В ожидании землетрясения

Роберт Силверберг. В ожидании землетрясения.

Robert Silverberg. Waiting for the Earthquake (1981)

Морисси мог бы эвакуироваться на Землю, как и все остальные… но он предпочел остаться, чтобы погибнуть.

До катастрофы, которая должна была разрушить планету, оставалось два месяца, три недели, два дня и примерно три часа, когда Морисси впервые почувствовал сомнение, что оно вообще когда-нибудь произойдет. Он как раз прогуливался по берегу Кольцевого Океана в пяти-шести километрах от дома и, обернувшись к приятелю, старому фэксу по имени Дайнув, то ли в шутку, то ли всерьез спросил:

– А что, если землетрясения не будет?

– Еще как будет, – бесстрастно ответил абориген. Его спокойствие, переходящее порой в холодность, было результатом различных превратностей в долгой истории развития фэксов. Это был небольшого росточка, аккуратный и плотный субъект, покрытый коротким и густым лоснящимся голубым мехом, и если он чем и был озабочен, так только первыми симптомами климакса.

– А что, если прогнозы не подтвердятся? – настаивал Морисси.

Фэкс поднялся на задние ноги – единственную пару, которая у него осталась, и сказал:

– Ты бы лучше покрыл чем-нибудь голову, друг Морисси, а то еще удар получишь. Солнце сейчас очень активно.

– Может, скажешь еще, что я уже сдвинулся?

– Ты, по-моему, не в себе – вот что я скажу.

Морисси рассеянно кивнул. Он отвел взгляд и, сузив глаза, пристально посмотрел на закат, окрасивший океан в красно-кровавый цвет, словно пытаясь разглядеть за изгибом линии горизонта бело-матовые берега Дальнего. Примерно в полукилометре от берега он заметил на океанской поверхности неровные сверкающие пятна яркой зелени – отражающиеся гроздья воздушных шаров. А высоко над этими ослепительно сверкающими пятнами повисли в воздухе, не снижаясь, сияющие шарообразные существа, покачивающиеся в сарабанде брачного танца. Этим землетрясение вообще не страшно. Когда поверхность Медеи начнет гнуть и ломать, они будут безмятежно плыть в вышине, погруженные в свои трансцендентальные думы и безразличные ко всему.

А может, землетрясения не будет, сказал себе Морисси.

Эта мысль забавляла его. Всю свою жизнь он ждал какого-нибудь апокалиптического события, которое бы положило конец тысячелетней оккупации Медеи человеком. И вот теперь, когда событие это было не за горами, он находил дикое, извращенное удовольствие в том, чтобы отрицать надвигающуюся опасность. Землетрясения не будет! Землетрясения не будет!

Жизнь продолжается, продолжается, продолжается! По коже Морисси пробежал приятный холодок, возникло странное ощущение, как будто он оторвался от земли.

Он представил себе, как посылает радостную весть тем, кто покинул этот обреченный мир. Возвращайтесь, все хорошо, ничего не случилось.

Возвращайтесь на Медею! Он уже видел, как в лучах заходящего солнца целый флот больших блестящих воздушных судов поворачивает и устремляется обратно, двигаясь в пустоте, как стая огромных дельфинов, сверкающих в пурпуре неба, словно спицы, как они сотнями приземляются, чтобы высадить белых обитателей Чонга, Энрике и Пеллусидара, Порт-Медеи и Мадагозара. И вот толпы людей снова текут на материк – слезы, объятия, хриплый смех, старые друзья встречаются вновь, города снова оживают. Морисси била дрожь.

Чтобы унять ее, он закрыл глаза и крепко обхватил себя руками. Его фантазия стала галлюцинацией. У него кружилась голова, его кожа огрубевшая от ультрафиолетовых излучений близнецов-солнц, стала горячей и влажной.

Все домой, все домой! Землетрясение отменено!

Насладившись выдумкой, он отбросил ее, и она сразу стала терять свои яркие краски.

– Осталось около трех месяцев, – сказал он фэксу. – А потом в Медее все начнет рушиться. Ты так спокоен, Дайнув. Почему?

– А почему бы и нет?

– Неужели это тебя не трогает?

– А то тебя трогает!

– Я люблю это место, – сказал Морисси. – Я не выдержу, когда на моих глазах все станет превращаться в руины.

– Возвращался бы тогда домой, на Землю вместе со всеми.

– Домой? Мой дом здесь. В моем теле гены Медеи. Мы прожили здесь тысячу лет. На Медее родились мои прадеды и их прадеды тоже.

– Ты не один такой, тем не менее, когда подошло время, все отправились домой. А ты почему остался?

Морисси молчал, разглядывая какую-то симпатичную зверушку. И вдруг, хохотнув, ответил:

– Да потому же, что и ты. Тебе ведь тоже на все наплевать! Для чего-то мы оба созданы, верно? О Земле я не знаю ровным счетом ничего. Это не мой мир. Мне уже слишком поздно что-либо там начинать. А вот ты? Ты ведь при последнем издыхании. Маток у тебя больше нет, да и мужская сила ушла, все в тебе уже перегорело. О чем теперь беспокоиться, Дайнув? – Морисси хмыкнул. – Как говорится, два сапога пара. Это мы с тобой. Две старые развалины, ожидающие конца.

Фэкс испытующе посмотрел на него странно блеснувшими недоверием глазами и перевел взгляд по направлению к мысу метрах примерно в трехстах от них, на песчаное возвышение, густо поросшее низкорослым желтолистым кустарником. На самой верхушке мыса, заметно выделяясь на фоне пылающего неба, виднелась парочка фэксов. У самки было шесть ног. Позади, крепко ухватившись и уже собираясь на нее взобраться, стоял двуногий самец. Даже на таком расстоянии Морисси мог видеть его неистовые, почти отчаянные движения.

– Что они делают? – спросил Дайнув.

– Спариваются, – пожал плечами Морисси.

– А когда она теперь принесет потомство?

– Через три с лишним месяца.

– Вот выродки! Их что, приговорили к этому? Зачем им потомство, если скоро всем конец!

– Но они же не могут не…

Дайнув поднял руку, прекращая спор.

– На этот вопрос отвечать не обязательно. По крайней мере, до тех пор, пока ты не начнешь понимать, что к чему. Договорились?

– А я и не…

– Ты все понял. Прекрасно понял, – фэкс одарил его улыбкой. Наша прогулка затянулась. Давай я провожу тебя домой.

Они свернули с серповидного пляжа и направились у берегу. Проворно вскарабкавшись по тропе на вершину утеса, они, уже не торопясь, пошли по дороге мимо брошенных дачных домиков туда, где находился дом Морисси.

Когда-то это место называлось Дюны-под-Арго и обитала здесь шумная прибрежная община, но как же давно это было! Морисси предпочел бы сейчас жить где-нибудь на природе, где рука человеческая не успела испортить ландшафт, но рисковать не хотелось, – Медея даже после десяти веков колонизации продолжала оставаться миром внезапных опасностей. Некоторые места так и не удалось покорить. Оставшись после эвакуации один, Морисси поневоле держался ближе к поселкам, где имелись продуктовые и прочие лавки. О красоте пейзажа лучше было не думать.

Дикая природа быстро и самостоятельно восстанавливалась, особенно теперь, когда тех, кто с нею боролся, больше не стало. Когда-то это влажное тропическое побережье кишело разными видами чудовищ. Одни из них подверглись систематическому истреблению, другие, не вынесшие миазмов человеческой цивилизации, куда-то исчезли. Но теперь они начали возвращаться. Около месяца назад Морисси вдруг увидел рыбу-сапера гигантское черночешуйчатое трубчатое существо, отчаянными ударами изогнутых плавников выбиравшееся на сушу; вонзая в песок свои огромные ужасные клыки, оно передвигалось по берегу чуть ли не разгрызая его.

Предполагалось, что эти монстры уже вымерли. И вот одно из них фантастическими усилиями прорыло себе дорогу на пляже, пряча в голубоватом песке двадцать метров своего тулова, из которого через несколько часов выбрались сотни малышей размером с руку Морисси и ринулось к пене прибоя, извиваясь, с дьявольской энергией. Море снова становилось морем чудищ. Но Морисси это не пугало: плавание он давно уже бросил.

Вот уже два года он одиноко жил рядом с Кольцевым Океаном в небольшом, построенном по чертежу старого Аркана домике с почти плоской крышей в виде крыла. Такая конструкция помогала крыше выдерживать ураганные ветры Медеи. В те дни, когда Морисси еще был женат и работал геофизиком, нанося на карты линии сдвигов, он, Надя, Поль и Даниэль имели в пригороде Чонга на Северном Мысу дом с видом на Большие Каскады, а сюда приезжали только зимой. Но Надя ушла ради космических гармоний с безмятежными, благородными, непостижимыми воздушными шарами; Даниэля схватили во время двойной вспышки в Жарком, и он больше не вернулся, а Поль, крепкий старый Поль, которому все было нипочем, вдруг запаниковал, вообразил, что до землетрясения осталось всего десять дней, и между Днем Тьмы и Днем Сумерек рождественской недели сел на корабль, отправлявшийся на Землю. Все это произошло за какие-то четыре месяца, после чего прохладный воздух Северного Мыса потерял для Морисси былую притягательность. Вот почему он перебрался к Дюнам-под-Арго – решил доживать в тепле влажных тропиков. Он взял с собой персональные кубы Поля, Нади и Даниэля, но поскольку просматривать их оказалось для него делом мучительным, он уже давным-давно ни с кем, кроме Дайнува, не разговаривал.

Насколько ему было известно, в Медее он остался один. За исключением, конечно, фэксов и шаров, а также рыбы-сапера, горных чертей, крылатых пальцев, безрогих черепах и всего такого прочего.

Морисси и Дайнув молча стояли возле домика, любуясь заходом солнца.

По темнеющему небу, испещренному зелеными и желтыми красками немеркнущей медейской зари близнецы-солнца Фрикс и Гелла – два кирпично-красных тусклых пятна – медленно катились к линии горизонта. Через несколько часов они исчезнут, чтобы озарить своим слабым сиянием ледяные просторы Дальнего. Впрочем, настоящая темнота на Обратном – необитаемой стороне Медеи – никогда не наступала, поскольку угрюмая громадина Арго, гигантской раскаленной газообразной планеты, спутником которой являлась Медея, находилась от нее на расстоянии всего лишь миллион километров. Медея, заключенная в орбите Арго, все время была обращена к нему, вращающемуся вокруг солнца, только одной стороной. От Арго шло тепло, которое обеспечивало Медею сносной жизнью и постоянным скупым красноватым освещением.

Как только близнецы-солнца сели, на небе начали появляться звезды.

– Смотри-ка, – сказал Дайнув. – Арго почти поглотил белые огни.

Фэкс намеренно выбрал архаичное выражение, слова из народной астрономии, но Морисси понял, что он имеет в виду. Фрикс и Гелла были не единственные солнца в небе Медеи. Две кирпично-красные карликовые звезды, двигающиеся парой, находились в зависимости от двух бледно-голубых звезд Кастор А и Кастор В. Несмотря на то, что бледно-голубые находились от Медеи в тысячу раз дальше, чем кирпично-красные, их холодное сияние было отчетливо заметно и ночью, и днем. Но теперь они должны были зайти за Арго и вскоре – до этого мгновения оставалось два месяца, три недели, два дня и еще примерно час плюс-минус несколько минут – попадут в полосу затмения и окончательно скроются из виду.

Как же тут не быть землетрясению?!

Морисси злился на себя из-за своей дурацкой восторженности, с которой он так носился еще час назад. Землетрясения не будет? В последнюю минуту произойдет чудо? Ошибка в расчетах? Как бы не так! Эх, если бы да кабы…

Землетрясение было неизбежно. Придет день, когда конфигурация небесных сфер сложится следующим образом: Фрикс и Гелла встанут здесь. Кастор А и Кастор В – там, а ближайшие спутники Медеи – Ясон, Тезей и Орфей – вон там, там и там; притяжение Арго как всегда будет сильно чувствоваться в Жарком, и вот тогда-то небесные векторы выстроятся соответственно, и гравитационные силы вызовут в коре Медеи страшные по силе колебания.

Подобное случалось каждые семь тысяч сто шестьдесят лет. И вот это время наступило снова.

Сотни лет назад, когда живучесть апокалиптических тем в фольклоре фэксов побудила наконец астрономов медейской колонии произвести некоторые запоздалые вычисления, никто не придал серьезного значения их результатам.

Услышать, что конец света наступит через пятьсот-шестьсот лет, было все равно, что услышать о собственной смерти, которая должна наступить в последующие пятьдесят-шестьдесят лет. На повседневной жизни это никоим образом не отражалось. Разумеется, позже, когда сейсмические толчки участились, люди стали относиться к ним с большей серьезностью, и, несомненно, за последние сто с лишним лет это негативно отразилось на экономике Медеи. Тем не менее, поколение Морисси было первым, которое посмотрело в лицо надвигающейся опасности. И вот, так или иначе, колония, имевшая тысячелетнюю историю, растаяла чуть более чем за десять дней.

– Как тихо все! – сказал Морисси и взглянул на Дайнува. – Ты веришь, что я здесь один-единственный?

– Откуда мне знать?

– Хочешь увильнуть от ответа? Вам ведь уже давно известны способы передачи информации, о которых мы только сейчас начали догадываться.

Скажешь, нет?

– Мир велик, – серьезно сказал фэкс. – И человеческих поселений в нем было немало. Кое-кто из вашей породы, может, и живет здесь, но точных данных у меня нет. Вполне возможно, ты последний.

– Я думаю. Кто-то же должен остаться.

– И сознание того, что этот последний – ты, приносит тебе определенное удовлетворение?

– Потому что я более вынослив или одобряю в душе крах колонии?

– И то и другое, – ответил фэкс.

– Не согласен. Пусть я последний, но лишь потому, что не захотел уезжать. Вот и все. Здесь мой дом, на этом я стою. Никакой гордости, чувства превосходства или благородства оттого, что остался, я не испытываю. Я только хочу, чтобы никакого землетрясения не было, хотя сделать для этого что-либо совершенно не в силах, а сейчас мне даже как-то все равно.

– Правда? – спросил Дайнув. – А ведь совсем недавно ты, кажется, говорил по-другому.

– Любое постоянство сомнительно, – улыбнулся Морисси. Мы воображаем, что строим на веке, но проходит время и все исчезает; искусство становится остатком материальной культуры, песок – песчаником, и ничего тут не поделаешь. Когда-то здесь был свой мир, который мы превратили в колонию.

Но вот не стало колонистов, а вскоре не станет и колонии – прежний мир возродится снова.

– Ты говоришь, как старик, – перебил его Дайнув.

– А я и есть старик. Я ведь старше тебя.

– Только по годам. Наша жизнь течет быстрее, чем ваша, поэтому я уже в ранние годы испытал почти все, мой конец не заставит себя долго ждать, даже если землетрясение нас и минует. А вот у тебя еще есть время.

Морисси пожал плечами.

– Мне известно, – сказал фэкс, – что в Порт-Медее стоят сейчас звездные корабли, заправленные горючим и готовые к отправке.

– В самом деле? Корабли, готовые к отправке?

– И их немало. Они не пригодились. Ахья видели их и сообщили нам.

– Шары? А им-то что понадобилось в Порт-Медее?

– Кто их знает! Они странствуют где хотят. Но корабли эти, друг Морисси, они видели. Ты мог бы еще спастись.

– Конечно, – сказал Морисси. – Я пролечу тысячи километров над Медеей на своем флиттере и собственноручно выдам кораблю разрешение на путешествие продолжительностью пятьдесят световых лет, а потом усыплю себя и в полном одиночестве отправлюсь домой, пробужусь на чуждой мне планете, где случилось появиться на свет моим отдаленным предкам. Для чего?

– Ты же погибнешь, когда начнет трясти. Поверь мне.

– Если не начнет, я тоже погибну.

– Согласен, раньше или позже. Но если улетишь – позже.

– Если бы я хотел покинуть Медею, я бы улетел вместе со всеми, сказал Морисси.

– Теперь же слишком поздно.

– Нет, – сказал фэкс. – В Порт-Медее стоят корабли. Поспеши туда, мой друг. В Порт-Медею.

Морисси промолчал. Смеркалось. Он, чтобы лучше видеть, опустился на колени и ощупал шапку высокой жесткой травы, уже заполонившей сад. Однажды Морисси попробовал как-то окультурить это место красивыми экзотическими растениями, собранными по всей Медее и способными переносить ливни здешних мест. Но теперь, когда конец был близок и местная флора снова заявила о себе, наступая на посаженные им хлыстовые деревья, близнецовые лианы, тигровые кустарники и все остальное, он уже не в силах был бороться с сорняками. Несколько минут он легонько, только ногтями ощупывал липкие ползучие стебли этих хищников, резко выделявшихся своим оранжевым цветом на фоне бурого песка и пустивших крепкие побеги прямо у входа в дом.

– Я, наверно, сделаю небольшую экскурсию, – сказал он.

В глазах фэкса отразилось удивление.

– Ты отправляешься в Порт-Медею?

– Туда и в другие места. Я же столько лет не был в Дюнах. Надо сделать прощальный облет всей планеты.

Весь последний день, а им был День Тьмы, Морисси провел спокойно размышлял о предстоящем путешествии, собирался в дорожу, читал, бродил в красноватом сумеречном свете по набережной.

Ни от Дайнува, ни от других фэксов не было никаких известий, хотя ровно в полдень около сотни шаров проплыло плотным строем в сторону моря.

Их обычное многоцветное сияние сменилось в темноте слабым мерцанием. Да, все-таки это было величественное зрелище – огромные округлые небесные тела, влачащие за собой свои спиралевидные тягучие органы.

Ближе к вечеру он вынул из шкафчика съестное, хранившееся там на всякий пожарный случай: мадагозарские устрицы, филе какой-то рыбы, спелые бобовые стручки; открыл одну из оставшихся бутылок багряного палинурского вина. Он пил и ел, пока на него не накатила дремота, и тогда, тяжело поднявшись из-за стола, он направился, шатаясь, к своему гамаку, решил, что проспит десять часов вместо привычных пяти, и смежил веки.

Когда он проснулся, было уже позднее утро Дня Сумерек.

Близнецы-солнца еще не были видны, но гребни холмов, тянувшихся на востоке, уже окрасились розовым светом. Морисси, ничуть не заботясь о завтраке, отправился в город и зашел в продовольственный склад. Он наорал провизии на три месяца и загрузил ее в морозилку: неизвестно ведь, как обстоит дело со снабжением в других частях Медеи. На посадочной площадке, где все, кто вылетал на выходные дни в Энрике и Пеллусидар, ставили на стоянку флиттеры, Морисси проверил свой. Это была 83-я модель с резко скошенными наружными линиями и искусно отделанная изнутри переливающейся, под муар, кожей. Не использовавшийся долгое время флиттер во многих местах покрылся ржавыми пятнами. Элемент питания указывал полную загрузку – 90-летний период полураспада; он не удивился этому, но для большей надежности вынул такой же элемент из флиттера, стоявшего рядом, включил его как резервный. Морисси не вылетал на материк уже несколько лет, но это его не слишком беспокоило. Флиттер реагировал на голос и выполнял все отдаваемые ему команды, так что ручное управление вряд ли понадобится.

К середине дня все было готово, он уселся на сиденье пилота и отдал приказание:

– Прошу проверить отстройку систем для длительного полета.

На контрольных панелях заплясали огни. Зрелище этой электронной хореографии было впечатляющим, но Морисси уже успел забыть, что это все означало. Поэтому он потребовал устного подтверждения, и флиттер серьезным контральто ответил, что можно взлетать.

– Тогда курс вест, расстояние 50 километров, высота 500 метров.

Оттуда поворачивайте на норд-норд-ост до Джейнз-тауна, потом курс ост до Ферм Хокмана и обратно курсом зюйд-вест к Дюнам-под-Арго. Затем, не заходя на посадку, двигаться дальше, курс норд, кратчайшим путем в Порт-Като.

Приказание понятно?

Морисси приготовился ко взлету. Взлета не последовало.

– В чем дело? – осведомился он.

– Ждите разрешения, – последовал ответ.

– Никакие разрешения уже не нужны.

И опять ничего. Интересно, подумал Морисси, можно ли перерегулировать программу? Но флиттер, очевидно, подчинился сказанному, и через минуту по всей кабине загорелись взлетные огни, а из хвостового отсека послышалось негромкое гудение. Маленький летательный аппарат плавно убрал опоры, принимая взлетную позицию, после чего, рассекая плотный, сырой воздух, оторвался от земли.

Морисси решил начать свой полет с посещения ближайшего района – надо убедиться, что после стольких лет простоя его флиттер исправен. Но была у него, вероятно, и задняя мысль – показать всем этим фэксам, что по крайней мере один человеческий летательный аппарат продолжает бороздить небеса.

Флиттер как будто был в порядке. Через несколько минут Морисси уже достиг прибрежной полосы, пролетев над своим домиком, чей сад, казалось, единственный, не зарос еще джунглевым кустарником, и полетел дальше над темным шумящим океаном с белой полосой прибоя. Потом, свернув по направлению к большому порту Джейнз-тауна, где туристические суда умирали, ржавея, в серповидной гавани: и взяв немного в сторону материка, Морисси пролетел над покинутым фермерским селением, где вершины мощных деревьев, увешанных сочными алыми плодами, были едва видны сквозь плотно сплетшие их лианы. Затем, следуя над поросшими кустарником холмами, он повернул к Дюнам. Внизу простиралась унылая, со следами заброшенности местность.

Стало попадаться много фэксов – в иных местах целые колонны. Большей частью это были шестиногие самки, но были и четвероногие с самцами, прокладывавшими дорогу. Казалось странным, что они двигались в противоположную сторону от моря, направляясь к Жаркому, словно происходила миграция. Скорее всего, внутренней частью страны фэксы дорожили больше, а самым святым местом являлся огромный зазубренный центральный пик, который колонисты называли Горой Олимпом; располагался он прямо под Арго, и воздух там был так горяч, что закипала вода, а из живых существ могли выжить лишь самые приспособленные. Фэксам, конечно, не прожить в этой ужасной высокогорной пустыне дольше людей, но может быть, подумал Морисси, ввиду близящегося землетрясения они хотят добраться до священной горы. В конце концов, это событие центральное в космологии этих существ – время чудес, наступающее раз в тысячу лет.

Морисси насчитал примерно пятьдесят отдельных групп этих кочевников.

Интересно, был ли среди них Дайнув? Он вдруг осознал, как велико его желание увидеть, вернувшись из полета, своего приятеля.

Облет района занял меньше часа, и когда в поле зрения Морисси снова оказались Дюны, флиттер, сделав над городом изящный пируэт, помчался вдоль берега на север.

По маршруту, который Морисси задумал, он решил вначале добраться вдоль западного берега до Арки, затем он пролетит над Жарким, держа курс на Северный Мыс, а потом развернется и вдоль другого берега, прежде чем лететь обратно в Дюны, достигнет тропического Мадагозара. Таким образом, он осмотрит те пределы, из которых род человеческий распространился по всей планете.

Медея состояла из двух полушарий, разделенных водным поясом Кольцевого Океана. Дальний представлял собой покрытую льдом пустыню, никогда не получавшую тепла Арго, на ней не было никаких поселений, разве что поисковые лагеря возникавшие, впрочем, в последние четыреста лет крайне редко. Первоначальной целью медейской колонии были научные изыскания совершенно чужеродной среды. Но, как известно, с течением времени первоначальные намерения имеют свойство забываться. Даже в теплых областях континента сфера жизни людей ограничивалась двумя полосами, дугообразно протянувшимися вдоль побережья от тропиков через высокие умеренные широты, и очень небольшими выступами вглубь континента. Центр пустыни был совершенно необитаем, но пограничные с Жарким земли люди нашли вполне пригодными для жизни, хотя воздушным шарам и даже некоторым племенам фэксов тамошний климат тоже как будто нравился. Другим подходящим местом, на котором обосновались люди, явился сам Кольцевой Океан, в экваториальных водах которого, густо покрытых бурыми водорослями, были сооружены плавучие города. Но в течение десяти веков существования Медеи рассеянные по ней человеческие анклавы, постоянно вытягиваясь, как амебы, достигли протяженности в тысячи километров. Морисси видел, что металлическая лента слившихся городских строений сплошь и рядом прерывалась вторжением плотных кустарниковых зарослей. Шоссе, автомобильные трассы, аэродромы, рыночные площади и пригородные жилые кварталы стало уже затягивать огромными пятнами оранжевой и желтой листвы.

«То, что начали джунгли, – подумал Морисси, – закончит землетрясение».

На третий день Морисси увидел впереди Остров Хансония, резко выделявшийся на темном фоне моря своим кирпичным цветом, и вскоре флиттер приблизился к полевому аэродрому Порт-Като на восточном берегу острова.

Морисси попытался установить радиосвязь, но услышал лишь тишину на фоне атмосферных помех. Тем не менее он решил приземлиться.

Хансония никогда не отличалась обилием людей. С самого начала она была выделена как экологическая лаборатория, потому что население ее, отличавшееся особыми формами жизни, тысячи лет развивалось в изоляции от метрополии. Даже в лучшие годы Медеи Хансония сохраняла особый статус. У посадочной полосы стояло несколько электромобилей. Морисси сел на тот из них, аккумуляторы которого еще не сели, и уже через десять минут был в Порт-Като.

Разило красной мильдью. Постройки, плетеные хижины с тростниковыми крышами пришли в полнейшую негодность. На улицах, на крышах зданий, в кронах деревьев – всюду виднелись энергично пробивавшиеся корявые побеги незнакомых древесных пород. Со стороны Дальнего дул обжигающий холодный ветер. Двое фэксов, четвероногие особи женского пола, вышли из полуразрушенного магазина и уставились на него с явным недоумением. Их шкура была такой синей, что казалась черной – островная разновидность, отличающаяся от материковой.

– Вернулся? – спросила одна из них. Выговор у нее тоже был своеобразный.

– Только посмотреть. А что, люди здесь есть?

– Один ты, – сказала другая. Он, верно, казался им чудным. – Землю скоро начнет трясти. Ты в курсе?

– В курсе, – ответил он.

Фэксы обнюхали своих малышей и двинулись дальше.

За три часа Морисси обследовал весь Порт-Като, стараясь держать себя в руках, чтобы не расстроиться. Все выглядело так, как если бы это место опустело по крайней мере полвека, а не пять-шесть лет назад, что на самом деле было более вероятно.

Под конец дня он зашел в маленький домик на окраине, где к городу уже подступал лес, и открыл кубовую, которая, к счастью, все еще действовала.

Кубы были удивительными устройствами. На них можно было записать мимику, жесты, голос, особенности разговора. Сканирующие устройства улавливали и кодировали тончайшие нюансы душевных движений. При включении такого куба с невероятной точностью воспроизводились все особенности человека – любимого, друга, учителя. Электронный фантом программировал эти особенности для получения необходимой информации и, изменяя собственную программу, вступал в разговор, задавал вопросы, наконец, представлялся личностью, которая была закубирована. Это было хитроумное изобретение своего рода душа в коробке.

Морисси ввел куб в приемное отверстие. На экране появился тонкогубый мужчина с высоким лбом и худым подвижным телом.

– Меня зовут Леопольд Браннум, – тут же сказал он. – Моя специальность ксеногенетика. Какой теперь год?

– Девяносто седьмой, осень, – ответил Морисси. – Два с половиной месяца перед землетрясением.

– А кто вы?

– Да в общем никто. Я в Порт-Като случайно и хотел бы с кем-нибудь поговорить.

– Так говорите же, – сказал Браннум. – Что происходит в Порт-Като?

– Ничего. Здесь чертовски тихо и совершенно пустынно.

– Весь город эвакуирован?

– Вся планета, насколько я могу судить. Кроме меня здесь только фэксы да шары. Вы сами когда убыли, Браннум?

– Летом девяносто второго, – ответил человек с экрана.

– Не понимаю, почему вы удрали отсюда так рано.

– Я не удирал, – холодно сказал Браннум. – Я покинул Порт-Като, чтобы продолжать исследования другими средствами.

– Не понимаю.

– Я уехал, чтобы примкнуть к шарам.

У Морисси перехватило дыхание. Зимним холодом повеяло на него от этих слов.

– Моя жена тоже, – не сразу сказал он. – Возможно, вы ее даже знаете… Надя Дюгуа, родом из Чонга…

Лицо на экране криво усмехнулось.

– Вы, кажется, не понимаете, – сказал Браннум, – что говорите с изображением.

– Ну да, ну да.

– Я не знаю, где теперь ваша жена. Я даже не знаю, где теперь я сам.

Могу только сообщить, что там, где мы находимся, царят мир и полнейшая гармония.

– Надо думать, – Морисси вспомнил тот кошмарный день, когда Надя сказала ему, что не может больше противиться духовному воздействию эфирных существ и ищет доступ к коллективному разуму Ахья. Это же делали и другие колонисты – история Медеи знала подобные случаи. Ушедших никто и никогда больше не видел. Ходили слухи, что их души поглощены шарами, а их тела лежат погребенными под сухим льдом Дальнего. Ближе к концу частота подобного отступничества постоянно удваивалась, каждый месяц теперь уже тысячи колонистов предавались этому мистическому – поглощению, к которому звали шары. Для Морисси это разновидность самоубийства, а для Нади, Браннума и множества других – путь к вечному блаженству. Что тут скажешь?

Может, и впрямь сомнительное путешествие к большому разуму Ахья предпочтительней панического полета к чужому миру под названием Земля.

– Надеюсь, вы нашли то, что искали, – сказал Морисси. – И она тоже.

Он отключил куб и быстро вышел.

Он летел на север над морем, покрытым полосами тумана. Внизу виднелись плавучие города, омываемые тропическими водами, – изумительный по красоте гобелен с вытканными на нем паромами и баржами. Должно быть, Порт-Обратный, решил Морисси, гладя на этот растянутый замысловатый узор лиственного орнамента, под которым было погребено великолепие одного из самых больших городов Медеи. Бурые водоросли забили все водные пути. Не обнаружив никаких признаков человеческой жизни, он не стал приземляться.

Пеллусидар, находившийся на материке, был также пуст. Осматривая подводные сады, наслаждаясь концертом в знаменитом Колонном Зале, любуясь солнечным закатом с вершины Хрустальной Пирамиды, Морисси провел в нем четыре дня. В последний вечер плотные группы шаров – целыми сотнями проплыли над ним по направлению к океану. Казалось, что он слышит, как они зовут его, как мягко шепчут, вздыхая: "Я Надя. Иди ко мне. Еще есть время.

Предайся нам, моя любовь. Я Надя".

Неужели это только казалось? Ахья умели соблазнять. Они долго звали Надю, и в конце концов она ушла с ними. И Браннум ушел. И тысячи других.

Даже сам он чувствовал, как его тянет к ним, действительно тянет. Это был самый настоящий искус. Вместо гибели при землетрясении – вечная жизнь или некое подобие ее. Как знать, что было в зоне шаров на самом деле? Слияние душ, трансцендентальное блаженство или сплошной обман, безумие, бред? А может, те, кто к ним стремился, обретал лишь быструю смерть в ледяной пустыне? «Приди ко мне. Приди же». В любом случае, думал он, это было успокоением.

«Я Надя. Приди ко мне».

Он долго и неотрывно смотрел на мерцающие в вышине шары, и их шепот уже начинал казаться ему грохотом.

Морисси тряхнул головой. Союз с космическими существами не для него.

До сих пор он не стремился покинуть Медею, не покинет ее и сейчас. Он оставался всего лишь самим собой и самим собой уйдет из этого мира. А тогда, только тоща, пусть берут его душу.

До землетрясения оставалось два месяца, неделя и один день, когда Морисси добрался до изнывающего от жары Энрике, расположенного прямо на экваторе. Энрике славился своим Отелем Люкс, утопавшим в роскоши. Морисси облачился в один из своих парадных костюмов, и некому было сказать ему при входе «нет». Воздушные кондиционеры продолжали работать, бар был полон, за гостиничным садом тщательно ухаживали садовники из фэксов, которые словно и не знали, что их хозяева уехали. Услужливые роботы поставили перед Морисси различные деликатесы, каждый из которых в былые дни мог стоить ему месячной зарплаты. Проходя через притихший сад, он подумал, как чудесно было бы оказаться здесь вместе с Надей, Даниэлем и Полем. А находиться одному среди всего этого великолепия просто бессмысленно.

Но так ли уж он одинок? В первую ночь, да и в последующую тоже, он слышал в темноте какой-то хохот, сотрясавший плотный приторный воздух.

Фэксы не смеялись. Шары тоже не смеялись.

На третий день, утром, из окна своего номера он заметил в кустах, окружавших лужайку, какую-то возню. Пять, семь фэксов-самцов, мрачных, двуногих похотливых существ… Чем они там занимались? Мелькнуло человеческое тело! Белая кожа, голые ноги, длинные неопрятные волосы.

Женщина! Она возникала тут и там, громко хихикая, увиливая от преследовавших ее фэксов.

– Эй! – крикнул Морисси. – Вы что там делаете? Я все вижу.

Он бросился вниз по лестнице и весь оставшийся день не выходил из сада. Время от времени он замечал на приличном расстоянии от себя мельтешение беснующихся нагих тел, скачущих и прыгающих в разные стороны.

Он громко звал их, но они его словно не слышали. В административном корпусе Морисси обнаружил кубовый видеоинформатор и включил его. На экране появилась молодая темноволосая женщина с сердитым лицом.

– Что? Уже началось?

– Нет еще.

– А я – то думала… Никак не дождусь… Хочу посмотреть, как этот чертов отель начнет разваливаться.

– Куда вы ушли?

– А куда тут уйдешь, – она хихикнула. – Только в кусты. К фэксам. Тут так: либо ты их ищешь, либо они ищут тебя. – Ее лицо вспыхнуло. – Старые рекомбинантные гены, видите ли, все еще очень активны. Фэксов влечет ко мне, а меня к ним. Вам бы тоже не мешало бы быть поактивнее. Кем бы вы ни были.

Морисси, вероятно, следовало возмутиться, но ему уже приходилось слышать нечто подобное. В последние годы жизни на Медее образовалось несколько видов миграции. Одни колонисты выбирали массовый отъезд на Землю, другие примыкали к коллективному разуму Ахья, а третьи просто-напросто возвращались к жизни зверей. А что? В конце концов никого из обитателей Медеи нельзя было назвать чистокровным. В земной генофонд так или иначе вошли здешние гены. И хотя по виду колонисты почти не отличались от людей, на самом деле все были смешаны с шарами или с фэксами, а то и с теми и другими. Без ранних рекомбинантных манипуляций колонии никогда бы не выжить, – человеческая жизнь и природные организмы Медеи были несовместимы. Только благодаря генетическому сращиванию раса получила возможность преодолеть естественную биологическую несовместимость.

Интересно, сколько же колонистов теперь, когда смутное время было на пороге, сбросило с себя одежду и удалилось в джунгли? Было ли это хуже, чем карабкаться в панике на борт корабля, направляющегося на Землю, или, отказавшись от собственной индивидуальности, соединяться с шарами? Разве важно, какой путь к спасению выбран? Морисси вообще не искал спасения, тем более в джунглях с фэксами.

Он летел на север. В Катамаунте голос закубированного старшего администратора сообщил ему: «Все уже выбрались отсюда, а я собираюсь в следующий День Сумерек. Здесь ничего больше не осталось». В Йеллоулифе закубированный биолог говорил о генетической тенденции, о чуждых генах. В Сандиз Мишигос кубов не было, но на центральной площади Морисси обнаружил около двух десятков лежащих в беспорядке скелетов. Неужели жертвоприношение? А может, массовое убийство в последние часы жизни города? Морисси собрал кости и зарыл их во влажной, пористой желтоватой почве. На это ушел весь день. Потом он продолжил полет, останавливаясь в каждом из городов, усеявших пока не добрался до Арки.

И где бы он ни приземлялся, всюду видел одно и то же: из людей никого, только шары да фэксы, причем, большинство шаров плыло к морю, а фэксы в большинстве своем двигались внутрь страны. И всюду, где только было можно, он включал видеоинформаторы, но ничего кроме того, что все уехали, узнать не удалось. Так или иначе люди оставляли Медею. Зачем дожидаться конца? Зачем ждать, когда начнет трясти? Домой, к шарам, в лес – только прочь, прочь, прочь отсюда!

Как много городов, думал Морисси. За тысячу лет мы распространились вдоль побережий, всюду, где только наш образ жизни мог закрепиться.

Изумленно взирая на блистающее небо, на близнецы-солнца, на странные существа, мы понастроили всюду исследовательских станций. Но со временем мы потеряли цель нашего прихода сюда, которая в самом начале была определена как чисто исследовательская. Несмотря на это, мы продолжали оставаться, продолжали все портить. Мы сами стали медейцами, а Медею превратили в безумное подобие Земли. Потом, обнаружив, что все впустую, что стоит этому миру лишь повести плечом, и мы вылетим из него, как пробка, мы испугались, собрали вещички и покинули этот мир. Грустно, подумал он. Грустно и глупо.

Он провел в Арке несколько дней, а потом направился в глубь страны, над унылой пустыней, которая отлого поднималась к Горе Олимпу. До землетрясения оставалось семь недель и один день. На протяжении первой тысячи километров на глаза ему попадались расположившиеся лагерем фэксы-мигранты, двигавшиеся в Жаркий. Почему, с удивлением думал Морисси, они позволили отнять у себя их мир? Они же могли отстоять его. Еще в самом начале было достаточно месяца партизанской войны, чтобы вышвырнуть нас отсюда. Вместо этого фэксы смирились с нашим приходом сюда, и в то время как мы прокладывали дороги в наиболее плодородные зоны, их планеты, позволили обратить себя в домашних животных, рабов, лакеев. Но что бы мы о них ни думали, фэксы продолжали оставаться самими собой. Мы даже не интересовались, как они сами называют Медею. Да, они мало нам доверяли. Но они терпели нас. Почему?

Земля внизу была горячей, как печка, – бесплодная равнина, покрытая вперемежку красными, желтыми и оранжевыми полосами, – и фэксы в поле зрения Морисси больше не попадали. Но вот начались первые зубчатые предгорья Олимпа, – равнина кончилась. Морисси уже видел саму гору, вздымающуюся, словно черный клык, к тяжелой, низко нависшей и закрывшей собой полнеба, массе Арго. Он не отважился приблизиться к ней. Гора была священной и внушала ужас. Исходившие от нее горячие потоки воздуха могли волчком, как сбитую муху, швырнуть его флиттер наземь, а умирать Морисси еще не собирался.

Он снова полетел на север, держа курс к полярному региону. Показался Кольцевой Океан, свернувшийся клубком за полярными берегами, словно огромный змей, удушающий свою жертву-планету. Морисси рванул свой флиттер ввысь, туда, где он мог находиться в наибольшей безопасности и откуда можно было взглянуть на Дальний, в атмосфере которого струились белые реки углекислоты, а долины наводняли озера сжиженных газов. Он чувствовал себя словно шесть тысяч лет назад, когда он вел в этот суровый край отряд геологов. Как серьезны все они тогда были, проверяя ошибочные данные и пытаясь определить результаты, к которым могло бы там привести землетрясение. Словно это имело какое-то значение! Чего ради он бился?

Ради чистого знания, чистой науки? Возможно. Но каким несерьезным казалось ему все это сейчас. Конечно, с тех пор прошла целая вечность. Тогда он был гораздо моложе, жил совсем другой жизнью. Морисси собирался побывать в Дальнем, хотел сказать формальное прости ученому, которым он когда-то был, но передумал. Зачем? Он уже и так со многим простился. Морисси повернул на юг и долетел до Северного Мыса, расположенного на восточном побережье, облетел дивный по своей красоте изгиб Больших Каскадов и приземлился на посадочной полосе в Чонге. До землетрясения оставалось полтора месяца и два дня. В этих высоких широтах близнецы-солнца казались тусклыми, бледными, несмотря на Воскресенье. Даже гигантский Арго казался отсюда каким-то сморщенным. Проведя десять лет в тропиках, Морисси почти совсем забыл вид северного неба. Но разве не было трех десятков лет жизни в Чонге? Однако теперь, когда время сжалось до предела, эти тридцать лет казались мигом.

Вид Чонга тяжело подействовал на него: слишком много ассоциаций, слишком печальны воспоминания. Но он держался как мог до тех пор, пока не увидел всего этого… Ресторан, в который они с Надей пригласили Поля и Даниэля, чтобы отпраздновать их союз; дом на Владимирской, где они жили; геофизическую лабораторию и павильон для лыж сразу за Каскадами. На всем лежал отпечаток его переживаний.

Город и его окрестности были совершенно пустынны. День за днем Морисси бродил взад и вперед, оживляя в памяти время, когда Медея жила такой полной жизнью. Славное времечко! О том, что землетрясение произойдет, знали все, вплоть до часа, но никто не придавал этому значения, кроме разных чудаков и невротиков, никто о нем не вспоминал. Но вдруг все сразу вспомнили. И вокруг все резко изменилось.

В Чонге Морисси не стал смотреть кубы. Сам город, каскады серебристых горячих крыш которого излучали сияние, казался ему огромным кубом, буквально кричащим о том, что с ним здесь когда-то происходило.

Когда стало совсем невмоготу, он решил продолжить полет и отправился дальше на юг, огибая по кривой восточное побережье. До землетрясения оставалось четыре недели и один день.

Его первой остановкой был Остров Медитации, служивший своеобразным трамплином для тех, кто хотел повидать расположенные в Дальнем причудливые и постоянно обновляющиеся ледяные скульптуры Вирджила Оддума. Миллиард лет назад прибыли сюда четверо новобрачных и уехали, смеясь и обнимаясь, на аэросанях, чтобы увидеть одно из чудес искусства, которыми славилась Медея. Морисси нашел будку, где они останавливались. Она совсем потеряла вид, крыша ее покосилась. Он подумал было провести на Острове Медитации ночь, однако через час уже покинул его.

Пролетая над тропиками, он снова видел десятки шаров, плывущих по воздуху в сторону океана, и фэксов, влекомых в глубь материка непонятным ему ритуальным чувством.

Три недели, два дня, пять часов.

Он летел теперь совсем низко. Фэксы спаривались прямо у него на глазах. Это поразило его: какая, однако, похоть перед лицом грядущего бедствия! Была ли это непреодолимая сила гона, заставлявшая их спариваться? Был ли у новорожденных какой-либо шанс выжить? Не лучше ли было их матерям в столь опасное время иметь пустые чрева? О землетрясении знали все и тем не менее… Морисси это казалось безумием.

Но вдруг его осенило. Вид этих фэксов помог ему увидеть туземное население изнутри, и он, хотя бы на первое время, нашел объяснение тому, что они творили. Морисси по-новому взглянул на их терпение, их спокойствие, их терпимость ко всему, что им пришлось выносить. Да и как им не спариваться! Они ожидали этого землетрясения, для них оно не было катастрофой. Святой миг, момент очищения – вот чем это для них было. Как бы он хотел обсудить это сейчас с Дайнувом! Он внезапно почувствовал искушение вернуться в Дюны, разыскать старого фэкса и проверить на нем версию, которая у него только что возникла. Но сначала в Порт-Медею.

Восточное побережье осваивалось самым первым, поэтому плотность заселения здесь была очень большой. Первые две колонии – Воздушная Гавань и сам город Медея – давно срослись в урбанистическое образование, которое радиально расходилось из Порт-Медеи. Приближаясь к нему с севера, Морисси еще издалека мог видеть гигантский полуостров, на котором во все стороны раскинулись и Порт-Медея, и ее пригороды. Тропическая жара волнами окутывала маленький флиттер Морисси, направляющийся к этому ужасающему, отвратительному бетонному спруту.

Дайнув оказался прав. В Порт-Медее действительно стояли звездные корабли, целых четыре – безумное расточительство! Почему их не использовали при эвакуации? Были ли они оставлены для эмигрантов, которые не решились уйти с похотливыми фэксами или предаться душою шарам? Об этом он никогда не узнает. Он поднялся в один из кораблей и сказал:

– Распорядительную дирекцию.

– К вашим услугам, – ответил бесплотный голос.

– Пожалуйста, рапорт о состоянии корабля. Можете совершить полет на Землю?

– Горючим заправлены, техника в порядке.

– А экипировка для усыпления?

– Все в рабочем состоянии.

Морисси прикинул свои возможные последующие действия. Это ведь так легко, подумал он, улечься, заснуть, а корабль пусть несет тебя к Земле.

Так легко, так просто и так бесполезно.

– Сколько вам потребуется времени для обеспечения взлета? – спросил он.

– Сто шестьдесят минут после приказания.

– Считайте, что приказание вы получили. Сделайте отметку и взлетайте.

Пункт назначения Земля, и примите следующие сообщения: «Медея говорит до свидания. Надеюсь, этот корабль еще пригодится. Искренне ваш Дэниэл Ф. Морисси. Дата: День Землетрясения минус две недели, один день и семь часов».

– Подтверждаю. Подготовка к отправке началась.

– Хорошего полета, – сказал Морисси звездолету.

Он поднялся во второй корабль и отдал ему точно такое же приказание.

То же самое сделал в третьем. Помедлил перед тем, как войти в последний, гадая, не осталось ли кого из колонистов, кто, быть может, именно сейчас отчаянно спешит к Порт-Медее, чтобы взойти на борт одного из этих кораблей, прежде чем разразится катастрофа. «Да ну их всех к дьяволу, подумал Морисси. – Надо было раньше решаться». И четвертому кораблю он тоже велел лететь к Земле.

На обратном пути в город он увидел, как с интервалом в несколько минут четыре яркие полосы света прочертили небесную вышину, как, чуть помедлив и резко выделяясь на темном фоне громады Арго, они быстро устремились в окрашенные утреннею зарею небеса. Через шестьдесят один год они опустятся на изумленную Землю с грузом в ноль человек. Будет о чем потолковать любителям загадочных историй. Как же! Еще одна великая тайна космоса – Полет Пустых Кораблей.

Со странным чувством выполненного долга он покинул Порт-Медею и полетел вдоль побережья к прилизанному курорту Мадагозар, где когда-то развлекалась элита Медеи, наслаждаясь тропической роскошью. Морисси всегда посмеивался над этим теплым местечком. Но поскольку все там было в целости и сохранности, все действовало с безукоризненной точностью, Морисси решил немного побаловать себя. Он обходил винные подвалы лучших отелей, завтракал на бочках с охлажденным кавьяром, нежился в лучах солнца, купался в соке гвоздики и почти ни о чем не думал.

За день до землетрясения он полетел обратно, на Дюны-под-Арго.

– Значит, ты решил не возвращаться? – сказал Дайнув.

Морисси решительно тряхнул головой.

– Земля никогда не была моим домом. Медея – вот мой дом. В него я и вернулся. А потом сюда, потому что это место стало моим последним пристанищем. Я рад, что ты все еще здесь, Дайнув.

– А куда мне деваться? – ответил фэкс.

– Все ваши движутся сейчас в глубь материка. По-моему, чтобы быть ближе к священной горе, когда наступит конец. Это так?

– Так.

– А ты почему не с ними?

– Это ведь и мой дом. Времени осталось так мало, что мне уже все равно, где я буду, когда начнет трясти. Но скажи мне лучше, друг Морисси, летал ты не зря?

– Не зря.

– Что ты видел? Что узнал?

– Я видел Медею, всю целиком, – сказал Морисси. – Я даже не подозревал, как много мы у вас отхватили. Под конец мы осели всюду, где только было можно, скажи? А вы не произнесли ни слова. Вы стояли и смотрели, как мы распространяемся по всей стране.

Фэкс молчал.

– Теперь я все понимаю, – сказал Морисси. – Вы ждали этого землетрясения, разве нет? Вы знали о его приближении задолго до того, как мы наконец собрались сделать расчеты. Сколько раз оно случалось за то время, как фэксы появились на Медее? Каждые семь тысяч сто шестьдесят лет фэксы начинают двигаться к возвышенности, а шары – лететь к Дальнему, происходит землетрясение, и все рушится. Потом снова появляются выжившие с потомством в чреве, и все начинается сначала. Вы уже знали, когда мы пришли сюда, когда строили повсюду свои городки, превращавшиеся постепенно в большие города, а вас сгоняли, как скот, заставляли работать на нас, когда мы смешивали свои гены с вашими и заменяли микробов в воздухе, чтобы лучше приспособиться к здешней жизни. Вы знали – то, что мы делаем, не будет длиться вечно, так? Это была ваша тайна, ваше скрытое утешение, что все пройдет. И вот оно прошло. Нас не стало, счастливые молодые фэксы снова спариваются. Я единственный, кто остался, не считая нескольких голых психов в кустах.

Он заметил, что глаза фэкса блеснули. Что это было? Удивление?

Презрение? Сочувствие? Поди пойми этих фэксов.

– Все время вы только и ждали землетрясения, – продолжал Морисси. – Верно ведь? Землетрясения, которое снова сделает всех цельными. И вот-вот оно начнется. Я буду стоять рядом с тобой и ждать, когда оно наступит. Это мой вклад в межвидовую гармонию. Я буду человеческой жертвой, буду тем, кто один искупит вину за все, что мы тут понаделали. Что ты на это скажешь, Дайнув?

– Я хочу, – медленно проговорил фэкс, – чтобы ты сел на один из кораблей и отправился на Землю. Твоя смерть не доставит мне удовольствия.

Морисси кивнул.

– Я минут через пять вернусь, – сказал он и направился в свой домик.

Кубы Нади, Поля и Даниэля лежали рядом с экраном. Он годами их не трогал, но сейчас опустил в прорезь, и на экране появились три человека, которые были ему дороже всего во всей вселенной. Они улыбались ему, и Даниэль радушно поздоровался, Поль подмигнул, а Надя послала воздушный поцелуй.

– Здесь почти все закончено, – сказал Морисси. – Сегодня день землетрясения. Я только хотел попрощаться. Я хотел лишь сказать, что люблю вас и скоро буду вместе с вами.

– Дэн… – сказала Надя.

– Не надо ничего говорить. Я знаю, что вас здесь нет. Мне просто хотелось увидеть всех напоследок. И я счастлив.

Он вынул кубы, вынес их в сад и осторожно зарыл в мягкую сырую землю.

Фэкс невозмутимо наблюдал за ним.

– Дайнув, – сказал Морисси, – еще один вопрос, последний.

– Я слушаю.

– Все те годы, что мы прожили на Медее, нам никак не удавалось узнать, как вы называете ваш мир. Как бы мы ни пытались, нам всегда отвечали, что это табу, и даже если удавалось кого-нибудь уговорить, другие начисто опровергали сказанное. Но сейчас, когда конец близок, я прошу тебя как о последней милости – скажи мне, как вы называете ваш мир.

Пожалуйста, мне нужно это знать.

– Мы зовем его Санун, – сказал старый фэкс.

– Санун? В самом деле?

– В самом деле, – подтвердил фэкс.

– Что это означает?

– Да просто мир, – сказал Дайнув. – Что еще!

До землетрясения оставалось около тридцати минут. Морисси не заметил, как в течение последнего часа белые солнца исчезли за массивом Арго. Вдруг он услышал далекое громыхание и ощутил, что землю начало трясти так, как будто что-то мощное сонно зашевелилось у него под ногами и вот-вот проснется, вырвется наружу. На берег с ужасающим ревом обрушились волны.

– Вот оно, – хладнокровно сказал Морисси.

Прямо над головой, словно подпрыгивая в танце, слабо поблескивающие шары поднимались ввысь – это было очень похоже на танец триумфа.

Воздух сотрясал гром. Еще миг – и землетрясение обрушится на них всей своей мощью. Кора планеты задрожит, страшные толчки будут разрывать ее на куски, а море выйдет из берегов и затопит землю. Морисси заплакал, но не от страха. Однако взял себя в руки:

– Цикл закончен, Дайнув, – криво улыбнулся он. – На руинах Медеи возникает Санун. Эта страна снова стала вашей.