В небе фронтовом (Сборник воспоминаний советских летчиц - участниц Великой Отечественной войны)

Очки уже сняты, ноги убраны с педалей. Мгновение - и касаемся земли. Треск, грохот, скрежет; самолет дико скачет, переваливается с крыла на крыло и, наконец, уткнувшись носом в землю, переворачивается вверх колесами. Невероятно, но мы живы и невредимы! Выбираемся из-под обломков. Клава отправляется на переправу, а я остаюсь дежурить у самолета.

С рассветом прилетела Надя Попова с инженером полка капитаном Стрелковой забрать меня. Первый их вопрос - "Саша, не поседела?"

Не знаю, появились сединки или нет, но этой ночи я не забуду...

Татьяна Сумарокова, штурман эскадрильи.

Воля к жизни

С аэродрома шли молча. Тишину нарушали далекие паровозные гудки и шаги летчиц.

Прошла еще одна боевая ночь. И опять она унесла в свою бездну две жизни...

Вот уже четвертый год каждое утро они возвращались с аэродрома. Ушли в прошлое жаркие бои на Кавказе и Тамани, в Крыму и Смоленщине. Позади остались леса Украины и Белоруссии. В планшетах лежала карта Германии!

Долгий и тяжелый путь прошли эти девушки от Энгельской летной школы до чужой немецкой земли. Путь этот был тернист и опасен. И его пройти до конца удалось не всем. На дорогах войны осталась не одна красная пирамида с яркой пятиконечной звездой. Только краткие надписи на них напоминали о том, что здесь пролетел 46-й Гвардейский авиационный женский полк.

В ту ночь бомбили Гданьск (Данциг). Еще с вечера свинцовые тучи затянули небо. Сплошная облачность надвигалась на землю. Казалось, что в такую погоду даже птицы не решатся вылететь из своих гнезд. А они полетели! Маленькие "По-2", вооруженные всего лишь одним пулеметом и снабженные четырьмя фугасными бомбами и одним сабом для освещения цели, грозной силой проносились над крупнейшим портом Балтийского моря - последней надеждой немецкого командования на севере. В Гданьской бухте враг сосредоточил несколько армий.

Сразу, с момента взлета, было ясно: ночь предстоит трудная. Десятки прожекторов и зениток встречали каждый экипаж. Прорываясь сквозь грозную завесу огня и света, летели в северо-западный район Гданьска. Туда стремился и самолет, управляемый летчицей Клавдией Серебряковой и штурманом Тоней Павловой.

В то утро, 9 марта 1945 года, на земле долго ждали их возвращения. Никто не уходил с аэродрома. До резкой боли в глазах всматривались в хмурое небо. Ждали тогда, когда уже не было надежды ждать. А потом тихо и долго шли короткий путь с аэродрома.

...На кровати у Клавы одиноко лежала мандолина. Хозяйка бережно возила ее с собой всю войну. Девушки с большим удовольствием слушали в свободные минуты Клавины импровизации. С редкой настойчивостью она подбирала различные мелодии и даже пыталась наигрывать отрывки из классических произведений. А если что-то не получалось, она упрямо твердила: "Все равно буду играть Чайковского".

С таким же упрямством она играла в шахматы. "Наш Ботвинник опять гоняется за королевой", - шутили девушки. Шутили и понимали, что в полку нет шахматистки, равной Серебряковой.

И небрежно брошенная мандолина и недоигранная шахматная партия Клавы как будто дожидались ее.

Но она не пришла сегодня вместе со всей эскадрильей. Не пришла она и в последующие дни. Еще много дней никто из подруг не решался сложить Клавину постель, никто не прикасался к ее вещам. Аккуратно складывались на подушке письма из дома. Эту подушку совсем недавно Клава вышила болгарским крестом.

Прошло десять дней. А ее все ждали. Ждали упорно, мучительно...

Клаву Серебрякову, начавшую боевую деятельность в полку с Кавказа, успели полюбить все. Всегда веселая, она заражала своим смехом даже самых закоренелых пессимистов. Ее любили на земле, ее ценили в воздухе. С первого же боевого вылета о Клаве стали говорить как о смелом, решительном летчике.

Что же случилось теперь? Что? Неумение? Нет! Она не раз попадала в смертельные лапы прожекторов и зениток. 550 боевых вылетов! И каждый из них - воля, смелость, находчивость. "Что же случилось теперь?" - задавали девушки один и тот же вопрос и упрямо смотрели в ничего не говорящую даль неба.

И они дождались. Из штаба армии сообщили, что Клаву Серебрякову и Тоню Павлову живыми нашли наши пехотинцы на восточном берегу Вислы под обломками самолета, что Клава отправлена в госпиталь, а Тоня прибудет скоро в часть.

"Живы, живы!.." - ликовал весь полк.

Живы!.. Можно ли говорить о человеке, что он жив, если он двенадцать часов, раненный, пролежал под снегом без сознания с переломами обеих рук,и ног?

Да, можно! Потому что воля и величайшая любовь к жизни помогли этим девушкам вырваться из цепких лап смерти.

...Сознание пришло в тамбовском госпитале. На миг перед глазами проплыли больничные кровати и унеслись на тяжелых волнах в бездонную глубину. В тумане забытья вдруг появилось лицо матери - такое, каким оно запомнилось на всю жизнь, когда дома узнали о гибели брата Федора, павшего за советскую власть в годы гражданской войны.

А вот и отец с искаженным от боли лицом в свой смертный час повторяет семилетней девочке: "Береги мать..." А как же сберечь ее, маму, когда осталось у нее одиннадцать ртов, и все они, братья и сестры, один за другим мелькают в воспаленном мозгу девушки. А потом опять госпитальная палата и темные-темные глаза, внимательные и усталые. Кто это? И почему этот человек говорит об ампутации ног? В сознании отпечаталось слово "врач". Он хочет ампутировать твои ноги Да, они безумно болят. А руки? Может быть, их уже нет? Резкое движение, усилие пошевелить головой - и все вокруг исчезло во тьме.

Наконец настало пробуждение от долгого сна. Открыв глаза, Клава увидела бледные лица своих соседей по палате. Хотелось крикнуть, сказать этим людям что-то большое, еще не осознанное, а вырвалось лишь одно слово: "Жива!.." Подбежала пионерка, дежурившая в госпитале, нежно склонилась над больной.

А потом опять забытье, как во сне, перебазировка в Москву и внимательные, ласковые голубые глаза. "Она будет жить и будет полноценным человеком, - сквозь сон слышит Клава. - Только безграничная жажда жизни поддерживает почти потухший огонек в этом организме", - продолжал врач.

"Она будет жить..." - отстукивало в голове. Кто это сказал? И Клава открыла глаза.

С этого дня началось лечение, в котором больная была основным лечащим врачом. Кости срастались плохо. Раненая нога гноилась. В подвешенном состоянии, без движения Клава пролежала долгих восемнадцать месяцев. Невозможно даже вспомнить, сколько раз приходилось начинать все сначала: искусственно ломать кости, чтобы они правильно срастались. Но снова и снова рентген показывал неправильное сращивание, и опять больная настойчиво просила ломать еще раз. И ни разу не выронившая стона, с холодными каплями пота на спокойном лице, с ясными благодарными глазами больная летчица Клава Серебрякова вызывала восторг и удивление у видавших виды хирургов.

На помощь пришла лечебная физкультура. В газете Клава прочитала о летчике Маресьеве. "Мог же безногий летчик научиться ходить? А у меня целы и руки и ноги. Не беда, что кости еще не срастаются, а пальцы на руках так скрючились, что разогнуть их пока еще нет никакой силы. Да, не беда! Я еще буду танцевать и играть на мандолине", - твердила Клава и мелкими, едва заметными движениями старалась вызвать к жизни свои бесчувственные руки.

Долгие и мучительные часы проводила она над выполнением каждого движения - и сила воли победила. Вот зашевелился указательный палец на левой руке, потом мизинец - на правой...

В госпитале Клаву называли героиней. На нее приходили смотреть, ее ставили в пример нетерпеливым больным. Ее часто просили рассказать о боевых делах женского гвардейского авиационного полка. Она говорила о своих подругах - Кате Рябовой, Марине Чечневой, Наде Поповой и других, которых полюбила всем сердцем, с которыми военная дружба связала на всю жизнь.

И когда однажды в дверях палаты показались Катя Рябова и Руфа Гашева, всем больным на миг показалось, что Клава сейчас соскочит с кровати и побежит по комнате. Клава поправлялась на глазах у всех. Прежним блеском засветились чудесные серые глаза. И трудно было даже представить, что это оживленное, веселое лицо принадлежит почти недвижимому телу.

В долгие зимние вечера больные просили Клаву рассказать о себе, о своих боевых делах. Скромная, всегда смущающаяся, Клава считала, что в ее делах не было ничего героического, и отклоняла просьбы соседок.

А командир звена Клавдия Серебрякова могла бы рассказать о многом. О том, как летала она над горами Кавказа, как, прорываясь сквозь глубокую облачность, бомбила вражеские склады с горючим, автоколонны, переправы, как порой прилетала она с боевого задания на самолете, сплошь изрешеченном пулями. Клава могла бы рассказать о том, как летала она на Малую землю, спускаясь на 100-200 метров, бросала продукты и боеприпасы отважной группе моряков, высадившейся на крымском берегу, и под непрерывным артиллерийским огнем уходила назад, на Таманский полуостров. А сколько воспоминаний мог бы вызвать Севастополь!.. Там, над Севастополем, Клава Серебрякова однажды прощалась с жизнью, попав в шквальный огонь вражеских зениток. Самолет, ярко освещенный прожекторами, камнем летел к земле. Фашистские наводчики, наверное, были убеждены в своем успехе. Но маленький "По-2" буквально у земли вдруг выровнялся и, вырвавшись из цепких лучей, весь искалеченный, с подбитым мотором, едва дотянул до своего аэродрома.

Клава могла бы рассказать и о последнем своем вылете. Но она молчала, а люди смотрели на нее, как на героиню, победившую смерть.

Постепенно Клава стала вставать на ноги. Как беспомощный годовалый ребенок, оторвавшийся от юбки матери, она хваталась за воздух, падала на руки подоспевших медицинских сестер, опять вставала и опять падала. И так бесконечно...

Когда Клава на костылях впервые вышла в коридор, как по команде там появились все больные, кто хотя бы немного мог передвигаться.

Слух о том, что героическая летчица, заставившая себя, так же как и знаменитый Маресьев, ходить на искалеченных ногах, быстро облетел весь госпиталь.

Она идет! Еще совсем не гнется одна нога, руки похожи на плети. Еще приходится до крови кусать губы и до предела напрягать нервы, с надеждой смотреть на окружавших ее врачей. Но она же идет!

Поздней осенью 1946 года Клаву Серебрякову выписали из больницы...

С тех пор прошли годы.

Торжественно отмечала страна сорокалетие советской власти. В Москву, в Центральный дом Советской Армии, со всех концов страны съехались боевые подруги, бывшие летчицы трех авиационных женских полков. На трибуну поднялась невысокая женщина. Ее призыв: "Приезжайте к нам в Октябрьск!" взволновал весь зал. "Нет города лучше нашего", - говорила учительница истории средней школы города Октябрьска Башкирской АССР Клавдия Серебрякова.

- Я счастлива, что живу в таком прекрасном городе юности, отдаю свои силы и знания детям нефтяников, - продолжала она. - Приезжайте к нам! Вы увидите, какой счастливой жизнью мы живем, - закончила Клава свое маленькое выступление.

Гром аплодисментов провожал ее до самого места.

Кто бы мог узнать в строгой, гордо ступающей женщине ту искалеченную девушку, которой предвещали ампутацию ног?

Да, это была она - летчица Клава Серебрякова!

Вернувшись к жизни, Клава нашла в себе мужество и силы закончить педагогический институт и всю свою жизнь посвятить воспитанию детей.

Мать двоих дочерей, она продолжает и сейчас много заниматься, повышать свои знания. Не остыла и любовь к музыке. Клавдия Федоровна учится в вечерней музыкальной школе для взрослых по классу пианино.

Бывают люди, жизнь которых называют подвигом. Когда вы слышите такие слова, вспоминайте бывшую летчицу, ныне учительницу истории из города Октябрьска Клавдию Федоровну Серебрякову.

Из дневника Жени Рудневой.

Пока стучит сердце

Письма родителям

27 февраля 1942 года

Здравствуйте!

Милый папист! Вчера получила твое письмо с газетной вырезкой. Спасибо за нее, я прочла об университете, так как все касающееся его меня интересует с прежней силой. Но, родной мой, в меня здесь уже столько вложено сил, денег и, главное, знаний, что вместе с остальными я представляю некоторую ценность для фронта. Я обязательно вернусь к вам домой после войны, но уж если что случится, то фашисты дорого заплатят за мою жизнь, так как я владею совершенной техникой, которую я постараюсь полностью против них использовать. Ну, а теперь о вас. Теперь я имею некоторое представление о современной Москве - видела "Разгром фашистов под Москвой". Было такое чувство, как будто побывала дома. Чтобы вы не беспокоились, предупреждаю: когда я буду куда-нибудь переезжать, я пришлю вам письмо без обратного адреса на конверте (это письмо тоже без адреса, но на него ты не обращай внимания), возможно, после такого письма долго не буду писать, пока не узнаю своего адреса. Вы за меня не беспокойтесь! У меня очень хороший командир (непосредственный начальник). Ее тоже звать Женей. Да, когда Дуся (моя университетская подруга здесь) прочла твою приписку, папист, на газете, она от души рассмеялась: ее родные тоже долго не могли понять, где она, и звали домой. У нее шесть братьев в Красной Армии, а родителей нет совсем, так что ее сестры обо всех сразу беспокоятся. Мамочка, хочешь знать, какая Дуся из себя? На моей большой карточке, где сняты девушки, работавшие в совхозе, она есть. Там подписано: Пасько Дуся.

Целую крепко. Пишите.

Вы мне все время пишите, все ваши письма мне доставят.

Женя

13 июня 1942 года

Здравствуйте, мои любимые!

...Сегодня 8 месяцев с того времени, как я в армии. А помните, ведь я даже на два месяца полностью никогда из дому не уезжала! Кроме сознания, что я защищаю Родину, мою жизнь здесь скрашивает еще то, что я очень полюбила штурманское дело. Вы, наверное, очень беспокоитесь с тех пор, как я в армии, тем более, что теперь вы знаете мою профессию. Но вы не очень смущайтесь: моя Женечка - опытная летчица, мне с ней ничуть не страшно. Ну, а фронтовая обстановка отличается от нашей учебной работы только тем, что иногда стреляют зенитки. Но ведь я тоже, как и вы, хорошо помню бомбежки Москвы: сбить самолет очень трудно. В общем не беспокойтесь. А уж если что и случится, так что ж: вы будете гордиться тем, что ваша дочь летала. Ведь это такое наслаждение - быть в воздухе.

С особенным восторгом я переживала первые полеты. Но не могла поделиться с вами своими чувствами, потому что не хотела вас волновать сообщением о своей профессии, поэтому и аттестат долго не высылала.

Получили ли вы деньги по нему за июнь?

Пишите подробно, как живете. Прошу, пишите через день.

Целую вас крепенько.

Женя

15 сентября 1942 года

Здравствуйте, мои самые любимые!

Ну, вот и вы, наконец, дожили до большой радости: 1) мне 11 сентября присвоили звание младшего лейтенанта и 2) самое главное - 13 сентября (ровно 11 месяцев моего пребывания в армии) меня наградили орденом Красной Звезды. Я рада за вас, мои дорогие, что теперь у вас дочь орденоносец. Для меня орден не завершение работы, как это принято считать, а лишь стимул к дальнейшей упорной борьбе. Теперь я буду летать еще лучше. Я летаю все время, мои родненькие. Это, когда я 8 июля вам писала, моя летчица Дина была дежурной, поэтому и я не летала. А теперь у меня на сегодняшний день 150 боевых вылетов.

Хорошие мои, вчера мне сказали, что наш -комиссар вам письмо писала (я об этом не знала), получили ли вы его? И что в нем написано? Если очень хвалят, не зазнавайтесь, я все та же простая ваша донечка Женя, что и была. Целую вас крепко-прекрепко. Мамулька, ты теперь не работаешь: за то, что я теперь орденоносец, 5 дней подряд пиши мне по письму (большому!). Каждый день, хорошо?

Женя

Письмо профессору С. Н. Блажко

19 октября 1942 года

Уважаемый Сергей Николаевич!

Пишет Вам Ваша бывшая студентка Женя Руднева - из той астрономической группы, в которой учились Пикельнер, Зигель, Манзон. Эти имена, возможно, Вам более знакомы, а вообще группа у нас была маленькая, всего 10 человек, и были мы на один год моложе Затейщикова, Брошитэка, Верменко. Простите, пожалуйста, что я к Вам обращаюсь, но сегодняшнее утро меня очень взволновало. Я держала в руках сверток, и в глаза мне бросилось название газетной статьи: "На Пулковских высотах".

На войне люди черствеют, и я уже давно не плакала, Сергей Николаевич, но у меня невольно выступили слезы, когда прочла о разрушенных павильонах и установках, о погибшей Пулковской библиотеке, о башне 30-дюймового рефрактора. А новая солнечная установка? А стеклянная библиотека? А все труды обсерватории? Я не знаю, что удалось оттуда вывезти, но вряд ли многое, кроме объективов. Я вспомнила о нашем ГАИШе{4}. Ведь я ничего не знаю. Цело ли хотя бы здание? После того как Вы оттуда уехали, мы еще месяц занимались (я была на четвертом курсе). По вечерам мы охраняли свой институт, я была старшиной пожарной команды из студентов. В ночь на 12 октября я также была на дежурстве. Утром я, еще ничего не зная, приехала в университет, оттуда меня направили в ЦК ВЛКСМ - там по рекомендациям комитетов комсомола отбирали девушек-добровольцев. И вот 13 октября был год, как я в рядах Красной Армии. Зиму я училась, а теперь уже 5 месяцев, как я на фронте. Летаю штурманом на самолете, сбрасываю на врага бомбы разного калибра, и чем крупнее, тем больше удовлетворения получаю, особенно если хороший взрыв или пожар получится в результате. Свою первую бомбу я обещала им за университет - ведь бомба попала в здание мехмата прошлой зимой. Как они смели!! Но первый мой боевой вылет ничем особенным не отличался: может быть, бомбы и удачно попали, но в темноте не было видно. Зато после я им не один крупный пожар зажгла, взрывала склады боеприпасов и горючего, уничтожала машины на дорогах, полностью разрушила одну и повредила несколько переправ через реки...

Мой счет еще не окончен. На сегодня у меня 225 боевых вылетов. И я не хвалиться хочу, а просто сообщаю, что честь университета я поддерживаю меня наградили орденом Красной Звезды. В ответ на такую награду я стараюсь бомбить еще точнее, мы не даем врагу на нашем участке фронта ни минуты покоя... А с сегодняшнего дня я буду бить и за Пулково - за поруганную науку. (Простите, Сергей Николаевич, послание вышло слишком длинным, но я должна была обратиться именно к Вам, Вы поймете мое чувство ненависти к захватчикам, мое желание скорее покончить с ними, чтобы вернуться к науке.)

Пользоваться астроориентировкой мне не приходится: на большие расстояния мы не летаем.

Изредка, когда выдается свободная минутка (это бывает в хорошую погоду при возвращении от цели), я показываю летчику Бетельгейзе или Сириус и рассказываю о них или еще о чем-нибудь, таком родном мне и таком далеком теперь. Из трудов ГАИШа мы пользуемся таблицами восхода и захода луны.

Сергей Николаевич, передайте мой фронтовой горячий привет Н. Ф. Рейн и профессору Моисееву. Ему скажите, что он ошибался: девушек тоже в штурманы берут.

Как ваше здоровье, Сергей Николаевич? Если Вам не будет трудно (мне очень стыдно затруднять Вас и вместе с тем хочется знать!), напишите мне о работе ГАИШа, о том, что осталось в Москве, что удалось вывезти из Пулкова.

Я очень скучаю по астрономии, но не жалею, что пошла в армию: вот разобьем захватчиков, тогда возьмемся за восстановление астрономии. Без свободной Родины не может быть свободной науки!

Глубоко уважающая Вас

Руднева Е.

2 декабря

Вчерашний день нам кажется случайным,

А счастье принесет совсем другой...

Недавно я об этом подумала. И глупая мысль, совсем парадокс, пришла мне в голову: ведь сейчас война, кругом столь ко ужаса и крови, а у меня, наверное, сейчас самое счастливое время в жизни. Во всяком случае, жизнь в полку будет для меня самым светлым воспоминанием, так мне кажется. И вот у меня двойная жизнь: в мыслях о будущем мне все рисуется туманно, но очень светло. Ведь главное - кончится война. А между тем я чувствую, кроме мрачной, замечательную сторону настоящей жизни. Одно меня угнетает: я плохой штурман. И как-то по-глупому плохой: ведь я могу не делать всех тех ошибок, которые я делаю. Знаю, что могу, потому что в полетах с другими летчиками я их и не делаю, а лечу с Диной - обязательно что-нибудь не так.

17-го было вручение орденов. Этот день я надолго запомню. Наш невзрачный клубик убрали цветами и коврами, батальонный комиссар еще раз показала, как всходить по ступенькам и не запнуться о порожек, как поворачиваться и говорить "Служу Советскому Союзу". Вместе с нами получали ордена и братцы. Потом был обед в нашей детской столовой, но, кажется, на нормальных стульях. Перед обедом подали водку. Никак нельзя было не выпить. И вот я отлила половину стакана сидящему рядом со мной штурману-братику, и мы с ним выпили за процветание штурманского дела. Вчера мне летчик, который сидел слева от меня на том обеде, сказал, что этот штурман погиб. Так что процветание штурманского дела не состоялось. А потом у Дины болела рука - со мной ведь трудно летать! - и она летала с Раей. Опять зависла сотка, на этот раз пострадал лонжерон, и одну ночь мы совсем не летали. А потом я перелетала со всеми летчиками полка (всем могу теперь дать оценку, со своей точки зрения, конечно), раз была дежурной по старту, так что теперь дело выпуска самолетов мною освоено.

У меня настроение было так себе: на земле скверное, в воздухе отличное, потому что летали мы в сентябре особенно много, у меня 103 полета за месяц.

6-го было торжественное заседание, а 7-го утром на построение к нам прибыли генерал-майоры Вершинин и Науменко. Вершинина мы уже слышали однажды на партийном собрании. Он сказал тогда, что мы самые красивые девушки, потому что красота сейчас и вообще заключается не в накрашенных ресницах и губах, а в том большом деле, которое мы делаем.

Пока не летали, занималась теорией. "Преподаватели" штурманского дела летчик Лора, бомбометания - я (недавно бриг, комиссар устроил мне экзамен на старте в присутствии Негаматулина). Замечательная, между прочим, у нас эскадрилья. Не то что ворчунья первая! Особенно штурманы хороши. Под руководством нового парторга Полинки Гельман мы было организовали философский кружок, но она заболела, и занятия так и не состоялись. Зато я сама почитала, что хотела. Я за три дня получила поздравления от родных и друзей. Чудаки, они думают, что я делаю что-нибудь особенное...

28 ноября мы в санатории. Компания подобралась хорошая: Соня, Вера с Машей и мы трое. Первый день долго собирались, все устраивались, так что в полном составе были только к вечеру. Перед ужином "разгоняли" аппетит: под звуки "Калинки" Вера с Диной носились по столовой и кричали: "Асса!..", а Маша гонялась за ними со свечкой. Даже доктор заглянул в дверь: "Вы что, в "кошки-мышки" играете?" За ужином так хохотали, что я несколько раз выходила из-за стола, чтобы успокоиться и прожевать...

15 декабря

После обеда - на аэродром и быстренько лететь: в эту ночь не было ни облачка, и мы сделали 7 полетов. Бомбили Истров. В третий полет ходили строем, ведомыми у Амосовой, с Карпуниной. Бомбили с высоты 700 метров. У моей летчицы неумный штурман, а у меня безумная летчица: мы отбомбились, и она стала сигналить АНО. Это с такой-то высоты! Значит, правильно я Иде писала, что с ней можно хоть на край света лететь. Начиная с пятого полета Дина очень устала и засыпала, но даже в этом случае машина никаких особых эволюции не производила. Так что мне было ужасно скучно: что делать в обратном пути, ежели светит прожектор? Рассказывать? Так мой голос имеет усыпляющее действие. Самый верный способ для Дины не уснуть - отдать мне управление. Наша машина (плюю через левое плечо) стала после ремонта такой послушной, что за управление и браться не нужно - сама идет. А чуть я дотронусь - пикирует. А вот вчера я совершила свой 270-й и самый неудачный за все время вылет: быть на 600 метров над эшелоном и не попасть в него! Взяли четыре "ФАБ-50", но уже не нашли его. В третий полет вместо меня летал генерал-майор Попов. Мы летали на разведку плохой погоды. А перед этим я рассказывала майору Рачкевич, что видно ночью, и подумала: вот предложили бы сейчас полететь в темную ночь на Гармаш или Петрогеоргиевский без саба! А ведь летали... Заруливали при свете прожектора. У меня странная болезнь: проснусь если через 3-4 часа после того, как приду с полетов, больше уже не усну. Так было и сегодня. Грусть находит порывами, как разрывная облачность. Ночь плохая, сидим дома с накрашенными губами - обветрились. Впервые в жизни я накрасила губы. Как некрасиво!

20 декабря

16-го, кажется, был выдающийся полет: до Терского хребта мы набрали 950 метров, а над самым хребтом облачность прижала до 700 метров, над Тереком до 600 метров. Я ориентировалась по луже за рекой. Впереди было худо, но сзади еще хуже: прожекторы я в полете туда ни разу не видела; куда нас сносило, до Терека решить было нельзя. За хребтом пошел дождь, потом снег, подбалтывало. Я боялась обледенения. Запасной целью была Терская. Мы чуть-чуть уклонились от маршрута вправо, но потом повернули и пересекли Стодеревский изгиб точно по линии пути. Скорость была 115.

25 декабря

Сегодня 25 лет со дня установления советской власти на Украине. Что-то там поделывают моя бабуся, Вера, Лида, Коленька, Толик, Алик, тети и дяди? Живы ли они? Дядя Лева рассказывал, как отступали из Бердянска... О, я буду рассказывать, как входили в Бердянск!!! За мой Бердянск, за моих родственников расчет будет произведен полностью!

До 12 ночи вчера дежурили на аэродроме. Погоды нет. Сегодня наши взяли Диготу. Молодцы! К Моздоку немцы подтягивают силы.

17 января 1943 года

Наутро на строевых собраниях эскадрилий мы услышали ужасную новость. Вышла Ракобольская и сказала: "Погибла Раскова". Вырвался вздох, все встали и молча обнажили головы. А в уме вертелось: "Опечатка, не может быть". Наш майор Раскова!.. Я и до сих пор, как подумаю об этом, не могу поверить.

10 февраля

Вчера ночью нам прочли приказ. Долгожданный. Итак, мы гвардейцы. Сейчас было построение дивизии. Потом строем шли в столовую. Да, полк наш теперь гвардейский.

12 февраля

10-го я сделала с Мартой четыре вылета. Это были ее первые боевые вылеты. Замерзли до костей и даже глубже. Первая зимняя ночь прошла не ахти как удачно. Ира с Полянкой не вернулись. Я волновалась за них, боялась, а вечером оказалось, что они под Кропоткиной сидят. Ушли на другой прожектор. Вчера еще по два вылета сделали. Идет упорная борьба за Тимашевскую. Взята Лозовая.

16 февраля

Утром перелетели в Ново-Джерелиевскую, начали работать в 4 утра, для Марты и меня был отбой. Она еще спит. Близко бахают. Взяты Ростов и Ворошиловград.

Письмо профессору С. Н. Блажко

24 февраля 1943 года

Здравствуйте, многоуважаемый Сергей Николаевич!

Наконец ППС догнала нас, и я опять имею возможность связаться с внешним миром. А то мы так быстро движемся за удирающим врагом, что почта от нас постоянно отстает. Еще раз благодарю Вас за Ваше теплое письмо: я уже писала Вам, что получила его как новогодний подарок - 31 декабря вечером. Поделюсь с вами своей радостью и гордостью: нам присвоили гвардейское звание. Конечно, теперь мы стараемся изо всех сил работать еще лучше, помогать нашим славным наземным войскам. Распутица, на дорогах вражеские машины позастревали, по ним и бьем. Самая лучшая награда для меня - увидеть сильный взрыв с черным дымом. Да, мы ожесточились за это время, но такого врага нужно только уничтожать. Друзья мне пишут. Между прочим, сообщали, что ГАИШ собирается в Москву - там, конечно, лучше будет работать. В свободное время думаю о будущей работе. Будет трудно, голова отупела. Но ведь война всем жизнь искалечила. Выправим!

Сергей Николаевич, если будете писать Верменко, передайте ему привет. Привет ГАИШу.

Желаю Вам много бодрости и здоровья.

Руднева Е.

24 февраля

16-го сделали отсюда по два полета. Растаяло, трудно ориентироваться... Занимаюсь с будущими штурманами бомбометанием. Машин на дорогах полно сейчас только летать бы да летать! Ира с Полинкой прилетели. Я от родных посылку получила - так обо всем позаботиться могут только они!

7 марта

Вчера прилетели в Пашковскую. Перелетала с Люсей Клопковой. Вечером опять дежурила. А сейчас все ушли на полеты Погода плохая, я дома. Самое главное в моей жизни - партбюро приняло меня 4 марта в члены партии.

17 марта

Вот хочется иногда рассказать все сразу - много-много, а можно сказать - язык пристанет к горлу и ничего не скажешь... Ветер, летать нельзя.

11 марта 1943 года я прошла парткомиссию: спросили главное: сколько потерь ориентировок в эскадрилье? Иду вчера ночью домой и мечтаю: "Нашлась бы добрая душа, чтобы пришла я сейчас домой, а письма мне лежат на кровати". Прихожу, а пять писем лежат на тумбочке. Вечером мы с Лидой набили матрацы тростником и топили целый вечер. Вот и все на сегодня.

27 марта

Мы пока что в Пашковской. Вчера впервые летали из Ивановской. Над Киевской было весело. Раю Аронову ранило, Лиду Свистунову царапнуло. За это время почти каждую ночь летала Один раз с Дрягиной, другой - с Клопковой.

Письма родителям

28 марта 1943 года

Милые мои роднули!

Здравствуйте!

Воображаю, папист, что ты подумал обо мне, когда пришло письмо от Лиды о том, что она будет кончать вуз. "Вот все подруги спокойно кончат институты, одна лишь у меня дочка такая неспокойная дура, что не могла спокойно учиться". Хороший мой, опять отвечу тебе строчками нашего стихотворения: "Пусть скажет отец, что гордится он дочкой, не только ж сынами гордиться должны!"

Ведь иначе не позволила бы сделать моя совесть. Я вам сказала тогда, что меня мобилизовал ЦК комсомола, на самом же деле это верно лишь отчасти, дело было сугубо добровольное. Но если бы вы знали, как я довольна, что решила тогда свою судьбу именно так! Я хочу одного: вам будет легче, если вы будете знать, что ваша дочь прикладывает все силы к тому, чтобы разгромить лиходея.

Целую.

Женя

13 апреля 1943 года

Здравствуйте, мои бесценные мусенька и папист!

Итак, сегодня стукнуло ровно полтора года, как мы не видимся с вами. Много. Я сейчас сижу дома одна. Вечереет. Соня ушла на работу, а я сегодня отдыхаю; сегодня вообще приказало работать только половине людей. Два часа назад нам торжественно вручили погоны: в Москве это уже с 1 февраля, но ведь мы-то не в Москве, нам выдали только сегодня (а ты уже давно просила, чтобы я в новой форме сфотографировалась. Формы у меня новой нет: к зимней форме старой пришьем погоны, а вот скоро летнюю дадут - та уже будет новой). Я их сейчас примеряла перед зеркалом. Велики. У меня ведь плечи узкие. Попробую где-нибудь обменять эти погоны на маленькие, а то они шире плеч. Мои хорошие! Последнее время я некоторые письма к вам отправляла с пассажирскими самолетами. Поэтому они доходят быстро. Это письмо пошло по почте - будет идти месяц, а то и больше. Не беспокойтесь, что произойдет перерыв в письмах: когда я не смогу посылать с самолетами, все письма будут идти долго, но ведь за начало апреля письма вы получите значительно раньше, поэтому получится перерыв.

Мамочка, получила ли ты деньги по аттестату? Сообщите дошли ли мои фотографии: та, где я сфотографирована на открытке, и вырезка из газеты, где мы вчетвером? Я жива и здорова, работаем мы по-прежнему. Вчера Дина была занята, я летала с Мартой. Пошел дождик, пришлось сидеть сложа руки мы с ней часа три проболтали, а потом пытались заснуть в кабинах. Но хоть температура была +5°, мы все-таки замерзли.

Пишите. Целую крепко.

Женя

13 апреля

Из каких соображений Дина недовольна, когда я летаю с другими летчиками? Боится, что наделаю глупостей и ей будет стыдно за своего штурмана? Так ведь я глупости только с ней делаю, а в полетах с остальными я чувствую больше ответственности и поэтому более внимательна. Правда, устаю я от таких полетов сильно. Но они приносят мне удовлетворение. Если бы я не испытывала своих сил с другими летчиками, я не знаю, какое ужасное самочувствие у меня было бы. Но все-таки с Диной я больше всего люблю летать. Потому что теперь я знаю, что летать могу, что со мной можно летать спокойно. Никто, кроме Дины, не говорит мне о моих ошибках. Каждый полет с ней меня чему-нибудь учит - в полетах с другими я это всегда учитываю. Это первое, а второе - она мастер своего дела, в ней даже осторожности не всегда хватает, а трусости и капли нет. Это мне больше всего нравится. И последнее: когда-нибудь я и с ней научусь летать без нелепостей. Уже совсем темно. Пора идти ужинать.

15 апреля

Смелость - это отличное знание своего дела плюс разумная голова на плечах и все это умноженное на жгучую ненависть к врагу.

19 апреля

Жигули, Наташа и Ульяныч собираются стать летчиками. Многие штурманы только об этом и думают. Под руководством главного Соня с зимы не летает за штурмана, ей хочется летать в первой кабине. Галка тоже мечтает. Распадается благородное сословие...

...Деревья в садах, как снегом, засыпаны белыми цветами...

24 апреля

Вчера утром подхожу к штурманам, собирающимся бомбить, поругала их за отсутствие ветрочетов и спрашиваю Нину Ульяненко: "Да, Нина, ты была на полетах, как там, все в порядке?" Нина странно взглянула на меня и каким-то чересчур спокойным голосом спрашивает: "Что все в порядке?"

"Ну, все благополучно?" - "Дусю Носаль убили. "Мессершмитт". Над Новороссийском..." Я только спросила, кто штурман. "Каширина. Привела самолет и посадила". Дуся... Рана в висок и затылок, лежит как живая. Позавчера ее только в кандидаты примяли. Ее Грицько - в Чкалове... А Иринка молодец - ведь Дуся навалилась на ручку. Ира с большим трудом вела самолет. Что бы я вчера ни делала, все время думала о Дусе. Но не так, как это было год назад. Теперь мне гораздо тяжелее. Дусю я знала ближе, но сама я, как и все, стала другой: суше, черствее. Ни слезинки. Война...

Да, вчера я впервые наблюдала ожесточенный морской бой. Луна, в двух местах противник повесил по пять сабов, море, освещенное ими, горы на берегу - и перестрелка с берега на берег красными и белыми пульками...

Получение задачи.

Заходит Ракобольская: "Товарищи командиры, прослушайте задачу: сегодня нашему полку выходной день".

Второй раз за время пребывания на фронте нам дают выходной. Первый раз это было 16 октября, кажется, тогда нас вернули уже от самолетов.

Меня выходной день в данную минуту огорчил: я только собиралась лететь, потому что Пискаревой и Рябовой дали выходной, а теперь мне не скоро летать придется. Не на чем. Тем более, что своего летчика нет.

Пойду к штурманам. Завтра они с 1000 метров бомбят.

Письмо родителям

26 апреля 1943 года

Дорогие мои!

Здравствуйте! Дорогая мамочка! 25 июля тебе будет 51 год. Поздравляю тебя, милая моя старушечка. Желаю тебе всего самого-самого лучшего. Желаю тебе не знать горя утраты любимых людей в этой жестокой войне. Ведь если бы не война, ты бы у меня еще молодцом была. Сравниваю твои фотокарточки. У меня здесь есть за 1931 год, 1940 (три штуки) и за 1942 год. Как ты изменилась, как постарела! Ксенечка пишет, что ты не очень плохо выглядишь, а ты, папист, как всегда, просто очаровал ее. Пришлите вы мне свои фотографии за этот год. Ведь это даже нехорошо: у вас моих так много, а вы мне не можете прислать. Девочки из Москвы пишут, что в "Московском большевике" за 13-е, кажется, июня была напечатана моя мордочка. Наверное, у вас эта газета есть. И вот люди, которые читают газету, думают, что я какая-нибудь особенная героиня. Пусть они думают что хотят, но я хочу, чтобы вы знали: я такая же ваша дочка, как и была, изменилась очень мало. Только постарела: ведь мне уже 22 года, да еще с половиною... Никаких я героических дел не совершаю, просто честно бью фашистов. Вот кто вызывает всегда мое восхищение, так это моя любимая Галочка: она столько перенесла, и какая она мужественная, какая она прелесть! Она мой друг по профессии. Ну, а изо всех летчиц самая лучшая, конечно, Дина. Не потому, что она моя, нет, это было бы слишком нескромно, а потому, что она действительно лучше всех летает. Получили ли вы ее письмо? А фотографию? Потом я еще вам посылала большую карточку, где Дина у колодца наливает мне воду. Я подстриглась после того, как сфотографировалась на этой карточке, и теперь пока не похожа. Мамочка, независимо от того, получишь ли ты ее письмо, пришли Дине хорошее письмо: ведь она вам почти дочка. В самых трудных условиях мы с ней вдвоем - только двое и никого вокруг, а под нами враги. Уже темно, в коридоре налаживают кино - мы сегодня отдыхаем. Вошла Соня и ругается, чтобы я не портила глаза - дала сроку мне 5 минут. Дорогие мои! Майор Рачкевич недавно мне проговорилась, что вы сожгли книги. Подумаешь, важность! Да стоит мне только вернуться к вам целой и невредимой, у меня столько книг будет, что сейчас и мечтать нельзя! Вот чего мне было бы очень жаль, так это дневников. Но ведь они целы? Напишите вообще, что осталось. А если ничего, тоже не беда. Вы целы, а это главное. В комнату заглянула Дина, уставшая-уставшая. Ведь она у меня большой командир и ей приходится работать даже тогда, когда остальные отдыхают. Еле уговорила ее пойти ужинать. Совсем темно. Привет вам от всех, кого вы знаете: от Жени, Лоры, Дуси, Сони, Дины, Марты, Галочки и от меня. Целую крепко-крепко.

Женя

26 апреля

День за днем... Вчера у меня была медкомиссия. Когда вращали меня на стуле, врач только безнадежно махнул рукой: здорова абсолютно. Посмотрели Краснодар. И Краснодар нас. Вечером была там воздушная тревога, но мне не хотелось выходить из автобуса. Дни сейчас стоят теплые, замечательные.

30 апреля

Такой торжественный день - вручение гвардейских значков, и вдруг меня наградили орденом Красного Знамени. Я вспоминаю, что было, когда я получила "звездочку". И что сейчас!

Как хорошо! Себровой и Наташе дали ордена Отечественной войны 2-й степени. Это разумно. Красное Знамя получили Санфирова и Каширина. Вот, кажется, и все. Вчера сделали четыре вылета.

12 мая

Так много не написано! Дину наградили орденом Отечественной войны 2-й степени... Я от души порадовалась. Позавчера наградили Дусю Красным Знаменем. Как я торжествовала за нее, за университет, за всех!

1 Мая я встретила в воздухе, у Крымской, торжественно поздравила гвардии капитана Амосову, а в 00.14 "поздравили" врагов. Потом мы еще летали с ней - "душу отводили", всего 15 полетов.

23 мая

Сегодня или завтра должна Дина прилететь. Как я ее ждала целый месяц, а теперь даже не хочется, чтобы она скоро приезжала. Она ведь еще ничего не знает: позавчера "мессер" сжег в воздухе ее друга Ваню Корябова. Жаль, был хороший парень. Несчастный полк: дней десять назад над Таманью подбили Михаила Михайловича Пономарева с Николаем Михайловичем Душиным - разве плохие ребята? Замечательные!..

25 мая

Как мне хочется летать! 21-го я с удовольствием летала с Мартой (Полинка дежурила по части). Нас выделили на полеты как старый экипаж. А всего лишь два месяца назад нам с ней был однажды отбой, потому что она была еще молодым летчиком!

8 июня

Позавчера меня два раза пытались сжечь - над целью два саба на нас ссыпались (я очень испугалась), а потом я домой с Люсей Клопковой перелетела, мы покружились над местом вынужденной посадки Жени Крутовой (попали в карбюратор), под нами отчетливо виден был самолет, и он дал вверх белую ракету. Ну и полетики были: болтало, трепало неимоверно! Майор больна, Соня хотела первый полет сделать с Диной, капитан ее не пустила и меня же отругала...

Да, вчера было землетрясение - два толчка, все заметили, кроме меня, я в это время делала доклад на семинаре агитаторов дивизии (литература Отечественной войны).

1 августа

До меня, видимо, еще не все дошло, и я могу писать.

Подходит ко мне вчера Аня Высоцкая и жалуется, что ее опять назначили с Лошмановой, что ей нужно дать более опытного штурмана. Кого? Во 2-й эскадрилье назначить некого, потому что Гашева летала с Никитиной. Может быть, взять штурмана из другой эскадрильи? Стоим с Таней Макаровой в столовой и размышляем. И тут мне в голову пришла роковая мысль: послать Натку с ее бывшим штурманом, а Аню - с Докутович. Наташа сразу согласилась. Галя - с колебаниями. Встречаю Катю Рябову через несколько минут. "Ты за Галку не боишься?" - "Что ты! Я сама сделала с Высоцкой шесть полетов и полетела бы сегодня, но мне уж очень хочется с Рыжиковой полететь. И, кроме того, ты ведь знаешь, как я люблю Галю, и на опасность я ее не послала бы". Ну, полетели.

На моих глазах сожгли Женю Крутову с Леной Саликовой. Женя, Женя... Когда-то мы загадывали, что, может быть, придется вместе смотреть в глаза смерти. Я видела, как смерть подкрадывалась к Жене, но что я могла сделать?! Мы были уже над своей целью, но я направила Клаву на ближайший прожектор, один из семи, державших Женин самолет. Сначала она маневрировала, потом загорелась плоскость. Но она планировала, не падала. Перед посадкой дали красную ракету. Горящий самолет закрыла от моих глаз плоскость, и я увидела только вспышку в воздухе от взрыва на земле. На территории противника, недалеко от Киевской... Успели ли выбраться? И было ли кому выбираться? Мы с Клавой решили, что это Нина Ульяненко с Катей Тимченко. Женя, Женя... У меня дрожали руки и ноги, первый раз на моих глазах сгорел самолет... Машина у меня ходила по курсу, как пьяная, но мне было не до нее. Потом прилетела Дудина и доложила, что в 23.00 еще один самолет сгорел (Женя - в 22.18). Кто?? По порядку вылета - Высоцкая или Рогова. Сердце у меня похолодело. Я подбегала к каждому садящемуся самолету, но там Гали но было.

...Моя Галя не вернулась! Кроме того, не вернулись Рогова - Сухорукова и Полунина - Каширина. У Роговой рвались ракеты во второй кабине, она беспорядочно падала. Полунину сбили ЗП. Первых трех - истребитель. О первых трех же сообщили наземники. Пустота, пустота в сердце...

Вчера из парткома папиного завода пришло письмо, что папа вступает в ВКП(б). Какая радость! Единственная светлая моя минута за последнее время.

...Я решила лететь с Надей Поповой во второй полет. Дина с Лелей летели первыми. С земли мы видели шквальный пулеметный огонь. Первой села Надя, а Дины и Наташи не было. Наташа пришла пятой, отходила от цели, набирала высоту. Мне было очень тревожно. В пути я спрашивала: "Надя, как ты думаешь, что с ними?"

"У меня хорошие предчувствия, они будут дома". Бомбить нужно было по живой силе в двух километрах северо-западнее Н.-Греческого. Мы зашли с севера, от Кеслерова. Вдруг включились прожекторы. Много, слепят. Где мы сказать трудно, кажется, еще не дошли. Потеряли высоту в прожекторах до 900 метров и ушли к Кеслерову набирать. 4 минуты держали нас прожекторы, а показалось - 4 часа; не стреляли, но в воздухе ходил вражеский самолет и давал ракеты. Опять подкрались (на 1 200), посчастливилось увидеть Н.-Греческий, взяли курс, но прожекторы схватили моментально. Но мы все-таки решили идти, чуть-чуть маневрируя. Через минуту я бросила бомбы. А всего в этот заход прожекторы держали нас 6 минут - чуть ли не до Варениковской. Стали на курс, и я повела самолет. Надя развлекала меня - вылезла из самолета, свесила ноги и смеется. А прилетели, Катя говорит: "Нет. И Белкиной тоже". Разве опишешь все это? Как будто что-то оборвалось. Упрашивали с Амосовой генерала, чтобы пустил утром на поиски, - он был неумолим.

2-го утром я с майором поехала к Дине в Краснодар, выучив наизусть ее записку Александру Петровичу.

У въезда в город спустил скат. Пришлось менять. А было уже 6 часов, и было видно, как с аэродрома взлетают санитарные самолеты.

Оказывается, мы прибыли раньше Симы. Дина доложила о выполнении задания, а я даже подойти к ней не могла - полились слезы. У Дины рана в голень навылет, у Лели - осколки в мякоти бедра, она потеряла много крови. Сели они прямо к полевому госпиталю. Динка просто герой - так хладнокровно посадить машину! Предварительно она сбила пламя, но мог загореться мотор, потому что там бензин. У Лели было шоковое состояние.

Мне не хочется никакого пафоса, но именно о Дине, о простой женщине, сказал Некрасов:

В игре ее конный не словит,

В беде не сробеет - спасет,

Коня на скаку остановит,

В горящую избу войдет.

15 августа

Ночь, лунное затмение. Опять ты взвинчена до предела, Женечка.

Теперь, когда Гали нет и она никогда не вернется... Ой, как это жутко звучит, жизнерадостная моя Галочка! Это слишком жестоко. Я ношу ее фотографию в партбилете, я не могу переложить ее в маленький белый конвертик, куда я уже положила Женю, - с такой болью в душе я похоронила и этого своего друга. А с Галкой я никак не решусь расстаться.

17 августа

Я окончила Олдингтона "Все люди враги". Автор вместе с Кларендоном совершает массу ошибок, взгляд у него на жизнь далеко не жизненный, и сам он, как человек умный, понимает обреченность своих теорий. Но эта книга волнует. Ряд мыслей у него для меня нов и поражает оригинальностью (вместе с тем они и наиболее слабое у него место), ряд "вечных истин" очень тонко подмечен.

"Любовь - это самое интимное, самое личное в человеке. Она подобна цветку, который можно подарить в данный момент только одному человеку. Если любишь, надо всего себя отдать и чувствовать, что тебя принимают, - и, быть может, в любви труднее все принять, чем все отдать. Мы знаем, что даем, но не можем знать, что получим".

Вечер, 25 августа

Женечка, ты хочешь несбыточного: ты хочешь, чтобы среди девушек нашлась вторая Галя. Но ведь Галя была у тебя только одна - да и ту ты сама, товарищ штурман полка, послала на смерть...

Письмо родителям

12 октября 1943 года

Вы помните вечер два года назад, мои любимые?

Папа спал, а ты, мусенька, вперемежку со слезами, играла со мной и Софой в девятку. А назавтра я ушла. Прошло два года. Если бы меня сейчас спросили снова, как я хочу устроить свою жизнь, я бы, ни минуты не колеблясь, ответила: "Только так". Не подумайте, что мне легко в разлуке с вами, мои дорогие. Иногда я не только сердцем, всем телом чувствую, что мне не хватает вас. Но это иногда. А обычно я думаю о вас всегда: когда мне очень хорошо и очень плохо. И мысль о том, что меня ждут, что кто-то жаждет видеть меня после войны живой и здоровой, часто согревает лучше, чем печка. А вот сейчас я бы не прочь посидеть у хорошей печки: сидим мы в землянке, снаружи беснуется ветер, крутящий пыль и заставляющий беспокоиться о наших птичках.

Целую.

Женя

Во-первых, примите мой самый горячий привет и наилучшие пожелания в вашей жизни. Я уже вошла в строй и сделала с Женей 10 вылетов. Можете поздравить. Целую вас.

Дина

1 ноября

Пересыпь. Здесь мы с 20 октября. Сегодняшняя ночь войдет в историю начало высадки десанта на Крымском полуострове. С вечера сделали по одному вылету, потом перерыв на 5 часов. В 2.15 нанесли первый удар, в 4.25 заработала наша артиллерия. Сегодня узнаем судьбу десанта. Летала я опять с Люсей - на 513, как и на 313. Словили нас прожекторы удивительной яркости. Люся так пикировала, что у меня дух захватывало, и я прерывающимся голосом командовала в трубку.

Вообще переговор у нее очень скверный, но на этот раз она отлично слышала. Зенитки били близко, но безуспешно.

10 ноября

Мысли путаются, жизнь раздвоилась: собираюсь домой. Получилось так. Как-то сидели мы в автомашине (ноги замерзли) и разговорились об отдыхе. Майор объявила, что уже оформила на меня путевку. Я стала ее упрашивать не делать этого. Полчаса уговаривала. Она мне поддакивала, и мне показалось, что я ее уговорила. Дня через два в столовой зашел разговор об этом в присутствии врача. Врач говорит, что все уже готово и я должна ехать. "Нет, я отговорила майора". - "Ничего подобного: я своего решения не меняла". "Как? А зачем же я полчаса старалась?" Итак, я еду. Путевка в Кисловодск с 8 ноября, но это неважно.

2 февраля 1944 года

Если, расставаясь, встречи ищешь вновь

Значит, ты пришла, моя любовь!

Ты пришла!.. Готова ли я тебя встретить? Мне 23 года, уже много. А с каждым днем оказывается, что в жизни еще много, очень много неизведанных сторон. Вот 2 часа назад Сима получила долгожданное письмо, даже два сразу. И около получаса просвещала меня. Завидую я ей или нет? Наверное, нет.

Перерыв в дневнике получился солидный. В Москве я была 10 дней - в ночь на 21 ноября приехала, в ночь на 2 декабря уехала. Мама пишет - все прошло, как сон.

Я, когда кочевала в Краснодаре в день приезда из Москвы, останавливалась в комнате майора Гуревича (у него было ночное дежурство). Я была в квартире одна. До ужина прочла вслух всего "Демона" - на душе было грустно и тепло... "И будешь ты царицей мира..." Зачем мне целый мир, о дьявол? Мне нужен целый человек, но чтобы он был "самый мой". Тогда и мир будет наш. И нашего сына. Мария Владимировна предупреждала меня при встрече: "Будь осторожна в выборе отца для своего ребенка. Ведь он должен быть еще и другом для тебя". Вот когда кончится война... 8 февраля мы отмечаем двухлетие полка. Как незаметно мчатся годы! Последнее время у меня было что-то уж очень много работы: напряжение максимальное, приняла зачеты по "НШС" у всего полка, сделала доклад о Марине Расковой, месячный отчет, графический учет карт, пишу сказку "У самого синего моря жил-был гвардейский женский полк...", сегодня делала доклад в 4-й АЭ о боевых традициях нашего полка. Полина Гельман требует у меня статью "Двухлетие" в журнал; к 5 февраля надо приготовить карту нашего боевого пути. И при этом я бы всегда нашла время раз в пять-шесть дней написать Славику. Но он далеко, по пути в Иран. Позавчера получила от него сразу три письма, и везде пишет одно: не пиши, пришлю новый адрес. А мне так иногда хочется поговорить с ним, так его недостает. Последнее письмо было уже из Сальян...

5 февраля

Где-то ты сейчас, мой далекий "иранец"?.. Мы все время не работаем: то точка непригодна, то ветер сильный. Усиленно готовимся к двухлетию. Я уже сделала карту боевого пути. Пишу "Двухлетие".

А ведь жить так хочется, родная,

И в огне так хочется любить...

Бондареву уже заменяем - расширяем штурманскую группу Розовой и Волосюк. Сейчас с Катей Рябовой стали вспоминать тригонометрию - пустые, пустые головы...

8 февраля

22.00. Итак, два года! Празднование прошло хорошо. Вчера - сержантского состава. Мы с Симой с утра летали с приглашениями. А вечером работали.

...Ой ты, ноченька, ночка лунная,

Ночка лунная, ночь весенняя!..

Никаких намеков на февральские трескучие морозы. Сделали по три вылета на гору Митридат в Керчи. А потом нас закрыло туманом. Спать легли в 6 часов утра. А днем началась предпраздничная суета. Чистились, гладились. Торжественная часть. Майор делает доклад. Устала она даже. Затем приказы, поздравления.

Ужин прошел хорошо. Сейчас все еще танцуют. А мне грустно... Хочется работать больше, чтобы скорее кончилась война. Славик боится, что огромное расстояние нарушит нашу дружбу. Однажды Оля Митропольская привела мне чье-то изречение: "Разлука ослабляет слабое чувство и усиливает сильное". Я расстояний не боюсь.

22 февраля

Если я изменю своему характеру, я стану презирать себя. Не потому, что он (характер) у меня слишком хорош. Вовсе нет. А потому, что я очень высоко ставлю звание командира Красной Армии, офицера. Советский офицер - ведь это человек, которому присущи лучшие черты советского человека, поэтому он на целую голову, если не больше, выше всякого другого офицера. И с другой стороны - он офицер, стало быть он культурнее, образованнее, вежливее всякого другого советского человека. Огонек молодости и задор свободного сына (или дочери, подумаешь - разница!) нашей Родины у нас, коммунистов, должен быть всегда, независимо от возраста!

Рутина условностей.

Однако настроение у меня испорчено другим. Вот скоро месяц, как Славик не пишет. Почему?!.

Погода все такая же плохая. Наконец-то приморозило, но ветер сильный, все равно не летаем.

Вечер. Совещание прошло. После обеда был партактив с вопросом о правилах поведения советского офицера. Если честно сознаться, я никогда не задумывалась над тем, соответствую ли я этому званию. Вот, пожалуй, только утром сегодня, когда писала дневник, я подумала, как ко многому обязывает это звание. Даже при условии, если я после войны не буду военной - как много даст мне в жизни эта школа офицерского коллектива, если взять от нее все возможное. Надо обратить на себя внимание и даже в мелочах помнить о достоинстве офицера. Очень часто живем старым богатством, а оно улетучивается. Вот пришлось послать Лене такой запрос: "Вышли формулу Муавро". А сегодня поспорили с Полинкой Гельман о том, в 1572 или 1672 году была Варфоломеевская ночь. Хочу письма от Славика!

27 февраля

Никогда не думала, что так буду ждать письма от Славика. До обеда я об этом не думала, но когда приносили почту и мне не оказывалось письма, всякие самые разнообразные мысли лезли в голову. Сегодня я письмо получила. За 10 февраля.

И сразу успокоилась. На долго ли?..

5 марта

Один вечер я провела чудесно. Смотрела кинокартину "Жди меня". Славик видел эту картину. Зачем же он прислал мне целиком все стихотворение? Дорогой мой!

Я верю тебе. И знаешь почему? В картине сказано: "Настоящие мужчины имеют хорошую привычку: если их очень ждут, они обязательно возвращаются". Я очень жду и отсутствие писем сваливаю на почту.

В полку все старое. Вот только 3 февраля начала заниматься еще одна штурманская группа. С позавчерашнего дня, то есть ночи, летать будут только на контроль. Контролем я осталась довольна: хотела бы я, чтобы кто-нибудь из начальства поболтался под облаками и посмотрел, как честно кладут "У-двашки" бомбы в цель! Этой ночью мы с майором были вынуждены идти на разведку погоды: всех летчиков после первой разведки отпустили ужинать, даже дежурного командира и экипаж-разведчик.

В который раз перечитала "Как закалялась сталь". "Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества".

Раньше я не думала о конце этих слов:

"И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-нибудь трагическая случайность могут прервать ее". Надо спешить жить. Жить - в самом высоком, в самом святом смысле этого слова.

15 марта

Крым. Я "на той стороне"! Впервые вчера ступила на крымскую землю, а до сих пор я все бомбила лишь ее, а она отвечала мне лучами прожекторов и снарядами зениток. Вчера Женя Жигуленке высадила меня в Жуковке. Над проливом мы летели бреющим. Около Чушки очень мелко, а вообще пролив глубокий. Издалека виден дым: это с Чушки, строят мост и все время дают дымовую завесу. Как крепко уцепились наши войска за этот клочок крымского побережья! Комендантом аэродрома оказался Бондарь - из полка майора Бочарова. Я зашла к нему в землянку. Телефонная сеть. Пиликает радио. Видно, что люди здесь основались надолго, по-хозяйски. Этот кусок земли стоил нам очень дорого, но зато и польза от него сейчас великая. Отсюда будем бить противника...

Спать мы легли в третьем часу. Я приехала - враг перестал бомбить (не хочет, чтобы я посмотрела войну)! Сегодня после завтрака ходили смотреть, как идет перестрелка на передовой. Вот она какая стабильная, линия фронта! Бьют наши батареи - враги засекают и принимаются бить. Наши молчат и засекают их батареи. Наши начинают - они молчат. И так все время. Проносило низкую облачность, но показывалось солнышко, и ветер был чисто весенний. Как не хотелось думать о войне, но линия фронта отсюда в 3 километрах, в бинокль отчетливо виден совершенно разрушенный Аджи-Мушкай, а кругом хлопают разрывы и слышен шум летящих снарядов, в последний момент перед взрывом переходящий в свист. В 3 часа мы вернулись в землянку. Майор Уваров принес мне букет подснежников. Как я обрадовалась этим скромным цветочкам - первым вестникам весны!

17 марта

Была в 40 метрах от врагов - на самой передовой. Вчера наши войска на правом фланге у высоты 164,5 перешли в наступление, но сегодня опять вернулись на исходные позиции. Передовая... Если не нагнуться в траншею, сейчас же свистят пули снайперов. Землянка командира взвода, лейтенанта: маленькая, темная, с голыми нарами, у входа следы недавнего прямого попадания снаряда. А сейчас сижу в землянке полковника. Электричество. Радио. Играет гавайская гитара...

И где-нибудь в землянке иль в избе,

У жизни и у смерти на краю

Я чаще буду думать о тебе

И ничего, мой друг, не утаю.

Думаю о тебе, Славик.

19 марта

Вчера я даже аттестат оформила, собралась сегодня лететь. Наши работали всю ночь, а с утра поднялся ветер, и за мной не могут прислать самолет. Прочла Кочина "Кулибин". Пишу письма. Наши войска на 1, 2 и 3-м фронтах Украины ведут успешные наступательные бои. Заняли Жмеринку.

В эту ночь мы сделали рекордное число вылетов - 171. На другой же день нас ограничили, дали только 120 вылетов.

Вечер. Как жаль, что нет чернил - нельзя написать Славику!

27 марта

Я прилетела из Крыма 20 марта. Была штабная игра. В результате ее вчерашняя конференция с бурной дискуссией о звездном полете.

У нас в полку тяжелые дни. Завтра будем хоронить Володину и Бондареву. Разбитый в щепки самолет и их трупы один крестьянин обнаружил в плавнях у Черноерковской 10 марта. Их выкопали и привезли сюда на санитарном самолете. Тягостное чувство.

Прочла Льва Кассиля "Есть такие люди". Понравился первый рассказ "Нелюдимо наше море..." - о капитане Батыгине и его жене.

29 марта{5}

Вчера была похоронная погода: дождь целый день и ветер - порывами до 25 метров в секунду. Девушек похоронили под звуки оркестра и салюта из 20 винтовок. Вечером писатель Борис Савельевич Ласкин читал нам свои произведения. Сейчас сижу в Старотитаровской. Ну и грязная станица! Собрание штурманов полков. Я доклад уже сделала. Перерыв на обед с 16 до 18 часов...

Истребители

Боевой путь 586-го истребительного полка

Боевой путь 586-го истребительного полка пролегал от берегов Волги до столицы Австрии - Вены.

Летчицы полка на своих грозных самолетах-истребителях "Як-9" прикрывали от налетов фашистских бомбардировщиков промышленные центры и железнодорожные узлы - Саратов, Воронеж, Касторную, Курск, Киев, Житомир, Котовск, Бельцы; охраняли мосты через Волгу, Дон, Воронеж, Днепр, Днестр.

Полк прикрывал переброску войск Степного и 2-го Украинского фронтов, штурмовал войска противника в районе Корсунь-Шевченковского, оборонял железнодорожный узел Дебрецен (Венгрия), военно-промышленные объекты Будапешта и переправы через Дунай.

Летчицы полка совершили 4419 боевых вылетов, провели 125 воздушных боев, сбили 38 самолетов противника. Ни один объект, охраняемый полком, не пострадал от авиации противника. Весь личный состав полка награжден орденами и медалями Советского Союза.

Александра Макунина, начальник штаба полка.

Первый командир полка

В пасмурное февральское утро 1942 года, слегка прихрамывая на левую ногу, в штаб полка вошла женщина-майор. Она была среднего роста, кожаный черный реглан, темно-синий берет и хромовые сапоги на ней сидели ладно и говорили о том, что эта женщина привыкла носить военную форму. Ее черные проницательные глаза и морщинка-бороздка на переносице подчеркивали волевой характер.

С первого же взгляда мне показалось, что я ее где-то видела. Мучительно вспоминаю и не могу припомнить, где и когда. Мы все встали, затих "пулемет" Лиды Быстровой (так называли ее пишущую машинку).

Майор вошла вместе с Героем Советского Союза М. М.Расковой. Марина Михайловна объявила нам, что это командир полка Казаринова Тамара Александровна.

Многие летчицы были знакомы с Тамарой Александровной еще с октября 1941 года, с первых дней формирования наших полков в Москве. Там, на заседании приемной комиссии, она беседовала со многими девушками. Ее мнение было решающим при отборе летчиц-истребителей.

Когда началась эвакуация в Энгельс, Тамара Александровна вылетела в Грозный для освоения нового типа истребителя. И вот теперь она снова в родном полку.

Поздоровавшись, Тамара Александровна познакомилась с теми из нас, кто прибыл в полк уже после ее отъезда. Между нами сразу же завязалась задушевная беседа. Она расспрашивала нас об успехах в учебе; мы с радостью сообщали ей, что некоторые из нас уже вылетали самостоятельно, рассказывали, как мы осваиваем летную программу, чем довольны и чем недовольны.

О себе Тамара Александровна не любила рассказывать. И все же вскоре мы узнали, что она пострадала во время воздушного налета в Грозном и с открытым переломом ноги была направлена в госпиталь. Вот откуда это прихрамывание, так удивившее девушек, ранее знавших ее.

С большим трудом вырвалась она из госпиталя, уговорив врачебную комиссию, что будет долечиваться в отпуске, здесь же, в Грозном, и в тот же час уехала в полк.

Позднее я вспомнила, почему мне показалось знакомым ее лицо. У меня дома еще с 1937 года хранилась вырезка из газеты "Правда" с портретом Т. А. Казариновой, молодой коротко подстриженной женщины с капитанской шпалой в петлицах.

* * *

В 1929 году лаборантка московского завода "Динамо" комсомолка. Тамара Казаринова поступила в Ленинградскую военно-теоретическую школу летчиков. В те времена это было сопряжено для девушек с большими трудностями. Первый раз, уже пройдя все комиссии и сдав экзамены на "отлично", она не была зачислена в число курсантов. Ей пришлось вернуться в Москву, опять на завод "Динамо". Заводские партийная и комсомольская организации помогли активной комсомолке и хорошей производственнице, добились ее зачисления в эту летную школу.

Перед руководством школы возникла трудность: куда поселить девушку ведь общежитие было только для мужчин. Великодушие одного преподавателя спасло положение. Он предложил маленькую комнату в своей квартире, где и поселилась первая девушка-курсант Казаринова.

По окончании военно-теоретической школы Тамару посылают для практического обучения полетам в Качинскую авиационную школу. Строгая и скромная, требовательная к себе, она скоро завоевала любовь и уважение среди курсантов, командиров и преподавателей.

После качинской школы Тамара Александровна служит в частях штурмовой авиации, затем несколько лет работает летчиком-инструктором в военной школе летчиков и снова в штурмовой авиации - сначала командиром звена, а затем командиром эскадрильи. За хорошую работу в 1937 году она среди немногих летчиков страны удостаивается высокой правительственной награды - ордена Ленина.

Война застала Тамару Александровну в Прибалтике, где она служила в одной из авиационных частей, передавая свой опыт молодежи.

К нам - в полк майор Казаринова пришла уже опытным военным командиром-летчиком. Сколько надо было вложить труда, чтобы ввести полк в состав действующих частей!

Самой большой заботой командира полка было - добиться повышения летного мастерства наших девушек, их боевой выучки. На аэродроме в любое время суток можно было видеть невысокую, слегка прихрамывающую фигуру. Личный блокнот командира всегда был заполнен замечаниями о полетах, их организации. Ее строгость и требовательность сочетались с большим тактом по отношению к девушкам. Только в узком кругу при разборе полетов каждый командир эскадрильи получал по заслугам, и здесь Казаринова была беспощадна.

Ежедневно тщательно разбирались итоги дня, анализировались ошибки каждого летчика и штурмана, разрабатывалась таблица учебных полетов на следующий день, уточнялись расстановка сил и порядок выполнения отдельных элементов полета.

Трудно было добиться похвалы от майора Казариновой. Обычно она говорила: "Неплохо пилотировала Сурначевская", а всем казалось отлично. Или: "Хороших результатов добилась Хомякова, стреляя по конусу", а командир эскадрильи Прохорова считала, что это отличное попадание. Но Тамара Александровна делает поправку: "Стреляет Хомякова метко, но с больших дистанций. Надо ближе и смелее подходить к цели". Все считали, что Панкратова смело пикировала на щит и метко стреляла, но майор делает замечание, что слишком поздно летчица вывела самолет из пике и что этот риск не обоснован.

Тогда это были малоприятные вечера в землянке на командном пункте при свете фитиля, вправленного в стреляную гильзу. Но именно здесь проходила учеба командиров эскадрилий.

Воспитывались требовательность, строгая дисциплина и организованность, боевое искусство летчика.

Недаром весной 1942 года на учебных стрельбах наш полк в дивизии занял первое место. Днем и ночью летчицы несли дежурства по противовоздушной обороне Саратова. Уже не раз вылетали по боевой тревоге. Но система ПВО района была еще слабо налажена, сигналы тревоги поступали в полк с запозданием, нередко артиллеристы и летчики "мешали" друг другу. Однако так продолжалось недолго. Майор Казаринова поехала к артиллеристам, совместно были разработаны вопросы взаимодействия полка с отдельными батареями. На нашем командном пункте устанавливаются телефоны прямой связи с артиллеристами. Результаты тщательно продуманной организации взаимодействия истребителей с артиллеристами не замедлили сказаться.

В сентябре 1942 года Валерией Хомяковой на подступах к Саратову был сбит первый фашистский самолет "юнкерс-88".

Поздравляя Леру с победой, командир полка сказала:

- Первая победа достигнута - это хорошо! Но удержать достигнутое труднее. Больше требовательности к себе и к своим подчиненным. Теперь спросят с вас больше, как с настоящих боевых летчиков!

Сама Тамара Александровна работала очень много. В гарнизоне давно отбой ко сну, а на командном пункте, в землянке, горит свет. Часто бывало уже далеко за полночь, в воздухе тихо, тишину на КП в эти часы только изредка нарушают звонки поверки связи. Думаешь: "Вот бы поспать по-человечески!" И, словно чувствуя эту мою "коварную" мысль, Казаринова предлагает: "Давайте, начальник штаба, заглянем еще раз в план боевых тревог". И это "заглянем" порой затягивалось до рассвета.

Желание сделать лучше, чем у соседей, было свойственно Казариновой. Она говорила: "Нам допускать оплошностей нельзя: мы - женщины. Восстанавливать репутацию очень трудно..."

Часто она повторяла еще одну фразу:

- Сейчас трудно, а ведь на фронте будет еще труднее!

Дело шло к дождливой осени. Здоровье Казариновой ухудшалось. Тамара Александровна еще больше стала прихрамывать, перестала летать. Скоро из Москвы пришла шифровка, отзывающая майора Казаринову для работы в штаб ПВО страны.

Как сейчас помню, в день ее отъезда я получила приказ из дивизии, в котором мне объявлялся выговор за утерю одного документа. Когда я провожала майора Казаринову к самолету, она на прощание серьезно поздравила меня с первым взысканием. Я была обескуражена этим поздравлением, не знала, как его понять. Тамара Александровна, глядя на мое растерянное лицо, объяснила, что это взыскание означает признание меня таким начальником штаба, с которого можно строго спрашивать. Мы простились, и Тамара Александровна улетела. Мне стало как-то сразу очень грустно и тоскливо. Кончилась моя учеба, не стало рядом человека, который мог и потребовать и помочь в трудную минуту.

Работая в Москве, Тамара Александровна не забывала нас. И девушки были благодарны ей за суровую и справедливую школу. Часто вспоминали ее советы, многие из которых становились понятными значительно позже и оттого приобретали еще большую ценность. С большой теплотой и любовью мы писали ей письма, рассказывая о радостях и горестях фронтовой жизни полка, советовались с ней.

Все знания, весь свой богатый летный опыт, все благородство души отдала Тамара Александровна Казаринова своей молодой смене - нашим девушкам-истребителям.

Тяжелый недуг рано вырвал из летной семьи Тамару Александровну. К мраморному памятнику на ее могиле часто собираются боевые подруги вспомнить добрым словом большую жизнь, отданную Родине, авиации.

Нина Словохотова, начальник химической службы полка.

Боевой счет открыт!

Раннее сентябрьское утро. Золотой шар солнца медленно выкатывается из-за горизонта, небо сразу пламенеет. Степь дышит спокойствием и тишиной, и только где-то далеко, на юго-западе, клубится жирный черный дым - это на Волге горит баржа с нефтью, напоминая о событиях прошедшей ночи. Мы едем туда, к реке, к месту падения фашистского бомбардировщика, сбитого Лерой Хомяковой. Снова и снова встают в памяти картины минувшей ночи: пронзительный вой сирен, грохот зениток, взрывы бомб, багровое зарево пожара и рассекающие черноту ночи огромные пальцы прожекторов, ощупывающие небо.

Наш аэродром на левом берегу Волги - два деревянных домика, несколько землянок, вырытых самими девушками, поодаль стоянки самолетов да взлетная полоса. А кругом степь до самого горизонта. За рекой - Саратов.

Третью ночь рвутся к Саратову фашистские бомбардировщики, и вместе с сумерками на город спускается тревога. Сотни тысяч мирных людей не спят, как и мы, прислушиваясь к грохоту зениток, вглядываясь в черное, рассекаемое прожекторами небо.

В первой боевой готовности дежурят летчики нашего полка - в их руках оборона города. На командном пункте оперативный дежурный младший лейтенант Ендакова. Непрерывно трещит телефон, по нему идут донесения с постов ВНОС{6} - к городу подходит большая группа вражеских бомбардировщиков.

В небо взлетает красная ракета. Быстрый разбег, и вот уже самолет в воздухе, набирает высоту и скрывается в темноте.

- В воздухе лейтенант Хомякова. Квадрат тысяча пятьсот тридцать два. Высота две тысячи метров, - докладывает в штаб дивизии командир полка майор Казаринова.

Яростно бьет зенитная артиллерия, огневой завесой преграждая фашистским бомбардировщикам путь к городу. Противник уходит на юг, сбрасывает бомбы где-то далеко за Волгой. Вспыхивает пламя пожаров. Но часть вражеских самолетов возвращается, упрямо пытаясь пробиться к городу, к его заводам, кующим оружие для фронта, к мосту через Волгу, по которому день и ночь идут эшелоны.

Снова тревожно трещит телефон на командном пункте - одному фашистскому бомбардировщику удалось прорваться в район важного военного объекта. Ищут, мечутся по небу лучи прожекторов. С огромным волнением наблюдаем мы, как один луч выхватывает из темноты черный силуэт вражеского самолета и через мгновение другие прожекторы скрещивают на нем свои лучи.

Враг бросается из стороны в сторону, маневрирует, пытается вырваться из ослепляющего плена. В ярко освещенном пространстве проносится истребитель. Алая трассирующая очередь вонзается в бомбардировщик. Резко взмыв вверх, он тут же сваливается в крутое пикирование. Падает! Падая, он все еще огрызается, но невидимый истребитель преследует его, снова и снова бьет по нему.

Тысячи глаз следят за этим воздушным боем, но никто, кроме нас, не знает, что в единоборство с фашистским бомбардировщиком вступила девушка!

Издали доносится -глухой звук взрыва. У нас у всех одна мысль: "Сбит или не сбит?" Может быть, это только маневр искусного летчика? Все примолкли, только слышен голос майора Казариновой, командующей по радио Хомяковой:

- Сорок второй! Сорок второй! Продолжайте патрулировать в зоне.

Наконец из землянки КП выбегает связной и, задыхаясь от волнения, докладывает:

- Посты ВНОС сообщают, что вражеский бомбардировщик "юнкерс-88" упал южнее железнодорожного моста и взорвался на собственных бомбах!

Из дивизии по радио передают всем полкам: бомбардировщик противника сбит заместителем командира эскадрильи 586-го истребительного авиационного полка Валерией Хомяковой.

Боевой счет полка открыт!

Давно ли мы строем входили в ворота Энгельской летной школы, и встречные иронически посматривали на нас. Значит, недаром прошли для нас месяцы непрерывной упорной учебы. Сегодня впервые за всю историю авиации девушка летчик-истребитель сбила в ночном бою вражеский бомбардировщик.

К командному пункту подходят Катя Полунина и Вера Гущина из экипажа Хомяковой. Они зябко жмутся друг к другу. Но не холод сентябрьской ночи пронизывает их, они тревожатся за своего командира.

Катя Полунина, механик самолета, всегда веселая и озорная, сейчас молчалива и сосредоточенна. Она подружилась со своим командиром еще на учебных полетах в Энгельсе, где формировались наши полки под командованием майора Расковой. Тогда никто еще не знал, кто в каком будет полку.

"Хочу быть только истребителем!" - твердила Лера, и Катя верила, что она добьется своего. Сильная воля чувствовалась в этой красивой, стройной девушке.

В задушевных беседах с подругой Лера рассказывала о себе:

- Люблю летать, Катя! Я ведь химик. Менделеевский институт окончила. И отец у меня химик. Только я еще в институте в планерной школе училась. Когда получила диплом инженера, отец мне сказал: "Ну, Лера, у нас в семье теперь два химика!" А я уже тогда мечтала стать летчиком. Работала на заводе инженером и училась в аэроклубе. Через год бросила химию и стала инструктором-летчиком. Люблю летать!

В Энгельсе при отборе летчиц в истребительный полк Лера показала отличную технику пилотирования. Комиссия была придирчивой и строгой, но, видя, как четко и красиво выполняет Хомякова фигуры высшего пилотажа, один из членов комиссии, полковник Багаев, сказал:

- Эта будет истребителем!

Майор Раскова радостно улыбнулась. Она любила своих девушек, гордилась ими. В Хомяковой она видела не только отличного летчика, но и волевого командира-воспитателя. Эти качества проявились у Леры еще в аэроклубе. Курсанты Хомяковой были хорошим пополнением военных летных школ. Командование Борисоглебской военной школы пилотов не раз присылало благодарность инструктору Хомяковой за отличную подготовку ее учеников.

При формировании истребительного полка Хомякова была назначена заместителем командира эскадрильи. Вместе с командиром, известной летчицей Женей Прохоровой, с которой она работала еще в аэроклубе, Лера настойчиво и терпеливо учила девушек и в то же время жадно училась сама.

"Узнаю много нового и интересного по теории, - писала она родным, учусь стрелять. А на каких хороших машинах буду я летать!"

В январе 1942 года пришли в полк новые машины - 24 белоснежных "яка", а уж весной полк вошел в строй боевых частей истребительной авиационной дивизии, стоящей на противовоздушной обороне Саратова. Когда перед полком встала задача обороны объектов не только днем, но и ночью, одной из первых летчиком-ночником стала Хомякова.

Сейчас, в ночном небе, у Леры Хомяковой первые встречи с врагом.

Мы с нетерпением ждем посадки Леры. Она еще долго, как нам кажется, ходит в зоне. Но вот самолет приземляется, и Лера сразу же попадает в объятия своего экипажа. Затем она докладывает о результатах боя майору Казариновой.

- Поздравляю вас с первым сбитым самолетом!

На рассвете Лера с командиром дивизии вылетела на место, падения "юнкерса". А мы, Катя Полунина, Вера Гущина и я, от штаба, да инструктор политотдела дивизии едем туда же на полуторке. Вот и железнодорожный мост через Волгу. Идут по нему эшелоны с танками, орудиями, солдатами, туда, где сейчас решается судьба страны.

Неподалеку от моста в прибрежном лозняке распластана искореженная машина с черным пауком свастики на хвосте. Мертвыми глазами смотрят в голубое небо фашисты. Около них нераскрывшиеся парашюты. Видимо, так стремительна и неожиданна была атака истребителя, что они не сразу поняли, что командир их убит и самолет, неуправляемый, падает. Выбросились, да поздно - парашюты не успели раскрыться. Летчика выбросило из самолета при взрыве. На груди несколько крестов - высшие фашистские награды. Видно, немало побомбил он мирных городов в Голландии, Франции, Польше, неся всюду смерть и разрушение. Теперь фюрер послал его сюда, на берег великой русской реки, и здесь его настигло возмездие.

Вот стоит его победительница - красивая русская девушка в синем комбинезоне. Лицо у нее строгое, усталое. Она заслонила ладошкой глаза от солнца и смотрит на тот берег Волги, где в легкой синей дымке раскинулся на холмах Саратов.

Широко и привольно течет Волга в своих берегах. И кажется, чуть движется она, а подойдешь к самому краю берега и видишь - быстрина-то какая!.. Собрала она со всей России ручейки и речки и могуче, неудержимо несет их к морю.

А. Полянцева, командир эскадрильи.

Два против сорока двух!

До предела сжато, скупым военным языком повествует наградной лист:

"...Обнаружив группу вражеских бомбардировщиков типа "Ю-88" и "ДО-215" в количестве 42-х самолетов... тт. Памятных и Сурначевская вступили в бой. В результате боя сбито 4 вражеских самолета".

...Весна 1943 года. День и ночь полк ведет патрулирование над крупнейшим железнодорожным узлом Касторная и мостом через Дон в районе Воронежа и Лиски. Происходит перегруппировка наших войск перед великим Курским сражением. Противник бросает крупные воздушные соединения на бомбардировку охраняемых полком объектов.

Ранним утром 19 марта весь полк, за исключением дежурных истребителей Тамары Памятных и Раи Сурначевской, вылетает на отражение массированного налета на Лиски. Завязывается ожесточенный воздушный бой. Вражеские бомбардировщики, не выдержав дружного натиска истребителей, беспорядочно сбрасывают бомбы в поле и поспешно группами и в одиночку уходят. На земле догорают два сбитых "юнкерса". Полк без потерь возвращается домой.

К заруливающим на стоянки самолетам мчатся бензозаправщики, на подножках которых стоят мотористы и торопят шоферов: "Скорей! Скорей!.."

Командир полка майор Гриднев, выскочив из кабины, спешит на КП выяснить обстановку - дежурных истребителей нет на месте, они в воздухе.

Оперативный дежурный Инна Калиновская докладывает:

- На Касторную идет большая группа бомбардировщиков, в воздухе только два истребителя - Памятных и Сурначевская, связь с самолетами ведется непрерывно, слышимость хорошая.

Начальник штаба капитан Макунина и оператор наведения старший лейтенант Словохотова передают летчикам координаты противника. На экране радиолокатора наши истребители сливаются с противником.

Памятных сообщает по радио:

- Вижу самолеты противника!

Сурначевская добавляет:

- Их куча!

Что делать? На станции Касторная большое скопление эшелонов с войсками, боеприпасами, вооружением. Все это сейчас взлетит в воздух. Командир полка приказывает:

- Атаковать!

В ответ доносится какой-то шум, затем связь обрывается. Командир полка бежит на старт. Томительно тянутся секунды. Наконец механики один за другим докладывают: "Самолет к вылету готов!"

Четверка истребителей поднимается в воздух и идет в направлении Касторной. Вот и станция! Она цела. Много эшелонов - некоторые уходят, другие рассредоточены. Километрах в двадцати виднеется дымок и множество свежих воронок на земле. Самолетов в воздухе не видно. Где же Памятных и Сурначевская? При снижении обнаруживаются обломки самолета: ясно виднеется красная звезда на белой плоскости...

С тяжелым чувством возвращаются на аэродром истребители. Неужели обе летчицы погибли? Где второй самолет?

Всю ночь дежурные Калиновская и Ендакова надрываются у телефонов, но на этот раз даже посты ВНОС молчат. В тревоге за товарищей ни один человек в полку не спит.

На рассвете звонок из штаба дивизии:

- Памятных и Сурначевская живы, находятся в Касторной. Высылайте за ними самолет.

Пришла телеграмма от командования фронта, в которой выражается восхищение бесстрашием, дерзостью и высоким летным мастерством летчиц Памятных и Сурначевской, отразивших налет 42-х вражеских бомбардировщиков, 4 из которых были сбиты.

Радостно встречали девушки отважных подруг, обнимали, поздравляли с победой, засыпали вопросами о подробностях этого необычайного воздушного боя.

- Все было, как обычно, - рассказывала Тамара Памятных. - Зеленая ракета - сигнал боевой тревоги, взлет. Идем в указанный с КП квадрат. Высота четыре тысячи метров.

Впереди на юго-западе вижу черные точки. В голове мелькнуло: "Птицы". Нет, идут слишком ровно, и высота большая.

Помахав Рае крылом: "Следуй за мной", - иду на сближение. Солнце сзади - можем подойти скрытно. Теперь ясно видим ниже себя метров на шестьсот большую группу фашистских бомбардировщиков, идущих в четком строю, чуть поодаль - другую группу. Десятки тяжелых машин, несущих тонны смертоносного груза, ощетинились во все стороны пулеметами. Несколько минут, и бомбы обрушатся на станцию.

Мгновенно созревает план: использовать внезапность и преимущество в высоте, разбить первую группу, не дать ей отбомбиться прицельно.

Сваливаем машины в крутое пикирование и открываем огонь по бомбардировщикам, идущим в центре группы. Из атаки выходим боевым разворотом; внизу под нами падают два горящих самолета. С земли поднимаются черные столбы взрывов, строй бомбардировщиков рассыпается. Следующая группа знает, в воздухе истребители, и подходит сомкнутым строем.

Снова атакуем, уже сзади, сбоку. Противник ведет по нас сосредоточенный огонь. Сближаемся до предела. Вижу в последнем самолете пулеметы и голову стрелка, даже различаю его лицо. Жму на гашетку - пламя заклубилось на правой плоскости "юнкерса".

Вдруг мой самолет, вздрогнув, резко переворачивается и, бешено вращаясь, стремительно несется к земле. Пытаюсь открыть кабину, расстегнуть ремни, но огромная сила вдавила меня в сиденье, не могу поднять руки, а земля приближается с каждой секундой. Под напором воздушного потока с треском срывается с кабины колпак. С трудом расстегиваю ремни, и меня с силой выбрасывает из кабины. Рука инстинктивно выдергивает кольцо. Рывок от раскрывшегося парашюта - и в следующее мгновение ноги встречают землю. Рядом горит мой самолет. Ощупываю шею, лицо - чуть-чуть поцарапало.

Вытирая кровь с лица, смотрю на небо. Самолеты противника уходят на запад, их атакует Рая Сурначевская. Значит, станцию отстояли.

- У меня больно сжалось сердце, когда я увидела горящий и падающий в беспорядке Тамарин самолет, - вспоминает Рая. - С отчаяния забыв осмотрительность и все правила ведения боя, я в упор всадила огневой залп в ближайший "юнкерс", который сразу окутался черным дымом и круто пошел вниз. И тут же почувствовала толчок, горячий пар заполнил кабину. Невольно отвалила в сторону и, планируя, стала выбирать подходящую площадку для посадки.

Температура масла поднялась до красной черты, пришлось выключить мотор и садиться в поле без щитков на фюзеляж. Приземлилась на бугре. Вокруг тихо. Вдруг вижу: бегут люди - кто с вилами, кто с палками, с ружьями. Увидев на крыльях звезду, пошли медленней, с удивлением рассматривая самолет и меня.

Я под расписку сдала охране машину и, взвалив парашют на плечо, двинулась к ближайшему почтовому отделению, чтобы связаться с командованием. А там мне сообщили: девушка-летчица с парашютом была здесь и уехала в райком партии. Там в одном из залов шел разбор только что проведенного нами боя.

В тот же день Тамара выступила на митинге перед колхозниками только что освобожденных районов.

Вскоре за нами прилетела Оля Ямщикова. По пути в полк она вела самолет низко-низко над местом нашего недавнего боя, над станцией, по путям которой паровозики деловито таскали туда-сюда воинские эшелоны и товарные поезда.

Много лет прошло с тех памятных дней. Пожелтела бумага наградных листов. Но и сейчас от каждой строчки этих документов веет чудесной легендой о мужестве и бесстрашии юных патриоток, вместе со всем советским народом сражавшихся против фашистских захватчиков.

Ольга Яковлева, летчик.

На истребителе

Ты помнишь, товарищ,

Как вместе сражались...

Очень хорошее лето было в памятном 1941 году. Вместе с подругой Ниной Дорофеевой мы работали инструкторами-летчиками в Челябинском аэроклубе.

Летали мы много, часто даже и по воскресеньям. У меня в группе были и студенты и рабочие. И получалось, что одни могут летать только утром, другие - вечером. А мне хотелось, чтобы ни те, ни другие не отставали. Вот я и работала в две смены. Тяжело было... Зато мои ребята были довольны и хорошо успевали.

Любила я первой встречать в воздухе солнышко. Для этого надо было первой взлететь. А чтобы первой взлететь, надо быстрее других подготовить самолет. Материальную часть мы с техником готовили добросовестно, поэтому я всегда была уверена, что самолет мой в полной готовности.

Взлетишь, бывало, рано-рано. Все еще спят, а ты купаешься в лучах восходящего солнца. Смотришь на землю, а там в низинах еще туман лежит, особенно над речкой, как шарф газовый. А воздух, воздух чего стоит! То холодом обдаст, то теплом повеет. Петь хочется! И я пела, чаще всего "Широка страна моя родная". Действительно, ведь нет ей ни конца, ни края, прекрасной моей Родине.

Когда мои ученики впервые вылетали самостоятельно, я была на "седьмом небе". Не пропала моя работа даром! Я научила человека летать!

22 июня как раз был у нас выходной день. Я вволю выспалась, пошла на речку, искупалась и легла на песок загорать. Со стадиона доносился голос диктора. Что-то необычное почувствовала я в его голосе. Прибежала домой, бросилась к приемнику, включила и слышу: "Враг напал на нашу Родину!" Началась война! Я бегом в аэроклуб. Там все уже были в сборе. Как мне хотелось на фронт! Я просила командование, писала рапорты. Но, вместо того чтобы отпустить на фронт, мне дали тренировать группу девушек-инструкторов, чтобы они могли заменить уходящих на фронт летчиков.

Но все же я добилась своего - получила назначение в авиагруппу Марины Расковой.

И вот мы в Энгельсе. Приехали гуда рано утром. Выгрузились и сразу пошли в столовую. Как было приятно поесть горяченького! Ведь пока ехали, сидели исключительно на сухом пайке. Все с удовольствием набросились на "блондинку" - так называли мы пшенную кашу. Затем строем отправились в парикмахерскую. Там многим пришлось расстаться с косами. Вышли из парикмахерской все с одинаковой прической - "под польку". Ольга Студенецкая просто настоящим парнем стала. И голос у нее грубоватый и фигура мальчишеская: просто парень - и все тут. Сколько с ней было курьезов, когда она оказывалась одна среди мужчин! Начнет рассказывать, мы все хохочем до колик в животе.

Жаль, не пришлось ей с нами вместе повоевать. Однажды вылетела она отрабатывать фигуры высшего пилотажа. Возвращаясь на аэродром, она вдруг почувствовала - ручка управления свободно перемещается, а самолет то задирает, то опускает нос - отсоединилась тяга управления рулем высоты. Оля не растерялась, передала о случившемся по радио и, действуя только сектором газа, повела самолет к аэродрому. Она кружила над аэродромом до полной выработки горючего, чтобы самолет при падении не взорвался, а затем выбросилась с парашютом. Падающий самолет догнал ее и крылом перебил ногу. Ее положили в госпиталь. После выздоровления врачи не разрешили ей летать на истребителе. Пришлось перейти в авиацию связи.

Среди нас были и такие летчицы, которые уже воевали, а Надя Федутенко даже была ранена. В моей памяти сохранилась первая встреча с Верой Федоровной Ломако, известном тогда уже военной летчицей. Вместе с Расковой она не раз совершала дальние перелеты. Как сейчас помню ее коренастую высокую фигуру. Одета она была в кожаное пальто, сапоги, на голове шапка-ушанка с серым каракулем. Но главное было лицо, суровое лицо уже побывавшего в боях воина. На брови и на носу белая марлевая накладка. А карие глаза так и искрились задорным блеском. От всей фигуры Веры Ломако веяло мужеством и отвагой. Передо мной был летчик-истребитель, командир с большим опытом.

Истребитель "Як-1" мы освоили довольно быстро. Сначала отрабатывали технику пилотирования. Нас предупреждали, что штопорить больше трех витков нельзя. Но однажды Аня Демченко, отчаянная голова, штопорила шесть витков. Ох, и досталось же ей!.. После уже никто не отваживался на такое. Раскова была требовательна и никаких поблажек в учебе не давала. После отработки пилотажа стали ходить на воздушный бой, на стрельбу по конусам и по наземным целям.

Наконец учеба окончена.

Мы уже не просто авиационная группа, а 586-й авиационный истребительный полк! Началась боевая работа!

И вот первая встреча с врагом...

В паре с Ирой Ольковой мы сидим в готовности номер один. Два истребителя уже подняты - в воздухе фашистский разведчик. Облачность низкая, кучевая, с разрывами. Вдруг справа от нас из облаков выныривает разведчик. Разом запустили моторы. Взвилась зеленая ракета! Миг - и мы в воздухе! Но фашиста уже не видно. Куда он делся? Разворачиваемся и идем в ту сторону, где он только что был. Вот он! Летим на сближение, но он все время прячется в облаках. Наконец мы настигаем его и атакуем. Ира заходит слева, я справа. Вражеский стрелок из задней кабины ведет огонь по Ольковой. Я подхожу ближе и бью по крылу и кабине. Задымил правый мотор. Фашист еще пытается скрыться в облаках, но тут же вываливается из облаков и круто пикирует до самой земли.

Сильный взрыв - и одним врагом стало меньше!

Вспоминается мне день 14 мая 1943 года. Мы с Тамарой Памятных вылетели на учебный воздушный бой. Когда возвращались на аэродром, с КП нам передали, что подходит противник. Мы пошли ему навстречу. Как только фашист нас заметил, развернулся и начал уходить. Мы - за ним. Сблизившись на 100 метров, открыли огонь по стрелку и моторам. Вдруг у меня замолкли пулеметы. Скорей перезарядить - снова в атаку! Тамара заходит слева и бьет очередями по стрелку, стараясь отвлечь его огонь на себя, но сверкающие строчки упорно тянутся к моему самолету. Ах, так!.. Подавшись вперед всем телом, направляю трассу своего огня на кабину стрелка, чтобы заставить его замолчать. Толчок... И от острой, пронизывающей боли в левой руке невольно зажмуриваю глаза. Перевожу дыхание и отваливаю в сторону. Нужно идти скорей домой, пока не потеряла сознание. Тошнота подступает к горлу. Смотрю на бензиномер горючее на исходе. Решаю садиться, подо мной ровное поле. Плохо вижу землю, но на фюзеляж жалко сажать машину: очень они были дороги для нас.

Выпускаю шасси и сажусь в поле. Села нормально. Прибежали колхозники, помогли выбраться из кабины и с попутной машиной отправили меня в Старый Оскол, в госпиталь. Через два дня прилетела Тамара Памятных, забрала меня, а самолет мой перегнала на аэродром. Рука у меня была сильно разбита. Главное - поврежден локтевой сустав. В Москве в госпитале хирург обещал спасти мне руку. Да, рука у меня осталась цела, но не сгибалась в локте, и пальцы не работали Что делать? Летать я должна! Упорно и настойчиво занималась я гимнастикой От боли иногда теряла сознание, но не отступала.! Изо дня в день тренировала руку. Только бы летать, только бы летать!

Постепенно стали сгибаться пальцы. Помню, делая пальцами колечко, соединяя большой палец руки с каким-либо другим, я вся покрывалась потом. Так проходил день за днем. Пальцы уже стали слушаться меня. Пробыла я в госпитале восемь месяцев. После лечения надо было пройти экспертную комиссию. Как я боялась этой комиссии!.. А вдруг забракуют? А вдруг не разрешат летать? И страшно становилось от этих "вдруг". Ведь шла война, товарищи на фронте! Нет, нет, не может быть, чтобы меня забраковали! Я годна, годна! Вхожу в кабинет. Все врачи считают, что я годна, один лишь хирург категорически возражает. Председатель комиссии спрашивает:

- Сколько лет летаете?

- Восемь.

- Ну вот, - говорит, - и хватит...

- Что хватит?

- Летать! Вы же женщина, и с вас хватит...

"Нет, - думаю, - мне этого не хватит!" Все же настояла на своем. Разрешили летать! Только на "По-2". Но и это хорошо. Победа за мной! Догоняю свой полк уже в Киеве. Как далеко они ушли! Сколько сбили самолетов! Участвовали в Корсунь-Шевченковской операции, ходили на штурмовку вражеских аэродромов. Девушки возмужали, повзрослели, набрались боевого опыта. Но что мне делать? Мне предложили перейти на работу в эскадрилью связи при Киевском военном округе. Я согласилась.

Прощай, полк! Прощайте, мои дорогие подруги!

Вскоре они улетели дальше на запад. Счастливого вам пути! Побольше сбить вражеских самолетов!

Как больно сжалось мое сердце, когда их не стало рядом со мной! Как я любила своих девчат! Какие они были все разные, но такие дорогие, близкие!

Сейчас я уже не летаю, но с большой теплотой вспоминаю свои лучшие годы, которые я отдала авиации.

Подружки

Маленькая, белокурая, голубоглазая Зоя Пожидаева (крайняя справа) производит впечатление мальчика-подростка, а никак не грозного летчика-истребителя. А ведь это о ней полковая поэтесса Рита Кокина написала:

Тоненькая девушка в беленьком подшлемнике,

А в глазах - дня майского отблеск голубой.

И награда скромная за победы славные

На груди у девушки орден боевой.

Если звать торжественно, называют "соколом",

Просто скажут с нежностью, ласково - "пилот"

Ей страна доверила мир и счастье Родины.

Дали ей оружие - грозный самолет.

Крепкая дружба связывает этих трех подруг с первых дней организации полка.

Лейтенант Демченко (крайняя слева) и младший лейтенант Пожидаева - это боевая пара. Вместе сидели в самолетах в боевой готовности номер один, вместе взлетали навстречу противнику. Около 200 боевых вылетов имеет каждая из них на своем счету.

Лишь ненадолго расставались они, когда Демченко и Кузнецова (в центре) в составе эскадрильи воевали на Волге. Грозные были это дни. Сотнями шли вражеские бомбардировщики к городу-герою, чтобы обрушить на его защитников тонны бомб. Демченко и Кузнецова поднимались в воздух вместе с боевыми товарищами, смело врезались в группу фашистских самолетов, разбивали их строй и заставляли поворачивать обратно. Едва отбив одну атаку, истребители вступали в другую, разгоняя следующую колонну бомбардировщиков. Налеты были звездными, непрерывными. Трудно приходилось девушкам. Чуть только стихал гул вражеских бомбардировщиков, они вылетали на штурмовку танковых колонн, скоплений живой силы и техники противника...

Вернулись девушки в родную часть зрелыми, закаленными бойцами. А когда полк получил задание штурмовыми действиями помочь наземным войскам уничтожить Корсунь-Шевченковскую группировку противника. Аня Демченко решительно повела свою группу истребителей на штурм аэродрома, где стояли готовые к взлету фашистские "юнкерсы".

Потом Маша Кузнецова летала в паре с командиром эскадрильи Беляевой Раей, лучшей летчицей полка. Ни одна бомба врага не упала на объекты, охраняемые летчицами-истребителями Аней Демченко, Машей Кузнецовой, Зоей Пожидаевой и их боевыми подругами.

День Победы дружная "троица" встретила под Будапештом. Счастливые и гордые, обнявшись, девушки громко распевали нашу полковую победную песню:

С победой, товарищ! Поднимем бокал

За Родину, счастье, друзей!

За тех, кто отважно в сражении пал

Под грохот чужих батарей!

Мы знали и верили твердо в победу,

Слова огневые нас звали вперед!

На бой вдохновляли дела наших дедов,

На бой вдохновлял нас советский народ.

Нина Словохотова, начальник химической службы полка.

От моториста до летчика-испытателя

Самолет стоял на бетонированной дорожке с откинутыми назад крыльями, без винтов - такой непривычный для глаз. Летчик-испытатель Ольга Николаевна Ямщикова еще раз обошла вокруг и улыбнулась. Ей вспомнилось, как много лет назад на аэродроме в Ленинграде она с отверткой в одной руке и ветошью в другой ходила вокруг "Аврушки"{7} по-хозяйски заглядывала во все лючки, проверяла шплинты и гайки.

Это было в 1930 году.

Ольге шел семнадцатый год, когда по путевке горкома комсомола она пришла учиться в Ленинградскую школу авиационных мотористов. Трудно было поначалу - не хотелось отставать от товарищей, молодых пареньков, с увлечением изучавших авиационную технику. В осеннюю слякоть и зимнюю стужу, в палящий летний зной приходилось мыть и чистить самолеты, ремонтировать моторы или, держась за крыло, сопровождать выруливающий на взлетную полосу самолет. Но каждый день приносил что-то новое, прибавлял уверенность в себе, в своих знаниях, а усталость давала удовлетворение - день прожит недаром. С тех пор появившийся интерес к технике остался на всю жизнь. Но была и еще одна страстная мечта. Научиться летать! Горячее желание и настойчивость помогли осуществить эту мечту. Еще будучи курсантом школы авиамотористов, Оля впервые вылетела самостоятельно на учебном самолете "У-1".

Успешно закончив в 1933 году летную школу и высшую парашютную школу, Ольга стала работать инструктором Ленинградского аэроклуба. Более ста летчиков подготовила она. Среди ее учеников известные летчики, которыми по праву гордится советская авиация: Герой Советского Союза летчик-испытатель полковник Седов, прославленный летчик-испытатель Бойченко, кандидат технических наук Пашковский, ныне работающий в области теории устойчивости и управляемости самолетов, и многие другие участники Отечественной войны, летчики-испытатели, ученые.

Надо было учить других и учиться самой. Техника совершенствовалась, и Ямщикова старается вылетать на каждом новом типе самолета. Особенно ее интересовали полеты на планерах. В 1935 году она приняла участие в перелете трехпланерного женского поезда на буксире самолета "Р-5" из Ленинграда в Коктебель и обратно. Пролетев в одном направлении 1 950 километров за 13 часов 40 минут летного времени, летчицы установили мировой рекорд по дальности полета и по количеству участниц.

Грянула Великая Отечественная война. Ольга училась на последнем курсе Военно-воздушной академии имени Жуковского. Через год она получила диплом военно-авиационного инженера и была направлена военпредом на авиационный завод. Но Ольга Николаевна упорно добивается, чтобы ее послали в действующую армию. В июле 1942 года после многократных ходатайств Ямщикову направляют к Расковой.

Майор Раскова предложила ей стать инженером полка. Но Ямщикова была не только инженером, но и летчиком. К тому времени у нее уже был налет более тысячи часов. Она летала почти на всех самолетах-истребителях. Ямщикова считала, что в рядах летчиков-истребителей она сумеет принести больше пользы. Ее стремление принять непосредственное участие в боях с фашистами вызывалось еще одной затаенной причиной. С первых дней войны ушел на фронт ее муж. Вскоре пришло известие о его гибели. Личное горе сливалось теперь с болью За истерзанную родную землю, которую топтали фашистские полчища.

- Пока идет война, я буду летчиком! - сказала она Расковой.

И вот капитан Ямщикова - командир эскадрильи 586-го истребительного полка.

Вместе со своими подругами она участвовала в воздушных сражениях за Воронеж, Курск, Киев и другие города нашей Родины.

Осенью 1943 года полк стоял на обороне Киева. Бои шли западнее города. Слышался гул артиллерийской канонады. По переправам через Днепр шло все снабжение наступающих частей. К этим-то переправам и рвались фашистские бомбардировщики. Перед полком была поставлена задача: прикрывать с воздуха Киев и переправы через Днепр.

Раннее утро. Ольга Ямщикова и ее ведомая Саша Акимова сидели в самолетах в готовности номер один - "сорок секунд до взлета", как говорили летчики-истребители.

По земле от Днепра стелился густой туман, не было видно ни ангаров, ни стоянок самолетов. Пронизывающая сырость вызывала дрожь и судорожную зевоту; скоро смена, и тогда можно погреться в теплой землянке и чуточку подремать. Вдруг в шлемофоне прозвучал взволнованный голос Наты Кульвиц, начальника связи полка:

- Фашистские бомбардировщики на подходе! Приготовьтесь к вылету!

И одновременно в воздух взлетела красная ракета.

Ямщикова быстро запустила мотор и с места пошла на взлет, ориентируясь только по приборам, как в ночном полете. Следом за ней взлетела Акимова и уже в воздухе пристроилась к командиру. На высоте ярко сияло солнце, а внизу весь город и река были затянуты белым плотным туманом; только макушки церквей блестели в лучах солнца. Истребители пошли навстречу противнику. По радио было слышно, как взлетают одна за другой все летчицы полка и истребители с аэродромов Бровары и Жуляны.

На высоте 4 тысяч метров Ямщикова увидела вдали большую группу самолетов, за ней еще и еще!.. Фашистские бомбардировщики шли к переправе. "Не допустить врага до переправы любой ценой!" - эта мысль заставила Ольгу стиснуть зубы и крепче сжать ручку управления.

- Саша, атакуем! - крикнула она Акимовой и перевела машину в пикирование.

Два истребителя врезались в середину ведущей группы бомбардировщиков. Один самолет противника задымил и с резким снижением стал уходить на запад.

Надо было остановить остальных, не дать им отбомбиться по переправе. Заходя для новой атаки, Ямщикова увидела, как небо потемнело от самолетов. Истребители атакуют фашистские бомбардировщики, разбивая их на мелкие группы и отсекая отдельные, прорывающиеся вперед. А выше идет ожесточенный бой с истребителями прикрытия. В шлемофоне слышатся крики ярости, команды ведущих, напутственные "крепкие" словечки вслед падающим вниз фашистским стервятникам.

Сражение над Днепром разгоралось. Бомбы летели вниз, вздымая огромные столбы воды; то там, то здесь небо чертил дымный след сбитого самолета.

Фашисты не выдержали напора наших истребителей и разрозненными группами уходили на запад. Преследуя врага, Ямщикова не заметила, как проскочила линию фронта. Только близкие разрывы вражеской зенитной артиллерии и вдруг умолкнувший пулемет заставили ее взглянуть вниз, на землю, затем на бензиномер. Патроны кончились, бензин на исходе - надо возвращаться.

Приземлялись с большой осторожностью: самолеты получили много пробоин, а у Акимовой даже был отбит посадочный щиток. Но настроение было приподнятое: задача выполнена, переправа действовала бесперебойно. В этом бою противник потерял 17 самолетов, с нашей стороны потерь не было.

Много раз еще приходилось Ямщиковой вылетать по сигналу боевой тревоги; около 200 вылетов совершила она за время войны, участвовала в больших групповых боях. Война научила ее выдержке, готовности к любым неожиданностям, умению смотреть прямо в глаза смертельной опасности.

* * *

Отгремела война. Наконец Ольга Николаевна Ямщикова могла осуществить свою давнишнюю мечту - стать летчиком-испытателем. Эта работа потребовала от нее творческого приложения всех знаний и опыта и как боевого летчика и как инженера.

Послевоенная авиационная техника развивалась невиданными темпами. Появились реактивные самолеты С интересом изучала Ямщикова теорию реактивных двигателей, конструкцию скоростных самолетов, особенности их пилотирования.

...И вот самолет стоит на дорожке, готовый к взлету. Еще ни одна женщина не садилась в кабину реактивного самолета. Впервые это должна сделать Ольга Ямщикова.

Сейчас за плечами у нее многолетний стаж летной службы: около 8 тысяч раз поднималась она в воздух и налетала свыше 3 тысяч часов на 45 различных типах самолетов.

Мощный гул двигателя, стремительный разбег - и машина, управляемая твердой рукой летчицы, серебристой стрелой взмывает в голубое небо. Через несколько мгновений она появляется с противоположной стороны аэродрома и на огромной скорости проносится над полем, вызывая одобрительные возгласы присутствующих.

Радостная и возбужденная шла Ольга Николаевна с аэродрома - она принята в дружную семью "реактивщиков".

За первым полетом последовал целый ряд самостоятельных работ по доводке опытных экземпляров. Как-то для испытания Ямщиковой была дана машина с одной неприятной особенностью: как только самолет начинал парашютировать, проявлялась его плохая поперечная устойчивость. Самолет резко срывался в штопор и выходил, из него с большим запозданием. Задача летчика-испытателя заключалась не только в том, чтобы зафиксировать те или иные свойства этого первенца, но и помочь конструктору довести, "вылечить" машину. Много пришлось Ямщиковой сделать полетов на этом самолете, пока удалось побороть его неустойчивость.

А немного спустя Ольга Николаевна на этом "упрямце" молнией промчалась в строю реактивных самолетов над зеленым полем Тушинского аэродрома под восторженные аплодисменты многотысячных зрителей.

...Программа испытаний нового реактивного истребителя подходила к концу. Ямщикова выполнила весь комплекс полетного задания, сделала все нужные записи и развернула самолет в сторону аэродрома. Заходя на посадку, она поставила кран шасси на выпуск. Индикаторы послали тревожный сигнал: переднее колесо не вышло из фюзеляжа. Применить аварийный сброс замков? Ольга энергично взяла ручку аварийного выпуска и сразу почувствовала лопнул трос, идущий к замкам. Что же делать? Садиться на основное шасси без переднего колеса или на фюзеляж - значит разбить опытную машину. Нет! Машину надо сохранить, выход должен быть найден! Напряженно и четко работает мысль. В уме Ольга Николаевна перебрала всевозможные причины невыпуска шасси, ясно представила себе схему устройства основной и аварийной систем. И вот решение найдено. Она убрала шасси обратно. Разогнала машину, заставила переднее колесо до отказа поджаться в фюзеляж. Одновременно, намотав обрывок троса на ручку, Ольга Николаевна привела з действие механизм аварийного сброса замков. Машина вошла в пикирование. Не отпуская троса, она потянула ручку управления на себя. От перегрузки потемнело в глазах. На третьей попытке вспыхнула сигнальная лампочка: шасси вышло нормально.

Каждая новая машина приносит много волнений и радостей. 1 Большие технические знания помогают Ямщиковой в ее трудной и увлекательной работе летчика-испытателя.

Есть у Ольги Николаевны еще одна чудесная "должность". Она заботливая и нежная мать. У нее растут две дочери. Старшая пошла по стопам матери готовится стать инженером, а младшая учится в школе.

Необычайной скромности и большой души человек, летчик-испытатель, инженер-полковник Ольга Николаевна Ямщикова по сей день всю себя отдает любимому делу.

Это было под Воронежем

С аэродрома взлетели истребители командира полка майора Гриднева и его ведомого лейтенанта Лисициной (справа). Все небо было затянуто мощной кучевой облачностью в шесть-семь баллов, высотой до 4 тысяч метров Самолеты быстро набирали высоту. Бомбардировщик противника "юнкерс-88" был обнаружен в районе Тербуны выше облаков, на высоте 7 тысяч метров. Имея преимущество в высоте - 600-800 метров, истребители, сблизившись с противником, произвели атаку, открыв огонь по верхнему стрелку. Ответного огня не последовало. После первой атаки "юнкерс" начал резко маневрировать, пытаясь уйти в облака. Но Гриднев и Лисицина снова атакуют. С горящим правым мотором "юнкерс" нырнул в разрыв между облаками. Истребители пикировали за ним. Под нижней кромкой облаков лейтенант Лисицина, оказавшаяся в непосредственной близости к "юнкерсу", атаковала его в третий раз. В этот момент майор Гриднев заметил над ее самолетом трассу пулеметной очереди. Взглянув вверх и влево, он увидел разворачивающийся для новой атаки по самолету Лисициной "фокке-вульф-190". Фюзеляж "фокке-вульфа" находился прямо перед носом самолета Гриднева. Две молниеносные очереди - и "фокке-вульф", загоревшись, круто пошел к земле. Неподалеку, оставляя за собой шлейф густого черного дыма, падал "юнкерс", добитый Лисициной. Из облаков вынырнули еще два "фокке-вульфа" и атаковали самолет Гриднева. На вираже, зайдя в хвост одному из них, Гриднев дал две очереди. Нажал еще гашетки, но... пушка и пулеметы молчали. Боекомплект кончился. Стараясь не попасть под огонь вражеских истребителей, Гриднев ушел в облака. Пикируя, он выскочил из облаков и увидел идущий ему в лоб "фокке-вульф". Резко взяв ручку на себя, Гриднев оглянулся. Охваченные огнем и окутанные черным дымом на землю падали два самолета противника, столкнувшиеся во время неудачной атаки.

Гриднев облегченно вздохнул: четыре фашистских стервятника были уничтожены, кругом не было видно ни одного самолета; сквозь разрывы облаков прорывались лучи яркого солнца. Только тревога о судьбе ведомой Лисициной не покидала его до самого аэродрома.

Они пришли на базу по одному.

Узнав о результатах боя, девушки-истребители горячо поздравляли с победой свою боевую подругу Валю Лисицину и командира полка майора Гриднева.

Орден Красной Звезды, орден Славы 3-й степени и медали украшают грудь отважной летчицы-истребителя Валентины Лисициной, заместителя командира полка.

Много пережито в годы Великой Отечественной войны этой простой русской девушкой. Сейчас Валя Лисицина активно участвует в работе Советского комитета ветеранов войны по укреплению мира на земле.

Командир звена Клава Нечаева

В пятый раз вылетала Клавдия Нечаева на боевое задание в этот сентябрьский день. Командир полка повел свою группу на сопровождение пикирующих бомбардировщиков. Клава шла у него ведомой. При подходе к цели завязался ожесточенный бой с фашистскими истребителями.

Нечаева уверенно держалась своего ведущего, надежно прикрывала его от внезапных атак противника, пулеметным огнем преграждала путь вражеским самолетам. Трудный бой подходил к концу. Фашисты, потеряв четыре самолета, спешно покидали поле боя. "Пе-2" уложили свои бомбы точно по цели. От взорвавшихся бензоскладов внизу растекался огромный пожар.

Наши истребители, проводив бомбардировщиков до назначенного места, возвращались на свой аэродром. Один за другим заходили они на посадку. Внезапно из-за облаков вынырнули два "фокке-вульфа" и ринулись на планирующий с выпущенными шасси "Як". Идущая сзади Клавдия Нечаева мгновенно поняла - командиру грозит смертельная опасность: он уже бессилен что-нибудь предпринять, нет ни скорости, ни высоты для маневра. И храбрая летчица направила свой самолет наперерез вражеским истребителям. Яростно набросились "фокке-вульфы" на "ястребок", зажали его в огненные клещи и не выпускали до тех пор, пока "Як" пылающим метеором не понесся к земле.

Клава Нечаева погибла, защищая своего командира Посмертно она награждена орденом Отечественной войны.

Л. Иванова.

Свободный охотник (Очерк)

Маленький треугольник фронтового письма. Выцветшая печать: "Просмотрено военной цензурой". На полустертом почтовом штемпеле цифра 42-1942 год, второй год войны, тяжелые, незабываемые дни: бои на Волге, оставленные города и села, дымы пожарищ, потеря товарищей, близких...

Строчки четкого почерка разбегаются по лиловым линейкам. Красным карандашом на треугольнике написан обратный адрес: "Полевая почта 2161, Будановой Е.". Это единственное сохранившееся письмо Кати Будановой к сестре.

"...Олечка, миленькая моя... Теперь вся моя жизнь принадлежит борьбе с фашистской поганью. Хочу сказать тебе вот что: смерти я не боюсь, но не хочу ее, а если придется погибнуть, то просто свою жизнь не отдам - мой милый крылатый "Як" - хорошая машина, и моя жизнь неразрывно связана с ним, и умирать с ним будем только героями. Будь здорова, дорогая, крепче люби Родину и лучше работай для нее. Целую. Катя".

* * *

Высокая стройная девушка, туго перетянутая широким офицерским ремнем. Ни под пилоткой, ни под летным шлемом не спрятать золотого чуба коротко остриженных волос. Энергичные черты лица, стремительные точные движения и улыбка - веселая, радостная, белозубая. Такой знали и любили Катю Буданову.