В Мраморном дворце

Глава V. 1900–1902. Кадет

Я зачислен в Первый Московский корпус – Строевые занятия и ручной труд – Сам чищу себе сапоги – Поездка в Москву – В корпусе в Лефортово и у дяди, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича – Моя тетя поразительно красива и очень изящна

5 сентября 1900 года, в день именин матушки, Иоанчик и я были зачислены в кадетские корпуса: Иоанчик – в Первый, а я – в Первый Московский. Отец определил нас в корпуса по их старшинству: Иоанчика, как старшего, – в самый старший корпус, а меня – в следующий по старшинству. Когда дошла очередь до братьев, Константина зачислили в Нижегородский, Олега – в Полоцкий, Игоря – в Петровско-Полтавский и, наконец, Георгия – в Орловский Бахтина.

Мы узнали об этом великом событии накануне вечером. Отец вручил Иоанчику и мне по приказу (за своей подписью) по военно-учебным заведениям, № 100-й, в котором было сказано о нашем зачислении. Мы были невыразимо счастливы, что будем носить военную форму, и действительно уже на следующий день на нас надели однобортные черные мундиры с гладкими медными пуговицами, черными же воротниками, с красными петлицами и золотым галуном, красный кушак, черные длинные штаны и фуражки с красным околышем и черной тульей с красным кантом. У Иоанчика были красные погоны с желтой цифрой и буквой, “I.K.” – Первый кадетский, а у меня красные погоны с синим кантом и с желтыми “I.M.” – Первый Московский.

Нам полагались черные шинели того же покроя, как у солдат, и простые сапоги с короткими грубой кожи голенищами, которые надевались под штаны. Мы могли носить белые замшевые перчатки. Дома же мы ходили в сурового полотна гимнастерках или в бушлатах.

Переехав в Петербург, мы стали ездить на строевые занятия в Первый кадетский корпус, на Васильевском острове, а также на уроки ручного труда. Все остальные предметы мы проходили у себя дома. Иоанчика зачислили в 4-й класс, а меня в 3-й, но на строевых занятиях в корпусе я был вместе с Иоанчиком.

Ручному труду нас обучал один из воспитателей корпуса подполковник Соловьев, а директором корпуса был полковник генерального штаба Покотило. Кадеты звали его “дядя Пуп”.

В 1900 году, осенью, государь император, живя в Крыму в Ливадии, заболел брюшным тифом. Когда после болезни он вернулся в Петербург, по всему пути, от вокзала до Зимнего дворца, были выстроены шпалерами войска, а кадеты были выстроены на Дворцовой площади. Я очень радовался тому, что буду встречать государя, но накануне почувствовал себя нездоровым, вечером мне смерили температуру, оказался жар, и вместо Дворцовой площади я попал в постель. Я был в отчаянии и даже плакал. Иоанчик пошел один. Он рассказывал потом, что едва видел государя, так как их величества ехали в закрытой карете. Мне помнится, говорили, что государь был недоволен, что ему подали карету, благодаря чему он плохо видел войска, как и они его. Я лично думаю, что ему подали карету нарочно, чтобы он не простудился после болезни, возвращаясь из теплого крымского климата в холодный Петербург.

Отец, став во главе военно-учебных заведений, начал приводить их в более военный вид. Так, корпуса снова, как в прежние времена, стали выносить в строй свои знамена. Возвращение знамени совершалось в торжественной обстановке, обыкновенно отец сам при этом присутствовал. Мне кажется, что это торжество в Первом кадетском корпусе совпало с праздником корпуса, 17 февраля 1901 года.

После обедни нас выстроили в громадном корпусном зале, который считался одним из самых больших в Петербурге. Говорили, что самым большим был зал Морского корпуса. На правом фланге стояла первая рота, с ружьями, и музыканты Павловского военного училища. Парадом командовал сам директор корпуса, он был большой молодчина и что называется “человек с перцем”. Обыкновенно директорами корпусов того времени бывали люди, давно не бывшие в строю, и потому парадами командовал кто-нибудь из ротных командиров.

В зале была устроена ложа для матушки, в которой она стояла со своей фрейлиной, баронессой С.Н. Корф. Отец принимал парад. Перед строем служили молебен, после которого, обращаясь к корпусу, отец сказал речь по поводу возвращения знамени. Затем корпус два раза прошел перед отцом церемониальным маршем под музыку. Мы с Иоанчиком шли на правом фланге наших отделений, отдавая честь. Я был очень счастлив.

После парада внизу, в большой корпусной столовой, был парадный завтрак, на котором присутствовало много бывших кадет 1-го корпуса. Один из них, военный юрист, генерал-лейтенант Щербаков, выпуска 1863 года, продекламировал стихи своего сочинения, которые я до сих пор помню:

Сказать вам надо без сомненья,

Как первый корпус наш возник,

Как в историческом значеньи

Он стал героями велик.

Возник он в дни царицы Анны,

Ее указом дан завет

Гнездо орлиное кадет

России дать для службы бранной.

Заря в Румянцеве блеснула,

И корпус славой был покрыт,

Герою Ларги и Кагула

Навеки памятник открыт!

Дальше, между прочим, было сказано, что Иоанчик прославляет погоны корпуса. Отцу сначала как будто бы понравились эти стихи, но вчитавшись в них, он нашел их плохими.

Одно время нас с Иоанчиком заставляли самих чистить свои сапоги и медные пуговицы на мундирах. Это было перед тем, как нас отправили на неделю в наши корпуса, его – на Васильевский остров, а меня – в Москву. Так как кадетам полагалось самим чистить сапоги и пуговицы, мы тоже должны были уметь это делать.

В Великом посту я поехал с родителями в Москву. Родители остановились в генерал-губернаторском доме, у великого князя Сергея Александровича и великой княгини Елизаветы Федоровны. Дядя Сергей был в то время московским генерал-губернатором и командующим войсками Московского военного округа. Родители поместились в первом этаже. Не успели мы приехать, как вошел милый дядя Сергей и радостно, со свойственной ему приветливостью, приветствовал матушку,