно. Теперь надо привлечь на помощь ученых, агрономов, ботаников, химиков, предположим. Они тебе сразу помогут. Ты представляешь, какое огромное народнохозяйственное значение имеет окраска деревьев на корню, в живом виде! А?… Вот сейчас так и напишу…

Проходит несколько дней. Получаю уведомление: выезжает к нам профессор. На следующий день отправляю на железнодорожную станцию Василия Васильевича Терехова с машиной для встречи.

Вот я и опять говорю: пойди определи человека по внешнему виду! Входит в это же самое помещение, где мы сейчас с вами находимся, высокий, очень такой представительный человек. Выражение лица строгое, я бы сказал — даже немного надменное и очень самоуверенное. «Ну, — думаю, — сразу заметно, что профессор!..»

— Здравствуйте, — говорю. — Вы, наверное, по поводу красного дерева?

— Совершенно верно, — отвечает. — Разрешите познакомиться. Моя фамилия Павлинский…

Ну, я, конечно, начинаю волноваться. Усаживаю гостя. Спрашиваю, не устал ли он с дороги и все такое прочее, и вскоре начинаю ему рассказывать про открытие, сделанное в нашем колхозе. Одним словом, вступаю «деловой разговор.

Профессор говорит этаким зычным голосом, немного врастяжку, вроде как бы лекцию читает. При этом словами сыплет преимущественно иностранными. Вот, например:

«Пигментационный процесс, сочетающийся с диссоциацией или циркуляцией при условии конвенционных токов, не является новым в науке…»

Вы, конечно, спросите, как я мог запомнить все эти слова. Да очень просто!

— Простите, — говорю профессору, — ваши указания, имеющие огромное научное значение, мне необходимо записать, а то я забуду.

А он пожимает плечами (мол, неуч какой!) и отвечает:

— Ну что ж, пишите!

Быстренько строчу и думаю: «Потом, мол, разберусь…»

— Ваш изобретатель, — продолжает профессор (при этом слово «изобретатель» произносит как-то особенно сухо), — ваш изобретатель, по моему мнению, чисто субъективному конечно, ничего не изобрел и ничего не открыл, если судить в широком масштабе мировой науки.

— Неужели, — спрашиваю, — окраска древесины растущих деревьев уже где-нибудь применялась?

— Этот факт, — отвечает он, — еще не апробирован абсолютно. Но думаю, что скрупулезное штудирование фундаментальных источников даст констатацию аналогичного или вполне идентичного случая…

Я вздохнул и опять записал.

Посылаю за Ваней Чирюлиным, находившимся в это время в лесу. «Ну, — думаю, — конец для нашего изобретателя наступил! Как он будет спорить с подобным профессором! Да он, наверное, умрет тут же, как только его увидит!..» Вынул профессор какую-то толстую книжку из своего портфеля и уткнулся в нее носом.

Через некоторое время, слышу, в сенях возня какая-то. Топтание на месте. Ну, естественно, думаю — это наш Ванька упирается. Входить боится. Стесняется.

Так оно и есть! Насилу втолкнули! Остановился он посреди комнаты, весь красный, глаза потупил, дышит, как лошадь.

— Вот наш изобретатель, — говорю я профессору. — Познакомьтесь: Иван Чирюлин, колхозный столяр.

Поднялся Павлинский со своего места и сухо пожал руку.

— Образцы древесины с тобой? — спрашиваю я Чирюлина.

Молча роется в кармане. Сопит. Видно, как руки дрожат. Вынимает веточки и осторожно кладет их на стол.

Начинает профессор внимательно осматривать эти кусочки. Щурит глаза и бормочет себе что-то под нос.

— Вот это, — поясняю я, — дуб, что недавно срубили… Это береза, это ольха. Их мы пока не трогали.

— Ну что ж! — говорит профессор, закончив осмотр. — По моему субъективному мнению, дерево заметно окрашено. А вот что покажут аналитические исследования, так это еще неизвестно… Как вы получили такую пигментацию? — обращается он к Чирюлину.

Зная робость нашего изобретателя, стараюсь отвечать за него.

— Да… — говорит профессор, выслушав мое объяснение. — Примитивный процесс… Но все равно, для его научного изучения потребуется несколько лет, прежде чем он приобретет какое-либо утилитарное значение.

— Почему несколько лет? — вдруг послышался строгий голос.

Я даже испугался. Ванька Чирюлин заговорил! При этом, заметьте, этак уверенно, напористо. Куда девалась его робость!

Посмотрел на него профессор и говорит:

— А как вы думали, молодой человек? Ведь даже за границей подобного опыта нет!

И начинает сыпать снова мудреные слова: пигментация, диссоциация, циркуляция, конвентация, неустойчивый режим и так далее.

Смотрю я на Ваню и не верю своим глазам. Совершенно преобразился! Куда девалась прежняя робость! Держит себя вызывающе. Глаза горят.

— Почему вы считаете, что процесс пигментации может быть неустойчивым? — спрашивает он профессора.

И пошел!.. Откуда у него эти знания! Тоже иногда произносит слова вроде: стабилизация, циркуляция и даже диссоциация. Но большей частью говорит попросту и очень понятно.

Спор разгорается. Начинает профессор перечислять штук двадцать имен иностранных ученых.

— Тимирязева забыли. Он один всех их стоит, — говорит Чирюлин.

— Это уже вопрос аквантости, — важно возражает профессор.

— Не «аквантости», а «адекватности», то-есть равнозначности, — поправляет Ваня. — Неужели… простите, конечно… по-русски говорить трудно!

Так вот, я и говорю… Кто бы мог подумать! Посмотришь — тихий и застенчивый, а как подошло к тому, чтобы защитить свое предложение, направленное, так сказать, на благо нашего народного хозяйства, так сразу преобразился. Огонь! Или можно ли было сказать по внешнему виду, что он ботанику и химию самообразованием постиг в таком совершенстве? Нельзя…

Так и с «профессором» этим…Проходит Этак минут двадцать. Вваливается в избу в сопровождении Василия Васильевича Терехова какой-то старичок среднего роста. Выражение лица добродушное. Вроде как бы улыбается все время. Одежда скромная.

— Здравствуйте, товарищи! — говорит. — Простите, что задержался! Тут соблазн по пути подвернулся. Не утерпел. Осматривал, при любезном сопровождении дорогого Василия Васильевича, ваше лесное хозяйство. Может быть, оно и неудобно, так сказать, без хозяина, председателя колхоза… Не вы ли им будете? — обращается он ко мне.

— Я председатель… А вы кто будете?

— Разрешите представиться: профессор Стекольников. Командирован к вам из научно-исследовательского института… Ну как, Аркадий Агафонович? — обращается он к товарищу, которого мы раньше приняли за профессора. — Уже договорились насчет помещения и прочего?

«Вот так штука! — думаю я. — Кто бы мог подумать, что это профессор! Уж очень незаметный на вид…»

Начинает расспрашивать Ваню Чирюлина. Говорит просто, никаких тебе «циркуляции». Всем понятно. А Павлинский, оказалось, всего-навсего, так сказать, технический помощник, не имеющий никакой ученой степени. Он сопровождал престарелого профессора.

Прожили они у нас две недели. За это время Ваня Чирюлин окрасил в их присутствии три десятка растений всевозможной породы. Пробовали в разные цвета: красный, синий, зеленый, фиолетовый…

— Замечательное это предложение! — как-то говорит мне профессор. — Какую красивую мебель можно делать из такого дерева! Какие дорогостоящие приспособления потребовалось бы сделать, чтобы пропитывать краской древесину насквозь! И все равно материала, подобного красному дереву, не получилось бы. Товарища Чирюлина вашего я заберу с собой в Москву. Пусть сделает научный доклад о своем оригинальном способе. По всей вероятности, мы совсем его там оставим. Знающие и талантливые люди нам нужны. Только уж робкий он слишком! Но это ничего, бывает…

Вас, конечно, заинтересует, в чем, собственно, заключается изобретение Чирюлина, как он ухитрился окрасить древесину растущего дерева.

Да очень просто!

В дереве, возле самого корня, сверлится дырочка. Ну, вроде как это делают ребята весной, когда хотят добыть сладкий липовый сок. В эту дырочку вставляется резиновая трубка. Один конец трубки в дырочку, а другой, значит, к горлышку бутылки, наполненной каким-то красящим раствором. Бутылка подвешивается к этому же дереву, повыше. Понимаете? Вот краска, значит, поступает по трубке в дерево и смешивается там с соками, которые дерево пьет через корни из земли. Соки идут по всему дереву и уносят с собой краску. Даже веточки у самых листьев — и те окрашиваются! Проходит некоторое время — дерево засыхает вследствие ядовитости краски. А краска-то впитывается в древесину так прочно, что ее оттуда уже ничем не вытравишь. В каждую клеточку попадает! Получается настоящее красное дерево.

Ну, конечно, при первых опытах, которые производил Чирюлин, все это получалось несовершенно. Краска ложилась неравномерно — химический состав красителя не был подобран правильно. А когда под это предложение были подведены твердые научные основания, все стало на свое место. Вот сейчас тут у нас крупные делянки леса находятся под опытным участком. Вас интересует, какова судьба Вани Чирюлина? Теперь он в большом почете. А застенчивым и скромным так и остался.

Вот поди угадай, что за человек, если судить о нем по внешним признакам!