В ожидании Айвенго

Глава 3

Утром посыльный доставил в дом букет великолепных тепличных тюльпанов. Двухцветных, пламенно-алых с желтой каймой. Букет огромный, целый сноп в роскошной подарочной упаковке лощеного белого картона с зубчатыми краями и золотым тиснением. Этот белый картон с зубчатыми краями почему-то вызывал ассоциацию с открытым гробом. Этери поежилась.

В букете была спрятана карточка в кокетливом конвертике, на карточке нацарапано одно слово: «Прости». Этери мстительно разорвала карточку пополам, как раз посредине слова «Прости», сунула ее в тот же конвертик и настояла, чтобы посыльный вернул букет отправителю, но не назад в магазин, а прямо в офис Левану. Пусть это мелочно с ее стороны, но она не была готова простить бывшего мужа. Причем за фингал – в последнюю очередь. Этери уже начала понимать ход его мыслей: он вовсе не чувствует себя виноватым, просто волнуется, придет ли она в суд. Вот и пусть помучается. Надо подержать его в неизвестности, ему полезно.

Глаз выглядел ужасно, хотя боль притупилась. Этери отвернулась от зеркала. Надо жить дальше. Покормить детей, отправить их в школу… Надо пораньше выехать в город: могут быть пробки. Она решила ехать сразу после завтрака. До трех времени будет много, она заглянет в галерею на Арбате, ту самую, где год назад работала ее любимая подруга Катя Лобанова. Менять экспозицию ей сейчас не под силу, но хоть прикинуть, что снять, что оставить. Потом перекусить где-нибудь – можно и в «Праге»! – и ехать на Делегатскую.

Этери проследила, чтобы мальчики умылись, оделись, поели, и сама проводила их до машины. Школа здесь же, на Рублевском шоссе, но пешком не дойдешь. Она велела водителю сразу же возвращаться: ей нужно в город. Позвонила матери одного из одноклассников Сандрика и договорилась, чтобы та завезла мальчиков домой после школы. Матери одноклассника хотелось потрепаться за жизнь, расспросить о разводе, но Этери отговорилась занятостью. «Заблокируйте в телефоне номера необязательных приятельниц», – советовала ей Софья Михайловна. Так и надо будет сделать, но потом. От этой приятельницы она покамест зависит.

Сандрик был по-вчерашнему мрачен и хмур, Никушка тоже куксился, и это не добавило ей оптимизма. Но Сандрик хотя бы не заговаривал больше о том, что не хочет в школу. И то хлеб, решила Этери. На прощание она поцеловала обоих, велела быть умными и хорошо учиться.

Есть по-прежнему не хотелось, она с трудом заставила себя проглотить то же, что и вчера: кружку мацони и немного мамалыги. И чашку крепкого кофе. Экономка спросила, что готовить на ужин, и услышала в ответ: все равно. Что-нибудь легкое, но не рыбу. Цыпленка или телятину.

Этери поднялась к себе в спальню. Что надеть? Да какая разница! Нет, надо одеться, она же идет к адвокату. Нельзя себя запускать. Она попыталась сделать прическу «пикабу» с прядью, опущенной на один глаз, но у нее ничего не вышло. Волосы у нее были слишком густые, слишком длинные. Прямо как в «Бахчисарайском фонтане»:

Этери не обольщалась насчет своей красоты, но вот коса – да, коса имела место. Из такой косы не соорудишь прическу «пикабу». К тому же она решила, что это слишком манерно.

Ей вспомнилась история о том, как Эрта Китт[5] однажды попала в аварию перед самой премьерой мюзикла. У нее тоже был травмирован глаз, но она не сорвала премьеру: сделала из серебристой парчи тюрбан, а от тюрбана прямо на полщеки спустила серебряную повязку с бахромой. Вроде как это костюм такой экстравагантный. Так и вышла на сцену. Так и пела. Этери отыскала тонкий шелковый шарф с бахромой и соорудила тюрбан с таким расчетом, чтобы выпустить конец шарфа на лоб и прикрыть бахромой глаз. Это тоже выглядело манерно, бахрома неприятно щекотала щеку, но Этери устала возиться. Ничего, и так сойдет.

Она надела серый со стальным отблеском деловой костюм, подобрала драгоценности в тон – жемчуга, идеальный вариант, – сделала несколько нужных звонков, захватила новую Катину картину и велела водителю подавать машину. Только-только миновал утренний час пик, день был холодный, но бесснежный, Этери без приключений добралась до центра города.

Зашла в галерею. Когда здесь хозяйничала Катя Лобанова, можно было душевно пообщаться, твердо зная, что тебя еще и угостят чем-нибудь вкусненьким, домашним, чашку кофе предложат… Теперь здесь всем заправляла Алина Сазонова, одна из аспиранток отца. Хорошая девушка, но не подруга. Питается фаст-фудом, квартирку над галереей, так чудесно обставленную Катей, ухитрилась запустить. Ладно, пусть живет, как хочет. Этери ей свою голову на плечи не поставит, ох, не поставит!

Она отдала картину, велела повесить в первой выгородке, вместе с другими картинами Лобановой.

– А там места нет, – простодушно заявила Алина.

Для нее вопрос был исчерпан.

– Придумайте что-нибудь. Ну там, я не знаю, перекомпонуйте, передвиньте, перевесьте!

Ей не хотелось злиться, тупая, ноющая головная боль не покидала ее с утра, нет, со вчерашнего вечера, но безволие нового куратора галереи бесило Этери до чертиков. Неудивительно, что продажи упали! Уволить? Скажут, что она срывает зло на ни в чем не повинном человеке. Вот на горничной Богдане сорвала же…

Несчастная заведующая, она же сторожиха, стояла перед хозяйкой в полной растерянности.

– Отключите сигнализацию, – приказала Этери.

Она сама перекомпоновала картины в выгородке так, чтобы для новой нашлось место в самой середине. Скайскейп словно воронкой втягивал в себя остальные картины.

– Ой, как здорово, – восхищенно протянула Алина. – Мне бы самой ни за что так не суметь, – добавила она честно.

– А как же вы собираетесь работать? Выставки оформлять?

Алина повесила голову. Она хотела польстить хозяйке, сказать комплимент, но ничего не вышло. Хозяйка осталась недовольна. Ну это понятно, вон у нее какой «фонарь» под глазом…

– А что у вас с лицом? – спросила она.

– Ничего, – отрезала Этери. – Загрузите в каталог цену на новую картину. Шесть тысяч долларов.

Она чувствовала страшную слабость. Вышла из галереи и еле добралась до «Праги», где оставила машину. Пришлось забраться в салон и переждать, пока дурнота пройдет. «А все потому, что не ешь ни черта», – сказала себе Этери.

Она выпила воды, отпустила водителя поесть и вошла в ресторан – высокая, страшно худая, но по-прежнему эффектная женщина в темно-бордовом лайковом манто с пышным песцовым воротником, в сапожках на высоком каблуке и с тюрбаном, свешивающимся бахромой на один глаз.

К ней кинулся метрдотель.

– Я посижу в баре, – объявила Этери. – Можете меня там обслужить.

– Прошу в Посольский зал, там будет удобнее, – пригласил метрдотель. – Там никого, уютно, тихо… Прошу.

– Я курю, – предупредила Этери.

– Все сделаем.

Она прошла в Посольский зал, просто чтобы не спорить. Выбрала угловой столик и села спиной к окну. Официант принес ей пепельницу и меню.

– Мне что-нибудь итальянское, – не глядя в меню, попросила Этери. – Спагетти с тефтельками есть?

– Белые предпочитаете или в соусе? Пармезан?

Нет чтобы принести, ни о чем ни спрашивая! Этери чуть не пожаловалась ему на головную боль.

– В соусе, пармезан отдельно. Я сама положу.

– Понимаю, – мурлыкал официант. – Закусочку?

– Ничего не нужно.

– Что пить будем?

Выпить вина? Этери боялась, что ее развезет. Ничего, один бокал можно.

– У вас есть вальполичелла?

– Да, конечно. «Амароне».

«Амароне»… «Амароне» означает «большая горечь». Что ж, к ситуации подходит.

Этери заказала бокал терпкой, горьковатой вальполичеллы и, когда его принесли, отхлебнула сразу половину.

Подали спагетти. Этери через силу заставила себя поесть. Официант долил ей вина. Она боялась наклюкаться – перед встречей с адвокатом это просто никуда не годится! – но все-таки выпила.

– Еще что-нибудь желаем? – спросил официант, когда она отодвинула тарелку.

– Чашку эспрессо и тирамисэ.

– Кофейный, персиковый, клубничный, лимонный? – затараторил официант.

Скрипнув зубами от злости, Этери решила не оставлять ему чаевых.

– Классический. Эспрессо двойной. И сразу счет.

– Понял вас… Прошу прощения, одну минуточку…

«Надо взять себя в руки, – подумала Этери. – А то скоро начну на людей бросаться. Нервы ни к черту».

А ведь многие женщины, вдруг пришло ей в голову, отдали бы что угодно, лишь бы оказаться на ее месте. Она еще не старая. Красавицей не назовешь, но и не урод (вот только бы синяк поскорее прошел). У нее двое прекрасных детей. Она богата. По-настоящему богата, без дураков. А главное, свободна. Вот и незачем так психовать. Надо напоминать себе об этом почаще. Ты свободна. У тебя дети, интересная работа. И никакой Леван тебе не нужен.

Почему же ей так горько и вино вальполичелла, называемое в народе «вам полегчало», ей ни капельки не помогает? И тирамисэ не взбадривает?

«Крокодил не ловится, не растет кокос», – мысленно сострила Этери. Она расплатилась за еду, оставила чаевые, просто чтобы не выглядеть стервой, хотя ей хотелось сказать официанту: «Вы не чувствуете настроение клиента», оделась в гардеробе, на ходу вызванивая водителя. Посмотрела на часы. Половина второго. Пока машина доберется с Арбата на Делегатскую… Даже если приехать раньше трех, не страшно: там неподалеку недавно открылся еще один магазин-салон Нины Нестеровой, можно туда заглянуть.

Водитель доставил Этери с запасом, она отыскала магазин на задворках Музея прикладного искусства и неожиданно для себя купила, даже не примеряя, платье-тунику из двухцветного бархата. Оставила покупку в машине и отправилась на встречу с адвокатом.

Он ей понравился. Да, она раньше уже видела его в театре, и не раз, даже кланялась типа «здрасте – здрасте». Но Этери не стала возобновлять светское знакомство, да и сам адвокат держался подчеркнуто по-деловому. В отличие от официанта, сразу почувствовал настроение клиента. Внимательно прочитал бумаги и вскинул умный, все подмечающий взгляд на Этери.

– Простите, я не хочу вмешиваться не в свое дело… Скажите сразу, если вам неприятно. Но этот ваш глаз… На одном этом мы могли бы ободрать вашего мужа как липку. А может, и уголовное дело открыть. Вам стоит только слово сказать…

Этери вспомнились слова Софьи Михайловны Ямпольской: «А вы не думаете, что деньгами он пытается вас контролировать?»

– Нет, мне не нужны деньги, я не хочу обдирать его как липку. Этот глаз… это все, что есть. Он меня не бил. Я бы не потерпела побоев. Он меня предал, сделал мне больно, бросил детей, но не бил. Это вышло случайно. Я не хочу его за это наказывать. Деньгами тут все равно не поможешь. Это он верит в деньги, а я… Я бы, кажется, десять лет жизни отдала, чтобы все это обернулось страшным сном. Чтобы он вернулся к детям и чтобы ничего этого не было.

– Хорошо, если вы так хотите, оставим все как есть. Но я по опыту знаю: многим деньги приносят утешение.

– Только не мне. Наверно, потому, что я никогда не знала нужды в деньгах. Как раз вот только что ехала к вам и думала: многие небось мне завидуют…

– Ладно, идемте к нотариусу, оформим доверенность. Это прямо здесь, у нас свой нотариус. Нет, погодите. Позвольте-ка мне этот глаз сфотографировать.

– А без этого никак? – уныло протянула Этери.

– Просто доверьтесь мне. Уверяю вас, так будет лучше. – Адвокат достал из ящика стола миниатюрную цифровую камеру. – Можете откинуть шарф? – Этери покорно подняла конец шарфа с бахромой, и он сделал несколько снимков. – А у врача вы были?

Этери отмахнулась.

– Говорю же, это вышло случайно.

– Случайно можно и под машину попасть, но это же не значит, что врач не нужен! Мой вам совет: сходите к окулисту.

– Хорошо, я схожу.

Оформив доверенность и расплатившись, Этери попрощалась с адвокатом.

У него была хорошая улыбка. Лицо некрасивое, но эта улыбка его прямо преображала.

– Как говорят в шпионских романах, будем держать связь, – сказал он ей на прощание, и Этери благодарно улыбнулась в ответ.

Знаменитое Рублево-Успенское шоссе, гнездилище новых русских мультимиллионеров, считается федеральной трассой, но представляет собой постыдный и жалкий проселок. Узкоколейка, по одной полосе в каждую сторону. Ездить по нему было бы крайне опасно, если бы оно вечно не стояло в пробках.

Этери вернулась домой на Рублевку еще до часа пик, но на въезде в поселок машина встала намертво. Этери хотела попросить водителя посмотреть, в чем там дело, но, увидев красно-белую пожарную технику, сама выскочила из машины и опрометью бросилась вперед. Сердце подсказало, что горит ее дом, опасность грозит ее детям.

Позже, оглядываясь назад, Этери поняла, что уже в ту первую минуту знала все. Но сейчас ей было не до размышлений. Ее не пускали, она отчаянно пробивалась к месту пожара, подоспевший на помощь водитель-охранник прокладывал ей дорогу.

– Пустите, я здесь живу! – кричала Этери. – Здесь мои дети!

– Не положено, – басил в ответ здоровенный пожарный в брезентовой робе.

С помощью водителя она все-таки прорвалась в ворота и подбежала к дому. Увидела Сандрика и Никушку – их держала за руки Валентина Петровна, – увидела остальную прислугу и обоих ньюфов. Вообще вблизи все выглядело не так страшно, как издали. К тому времени, как она подбежала, пожарные уже сбили пламя и делали так называемую проливку.

– Вы хозяйка? – подошел к ней один.

В своих марсианских робах все они были на одно лицо, но этот, разглядела Этери, прижимая к себе сыновей, оказался молодым и симпатичным.

– Да, – подтвердила она, – я хозяйка. Простите, а нельзя ли это прекратить? – Этери кивком указала на струи воды, бьющие из брандспойтов в открытое настежь чердачное окно. – Там внутри ценные картины и другие вещи…

– Поговорите со старшим, – смутился молодой пожарный. – Возгорание небольшое на чердаке, мы уже все потушили…

Он указал на другого пожарного, того самого, что не пускал ее к детям. Только глянув ему в лицо, Этери прочла в этом лице всю скопившуюся, густо настоянную и уже даже успевшую подкиснуть ненависть к понаехавшим, скупившим, захапавшим и так далее. Что же делать? Звонить в вышестоящие инстанции, вот что. У нее были знакомые повсюду, но Этери решила сделать попытку урезонить начальника пожарной бригады.

– Отключите, пожалуйста, эту воду. Пожар уже потушен, вода портит интерьеры, а у меня там картины.

– Пожар потушат, когда я скажу, – неприязненно откликнулся начальник. – Проливку, – вот тут Этери и услышала впервые это слово, – надо делать, чтоб снова не загорелось.

– Я понимаю, но больше уже не загорится. Отключите воду, пожалуйста.

– Вы мне тут не командуйте, тут я старший! Когда скажу, тогда и отключат. – И он добавил, понизив голос, именно то, что она и ожидала услышать: – Понаехали тут… А теперь командуют.

Этери поняла, что спорить с ним бесполезно. Кому позвонить? В мэрию? А если эти – подмосковные? Лучше в МЧС, ведь пожарная охрана им подчиняется… Почему бы не начать с самого верха? Звонить неловко, этот человек вечно занят… пожалуй, больше, чем любой другой человек в стране. Но он сам дал ей прямой номер и разрешил звонить в случае чего. Тут в доме что-то грохнуло – она примерно догадывалась, что именно, – и Этери решилась. Вынула мобильник, отыскала в памяти нужный номер и, спохватившись, вновь обратилась к упрямому начальнику пожарной бригады:

– Представьтесь, пожалуйста.

– Чего?

– Назовите ваше имя и фамилию. Звание, должность, номер части.

– Еще чего? Чтоб я какой-то черножопой номер части называл? Да кто ты такая?

– Сейчас узнаете. И не ругайтесь при детях. Итак, фамилия, звание, должность, номер части?

– Да иди ты…

Сандрик чуть не бросился на него, Этери обхватила сына одной рукой за плечи.

– Не надо, милый, правоту доказывают словами, а не кулаками. Сейчас мы поговорим. – Она вызвала номер. – Сергей Кужугетович? Прошу прощения за беспокойство, это говорит Этери Элиава. Надеюсь, вы меня помните. Да-да, та самая. Еще раз простите за беспокойство, но у меня проблема. У меня в доме был небольшой пожар на чердаке… Нет, ничего страшного, его уже потушили, но начальник бригады хочет залить водой весь дом, а у меня картины, вы же знаете… Он не представился. Хорошо, передаю трубку.

Этери любезно протянула айфон начальнику пожарной бригады.

За его лицом стоило понаблюдать. Видимо, сначала он не поверил, решил, что она блефует. Его кожа приобрела оттенок малинового варенья, потом – не заправленного сметаной свекольника, потом покрылась буроватым налетом, уже ни на что съедобное не похожим. Он махнул рукой пожарным, впрочем, прекратившим проливку и без его команды, как только прозвучало имя-отчество, которое никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не смог бы спутать ни с чьим другим.

При этом он бормотал в телефон:

– Мы действовали по инструкции… Слушаюсь… Так точно…

И он с убитым видом вернул телефон Этери.

– Спасибо, Сергей Кужугетович, – поблагодарила она.

– Мы тепловую пушку подгоним, Этери Авессаломовна, – пообещал министр. – Все просушим. Вам есть где ночевать?

– Да, спасибо вам за заботу. Тепловой пушки не нужно, у меня в подвале аварийная подстанция, сушить надо в особом режиме. Я справлюсь. Еще не знаю, велики ли повреждения внутри, но в самом крайнем случае у нас есть гостевой дом. Еще раз огромное вам спасибо.

Отключив связь, Этери вновь повернулась к начальнику пожарной бригады.

– Мы можем войти внутрь?

– Сперва инспектор, – проговорил он с ненавистью, – и кто-нибудь из наших. Парни говорят, похоже на поджог. Нет, а за что выговор?

– Это вы у своего министра спросите, – сладчайше улыбнулась Этери. – Нечего было хамить. Представляться надо по всей форме, согласно закону о госслужащих. Да, а где инспектор? Мы что, должны его ждать?

– Я инспектор. – К ней шагнул невысокий немолодой мужчина в черной кожанке. Из пожарного снаряжения на нем были только шлем и рукавицы. – Инспектор пожарной охраны Кригер Владимир Андрианович.

– Позвольте мне пройти вместе с вами, – попросила Этери. – Я не буду ничего трогать без вашего разрешения. Но мне нужно хоть на картины взглянуть! Пожалуйста!

Владимир Андрианович Кригер оказался не таким вредным, как начальник пожарной бригады, так и не пожелавший представиться вопреки предписаниям закона о госслужащих. Он кивнул и сделал знак молодому пожарному, тому самому, что отослал ее к начальнику.

– Валентина Петровна, – распорядилась Этери, – отведите, пожалуйста, детей в гостевой дом. Что вам на холоде стоять? И собак заберите. – Она нежно погладила лохматые черные шкуры тычущихся в нее носами ньюфов. – Идите, ребятки. Хозблок, как я понимаю, не пострадал? Вот и отлично, все расходитесь по домам, – приказала Этери прислуге. – Нечего тут погорельцев изображать. Ничего страшного не случилось.

И она вместе с Кригером и молодым пожарным двинулась к дому.

Версия поджога почему-то не удивила Этери.

– Если бы я не знала точно, что уволила Богдану Нерадько еще вчера, сказала бы, что это она подожгла.

– Кто такая Богдана Нерадько? – спросил инспектор Кригер.

– Наша бывшая горничная. Одну минуточку, – вдруг спохватилась Этери, – я должна спросить… – Она бросилась назад. – Валентина Петровна, вы рассчитали Дану? Вчера, как я просила? Она не ночевала в доме?

– Я все сделала, как вы велели, Этери Авессаломовна. Вот Игорь ее и отвез. – И Валентина Петровна кивком указала на водителя.

– Да, я и отвез, – подтвердил Игорь. – Вчера еще.

– Хорошо, – кивнула Этери.

Ничего хорошего в этом не было. Ах, как хотелось списать поджог – если это был поджог, – на неприятную ей Богдану Нерадько! Но раз Дана в доме не ночевала… Ладно, послушаем, что этот инспектор Кригер скажет.

– Давайте сперва зайдем в подвал, – предложила Этери. – Я генератор включу, надо начать обогрев дома. Да и при свете веселее, – добавила она, бросив взгляд на мощные фонари в руках у инспектора и пожарного.

– Искрить начнет, – предупредил молодой пожарный, представившийся, в отличие от своего начальника, Анатолием Поздняковым, старшим расчета Одинцовской пожарной части номер такой-то (номер Этери не запомнила). – Да и обрыв может быть.

– У нас хорошая изоляция и все линии дублированы, – возразила Этери.

Она выбрала ключ на связке и отперла в торцовой части дома малоприметную дверь подвала.

– У кого есть ключи от подвала? – спросил Кригер.

– У меня и у экономки. Есть еще запасной в доме, думаю, он на месте. Могу проверить.

Этери включила свет в подвале, запустила генератор и поколдовала на щитке климат-контроля, чтобы нагрев выходил на режим строго постепенно. Потом она вывела своих спутников наружу и так же аккуратно заперла дверь. Ей хотелось как можно скорее попасть в дом.

Разрушения оказались невелики. Сильно пострадал только просторный холл с громадной люстрой: она рухнула вместе с подвесным потолком, не выдержав напора воды.

В холле на полу было по щиколотку воды.

– У нас помпа есть, можем откачать, – предложил Анатолий Поздняков, и Этери благодарно улыбнулась ему. – А вам лучше бы не ходить, ноги промочите, – добавил он.

– Ничего. Я должна посмотреть.

Поздняков отдал по рации приказ начать откачку воды. Пожарные бросились исполнять.

Холл уходил под самый чердак, опоясывающие его помещения второго этажа оказались не затронуты огнем, их только закоптило дымом. Да и на первом этаже, как убедилась Этери, пробежав по комнатам, все осталось на местах, картины были целы. У нее повсюду стояли дымоуловители, они сработали. В воздухе ощущалась сырость. Ничего, скоро все просохнет, успокаивала себя Этери. Главное, потом проветрить. Может, и мебель новую придется покупать.

Она вдруг поймала себя на мысли, точившей ее уже давно, пожалуй, задолго до расставания с Леваном, но только теперь отчетливо оформившейся. Это была мысль о том, что она не любит свой дом. Дом огромен, и пересечь его из конца в конец – уже немалый труд. А чего ей стоило эти хоромы обставить, чтобы они выглядели как жилой дом, а не как ресторан «Метрополь» или зал ожидания на вокзале! Этери не любила холод так называемого минималистского стиля, как не любила и манерно-игрушечные интерьеры Марата Ка[6]. Но ей претила и буржуазная обстановка: мещанские «кружавчики», резные завитушки (она называла их пылесборниками), теснота, пошлость лопающихся от набивки диванов и кресел.

Пришлось пустить в ход всю свою изобретательность, чтобы придать уют и оригинальность этим непропорционально огромным комнатам. А теперь, выходит, нужно все начинать заново. Может, продать его ко всем чертям, этот дом, когда все закончится? Сделать косметический ремонт и продать. А что? Дом принадлежит ей. Можно продать его, а себе подобрать что-то менее помпезное. Вот только дети… Никушка два месяца назад в школу пошел, неужели переводить?

Этери отогнала от себя эти мысли. Инспектор Кригер и старший расчета Поздняков следовали за ней. Ноябрьский вечер был непроглядно темен, она повсюду включала электричество.

– Давайте поднимемся на чердак, – предложил инспектор Кригер. – Вы можете с нами не ходить, мы сами.

– Нет, я тоже хочу посмотреть, – возразила Этери. – Я не буду вам мешать.

– Простите, пожалуйста, а можно спросить? – робея, как школьник, начал по дороге наверх Анатолий Поздняков. – А вы откуда нашего министра знаете?

– Я выставку оформляла к юбилею МЧС, – ответила Этери. – И в Общественном совете состою, имею официальное звание консультанта. У меня и «корочки» есть. Я же специалист по выставкам, а там пожарная безопасность – первое дело. И для людей, и для экспонатов.

– Дом застрахован? – отрывисто спросил Кригер.

– Конечно.

– Вы на нашего старшого не обижайтесь, – вновь вступил в разговор Поздняков. – Он мужик, в общем-то, неплохой, но таких, как вы… не любит.

– А таких, как я, это каких? – насмешливо осведомилась Этери. – Богатых? Приезжих?

– И тех, и тех, – смутился Поздняков.

– Передайте своему старшому, что я родилась в Москве.

– У него жену борсеточники ограбили, гастролеры с юга, вот он и лютует, – примирительно заметил Поздняков.

– Понимаю и сочувствую, но нельзя же винить всех чохом!

– Мы пришли, – строго заговорил Кригер, – включаю запись, прошу посторонние разговоры прекратить.

Этери и Анатолий Поздняков послушно замолкли.

Этери наивно полагала, что огонь уничтожает все на своем пути. Оказалось, что далеко не все.

– Что вы держите на чердаке? – спросил ее Кригер.

– Сезонную одежду и разные запасы. Мелочи по хозяйству.

Она огляделась по сторонам. С сезонной одеждой можно было попрощаться навсегда. Ну и черт с ней, новую купим. Хорошо, что Леван все свое вывез. Совсем недавно они с Валентиной Петровной и Богданой Нерадько, всюду стрелявшей воровскими глазками, паковали его вещи: сам-то Леван, конечно, не снизошел.

Ей тогда вспомнилось, как хоронили дедушку, ее любимого дедушку Александра Георгиевича Элиаву, народного художника. Складывали костюмы, которые он носил еще до войны в Париже (с тех пор ничуть не поправился), его военную форму и китайский прорезиненный плащ «Дружба», в котором он вернулся из лагеря… Сандро Элиава почему-то не захотел расставаться с этим плащом, хранил на память. Все это, кроме формы истребительного авиаполка «Нормандия – Неман», где он служил переводчиком (в ней похоронили), отдали «Армии спасения».

Упаковывая вещи Левана, Этери подумала, что это хуже, чем хоронить.

Пожарные между тем осмотрели чердак и нашли точку возгорания. Точкой возгорания оказался громадный медведь-панда, когда-то подаренный Леваном старшему сыну. Медведь многие годы украшал комнату Сандрика, Этери запихнула его на чердак, чтобы сдать в чистку: он был так огромен, что в домашнюю стиральную машину не влезал. Но тут произошел разрыв с мужем, и она забыла про медведя.

Бедного панду подожгли от зажигалки. Зажигалок у Этери была куча. Она не увлекалась роскошными золотыми изделиями «Картье», «Ронсон» или «Данхилл», считая это пижонством, покупала свои любимые сигариллы «Даннеман» блоками, и продавцы всовывали в пакет разовую зажигалку как сувенир оптовому покупателю. Этери их вечно теряла, забывала, поэтому специально рассовала по всем сумкам, и дома они были раскиданы повсюду.

Одна такая зажигалка, некогда ярко-желтая, а теперь оплавившаяся почти до неузнаваемости, лежала рядом с тем, что осталось от медведя.

– Ваше? – спросил Кригер, аккуратно поднимая зажигалку щипчиками вроде дамского пинцета, только побольше, и пряча ее в герметично закрывающийся полиэтиленовый пакет.

– Возможно, – уклончиво ответила Этери. – Теперь уже не узнать, у меня зажигалок много.

– А это? – Кригер указал на останки кремированного медведя.

– Да.

– Что «да»? – нахмурился он. – Это ваша игрушка?

Ужасно не хотелось признаваться, что это игрушка ее сына, но Этери не смогла солгать.

– Этого медведя мой бывший муж подарил старшему сыну. Я хотела отдать его в чистку, но закрутилась и оставила на чердаке.

– Кто-то, – Кригер выражался очень осторожно, – поджег медведя, открыл чердачное окно – возможно, в обратном порядке – и ушел, не закрыв дверь. Получилась отличная тяга… с одной стороны, а с другой – дымоуловители среагировали быстро, как только повалил дым. Вы обычно держите дверь чердака закрытой?

– И даже запертой, – мрачно подтвердила Этери.

– А ключи где хранятся?

– Нигде, торчат в замке снаружи.

– Позвольте… – Кригер прошел к выходу, заглянул за дверь и увидел торчащий в замке ключ. Он осторожно вынул ключ, держа его за ребро головки, и тоже упаковал в полиэтиленовый пакет. – Я дам вам расписку и ключ верну после экспертизы.

– Не нужно, – отказалась Этери. – Все равно я тут ремонт сделаю, и дверь сменю, и ключ. Не нужно экспертизы, я не хочу, чтобы у моего сына брали отпечатки пальцев.

– Вы подтверждаете, что это он?

– Я еще ничего не знаю, меня не было дома. Позвольте мне с ним поговорить.

– Нельзя, я должен сам. Сколько ему лет?

– Девять. Пожалуйста, я вас очень прошу, позвольте мне, – повторила Этери.

– По протоколу мне полагается проводить опрос. Но вы можете присутствовать. Толя, ты подтверждаешь, что возгорание ликвидировано?

– Под протокол, – кивнул Анатолий Поздняков.

– Идемте вниз.