Часть II Кармартен, Уэльс Июнь 1783 года

8

От резкого запаха уксуса к Джулиане постепенно возвращалось сознание. Она начала улавливать обрывки фраз и отдельные слова: «лжец», «полоумный валлиец», «моя жена»… и окончательно пришла в себя. Неужели ей все это не приснилось? Не приснилось, что после шести лет молчания из небытия возник Рис?

Она заставила себя открыть глаза. Мать склонилась к ней с пузырьком, от которого исходил резкий запах. Джулиана оттолкнула пузырек и попыталась сесть, но рядом с матерью неожиданно возник Оувертон.

— Лежи спокойно, детка.

Во взгляде Оувертона было столько сочувствия, что она решила иметь дело только с ним, а не с матерью, явно близкой к истерике.

— Он… он на самом деле здесь? — Джулиана облизала пересохшие губы. — Рис действительно здесь?

Оувертон кивнул и отодвинулся в сторону, чтобы она могла видеть всю комнату. У окна стояли Стивен, безмолвный и суровый, истинный английский лорд, и Дарси, багровый от ярости. Напротив них она заметила того, кого по-прежнему едва могла узнать. Рис Воган.

Мгновенно забыв про Оувертона, Джулиана села. Она не сразу осознала, что находится уже не в танцевальной зале и что гостей вокруг нет. Видимо, родные приказали перенести ее в гостиную, подальше от любопытных глаз. Джулиана была благодарна им за это, хотя и прекрасно понимала, что двигало ими одно лишь желание избежать назревавшего скандала. Но по сравнению со сверхъестественным появлением Риса все это было неважно.

Трое мужчин на другом конце комнаты не заметили, что она пришла в себя. Они продолжали спорить о «нравах», «измене», «чести», а Джулиана между тем пыталась разглядеть человека, которого не видела шесть лет.

Почти целая вечность… Разве Рис был так высок? И так красив? Пожалуй, определенную импозантность придавал ему дорогой костюм, но было и еще что-то… Шесть лет назад его необузданная сила сочеталась с юношеской пылкостью. Теперь же… Она слышала, как обдуманно он парирует словесные выпады Дарси, чувствовала, что его страстность, его энергия искусно приглушены и от этого кажутся еще опаснее. Его теперешняя сдержанность пугала ее еще больше, чем прежняя безграничная пылкость…

Значит, он намерен распорядиться ее судьбой так, словно за эти годы ничего не произошло? Джулиана вспыхнула от возмущения. Особенно тяжело было смотреть на Стивена, который, за внешней холодностью старался не показать отчаяния.

Как Рис посмел так поступить? За шесть лет ни одного письма, ни одной весточки! Она даже не знала, жив ли он. Дарси тогда помог ей нанять сыщика, который год назад разыскал наконец судовой журнал с записью о смерти Риса. А теперь, оказывается, Рис и не Думал умирать. Пока она отдавала все силы, чтобы вернуть Ллинвидду былое величие, ждала Риса, переживала за него, он преспокойно процветал на другом конце света! Да-да, именно процветал, это было заметно хотя бы по его платью, такому дорогому и такому изящному. Но тогда, Боже мой, почему же он не вернулся раньше?

Она-то думала, что он погиб в бою, утонул в море… Вовсе нет. И он собирается здесь остаться. Как он сказал? «Я требую вернуть принадлежащие мне по праву земли… наследство… Я пришел за тобой». Он жив, он рядом, но, похоже, эти шесть лет молчания ничего для него не значили. Он хочет вступить во владение поместьем, которое восстановила она, воспользоваться плодами ее трудов, а сам даже не удосужился сообщить ей, что жив.

Джулиана застыла недвижно, собираясь с силами. Пусть он катится ко всем чертям, если думает, что она не станет противиться его планам.

«Шесть лет — это целая вечность», — горько думал Рис, и в этот момент его внимание привлекло какое-то движение на другом конце комнаты. Он повернулся и увидел, как Джулиана, бледная, с решимостью во взоре, поднимается с диванчика.

— Мне бы тоже хотелось принять участие в этой дискуссии, — твердо заявила она.

Лорд Девоншир и Дарси, унаследовавший после смерти отца титул графа Нортклиффа, сразу обернулись на звук ее голоса и прервали спор. Овладев всеобщим вниманием, Джулиана расправила юбки и шагнула вперед.

Рис снова почувствовал, как что-то дрогнуло в его душе. То же волнение он ощутил, когда впервые после шестилетней разлуки увидел Джулиану в этом платье из золотистого атласа, так подчеркивающем ее красоту. Когда же она, сияя от счастья, стала спускаться по лестнице об руку с этим английским самозванцем, Рис испытал настоящую боль, пронзившую его сердце. Он не понимал, чем вызвано это чувство: гневом ли, разочарованием или, может, ревностью, но в любом случае не ожидал, что может испытать нечто подобное.

Боль не отпускала его, когда он стоял перед высокородным собранием и произносил свои первые слова. Рис был уверен, что сумеет придать убедительность своим гневным речам, — так оно и вышло, едва он увидел, с каким виноватым видом Джулиана встретила его появление. Но тут же нахлынули воспоминания, от которых остро защемило в груди.

Неважно, что он сейчас думал о ней, все равно Джулиана была его женой, и эти нежные алые губы когда-то податливо раскрывались под его поцелуями. В восемнадцать лет она была хорошенькой, с лучистыми зелеными глазами и стройной фигурой. Но сейчас… сейчас она была прекрасна. Да, черт побери, прекрасна! Эти расцветшие формы, прелестное лицо… Прошедшие годы, исполненные мстительного желания заставить ее пережить хотя бы десятую долю выпавших ему страданий, стерли в памяти Риса ее образ: он уже позабыл, как отливают медью ее волосы в неярком свете свечей, как мило она жестикулирует, когда говорит.

Сегодня у него достало времени, чтобы увидеть ее все той же и вспомнить… Ругая себя за то, что опять чуть было не поддался ее чарам, Рис взглянул на свои руки. Изуродованные глубокими шрамами от пряжки, что безжалостно впивалась в его тело во время многочисленных порок на борту «Символа ночи», прозванного моряками «Кошмаром ночи», они напомнили Рису о цели его сегодняшнего визита.

— Я вижу, моя супруга наконец решила к нам присоединиться.

— Вы продолжаете называть ее своей супругой, — прервал его Нортклифф, — но у вас нет доказательств, что вы имеете на это право.

При других обстоятельствах Риса позабавила бы жалкая попытка Нортклиффа оправдаться перед лордом Девонширом. Но сейчас в этом не было ничего забавного.

— Я полагаю, брачное свидетельство будет достаточным доказательством?

В комнате повисла изумленная тишина. Лишь одна Джулиана сохранила присутствие духа.

— Брачное свидетельство? — Дарси повернулся к ней: — У него есть брачное свидетельство?

Холодно кивнув головой, она с высокомерием поглядела на Риса, протягивавшего ей злополучный документ.

— Это поможет тебе освежить в памяти то, о чем ты постаралась забыть.

Она отстранила его руку.

— Если бы я хотела забыть о нашем браке, я давно бы расторгла его!

— Трудно аннулировать брак, не имея на руках брачного свидетельства, — спокойно произнес Рис, опуская документ обратно в карман. — К тому же епископ, мой крестный отец, никогда бы не пошел на это. Да и зачем же ворошить прошлое, если и он, и его жена, единственные свидетели нашего брака, умерли? Ведь больше всего вам хотелось избежать публичного скандала.

Ее молчание подтвердило, что он попал в точку.

— Но мы обязаны аннулировать этот брак немедленно! — вмешался Нортклифф.

— И таким образом его признать? — язвительно спросил Рис и бросил многозначительный взгляд на лорда Девоншира. Несчастный жених смертельно побледнел.

— Да, — буркнул Нортклифф.

— Никакого аннулирования, однако, не будет, — во всеуслышанье заявил Рис.

— Почему же? — вырвалось у Джулианы.

Рис испытующе поглядел на нее. Она густо покраснела, но взгляда не отвела.

— Разве ты забыла, что наш брак — это свершившийся факт? Или ты решила притвориться, будто между нами ничего не было?

— Между вами что-то было? — Голос Девоншира был спокоен, но исполнен горечи. — Он говорит правду, Джулиана?

Рис с удовольствием заметил, как задрожали нежные лживые губы, как исчезла вся ее самоуверенность. Эти мелкие колкости, конечно, не могли возместить крушение всех его иллюзий, но некоторое удовлетворение они все же приносили.

— Ты имеешь право не отвечать, — предупредил Джулиану Нортклифф.

— Но, если ты не ответишь, — спокойно проговорил Рис, — я буду вынужден подробно описать твоему жениху нашу сладостную первую брачную ночь… Как ты выкрикивала мое имя, когда я…

— Довольно, Рис.

Джулиана смертельно побледнела, отчего ее прелестная шейка казалась особенно хрупкой. Ее нежная шейка… Воган выругался про себя. Ну почему он замечает такие вещи даже теперь, когда ему известно, какая лживая, холодная душа скрывается под этой прекрасной внешностью?

Не смея поднять глаз, Джулиана повернулась к Девонширу:

— Прости меня, Стивен. Я не ожидала, что такое может случиться. Я думала…

— Он говорит правду? — с нескрываемой болью в голосе произнес лорд Девоншир.

От смущения Джулиана закусила нижнюю губу.

— Наш брак… — На секунду она запнулась, потом решительно подняла голову, однако так и не решилась взглянуть в глаза жениху. — Да, он говорит правду.

— О Боже, дорогая, да ты сошла с ума! — воскликнула графиня-мать и в отчаянии рухнула на диван.

Девоншир, казалось, был совершенно уничтожен. «Бедняга, — подумал Рис, — еще не женат, но уже рогат». Но тут же вспомнил, что еще пара недель, и невинно пострадавший лорд стал бы полноправным владельцем Ллинвидда. Воган взглянул на Джулиану и жестко произнес:

— Ну, раз все согласны с тем, что наш брак абсолютно законен, не может быть и речи о его расторжении.

— Послушайте, ну что вам стоит обоим подтвердить, что между вами ничего серьезного не было? Тогда мы легко аннулируем этот брак, и Джулиана сможет выйти за его светлость, как и собиралась, — нерешительно предложил Нортклифф, бросая умоляющие взгляды на Девоншира.

Лицо Стивена стало пепельно-серым.

— Вы, безусловно, понимаете, что я не смогу… Я имею в виду… — Он повернулся к Джулиане: — Мне очень жаль, дорогая, но я должен… Я должен пересмотреть свое предложение. Я должен подумать об обязательствах перед моей семьей. И моя репутация… Ты понимаешь, не правда ли?

Джулиана кивнула, но Рис готов был поклясться, что она не понимает. На мгновение Воган поддался эмоциям: он был зол на Девоншира за его бездушие, зол на Джулиану за ее явную симпатию к этому проклятому маркизу, зол на себя за то, что вообще обращает внимание на ее чувства. Ведь именно этого он и хотел — разлучить ее с титулованным англичанином, заставить ее страдать и ответить за зло, совершенное ею шесть лет назад. Почему же тогда ее страдания не приносят ему радости? Но, когда Девоншир сжал ее руку в своих ладонях и она ответила ему полным раскаяния взглядом, Рис почувствовал, как в душе у него все переворачивается.

— Если бы ты сразу сказала мне правду, — произнес Девоншир, — если бы не лгала мне…

— Лгать вам было необходимо, глупец вы этакий, чтобы женить вас на себе. — Воган не мог дольше выносить эту сцену раскаяния.

— Не вмешивайся, Рис, — страдальчески прошептала Джулиана, — это не твое дело.

— Ну, разумеется, — огрызнулся Рис, — я и не сообразил, что жених главнее мужа.

Она вздрогнула и не ответила. Затем сжала руки маркиза и произнесла:

— Мне жаль, что я ничего не сказала тебе, Стивен. Я думала, что его уже больше нет в живых, иначе бы я никогда не позволила тебе сделать мне предложение.

Рис заскрежетал зубами. Она никогда не позволила бы себе этого, если бы не считала его мертвым! Вздор! Она как раз и хотела убрать его из своей жизни, чтобы найти мужа получше. Маленькая лгунья!

— Я прекрасно понимаю, почему ты должен… пересмотреть свое предложение, — продолжала она, глядя на маркиза так, как когда-то глядела на Риса.

И маркиз, плененный ее раскаянием, с горячностью произнес:

— Сообщи мне, если брак удастся аннулировать, и я поговорю со своим поверенным. Может быть… — Он тяжело вздохнул, прежде чем продолжить: — Надеюсь, ты поймешь, если я сейчас уеду. Я не могу перенести… — Он смерил Вогана мрачным взглядом. — Ты должна все обсудить вместе с мужем, и думаю, мне лучше при этом не присутствовать.

После чего Девоншир, сухо откланявшись, удалился. Едва дверь за ним затворилась, графиня, с ужасом наблюдавшая за всем происходящим, издала пронзительный крик и замахала руками, словно пойманная птица крыльями.

— Скандал! Позор! Боже, что с нами будет! Ужас!

— Позови Элизабет. Пусть она уведет маму, — приказал Нортклифф брату. — Ей не вынести потрясения.

Оувертон отправился за Элизабет Нортклифф, кото-Рая со всем доступным ей тактом немедленно принялась выпроваживать гостей. Затем, вернувшись в гостиную, вопросительно взглянула на мужа.

— Все ушли? — спросил жену Дарси.

— Остались лишь ближайшие соседи. Их я не смогла выставить. Ты должен заняться ими сам.

Нортклифф сердито покосился на Вогана.

— Позже… Сейчас отведи маму наверх и побудь с нею.

Леди Нортклифф покорно подошла к вдовствующей графине и помогла ей встать. Как только они вышли, Нортклифф решительно повернулся к Рису:

— Вы должны согласиться на аннулирование брака. Вы не можете так поступить с Джулианой.

— После того, как она со мной поступила, мне легко ее простить, не правда ли?

Джулиана все еще не отводила глаз от двери, за которой только что исчез Девоншир. Она была ужасно расстроена столь печальной развязкой, однако последние слова Риса заставили ее встрепенуться.

— Так что же такого ужасного я натворила, что ты специально явился на мою помолвку, а теперь мучишь и меня, и моего жениха?

Он вздрогнул, услышав ее вопрос. Черт побери, она еще будет разыгрывать невинность!

— Ты еще смеешь делать вид, будто ничего не знаешь? Это смешно! Ведь только благодаря твоему сговору с братьями меня завербовали в матросы!

Джулиана посмотрела на него с ужасом, но этим только подлила масла в огонь.

— Если бы ты просто отреклась от нашего супружества, я бы ни в чем тебя не обвинял — наш брак был обречен с самого начала… — У него перехватило дыхание. — Но повести себя так подло, так трусливо… Ты могла хотя бы поговорить со мной! Но нет, за моей спиной ты обратилась к ним и велела избавиться от меня. Этого тебе я простить не могу. Возможно, ты думала, что делаешь мне одолжение, спасая от мести своего братца. Но знай — во флоте меня ждала жизнь, которая едва ли лучше смерти!

В лице ее не осталось ни кровинки, но Воган неумолимо продолжал:

— Тебе не повезло — я все-таки не умер. После трех невыносимых лет службы наш корабль захватили американцы. Они предложили мне выбор — либо тюрьма, либо борьба за независимость Американских Штатов. Я выбрал второе — и был вознагражден. Очень щедро вознагражден.

— Значит, вы были либо шпионом, либо капером[1], — холодно прервал его Нортклифф. — Других способов разбогатеть на войне не существует.

— Подумайте дважды, Нортклифф, прежде чем обвинять меня. — Рис мрачно усмехнулся. — И еще: не пытайтесь грозить мне повешеньем за дезертирство — попасть в плен не значит дезертировать. Затем война с американцами закончилась, и я участвовал в мирных переговорах. В результате мне удалось приобрести могущественных друзей — например, герцога Графтона и рерцога Рокингема. Они заверили меня, что мой долг перед Англией выплачен сполна.

К удовольствию Вогана, Нортклифф страшно побледнел. Графтон и Рокингем были лидерами нынешнего парламента и решительно поддерживали американских колонистов. Они, конечно, не одобрили бы Риса за каперство, но Нортклиффу ни к чему об этом знать. По правде говоря, они просто прислушались к мнению Бенджамина Шранклина, заявившего, что Рис — образцовый представитель как британских, так и американских интересов.

Воган мысленно улыбнулся. Это утверждение американца понравилось ему своей здоровой иронией.

— Я… я не понимаю, — вмешалась Джулиана. Она смущенно переводила взгляд с брата на Риса. — С какой стати ты решил, что это я вызвала своих братьев в гостиницу? Как ты мог поверить, что я выдала тебя вербовщикам? Ты, верно, лишился рассудка там, во флоте?

Она еще смеет строить из себя невинность! И он гневно подступил к неверной жене, мгновенно отскочившей от него на безопасное расстояние.

— Нет, я лишился разума в тот момент, когда доверился тебе. Боже, я был так влюблен! Понадобилась не одна плеть, чтобы я наконец сообразил, что ты натворила.

Он схватил ее за руку, но Джулиана в страхе попыталась высвободиться.

«Хорошо, — подумал он, — пусть она боится меня. Похоже, это чувство ей понятнее, чем любовь».

— А когда все мои письма, что я слал тебе одно за другим, остались без ответа, я вынужден был признать жестокую, правду.

— Какие письма? О чем ты говоришь? — прошептала Джулиана.

Но Рис не обратил на нее внимания.

— И тогда я решил забыть навеки Уэльс и остаться в Америке. Когда же герцог Графтон гарантировал мне жизнь и свободу, я понял, что могу вернуться… чтобы напомнить тебе о супружестве, от которого ты отказалась, о твоем подлом поступке, обрекшем меня на каторжные работы.

— Почему ты повторяешь всю эту ложь? Ты сошел с ума!

— Ложь? Тогда объясни мне, почему ты еще недавно собиралась выйти замуж за другого? И ведь не за кого-то, а за английского маркиза, за богача! За того, за кого тебе и следовало выйти, как утверждает твой брат. — В его голосе прозвучала угроза. — Поэтому не притворяйся, что ты тут ни при чем. Хозяин «Белого дуба» подтвердил все, что сказал мне твой братец тогда, шесть лет тому назад: это ты послала меня на флот, потому что хотела избавиться от меня, от нашего брака!

Его голос сорвался на крик, но Вогана это сейчас мало беспокоило. Долгих шесть лет он ждал этого момента — увидеть ее лицо, увидеть, как она задрожит в страхе, предвкушая суровую кару за содеянное. И она действительно задрожала, но то был не страх, а гнев.

— Мой брат? Мой брат сказал тебе это? — В ярости, делавшей ее похожей на рыжую дьяволицу, она повернулась к братьям: — Который из них наговорил тебе это? Который?

— Дарси, — ответил Оувертон, отходя в сторону. Он словно освобождал место для сражения, и Джулиана вправду была готова кинуться с кулаками на старшего брата, столь гнусно оболгавшего ее.

— Зачем ты врал ему, Дарси? — У нее перехватило дыхание. — Зачем?

Нортклифф взглянул на Оувертона.

— Но, Джулиана, помнишь, ты ведь хотела, чтобы он исчез. И когда я сдал его вербовщикам, я сказал ему правду. Сказал, что ты сожалеешь об этом браке. Я хотел убить его, но ты предложила вербовку. Тебе нечего стыдиться.

— Ты! — прошипела Джулиана. — Так это ты сдал его во флот? А потом вел себя так, словно… О Боже, как ты мог?

— Ну, ладно, дорогая, — мягко отвечал Нортклифф. — Глупо притворяться. Я знаю, ты не хотела, чтобы я сказал ему правду, но я не смог промолчать. Я был так зол на него из-за этого вашего венчания, из-за твоего приданого, что, наверное, наговорил лишнего.

— Правду? Что я сама выбрала столь ужасную судьбу для своего мужа? И это ты называешь правдой? Как ты смеешь так лгать?

— Нет смысла притворяться, Джулиана. — Нортклифф говорил с ней словно с капризным ребенком. — Он знает все. Нам же следует сейчас решить, как бы договориться с этим негодяем.

На какой-то момент Джулиана застыла недвижно, пытаясь что-то припомнить.

— О каких письмах он говорил? Ведь письма приходили, не правда ли, Дарси? Ты мне их просто никогда не передавал. И… тот человек, который сказал мне, что Рис умер… Это ведь тоже твоих рук дело?

Нортклифф пожал плечами.

— Если тебе так легче… — Он повернулся к Рису и вежливо подтвердил: — Я лгал. Все это дело моих рук.

Джулиана понимала, что слова брата, сказанные таким тоном, лишь подтверждают худшие опасения Вога-на. Дрожь отчаяния сотрясла ее тело, и Рис с трудом подавил внезапно вспыхнувшую жалость. «Она никогда не умела скрывать свои чувства, — напомнил он себе. — Вот теперь и злится, что брат выдал ее секреты».

Словно безумная, она подскочила к брату и вцепилась ему в камзол.

— Скажи Рису правду, — в отчаянии трясла его Джулиана. — Дарси, нет… Как ты мог выдумать обо мне такое? Как ты мог так оболгать меня?

Дарси стало неловко. Но он должен был доиграть взятую на себя роль. Он оттолкнул сестру, демонстрируя свое презрение. Даже Оувертон от нее отвернулся. «Неужели все это только игра? — думал про себя Воган. — Как искусно она притворяется!»

— Перестань обвинять его во лжи, Джулиана. Да, вербовщикам меня сдал Нортклифф. Но только ты могла вызвать его в ту ночь в «Белый дуб». Больше никто не знал, что мы там остановимся. Только ты да еще Летиция знали, что мы с Морганом печатали запрещенные брошюры. Вот из-за них-то Нортклиффу и удалось сдать меня на корабль. Ну, как ты все это объяснишь?

Джулиана с виноватым видом прошептала:

— Я оставила тогда прощальную записку маме. Но, клянусь тебе, в этом и вся моя вина! Я ничего не писала о том, куда мы едем.

— Насколько мне известно, мы уговорились не оставлять никаких записок.

— Да, конечно. Но не могла же я допустить, чтобы мама с папой волновались!

— И теперь ты утверждаешь, что благодаря твоей записке нас отыскали в трактире всего через час после нашего туда прибытия?

— Через час? О чем ты говоришь? Они пришли в трактир уже на следующее утро и рассказали мне… — Она в ужасе повернулась к братьям: — Вы пришли раньше, когда я еще спала? И схватили его? И наговорили все эти гадости обо мне?

— Прекрати! — рявкнул Рис. — Ты думаешь, я поверю твоим неуклюжим оправданиям? И не надейся: хозяин гостиницы клятвенно подтвердил мне, что это ты послала его за братьями!

— Он лжет! — яростно воскликнула Джулиана.

— Неужели? Трактирщик лжет, твой собственный брат лжет! Даже твой новый жених бросил тебя, когда увидел, что ты на самом деле из себя представляешь. Скажи, к чему всем им на тебя наговаривать, если ты так чиста и невинна?

— Я… я не знаю, — прошептала она, бросая умоляющий взгляд на Дарси. — Но что бы они ни говорили, я любила тебя тогда. Я хотела быть твоей женой. И не посылала никого за братьями.

Рису удалось справиться с собой лишь потому, что она «любила» его… любила в прошедшем времени. Он знал, что Джулиана его предала, и все же ей удалось его Растрогать. А этого нельзя было больше допустить.

— Что же получается? Кто-то привел их в трактир в четыре часа утра, еще до того, как они успели бы прочитать твою записку! А брошюры? Никто не знал, что это мы их отпечатали. Кроме тебя и Летиции.

Она резко вскинула голову.

— После того, как ты и твой друг Морган беспечно носились по городу с этими брошюрами, не опасаясь последствий, ты смеешь еще обвинять меня? Твоя деятельность ни для кого не была секретом, я уверена. Об этом все знали, и ты объявил об этом во всеуслышание на собрании…

— На том самом собрании, на которое ты сперва хитростью проникла и с которого потом бежала. — Он улыбнулся, зная, что поймал ее в ловушку.

Джулиана вздрогнула.

— Ты и в самом деле думаешь, что я такая? Безответственная дурочка, которая сперва вышла за тебя замуж, а потом из каприза передумала?

— Ну почему же «из каприза»? Было же еще и твое приданое. Помнишь, той ночью, когда я сделал тебе предложение, ты обвинила меня в том, что я хочу на тебе жениться единственно ради Алинвидда. Я отрицал это, но ты упорствовала в своих подозрениях, не так ли? Видимо, с нашим супружеством они только окрепли, и ты тогда решила, что совершила большую ошибку.

— И вызвала братьев и велела им отдать тебя вербовщикам? — Она отрицательно покачала головой. — Видно, мне не переубедить тебя. Поздно, я осуждена и приговорена.

— Я опираюсь на показания свидетелей. А они в один голос говорят, что ты предала меня. Возможно, ты не предполагала, чем обернется для меня насильственная вербовка, но все же ты это сделала.

Ища помощи, она повернулась к младшему брата.

— А ты, Оувертон? Ты допустишь, чтобы Рис поверил всей этой лжи, которую сочинил обо мне Дарси? И ничего не скажешь в мою защиту?

Сент-Албанс взглянул на брата и неуверенно произнес:

— Я знаю, какая ты на самом деле, Джулиана.

— Глупая и бессердечная девчонка, готовая послать мужа на каторгу, только бы избежать супружества? — Она задохнулась от гнева. — По-твоему, я такая, Оувертон?

Нортклифф топнул ногой.

— Ну, хватит, Джулиана. Мы знаем, что ты была еще очень молода тогда, и никто не винит тебя за твое тогдашнее поведение. — Он повернулся к Рису: — Никто, кроме твоего мужа. И поскольку вы, сэр, явно не одобряете поведения вашей супруги, вы должны согласиться на аннулирование брака.

— Никакого аннулирования не будет, — спокойно произнес Рис.

Нортклифф побледнел.

— Но теперь, когда вы все знаете…

Джулиана с негодованием повернулась к братьям.

— Ну, видите, чего вы добились? Я оказалась замужем за человеком, который верит во все эти ужасы обо мне, но при этом отказывается освободиться от меня. — Она со злостью поглядела на Вогана. — Ты хочешь нас всех погубить? Прекрасно! Разведись со мной!

— Развестись? — взорвался ее брат. — Ну уж нет!

— Не твое дело, Дарси! Ты уже достаточно вмешивался, спасибо!

Рис встретился взглядом с Джулианой. Публичный развод делал для нее второе замужество практически невозможным. Странно, что она готова пойти на это. Или она считает, что ее прелести обладают большей силой, нежели общественное мнение? Ну что ж, может, она и права.

— Никакого публичного развода, — заявил Рис. — У тебя, Джулиана, был шанс избавиться от меня законным путем, но ты им не воспользовалась. — Он внимательно посмотрел на нее. — Ведь если бы ты попросила меня не вступать в свои супружеские права той ночью, я бы согласился. Я ведь так любил тебя! — Его голос обрел уверенность. — Но ты не стала этого делать. Ты выбрала путь предательства, и теперь ты в моей власти, Джулиана. И останешься моей, пока я этого хочу.

— Ты имеешь в виду, пока ты будешь меня мучить, сколько тебе заблагорассудится? — Она вздернула подбородок, но в ее глазах застыла горечь. — Речь ведь об этом, правда? Ты хочешь держать меня силой и этим наказать за множество выдуманных преступлений, одно из которых — моя английская кровь.

Рис напряженно искал ответ.

— То, что ты англичанка, безусловно, является твоим недостатком, моя милая женушка. Но я смог бы смириться с ним, если бы ты по легкомыслию не бросила меня хищнику в зубы.

— Ничего такого я не делала, хотя ты, конечно, мне не поверишь. Ты всегда был не в меру подозрителен, Рис Воган. Мне следовало бы давно это понять. Все твои нежные слова и любезности были сплошным притворством… А в глубине души ты только и ждал, что я совершу ошибку, чтобы заклеймить меня презрением как недостойную, никчемную англичанку!

Она сказала это с таким убеждением, что Воган стиснул зубы, чтобы справиться с воспоминаниями, которые ей удалось воскресить в нем.

— Перестань ворошить прошлое! Не я сделал тебя «недостойной», ты сама это доказала! Ты играла моей жизнью, не думая, чего это будет стоить мне! — Рванув свой манжет, он обнажил запястье. — Вот лишь одно из свидетельств того, что ты со мной сделала!

При виде глубоких шрамов, избороздивших кисть его руки, она отступила. Но потом, к великому его изумлению, нежно прикоснулась к ним своими пальцами.

— То, что ты перенес, ужасно, ужасно. — Она сжала его руку. — Но клянусь, я здесь ни при чем. Я никогда не смогла бы… — Джулиана задохнулась от рыданий.

Она коснулась его впервые после шести лет, и это прикосновение обожгло Вогана сильнее, чем любая порка плетьми. Он вырвал руку, мысленно проклиная жену за жалость. Черт подери! Она все еще способна взволновать его. После всех этих лет Джулиана еще может убедить его в собственной невиновности, хотя все вокруг твердят обратное.

— Мы потратили достаточно времени на разговоры, — заключил Рис. — Ты моя жена, Джулиана, и здесь ничего не изменить.

Он повернулся к ее братьям.

— Не будет ни аннулирования, ни развода. Я надеюсь, вы не станете повторять того, что удалось вам шесть лет назад. Уверяю, если вы посмеете мне помешать, я вас уничтожу.

— Вы попробуете это сделать в любом случае, не так ли? — процедил Нортклифф сквозь зубы.

Рис внимательно посмотрел на молодого графа. Нортклифф исхудал, словно власть и богатство вытянули из него все жизненные соки. По правде говоря, он выглядел много старше своих лет, особенно в этом пепельном, обильно припудренном парике. Воган был наслышан об успехах Нортклиффа в коммерческих предприятиях. Молодой наследник крепко взял в свои руки бразды правления хозяйством после смерти отца, стал настойчиво карабкаться наверх и теперь дружит с самыми известными и влиятельными людьми Англии. Ну что ж, Нортклифф может сколько угодно брызгать слюной и обвинять Риса во всех грехах, но расстроить его планы этот англичанин уже не в силах.

— Я не собираюсь мстить вам. — Рис поистине наслаждался своей властью над противником. — Но только при условии, что вы вернете мне то, чего я добиваюсь, — мою жену и мое поместье. Хотя я и разбогател в Америке, я по-прежнему люблю Уэльс и намереваюсь здесь остаться. — Он взял Джулиану за руку и заставил встать рядом с собой. — Просто я хочу быть уверен, что моя жена спит в постели, которую сама приготовила для себя и своего супруга.

На мгновение Нортклиффа осенила ужасная догадка. Он взглянул на сестру, затем опять на Вогана.

— Что вы хотите сказать?

— А то, что с этой ночи Джулиана — моя жена в полном смысле этого слова. Сейчас мы с нею отправимся в мой городской дом, где и проведем ночь. А поутру мы уезжаем в Алинвидд. Вы же, милорд, извольте более не вмешиваться в нашу жизнь, если не хотите расстаться с теплым местечком в высоких политических кругах. Попробуйте встать на моем пути, и, клянусь, я сделаю все, чтобы вас уничтожить.

Нортклифф побледнел.

— Вы надеетесь, что мы молча станем наблюдать, как вы мучите Джулиану?

Рис пожал плечами.

— Я не собираюсь ее бить, если вы это имеете в виду. — Он смерил угрюмым взглядом обоих братьев. — Со своей женой я буду обращаться так, как считаю нужным, и не потерплю ничьего вмешательства.

Нортклифф колебался, вопросительно поглядывая на Оувертона. Но потом вздохнул и ответил:

— Будь по-вашему.

Джулиана свирепо посмотрела на братьев, а затем на мужа.

— А что, если я откажусь? Что, если я пошлю тебя к дьяволу?

Воган с трудом удержался от улыбки. Джулиана определенно изменилась с тех пор, как он впервые ее встретил. Шесть лет назад она ни за что не произнесла бы слова «дьявол» в чьем-либо присутствии. Но скоро она поймет, что крепкие словечки на него не действуют.

Воган заставил Джулиану взглянуть ему в лицо.

— Думаю, ты до сих пор не осознала всю серьезность своего нынешнего положения. Еще не поздно объявить, что произошло всего лишь недоразумение: мы тайно обвенчались, а потом ты решила, будто я умер, и скрыла ото всех наш брак. Уверен, в конце концов общество простит тебя, при условии, конечно, что мы будем жить, как муж и жена.

Джулиана словно окаменела, только глаза ее, казалось, жили.

— Но если ты будешь мне противиться, — продолжал он, — я всем открою, что случилось на самом деле. Я покажу всем это миленькое брачное свидетельство и стану публично жаловаться на вероломство, обрекшее меня на каторгу, а тебе принесшее долгожданную свободу.

— Тебе никто не поверит!

— Поверят мне, а не женщине, которая едва не совершила грех двоемужества. О, мне все поверят! И ты никогда уже не сможешь показаться в обществе, уверяю тебя.

— Если ты так меня ненавидишь, — прошептала она, — то почему ты все-таки силой принуждаешь меня быть твоей женой? Я… я не понимаю этого.

С холодной улыбкой он погладил ее по щеке. Джулиана вздрогнула, и в это мгновение он ощутил необъяснимый восторг, но вместе с тем и страх. Восторг его был понятен: заполучить Джулиану в свою полную власть было его целью в течение многих лет. Но страх? Этого он понять не мог.

Рассердившись на себя за подобную чувствительность, Воган отступил.

— Здесь нечего понимать. Ты нужна мне, чтобы утвердиться в Ллинвидде. И еще — я хочу наследника. — Он подождал, пока смысл его слов дойдет до нее и страх отразится в ее глазах. — Но главное, я не хочу доставить тебе удовольствие так легко от меня отделаться.

К его удивлению, Джулиана смело встретила его взгляд.

— Это палка о двух концах, мой дорогой супруг. Я, разумеется, не буду свободна, но ведь и ты тоже! И если ты собираешься отыграться на мне за глупую ложь Дарси, клянусь, я сумею сделать твою жизнь адом.

Он глядел в ее сверкавшие гневом глаза и размышлял, всегда ли она была такой упрямой. И такой мучительно прекрасной…

Тогда он понизил голос и угрожающе прошептал:

— Значит, мы направляемся прямо в ад, Джулиана. Потому что на этот раз тебе от меня не сбежать.

9

Едва дверь закрылась за Джулианой и Рисом, Дарси грохнул кулаком об стену.

— Вот мерзавец!

— Да уж, — отозвался Оувертон. — И ты так просто позволил ему увести Джулиану. Ты что, с ума сошел? Ты хоть понимаешь, что ты наделал?

Дарси подошел к буфету и достал из него бутылку.

— А что мне было делать, черт побери? — Он налил четверть стакана виски и залпом выпил.

— Сказать правду! Я бы сам это сделал, но…

— Но ты ведь знал, что тебя ждет, если ты хоть слово скажешь!

Дарси швырнул стакан об стену, но звук разбившегося стекла его не утешил. Оувертон страшно побледнел и рухнул в ближайшее кресло.

— Подумай, что из-за тебя теперь станет с Джулианой. Могу себе представить, какие гадости придется ей вытерпеть от Вогана, ведь он уверен, что это она его предала.

— Проклятье! Неужели ты думаешь, что я сам этого не понимаю?

Дарси вышагивал по комнате, в бешенстве сжимая кулаки. Наконец он остановился у камина.

— Тогда почему ты врал? Почему? — не унимался Оувертон.

Дарси невидящим взором уставился в огонь.

— Сперва я надеялся, что, если я буду упорствовать и оболью грязью Джулиану, он согласится аннулировать брак.

— А когда он отказался? Почему тогда ты не сказал правду? Может быть, они смогли бы жить в согласии друг с другом.

— Вреда он ей не причинит. Джулиана сможет за себя постоять. Это ей всегда удавалось. — Дарси понимал, что пытается убедить брата в том, во что сам не верит. — И он по-прежнему любит ее, иначе бы не добивался ее так настойчиво.

— Ты просто дурень, если веришь во все это! Он же только что пообещал ей жизнь в аду! А ведь одно твое слово могло бы все изменить!

— А что я, по-твоему, должен был выбрать: жизнь в аду для Джулианы или полный крах для всей нашей семьи?

— О Господи! — в отчаянии всхлипнул Оувертон.

Дарси внимательно взглянул на брата.

— Ты ведь сам слышал — он обещал, что ничего нам не сделает, если мы отдадим ему Джулиану и Ллинвидд. А если он узнает правду, как, по-твоему, сдержит ли он тогда свое обещание? Пока он верит, что мы действовали по наущению Джулианы, он нас не тронет. Но стоит ему узнать, что она тут вообще ни при чем…

— Ну и что он тогда сможет сделать?

— Уничтожить нас. Ради всего святого, ведь Графтон и Рокингем — его друзья! Ты представляешь, что случится, если они выступят против меня? Я потеряю все, чего достиг!

— И ты готов ради этого пожертвовать счастьем Джулианы? — нахмурился Оувертон.

— А моя собственная семейная жизнь? Я ведь тоже живу в настоящем аду. Почему же у Джулианы непременно должно быть иначе? Он, во всяком случае, сказал, что не будет ее бить.

Взглянув на дверь, через которую вышли Воган и Джулиана, он вспомнил, что этот мерзавец говорил о порках на корабле. Черт возьми, чего только не сделает человек, столько выстрадавший, с той, кого он считает виновницей всех своих страданий!

А если он дознается, кто истинный виновник его несчастий? Дарси поежился. Этот неистовый Воган способен на все. Стоит Оувертону проболтаться…

— Я уверен, он не причинит вреда Джулиане. Пройдет немного времени — и он успокоится. — Но слова Дарси прозвучали неубедительно даже для него самого.

— Как бы ты ни оправдывался, но ты обрек ее расплачиваться за свои собственные грехи! Бедную невинную Джулиану, которая слова дурного ни о ком не сказала за всю свою жизнь!

Каждое слово брата надрывало душу Дарси. Оувертон говорил чистую правду. Нортклифф в бессилии опустился в кресло и закрыл лицо руками.

— Откуда мне было знать, что он вернется? Да еще так преуспеет в жизни.

— Мы с самого начала вели себя по-дурацки. Джулиана любила его, а мы причиняли ей только зло. Но теперь это можно исправить!

Дарси поднял голову.

— А как быть с матерью, с Элизабет? Со всем тем, чего мы добились? Джулиана не согласилась бы, чтобы мы стали всем рисковать ради нее.

— Ты хочешь сказать, всем тем, чего добился лично ты? Но ведь ты даже не уверен, грозит ли тебе вообще что-либо.

— Оувертон, Воган — мстительный тип. Уж это ты мог бы понять.

Оувертон порывисто вскочил.

— Да, это я понимаю. И он будет мстить Джулиане, если мы не скажем ему всей правды.

— Не знаю, поверит ли он, даже если мы во всем признаемся. Он уже переговорил с трактирщиком и, естественно, с недоверием отнесется ко всему, что мы ему скажем.

— А кстати, что там с трактирщиком? Это ты приказал ему врать? Значит, ты знал, что Воган вернется?

Дарси резко встал с кресла, избегая испытующего, взгляда брата.

— Последнее письмо Вогана показалось мне подозрительным, поэтому я… я научил трактирщика, что ему следует говорить, если Воган будет его расспрашивать. Но, честно говоря, я думал, что Воган ему напишет и, убедившись, что Джулиана предала его, решит не возвращаться.

— А тот человек, который якобы отыскал запись о смерти Вогана? Ему ты тоже заплатил за ложь?

Дарси промолчал, и тут Оувертон не выдержал.

— Сукин сын! — с отвращением воскликнул он. — Ты всех оплел своей паутиной! Ты врал Джулиане, врал Вогану…

— Я думал, что поступаю правильно. Во благо всем нам.

— Ручаюсь, это не единственная причина твоих грязных интриг, — презрительно заявил Оувертон.

— О чем это ты?

— О твоей любовнице, Летиции.

— Ш-ш-ш, — прошипел Дарси, — Элизабет может услышать.

— Болван! Элизабет давно все знает. Все об этом знают. Ты очень неосторожен, братец. А вот Летиция покамест не знает, что ее возлюбленный был отдан во флот при твоем непосредственном содействии.

Дарси почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри. Какая жалость, что Оувертон не всегда бывает туп, — порой ему случается проявлять чертовскую проницательность. Как ему ответить? Ведь чтобы удержать брата на своей стороне, следует заручиться его сочувствием, а значит, придется рассказать ему всю правду.

— Да, не знает. И мне не хотелось бы, чтобы когда-нибудь она об этом узнала.

— Но теперь-то наверняка ей все станет известно! Воган не станет молчать, хотя бы для того, чтобы побольше насолить тебе.

Дарси стало не по себе.

— Да. К тому же Пеннант мог тоже вернуться. Их с Воганом вместе завербовали, вместе они могли и вернуться.

«А если это так, — думал он, — то теперь Воган расскажет приятелю все, что узнал о „предательстве“ Летиции. Только вот будет ли этого достаточно, чтобы удержать Пеннанта вдали от нее?» Дарси умоляюще посмотрел на брата.

— Теперь ты понимаешь, почему я так желал, чтобы ни Воган, ни Пеннант не вернулись? Я люблю Летицию, Оувертон. Бесконечно люблю ее. Только благодаря ей я не сошел с ума рядом с Элизабет. — Он перешел почти на шепот, и в его отчаянии не было ни капли притворства. — Если Летиция бросит меня, мне конец. Она — мать моего единственного ребенка, и я не смогу жить без них обоих.

Мысль о том, что у него могут отнять маленького Эдгара, казалась ему просто невыносимой. Он постарался отбросить сомнения, мучившие его все эти годы, — сомнения в своем отцовстве. Неважно, что Эдгар родился всего через восемь месяцев после исчезновения Пеннанта. Эдгар — его сын, его, Дарси!

— Дьявол забери этого Вогана! — прошипел Дарси. — Ну с какой стати он вернулся?

Оувертон покачал головой.

— Что ты теперь станешь делать с Летицией и Эдгаром?

— Искренне надеюсь, что она никогда не узнает всей правды. Но если и узнает, что ж, я буду молиться, чтобы те шесть лет, что я о них заботился, искупили мой грех. Может, узнав, на что я пошел ради нее, она не станет меня слишком винить.

— Ты ведь неглуп, но так плохо знаешь женщин!

Дарси в глубине души понимал, что брат прав, но отчаянно не желал признавать этого.

— Обещай мне одну вещь, Оувертон.

— Какую? — Оувертон взглянул на него подозрительно.

— Никому ничего не говорить, пока я не узнаю, как Воган поведет себя с Летицией. Есть шанс, что он не станет с ней даже разговаривать, считая и ее предательницей. — Дарси тяжело вздохнул. — Но если Воган узнает правду, то он первым делом расскажет все Лети-ции, чтобы расквитаться со мной.

— И долго ты надеешься водить Летицию за нос? Учти, Джулиана наверняка ей все расскажет. А Летиция не их тех, кого легко одурачить. Да к тому же и мальчик…

Дарси сжал кулаки.

— Дай мне время подумать, найти выход… Я должен быть готов на тот случай, если Воган случайно все узнает. Потом я сам поговорю с Летицией. — Младший брат видел, как он сражался с собственной гордостью и как в конце концов сдался. — Пожалуйста, Оувертон, потерпи еще немного.

Оувертон со вздохом кивнул, но высокомерно заметил:

— Но не слишком долго. Даю тебе пару недель, и если ты не разберешься со всем этим…

— Клянусь что-нибудь придумать. Я не допущу, чтобы Джулиана страдала.

Когда Рис вывел Джулиану из дома в темную ночь, девушка почувствовала некоторое облегчение и с грустью оглядела вереницу ярких фонариков, освещавших аллеи в честь ее помолвки. Джулиану душила обида. Праздник оказался совсем не таким, как она ожидала. Если бы не Рис, сейчас бы она танцевала в объятиях Стивена. Как всегда, он был бы нежен и предупредителен. А потом поцеловал бы ее, она закрыла бы глаза и…

«И подумала о Рисе», — заключила она про себя. Господи, до чего же она была глупа! Провести все эти годы, думая о Рисе, сравнивая с ним каждого встречного мужчину! Она украдкой покосилась на того, кого некогда обожала: все так же красив, нет, даже еще красивее. И, как сегодня она могла уже удостовериться, говорит все тем же певучим и звучным голосом. Но все остальное… На лбу его залегли глубокие складки, свидетельствовавшие о непреклонности характера, а губы были сжаты, словно он боролся с одолевавшим его гневом. Она всматривалась в его холодный профиль и чувствовала себя оскорбленной.

Неужели она была когда-то столь глупа, что вышла замуж за этого человека, который теперь казался ей просто чудовищем? Так обращаться с ней не позволял себе даже ее отец. Неужели Рис и в самом деле был когда-то добр к ней? Она отвела взгляд. Рис, которого она когда-то любила, не мог бы так легко попасться в сети, расставленные лживым Дарси!

Тут она вспомнила, как, впервые появившись в Нортклифф-Холле, он обвинил ее в соглядатайстве. Даже по прошествии стольких лет она чувствовала прошлую обиду. Да, Рис, в которого она влюбилась шесть лет назад, так же легко готов был поверить в самое худшее о ней.

Раньше он хотя бы признавал за собой склонность к скоропалительным выводам. И под влиянием ложных подозрений не позволял себе действовать столь поспешно. Так в последний раз его подозрительность стоила ей лишь двухнедельного заточения в комнате.

Теперь он обрел пугающую власть над ней, и эту власть дала ему она сама. А ее проклятые братцы, черт их побери, эту власть лишь укрепили! Она сжала зубы. О, только бы ей добраться до Дарси, вот тогда уж она разделается с ним! Его следовало удавить уже в ту самую минуту, когда он принялся врать Рису, ничуть не смущаясь ее, Джулианы, присутствия. Тогда она была слишком ошеломлена и не могла поверить в то, что он говорит. Ложь! Отвратительная ложь! Они все просто сошли с ума!

И Оувертон ничуть не лучше! На глазах у нее выступили слезы, но она торопливо смахнула их, надеясь, что Рис ничего не заметит. Оба они — и Дарси, и Оувертон — не стоили и слезинки из ее глаз. Виселицы — вот чего они заслужили!

Джулиана чуть не задохнулась от гнева и этим наконец привлекла внимание Риса.

— Не волнуйся, я не заставлю тебя идти пешком до самого дома. — То были первые слова, произнесенные им после того, как они остались наедине. — Мой экипаж ожидает у ограды. Я не хотел лишних вопросов, а потому оставил его подальше от дома и пришел тем путем, к которому когда-то привык. — Воспоминание о способе, которым он добирался до ее комнаты в бытность, когда еще любил ее, окончательно рассердило Джулиану.

— Да, ты всегда весьма ловко умел пробираться куда нужно.

— Нет, только туда, куда меня приглашали.

Опять напоминание, и на этот раз о том нескрываемом удовольствии, с которым принимала она его ухаживания. Джулиана вспомнила, как мало времени понадобилось Рису, чтобы получить доступ в ее спальню. Он, наверное, считал ее ужасно распутной.

Может, это и есть расплата за ее прошлые ошибки? Если так, что ж, Рис будет неприятно удивлен. Раз он не хочет ни понять ее души, ни простить ее прошлых поступков, она сумеет сдержаться и не выходить из себя каждый раз, когда он попытается оскорбить ее.

В напряженном молчании Рис и Джулиана подошли к воротам, уже распахнутым приметившим их издалека привратником.

«Наверняка новость разлетелась по дому со сверхъестественной быстротой», — думала Джулиана. Она опустила голову и быстро прошмыгнула мимо привратника, глазевшего на нее с неприкрытым любопытством. Экипаж Вогана оказался на редкость дорогим и модным. Чистокровные лошади, на козлах кучер в ливрее. Похоже, Рис не преувеличивал, говоря о своем нынешнем состоянии. Джулиана вновь почувствовала себя оскорбленной — как, она оплакивала его, а он тем временем, поверив гнусной клевете, преспокойно сколачивал капитал и вынашивал свои планы мести!

Усаживаясь в карету, она с возмущением отказалась от помощи мужа и вынуждена была забраться туда не слишком уж ловко, вовсе не так, как подобает истиной леди. Наконец она устроилась на обитом бархатом сиденье. Рис сел напротив — половина лица освещена луной, другая в тени.

— Лучше и не пытайся досаждать мне этими детскими выходками. Тебе не придумать ничего, что хотя бы отдаленно сравнилось с теми «неприятностями», которые изобретал для нас капитан «Символа ночи».

Решив не реагировать на его колкости, Джулиана молча принялась смотреть в окно. Когда карета с грохотом покатилась по дороге прочь от Нортклифф-Холла, ее лицо по-прежнему оставалось безучастным.

— Твои попытки игнорировать меня тоже ни к чему не приведут, — заметил Воган, явно забавляясь.

Она покосилась на мужа. Да уж, такая улыбка могла принадлежать только человеку, уверенному, что именно он смеется последним. Ей стоило огромных усилий совладать с собой и резкостью не стереть с его лица эту злорадную ухмылку. Но, заметив недовольство на ее лице, Рис лишь еще шире улыбнулся.

— Скажи, дорогая, а на своего жениха ты когда-нибудь смотрела вот так? — холодно поинтересовался он.

«Дорогая»… Слово прозвучало слишком уж иронично и презрительно, чтобы можно было не заметить издевки. Но и на этот раз Джулиана подавила в себе сильнейшее желание броситься на него и выцарапать глаза.

— В отличие от тебя Стивен никогда не оскорблял меня, — с безразличием ответила она. — Он был неизменно добр. Мне ни разу даже не пришлось повысить на него голос. При всех обстоятельствах он умел оставаться джентльменом.

— О да! И при этом джентльменом весьма богатым и влиятельным. Жаль только, что до сегодняшнего дня он не понимал, что ты в действительности из себя представляешь. Тогда бы он мог избежать столь сильного разочарования. Но раз на карту были поставлены большие Деньги и завидное положение в обществе, ты, естественно, вынуждена была скрывать свою истинную сущность.

Джулиана безуспешно пыталась придумать какую-нибудь резкость, чтобы заставить его замолчать.

— Так же, как и ты, когда ухаживал за мной, лгал, дарил подарки! Ведь тогда на карту было поставлено твое поместье. Так что и ты, естественно, вынужден был скрывать свою истинную сущность.

Ее охватило мрачное удовлетворение, когда она увидела, как потемнел взгляд Риса. Он наклонился к ней, в глазах его пылала ярость.

— Ты же знаешь: я даже не подозревал, что Ллинвидд принадлежит тебе. Думай что хочешь, но к нашей женитьбе это не имело ни малейшего отношения.

— Дарси мне рассказывал совсем другую сказку, а ведь ты так веришь его словам!

«Интересно! — подумала она. — Как-то он теперь вывернется?»

— А ты поверила тому, что он говорил?

— Нет, сердцем я чувствовала, что ты не таков, каким он пытался представить тебя. Поэтому и ждала так долго.

— Так долго? — Воган хрипло рассмеялся. — Ты ждала до тех пор, пока на горизонте не появился маркиз! — Его глаза полыхали от гнева. — Как только представился удобный случай, ты начала охоту за богатым женихом!

Ей удалось скрыть боль, причиненную его несправедливым упреком. Он имел право расспрашивать ее, но ведь не так же жестоко!

— Разве ты не слышал, что сказал Дарси? Стивен зачастил к нему по делам, но я не поощряла его… внимания ко мне до тех пор…. пока нанятый Дарси сыщик не сообщил, что ты умер.

— Это была ложь!

— Да, но я-то поверила в нее! Иначе бы никогда не позволила Стивену ухаживать за мной.

— Ну конечно! Такая мелочь, как твое первое замужество, могла вообще никогда и не всплыть. Интересно, а что ты собиралась делать в вашу первую ночь? Как бы ты повела себя со Стивеном?

Джулиане оставалось только надеяться, что темнота скроет румянец, заливший ей лицо.

— Ты собиралась дождаться, когда он раздвинет твои прелестные ножки, и только тогда сообщить ему, что «главный приз» достался другому? Или тайком окропить простыни кровью поросенка, когда незадачливый муж отвернется?

Его грубые, хотя и проницательные предположения вызвали у Джулианы острое желание немедленно выпрыгнуть из кареты. Однако она лишь скрестила на груди руки и погрузилась в мрачное молчание.

— А может, и не было вовсе никакой загвоздки? — Голос Вогана стал еще резче. — Может, он уже вкусил твоих прелестей и знал, что ему достался подпорченный товар? Но, уверен, он не стал бы слишком страдать от того, что ты уже не девственница. Ведь ты так горяча в постели!

Джулиана подпрыгнула от такой наглости.

— Как ты смеешь! Стивен никогда…

— А ты показала ему то дерево у твоего окна, по которому так удобно проникать по ночам к тебе в спальню и брать тебя, когда вздумается? — Он наклонился к ней, глаза его горели исступлением. — А ты кричала каждый раз, когда он овладевал тобой, как ты это делала со мной? А ты…

— Прекрати! — Она заткнула уши, из последних сил борясь с душившими ее рыданиями. — Прекрати немедленно! Хватит этих гадостей! Ты единственный мужчина, который касался меня, и ты прекрасно это знаешь!

Он откинулся на сиденье, тяжело дыша, словно дикий зверь, который наконец настиг свою добычу и отрезал ей все пути к отступлению.

— Именно это я имела в виду шесть лет назад, когда дала обещание хранить тебе верность.

— Но, очевидно, твое понятие о верности весьма отличается от моего.

— А чего ты ждал? Что я буду тосковать вечно? От тебя же не было ни словечка! Если бы я только знала, что ты жив, я бы продолжала ждать. Но я не знала, понимаешь? Я была уверена, что тебя уже нет в живых!

— Это лишь твои слова, — резко оборвал он ее.

А Джулиана задыхалась от обиды, тщетно пытаясь сражаться с ним его же оружием.

— А ты, Рис? Был ли ты мне верен, как обещал в нашу первую брачную ночь? — Комок подступил к ее горлу. — Были у тебя… другие женщины в Америке?

Он с удивлением воззрился на Джулиану.

— Тебя интересует, спал ли я с другими женщинами?

Джулиана только кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Не нужно было об этом спрашивать. Все шесть лет, которые она провела в Ллинвидде, она вспоминала ту первую брачную ночь и признание Риса, поведавшего ей о любовной интрижке с ллинвиддской молочницей. Как долго она потом мучила себя, тщась отгадать, кто же из пышногрудых жительниц Ллинвидда знал ее мужа столь близко!

Воган колебался, не зная, что ответить. Наконец, сжав зубы, он неохотно произнес:

— А что ты думаешь? В Америке немало девушек, которые не прочь переспать с героем войны, вовсе при этом не заботясь о своей репутации. По-твоему, мне следовало вышвыривать их вон из своей постели? Так, что ли?

Он рассчитывал, что его слова больно ранят Джулиану своей откровенностью. И ему это удалось. Она чувствовала себя словно под ножом мясника. В это мгновение карета дернулась и остановилась. Последним усилием воли Джулиана посмотрела Рису прямо в глаза и ответила:

— Тебя интересует мое мнение? Так вот, я думаю, что ты — двуличный негодяй, у которого одни правила для себя, а другие для жены.

Его лицо исказилось от гнева. Не владея собой, Воган толкнул дверцу кареты и указал на дверь своего городского дома, у порога которого затормозил возница.

— Иди туда! Живо!

Стараясь сохранить достоинство, она вышла из кареты, возблагодарив мысленно услужливого грума, подоспевшего ей на помощь. Она чувствовала, что прикосновения Риса ей сейчас не выдержать. Джулиана величественно проплыла к лестнице, едва заметив, что особняк, в который ей предстояло войти, был роскошен и выстроен в классическом стиле, с мраморными колоннами и высокими окнами. Отныне она думала только о том, как ей положить конец этому ненавистному браку. Совместная жизнь невозможна, раз Рис использует любой шанс, чтобы унизить ее.

Услышав за спиной шаги мужа, она заторопилась, опасаясь, как бы он не дотронулся до нее. Но Джулиана могла не беспокоиться: Воган был еще на значительном расстоянии, когда парадные двери перед ними распахнулись. Видимо, слуги заметили их из окна. На пороге появился представительного вида дворецкий и поклонился Вогану.

— Все комнаты готовы, как вы и приказывали, сэр.

— Моя спальня уже закончена?

— Да, сэр. Хотя дом куплен вами лишь на прошлой неделе, мы все же поспели.

— Хорошо, — произнес Рис, рассеянно оглядываясь по сторонам.

Джулиана тоже осмотрелась. И в самом деле, все в доме блестело новизной, словно здесь похозяйничал добрый волшебник. Волшебник, который взялся за работу только неделю назад. Джулиана нахмурилась. Только теперь она вспомнила, что уже слышала сплетни об эксцентричном американце, который приобрел старый дом Уэбберли. Боже милосердный, если бы она тогда знала… Всех этих сложностей могло и не быть. Вместо того чтобы сразу по приезде прийти к ней и поговорить, как должно честному человеку, Рис, точно вор, проник на ее помолвку и ославил ее перед всем миром. В этом также была его вина, которую она могла теперь добавить к списку его прегрешений. Когда-нибудь он обязательно расплатится за все накопившиеся в этом списке обиды!

— Это все, сэр? — спросил дворецкий.

Рис утвердительно кивнул.

— Да. Утром мы уезжаем в Ллинвидд. Всякий раз, когда мы соберемся заехать сюда, я буду вас извещать.

Он загадочно взглянул на Джулиану и снова повернулся к слуге:

— На сегодня вы свободны. Вы и все остальные слуги. Мы не желаем, чтобы нас беспокоили.

Джулиана встретилась с ним взглядом. В его словах она заподозрила опасность.

— Я бы хотела, чтобы горничная помогла мне раздеться.

— Мы не желаем, чтобы нас беспокоили, — повторил он.

Дворецкий взглянул на супругов с любопытством, но мудро промолчал и исчез за одной из многочисленных дверей.

— Пойдем же, моя дорогая жена, — произнес Рис. — Разреши мне показать тебе мою спальню.

Она отрицательно затрясла головой. Ей вовсе не хотелось идти с ним куда-либо, а уж тем более в его спальню. Теперь она с ужасом ожидала, какую же пытку он еще приготовил для нее. Но Воган сжал ее локоть, показывая, что не допустит сопротивления. Да и что толку было сопротивляться? Рис был значительно сильнее ее, и сейчас, когда все в нем кипело от злости, он вполне мог причинить ей физическую боль, попытайся она от него скрыться.

Он говорил, что не собирается ее бить, значит, у него оставался лишь один способ наказать ее. Но нет, не может быть, чтобы он попытался сделать с ней это… тем более что он слишком презирает ее. Но тогда зачем он ведет ее в спальню?

— Рис, я предпочла бы отправиться в свою собственную спальню, — тихо произнесла она, поднимаясь за мужем по лестнице. — Я сама смогу найти ее, я уверена.

— Ну, нет, — отрезал он, — я намерен отправиться в спальню вместе с тобой. И в постель тоже. Эту возможность я не упущу ни за что на свете!

Может, он и не имеет в виду ничего страшного, думала она, хватаясь за последнюю надежду, словно за соломинку. Может, он просто хочет убедиться, что она в безопасности, время ведь позднее. Но тогда почему он не разрешил ей позвать горничную?

Тем временем они достигли уже верхнего этажа, и, к ее ужасу, в спальню из коридора вела первая же дверь. Джулиана судорожно искала какой-нибудь предлог, чтобы оттянуть время, но Воган уже распахнул створки двери и, положив руку на спину жены, легко подтолкнул ее вперед.

С пересохшим от волнения горлом она оглядела комнату. Судя по обстановке, это была чисто мужская спальня. Темное дерево, роскошные портьеры из синего бархата и такие же драпировки на кровати… Она чувствовала себя посторонней, случайно забредшей в чужой дом. В изножье кровати Джулиана заметила пару начищенных до блеска сапог и замерла, только теперь осознав в полной мере, во что себя вовлекла.

Она резко обернулась и посмотрела на мужа. Он вошел следом за ней и теперь запирал дверь ключом, закрепленным на шейной цепочке. Сердце ее гулко застучало. Либо вопреки всем заверениям он собирается из-бить ее, либо предъявить свои супружеские права на нее. Джулиана могла поклясться, что не порку задумал ее супруг. Слишком уж красноречивыми были взгляды, которые он бросал на нее, словно голодный на сочную, аппетитную курицу.

Она содрогнулась, увидев, как он ослабляет галстук, снимает его и бросает на кресло. Вот он сел и снял сапоги. Точно, он собрался переспать с нею. Этой же ночью. Немедленно.

Было ли это наказанием за те колкости, которые она позволила себе в разговоре? Или же он с самого начала так все задумал? Он что, воображает, будто она с легкостью уступит ему, словно и не было долгих шести лет? Забившись в угол, она с тревогой осмотрелась по сторонам. Не было выхода, не было спасения. Но ведь не станет же он силой брать женщину против ее воли? Неужели он мог так измениться!

Видимо, желая продлить ее страдания, Воган встал и подошел к столу, на котором стоял графин с кроваво-красной жидкостью, и неторопливым точным движением наполнил два бокала.

— Вина? — спросил он, поворачиваясь к Джулиане.

Она только отрицательно покачала головой. Бокала ей ни за что не удержать, слишком уж трясутся руки. Джулиане не хотелось, чтобы он видел, как она напугана. Если он рассчитывает услышать мольбы, призывы к снисхождению, то глубоко ошибается. И соблазнить себя она тоже не даст. Она уже не та неопытная и глупенькая девочка, которой можно вскружить голову стихами и подарками. Она теперь знает себя и поняла, как ошиблась, выйдя за него замуж.

Единственным ее спасением было теперь равнодушие и холодность. Джулиана надеялась, что он отстанет от нее, поняв, что ничего не может добиться. «Не смотри на постель, — заклинала она себя, — не показывай ему, как ты напугана». Но это было легче сказать, чем сделать.

Воган же тем временем преспокойно потягивал вино и разглядывал жену с наглостью торговца лошадьми, рассматривающего призовую кобылу.

— Ты не поверишь, — произнес он через минуту дрогнувшим голосом, — но я забыл, как ты прекрасна.

Джулиана ничего не ответила, только еще глубже забилась в угол. Тогда он отставил бокал и двинулся к ней, обходя кровать. С трудом Джулиана заставила себя остаться там, где она находилась, недвижно и спокойно. Рис замер в нескольких дюймах от нее и осторожно вынул из ее волос одну из украшенных драгоценностями шпилек. Затем еще одну, и еще, и Джулиана с дрожью почувствовала, как ее роскошные волосы рассыпались по плечам.

Он стоял так близко к ней, что она легко могла бы до него дотянуться, погладить по его черной бородке, по щеке, если бы ей этого захотелось. Его дыхание, смешанное с запахом вина, обвевало ее лицо, вызывая забытые ощущения: вот его рот прижимается к ее губам, лаская, дразня, соблазняя… Она застыла, гоня воспоминания прочь. Теперь это был уже не тот Рис, который так нежно обладал ею в ночь их свадьбы. Теперешний Рис уверен, что она лгунья и интриганка. А такому человеку она не подчинится.

Воган поднял ее волосы, и они водопадом рассыпались у него в руках; он пропустил их сквозь пальцы и залюбовался их золотистыми переливами в неровном свете свечей. Глаза его возбужденно заблестели.

— Я забыл, какие у тебя мягкие волосы.

Она замерла, не в силах совладать с нахлынувшими на нее чувствами, когда он в последний раз нежно погладил ее волосы и откинул их назад, ей за плечи. Вдруг он замер и отдернул руку; затем с мрачным видом, не глядя на нее, отошел на другой конец комнаты и снова взялся за бокал.

— Раздевайся, — коротко бросил он, отпил большой глоток и со стуком поставил бокал на стол.

Джулиана застыла от изумления.

— Ч-что?

Он бешено глянул на нее.

— Я сказал, раздевайся!

— Нет! Нет, только когда ты уйдешь.

По ее нервам резанул его мрачный, недобрый смех.

— Возможно, ты не поняла, дорогая. Ты моя законная жена, и я не уйду от тебя. Теперь уже никогда. — Его взгляд дерзко изучал ее тело. — Когда я сказал, что намерен вернуть мое поместье и тебя, именно это я и имел в виду. Я надеюсь, ты достаточно умна, чтобы не разжигать мой гнев еще больше, разыгрывая из себя невинность.

— Но я и не разыгрываю невинность!

— Придет время, и ты во всем признаешься. А пока я жду твоего полного повиновения, как ты и обещала, когда легкомысленно произнесла свои брачные обеты. Раздевайся. Быстро!

Гордо вздернув голову, Джулиана пыталась подавить страх.

— Не собираюсь!

— Мне это безразлично. — Беспощадность, с какой он посмотрел на нее, не оставляла в этом никаких сомнений. — Делай, что я говорю, не то я просто сорву с тебя одежду. Было бы жаль испортить ;гакое дорогое и красивое платье.

Можно подумать, она когда-нибудь сможет его вновь надеть, не испытывая при этом отвращения! В отчаянии Джулиана покосилась на дверь, но Воган перехватил ее взгляд и, язвительно усмехнувшись, помахал висящим на шее ключом. Она с ужасом наблюдала, как он снял камзол и бросил его на стул, затем расстегнул жилет.

— Слугам приказано не обращать внимания на звуки, доносящиеся из этой комнаты, так что на их помощь не надейся.

Смысл сказанного поверг ее в ужас. Не оставалось никаких сомнений, что он собирается овладеть ею, хочет она того или нет. Но Джулиана не могла заставить себя подчиниться его приказу.

Заметив, что она по-прежнему стоит неподвижно, Воган сжал кулаки и шагнул к ней.

— Сними… эту… проклятую одежду! Я хочу видеть то, за что мне пришлось проливать кровь!

Оцепенев от ужаса, она выполнила его приказ. Дрожащими пальцами расстегнула корсаж, затем лиф платья, юбку, кринолин и нижние юбки. Когда она обнажила руки и выбралась из одежд, взгляд его потемнел от желания, и лицо напряглось.

— Чулки, — хрипло приказал он. — Сними чулки.

С бьющимся сердцем она сняла туфельки, на секунду подняла край рубашки, чтобы расстегнуть подвязки, и спустила белые шелковые чулки. Она чувствовала, как его глаза жадно скользнули по ее ногам вслед за спускающимися чулками.

— Теперь корсет. — Его низкий голос дрогнул.

Она заколебалась.

— Я… я не смогу этого сделать сама.

Казалось, ее слова наконец немного ослабили напряжение, и, коротко кивнув, он подошел к ней. Его дыхание участилось. Джулиана почувствовала, как его пальцы распускают шнуровку корсета, легко касаясь ее кожи. Она вспомнила, каким опытным он оказался в их первую брачную ночь, и ее сердце сжалось от ревности.

Корсет упал на пол. Рис вплотную приблизился к ней и, тяжело дыша, выдавил:

— Теперь рубашку.

И тут она потеряла контроль над собой. Она просто Не могла больше двинуться и продолжала растерянно стоять под его взглядом, безжалостным и равнодушным.

Нет, это было выше ее сил!

— Пожалуйста, Рис, не делай этого, — умоляла она. Вся ее гордость исчезла. — Ты не можешь быть так безжалостен, ты только делаешь вид.

— Очень даже могу, — процедил он. Его глаза, казалось, прожигали ее насквозь.

— Я не верю. Что же такое случилось, что ты превратился в… в…

— Бессердечное животное? — закончил он за нее. Воган посмотрел на нее потемневшими глазами, на его скулах заиграли желваки. Затем он рванул на своей груди рубашку.

— Ты когда-нибудь видела выпоротого человека, Джулиана? Ты представляешь, что с ним происходит после нескольких порок «кошкой»-девятихвосткой? — Он повернулся к ней спиной, и она ахнула. Джулиана ожидала увидеть шрамы, но их не было. Все было значительно хуже — сплошное бесформенное месиво изуродованной кожи. Только на пояснице были заметны четкие следы от плети — видимо, туда «кошка» плохо доставала, и можно было разглядеть переплетение побелевших шрамов.

Джулиана не раз слышала рассказы об ужасах морской службы, но даже и представить себе не могла, что человеческое существо может быть столь жестоко с себе подобными. И вот перед ее глазами — чудовищное свидетельство этой жестокости. А ведь она прекрасно помнила, какой прекрасной, мускулистой, статной была спина Риса. Теперь же… Какую же боль ему, должно быть, пришлось вынести! А о скольких перенесенных им страданиях она еще даже и не подозревала!

И Воган не стал щадить ее воображение.

— После каждого удара «кошку» очищают от сгустков крови и мяса, дабы они не смягчали боли. После порки же спину окатывают соленой морской водой. Вода и соль разъедают раны, и несчастный теряет сознание, если не потерял его еще во время экзекуции. А кожа в конце концов заживает. Разумеется, до следующей порки.

Она почувствовала во рту привкус горечи. Сколько таких порок он вытерпел? И как он вообще смог их перенести? Рис повернулся, чтобы видеть ее глаза.

— По уставу дозволяется не более шести ударов за одну порку, но капитан по своему произволу может безнаказанно увеличить число ударов до трехсот… — Он нахмурился, увидев в ее глазах ужас. — А мой капитан был самым настоящим самодуром… Жестокий человек, он к тому же ненавидел валлийцев, в особенности валлийцев-мятежников. — Охваченный воспоминаниями, он вперился взглядом в стену. — Он приказывал пороть меня за малейшую провинность, да и без провинности тоже.

Джулиану охватила жалость. Пусть он был с ней груб и несправедлив в последние часы, но такой жестокости он не заслуживал.

— О, Рис, мне так тебя жалко! Ты столько выстрадал!

— Я все это рассказал не для того, чтобы ты пожалела меня, — зло огрызнулся Воган, — а для того, чтобы ты хоть отчасти поняла, на что меня обрекла, когда решила избавиться от меня.

— Но ты ведь знаешь, не я решала…

— Довольно! — загремел он. — Я не желаю выслушивать от тебя ни жалости, ни оправданий. Мне нужно от тебя только одно. Поэтому сними эту чертову рубашку!

В своем нетерпении он был столь страшен, что Джулиана без лишних слов подчинилась его приказу. Едва исподняя рубашка скользнула на пол, Воган замер в оцепенении. Онемев от стыда, она предстала перед ним во всей своей прекрасной наготе. И когда его взгляд начал жадно пожирать ее груди, живот, бедра, она внутренне сжалась, решив вытерпеть все до конца и позволить ему то, чего он так настойчиво, но так несправедливо добивался.

Если он смог выдержать бесконечные порки, то и она сможет выдержать предстоящее испытание, думала Джулиана. И поэтому, под его горевшим от желания взглядом, любовно ощупывавшим каждый уголок ее выставленного напоказ тела, Джулиана заставила себя гордо выпрямиться.

Наконец он поднял глаза и посмотрел ей в лицо. На этот раз мягче, приветливее.

— Ты знаешь, много раз я выдерживал порку, просто вспоминая тебя… изгиб твоих бедер, полную грудь, шелковистую кожу.

Он приблизился к ней и провел пальцем легкую линию по ее шее вниз, вокруг одной из грудей, спускаясь ниже, к животу.

Его прикосновение было столь возбуждающим, столь нежным, что на миг Джулиана позабыла о том, как он изменился. Она почти поверила, что рядом с нею прежний Рис, что он наконец вернулся к ней таким, каким она его видела в своих снах каждую ночь все эти шесть лет. Затаив дыхание, Джулиана ждала, когда он ее поцелует.

Но вместо этого Рис замотал головой, словно желая отогнать наваждение, быстро отдернул руку и отступил на шаг.

— Ложись, — приказал он, расстегивая штаны. — На кровать!

Она пристально смотрела на него, до глубины души потрясенная внезапной переменой. Он опять стал жесток и небрежен. Но, может, этого он и добивался? Может, он хотел взять ее как животное, превратить их прежнюю нежность в скотство, чтобы отомстить за ту бесчеловечность, которую ему пришлось вынести?

Нет, этого нельзя допустить! Если он решил ее изнасиловать, она не станет для него покорной жертвой.

— Ложись, я сказал!

Она не ответила, просто ждала. Тогда он подошел ближе, и Джулиана быстрым движением дернула спасительный ключ и сорвала его с цепочки Риса. Но стоило ей повернуться к двери, как Воган грубо схватил ее за талию и бросил поперек кровати, навалившись сверху всем телом. Он силой разжал ей пальцы, выхватил ключ и отшвырнул его к двери, затем крепко сжал Джулиану за запястья.

Охваченная паникой, она извивалась под ним, чувствуя на себе тяжесть его тела. Низко склонившись к ее уху, Воган прорычал:

— Тебе от меня не избавиться, Джулиана. Твое желание мне не нужно, даже наоборот. Можешь сопротивляться сколько угодно, но я свое получу сегодня же ночью.

Он попытался поцеловать ее, но она принялась уворачиваться от ненавистных ей ласк. Несколькими минутами раньше она бы с радостью встретила его губы, наслаждалась бы тяжестью его мускулистого тела, но сейчас ей хотелось только избавиться от него.

— Как, ты больше не хочешь своего муженька? — злорадно прошипел ей в ухо Воган и, раздвинув ей ноги коленом, взгромоздился сверху так, что она могла чувствовать телом его восставшую плоть.

— Не делай этого, Рис!

Но он продолжал издевательским тоном:

— Что же это случилось со сладострастной, распутной Джулианой, которая стонала и жаждала продолжения… и поджидала тем временем своих братцев, которые избавят ее от мужа-валлийца?

Эти жестокие слова помогли ей справиться с охватившей ее паникой.

— Я запрещаю тебе! — Она брыкалась, тщетно пытаясь сбросить его с себя.

— Тебе же хуже. — И он теснее прижался к ней бедрами, демонстрируя, что она только больше возбудила его.

— Прекрати, — умоляла она, но Воган не обратил внимания на ее мольбы и с жаром впился губами в ее шею. Страстные поцелуи обожгли ее нежную кожу за ухом, затем очертили округлость плеча и, достигнув груди, обрушились на нее с невиданной страстью.

Сама того не сознавая, Джулиана вдруг на мгновение застыла. Поддавшись ее состоянию, замер и Рис. Затем он поднял голову, и она прочитала на его лице с трудом сдерживаемое желание. Взгляды их встретились, словно оценивая друг друга. Не отводя взора, Рис принялся медленно скользить кончиком языка по безупречным округлостям ее грудей.

Сначала это казалось насмешкой. Он словно хотел доказать Джулиане, что волен делать с ней все, что угодно, и ей его не остановить. Но, когда язык Риса, медленно подбираясь по спирали к ее маленькому соску, заставил его напрячься и затвердеть от желания, Воган неожиданно понял, что испытывает непонятное, но огромное наслаждение.

И, к ужасу Джулианы, его ласки вызвали в ней ответное желание. Теперь легкие поглаживания кончиком языка сменились жаркими поцелуями, пламенем обжигавшими ей кожу. Шесть лет так ее никто не касался. Шесть долгих лет она грезила об этих мгновениях.

Неожиданно он отпустил ее запястья, и его нежные, искусные в ласках руки овладели ее грудью. У Джулианы перехватило дыхание. В мгновение ока тот, кто еще недавно бесстрастным тоном велел ей раздеться, тот, кто угрожал взять ее силой, превратился в нежного любовника. Или все это было только притворством?

Не в силах справиться с дрожью, она пыталась подавить возбуждение, охватившее ее лоно. Это обман, только обман! Она должна бежать от него. Ее руки свободны, надо просто оттолкнуть его.

Но Джулиана не могла. Просто не могла. Она закрыла глаза, стараясь думать о том, как ненавидит его теперешнего. Но вышло наоборот — она забыла, каким он стал, и помнила только, каким он был. И когда его губы, горячие и нежные, завладели ее соском и принялись его легонько пощипывать, она полностью расслабилась.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала она, ненавидя себя за то, с какой легкостью ему удалось соблазнить ее.

Она почувствовала, как его рука проскользнула между их телами, лаская самые сокровенные места ее тела. Каждое его прикосновение лишь распаляло в ней желание; Джулиана еще теснее прижалась к нему, в восторге и ужасе от того, как легко ему удается возбудить ее.

С закрытыми глазами Рис приник губами к ее груди с жадностью, будто век мечтал утолить эту жажду. Внезапно его рука скользнула в укромные глубины ее лона, и Джулиана не стала более сдерживаться. Она застонала, выгнулась дугой и обняла Риса.

Почувствовав на своей спине ее руки, он вдруг вздрогнул и открыл глаза. Словно протрезвев, поднял голову и гневно взглянул на Джулиану. Она смотрела на него в полном смятении. Что она сделала не так?

— Черт тебя побери, Джулиана! — выругался Воган по-валлийски и, оттолкнув жену, встал с постели. Заметив, что штаны его в беспорядке, он в раздражении принялся их застегивать.

Она быстро села на кровати и натянула на себя бархатное покрывало. Но Рис больше не смотрел на нее, а лишь мрачно мерил шагами комнату. Плоть его все еще была напряжена, и узкие брюки не могли скрыть этого.

Джулиана удивленно поглядела на мужа.

— Почему ты рассердился? Ведь ты этого хотел? — В голосе ее прозвучала обида. — Хотел вызвать во мне желание против моей же воли? Хотел, чтобы я отдалась тебе опять, как раньше?

— И этого оказалось не слишком сложно добиться, — со злостью вскричал Воган. — Как, однако, легко заставить тебя стонать и извиваться от наслаждения!

Щеки ее запылали от смущения. Но, внезапно осознав, что его гнев вызван тем, что она испытала наслаждение, Джулиана похолодела.

— Но, если ты не хотел, чтобы я получала удовольствие, тогда… тогда зачем тебе все это нужно? Чтобы использовать меня? Показать свою жестокость? Сделать мне больно?

Воган остановился, сердито поглядел на нее, но не сказал ни слова.

— Скажи, я права? — От непреложности истины у нее стало горько на душе. — Ты хотел подчинить меня, заставить страдать, как страдал ты, наказать меня!

— Ты это заслужила! — взорвался Рис.

Джулиана покачала головой.

— Нет, не заслужила. И где-то в глубине своего ожесточившегося сердца ты это знаешь. И знаешь, что на самом деле ты вовсе не хочешь сделать мне больно. Поэтому ты и дарил мне наслаждение, поэтому и касался меня так нежно!

— Ложь!

Он ринулся к кровати, с намерением довести дело до конца. Резко уже сорвал с ее обнаженного тела покрывало, и в его глазах, как прежде, вспыхнуло неукротимое желание. Но когда он встретил ее взгляд, отчаянно-решительный и бесстрашный, то бессильно швырнул покрывало обратно на постель.

— Дьявол тебя побери! — пробормотал Рис и направился вон из комнаты. На мгновение он остановился, поднял ключ и, отперев замок, стремительно скрылся за дверью.

Джулиана замерла, ожидая, что он сейчас вернется и снова набросится на нее. Но Рис просто запер дверь снаружи и с проклятием удалился. Тогда она рухнула без сил на подушки и дала наконец волю слезам. Какая разница, что он ей наговорил! На несколько минут он сумел забыть ложь, в которую так упрямо верил. На несколько минут он стал прежним Рисом.

Эта мысль заставила ее немного приободриться. Несмотря на его гнев, несмотря на проклятия, первую битву она выиграла. Несмотря ни на что…

Интересно, сколько еще таких битв ей предстоит пережить?

10

Осторожно, чтобы не разбудить сына, Летиция приоткрыла дверь в детскую. Таков был ежедневный ритуал: прежде чем лечь спать, она всегда заходила поглядеть на маленького Эдгара. Свет от полной луны падал на нежное личико мальчика. Черты ребенка до боли напоминали ей о том, другом… Все эти годы она упорно старалась не замечать, как Эдгар похож на Моргана. Но с каждым днем это становилось все сложнее и сложнее скрывать. Удивительно, но Дарси этого совсем не видел и никогда не спрашивал, почему сын совсем не похож на него.

Летиция прикрыла дверь. Ее сердце сжалось. Как поведет себя Дарси, если узнает про обман? И как поведет себя она сама?

Тяжело вздохнув, она отправилась к себе в комнату. Сейчас ей не давали покоя воспоминания о том роковом дне, когда все ее мечты разбились вдребезги. Сначала она узнала, что Моргана насильно завербовали во флот, а потом граф Нортклифф уволил ее, проведав о ее связи с валлийцем. Старик был просто в ярости на нее за то, что, пока она крутила шашни с «мятежником», Джулиана сбежала с Рисом Воганом.

Для Летиции увольнение не было неожиданностью: она знала, что рано или поздно ее беременность станет очевидна и ее непременно рассчитают. Ужасно было то, что это случилось слишком рано.

Ее спас Дарси. Он возмущался поступком отца и предлагал свою помощь. Взамен он требовал одного — стать его любовницей. Сперва предложение ее ошеломило. Правда, она и раньше догадывалась, что Дарси к ней неравнодушен, но надеялась, что это — всего лишь обычное заигрывание молодого барина с хорошенькой служанкой. Пару раз он даже срывал у нее поцелуи, но тогда Летиция не придала этому никакого значения.

Но оказалось, чувства Дарси были куда серьезнее. Она разрывалась, не зная, как поступить. Ее сердце принадлежало одному лишь Моргану. Но в те дни она оказалась в поистине отчаянном положении — беременна, без службы, без семьи… На что было содержать своего будущего ребенка — ребенка Моргана?

И тогда она решила солгать. Отдаться Дарси и объявить, что это он отец ее ребенка. То был ее единственный шанс.

Летиция вошла в изящную, со вкусом обставленную спальню. В спальню, которую она делила с Дарси во время его частых визитов к ней… Она вздохнула. По правде говоря, Дарси был не худшим вариантом. Он почтителен и нежен с ней, часто наведывался, носил дорогие подарки. У нее был собственный домик и масса свободного времени для того, чтобы содержать его в образцовом порядке.

Горожане, конечно, презирали ее. Не столько за то, что она была любовницей женатого мужчины, сколько за то, что им оказался ненавистный всем английский дворянин. Но Летиция старалась не обращать внимания на эти разговоры: по крайней мере, теперь у нее и ее сына был свой дом. К тому же Дарси был чрезвычайно добр к мальчику, ведь детей от собственной жены он так и не прижил. Конечно, он не мог признать Эдгара официально, но зато назначил ему солидное денежное содержание и обещал со временем дать образование, достойное дворянина. Да и сам Эдгар был очень высокого мнения о «дяде Дарси».

Но почему тогда она не чувствует удовлетворения? Этот вопрос мучил Летицию, пока она натягивала на себя ночную сорочку. Почему, глядя в блестящие черные глаза Эдгара, она думала о человеке, от одного прикосновения которого она таяла от счастья? А с Дарси… Заниматься любовью с Дарси было просто приятно… Но вот любить Моргана было поистине восхитительно, великолепно!

Ее размышления прервал стук в дверь. Наверное, подумала Летиция, это просто ветер стукнул веткой. Но стук повторился, и она поспешила в переднюю. Может, это Дарси? Но ведь прием в честь помолвки Джулианы закончится очень поздно, и Дарси вряд ли поспеет к ней сегодня, вспомнила она, сбегая по лестнице в переднюю. Может, его планы изменились? Такое иногда случалось, когда Дарси особенно яростно ссорился с женой.

Она отодвинула задвижку и без колебания открыла дверь.

— Я не ожидала…

Слова застряли у нее в горле. Перед ней стоял призрак во плоти. Тот, кого она никогда уже не надеялась Увидеть снова… Лицо ее озарилось безумной радостью, и долгих шести лет будто и не бывало.

— Морган! Это в самом деле ты?!

Но единственным ответом ей был тяжелый пристальный взгляд гостя. Ей хотелось броситься ему в объятия, зарыдать от счастья, но холодность Пеннанта удержала ее. Но почему? Почему он так сурово на нее глядит?

И тут Летиция вспомнила. Теперь она любовница другого. И Морган не смог бы ее разыскать, не узнав об этом. С упавшим сердцем она посмотрела на него. Он изменился. Не настолько, чтобы она его не узнала, но все же заметно. Его платье было богаче, и держался он с уверенностью состоятельного человека. Нынче он носил длинные волосы, щеку пересекал уродливый шрам. Но самый глубокий след прошедшие годы оставили в его карих глазах. В них больше не было веселья, одна лишь суровость и мрачная решимость. И они по-прежнему были устремлены на нее.

— Можно войти?

— Да, конечно. — Летиция посторонилась, пропуская его в дом.

Она закрыла дверь и прислонилась к ней, чтобы не упасть. Счастье ее было столь велико, что сердце, казалось, не справится с ним. Морган, живой и невредимый, стоял перед ней, но радости не было в его глазах.

Летиции с трудом удалось совладать со своими чувствами, и первые слова, сорвавшиеся с ее губ, были совсем о другом:

— Хочешь чаю?

Оглядев переднюю, он перевел свой ледяной взгляд на Летицию.

— Ты видишь того, кого клялась «любить до гроба», и все, что ты можешь предложить ему после шести лет разлуки, это чай?

Язвительность, которую он вложил в свои слова, больно ранила Летицию. Шесть лет он пропадал, не прислал ни единой весточки, а теперь рассчитывает, что все будет как прежде?

Летиция подавила в себе боль и спокойно ответила:

— По правде говоря, не получив от того, кого я клялась «любить до гроба», ни словечка за все эти шесть лет, я поняла, что осталась одна.

Ее холодный тон, казалось, заставил его забыть всю свою сдержанность. Морган подступил к ней вплотную и со злостью сказал:

— Я отправил тебе письмо в Нортклифф-Холл, но оно вернулось обратно с пометкой «не проживает больше по этому адресу». Где еще мне тебя было искать?

— Но почему-то сегодня ты меня нашел. — Хотела бы она знать, как долго ей удастся сохранять этот ледяной тон.

В глазах Моргана вспыхнула ярость.

— Да, я наведался в Нортклифф-Холл, и мне там кое-что порассказали о тебе и об этом симпатичном домике, который новоиспеченный граф Нортклифф, твой любовник, купил для тебя.

В его голосе прозвучало столько презрения, что Летицией овладел праведный гнев. Как он смеет обвинять ее! Ведь это из-за его дурацкой политики она осталась одна, в тяжести, без средств и надежд на будущее! Он что, рассчитывал, что она будет ждать его вечно?!

Летиция овладела собой и с твердостью встретила его взгляд.

— Ты не очень-то спешил разыскать меня. Разумеется, какое-то время ты должен был прослужить во флоте. — Она оглядела его дорогое платье. — Но потом, понятное дело, ты нашел кое-что получше. Я полагаю, ты был слишком занят, наживая состояние на другом конце света, и поэтому не возвращался.

Она гордо выпрямилась и направилась к камину. Но Морган схватил ее за руку.

— Я был слишком занят тем, что искал возможность вернуться и не быть при этом повешенным за дезертирство!

Обида, которую она сдерживала шесть лет, наконец прорвалась бурей.

— Повешенным за дезертирство? Если бы ты не связался с этими чертовыми «Сынами Уэльса», тебе не о чем было бы беспокоиться! Если бы ты не печатал эта проклятые брошюры…

— И если бы ты не донесла о них Нортклиффу!

Она взглянула на него с изумлением.

— Боже, да что ты такое говоришь?

Морган с отвращением оттолкнул ее от себя.

— Я не поверил Нортклиффу, когда он сказал, как ты предала меня. Но теперь поговорил со слугами и узнал, что ты живешь здесь эти шесть лет. Шесть лет! Как только меня увезли, ты стала его любовницей! Ты была готова на все, лишь бы не оказаться в бедности!

Она с недоверием уставилась на него.

— О чем это ты? Что сказал тебе Дарси? Ты видел его?

— Нет. Если бы увидел, то убил бы за то, что он… вы оба со мной сделали.

Ее сердце, казалось, перестало биться.

— Черт тебя подери, что же он сделал? И что, по-твоему, сделала я?

Глаза Моргана сузились.

— Ты сама прекрасно знаешь! Он сдал меня вербовщикам!

Летиция отпрянула от Пеннанта, чувствуя, что ноги не держат ее. Она на ощупь нашла стул и рухнула на него без сил.

— Дарси? Это он сдал тебя? Ты уверен?

Морган сжал кулаки.

— Вполне уверен. Никогда не забуду его лица, когда там, в сыром погребе, он рассказал мне о твоем доносе, о том, как ты поспешила сообщить ему о моей причастности к этим брошюрам из страха потерять свое теплое местечко.

— Никогда я этого не говорила! Как ты мог поверить такой клевете?!

— Трудно не поверить, раз ты его любовница и живешь в этом милом домике! И после этого ты еще можешь утверждать, будто ты здесь ни при чем?! Не считай меня таким уж глупцом!

— Выслушай меня сначала, а потом уж обвиняй!

Летиция вскочила со стула. Сейчас она все ему объяснит! Но ее остановил детский голосок. Она повернулась и увидела Эдгара, который стоял на нижней ступеньке лестницы и спросонья тер глаза.

— Мама, почему ты так кричишь?

Заметив гостя, мальчик с любопытством принялся разглядывать его. Но Морган уставился на него с такой суровой мрачностью, что ребенок занервничал.

— Добрый вечер, — мужественно произнес Эдгар и от смущения сунул палец себе в рот.

Летиция нахмурилась. Эдгар сосал палец, только если был чем-то напуган.

— Иди спать, Эдгар. Все в порядке, мы не будем больше кричать.

— Подожди, — сказал Морган. Он переводил взгляд с Эдгара на нее и снова на Эдгара. Ребенок смотрел на гостя с некоторым страхом, но тот мягко сказал:

— Добрый вечер, мой мальчик.

Со смешанным чувством Летиция наблюдала, как Морган вглядывается в черты ребенка. После всех обвинений в ее адрес, ей не слишком хотелось, чтобы он узнал о своем отцовстве. Если Дарси и так уже оболгал ее, станет ли Морган ей вообще верить?!

— Тебя зовут Эдгар? — спросил Морган.

— Да, милорд. — Эдгар круглыми, словно блюдца, глазами уставился на огромного незнакомца. На губах Моргана заиграла едва заметная улыбка.

— Не нужно называть меня «милорд».

Вынув палец изо рта, Эдгар навострил ушки.

— Но дядю Дарси я называю «милорд»…

Улыбка мгновенно погасла на губах Моргана.

— Это потому… Ну, дядя Дарси действительно милорд. А я нет.

— А как вас тогда называть?

— Я думаю, «сэр» будет правильно.

— Да, сэр.

Морган немного помолчал.

— Я знаком с твоей мамой, вот теперь я познакомился и с тобой. Но где же твой папа?

Переминаясь с ноги на ногу, Эдгар уставился в пол.

— У меня нет папы, сэр. — Мальчик нахмурился. — Я знаю, у всех других детей есть отцы. Странно, что у меня нет… Но мама говорит, что дядя Дарси не хуже отца.

Морган напрягся.

— А ты любишь дядю Дарси?

Лицо Эдгара прояснилось.

— Да, очень. Он приносит мне чудесные подарки. И он любит играть со мной в серсо. А вам эта игра нравится?

— Да, конечно.

Летиция не могла этого больше выносить.

— Эдгар, тебе пора в постель. Уже поздно.

Но Морган удержал ребенка за локоть.

— Только один вопрос, Эдгар, и ты можешь идти. — Его голос слегка задрожал. — Сколько тебе лет?

Летиция закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Пять. Знаете, мой день рождения приходится на первый день апреля. Мы так всегда веселимся! В следующем апреле мне будет шесть лет, и я стану совсем большим.

Морган надолго замолчал. Летиция поняла — он подсчитывает даты. Еще раз внимательно посмотрев на гостя, Эдгар вдруг спросил:

— Хотите прийти на мой день рождения?

Морган встал, потрепал Эдгара по волосам и ответил:

— Это было бы здорово! С удовольствием приду.

Летиция закусила губу, чтобы не расплакаться.

— Иди в постель, Эдгар, — с трудом проговорила она, и на этот раз ребенок сразу послушался.

Едва дверь в детскую захлопнулась, Морган с гневом набросился на Летицию:

— Нортклифф знает, что Эдгар — мой сын?

Она отвернулась, чтобы он не прочел по глазам ее чувств.

— Кто сказал тебе, что он твой сын?

— Не лги мне, Летиция! Достаточно взглянуть на него, чтобы понять — это мой ребенок.

Вместо ответа она лишь разрыдалась. Подойдя сзади, он взял ее за руку и заставил взглянуть себе в лицо.

— Нортклифф знает?

— Нет! — Летиция отдернула руку. — Боже мой, почему же, ты думаешь, тогда я здесь? Почему я была с ним все эти годы?

Он смотрел на нее, ничего не понимая.

— Когда тебя сдали во флот, — прошептала Летиция, — я только что поняла, что беременна. И в тот же день старый граф выставил меня из дома без всяких рекомендаций за «общение с мятежником» и, главное, за то, что я не уследила за леди Джулианой. — Ее голос окреп. — Я была в тягости, без работы, без семьи! И тебя тоже не было рядом! Поэтому, когда Дарси предложил мне стать его любовницей, что, ты думаешь, я ему ответила? «Нет, милорд, я лучше подожду, пока какой-нибудь глупец возьмет к себе в услужение беременную горничную!» Или: «Нет, милорд, я предпочитаю ждать моего возлюбленного, и пусть я и мой ребенок умрем с голоду!» — Ее голос дрожал от гнева. — Что я могла поделать, Морган? А разве ты сам когда-нибудь думал о том, что ждет меня, если тебя посадят за противозаконную деятельность?

Он ошеломленно уставился на нее.

— Так старый граф выгнал тебя? Но Дарси сказал, что ты выдала меня, чтобы сохранить свое место!

— Я тебя не выдавала. И не собиралась этого делать. Как раз из-за тебя меня и выгнали!

Побледнев словно полотно, Морган в отчаянии схватился за голову.

— Боже правый, я и не предполагал… Ты не говорила мне, что беременна .. Я и не знал…

— Я сама не сразу поняла. Но даже если бы ты это знал, ты что, бросил бы всю эту свою агитацию?

— Не знаю… может быть… — вышагивая по комнате, пробормотал он.

— Сам подумай, — не унималась она, — зачем мне было выдавать тебя, если я носила под сердцем твоего ребенка?!

Морган вздрогнул, затем повернулся к ней. Правда забрезжила перед ним.

— Значит, Нортклифф лгал, и ты не имеешь никакого отношения к вербовке?

— Говорю тебе, я ничего об этом не знала.

Его взгляд смягчился от раскаяния.

— Черт побери, прости меня. Мне так жаль, любимая! Я… я сначала сам не поверил ему. Действительно, не поверил. Но ты не представляешь, через какой ад мы с Рисом прошли. У нас был мучитель-капитан, который порол людей по малейшему поводу. Рис перенес много порок. Мне повезло, меня выпороли всего пару раз, а потом капитан узнал, что я хорошо готовлю… Это меня и спасло. И все же… — Его голос дрогнул, и Морган замолчал.

Летиция смотрела на него, широко раскрыв глаза. Сколько он выстрадал! И годы страданий оставили свой след в его взгляде.

— Я слышала… жизнь на корабле ужасна.

— Да, ужасна. И спустя некоторое время ты начинаешь ненавидеть всех, кто тебя в это втравил.

Гнев Летиции утих, но обида еще оставалась.

— Даже свою возлюбленную?

Он прикрыл глаза в знак согласия, словно не желая слышать обвиняющие нотки, прозвучавшие в ее словах.

— Даже свою возлюбленную, особенно если тебя убедили в том, что это она тебя предала. Прости, Летиция, что я не верил в тебя. Теперь я вижу, как ошибался. — Он со злостью сжал зубы. — Но убедил меня в этом Нортклифф. И ему придется ответить за то, что он нас разлучил.

У Летиции защемило сердце, когда она подумала о Дарси. Дарси умел быть таким бесконечно добрым!

— Я этого просто не понимаю! Он всегда так ласково ко мне относился. Он…

— Не понимаешь? Да он заранее строил планы, как увести тебя у меня! Поэтому и сделал все, чтобы от меня избавиться.

Летиция недоверчиво покачала головой, но слова Моргана заставили ее задуматься. Дарси никогда не скрывал своей симпатии к ней. И стоило ей попасть в безвыходное положение, как он оказался тут как тут и сразу же предложил взять ее на содержание. Нет, здесь, пожалуй, была не доброта, а холодный расчет.

— Он так сильно влюбился в тебя, — продолжал Морган, — что готов был на все, лишь бы тебя заполучить.

По щеке Летиции скатилась слеза.

— Он всегда говорил, что безумно любит меня. Я иной раз даже пугалась…

Морган схватил ее за плечи и крепко сжал их.

— Главное, любишь ли его ты?

Она отвернулась.

— Сейчас это не имеет значения. Он был ко мне так добр!

— Он отнял у тебя любимого, а у твоего сына — отца! Это, по-твоему, и есть доброта?

Летиция подняла залитое слезами лицо.

— Мне пока еще трудно так о нем думать. То есть я начинаю понимать, что он натворил. Но я даже не подозревала, что Дарси способен на такое.

Моргану ее ответ определенно не понравился. Однако он не стал настаивать и лишь спросил:

— Если ты не хочешь говорить о своих чувствах к нему, скажи тогда, любишь ли ты меня как прежде, как шесть лет назад?

Этот вопрос, как ни странно, застал ее врасплох, и, что еще удивительнее, она не могла на него ответить.

— Я… я не знаю.

Руки Моргана с силой сжали ее плечи.

— Нет, знаешь. Ты просто боишься ответить. Дарси свил для тебя уютное гнездышко, и теперь ты из благодарности считаешь, будто чем-то ему обязана. Но я сейчас говорю не о благодарности, я говорю о любви.

Ей хотелось спрятать от него лицо, но он взял ее за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза.

— Когда ты мне открыла сегодня дверь, на твоем лице я увидел радость. Была ли это радость от встречи с любовью? Вот что я хочу знать.

Летиция закрыла глаза. Ей хотелось обдумать ответ в одиночестве. Осмелится ли она сказать ему правду? И если да, то чем это обернется для нее… для Эдгара… для Дарси?

Но Морган не дал ей времени на раздумье. Она еще не успела отвести его руки, как почувствовала его губы… мягкие, нежные, любимые. Такие, какими она их всегда помнила.

И шести лет как не бывало! От него все так же пахло лосьоном с лавровишней, а губы были такими же властными, как прежде. Она попыталась отстраниться, но Морган держал ее крепко, и скоро под его натиском она сдалась и разомкнула губы.

Его поцелуй был необычайно чувственным и волнующим. Казалось, он длился целую вечность. Когда же Морган наконец от нее оторвался, она, зардевшись, не могла еще долго унять волнение. Как он сумел заставить ее кровь закипеть после всех этих лет, после всего, что было у нее с Дарси?

Морган пристально смотрел на нее, и его глаза горели победным блеском.

— Ты все еще любишь меня. Что бы ты ни говорила, я знаю это, я чувствую это всем телом.

Она уткнулась лицом в его рубашку. Его слова вызывали в ней и радость, и смущение.

— Пойдем со мной, Летиция, — прошептал он, уткнувшись лицом ей в волосы, — пойдем со мной прямо сейчас. Я хочу на тебе жениться. Я хочу заботиться о тебе и о моем сыне.

Летиции пришлось приложить огромные усилия, чтобы устоять перед его предложением, перед соблазнительным теплом его рук. Но она сделала это. Она не могла лишить Эдгара дома, не подумав о последствиях, И она по-прежнему не могла поверить в вероломство Дарси. Она должна дать ему шанс оправдаться.

— Пожалуйста, Морган. — Она отодвинулась, едва он попытался опять заключить ее в объятия. — Мне… мне нужно время, чтобы свыкнуться со всем этим. И я должна поговорить с Дарси…

— Чтобы опять слушать его вранье?

— Во всяком случае, он заботился обо мне…

— Если бы он не сдал меня вербовщикам, о тебе заботился бы я!

— Я знаю.

Что же ей теперь делать? Как она выпутается из всего этого, никого не оскорбив?

— И все же я многим ему обязана.

Лицо Моргана исказилось, словно от боли.

— А как же быть мне? Я должен опять тебя потерять, потому что он был там, где я быть не мог?

— Нет! — В глазах Моргана затеплилась надежда, и Летиция продолжила: — Приходи завтра. К тому времени я переговорю с Дарси и приму решение.

Он собрался было запротестовать, но лишь поджал губы и направился к двери. Затем вдруг обернулся и сурово посмотрел на нее.

— Послушай, Летиция, я не собираюсь еще раз исчезать на шесть лет. И неважно, что ты там решишь насчет Нортклиффа. Я не откажусь от тебя. И от моего сына. Мне нужны вы оба, и я буду за вас сражаться, потому что знаю: я тебе тоже нужен. Я одолею любые препятствия, которые только измыслит для нас Нортклифф.

С этими словами он вышел в ночь. Летиция была уверена — он сделает то, что обещал. Морган понял то, что она пыталась скрыть от самой себя, — он был очень нужен ей. Несмотря на ее долг перед Дарси, несмотря на беспокойство за судьбу маленького Эдгара — ни за что на свете она не согласилась бы вновь потерять Моргана.

Рис сидел за письменным столом в библиотеке, когда часы в холле пробили два часа. Он налил себе еще стакан бренди. Голова болела, в висках стучало, и бренди приятно обжигало горло.

«Надо бы хоть немного поспать», — подумал Воган. Завтра они с Джулианой едут в Ллинвидд, а для этого нужна ясная голова. Для этого и для следующей схватки с женой.

Тяжело вздохнув, он уставился на огонь в камине. Его жена! Проклятая ведьма с прекрасным телом! Какое заклятье она на него наложила?! Он собирался запугать ее, наказать, дать понять, что ей придется считаться с ним. Она же ухитрилась обратить наказание в жестокий соблазн для него. Она искушала его своим телом, жаждала наслаждения сама и обещала подарить его Рису!

Дьявол, что с ним такое происходит? Как он смог так легко забыть все страдания, перенесенные по ее вине?

Перед ним опять возник образ Джулианы, с высоко поднятой головой, гордой своей наготой, не покорившейся даже тогда, когда он велел ей лечь в постель! Он вновь и вновь вспоминал, как она стонала от наслаждения. Ему удалось возбудить ее, несмотря на ненависть к нему, которую он в ней вызвал. И одно воспоминание об этом вновь заставило его плоть напрячься.

Как это случилось? Как он может желать ее столь страстно после всего, что она сделала? Целый год он мечтал об этой ночи, ночи, когда он сможет унизить ее и заставить просить прощения. Но унижен оказался он. Именно ему пришлось искать спасения в бегстве. Стоит ему к ней прикоснуться, и он уже раб, ее раб навеки!

Это все ее распутная натура, убеждал себя Рис. Из-за нее он потерял всякий контроль над собой. Он забыл, что она не похожа на остальных женщин! Даже сейчас он почти слышал, как она говорила в их первую брачную ночь, что у нее «дурная кровь», потому что она получает наслаждение от его ласк… Воган невольно улыбнулся. Черт бы побрал эти воспоминания о той ночи, когда она с такой готовностью подарила ему свое тело!

Он отхлебнул еще бренди в надежде, что обжигающий напиток поможет ему выбросить из головы тревожные мысли. Но он не мог отделаться от них, не мог забыть, как впервые погрузился в восхитительную теплоту ее лона…

Дверь открылась. Он повернулся, надеясь, что это Джулиана, вызванная силой его воображения. Но это оказался Морган.

— А, это ты, — пробормотал Рис, ничуть не удивившись появлению приятеля в столь ранний час, и снова уставился на огонь в камине. — Где же ты был?

— Ходил повидать Летицию.

Рис с удивлением поглядел на приятеля.

— И как же поживает твоя неверная возлюбленная? Морган с напряженным видом сел по другую сторону стола.

— Я обнаружил, что она совсем не та, какой мне казалась все эти годы.

— Неужели?

— Оказалось, что не было никакой неверности. Рис фыркнул и подвинул Моргану графин с бренди и пустой стакан.

— Разве? Я-то думал, что если она на содержании у другого, то это и есть неверность. Или ты думаешь иначе?

— Да, она любовница Нортклиффа. Морган налил себе стакан бренди, выпил его одним махом и тоже уставился на пламя.

— Ну так в чем же дело? — нетерпеливо поинтересовался Воган.

— И еще мать пятилетнего ребенка, котордго родила через восемь месяцев после нашего исчезновения. Мальчика зовут Эдгар.

Внезапно Рису пришло в голову, что он не спросил Джулиану о ребенке. Конечно, если бы после их близости она родила, то сама бы сказала ему о ребенке. Но все-таки следует это выяснить завтра же.

— Я думаю, Летиция лжет, что Эдгар твой сын, — неуверенно предположил Рис.

Морган бросил на него свирепый взгляд.

— Но я знаю, что ребенок мой.

Рис покачал головой и подвинул к себе графин.

— Видимо, ты просто сдался. Тебе же морочат голову, дружище!

— Эдгар — мой сын, — процедил Морган сквозь зубы. — Если бы ты его увидел, у тебя не осталось бы сомнений. Он — вылитый мой портрет. И к тому же возраст…

— Внешность обманчива.

— Она сама сказала мне, что он мой сын.

— Она могла солгать.

— Зачем, Рис? — Морган повернулся в кресле и сердито взглянул на Риса. — Зачем ей лгать? Ей же выгодно утверждать, что ребенок не мой.

— Отчего же?

— Оттого, что все эти годы она позволяла Нортклиффу думать, что этот ребенок от него. Потому этот мерзавец и заботился о ней. Она же понимает, что я в любой момент могу сказать Нортклиффу правду. Так зачем ей врать?

По правде говоря, Рис не знал ответа. Он откинулся в кресле, пытаясь заставить затуманенный алкоголем мозг понять смысл сообщенного.

— Ей не следовало мне этого говорить, понимаешь? — продолжал Морган. — Она всем обеспечена. Такой богач, как Нортклифф, может содержать ее всю жизнь, стоит ей захотеть. И она всем рискнула, открыв мне правду о моем сыне. И я ей поверил. Поверил, что Эдгар мой сын.

— Понимаю. Ты готов простить ее, потому что она родила тебе сына. Ты что, забыл все, что мы вынесли? Ты позволяешь ей заговорить тебе зубы? А может, ей просто надоел Нортклифф?

Морган вздрогнул.

— Ну и циник же ты! Ты так уверен в своей правоте?

— Да! Поэтому я и выжил.

— Но еще ты ослеп от жажды мести. Ты не видишь правды!

— И что же это за правда? — Рис усмехнулся.

Морган вскочил и зашагал по комнате.

— Летиция не имеет отношения к нашей вербовке. И, возможно, Джулиана тоже. Не исключено, что Нортклифф все это сам состряпал, чтобы разлучить Летицию со мной, а свою сестру с «паршивым валлийцем».

Рис поставил стакан на стол.

— Не много же тебе нужно, чтобы забыть о той ночи, когда нас схватили. Но ведь кто-то же нас предал. По крайней мере, одна из женщин. А может быть, и обе. — . Он нахмурился. — Может, я и циник, но уж точно не доверчивый болван. Джулиане не удалось одурачить меня своими слезливыми оправданиями.

Морган остановился.

— А я скорее уж поверю тому, что говорит Летиция, чем сказкам этого лгуна и пьяницы Нортклиффа. И тебе следовало бы верить своей жене, а не ему.

— Трудно ему не верить, если он рискнул бросить обвинения прямо ей в лицо.

— Ты это о чем? — удивился Морган.

Рис вновь ощутил, как с болью сжалось его сердце.

— Сегодня он снова повторил, что Джулиана участвовала во всем этом деле с нашей вербовкой, несмотря на то, что она в глаза назвала его лжецом. И даже если — я говорю именно «если» — твоя Летиция тут и ни при чем, то в вине Джулианы сомневаться не приходится.

Морган встревожился.

— Он что, по-прежнему утверждает, будто она хладнокровно выдала нас вербовщикам, лишь бы отделаться от своего мужа?

— Да, он это утверждает. И его брат тоже. И трактирщик.

Морган задумался.

— Ну, положим, его брат подтвердит все, что потребуется. Но трактирщик… Чем она возразила на обвинения трактирщика?

Рис нахмурился.

— Ничем. Она, видите ли, не знает, почему трактирщик лжет. И не знает, кто вызвал ее братьев в «Белый дуб» среди ночи, хотя ни единой душе не было известно, что мы там остановились. — Он отодвинул графин. — И уж конечно, она не знала, что я жив. И только по этой причине собралась замуж за своего ненаглядного маркиза.

— Что?! Она отрицает, что получала твои письма?

— Она утверждает, что Нортклифф ей их никогда не передавал.

Морган помолчал.

— Ну, это вполне возможно. Ведь всю почту приносят сначала ему.

— Что ж, возможно, ее брат все и выдумал, — взорвался Рис, вскочив с кресла. — Но не мог же он выдумать несоответствие во времени: она утверждает, что ее братья заявились в трактир поздним утром, но ты же прекрасно знаешь — меня взяли всего через час после того, как мы туда вошли! Если она не виновата, как ты объяснишь их появление там в это время? Кто-то привел их в трактир среди ночи. И мы с тобой оба знаем, что это могла быть только она!

Морган потер глаза кулаками.

— Черт возьми, Рис, здесь какая-то путаница. Единственно, в чем я абсолютно уверен, так это в том, что Летиция здесь ни при чем. — Видя, что Воган помрачнел, он добавил: — С Джулианой, может быть, все иначе. Я не слишком-то хорошо знал ее шесть лет назад, но мне всегда казалось, что она из тех, кто, угодив в переделку, бежит прочь со всех ног.

— Точно.

— И все же, — Морган покачал головой, — она могла действовать так по молодости и неразумению. Ведь тогда она была так юна, так невинна…

— Вот именно. Юна, невинна и ужасно безответственна. Она тогда тайком прокралась на наше собрание, не задумываясь о последствиях. — Он тоже стал расхаживать по комнате. — И никогда мне не доверяла. Той ночью, когда я сделал ей предложение, она обвинила меня в корыстолюбии, что я якобы хочу жениться на ней ради Ллинвидда.

— Ты же понимаешь, что она имела право так думать.

Рис тяжело вздохнул.

— Думать — это одно, а вот начать действовать за моей спиной — это совсем другое. Я не виню ее за колебания и даже за ее изменчивый характер. Я виню ее за то, что она превратила мою жизнь в ад лишь потому, что была слишком труслива, чтобы расторгнуть наш брак каким-нибудь достойным способом.

— Но это ведь не все, в чем ты ее обвиняешь. Я думаю, ты потому так гневаешься, что она собиралась выйти замуж за другого.

Рис смерил его взглядом, полным ярости.

— Ты полагаешь, я ревную?

— А разве нет?

Бормоча проклятия, Рис грохнул графином по столу.

— Нет, я не ревную. Я в бешенстве. В бешенстве оттого, что она собиралась воспользоваться Ллинвиддом, чтобы заполучить себе в мужья этого англичанина. Разрази меня гром, как ты можешь даже предполагать, что она невиновна, если она была готова пойти на двое-мужество? Будь она невиновна, она не связалась бы с этим проклятым маркизом! И не стала бы держать наш брак в тайне!

— Да, в этом есть резон. А ты спросил ее, почему она так поступила?

— Она заявляет, будто какой-то человек, нанятый Нортклиффом, отыскал свидетельство о моей смерти. Но ведь такого свидетельства быть не может, и значит, она лжет. Что же до ее желания держать наш брак в тайне… она мне ничего еще не сказала, но скорее всего и тут ей удастся придумать какую-нибудь историю. Но уж я заставлю ее во всем сознаться!

— А что, если у нее действительно есть для всего убедительные объяснения? Я тоже не верил в невиновность Летиции, пока она мне не объяснила, что ей пришлось выбирать между голодным существованием для себя и ребенка и связью с Нортклиффом. Я не могу ее за это винить.

Рис неотрывно смотрел на пылавший в камине огонь.

— Джулиана не стала оправдываться. И не привела никаких доказательств в свою пользу.

— Но все же она утверждает, что не имеет отношения к твоей вербовке.

— Она лжет. И это подтверждают трое свидетелей. Черт побери, Морган, ведь двое из них — ее родные братья! Ради всего святого, скажи мне, зачем ее проклятым братьям лгать мне, совершенно не задумываясь о ее будущем?

— Не знаю, — признался Морган.

— Я же могу сделать с ней все, что заблагорассудится, и они это понимают. Так почему они на это пошли?

Морган сжал подлокотники кресла.

— И что же ты думаешь с ней теперь делать? Раньше ты говорил, что хочешь только вернуть себе Ллинвидд и свою жену. Но что ты намерен делать с ней теперь, когда уже получил ее? Что это будет за семья, если ты ей совсем не доверяешь?

— Что я буду делать с Джулианой, это мое дело, — буркнул Рис.

— Так-то оно так, — с сомнением протянул Морган, — но разреши, приятель, дать тебе один непрошеный совет. Если в конце концов ты все же убедишься, что она говорит правду, тебе не удастся так уж легко стереть в ее памяти время, когда ты ей не верил. И может статься, она тоже потеряет веру в тебя. Что ты тогда будешь делать?

— Вот уж действительно непрошеный совет, — взорвался Рис. — Так давай и я тебе дам один. Поступай как знаешь и с Летицией, и со своим новоиспеченным сыном. Делай вид, будто нас никогда не изгоняли из родной страны и не заставляли страдать на борту «Кошмара ночи». Если хочешь, притворяйся, что последних шести лет просто никогда не было. Но оставь в покое меня и Джулиану, слышишь?! Я буду с ней поступать так, как сочту нужным, и никакие твои советы тут ничего не изменят!

Морган сурово поглядел на Вогана.

— Я тебя понял. Надеюсь только, что ты не совершишь непоправимой ошибки.

Он встал и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Рис в бессильной злобе выругался.

— Я не совершаю ошибки, — громко сказал он немым стенам. — Нет, не совершаю!

Но почему же тогда сомнения так терзают его душу? Неужели Морган все-таки прав?

11

Резкие щелкающие звуки ворвались в тяжелый сон Джулианы. Она попыталась вернуться в молчаливый мир сновидений — взбила подушку и прижалась к ней с глубоким вздохом, — но сна как не бывало. Из окна до нее доносились крики уличных торговцев, громыхание телег по булыжной мостовой, в коридоре слышались приглушенные шаги слуг. Теперь ей уже ни за что не заснуть.

Со стоном Джулиана открыла глаза и уставилась в стену. Боже, где она? Это не Нортклифф-Холл и не Ллинвидд.

В следующее мгновение она все вспомнила, и сердце ее отчаянно забилось. Рис! Он вернулся. Воскрес из мертвых, когда она потеряла уже всякую надежду. Но вместо радости в душе ее было лишь смятение. События прошлой ночи вставали перед ее глазами. Она ясно помнила каждый миг их изнурительного поединка и последовавшие за ним часы, которые она провела в постели, в отчаянии пытаясь придумать, как же ей жить дальше.

Поняв, что Рис твердо решил держать ее при себе, Джулиана нашла единственно возможный выход. Нужно любым путем превратить эту отчаянную битву характеров в цивилизованное супружество. Это было самое большее, на что она могла рассчитывать, раз уж Рис ее так ненавидел. И хотя ее ужасала мысль о том, что придется жить с Рисом как с чужим человеком, это было все же лучше, чем то изматывающее сражение, которое он, похоже, намерен вести.

Она устала от сражений. Шесть лет она сражалась — сперва со своим страхом, потом со своим горем. И то, и другое было связано с Рисом. Она сражалась со своей семьей за право жить в Алинвидде, затем с кредиторами, пока дела там наконец не пошли в гору. Решив выйти замуж за Стивена, она надеялась навсегда покончить со ~ сражениями, надеялась найти «тихую гавань».

На ее губах застыла горькая улыбка. Конечно, это было бы слишком хорошо, чтобы стать реальностью. И все по вине ее проклятых братцев и их неожиданного предательства. Впрочем, не такого уж неожиданного, ведь они-то, видно, и выдали Риса вербовщикам, а теперь втягивали ее в самое ужасное из сражений.

Джулиана закрыла глаза и усилием воли заставила себя не думать о том, что все время точило ее душу изнутри. Почему Дарси так оболгал ее перед Рисом? Она могла понять, зачем он солгал Рису в первый раз. Тогда ему нужно было разлучить их. Можно понять и то, зачем он солгал ей о смерти Риса. Ему очень хотелось, чтобы она вышла замуж за Стивена. Но Рис вернулся, и Дарси вновь оговорил ее. Зачем?

И вообще, все случившееся той роковой ночью не вязалось одно с другим в ее голове. Как братья могли оказаться причастны к вербовке, если они появились в гостинице уже после того, как вербовщики схватили Риса?

Джулиана вздохнула. Видно, и это тоже ложь: Рис сказал, что его взяли среди ночи, значит, Дарси и Оувертон должны были прийти в трактир раньше. Но откуда они узнали, где ее искать? Она что-то силилась вспомнить, что-то случившееся той ночью, но тщетно… Шесть лет все же немалый срок.

Итак, Дарси явился в трактир, затем наврал и ей, и Рису о том, каким образом он ее нашел, рассказав обоим совершенно разные истории. И проклятый трактирщик подтвердил лживые россказни брата. Без сомнения, Дарси подкупил его.

Но это все же не объясняло, как на самом деле ему удалось разыскать их той ночью. И почему Дарси так упорно скрывал правду даже теперь? Вот если бы ей удалось выскользнуть отсюда, вернуться в Нортклифф-Холл и расспросить братца как следует! Иначе она просто сойдет с ума, теряясь в догадках, зачем и как Дарси все это подстроил.

Старший брат всегда был непомерно честолюбив, надменен и суров, но порой он умел быть и добрым. Грустная улыбка тронула ее губы. Джулиана вспомнила, как однажды ее, шестилетнюю, он целый день прятал от отца. Тогда она разрисовала чернилами какие-то важные бумаги, чем привела отца в настоящее бешенство. Дарси же клялся, что не видел проказницы, между тем как Джулиана преспокойно сидела у него в шкафу. Он всегда о ней заботился. Не исключено, что, добившись ареста Риса, он твердо верил, что делает это лишь ей во благо.

Но прошлой ночью… Слезы навернулись ей на глаза. Прошлой ночью Дарси, казалось, совершенно не было до нее никакого дела. С чудовищным хладнокровием он лгал Рису, зная, что весь гнев мужа обрушится на нее. Почему Дарси был столь безжалостен? Джулиана инстинктивно чувствовала, что брат что-то скрывает от нее. Она должна выяснить. Приняв решение, Джулиана почувствовала себя лучше и села на кровати. И тут она заметила Риса.

До этого Джулиана не могла его видеть, поскольку лежала спиной к двери. Рис стоял в дверях и пристально наблюдал за ней. Босой, в узких штанах и рубашке с расстегнутым воротом, он был больше похож на пирата, чем на сквайра, особенно когда вот так странно смотрел на нее. У нее перехватило дыхание. Давно ли он за ней наблюдает? Он, видимо, еще не заметил, что она проснулась. Но когда же он вошел?

Молчание затягивалось. Потом Воган ровным голосом произнес:

— Я пришел взглянуть, проснулась ли ты. Твоя мать прислала платья, я их сейчас принесу. Мы скоро уезжаем. Ты, наверное, хотела бы позавтракать?

Он говорил отрывисто, не глядя ей в глаза, его взгляд был устремлен вниз. Слишком поздно Джулиана сообразила, что тонкая сорочка ничуть не скрывает ее обнаженную грудь. Румянец стыда обжег ей щеки, и Джулиана торопливо натянула на себя простыню.

— Как… как долго ты здесь стоял?

— Совсем недолго.

Внезапно она вспомнила разбудившие ее звуки. То был щелчок ключа в замке, и стук двери, отворенной и осторожно прикрытой. Значит, все это время он наблюдал за ней.

— Почему ты не постучал?

— Это моя спальня, если ты помнишь. Почему я должен стучаться в собственную спальню?

— Может быть, из вежливости, — огрызнулась она. — Ты еще помнишь, что это такое?

Ее смелость, казалось, удивила его. Затем мрачная улыбка тронула его губы.

— Я помню о многом. Хотя бы о том, как соблазнительно ты выглядела, свернувшись в своей кроватке в Нортклифф-Холле. Вот я и пришел проверить, не обманывает ли меня моя память.

Эти нежные слова обезоружили Джулиану. Мысль о том, что Рис любовался ею во время сна, взволновала и согрела ее.

— Ну и что же… обманывает?

— Обманывает. — Он шагнул вперед, пожирая ее жадным взглядом. — Ты гораздо соблазнительнее, чем мне запомнилась.

Джулиану тревожил его пристальный взгляд. Ей вовсе не хотелось повторения событий прошлой ночи. Она пыталась найти какие-то слова, которые отвлекли бы его от острого желания обладать ею.

— Я… я слышала голоса в коридоре этой ночью. У тебя был гость?

Лицо Риса мгновенно стало замкнутым.

— Да. Приходил Морган, рассказывал, как он был у Летиции.

— Он вернулся вместе с тобой? Это же чудесно! Летиция, наверное, в восторге! — Взгляд Джулианы мгновенно просветлел, но тут она вспомнила, что Летиция нынче — любовница ее брата и у нее от него ребенок. — Я… я думаю, она должна быть рада, что Морган выжил. Но теперь у них, верно, все будет по-другому.

— А вот Морган так не думает, — фыркнул Рис. — Он собирается продолжить с того момента, как они расстались. Этот ее дурацкий ребенок целиком завладел его чувствами!

Что она могла на это ответить? Ясно, что Рис не одобряет намерений Моргана остаться с Летицией. Он, наверное, полагает, будто Морган, как и он сам, должен мстить своей бывшей подружке за связь с другим мужчиной.

Джулиана отвела взгляд. Сквозь задвинутые занавески в окно проникал слабый дневной свет, и это напомнило ей, что мир существует и вне этой комнаты, и помимо Риса. И это привнесло покой в ее душу.

Она долго глядела на лучики, пробивавшиеся в комнату сквозь занавески, пока не услышала вздох Риса.

— Я хочу кое о чем спросить тебя…

— Да?

— А у тебя… был тогда… — Он остановился, с трудом подбирая слова. — У нас тоже был ребенок?

Непонятно почему, но вопрос возмутил ее. Может, потому, что Рис не задал его раньше. Или просто потому, что в голосе мужа ей послышалась явная враждебность, такая же, как в прошлую ночь? Как бы там ни было, ей вряд ли достанет сил вспоминать о тех ужасных днях, когда Риса отобрали у нее. Джулиана отрицательно покачала головой.

Тяжело дыша, он решил не отступать.

— Мне нужна правда, Джулиана. Об этом ты не имеешь права солгать. Если у нас был ребенок, скажи мне.

Ее сердце сжалось от острой боли.

— Я ни в чем тебе не лгала, Рис. И уж, конечно, не стала бы лгать и в этом. Разве кто-нибудь упоминал о ребенке, когда ты вчера уводил меня из семьи? Ты думаешь, мои родные смолчали бы?

— Возможно, ты отдала ребенка кому-нибудь на воспитание. — Но, увидев, как ее лицо исказилось от гнева, поспешно добавил: — Если ты это сделала, я тебя не виню, просто хочу знать правду, хочу вернуть своего ребенка, вот и все.

— Правду? Ты не хочешь знать никакой правды. Ты готов обвинить меня во всех смертных грехах. — Ее голос перешел на шепот: — Неужели у тебя не сохранилось никаких теплых воспоминаний о той нашей с тобой жизни? Неужели море совершенно смыло их, и ты мог допустить, что я отдам своего ребенка чужим людям?

Пожав плечами, он с горечью сказал:

— Но ведь ты держала наш брак в тайне! Я не ожидал от тебя такого. Скрывая наш брак, ты могла бы скрыть и нашего ребенка.

Джулиана откинула простыню и выпрыгнула из постели, не заботясь более о своей наготе.

— Будь у меня ребенок, я бы не скрывала наш брак! Я бы кричала о нем на каждом углу, дурень ты этакий!

— Это можно было делать и не имея ребенка! — Он с вызовом посмотрел на жену. — Именно так тебе и следовало поступить — рассказать всем правду о нас и не притворяться, будто ничего не было!

— Если бы я притворялась, я бы просто аннулировала наш брак! — Джулиана едва могла справиться с переполнявшими ее чувствами.

— Как ты могла это сделать, не имея на руках брачного свидетельства и не заручившись разрешением епископа, моего крестного. А он бы этого не допустил, пока был жив.

— Ты недооцениваешь моего отца. У него было достаточно власти, чтобы заставить епископа подчиниться своей воле, со свидетельством или без оного. Как же ему хотелось уничтожить наш брак! И немедленно! — Она больше не могла справиться с волнением. — Это я, я его удержала! — Она яростно ткнула пальцем себя в грудь. — Я пригрозила ему, что расскажу всей округе о нашем бегстве, если он попытается добиться аннулирования!

— Ты должна была сделать это в любом случае! — В его голосе прозвучала обида. — Ты была моей законной женой, но не обмолвилась об этом ни одной живой душе! Ты скрывала это, будто какую-то постыдную тайну!

— Да, правда. Я это скрывала.

Как бы сложилась ее жизнь, поступи она тогда иначе?

— Но подумай, Рис, ведь я была так молода. Мне было всего восемнадцать. И я была замужем всего одну ночь. А потом мне сообщили, что муж мой потерян для меня на долгие годы, может быть, навеки. Я узнала, что тебя завербовали во флот. — Ее голос прервался. — И что бы они тебе там ни наговорили обо мне, я точно знала, чем грозит эта каторжная служба на корабле. Они даже стали уверять меня, будто ты не вынесешь ее и погибнешь. Джулиана отвернулась, не смея посмотреть на мужа, боясь прочесть осуждение в его глазах. Она подошла к окну и, раздвинув занавески, выглянула на кишащую торговым людом улицу, ведущую к рынку.

— Мне так трудно было устоять одной против всех и не дать им расторгнуть наш брак! А тебя не было рядом, чтобы придать мне сил, защитить от моей семьи. Поэтому, когда Дарси предложил…

Ей отчетливо вспомнился тот день. Внезапно осознав истину, Джулиана опустила руки. Она уже успела позабыть, как много значило для нее в те дни участие Дарси. Он так ловко дирижировал всем, что она, сходя с ума от горя и неуверенности, легко согласилась со всеми его планами! Это ведь он требовал от нее молчания, это он хотел, чтобы больше никто и никогда не узнал об их браке. Негодяй! Он был так уверен, что Рис исчез для нее навсегда! И сумел положить конец всем ее надеждам, подкупив лжесвидетеля. Дарси хладнокровно ее предал, а она даже не поняла этого. Сердце ее сжалось.

— И что же предложил твой братец? — гневно спросил Рис.

Она подавила подступившие к горлу рыдания и виновато посмотрела на него.

— Он сказал, что нет смысла объявлять о моем замужестве, раз ты, вероятно, уже никогда не вернешься. — Воспоминания нахлынули на нее, наполнив горечью ее сердце. — Дарси уверял, что я не смогу даже узнать, выжил ты или нет. Кто сообщил бы мне о твоей смерти? Он уговаривал меня не губить свою жизнь, а просто подождать и все обдумать.

— Иными словами, подождать и убедиться, что я никогда не вернусь?

Рис не скрывал своего разочарования. Он не сомневался в ее предательстве, и Джулиана уже отчаялась, что ей когда-либо удастся стереть с его лица горечь и недоверие. Но все равно нужно было рассказать все.

— Дарси, возможно, надеялся на твоею гибель, я же — никогда. Боже, как я боялась, что ты действительно не вернешься! Особенно когда нанятый Дарси сыщик не смог отыскать твоих следов. А потом он сказал, что ты все-таки умер…

— Пожалуй, этот финал был бы самым достойным, — пробормотал Рис. — Однако ты забыла одну важную вещь. Никаких доказательств моей смерти этот лжесыщик найти просто не мог.

— Это я поняла лишь теперь. Тогда же Дарси скорее всего заплатил ему за обман.

— Ты можешь показать мне этого мошенника?

Ее горло сжали рыдания.

— О чем ты говоришь! Его нанимал Дарси, и теперь, когда он… настаивает на своей лжи, разве он допустит, чтобы ее опровергли?

— Как ловко!

Джулиана вздрогнула.

— Почему ты не хочешь мне поверить?

— Потому, что ты ничего не сказала своему драгоценному жениху о своем первом замужестве, хотя уже и считала себя вдовой. А почему, спрашивается? Да потому, что в этом не было необходимости, раз уж ты скрывала наш брак с самого начала. Так, как будто ничего и не было! Ты поступила в точности так, как приказал Дарси, — скрыла свое замужество и подыскала себе более выгодную замену.

— Нет! Причина была другая.

— Любая причина уже есть предательство всего того, что было между нами.

Джулиана чувствовала, что виновата. Рис был прав В каком-то смысле она его предала, послушавшись Дарси.

— Конечно, можно понять все и иначе. Я скрывала замужество только от страха и смущения. Я бы не вынесла скандала, откройся вся эта история с моим побегом. Ведь я-то осталась без мужа! И Дарси ловко сыграл на этом. Он пообещал мне, что так и остаться мне вечно соломенной вдовой, если я не буду держать наш брак в тайне.

Рис мрачно глядел в сторону, и лицо его подергивалось.

— Я оказалась слабой, Рис, — продолжала Джулиана, — не настолько, как ты думаешь, но все-таки слабой.

Она тяжело дышала. Ее последние слова, казалось, сделали ее еще более уязвимой. И все же надо было, чтобы он все понял!

— Сперва я долго молилась, чтобы у нас появился ребенок. Твой ребенок. Так ты хотя бы отчасти был со мной. И тогда бы мне разрешили объявить о нашем браке.

Словно повинуясь какой-то неведомой силе, Рис повернулся к ней и с теплотой поглядел ей в глаза.

— Я так хотела от тебя ребенка! И когда пришли месячные, я два дня рыдала.

Она умолкла. Казалось, общее горе о том, что могло быть и чего так и не случилось, объединило их.

Рис тяжело вздохнул.

— Значит, ребенка не было.

Джулиана, едва сдерживая слезы, отрицательно покачала головой. Печаль на его лице разрывала ей сердце. Ей так хотелось прикоснуться к Рису, утешить. Но вместо этого она продолжала:

— И тогда я решила держать все в секрете, как мне и советовали. Я добилась, чтобы мне разрешили поселиться и ждать тебя в Ллинвидде под тем предлогом, будто мне нужно заняться тамошним хозяйством. На самом же деле я просто хотела убежать подальше от этих постоянных, настойчивых требований аннулировать наш брак.

— Ты ждала меня в Ллинвидде? Долго? — Воган с изумлением уставился на нее.

Сердце ее забилось сильнее.

— Я думала, ты знаешь, — удивилась она. — Ты ведь уже столько всего знаешь. Как же ты не понял, что я жила в Ллинвидде все это время.

Он взъерошил волосы и отвернулся.

— Я еще не успел побывать там. Не хотел ехать до тех пор, пока все не решится и я не смогу появиться в поместье как законный владелец. Ведь кто-нибудь обязательно бы узнал меня там и предупредил твою семью. Тогда я стал расспрашивать о Ллинвидде, и мне сказали, что он пустует.

Джулиана кивнула.

— Я покинула Ллинвидд всего месяц назад и переехала в город, чтобы подготовиться к помолвке. До этого я там жила постоянно.

— В качестве кого? Наверное уж, не моей жены?

— Нет, как хозяйка. Ты разве забыл? Это же моя собственность.

Его глаза запылали гневом.

— Значит, ты в свое удовольствие жила в моем доме, на моих землях, а брака со мной признавать не желала.

Его обвинение прозвучало слишком жестоко, и ей снова пришлось защищаться.

— Я бы с радостью объявила о нашем браке, но ведь от тебя не было ни одного письма. А потом еще этот наемный сыщик объявил, что ты умер.

Он побледнел.

— Дьявол, мои письма… Они шли в Нортклифф-Холл, а ты была в Ллинвидде.

Ее сердце забилось чаще. Наконец он все понял!

— Да, в Ллинвидде. И Дарси ни разу не переслал их мне.

Казалось, он тщательно обдумывает услышанное.

— Пусть даже все было именно так, тебя это не оправдывает. — Лицо его, казалось, окаменело. — Ты стала скрывать свое замужество с того самого момента, как меня схватили. То есть задолго до того, как могла бы ожидать от меня каких-то известий. Значит, ты надеялась, что тебе повезет и кто-нибудь женится на тебе.

— Нет! Я же сказала, что вынуждена была лгать совершенно по другой причине. — Слезы хлынули у нее из глаз, и она яростно принялась их утирать. — Почему ты не хочешь понять, каково было мне все это время? Вчера ты сказал, что простил бы меня, если бы я отреклась от нашего супружества. Почему же ты не можешь меня простить за то, что я просто была слабой, за то, что поверила, будто ты не вернешься? Ведь мне оставалось лишь ждать… без вестей, без надежды на будущее. — Джулиана задыхалась, к горлу подступил комок едва сдерживаемых слез. — Я оказалась слабой, Рис. Увы, слишком слабой. И, когда Дарси сообщил, что ты умер, я разрешила Стивену ухаживать за мной и приняла его предложение.

При упоминании Стивена брови Риса сурово сдвинулись.

— Да, а пока ты пользовалась моим поместьем и готовилась отдать его другому, я служил в английском флоте, будь он проклят, и из меня выпили почти всю кровь!

— Я знаю. Но ведь тебе все-таки удалось выжить. И взгляни на себя сейчас. Ты добился успеха, разбогател. Ты провел три года в Америке. Если бы ты тогда вернулся… — Ее слова прозвучали упреком для него.

— Тогда я вернуться не мог, — прервал он Джулиану. — У меня не было денег, да и желания сунуть голову в петлю. Уверяю тебя, эти три года в Америке не были ни счастливыми, ни беззаботными. — И безразличным тоном он продолжал: — Я заплатил американцам за свое освобождение, ежедневно рискуя жизнью. И я поступил так потому, что хотел вернуться в Уэльс. Для этого нужны были большие деньги, а самые большие деньги платят за самые рискованные дела.

Их взгляды встретились, и страдание, таившееся в его глазах, вновь вызвало у нее непреодолимое желание утешить его. Но как утешить раненого зверя, который бросается на любого, кто рискнет к нему приблизиться?

— Не стоило бы тебе об этом говорить. Ты ведь обязательно доложишь все своему братцу, и меня все-таки повесят, несмотря на мое нынешнее положение в обществе. Но знай, на моем теле немало шрамов, оставленных твоими соотечественниками уже после того, как я покинул военную службу.

Он приподнял волосы и обнажил длинный рваный шрам на правом виске.

— Это след от английской сабли. Я тогда чуть не умер, провалялся в беспамятстве недели две, а потом еще долго болтался между жизнью и смертью. Но я выжил. И пережил это так же, как и все остальное. Я сказал себе: я должен жить, чтобы вернуть себе то, что потерял, — мою жену, мой дом, мои права. Должен жить, чтобы отплатить тебе за твое предательство. — И, приблизившись к ней вплотную, Воган прошептал: — Ты собираешься победить мой гнев всеми этими лживыми историями, но именно гнев помог мне выжить. И именно он не даст мне забыть о расплате!

Джулиане потребовалась вся ее выдержка, чтобы не отшатнуться, чтобы смотреть прямо в это ожесточившееся лицо, искаженное жаждой мести. Но она вспомнила, и каким улыбчивым оно может быть, вспомнила лукавство, таившееся когда-то в уголках этих глаз…

Подняв руку, она нежно погладила шрам на его виске.

— Это не гнев помог тебе выжить, как ты не понимаешь? И даже не жажда мщения. Это была любовь. Любовь к твоему дому. И, я думаю, ко мне тоже. Ты не можешь освободиться от этой любви, и это приводит тебя в ярость.

Джулиана водила пальцем по его колючей, небритой щеке, и Рис не мог пошевелиться, словно вернувшись в то время, когда он так любил ее ласки. Он хотел бы убрать ее руку, но вместо этого накрыл своей ладонью. Какое-то время они так и стояли, и ее маленькая ручка покоилась в его грубой руке.

Потом Воган все же отвел ее руку от своего лица.

— Ты думаешь, все эти нежные слова и прикосновения спасут тебя? — Его дыхание участилось, но он по-прежнему крепко сжимал ее руку. — Ты думаешь, тебе удастся заставить меня забыть о твоей помолвке с другим, о твоей лжи, о той легкости, с которой ты обошлась с моей жизнью, ничуть не задумываясь о последствиях?

Рис заломил ей руку за спину и, резким движением прижавшись к Джулиане всем телом и склонившись к самому ее лицу, промолвил:

— Это не пройдет, уверяю тебя. Неважно, что ты говоришь, — я знаю, что ты из себя представляешь. И придет день, когда я заставлю тебя просить прошения за все, что ты со мной сделала! — Он ослабил хватку и нежно погладил Джулиану по груди. — Однажды темной ночью я заставлю тебя просить прощения!

Джулиане пришлось проглотить угрозу, но на этот раз она уже не чувствовала страха. Теперь она знала, что он может с ней сделать. И чего не может.

— Я уже объяснила тебе, почему все так случилось. Ты сам мог убедиться, как лгал всем Дарси. Если же ты не желаешь думать обо мне иначе, что ж поделать, тут уж я не в силах ничего изменить. — Она глубоко вздохнула. — Однако, что бы ты там обо мне ни думал, я твоя жена и благодаря твоему упрямству останусь ею навсегда. Подумай, не лучше ли забыть прошлые обиды и найти способ остаться друзьями? Разве месть залечит твои раны? Разве мои страдания облегчат твою боль?

Джулиана взглянула в его глаза, потемневшие от гнева и от чего-то еще… да, она не ошиблась, от желания. Несмотря ни на что, он ее желал. Она замерла, изо всех сил стараясь выдержать его взгляд, гадая, что он намерен с ней сделать и как ей бороться с ним, если он опять попытается ее изнасиловать.

Внезапно Воган с проклятием оттолкнул ее.

— Ты ждешь, чтобы я начал все сначала? Сделал вид, что ты никогда меня не предавала? Все забыл?

— Нет. Но я знаю, ты человек практичный. Ты видел войну и понимаешь, что мир все же лучше. — Она искала слова, которые могли бы сократить пропасть между ними и воскресить в нем счастливые воспоминания о прошлом. И вдруг эти слова сами пришли к ней; она прочитала их несколько недель назад. Джулиана заговорила по-валлийски:

— Знаешь ли ты, как «создать мир, который дороже золота»? Помни: «прощение никогда не умирает и не стареет». Рис, пришло время создавать мир, время искать прощение в своем сердце.

Он молча уставился на нее, ошеломленный. Она декламировала строки из «Черной книги Кармартена». Джулиана чувствовала, что в плену неодолимой жажды возмездия Рис заставил себя забыть все те чудесные часы, что провели они в разговорах о поэзии, о книгах. Ее грехи — мнимые и истинные — вытеснили из его души ту любовь и ту нежность, которые их когда-то связывали. Так вот, значит, в чем ее спасение! Нужно напомнить ему об их любви. Она должна найти прежнего Риса, глубоко похороненного внутри теперешнего, ожесточившегося.

Тяжело дыша, он покачал головой. По его лицу, казалось, можно было прочесть все, что он переживал в данную минуту.

— Ты ошибаешься, — пробормотал он по-валлийски, — я не знаю больше, «как создавать мир». Я не знаю даже, что это такое — мир.

У Джулианы гулко забилось сердце. Она шагнула к нему и протянула руку.

— Тогда разреши мне тебя научить. Давай вместе учиться миру.

Какое-то мгновение он еще колебался, не в силах оторвать взгляда от ее руки. Но потом резко отвернулся и рявкнул:

— Одевайся. Через час мы выезжаем. — И с этими словами вышел.

Джулиана бессильно опустила руку и взглянула на оставшуюся открытой дверь. Его ответ был надменен и равнодушен. Но теперь в ней жила уверенность, что равнодушие это — всего лишь зыбкий фасад; душой же Рис стремился к любви, и неважно, какие слова он при этом говорил. Может, для них обоих еще теплится искра надежды, думала Джулиана. Если так, она сумеет раздуть из нее пламя, которое бы растопило лед в сердце Риса.

Вытирая пот со смуглого лба, Рис покачивался в седле и время от времени оглядывался на карету, катившую позади в облаке придорожной пыли. Джулиана ехала в ней одна, он же предпочел отправиться верхом.

Повод, туго намотанный на руку, больно впивался в кожу даже через перчатку. Два часа верховой езды не лучшим образом сказались на его самочувствии, чему вовсе не способствовало изрядное количество выпитого накануне бренди и бессонная ночь. И все же Воган не мог заставить себя пересесть к Джулиане в карету даже на последние полчаса пути. Там бы он сумел наконец откинуть голову на мягкие подушки и закрыть глаза. Но тогда бы ему пришлось примириться с этим ее выражением кротко переносимого страдания на лице, чего ему вовсе не хотелось делать.

Но и одиночество было немногим лучше. Он чувствовал себя усталым и разбитым, а в голове все время вертелись последние слова Джулианы.

«Как создать мир»… Он ожидал, что Джулиана, как и накануне, станет сражаться, огрызаться, жаловаться, обвинять его в том, что он увез ее от этого проклятого жениха… Пока она поступала так, легко было считать ее кокеткой, легкомысленной и испорченной, разрушившей его жизнь из-за ничтожной прихоти. Легко было напоминать себе, во что ему обошлось ее легкомыслие.

Но, когда она прочла ему валлийские стихи — с прекрасным произношением, сохраняя старинные интонации, — вся его уверенность пошатнулась, и воспоминания нахлынули на него. Он вспомнил ту давнюю ночь, когда она, сидя у него на коленях, читала «Похвалу девушке», и каждое валлийское слово слетало с ее уст подобно дивной музыке. Ее лицо светилось от радости, с детским восторгом она принимала поцелуи, которыми он осыпал ее после каждой строфы. В ту ночь ничто не стояло между ними — ни сомнения, ни его бедность, ни его валлийское происхождение.

Воспоминание было столь ярким, что Рису пришлось покрепче сжать повод, чтобы вспомнить, где он находится. То, что она до сих пор обожала валлийскую поэзию, казалось, лишало его уверенности в своей правоте.

Обрывки их утреннего разговора опять зазвучали в его голове. Он был слишком зол тогда, чтобы слушать ее, но сейчас, в продолжение всей этой утомительной скачки, ее слова так и сверлили его мозг. Требование семьи аннулировать брак… Дарси со своими уговорами сохранить брак в тайне… Истинные причины ее новой помолвки… Все это, в конце концов, могло быть правдой.

Рис потер затекшую шею. Он больше не знал, что ему делать. Пусть Морган сомневался в виновности Джулианы, но два главных вопроса по-прежнему оставались без ответа: как Сент-Албансы разыскали молодоженов в трактире без помощи Джулианы и откуда стало известно об антианглийской деятельности Риса. И к тому же всякий раз, когда Воган вспоминал, как Джулиана бросается выгораживать своего смазливого маркиза, как ищет у него поддержки, кровь просто закипала у него в жилах.

И все же когда она говорила о неродившемся ребенке… Как дрожал ее голос! Страстное желание иметь его, читавшееся в ее сияющих зеленых глазах, не могло быть притворным! И сейчас это зажгло в сердце Риса желание, мучительное желание чего-то, о чем раньше он и не помышлял.

Его ребенок! Их ребенок. Будут их дети белокожими, как мать, или же смуглыми, как отец? А волосы? Вберут ли их волосы в себя огненное солнце, как у Джулианы, или же в них отразится мрак ночи, как у него?

От мыслей о детях он естественно перешел к мыслям о том, отчего они появляются. Выругавшись сквозь зубы, он крепче сжал ногами бока лошади. Животное рванулось вперед, но скачка не сняла напряжения. Он вспомнил, как Джулиана стояла перед ним в тонкой сорочке, не скрывавшей ни ее розовых сосков, ни темно-каштанового треугольничка волос между ног. А этот пьянящий запах лаванды, исходивший от ее тела… После всех этих лет он по-прежнему жаждал зарыться в ее волосы… вдыхать ее кожу… погрузиться между ее ног…

— Черт побери! — выругался он вслух. Он, кажется, просто сходит с ума от любви к ней, как, впрочем, сходил и все эти годы. Это всего лишь страсть, хотя и неодолимая. И он так устал с ней бороться!

Рис погнал лошадь к Ллинвидду, тщетно пытаясь привести в порядок свои мысли. А может, ему и не следует этого делать, размышлял он, низко склонясь к покрытой пылью лошадиной шее. Может, было ошибкой наказывать ее своим же желанием? Что обернулось наказанием и для него: он сам лишил себя возможности ласкать каждый дюйм ее тела, смотреть в ее прекрасное лицо, медленно и страстно дарить поцелуи.

Проклятье, он так и не поцеловал ее прошлой ночью! И вдруг он до безумия захотел этого поцелуя, захотел убедиться, что не придумал эту восхитительную страсть, которая когда-то соединила их. По правде, ему вовсе не хотелось, чтобы она легла с ним, словно шлюха, равнодушно дозволив овладеть своим телом. Он хотел, чтобы она стонала и извивалась под ним, чтобы сама искала его губы…

«Да, — сказал он себе, немного успокоившись. — Да, именно так». Он хотел пробудить в ней желание. И прекрасно помнил, как чудесно у него это получалось когда-то. И он пойдет на все, чтобы это случилось вновь. Он этого хочет, да и она тоже, что там ни говори.

Рис снова припомнил ее слова. «Создать мир»? Мир лучше всего создавать в брачной постели. Она права, перед ними — целая жизнь. И он даст ей понять; кто эту жизнь направляет, кто в доме хозяин. Он не допустит, чтобы радости плоти стали искуплением ее вины. Он не станет доверять ей, но спать с ней будет так часто, как сам захочет, и даже лучше, если она тоже будет получать от этого удовольствие.

Прошлой ночью она сказала, что боится быть соблазненной против собственной воли. Ну что ж, это тоже будет его месть! Так решил Воган, направляя лошадь к последнему перед Ллинвиддом подъему. О, заставить ее желать его, соблазнить ее, пользуясь ее же собственной слабостью! Эта мысль почти лишила его дыхания. С какой стати он должен воздерживаться? Она как-никак его жена. Он имеет право наслаждаться ее телом.

Рис въехал на холм и взглянул вниз на Ллинвидд. Комок подступил у него к горлу. Дом. Его дом. Он вернулся домой после шести лет отсутствия.

Сейчас он был даже рад, что избегал родных мест все эти годы. Теперь он возвращался сюда полноправным владельцем, и это только обостряло удовольствие. Ллинвидд принадлежал ему — каждый сад, каждое поле, каждая ферма. Теперь этого никто не сможет отрицать.

Рис глубоко вздохнул. Он наслаждался видом раскинувшегося у его ног поместья. Вот длинная аллея, ведущая к кованым железным воротам, внушавшим ему такое восхищение в детстве. Дальше, за воротами, служебные постройки и цветущий сад: персики, сливы. Слезы душили его. Господи, какими высокими стали тисы, посаженные его отцом! Самому Рису тогда было восемь. И сейчас, спустя двадцать лет, их темно-зеленая листва необычайно оживляла сад. Вдали виднелась усадьба; к главному корпусу — старинному сооружению из кирпича — примыкали флигеля, пристроенные еще его дедом. Солнечный свет отражался на крашенных белой краской перилах парадной лестницы, а дубовая дверь выглядела все такой же прочной, как раньше. Теперь, по прошествии почти семи лет, он опять может подъехать верхом к самому порогу и безнаказанно войти в дом своего детства.

Рис улыбнулся. Наконец-то он восстановил свое наследственное право, и никакие козни Сент-Албансов отныне не могут ему помешать.

Невольно Вогану опять припомнился утренний разговор с Джулианой: она прожила здесь все эти шесть лет. Он никак не мог и предположить такого. Чтобы она стала ухаживать за его поместьем! Сердце Вогана вновь болезненно сжалось. Прожив здесь столько времени, она, верно, все изменила по своему вкусу. Кое-что было заметно даже отсюда, с высоты холма: черепичная крыша на каретном сарае, новые пристройки к конюшне, теплица. Значит, она возродила былые традиции Ллин-видда, славившегося своими огурцами и тучными бахчами? Что-то еще она сделала?

Покачиваясь в седле, он вглядывался в дом, где родился и провел свое детство. Неважно, как похозяйничала в нем Джулиана, Ллинвидд отныне принадлежит ему. Если новшества окажутся толковыми, он их, конечно, сохранит. Но принимать решения будет сам. Она скоро поймет, кто здесь настоящий хозяин. И только тогда, когда она смирится и станет ему послушной женой, когда без принуждения разделит его ложе, он примет мир, который она предлагает.

Но не раньше!

12

Открывая дверь кареты, Рис улыбался, и это сильно обеспокоило Джулиану. Может, он поразмыслил над ее словами и нашел их разумными? Но, судя по хитрому блеску его глаз, это было не так. И все же что-то в нем изменилось… Она просто не могла определить, что именно.

Джулиана увидела своих слуг, спешивших вниз по лестнице, взбудораженных приездом хозяйки. Их было меньше, чем обычно, — закрывая дом, Джулиана многих на время распустила. Ухоженный, опрятный вид прислуги вызвал у нее чувство гордости. Во всяком случае, Рис не станет говорить, что она наняла нерях.

Едва Джулиана успела выйти из кареты, как к ней бросилась миссис Робертс, экономка.

— Миледи, мы не ждали вас, иначе бы подготовили дом. Боюсь, мебель еще под чехлами и не расставлена. — Она вопросительно посмотрела на Риса. — Но если вы пожелаете остаться, мы быстро приведем все в порядок.

— Спасибо, — произнесла Джулиана. — Мы будем… то есть… мистер Воган и я…

— Моя жена хочет сказать, что теперь мы постоянно будем жить в Ллинвидде и лишь изредка выезжать в Кармартен и Лондон.

Миссис Робертс так и раскрыла рот от удивления.

— В Ллинвидде? — Смысл его слов постепенно дошел до нее. — Ваша жена? — Она взглянула на Джулиану, ожидая ее подтверждения: — Миледи?

Широко улыбаясь, Рис по-хозяйски обнял Джулиану за талию. Он явно наслаждался в предвкушении того, как она будет сообщать слугам о своем замужестве шестилетней давности. Джулиана тяжело вздохнула и пожалела, что в свое время не сообщила ничего болтливой экономке. Теперь та уж наверняка насплетничает всей округе, и это с ее-то живым воображением и страстью посудачить с местными кумушками! Напустив на себя высокомерный вид, Джулиана обратилась к миссис Робертс:

— Это Рис Воган, сын сквайра Уильяма Вогана. Как вы, возможно, слышали, его семья раньше владела Ллинвиддом. — Она перевела дыхание. — Кроме того, мистер Воган — мой муж.

Пока миссис Робертс, с широко открытыми от удивления глазами, вникала в смысл услышанного, Рис нагнулся и прошептал Джулиане прямо в ухо:

— Очень хорошо, дорогая. Наконец-то ты начинаешь учиться компромиссам.

Джулиана бросила на него уничтожающий взгляд, но он уже развернулся и по-валлийски обратился к донельзя пораженной миссис Робертс:

— Вы экономка? — После неожиданного появления Риса в Нортклифф-Холле Джулиана впервые услышала от него валлийскую речь и решила, что ему не слишком уж часто доводилось говорить на родном языке. У него даже появился акцент. Правда, с кем, кроме Моргана, он мог бы поговорить по-валлийски? Однако местный диалект нового хозяина оказался еще одним, не менее шокирующим обстоятельством для миссис Робертс. Слишком уж необычно это казалось для дворянина.

— Да, сэр, — быстро ответила она, — я служу у леди Джулианы вот уже шестой год.

Рис взглянул на нее с сомнением.

— Но вы не были экономкой, когда в поместье жил сквайр Воган?

— Нет… — начала валлийка.

— Миссис Робертс и многие другие слуги были наняты моим отцом, — вмешалась Джулиана, стараясь поскорее завершить церемонию представления, столь тягостную для нее. Хотелось поскорее остаться одной, подальше от посторонних глаз! — Когда отец приобрел поместье, он рассчитал прислугу твоего отца и нанял других. После того, как я сюда переехала, я пыталась разыскать и вернуть прежних слуг, но большинство уже нашли себе работу, в том числе и экономка твоего отца.

Джулиана ждала очередной вспышки гнева, но Воган просто молча пошел вдоль ряда слуг, замерших в почтении у парадной лестницы. Время от времени он останавливался и пристально вглядывался в их лица. Джулиана же отводила глаза, избегая недоуменных взглядов челяди, уже начинавшей коситься на нее. Она прекрасно знала, о чем они думают: они видели ее жениха и помнили, что им был вовсе не Рис. Несколько слуг, работавших еще у старика Вогана, могли бы его узнать, но молодой сквайр слишком изменился с тех пор.

Подарив обворожительную улыбку миссис Робертс, Рис отвел Джулиану в сторону, прочь от любопытных ушей.

— Лучше всего покончить с этим прямо сейчас. Поэтому я хочу, чтобы ты сделала так, как я велю. Объяви всем, что я твой законный супруг и мы женаты уже шесть лет. Объясни им, что ты думала, будто я погиб на море, и поэтому никому ничего обо мне не говорила. Все равно до их ушей дойдут сплетни…

— Разумеется! Ведь ты выложил эту историю всему свету!

Воган сердито нахмурился.

— Да. Но если бы я согласился объясниться с тобой и твоими братцами наедине, меня, возможно, сейчас бы уже не было в живых.

Она открыла было рот, чтобы опровергнуть эти ужасные обвинения, но он безжалостно продолжал:

— Делай что я сказал, Джулиана. Скажи им, что я твой давно пропавший муж, нынче вернувшийся издалека. Рано или поздно, но это должно быть сказано, и лучше пусть это произойдет сейчас. — Он сжал ее руку и притянул ближе к себе. Возможно, окружающим этот жест показался интимным, но Джулиана почувствовала, как его пальцы впились ей в кожу. — И Бога ради, — пробормотал он, — не смотри ты так на них. Ты сейчас похожа на деву, которую ведут на закланье. Покажи им, будто ты и в самом деле рада, что твой муж вернулся.

— Если ты так беспокоишься, то почему не скажешь им все сам? — огрызнулась Джулиана. — Шокирующие публику заявления — это твоя сильная сторона.

Его губы тронула едва заметная улыбка, а в глазах зажглись веселые огоньки, которые он тут же постарался скрыть.

— Для них пока ты хозяйка. Меня они не знают и не поверят мне, если я буду говорить с ними вместо тебя.

— А почему я должна помогать тебе завоевывать их расположение? — Она вырвала у него руку.

— Ты же говорила, что хочешь мира? Покажи мне, что ты имела в виду. Потому что, если ты откажешься поддержать меня, обещаю тебе, мира не будет ни на миг!

Джулиана посмотрела на слуг. На их лицах застыло любопытство, хотя они и избегали смотреть в глаза хозяйке. Она взвесила возможные варианты своего поведения. Собственно, тут не нужно было ничего взвешивать. Нечего было и думать о сражении с мужем на глазах у прислуги. Мало того, что это было бы крайне унизительно, она еще рисковала бы разжечь враждебность Риса, а уж этого-то Джулиана получила в избытке. К тому же ситуация в Ллинвидде не улучшится, если слуги не будут знать, кто здесь командует. И вообще, не стоит выносить на суд посторонних их личные с Рисом проблемы. Она-то уж не доставит ему удовольствия видеть, как стремительно падает ее авторитет в глазах прислуги. Ее люди всегда останутся ей верны, невзирая на все те слова, которые ее самонадеянный муженек заставит ее им сказать. Так что сейчас, пожалуй, можно уступить его просьбе.

Согласно кивнув, Джулиана посмотрела в глаза своим людям. Рис опять положил руку ей на талию жестом собственника. Если бы только он прикасался к ней с нежностью влюбленного мужа…

Но его прикосновение таило в себе скрытую угрозу — посмей она ослушаться, и позорной сцены не избежать. С тяжелым вздохом она проделала все, как он просил, — объявила слугам о своем браке, стараясь вложить в свои слова как можно больше искренности. Едва она закончила, заговорил Рис:

— Никто из вас не должен бояться за свое место, тем более если вы управляетесь с работой. Однако могут быть изменения в методах ведения хозяйства, зависящие целиком от результатов осмотра поместья и беседы с миссис Робертс и управляющим. Отныне со всеми хозяйственными вопросами, вы должны обращаться ко мне, а не к моей жене. Это понятно?

Слуги, несколько напуганные его повелительным тоном, согласно закивали, а Джулиане стоило больших трудов сохранить внешнее спокойствие. Значит, он хочет показать всем, что она была плохой хозяйкой и унизить ее перед собственными слугами…

Неожиданно она поняла, что это было частью его дьявольской спланированной мести. Он хотел лишить ее власти в собственном доме. Конечно, она жаждала мира, как и говорила. Но она не позволит ему из-за глупого каприза уничтожить все то хорошее, что было сделано ее руками в Ллинвидде. Если это входит в его планы, она будет сражаться с ним не на жизнь, а на смерть.

— На этом все, — заявил Рис и указал на двух лакеев. — Ты и ты, распрягайте лошадей. Миссис Робертс, я хочу с вами поговорить. Остальные свободны.

С неутоленным любопытством на лицах слуги послушно отправились справлять свои обязанности, кроме миссис Робертс, которая выжидательно смотрела на хозяйку.

Рис нахмурился, когда увидел, на кого направлен взгляд экономки, но сдержался и произнес:

— Я хочу видеть вас и управляющего в моем кабинете ровно через час. Принесите с собой все учетные книги и прочие бумаги, которые, по вашему мнению, мне следует просмотреть.

Сдержанно поклонившись, миссис Робертс удалилась вслед за остальными. Джулиана осталась наедине с Рисом.

— Давай войдем, прелесть моя, — сладким голосом пропел он.

Его самодовольная улыбка триумфатора вызвала у Джулианы желание залепить ему пощечину, но она сдержалась и решительно направилась к лестнице. Она должна исчезнуть с людских глаз до того, как потеряет контроль над собой. И ей все-таки удалось сдержать себя и достойно переступить порог дома, который она так долго называла своим, — дома, который сейчас захватил этот несносный валлиец.

Едва они вступили в гостиную, Джулиана отшатнулась от Риса, ее глаза засверкали от ярости.

— Я считаю, сначала ты должен был кое-что выяснить, а уж потом все менять по своему вкусу. С тех пор, как я занялась хозяйством, оно приносит твердую прибыль, а это дается упорным трудом. Ведь твой отец разорил, обескровил эти земли.

— Я знаю.

Он подошел к покрытому желтым чехлом столику, сдернул запыленную ткань и бросил свои перчатки на его мраморную поверхность.

— Я знаю, что отец вконец разорил имение оттого, что слишком любил увеселения и крепкие напитки. После его смерти я собирался вернуть Ллинвидду былую славу, как только отберу его у твоего отца. Разумеется, вербовка изменила мои планы, во всяком случае на какое-то время, — горько заключил он, и улыбка исчезла с его лица.

Заложив руки за спину, Воган внимательно оглядел комнату. Хотя мебель по-прежнему была под чехлами, он отметил новые китайские обои и камин, заново облицованный черным мрамором взамен старой, обветшавшей отделки из песчаника.

— Что ж, я вижу, тебе многое удалось здесь восстановить. Но теперь я здесь хозяин и всем заниматься буду сам. Потребуются, разумеется, еще кое-какие изменения.

— Прекрасно, — отрезала Джулиана.

Пусть себе думает, что управляет поместьем. Наивный глупец! Как только он отвернется, любой из слуг прибежит к ней за указаниями! И она станет их давать без всяких угрызений совести. Отлично, мистер Самонадеянность, мы еще посмотрим, как ты будешь управлять поместьем без меня!

— Такое впечатление, что ты удивлена, — нахмурился Рис. — Но ведь ты же понимала, что это произойдет, когда я вернусь. — Он издевательски улыбнулся. — Во всяком случае, ты твердила мне, что первые несколько лет меня ждала. Ты ведь понимала, что я сам буду заниматься Ллинвиддом после возвращения? — Улыбка исчезла с его лица, — Или ты была настолько уверена, что я никогда не вернусь, и об этом просто не думала?

От гнева кровь бросилась Джулиане в лицо, но она сумела сдержаться. Гнев к добру не приведет, напомнила она себе собственный вывод, к которому пришла утром. Правда, безусловно, лучше. Она подняла глаза на мужа и нарочито миролюбивым тоном сказала:

— Когда я думала о твоем возвращении, то всегда представляла, что ты стучишь в дверь и я тебе открываю… Ты заключаешь меня в объятия и целуешь, пока хватает дыхания. А потом рассказываешь обо всех своих злоключениях, а я тебя утешаю. — И заметив, что ее слова привели Риса в настоящее замешательство, добавила: — Клянусь, ни о чем другом я так не мечтала.

Их взгляды встретились, и Джулиане понадобились все силы, чтобы выдержать это испытание. Он подошел ближе. На его лице отражались самые противоречивые чувства, в плену которых он находился в эту минуту, — недоверие, смятение… желание. Последнее чувство, казалось, возобладало над ним.

— Ты ни о чем ином не мечтала, кроме поцелуев? — Он погладил ее по щеке своими огрубевшими пальцами.

Джулиана была совершенно не готова к столь неожиданной ласке. По ее спине побежали мурашки, и он, конечно, это заметил. О Боже, опять это страстное томление, которое он заставлял ее ощущать! Почему шесть лет не смогли разрушить этого чувства? Почему только он один может повелевать ее желаниями?

Инстинктивное чувство самосохранения заставило ее отшатнуться, но Рис уже обнял ее за талию и крепко прижал к своему стройному сильному телу.

— Как я был небрежен! — прошептал он, прижавшись к ее виску. — Я уже много часов с тобой и до сих пор даже не поцеловал тебя!

Джулиана еще не успела сказать, что она вовсе не хочет, чтобы он ее целовал, как он склонился к ней и коснулся ее губ. После прошлой ночи, когда он чуть не изнасиловал ее, она ожидала лишь грубых ласк. Но его поцелуй оказался нежным и ласковым, словно шепот.

В замешательстве она стояла недвижно, с широко открытыми глазами. Рис легко касался ее губ, то дотрагиваясь до них, то на мгновение отстраняясь, распаляя ее этой нежной игрой. Его жаркое дыхание обжигало ей кожу, и она, устав защищаться, расслабилась и закрыла глаза.

Едва ее глаза закрылись, как он с безумной пылкостью овладел ее ртом. Ее пульс участился, грудь стеснилась, и Джулиана почувствовала, как ее все глубже затягивает темный омут соблазна. Но, когда она попыталась сопротивляться, Рис крепко удержал ее голову у себя в руках.

Поцелуй стал горячее, Рис ласкал большими пальцами ее шею, и от его ласк губы Джулианы становились все мягче, все податливее. Побуждая ее сделать поцелуй глубже и чувственнее, он провел кончиком языка по ее сомкнутым губам.

«Я должна его остановить, я не могу позволить ему…» — вяло думала она. Но все происходящее было слишком похоже на мечту, о которой она говорила. Со вздохом она раскрыла губы и услышала стон Риса, с которым его язык проник в восхитительные глубины ее рта.

Собственный стон ей удалось чудом сдержать. Но невозможно было заглушить воспоминания, которые он вызвал в ней этими властными, уверенными ласками, столь же уверенными, как и вступление им несколько минут назад в права владения Ллинвиддом.

Когда он обнял ее за плечи и тесно прижал к себе, шесть лет словно улетучились — шесть долгих одиноких лет. Они словно опять оказались в ее девичьей комнате там, в Нортклифф-Холле. Он опять целовал ее до бесконечности и бесстыдно ласкал, и это заставляло петь ее юное нетронутое тело.

Но сейчас его ласки стали смелее, чем прежде. Одной рукой он сжимал ее талию, а другой держал ее грудь, ласкал и перекатывал на ладони. Хотя их и разделяли одежды, она почувствовала, как ее соски отвердели. На этот раз она застонала, и ей в унисон стон желания вырвался у Риса. Он обхватил рукой ее бедра и прижал к себе с такой силой, что она почувствовала его восставшую плоть.

— Ну, дорогая, вот видишь, что ты со мной наделала, — прошептал он ей прямо в губы.

Его слова разожгли в ней желание еще сильнее. Он хочет ее, что бы он там ни говорил. Он все еще ее раб. Джулиана обвила его шею руками и целиком отдалась во власть его губ, подчинивших ее неистовому ритму, что слаще любых стихов, нежному скольжению его рук, повторяющих каждый изгиб ее тела.

Она не успела запротестовать, как Рис уже расстегнул ей платье и спустил вниз отделанную кружевами сорочку, обнажив грудь. Его губы скользнули ниже и осыпали жаркими поцелуями ее шею, а пальцы нежно и сильно овладели ее соском и возбуждающе его пощипывали. Джулиана застонала и откинулась назад, словно вручая себя ему.

Она, задыхаясь от желания, ждала, что губы его приникнут к ее груди, когда стук в открытую дверь вернул ее к реальности.

Боже праведный, они целовались у всех на виду! Ее лицо вспыхнуло румянцем, и Джулиана в панике попыталась вырваться из его неохотно ослабевших объятий. Воган свирепо посмотрел на открытую дверь и рявкнул:

— В чем дело?

Джулиана, пытаясь натянуть дрожащими руками корсаж, слегка повернулась, чтобы увидеть, кто мог их потревожить. Это был Дэвид, молодой лакей, покрасневший почти так же густо, как она.

— Я… я прошу прощения, сэр, — пробормотал несчастный юноша, — но я не совсем уверен, где лучше разместить сундуки.

— Вы забыли, где находится парадная спальня? — рявкнул Рис. Юноша окончательно смутился и только отрицательно замотал головой.

— Конечно, нет, сэр. Но я не знал, что… ну, я имею в виду, будет ли миледи там спать и…

— Поставьте все сундуки в парадную спальню. Теперь леди Джулиана будет там спать вместе со мной.

Дэвид судорожно закивал головой и бросился прочь.

— Я не думаю, что тебе следовало… намекать… о Боже, они подумают, что… — пролепетала Джулиана.

— Что я собираюсь делить постель со своей женой? — Рис удивленно поднял брови, явно забавляясь. — Надеюсь, они это понимают.

— Но за кого они меня примут… Лечь в постель с тобой на следующую же ночь после помолвки со Стивеном?

Рис мгновенно помрачнел, и Джулиана мысленно выругала себя. Надо же было сболтнуть такую глупость!

Резко отвернувшись от нее, Воган направился к двери и закрыл ее. Когда он снова взглянул на нее, его лицо пылало.

— Они подумают, что ты моя жена, а вовсе не невеста какого-то там маркиза. Они подумают, что я собираюсь лечь в постель с моей женой, и только. Именно это я и намерен делать. Старательно и часто. Начиная с сегодняшней ночи.

Старательно и часто. Джулиана с трудом сдержала дрожь, вызванную его словами.

— Я не хочу делить с тобой постель, Рис. Ты можешь спать в парадной спальне, если желаешь, а я найду для себя другое место. В Ллинвидде достаточно комнат, где я могу спать.

Он загадочно посмотрел на нее.

— Я не разделяю эту новую моду, когда мужья и жены спят и одеваются раздельно. Мои родители спали в этой кровати вместе, и мы последуем их примеру. — Он провел пальцем по ее груди, и его голос стал бархатным. — К тому же ты прекрасно знаешь, что хочешь делить со мной постель. Не отрицай, что минуту назад ты была вполне к этому готова. Думаю, что если бы я уложил тебя тут же, на этом диване, ты бы не стала протестовать.

Грубость и необыкновенная самоуверенность его слов развеяли последние надежды Джулианы на мир. Он видел в ней лишь вместилище для своих страстей, а вовсе не супругу.

— Возможно, и так. Но ничего нельзя знать наверняка. Потому что в следующий раз я уже не буду столь глупа. — Она старалась не обращать внимания на боль, которую он оставил в ее душе. Позже она и с этим разберется.

— Если ты так мудра, то будешь пользоваться своим прекрасным телом, чтобы загладить вину и смягчить мое сердце. — Он скользнул пальцем по ее шее вдоль тонкой жилки, биение которой тут же усилилось. — Я буду очень удивлен, если наше нынешнее слияние больше не повторится.

— Почему? — Она опустила глаза, не в силах встретиться с его испытующим взглядом. — Я не понимаю тебя. Прошлой ночью ты не мог меня даже поцеловать, а сегодня…

— Я хочу тебя, Джулиана. — Он взял ее за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза. — Я не мог взять тебя силой, поэтому я возьму тебя по твоему желанию. Но, так или иначе, я заполучу тебя в свою постель. Черт возьми! Для него уложить ее в постель значило покорить ее! Но она хотела совсем иного.

— Ты мог бы заниматься со мной любовью, даже несмотря на то, что считаешь меня взбалмошной и неверной? Несмотря на то, что считаешь, будто я предала тебя?

Суровость залегла в уголках его губ.

— Одно не имеет никакого отношения к другому. Ты можешь быть неверной, но оставаться не менее прекрасной и соблазнительной. И ты понимаешь толк в наслаждениях. Так почему же нам не заняться любовью вместе? Я вполне готов. И ты тоже, что бы ты там ни говорила.

Он с улыбкой провел большим пальцем по ее нижней губе. Помимо воли, ее дыхание участилось. О да! Она, конечно, была готова. Одно лишь его прикосновение — и огонь с новой силой зажигался в ее теле. И Рис это прекрасно видел. Но это ничего не меняло.

— А что, если я скажу «нет»? — прошептала она. — Если буду сопротивляться? Ты опять будешь пытаться взять меня силой?

Его глаза сверкнули холодным голубым блеском, словно вода в Тауи.

— Нет, в этом нет необходимости. Уверяю тебя, ты не захочешь вечно сопротивляться. Ты уже не та капризная восемнадцатилетняя девица, а я не робкий, несмышленый юнец. Ты хочешь меня не меньше, чем я тебя. И, как ты сказала сегодня утром, у нас впереди многие годы вдвоем. Ты не сможешь вечно отталкивать меня. Однажды ты скажешь «да».

— Не скажу, — слабо запротестовала она.

— Скажешь. — Он отпустил ее подбородок и пошел к двери. Затем повернулся к Джулиане и уверенно произнес: — И, клянусь, ты сделаешь это скоро. Очень скоро.

Когда он вышел, Джулиана смогла наконец глубоко вздохнуть и рухнула без сил в ближайшее кресло с отчаянно колотившимся сердцем.

Она молила небо, чтобы он ошибся. Потому что, если он будет заниматься с ней любовью так, как в ночь их свадьбы, она забудет обо всем на свете. И тогда уж точно пропадет навеки…

13

Подняв голову от гроссбуха, Рис протер уставшие глаза. Наверно, уже пора закрыть окна и приказать разжечь огонь в камине. С приближением вечера в комнате становилось все прохладнее и темнее. Скоро придет пора обедать, а потом и в постель…

«Черт!» — пробормотал он и захлопнул книгу. Вот уже два часа он сидел над цифрами, изучая хозяйственные способности своей очаровательной жены. И за это время он выяснил две тревожные вещи. Первая — несмотря на молодость и неопытность, Джулиана очень умело вела ллинвиддские дела. Вторая — он не мог думать ни о чем, кроме того, как бы уложить ее в постель. Вторая вещь беспокоила его куда больше первой, ведь, судя по их последнему разговору, ему не удастся сделать это слишком скоро.

Вообще он не собирался быть с ней столь грубым, столь нетерпеливым в своих желаниях. Воган знал, что женщинам не нравится, когда мужчин влекут лишь их Женские прелести. Он собирался быть мягче, собирался соблазнять ее комплиментами, даже почитать стихи, как Когда-то.

Но стоило ей упомянуть своего ненаглядного Стивена и с ужасом отказаться спать с ним в одной кровати… Черт побери, он вынужден был напомнить ей, что она его супруга, а не невеста лорда Девоншира.

Тихо выругавшись, Рис встал и принялся расхаживать по комнате. Похоже, он угодил в свою собственную ловушку. Почему он не смог поступить с ней так, как хотел? Он не смог взять ее силой, а попытка соблазнить Джулиану почти окончилась ее победой. Она хотела его, он знал это. И, видит Бог, он хотел ее.

Почему же он так жаждал ее? Она тогда спросила его об этом. И это был хороший вопрос. Почему он хотел ее, несмотря на то, что она отняла у него шесть лет жизни?

Потому что она, проклятая колдунья, его зачаровала. Она опровергла все его надежды. Он ожидал, что она испугается либо станет каяться. Ожидал, что она сдастся на его милость. Многие часы он провел, воображая себе, какого искупления потребует от нее, прежде чем разрешит пользоваться привилегиями жены. И каждый сценарий непременно включал разнообразнейшие любовные соития.

Но никогда в его воображении она не стояла с гордым видом, заявляя о своей невиновности. И никогда в его воображении она не отказывалась делить с ним постель. И это просто сводило его с ума.

Джулиана была для него полной загадкой, еще большей даже, чем тогда, когда он встретил ее впервые. Почему, к примеру, она посвятила себя заботам о Ллинвидде? Он не подозревал, что она будет жить в его бывшем поместье, и, безусловно, не одобрял этого. Конечно, формально оно являлось ее собственностью, но он еще не встречал женщин, которые сами управляли бы своими поместьями. Почему же она решила так поступить? Чтобы поразить воображение какого-нибудь титулованного холостяка? Или по какой-то другой причине?

Рис остановился и стал внимательно оглядывать свой кабинет. В нем мало что изменилось с тех пор, как он в последний раз проводил в Ллинвидде каникулы, пытаясь привести в порядок расстроенные дела отца. Письменный стол красного дерева с латунными инкрустациями был по-прежнему так же добротен, и индийский ковер, хоть и выцвел, мог прослужить еще не один десяток лет. Медная каминная решетка и каминный прибор были начищены до блеска, а на ореховой обшивке стен не заметно следов пыли и паутины.

Появились здесь и совсем новые вещи: чугунная каминная доска, несколько стульев орехового дерева… и маленькая стремянка, которая стояла рядом с одним из книжных шкафов, без сомнения, появившаяся здесь по причине небольшого роста Джулианы. Он пробежал глазами по книжным полкам и увидел, что на некоторых из них уже не было хозяйственных книг, как во всех прочих шкафах. Здесь были романы Филдинга и Ричардсона, а также томики стихов разнных поэтов — валлийских и английских — Донна, Поупа, Дэфидда Джоунза…

Внезапно его взгляд упал на позолоченный корешок на нижней полке. Из любопытства Рис подошел поближе и достал заинтересовавшую его книжку, а также несколько стоявших по соседству. Перелистав каждую из них, он нашел свое имя на экслибрисе.

«Мои книги! Но каким образом?» — подумал он.

В Ллинвидде этих книг не было, когда он уезжал. Они остались в доме Моргана, где он квартировал перед арестом. Значит, Джулиана взяла их оттуда и привезла в Ллинвидд. Но зачем?

Конечно, она, как и он сам, любит хорошие книги, а его библиотека была прекрасно подобрана и могла удовлетворить самому требовательному вкусу. И все же оставалось непонятным, зачем она отправилась в дом Моргана за его, Риса, вещами… Если она была уверена, что он навсегда исчез из ее жизни, зачем же заботиться о таких пустяках?

Ему вспомнились слова Джулианы: «Что бы они ни говорили, я любила тебя тогда. Я хотела быть твоей женой». Воган глубоко вздохнул. И все же ее вина была в том, что она с самого начала скрывала свое замужество. Она приехала сюда как хозяйка и не сказала никому, даже прислуге, что у нее есть супруг. Более того она повторно пыталась выйти замуж!

Все, что она сказала ему нынче утром, прочно врезалось ему в память. И он обнаружил, что ищет оправдание ее поведению, напоминая себе о ее молодости, о том, как легко братья смогли заставить ее действовать столь вероломно.

Внезапно ему в голову пришла трезвая мысль. Возможно, правду следует искать где-то посередине между историей Джулианы и россказнями Нортклиффа. Возможно, она раскаялась в содеянном и вызвала братьев на помощь, а потом они на нее как следует поднажали, и она без сопротивления позволила выдать своего мужа вербовщикам. Тогда становилось понятным, почему она не хочет ни в чем признаваться.

В любом случае, сейчас это не имело уже никакого значения. Зачем ему знать, какие сомнения одолевали ее совесть, когда она согласилась отправить его на корабль. Все равно именно ею и был спровоцирован арест. Затем она беспечно продолжала жить, словно его никогда и не существовало. И обручилась с богатым английским дворянином…

И все же… Ее слова не выходили у него из головы все время, пока Воган копался среди книг. Хотел бы он знать, как найти выход из этого болота лжи и полуправды.

Сквозь открытое окно до его слуха донесся смех. Рис подошел к окну и, выглянув наружу, обнаружил в саду объект своих мучительных размышлений. Джулиана стояла в траве на коленях, срезала розы и клала их в корзину. Корзину держал мальчик.

У Риса перехватило дыхание, но потом он сообразил, что мальчику никак не меньше одиннадцати. Не его ребенок, это точно. И, конечно же, не ее. Мальчик говорил на явно родном для него, мелодичном валлийском языке, и Рис подошел поближе, чтобы лучше слышать.

— Значит, вы вернулись в Ллинвидд навсегда? — спросил мальчик. Джулиана улыбнулась ему. Рис вдруг страстно захотел, чтобы она когда-нибудь и ему вот так улыбнулась.

— Ты рад этому, Эван?

Ее безупречный валлийский вновь поразил Риса — это совсем не вписывалось в образ изнеженной английской леди, тщательно скрывавшей брак с валлийским мятежником.

Мальчик по имени Эван, нагнув голову, сосредоточенно ковырял в грязи большим пальцем ноги.

— Еще бы. А вы?

В его голосе звучала такая отчаянная надежда, что Джулиана засмеялась, наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Ну, конечно, я рада. Я люблю Ллинвидд. И я скучала по тебе, вспоминала, как ты помогал мне в саду.

Эван покраснел и еще глубже зарыл в грязь свой палец.

— Мама сказала, что я не должен был приходить и сразу же вас беспокоить, но я подумал… ну, что я могу понадобиться… вы понимаете, переносить вещи или убивать насекомых…

— Ручаюсь, тебе интересно знать, почему я возвратилась обратно.

— Мы были удивлены, миледи, это правда. Ведь вы говорили, что уезжаете на долгий срок. А сегодня днем пришла миссис Робертс и сказала маме, что вы уже здесь с мужем. Но не с тем, за которого собирались выйти замуж.

Джулиана поджала губы.

— Миссис Робертс везде поспевает.

Эван недоумевающе взглянул на нее.

— Да? Она очень старая, а потому никак не может везде поспеть.

Рис едва удержался от смеха. Он оценил возраст экономки примерно лет в тридцать с небольшим, но одиннадцатилетнему ребенку, верно, это кажется настоящей древностью.

Джулиана весело улыбнулась, и Эван взволнованно продолжал:

— Так, значит, вы привезли с собой совсем другого мужа?

Вздохнув, Джулиана поднялась с колен.

— Да, я привезла с собой другого мужа.

— И он такой же надутый англичанин, как этот лорд Девоншир?

— Вовсе нет. — В ее взгляде появилась неуверенность. Она пошла по садовой дорожке к дому, и Эван поспешил следом. — Ты помнишь, я рассказывала тебе об одном человеке? Которого забрали во флот?

Рис наполовину высунулся из окна, чтобы услышать ответ мальчика.

— О мистере Вогане?

— Да. Он и есть мой муж.

Эван что-то ответил, но они были уже слишком далеко, чтобы расслышать. Воган отошел от окна в полном недоумении. Она говорила мальчику о нем! Почему? Почему она скрыла свою тайну от всех, но открылась подростку? И насколько подробно она ему все рассказала?

Тем временем за дверью кабинета раздались шаги, и он понял по голосам, что это Джулиана и Эван. И Воган решил спрятаться за портьерами, желая до конца дослушать столь заинтересовавший его разговор.

— Где-то здесь есть бумага, — сказала Джулиана, когда они вошли. — Досадно, что на нее попала вода и она немного испортилась. Ты уверен, что тебе не нужна бумага получше? — Она подошла к письменному столу и открыла ящик.

— Нет, мне нужна как раз испорченная бумага. — Эван тоскливо, совсем не по-детски вздохнул. — Если отец увидит у меня хорошую бумагу, он меня побьет. Пока я говорю ему, что беру бумагу из мусорной кучи, он позволяет ею пользоваться, раз она ни на что уже не годится. Но хорошая бумага вызовет у него подозрения. Он спросит, что я с ней делаю, и мне придется ему во всем сознаться.

— Сознаться? — Джулиана в недоумении посмотрела на мальчика. — В том, что ты учишься чтению и письму? В том, что ты набираешься знаний? Но что же в этом дурного? Почему твой отец не должен знать об этом?

Эван поднял на нее серьезный, печальный взгляд.

— Отец говорит, что мне не нужно брать уроки. Он говорит, что скоро я буду помогать брату на ферме и что не стоит тратить время на такие глупости. — Он аккуратно сложил бумагу и засунул ее в запачканный карман.

— Но ведь сам-то ты так не думаешь?

Потупив голову, мальчик кивнул. Джулиана положила руку на его худенькое плечо.

— Ты должен поступить в школу. У тебя исключительные способности, которые там разовьются еще больше.

Мальчик пожал плечами.

— Отец не позволит мне. Я нужен ему на ферме. Он разрешает мне приходить сюда, потому что думает, что я помогаю вам в саду. — Он вдруг забеспокоился. — Ой, он велел мне вернуться засветло. Лучше я пойду.

— Может, мне поговорить с твоим отцом…

— Нет! — Он бросил на нее умоляющий взгляд. — Пожалуйста, не делайте этого, миледи. Будет только хуже.

Джулиана тяжело вздохнула. Эван побежал к двери, но у порога остановился и оглянулся. В его глазах светилось неприкрытое обожание.

— Спасибо за бумагу. Вы так добры ко мне!

— Я делаю это не из доброты, Эван. — Она улыбнулась. — Я делаю это потому, что ты мой друг. Знаешь, если тебе еще что-нибудь нужно, ты можешь свободно прийти ко мне. Хорошо?

Он широко улыбнулся.

— Да, миледи. Непременно. — И выбежал из комнаты.

Рис видел, как она еще долго с тоской глядела вслед мальчику, и у него внезапно пересохло в горле. Ее глаза нечаянно выдали страстное желание иметь ребенка. Интересно, была бы она хорошей матерью? Глупый вопрос. После того, как он увидел ее с этим валлийским мальчуганом, он уже знал ответ.

Она вела себя с Эваном так мягко и нежно, что Рис на мгновение пожалел о своем поведении, из-за которого она могла лишь ненавидеть его. Он сжал кулаки. Просто он ведет себя как человек, которого предала жена. Черт побери, он ведь не избил ее! И не развелся с ней. Она должна быть рада и этому.

Но Джулиана не казалась радостной. Она выглядела… потерянной. Это было самое подходящее слово. С тяжелейшим вздохом она повернулась к столу и увидела раскрытый гроссбух и кипу хозяйственных бумаг. Ее лицо лишь еще больше омрачилось, когда она поняла, чем занимался Рис.

Воган пошевелился, и неосторожное движение выдало его. Джулиана вздрогнула, подняла голову и увидела кого-то, прячущегося за портьерой.

— Боже праведный! — вскрикнула она, прижав руку к груди.

Только когда он покинул свое убежище, она с облегчением вздохнула.

— Черт возьми, Рис, как ты напугал меня! Я не подозревала, что ты здесь.

— Я… — Он запнулся, не придумав, как объяснить, что он подслушивал. И вместо этого спросил: — Кто этот мальчик?

На какой-то момент Джулиана смутилась, но потом ее лицо прояснилось.

— А, ты имеешь в виду Эвана! Это сын одного из твоих арендаторов, Томаса Ньюкома.

— Я помню Томаса. Горячая голова!

— Да. И он совершенно не понимает важности образования.

— Для фермера обычно считать науку пустой тратой времени.

— Я знаю. Но Эван не просто сын фермера. Он исключительно талантлив. До наших занятий он не умел ни читать, ни писать и говорил только по-валлийски. Но прошло четыре года, и он выучился грамоте не только по-валлийски, но и по-английски, и по-французски. И даже начал изучать греческий язык.

— Греческий? — удивленно переспросил Рис. — И французский тоже? Мой Бог, сколько же лет мальчику?

— Двенадцать. Потрясающе, не правда ли? У него фантастические способности к языкам. И все труды пойдут прахом, если вмешается его отец.

Рис потер подбородок.

— Может быть, мы найдем способ убедить мистера Ньюкома, что его сыну образование принесет пользу. Конечно же, мы что-нибудь придумаем, чтобы не причинить мальчику неприятностей.

Она недоверчиво посмотрела на мужа.

— Ты действительно собираешься ему помочь?

— Разумеется. Мне выгодно иметь как можно больше образованных арендаторов.

И за свои слова Рис был награжден ослепительнейшей улыбкой, напомнившей ему их первую встречу там, на собрании «Сынов Уэльса». Боже, какая же все-таки у нее красивая и очаровательная улыбка!

— Если тебе удастся отдать Эвана в школу, это будет значить для меня очень много. — Ее глаза сияли.

— Я вижу, мальчишка очень важен для тебя. Ты не возражаешь, если я спрошу, почему?

— Я познакомилась с Эваном, когда садовник поймал его на краже слив из сада. Его привели ко мне, и мне полагалось отругать его. — Она рассмеялась и начала расхаживать по кабинету. — Вместо этого мы говорили о книгах из твоей библиотеки. Он был совершенно потрясен. И я сказала ему, что в качестве «наказания» он будет приходить сюда каждый день в течение месяца на урок чтения. После этого… он стал приходить несколько раз в неделю. Я плачу ему небольшую сумму за помощь мне в саду, но большую часть времени мы с ним занимаемся. Его отец доволен, что сын работает на «ее милость», а Эван получает хоть и не систематическое, но все же сносное образование.

Рис тяжело вздохнул. Теперешняя Джулиана нисколько не была похожа на ту легкомысленную, взбалмошную девушку, которую он рисовал в своем воображении.

— Ты поступаешь очень великодушно.

Услышав его мягкий голос, Джулиана остановилась около одного из книжных шкафов. От удовольствия ее лицо зарделось нежным румянцем.

— Вовсе нет. Как ты сказал, мне просто выгодно иметь хорошо образованных арендаторов.

— Я вижу, не менее выгодным для тебя был и надлежащий присмотр за моим имением?

Смена темы, казалось, несколько удивила Джулиану. Она нервно провела пальцем по корешку книги, словно проверяя ее чистоту.

— Что ты имеешь в виду?

— Почему ты так много работала для возрождения Ллинвидда? Я просмотрел учетные книги, долго говорил с миссис Робертс и твоим управляющим Джеффри Ньюнсом. Оба подтвердили, что положение дел в имении резко изменилось к лучшему, когда ими стала заниматься ты. Зачем это тебе?

Она взглянула на него с горькой улыбкой.

— Ведь это же мое приданое! Мне следовало содержать его в прекрасном состоянии для моего будущего мужа. Разве я не права?

— Я думал об этом. — И поспешно добавил: — Но ты могла все это делать на расстоянии, через Ньюнса, ты же предпочла действовать иначе. — Не отрывая от нее глаз, он показал на книжный шкаф, где стояли его книги. — Ты, безусловно, не обязана была брать мои вещи из дома Моргана и привозить их сюда. И все же ты это сделала. Почему?

В сумеречном свете ее кожа походила цветом на отполированную слоновую кость, а волосы на изысканное вишневое дерево. Она храбро, почти вызывающе выдержала его взгляд.

— Сам знаешь почему. Но просто не хочешь верить очевидному.

Пока он стоял, не зная, что ответить, Джулиана оторвала от него взгляд и пошла к двери.

— Увидимся за обедом, — тихо бросила она, не оборачиваясь.

И вышла, оставив его с тоской в душе и сотней новых вопросов. И ни один из них, похоже, не имел ответа.

Джулиана ожидала Вогана в столовой, нервничая, как девушка на первом свидании. Она ходила вдоль стола из конца в конец, поправляя то серебряную вилку, то фарфоровую тарелку. Стол был сервирован поистине безупречно.

Она никак не могла решить, как же ей быть с обедом. Может, сделать такой обед, чтобы вернувшийся в родные края изгнанник смог получить истинное наслаждение? Или сделать обед наказанием, попытавшись отплатить за недоверие к ней? В конце концов жажда мира и гордость за процветающий Ллинвидд победили в ней мстительные инстинкты. Почему бы не продемонстрировать ему, как чудесно, когда царит гармония? Тогда, если он будет продолжать ее мучить, он хотя бы будет знать, что потерял.

С миссис Робертс они долго обдумывали меню, стараясь включить в него как можно больше валлийских блюд, поскольку кухарка, оставшаяся от прежней прислуги, заявила, что молодой хозяин всегда питал к ним особую страсть. Стол был покрыт кружевной скатертью, уставлен тончайшим фарфором и серебром. Джулиана проинструктировала слуг, как им следует себя вести, чтобы расположить к себе хозяина.

По такому случаю она оделась с особенной тщательностью. Дарси всегда настаивал, чтобы в Нортклифф-Холле к обеду семья садилась при полном параде. В Ллинвидде же Джулиана одевалась значительно скромнее. Но на сей раз на ней было нарядное голубое с полосками жаккардовое платье и роскошно вышитый корсаж. Она даже велела горничной уложить себе волосы, что делала весьма редко.

Джулиана с улыбкой дотронулась до своей прически. Теперь она покажет Рису, что может быть образцовой женой, если захочет.

А что, если ему это все равно? Что, если он будет груб и требователен? Или, может, она ошиблась и он не захочет валлийской пищи? Джулиана оглядела комнату. Что, если ему не понравится, как она переделала столовую?

Что ж, если так, это уже не ее дело, решила она, пожав плечами. Если он не сможет оценить усилия, затраченные ею на этот обед, тогда он в самом деле грубое, невоспитанное животное и между ними никогда не будет мира.

Лицо Джулианы омрачилось. Что ж, в таком случае, она в следующий раз выставит перед ним тарелку простой овсянки.

Но, однако ж, нынче вечером Рис все же доказал, что может быть справедлив, когда захочет. Разговор в кабинете ее очень ободрил. Оказалось, за безрассудным поведением скрывался вполне разумный человек. Человек, чья гордость несказанно страдает. И все же он попытался разобраться в том, что произошло, и не стал безоговорочно верить россказням Дарси. В конце концов, может, мир между ними не так уж и невозможен?

— Я не слишком поздно? — раздался громкий голос от дверей.

У Джулианы бешено заколотилось сердце. Он уже здесь. Изо всех сил стараясь подавить волнение, Джулиана приветствовала его сердечной улыбкой.

Похоже, он удивился, но тоже ответил ей широкой обезоруживающей улыбкой, некогда так пленившей ее сердце.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, направляясь к столу. — Этот цвет очень тебе идет.

От столь неожиданных комплиментов Джулиана смутилась и низко наклонила голову. Рис подошел к ней вплотную, взял ее руку и поцеловал. Перед тем как отпустить ее, он запечатлел легкий поцелуй на ее запястье, отчего все тело Джулианы пронзила сладостная дрожь.

— Прелестный цвет, — произнес он и распрямился.

Она заставила себя посмотреть ему в глаза и тут же пожалела об этом. Его взгляд пылал такой страстью, что разжег в ней ответный огонь желания. «О Господи! — подумала Джулиана. — Зачем он это со мной делает?»

— Т-ты тоже хорошо выглядишь, — совершенно ничего не соображая, пробормотала она.

— Да? — Он удивленно поднял бровь. — Ты не боишься, что я зазнаюсь от твоей похвалы?

Эти шутливые слова напомнили ей прежнего Риса и то, как он поддразнивал ее в первые дни их знакомства. Он же продолжал по-прежнему крепко держать ее руку.

— Что ж, наверно, мне следует быть сдержанней в комплиментах, — не задумываясь ответила Джулиана. — Мистеру сквайру следует быть поскромнее. И упаси Бог допустить, чтобы мистер сквайр принялся разгуливать в бриджах цвета фуксии, как щеголи из Клуба франтов.

Рис весело расхохотался. Потом, не выпуская ее руки, он проводил Джулиану к ее стулу. Усадив ее, он занял место во главе стола под зачарованным взглядом жены.

Впервые за сегодняшний день он не казался напряженным. И ее слова по поводу его костюма были совершенно справедливыми. Он оделся так, как и в торжественный вечер, устроенный по случаю ее помолвки. Узкие атласные брюки и прекрасно сшитый камзол подчеркивали его мускулистые бедра и плечи. Годы физической работы на море развили его мышцы и сделали тоньше его лицо. Если раньше он был строен и гибок, словно острый клинок, то теперь он походил на мощный разящий меч. Этим, наверно, и объясняется, почему он показался ей столь грозным и внушительным при первой встрече.

Но в то же время он стал и еще более красив. Суровые морщины, избороздившие его чело, лишили его юношеской свежести, но придали чертам мужественную определенность, чудесные смоляные волосы все так же блестели при свете свечей. Это были его собственные волосы, заплетенные сзади в косичку, и Джулиана была очень рада, что он пренебрегал модой, заставляющей мужчин носить пудреные парики и румянить щеки. Слава Богу, он никогда не будет франтом.

— Ты знаешь, у американцев есть песенка о франтах, — сказал он, усаживаясь за стол. — Она называется «Янки Дудль Денди». Я слышал, как ее пели в таверне перед сражением.

Воган позвонил в колокольчик, подавая сигнал к началу обеда.

— А какие там слова? — спросила Джулиана, стараясь удержать Риса в этом миролюбивом настроении. К тому же ее искренне интересовала его жизнь в Америке. Прищурив глаза, он запел для нее песенку о человеке на пони; и пока он пел, Джулиана почти видела его в американской таверне, распевающим боевой гимн колонистов. Бедный Рис! Он был так долго вдали от родного Уэльса, что вынужден был петь о свободе чужой страны. Как это ужасно — быть изгнанником, а затем заложником в чужом краю!

Эти мысли растревожили Джулиану. Безусловно, он имел право злиться на нее за все происшедшее, даже если в этом была виновата не она сама, а ее братья. В конце концов, если бы он вообще ее не встретил, его бы не завербовали. Если бы он не осмелился ее полюбить, его никогда бы не отправили в изгнание.

Открылась дверь, слуга внес горячий суп и разлил его в бульонные чашки. Рис прервал свою песню, нагнулся над чашкой, и улыбка исчезла с его лица. Какое-то время он пристально вглядывался в горячую жидкость с плавающими в ней по старинной валлийской традиции нежными лепестками бархатцев.

«О Боже, — испугалась Джулиана, — он, верно, терпеть не может этот суп. Не нужно было слушать кухарку!»

Он поднял голову над чашкой.

— Ты знаешь, сколько прошло времени с тех пор, как я в последний раз ел эту похлебку?

Стараясь не показать своего волнения, она легко угадала:

— Шесть лет?

— Даже больше. Тогда я отправился в странствия по Европе… как раз тогда, когда Ллинвидд… поменял владельца.

Она кивнула. Воган зачерпнул ложку супа, и Джулиана затаила дыхание. Но тут же вздохнула с облегчением — на его лице застыло невыразимое блаженство.

— Удвой кухарке жалованье, — улыбнулся Воган. — Дай ей все, что она захочет, но пусть она готовит этот суп каждый день до самого второго пришествия.

Джулиана не смогла сдержать улыбки. Она готова была просто расцеловать кухарку. Удвоить ей жалованье? Это стоит сделать, хотя бы ради того, чтобы видеть Риса таким оживленным. И чувствовать себя ему равной, а не кающейся грешницей.

— Правильно ли я поняла, — желая подзадорить его, спросила она, — что эта похлебка не входила в твое американское меню?

Он отломил кусок хлеба и бросил его в суп.

— Ни в американское, ни во флотское. — При упоминании флота ее лицо погрустнело, и он поспешно добавил: — Но в Америке были другие интересные блюда.

— Да? — Она проглотила ложку супа. — И какие же?

— Скажем, суп из мидий. Это просто мидии в густом бульоне, но американцы добавляют в него еще какие-то специи… в общем, это замечательное блюдо, если его готовит хорошая кухарка.

Джулиана отложила ложку, у нее вдруг пропал весь аппетит.

— И кто готовил его для тебя? — спросила она, разом вспомнив обо всех женщинах, с которыми, как говорил, он спал.

Но Воган, казалось, не заметил ее изменившегося голоса.

— Чаще всего моя хозяйка. Когда я не выходил в море, то жил больше в меблированных комнатах. Вот так и сэкономил уйму денег. — Он проглотил ложку супа и ухмыльнулся. — Видела бы ты эту ужасающую женщину. С седыми волосами, с плоским лицом, вдвое толще тебя. И если кто-нибудь входил на кухню, она вышвыривала его одним ударом огромного кулака. Горничные, лакеи, солдаты — от всех оставалось лишь мокрое место. Но она умела потрясающе готовить.

Джулиана с облегчением вздохнула. Пожалуй, трудно было представить Риса в постели с этакой амазонкой.

— Расскажи мне о твоей жизни в Америке. Я читала о колониях и всегда задавалась вопросом, действительно ли там такая захватывающая жизнь, как описывается в рассказах.

Он взглянул на нее с изумлением.

— Ты серьезно? Ты действительно хочешь узнать об Америке?

— Да. Очень.

Он пожал плечами.

— Хорошо. Что бы ты хотела узнать?

Следующий час пролетел, словно в тумане. Стоило только попросить, и Рис с удовольствием принялся рассказывать ей о колонистах. Ей они казались какой-то разношерстной компанией — все эти говорящие по-английски голландцы из долины Гудзона, шотландцы из Северной Каролины, воинственные племена индейцев и даже англичане, порой любящие, а порой и ненавидевшие свою отчизну. Занимаясь каперством, он изучил все американское побережье и за три года повидал больше, чем она за всю жизнь.

Блюда все прибывали и прибывали — заливные миноги, жареный гусь, вареный лук-порей с беконом, консервированные абрикосы… Но Джулиана к ним едва притронулась. Вместо того она, затаив дыхание, впитывала истории Риса о людях, которые раскрашивали свои тела и полунагие шли в бой, о деревянных укреплениях, густых лесах и тучных полях, возделываемых рабами.

— Это звучит так дико! — сказала Джулиана, когда он прикончил вторую порцию хлеба, запеченного с сыром, столь любимого валлийцами. — Как люди могут растить детей и мирно жить, если над их головами раздаются воинственные кличи индейцев?

Рис фыркнул от смеха и вытер рот.

— Боюсь, я дал тебе такой же искаженный образ Америки, как и твои книги. Но, знаешь, это твоя вина. Ты — превосходная слушательница, а потому я не удержался и кое-что приврал. На самом деле воинственные индейцы, а вернее, остатки некогда могучих племен обитают лишь в девственных лесах в самой глубине материка. В прибрежных же городах и на плантациях протекает совершенно цивилизованная жизнь. Люди ходят в театр, в церковь, дети каждый день посещают школу… все это не слишком уж отличается от Уэльса или Англии…

В этот момент слуга внес слоеный торт, над которым, как стало известно Джулиане, кухарка трудилась с самого момента их приезда. Рис со смехом указал на него.

— Но чего точно я не видел в Америке, так это столь изысканно украшенного слоеного торта. Кухарка превзошла самое себя.

Пока лакей разрезал десерт и раскладывал его на тарелки, лицо Риса внезапно стало серьезным. Он откинулся на стуле и медленно потягивал вино, не сводя глаз с Джулианы. В своем нарядном костюме он смотрелся просто великолепно. На какую-то долю секунды она вспомнила прошлую ночь и его грубые притязания. Но сегодня все было иначе. Хотя он и казался ей по-прежнему властным и самоуверенным, в его взгляде она прочла также и приглашение. Приглашение и желание. Он дождался, пока их обнесли тортом, затем отставил свои стакан и наклонился к ней через стол.

— Кухарка была не единственной, кто превзошел себя. Это был настоящий праздник для изгнанника, Джулиана. Если бы я сам заказывал каждое блюдо, я не сделал бы лучшего выбора. Должно быть, ты готовилась к этому приему с самого нашего приезда.

Его похвала воодушевила ее. Глядя в тарелку, Джулиана ответила:

— Поверишь или нет, но я думала об этом обеде для тебя с тех самых пор, как ты покинул Уэльс. Я была уверена, что, если… что, когда ты вернешься, тебе захочется отведать тех блюд, которых ты был лишен… за границей. — Она не смогла заставить себя сказать «на флоте».

— Спасибо. — Когда она подняла на него взгляд, Рис мягко сказал: — Спасибо за такое внимание. Это было не тем, что я… Я просто не знал, чего ожидать.

Он был так искренен, что она не удержалась:

— По правде, после вчерашней ночи я не хотела тебе ничего подавать, кроме обыкновенной овсянки, но кухарка просто восстала. Ей так хотелось порадовать тебя своими кулинарными талантами!

Рис рассмеялся и отрезал себе кусок торта. Но не стал его есть, а задумчиво смотрел на Джулиану.

— А ты? Ты не хочешь порадовать меня своими талантами?

Она пристально рассматривала свой кусочек торта.

— Может быть.

— Я просто потрясен, уверяю тебя. Но я был потрясен и раньше, Джулиана. Домом… обстановкой… прислугой… Я считаю, ты прекрасно со всем справилась, даже если ты сделала все это и не для меня.

Она хотела ответить, что все это было для него, но вдруг заколебалась. Так ли это? Для него ли она старалась, поднимая Ллинвидд? Или же только для того, чтобы доказать семье, что она способна сама позаботиться о себе? Чтобы доказать свою значимость в мире, где женщину расценивают только как покорную жену, не более?

Да, сначала ее любовь к Ллинвидду, гордость за него были связаны с одним лишь желанием сохранить его для Риса. Когда же надежда увидеть мужа исчезла, стремление остаться в Ллинвидде только окрепло. Она видела истинное счастье в том, чтобы превратить этот край в цветущий уголок. И это уже не имело никакого отношения к Рису.

Теперь же она смело глядела в глаза мужу, гордясь тем, что ей удалось совершить.

— Вот например, — Рис обвел рукой столовую, — мне нравится, что ты сделала с этой комнатой. Она мне всегда казалась слишком темной. С этими подвесными лампами и по-новому окрашенная она выглядит значительно веселее. И не кажется такой пустой. В ней стало больше мебели?

— Прибавился только этот буфет. — Джулиана указала на предмет ее гордости — массивный валлийский фигурный буфет из красного дерева с резными дверцами.

Рис поднялся и подошел поближе.

— Прекрасная работа. Где ты его нашла?

— Я заказала его у одного столяра в Кармартене.

— Прекрасно. Я полагаю, ты заплатила за него из доходов от Ллинвидда?

Она покачала головой.

— Не совсем так. Я купила его еще до того, как Ллинвидд стал приносить доход. Я воспользовалась своими деньгами, тем содержанием, что выплачивал мне отец, и заплатила за буфет.

Рис с удивлением взглянул на нее, будто она сообщила ему нечто странное.

— Твоим содержанием? И твой отец одобрял это?

— Он не знал. Я распорядилась этими средствами по своему усмотрению.

— Сколько именно из твоего содержания шло на поддержание Ллинвидда?

— Иногда половина. В какой-то год — две трети.

Он подошел к ней и решительно заявил:

— Ты поступила благородно, но теперь этому конец. Тебе больше не нужно тратить ничего на Ллинвидд. У меня для этого достаточно денег. Я предпочел бы, чтобы ты расходовала свои деньги на всякие женские безделушки: туалеты, украшения…

— Я предпочитаю вкладывать эти средства в Ллинвидд. — Она встала. — Здесь еще столько нужно сделать, стольким обзавестись!

— Позволь мне этим заняться. А ты больше ни о чем не беспокойся. Если тебе нужно что-нибудь из мебели, скажи мне, и я об этом позабочусь… Иначе…

— Иначе ты будешь делать все сам, без меня? — Джулиана больше не могла сдерживаться. — Почему ты хочешь так поступить? Я доказала, что могу заниматься хозяйством без тебя, и ты должен разрешить мне продолжить это дело. Это ведь также и мое имение. Я не могу целый день сидеть и вышивать, если в силах помочь тебе управлять Ллинвиддом.

Его лицо стало совсем мрачным, и Джулиана смягчилась.

— Я понимаю, ты думаешь наказать меня, сделав гостьей в собственном доме. Но разве ты не видишь, как это глупо? Вместе мы сможем сделать для Ллинвидда гораздо больше, чем ты один. И если мы должны жить как муж с женой…

— Жить как муж с женой? — Воган удивленно взглянул на нее. — Но в этом-то и вся загвоздка. Ты моя жена, только когда тебя это устраивает — в кабинете, на кухне. Но не в постели.

Джулиана густо покраснела. Аицо Вогана впервые за этот вечер стало суровым, хотя голос звучал обманчиво мягко:

— Ты приказала лакею вынести твои вещи из нашей спальни в Голубую комнату, хотя я недвусмысленно тебе это запретил.

Джулиана заложила дрожащие руки за спину. Она проделала это, пока Рис был в конюшнях, и велела лакею ничего не говорить мужу. Откуда же он узнал?

Словно бы услышав немой вопрос, он ответил:

— Помнишь, я велел слугам приходить ко мне, если у них есть вопросы. Они не так глупы и поэтому пообещали. Они понимают, кто хозяин в доме. Поэтому они сделали, как я сказал, и перенесли твои вещи назад.

Потрясенная услышанным, Джулиана попыталась отвернуться, но Воган схватил ее за руку и притянул к себе. Он наклонился к ней так, что его губы почти касались ее щеки.

— Ну так что, Джулиана? Я вижу, ты хочешь обладать главной привилегией супруги — быть хозяйкой в доме. Я признаю, что у тебя это хорошо выходит, и считаю, что недурно было бы управлять имением вместе. Но только при одном условии. — Когда он обвил рукой ее талию и прижался губами к ее волосам, стало совершенно ясно, каким будет его условие. — Обещаешь ли ты быть женою мне во всех смыслах? Обещаешь ли ты делить со мной постель? По своей воле?

Ей так хотелось ответить «да», особенно когда он был так близко и ей так легко было вспомнить то трепетное ощущение, которое вызывали в ней его поцелуи. Его дыхание на ее щеке было таким теплым и манящим, а его рука у нее на талии искушала ее сделать один шаг и упасть к нему в объятия.

Но Джулиана не могла принять это условие. Если она позволит ему таким образом купить ее, она скоро сама пожалеет об этом. Рис жаждет не ее, а ее тела. Он хочет видеть в ней бесчестную предательницу и в то же время заниматься с ней любовью. Вся ее гордость, все достоинство восставали против этого.

— Нет, — прошептала она. — Я не хочу делить с тобой постель до тех пор, пока ты не перестанешь видеть в любви еще одно сражение.

Рис отскочил от нее и прорычал:

— Прекрасно. Спи, где хочешь. Но приготовься к долгим дням вышивания и безделья. Потому что этот дом только тогда станет твоим, когда ты будешь принадлежать мне.

И Воган стремительно выбежал из комнаты.

14

Дарси торопливо шагал по направлению к дому Летиции. Беспокойство его было вызвано запиской, переданной ею накануне. Раньше Летиция никогда сама не просила его прийти. Она выжидала, пока страсть возобладает над ним и он прибежит к ней сам. Это и нравилось Дарси, и раздражало. Он не был нужен ей так же сильно, как она ему.

Но сегодня она вызвала его, и, вместо того чтобы сразу броситься к ней, как он поступил бы прежде, Дарси провел некоторое время в раздумьях. От излишней поспешности его удерживал страх. Он перебирал в голове все возможные причины, по которым Летиция могла захотеть его видеть, и ни одна из них не была приятной. Либо Воган поговорил с ней, либо привез какое-то известие от этого негодяя Пеннанта, либо… Он не решался даже и помыслить об этом: что, если Морган Пеннант вернулся живой и невредимый…

Дарси шел по извилистой тропинке, освещенной светом, падавшим из окон домика. Внезапно он подумал, что ему, пожалуй, следовало бы получше подкрепиться горячительным накануне такой встречи.

В доме царило зловещее молчание. Малыш Эдгар, должно быть, уже в постели. Обычно Дарси еще издали слышал, как Летиция снует по дому, хлопоча по хозяйству. С бьющимся от недобрых предчувствий сердцем Дарси толкнул дверь, не утруждая себя стуком.

Увиденное лишило его дара речи. Его возлюбленная Летиция была в объятиях незнакомого мужчины. Дарси почудилось, будто все его тело налилось тяжелым свинцом. В глазах потемнело, словно с яркого солнечного света он внезапно попал в мрачное подземелье. Подземелье, где бродят призраки. Ибо Дарси догадывался, кто этот незнакомец.

Громко выругавшись, он вошел и с грохотом захлопнул за собой дверь. Летиция мгновенно отскочила от незнакомца и виновато посмотрела на Дарси. Мгновения хватило ему, чтобы утвердиться в своих подозрениях. Пеннант, разрази его гром! Он не только вернулся в Уэльс, но и еще прямиком заявился к Летиции! И та встретила его с распростертыми объятиями!

— Вон из моего дома! — прорычал Дарси. — Убирайся! Ты не имеешь права переступать этот порог!

Пеннант заслонил собой Летицию.

— У меня больше прав, чем у тебя! Это моя женщина и мой сын, и ты привязал их к себе ценой своей наглой лжи!

Дарси замолк, ошеломленный. Эдгар — сын Пеннанта? Да как он посмел утверждать такое?

Летиция отстранила Пеннанта.

— Успокойся, Морган. Я разберусь с ним сама.

— Как разбиралась до сих пор? — прервал ее Пеннант. — Поверишь его вранью, а он этим воспользуется? Нет. Больше это не пройдет. Теперь мы все станем говорить только правду. Я не вижу другого выхода. — Он свирепо взглянул на Дарси. — Скажи ей правду. Она знает, что ты выдал меня вербовщикам. Теперь расскажи, что ты говорил мне о ней шесть лет назад. Расскажи ей, как ты пытался заставить меня презирать ее!

Дарси судорожно старался придумать какую-нибудь правдоподобную историю, которая бы позволила ему оправдаться перед Летицией, вероятно уже ненавидевшей его.

— Берегись, — прошипел Пеннант. — Если ты и на этот раз солжешь, клянусь, я позову Вогана. Он был там. Он слышал все, что ты сказал.

— Летиция, не слушай его! — Дарси был в полном отчаянии. — Они с Воганом распространяют все эти безумные сплетни, будто бы я…

— Пожалуйста, Дарси… — Летиция шагнула вперед, в ее глазах стояли слезы. — Пожалуйста, не лги мне.

— Ты веришь ему больше, чем мне? Он же хочет тебя, черт его побери! Он всегда тебя хотел, и он что угодно наговорит, лишь бы тебя вернуть!

— А разве ты поступаешь иначе? Ты лжешь, чтобы удержать меня.

Дарси казалось, будто стены готовы низвергнуться на него и раздавить.

— Разве я единственный, кто лжет? — Комок подступил к его горлу. — Пеннант заявляет, что Эдгар — его ребенок. Скажи, это правда?

Летиция побледнела. Пеннант молча подошел и положил ей руку на плечо. Но она решительно сбросила ее и отошла подальше от обоих соперников.

— Эдгар мой сын или нет? — Дарси задохнулся. — Ты сказала, что хочешь услышать правду. Я тоже этого хочу. — Увидев, что она колеблется, он поспешно добавил: — В любом случае для меня не будет разницы, клянусь тебе. Я буду любить мальчика и заботиться о нем, невзирая на то, кто его отец. Скажи мне наконец правду!

Летиция потупила глаза, и он вздрогнул, угадывая ответ.

— Ради всего святого, Эдгар — мой сын?

Она отрицательно покачала головой.

— Я знаю, я не должна была тебя обманывать, но…

— Так, значит, ты думала, что я глупый влюбленный дурак, который слепо поверит всему, что ты скажешь! — В ярости, овладевшей им, он готов был оскорбить, унизить ее. — Ты притворялась, будто любишь меня, и все это время надеялась, что твой любовник вернется? Что ж, и я притворялся, что помогаю тебе. Это я, да, я сослал его на корабли! — Он подошел ближе, не в силах сдержать бешенство. — Ты думаешь, я не видел, как ты страдала по нему, стоило мне отвернуться? Каждый раз, когда ты спрашивала, нет ли для тебя писем, у меня душа разрывалась на части от ревности. К счастью, мне удалось перехватить то единственное письмо от него и отослать обратно. Боже, как я его ненавидел за то, что только он и владел твоим сердцем! Как я его презирал!

— А ты говорил мне, что она предала меня, — горько произнес Пеннант. — Ты подло лгал мне!

— Да, да! Я лгал! Лгал с огромным наслаждением и следил, как твоя любовь умирает — там, на грязном полу подвала, раздавленная моей ногой.

Приглушенные рыдания Летиции, внезапно словно осунувшейся от горя, заставили Дарси спохватиться. Боже, он не хотел так больно ранить ее. Неважно, что она сделала, Дарси все еще любил ее. Она обманула его… она его просто использовала. Но все это не имеет никакого значения. Он ее любит.

— Пойми, Летиция, я так нуждался в тебе! — Дарси умоляюще взглянул на нее. — Да, я лгал, но это была маленькая ложь, неизбежная. Я знал, что он сделает все, чтобы вернуться, если будет думать, что ты верна ему. — Его голос внезапно упал до шепота. — Я должен был что-то сделать.

— И ты сделал! — вскрикнула Летиция. — Ты оболгал меня перед ним, наговорил обо мне Бог знает каких мерзостей!

— Потому что я любил тебя! Потому что хотел, чтобы ты принадлежала одному мне!

— Да, — прервал его Пеннант, — но разве это была твоя единственная ложь? Ты чудовищно налгал своей сестре, чтобы разлучить ее с Воганом. Ты налгал Вогану, что она струсила и жалеет о замужестве. Налгал, что она сама умоляла тебя сдать его вербовщикам и стать свободной.

Дарси готов был разорвать на части этого мерзавца-правдоискателя. Черт подери! Зачем он говорит все это при Летиции?

— Неужели это правда? Как ты мог так поступить? — Летиция, казалось, была потрясена до глубины души.

Дарси так и не решился подтвердить разоблачение. Он знал, что, признай он свою вину, Пеннант обязательно отправится к Вогану искать правды. А тот не успокоится, пока не уничтожит всех Сент-Албансов. Остается единственный выход — стоять на своем до конца.

— Да, я это сказал, — заявил Дарси. — И это была правда.

Глаза Летиции расширились от ужаса.

— Нет, я этому не верю! Твоя сестра никогда бы так не поступила! Никогда!

— Это тебя не касается, Летиция. — Он молил Бога, чтобы она не заметила, как неуверенно звучит его голос. — Джулиана вызвала меня в трактир той ночью и умоляла, чтобы я избавил ее от Вогана. Что я и сделал. Все так и было, веришь ты этому или нет.

Летиция покачала головой и повернулась к Пеннанту.

— Она была просто убита горем, когда узнала, что Риса забрали. Она не притворялась. Я знаю это! Не верь его лжи! Джулиана никогда бы не поступила так низко, так отвратительно!

— Я верю твоим словам. — Морган с нежностью посмотрел на любимую.

Отчаяние и тоска сжали сердце Дарси.

— Почему ты ей веришь? Она лгала мне об Эдгаре. Она не до конца была с тобой откровенна. Поверь, она вовсе не так уж невинна, как хочет себя представить.

Летиция с гневом обернулась к Нортклиффу.

— Что ты хочешь сказать?

— А то, что я не просто заботился о вас с Эдгаром. Пеннант явился сюда и думает, будто можно все начать сначала, будто и не было этих шести лет. Но вам ничего не удастся. — Он повернулся к Пеннанту. — Все эти шесть лет Летиция делила со мной постель. — Он сжал кулаки. — Шесть лет она обращалась ко мне за помощью, и я заботился о ней. Ты не сможешь их зачеркнуть одними сладкими обещаниями.

Глаза Пеннанта сверкнули от гнева.

— А как обстояли у тебя дела с женой все эти шесть лет? То, что ты делил с Летицией, — только крупицы твоей жизни. Я же хочу делить с ней все. Я хочу жениться на ней и дать ей много больше, чем смог дать ты.

Тоска с новой силой овладела Дарси.

— Она моя! Ты ее не получишь!

— Возможно, она отдала тебе многое, — продолжал Пеннант, — но не отдала тебе своего сердца.

— Откуда тебе это знать!

Пеннант хотел еще что-то сказать, но Летиция остановила его. Ее лицо было мокрым от слез.

— Пожалуйста, перестаньте. Мне тяжко все это слышать. Ты должен уйти, Морган. Я хочу поговорить с Дарси наедине.

— Уйти? — растерялся Пеннант.

— Да, и позволь мне все уладить самой. Пеннант сжал ее руки.

— Сколько времени тебе для этого потребуется, Летиция? Ты сказала, что дашь мне окончательный ответ сегодня же.

— Ты уже был здесь? — рявкнул Дарси, но они не обратили на него внимания.

— Я не оставлю тебя, можешь не опасаться. — Он зло взглянул на Дарси. — Я не позволю, чтобы этот негодяй опять отнял тебя у меня!

— Ты веришь мне? — спросила Летиция.

— Верю, — ни минуты не колебался Пеннант.

— Тогда дай мне уладить все самой.

— Я люблю тебя, — настойчиво продолжал Пеннант, не обращая внимания на бледного от злости Дарси. — Оставь его и выходи за меня замуж.

Летиция бросила взгляд на Дарси, еще один жалостливый взгляд. Затем повернулась к Пеннанту.

— Я… я не могу обсуждать это сейчас. Пожалуйста, приходи утром. Я обещаю дать тебе ответ.

Пеннант замер в нерешительности. Но, когда она осторожно высвободила свои руки из его ладоней, он нехотя направился к двери. Перед Дарси он остановился и поднес кулак к самому его лицу.

— Послушай меня, Нортклифф. Если ты обидишь ее, если ты что-нибудь с ней сделаешь, я…

— Этого не будет никогда, — отрезал Дарси. — Я люблю ее. Я не обидел бы ее, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

— Ты уже однажды унизил Летицию, когда оболгал ее в моих глазах. Но если и теперь ты станешь врать, если попытаешься настроить ее против меня, я разыщу тебя и сотру в порошок, слышишь?

— Убирайся, — прошипел Дарси, — убирайся из моего дома!

Пеннант смерил его презрительным взглядом и повернулся к Летиции.

— Я вернусь за тобой завтра утром, любовь моя, за тобой и за сыном.

— Ты не получишь ее! — заорал Дарси, но Пеннант, не удостоив его взглядом, вышел, хлопнув дверью.

Едва валлиец исчез за дверью, Дарси в смятении обратился к Летиции:

— Ты ведь не собираешься вернуться к нему? Я знаю, эти шесть лет, которые мы провели вместе, кое-что значат для тебя!

С бледным, застывшим лицом Летиция стиснула руки.

— Верно, значат очень много. И ты это прекрасно знаешь.

Он сбросил камзол и швырнул его на стул. Почесав переносицу, он нерешительно пробормотал:

— Все это так неожиданно. Я был уверен, что Эдгар мой сын. Но выходит, я ошибался. И все же я был искренен, когда сказал, что это не имеет значения. Ты так мне нужна сейчас, Летиция! Неважно, что ты меня обманывала, вы мне оба нужны — ты и Эдгар. Не дай Пеннанту разрушить то, что было построено за эти шесть лет.

— Ты говоришь так, будто мы женаты. Морган прав: ведь у тебя есть жена. А у него… всегда была только я.

— Моя жена ненавидит меня! И ты это знаешь! — Он шагнул к ней и взял за руку. — Ты знаешь, что в постель с нею я ложился лишь потому, что мне был нужен наследник. — У него перехватило горло. — Я хотел сделать своим наследником Эдгара. Я собирался признать его своим сыном, когда он станет постарше. — Дарси попытался привлечь ее к себе, но Летиция отстранилась. — И я клянусь сделать его своим наследником, если ты согласишься остаться со мной. О Боже, как ты нужна мне! Ты не можешь меня оставить!

Он был в отчаянии. Отчаяние вряд ли поможет удержать ее около себя, но Дарси не мог сдержаться. Мысль о том, что Летиция исчезнет из его жизни, казалась ему просто невыносимой.

— Пожалуйста, Дарси, — прошептала она, — ты должен понять…

. — Я знаю, я не мог ошибаться все эти годы. — Он сжал ее плечи, ожидая какого-нибудь подтверждения. — Ты была по-настоящему ко мне привязана. Я это знаю. В ее глазах он прочел жалость, и эта жалость причиняла ему боль.

— Да, я была очень сильно привязана к тебе, Дарси. Я лгала тебе об Эдгаре, но я и в самом деле считала, что ты ему заменил отца. Ты всегда был так добр к нему.

— Вот видишь!

— Вижу. Но это не извиняет твою ложь. Обо мне. И о Джулиане.

— Оставь Джулиану в покое. Она тут ни при чем.

— Но та напраслина, которую ты возвел на нее, может разрушить ей жизнь, неужели ты не понимаешь? — Она сбросила его руки со своих плеч. — Я всегда считала тебя великодушным, добрым… А теперь мне кажется, что передо мной чужой человек, которого я совсем не знаю, обманщик…

— Ты тоже обманывала меня…

— Да, но я лгала, чтобы уберечь моего ребенка от голода. Ты же… — Ее голос сорвался. — Ты лгал, чтобы заполучить то, что не принадлежало тебе. Это совсем другое.

Летиция отстранилась от него, и Дарси почувствовал это.

— Давай попробуем опять все начать сначала, Летиция. Я так этого хочу.

Грустно покачав головой, она подошла к камину.

— Зачем, Дарси? Прошлого не вернуть. — Она долго молчала и наконец, собравшись с духом, вымолвила: — Когда завтра придет Морган, я возьму Эдгара и уйду с ним.

Ее слова настолько потрясли Дарси, что он сказал то, чего вовсе не собирался:

— А если я женюсь на тебе?

— Боже, о чем ты говоришь? Ты уже женат, — возмутилась она.

— Я разведусь с ней. Я разведусь с Элизабет и женюсь на тебе. Я сделаю Эдгара моим наследником. Клянусь!

— Ты, верно, сошел с ума! Чтобы граф развелся со своей женой-дворянкой и женился на простой служанке! Если ты это сделаешь, с тобой перестанут знаться. Ты сам знаешь, что никогда бы не стал так рисковать своим положением. Слышишь, ты не смеешь так поступить!

То, что она сказала, было сущей правдой, но Дарси не знал, чем еще ее можно удержать.

— Я поставлю на карту все, чтобы ты осталась со мной.

Она покачала головой.

— Я не могу принять от тебя такой жертвы, Дарси. — Она остановилась и гордо вздернула голову. — Не могу, потому что люблю Моргана.

Эти слова, словно разряд молнии, пронзили его сознание, вызвав приступ безумной ярости. Он схватил Летицию в свои объятия и изо всех сил прижал к себе. Чувствуя его железную хватку, она отчаянно принялась колотить кулаками по его груди.

— Ты не любишь его! Я докажу тебе это! — Он хотел было поцеловать ее, но она увернулась. — Пойдем в постель, и я докажу тебе, что между нами еще кое-что осталось!

— Не смей! — Летиция боролась с ним изо всех сил.

Ее страх только возбудил Дарси. Он схватил ее за подбородок и впился в ее губы. Но, когда он попытался просунуть язык между ее зубами, Летиция его укусила.

Боль отрезвила его. Он отшатнулся от Летиции и зло ударил ее по щеке. Но едва Дарси понял, что он наделал, его охватил ужас. Он никогда не бил ее, за все это время ни разу не ударил.

— Бог мой, Летиция… прости меня, — пролепетал он и опять потянулся к ней.

Но она только отшатнулась от него и бросилась к лестнице.

— Уходи, Дарси, — выдохнула она, прижав руку к щеке, на которой остался отпечаток его руки. — Пожалуйста… уходи.

Дарси сделал шаг к лестнице. Летиция попятилась и отступила на ступеньку выше.

— Ты обещал Моргану не обижать меня! Значит, ты снова солгал?

Дарси застыл: ее слова полоснули его по сердцу, словно остро отточенное лезвие. Летиция его теперь боится, и поделом. Он вынудил ее бояться. Дарси отвернулся, понимая, что не сможет поручиться за себя, если еще приблизится к ней. Еще хоть на шаг. Он внушает ей страх. Еще немного — и она возненавидит его.

— Пожалуйста, уходи, — повторила она дрогнувшим голосом.

Дарси колебался, чувствуя себя совершенно уничтоженным. Другого выбора у него не было.

— Будь по-твоему. Я ухожу.

Тяжело вздохнув, он подошел к двери, открыл ее, но вдруг остановился и посмотрел на Летицию.

— Если ты уйдешь с ним, в один прекрасный день ты поймешь, что совершила ошибку. Ты поймешь то, в чем стыдишься признаться сейчас. Поймешь, что любишь меня и я люблю тебя. И что он недостаточно хорош для тебя.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Затем замер и прислушался. За дверью послышались приглушенные рыдания.

Черт побери, ведь он ее потерял! И, несмотря на свою браваду, он знал, что потерял ее навсегда. Но как, во имя всего святого, он сможет теперь жить без нее?

15

— Обед подавать в обычное время? — спросила миссис Робертс у Джулианы. Был ранний вечер, и женщины стояли в столовой.

— Подавайте. — Джулиана лукаво подмигнула экономке. — То есть, конечно, если мой самонадеянный муженек не распорядится иначе.

Миссис Робертс рассмеялась.

— Прошло уже три дня после вашего приезда, а он все еще надеется стать полноправным хозяином в Ллинвидде. Ах, мужчины так глупы!

Обычно Джулиана избегала тонко замаскированных попыток миссис Робертс выяснить, что происходит между ней и ее мужем, но сегодня она была чрезвычайно сердита на Риса и согласилась поддержать разговор.

— Возможно, они и глупы, но при этом еще и страшно упрямы. Я, кажется, выиграла схватку за кухню, но проиграла в конюшне.

— Грум опять отказался оседлать для вас лошадь? — Миссис Робертс сочувственно покачала головой. — Мне очень жаль, миледи, что вы пропустили свою ежедневную прогулку. Но вы наведайтесь на конюшню еще раз, потом опять, пока мистер Воган не поймет, что глупо вам запрещать верховые прогулки. — Она расправила фартук. — Что ж, пожалуй, мне лучше вернуться на кухню. Вы же знаете, прислуга любит побездельничать, если не держать ее в ежовых рукавицах.

И она заспешила восвояси, оставив Джулиану наедине со своими невеселыми мыслями. За эти три дня прислуга разделилась на два лагеря — лакеи, грумы, дворецкий и управляющий в одном, горничные, кухарка и миссис Робертс в другом. И эта расстановка сил приводила Джулиану в настоящее бешенство.

Лакеи и грумы с готовностью подчинились Рису. Некоторые из них были наняты совсем недавно, поэтому их верность ему была понятной. Но ведь она сама наняла этого проклятого грума, который осмелился перечить ей сегодня утром. Он мямлил, заикался и извинялся и в конце концов выставил ее из конюшни.

Вот предатель! Как и все слуги-мужчины, он слушался только Риса. Стоило тому только состряпать пару историй о битвах на море и приключениях в Америке, как все они уже были готовы умереть за «смельчака-хозяина» .

Но женщины, безусловно, были на стороне Джулианы. Они были слишком практичны, чтобы поверить во все эти выдумки Вогана. За спиной Риса они шли к ней за указаниями. И миссис Робертс была главной мятежницей. Она послушно кивала, поддакивая Рису, а затем отправлялась к Джулиане.

А кухарка! Джулиана громко фыркнула. Кухарка открыто заявила ему, что не так глупа, чтобы получать приказы от мужчины, который не имеет ни малейшего представления о том, что происходит на кухне. Рис мягко намекнул ей, что может рассчитать ее за строптивость. Однако сметливая женщина напомнила ему, что было бы неразумно увольнять ту, что умеет готовить похлебку по-валлийски, достойную самого короля. И, разумеется, была права.

Таким образом Джулиана оставила за собой право составлять меню, и Рису пришлось молча с этим смириться. Он не стал протестовать также, когда она велела горничным перенести свои туалеты и драгоценности в Голубую комнату. Зато он утверждал себя во всем остальном. Вместе с Ньюнсом обсуждал будущие нововведения. Запретил ей появляться на конюшне. Обязал приходить к нему за разрешением всякий раз, когда она собиралась проехаться в карете, и неизменно сопровождал ее во всех поездках.

Все это ужасно раздражало и оскорбляло Джулиану. Но она не решалась жаловаться, так как его ответ всегда был одинаков. «Когда ты будешь делить со мной постель, я позволю тебе заниматься имением». Произнося эти слова, он устремлял на нее взгляд, полный такого желания, что по ее спине пробегала дрожь, и приходить к нему с жалобами становилось все труднее.

Чтобы не терять даром времени, Джулиана занялась переделкой холла. Пока он объезжал фермеров-арендаторов, она тайно заказывала новые драпировки и портьеры. Пока он совещался с кузнецом, плотником и садовником, она совещалась с экономкой и надзирала за горничными. Было совсем не трудно занять себя, хотя многих своих прежних обязанностей она была теперь лишена. Она проделывала то, до чего раньше не доходили руки, — привела в порядок чердак, перетряхнула гардероб, просмотрела книги в библиотеке и отдала их в переплет.

Она редко виделась с Рисом, и всякий раз он был неизменно вежлив, но упорен в своей решимости не допускать ее к ведению хозяйства. За вечерней трапезой между ними царил мир, будто существовала негласная договоренность не превращать час обеда в сражение. Он по-прежнему любил рассказывать об Америке, а она, по его просьбе, делилась воспоминаниями о том, как протекала жизнь в Ллинвидде после его отъезда.

Но едва обед заканчивался, Джулиана извинялась и уходила до того, как он начинал опробовать на ней свои таланты соблазнителя. Сбежав в Голубую комнату, которая находилась на безопасном расстоянии от парадной спальни, она проводила целые часы без сна, и в темноте ночи ей мерещились его горячие взгляды, касание его руки, его нежные поцелуи в щеку. Если бы он знал, как действует на нее его сдержанность, он стал бы целовать ее в губы, держать в объятиях. Наверно, он знал, что этим сводит ее с ума.

— Миледи? — Голос дворецкого прервал ее размышления.

О, Боже, что же это она стоит здесь, уставившись в пустоту, как полоумная!

— Да, в чем дело? — Джулиана заставила себя принять независимый вид.

— Пришел господин Эван. Он говорит, что вы ждете его на урок.

Джулиана застонала.

— Я совершенно забыла! — А она еще даже не подготовила ему бумагу! Вот к чему приводят витания в облаках! — Отправьте его на кухню и прикажите кухарке налить ему чаю и накормить. Он может взять все это с собой в классную комнату, если пожелает. Я скоро буду.

— Слушаюсь, миледи. — Дворецкий отправился на кухню, а Джулиана бросилась в кабинет, где она хранила запас бумаги. Она поспешно извлекла из ящика стола десяток листков, несколько секунд подержала их края над пламенем свечи. Дождавшись, когда бумага слегка обуглилась, она задула свечу и помахала листками в воздухе, избавляясь от дыма.

— Чем это ты занимаешься? — раздался голос из-за двери.

Джулиана вздрогнула, повернулась и увидела Риса.

— Должна сказать, у тебя ужасная привычка тихо подкрадываться к человеку.

Воган криво улыбнулся.

— У тебя тоже странные привычки. Например, портить вполне хорошую бумагу…

— Я ее не порчу, а просто… ну… пачкаю ее.

— Могу я узнать зачем?

Она пожала плечами и вытащила еще десяток листов.

— Это для Эвана.

Он прислонился к дверному косяку, сунув руки в карманы.

— Ах, да. Это тот мальчик, который ходит к тебе за грязной бумагой. Теперь я понимаю, эта бумага «грязнится» отнюдь не сама собой.

— Ну конечно, нет. Но он бы не взял у меня хорошую бумагу, поэтому я должна… как-нибудь ее испачкать.

— Понятно. — Он наблюдал, как она таким же образом расправляется и со следующей порцией бумаги. — Когда тебе нужна эта бумага?

— Я спешу как раз потому, что Эван уже здесь, а я совсем забыла ее приготовить.

— Можно мне присутствовать на уроке?

Она взглянула на него с любопытством.

— Зачем?

— Раз уж я согласился посодействовать, чтобы твой воспитанник получил образование, я хотел бы познакомиться с ним. Ты не возражаешь?

— Думаю, от этого не будет вреда, — пробормотала Джулиана. Причин для отказа не было. За исключением того, что ей придется находиться с ним рядом. Но объявить ему это значило сознаться, как волнует ее присутствие мужа.

Джулиана собрала бумагу и сложила ее в стопку.

— Эван ждет в классной комнате. Обычно я там с ним занимаюсь.

Рис ничего не ответил, просто ждал, пока она закончит возиться с бумагой. Когда она проходила мимо него, он слегка подвинулся, но ровно настолько, чтобы она его слегка коснулась.

Джулиана проскользнула в холл, стараясь не перепачкать платье жженой бумагой и одновременно не задеть Риса. Хотя ей и удалось с успехом выдержать это испытание, она почувствовала на себе его пламенный взгляд. И горячее соблазняющее дыхание, что почти обожгло ее шею.

Очутившись в холле, Джулиана ускорила шаги, но Воган последовал за ней, обняв ее за талию обычным для всех мужчин жестом собственника. Она попыталась успокоиться, но учащенное дыхание ее выдало. Так они прошествовали вверх по лестнице, бок о бок; его рука будто бы поддерживала ее, но на самом деле — Джулиана была в этом уверена — намеренно возбуждала ее.

И, к сожалению, Рису это неплохо удавалось. Джулиана чувствовала его сильное стройное тело рядом с собой; он двигался с грацией племенного жеребца… его бедра обтягивали тугие, узкие штаны… его рука ласкала ее спину при каждом шаге… а пальцы его лежали у нее на талии, всего в нескольких дюймах от бедер…

«О Боже, — раздраженно подумала она, — он сам дьявол, это точно. Ну и что же, что у него прекрасное тело? Он самоуверенный, упрямый, бессовестный тип, и совершенно не стоит моего внимания».

Жаль, что эта мысль не принесла ей никакого облегчения. Когда они достигли классной комнаты, Джулиана с трудом могла сдерживать бурлившее в ней возбуждение. С глубочайшим облегчением она отстранила Риса и бросилась в комнату.

При виде сидящего за столом Эвана ей удалось немного успокоиться, и теперь ее мысли были далеки от Риса. Когда же он появился в классной, Джулиана, казалось, была полностью поглощена созерцанием своего юного воспитанника. Вероятно, он уже успел с невероятной быстротой проглотить весь свой ленч и теперь сидел, уткнувшись в книгу, которую ей удалось приобрести накануне. То был «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо. Мальчик не заметил их появления; склонившись над книгой, он буквально глотал страницу за страницей. Джулиана все не переставала удивляться тому, с какой легкостью Эван усвоил английский язык и теперь мог читать с поразительной скоростью. Двенадцатилетний мальчик, читающий по-английски, валлийски и французски после столь краткого обучения, — это казалось просто невероятным.

— Прости, что я заставила тебя ждать, — мягко сказала Джулиана.

Эван вздрогнул. Его румяные щеки стали совершенно пунцовыми, когда он поднял голову и заметил ее и Риса. Захлопнув книгу, он вскочил и поклонился.

— Добрый вечер, миледи. Я… я надеюсь, вы не станете возражать. Я увидел новую книгу и…

— Не говори глупостей. — Она улыбнулась. — Я рада, что у тебя была возможность ее просмотреть. Ну как, она тебе нравится?

Эван пожал плечами и с любопытством взглянул на Риса.

— Очень интересная.

«Это как раз такие приключения, которые обожают мальчики», — подумала Джулиана, гордясь своим выбором.

— Я так и думала, что тебе понравится. — Жестом она указала ему на стул, но он продолжал стоять, вопросительно поглядывая на Вогана. Вздохнув, Джулиана произнесла: — Эван, я хочу представить тебя моему мужу, сквайру Вогану. Он собирается присутствовать на нашем сегодняшнем уроке.

— Вот мне и посчастливилось познакомиться с вами, сэр. Это такая большая честь для меня. — Карие глаза Эвана засверкали от восторга и стали похожи на большие блестящие каштаны.

— Для меня также, — весело ответил Рис.

Джулиана села за стол и тут же начала урок, мечтая лишь о том, чтобы он скорее закончился и она могла бы сбежать от Риса. Если Эван и удивился, что она не поболтала с ним, как обычно, о его матери или о ферме, то не показал виду. И, похоже, он вовсе не испытывал неудобства от присутствия Вогана. Разве что произносил спрягаемые французские глаголы с нескрываемой гордостью, а затем не останавливаясь выложил дюжину новых слов из стихотворения, которое она ему задала.

— А что здесь оплакивает герой Гриффида? — спросила Джулиана, когда мальчик покончил с особенно сложной строчкой.

Эван ненадолго задумался.

— Наверно, он горюет, что не может говорить стихи во время путешествия?

— Декламировать стихи, — поправила она. — Но это не совсем точно. Ты понимаешь, он горюет по старым обычаям, до которых никому больше нет дела. Он жалуется, что никто больше не желает внимать валлийским стихам, поэтому он должен «в отчаянии прятать ото всех свой песенный дар».

Впервые за все время урока заговорил Рис:

— Во времена Гриффида немногие решались бороться с засильем английского языка. Валлийский язык считался глупым и никчемным, и многие валлийцы отказывались говорить на нем. Поэтому Гриффид чувствовал себя чужим на своей земле, «приговоренным бродить по свету в поисках правды».

Джулиана подняла взгляд на Риса. Он также наблюдал за ней, словно пытаясь проникнуть в ее мысли. Стихотворение Гриффида было одним из самых любимых ими. Интересно, помнит ли он об этом? И понял ли он, что она отобрала его для Эвана по этой самой причине? Если и понял, то постарался не подать виду, хотя Джулиане показалось, что взгляд его смягчился.

Эван, не замечая, что происходит между ними, спросил:

— Мистер Гриффид похож на вас, мистер Воган, правда? — На лице мальчика было написано восхищение.

— Почему это? — Воган не мог скрыть удивления.

— Ну, вам тоже пришлось бродить по свету и забыть свой поэтический дар.

Джулиана со вздохом опустила глаза, боясь, что Рис сейчас же потребует от нее объяснений. Она должна была предвидеть, что восхищение перед мифическим мужем-героем, которое она прививала Эвану все это время, выльется наружу, как только мальчик встретит живого Риса. Это была ее вина — она слишком много рассказывала ему о Рисе Вогане. Но все эти годы она особенно остро нуждалась в собеседнике, а Эван так охотно слушал!

— Эвану всегда было очень интересно знать… слушать о тебе… — самым равнодушным тоном попыталась оправдаться Джулиана.

— Нет, это не совсем так, сэр, — выпалил Эван. — Я считаю вас самым настоящим героем. Так благородно сражаться за свободу Уэльса, несмотря ни на какие опасности. Вы — великий человек.

Она ощутила на себе пронизывающий взгляд Риса, но сама не решилась поднять на него глаз.

— Я рассказала Эвану, как тебя завербовали во флот.

— Миледи рассказала… — Эвану, вероятно, очень нравился разговор, — …как однажды вы говорили, что никто нам не может запретить изъясняться на родном валлийском языке. И еще она много рассказывала мне о ваших стихах. Я прочел их все до одного. Все. А ведь я вовсе не люблю поэзию.

Рис оперся локтями на стол и наклонился вперед, к Эвану.

— Где тебе удалось прочитать мои стихи? Они ведь никогда не были опубликованы.

— Леди Джулиана разрешила мне прочитать их в книге, которую вы ей дали. О, сэр, они великолепны.

— На самом деле? — Воган сверлил взглядом Джулиану.

— Да. — Эван широко улыбнулся. — Она мне все о вас рассказала. — И доверительно сообщил: — Она сказала мне, что вы — особенный…

— Особенный? — переспросил Рис тихим голосом.

«О, ну почему Эван так любит поболтать?» — подумала Джулиана и вслух предложила:

— Пожалуй, пора вернуться к нашему уроку.

— Нет, это не слишком интересно, — вкрадчиво зтозвался Рис. — Эван, а говорила ли тебе леди Джулиана, что она имеет в виду под словом «особенный»?

Наморщив лоб, Эван какое-то мгновение размышлял.

— По правде, я не знаю. Как герой. Как в книгах — мужчина, в которого влюбляются все девушки.

— И она говорила, что влюблена в меня?

Улыбка исчезла с лица Эвана, и он неуверенно посмотрел на Джулиану.

— Ну, не именно эти слова. Но она говорила о вас, как… ну, как девушки говорят о своих суженых. Ну, вы знаете… совсем как моя сестра Мэри о своем лавочнике из города.

Рис откинулся на стуле и скрестил руки на груди.

— Да, но ты кое-что забыл. Если бы я был ее «суженым», она бы не собралась выйти замуж за другого.

Джулиана внимательно разглядывала складки на юбке, проклиная румянец, который неотвратимо заливал ей лицо. Боже правый, ну зачем он затеял этот разговор!

— За этого надутого англичанина? — Эван равнодушно махнул рукой. — Я убеждал ее не делать этого. К тому же зачем ей муж, когда она прекрасно справляется и без него?

— Действительно, зачем? — язвительно переспросил Рис.

Эван продолжал, не замечая язвительности Вогана:

— Она сказала, что ей нужен не муж, а дети. А поскольку вас не было, и она думала, что вы никогда не вернетесь…

Рис выпрямился.

— Дети? Она хотела выйти замуж за «этого надутого англичанина» из-за детей? А не говорила ли она тебе что-нибудь о любви? — Он явно издевался. — Не говорила ли она, что он теперь стал ее «возлюбленным»?

Голова Джулианы шла кругом. Как он может задавать такие вопросы бедному Эвану, который не понимает и половины из того, что произошло за эти шесть лет! Рис никогда не спрашивал ее, была ли она влюблена в Стивена. И вот, пожалуйста, он пристает с такими вопросами к мальчику!

— Мы совершенно отвлеклись от нашего урока. — Она старалась говорить спокойно. — Почему бы нам не заняться делом?

Воган не сводил напряженного взгляда с ее лица.

— Эван не ответил на мой вопрос. Ну, давай, дружок, скажи же мне. Говорила ли тебе леди Джулиана, что она влюблена в лорда Девоншира?

— Мне нет. — Эван смутился. Он наконец почувствовал царившее в комнате напряжение. — Она хотела мужа, который бы дал ей детей. Это все.

Губы Риса крепко сжались.

— Но я был уже ее мужем. Она сказала тебе это?

Эван в растерянности поглядывал то на Вогана, то на нее, не зная, что ответить.

— Нет. — И когда Рис нахмурился, мальчик выпалил: — Но вы не должны винить ее за то, что она никому ничего не сказала, сэр.

— О? Почему же?

— Но вы так ужасно долго не возвращались, — совершенно искренне ответил Эван. — Она думала, что вы умерли. Любой бы подумал, что вы умерли.

Легкая улыбка мелькнула на губах Риса.

— Ты ухватил суть, Эван.

— Она так часто плакала! — Эвану хотелось защитить Джулиану. — Я слышал. Это было после того, как мы читали ваши стихи. Она плакала в саду.

— Неужели? — В глазах Риса, устремленных на нее, бушевал пожар.

Джулиана с трудом оторвала от него взгляд.

— Достаточно, Эван. Мы не будем больше это обсуждать. У тебя урок и…

— Я думаю, сегодня Эван прекрасно позанимался и заслужил отдых, — мягко, но настойчиво вмешался Воган. — Эван, ступай на кухню и передай миссис Робертс, что я велел дать тебе пирога со свининой.

— Но… — начал Эван.

— Иди, мне нужно поговорить с твоей учительницей.

Эван вопросительно взглянул на Джулиану, но та только вздохнула. Не имеет смысла продолжать урок, если Рис затеял настоящий допрос.

— Делай, как сказал сквайр. — Она ободряюще улыбнулась мальчику.

— Мне прийти завтра? — И Эван настороженно посмотрел на Риса.

Джулиана кивнула. Сейчас ей слишком трудно было говорить.

С обычным почтением Эван отвесил поклон и направился к двери. Он уже вышел, когда Джулиана вдруг заметила, что по-прежнему держит в руке бумагу, которую она так старательно обжигала для него.

— О Боже, я забыла отдать ему бумагу… — Она вскочила и хотела было броситься вслед за Эваном, но Рис одним прыжком оказался рядом и схватил ее за руку.

— Ты сможешь отдать ему завтра. Пускай идет себе.

Какое-то время они молча стояли, слыша, как затихают шаги Эвана на лестнице. Рис одной рукой обнял ее за талию, а другой осторожно взял у нее бумагу и положил на деревянный столик.

Он стоял так близко, что Джулиана чувствовала его горячее, прерывистое дыхание на своих волосах. Она не могла смотреть на него, потому что боялась увидеть его глаза. Никогда не знаешь, что можно от него ожидать. Страшно вообразить, что он мог подумать об откровениях Эвана. Он, пожалуй, еще решил, что это она заставила Эвана все ему выложить.

— Скажи мне, Джулиана… — прошептал он. — Была ли ты… влюблена в лорда Девоншира?

Она ожидала этого вопроса. Но должна ли она сказать правду? Заслужил ли он эту правду после всего, что с ней сделал?

Пока она колебалась, Воган взял ее за подбородок и повернул к себе лицом. Взглянув в его бездонные глаза, она почти лишилась дыхания. Он стоял спиной к окну, и последние лучи заходящего солнца играли на его густых смоляных волосах.

Конечно, он был не ангел. А всего лишь мужчина, который часто обольщался, а затем горько разочаровывался. Даже и сейчас в его глазах она прочла неуверенность, словно в любое мгновение он ожидал удара, что столкнет его с небес на землю.

— Ты влюблена в лорда Девоншира? — повторил он жестче.

— Нет. — Она едва могла говорить. — Когда-то я думала, что, может быть, со временем смогу полюбить его. Но теперь я знаю, что это не так.

Его глаза широко распахнулись. С облегчением ли? С надеждой? Она не знала. Что бы за чувство это ни было, он, казалось, боялся в него поверить.

— Почему ты рассказала Эвану обо мне? Почему дала ему прочитать мои стихи? — Воган крепко прижал ее к себе. Его глаза неистово сверкали. — Почему ты обо мне плакала, так легко от меня отказавшись?

Она вздохнула.

— Какой же ты глупый, Рис! Ты спрашиваешь, почему я плакала? Да все потому, о чем я все время тебе твержу. Я любила тебя.

Воган провел пальцем по ее нижней губе.

— Да, но все же ты скрывала наш брак. Даже от мальчика. К чему это, если ты любила меня? Я не в силах понять этого.

— Я молчала потому, что испугалась, потому… потому, что была слабой.

— Да, настолько слабой, что сразу же попыталась избавиться от нашего брака! Вот чего я не могу принять.

— Я вовсе не хотела избавляться! Клянусь!

— Я больше не знаю, чему верить. Разум подсказывает мне, что ни одно из твоих оправданий не имеет смысла, что все было совсем по-иному, а не так, как ты говоришь. И все же…

— И все же, правду ты чувствуешь своим сердцем. Ты чувствуешь и знаешь ее…

Он покачал головой, плохо сумев скрыть замешательство. Затем нежно, едва касаясь, провел пальцем по ее губам.

— Только одну вещь я знаю наверняка. Ты все еще нужна мне, что бы там ни случилось. — Он поцеловал ее в висок. — О Боже, как я хочу тебя!

Его губы двигались по ее щеке, заставляя ее забыть, что он ей не верит… что не сможет поверить ей. Неважно, что он говорил, но его сердце знало правду, а сейчас он покорно следовал своему сердцу.

Он проложил путь ниже, вдоль шеи, скользя губами по шелковистой коже, и, достигнув ямочки под ключицей, прижался к ней в горячем поцелуе. Джулиана прикрыла глаза от наслаждения. Его пальцы теперь играли с пушистыми кудряшками, выбившимися из-под ее чепца на затылке.

— Вот так же феи губят людей, увлекая их в свои хороводы, — прошептал ей на ухо Рис, незаметно высвобождая из-под чепца ее густые, тяжелые волосы. — Люди теряют разум, попав в их заколдованный круг. Но когда наважденье растает и хоровод распадется, они понимают, что их соблазнили видения.

— Стало быть, я — видение? — слабо улыбнулась Джулиана.

Его губы оказались совсем близко от ее губ, и их дыхание слилось в один общий вздох.

— Одна из вас должна быть видением… или женщина, в которую я был влюблен… или женщина, которую сейчас держу в объятиях.

— Нет. Это одна и та же женщина, и нет никакого видения. Я могу доказать это. — И легко коснулась губами его лица.

Со стоном он закрыл ей рот поцелуем и крепко прижал Джулиану к себе. И тотчас же страстное желание охватило ее. Слишком много бессонных ночей она грезила о его последнем поцелуе. Слишком много лет она в бессонные ночи вспоминала их прежние ласки. Такие мысли могли бы даже монахиню превратить в распутницу, а Джулиана не была монахиней.

Он провел языком по изгибу ее губ, и она открыла их, подчиняясь его требовательному языку и отринув все сомнения.

— Разрази меня гром, — пробормотал он, оторвавшись от ее рта, — ты становишься слаще с каждым поцелуем. Это колдовство?

— Самое тончайшее, — прошептала она. В ответ он обрушил на нее целый шквал поцелуев. На этот раз это был настоящий натиск. Он прижался к ее губам и погрузил язык в бесконечную сладость ее рта.

Джулиана не в силах была пошевелиться, полностью отдавая себя во власть неистово нахлынувшему желанию. Стройное мускулистое мужское тело напряглось в вечной борьбе за превосходство, в которой Джулиана отныне хотела быть лишь побежденной. Она тесно прижалась к мужу и изогнулась в невольной истоме, ощущая упругость его восставшей плоти.

— О, дорогая, — прошептал он, — ты сводишь меня с ума!

Рис поднял ее и посадил на столик, и Джулиана застонала, когда он неожиданно оказался между ее ног. Не давая ей опомниться, он вновь закрыл ей рот доводящим до изнеможения поцелуем.

Сквозь туман сладострастного наслаждения она почувствовала, как его рука под многочисленными юбками, минуя подвязки, пробирается к ее обнаженному бедру и нежно поглаживает его. Другая же рука Риса, распустив на ней шарф, проникла под корсаж и высвободила ее груди.

Но к ним Воган не прикоснулся. Вместо этого он, оторвавшись от ее рта, стал целовать подбородок, шею, затем скользнул ниже, пока не очутился в ложбинке между грудями. Джулиана в изнеможении откинулась, почувствовав спиной гладкую поверхность стола. Нежно и властно Рис раздвинул рукой ее бедра и с жадным восторгом набросился на нее. Его язык с наслаждением исследовал безупречную округлость ее грудей, пока не нащупал маленький упругий сосок. Джулиану пронизала сладкая дрожь. Другою рукой он проник между ее ног и коснулся мягких завитков, скрывавших ее лоно. Не давая ей опомниться, он овладел крохотным бугорком, таившимся в лепестках ее плоти, и принялся играть с ним, потирая его нежно большим пальцем. Джулиана застонала от наслаждения.

Услышав ее стон, Рис погрузил свой палец в ее увлажненное, горячее лоно. Его палец то продвигался глубже, то выходил наружу, а груди ее млели от ласк и нежных покусываний. Джулиана подумала, что не сможет перенести этого восхитительного ощущения. Нападение с двух сторон было таким возбуждающим, что она извивалась, желая большего.

— Да, моя колдунья, — бормотал он у ее груди. — Стань опять распутницей для меня!

Распутницей! Она должна бы возразить ему, мелькнуло в голове у Джулианы. Как же ей не быть распутницей, если его ласки — само искушение. Как тут возразишь, когда его бархатный язык облизывает и играет с ее соском, погружая Джулиану в невыносимую истому? Как она может возразить, когда его палец так чувственно скользит внутри нее?

Она открыла глаза и обнаружила, что Рис смотрит на нее, и его голубые глаза сияют, словно сапфиры на дне прозрачного ручья. Его взгляд, серьезный и уверенный, чрезвычайно смутил Джулиану, и она отвернулась, сожалея, что позволила ему зайти так далеко.

— Пожалуйста, — прошептала она, не зная о чем просить. О милосердии? О прощении? Он не был способен ни на то, ни на другое.

Она беспокойно зашевелилась, надеясь, что, может, еще не поздно сбежать. Но она даже не смогла двинуться, распростершись на столе и раскрывшись его желанию — груди в плену его губ, ноги беспомощно раздвинуты. Все, что она могла сделать, так это вцепиться в его плечи и молиться, чтобы гроза миновала.

— Я не обижу тебя, — пробормотал он, как будто чувствуя ее внезапный страх.

Чтобы доказать это, он опять с жаром привлек ее к себе и прильнул к ее губам. То был нежный поцелуй любовника, а вовсе не завоевателя. Она закрыла глаза и почти поверила, что это прежний Рис ее целует, что пальцы прежнего Риса ласкают ее лоно…

— Рис… О, Рис… — Джулиана застонала, ибо он вновь усилил натиск, и ей показалось, что она поднимается к солнцу тропой Икара и готова к гибели, только бы достичь вершины. Она едва замечала капельки пота на его лбу и ненасытность, с которой он погружал ей в рот язык, двигаясь в едином ритме с пальцем, входившим все глубже в ее лоно.

Она видела одного лишь Риса, его тело, наполовину прикрывавшее ее, и чувствовала, как он стремился сделать ее частью себя, целуя, лаская, стремясь к еще более неизведанным наслаждениям…

И вдруг волны неизъяснимого блаженства захлестнули ее и вытолкнули в пучину солнечного света, которого она так страстно желала и так боялась. Издав молчаливый крик, погасший в его губах, она вонзила пальцы ему в спину и стала извиваться, не замечая, что ее обнаженная грудь была исколота его грубошерстным камзолом.

Когда Джулиана в изнеможении обмякла, он отнял свою руку и, оглушив ее долгим, страстным поцелуем, приник к ней бедрами, давая почувствовать ей, как под тесной тканью штанов в напряжении бьется его возбужденная плоть.

Одежда, больно полоснувшая по ее нежной коже, привела Джулиану в чувство, и она ускользнула от настойчивых губ Риса. Что это она делает? Да еще посреди классной комнаты и, Боже, с отворенной дверью!

Джулиана услышала, как он поспешно расстегивает штаны, и подняла голову. Сомкнув ноги, попыталась сесть и удержать равновесие.

— Рис, мы не можем заниматься этим здесь.

— Но мы уже делаем это здесь, дорогая. Слишком поздно для сожалений.

— Я… я не имела в виду… Совсем не то. Я хочу, чтобы ты…

— Взял тебя? — Улыбка победителя заиграла на его губах.

Она бы хотела сказать «нет», но ей трудно было противиться этому отчаянному, страстному желанию слиться с его телом в единое целое. Она не могла отрицать, что хочет Риса. Ненасытно.

И Джулиана согласно кивнула, не глядя на него.

— Но не здесь. Любой может войти и увидеть нас.

Рис застыл, и она подумала, что он рассердился. Джулиана посмотрела на него и увидела, что он изо всех сил пытается восстановить контроль над своим телом. Его лицо напряглось, губы плотно сжались.

— Очень хорошо, моя дорогая жена. — Он страдальчески улыбнулся. — Обещаю не мучить тебя и заняться с тобой любовью в нашей спальне.

Быстрыми уверенными движениями он застегнул брюки и помог ей оправить платье. Затем, обняв за талию, он потащил ее вниз по лестнице. Весь его вид был одно с трудом сдерживаемое желание. Они почти подошли к парадной спальне, когда увидели лакея, который спешил им навстречу, размахивая какой-то бумагой.

— Мистер Воган! Для вас срочное сообщение!

Рис, не глядя на него, нетерпеливо распахнул двери спальни.

— Не сейчас!

— Но это от мистера Пеннанта, — настаивал лакей. — Его человек ждет снаружи, чтобы сопровождать вас.

Рис остановился. Отпустив Джулиану, он взял бумагу у лакея и принялся читать. Джулиана видела, что неурочное послание явно вывело его из себя. Сунув записку в карман, он бросил лакею:

— Скажи человеку Пеннанта, что я сейчас буду.

Тот поспешно скрылся исполнять поручение.

— Какого черта? Что ты имеешь в виду под «сейчас буду»? — сурово спросила Джулиана.

Воган не мог скрыть своего разочарования. Он увлек ее в спальню и прикрыл двери.

— Я должен идти, — мрачно произнес он.

— Куда? Зачем? — Она недоверчиво покачала головой. — Что может заставить тебя уйти, когда мы… перед тем, как мы…

Он окинул взглядом ее измятое платье, словно был способен видеть сквозь ткань ее самые сокровенные прелести.

— Я не хочу уходить, поверь мне. Особенно сейчас. Но я должен.

От боли во внезапно пересохшем горле ей было трудно дышать.

— Хотя бы скажи мне, что случилось? Скажи, куда ты идешь?

— Не могу. — Какое-то время он пристально смотрел на нее, затем принялся собирать по комнате свои вещи — перчатки, сапоги для верховой езды, плащ.

— Нет, не хочешь сказать. Тебя вполне устраивает заниматься со мной любовью, но ты не доверяешь мне своих дел!

Он ничего не ответил, рывком, одну за другой натянув перчатки.

Подумать только, она почти позволила этому негодяю овладеть ею самым бесстыдным образом! И она прошептала:

— Ты называешь меня своей «дорогой женой», но думаешь «дорогая потаскушка». Ты хочешь меня, только когда это удобно тебе.

Его лицо напряглось.

— До сих пор ты не хотела быть мне ни женой, ни любовницей, поэтому твой гнев необоснован. Это не моя вина, что ты так долго ждала, чтобы выполнить свою обязанность.

Обязанность? Ей пришлось напрячь все силы, чтобы удержаться от колкости, которая уже вертелась у нее на языке. Уже не в первый раз Рис, желая отвлечь ее внимание от того, что ему не хотелось обсуждать, нарочно выводил ее из себя. Но теперь она на эту удочку не попадется.

— Значит, ты не собираешься говорить мне, куда едешь и зачем?

— Именно так. — Он сел на кровать и снял туфли. Сейчас он держался с показным равнодушием человека, который видит свою ошибку, но отказывается ее признать.

Отвернувшись, Джулиана направилась к двери.

— Куда ты идешь? — Он отшвырнул сапоги и вскочил.

— Ты закончил со мной, не так ли? Поэтому я возвращаюсь к другим «супружеским обязанностям».

Он пересек комнату еще до того, как она успела открыть дверь, схватил ее за руку и повернул к себе.

— Ты ошибаешься, — произнес он угрожающе тихим голосом. — Я не закончил с тобой. Ни сейчас, ни вообще. Моя поездка — это просто перерыв. И, когда я вернусь поздно вечером, я рассчитываю начать с того, на чем мы остановились.

Он многозначительно посмотрел на нее, и, несмотря на гнев, ее телом вновь овладело желание. Мысленно проклиная себя за несдержанность, Джулиана сумела принять бесстрастный вид.

— Это то, чего ты ждешь? — Она хотела задеть его своей язвительностью. — Меня, теплую и готовую? А что ты дашь мне взамен?

— Что ты имеешь в виду? — Он внимательно посмотрел на жену.

— Ты хочешь, чтобы я отдала тебе все, была послушной и скромной женой днем и распутницей ночью. Ты хочешь, чтобы я не задавала вопросов, когда ты уезжаешь от меня по какому-то дурацкому поводу.

Он недвижно стоял под градом упреков, а Джулиана неумолимо продолжала:

— В ответ ты предлагаешь мне лишь свое недоверие. К сожалению, моя цена выше.

— Цена? Ты не можешь назначать цену за то, что принадлежит мне по праву, за то, что сама отдала мне, а потом взяла обратно. — Она хотела было возразить, но он прервал ее решительным жестом. — Однако, если бы я решил дать тебе что-нибудь взамен, какой была бы твоя цена? Ты хочешь полностью распоряжаться имением? Чтобы я покорно таскался за тобой, как эта комнатная собачка — твой жених?

Мысль о Рисе, покорно следующем за кем-либо по пятам, вызвала у нее горькую улыбку.

— Нет. Ничего подобного. Я хочу только одного. Твоего доверия.

В его глазах сверкнула ярость.

— Ты права. Твоя цена высока. Слишком высока.

Бросив на нее последний взгляд, он принялся натягивать сапоги.

Еще мгновение она смотрела на него, чувствуя, как тают ее надежды. Как же глупо было рассчитывать, что он смягчится, что настанет день, когда он поверит ей наконец. Видно, служба во флоте вытравила из него веру и ожесточила его сердце.

Со вздохом Джулиана открыла дверь, но на пороге помедлила и обернулась.

— Не рассчитывай, что найдешь меня здесь, когда вернешься.

Гнев и разочарование вспыхнули в его взгляде. Но ей уже не было до этого дела. Она хлопнула дверью и бросилась вниз по лестнице.

«Пусть требует, сколько ему влезет, — твердила она себе, сбегая по ступенькам. Она слышала, как наверху отворились двери и Рис окликнул ее. Но Джулиана не остановилась. — Пусть делает, что хочет. Но он не затащит меня в постель, пока не научится мне верить».

16

Рис нерешительно топтался в передней, буквально раздираемый желанием отыскать Джулиану и немедленно приступить к тому, что им помешали довершить несколько минут назад. Но он знал также, что должен и исполнить свой долг перед другом. Сжав зубы, он достал из кармана смятую записку Моргана и перечел ее еще раз.

«Член парламента от нашего округа Джон Миддлтон умер. Нортклифф попытается протащить сегодня на его место своего кандидата. „Сыны Уэльса“ готовы штурмовать городской совет и положить конец его проискам. Они были просто в ярости, когда узнали, как поступил с нами Нортклифф, и твердо решили его проучить. Если они сегодня выступят, боюсь, будет кровопролитие. Но тебя они послушают. Все, как обычно, встречаются в книжной лавке. Ты должен прийти и помочь мне остановить их, пока не поздно».

Скомкав записку в руке, Воган уставился в окно. День быстро клонился к закату, а Кармартен был в целых двух часах езды верхом. Собрание совета назначено, по всей видимости, на восемь. Если он немедленно отправится в дорогу и будет гнать во весь опор, тогда, возможно, поспеет вовремя.

Но его отъезд будет значить также и то, что он потеряет то драгоценное преимущество, которого добился, решив заставить Джулиану стать его женой на деле.

Он сунул записку в карман и крепко выругался. Почему сейчас? Почему Миддлтон должен был умереть именно сейчас? Член парламента был умеренным либералом, устраивавшим обе стороны, но если Нортклифф заменит его своим человеком…

Рис вздохнул — у него не было выбора, он должен был действовать.

Шесть лет назад ему нравилось быть в гуще народа, призывать к борьбе, силой своего слова вдалбливать идеи свободы в крепкие лбы обывателей Кармартена. Но война сделала его осмотрительней. Он понял, что иным должен быть истинный путь к решительным переменам в Уэльсе. Америка научила его многому.

У восставших американских колонистов был ряд преимуществ, которых не было в Уэльсе, — океан, отделявший их от угнетателя, огромная армия и флот, большие деньги. Если «Сыны Уэльса» рассчитывают избавиться от англичан, нанеся поражение нескольким бюргерам, их ждет жестокое разочарование.

И хотя сегодняшнее решение выйти на улицы было принято без него, Рис чувствовал себя ответственным за судьбу своих товарищей. Нельзя допустить, чтобы его братья-валлийцы пострадали из-за своего желания отомстить за их с Морганом страдания.

И Джулиана была просто обязана понять это.

«Может, она бы и поняла, если бы ты ей все объяснил, — прошептала Вогану его совесть. — Но ты ей ничего не станешь объяснять».

«Разрази меня гром, я не могу этого сделать!» — спорил он сам с собой, взявшись за ручку двери. Если он скажет ей, что происходит, она может предупредить Нортклиффа о планах «Сынов Уэльса» до того, как Рис сам до них доберется и убедит действовать иначе. Тогда произойдет кровопролитие, независимо от того, каков будет исход сегодняшнего собрания совета.

Однажды она уже предала его и его друзей. Она легко может предать их снова.

«Джулиана не предательница, — твердил ему внутренний голос, когда Воган влезал на лошадь. — И ты это прекрасно знаешь».

Кивнув человеку Моргана, Рис пустил лошадь во весь опор, надеясь, что быстрая езда отвлечет его от невеселых мыслей. Но безумной скачки по дороге на Кармартен оказалось недостаточно, чтобы изгнать из его мыслей образ Джулианы. Той Джулианы, которая учила валлийских детей на их родном языке. Которая умудрялась подчинить себе валлийских слуг одним движением пальчика. Которая говорила о своей невиновности с праведным гневом и гордым достоинством.

Он будто вновь слышал рассказ Эвана о том, как она плакала. И видел ее лицо, на котором отразилось столько чувств, когда она назвала его, Риса, «особенным».

Мышцы его свело в болезненной судороге. Что, если он ошибается на ее счет? Что, если он действительно не прав? Если Джулиана невиновна, то отказ доверять ей она восприняла как пощечину. Должно быть, сейчас она его ненавидит.

После сегодняшнего вечера он не сможет вынести ее ненависти. Сегодняшний вечер… О Боже, его плоть восстает при одной мысли о том, как охотно она раскрылась перед ним, как приникла к нему, с каким восторгом стремилась навстречу ему, такая тугая, влажная и горячая…

«Черт побери!» — прорычал он, подхлестывая лошадь. Он не мог больше так себя мучить. Он поступил правильно, ничего ей не объяснив.

В конце концов, вольно или невольно Джулиана постоянно срывала его планы. Наверняка ей бы вздумалось и на этот раз помешать ему, дай он ей такую возможность. Эта негодница за его спиной вертела слугами, как хотела, вызывающе вела себя с ним, отказывалась делить постель…

От злости Воган сильнее вцепился в поводья. Сегодняшней же ночью пора положить конец всему этому. Он больше не намерен терпеть. Он заставит ее забыть это глупое противостояние. Рис представлял себе, как будет ласкать ее восхитительное тело, пока она не начнет стонать и извиваться от желания, умоляя подарить ей наслаждение.

И даже если Джулиана исполнит свою угрозу и не придет к нему в спальню, не станет же она запирать от него свою дверь. Воган знал это, потому что однажды ночью он вошел и долго смотрел, как она спит, раздираемый желанием и своим решением взять ее, только когда она сама захочет. Тогда он сумел подавить в себе искушение взять ее силой прямо во сне.

Сегодня он не будет противиться своему желанию обладать Джулианой. Но сначала займется «Сынами Уэльса».

Ругательство сорвалось с его губ. Боже, как бы он хотел, чтобы они не вмешивались в его дела! Чтобы защитить его честь, ему не нужна кучка повстанцев, у большинства из которых еще молоко на губах не обсохло! Но среди них были и те, кто обременен семьей и детьми. Уж им-то не следовало дразнить власть в лице Нортклиффа, ибо последствия могут быть ужасны.

Он пришпорил лошадь и понесся еще быстрее, принуждая посланника Моргана не отставать от него ни на шаг. Они должны поспеть вовремя, иначе ему придется отвечать за все глупости, которые могут наделать эти горячие головы. И, судя по тону записки Моргана, тот разделял его опасения.

Но как он будет действовать, когда окажется на месте? Вспыльчивые «Сыны Уэльса» по сути правы. Нельзя допустить без борьбы, чтобы Нортклифф посадил своего человека на освободившееся место в парламенте. Рис не сомневался, как поступит молодой граф. Все, что ему нужно, так это убедить горожан, будто время для выборов уже упущено, и их следует отложить, что сделает заведомо невозможным избрание для большинства кандидатов. Не секрет, что членство в парламенте — предприятие весьма дорогостоящее и нелегкое, поэтому в Кармартене вопрос с кандидатом обычно не решался в одночасье. Но если победа достанется кандидату Нортклиффа…

Этого нельзя было допустить. Рис нахмурился. В голове у него вертелись несколько вариантов… разумеется, тех, которые не приведут к кровопролитию. Вдруг его осенило, и Воган улыбнулся. О да, это может сработать. Это обязательно должно сработать.

Когда же он и его спутник после двухчасовой изнурительной скачки добрались наконец до книжной лавки, план действий окончательно оформился в его голове. Судя по шуму, который доносился из подвальчика, он приехал не слишком рано.

«Странно, что городская стража их еще не разогнала», — мрачно думал Рис, спускаясь по лестнице.

У кафедры на возвышении он увидел Моргана, тщетно пытавшегося привлечь к себе внимание собравшихся. Но толпа была слишком возбуждена, чтобы прислушиваться к его словам. Всеобщее внимание было приковано к темпераментному молодому рабочему, стоявшему в противоположном конце комнаты. Он призывал к немедленному восстанию.

Знакомые запахи книжного клея, пыли и пота вернули Риса на шесть лет назад, в те времена, когда он был таким же юным, пылким и так же пламенно ораторствовал с этой самой кафедры. То был первый и последний раз, когда он призывал к революции. Аудитория, внимавшая ему тогда, была той же — те же недовольные властью торговцы и фермеры, те самые отчаянные националисты-радикалы.

Все было так же, как прежде. За исключением одного — в руках у людей он увидел оружие. Смуглолицые молодые люди с молотками и дубинами стояли здесь плечом к плечу с мужчинами постарше, принесшими с собой кирки и топоры. И все они вторили крикам оратора о справедливости.

«Справедливость!» — с горечью думал Рис, прокладывая себе путь сквозь бушующую толпу. Он тоже хотел справедливости, но потом узнал, что добиться ее чертовски трудно.

Морган наконец заметил Риса, и на его лице отразилось огромное облегчение. Воган взобрался на кафедру и сквозь рев толпы прокричал Моргану:

— Давно это все продолжается?

— Уже час. Собрание совета начнется через полчаса, и они хотят силой убрать кандидата Нортклиффа. Они давно уже пытаются давить на него, запугивать, чтобы он отказался от своей кампании.

— Да. Когда это произошло в последний раз, пятерых участников арестовали и приговорили к службе во флоте. — Рис показал на молодого оратора. — Кто он?

— Его зовут Том Эббрелл. Это все, что я знаю о нем.

— Послушайте меня! — крикнул Рис, но сам не услышал своего голоса. Неподалеку он заметил мужчину, который размахивал увесистой дубинкой буквально перед самым носом Вогана.

В одно мгновение Рис уже вырвал из его рук грозное оружие и, крепко зажав его в кулаке, ударом разнес в щепки ближайший стул.

Только теперь толпа обратила внимание на новоприбывшего. Гомон постепенно стих, и даже Эббрелл уставился на Риса, открыв рот от удивления.

И Рис не замедлил воспользоваться наступившей тишиной:

— Для тех, кто не помнит меня, представлюсь. Я Рис Воган, — начал он по-валлийски. — Я тот, кого Норт-клифф выдал вербовщикам.

По толпе пробежал ропот. Том Эббрелл подошел к Рису и протянул руку.

— Я много слышал о вас, сэр. Я читал ваши памфлеты еще подростком и благодаря им узнал, как обманут и угнетен Уэльс. Ваши памфлеты разбудили мое сердце.

После секундного колебания Рис пожал ему руку.

— За эти памфлеты я надолго угодил в английский военный флот. — Он сказал это громко, чтобы слышали все.

— Это не из-за памфлетов, а из-за этого дьявола Нортклиффа, — вмешался Эббрелл. — После смерти старого Нортклиффа он только и думает, что о своем человеке в парламенте и считает, что сэр Дэвис — самая подходящая для этого кандидатура. Но мы ему еще покажем!

Толпа согласно заревела, но, когда Рис поднял руку, мгновенно угомонилась.

— Вы выбрали благородный путь борьбы. — Он вложил в голос всю силу своего былого революционного энтузиазма. Прошло чертовски много времени с тех пор, как он обращался к людям по-валлийски, и он боялся, будут ли его слова понятны юному поколению «Сынов Уэльса». Однако ж он продолжал, надеясь страстностью заменить недостаток былого красноречия. — Мы должны сорвать планы Нортклиффа. — Он поднял вверх дубинку. — Но дубинками и топорами тут не поможешь. Этим вы добьетесь лишь того, что вас всех уволят — диких необузданных людей, чьим мнением можно пренебречь.

В толпе послышался сердитый ропот, а взгляд Тома Эббрелла вспыхнул от гнева.

— Как вы можете так говорить? — воскликнул он. — Вы не хотите увидеть, как восторжествует справедливость, как падет Нортклифф? Куда делись все ваши слова о свободе Уэльса?

Рис обвел взглядом аудиторию.

— Свобода имеет свою цену. И иногда во имя ее мы должны следовать благоразумию, вместо того чтобы с криками рваться вперед, как стадо буйволов.

Он пристально вглядывался в лица раздраженных усталых мужчин и неожиданно подумал об их женах и детях. Интересно, сколько жен возражало против политической активности своих мужей? Шесть лет назад ему не было до этого дела, даже когда Летиция осудила их действия на том памятном собрании. Но сегодня… лица Эвана и Джулианы не шли у него из головы… и рассказ мальчика о том, как она плакала после его исчезновения.

Рис громко продолжал:

— Колонии прибегают к открытой борьбе, только когда у них нет представительства в парламенте. Но у нас есть право представительства…

— Да уж! — крикнул кто-то рядом. — Для представительства у нас есть марионетка, послушная Норт-клиффу!

Сердитый гомон заполонил комнату.

— Если вы уберете человека Нортклиффа, — продолжал Рис, — ему просто найдут замену. А вас заклеймят как грубых, необразованных валлийцев, посмевших прибегнуть к насилию. Вас отдадут вербовщикам, как и меня, заставят служить тем самым людям, которых вы ненавидите, и все это ради того, чтобы дать выход вашему раздражению!

Один из мужчин взобрался на стул.

— Почему мы слушаем этого труса? Нортклифф устроил для него судьбу хуже смерти, а он вернулся и женился на его сестре! Он сам стал нашим врагом…

— Враг! Он враг! — заголосила толпа.

Кровь бросилась Рису в лицо, и он рванулся вперед, чтобы как следует вздуть человека, обвинившего его в трусости. Но Морган удержал его, словно напоминая ему об истинной цели их присутствия здесь.

Рис мрачно кивнул Моргану и постучал дубинкой по полу, еще раз привлекая к себе внимание.

— Я снял бы с Нортклиффа шкуру с не меньшей радостью, чем вы! Может, даже с большей, поскольку это он оторвал меня от моей жены, которая сочувствует нашему делу и к тому же прекрасно знает валлийский! — Рис понимал, когда произносил эти слова, что говорит правду, хотя бы наполовину. Не важно, какой каприз заставил Джулиану отречься от их брака, но она никогда не питала ненависти к валлийцам. В этом он был абсолютно уверен. Что же касается Нортклиффа, то он был причиной ее страданий, и Рису не повредит, если они станут думать, что она — жертва своего брата. Никто так не любит романтические истории о несчастных влюбленных, как валлийцы.

Когда слушатели успокоились и с напряженным вниманием стали ждать продолжения, Воган не замедлил воспользовался временным затишьем.

— Если я и научился чему-нибудь за границей, так это тому, что единственный путь Уэльса к свободе — это получить свой голос в парламенте. Сегодня вы собираетесь убрать оттуда один голос — проанглийский голос. Но все, что это даст, — просто отсрочка неизбежного.

— Верно, — подтвердил Эббрелл. — Но что еще мы можем сделать? Сложить оружие и бежать, как овцы, на живодерню?

— Нет, — с твердостью ответил Рис молодому человеку и опять повернулся к толпе. — У меня есть идея получше, чем бренчание оружием или же капитуляция. — Он замолчал и обвел взглядом напряженные мужские лица. — Я предлагаю выдвинуть нашего собственного кандидата. Сегодня же. Тогда у нас будет свой голос. И это первый шаг к свободе.

Толпа ошеломленно притихла. Рису казалось, что он слышит биение их сердец.

Потом взял слово Том Эббрелл.

— Это невозможно. Хотя, мне кажется, многие в совете не любят Нортклиффа так же, как и мы, но они все его боятся. И у нас нет кандидата, который мог бы сравниться с ним по богатству и влиятельности. — Мужчины закивали в знак согласия. — Вы, сэр, могли бы подойти, но вы не здешний. Нортклифф опротестует вашу кандидатуру.

— Поэтому я и не выдвигаю себя кандидатом. — Он быстро взглянул на Моргана, и тот утвердительно кивнул головой. — Но я предлагаю использовать все мое влияние и богатство для другого человека. Кандидат, которого я предлагаю, родом из этого города и у него есть собственные средства. Он также имеет влияние в Лондоне, а кроме того, поддерживает свободных землевладельцев. — Он повернулся и обнял Моргана за плечи. — Это — Морган Пеннант!

Лишь на мгновение толпа замерла в молчании, а затем разразилась бурей приветственных криков. Морган всегда был любимцем «Сынов Уэльса», и Рис был уверен, что никто не станет завидовать деньгам, нажитым его другом в колонии. Морган был образованнее большинства «Сынов» и при этом чистокровный валлиец. Слава Богу, он удовлетворяет всем требованиям!

— Ты не возражаешь, друг мой? — тихо спросил он у Моргана.

— Нет, — серьезно ответил тот. — У меня есть основания посчитаться с Нортклиффом. И, я подозреваю, даже порка не задела бы его так сильно, как этот вызов.

— Значит, все согласны? — крикнул Рис в толпу. — Вы бросаете оружие и выдвигаете Моргана Пеннанта кандидатом? Если мы выставляем подходящего кандидата, совет будет вынужден разрешить выборы и предоставит время для избирательной кампании. Что вы скажете? Вы пойдете со мной на собрание и поддержите его кандидатуру? Будете участвовать в кампании, которая навсегда опозорит Нортклиффа?

— Да! — улыбаясь, крикнул Том Эббрелл, подошел к Моргану и похлопал его по плечу.

— Да! — отозвалась толпа.

Рис одарил всех победной улыбкой и, отбросив в сторону дубинку, взметнул кулак над головой.

— За Моргана! — крикнул он.

Раздался грохот брошенного на пол оружия.

— За Моргана! За Моргана! — кричали все вокруг.

«И за Уэльс!» — подумал Рис с былым воодушевлением. Но на этот раз он будет умнее. На этот раз он будет сражаться с противником его же оружием. И на этот раз даже вопреки своему шурину он завоюет свободу для своей страны.

Тремя часами позже Рис и Морган верхом неторопливой иноходью покинули городской совет. Рис с веселой усмешкой взглянул на друга.

— Ну что, Морган? Каково чувствовать себя кандидатом в члены парламента?

Морган рассмеялся.

— Спроси меня об этом завтра. Думаю, утром у меня будет более трезвый взгляд на происшедшее.

— Без сомнения, — криво улыбнулся Рис.

— Ты знаешь, сегодня нам удалось добиться лишь небольшой победы. Легко зарегистрировать кандидата, особенно когда совету смертельно надоели напыщенные английские дворяне типа Нортклиффа. Но поставить человека вроде меня у власти не так-то просто.

— И все же стоит попытаться.

— Да. Но эта идея может лишить тебя твоих последних средств. Борьба за место в парламенте почти всегда разоряет проигравшего. А иногда и победителя. Все эти банкеты, за которые надо платить, взятки и…

— Я знаю. — Рис смотрел вперед на освещенную луной дорогу. — Мне это хорошо известно. Один раз отец собрался выставить себя кандидатом от Прибрежного округа, но передумал, когда подсчитал будущие расходы. Но я — не мой отец. И ты тоже. Мы оба гораздо ответственнее. — В его голосе прозвучала горечь. — И очень маловероятно, чтобы мы разорились в игре, не успев употребить наши деньги на более благородные цели. Честно говоря, я верю, что мы справимся.

Морган потрепал свою лошадь по шее.

— Надеюсь. — Он ухмыльнулся. — Ты видел лицо Нортклиффа, когда ты согласился пожертвовать деньги на ремонт городского совета? Я боялся, что у него глаза вылезут из орбит. Он же не дурак. Он знает, как легко купить голоса горожан. А хуже всего, что ты покупаешь их для меня. Отнять у него место в парламенте после того, как я уже отнял у него любовницу, — это величайшее унижение.

— Отнял у него любовницу? — Рис метнул взгляд на Моргана. — У нас сегодня так и не было возможности поговорить. Значит, Летиция перешла жить к тебе?

— Да. И как только состоится оглашение, мы поженимся, — твердо сказал Морган. — Она и Эдгар — теперь моя семья.

— Понятно. — Рису не удалось скрыть зависти, прозвучавшей в его голосе. Семья. Они с Джулианой тоже могли бы быть семьей. Если бы он этому не препятствовал. Если бы смог доверять ей.

Морган бросил на него сочувственный взгляд.

— Из твоих сегодняшних слов я было решил, что ты изменил свое мнение о Джулиане и Летиции. Я понимаю, что вы с женой по-прежнему в ссоре?

Седло заскрипело от резкого движения Риса.

— В ссоре? Иногда я думаю, что мы всегда будем в ссоре.

— Значит, ты все еще ей не доверяешь?

— Я не знаю, Морган. Я больше не знаю, что думать. По правде говоря, эта женщина сводит меня с ума. — Он мрачно хмыкнул. — В ночь той проклятой помолвки в Нортклифф-Холле она угрожала, что превратит мою жизнь в ад, если я не буду ей доверять. Я думал, она просто станет злющей мегерой или, как ребенок, перестанет слушаться меня. Это бы я еще смог перенести.

Он вспомнил сегодняшний вечер и невыносимое желание, которое она пробудила в нем. Он помнил ее слова: «Не рассчитывай, что найдешь меня здесь, когда вернешься».

С его губ сорвался стон.

— Но потом я открыл, что существуют другие виды ада.

— Это я хорошо могу себе представить, — засмеялся Морган.

Рис сжал зубы.

— Не могу поверить, что хрупкая английская леди может так терзать меня. Это заставляет меня усомниться в собственном здравом уме.

— Летиция говорит, что Джулиана стала жертвой Нортклиффа, и убеждена, что она ни за что не пошла бы на предательство. Летиция даже не побоялась сказать ему это в лицо.

Еще пять дней назад Рис бы страстно спорил с Морганом. Сама мысль о невиновности Джулианы казалась ему абсурдной. Теперь же абсурдность ее значительно поуменьшилась.

— И что он ответил ей?

Тяжелый вздох Моргана прозвучал особенно громко в ночной тишине.

— Он продолжает настаивать на своей искренности. К сожалению, похоже, нет возможности узнать правду, раз трактирщик и братья Сент-Албанс настаивают на своей версии. Даже у Летиции нет весомых доказательств в пользу твоей жены.

— Значит, Летиция считает, что Джулиана могла предать нас?

— Нет. Летиция согласится с ее виновностью, только если Джулиана сама в этом признается.

Рис подавил проклятие. Черт побери, никто не хочет думать плохо о Джулиане. Просто раздражает, с какой готовностью ллинвиддские горничные подчиняются ее распоряжениям, не обращая внимания на его слова! И еще поглядывают на него, как на волка, терзающего бедную овечку!

Действительно, бедная овечка! Эта овечка быстро обвела всех в доме вокруг своего пальчика. Недавно он обнаружил, что на ее стороне даже его собственный камердинер.

— Одну вещь ты должен твердо знать, — продолжал Морган. — Нортклифф признался, что не передал мое письмо Летиции. Значит, скорее всего он так же поступил и с твоими письмами.

— Да, это возможно. Возможно даже, что Нортклифф врет. Но как ты объяснишь расхождение во времени и тот факт, что кто-то сообщил Нортклиффу, где нас искать? И почему Джулиана скрывала от всех свое замужество с самого начала?

— А какие причины приводит она?

— Молодость… страх… слабость…

— Веские причины…

— Все это причины, чтобы уклониться от замужества. Разве ты не понимаешь? Она его скрывала, потому что хотела от него избавиться. А поскольку она желала этого, она предала меня.

— Возможно, все не так просто.

— Я не знаю. Я больше не в состоянии правильно мыслить. Я хочу доверять ей, хотя знаю, что она способна лгать.

— Может, как раз это и есть правильная мысль — доверять ей. — Морган замолчал, затем нерешительно продолжил: — А тебе не приходило в голову, что ты предпочел неверие по совсем иным причинам?

— Во имя всего святого, что ты имеешь в виду?

Морган пожал плечами.

— Если ты признаешь, что она не предавала тебя, то не сможешь заставить ее быть твоей женой против ее воли, правда? Ты должен будешь предоставить ей выбор между браком и свободой. Тогда ты рискуешь потерять ее, как я чуть не потерял Летицию, предоставив ей выбрать между мной и Нортклиффом. А ведь ты не хочешь так рисковать?

Рис изо всех сил сжал поводья. В словах Моргана было много правды, слишком много правды. Действительно, если Джулиана невиновна…

Если она невиновна, то как он был несправедлив, как жесток с ней! Жестоко он поступил с ней и сегодня — ушел, ничего не сказав, не доверившись ни в чем! Черт побери, если она невиновна…

Он не должен даже думать об этом.

— Она не может быть невиновна. Не может. — Рис пытался придать голосу твердость, но в глубине души вовсе не был так уж уверен в своей правоте.

Морган пожал плечами.

— Тебе виднее.

Риса разозлил скрытый упрек в словах Моргана. К счастью, они уже подъезжали к повороту на Ллинвидд. Сейчас он, распрощавшись с приятелем, сможет побыть один. Когда Рис свернул на дорогу, Морган остановил лошадь.

— Разве ты не останешься сегодня в городском доме? Уже почти полночь, луна скоро зайдет за облака. Ты ничего не разглядишь в темноте.

Воган думал о Джулиане, лежащей с открытыми глазами в своей постели. Она сказала, что не будет его ждать, но он не должен упустить такую возможность. Вечерняя схватка настолько обострила его желание, что он не успокоится, пока не утолит его.

— Нет, я поеду домой. Все будет в порядке. Через несколько дней я приеду в город и мы составим план избирательной кампании.

— Прекрасно. — Морган махнул рукой, а затем неожиданно добавил: — Удачи тебе.

Удача… Рис с тяжелым вздохом поскакал к Ллинвидду. Сегодня ночью ему необходима была удача.

Джулиана рывком села в постели и прислушалась. Ну вот, опять. Резкий металлический звук. Засов на двери! Кто-то пытается открыть закрытую на засов дверь.

Она тяжело вздохнула, когда услышала за дверью тихое проклятие. Только один человек может ломиться в ее спальню среди ночи. Черт его подери! Он что, не слышал ее прощальных слов? Неужели действительно надеялся, что она будет ждать его в постели, горячая и трепещущая от желания?

Услышав сильные удары в дверь, она инстинктивно натянула на грудь стеганое одеяло.

— Уходи! — закричала она.

— Джулиана, открой дверь! — приказал Рис. — Я должен поговорить с тобой.

«Ах, теперь это называется „поговорить“, — усмехнулась про себя Джулиана. Хотя ей было совсем не до смеха. Она едва удержалась от искушения впустить его, заключить в объятия и забыть, что он думает о ней, погрузившись в бездумное наслаждение.

Бездумность… Это то, чего он добивается от нее. Бездумный союз для удовлетворения их общих желаний. Но она хочет большего. И если сейчас она сдастся, то не получит ничего.

— Джулиана! — Его кулак опять бухнул в дверь. — Открой дверь! Сейчас же!

— Нет. — Она пыталась говорить твердо. — Я сказала тебе, что не буду делить с тобой постель, пока ты не докажешь, что веришь мне.

С другой стороны двери воцарилось долгое молчание.

— Открой дверь, и я скажу тебе, где был сегодня ночью, — наконец произнес он. — Пожалуйста, Джулиана.

Это «пожалуйста» почти поколебало ее решимость. Она вылезла из постели и подошла к двери, затем остановилась, держа руку на засове. Может, это просто один из его трюков, и он лишь хочет пробраться к ней и соблазнить? После сегодняшнего вечера он убедился, что стоит ему только поцеловать ее, и она превращается в воск в его руках. Она вздохнула и убрала руку с засова.

— Я был на собрании «Сынов Уэльса», — заявил он из-за двери. — Они собирались бунтовать, и Морган попросил меня прийти и остановить их.

У нее замерло сердце. Только не это! Неужели он собирается опять связаться с ними? Она не вынесет, если потеряет его еще раз.

— И ты пошел? Не сказав мне зачем? Не думая о том, как это опасно и глупо и…

— Я должен был пойти. — Он тяжело вздохнул. — Пожалуйста, Джулиана, открой, и я все объясню.

Она прислонилась к двери. Он имеет в виду «открой дверь, и я обниму тебя и заставлю забыть мое недоверие к тебе». Закрыв глаза, она произнесла:

— Ты можешь объяснить все оттуда.

— Я рассказал тебе то, что ты хотела знать. — В его голосе прозвучало раздражение. — Разве этого недостаточно?

— Почему ты не сказал это перед тем, как уехать?

Наступила еще одна долгая пауза.

— Потому что… твой брат собирался быть на собрании совета и… ну…

Его неуклюжая попытка объясниться все поставила на свои места. Дарси упоминал, что будет продвигать своего кандидата на ближайшем собрании городского совета. Естественно, «Сыны Уэльса» этого не хотели, и Рис был только счастлив помочь им сорвать планы своего врага. Даже если для этого нужно было бросить ее и мчаться в Кармартен.

— Ты думал, я могу предупредить его, да? — прошептала она.

— Я не хотел, чтобы ты беспокоилась…

— Нет! Не лги мне! Ты знаешь, что не потому ушел, не сказав ни слова. Ты не хотел, чтобы я предупредила Дарси… как будто я могла это сделать! Ты ведь даже не разрешаешь мне взять лошадей из собственной конюшни, или карету, или… — Она замолчала, чувствуя, что сейчас разрыдается.

— Черт побери, прости меня. — Джулиана почти слышала, как он тщательно взвешивает свои слова. Когда он заговорил вновь, ей показалось, что он задыхается. — Я был не прав, что уехал без объяснений. Это был порыв. Я не думал… Я просто…

— Не доверял мне. — Она больно закусила губу, чтобы, не расплакаться.

Он даже не отрицал ее слова.

— Давай помиримся. — Его жалобный голос не оставлял сомнений в том, как он намерен мириться. — Открой дверь, дорогая, и дай мне доказать тебе, что я раскаиваюсь.

Джулиана напряглась, ее тело стремилось ответить на его призыв. Почему бы и нет? На какой-то момент она представила, как они будут заниматься любовью, как он прижмется к ней своим обнаженным телом, как глубоко погрузится в нее… Ее колени стали ватными, и рука сама легла на засов.

Но она слишком хорошо понимала, что случится потом. Завтра все начнется сначала. И послезавтра. И всегда. Он будет отталкивать ее своим недоверием, даже в моменты любви.

— Уходи, Рис, — прошептала она. — Возвращайся к своим приятелям-бунтовщикам и оставь меня в покое.

Дверь затряслась от грохота его кулаков.

— Черт тебя побери! — прокричал он, а потом тихо пробормотал, но она слышала каждое слово: — Я знаю, что ты хочешь меня, моя прелесть. Ты не сможешь этого отрицать.

Она затаила дыхание, надеясь, что, если будет тихо, он оставит ее в покое. Молчание затянулось, и Джулиана решила, что он ушел. Но затем услышала сдавленный, полный усталости вздох.

— Ты — маленькая трусиха, — прошептал он. — Ты готова сражаться со мной, когда вокруг слуги, а без них вся твоя храбрость испаряется.

— Это правда, — выпалила она, ощущая безумное желание нанести ответный удар. — Я не хочу, чтобы ты обижал меня. Я боюсь тебя, Рис, и, если это трусость, пусть будет так.

— Нет. — Его голос звучал совсем рядом, и казалось странным, что их разделяет мощная дубовая дверь. — Ты не боишься меня, дорогая. Ты боишься себя. Именно поэтому ты сегодня закрыла дверь, хотя раньше не делала этого. Ты знала, что сегодня вечером готова была отдаться мне, и испугалась, что это может произойти еще раз.

— Вовсе нет… Я не…

Он с горечью вздохнул.

— Спокойной ночи, дорогая. Сегодня я не заставлю тебя быть лгуньей. — Его голос стал слаще меда. — Но ты не сможешь оставаться здесь навсегда. В следующий раз, когда я застану тебя одну…

И она услышала, как он начал спускаться по лестнице, не закончив фразу. Но в этом и не было нужды. Нетрудно догадаться, что имел в виду Рис.

Черт возьми! Ясно, что это лишь вопрос времени, и он обязательно воспользуется ее слабостью к нему. Оставалось только надеяться, что к тому времени и его слабость к ней будет такой же сильной.

17

«Уже середина утра, а этот лентяй до сих пор спит», — подумала Летиция, останавливаясь у двери спальни. И ее лицо осветилось счастливой улыбкой, когда она увидела Моргана, распростершегося поперек кровати, словно герой-победитель. Ну ладно, все же сегодня воскресенье, к тому же накануне он полночи провел в городе.

Ей до сих пор с трудом верилось, что Морган здесь рядом, что он больше никуда не исчезнет. Все эти годы она страшно тосковала по нему, втайне мечтая о нем даже в объятиях Дарси. Отныне же он принадлежал ей и душой и телом. Отныне и навсегда. Скоро их свяжут узы, которые не в силах расторгнуть даже могущественный лорд Нортклифф.

Она рассматривала знакомое лицо, загоревшее от долгого пребывания на море, и длинный тонкий шрам, который четко рассекал его небритую щеку пополам. Ее улыбка потухла. «Бедный ты мой», — прошептала она. Эти ужасные шесть лет… Сможет ли он когда-нибудь забыть, что она была с другим мужчиной… с его врагом? Морган, казалось, почувствовал ее присутствие. Он медленно открыл глаза, откинул со лба прядь темных непослушных волос. Увидев, что она наблюдает за ним, улыбнулся и хрипло произнес:

— Доброе утро, дорогая. — Похлопал по кровати и подвинулся, приглашая сесть рядом.

Летиция проскользнула в комнату и присела рядом с ним.

— Доброе утро, мой кандидат в парламент.

Он рассмеялся.

— Значит, ты все-таки расслышала то, что я так путано выложил тебе сегодня ночью. Из твоих «гм» и «ухм» я понял, что ты спишь.

— О, я прекрасно все слышала! Кроме того, пока ты полдня спал, о вас с Рисом заговорил весь город.

— Неужели? — Он подхватил ее на руки и прижал к себе. — И что же говорят?

— Все только и говорят, что ты будешь «силой, с которой придется считаться», и другие подобные глупости.

— О? А они не говорят, какие мы башковитые ребята, раз побили Нортклиффа в игре, которую он сам же и затеял?

Улыбка быстро исчезла, с ее лица.

— Черт с ним, прости меня, милая, — пробормотал Морган, мгновенно став серьезным. — Я не собирался вспоминать о нем…

Летиция наклонила голову и поцеловала его.

— Все в порядке. Мы ведь не сможем все время умалчивать о Дарси. Нельзя забыть то, что произошло, если просто об этом не говорить.

Он нежно погладил ее по плечам.

— Думаю, ты права. Но как бы я хотел стереть то, что было! — Он помрачнел. — И полностью вычеркнуть этого негодяя из твоей памяти.

— Тебе не о чем беспокоиться. Все эти годы я словно блуждала в тумане. Несколько дней с тобой реальнее всех лет, прожитых с Дарси.

Морган посмотрел на нее изучающим взглядом.

— И все же тебе, быть может, неприятно, когда я говорю о Дарси со злостью.

— Нет. — Она играла прядью его волос. — Я понимаю, почему ты хочешь заставить его расплатиться за все, что он сделал. Но не жди, что я буду чувствовать то же самое. Я уже заставила его страдать, когда бросила его. Мой уход был для него настоящим наказанием. — Летиция заметила по его глазам, что он понял ее, и опустила голову ему на грудь.

Морган погладил ее волосы и обернул один из локонов вокруг своего пальца.

— Ты знаешь, если бы он не сделал того, что сделал, он бы даже нравился мне. Его отец не умел вести дела и оставил их сыну в безнадежном состоянии. Норт-клифф же в короткий срок сумел сделать свои земли доходными. У этого человека хорошие мозги. Жаль, что он их использует, чтобы завладеть властью.

Она кивнула и с улыбкой положила голову ему на грудь.

— Да, но долго он не продержится. С деньгами и влиянием Риса мы скоро будем писать после твоего имени «член парламента», и Дарси придется посторониться. — Она поцеловала его в небритый подбородок. — Я надеюсь только, что ты не решишь, будто стал большой шишкой, когда тебя изберут в парламент. Я этого не потерплю.

Он хмыкнул и шутливо ткнул ее в живот.

— Я уже становлюсь большим… кое в чем другом, моя прелесть. Как ты думаешь, ты сможешь это «потерпеть»? — И с хитрой улыбкой задрал ей юбки.

— Морган! — закричала она. — Эдгар может войти и увидеть нас!

Он положил ей руку на бедро и игриво ущипнул ее.

— Что ж, ему будет чему поучиться у своего старого папочки!

— Морган Пеннант! — с негодованием воскликнула Летиция. Но рука Моргана уже протиснулась между ее ног, и имя его сорвалось с ее губ на сей раз со вздохом, а не с протестом.

— Дай я хотя бы запру дверь, — прошептала она, когда он прижался к ее губам. — Подожди, Морган…

Но вдруг раздался шорох, и Летиция испуганно подняла голову. Неподалеку стоял Эдгар и смущенно смотрел на них своими круглыми, как блюдца, глазами. Летиция быстро одернула юбки и выпрыгнула из кровати под проклятия Пеннанта.

— Что ты делаешь с папой? — поинтересовался Эдгар, засунув палец в рот.

Удивительно, но Эдгару хватило одного дня, чтобы освоиться с мыслью, что Морган — его отец. Видимо, он считал, что отцы волшебным образом появляются из-за моря каждый Божий день.

Летиция присела на корточки и вытерла с его щеки следы овсяной каши.

— Мама и папа… м-м-м… играют в одну игру, мой дорогой. Почему бы тебе не доесть кашу, а потом поиграть с тем корабликом, что папа купил тебе вчера? — Она оглянулась на Моргана, не сводившего с нее своего жадного взгляда. — Мама с папой будут… заняты еще некоторое время, а потом мы вместе придумаем что-нибудь интересное. Хорошо?

Он серьезно кивнул и удалился. Летиция закрыла дверь, но не успела накинуть засов, как услышала робкий стук.

— В чем дело, сынок? — рявкнул Морган.

Наступила пауза, потом Эдгар тихо спросил:

— А мистера Сент-Албанса тоже можно угостить овсянкой?

Летиция так быстро распахнула дверь, что Эдгар испуганно отшатнулся.

— Мистера Сент-Албанса?

Эдгар кивнул.

— Он на кухне. Он пришел к вам с папой. Он попросил меня позвать вас, но я могу ему сказать, что вы играете в игру. Только, может, он тоже хочет овсянки и…

— Хорошо, — пробормотала Летиция, поспешно оправляя юбки и приглаживая волосы. — Я сейчас выйду и поговорю с мистером Оувертоном.

Она беспомощно взглянула на Моргана, но он уже вылез из постели и одевался.

Когда они втроем появились на кухне, Оувертон сидел за столом, глядя в миску с кашей, будто пытаясь найти в ней ответ на какой-то мучивший его вопрос.

— Не хотите ли овсяной каши? — прощебетал Эдгар и сел рядом с ним.

Оувертон поднял голову и настороженно посмотрел на Моргана, который встретил его взгляд с не меньшей враждебностью.

— Я… я не голоден, — ответил он Эдгару. — Послушай, мой мальчик, мне нужно поговорить с твоими… родителями. Ты не мог бы немного поиграть в саду?

Разочарованно пожав плечами, Эдгар промямлил:

— Думаю, могу. — Потом его лицо прояснилось. — Но только если вы разрешите мне покормить вашу лошадь. В последний раз, когда вы приезжали, вы разрешали.

— Ну, конечно. — Оувертон проводил глазами Эдгара, вприпрыжку направившегося в сад. — Он, кажется, ужасно любит лошадей.

— Да, мой сын много что любит, — жестко произнес Морган. — К сожалению, я только сейчас начинаю узнавать, что именно.

Оувертон страшно покраснел, и Летиция мягко дотронулась до руки Моргана.

— Все в порядке. Оувертон всегда был другом нам с Эдгаром.

Она почувствовала, как напрягся Морган, но, к счастью, он ничего не сказал.

Сент-Албанс встал со стула и заложил за спину сцепленные руки.

— Я не всегда был вам другом. Дарси действовал не в одиночку, когда отправлял вас, мистер Пеннант, и мистера Вогана к вербовщикам, и вы это знаете. Я тоже замешан во всем этом. Я должен был рассказать вам правду с самого начала, но Дарси…

Он замолчал, но Летиции больше и не было никакой надобности слушать. Она знала Дарси. И она знала Оувертона. Если бы Дарси попросил Оувертона выйти в море в утлом, дырявом челне, тот бы, без сомнения, подчинился, настолько был верен своему брату.

— Собственно говоря, я уже знаю всю правду, — уверенно произнесла Летиция, не обращая внимания на застывшего Моргана. — Дарси уже признался мне во всем.

— Что ж… если вам все известно… — пробормотал Оувертон. — Но на самом деле, я пришел не за этим.

— Зачем же тогда вы пришли? — прогрохотал Морган.

Но Оувертон твердо встретил взгляд Пеннанта.

— Потому что мне нужна ваша помощь. — В его голосе чувствовалось напряжение. — Я… я беспокоюсь о Джулиане. Она одна в поместье с… этим безумным Воганом.

— Он не безумный, — встрял Морган.

— Разве? Я слышал, что он натворил этой ночью на собрании совета. При поддержке валлийцев-радикалов он… он…

— Выдвинул меня кандидатом? — закончил за него Морган.

Оувертон кивнул.

— Мне это все равно. Меня не волнует эта чертова политика, и мне безразлично, кто член парламента, лишь бы им был не я. — Он поджал задрожавшие от волнения губы. — Но я слышал, что Воган собирается вложить в вашу кампанию все свои средства. Не безумие ли это! Он потеряет все, пытаясь побороть моего брата.

— Я думаю, он с удовольствием рискнет, — сухо произнес Морган. — Но я не понимаю, почему вас-то это заботит?

— Мой брат ненавидит Эббрелла и ему подобных. Он просто не мог дождаться, когда они придут на собрание совета с дубинами в руках, чтобы выдать их всех полиции. А теперь вы нарушили его планы…

— Минуточку! Откуда ваш брат узнал, что «Сыны Уэльса» собрались бунтовать?

— Потому что… ну… — Он неуверенно взглянул на Летицию.

— Продолжайте, — она улыбнулась. — Мой муж может быть грубоватым, но он не обидит вас.

— Не слишком обольщайся на мой счет, — пробормотал Морган, но она вцепилась ему в плечо, и он добавил: — Только скажите мне правду. Я человек вполне разумный.

— У Дарси есть свой осведомитель среди «Сынов Уэльса», — тихо закончил Оувертон.

Летиция увидела, как у Моргана сжались кулаки, и встала между мужчинами.

— Выслушай его, Морган, пока ты не потерял контроль над собой. — Ее напугал темный огонь в глазах Моргана.

— Я хочу знать, кто этот негодяй! — заорал Морган.

— Я… я согласен сказать. — Оувертон без колебаний назвал имя, которое было знакомо и Летиции. — Именно он донес на вас с Воганом шесть лет назад. И поэтому Дарси удалось сдать вас вербовщикам.

Морган смотрел на Оувертона широко раскрытыми глазами.

— Вы имеете в виду… что это не связано с… Летицией и Джулианой?

Оувертон отрицательно покачал головой.

— Нет, за исключением того, что мы с Дарси однажды ночью подслушали ваш разговор с Летицией. Тогда Дарси впервые узнал об этом. Затем он заплатил этому человеку за более подробную информацию. Ему нужно было убедить вербовщиков арестовать вас, не разрешив заплатить выкуп, как это иногда делалось.

Побледнев, Морган повалился в кресло.

Аетиция придвинулась к нему и положила на плечо руку.

— Но это также значит, что моя хозяйка была верна Рису. И не предавала его.

Оувертон начал задыхаться в своем тугом воротничке.

— Именно так и было. Она ничего не знала об этом, пока Воган и вы, мистер Пеннант, не оказались далеко в море.

Летиция улыбнулась. Они с Морганом долго спорили, ведь он никак не решался поверить леди Джулиане. Но она-то всегда чувствовала, что хозяйка невиновна, несмотря на любые мнимые обвинения, выдвигаемые в ее адрес.

— Как же вы тогда нашли ее и Риса? — спросил Морган. — Если не она сказала вам, куда…

— Ее опознал трактирщик и сразу же послал за нами.

— Трактирщик? — воскликнула Летиция. Ей сказали, что Риса схватили в трактире, где он был с Джулианой, но она не спросила…

— Как назывался этот трактир?

— Как, разве ты не знаешь? «Белый дуб».

Теперь настала очередь Летиции без сил опуститься в кресло. «Белый дуб» и этот мерзкий трактирщик…

— Он сказал, что знает Джулиану еще с тех времен, когда ухлестывал за тобой, — добавил Оувертон.

Морган вопросительно посмотрел на нее, и она утвердительно кивнула. Бормоча ругательства, Пеннант вскочил с кресла.

— Трактирщик предупредил вас в ту ночь, а потом все время врал, так?

— Да. — Оувертон глубоко вздохнул. — Дарси хорошо ему заплатил.

— Черт возьми, мы должны все рассказать Рису! Он все еще думает, что Джулиана предала его.

— Я знаю. — Оувертон побледнел. — Я для этого и пришел. Я хочу поехать в Алинвидд и все ему рассказать, но боюсь сделать это один. Он может просто не пустить меня на порог. Но вас он не станет гнать и, может быть, меня вместе с вами.

— Почему вы не рассказали всю правду раньше? — прошептала Летиция, думая о том, как страдала Джулиана, живя с человеком, который считал ее способной на предательство. — Почему Дарси продолжал настаивать, что она хотела развестись с Рисом? Милосердный Боже, она же ведь его сестра! И ваша тоже.

Оувертон закусил губу.

— Все это ужасно, я понимаю. Я не хотел, чтобы Дарси так поступал, но он считал, что Джулиана заслуживает лучшего мужа, чем какой-то валлийский сквайр. Я… я думал, что, возможно, он прав. Кроме того, он пригрозил уменьшить мое содержание, если я проговорюсь.

— Да, но почему он продолжал врать на той печально знаменитой помолвке? — спросил Морган.

— Он боялся ярости Вогана. И еще того, что тот обернет против него свое нынешнее влияние в политических кругах. К тому же он считал, что Воган так влюблен в Джулиану, что никогда не станет ее наказывать. Поэтому он решил не рисковать из-за нее своим положением.

— А что думаете вы обо всем этом? — спросила Летиция.

У Оувертона задрожал голос.

Сегодня ночью Воган доказал, сколь умело и хладнокровно он может расправиться с противником. Кто знает, какие еще планы мести вынашивает он? Я не хочу, чтобы ярость его обрушилась на нашу бедную невинную Джулиану.

— О, я не думаю, что Рис сможет… — успокаивающе улыбнулась Летиция.

— Никогда нельзя точно знать, на что способен Рис, когда он в гневе, — перебил Морган, бросив на нее предостерегающий взгляд.

Летиция нахмурилась и открыла рот, чтобы возразить. Но сразу же поняла, куда клонит Морган. Если сейчас Оувертон облегчит свою совесть и успокоится, он, возможно, не захочет рассказать Вогану всю правду. А именно теперь очень важно, чтобы Рис узнал ее. Хотя из несвязной ночной болтовни Моргана она поняла, что Рис без ума от своей жены, но не станет доверять ей, пока не убедится в ее невиновности. Рис слишком осторожный человек, чтобы связать свою судьбу с женщиной, которая, как он считает, однажды его предала.

— Итак, — Оувертон глянул на Моргана. — Вы едете со мной в Ллинвидд?

— Ну, конечно, мы поедем! — воскликнула Летиция.

Морган отрицательно покачал головой.

— Поеду я, любовь моя, а ты — нет. Рис не слишком расположен к тебе. Он все еще верит в твое участие во всей этой истории. Будет лучше, если поеду я. — Он повернулся к Оувертону: — И будет лучше, если я поеду один.

— Я должен увидеть сестру, — с горячностью заявил Оувертон. — Я должен убедиться, что с ней все в порядке. — Его лицо исказилось от волнения. — И объяснить, почему мы причинили ей столько зла. Вы не поедете без меня.

— Как хотите, — кивнул Морган. — Дайте мне время одеться, и мы сразу же отправимся.

Когда он вышел в соседнюю комнату, Летиция подошла к Оувертону и взяла его за руку.

— Не беспокойтесь о Джулиане. В конце концов все будет хорошо. Я в этом уверена.

Пожав с благодарностью ее руку, Оувертон слабо улыбнулся.

— Надеюсь, ты права.

Какое-то время они стояли молча. Потом Летиция подняла глаза на Оувертона.

— Как там Дарси?

Его лицо помрачнело, и он отпустил руку Летиции.

— Чего же ты ожидала? Ведь с тобой из его жизни ушел свет.

— Он сильно переживает? — сочувственно спросила Летиция.

— Да.

— Мне его очень жаль.

— Это не твоя вина. Было глупо играть твоей жизнью и не ожидать, что ты его за это возненавидишь.

— У меня нет к нему ненависти. Я его жалею. — Она вздохнула.

Оувертон пристально смотрел на нее.

— Знаешь, Летиция, когда Дарси только влюбился в тебя, я этого не понимал. У него была богатая красивая невеста, он наследовал графство. Я считал, что он просто сошел с ума, раз позволил себе волочиться за горничной.

— Он и сошел с ума, — пролепетала Летиция, пытаясь засмеяться.

Оувертон серьезно покачал головой:

— Нет. За последние несколько лет я хорошо узнал тебя и думаю, что он должен был дать тебе больше, нежели просто сделать своей любовницей. Он должен был жениться на тебе.

— Не говорите глупостей, — пробормотала она. Но его слова были ей приятны. Жители Кармартена презирали ее. Никто не порицал Дарси за измену жене, но Летицию осуждали все, ибо она была его содержанкой.

Иногда ей даже казалось, что они правы. И мысль о том, что у нее не было тогда иного выбора, не уменьшала боли и сомнений. В какой-то момент она даже решила, что не создана, чтобы быть женой… И что, отобрав у нее Моргана, Господь показал ей, что она не достойна счастливой доли.

Морган вошел в комнату, и она ослепительно улыбнулась ему. Слава Богу, время доказало, что она не права. Время вернуло ей Моргана.

А теперь Морган должен вернуть Джулиане ее мужа.

Был полдень, и в доме царила тишина, но Джулиана никак не могла сосредоточиться на делах. Она проверяла кладовую, пытаясь выяснить, что же из провизии необходимо закупить в Кармартене. Уже несколько раз она порывалась дописать список заказов, но ее мысли текли в совершенно другом направлении.

Правда, всегда вокруг одного и того же предмета. Рис все еще спал, но рано или поздно он должен был появиться. Она приказала камердинеру не будить его.

С ее стороны это было не столько заботой о нем, сколько желанием уберечь себя, отсрочить неизбежное. Когда прошлой ночью он пообещал воспользоваться ее одиночеством и слабостью, этот чертов хитрец прекрасно сознавал, как подействуют на нее эти слова. Теперь она все время думала, когда это случится… где… как… Эти мысли неизбежно навевали воспоминания о жарких поцелуях и возбуждающих ласках.

Черт возьми! Джулиана отложила неоконченный список. Она должна была запереть его в парадной спальне. Тогда бы она не беспокоилась о том, что он застигнет ее врасплох… или как она при этом будет себя вести.

Запереть его? Она улыбнулась. Неплохая месть, а? Конечно, какой-нибудь дурень-лакей в конце концов выпустит его, но было приятно представить Риса беспомощным и отданным на ее милость…

— Миледи? — раздался голос у двери, мгновенно отвлекший ее от приятных планов о мести.

Джулиана повернулась и увидела миссис Робертс.

— Да?

— К хозяину пришли посетители. Я сказала, что он спит, но они настаивают…

— Кто это?

— Ваш брат. Младший. И мужчина по имени Пеннант.

Новость несказанно удивила ее. Оувертон пришел к Рису? Появление Пеннанта она еще могла понять после рассказа Риса о событиях вчерашнего вечера, но зачем здесь Оувертон? Предатель, как он осмелился прийти, будто бы ничего не произошло!

— Пришлите их сюда, — слегка задыхаясь, произнесла Джулиана. — Я сама поговорю с ними.

«О да, я поговорю с моим милым братцем, — подумала она. — И на этот раз ему придется выслушать неприятные слова!»

Миссис Робертс, кивнув, вышла и очень скоро вернулась с Оувертоном и Морганом. Джулиана поднялась им навстречу.

Какое-то время она молча смотрела на брата. Слезы душили ее. Оувертон избегал смотреть ей в глаза и лишь смущенно переминался с ноги на ногу.

— Не могу поверить, что у тебя хватило наглости прийти сюда после всего того, что ты сделал. — В ее тихом голосе звучала горечь. — Ты пришел рассказать Рису еще какую-нибудь ложь обо мне?

Оувертон резко поднял голову.

— Я пришел сказать ему правду.

— А тебе не кажется, что ты немного опоздал? — Плечи Джулианы внезапно вздрогнули от подступающих рыданий. Страдание, прозвучавшее в ее голосе, испугало его.

— Он обидел тебя, да? — Оувертон пристально рассматривал сестру, с ужасом ожидая увидеть синяки и раны на ее теле.

Но Джулиана намеренно молчала, наблюдая, как его беспокойство только усиливается с каждой минутой. Пусть поволнуется, думала она. Это ему будет даже полезно.

— Он тебя обидел? — повторил Оувертон, и его кулаки сжались. — Если так, то я убью его, я…

— Нет, — поспешно сказала Джулиана. Меньше всего ей бы хотелось кулачного боя между Оувертоном и Рисом. Она вздохнула. — По крайней мере, не в физическом смысле.

Оувертон явно не знал, что ответить, и Морган также хранил упорное молчание. Ей с трудом удалось улыбнуться. Она не хотела создавать ложного впечатления и внезапно поняла, что совершенно не желает делиться с гостями подробностями своих бурных отношений с Рисом.

— У меня все в порядке. — Она обвела рукой комнату. — Как видишь, я хозяйка в этом доме и… — Ее голос дрогнул. — В любом случае, тебе не нужно беспокоиться.

— Но я беспокоюсь, — запротестовал Оувертон.

— Неужели? И когда же это с тобой произошло? Ведь меньше недели назад ты публично объявил меня бездушной ведьмой и предательницей. Ты оболгал меня перед моим мужем, у которого и так были причины презирать меня. Как тебе не пришло в голову, что ложь может превратить страдающего человека в безрассудного тирана?

Ужас и раскаяние смешались во взгляде Оувертона.

— Прости меня, Джулиана. О Боже, я так сожалею! Я жалею, что позволил Дарси убедить меня лгать тебе все эти годы. Я жалею, что хранил в тайне то, что он сказал твоему мужу. И отчаянно жалею, что не сказал всю правду на твоей помолвке, но Дарси…

— Дарси то, Дарси это! — вскричала Джулиана. — Это все он сделал? Как же он должен меня ненавидеть, чтобы так лгать!

— Это не ненависть. — Оувертон страдальчески поморщился — плечи его дрожали. — Ты должна понять — Дарси считал, что Воган женился на тебе, чтобы вернуть Ллинвидд. Он думал, что спасает тебя, когда отдал твоего мужа вербовщикам.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть скорбного выражения, написанного на лице Оувертона. Какое он имеет право огорчаться? Он не пострадал от своей лжи. А вот она — да.

— Когда вернулся Воган, — продолжал Оувертон, — Дарси думал, что он спасает тебя, настаивая на своей лживой истории. Он считал, будто Воган захочет избавиться от тебя, если убедится, что ты его предала.

Морган возмущенно фыркнул.

— Видно, ваш братец не понимал, как сильно Рис привязан к своей жене.

Джулиана открыла глаза, чтобы взглянуть на Моргана. Оувертон же продолжал, словно не заметив его слов:

— Когда Дарси осознал, что Воган собирается отомстить, он запаниковал. Он… он боялся, что Воган уничтожит его.

— И конечно, совсем не учитывалось, что Рис может уничтожить и меня, не так ли? — прошептала она.

Оувертон побледнел.

— Что он с тобой сделал? Не лги мне, Джулиана. Если он жестоко обращался с тобой или…

— Ничего такого не было. Я… я просто имела в виду, что Дарси разрешил Рису поступать со мной, как он пожелает.

Она отвернулась, чтобы скрыть внезапно охватившие ее чувства. Рис не обращался с ней жестоко… в том смысле, который имел в виду Оувертон. Но он чуть ли не ежедневно попирал ее достоинство. Скоро ей будет безразлично, что он считает ее лживой ведьмой. Скоро он сожмет в руке ее сердце, в то время как свое надежно спрячет. Было ли это жестоким обращением? Она не знала.

— Где сейчас Рис? — поинтересовался Морган.

— Спит. Но это ведь не удивляет вас, мистер Пен-нант? Он вернулся поздно ночью после того, как по вашему настоянию уехал ломать копья с Дарси. Мне кажется, вы и мой муж хотите, чтобы вас еще раз арестовали.

Но голос Моргана был абсолютно спокоен.

— Я думаю, Нортклифф не настолько глуп, чтобы пытаться это сделать сейчас.

Ее охватил внезапный страх. Она слишком хорошо знала, как отчаянно ведет себя Дарси, когда его загоняют в угол. Один раз из страха он уже пожертвовал ее благополучием…

— Вы недооцениваете моего брата: Дарси не из тех, кто покорно проглатывает унижение. Он обязательно рассчитается с Рисом.

— Вы, кажется, беспокоитесь о вашем муже, этом «безрассудном тиране», как вы его называете? — спросил Морган.

Их взгляды встретились. На его лице появилось нечто вроде торжествующей ухмылки, но Джулиане было все равно. Она должна заставить его понять, в какое рискованное предприятие они с Рисом пустились.

— Конечно, я беспокоюсь. Я не хочу снова потерять Риса.

Видимо, заявив это, она была слишком откровенна. Однако Морган с облегчением вздохнул. У Оувертона же в глазах вспыхнула надежда, впервые с тех пор, как он появился в ее доме.

— Значит, у тебя с мужем все хорошо? Правда?

— Я уверен, все будет много лучше, как только он узнает правду, — с удовлетворением произнес Морган. — Я уверен, когда вы объясните ему, откуда тогда узнали, где найти вашу сестру…

— Да, откуда вы узнали? — перебила Джулиана. — Это единственная вещь, которую я не могу понять.

Оувертон переминался с ноги на ногу.

— Трактирщик опознал тебя и послал к нам своего слугу.

У нее перехватило дыхание. Теперь все встало на свои места. Да, тогда ей даже показалось, что она где-то раньше видела этого негодяя-трактирщика. Значит, вот как они обо всем проведали! Если бы она тогда спросила у трактирщика, не знакомы ли они… если бы ей только пришло в голову спросить…

— Когда мы объясним все насчет трактирщика, которому Дарси заплатил приличную сумму за ложь, Воган поймет, что ты не имеешь к этому никакого отношения, что ты совершенно ни в чем не виновата.

Слова брата внезапно прервали ход ее мыслей. Она слишком увлеклась, попрекая Оувертона, и не оценила по достоинству его намерений. Он пришел сказать правду. Целиком оправдать ее перед мужем. Наконец-то!

Надежда, казалось, наконец замаячила перед ней. Они раскроют Рису глаза на то, что на самом деле случилось той ночью. Он, соответственно, раскается и попросит у нее прощения. Все уладится, и это ужасное время останется позади.

До следующего раза.

Неожиданно надежду сменил гнев. Не в первый раз Рис под воздействием различных обстоятельств думал о ней самое худшее. Шесть лет назад он обвинил ее в слежке за «Сынами Уэльса» и признал, что ошибся, только когда отец пригрозил ее сурово наказать.

Всякий раз, когда она утверждала, что невиновна, он отказывался ей верить. Только свидетельства других могли доказать ему обратное. Несмотря на все, что она сделала для Ллинвидда, несмотря на все ее оправдания, он продолжал верить в ложь, рассказанную ему Дарси той роковой ночью.

И вот теперь Оувертон пришел сюда с важным видом, чтобы поведать все Рису и впредь вести себя так, будто этих шести лет не было вовсе. Оувертон думает, будто можно стереть годы несколькими словами.

Хуже всего то, что Рис поверит Оувертону. Рис не желает верить ей, но поверит ее брату-лжецу. Она сжала кулаки. А потом ее муж также сделает вид, будто ничего не случилось, будто она не была публично оклеветана и предана ими всеми.

Черт его побери! И всех их тоже! Как они смели подумать, что стоит им только прибежать сюда и сказать несколько слов, как все устроится само собой! Что ж, она не даст им такого шанса, и Рису тоже. На этот раз не даст. Она сказала ему, что невиновна. У него было время решить, верит он ей или нет.

Она сделала все от нее зависящее, чтобы убедить его в своей искренности, но он по-прежнему отказывался верить ей. Как они могут жить дальше вместе, если он подозревает ее в самом худшем и с готовностью соглашается с обвинениями других? Это недоверие не кончится никогда.

Хотя она страстно желала, чтобы они оправдали ее перед Рисом, это было бы лишь временным решением стоявшей перед нею проблемы. Брак должен быть построен на доверии. И никто не сможет научить этому Риса. Он должен сам научиться ей верить.

— Я не хочу, чтобы вы говорили ему правду, — твердо заявила она.

Морган и Оувертон уставились на нее с таким удивлением, будто она только что сказала какую-то непристойность.

Джулиана гордо выпрямилась, в ее взгляде застыл вызов.

— Я не хочу, чтобы вы с ним говорили. Уходите, пока он не проснулся.

— Чего же тогда ты хочешь, черт побери? — взорвался Оувертон.

Морган смотрел на нее со странным выражением, но молчал. Джулиана набралась решимости и заявила:

— Вероятнее всего, он поверит вам, если вы скажете ему правду. Но мне этого мало. Я хочу, чтобы он сам научился доверять мне. А если вы сейчас оправдаете меня в его глазах, он этому так и не научится.

— Но, Джулиана… — начал Оувертон.

Морган положил руку ему на плечо.

— Она права. Будет лучше, если Рис сам увидит правду. — Он внимательно посмотрел на Джулиану. — Но понимаете ли вы, чего от него хотите? Он перенес страшные страдания, даже гораздо более страшные, нежели я. Годами топтали его гордость, его достоинство, хотели превратить его в животное. И он прожил эти шесть лет, веря, что попал туда по вашей вине. И до этого в его жизни было мало людей, на которых он мог бы положиться. Вы просите его зачеркнуть все свое прошлое. Я говорю вам как его друг и как человек, который высоко его ценит, — я не уверен, что он сможет это сделать.

— Тогда наш брак обречен, — глухо проговорила Джулиана. — Вы, кажется, забыли, что страдал не только он. Хоть я и не провела шести лет в изгнании и меня не пороли, но я постоянно жила в преддверии ада, не зная, что с ним случилось, жена я или уже вдова. Я прошла через ад, оплакивая его, когда человек, нанятый Дарси, сообщил мне, что Риса уже нет в живых. А теперь, когда он вернулся, он относится ко мне с презрением, которого я не заслужила.

— Да, но если мы ему расскажем… — начал Оувертон.

— Если вы ему все расскажете, он просто попросит прощения, и все будет опять прекрасно, так? Мужчины! Вы думаете, что несколько слов извинений могут заглушить боль, причиненную вашим упорным отказом понять душу женщины? — Она устремила пристальный взгляд на брата: — В общем, я не разрешаю тебе искупать свою вину таким легким способом… Либо Рис научится доверять мне, либо он будет жить, пожиная плоды своего недоверия. Но легкого пути у нас с ним не будет. — Слезы показались у нее на глазах, но она сдержалась. — Я не могу этого допустить, если хочу, чтобы наш брак продолжался.

Какое-то время все молчали. Мужчины видели, что Джулиана старается уверить себя в собственной правоте. И в самом деле, ее уже начали одолевать сомнения. Не слишком ли суровому испытанию она собирается подвергнуть Риса?

— Ты ведь любишь его? — пробормотал Оувертон. — Ты по-прежнему еще любишь этого проклятого валлийца? Иначе тебе было бы все равно, удастся ли вам сохранить этот брак.

Она замешкалась с ответом. Мучительная правда оказалась слишком болезненной для нее. О да, она любит Риса. Несмотря ни на что, она все еще любит его. Она любила его всегда, даже когда он в Нортклифф-Холле предъявил ей чудовищные обвинения. Она тяжело вздохнула.

— К сожалению, я люблю его. Хотя это сейчас и кажется глупо.

Внезапно оробев, Оувертон нерешительно подал голос:

— Тогда, мне кажется, я могу раскрыть и другую причину моего визита.

Морган удивленно взглянул на Сент-Албанса.

— Что это за другая причина?

С раскаянием глядя на Моргана, Оувертон достал из жилетного кармана сложенный лист бумаги и запечатанный конверт.

— Ну… вы понимаете, Пеннант… я не считал нужным говорить вам об этом, потому что не был уверен, одобрите ли вы. Но я обещал передать это Джулиане. — Оувертон протянул ей бумагу и конверт.

Джулиана развернула бумагу. В глаза ей бросился до боли знакомый герб, венчавший послание, и имя, стоявшее внизу. Сильно побледнев, она опустилась в кресло и прочла письмо на гербовой бумаге, а потом распечатала конверт и ознакомилась с его содержимым.

— Черт побери, что там такое? — раздраженно поинтересовался Морган, когда она подняла голову и растерянно уставилась в пространство.

— По-видимому, — объяснила она сдавленным голосом, — лорд Девоншир решил возобновить нашу помолвку.

18

Что-то щекотало Рису нос, медленно пробуждая его от тяжелого сна. Он застонал, подумал о Джулиане, и руки его тут же сомкнулись вокруг чего-то мягкого. Слишком мягкого. Он открыл глаза и обнаружил, что прижимает к лицу подушку, из которой вылезло перышко и щекочет ему нос.

С проклятиями он отбросил ее и сел, прислонившись к изголовью кровати. Он поднял глаза и взглянул на украшавший противоположную стену пестрый гобелен со скачущими херувимами и нимфами — одно из декоративных излишеств, оставшихся от отца. Рис наблюдал этих проклятых изгибающихся нимф уже четыре ночи подряд, мечтая о Джулиане. Неудивительно, что все закончилось объятиями с подушкой.

Он застонал, рассматривая массивную парадную кровать с шелковыми вышитыми драпировками цвета слоновой кости. Она была слишком велика даже для троих человек его роста.

Очень жаль, что он спал в ней один. Один. Внезапно им овладела такая острая тоска, что он изо всех сил сжал кулаки. Воган и не предполагал, что зайдет так далеко в своей мести. Он не предвидел, что сам себя обрек на жизнь с незнакомкой, которую он выучил ненависти. Не знал, что сердце может так рваться от одиночества.

Решение, казалось, было так близко, но оставалось, однако ж, недостижимым, дразня его постоянно возможностью удачи. С каждым днем он желал Джулиану все больше, хотя боролся с собой и пытался не допустить ее в свою жизнь. Но обладать ее телом казалось ему слишком малым; его влекла улыбка, озарявшая ее лицо, когда он рассказывал смешную историю, и милые обороты речи, и острый ум…

Не то чтобы он был лишен всего этого полностью. Улыбки и милые беседы выдавались ею очень небольшими порциями, чтобы обострить его аппетит. Как бы он хотел, чтобы она стала его женой во всем! Чтобы она делила с ним не только постель, но и мысли, планы, надежды на будущее.

У него заныло сердце при взгляде на эту комнату, явно предназначенную для счастливой четы, с этой гигантской кроватью и ореховыми комодами. Интересно, каково было бы просыпаться рядом с ней по утрам? Чувствовать ее всей своей кожей? Помогать ей одеваться, медлить, застегивая крошечные пуговки, которые он расстегивал позапрошлой ночью?

Ему оставалось только воображать, поскольку он никогда не жил с ней… никогда не проводил с ней в одной комнате больше ночи. А воображение рисовало невыносимо соблазнительную картину…

Рис спустил ноги на пол. Это томительное, мучительное желание становилось просто нестерпимым. Если он хочет, чтобы Джулиана целиком принадлежала ему, он может этого добиться.

Он знал, что и она готова принадлежать ему. Но для этого ей нужно было только одно — его доверие. Его вера в нее. Вчера он сказал, что не может заплатить так дорого, сегодня же он подумал — а почему бы и нет? Конечно, она предала его один раз, но это было давно. Случалось ли ей предавать его и после возвращения?

Нет. Джулиана не желала покоряться ему, но то было совсем другое дело. Упорное стремление участвовать вместе с ним на равных в управлении имением вызывало у него только уважение, а никак не недоверие. Она не пыталась подстрекать против него братьев… не пыталась сбежать. Она терпела его мелкое тиранство с изяществом и снисходительностью.

Разве так уж невозможно согласиться и уступить ей?

Раздумывая над этим, Рис начал одеваться. Он глянул на часы и ужаснулся. Боже, уже почти час пополудни! Должно быть, она приказала слугам не будить его и, несмотря на его бесцеремонный отъезд накануне, все же дала ему сегодня отдохнуть.

Воган усмехнулся. .Конечно, была и другая причина, по которой ему дали поспать. После прошлой ночи его непокорная жена, возможно, готовит крупный переворот… вооружает против него лакеев или приказывает кухарке кормить его жидкой овсянкой, чтобы лишить его последних сил для соблазнения. От Джулианы можно ожидать чего угодно…

Желание скорее увидеть ее было теперь столь сильным, что Рис быстро завершил туалет и вышел в холл, размышляя, где же она может быть в такое время. Из гостиной до него донеслись голоса, и он прямиком направился туда. Наверно, она беседует с миссис Робертс, хотя непонятно, зачем они закрыли дверь. Видимо, чтобы не разбудить его.

Чем ближе он подходил, тем более отчетливыми — и менее знакомыми — становились голоса. Он слышал голос Джулианы, но остальные… Это не миссис Робертс и не мистер Ньюнс.

Слышались два голоса. Два мужских голоса. Он ускорил шаги и, подойдя к двери, прислушался. Затем нахмурил брови и остановился. Во имя всего святого, кто это?

— Итак, что мне сказать ему, Джулиана? — произнес мужской голос. — Ты прочла письмо. Лорд Девоншир настаивает на встрече с тобой и просит нас с Дарси организовать ее. Что мне ему передать, Джулиана?

«Это Сент-Албанс», — мелькнуло у него в голове. Сент-Албанс пришел отобрать у него жену.

Его обуяла ярость, и он толкнул дверь с такой силой, что она со всего размаху грохнула по стене. Джулиана и Сент-Албанс разом обернулись. Ему не требовалось даже глядеть на виноватое лицо Джулианы или читать ужас в глазах Сент-Албанса, чтобы понять, что он помешал разговору, который был предназначен не для его ушей.

— Черт побери! — проревел Рис. В два огромных прыжка он пересек комнату и схватил шурина за воротник. — Ты должен сказать этому самозванцу Девонширу, что Джулиана — моя жена! — Он туго перехватил воротник вокруг шеи Сент-Албанса, не давая ему вздохнуть. — И если я когда-нибудь опять увижу, что ты приносишь письма от него, клянусь, я свяжу тебя и брошу в Тауи!

— Рис! — закричала Джулиана, бросаясь к нему. — Отпусти его! Прошу тебя!

— Что он здесь делает? — рявкнул Рис и как следует тряхнул Сент-Албанса, лицо которого посинело от удушья. — Во имя всего святого, что он здесь делает? Приносит тебе письма от Девоншира?

— Оставь его, Рис. — В его помраченное яростью сознание проник другой голос. Прошло несколько секунд, прежде чем он его узнал, после чего немедленно отпустил придушенного Сент-Албанса, повернулся и увидел Моргана.

— Морган? Что ты здесь делаешь?.. — Он замолчал и посмотрел на Сент-Албанса, который ловил ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. — Вы же не могли прийти сюда вместе…

Но, безусловно, именно так и было, и Воган это понимал. Он недоверчиво переводил взгляд с Моргана на жену, не понимая, что происходит.

Морган первым нарушил молчание:

— Сент-Албанс хотел убедиться, что с Джулианой все в порядке. Я только проводил его, потому что он опасался, что ты не разрешишь ему с ней повидаться.

— Конечно, я бы не разрешил! — отрезал Рис. — Особенно если бы знал, что он служит почтальоном у проклятого маркиза! Как ты мог допустить, чтобы он явился сюда уговаривать мою жену уйти от меня? Какой ты после этого друг?

— Я не знал, что у него были с собой письма от Девоншира, — начал Морган.

— Ну-ка, успокойтесь! — Джулиана со сверкающими глазами повернулась к Рису. — Как ты смеешь решать, от кого я могу, а от кого не могу получать письма? Оувертон принес письмо, адресованное мне, и я имею право его прочитать.

Рис потерял всякий контроль над собой и завопил:

— И сколько таких писем он тебе доставил? Сколько раз он проскальзывал сюда за моей спиной и тайно приносил корреспонденцию от твоего экс-женишка?

— Не говори глупости! — процедила Джулиана. — Как будто кто-нибудь может проскользнуть сюда мимо лакеев, дворецкого и целого батальона горничных. Оувертон пришел сюда в первый раз, и, уверяю тебя, я не знала, что у него были письма от Стивена.

«Письма, — подумал он. — Значит, там было не одно, а несколько писем». Эта мысль и еще то, что она назвала Девоншира по имени, окончательно вывели его из себя.

— Что ж, в последний раз его нога ступила через этот порог. И больше не будет никаких писем от твоего драгоценного Стивена, даже если для этого мне придется запереть тебя в спальне!

— Джулиана! — испуганно крикнул Сент-Албанс. — Ты должна разрешить мне рассказать Вогану, что…

— Нет! — отрезала Джулиана, не спуская глаз с Риса. — Уезжай домой, Оувертон. Благодарю тебя за визит, а также и за твое предложение. Но я справлюсь со всем сама.

— Да, поезжай домой, Сент-Албанс, — поддакнул Рис. — И не возвращайся!

Джулиана, подбоченившись, решила не отступать.

— Не обращай внимания на моего мужа. Он совершенно теряет рассудок, когда при нем упоминают имя лорда Девоншира.

— Теряет рассудок? — загремел Рис. — Я теряю рассудок? Только потому, что я рассердился, когда моя жена…

— Поезжай домой, Оувертон! — приказала Джулиана. Она кивнула Моргану, стоявшему позади Вогана: — Морган, уведите его и уезжайте. Прошу вас!

— Пошли, парень, — услышал Рис слова Моргана.

— Не могу же я оставить ее с этим сумасшедшим! — запротестовал Сент-Албанс, но, когда Рис бросил на него кровожадный взгляд, он побледнел и дал Моргану вытащить себя из комнаты.

Дождавшись, когда они вышли, Рис подошел к двери и запер ее.

— Письма! — приказал он, подойдя вплотную к Джулиане. Он щелкнул пальцами. — Дай мне письма, которые он принес!

Ее лицо полыхало от возмущения.

— Ты не имеешь права читать мои письма!

— Я твой муж! У меня есть право на все, что относится к тебе!

У нее был такой решительный вид, словно она намерена отказать ему. Но она лишь пробормотала:

— О, проклятый глупец! — Она взяла два листка бумаги с лакированного столика и бросила ему: — Вот, держи. Читай мою «тайную» переписку, если хочешь! Мне все равно!

Он схватил листки, не дав им упасть на пол, и с жадностью принялся читать. Оба письма были от лорда Девоншира. В первом, адресованном лорду Нортклиффу и Сент-Албансу, тот в изысканных выражениях просил их устроить ему встречу с Джулианой, дабы обсудить с ней вопросы личного свойства. Но второе предназначалось «леди Джулиане, моей единственной возлюбленной». Полное многословных извинений и жарких комплиментов, оно свидетельствовало о недвусмысленном желании лорда Девоншира возобновить ухаживание, если она сможет развестись с мужем.

Письмо разозлило бы Риса еще сильнее, если бы не одна деталь. Лорд Девоншир, вероятно, писал по собственному почину, к чему Джулиана не подавала никаких поводов.

Рассудив таким образом, Воган немного смягчился.

— Значит, твой титулованный горе-жених ищет свидания? — Рис скомкал письма и бросил их в камин. — Что ж, он его не получит!

Джулиана наблюдала, как бумага превращается в пепел и рассыпается в прах.

— Рис, я знаю, что тебе это очень неприятно, но ты должен разрешить мне объяснить Стивену, что…

— Ему уже объясняли! — При мысли о ее свидании с лордом Девонширом его охватила такая ярость, что он уже не выбирал слова. — Я запрещаю тебе видеться с ним, писать ему, связываться с ним любым другим способом! Я настаиваю на этом, Джулиана!

— Ну почему ты так упрям? Я ведь поклялась тебе, что не люблю его. Что плохого в том, что я напишу ему письмо, объясняющее, что… что…

— Что «что»? — От ревности он не мог держать себя в руках. — Что твой жестокий муж не даст тебе развода? Он это знает. Или ты предложишь ему альтернативу… может быть, любовную связь, предоставишь ему то, в чем отказываешь мужу?

Ужас в ее глазах отрезвил его, но он слишком поздно осознал, как далеко зашел.

— О Боже, прости, Джулиана! Я не имел в виду…

— Нет, имел. — Она отвернулась, ее плечи задрожали от подступавших рыданий. — Что бы я ни делала, ты по-прежнему считаешь меня презренной женщиной, которая обязательно обманет и предаст тебя.

Рис вспомнил, что когда шел к ней, то собирался рассказать о своих чувствах, о том, что хочет изменить их отношения. Вместо этого он дал волю ревности и все испортил.

— Нет… — начал он.

— Ты не удовлетворишься, пока я не получу по заслугам за то, что будто бы с тобой сделала… и за то, что сделала на самом деле, скрыв наш брак. — Ее глаза наполнились слезами, а голос прервался и перешел в болезненный шепот. — Тебе недостаточно сделать меня пленницей в моем доме, оторвать от моей семьи, отказаться от моей помощи в управлении имением. Нет, тебе нужно гораздо больше! Ты решил постоянно напоминать мне о своем недоверии. Ты решил ежедневно мучить и наказывать меня! — Он отрицательно покачал головой, но Джулиана смотрела на него с диким блеском в глазах. — Так давай же я помогу тебе, чтобы покончить со мной уже раз и навсегда!

Она промчалась мимо него к двери. Он хотел последовать за ней, но, к его удивлению, она дрожащим голосом позвала экономку.

— Какого дьявола… — начал он.

Миссис Робертс скорее всего опять подслушивала под дверью, поскольку появилась почти сразу.

— Что угодно, миледи?

Джулиана перевела дыхание.

— Здесь я составила список покупок. Большинства из них вы не найдете на нашем рынке, но, я уверена, Симмз сможет добыть их на одном из военных кораблей в Кармартене. Мне нужны сухари, самые жесткие и заплесневелые, какие только можно достать… еще соленая говядина… и… и грог… Важно не забыть грог.

— Джулиана! — взорвался Рис, но она не обратила внимания. Ее голос звенел от напряжения, когда она перечисляла миссис Робертс провизию, водившуюся, по ее мнению, на военных кораблях.

— Но, миледи, — запротестовала миссис Робертс, — почему вы и хозяин хотите…

— О, это не для хозяина. — В ее голосе появились истерические нотки. — Это будет моя диета. Хозяин будет есть обычную пищу… Но я в следующие… три года или вроде этого… я бы хотела…

— Довольно! — Рис схватил ее за руку, всерьез обеспокоенный тем, что все это она говорила с совершенно серьезным видом. Он втащил ее обратно в гостиную и обернулся к испуганной экономке. Миссис Робертс застыла, от изумления раскрыв рот. — Ваша хозяйка получила неприятное известие. Не стоит обращать внимания на тот вздор, что она тут вам наговорила. Она переутомилась и…

— Не вздумайте игнорировать мои распоряжения, миссис Робертс! — крикнула Джулиана, в то время как Рис пытался заслонить ее от экономки.

— Не обращайте внимания и ступайте отсюда! — Он захлопнул дверь перед самым носом миссис Робертс.

В глазах Джулианы застыла мука.

— Вижу, что мое наказание не кажется тебе достаточно суровым, — прошептала она, отворачиваясь от мужа. — Мне ведь не под силу пережить то, что довелось пережить тебе. Я… я хочу сказать, что не смогу удовлетворить твою жажду мести простым недоеданием.

— Не говори глупостей. Я вовсе не хочу тебя наказывать. — Он пытался успокоиться, но ощущал все нарастающий страх при виде ее странного, блуждающего взгляда. Казалось, она даже не слышит его. Джулиана заламывала руки, испуганно озиралась по сторонам.

— Возможно, тебя удовлетворили бы порки. Конечно, трудно найти слугу, который бы согласился регулярно пороть меня, но, может, кто-то из фермеров…

— Джулиана, успокойся, — настойчиво повторил Рис, встревоженный паникой, нараставшей в ее голосе. Он осторожно приблизился к ней. Но она бросилась за диван, теперь ее руки потирали одна другую в непрестанном безумном ритме.

— Но ведь даже порки не смогут зачеркнуть те годы, что ты провел в Америке. Ведь я права? — Ее жалобный голос разрывал ему сердце. — Ты был ранен, оторван от своего дома и…

— Ради Бога, Джулиана…

— Я… я даже не знаю, что я могу предпринять в этом отношении. — Она замерла, словно пытаясь сосредоточиться. В ее широко распахнутых глазах застыл испуг.

В мгновение ока он обогнул диван и схватил ее в охапку. Джулиана попыталась сопротивляться, но он крепко прижал ее к себе, чувствуя, как дрожит ее тело.

— Тише, дорогая, — прошептал он в полном отчаянии. Воган никогда еще не видел ее такой. Никогда. Будь он проклят со своими глупыми обвинениями! — Тише, я не желаю тебе зла.

Джулиана с трудом дышала, слезы катились по ее щекам.

— Т-ты должен помочь мне придумать подходящее наказание, Рис. Скажи мне, чего ты хочешь… какого искупления. Я смогу… принять его, и со всем этим адом будет покончено.

— Я не хочу искупления, — настаивал Рис, с трудом удерживая ее в руках. — Видит Бог, я не хочу, чтобы ты страдала, как я. Клянусь!

— О нет, ты хочешь! — не унималась она, хотя истерические нотки в ее голосе стали немного слабеть. — Ты хочешь лишить меня всего… сделать своей рабыней…

Он застонал и еще сильнее прижал ее к себе.

— Нет. Это не так.

Джулиана затихла и подняла к нему залитое слезами лицо.

— Чего же ты от меня хочешь? — Дрожащими пальцами она вцепилась в него. — Скажи мне, чего же ты от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты была моей женой. И ничего больше. — От ее безучастного взгляда его словно прорвало: — Я хочу делить с тобой жизнь. Хочу забыть прошлое и продолжать жить дальше. — Джулиана молчала, и он испугался, что слишком опоздал со своим признанием. — Ты помнишь, как ты сказала, что мы должны строить мир вместе? Я хочу этого, Джулиана. Я хочу мира. С тобой. Здесь, в Ллинвидде.

— Слишком поздно. — Она покачала головой. — Тебе нужно только мое тело, и ты определенно не хочешь мира. Ты говорил мне, что даже не знаешь, что это такое. И теперь я тебе верю.

Джулиана отвернула от него свое лицо, на котором застыло такое безысходное отчаяние, что ему опять стало страшно. Эта молчаливая покорность беспокоила его больше, чем любые вспышки гнева.

Он отпустил Джулиану, но только для того, чтобы взять ее голову в ладони и заставить взглянуть себе в глаза.

— Ты сказала, что будешь учить меня искать мир, дорогая. Я ловлю тебя на этом обещании.

Она прикрыла глаза, пытаясь от него спрятаться, и прошептала:

— Я… я не смогу…

— Нет, сможешь. — Большим пальцем он стер слезинку с ее щеки.

— И ты снова обидишь меня…

— Нет! — Он искал слова, которые бы вытащили ее из этой бездны. — Не говори мне, что ты от меня отказываешься. Если ты от меня откажешься… я… я превращусь в злобное чудовище. Я буду терроризировать арендаторов и тиранить слуг.

Она содрогнулась, но произнесла только:

— Это не имеет значения.

Боже, она была такой слабой в его руках, будто бы и на самом деле ей все было безразлично.

— Я отменю уроки Эвана. Я даже не отдам ему бумагу, которую ты вчера приготовила…

«Помогло», — подумал он, когда она открыла глаза.

— Ты не посмеешь! Бедный мальчик за всю жизнь не сделал ничего плохого! Я не дам тебе… — Она замолчала, услышав вздох облегчения, сорвавшийся с губ мужа. — Ты ведь не обидишь его?

Перемена ее настроения несказанно обрадовала его, и Воган пробормотал:

— Кто знает, на что я способен без тебя? Я могу быть монстром, ты ведь знаешь.

— Я знаю. — Она пристально разглядывала Риса. Потом тяжело вздохнула. Когда же она заговорила вновь, голос ее был полон сарказма: — Мне это слишком хорошо известно.

Рис не смог сдержать улыбки. Отчаявшаяся мученица куда-то исчезла, осталась Джулиана — непокорная бунтовщица. Слава Господу!

Он отнял руки от ее лица, взял за плечи и привлек к себе.

— Так укроти монстра. Только тебе это под силу.

— Я не могу похвастаться большими успехами на этом поприще. Очевидно, я делала все неправильно.

Воган наклонился и поцеловал ее в висок, чувствуя, как учащенно запульсировала жилка под его губами.

— Нет. Ты довела меня до безумия своим телом. А это, безусловно, первый шаг в укрощении монстра.

Джулиана неуверенно подняла на него свои зеленые, словно луга Ллинвидда, глаза.

— Я не знаю. Я думаю, ты становишься невыносимым, когда хочешь меня. Ты… становишься таким ревнивым и…

— И говорю одни только глупости, — закончил он. — Да, я знаю. Я не должен был говорить так о тебе и Девоншире. Я просто схожу с ума от мысли, что он пытается вернуться в твою жизнь. Но это потому, что я безумно хочу тебя и не могу удовлетворить своего желания. — Он обвил прядь ее шелковистых волос вокруг своего пальца, поднес к губам и поцеловал. — И потому, что все время вспоминаю аромат твоих волос и вкус твоих губ.

Ее дыхание участилось, и Джулиана попыталась отстраниться.

— Сейчас ты говоришь мне такие чудесные слова, а в следующую минуту…

— Я знаю, но я переверну старую страницу и начну новую. — Он постепенно накручивал ее локон себе на руку, пока пальцы его не коснулись Шеи Джулианы. Это прикосновение пронзило его до дрожи. — Я обещаю не быть больше монстром, — прошептал он, склоняясь к ее лицу, — если ты удовлетворишь это страстное, пожирающее меня желание. — Он провел губами по ее щеке. — Только ты можешь утолить этот голод. — Он приник к ее губам, опасаясь, что она не ответит на его поцелуй.

Замерев на мгновение в его руках, Джулиана послушно подалась навстречу. Рис медлил, упиваясь ее горячим прерывистым дыханием, желая продлить эти волшебные минуты.

Черт возьми, она великолепна! И она принадлежит ему. Целиком, понимает она это или нет.

Не торопясь, Рис наслаждался горячим атласом ее рта, проникая своим языком в самые сокровенные его места. Он не давал ей времени подумать, опомниться. И, когда Джулиана обняла его за талию и прижалась к нему, он прочел в этом жесте приглашение к еще более смелым ласкам. Умелыми прикосновениями он возбуждал ее, пока она не изогнулась в истоме под его рукой.

— Правильно, дорогая, — прошептал он в ее раскрытые губы и осыпал поцелуями ее гладкую влажную щеку и нежное ушко. — Это верный способ укротить монстра.

— Ты не похож на укрощенного, — недовольно возразила она. Но, когда он провел языком по контуру ее ушка, она задохнулась и, впившись пальцами ему в спину, выгнулась, как кошка, и прижалась к Рису.

— Ты тоже. — Он скользнул руками по ее груди и нащупал крючки, стягивавшие корсаж.

— Рис! — воскликнула она, когда он принялся их расстегивать. — Ради Бога, сейчас день, и мы с тобой в гостиной, у всех на виду!

— Да, и, памятуя вчерашний день, именно здесь мы и останемся. Я не хочу опять потерять тебя по дороге в спальню.

— Но Рис…

Он закрыл ей рот поцелуем, расстегнул корсаж и, Она слышала его прерывистое дыхание, чувствовала на себе его горящий взгляд. Изнемогая от желания, она вся напряглась, не умея понять, как же ему так легко удалось добиться своего.

Рис подхватил ее на руки и понес к дивану. Положив ее на шелковое покрывало, он опустился рядом и, взяв ее лицо в свои ладони, заставил посмотреть себе в глаза. Она задрожала, когда прочла в них такое же страстное, сжигающее его желание.

— Тебе нечего бояться, дорогая. Я хочу только доставить тебе наслаждение. — Он провел пальцем по ее губам.

— А не себе?

Улыбаясь, он легко коснулся поцелуем ее губ.

— Да, и это тоже. Ты ведь не откажешь мне. Я провел столько ночей, мечтая коснуться твоего «сладкого тела, что соблазнит и монаха».

Эти слова ее ошеломили. Она узнала строчку из стихотворения Робина Дду.

— Это нечестно. Ты знаешь, я не могу устоять, когда ты читаешь мне стихи.

Он громко фыркнул.

— Я знаю. — Он поцеловал ее в лоб. — «Твое чело белоснежно, словно цветок маргаритки». — Затем откинул назад ее волосы, и они рассыпались по покрывалу. — «Твои волосы словно языки пламени». — Губами он коснулся ямочки под ее ключицей, потом его язык скользнул ниже, пока не добрался до грудей и твердого маленького соска. — «Твоя шея нежна безмерно, твои груди — полные сферы». — Он оттянул зубами сосок, и сладостная молния пронзила тело Джулианы. Она застонала и впилась ногтями ему в спину. Его губы двигались дальше, язык в своем стремлении вниз на мгновение проник в углубление пупка. — «Твой живот подобен спелому персику», — нараспев произнес он, гладя языком ее кожу.

— Это не… слова Дду, — пролепетала она, в то время как его губы легко коснулись мягкого треугольника волос внизу ее живота.

— Да, это мои слова, — прошептал Рис. Он обогнул напрягшееся от ожидания лоно и поцеловал шелковистую внутреннюю поверхность ее бедра. — «Твои бедра гладкостью подобны полированному буку».

— Пожалуйста, не надо, — задохнулась она, когда его язык, опускаясь все ниже, подобрался туда, где дотоле не бывали его губы.

— Не надо чего? Стихов? — простонал он. — Или этого?

Он не стал дожидаться ответа. Раздвинув пальцами нежные складки ее лона, он нацелился языком на крохотный бугорок, и Джулиана почувствовала, что умирает от наслаждения.

Ей казалось, она отдана на милость всем стихиям — то молния пронзала ее тело, то обжигал ее солнечный жар, то ласкал холодный лунный свет. Она билась и содрогалась под Рисом, стремясь к большему, и уже не верила, что может ослабнуть в ней сводящее с ума напряжение, лишь нараставшее с каждым ударом его языка.

Он сменил положение и погрузился лицом в ее сладкое лоно. Его язык лизал ее, словно языки пламени, омывал, дразнил. Она стремилась навстречу этому восхитительному огню, желая чего-то недостижимого, чувствуя, что напряжение усиливается с каждой секундой.

— О… Рис… Рис!

Внезапно он отнял свои губы, и Джулиана застонала, безуспешно пытаясь справиться с достигшим апогея желанием.

— Я не могу… ждать… дольше, — хрипло произнес он.

Джулиана открыла глаза и увидела, что он вскочил и нетерпеливо срывает с себя штаны. И через мгновение ее взору предстал его восставший член.

Она широко раскрыла глаза от удивления и испуга. В первую ночь с Рисом Джулиана была слишком смущена, слишком наивна, чтобы рассматривать ту часть его тела, которая, погружаясь в нее, доставляла столь сказочное наслаждение. Но за эти шесть лет она стала любопытнее.

Приподнявшись на локте, она протянула руку и коснулась его, погладив гладкую натянутую кожицу. Рис шумно вздохнул, и она увидела его напряженное, покрасневшее лицо. Видимо, он изо всех сил старался держаться спокойно.

Но все же не удержался и слегка подтолкнул ее руку. Она инстинктивно обхватила пальцами его обжигающую плоть. Но Рис тотчас же сжал ее запястье.

— Нет! — простонал он. — Если ты будешь так меня трогать, я извергну… — он встал над ней на колени, — …то, что хочу извергнуть в тебя.

«В меня! — возбужденно подумала она. — Это то, чего я хочу. Он так же, как и я, жаждет этого!»

Рис немедля опустился на нее, раздвинув коленом ей ноги.

— Я хочу тебя, Джулиана, — прошептал он, прижимаясь к ее лону. — Боже, как я хочу тебя!

В мозгу ее мелькнула тревожная мысль. В первый раз, когда они занимались любовью, он сказал ей: «Я люблю тебя». Но сейчас он просто вошел в нее, и она забыла обо всем, кроме настоящего.

— Мой Бог, ты не пропускаешь меня, словно девственница! — На его лице вспыхнула радость. — Будто мы первый раз занимаемся этим…

Господи, неужели он действительно думал, что она могла заниматься любовью с кем-то еще? Вот негодяй! Она сердито заерзала под ним, но от этого он только сильнее погрузился в ее лоно, прокладывая себе путь глубже, побуждая ее неопытное тело помочь ему.

— Ты единственный, кто касался меня, — стонала она от обиды и наслаждения.

Рис начал двигаться медленно и резко.

— Я всегда буду единственным, кому позволено касаться тебя, милая, — заявил он. Его смуглое лицо напряглось, и он увеличил темп своих толчков. — О Боже… Джулиана… как долго я ждал…

Джулиана почувствовала, как от его движений в ней с новой силой зреет желание. Тяжело дыша, она прижалась к нему и притянула его бедра к себе, словно желая удержать их между своих ног. Она ощущала, как напрягаются и перекатываются мускулы на его теле всякий раз, когда он обрушивается на нее и заполняет ее целиком… Она закричала от наслаждения.

— Да, да, дорогая, — шептал Рис, словно стремясь прорваться своим стальным острием прямо к ее сердцу. — Если бы ты знала, как это чудесно…

И она это знала. Знала, каким чудесным было ощущение, когда он вонзался в нее, словно ослепительная молния, подводя все ближе и ближе к страстно ожидаемому взрыву. Когда их тела сливались в едином порыве, она, безумно извиваясь, как попавшая в ловушку тигрица, старалась прижаться к нему еще плотнее.

Он склонился к ее лицу и приник к губам. Джулиана укусила его за нижнюю губу, он зарычал и, просунув ей в рот язык, стал двигать им, вторя бешеному ритму толчков. Она отвечала на его поцелуи с безумной жадностью, со страстным желанием убедить его, что он напрасно в ней сомневался.

Слова «я люблю тебя» жгли ей губы, но ее гордость не позволила их сказать. Зато она целиком отдала ему свое тело и была уверена, что наступит день, когда она подарит Рису и эти слова…

Внезапно что-то словно взорвалось в ней и запылало белым, ослепительным пламенем. Она задохнулась. Ощущение нарастало, и какая-то неведомая сила заставила ее тело пульсировать и сотрясаться.

— Господи! — воскликнул Рис и вонзился в нее последний раз. Его тело содрогнулось, изливая семя в ее лоно. — Джулиана… милая… моя… вся моя!

Уткнувшись лицом ей в плечо, он в беспамятстве бормотал валлийские нежные словечки. Любовь обессилила Джулиану, и она лежала под ним в полном изнеможении, без сил и без желаний. Но то было приятное ощущение. Она испытывала глубочайшее удовлетворение, находясь в объятиях своего красавца-мужа, зная, что только что доставила ему удовольствие… и сама получила его в полной мере. Ее радовала даже сама тяжесть его тела, распростертого на ней.

Некоторое время спустя, когда биение их сердец немного утихло, Рис поцеловал ее в шею.

— Вот так, моя дорогая, и нужно укрощать монстров.

— М-м-м, — промурлыкала она, проводя пальцем по его блестевшей от пота спине. — Я постараюсь делать это чаще.

Он озорно улыбнулся.

— Да, уж постарайся. Собственно говоря… — Он вновь тесно прижался к ней.

Джулиана почувствовала, как вновь становится твердой его плоть.

— Рис! — потрясенно прошептала она. Боже праведный, разве это нормально для мужчины — так скоро после…

Его взгляд обжигал ее.

— Шесть лет — долгий срок, дорогая. И вопреки тем злобным словам, которые я сказал в нашу первую ночь, ты была единственной женщиной, которую я действительно хотел все это время.

У Джулианы отлегло от сердца. Ее сводили с ума мысли о женщинах, которые ублажали его в Америке.

— Поэтому, как ты понимаешь, за шесть лет я порядком оголодал. И потребуется по меньшей мере еще шесть лет, чтобы утолить мой голод, приблизив к обычному уровню. — Он соскользнул с нее и протянул руку. — Но этот диван не слишком удобен, а то, что я собираюсь с тобой сделать, требует другой обстановки.

Со вспыхнувшим от смущения лицом она взялась за его руку и села.

— Но ты же не хочешь сказать, что…

— Именно так. — Он окинул ее долгим сладострастным взглядом. — Пойдем, жена. Давай продолжим любить друг друга в нашей спальне. У нас целый день… и целая ночь… и я собираюсь использовать с толком каждую минуту.

При мысли о том, что она проведет целый день в постели с Рисом, ее сердце опять гулко заколотилось. Она с нетерпением поднялась с дивана.

Они не стали облачаться во все одежды, которые еще недавно сбрасывали друг с друга, ограничившись лишь тем, чтобы прикрыть наготу, но зато обменялись множеством быстрых поцелуев. Когда они покинули гостиную, вокруг не было ни души. Но не успели они сделать и шага, как их настигла миссис Робертс. Очевидно, она подслушивала и уже поджидала их в холле.

— Миледи, у вас все в порядке? — с тревогой спросила она, заметив дезабилье Джулианы.

В любое другое время Джулиана с пониманием отнеслась бы к беспокойству экономки, но не сейчас.

— У меня все в порядке, — ответила она, посмотрела на Риса и засмеялась. — Ступайте на кухню, миссис Робертс. Все прекрасно.

Экономка с подозрением следила, как Рис и Джулиана рука об руку направлялись в парадную спальню. Только на пороге Джулиана остановилась.

— Да, миссис Робертс, скажите слугам, что я лично уволю каждого, кто осмелится зайти сюда в ближайшие несколько часов.

Рис хмыкнул и втащил Джулиану в комнату.

— А тебя не беспокоит, что подумают слуги, госпожа жена?

Она взглянула на него сияющими от счастья глазами.

— Они подумают, что я решила разделить постель с мужем. — Она намеренно повторяла его слова, произнесенные несколько дней назад. — Я надеюсь, они это поймут.

С радостным криком он подхватил ее на руки. И она не протестовала, когда он понес ее к супружескому ложу.

19

Джулиана спрятала под шляпку непослушный завиток и посмотрела на предгрозовые облака. Вот что совсем некстати во время сенокоса! Правда, скоро сумерки, и она надеялась, что мужчины скоро закончат работу.

Джулиана велела лакеям поторопиться. Они нагружали повозки продуктами для праздника, который Воган обещал устроить для фермеров. Но думала она вовсе не об этом.

Прошло почти две недели с того дня, как Рис внес ее в парадную спальню и они предались самому сладостному занятию на свете. С этого дня между ними многое изменилось. Верный своему слову, Рис обращался с ней как с женой с того момента, как она разделила с ним ложе. Он снял все свои запреты, и отныне Джулиана полностью пользовалась неограниченной свободой как полноправная хозякой имения.

Все их дни были до отказа заполнены делами. Джулиана обычно вставала раньше Риса, чтобы позаботиться о завтраке. Потом чаще всего каждый из них занимался тем, что ему было больше по душе. Иногда они встречались за ленчем, иногда нет. В редких случаях днем они ездили вместе верхом.

Только по вечерам у них оставалось время друг для друга. Они не спеша обедали. Потом играли в шахматы или в триктрак. Иногда читали. А после этого…

Джулиана помогла лакею установить одну большую кастрюлю на другую и закрепить их. Ее щеки порозовели. О да, потом они с Рисом шли спать в большую парадную спальню. Они часто занимались любовью. Иногда он медленно снимал с нее платье, осыпая поцелуями каждый дюйм обнажаемой кожи, долго ласкал ее тело, постепенно доводя ее до пика наслаждения. В другие ночи они нетерпеливо срывали друг с друга одежды и сливались ненасытно, словно животные, извиваясь от острого желания, спеша соединить свои тела в единое целое.

Она изучила каждый дюйм его тела… каждый шрам… каждую маленькую родинку. Ей нравилось, как он во сне сжимает подушку. Ей нравилось, как он потягивается и стонет, когда просыпается, потом открывает глаза с блаженной улыбкой, предназначенной только ей одной.

Она любила в нем все… Она любила его, и точка.

В палец ей вонзилась щепка, и Джулиана, сдвинув брови, слизнула выступившую капельку крови. Она все еще не знала, любит ли ее Рис. Он часто говорил, что она ему нужна и что он хочет ее.

Но он ни разу не сказал, что любит ее. Это бы не так ее беспокоило, если бы не одна деталь — они предпочитали обходить молчанием то, что произошло шесть лет назад. Однажды она попробовала было заикнуться, но он отказался даже говорить об этом. Он утверждал, что не желает вспоминать прошлое, что ему все равно, что тогда случилось.

Но Рису было не все равно. Она это чувствовала иногда по его взгляду — в глазах безысходная мука, на лбу залегли глубокие морщины. Выражение его лица резко менялось, если вдруг речь заходила о вербовке. Она была нужна ему, и он хотел ее, но не мог заставить себя доверять ей. И он по-прежнему не мог по-настоящему ее любить.

И тем не менее, говорила себе Джулиана, помогая лакею прикрыть повозку промасленной тканью, у нее были уже кое-какие успехи. Например, вчера она случайно упомянула Стивена, и хотя Рис вздрогнул, он не взорвался и не стал изводить ее вопросами о романе с лордом Девонширом.

Да, определенно, есть успехи. Но в то же время…

Кто-то закрыл ей руками глаза. Джулиана закричала и выронила ткань.

— Добрый вечер, сударыня, — прошептал хриплый голос ей на ухо.

— Рис Воган! — с негодованием воскликнула Джулиана. — Если вы будете подкрадываться и пугать меня до смерти, я…

Долгий, страстный поцелуй, заставляющий закипать кровь в ее жилах, заглушил остаток фразы. От Риса пахло сеном, и он выглядел ужасно чумазым. Но, несмотря на то что вокруг сновали любопытные лакеи, она ответила на его поцелуй.

Когда Воган наконец отпустил ее, его глаза смеялись.

— Что ты сказала, дорогая?

Джулиана залилась краской стыда, когда увидела ухмыляющиеся физиономии прислуги.

— Ты просто невыносим, — прошептала она, но он только хмыкнул.

Она негодующе вспыхнула. Этот человек так уверен в ее чувствах! Презрительно фыркнув, она пошла к последней повозке, которую лакеи уже накрывали промасленной тканью. Рис последовал за нею.

— Что ты вообще здесь делаешь? Я считала, что ты наблюдаешь за сенокосом. Они ведь еще не закончили?

— Почти закончили. Мы работали очень быстро, чтобы успеть до дождя.

— Как все прошло?

— Замечательно. Фермеры были очень довольны, что я работал с ними на равных. Ведь раньше Ньюнс просто наблюдал. Я вернулся, чтобы привезти провизию для праздника и забрать тебя с собой.

Она посмотрела на свое простое, заляпанное грязью платье и коснулась рукой своего пылающего лица.

— В таком виде?

Он засмеялся.

— Поверь мне, ты выглядишь намного лучше всех нас.

— Не сомневаюсь. Но они не ожидают, что я буду участвовать. Здесь так много дел и… — Она показала на небо. — И я не уверена, что хочу попасть под дождь.

— Ты еще никогда не была на таких праздниках — уверяю тебя, это очень интересно. Кроме того, есть причина, по которой я хочу, чтобы ты была там. Мне нужна твоя помощь.

— В чем?

— Расскажу по дороге. Пошли.

Он поднял ее и посадил в коляску. Потом подошел к своей лошади, снял с седла джутовую сумку, бросил ее на сиденье рядом с Джулианой и сам устроился рядом. Щелкнув языком, тронул лошадей. Лакеи бросились занимать свои места на повозках, тронувшихся вслед за коляской Риса.

Джулиана скрестила руки на груди.

— Ну, теперь давай, мой самоуверенный муж, выкладывай, зачем ты вытащил меня в поля…

— Томас Ньюком сегодня участвовал в сенокосе, — произнес он, не сводя глаз с дороги.

— Конечно. Он всегда это делает.

— Эван тоже там был.

Она промолчала, ожидая продолжения.

— Ты говорила, что хочешь отдать мальчика в школу.

— Да, но… — Она закусила губу. — Рис, если ты собираешься сегодня поговорить с мистером Ньюкомом об Эване, откажись от этой затеи. Эван заранее в ужасе от того, что может сделать с ним отец, если кто-то из нас заведет этот разговор. — Она прерывисто вздохнула. — Ты знаешь, иногда я боюсь что… что он бьет мальчика. Он суровый человек и не скупится на наказания.

— Пожалуй, ты права. — Коляска выехала за ворота, и Рис принялся подгонять лошадей. — Я пришел к выводу, что он к тому же очень гордый человек. Но я не собираюсь говорить с ним. Во всяком случае, начинать с этого. У меня есть способ получше, чтобы убедить его разрешить сыну учиться в школе.

— Да? — Она положила руку на сиденье и наткнулась на джутовую сумку. Та зашевелилась, и Джулиана с визгом отдернула руку. — Боже мой, что это?

— Все в порядке. Это просто змея, но совершенно безобидная, вроде ужа.

— Змея? — Она отодвинулась от сумки как можно дальше, забившись в угол коляски. — С какой стати ты носишь с собой змею?

Воган широко улыбнулся.

— Сейчас расскажу, дорогая…

Через пятнадцать минут, когда они подъезжали к полю, Джулиана уже весело улыбалась. Только Рис мог придумать такой хитроумный план. Она все же с опаской покосилась на шевелящуюся сумку, затем взглянула на потемневшее от грозовых туч небо. Она еще надеялась, что им удастся проделать все задуманное до дождя.

Караван повозок, растянувшийся вдоль поля, вызвал громкие приветственные крики фермеров. Рис был прав. Только маленький островок в конце поля остался неубранным, но работавшие изо всех сил косари торопились покончить и с ним. Скошенное сено затем грузили в телеги и везли к амбарам.

Когда последняя телега прогрохотала мимо, повозки с едой подъехали к полю, и люди, побросав косы, устремились к ним. Среди работавших были и женщины — крепкие фермерские жены, умевшие трудиться на равных с мужчинами. Лица их были покрыты потом и пылью, а одежда приобрела коричнево-бурую окраску. Джулиана увидела Эвана, стоящего рядом со своим отцом. Его детское личико горело, худенькие плечики были запорошены сенной пылью.

Рис привстал в коляске и поднял руки вверх.

— Добрый вам вечер, друзья!

— Добрый вечер! — отозвались фермеры. На их улыбчивых лицах была написана радость — ведь сквайр назвал их друзьями!

Между тем Воган продолжал по-валлийски:

— Вы все сегодня тяжело поработали. Вы сделали хорошее дело для меня и моей жены. Теперь моя очередь отблагодарить вас. — Он показал на повозки с провиантом. — Здесь баранина с картошкой, густая похлебка и еще пудинг, сыр, пряные фруктовые пироги и светлый эль — с поздравлениями от моей жены и ее отличной кухарки!

Воздух задрожал от радостных возгласов. Обычно на празднике сенокоса угощали лишь хлебом да соленой свининой, а в качестве питья подавалась сильно разбавленная пахта. Поэтому обед с бараниной, сыром и элем был и в самом деле очень обильным и щедрым, тем более что мясо и сыр стали нынче недешевы.

Джулиана улыбалась. Это был также праздник и для Риса, который хотел внушить арендаторам любовь к себе. Рис очень мудр, он знает, чем взять этих людей. Позже они станут говорить, какой же «славный парень» их сквайр, совсем «не как те скупердяи, что и носа не кажут из Лондона. Он знает, как надо угостить поработавших на славу людей».

Джулиана преисполнилась гордости, глядя на мужа. Рис показал себя просто замечательным хозяином. И она знала, что так будет и впредь.

Улыбаясь, он помог ей выйти из коляски. И тут же оба занялись раздачей еды. Рис разрезал на куски застывший рисовый пудинг, а Джулиана раскладывала в глиняные миски баранину и разрезала «Воскресенский» сыр, популярный в этих краях сорт, названный так потому, что его отжимали камнями от разрушенной церкви.

Работая, Джулиана ни на минуту не забывала о джутовой сумке, которую спрятала под накидкой. Рис сказал, что проклятая змея только выглядит как ядовитая и совсем не опасна, но кто ее знает…

Когда все фермеры наконец получили свою долю и устроились на земле отведать праздничной трапезы, Рис подошел к Джулиане. Уже начинало темнеть, и в воздухе воцарилось предгрозовое затишье. Некоторые фермеры еще ели, другие разводили костер посреди поля, окружая его камнями, обнажившимися в земле после косьбы.

— Сделаем это сейчас, пока совсем не стемнело, — тихо произнес Рис, обняв ее за талию.

Она кивнула и пошла рядом с ним по полю к тому месту, где сидели Эван с отцом. Когда они подошли, Джулиана широко улыбнулась обоим Ньюкомам.

— Добрый вечер, — бодро начала она, не обращая внимания на сердитый вид Томаса Ньюкома. — Надеюсь, вам понравилось угощение?

Старик Ньюком что-то проворчал, а Эван лишь пролепетал:

— Очень понравилось, сударыня. — И с тревогой покосился на отца.

— Хорошо, что ты здесь, Эван. Я привезла немного слив и хотела послать их твоей матери. Если ты сходишь со мной к коляске, я отдам тебе сливы, а ты отнесешь их домой.

Эван посмотрел на отца. Тот пожал плечами.

— Сходи. Держу пари, мать обрадуется.

Эван послушно поднялся и последовал за Джулианой. Как только она услышала слова Риса, обратившегося к Ньюкому — «Мистер Ньюком, я хочу поговорить с вами об уборке ячменя», — она схватила Эвана за руку и потащила к коляске.

— Что случилось, миледи? — прошептал он.

— Ты хочешь ходить в школу, Эван?

— Вы знаете, что хочу, но отец…

— Это неважно. Делай точно, как я тебе скажу, и твой отец вынужден будет послать тебя в школу.

И Джулиана подробно объяснила Эвану, что тот должен делать. Как только они оказались рядом с брошенными косами, она просунула руку под накидку и достала сумку. Внимательно оглядевшись, Джулиана убедилась, что никто не наблюдает за ней, и быстро вытряхнула содержимое сумки на землю под собственный пронзительный визг.

Все вокруг вскочили на ноги. Хотя она предупредила Эвана, что будет визжать, он отпрянул от нее, словно ужаленный, и замер.

— Змея, змея! — вопила она, грозно глядя на Эвана. Оправившись от удивления, мальчик помчался к косам. Проклятая змея поползла в противоположном направлении, и Джулиане пришлось двинуться за ней, чтобы казалось, будто это змея, а не Джулиана, преследует ее.

С другой стороны поля к ним бросился Рис. Но тут появился и Эван с косой. И, увидев подбежавшего Вогана, мальчик взмахнул косой и отрубил змее голову.

Картинно зарыдав, Джулиана упала на руки мужу.

— Она хотела укусить меня… о Рис, это было ужасно…

— Боже мой, да это же гадюка! — вскрикнул Рис, прижимая к себе Джулиану и с трудом различая в сумерках обезглавленную змею.

— Гадюка… — раздались испуганные голоса окруживших их фермеров.

— Она могла ужалить тебя! — воскликнул Рис и торжественно повернулся к Эвану: — Ты спас жизнь моей жене, Эван.

Эван просиял, совершенно забыв, что это всего лишь розыгрыш.

— Что? — спросил подошедший Томас Ньюком. — Что случилось?

— Ваш сын спас жизнь моей жене, — повторил Рис, и на этот раз Джулиана задрожала по-настоящему. Самое главное было еще впереди.

Мистер Ньюком уставился на змею.

— Господи помилуй, змея! Ее убил мой мальчик?

Джулиана сжала руку Риса.

— Да, — подтвердил Рис. — Слава Богу. Иначе бы она ужалила мою жену. Это гадюка. Их много водится в высоких травах. Мы, верно, спугнули ее, когда косили. — Отпустив Джулиану, он нагнулся и указал на еле заметные метки на голове змеи.

— Видите? Вот метки.

Мистер Ньюком кивнул головой, будто бы знал, что имеет в виду Воган, хотя брови его озадаченно нахмурились — все происшествие казалось ему чрезвычайно сомнительным. В Уэльсе почти не водились гадюки, и скорее всего он никогда еще не встречал их в этих местах.

— Это точно гадюка, — послышался голос одного из косарей, склонившегося над змеей. — Один укус, и миледи была бы уже мертва.

Джулиана почувствовала себя слегка виноватой. Но ведь их обман затевался ради благого дела. Следующие слова Риса были как раз об этом:

— Ваш сын заслужил награду за свой поступок. — Рис выпрямился.

Мистер Ньюком тоже выпрямился, его лицо прояснилось.

— Правда?

— Конечно. — Рис послал улыбку Джулиане. — Отныне я в неоплатном долгу перед ним. — Шагнув вперед, он похлопал Эвана по плечу. — Джулиана говорит, что ты умный мальчик, Эван. И что ты мог бы успешно учиться в школе. Вот я и подумал, не отправиться ли тебе этой осенью в Итон? Если, конечно, твой отец разрешит тебе.

Ошеломление, застывшее на лице мистера Ньюкома, словно в зеркале, отразилось и на лице Джулианы. Итон? Рис обещал отправить Эвана в школу, но в Итон?.. Это был действительно щедрый подарок — лучше всего того, о чем она мечтала для Эвана.

Мальчик в полном изумлении смотрел на Риса.

— Вы хотите послать меня в школу, сэр? На самом деле?

— Да. Это самое малое, что я могу сделать.

— Но разве Итон не в Англии? Это ведь очень известная школа. Мне рассказывала о ней леди Джулиана, ведь в ней учились вы. И вообще, она для богатых и лордов?

Рис кивнул. Лицо Эвана омрачилось.

— Вы думаете, я смогу учиться в такой замечательной школе?

Рис взглянул на Джулиану, и она утвердительно кивнула головой. Повернувшись опять к Эвану, Рис произнес:

— Если леди Джулиана считает, что ты сможешь, значит, так оно и есть. А чтобы получше подготовить тебя к школе, леди Джулиана, я думаю, согласится позаниматься с тобой здесь до конца лета…

— Постойте, — вмешался мистер Ньюком, обретя наконец голос. — Конец лета? Послать его в Итон? Парень должен работать на ферме. Он не может уехать в эту проклятую английскую школу!

Взгляд, который Рис бросил на мистера Ньюкома, был так холоден и высокомерен, что сделал бы честь любому английскому дворянину.

— Вы не хотите позволить мне вознаградить вашего сына за то, что он сейчас сделал?

Мистер Ньюком побледнел.

— Н-нет, сэр, — заикаясь, произнес он, — но… но как мне быть с моей фермой?

— У вас ведь есть еще один сын, мистер Ньюком? Так что вы, безусловно, сможете обойтись и без младшего.

Стоящие вокруг мужчины перешептывались, и по презрительным взглядам, которые они бросали на мистера Ньюкома, было видно, что они считают его полным дураком, раз он сразу не ухватился за предложение сквайра.

— Но, может быть, вам не нравится тот способ, которым я хотел выразить мою благодарность? — ледяным тоном поинтересовался Рис. — Очень жаль. Что ж, раз вы не хотите, чтобы ваш сын получил образование… Подождите, я сейчас пошлю кого-нибудь в дом за кошельком и…

— Н-нет, конечно, нет, сэр, — поспешно согласился мистер Ньюком, поскольку окружавшие его фермеры уже вслух, не смущаясь, величали его то «олухом», то причисляли к тем, кто «дареному коню в зубы глядит». — То, что вы считаете нужным… что вы предлагаете сделать… хорошо. Я очень вам благодарен, что вы удостаиваете моего сына такой чести.

Эван и Джулиана одновременно с облегчением вздохнули.

— Хорошо, — строго сказал Рис. — Тогда Эван будет проводить по полдня в имении до начала учебного года. Разумеется, я буду оплачивать все его расходы в Итоне. — И уже мягче добавил: — Вы должны понять, мистер Ньюком, что, если ваш сын преуспеет в учебе, он принесет гораздо больший доход семье, чем оставшись у вас на ферме.

Мистер Ньюком выглядел чрезвычайно удивленным. Он вопросительно посмотрел на Джулиану:

— Вы на самом деле считаете его таким способным, миледи? Думаете, он сможет учиться в школе для лордов?

Джулиана улыбнулась.

— Я считаю Эвана самым необыкновенным ребенком из всех виденных мною. Он может быть гордостью для любой школы.

— Значит, решено, — Рис протянул руку упрямому валлийцу.

Мистер Ньюком еще мгновение колебался, затем пожал руку сквайра.

— Да, сэр. Решено.

У бедняги был такой ошеломленный вид, будто это в него кто-то бросил гадюку да еще и заставил с ней бороться. Завтра, думала Джулиана, ему все это сильно не понравится. Но, если он так горд, как ей всегда казалось, он не нарушит соглашения, заключенного на глазах у всех соседей.

Рис отвел его в сторону, чтобы обсудить детали будущей поездки, а Джулиана подошла к Эвану. Он выглядел ужасно растерянным, и она подумала, что следовало все-таки заранее посвятить мальчика во все подробности их плана, а не оглушать столь внезапно.

— Эван, ты ведь хочешь поехать в Итон, правда? — мягко спросила она, положив руку ему на плечо.

Мальчик вышел из оцепенения.

— Больше всего на свете!

— Ты понимаешь, это значит, что ты большую часть года будешь жить вдали от дома?

— Да. Я не знаю, как отец справится…

— Не беспокойся. Мистер Воган позаботится о твоем отце. Я подозреваю, что ты не так нужен ему на ферме, как он утверждает. И не забывай о том, что я тебе говорила. Если я когда-нибудь буду нужна тебе… — она глубоко вздохнула, — если твой отец… попробует наказать тебя за это, скажи мне, хорошо?

Он поднял к ней лицо и улыбнулся, сначала неуверенно, а потом расплылся в благодарной улыбке.

— В конце концов, — засмеялась Джулиана, — это самое малое, что я обязана дать мальчику, спасшему мне жизнь.

Его улыбка погасла.

— Это вы спасли меня, сударыня. Вы и мистер Воган. Я всегда буду это помнить.

— Эван! — прогремел поблизости голос Ньюко-ма. — Пошли, мы идем домой. Поговоришь с миледи в другой раз.

— Беги! — прошептала она, потрепав его по щеке. А потом, уже вслед, крикнула: — Я даю тебе день для отдыха. Но, надеюсь, ты послезавтра будешь готов к занятиям, слышишь?

— Да, миледи! — прокричал Эван в ответ.

Когда отец с сыном удалились, к ней подошел Рис. По пути он остановился, поддел палкой змею и бросил ее в костер.

— А то вдруг кому-нибудь придет в голову рассмотреть ее как следует!

— Ты прав — это нам ни к чему. — Она улыбнулась, обняла его за талию и склонила голову ему на плечо. — То, что мы сейчас сделали, просто замечательно.

Он обнял ее за плечи.

— Я ведь говорил, что сам займусь этим.

— Да, но Итон? Если не брать в расчет расходов, я удивлена, что ты выбрал для него именно английскую школу.

Какое-то время Воган молчал. Кто-то из фермеров принес скрипку и заиграл веселый валлийский танец. Парочки, разгоряченные элем, пустились в пляс, намереваясь гулять всю ночь. Рис заговорил громко, чтобы она услышала его сквозь музыку.

— Должен признать, что в Уэльсе нет школ, которые могут подготовить такого одаренного мальчика, как Эван. Пока нет. Но, возможно, когда-нибудь… — Он замолк, задумчиво глядя на танцующих, отбрасывающих в свете костра огромные тени. — Да, возможно, когда-нибудь моя заветная мечта осуществится.

Джулиана стояла рядом и тоже смотрела на приплясывающих мужчин и кружащихся в танце женщин.

— В любом случае ему лучше уехать в Англию. Тогда отец не сможет наказывать его.

— Бывает кое-что побольнее физической боли, — грустно заметил Рис, и она поняла, что он вспоминает годы своей шестилетней разлуки с родным домом. Но он быстро с собой справился и с улыбкой повернулся к жене: — Что ж, теперь, когда ты спасена от верной смерти, давай и мы примем участие в общем празднике. Для начала не хочешь ли ты немного подкрепиться? Она радостно улыбнулась ему в ответ:

— С удовольствием. Ничто так не пробуждает в женщине голод и жажду, как лицедейство.

20

Через час праздник в честь окончания сенокоса неожиданно окончился. Давно ожидаемый ливень тем не менее застиг всех врасплох. Подхватив на руки Джулиану, Рис бросился к коляске под смех и веселые крики фермеров. Потоки дождя застилали ему глаза, но он на бешеной скорости погнал лошадей к дому.

Когда же коляска наконец въехала под навес конюшни, оба промокли до нитки. Но Рис совершенно не чувствовал холода — он выпил столько эля, что никакая простуда, казалось, не могла его пронять.

Он спрыгнул с подножки и помог сойти Джулиане. Подбежавшие грумы взяли лошадей под уздцы и увели в конюшню. Дождь продолжал лить, а до дома еще нужно было добежать. А вот под навесом конюшни было тепло и сухо. Воган наклонился и поцеловал Джулиану в волосы, влажные, пахнувшие дождем и лавандой.

— Рис, — промолвила она.

— Да? — Он крепко держал ее за талию.

Ее глаза таинственно блестели.

— Спасибо за то, что ты сделал для Эвана. Ты спас мальчика от его жестокого отца. Я убеждена в этом.

Он засомневался, стоит ли рассказывать ей, что жизнь в Итоне, возможно, будет для Эвана тяжелее, чем дома, — розги и другие жестокие наказания там по-прежнему практиковались, хотя он слышал, что теперь они стали все же менее суровы, чем в его время.

Но он решил не говорить ей об этом. Как бы там ни было, для такого способного ребенка, как Эван, лучше быть в Итоне, чем попусту растрачивать свою жизнь на ферме.

— И еще, — продолжала она, — спасибо, что ты взял меня с собой. Я получила огромное удовольствие.

— Не стоит благодарности, — произнес он, целуя ее в лоб. Одно прикосновение к ее гладкой, мягкой коже — и в нем пробуждалось желание, мгновенное, как молния и столь же опустошающее.

— Я только надеюсь, что не выглядела совершенной дурочкой, когда плясала вместе со всеми, как десятилетняя девочка. — Джулиана наклонила голову, играя с пуговицами его жилета.

Он вспомнил, какой прекрасной она была, когда кружилась в танце, — волосы словно огненный нимб и сверкающие изумрудные глаза. Его вновь охватило мучительное желание.

— Нет, совсем не дурочкой. — Он взял ее лицо в свои ладони и посмотрел ей в глаза. — Ты была просто великолепна. — Рис провел указательным пальцем по ее пунцовым губам, побуждая их раскрыться. — Только одно могло бы сделать эту ночь еще приятнее для меня…

— Да? И что же это такое? — Джулиана сжала губами его палец и, шаловливо улыбаясь, лизнула его.

Он прижал ее к стене конюшни, давая ей почувствовать его отвердевшую плоть, рвущуюся наружу из тесно облегающих штанов.

— Угадай с трех раз, — пробормотал он, вынул из ее рта мокрый палец и провел им вдоль ее ключицы, затем погрузил его во впадинку между грудями.

— М-м-м… Чашечка горячего чая у камина?

— Нет. — Его пальцы пробрались под промокший до нитки корсаж и нащупали твердый, словно маленькая жемчужина, упругий сосок.

Ее грудь тяжело вздымалась, а он принялся поглаживать отвердевший от холодного дождя и ласк сосок.

— Может… шахматы? — задыхалась она.

— Определенно, нет. — Он рванул вниз мокрую ткань, освободил груди и приник ртом к ее влажной коже.

— Рис! — слабо протестовала она, отталкивая его голову. — Не можем же мы здесь заниматься любовью! Что, если кто-нибудь войдет?

— Что ж, это будет для них славным зрелищем! — Его глаза сияли.

Напустив на себя суровость, она натянула на себя корсаж и с трудом оттолкнула мужа.

— Не здесь, мой сластолюбивый муж!

Дождь все еще лил как из ведра, но Джулиана с радостным смехом выскочила из-под навеса. Она помчалась к дому и устремилась вверх по широкой парадной лестнице. Следом за ней выскочив под дождь, Воган с наслаждением позволил низвергавшимся на него потокам смыть с себя пот и грязь. Взбежав наконец вверх по лестнице, Джулиана остановилась, послала мужу воздушный поцелуй, распахнула дверь и, проскользнув внутрь, с хихиканьем закрыла ее за собой.

— Ах, ты вздумала дразнить меня, негодная девчонка! — Рис откинул с лица мокрые волосы и быстро поднялся по ступеням. Если это была игра, то пусть лучше Джулиана побыстрее станет серьезной. Он едва начал ее пробовать…

Но, когда Рис открыл дверь и вошел в переднюю, Джулиана больше не смеялась. А держала в руке запечатанный конверт. Рядом с ней стояла миссис Робертс, которая озабоченно взглянула на Вогана, едва тот появился на пороге.

— О, вот и вы, сэр. Но в каком же вы оба виде! Я говорю миледи, что лучше всего сразу снять мокрую одежду, пока простуда не прихватила вас и…

— От кого это письмо? — перебил ее Рис, встревоженный бледностью, покрывшей лицо Джулианы.

— Письмо? — ответила миссис Робертс. — Из Нортклифф-Холла. Его принесли, когда вы были в поле.

Из Нортклифф-Холла. Внезапно он почувствовал страх. Последний раз, когда принесли известия из Нортклифф-Холла…

— Это от Дарси, — прошептала Джулиана, и тут ему стало по-настоящему страшно.

— Откуда ты знаешь?

— Это его почерк.

Какое-то время она с сомнением разглядывала конверт, словно решая, как с ним поступить. Затем распечатала и извлекла письмо. Она быстро пробежала глазами строчки, и уголки ее рта печально опустились. Ее рука с зажатым в ней письмом бессильно повисла, и Джулиана уставилась в пространство.

— Что там? — спросил Рис, борясь с желанием выхватить у нее зловещее послание и бросить в камин.

Джулиана помотала головой, видимо пытаясь собраться с мыслями. Кивнув экономке, она произнесла:

— Спасибо, миссис Робертс. Это все на сегодняшний вечер.

Как только миссис Робертс с блестящими от любопытства глазами удалилась, Джулиана протянула ему письмо и направилась к лестнице.

Он углубился в чтение. Письмо адресовалось Джулиане, и под ним действительно красовалась подпись Нортклиффа. Очевидно, Нортклифф и Девоншир были связаны каким-то совместным предприятием, и теперь Девоншир угрожал выйти из дела, если Нортклифф или его брат не устроят ему встречу с Джулианой. «Одну последнюю встречу, — говорилось в письме, — чтобы убедить лорда Девоншира, что Воган не заставляет тебя оставаться замужем за ним против твоей воли».

«Против твоей воли». Рис громко выругался. Черт их побери! Как они смеют?

Хуже всего, что Нортклифф уже поддался на шантаж лорда Девоншира, согласившись организовать эту встречу. В письме было сказано, что Девоншир приглашен на обед в Нортклифф-Холл, назначенный через два дня, и Нортклифф просил, нет приказывал, чтобы сестра также на нем присутствовала.

В конце письма, правда, упоминалось, что Воган также может приехать вместе с ней. Но это ничуть не смягчило ярость Риса.

«Дьявол! — думал он, складывая письмо и убирая его в карман. — Какая наглая выходка!»

Рис нагнал Джулиану у самой лестницы.

— Ради Бога, Джулиана, куда ты идешь? Мы должны поговорить.

— Да, но не здесь. — Джулиана покосилась на дверь, ведущую в людскую.

Он стиснул зубы и последовал за ней в спальню. Она была права. Безусловно, нельзя обсуждать такое в присутствии слуг.

Тем более что, как Воган подозревал, она собирается принять это приглашение. Будь все проклято, но он ей этого не позволит!

Едва они оказались в спальне, он сорвал с себя промокший камзол и бросил на спинку стула.

— Ты намерена пойти, скажи мне?

— Нет, я не хочу идти, — сказала она, сбрасывая с себя мокрую одежду прямо на пол. Не в силах унять дрожь, она сдернула с вешалки сухую сорочку и шелковый пеньюар и натянула на свое продрогшее тело. — Но я должна. Я должна покончить с этим раз и навсегда.

Рис сжал кулаки.

— С этим все было покончено еще в день твоей помолвки. Я сказал Девонширу, что ты замужем, он расторг помолвку, и точка. Проклятье, он не имеет права возвращаться к тебе! Никакого права!

Тяжело дыша, Джулиана присела на краешек постели.

— Ты приказываешь мне не ходить туда, Рис?

Он еще сильнее сжал кулаки, пытаясь сдержать подступающий гнев.

— Да, — резко сказал он, — это будет неразумно с твоей стороны.

Рис ожидал, что его слова вызовут у нее яростную вспышку негодования. Ему было бы гораздо легче мириться с ее криком и возмущением, чем преодолевать молчаливое несогласие, наводящее на него страх.

Джулиана подняла на него свой взгляд, исполненный спокойствия, будто бы догадываясь о его слабости.

— Почему? Чего ты боишься? Что может случиться?

Эти разумные вопросы застали его врасплох. В нервном возбуждении он взъерошил пальцами волосы.

— Черт, Джулиана, но это же очевидно! Я не хочу, чтобы ты опять оказалась с этим проклятым Девонширом.

— Я это понимаю, но спрашиваю не об этом. Что, по-твоему, может случиться, если я окажусь рядом «с этим проклятым Девонширом»?

«Ты бросишь меня, — промелькнуло у него в голове. — Ты поймешь, чего тебе не хватает, и сбежишь от меня, как уже сделала однажды». Но Рис не осмелился произнести вслух эти слова. Вместо этого, сжав губы, он принялся сдирать с себя мокрую прилипшую одежду, моля Бога, чтобы Джулиана не заметила, как дрожат его руки.

Когда он рывком натянул на себя сухие шерстяные кальсоны и накинул халат, Джулиана встала с кровати и подошла к нему.

— И что, по-твоему, может сделать Стивен? Похитить меня и увезти в свое поместье? Я думаю, что даже мои братья вряд ли разрешат ему так поступить. Или представит доказательства незаконности нашего брака? Мы оба знаем, что он не может этого сделать — их просто нет. Почему же тогда ты превращаешься в зверя от одной только мысли, что я пообедаю с ним? Там будут присутствовать и другие гости… ты, например, поскольку ты тоже приглашен.

— Я присутствовал и на твоей помолвке, — скрипнул зубами Рис. Под ее необычайно серьезным взглядом слова застревали у него в горле. — И это не помешало тебе выбрать его. Если бы тогда я освободил тебя от брачных обязательств, ты бы осталась с ним. Тогда ты хотела развода. Ты сама говорила.

Джулиана вздрогнула и отвернулась. Она обхватила себя за плечи, словно пытаясь согреться.

— Да… я говорила, это правда. Но я была просто ужасно сердита в тот вечер. С тех пор между нами многое изменилось. За эти прошедшие две недели ты мог бы убедиться, что я просто счастлива быть твоею женой.

— Если ты так счастлива, зачем же тебе опять видеться с лордом Девонширом? — проворчал Рис.

Она положила руку ему на грудь.

— Почему ты не можешь понять его чувств? Невеста бросает его в день помолвки, и он даже не знает, что с ней случилось!

— Ему не может быть хуже, чем мне. Моя жена бросила меня в день свадьбы!

Она побледнела и отдернула руку.

— Ты… ты все еще вспоминаешь о той ночи, да? Ты все еще веришь, что я предала тебя. И поэтому так боишься сейчас. Ты боишься, что я сбегу с лордом Девонширом, что опять предам тебя.

Она угадала. Именно страх, тайный, мучительный страх, что Джулиана покинет его, не отпускал Риса ни днем, ни ночью. Но сознаться в этом значило сознаться, что он не верит ей. — Ты ошибаешься, дорогая! Я…

Но Джулиана этого не заметила. А только печально смотрела на мужа сквозь пелену слез, застилавших ей глаза.

— Если бы ты доверял мне, ты не боялся бы отпустить меня на этот обед. Ты бы верил, что я смогу устоять против любых предложений Девоншира.

Он закрыл глаза. До чего же она была рассудительна! Она не понимала, какой ужас и страх сжимали его сердце при одной только мысли, что Девоншир станет говорить с ней. Он почти лишился ее по вине этого самозванца и только силой смог вернуть обратно. Боже, как он вынесет, если потеряет ее, на этот раз окончательно?

Но, с другой стороны, не теряет ли он ее, отказываясь верить ей?

— Это не так просто. — Рис отвернулся, не в силах смотреть ей в глаза и читать в них прямой, искренний вопрос: «Ты веришь мне? Ты веришь мне?»

— Это очень просто. — Она подошла к нему сзади, обняла за талию и прижалась лбом к его спине. — Это так же просто, решить, веришь ты мне или нет.

Ее влажные волосы промочили ему халат, маленькие ручки обвились вокруг его талии. Две недели назад она не решилась бы так уверенно и легко дотронуться до него.

И такую ее он не хотел терять.

— Это не тебе я не верю. — Он старался говорить спокойно. — А твоим вероломным братьям… и Девонширу.

Она вздохнула.

— Они ничего со мной не сделают без моего согласия. Что они могут сделать? Завербовать меня во флот? Если ты так волнуешься за меня, поедем вместе. Я уже говорила, ты тоже приглашен.

Воган резко повернулся к ней.

— Да, и разве тебя это не удивляет? Твой брат зол на меня за то, что я сделал на собрании совета. С чего бы это ему приглашать меня в свой дом? — Он сделал паузу. — Это может быть ловушкой. Возможно, твой брат подстроил все нарочно. Использовал Девоншира, чтобы заманить тебя и, следовательно, меня в Нортклифф-Холл, а потом… потом…

— Что потом? Что он может с тобой сделать, Рис? Он не может снова отдать тебя вербовщикам, ведь тогда вмешаются твои друзья и у него будут крупные неприятности. Убить тебя он тоже не может. Если бы он хотел это сделать, то давно бы уже сделал. Все это просто твои отговорки, и ты это знаешь.

Конечно, она была права, но как еще можно удержать ее от встречи с этим распроклятым маркизишкой и ее хитрыми братьями?

— Рис, послушай меня. — Она коснулась его небритой щеки, отчего острая тоска сжала ему сердце. — Я говорила тебе, что не люблю лорда Девоншира. — Их глаза встретились, и она тяжело вздохнула. — Я люблю тебя. Почему я должна отказаться от замужества с человеком, которого я люблю, ради человека, которого не люблю?

Он застыл. «Я люблю тебя». Черт побери, он так долго ждал, когда она опять скажет ему эти слова! Он тосковал по ним, хотя сам не мог их произнести из-за какой-то глупой осторожности…

Но то, что они были наконец сказаны, утроило его страх. Что, если она произнесла их только для того, чтобы он уступил ее просьбе? Воган прижал ее ладонь к своей щеке.

— Если ты любишь меня, то никуда не поедешь. Ты останешься здесь со мной и не дашь им снова разлучить нас.

Он сразу же понял, что только навредил себе, когда увидел, как смертельно побледнела Джулиана и выхватила у него руку.

— Я открыла тебе сердце, и вот все, что ты можешь сказать? Все, на что ты способен, — это пользоваться моей любовью как средством для удовлетворения своих желаний?

— Боже праведный, Джулиана! — прошептал он, схватив ее за плечи. — Ты не понимаешь, о чем меня просишь!

— Понимаю. — Ее лицо исказилось от боли. — Я прошу тебя только верить мне. Но, увы, этого ты не можешь сделать.

Несмотря на закрытое окно и огонь в камине, казалось, будто в комнате царит смертельный холод. Дождь громко барабанил по стеклу. Лицо Джулианы превратилось в застывшую маску скорби. Она отвела глаза, видимо, не в силах смотреть на него. Черт побери, он ее теряет… он чувствует это. Несмотря ни на что, он теряет ее. Но этого не должно произойти.

— Я верю тебе, дорогая. Верю… — Джулиана молчала, и Воган с отчаянием понял, что она ускользает от него. Он искал подходящих слов, но нашел лишь те, которые произносил много лет назад. — И… и я люблю тебя.

Но она лишь безнадежно покачала головой, упрямо избегая его взгляда. Что ж, так и должно быть. Рис и сам едва верил, что нашел в себе силы признаться ей в своей любви. Но, по крайней мере, он говорил, что чувствовал. За последние две недели то прекрасное, что было между ними раньше, вернулось и дарило еще больше радости, чем прежде. Он понял, что сейчас любит ее так же сильно, как когда-то… может, даже еще сильнее. Не имело значения, предала она его или нет. Ничто не имело значения, кроме Джулианы.

— Да, я люблю тебя, — продолжал он, чувствуя себя мальчишкой, не умеющим объясниться со своей подружкой. Как убедить ее в искренности сказанных им слов, как сломать этот лед отчуждения, что возник между ними? — Я очень люблю тебя. Я полюбил тебя в тот день, когда впервые встретил на том собрании. И никогда не переставал любить тебя все эти годы ни на море, ни в Америке. — Джулиана молчала, и он тяжело вздохнул: — Именно поэтому такой убийственной казалась мне мысль о твоем предательстве. И потом увидеть тебя с этим чертовым английским лордом… — Он застонал.

— Рис, клянусь, он для меня ничего не значит. — Ее голос сорвался. — Абсолютно ничего. Я люблю тебя.

Он схватил ее руку и поцеловал в ладошку.

— Так докажи мне это. — И резким движением он притянул ее к себе. — Докажи мне. Давай любить друг друга прямо сейчас.

— Но, Рис…

Он не дал ей закончить, приникнув к ее губам, овладев ими, побуждая ее откликнуться на вызов. Сначала она сопротивлялась, но его горячий язык разомкнул ее уста, словно цветочный бутон, и Джулиана тихо застонала. Рис завладел ее ртом, как желал бы завладеть и ее сердцем, полностью, без остатка, чтобы не было ни единого уголка, который бы не принадлежал ему. Но Джулиана вырвалась из его рук.

— Рис, это ничего не решит… мы должны поговорить…

Воган дотронулся до ее губ. Его терзало дикое желание заставить ее забыть обо всем и вся, кроме него.

— Ты нужна мне. Разрази меня гром, нужна, и я люблю тебя… больше воздуха… больше жизни. Я должен узнать, насколько я нужен тебе. Я должен знать, что ты меня любишь.

— Я люблю тебя.

— Тогда давай займемся любовью, — хрипло потребовал он. — Докажи мне, что Девоншир ничего для тебя не значит.

Джулиана заколебалась, ее лицо исказилось от невыразимой муки. Рис положил ее руки себе на талию.

— Прошу тебя, — умоляюще прошептал он. Если сейчас она его отвергнет, он этого не переживет.

Их глаза встретились, затем она перевела взгляд на свои пальцы, лежавшие на поясе его шелкового халата. Казалось, она поняла — и приняла, — чего он от нее хотел, и стала развязывать узел.

Он не говорил ничего и не шевелился, пока она снимала с него халат. Видимо, она пришла к какому-то решению, и ее движения стали увереннее. Не говоря ни слова, она сбросила с себя пеньюар, который с легким шелестом соскользнул к ее ногам. Когда она освободилась от сорочки, Рис затаил дыхание, упиваясь открывшимся зрелищем — прекрасными скульптурными формами, женственными линиями и изгибами, нежной соблазнительной кожей.

Чувственно улыбаясь, она положила его руки себе на талию, поднялась на цыпочки и прильнула к нему в поцелуе. Воган задрожал от непереносимого наслаждения, от близости ее тела.

Ее твердые, словно маленькие камешки, соски прижались к его обнаженной груди, и он изо всех сил притянул ее к себе, раскрывая свои губы в ответном поцелуе. Его плоть налилась желанием, вздымаясь под тонкой тканью кальсон. Он с трудом сдерживал себя, боясь излить семя еще до того, как войдет в нее.

И, когда она нерешительно, словно пробуя, продвинула язык между его губ, ему показалось, что он сейчас лишится рассудка. Она делала все точно так, как он хотел, но он и представить себе не мог, как бурно будет реагировать его тело на эти ласки. Джулиана пробежала своим маленьким язычком по чувствительной коже его десен, а затем сладко, вкрадчиво и дразняще принялась играть с его языком.

Рис с жадностью овладел ее ртом, пронзая ее языком все глубже и глубже, в опьянении вдыхая нежный фруктовый аромат ее дыхания. Но он еще не успел насытиться, как она уже оторвалась от него и стала ласкать губами его шею, плечи, постепенно спускаясь к груди.

— Черт побери! — пробормотал он, когда Джулиана прикусила его сосок и провела язычком вниз по его груди, заросшей жесткими завитками волос. Едва она достигла впадинки пупка, Вогана пронзило такое острое наслаждение, что он запустил пальцы в ее густые волосы и прижал к себе ее голову, словно хотел остановить мгновение.

Но она еще не закончила. Ее пальцы стали быстро и ловко расстегивать пуговицы на его кальсонах. И когда они упали к его ногам, на свободу вырвался его пылающий, налитой силой член. Джулиана опустилась на колени, и сквозь туман возбуждения он вдруг осознал, что она собирается делать.

— Нет… — заплетающимся языком предупредил он. Ночное небо за окном внезапно рассекла молния, мгновенной вспышкой осветившая комнату. И когда Джулиана своим горячим язычком дотронулась до самого кончика его плоти и облизала натянутую чувствительную кожу, Рис вскрикнул так, будто его самого поразила молния. Подавив проклятие, он осторожно отстранился. — Нет… нет, это слишком… — Одним движением он сбросил кальсоны и, сгорая от нетерпения, притянул к себе Джулиану.

— Ох, какая же ты соблазнительница! — бормотал он, покрывая поцелуями ее щеки… влажные спутанные волосы… безупречный гладкий лоб.

— Просто я делала то, о чем ты просил. — Она, изгибаясь, прижималась к его готовому взорваться члену.

— Я просил заняться со мной любовью, а не сводить с ума. — В бешеном порыве он впился в ее грудь поцелуем, глубоко всасывая ее нежную плоть.

Она с трудом оттолкнула его, обошла вокруг и встала за его спиной. Он чувствовал ее дыхание, ее руки, скользившие вниз по его напряженным мышцам. Внезапно она обхватила руками его бедра, возбужденно поглаживая и сжимая их.

Воган откинул голову назад и закрыл глаза.

— О, черт! — хрипло прошептал он, когда Джулиана обхватила его за плечи и плотно вжалась в него сзади. Он кожей чувствовал влажные, мягкие завитки ее волос внизу живота, прильнувшего к его бедрам. Это показалось ему очень возбуждающим. Но, когда она еще теснее прижалась к нему и ее пальцы скользнули к орудию страсти, изнывавшему от желания оказаться внутри нее, Рис широко раскрыл глаза.

— Так ты наказываешь меня за всю мою к тебе несправедливость? — прохрипел он. — Намеренно мучишь меня?

Джулиана замерла.

— Ты действительно думаешь, что я могла бы так поступить с тобой, Рис?

— Не знаю.

— Не знаешь? — Ее голос за спиной прозвучал приглушенно. — Конечно же, ты теперь знаешь, что я никогда не причинила бы тебе вреда. Ты сомневаешься в моей любви?

Переведя взгляд выше, он увидел их отражения в большом зеркале, висевшем в простенке рядом с кроватью, — ее руки у него на бедрах, ее голова высовывается из-за его плеч. Схватив Джулиану за руку, он повернулся и заставил ее встать рядом.

— Посмотри туда. — Рис указал глазами на зеркало. Сперва он дотронулся их переплетенными руками до ее молочно-белого плеча, а потом до своего — изрезанного глубокими шрамами. — Ты, вся такая нежная, гладкая и прелестная, как твоя кожа, а я, уродливый, злой и угрюмый. Я все это время мучил тебя, намеренно обижал, хотя ты отвечала на мою злость одной добротой. Черт подери, если я сомневаюсь в твоей любви, то только потому, что не могу поверить в нее. Меня ведь особо не за что любить.

Она повернулась к нему, и в ее глазах он прочел желание.

— Не за что любить? Ты просто слепой дурачок!

Он наблюдал в зеркале, как она гладила руками его плечи, любовно ощупывая его шрамы.

— Я люблю тебя за то, что ты остался в живых, — шептала она, нежно поглаживая следы порок и битв, оставленные на его коже. Потом откинула назад его волосы и потрогала шрам на виске. — За то, что ты наказал моего брата и вышел победителем. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Я люблю тебя за то, что ты сделал для Эвана. — Улыбка исчезла, когда она дотянулась до его лица и взяла его в свои маленькие ладони. — А больше всего за то, что ты отказался от мести и стал по-настоящему моим мужем. За это я всегда буду любить тебя. Разве ты не понимаешь, что я не могу не любить тебя? Всю жизнь, до самого моего последнего вздоха для меня не будет существовать никого, кроме тебя.

Со стоном, в котором смешались и страсть, и раскаяние, и нежность, он подхватил ее на руки и понес к кровати. Осторожно опустил ее и лег сверху.

— Я не стою тебя, но мне все равно. Я люблю тебя и так сильно тебя хочу, что, кажется, просто погибну.

— Так возьми же меня, — прошептала она, открываясь ему.

Рис потерял голову. Гортанно вскрикнув, он вошел в нее, погрузился в ту благословенную теплоту, к которой так стремился. Ее лоно было тугим и влажным. Она извивалась под ним, увеличивая вожделенное трение, и он понял, что теряет рассудок.

— Джулиана… моя сладостная Джулиана… — хрипло повторял он, двигаясь с ней в едином ритме, погружаясь в нее, мечтая отдать ей всю душу, утопить все свои страхи в ее горячем теле.

Ее тело пахло дождем, костром и лавандой. Он хотел поглотить ее, или пусть она поглотит его… но только бы стать ее частью, чтобы уже никогда она не смогла его оставить… никогда больше.

Дождь барабанил по крыше, вторя ритму его сердца и мощных толчков, погружавших его все глубже и глубже в ее лоно. Джулиана порой вскрикивала и тихонько постанывала, отчаянно билась в судорогах наслаждения, стремясь к вожделенной вершине. Он так хотел, чтобы она достигла ее… обрела ее вместе с ним, но приходилось сдерживать себя, чтобы не излиться раньше, чем это произойдет с ней. Рис прижался губами к ее груди, прикусил ее крошечный отвердевший сосок и почувствовал, как судорожно забилась под ним Джулиана.

Он застыл в диком напряжении. «Я дольше не вынесу», — подумал он, и в это мгновение ее голова откинулась назад, и тело задергалось в сладостных конвульсиях.

— Да, любимая, — хрипло шептал он, — да, сейчас…

Словно в ответ она изогнулась дугой от настигшего ее наслаждения.

— О, Рис… мой любимый… мой муж!

Она впервые назвала его «мужем», и это настолько обострило его ощущения, что он не смог больше сдерживаться. И с глухим стоном он оросил семенем ее горячее шелковистое лоно.

— Боже праведный, — сорвалось с его губ, и он обрушился на нее всей тяжестью своего тела, чувствуя, как она вздрагивает от острейшего наслаждения. Он не испытывал ничего подобного ни с какой другой женщиной. Ни с кем, кроме Джулианы. Его переполняли трепет, наслаждение, любовь…

За окном по-прежнему неистовствовала гроза, а здесь, в их уютном гнездышке, с горящим камином и зажженными свечами, Рис чувствовал себя в безопасности. Ее тело под ним было теплым и податливым. Он хотел бы, чтобы она вечно вот так же прижималась к нему. Ведь в этом и был смысл брака. Соединиться со своей возлюбленной и не нуждаться во всем остальном мире.

Вовсе не из-за отсутствия веры в нее он хотел, чтобы Джулиана осталась здесь с ним, убеждал себя Воган, скатившись с нее и устраиваясь рядом. А только из-за любви. Он откинул в сторону ее просохшие волосы и поцеловал в плечо.

— Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — прошептала она.

Рис приподнялся на локте, чтобы заглянуть ей в лицо. Ее глаза были закрыты, и дыхание постепенно успокаивалось.

— Джулиана?

— А? — сонно пробормотала она.

— Тебе нравится быть со мной, да?

— М-м-м, — промурлыкала она, теснее прижимаясь к нему. — Это чудесно.

— Теперь-то ты понимаешь, почему я не могу разрешить тебе ехать в Кармартен? Ты останешься здесь со мной. Ты не бросишь меня.

В ответ на его слова она лишь уютнее прижалась к нему. Еще через несколько минут ее дыхание стало глубоким и спокойным, и он понял, что она уснула.

«Да ну их всех к черту!» — подумал Воган, натягивая покрывало и устраиваясь поудобнее на подушке. После сегодняшней ночи она поймет его чувства. И утром, когда они поговорят более разумно, Джулиана согласится с его доводами. А сейчас пусть поспит, решил он.

Но Джулиана вовсе не спала. Свернувшись калачиком подле Риса, она изо всех сил старалась дышать ровно. Как она и подозревала, занятия любовью ничего не изменили. Во всяком случае, для него. Но для нее изменилось многое. Она не может больше продолжать так жить. Нужно наконец смело повернуться лицом к тому, что на самом деле произошло шесть лет назад. Судя по его безумной ревности и страху отпустить ее от себя, Рис по-прежнему не верит в ее невиновность.

Хотя это и не помешало ему признаться, что он любит ее. Вне всякого сомнения, он смирился с этой любовью, объяснив себе, что она изменилась, что ее предательство больше не имеет значения, что все уже в прошлом.

Но никогда ничто не может быть только в прошлом. Как глубоко застрявшая заноза, которая непременно воспалится, если ее вовремя не удалить, так и его сомнения будут разъедать его душу и его любовь к ней, если он не взглянет правде в лицо.

И она заставит его это сделать. Для этого есть лишь один способ. Пойти на обед, с ним или без него. Уехать сегодня, пока он не может помешать ей. Затем молиться, чтобы Рис последовал за ней… или не оттолкнул с презрением, когда она вернется.

Гроза наконец прекратилась, и теперь за окном моросил лишь мелкий дождь. Ехать верхом в такую погоду не слишком приятно, но если она не отправится прямо сейчас, то завтра он ее не отпустит.

Перевернувшись на спину, она украдкой взглянула на мужа. Его дыхание было ровным, глаза закрыты. Рис крепко спал. Она смотрела на слегка приоткрытые полные губы, на небритый подбородок, на разгладившийся во сне лоб. Страх и гнев оставили его чело, уступив место миру и спокойствию.

У Джулианы сжалось сердце, и она отвернулась. Что, если тот дерзкий шаг, который она задумала, подорвет то слабое доверие, которое он начал к ней испытывать? Что, если она все разрушит?

Джулиана закусила губу. А что, если она все же откажется от своего намерения? Как долго его еще будет пожирать страх предательства и он неотрывно будет держать ее около себя? Как долго она будет бороться против его бессмысленных, разрушающих их любовь требований?

«Нет, — решилась она, — я должна это сделать. А он должен убедиться, что достаточно сильно любит меня, чтобы побороть свои страхи. Иначе наша любовь обречена на гибель».

Приняв решение, она выскользнула из кровати и начала собирать вещи.

21

— Как это, одна из лошадей отсутствует? — возмутился Воган.

Было раннее утро, и он стоял в передней и ждал объяснений от изрядно перетрусившего грума.

Рис проснулся довольно рано и тут же обнаружил, что Джулианы уже нет с ним в постели. Сперва он просто удивился, что не заметил, как она встала, и поспешил вниз на ее поиски.

Однако известие о пропаже лошади представило ее отсутствие в совершенно ином свете. Джулиана исчезла. Лошадь исчезла. Странно…

— Какая лошадь пропала? — спросил он, боясь услышать ответ.

Грум мял в руках шапку и смотрел в землю.

— Лошадь миледи, сэр. И ее седло тоже.

— Проклятье! — Рис стиснул зубы. Она не могла бросить его. Не должна была. Только не после этой ночи. — Ты можешь сказать, когда это случилось?

— Да. Перед конюшней нет следов, поэтому она должна была выехать среди ночи, когда еще шел дождь. Я думаю, она уехала уже давно.

— Она? — взорвался Рис.

— Мм… миледи.

— Ты уверен, что лошадь взяла моя жена?

— Н-нет, но это ее лошадь, поэтому я… я предположил…

«Что она меня бросила», — мрачно закончил про себя Рис.

— Ничего не предполагай. Пойди и посмотри, что еще можно выяснить, а я пока разберусь здесь.

Как только грум исчез за дверью, Рис пошатнулся, чувствуя себя безумцем, обреченным на вечное пребывание в сумасшедшем доме. Несмотря На то, что он говорил груму, он уже знал правду.

Уехала. Она уехала. Кто еще мог взять ее лошадь и седло?

Его сердце колотилось от тревоги. Он повернулся к лестнице и помчался вверх через две ступеньки. Может, грум ошибся насчет времени? Может, Джулиана просто поехала на прогулку? Она иногда ездила по утрам.

Но не сказав ему ни слова… не пригласив присоединиться к ней.

Охваченный страхом, Рис бросился в спальню. Войдя, он остановился, раздумывая, зачем вообще сюда пришел. Он машинально обвел глазами комнату и увидел записку, прикрепленную к зеркалу. Видимо, когда он проснулся, то так спешил разыскать Джулиану, что не заметил этот маленький бумажный квадратик.

В каком-то забытьи он приблизился к зеркалу и на сложенном листке бумаги увидел свое имя. Дрожащими руками Рис схватил записку и сжал ее в ладони, боясь прочитать слова, которые она оставила ему на прощание. Потом все же решился и развернул записку:

«Дорогой Рис, я уехала в Нортклифф-Холл. Знаю, что ты думаешь по этому поводу, но я должна была поехать… Если ты прислушаешься к голосу своего рассудка, то поймешь, что я сама должна разрешить наши отношения с лордом Девонширом. Я также хотела бы помириться с моими братьями, несмотря на их огромную вину перед тобой.

Я знаю, ты не согласен со мной и будешь очень сердит за то, что я уехала без предупреждения. Я понимаю, что мой поспешный тайный отъезд может еще больше увеличить твое недоверие ко мне, но ты не оставил мне выбора. Я молюсь Господу, чтобы ты смог найти прощение в своем сердце. Две недели тому назад ты сказал, что хочешь, чтобы я была твоей женой во всех отношениях. Я согласилась. Теперь же я прошу тебя быть моим мужем. Отбрось свои страхи и приезжай ко мне в Нортклифф-Холл. Будь со мной рядом, когда я встречусь с лордом Девонширом. Докажи, что ты веришь в справедливость моего шага. Я хорошо понимаю, что прошу очень многого. Если ты не сможешь этого сделать, я пойму. Знай, что в любом случае я всегда буду любить тебя.

Джулиана».

Боль в его сердце стала просто непереносимой. Он, казалось, слышал, как она словно живая стоит рядом и умоляет его. И каждое слово впивалось в его сердце, кинжал.

Рис перечитал письмо трижды, пытаясь проникнуть в ее мысли, но каждый раз страдал все больше. Он должен был найти утешение в том, что она обещала всегда любить его.

Но он думал о том, что она не сказала, когда вернется… если она вообще вернется. Хуже всего, что она не сказала, как поступит, если он не приедет, и он, кажется, знал ответ. Если он откажется быть ей мужем, то у нее будет право отказаться быть его женой!

«Отбрось свои страхи и приезжай ко мне в Нортклифф-Холл».

С диким проклятием он смял записку и швырнул ее в зеркало, в котором еще ночью отражались они. Оба, слившиеся в объятии. Черт побери, неужели еще недавно она так страстно отдавалась ему?!

А потом ускользнула из постели, не сказав ни слова… оставив вместо себя эту отвратительную записку. Дьявол побери эту женщину! Или это ее способ отплатить ему за дурное с ней обращение? Она требует от него слишком большой жертвы. Как ни велика его любовь к Джулиане, но на такое унижение он не пойдет.

Смиренно явиться в дом своего врага? Преломить с ним хлеб? И мало того — видеть, как она мило болтает с Девонширом, с тем, кто еще недавно намеревался взять ее в жены, и притворяться, будто это не выводит его из себя?

Джулиана не имела права просить его об этом. Не имела. Сент-Албансы послали его на верную смерть, а Девоншир должен был насладиться плодами их предательства. Разрази их всех гром! Как она смела ожидать, что он пойдет туда и будет притворяться любезным, когда он их ненавидит? Если бы она его любила, то не попросила бы его об этом.

Он не пойдет. Черт подери, она думает, что может так вертеть им, так подчинить своей воле! Она ослушалась его приказа… покинула его и теперь думает заставить поступить, как хочет она.

Что ж, он не позволит собой так легко манипулировать. Пусть себе обедает со своим фатоватым поклонником и всей своей мерзкой семейкой. Он не потащится за ней следом, словно послушная собака за хозяином. Нет, он никуда не поедет!

И если Джулиана не может принять его условия, она потеряет его навеки. Он не станет силой удерживать ее в браке, который ей кажется столь обременительным.

При этой мысли его пронзила такая боль, что он выругался и в сердцах смахнул на пол все, что лежало на туалетном столике. С горьким удовлетворением Воган увидел, что разбились вдребезги флакончики с духами и рассыпались драгоценности, которые она хранила в своих миниатюрных шкатулочках. Выплеснув свой гнев на ни в чем не повинные безделушки, он направился вон из комнаты, наступая на хрустевшее под его сапогом разбитое стекло, задыхаясь от удушающего запаха пролившихся духов.

Неожиданно он поскользнулся на чем-то большем, чем осколки стекла. Рис почувствовал, как под его весом неизвестный предмет на полу раскололся пополам. Он отшвырнул его в сторону ногой и замер, когда увидел, что это было.

Ложка. И если память его не подводит, то была та самая «ложка любви», которую он по валлийскому обычаю подарил ей в ночь накануне их свадьбы.

У него перехватило дыхание. Он присел и поднял расколовшиеся половинки. Да, это была та самая ложка, которую он собственноручно вырезал для Джулианы. Он осмотрелся вокруг и быстро обнаружил шкатулку, где, видимо, и хранилась ложка, а также клочок пожелтевшей шелковой ткани, в которую он тогда завернул памятную вещицу. Рис долго смотрел на украшенную драгоценными каменьями шкатулку, в которой хранился его подарок, и на две половинки своей ложки. Боже милосердный, она хранила ее все эти годы! В специально отведенном для этого месте. Она не спрятала ее и не выбросила. Пусть она хранила в тайне от всего света их брак, но вот доказательство, что она о нем не забывала. Воган сжал в руках древний символ валлийских суп-ружеств… символ, который он безжалостно разрушил. Вот так же его отказ поехать в Нортклифф разрушит их любовь…

— О Джулиана, любимая, — хрипло прошептал он, с силой сжимая в руке две деревянные половинки. — Что ты со мной сделала?

Каким же глупцом он был еще несколько недель назад, когда ворвался к ней в Нортклифф-Холл. Он хотел заставить ее страдать. Но он убедился лишь, что по-прежнему любит ее.

Сейчас уже неважно, какие планы мести вынашивал он эти долгие шесть лет. Неважно, что когда-то он жил без нее. Сейчас сама эта мысль казалась Рису непереносимой… Джулиана покинет его, в его жизни ничего не останется.

Хуже всего, что в прошлый раз у него не было выбора. Теперь же выбор целиком зависит от него. Она заставляет его выбирать — жить с ней или без нее.

И если он ошибется, то винить будет некого. Только самого себя.

Час, когда в Нортклифф-Холле обычно подавался завтрак, пробил, и Джулиана ожидала за столом, когда наконец появится ее семья. Никто из родных пока не знал, что она уже здесь. Джулиана приехала среди ночи, упросила экономку никого не будить и отправилась досыпать в свою девичью спальню.

К сожалению, проспала она совсем мало. Как она могла спать, когда все время перед ее глазами стояло лицо Риса, каким оно было, когда он касался их сплетенными руками ужасных шрамов на своем теле? Он был так мрачен, так встревожен, а вот теперь она подала ему новый повод сомневаться в ее любви и верности.

Но Джулиана не могла поступить иначе. В этом она была уверена. К тому же, что сделано, то сделано. Сейчас, должно быть, он уже прочел ее записку и понял, что она задумала.

Как-то он поступит? Приедет ли? Или — самое худшее — примчится сюда в ярости, чтобы утащить ее обратно в Ллинвидд? Это бы страшно унизило ее, ведь стало бы ясно, что ему по-прежнему нет дела до ее желаний.

Разумеется, если он не приедет, будет не менее унизительно. Ведь Рис откажется таким образом выказать ей свое доверие.

— Экономка сказала, что ты здесь, — раздался голос от двери. — Слава Богу, ты приехала.

Дарси. Ее сердце внезапно гулко забилось, и она повернулась лицом к брату, который тоже стал для нее возмездием Господним. Но когда она взглянула на него, гнев в ее душе уступил место сочувствию.

Джулиана не видела его три недели, и за это время Дарси так изменился, будто прошла целая жизнь. Его лицо исхудало и побледнело, словно маска смерти. Глаза же, наоборот, казались необыкновенно живыми и блестящими, но в них таились боль и отчаяние. Одежда свободно висела на нем, и в его движениях не осталось и следа от былой энергичности.

Несмотря на все, что он сделал плохого, в Джулиане проснулась жалость.

— Доброе утро, Дарси, — произнесла она мягче, чем ей хотелось бы.

Казалось, Нортклифф растерялся от ее непривычной кротости.

— Я… я боялся, что ты не приедешь. Ты имела полное право так поступить после того, что я сделал с тобой.

— Дарси, я…

Он поднял руку, моля о молчании.

— Пожалуйста, Джулиана, не говори ничего. Ты не сможешь сказать ничего, что было бы более жестоким, чем те слова, которые я сказал себе сам.

Дрожащими руками он вынул из кармана табакерку, извлек из нее понюшку табаку, понюхал и, вернув табакерку на прежнее место, принялся расхаживать вдоль стола.

— Оувертон рассказал мне в подробностях, как Во-ган разговаривает с тобой, как он подозрителен, и я подумал, что сойду с ума. Я хотел было уже броситься в Алинвидд, привезти тебя домой, силой вырвать из рук этого мерзавца, но Оувертон остановил меня. Он сказал, что тебе это не понравилось бы.

— Да, именно это я ему и сказала.

Дарси замолчал и растерянно поглядел на сестру.

— Но ты приехала! Тогда я не понимаю, что это значит. Ты приехала, чтобы остаться? Я не верю, что Воган разрешил тебе приехать. После того, как он сделал столь эффектный жест на собрании совета и разрушил мое будущее в политике, у меня не осталось никаких сомнений, что он поклялся уничтожить меня.

— Рис знает, что я здесь. Возможно, он присоединится ко мне завтра утром, хотя, должна признать, мы оба были удивлены твоему приглашению.

Внезапно Дарси рухнул в кресло.

— Я не хотел, но Оувертон настоял, чтобы я пригласил и его. Он сказал, что мы должны относиться к вам как к мужу и жене, как к семье.

«Ах, да», — криво улыбнувшись, подумала Джулиана. Она должна была знать, что в этом доме один только Оувертон склонен совершать гуманные поступки. Дарси же — никогда.

Когда же Дарси превратился из заботливого брата в одержимого тщеславием политикана? В ночь, когда он предал ее и Риса? Или еще раньше?

А может, его теперешнее самоуничижение просто игра? Она смяла в руке лежавшую у нее на коленях салфетку. Вряд ли, судя по его жалкому виду. И все же она должна кое-что выяснить.

— Лорд Девоншир действительно угрожал, что откажется принимать участие в общем предприятии, или ты придумал это, чтобы вернуть меня и бросить в его объятия?

Дарси был ошеломлен.

— Клянусь тебе, его просьба — это чистейшая правда. Он просто одурманен тобой, а узнав от Оувертона, какую жизнь устроил для тебя твой муж, он буквально сходит с ума от беспокойства. — Дарси понизил голос. — Особенно когда он узнал о моей роли в том, что случилось шесть лет назад. Только пообещав ему эту встречу, я удержал его от окончательного расторжения наших договоренностей.

— Что ж, Стивен — человек с сильным характером. — Внезапно у нее стало горько на сердце. — Ты должен быть еще благодарен, что он не вызвал тебя на дуэль. Вот чего ты заслуживаешь!

— Я понимаю. Я очень хорошо это понимаю. — Нортклифф наклонился к сестре: — Джулиана, содеянного не изменить. Я могу только сказать… если бы я знал, как ты будешь несчастна, я бы никогда не стал так поступать.

— Жаль, что это неправда, — с каменным лицом произнесла Джулиана.

— Но это правда! — В глазах его застыла мольба. — Я знаю, мне нет прощения. Но я сделал это, чтобы защитить тебя от этого подонка!

— Я была влюблена в этого подонка. — Ее взгляд обвинял и разоблачал. — Но ведь была и другая причина, по которой ты хотел нас разлучить, правда?

Дарси побледнел и отвернулся.

— Ты пришел в ужас, обнаружив меня замужем за нищим валлийским радикалом. Ты не мог этого допустить, ведь это означало бы катастрофу твоей политической карьеры.

Дарси не сделал попытки опровергнуть ее слова, хотя и очень страдал.

— Если ты все еще так меня ненавидишь, почему ты все же приехала?

Она опустила глаза.

— У меня были свои причины.

Джулиана больше ничего не добавила, и Дарси похолодел. Он понял, что их былые отношения уже не вернуть и с этим нужно смириться. Он глубоко вздохнул.

— Какими бы ни были твои причины, я благодарен тебе за твой приезд. Ты сделаешь мне огромное одолжение, если завтра вечером встретишься с лордом Девонширом и успокоишь его.

Она внимательно посмотрела на старшего брата.

— Если успокоить его значит заверить, что я счастлива в браке, тогда я с удовольствием сделаю это.

— Глупо было бы надеяться, что Воган тебя отпустит, если ты захочешь быть свободной, — с отсутствующим видом произнес Нортклифф.

Джулиана не могла удержаться от улыбки, услышав в его голосе разочарование. Дарси никогда не изменится!

— Я не хочу оставлять Риса, Дарси. Я люблю его, и он любит меня, несмотря на все твои старания разлучить нас. — Улыбка погасла у нее на губах. Рис любит ее, но она все еще не поняла, доверяет ли он ей.

Кивнув, Дарси поднял на нее глаза.

— Он… он хорошо с тобой обращается?

— Да. Он обращается со мной очень хорошо.

Дарси долго молчал, изучающе глядя на нее, словно оценивая правдивость ее слов. Затем вздохнул:

— Если это правда, тогда, может, не все потеряно.

«Пока еще не все», — подумала она. Хотя именно Дарси заварил всю эту кашу, события уже давно вышли из-под его контроля. Поступки Риса теперь зависят совсем от другого. Она могла только молиться, чтобы его любовь к ней победила это все остальное.

— Джулиана! — отвлек ее от тревожных мыслей Дарси.

— Что, Дарси?

— Ты сможешь когда-нибудь простить меня? — Увидев, как она нахмурилась, он поспешно добавил: — Теперь я знаю, что значит страдать так, как ты страдала шесть лет назад. Я потерял любимую женщину. Летиция ушла к Пеннанту. В довершение ко всем бедам я лишился положения в обществе и вдобавок жены.

Джулиана с изумлением поглядела на него.

— Жены?

— Элизабет оставляет меня. — Он хотел беспечно пожать плечами, но выглядел при этом словно побитая собака. — Неофициально, конечно. Мы оба не вынесем позорного развода. Но мы разъезжаемся. Она собирается жить отдельно. Поскольку у нас нет детей… она считает, что так лучше.

— О Дарси, мне очень жаль тебя, — искренне произнесла Джулиана.

Слабая улыбка тронула его губы.

— Не нужно меня жалеть. Мы никогда не подходили друг другу. По правде говоря, мы и сейчас не смогли бы жить вместе, хотя Летиция больше и не стоит между нами. — Он встал со своего стула, сел рядом с сестрой и взял ее за руки. — Понимаешь, если я потеряю и тебя, у меня больше ничего не останется. Даже Оувертон теперь не желает знаться со мной. Пожалуйста, Джулиана! Скажи, что ты не будешь ненавидеть меня вечно.

Что-то в его лице пробудило у нее воспоминания о том времени, когда оба они были детьми и Джулиана прибегала к старшему брату за помощью. И он всегда был для нее заступником. А на этот раз помощи просит он. И, как она ни пыталась, она не смогла отказать ему.

— Я не питаю к тебе ненависти, — прошептала она. — Я не в силах ничего забыть, но я постараюсь простить тебя. Дай мне срок, и все это, возможно, останется в прошлом.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал. Но Джулиана мыслями уже была далеко, с тем, другим, мужчиной, который также хотел, чтобы все осталось в прошлом.

Сумеет ли он осуществить свое желание? А если нет, то как она это вынесет?

22

Два дня спустя после праздника сенокоса Эван стоял в гостиной ллинвиддского дома, засунув глубоко в карманы дрожащие от волнения руки. Экономка приказала ему ждать, и он терпеливо ждал, но не мог отделаться от мысли, что что-то здесь не так. Все вели себя странно, казались необычайно грустными и притихшими. Было позднее утро, но дом словно погрузился в спячку. В холле не видно болтающих горничных. Казалось, все старались соблюдать тишину.

Из комнаты слева до него донеслись приглушенные голоса, и Эван напрягся, стараясь расслышать, что они говорят. Не совсем осознавая, что подслушивает, он подошел ближе к двери.

— Бедняга ничего не ест. Клянусь, он не притронулся к пище с тех пор, как она уехала.

Эван узнал голос миссис Робертс. Интересно, с кем она разговаривает?

— Он сказал, что она поехала навестить семью. И это все? Или вы подозреваете что-то неладное?

Другой голос принадлежал мистеру Ньюнсу.

— Можете быть уверены, тут кое-что похуже, — со знанием дела заявила миссис Робертс. — Они поссорились. — И она заговорила таким тихим шепотом, что Эван вынужден был напрячься изо всех сил, чтобы расслышать ее слова. — Вы видели, что я выгребла из их спальни? Разбитые флаконы и разлитая лавандовая вода. Хозяин ни слова не сказал об этом, только небрежно бросил: «Уберите этот мусор». Он все время о чем-то размышляет, запирается в кабинете и напивается до беспамятства. Это вопиющий позор, вот что это такое.

Хозяин? Неужели она говорит о сквайре Вогане и леди Джулиане? Но ведь только два дня назад он сам видел, как они танцевали и мило ворковали, словно голубки!

— Доброе утро, Эван, — раздался голос за его спиной.

Эван резко обернулся и лицом к лицу столкнулся с самим хозяином. Кровь бросилась ему в лицо. О Боже, его поймали подслушивающим у двери! Теперь сквайр будет плохо о нем думать.

Но сквайр, кажется, не заметил, чем занимался Эван. С рассеянным видом он подошел к мальчику и уставился на него своими голубыми глазами, которые сегодня необычно блестели.

Вблизи Эван заметил, какие огромные изменения произошли в мистере Вогане за эти два дня. Лицо его заросло неопрятной щетиной, одет он был кое-как: на нем не было ни камзола, ни галстука, жилет застегнут не на те пуговицы, и ворот сорочки распахнут, как у простого работника. И что хуже всего, от сквайра Вогана пахло бренди. Ему тут же вспомнились слова миссис Робертс.

— Д-доброе утро, сэр, — запинаясь, проговорил Эван. — Я… я пришел потому, что леди Джулиана сказала, что сегодня у меня начнутся уроки.

— Да, я знаю. — Воган нахмурился. — Нам нужно поговорить об этом. — И он направился в гостиную.

Обеспокоенный Эван побрел вслед за ним. Сквайр указал ему на стул, и Эван осторожно присел на самый его краешек, стараясь не выдать своего волнения. Годы жизни с отцом многому его научили. Отсутствие эмоций на лице часто спасало его от острого языка отца, а зачастую и от тумаков.

Сквайр сложил руки на груди, и его непроницаемый взгляд устремился в пространство.

— Леди Джулианы сейчас нет, поэтому она не сможет сегодня с тобой заниматься.

Сердце Эвана гулко застучало. Значит, приключилась какая-то беда.

— А где она, сэр?

На скулах Вогана заиграли желваки.

— В Кармартене, навещает братьев.

Эван опять вспомнил о том, что говорила экономка. Они поссорились, сказала она.

— Могу я спросить, сэр, надолго ли она уехала?

— Она может вернуться завтра. — Сквайр судорожно вздохнул. — Или позже. Я не знаю. Она поехала поговорить с тем самым мужчиной, за которого собиралась выйти замуж. — Он насупился, видимо, сообразив, что сказал лишнее.

Бедняга! Он страдает от того, что леди уехала. Эван знал, что не его дело говорить о таких вещах, но сквайр выглядел таким потерянным, что он не смог сдержаться.

— Я уверен, она скоро вернется, сэр. Она совершенно не любит того маркиза. Она любит вас.

Казалось, слова Эвана сильно удивили сквайра. Затем он отвел глаза и нахмурился.

— Хотел бы я разделять твою уверенность.

— Но вы просто должны поверить, — горячо заявил Эван, не в силах оставаться равнодушным, когда речь шла о леди Джулиане. — Каждый понимает, что ей не нужен никакой муж, кроме вас.

Сквайр подошел к камину и уставился на пляшущие языки пламени.

— Ты знаешь, она не всегда любила меня. Она даже хотела развестись со мной, когда я вернулся. — Его голос захрипел и перешел на шепот. — И говорят, она тоже виновата в том, что меня завербовали во флот.

У Эвана отвисла челюсть.

— Кто это сказал? Кто бы это ни был, он страшный лгун, сэр! Моя госпожа всегда говорила, что вы самый умный, самый красивый, самый добрый! Конечно же, она не могла послать на страдания такого человека.

Мистер Воган молчал, и Эван вскочил со стула. Он просто не мог позволить, чтобы сквайр думал такие ужасы о милой леди Джулиане!

— Я бы никогда не поверил ничему такому о ней. Она всегда была ко мне так добра! И ко всем в этом имении. — Он решительно выпрямился. — Я не понимаю, как вы можете в ней сомневаться.

Воган взглянул на него, на его лице впервые за последние дни мелькнула слабая улыбка.

— Ты очень любишь леди Джулиану, правда?

К горлу Эвана подступил комок. Он вспомнил их первую встречу: садовник тогда притащил его к леди Джулиане и донес о его воровстве. Она могла придумать для него любое наказание, и отец только одобрил бы его.

Вместо этого она открыла для него целый мир.

— Да, — быстро сказал он. — Я думаю, она самая замечательная женщина во всем Уэльсе.

На мгновение мистеру Вогану удалось обрести хладнокровие.

— Это действительно так.

Он запустил пальцы в свои нечесаные волосы. Похоже, он делал это неоднократно за последние два дня.

— Без сомнения, ты прав, и она скоро вернется домой. Ты не мог бы зайти к нам завтра? Боюсь, что сегодня занятий действительно не будет.

Эван кивнул. Он всегда быстро понимал, когда его отсылали прочь, и никогда не задавал лишних вопросов. Он только надеялся, что ему удалось немного успокоить сквайра Вогана. Пробормотав «до свидания», мальчик повернулся и вышел из комнаты.

Дверь за ним захлопнулась, и привычная тоска сжала сердце Риса. Необычайно проницательный ребенок! И что это заставило Риса выложить ему все?

Очень просто. Вогану не терпелось, чтобы хоть кто-нибудь опроверг те горькие сомнения и страхи, что мучили его со вчерашнего дня. Инстинкт подсказал ему, что Эван сможет это сделать.

И мальчик смог. Рис грустно улыбнулся. Эван был так уверен в Джулиане, так упрям, защищая ее! И все это выглядело настоящей пародией на его собственное отношение к жене.

Вчера Рис был уверен, что останется в Ллинвидде. Он убедил себя, что его гнев справедлив. То был не знак недоверия к ней, а просто отказ общаться с ее вероломными братьями.

Но приход Эвана после омерзительной ночи, проведенной в одиночестве, вынудил его взглянуть правде в глаза. Джулиана знала эту правду лучше него. Она знала, что его мучит, что мешает ему полностью поверить ей и каковы тому причины.

Но на самом деле все было даже хуже, чем она предполагала. Его самый глубинный, самый тайный страх был еще более жалким и презренным. Он боялся, что, приехав в Кармартен, станет свидетелем того, что она вновь счастливо соединилась с Девонширом при старании своих братцев. Легче было этого не видеть, поджидая ее здесь, прячась, словно трус.

Воган содрогнулся. Эван был прав. Как он мог о ней так плохо думать? Эти последние две недели она была для него всем, о чем только можно было мечтать. И после стольких доказательств ее любви разве можно поверить, что Джулиана снова предаст его?

И верить, что она когда-то предала его, значило не понять истинной ее натуры. Его голова раскалывалась, и Воган рухнул в ближайшее кресло. Может, настало время посмотреть в лицо правде, которую он старался не замечать все это последнее время? Предала ли она его тогда, шесть лет назад? Или все было так, как она утверждает, — ее братья все подстроили и очернили ее как преступницу?

Он засмотрелся на огонь, мечтая, чтобы пламя сожгло его страхи и сомнения. Черт побери, что же случилось в ту давнюю ночь? Если было так, как говорит она, тогда ее братья каким-то образом сами узнали об их браке и приняли меры, чтобы разрушить его.

Разве так уж невозможно в это поверить? Пожалуй, возможно. Сент-Албансы вполне способны на такую низость. Ведь все, что он видел после возвращения, доказывало, что Джулиана — человек слова и никогда бы не могла пренебречь брачными обетами, особенно по причинам, которые выдвигал Нортклифф.

А какими же причинами, которые показались ему тогда столь убедительными, объяснял Нортклифф ее предательство?

Причина первая: презрение к его валлийскому происхождению. Рис глубоко вздохнул. Могла ли женщина, которая так весело отплясывала с валлийскими фермерами, которая спрятала под юбкой змею, чтобы помочь валлийскому мальчику получить образование, стыдиться этого? Маловероятно.

Причина вторая: стремление разбогатеть. Это вызвало у него улыбку. Если жизнь с Джулианой чему-то и научила его, так это тому, что она была бережлива в деньгах и никогда не стремилась к излишней роскоши. Хотя он не скрывал от нее размеры своего теперешнего состояния, Джулиана не заказывала роскошных туалетов и не требовала себе новых драгоценностей.

Улыбка исчезла с его лица, когда он вспомнил следующую причину: отсутствие дворянского титула. Тут он не мог быть совершенно уверенным. До сих пор ему казалось, что Джулиана не придает этому значения. Он знал, что ее отношение к жениху было связано с чувствами, а не с титулом маркиза. Она совсем не переживала, что ей не суждено было стать маркизой. Очевидно, это все-таки не имело для нее решающего значения.

Закрыв лицо руками, он перешел к последней причине, той, которая казалась ему наиболее существенной. Причина четвертая: она боялась, что Рис женился на ней из-за Ллинвидда.

Действительно, если бы Джулиана хоть на минуту заподозрила его в корыстолюбии, она бы отвергла его немедленно. Для нее, разумеется, было немаловажно, что муж выбрал ее ради нее самой.

Рис поднял голову. Тогда он не мог знать, что Ллинвидд принадлежал ей, и был уверен, что Джулиана это понимала. Кроме того, однажды она поинтересовалась, не женится ли он на ней, чтобы заявить свои права на Ллинвидд. Его возмущенный ответ, казалось, тогда убедил ее.

С губ Вогана сорвалось проклятье. Теперь, когда он обдумал все причины, выдвигавшиеся Нортклиффом, ни одна из них не казалась ему больше убедительной. Сейчас он знал о Джулиане столько, что просто не мог поверить, что она могла так безжалостно его предать.

Но как быть с трактирщиком? Как объяснить тот факт, что никто не смог бы найти их без ее помощи? И то, что, как утверждал Нортклифф, он узнал о «Сынах Уэльса» от нее? И почему Сент-Албансы продолжали настаивать, будто она отреклась от него, даже когда он вернулся в Уэльс?

Она не смогла привести никаких объяснений. Видимо, их не было.

Но ведь они должны быть. Ее попытки объяснить причину, по которым она скрыла их брак, звучали убедительно. Значит, должны были быть здравые объяснения всему, что случилось. Возможно, если бы Воган не убеждал себя столь настойчиво в ее предательстве, он нашел бы время повнимательнее расследовать происшедшее. Даже сейчас, если бы он задал прямые вопросы, то, может быть, получил бы на них ответы.

Но ему больше не нужно искать ответов. Он больше не верит, что Джулиана его предала, что бы там ни говорил трактирщик или ее братья. Сент-Албансы лгали, трактирщик лгал… черт побери их всех, врал весь белый свет! Одна Джулиана была невиновна. И он готов был в этом поклясться.

Тогда что его сдерживает? Если он сердцем чувствует, что она невиновна, что же мешает ему поверить своей прелестной жене, которая, по словам Эвана, «самая замечательная женщина во всем Уэльсе»?

Ему вспомнились слова Моргана. «А тебе не приходило в голову, что ты предпочел неверие по совсем иным причинам? Если ты признаешь, что она не предавала тебя, то не сможешь заставить ее быть твоей женой против ее воли, правда? Ты должен будешь предоставить ей выбор между браком и свободой. Тогда ты рискуешь потерять ее. А ведь ты не хочешь так рисковать?»

Со стоном Рис вскочил и зашагал по комнате. Морган был прав. В основе его недоверия был ужасный страх, что, получив право выбирать, Джулиана не выберет его. И решит, что он не стоит ее.

Он ударил кулаком по ладони. Да и почему ей, собственно, выбрать именно его?! Он отказался поверить ей, а ведь она ждала его, пока не потеряла всякую надежду. После возвращения он публично оклеветал ее, унизил перед семьей, потащил за собой, как пират награбленную добычу, и даже почти изнасиловал.

А Джулиана была нежной великодушной женщиной, к которой он не имел права даже прикасаться! Почему он так ужасно с ней обошелся?

Остановившись как вкопанный, Воган вспомнил тот день, когда он явился к отцу Джулианы. Тогда он тоже был зол на весь мир, что не сможет быть парой дочери графа, и потому попытался низвести ее до своего уровня, обвинив в соглядатайстве. Его тогдашнее поведение объяснялось лишь одним — страхом, что Джулиана решит, будто слишком хороша для него. Странным образом, но картина была схожей с тем, как поступали с ним на флоте. Каждый раз, когда «кошка» опускалась на его спину, ему твердили, что он жалкая, ничтожная, слабая валлийская сухопутная крыса, годная лишь на корм рыбам. На самом же деле в этих словах ему мерещился совершенно иной смысл: «Ты, проклятый дворянчик, со всем твоим образованием и манерами слишком умен и слишком упрям для флота, и за это мы тебя ненавидим». И все эти шесть лет его пытались навеки привязать к флоту, сделать подобным себе, запуганным и одурманенным грогом.

Он тоже пытался привязать Джулиану к себе. Он грубо обращался с ней, а когда жестокость не помогала, пускал в ход соблазн, стараясь удержать ее около себя. Он словно бы хотел уверить и себя, и ее, что она предательница, что она не стоит его, в то время как в глубине души знал, что не стоит ее он. Хуже всего, что он так ни разу и не предоставил ей выбора — остаться с ним или уйти.

Воган подошел к зеркалу в золоченой оправе и уставился на свое искаженное страданием лицо. Разве он мог позволить ей выбирать? Она бы ни за что не избрала столь жалкое создание, которое только и могло, что мучить ее! Она просто не стала бы этого делать!

И все же… Рис вспомнил, как две ночи тому назад они вот так же вместе стояли перед этим зеркалом. Она слушала, а он говорил: «Если я сомневаюсь в твоей любви, то только потому, что не могу поверить в нее. Меня ведь особо не за что любить».

Как она тогда ответила? Назвала его слепым дурачком и пылко заверила: «Разве ты не понимаешь, что я не могу не любить тебя? Всю жизнь, до самого моего последнего вздоха для меня не будет существовать никого, кроме тебя».

С мучительным стоном он сунул руки в карманы и нащупал обломки «ложки любви», которые носил с собой со вчерашнего дня.

Все в ее поведении противоречило здравому смыслу — то, что она любила его, что предпочла богатому английскому дворянину. Разум твердил ему, что так быть не может. Но хоть однажды должен же он поверить голосу сердца?

А сердце его говорило, что Джулиана любит его и никогда не предавала.

Воган сжал в кулаке сломанную ложку. Он должен верить ей. Другого пути сохранить ее любовь и обрести мир в своем сердце просто нет.

Теперь он это знал наверняка.

23

На второй день пребывания в Нортклифф-Холле Джулиана решила, что Рис не приедет. Иначе бы он, конечно, уже появился. Она думала, что он прискачет вчера, разгневанный и непреклонный, чтобы увезти ее из волчьего логова. Однако он не приехал.

Ей стало грустно. А что, если он вообще не приедет? Как она сможет находиться с ним рядом, зная, что он ее не уважает?

Грустные размышления Джулианы прервал лакей, появившийся на пороге гостиной.

— Миледи, посыльный принес это для вас, — сказал он и протянул сверток.

К обернутой в дорогую бумагу коробке не было приколото никакой карточки. Зато внутри Джулиана обнаружила кошелек из узорного шелка и еще узкую полоску бумаги, на которой было выведено лишь несколько слов: «Все, чем я владею, твое».

«Рис!» — молнией мелькнуло у нее в голове.

— Где мужчина, который это принес?

— Коробку принес мальчик, сударыня. И он ушел.

Она опустилась в кресло и почувствовала, как сердце ее учащенно забилось. Это послание могло быть только от Риса. Она узнала его почерк. Но что все это значит?

— Мальчик сказал, от кого подарок?

— Нет, сударыня. К сожалению, не сказал.

У нее затеплилась слабая надежда. Рис прислал подарок, значит, он, по крайней мере, не сердится на нее. Может, вслед за подарком явится и он сам.

Прошло два часа и прибыл второй подарок — золотой медальон в форме сердечка с кельтским орнаментом. На этот раз полоска бумаги внутри коробочки гласила: «Мое сердце — твое».

Она радостно улыбнулась, но ее улыбка быстро померкла. Почему он так делает? Ей нужен он, а не его подарки, сколь бы дороги они ни были.

Еще через пару часов подоспел и третий подарок — изящный томик Дэфидда Джоунза «Антология валлийца». Джулиана помедлила, прежде чем открыть его, боясь обнаружить очередную записку столь же смутного содержания, ни словом не намекавшую о планах Риса. Однако она все же открыла книжку и прочла на фронтисписе: «Моя душа принадлежит тебе».

«О дорогой, и моя душа тоже принадлежит тебе. Но если ты отдал мне душу, ты должен мне верить. Тогда где же ты?»

Проведя целый час в томительном ожидании, она решила более не терзать себя и быстро переоделась к обеду. Несмотря на ее самые дурные предчувствия относительно Риса, она выбрала лучшее платье, которое прихватила с собой из Ллинвидда. Джулиана знала, что изумрудный атлас удачно подчеркнет блеск ее зеленых глаз и сияющую белизну кожи, хотя все это не имеет значения, поскольку Рис не приехал. Ничто больше не имеет значения, если он отказался быть с нею рядом.

Тяжело вздохнув, она спустилась в гостиную и разложила его подарки на письменном столе. Что он пытался ими сказать? Если он просил у нее прощения, то выбрал для этого весьма театральный способ. Рис всегда был артистичен. Это было одно из качеств, которые она в нем любила. Он знал, как увлечь публику. Трудность заключалась, однако, в том, что на этот раз она ждала от него большего, нежели все эти подарки и нежные слова. И она боялась, что не получит этого. Что, если он засыпает ее подарками, только чтобы отвлечь ее и сделать безболезненным свое отсутствие? Это так на него похоже! Он и раньше приносил ей стихи, когда приходил с повинной.

Джулиана понуро опустила голову. Но тогда он любил это делать собственноручно. На сей раз он изменил своей привычке. Что ж, если это попытка загладить вину, то она напрасна. Он знал, чего она от него хотела. Вовсе не подарков.

Нынче после долгих и сумбурных размышлений она пришла к окончательному выводу. Если он не исполнит ее просьбы, если не предоставит доказательств своей любви и доверия, значит, он на самом деле не тот мужчина, который ей нужен. Она больше не сможет жить с ним под одним кровом, сознавая, что он ни на грош не доверяет ей.

И его подарки — очаровательные и так тонко продуманные — не заставят ее изменить свое решение.

Джулиана поглядела на часы. До времени, назначенного лорду Девонширу, осталось четверть часа. Мама, Дарси и Оувертон были еще у себя, наверху. Она попросила их не спускаться до тех пор, пока она не встретится со Стивеном и не переговорит с ним наедине.

При мысли о предстоящем нелегком разговоре Джулиана нахмурилась. Она не хотела разговаривать со Стивеном. Не хотела обедать ни с ним, ни даже со своей семьей. Она хотела обедать только с Рисом. Но, похоже, это еще не скоро вновь произойдет.

Неожиданно в дверях гостиной появился лакей.

— Миледи, прибыл еще один подарок, и тот, кто его принес, хочет поговорить с вами.

Она кивнула головой, и ее сердце бешено заколотилось. Последний подарок мог значить только одно — отказ приехать и быть с ней рядом. Вместо себя он прислал еще один подарок с кем-то, кто, чтобы смягчить ее боль, принесет ей извинения. Жалкий трус! Почему же ему было так трудно приехать?

В полном молчании она проследовала за лакеем в переднюю. Ей хотелось бы вырвать сердце из груди, чтобы оно так не болело.

Посреди просторной передней стоял и серьезно смотрел на нее… Рис Воган.

От волнения Джулиана перестала дышать. Одет он был необычайно изысканно: штаны из переливчатого шелка и темно-синий камзол, так чудно оттенявший его голубые глаза, его лучший вышитый жилет, безукоризненно повязанный галстук, белоснежная рубашка.

Рис выглядел как подобает истинному джентльмену, намеревающемуся отобедать в обществе титулованных особ. Однако, судя по его бледности и поджатым губам, это далось ему нелегко. Аицо его было совершенно непроницаемо, а поза, в которой он держался, говорила о чудовищном напряжении всех нервов. Перед нею предстал надменный человек, который против собственного желания был вынужден подчиниться воле другого.

И это делало его появление еще более удивительным.

— Оставьте нас, — коротко бросил он лакею, который немедленно исчез.

Джулиана с трудом удержалась от улыбки. Его надменность осталась при нем. Но он все-таки приехал за ней, и это было единственным, что в настоящий момент имело значение.

Она хотела было броситься к Рису, раскрыть ему свои объятия и долго целовать его, но что-то в выражении его лица остановило Джулиану. Она медленно подошла к нему, и ее дыхание участилось. Рис смотрел на нее страстным пылающим взглядом.

— Я принес тебе еще кое-что, — хрипло пробормотал он и протянул ей украшенную драгоценными каменьями шкатулку.

Дрожащими руками она приняла ее. И сразу узнала. Значит, он обнаружил, где она хранила «ложку любви»? Как прекрасно, что он опять вручает ей этот символ вечной любви и верности!

Но когда она открыла крышку и отвернула ткань, то увидела, что ее «ложка любви» разломлена на две равные половинки. Сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди. Боже праведный, что это значит? Не хочет же он сказать…

Их взгляды скрестились, и Джулиана задохнулась от тревоги. Она видела, как его голубые глаза потемнели и стали совсем темно-синими.

— По своей глупости и неосторожности я сломал ее. — Он взял у нее из рук шкатулку и извлек оттуда обломки. Вложил две деревянные половинки в руку Джулианы и накрыл ее своими руками. — Теперь, моя любовь, я хочу, чтобы ты помогла мне ее починить. Я не смогу жить в мире, если отдельно будут существовать эти две половинки. И я надеюсь, что их еще не поздно соединить.

Она вдруг поняла, что Рис говорит уже не о поломанной деревянной ложке. А об их браке, о том, что это он сломал его своим недоверием. И теперь просит ее помочь воссоединить то, что разодрали на части ее братья. То, что он отверг так безрассудно.

В его взгляде смешались страх и неуверенность, напряжение и беспокойство, и ее сердце исполнилось любви. Ведь он смог наконец побороть свою гордость и пришел за ней.

Рис был не слишком уживчив и прост. Годы, проведенные на море, сделали его нетерпеливым и нетерпимым ко всему. Но он остался искренен и правдив, даже в своей надменности. И он любит ее, и это написано у него на лице.

— Еще не поздно, — радостно произнесла Джулиана. — Никогда не может быть поздно.

Ее слова стерли последний страх в его душе. С приглушенным стоном он сжал ее в объятиях, осыпал поцелуями ее лицо, жадно приник к губам. Поцелуй был таким нежным и таким страстным, что Джулиана поняла — она запомнит его на всю жизнь.

— Никогда больше не оставляй меня, — прошептал он, когда наконец оторвался от нее. Он взял ее лицо в свои руки. — Попроси меня сделать что угодно, и я это сделаю. Попроси меня дать тебе все, что угодно, и я отдам тебе это. Но никогда не оставляй меня.

— Не волнуйся, я не собираюсь оставлять тебя ни сейчас, ни когда-нибудь после. — Она нежно поцеловала его.

Рис крепко прижал ее к себе, опустив голову ей на плечо.

— Хорошо, — пробормотал он, покрывая поцелуями ее шею. — Последние два дня стали для меня сущей пыткой. Если ты хотела наказать меня, ты в этом преуспела.

— Я не хотела наказывать тебя. Я лишь хотела, чтобы ты понял, что должен верить мне.

— Я понял, — словно клятву, произнес Воган. — Я понял, что, если я не буду верить тебе, я перестану верить всему в этом мире, потому что ты мне дороже всего мира.

— О Рис, — растроганно прошептала Джулиана. — Я так долго ждала этих слов. — И теперь уже она осыпала поцелуями его лицо — побледневшие щеки, нежную кожу век, кончик надменного носа.

— Я одного только не могу понять, любовь моя. — Отстранившись от него, она лукаво улыбнулась. — Почему ты прислал мне все эти подарки? Я боялась, что они должны заменить твой приезд. Но, похоже, я была не права.

Он провел губами по ее лбу.

— Возможно, во мне еще не совсем умер поэт. Я хотел открыть тебе мое сердце, но боялся просто предстать перед тобой, держа его в руках. Я думал, ты сердишься на меня за то, что я долго не ехал, и не захочешь говорить со мной. Подарки должны были смягчить тебя.

Джулиана широко улыбнулась.

— И ты предложил мне все, что имеешь, да? — Ее улыбка погасла. — Но для меня самое главное — владеть твоим сердцем и душой, так же как ты владеешь моими. И твоим доверием. Наконец, после стольких лет!

Он прижался лбом к ее лбу.

— Я был таким глупцом, любовь моя! Я так часто оказывался глупцом, что даже и не знаю, с чего именно начать извинения, но…

Внезапный стук в дверь заставил их обоих вздрогнуть и осознать, что они находятся в передней Нортклифф-Холла.

Джулиана тяжело вздохнула и слабо улыбнулась.

— Мне бы очень не хотелось прерывать твои любовные признания, мой дорогой супруг. Но это, кажется, лорд Девоншир.

К чести Риса, ему удалось сохранить спокойствие на лице.

— Я должна впустить его, понимаешь? — добавила она.

Он грустно вздохнул.

— Да. Полагаю, что должна.

— И, возможно, будет лучше, если я сначала встречусь с ним одна. — Она подняла на него умоляющий взгляд.

— Делай, как считаешь нужным. Я приехал сюда потому, что ты посчитала это нужным. — Воган внезапно помрачнел. — Но не думай, что я это одобряю.

— Да, было бы удивительно, если бы ты одобрил. — Она протянула ему половинки «ложки любви», которые до сих пор держала в руках, и указала на дверь в столовую. — Ступай туда и подожди меня. Обещаю, что буду говорить с ним недолго.

Рис кивнул. Но, когда она пошла отпирать дверь, он поймал ее за талию и впился в ее губы долгим страстным поцелуем. Его язык уже ворвался к ней в рот, требуя и подчиняя.

Когда он отпустил ее, Джулиана была словно в тумане.

— З-зачем ты это сделал? — пролепетала она.

На его лице промелькнула слабая улыбка.

— Я только хотел, чтобы ты об этом помнила, когда будешь говорить с Девонширом. — И, таким образом обретя уверенность, он зашагал в столовую.

Джулиана весело рассмеялась, помотала головой, чтобы окончательно прийти в себя, и побежала отпирать, надеясь опередить лакея, уже спешившего на нетерпеливый стук.

Отстранив его властным жестом, она отперла входную дверь.

На пороге действительно стоял Стивен. Он, казалось, удивился, что Джулиана сама открыла ему дверь, но не подал виду.

— Добрый вечер, Джулиана.

Она протянула ему для поцелуя затянутую в перчатку руку. Его галантность привела ее лишь в доброе расположение духа, но не больше.

— Добрый вечер, Стивен. Заходи, пожалуйста.

Он вошел в дом, передал лакею плащ и шляпу. Стивен не сводил с нее взора, словно старался прочесть ее мысли. Она же не смела поднять на него глаз. Чувство вины не давало покоя ее душе, и Джулиана долго не могла решиться заговорить с ним первой. Но говорить нужно было, и чем скорее, тем лучше.

— Еще никто не спускался к обеду, поэтому мы можем подождать в гостиной.

Девоншир смиренно пожал плечами.

— Как хочешь.

Они прошли в гостиную, и она плотно затворила за собой двери. Теперь, когда они оказались лицом к лицу, она по-прежнему не могла найти нужных слов. Напряженно-прямая осанка, отчужденно-достойный вид делали его столь величественным, что она и не знала, как к нему подступиться. Неужели ей суждено было когда-то связать свою жизнь с этим человеком, делить с ним постель, носить под сердцем его детей? Без всякого сомнения, они стали бы вполне сносной супружеской парой. Но по сравнению с той жизнью, что ожидала ее с Рисом, этот брак был бы всего лишь жалкой заменой.

Словно почувствовав ее неловкость, Девоншир заговорил первым:

— То, что я вижу тебя, уже ответ на один из моих вопросов. Судя по всему, Воган не держит тебя в Ллинвидде как пленницу.

— Нет. — Ей удалось через силу улыбнуться. — Знай, Стивен, я осталась в Ллинвидде только потому, что сама выбрала для себя эту судьбу. Я там счастлива.

Он высокомерно вздернул подбородок и скептически взглянул на нее.

— С ним? Я знаю, ты всегда любила Ллинвидд и предпочитала жить там, но с ним? Мне страшно и подумать, что он обращается с тобой так, как обошелся в день нашей помолвки.

Джулиане было тяжело даже вспоминать того Риса. Но, слава небесам, с тех пор он так изменился!

— Я не отрицаю, у меня были трудные времена. Но теперь все изменилось к лучшему. И мы обоюдно порешили, что вполне устраиваем друг друга.

— Да, но разве этого достаточно? — Вся бесстрастность Стивена внезапно исчезла. Он шагнул к ней и сжал ее руку. — Джулиана, скажи мне правду. Ты счастлива с ним?

У него был такой жалкий, такой одинокий вид, что ей ужасно захотелось утешить его. Но ответ ее был, однако, тверд и безжалостен:

— Да, я очень счастлива с ним. Нам удалось опять обрести то, что было между нами раньше.

Отпустив ее руку, Стивен поджал губы и отвернулся.

— Понимаю.

— Стивен, я не могу даже надеяться, что ты когда-нибудь простишь меня за обман. Если бы у меня были хоть малейшие сомнения в его смерти, я никогда бы не приняла твоего предложения. Но я действительно думала, что Рис мертв — Дарси представил мне свидетельство о его смерти. Я знаю, я должна была сказать тебе, что была замужем, но Дарси был против. Он требовал, чтобы я все скрывала и «сохранила доброе имя семьи». Он так и сказал.

Стивен кивнул, стараясь не глядеть на Джулиану.

— Да. Оувертон рассказал мне кое-что из того, что случилось шесть лет назад. Я считаю, твои братья прямо повинны в том, что случилось с тобой и твоим супругом. И в том также, что ты скрыла от меня свой брак.

— Да, — подтвердила Джулиана, удивившись, как много он знает. Может, именно поэтому он грозится выйти из всех коммерческих предприятий, затеянных вместе с Дарси. — Знаешь, ты не должен их винить. Они думали, что действуют ради моего же счастья.

Он скептически взглянул на нее.

— Оувертон… быть может. Но не Дарси. Тот занят только своими собственными интересами.

— Да, это правда. — Ей было трудно защищать Дарси, ведь в глубине души она разделяла мнение Стивена. И все же ей не хотелось, чтобы из-за нее пострадали дела брата. Тот и так уже достаточно наказан за свое непомерное властолюбие. — Но его ложь не возымела бы успеха, если бы Рис тогда не поверил ему. Если бы Рис попытался как-то уведомить меня… прислать посыльного, я никогда бы не обручилась с тобой. — Она отвела взгляд. — Я тоже сыграла не последнюю роль во всей этой истории. Мне не следовало позволять тебе ухаживать за мной, зная, что сердце мое будет всегда принадлежать другому. И поэтому твой гнев на Дарси прежде всего должен пасть на меня.

Стивен молчал. Джулиана вздохнула.

— Ты можешь не поверить мне, но мне кажется, что Рис вовремя вернулся. Если бы мы успели с тобой пожениться, я вряд ли бы смогла стать целиком твоей. А ты не заслуживаешь жены, которая тебя не любит.

Он отшатнулся, но с трудом выдавил из себя:

— Я был бы счастлив в любом случае.

— Нет, не был бы. Поверь мне, Стивен, семейная жизнь приносит гораздо больше удовлетворения, если любишь супруга.

Его взгляд пронизывал ее до глубины души.

— А ты любишь своего супруга, Джулиана?

— Да, я люблю его. И он любит меня.

Он вздрогнул, словно от удара, но быстро овладел собой.

— Что ж, я полагаю, теперь для меня уже бессмысленно оставаться на обед. Ты четко изложила свою позицию, и мне ничего не остается, как принять ее.

Джулиана почувствовала облегчение. Ей не придется целый обед страдать, глядя, как Рис и Стивен не сводят глаз друг с друга. Но ей ужасно не хотелось, чтобы Стивен ушел таким несчастным.

— Я надеюсь, когда-нибудь ты простишь меня, — прошептала она. Боже, да она повторяет недавние слова Дарси! У нее, верно, и нет никакого права просить у Стивена прощения, ибо ее ложь была поистине отвратительной.

Девоншир скорбно улыбнулся и со вздохом сказал:

— Пожалуй, другого выхода у меня и нет. Вражда между нами ни к чему не приведет.

Она мысленно попыталась сравнить его с Рисом. Стивен никогда бы не позволил эмоциям взять верх над собой. Рису же беспрерывно приходилось бороться, чтобы чувства не захлестнули его. Может, когда-нибудь Стивен все же встретит девушку, которая завладеет его сердцем? Но Джулиана уже не будет иметь к этому отношения.

Она тяжело вздохнула. Осталось еще кое-что, что требовало прояснения.

— Мне не совсем удобно говорить об этом, Стивен, но я обещала Дарси, что поговорю с тобой о вашем общем предприятии.

— Тебе не о чем беспокоиться, — сразу понял Стивен. — Я обнадежил твоего брата, что не откажусь от участия в его деле, если он поможет мне встретиться с тобой. Так что он выполнил все, в соответствии с договоренностью. — Он понизил голос: — Надеюсь, ты не станешь винить меня, если я просто порву с ним дружеские отношения?

— Нет. Я думаю, даже сам Дарси не станет тебя за это винить.

Наступило неловкое молчание.

— Пойдем, я провожу тебя, — наконец произнесла Джулиана, открыв дверь.

— Да, это будет самым благоразумным в настоящий момент. — И он последовал за ней к выходу.

В передней Джулиана колокольчиком вызвала лакея. Тот сразу же явился на зов, и одновременно на пороге гостиной возник Рис. Воган двигался к ним с нарочитой небрежностью, однако на лице его застыла мрачная решимость.

— Его светлость уходит, — пробормотала Джулиана, обращаясь к лакею. — Принеси плащ и шляпу.

Лакей поспешно вышел. Лорд Девоншир твердо встретил угрюмый взгляд Вогана.

— Вы не останетесь на обед, Девоншир? — напряженно спросил Рис.

Стивен быстро глянул на Джулиану, затем перевел взгляд обратно на Риса.

— Нет. Я должен признаться, что я ошибался наваш счет, Воган.

Она почти физически ощущала, как напряжение покидает Риса.

— Что ж, вы достаточно честны, чтобы это признать. — В свои слова Рис вложил нечто похожее на уважение.

— Честность здесь ни при чем, — сдавленно проговорил Стивен и принялся поспешно одеваться. — Я хочу сказать вам одну вещь, Воган. Если я когда-нибудь заподозрю, что вы обращаетесь с Джулианой так, как в тот день, когда вы отобрали ее у меня, обещаю — я сделаю все возможное, чтобы похитить ее у вас.

Джулиана взглянула на него с изумлением. Обычная сдержанность на минуту покинула Стивена, и Джулиане пришло в голову, что она недооценила глубину его чувств.

Рис обнял ее за талию подчеркнуто собственническим жестом.

— Я не дам вам такого шанса. Можете быть уверены, я сознаю, какой ценностью владею.

Впервые за все время своего визита Стивен улыбнулся.

— Тогда я желаю вам удачи. Многие сознают это, только когда лишаются того, чем владеют. — И с этими словами он вышел вон.

Едва дверь за ним закрылась, Рис заключил Джулиану в объятия. Она была готова поклясться, что каждая черточка его лица выражала необыкновенное облегчение.

— Надеюсь, ты понимаешь, что за последние десять минут я умирал тысячу раз.

Она не удержалась от упрека:

— И поделом тебе. Теперь ты понял, как страдала я эти два дня, не зная, приедешь ты или нет.

— Нет, ты не могла страдать сильнее, чем страдал я в эти дни. — Он привлек ее еще теснее к себе. — Слуги в Алинвидде тебе расскажут, что я стал сущим чудовищем после твоего отъезда.

— Боюсь, что ты должен еще немного пострадать. — Она высвободилась и дернула за шнурок звонка, сзывающего всех на обед. — И вытерпеть общество моих братьев.

Рис простонал.

— Ты прекрасно знаешь, чем можно меня доконать.

— Да. — Она усмехнулась, встала на цыпочки и поцеловала его в лоб. — Но если ты будешь очень-очень послушным и совсем не чудовищем, я обещаю так вознаградить тебя, что тебе будет о чем вспомнить.

— Я ловлю тебя на этом обещании, моя возлюбленная жена, — пробормотал он, проводя рукой по ее бедру. Глаза его сияли. — И я желаю получить свою награду как можно скорее.

Рука Джулианы покоилась на сгибе его локтя. Рис наблюдал, как Нортклифф в сопровождении матери и младшего брата спускается по лестнице в гостиную. На какой-то момент он удивился, не заметив рядом с графом его жены, но тут же отогнал эту мысль, когда встретился с ним взглядом.

Они не встречались с тех пор, как Нортклифф с позором покинул зал заседаний городского совета, и Рис был поражен изменениями, происшедшими в этом человеке за столь короткое время. Вся его былая самоуверенная надменность исчезла; он ссутулился и страшно исхудал, и кожа его приобрела какую-то нездоровую бледность.

И все же он по-прежнему умело пользовался маской высокомерия, которую и на этот раз ему удалось надеть.

— Рад вас видеть, Воган.

Рис сдержался и никак не отрагировал на столь лицемерное приветствие. Ради Джулианы он постарается быть вежливым сегодня.

— Добрый вечер, Нортклифф.

Нортклифф повернулся к сестре.

— Где лорд Девоншир?

— Он ушел, — ответила Джулиана. Нортклифф побелел, и она поспешно добавила: — О, не беспокойся! Он сказал, что не собирается прерывать ваши деловые отношения.

Обойдя застывшего на месте брата, Оувертон подошел к Вогану и протянул ему руку.

— Я рад, что вы приехали, Воган. — Он покосился на сестру, и Рису захотелось узнать, что же ему теперь известно об их отношениях с Джулианой. Затем Оувертон поднял глаза на Риса и широко улыбнулся. — Да, мы очень рады вас видеть.

— Вы хорошо выглядите, сэр, — произнесла вдовствующая графиня, высокомерно поглядывая на Риса. — Моя дочь рассказала мне, что Ллинвидд процветает благодаря вашим заботам.

Рис вопросительно обернулся к жене.

— Неужели? — На мгновение он почувствовал страх. Что еще она рассказала матери о нем, об их браке?

Склонив голову, Джулиана сказала:

— Думаю, мама просто сомневалась, сможешь ли ты обеспечить мне жизнь, достойную дочери графа. Но я успокоила ее на этот счет.

Джулиана произнесла эти слова со смирением, но и с оттенком сожаления. И в этой интонации, словно в зеркале, отразились ее отношения с матерью. Нет, она не могла ей ничего сказать. Вдовствующая графиня, безусловно, не была тем человеком, кому Джулиана могла довериться.

Ему даже стало чуточку жаль эту надменную женщину. Просто удивительно, что при таких родителях его обожаемая жена не превратилась в избалованную аристократку.

— Прошу к столу, — сказала ее мать. — Слуги уже, верно, вовсю сплетничают о нас. Пора положить этому конец и занять свои места за столом.

Нортклифф прикоснулся к ее руке.

— Мама, возьмите с собой Джулиану и Оувертона и идите. А нам с Воганом нужно кое о чем потолковать. Я хочу сказать ему пару слов наедине.

Джулиана сжала руку Риса.

— Только в моем присутствии.

— И в моем тоже, — прибавил Оувертон.

Нортклифф остолбенел.

— Очень хорошо. Тогда прошу в мой кабинет. Мама?

Графиня оскорбленно обвела всех взглядом.

— Раз вы все трое решили поощрять слуг в их сплетнях, полагаю, мне одной придется отправиться к обеду. Я жду вас в столовой. — Царственно выпрямившись, она подобрала юбки и проплыла в столовую.

Нортклифф повел всех к себе в кабинет. Рис был почти уверен, что догадывается о намерениях графа, и потому, едва переступив порог его рабочей комнаты, заявил:

— Прежде чем вы начнете, Нортклифф, я кое-что скажу сам.

Три пары глаз устремились на него. К своему неудовольствию, он обнаружил, что братья и сестра Сент-Албанс чрезвычайно похожи друг на друга. Слава Богу, что по своим душевным качествам Джулиана намного превосходит своих братьев. Однако внешнее сходство было слишком очевидно. К сожалению.

Рис глубоко вздохнул.

— Вы отвратительно лгали мне, обвиняя мою жену в предательстве. Я думаю, вы солгали мне даже дважды. В ночь, когда меня схватили по вашему приказу, и в день ее помолвки с Девонширом. И теперь я требую объяснений.

Нортклифф быстро взглянул на Оувертона.

— Я ничего не рассказал ему, — заявил Оувертон. — Но сделал бы это, если бы разрешила Джулиана.

Теперь настал черед удивляться Вогану. Он вопросительно повернулся к Джулиане.

Она не могла поднять на него глаз.

— Это было главной причиной, почему Оувертон приехал тогда в Ллинвидд. Он хотел рассказать тебе все. Объяснить, что трактирщик когда-то ухаживал за Лети-цией и поэтому узнал меня, а потом сообщил им, где нас искать. Он хотел рассказать тебе об осведомителе среди «Сынов Уэльса». Вот почему Морган согласился тогда пойти с Оувертоном и привез его к нам в дом.

— Но Джулиана так и не разрешила нам ничего сказать, — вмешался Оувертон.

Рис накрыл ее руку своей.

— Почему? Если бы они мне тогда открыли всю правду…

— То ты бы им поверил. Я знаю. Но тогда я не хотела, чтобы ты поверил им. Я хотела, чтобы ты поверил мне. И предпочла дождаться, пока ты не поверишь мне, несмотря ни на какие свидетельства.

Рис вспомнил день приезда Оувертона в Ллинвидд, и его окатила такая безумная волна ненависти к себе, что он вздрогнул. Черт побери, после того как она пожертвовала собой ради их брака, он обвинил ее в неверности! Неудивительно, что у нее началась истерика! Проклятье, он заслужил самой суровой кары!

Но вместо этого она отдала ему свое тело… И свое сердце, хотя тогда он не осознавал этого…

Вне себя от стыда он опустил глаза.

— Я был гораздо более страшным монстром, чем думал. Как ты можешь теперь простить меня?

— Как я могу не простить? — Она сжала его руку. — Правда тогда для тебя не имела значения. Ты верил, что я предала тебя, что я превратила твою жизнь в ад. И все-таки в тот день ты простил мне все, сделав своей женой. Так что я просто не могла поступить иначе.

Их взгляды встретились, и оба почувствовали, как что-то глубоко проникновенное, трепетное возникло между ними, что-то, чего раньше они никогда не испытывали. Внезапно Воган осознал, что отдал бы душу, только бы сохранить румянец на ее лице, улыбку и обожание в ее взоре. Потому что без нее жизнь лишилась бы смысла, превратившись в череду шагов — один за другим — в пустоту.

— Я понимаю, что мое признание уже как бы не к месту, — нарушил молчание Нортклифф.

Рис повернулся и смерил его гневным взглядом.

— Вовсе нет! Джулиана объяснила, как все случилось, как вам удалось убедить меня в ее предательстве. Но я по-прежнему не понимаю, почему вы поступили столь подло. То есть я понимаю, что прежде всего вам нужно было убрать меня из ее жизни. У вас были насчет нее другие планы. Но зачем вы лгали мне той ночью? И почему продолжали лгать позже?

Со страдальческим вздохом Нортклифф отвернулся от всех и уставился в камин, судорожно сцепив за спиной руки.

— В первый раз я лгал в тщетной, как я сейчас понимаю, попытке отговорить вас вернуться обратно в Уэльс.

— А после того, как я вопреки вашим стараниям вернулся?

— Я думал, если вы поверите, что она предала вас, то согласитесь на аннулирование брака.

Рис постарался вспомнить все, что произошло той ночью.

— Да, но я ясно дал понять, что не соглашусь на расторжение брака. Но вы все равно продолжали лгать. Почему же вы делали это даже тогда, когда знали, что я любой ценой постараюсь удержать около себя вашу сестру?

Нортклифф замер.

— Причина, по которой я так поступил, столь низка, что я не уверен, что смогу об этом рассказать.

Джулиана впилась пальцами в руку Риса.

— Он боялся, что ты навредишь ему, если узнаешь, что все это его рук дело, — произнесла она жестким холодным голосом. — Когда ты рассказал о своем нынешнем богатстве и влиянии в политических кругах, он испугался, что ты употребишь свою власть, чтобы уничтожить его. Поэтому он и бросил меня между вами. Я должна была принять на себя всю тяжесть твоего гнева.

Потрясенный до глубины души, Воган пристально взглянул на жесткий, властный профиль ее брата, а затем на искаженное болью лицо Джулианы. О Боже, что она перенесла! Как мог брат спрятаться за юбками сестры и оставить ее наедине с разгневанным мужчиной? Нортклиффа нужно пристрелить… нет, выпороть так же безжалостно, как пороли Риса, а потом пристрелить.

Но… Разве события той ночи были только на совести Нортклиффа? Если бы Рис не упивался так своим гневом и постарался докопаться до правды, от скольких бы страданий он спас и себя, и Джулиану! Вместо этого он позволил графу использовать свою сестру в качестве щита, не желая слышать правды, поддался гневу, обнаружив, что она помолвлена с другим.

— Прости меня, любовь моя, — прошептал он. — Прости за все, что тебе пришлось испытать. Мы на самом деле в последнее время превратили нашу жизнь в ад.

Джулиана легко дотронулась до его щеки.

— Все было не так уж плохо. И я должна взять часть вины на себя. Если бы я не позволила Дарси уговорить меня скрыть наш брак, многого бы можно было избежать.

Нортклифф повернулся к ним:

— Нет, все это дело только моих рук. Я играл жизнями людей и заставил Оувертона последовать моему примеру. Все, что я могу предложить, так это принести мои глубочайшие извинения.

Джулиана резко повернула голову:

— Извинения? Ты думаешь, твои извинения смогут облегчить страдания, которые мой муж вынес по твоей вине? Ты думаешь, они вернут шесть лет супружества, которые мы потеряли, я в слезах, а Рис в изгнании? Как ты смеешь предлагать такую ерунду, как извинения!

Нортклифф отступил, словно пораженный молнией.

— Все в порядке, любимая. — Рис прижал руку Джулианы к своим губам. — Я ценю твой гнев… и разделяю его. Но у меня есть более продуктивный ответ на предложение твоего брата.

Он серьезно взглянул на графа.

— Поскольку вы, Нортклифф, и ваш брат никогда не сможете расплатиться с нами за эти шесть потерянных лет, у вас остается единственный шанс продемонстрировать свое раскаяние. В Ллинвидде есть валлийский мальчик, чьи способности пропадают даром из-за неразумия его отца и нежелания ваших соотечественников позаботиться об его образовании. Я посылаю его в Итон, поскольку здесь, в Уэльсе, у него нет иной возможности учиться. Но есть и другие дети, и у них также нет покровителей, но есть острейшая тяга к знаниям. Так дайте же им возможность учиться! Пусть валлийцы видят не только ваше английское властолюбие. Употребите часть ваших денег и влияния и откройте колледж, такой же престижный и уважаемый, как Итон, где смогут получить образование валлийские дети, которые когда-нибудь обязательно прославят свою отчизну.

Он взглянул на Джулиану, которая кивнула головой, затем опять повернулся к Сент-Албансам.

— Уверяю вас, это удовлетворит нас обоих больше любых извинений. А через несколько лет это удовлетворит также и вас.

— Идет! — с охотой откликнулся Оувертон.

Нортклифф какую-то долю секунды колебался, потом нехотя кивнул головой.

— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать для этого.

Рис улыбнулся. Сейчас он был доброжелателен ко всему миру, даже к Сент-Албансам. Его обожаемая супруга была рядом с ним и излучала любовь и надежду на будущее, казавшееся ему теперь безоблачным. У них был Ллинвидд, и они были вместе. И, может быть, скоро у них будут и дети.

Жизнь была прекрасна!

Оувертон шагнул вперед и со вздохом облегчения сказал:

— А теперь, друзья, давайте закрепим наше соглашение обедом. Я боюсь, если мы дольше здесь задержимся, мама вообще забудет о нашем существовании.

Пробормотав что-то утвердительное, Нортклифф повернулся к двери, и Джулиана последовала за братьями.

Но Рис поймал ее за руку.

— Мы будем через минуту, — крикнул он удалявшимся Сент-Албансам, — я хочу сказать жене пару слов наедине.

Братья обменялись понимающими взглядами и немедленно удалились.

С трудом дождавшись их ухода, Рис наконец смог обвить руками ее талию и прильнуть к ее губам, упиваясь их удивительной мягкостью и податливостью.

Она позволила поцелую длиться целую вечность, а затем со смехом отстранилась.

— Правильно ли я поняла, что ты хотел сказать мне «пару слов»? Теперь же мне кажется, о мой нетерпеливый муж, ты затевал что-то другое. Увы, но сейчас не время и не место для этого.

Он подумал о напыщенном семействе, ожидавшем их за обеденным столом, о слугах, сплетничающих о его появлении и о внезапном отъезде лорда Девоншира. Он подумал, что им придется провести два долгих часа за столом, пока не будет найден какой-нибудь вежливый предлог, чтобы удалиться. Рис таинственно улыбнулся и пошел к двери кабинета. Сент-Албансы заставили его страдать так невыносимо долго, а значит, и они смогут еще немного подождать, пока он согласится играть роль послушного зятя.

Воган плотно прикрыл дверь и повернул ключ в замке.

— Рис! — воскликнула Джулиана.

Но ее глаза уже загорелись желанием, и она устремилась навстречу мужу. Он вновь заключил ее в свои объятия и прижал ее к своему жаждущему телу.

Она с притворной суровостью погрозила ему пальчиком.

— Клянусь жизнью, вы ужасный развратник, Рис Воган!

Нежно покусывая ей мочку уха, он начал нетерпеливо расстегивать крючки ее корсажа.

— Да, дорогая. Ужасный развратник. Но, подозреваю, не больший, чем моя жена. Давай проверим?

Ее дыхание участилось, сопротивление ослабло, и она обвила руки вокруг его талии.

— Что ж… я полагаю, мы сможем присоединиться к ним только за завтраком…

И заглушила его смех долгим поцелуем.

Загрузка...