Исмин вернулась в хозяйский дом на следующее утро. Она дрожала, ноги едва держали ее, белые волосы было неровно порезаны ножом до лопаток, а местами до плеч, под ногтями скопилась грязь, а между ног саднило и ныло.
Кессия, встретившая ее у ворот виллы, при виде Исмин сразу изменилась в лице, побледнев:
— Что он… что он с тобой сделал?
Исмин не стала отвечать на вопрос, а задала свой:
— Где Кера?
— Я не знаю, — рабыня пожала плечами. — Она еще не возвращалась от этого… как его…
— Лития, — подсказала Исмин. — Ладно. Спасибо.
— Тебе что-нибудь нужно? — участливо спросила Кессия, но Исмин только отмахнулась. Все, что ей было сейчас нужно, — это вымыться и лечь.
Она хотела бы поговорить с Керой, но Керы не было.
Она хотела бы поговорить с Арвором, тем более что знала — его избили его же собратья, — но это было невозможно до наступления ночи.
Поэтому сейчас она могла только вымыться и лечь.
Бойцы ходили в баню по вечерам, так что сейчас там было свободно. Тепло сохранилось с ночи, и Исмин не пришлось заново наполнять поленьями печь и разжигать огонь. Вода в чанах тоже еще не остыла.
Наполнив ведро горячей и холодной водой и смешав ее, Исмин опустила туда руку, чтобы проверить температуру, а потом принялась раздеваться. Сняла с себя потрепанный синий сарафан, сандалии, распустила ленту, которой были прихвачены испачканные, запутавшиеся, покромсанные волосы.
Ее трясло, но она едва ли это осознавала. Воспоминания прошедших суток ударяли в голову острой болью, пронизывали насквозь, проникали в самые дальние уголки ее истерзанного тела. Чтобы поскорее смыть с себя все это, весь этот позор и ужас, она намылила жесткую мочалку и принялась тереть свое тело, раздирая бледную кожу почти до крови, лишь бы смыть все до единого следы Мэгли.
Она на три раза вымыла голову, а потом долго, причиняя боль сама себе, выскабливала дрожащими пальцами свое влагалище. Ей казалось, что в ней до сих пор находятся и багровый член патера, и его мерзкие костлявые пальцы с острыми ногтями, и кусок куриного сердца.
Вода почти закончилась, прежде чем Исмин решила, что у нее больше нет сил отмывать себя. Наверное, этого было достаточно. Не вытираясь, она напялила на себя чистый голубой сарафан, а синий швырнула в печь, чтобы потом, когда кто-то из рабов придет разжигать огонь, его просто положили между поленьями.
Добравшись до камеры Керы, Исмин прочесала гребнем свои влажные волосы. Хотелось есть, но она решила, что голод можно пережить. Ведь если она поднимется на виллу или придет в столовую, ее заметят и заставят возвращаться к своим привычным обязанностям: готовить, убирать или стирать. У нее не было на это сил. Ей хотелось поспать. Хоть немного. Поэтому, улегшись на постель Керы, она свернулась клубочком, подтянула к подбородку колени и, закрыв глаза, сделала отчаянную попытку выбросить из головы ужасные картинки прошлой ночи и всего предыдущего дня. Это было непросто. Минут пятнадцать ее по-прежнему знобило, но постепенно тишина, тепло и полумрак убаюкали девушку, усталость взяла свое, и она погрузилась в неглубокий, тревожный, но все же сон.
Около полудня ее разбудила Летта. С трудом раслепив глаза, Исмин решила, что ее ищет госпожа, и готова была покорно встать с постели, но Летта сказала, что хозяйка позволяет ей остаться сегодня в камере и отдохнуть.
— Это очень щедро с ее стороны, — пробормотала удивленно Исмин.
— Она просто переживает за Керу… Керы до сих пор нет, а она много значит для госпожи.
— Знаю, — Исмин кивнула.
— Поэтому госпожа половину дня стоит на коленях и молится Каллисте, покровительнице всего женского рода, чтобы та сохранила Керу. Быть может, если госпожа будет добра к тебе, Литий будет добр к ее личной рабыне, — Летта пожала плечами.
У Исмин не было сил думать об этом. Как только Летта прикрыла дверь ее камеры, девушка снова опустила голову на мягкую звериную шкуру и задремала, стараясь не думать ни о Кере, ни о Арворе, ни о Мэгли…
После трех часов дня началась очередная бойцовская тренировка, и во дворе стало шумно: кричали мужчины, ударял о землю хлыст наставника, звенели мечи и копья. Исмин снова проснулась и теперь лежала с открытыми глазами, силясь в гуле голосов услышать голос Арвора.
Потом она встала, оделась и вышла из камеры.
Тренировка была в самом разгаре. Арвора на площадке не оказалось, а дверь его камеры, находящейся на противоположном конце двора, была наглухо закрыта.
Ей хотелось пойти туда, увидеть его, обнять, рассказать о своих бедах и выслушать его историю… Но она не могла.
Особенно она хотела рассказать о том, что грело ее посреди всей этой нестерпимой боли. Патер Мэгли проговорился о самом важном, что было в ее жизни: о ее семье. В прошлый раз он заявил, что ее родители и сестра давно мертвы, но теперь…
Он заявил вдруг, что ее сестра Исин жива. Что ее продали какому-то влиятельному патеру в Кишар. И что она, кажется, нянчится с детьми этого самого господина… Подробнее Мэгли и сам не знал.
— Лучше б она сдохла… Теперь ее наверняка трахают все, кому не лень… Засовывают члены в ее узкую девичью дырочку…
Но Исмин знала: если сестра работает нянькой и возится с детьми — ее вряд ли заставляют совокупляться. Дети для богатых патеров — святое. Они не станут трахать рабынь, которые кормят и ухаживают за их отпрысками. Напротив: таких рабынь уважают. Не такие, как Мэгли, конечно, но большинство.
Так что теперь у нее была надежда. Ее личный свет в конце тоннеля. Быть может, однажды она сможет вырваться из дома Марсилия и найдет любимую младшую сестру…
Но пока об этом можно было только мечтать.
Когда сгустились сумерки, Исмин наконец сходила поесть. Кессия и Летта накормили ее кукурузной похлебкой, лепешками, финиками и теплым травяным отваром, который должен был снять физическую боль. Жаль, что не было отвара для утоления боли душевной…
В столовой было мрачно и тревожно: все с сочувствием смотрели на Исмин и гадали, как там Кера… Кера была любимицей всех девушек, потому что, будучи приближенной к госпоже и живя на вилле, она никогда не возвышалась над ними и старалась во всем помогать: притаскивала с хозяйского стола сладости, просила за рабынь у госпожи, иногда благодаря ее хлопотам даже отменяли назначенные господином наказания.
— Если бы Кера была дома, то может, и Арвора не посадили бы в яму, — сказала как бы между делом Кармин, засовывая за щеку очередной финик и принимаясь сосать его.
— Что за яма? — невольно вырвалось у взволнованной Исмин.
— Его побили за неповиновение, а потом отправили в яму, — сказала Кармин. — Отходная яма на краю обрыва. Туда сливают дерьмо для компоста.
— Дерь… Так Арвор… — Исмин поморщилась.
— Неприятно, да, — согласилась Кармин. — Я уж не знаю, что он там натворил, но в яму сажают за самые серьезные провинности.
— И как он потом будет отмываться? — Исмин все еще не могла поверить в столь ужасный способ наказания.
— Не знаю, — Кармин пожала плечами и выплюнула косточку. — Но надеюсь, не в бане.
Когда все уснули, и над виллой поднялась желтая луна, Исмин выбралась из камеры. Во дворе было пусто. Чтобы обойти виллу, ей потребовалось пять минут. С другой стороны виллы расстилалось живописное пшеничное поле, а на самом краю пропасти и вправду была отходная яма. Запах ее чувствовался еще за две сотни шагов, но как бы Исмин ни хотелось повернуть назад, она продолжала свой путь.
Подойдя вплотную, она присмотрелась.
Отверстие ямы было диаметром в полтора метра, на краю стояла прислоненная деревянная крышка. Обычно ею накрывали яму, но сейчас там находился человек, так что яма была открыта.
Пересилив себя, Исмин подошла к самому краю отходного колодца и посмотрела вниз, в смрадную темноту.
— Арвор! — проговорила она громким шепотом.
— Кто здесь? — раздалось в ответ. — Исмин, это ты?
— Это я, это я! — радостно отозвалась девушка. — Арвор, я могу как-нибудь помочь тебе? Когда тебя оттуда вытащат?
— Завтра на рассвете. Исмин, ты вернулась… Как все прошло? Я думал, что ты погибнешь… О, как я себя ненавидел! — голос его звучал так взволнованно, что Исмин невольно зарделась от смущения и радости. — Я и думать ни о чем другом не мог! Господин отобрал у меня кровь артахесисов!
— Я знаю, знаю… Кера дала мне куриное сердце, и я… Я потом все подробно расскажу, ладно? — перебила девушка сама себя. Чтобы рассказать все, и вправду требовалось много времени. — Не переживай за меня!
— Хорошо! А что сама Кера? Она вернулась?
— Еще нет, — ответила Исмин.
— Плохо…
— Все очень волнуются. Даже госпожа.
— Слышать ничего не хочу об этой старой суке, — отозвался Арвор, и теперь голос его прозвучал грубо и холодно.
Они помолчали немного, и хотя Исмин, пересиливая себя, готова была остаться с Арвором до рассвета, он настоял, чтобы она вернулась в камеру, пока не пропахла человеческими и животными испражнениями… Никто не должен был знать, что она приходила сюда.
Они договорились встретиться следующей ночью.