В подземном царстве

МОЯ ПЕРВАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ В ГОРЫ БЮККА РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ КАРСТОВАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Когда-то в детстве я много мечтал о том, что стану знаменитым африканским охотником-путешественником и подготовлю экспедицию вокруг света. Конечно, снаряжение подберу самое современное: по меньшей мере полдюжины первосортных ружей для охоты на львов, блестящие тропические шлемы, самое маленькое пять машин, груженных москитными сетками и прочими необходимыми вещами, не говоря уже о караване порожних машин, которые возьму с собой для того, чтобы на обратном пути нагрузить их трофеями.

Разумеется, большое внимание я уделю подбору членов экспедиции. Мой секретарь наберет из местных жителей людей, хорошо знающих все африканские диалекты, закаленных хождением в джунглях и готовых отдать жизнь за своего хозяина. Секретарь снимет с меня заботу и о денежных делах. В день отправления экспедиции, когда из Будапешта тронется громадный караван автомашин, неисчислимые шеренги моих друзей ученых с блестящими от восторга и гордости глазами долго будут махать нам на прощание флагами. А я, продвигаясь среди «шпалер» представителей правительства на открытой машине, стоя буду принимать почести знаменитому исследователю Африки и постараюсь не обращать внимания на полчища иностранных корреспондентов и фоторепортеров.

Прошли годы… Сейчас лето 1950 года. Мечты стали явью. Я отправляюсь в исследовательскую экспедицию, но не в джунгли Африки, а в таинственные поноры и долины суровых Бюккских гор. Наше снаряжение тоже несколько другое. Ружья для охоты на львов превратились в простые стеклянные банки из-под варенья, в которые был положен флуоресцеин — весь трехкилограммовый запас Института геологии. Вместо каравана машин нашей экспедиции, я счел более комфортабельным жесткий плацкартный вагон мишкольцского пассажирского поезда; а чемоданы, веревки, веревочные лестницы, кирки, ведра, упакованные в огромный, весом в полтора центнера, судовой ящик, я тоже отправил личным багажом. Институтский швейцар забыл даже поздороваться, когда я, согнувшись под тяжестью огромного рюкзака, пропыхтел перед его стеклянной будкой. Только минуты через три он бросился вслед за мной, делая выговор за то, что я не принимал всерьез его обязанности.

— Вернитесь, кто вы такой, что вас нужно особо просить! Ваш протек на вынос вещей! А где же печать?

Его не трогало, что он четыре месяца не будет видеть меня, и, заставив все-таки поставить печать на протеке, еще вдогонку закричал:

— И вы даже не соизволите поблагодарить меня за то, что я не доложил сразу про вашу халатность дирекции? Оштрафовали бы по крайней мере на двадцать форинтов!

Но мои мысли были уже далеко. Этим летом нужно было разведывать водную сеть карстовых гор Бюкка. Помимо гидрологических исследований, нам предстояло выяснить: действительно ли глубоко под Бюккским плоскогорьем существует часто упоминаемая система больших пещер? Исследовать нужно было и другое: с каких подземных территорий собирают свои воды бюккские карстовые источники. Задач было больше чем достаточно. А. я даже не знал, где и как приступать к разрешению этих вопросов. Однако считал, что в первую очередь нужно выехать в район Исследований, а там уже решать, что делать.

Мечтать и рассуждать гораздо легче, чем осуществлять что-то. Об этом мне пришлось задуматься уже в Мишкольце. Ящик невозможно было сдвинуть с места, куда его со страшными ругательствами сбросили носильщики, но данное место еще не было нашим лагерем, а только «камерой хранения» инвентаря. Секретарь экспедиции, студент геологического факультета Мишка Месарош, мог выехать только через три-четыре дня после меня, так что все финансовые расчеты мне пришлось делать самому. На деловые расходы в июне было ассигновано четыреста форинтов, и поэтому я не решался за двести форинтов нанять телегу и перевезти вещи к Бюкку.

Выход был только один: вещи пока останутся, а я отправлюсь на разведку пути в этих безлюдных местах. Но чтобы обеспечить спокойный ночлег, я решил зайти сначала в мишкольцскую гостиницу для туристов и забронировать себе номер. Там я познакомился с Дюлой Гроссманом — инспектором бюккских экскурсионных баз. В его лице я обрел очень симпатичного, предприимчивого, готового оказать всяческую помощь товарища. Тотчас мы сели за стол, чтобы обсудить дела. Дюла как замечательный знаток бюккского края дал мне такую полную информацию о занимавших меня хозяйственных вопросах, что я счел излишним дополнительно что-либо узнавать.

— Ты говоришь, — он почесал подбородок, — тебе нужно жилье самое непритязательное, подешевле, где ты сам будешь хозяином, и оно должно быть где-нибудь на северном Бюккском плато в районе Фельшефорраша. Так это проще простого. За час я договорюсь с Обществом охотников, и они выделят для тебя «Хижину косарей». Правда, это не какой-нибудь просторный и светлый номер, но зато не нужно будет ничего платить.

Я достал карту и, найдя на ней «Хижину косарей» как раз в подходящем месте для моей работы, тотчас протянул руку в знак согласия. Мне нравился этот веселый со смекалкой человек. И я благословлял судьбу, познакомившую нас друг с другом. Особенно в тот момент, когда он пришел ко мне с предложением относительно доставки ящика на место. Предложение было так по-хозяйски продумано, что, хотя нам и предстояло здорово помучиться, одна мысль о присутствии ящика на месте создавала атмосферу настоящей экспедиции.

— Транспортировку ящика осуществим сами. Если к нему приспособить жерди, которые мы поднимем вдвоем на плечи, то на каждого из нас придется не больше семи десяти пяти килограммов. До Лиллафюреда за несколько форинтов довезем ящик по узкоколейке, а оттуда три четверти часа пешком до хижины. На пятьдесят форинтов я потом дам квитанцию, и, если переноска ящика окажется очень тяжелой, мы сможем подкрепиться бутылкой рому, купленной на деньги для оплаты перевозки.

Должен повторить: это оригинальное предложение настолько пришлось мне по душе, что более простого решения я не мог и придумать. Наконец представляется случай сэкономить, и пусть лопнут с досады бюккские извозчики с их двухсотфоринтовыми клячами!

Кряхтя, мы шагали по берегу сказочно красивого озера Хамори

Ящик в Лиллафюред доставили благополучно еще до обеда. На конечной станции узкоколейки приделали к нему длинные ручки. На железнодорожных весах измерили точный вес: сто сорок три килограмма. Подналегли. Дюла стал спереди, я сзади. Ящик был ужасно тяжелым. Кряхтя, мы шагали по берегу сказочно красивого озера Хамори. Каждые пятьдесят-шестьдесят метров приходилось отдыхать. Когда наконец прошли озеро, ноги у нас дрожали, а плечи ломило так, что мы еле могли поднять руки. Ну уж коли начали, надо доводить дело до конца!

— Подумай, Дюси[25], а насколько было бы тяжелее, если вдобавок ко всему пришлось бы пробивать себе дорогу через джунгли с ножом в руках!

Беззаботные туристы и милые влюбленные пары останавливались и долго смотрели на необыкновенное зрелище.

— Эй, у-у-хнем! Эй! у-у-хнем! — Варварская эта «прогулка»!..

— Ты еще держишься, Дюси? Потерпи немножечко, здесь уже недалеко. Там вон по дороге направо мы взберемся на гору, а с того гребня уже прямо сможем спуститься в Касаштебер. Пожалуй, осталось еще столько, сколько прошли. Правда, теперь в гору, значит, тяжелее.

Торжественная минута. Осталось позади Омашшское шоссе. Теперь мы уже сошли с «земли цивилизации» и шагаем по «дремучему» лесу, где редко ступает нога человека. Взято еще несколько сот метров. Держусь только из чувства долга. Перед моими глазами танцуют желто-синие круги, с каждым шагом все больше болят плечи, ломит поясницу. У источника Ленчеш сдался Дюла:

— Дай глоток рому, не могу больше!

С жадностью пьем. Потом кладем на стертые до крови плечи подушки из травы и снова отправляемся в изнурительный путь.

Вьющаяся по лесу тропинка стала настолько узкой и крутой, что мы, уже не сговариваясь, через каждые десять-пятнадцать шагов, тяжело дыша, падаем на землю.

Множество птиц распевает в темном море листвы, а мы с трудом глотаем воздух таинственного Бюкка. Одежда прилипает к телу, голова гудит, как раскаленный паровой котел. У Дюлы глаза на лоб лезут. Пока, собрав последние силы, мы черепашьим шагом достигаем гребня, начинает смеркаться Прохладный лесной ветерок словно старается смягчить наши мучения, но теперь это для нас то же, что для колесованного доброжелательные утешения.

К счастью, путь отсюда идет сразу вниз У Дюси слиплись волосы на лбу, вздулись на шее жилы, но после каждой остановки он снова стремительно рвется вперед. Я уже шатаюсь и только думаю о том, чтобы не застонать. Больше трех километров тащим обитый железом ящик, и теперь я абсолютно не имею понятия, где мы. Наступил вечер.

Ночи в горах Бюкка особенно темны В гуще леса с таинственным потрескиванием перешептываются сухие ветки, страшно кричит сыч, слышится вдалеке лай лисиц — просыпается спавший днем животный мир. Я уже ничего не соображаю Напрасно мой друг успокаивает, идти осталось всего пятьдесят метров.

Рухнув на землю, я заявил, что не могу двигаться дальше, и, отхлебнув из бутылки с ромом большой глоток, растянулся на траве. Ноют все части тела. Дюси свалился подле меня. Мы немножко отдышались. Литровая бутылка незаметно стала пустой. Описав в воздухе широкою дугу, она исчезла в ночной темноте.

Напиток придал нам сил. Не прошло и пятнадцати минут, как мы поднялись на четвереньки, потом встали и подлезли под жерди, подбадривая друг друга, снова продолжали в кромешной темноте мучительный путь. Мне даже показалось странным, когда Дюси произнес. «Мы пришли».

— Но я, однако, ничего здесь не вижу.

Зажигаю спичку, нахожу лампу. Она наполнена карбидом и заправлена водой[26], поэтому пламя вспыхнуло легко и быстро Странное и поразительное зрелище развернулось в ее свете наспех сколоченное из нескольких бревен, стояло предо мной неприхотливое, похожее на хлев, строение. Крыша из веток и мха, а половину единственной стены этой ушедшей в землю конуры занимала сбитая из необструганных досок с большими щелями дверь.

— Интересно, — говорю я Дюле, — какие примитивные закутки строят здесь для коз. Веди меня к дому!

— Так куда ты дальше пойдешь? Перед нами нанятая тобой гостиница — знаменитая «Хижина косарей»! Чудесное местечко, сейчас сам увидишь, как только зайдем внутрь!

Это ведь только невинный уж!

Откровенно говоря, я сначала не знал, плакать мне или смеяться. Но другого выбора не было, и я начал с интересом присматриваться, как возится с проржавленным замком мой друг.

Согнувшись в три погибели мы наконец вошли внутрь. Простора хватало здесь разве только для воображения. Когда мы с Дюлой тесно прижались друг к другу, то свободным местом для третьего оставалась лишь кровать, но какая кровать!

Между вбитыми в землю сваями были положены на ребро четыре доски, которые удерживали ворох смятого сена. Мы тут же улеглись, чтобы хоть немного прийти в себя. Однако минуты через три Дюла с ужасным воплем вскочил на ноги. С остекленелыми от ужаса глазами, он, хрипя, отрывал что-то от тела. Ошеломленный, я смотрел на него, думая, что у моего друга от усталости нервный припадок и он теперь танцует пляску святого Витта. Когда, однако, оттянув рубашку, он вытащил из-под нее змею длиной с добрый метр, я успокоился.

— Из-за такого животного не стоит волноваться, это ведь только невинный уж!

Ужа мы выбросили, и будь благословенна «Хижина косарей», в которой в первую ночь бюккской экспедиции мы даже одетые спали до самого утра так крепко, что не слышали, как мыши прогрызли наши рюкзаки.

К сожалению, Дюла не мог больше оставаться — к полудню в Мишкольце его ждала семья и работа. Утром мы навели порядок в нашем хозяйстве и с грустью расстались. Насчет ящика с оборудованием Дюла меня успокоил: взять в хижину его все равно невозможно, пусть стоит снаружи у стены, — голову можно дать на отсечение, что его никто не утащит. Если же я пододвину его вплотную к хижине, он может даже подпереть стену.

Мы условились с Дюлой, что он из города тотчас отправит телеграмму Мишке Месарошу:

«Прибыв в Мишкольц, отыщи в гостинице для туристов Дюлу Гроссмана. Он тебе точно расскажет о месте моего пребывания. Захвати с собой сало, хлеб, макароны, повидло и мышеловки в любом количестве. Наш лагерь готов, приезжай как можно скорей. Якуч».

Я остался наедине со своими мыслями, картами, инструментами и ящиком в царстве карста Бюкка. Пришло время применить на практике свои теоретические знания. Основная трудность и цель этого экзамена теперь не в знании русского языка, а в умении прочитать немой язык мертвых камней, на котором они рассказывают древнюю историю гор.

Я закрыл хижину, запер ящик на замок и отправился в дебри Бюкка.

День пятнадцатого июня был для меня богат событиями. Я провел его целиком в долине Гарадны и измерил дебит источника. Вечером по пути заглянул в пещеру Кейук (Каменная дыра) и осмотрел места раскопок Оттокара Кадича. В поисках орудий древнего человека здесь, в вестибюле пещеры, была выкопана яма около восьми метров глубины. Профессора Кадича я не встретил, так как незадолго до меня он уехал домой, зато познакомился с его ассистентом, коренастым Иожефом Клайном, который, неистово сквернословя, колотил скулящую собаку, да так, что уже за полкилометра становилось жутко от ее воя.

Рабочие раскопок к моему прибытию уже разошлись. Только какой-то странный школяр рядом с воющей собакой помешивал угли затухавшего костра.

— Мутюш, — представился он, — точнее, Иштван Мунтян. Я ученик седьмого класса[27] диошдьерской гимназии имени Килиана. Люблю природу, одиночество и бюккские ночи. Если вы расположитесь поблизости, как-нибудь зайду к вам. Да, я знаю, где «Хижина косарей». Самая большая беда — я влюблен. Но я нисколько не жалею, что провалился на экзамене. Меня и раньше выгоняли, и все же я — Мутюш! Когда жизнь бьет ключом, она так прекрасна! Не правда ли?

«Странный экзальтированный человек», — подумал я про себя и пошел к Касаштеберу через лес. Некоторое время до меня долетали слова песни: «Тоскую я, тоскую я! Грызет меня грусть-тоска… Вера-а! Верочка, родная моя! Жажду видеть тебя…» Мутюш пел о любви. Потом расстояние поглотило этот голос, и над Бюкком воцарилась тишина. На небе догорала вечерняя заря.

Приближаясь к своему жилищу, я с ужасом увидел поднимающийся дым. С бьющимся сердцем ускорил шаги, так как здесь за пять дней не видел ни одной человеческой души. Мне стало любопытно, кто бы это мог быть таким смельчаком? Перед хижиной горел небольшой костер, и в сидящем возле него худом человеке я узнал долгожданного Мишку Месароша. Как я обрадовался! Да к тому же оказалось, что он пришел не один, а привел с собой однокурсника Имре Сабо. Придя в неописуемый восторг, мы обнялись, и рассказам нашим не было конца. Только в полночь мы улеглись.

Улеглись, но как? Мишка и я еще еле-еле поместились между ветхими досками на сене, но для Имре пришлось из свежей душистой травы соорудить кровать рядом. После того как затушили лампу, я еще долго думал о том, какой внезапно хороший поворот произошел в моей работе, теперь втроем мы сможем сделать все гораздо быстрей. С этими мыслями я заснул…

Но спать долго не пришлось. Нас разбудил необычный для бюккской ночи голос. Где-то вдалеке кто-то звал на помощь. Да, на помощь. Продолжительным громким эхом вторили воплям черные горы. Мы разом вскочили на ноги, бросились к двери. Я приказал Мишке зажечь лампу. Мы с Имре прислушались, не показалось ли нам? Со стороны темных гор снова раздался пронзительный вопль. Судя по голосу, несчастный был от нас метрах в трехстах.

— Э-ге-ге! — кричал я теперь, насколько позволяли мне легкие. — Э-ге-ге, что случилось? Эй, кто там идет?

Крики прекратились. Я торопил Мишку, чтобы он быстрее шел с лампой. В темноте схватил башмаки, даже не заметив, что натянул башмаки Имре. Не зашнуровав их. я бросился с карбидной лампой в руке наружу и услышал, как со стороны густого кустарника прямо на меня кто-то мчится. От яркого света лампы я ничего не видел, но слышал, чувствовал почти рядом с собой чье-то горячее, вырывающееся со свистом дыхание. Прошло несколько секунд. Имре схватился за палку, чтобы на всякий случай во всеоружии встретить нападение.

Но в этом не оказалось необходимости. Возбужденный, дрожащий всем телом, задыхаясь и стуча зубами, из кустарника выбежал человек. Поравнявшись с нами, ой тотчас рухнул на землю и бессильно простонал:

— Ой, кабан меня убьет… помогите! Не могу больше бежать… воды… ради бога!

В потерявшем человеческий облик юноше я узнал Мутюша. Что нам было делать? Мы положили его на постель и постарались успокоить.

Придя в себя, он начал по порядку рассказывать, как мечтал в вечернем одиночестве у пещеры Кейук, как пришла ему в голову мысль наняться ко мне работать, как отправился следом за мной и как на него напал дикий кабан.

И вот теперь он у нас, надеется здесь остаться и просит поручить ему любую работу, он будет хорошим товарищем, ему очень хочется быть с нами.

— Так… — сказал я тихо, — комплектуется экспедиция.

На рассвете следующего утра я провел совещание о распределении работы. Мутюш и Имре останутся здесь и сегодня же рядом с хижиной построят из веток дополнительное временное жилище по крайней мере на четверых. Если так пойдет и дальше, то через несколько дней и оно окажется недостаточным.

Днем мы с Мишкой обследовали окрестности Фелшефорраша. На основе своих наблюдений я все больше убеждался, что в тянущемся за Фелшефоррашем закарстованном известняковом массиве существует широко разветвленная и многоярусная система водной сети и пещер. Поноры в окрестностях пещеры Кейук подтверждали мое предположение, и данные, которые мне удалось собрать о периодических увеличениях дебита Фелшефорраша, тоже указывали на это. Пещера Кейук принадлежала когда-то к самой старой и самой верхней галерее этой системы. Учитывая, что понижение уровня воды в закарстованном слое с давних пор лишило его активного водотока, было ясно, что обильный ил в дальнейшем сильно засорил ходы, связывающие пещеру с продолжением системы. Находки Геза Мегаи, Андора Шаада и других страстных мишкольцских исследователей, а также результаты раскопок Кадича все больше наводили меня на мысль о том, что еще во времена человека древней бюккской культуры, то есть пять-шесть тысяч лет тому назад, этот связанный с большой системой ход был открыт. В пещере найдены следы очага в таких местах, где при сегодняшних токах воздуха дым от огня не мог бы удаляться и до отказа заполнил бы пустоты.

Значит, если древний человек разжигал здесь огонь, то это было возможно только в том случае, когда дым из пещеры тотчас выходил, то есть пещера была сквозной. Иначе говоря, тогда связанная система была еще открытой.

Мы с Мишкой основательно исследовали коридоры, камины, гроты Кейук и пришли к выводу, что ценой настойчивой и продолжительной работы можно найти закрытую часть системы. Поиски были интересны уже из-за одного того, что древний человек наверняка бывал в этой части пещеры. Поэтому вполне вероятно: там могут быть обнаружены ценные находки и надписи на стенах, которые не сохранились в других пещерах.

По-моему, вне всяких сомнений, понор Удварке пещеры Чокаш и все мелкие бывшие или существовавшие поноры более дальних окрестностей органически связаны с большой фелшефоррашской пещерной системой. Трудность заключается в том, что на плоскогорье, не имеющем слоя гальки, которая бы постоянно шлифовала и очищала пустоты, очень быстрыми темпами происходило заиливание ходов и их частичная закупорка. Значит, только в результате кропотливой и сложной работы можно попасть в пещеры, где еще есть водоносная сеть.

После обеда мы исследовали бывшие входы пещеры Фелшефорраш, но через них, к сожалению, тоже нелегко было проникнуть: один был закрыт обвалившейся скалой, а другой заполнен по самую горловину сцементировавшимися илистыми наносами речного происхождения, покрытыми слоем известкового туфа. Эх, что за открытия предстоят в этих местах спелеологам, у которых есть деньги, взрывчатка и достаточно рабочей силы! Вечером я подкрасил воду Колодца косарей пятнадцатью дециграммами флуоресцеина, чтобы со следующего дня начать регулярные наблюдения за источниками Фелшефорраш и Гайя. Мутюш оказался очень деловым парнем, мне он начинал нравиться. Вместе с Имре они построили из веток такой дом, что куда до него «Хижине косарей»!

Прошло две недели, как пришел Мутюш. За это время изменились состав и численность экспедиции. Наш отряд пополнился студентами-геологами Ласло Алфелди. Дюлой Мартоном и студентом-химиком Томашем Манди. Тем временем Имре Сабо пора было возвращаться в Будапешт.

За прошедшие две недели в Касаштебере побывали и гости: приезжал из Печа директор Задунайского научного института Пал Золтан Сабо, навещал нас иногда и Дюла Гроссман. В такие дни мы всегда ели вкусную, сваренную в котелке лапшу, отдавая должное кулинарному искусству Дюлы. Приехала моя жена с трехмесячной дочкой, и вскоре мы почувствовали себя в милой «Хижине косарей» как дома.

Но люди нужны были нам до зарезу! Ведь наша работа была такой многообразной, что приходилось ежедневно очень тщательно обдумывать распределение обязанностей. В один из солнечных июльских дней в нашей жизни произошли изменения: отряд пополнился четырьмя новыми товарищами, и возникла идея о переселении лагеря.

Мы с Мишкой Месарошем занимались тогда обследованием Большого Бюккского плато, лежащего на юг от долины Гарадны. Перед обедом осмотрели колодец Яворкут, потом подкрасили тремястами граммами флуоресцеина у озерка воду ручья, исчезающую в Летрашском поноре. Теперь осталось найти исток ручья, исчезающего в поноре. Во время окраски воды, к моей досаде, разбился термометр, но я все же не хотел упускать возможности исследовать источник, поскольку уж мы были рядом.

Мы отправились по берегу ручья против течения. Едва сделали метров двести от плотины озерка, как наткнулись на необыкновенно красивый луг. Окаймляющие его вековые деревья-исполины, изумрудный ковер-газон, прозрачный ручей, журчащий посередине луга, — все это произвело на нас такое большое впечатление, что в порыве восторга мы не заметили поджидавшей нас на другой стороне луга опасности. Прямо перед нами стояла бревенчатая хижина, мастерски спрятанная в темном шатре доходящей до земли кроны громадных деревьев. Мы тут же прикинули: по крайней мере, человек шесть с большими удобствами разместятся в ней. Дверь хижины была открыта. Мы вошли. Нигде никого. Все было устроено с большим вкусом. На двухъярусных деревянных койках лежали одеяла, на вешалках из рогов козули висели пестрые рубашки и брюки. На маленьком окошке стояли два горшочка цветущей герани. Прямо дворец из медовых пряников!

— Ну, Мишка, что ты на это скажешь? Кто тут может жить? — спросил я. удивленный всем этим, однако ответить он не успел.

— Еды или жизнь! — набросились на нас четыре страшных полуголых человека. В высоко поднятых вверх руках сверкали судорожно зажатые финки.

О небо, откуда взялись они в мгновение ока и так неожиданно? Бросая на нас из-под взъерошенных волос зловещие взгляды, они медленно приближались. От неожиданности мы ничего не могли сделать более умного, как, подняв руки вверх, попятиться к двери. Но не тут-то было! Дверь и окно были уже загорожены. Фу, черт, ну и попали мы в переплет.

— Ну хорошо, принимаем условия! Начинаем переговоры!

— Молчать! Снимайте рюкзаки и одежду, а сами в котел, потому что мы страшно голодны!

Я люблю «деловые» разговоры. Такой тон мне пришелся по душе, и я облегченно вздохнул. Даже улыбнулся. Только теперь, присмотревшись получше, заметил, что это дети, мальчики пятнадцати-шестнадцати лет. Один из них — длинный, худощавый мальчуган (по тому, как он вел себя, очевидно, вожак) — задумался и нервно закусил губу, когда увидел, что мы не спешим стремглав скрыться в котле. Остальные растерянно мигали.

— Ну, ребята, довольно шуток, — попробовал я выйти из положения, — пойдемте на свежий воздух и поговорим при более приятных обстоятельствах о том, чем бы мы могли вам помочь.

В одно мгновение «грозные грабители» превратились в послушных ягнят. Длинный паренек совсем застеснялся, а двое, отвернувшись, еле сдерживаясь, хихикали. Выйдя из домика и сев по-турецки, я предложил всем последовать моему примеру. Но длинный был настолько смущен, что даже не посмел сесть.

— Не подумайте, — пролепетал он, — что мы серьезно… мы ведь только так… пошутили…

— Пустяки. — бросил я. — Мне пришлась по душе ваша смелость. Вы храбрые мальчики. Переходите ко мне работать. Будете получать еду и даже зарплату. Мы здесь в горах ходим, исследуем пещеры, это наша специальность. Работа, опасности, приключения — во всем будете участвовать! Вот вам моя рука, и коли по рукам, то давайте переходить на ты. Мое имя Ласло Якуч, профессия — геолог.

Они представились. Длинный назвал себя Ласло Гера. Остальные тоже по очереди называли свои имена: Пети Генци, Дуци Костельник, имени четвертого уже не помню. Настоящие ли это были имена? Я был уверен, что они меня не обманывают.

Мальчишки были горячие, смелые. Страшно заинтересовались нашей работой и подходили для нее. Они рассказали, как построили этот домик, как здесь в Бюкке проводят свои каникулы, играя в робинзонов. Кстати, все четверо мишкольцские, сыновья рабочих, друзья и в хорошем, и в плохом.

Приняв нас за туристов дилетантов, они решили хорошенько напугать. Сюда приходит иногда кое-кто из отдыхающих Лиллафюреда, они их пугают, и это доставляет им удовольствие. Теперь же получилось очень неудобно.

— Уж вы нас извините! Мы расширим свой бивак, и, если вы не обиделись, перебирайтесь к нам. Мы тоже здесь видели несколько интересных пещер и сможем их вам показать. Жаль, что так неудачно познакомились, но постараемся исправить все.

— Ладно, ребята, завтра всей группой мы переедем в Летраш.

Тогда я еще не знал, что с этими мальчиками нас на всю жизнь свяжет настоящая дружба. Не знал, что в их лице обрел самых верных товарищей по профессии. А из Ласло Геры я вырастил неутомимого исследователя-краеведа, самого преданного мне соратника, бесконечно полюбившего подземный мир.

Сегодня я знаю: это чувство любви Лаци унес с собой и в могилу — в день своей трагической смерти.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА СИНВЕ

История Венгрии не знала еще такого бурного роста городов. каким в последнее время рос город Мишкольц. Однако сети коммунального хозяйства, в том числе и водопроводу, не удавалось идти в ногу со строительством домов. Герембойта — полцайские источники оказались недостаточными для мишкольцской водопроводной станции, и она уже не удовлетворяла потребности района в воде. Поэтому необходимо было заняться поисками нового источника, чтобы подключить его в городскую сеть.

От Государственного института геологии я получил задание расширить исследовательские работы и представить свое заключение о наилучшем разрешении этого вопроса.

В горах Бюкка есть много карстовых источников. Само собой разумеется, ими я и решил заняться.

Для начала я обошел все источники, о которых могла идти речь, и ориентировочно их обследовал. Многоводные источники южных склонов Бюкка — Качский и Латорутский — расположены на таких незначительных высотах, что включение их в водопроводную мишкольцекую систему только за счет разницы уровней не разрешило бы полностью проблему. Главное внимание поэтому было обращено на источники, находящиеся высоко в горах. Хотя к этим источникам придется прокладывать дорогостоящий трубопровод, но, так как они расположены на большой высоте, вода благодаря разнице уровней свободно потечет к месту назначения.

Тщательно исследованные нами источники Гарадна, Маргит, Синва, а также два карстовых источника в пещере Анны были настолько водообильны, что включение их в городскую водопроводную сеть на определенное время решило бы вопрос снабжения водой. Наиболее выгодными были источники пещеры Анны, самые близкие к городу Мишкольцу. Прокладка водопровода в этом случае обойдется максимально дешево. Но происхождение этих источников еще не было выяснено. Помутнение воды и отклонение ее температуры от обычной на один-два градуса давало возможность предположить, что эти источники не самостоятельные, а являются лишь продолжением ручья Синвы, текущего по лиллафюредскому плато поблизости от гостиницы «Палота». Часть воды Синвы уходит в расселины и, собираясь в водоносных слоях, вытекает в источниках пещеры Анны.

Если данное предположение, высказанное многими специалистами. подтвердится — значит, источники непригодны для снабжения города водой, так как вода открыто текущего ручья Синвы заражена многочисленными бактериями и не может достаточно хорошо профильтроваться в пронизанных широкими расселинами лиллафюредских известняках.

В таком случае придется подводить воду в Мишкольц из более отдаленных источников Гарадна и Маргит, несмотря на то что это обойдется гораздо дороже.

После недолгих размышлений я пришел к заключению, что вопрос, который решает судьбу миллионов форинтов, можно разрешить простой окраской воды флуоресцеином, затратив лишь сто форинтов. Нужно было только хорошо подкрасить воду Синвы там, где она течет на участке пористого известкового туфа, а затем вести наблюдения за возможным окрашиванием источников пещеры Анны. Они должны зазеленеть, если питаются водой ручья Синвы. Если же и после окраски вода источников останется чистой, значит, она не речного происхождения, а берет начало с более отдаленного карстового плато и тогда может быть пригодна для питья. Защитить же источники от загрязнения — дело несложное.

Итак, мы приступили к экспериментированию. В долине Синвы, выше гостиницы «Палота», почти у лесопилки мы высыпали в воду порошок флуоресцеина. Окрашивание начали рано утром, в 7 часов, и до 5–6 часов вечера одинаковыми порциями беспрерывно подсыпали в воду желтый порошок. Каким прекрасным и волнующим зрелищем была Синва! До самого Лиллафюреда, вплоть до бумажной фабрики в поселке Хамори, отливала она в лучах солнца изумрудной зеленью.

В пещере каждые два часа менялся дежурный. Он с карбидной лампой в руках беспрерывно следил за клокочущей водой источника. Каждые полчаса он вынимал из ручья пробирку с водой и наверху при солнечном свете сравнивал ее с другой пробиркой, наполненной чистой водой. Дежурство продолжалось и ночью.

На рассвете следующего дня с дежурства пришел Мутюш. Он доложил, что наблюдения никаких изменений не дали.

«Кажется, — подумал я про себя, — мишкольцы будут все-таки пить воду пещеры Анны». Если до сих пор вода не зазеленела, то теперь уже едва ли зазеленеет. Я был очень рад, что мы успешно справились с работой и дали возможность сэкономить миллионные затраты на прокладку труб. Теперь красивая долина Гарадна, ручей которой питается источниками Маргит и Гарадна, не останется без воды и впредь будет одним из самых живописных уголков нашей страны.

Занялась заря, когда наконец мечты мои сменились благодатным сном.

Было раннее утро, когда мы проснулись от рева мотоцикла. Кто бы это мог быть? Здесь, на Летраше, даже в полдень редко можно видеть человека, а мотоцикл нельзя и представить в дремучих лесах Бюкка. Вдобавок еще в такой ранний час!

Но мотоцикл приближался прямо к нашему хорошо спрятанному биваку по покрытому росой лугу. Возле деревьев он остановился. Вот в хижине чувствуется неприятный запах бензина, и затем в дверях появляются двое полицейских.

— Доброе утро! Здесь Якуч? Именем Государственной полиции предлагаю выйти!

На столь приятное приглашение я выскочил из кровати прямо в одной пижаме и, дрожа из уважения к прохладному бюккскому утру, вышел из домика.

— Доброе утро! Что случилось?

Доброе утро! Что случилось?

Двое полицейских, смерив меня взглядом, начиная от взъерошенных волос до топчущих траву босых ног, и не удостоив ответом, предложили предъявить документы.

Мои товарищи, словно птенцы, высунули головы в дверь.

— Одевайтесь, прошу вас, побыстрей и садитесь на мотоцикл, поедете с нами!

Я не мог сообразить, в чем провинился, но счел более разумным не задавать вопросов, раздражая этим еще больше немногословных блюстителей порядка. Я сел.

Сидя в раскачивающейся коляске мотоцикла, я грустно оглядывался на прекрасный летрашский луг и, когда мы доехали до шоссе, все же набрался храбрости и снова спросил:

— Вы видите, я не сопротивлялся. Сразу же после вашего приглашения последовал за вами, как и подобает порядочному гражданину. Теперь я уже никак не могу сбежать из этой летящей ладьи. Не могли бы вы мне сказать, какое я совершил преступление и куда вы меня везете?

— Едем на Лиллафюредскую заставу. Доставим начальнику участка. Мы ничего не знаем. Нам дали приказ вас доставить. Вам этого достаточно?

— О, конечно! Нет большего наслаждения, как ранним утром мчаться на прекрасном мотоцикле и наполнять легкие озоном.

Начальник участка, улыбаясь, протянул руку. Мы познакомились.

— Не сердитесь, что я так рано побеспокоил вас, но вы должны нам помочь. В Хамори паника, уже вчера после обеда вся деревня начала бить тревогу и лихорадочно упаковывается. Вы знаете, идет зеленая вода. Они божатся, а священник подтверждает, что это бог послал предупреждающий знак. Завтра вспыхнет по всей земле уничтожающая война. Сейчас же идемте в деревню! Объясните им дело ваших рук. Мои люди будут охранять вас от «народного суда».

Теперь я понял все. Большей ошибки и нельзя себе представить. Нужно было под барабанную дробь[28] объявить народу о предстоящем эксперименте. А теперь мне придется быть «пророком» своих собственных действий.

До позднего вечера мы разговаривали с народом на хаморских улицах. Но добиться полного примирения и немножко успокоить жителей бюккской деревни я смог только тогда, когда на полицейском мотоцикле привезли из Летраша банку с флуоресцеином и перед собравшейся многочисленной толпой желтым порошком я снова окрасил в зеленый цвет Синву.

ПРОГНИВШИЕ ВЕСЛА

В шестистах метрах на восток от нашего летрашского жилья и всего в двухстах метрах к югу от яворкутского шоссе между густыми кустами зиял темный низкий вход в пещеру, на которую обратил наше внимание Лаци Гера. В него стекал небольшой ручей. Тотчас после переселения на Летраш мы подкрасили флуоресцеином воду этого исчезающего ручья, а через девять дней двумя километрами севернее понора в источнике Маргит долины Гарадна показалась зеленая вода. Сомнений нет: маленький скрытый от глаз вход в пещеру ведет в неизвестную подземную карстовую водную сеть, питающую источник Маргит. Судя по дебиту источника и по величине карстовой водосборной площади, определенной нами при помощи окраски воды, я решил, что данный понор — ключ к одной из самых больших пещерных систем гор Бюкка.

Те разговоры, которые мы вели с местными углежогами и горными чабанами, вселили в нас еще большую надежду о наличии здесь пещер. Мы узнали много интересного. Трое нам рассказали (а эти трое не были знакомы друг с другом), что никто из тех, кто спускался в пещеру, не вернулся обратно. Эта дыра пользовалась плохой славой.

Остерегайтесь ее! Внутри горы есть страшное бездонное озеро. Широкое и длинное. Каких оно размеров, никому не известно, потому что где-то в середине «черное клокотание» всегда проглатывало лодки и сидящих в них. Туда и ведет тоннель пещеры.

Находились и раньше охотники пройти через всю пещеру. Впервые попытались это сделать сто лет назад. Жил один зажиточный человек в Омашше, некий Янош. Он всегда стремился к недоступному. Вот бог его и покарал. Услышав о подземном озере, он в один прекрасный день изготовил с деверем лодку, обтесал короткие весла, и, помолившись, они отправились на поиски неведомого. Три дня ждали их у входа в пещеру, но тщетно.

Через три дня сыновья Яноша да еще двое искусных мастеров по обжигу извести сколотили новую, крепкую лодку и с длинными веревками и факелами отправились на поиски исчезнувших. Но озеро и их проглотило. Новых охотников, осмелившихся спуститься туда, с тех пор не находилось.

Я попробовал осторожно выведать у длинноусых стариков, откуда они знают о подземном озере, если еще никто не возвращался оттуда, но все понапрасну. Они только упорно продолжали утверждать, что озеро там есть и оно больше Хаморского, а в середине его смертельное «черное клокотание».

Возможно, говорили они, вы будете счастливее первых исследователей пещеры. Может быть, случайно найдете их скелеты и лодки, но мы очень боимся, чтобы и с вами не случилось беды. Ведь те тоже верили в свои силы и в свою ловкость. как и вы сейчас, и все же погибли!

После такого «оптимистического» разговора мы, конечно, тут же начали приготовления к разведке пещеры: доставили лестницу к входу в понор, привели в порядок карбидные лампы и. не имея с собой даже лодки, очень осторожно вползли в каменный вход.

Из полутемного вестибюля пещеры направо и налево имелись два узких хода; позднее мы установили, что немного глубже они снова соединяются. Мы продвигались вниз по правому узкому коридору и вскоре попали в широкую расселину, на дне которой журчал ручей. По направлению его течения пошли дальше. В нескольких местах вода падала двухметровыми каскадами, разбрызгиваясь в лежащем ниже озерке. Осторожно сползли вниз. При спуске наша одежда промокла до нитки. Однако подземный мир был настолько таинственным и жутким, а страшный гул воды и завеса мелких брызг так усиливали это впечатление, что в пылу исследовательской лихорадки мы совершенно забыли об ощущении холода от ледяной воды.

Вправо и влево от тоннеля, по которому шло русло основного потока, ответвлялись ходы. Они очень скоро кончались обвалом или пробкой из глины, а у нас не было никакого желания их откапывать для дальнейшего исследования. Очевидно, эти ходы имели связь с поверхностью до того, как были закупорены глиной.

Дальше ручей приблизился к краю глубокой пропасти, откуда снова слышались звуки падающей воды. Зал пещеры был здесь уже настолько большим, что идти каким-то иным путем, чем тот, который выбрала вода, не могло быть и речи. Нужно спускаться в шумящем водяном потоке по веревочной лестнице.

Здесь между каменными стенами мы нашли сваи, вбитые еще раньше Лаци Герой и его товарищами. Укрепили за них лестницу и затем спустили се свободный конец в водопад. Кажется, наша двадцатипятиметровая лестница достигла дна нижней пещеры, но точно мы не могли это утверждать. Здесь у нас не было возможности определить глубину по звуку брошенного камня, так как любой звук подавлялся мощным гулом воды. Привязанный к веревке камень, который мы использовали для прощупывания дна, настолько сильно вздрагивал от бурного потока, что и таким способом мы ничего не измерили. Стало быть, нужно спускаться в неизвестное.

Геза и Костельник держали страхующий канат, а Мутюш, склонившись над пропастью, стремился осветить хотя бы первые шаги моего пути. Я погасил свою лампу, ощупал в кармане зажигалку и, еще раз основательно все продумав, начал спуск. С первых метров на мою голову обрушился очень холодный поток воды, а лампа Мутюша оказалась абсолютно бесполезной. Зажмурив глаза и открыв рот, стараясь схватить побольше воздуха, я совсем вслепую, перебирая ногами, искал ступеньки раскачивающейся лестницы. С каждым метром поток воды бил меня все сильнее и сильнее, требовались нечеловеческие усилия, чтобы удерживаться на скользких ступеньках лестницы.

Однако спуск проходил неожиданно быстрыми темпами. Судя по пройденному числу ступенек, я уже висел в черной пропасти на глубине по крайней мере двух этажей, как вдруг прямо под собой услышал шум нижней части водопада. До сих пор я его не слышал, так как был оглушен гулом падающего на мою голову водяного потока. Теперь мне удалось пробиться к его краю, и здесь, в стороне, хорошо слышался шум воды И действительно, еще два метра спуска — и я стоял на дне по колено в пенящейся воде.

С первых метров на мою голову обрушился очень холодный поток воды

Конечно, первым делом нужно было осторожно, на ощупь отойти подальше, где меня не будет больно хлестать падающая вода. Пройдя несколько шагов, я смог спокойно отдышаться и подумать о том, что неплохо бы зажечь лампу. С моих волос и с одежды все еще ручьями стекала вода, добрая бюккская карстовая вода. При помощи зажигалки мне удалось разжечь карбидную лампу. Она осветила большой грот, в одном из направлений которого шел, полого спускаясь вниз, коридор. Ручей тоже тек в этом направлении. Я был приятно поражен, увидев пещеру такого большого размера. — значит, мы можем беспрепятственно продвигаться вглубь.

Правую стенку зала и коридора составляла интересная слоистая сланцеватая порода розового цвета, а левая, так же как и потолок, казалась сложенной из известняка. Этот отрезок пещерной системы образовался в плоскости тектонического разрыва на стыке известняков разного характера, светлого, составляющего главную массу Бюккского плато, и сланцеватого с красивой резьбой, содержащего в себе кремень.

Для восторгов и подробных наблюдений, однако, не было времени. Мои товарищи с беспокойством раскачивали наверху лампами. Они мне, по-видимому, кричали, но я не слышал ничего из-за шума воды.

Теперь я узнал на практике, что такое глинистый сифон

Взмахом лампы я дал им знать, что отвязал страхующую веревку и теперь может спускаться следующий. Конец веревочной лестницы я вытянул из потока воды и несколькими метрами дальше привязал наклонно к скале с тем, чтобы моим друзьям не пришлось «путешествовать», находясь под ударом обрушивающейся на голову воды. И все-таки каждый, достигающий дна, промокал до нитки. Однако на это никто не обращал внимания, и мы терпеливо дожидались последнего, чтобы идти дальше.

Наклонный коридор повернул налево, и ущелье со сланцеватой породой осталось позади. Стены и потолок пещеры были теперь везде из гладкого белого известняка. Голые же камни, составлявшие пол, сменились песком и илистой глиной. Вода бегущего с нами ручейка стала постепенно исчезать в рыхлых осадках, и вскоре мы уже продвигались по сухому коридору. Наступила гробовая тишина. С волнением продвигались мы вглубь по крутому неизведанному подземному пути.

Наш разведывательный путь, к сожалению, продолжался недолго. Каменный потолок опускался все ниже и ниже, и вскоре мы остановились перед глинистой пробкой. Коридор кончился. Картина, знакомая по университетским лекциям. Теперь я узнал на практике, что такое глинистый сифон.

Группа была удручена. Как, это все? Дальше ничего нет? Около получаса справа, слева, позади себя искали мы какой-нибудь обходный путь. Однако пещера весьма безжалостно приводила к одному и тому же месту — закупоренному концу коридора. Мы уже основательно продрогли, и было бы лучше вернуться на поверхность. Я решил, что в скором будущем мы начнем раскапывать этот забитый глиной участок. Я верил: глинистая пробка тянется метра два-три, а затем можно будет идти по коридору дальше. Мы улыбались, вспоминая слышанные сказки о подземном озере, о веслах и лодках, о скелетах, и не придавали никакого значения этим народным преданиям.

Четыре дня назад примчались Гера и Мутюш с хорошей вестью: текущий в поноре ручей настолько спал, что вода не задевает нашей лестницы. Водопад исчез. Это было очень важно, так как давало возможность сухими достигнуть конца пещеры, то есть дойти до глинистого сифона. Мы тотчас начали готовиться к раскопкам. С тех пор беспрерывно и днем и ночью в три смены продолжалась работа, тем более что у нас появились новые помощники.

Численность отряда дошла уже до двадцати одного человека. Приехал Бела — брат Дуци Костельника — будущий учитель русского языка. Если бы все спали одновременно, то не умещались бы в палатке. Приходилось спать по два человека на кровати. В ночную смену проблема жилья разрешалась легче.

Мы уже продолбили в заполненном глиной сифоне восьмиметровый ход. Вначале потолок опускался все ниже и ниже, но теперь он стал горизонтальным.

Может быть, он скоро станет повыше, и мы пройдем через этот неприятный участок?

На днях приехала к нам в лагерь Вера. Мутюш заманил ее на должность «шеф-повара». С тех пор с Мутюшем прямо сладу нет. На радостях он бросил в костер свою трубку, а потом стал клянчить у меня мою московскую. Я обещал подарить ее, если он отрастит такую же красивую бороду, как у человека на моей трубке. Мутюш согласился и тут же подарил кому-то свою бритву. Возможно, я дал легкомысленное обещание.

2 августа было знаменательным днем. Утром стало ясно, что скоро мы попадем в продолжение пещеры. К полудню пробили наконец сифон и один за другим вползли в коридор со стенами, покрытыми белыми сталактитами.

Из очень маленького зала мы пробрались ползком через узкий проход в следующий и здесь уже в полный рост могли свободно продолжать нашу разведку пути. В этом походе приняли участие все члены экспедиции. Какое-то необыкновенное чувство охватило нас, когда шли по местам, где еще не ступала нога человека!

Конец нового зала снова закрыл глинистый сифон. Мы сразу же приступили к его раскопке. Меняясь, нетерпеливо подгоняя друг друга, мы прорыли отверстие под нависающей скалой у самого потолка сифона и смогли вползти в него несмотря на то, что оно было крайне узким.

Гера первый с трудом протискивался вперед, а мы его подталкивали сзади. Метра через три он попал в очень низкий треугольной формы каменный проход. Наконец он выбрался из Треугольника в большой зал — путь стал снова свободным. Вслед за Герой я тоже протиснулся в страшно узкое с выступающими углами каменное отверстие. Надо сказать, здесь было значительно труднее, чем в проходе «Винкли» большого грота Шоймарской пещеры. Сзади двое упирались в мои ступни, и вот я благополучно выползаю. Следующим значительно легче: мы протаскиваем их через Треугольник, ухватив за запястья.

Огромное воодушевление. Широко раскрытыми от удивления глазами смотрим на раскрывающиеся перед нами тайны подземелья. Голоса и крики эхом отдаются из мрака.

Коридор расширяется. Здесь уже потолок не опускается, а, наоборот, как будто поднимается. Входим в большой грот. Потолок его высотой метров в десять. На желтых каменных стенах отсвечивают блестками натеки. Великолепное зрелище!

Группа разошлась. Здесь начиналось много коридоров, одни из них шли вверх, другие простирались горизонтально. Ничего себе лабиринт! Каждого от внутреннего волнения пробирает дрожь. И вдруг раздался крик Мутюша. Его голос звучит хрипло и необычно.

— Идите сюда! Скорей! Посмотрите-ка! Что это на стене? — Все бросились к нему. Мы стояли ошеломленные. Несколько мгновений не могли вымолвить ни слова. На высоте двух метров на одном из выступающих карнизов каменной стены мы увидели то, от чего не могли отвести взгляда. От ужаса по спине пробежал холодок. Там лежали грубо отесанные прогнившие весла с короткими ручками.

Я, пожалуй, первый пришел в себя. Снял одно из весел. Оно тотчас раскрошилось. Среди превратившихся в труху волокон ползали короеды. Но ни озера, ни лодки здесь не было. Может быть, они за новым глиняным сифоном?

Таинственная тишина пещеры не дала ответа на этот вопрос. С неприятным ощущением мы подошли к месту, где нужно было продолжать раскопки. Мы хотели достигнуть озера и «черного клокотания». Да, теперь уже никто не сомневался в том, что народное предание было действительностью. И не создадим ли мы его продолжение? Кто знает?

Я считаю, что поступлю справедливо по отношению к читателю, если забегу вперед и скажу: загадка весел до сих пор не разгадана. Да и озера тоже. Кто-то действительно побывал в пещере до нас, в этом нет никаких сомнений. И побывал тогда, когда прорытые нами участки не были еще загромождены наносами. Но у нас уже не было больше времени продолжать поиски, а я с тех пор в этой загадочной пещере так и не побывал. Однако дальнейшие исследования здесь представляют несомненный интерес, и я предлагаю тем, у кого есть желание и силы, заняться поисками ключа к одной из самых волнующих загадок гор Бюкка.

НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ

Бюкк удивителен! Чем больше смотрю и глубже проникаю в его тайны, тем больше загадок ставит он передо мной. К таким загадкам относятся и бюккские пещеры. Мы провели успешно уже полный цикл окраски воды, но все еще почти ничего не знаем о них. Воды, уходящие в яворкутский и болхашретские поноры, так же как и банкутские и чепешкутские, появляются снова на поверхности в омашшском источнике Гарадна. Стало быть, довольно точные контуры карстовой водосборной площади источника Гарадна были найдены. Флуоресцеин показал также территорию карстового бассейна родников Маргит и Шебешвиз. Окраска воды источников пещеры Анны прошла, однако, с большим трудом. Не хотели они окрашиваться — и все! Но источники должны ведь брать откуда-то свое начало?

От яворкутского понора до источника пещеры Анны вода проделывала свой путь за восемь часов. Правда, мы ее поторопили, послав вслед за ней всю воду яворкутского озерка. От Банкута в неизвестном направлении пять дней продолжалось ее таинственное блуждание. Окраска обошлась в килограмм флуоресцеина. Еще счастье, что в это время я получил от Института геологии новую порцию; впрочем, едва ли бы я мог без нее продолжать в таких больших масштабах «допрос» гор.

Однако теперь мне совершенно ясно, что под Бюкком нет предполагаемой единой системы пещер, а есть лишь изолированные друг от друга довольно обширные сети подземных пустот. Сколько их? По крайней мере восемь больших и неизвестно сколько маленьких. К каждому большому бюккскому карстовому источнику прилегает пещера. Только эти пещеры меньшего размера, чем пещеры Аггтелек, так как в их образовании никогда не участвовала эрозия с помощью кварцевого песка, а она играет огромную роль. Окраска воды дала возможность теоретически обосновать существование и разграничение пещер, но на практике они еще не были разведаны.

Вопрос открытия бюккских пещер был настолько интересным, что я решил в самое ближайшее время написать об этом специальную статью в вестник Института геологии. Я хотел заинтересовать наших спелеологов перспективой увлекательнейших открытий.

Быть может, другим с успехом удастся сделать то, на что у меня не было ни времени, ни возможностей. Ведь проклятый источник пещеры Анны отнимает у нас вот уже пятый день!

Собственно говоря, мы только тогда впервые обратили внимание на странное помутнение внешнего источника пещеры Анны, когда после окрашивания Синвы наблюдали за ним продолжительное время. С тех пор как я окрасил воды болота Фекеташар и пещеры Иштвана, мы днем и ночью ждали появления в источнике зеленой воды. Нам так часто приходилось встречаться с этим таинственным помутнением, что оно стало проблемой более волнующей, чем вопрос происхождения источника.

В самом деле, странно было видеть, как в одну минуту кристально чистая вода пещерного источника превращается в желто-коричневую и как эта кипящая илистая масса через тридцать-сорок секунд снова становится абсолютно прозрачной.

Явление совершенно непонятное. К тому же помутнение появляется не в определенное время, а всегда совершенно неожиданно. Иногда полдня ничего не происходит, а ночью в течение какого-нибудь часа раз пять поднимается из глубокой воронки коричневое облако ила. Иногда, наоборот, ночь проходит спокойно.

В течение пяти дней, беспрерывно меняясь, мы круглые сутки сидели у источника, не отрывая от него глаз, и ждали появления мути, чтобы разгадать секрет. Но до сих пор мы не продвинулись ни на шаг вперед.

Странно и то, что с появлением мути не происходит ни малейшего изменения в дебите источника. Взяли для пробы на химический состав мутную и чистую воду. Сравнили. Никакой разницы. На дне бутылки с мутной водой довольно быстро образовался рыхлый бурый осадок, а вода в течение нескольких минут снова стала чистой. По заключению нашего химика Тамаша Манди, рыхлый осадок состоит в основном из коллоидных частиц гидроокиси железа. Ну и что же? Это нам все равно ничего не дало.

Меня очень раздражало, что я никак не могу сдвинуть с места решение данного вопроса. Злит, что столько драгоценного времени пропадает на расследование одной проблемы. Однако теперь я уже не могу оставить дело на полпути и не довести его до конца.

Мои мальчишки очень серьезно огорчены тем, что после находки весел мы прекратили дальнейшее исследование Летрашской пещеры, и теперь я заставляю их бесполезно проводить время. Но что я мог поделать?

Я должен проникнуть в суть этого явления. Нет ничего хуже, когда природа наделяет человека таким беспокойным и неугомонным характером. Однажды, будучи еще школьником, я поплатился за него, когда сидел над сборкой дьявольски сложного замка и мои родители в течение двух ночей даже силой не могли меня уложить в постель.

В воскресенье я обещал дать всем выходной. Кто пойдет в Мишкольц, кто в Тапольцу, кто купаться, кто гулять с девушками, кто будет спать с утра до вечера.

Таким образом, в течение двадцати четырех часов я буду единственным дежурным в пещере.

А вдруг повезет? Приобретение лотерейного билета тоже обычно начинается этим оптимистическим возгласом.

Вот уже восемь часов сижу в сыром коридоре пещеры. Восемь часов смотрю на бьющий ключом и почти неподвижный чистый источник. Время от времени наливаю воду в карбидную лампу, но и тогда не спускаю глаз с расходящейся кругами зеркальной глади воды. Ужасно утомительно однообразное сидение в сумерках. Никаких происшествий. Вода ни за что на свете не хочет мутнеть. Проходят минуты. Проходят часы. Начинает сосать под ложечкой.

Вот уже восемь часов сижу в сыром коридоре пещеры

И вот как раз, когда я подумал о том, что нужно бы встать и немножко поразмяться, в воде источника появилась черная змея. Ошеломленный, смотрю на происходящее. Хорошо ли я вижу? Может быть, рябит в глазах? Нет, она действительно там, прямо предо мной, в каком-нибудь метре. Сначала было видно лишь сантиметров пять ее хвоста. Она спокойно, степенно размахивала им. А затем появилась из темного отверстия уже на десять сантиметров. Похожа на все утолщающуюся черную палку. Почти вертикально стоит в воде. Но это не змея, а форель. Теперь ее очень хорошо видно.

Как она попала под землю? Тянусь за лампой, чтобы лучше рассмотреть, но молниеносное движение — и рыбы нет, исчезла в таинственном каменном отверстии источника. Я еще не пришел в себя от изумления, вдруг вода стала коричневой, как кофе, а через полминуты снова оказалась чистой.

Догадка осенила меня. Я вскочил и бросился из пещеры. Ломаю в кустах длинную тонкую палку. Очищаю ее от листвы и снова бегу в пещеру, к источнику. Плещется чистая вода. Втыкаю палку глубоко в каменный проход. Тотчас заклубилось облачко кофейного цвета. Я начинаю понимать. Так вот для чего нужно было проводить нам здесь столько дней и ночей?! Проклятая форель! Так шутить над серьезными людьми, это слишком! Сколько раз в темноте она натыкалась на стены источника, сколько раз приносила с собой илистый осадок, а из глубины появлялась вода цвета кофе.

Вот как выглядит порой неожиданное открытие, когда человек стремится проникнуть в тайны природы. Случается, однако. что оно выглядит и по-другому. Как? Об этом я тоже могу рассказать.

ПО ТАЙНОМУ ПУТИ ВИДРОЦКОГО[29]

Мы снова начали исследование лиллафюредской пещеры Анны.

Созданные природой первичные пустоты пещеры Анны были открыты и соединены искусственными ходами. Эти коридоры образовали запутанный лабиринт входов и выходов под гостиницей «Палота», и нужна была большая настойчивость, чтобы во всех них разобраться.

Однажды внизу заброшенного хода мы нашли оставленный кем-то большой лист железа. Так как в прежних описаниях пещеры Анны о листе никогда не упоминалось и старые экскурсоводы тоже не смогли дать о нем никаких объяснений, мы возились с ним до тех пор, пока в конце концов не подняли.

К нашему великому удивлению, мы обнаружили под ним ведущий вглубь вертикальный колодец. Будучи не из ленивых, мы тотчас же спустились в него. В узком с осыпающимися стенами колодце мы смогли проползти вниз только четыре метра. От дна шел очень низкий, проходимый лишь на четвереньках, да и то с большим трудом, горизонтальный ход, казавшийся весьма опасным. Затаив дыхание, преследуемый жаждой новых открытий, я по-кошачьи крался вперед в тоннеле с осыпающимся то тут, то там потолком. Мои товарищи с волнением ползли следом за мной в непроницаемую тьму по таинственному подземному пути. Полыхающее пламя карбидной лампы излучало тусклый желтый свет…

Поворот следовал за поворотом. Мы были вполне убеждены в том, что обнаружили тайный подземный ход старых бюккских бетяров. о которых наслышались столько страшных сказок у вечерних костров от старых горных чабанов, приходивших к нам в лагерь.

— Эх, старик Видроцкий, наверно, жарко тебе было здесь таскать свои награбленные сокровища!

Так и оказалось.

За дверью виднелась просторная пещера

Перед нами предстала небольшая проржавленная кованая железная дверь с затейливым узором За ней виднелась просторная пещера. Старинную решетку трудно было сдвинуть с места. Сменяя друг друга, мы работали по крайней мере в течение двух часов изо всех сил. И не напрасно: наша работа увенчалась успехом. Дверь открылась, путь в сказочную кладовую сокровищ был свободен.

Позже, когда мы остыли от лихорадки поисков, то поняли, что «открыли» знаменитый винный погреб известной гостиницы «Палота». Ну не удивительна ли история и этого открытия?

ПРИКЛЮЧЕНИЕ С МУТЮШЕМ ВО ВРЕМЯ ЛЕТРАШСКИХ ПОИСКОВ

Таинственного озера Летрашской пещеры мы так и не нашли. Глинистый сифон, с раскопкой которого мы мучились в течение двух недель, оказался длиннее, чем мы рассчитывали. А сегодня, 13 сентября, пришел приказ из Института: исследовательские работы необходимо заканчивать, экспедицию свертывать и возвращаться обратно в столицу.

В день отъезда даже погода разделяла нашу грусть. Над Бюкком плыли низкие серые облака. Небо плакало. Я расплатился со своими верными друзьями, потом мы посоветовались, как вынести из пещеры оборудование, как упаковать его и, наконец, о мучительном для нас переезде.

Не помню, чтобы я переживал когда-нибудь более горькие мгновения. Оставить все, когда, можно сказать, ключ к тайне был уже найден.

Мы были очень расстроены. С грустью отправились последний раз в Летрашскую пещеру. Теперь нами двигала не теплившаяся надежда, а чувство долга и необходимость эвакуации оборудования.

Конец лету, конец ночам с пылающими кострами, конец веселым песням Мутюша, от которых у него колыхалась борода, конец ужинам из диких кабанов. Начинался период воспоминаний. Приближалась зима.

Привычными движениями мы машинально спустились по веревочной лестнице в зал давно высохшего водопада. Тогда мы еще не подозревали, что во время этого последнего спуска нам придется пережить нечто такое, что сделает поистине незабываемым конец бюккского лета.

Весь инструмент собирали в конец пещеры. Нас было четверо. На каждого приходились заступ, лопата, кирка и по одному ведру. С огромным трудом с тяжелой от глины ношей пробирались по узкому Треугольнику и другим местам.

Полтора часа прошло, пока мы снова достигли лестницы. Ужасно устали. Борода Мутюша слиплась от желтого ила. Дюси Мартон выполз первым, и мы попросили его, чтобы он спустил страхующую веревку; мы привяжем ведра, лопаты, и потом он вытянет весь груз к себе. За инструментами последует Мутюш. Он сумеет выбраться без страховки. Оттуда уже легче идти к выходу на поверхность. Дюси Мартон, не дождавшись пока Мутюш достигнет конца лестницы, отправился с тяжелым грузом к выходу. Обе лампы остались в пещере, одна была у Мутюша, вторая у меня. Значит, теперь нужно было взбираться по лестнице Гере. Однако подняться ему не пришлось..

Ругаясь на все лады, Мутюш сообщил нам, что забыл в глиняном сифоне свои часы. Если мы хорошие друзья, то не будем выбираться наверх, а вернемся обратно и принесем ему часы. Он настолько устал, что еще раз спуститься и снова взобраться по лестнице уже не сможет. Он будет ждать здесь нашего возвращения. Конечно, он не хочет, чтобы мы ползли по рискованному пути с одной лампой.

— Подождите, устроюсь поудобней и брошу лампу! Час-другой просижу и в темноте. Так, смотрите! Вот подходящее место! Отойдите в сторону, только зацеплюсь ногой за лестницу и кину лампу. Берегись! Бросаю!

Ругательства, видимо, прилипчивая болезнь. Мутюш вылечился, теперь заболели мы.

— Черт подрал бы твою проклятую рассеянность! — вздыхал Гера. — Ей-богу, ты заслуживаешь, чтобы мы тебя протащили за бороду по всей пещере!.. Вот глупец! И сейчас еще лампой чуть не убил наповал!

Выхода не было. Нужно было ползти назад. Как мы ни устали, но не могли все-таки оставить в пещере дорогие наручные часы. С двумя карбидными лампами мы вернулись обратно, а Мутюша на краю двенадцатиметровой пропасти окутала зловещая мгла…

Сначала он наслаждался тишиной и тем, что может отдохнуть. Потом ему захотелось спать, и он начал клевать носом. Вы даже представить не можете, как он спит — прямо замертво. Ему приснилось, что он в хижине отдыхает на двухъярусной кровати, наверху. Видеть сон о сне — редкое явление. Ну так Мутюшу ведь не привыкать к приключениям! И вдруг он почувствовал. как кровать его сбрасывает и он летит, летит… Однако это была не кровать… С карниза он падал головой вниз в пропасть, в мрачную каменную могилу… Перед падением он на секунду пришел в себя, но было уже поздно. Он хватался руками за воздух, но, увы!., опоры не было. Почувствовал страшную боль в ногах, потом все кончилось, в пещере наступила мертвая тишина…

Тяжело дыша, мы с Герой пробирались к глиняному сифону. Часы Мутюша на самом деле тикали там. Они показывали десять минут третьего. Завернув их в носовой платок и осторожно положив под шапку, мы начали с трудом протискиваться по узким проходам по направлению к веревочной лестнице. Обратный путь занял у нас не менее получаса.

На расстоянии всего пятидесяти метров от лестницы Гера Лаци первым услышал странные звуки. Страшные, отрывистые стоны раздавались то слабее, то сильнее. Они доносились со стороны веревочной лестницы. То, что их издавал Мутюш, мы смогли понять только тогда, когда вплотную подошли к лестнице. Страшная картина открылась нашему взору. Над нами на головокружительной высоте головой вниз с посиневшим лицом висел несчастный Мутюш, зацепившийся ногами за ступеньки лестницы, и ревел во всю мочь, издавая какие-то нечленораздельные звуки. От неожиданности мы не могли понять, что могло случиться, как он попал в такое положение? Потом начали лихорадочно думать, как помочь. Попробовали взобраться на лестницу, наш несчастный друг застонал еще сильнее. Положение трудное. Снизу помочь ему было совершенно невозможно. А стоило Мутюшу только освободить ноги, как он мог найти верную смерть на дне зала.

Но ведь этого нельзя было допустить! Если уж он так страдает, то должен вынести и веревочную лестницу, которая под тяжестью нашего тела страшно врежется ему в ноги.

Помочь ему, однако, можно было только сверху.

Наступили ужасные минуты. Первым взобрался на лестницу Гера, как более легкий из нас. Сердце разрывалось от звериных криков Мутюша. Но что поделаешь, ничего другого придумать было нельзя. О, сколько бы я отдал за то, чтобы избежать этого! И надо было несчастью случиться именно в последний день!

Сердце готово выскочить из груди. Ох, только бы все сошло благополучно, только бы сошло!

Над нами на головокружительной высоте с посиневшим лицом висел несчастный Мутюш

Когда Гера добрался до юноши, тот затих. Руки, которыми Мутюш размахивал, теперь безжизненно висели. Он потерял сознание от боли. Лаци работал молча, очень ловко. В полумраке снизу я едва мог различать его движения. Он взобрался по лестнице к беспомощно висящему телу и, как только вступил на каменный карниз, тотчас же зажег погасшую во время подъема лампу. Я слышал только его отрывистое дыхание и не говорил ни слова, не хотел мешать своим криком.

В нервном напряжении проходят минуты. Наконец слышу Геру:

— Привязал его к веревке! Влезай, Лацика. быстро, я один не могу его поднять. Смелей, смелей! Я уже вытащил из лестницы его ноги.

Я вскарабкался в одно мгновение. Добравшись до Мутюша, осветил его лицо. Открытые, остекленевшие глаза. Вздувшиеся жилы и ручьями струящийся пот. Грязные капли текут с шеи на лицо, оттуда стекают по бороде. Но дышит — значит, жив.

Изо всех сил, но осторожно потянули веревку. Через полминуты Мутюш уже лежал у нас на руках.

Я быстро собрал со стены холодные комки илистой грязи и за неимением воды стал гладить ими Мутюша по лбу. Вскоре он зашевелился и пришел в себя. Сразу же начал плакать. Нельзя было ничего от него толком добиться. Словно рассудок потерял. Нервы сдали. Мы с Герой едва смогли с большим трудом вытащить его на поверхность. Потом положили перед входом в пещеру на траву и из лужи, образовавшейся в русле полувысохшего ручья, дали ему наконец напиться. Он немножко успокоился и тотчас заснул, глубоко и спокойно. Геру я отправил в лагерь, чтобы он принес аптечку и привел товарищей.

Только теперь нашлось у меня время осмотреть нашего раненого. Я расшнуровал ботинки, но не смог снять их с распухших ног.

Перочинным ножом пришлось разрезать верхнюю часть ботинок. Мутюш спал так глубоко, что даже не вскрикнул. Наконец ботинки удалось стащить. Обе ноги затекли, а на ступнях виднелись лилово-красные полосы. Ни открытой раны, ни перелома я нигде не обнаружил. Ботинки оказались неплохой защитой.

Со скалы я снял мох и обернул им его страшные ноги, каждые две-три минуты поливая мох холодной водой. Вскоре прибежали все члены экспедиции. Мы быстро соорудили носилки из палок и натянутых на них пиджаков. Так несли мы спящего Мутюша до летрашской хижины. Спустя некоторое время сменили мох на влажный компресс и смыли с лица налипшую грязь. С тревогой следили за его дыханием.

Через час он пришел в себя. Теперь уже не стонал, в глазах промелькнуло знакомое нам выражение. Он удивленно посмотрел на нас, потом произнес:

— Дайте мою трубку! Вы разве не видите, что у меня ее нет во рту?!

Три дня ушло на выздоровление Мутюша. Пришлось нам задержаться. Немного хромая, причитая и кряхтя, он все же на собственных ногах дошел до станции.

Мы сели в вагон лиллафюредской узкоколейки и начали прощаться друг с другом. Обменивались адресами. Давали клятвы в вечной дружбе и бог знает еще в чем!

Неужели эти клятвы окажутся настолько сильными, что спустя долгие, долгие годы они снова соединят нас в одну семью?

Не думаю. Не они. Узами неразрывной дружбы связало нас пережитое во время незабываемых, богатых событиями дней экспедиции, а также тысячи тайн, тысячи сказок дремучих лесов Бюкка и полыхающее пламя карбидных ламп…

В ГЛУБЬ ВЕНГЕРСКОГО ПЕЩЕРНОГО ЭЛЬДОРАДО ПЕРВАЯ ОКРАСКА ВОДЫ ПЕЩЕРЫ АГГТЕЛЕК

Восьмого января 1952 года в моем рабочем кабинете Института геологии раздался телефонный звонок. Говорил инструктор секции географии и геологии Общества естественных наук Янош Жиди.

Он сообщил, что Общество просит меня написать научно-популярную книгу о сталактитовой пещере Аггтелек. Иллюстрациями они меня обеспечат. Ответ нужно дать немедленно и сразу же заключить договор с издательством «Образование», потому что книга должна быть написана за два месяца и раздумывать нет времени.

— Неужели, дорогой Жиди, ты не мог сказать об этом раньше? Несомненно, тема мне по сердцу, но все же большая смелость просто так с бухты-барахты приступить к написанию книги. Ты не считаешь?

— Ах, старина, здесь нечего раздумывать, — слышу я голос Жиди. — Или ты берешься, или я вычеркиваю ее из плана. Ведь не какой-то громадный том от тебя требуется, а лишь небольшие обобщения, максимум два-три листа научно-популярного текста, иллюстрации — и готово. Ты еще не был в отпуске? Ну, вот видишь, бери его и поезжай в Аггтелек. В течение двух других недель присмотрись, дополни свои прежние записи, изучи ранее написанное об этой пещере, и у тебя еще останется целый месяц для написания книги. Я действительно не вижу здесь никакой проблемы. Впрочем, я могу выдать один секрет: профессор Вадас посоветовал обратиться с данным поручением только к тебе. Ты же не захочешь его подвести?

Жиди был великим мастером агитации. Дав мне понять, что никаких серьезных доводов против его предложения я привести не могу, он решил через полчаса быть у меня в Институте геологии и передать иллюстрированный материал книги.

— Он послужит тебе хорошим сырьем. Сразу захочется писать, когда увидишь! Конечно, ты сможешь использовать дополнительно и свои фотографии, а из наших кое-что выбросить, но это ты уже сам будешь решать.

Можно ли было возражать? В тот же день после обеда я подписал договор. Ну, а теперь мне не остается ничего другого, как ломать себе голову над тем, как из этих картинок к 10 марта сделать книгу.

6 февраля я приехал в Иошвафе. Сказочно красивые окрестности толстым слоем покрывал снег. В конторе гостиницы мне оказали такой любезный прием, что я моментально забыл о трудностях зимней дороги. В гостиницу «Морской глазок» (Тенгерсем) был недавно назначен новый директор — Янош Бронштейн. Мы познакомились, и я сразу же понял- гостиница, которая была в ведении ИБУСа[30], получила в лице Яноша очень хорошего работника. Никогда гостиница не была такой уютной, как теперь. Паркет блестел, в вазах стояли вечнозеленые растения, в печке весело полыхал огонь, обслуживающий персонал предупредителен и внимателен. Все это казалось несколько необычным после моих прежних посещений Иошвафе.

В течение четырех дней с утра до вечера ходил я по пещере. Незабываемо величествен мир Барадлы! Я сделал много записей. Сопровождал меня в пути старый экскурсовод Андраш Регец, удивительно сердечный человек. Он не боялся вползать со мной в самые узкие ходы пещеры, несмотря на свои семьдесят лет. И никогда не жаловался на усталость. Поэтому я предложил сделать сегодня день отдыха.

Теперь по крайней мере я мог немножко посидеть над записями прежних исследователей. Еще в 1832 году Имре Ваш опубликовал научно-популярную книгу о пещерах. Были у меня работы Дудиха, Холноки, Яшко, Кесслера, Штромпля и других более поздних авторов. Знакомясь с ними, я старался сопоставить их наблюдения с моими. Это было нелегким делом, хотя бы по одному тому, что за последние годы изменились многие названия.

Очень заинтересовали меня предположения о ярусности пещеры Барадлы. Уже Имре Ваш предполагал, что под ней лежит другая пещера. Однако эта нижняя пещера еще неизвестна нам. По существующим гипотезам, она начинается где-то у села Аггтелек и тянется к Иошвафе, до карстовых источников Иошва и Комлош. Независимое друг от друга появление Иошвы и Комлоша показывает, что нижняя пещера в конце разветвляется. Одна ветвь ведет к источнику Иошва и забирает большую часть воды, другая питает появляющийся на триста метров выше источник Комлош. Интересно, что, хотя еще никто не видел этого коридора пещеры, все же мы знаем даже о его разветвлении.

Только единственное обстоятельство меня смущает. В одном из рефератов речь идет о хлорировании воды. Этим опытом автор хотел доказать общность происхождения источников Иошвы и Комлоша из нижней пещеры. Он писал что Комлош, как и Иошва, реагирует на разлив Стикса, но из-за небольшого дебита источника автору опыты с хлорированием не удались. Правда, в работе дальше пишется, что тесная взаимосвязь половодья, мутнения и изменения температуры источника Комлош похожи на явления Стикса, и это доказывает, что какая-то часть воды пещерного ручья здесь выходит на поверхность.

Мне хотелось провести хлорирование, прежде чем утверждать в своей книге об общем происхождении воды обоих источников. Конечно, было бы лучше использовать для окраски флуоресцеин — это более убедительно, чем хлористый натрий, и результаты более наглядны — их можно видеть непосредственно.

После ужина я договорился с Яношем Бронштейном, чтобы он в течение двух дней, пока я съезжу в Будапешт за флуоресцеином, сохранил за мной номер.

14 февраля я растворил в воде Стикса триста граммов флуоресцеина. Окраску производил в теснине Железные ворота пещеры Барадла, где вода Стикса с шумом врывается через понор в нижнюю пещеру. Как жаль, что в это узкое отверстие едва ли пролезет и кошка — значит, я не смогу попасть в таинственный подземный мир!

При растворении флуоресцеина мне помогал дядюшка Регец.

Чертова штука наш флуоресцеин! От летающего в воздухе во время помешивания порошка мы, даже выйдя на поверхность, долго еще плевали зеленью.

По моим подсчетам, приблизительно к завтрашнему или послезавтрашнему вечеру источники Комлош и Йошва должны зазеленеть. Расстояние по прямой между источниками и понором было всего два с половиной километра.

Использованное для опыта количество красителя хватает для окраски в зеленый цвет пятнадцати миллионов литров воды. Ввиду того что совместный дебит обеих источников равен тремстам литрам воды в секунду, так или иначе в течение пятнадцати часов вода должна быть зеленой, даже если бы краситель при максимальном разбавлении вышел на поверхность. На таком коротком расстоянии раствор флуоресцеина не мог стать настолько слабым, чтобы его нельзя было легко наблюдать в месте появления источника, конечно, если в нижней пещере нет большого озера. Количество воды, уходящей в по-нор, составляло приблизительно один процент от дебита обоих источников. Я был спокоен насчет дозы и в Йошвафе договорился с механиком Йожефом Лешко, работающим на турбинах, о наблюдении за источником. Лешко производил впечатление очень надежного товарища. Он обещал в случае появления зелени флуоресцеина разбудить меня даже ночью.

Вот уже два дня бродит наша окрашенная вода в неизвестной нижней пещере. В восемь часов утра я пошел последний раз к источнику. Нигде никаких изменений не видно. Теперь одиннадцать часов. Я как раз подумал о том, чтобы снова прогуляться в долину источников, когда в дверь постучали и вошел с сияющим лицом Лешко.

— Вы знаете, я пришел с радостной вестью, идет зеленая вода! Наше озеро такое красивое сейчас, извольте посмотреть!

Меня не нужно было долго упрашивать. Я бросился со всех ног, да так, что маленький механик не успевал за мной. Сначала дохожу до источника Йошва. Вода словно изумруд. И озеро Морской глазок (Тенгерсем) тоже зеленое.

Не трачу зря времени, бегу дальше к источнику Комлош. Совершенно ошеломлен. Нигде, ничего. В кристально чистой воде даже и следа нет изумрудности Йошвы.

В это время меня догнал и Лешко. Взволнованные, мы в течение нескольких часов бегали от источника к источнику. К вечеру я уже был уверен: вода источника Комлош приходит не из нижней пещеры.

Нет никаких сомнений! Это совершенно ясно! Переливающаяся зеленым цветом вода Иошвы даже в падающих на нее лучах солнца не хочет обесцвечиваться. Комлош неизменен.

Чувствую — свершилось чрезвычайно важное. Мои предшественники ошиблись в вопросе общего происхождения воды источников — это уже ясно, но все значение неожиданных результатов окраски я еще лишь начинаю осознавать. Об открывающихся перспективах не смею и думаю.

ПО СЛЕДАМ ПЕЩЕРЫ ВЕЛИКАНА

Об одном факте я теперь уже могу говорить с уверенностью: вода источника Комлош несомненно пещерного происхождения. Это подтверждают неоспоримые явления: Комлош внезапно прибывает и мутится во время половодья, совсем как источник Иошва, питающийся водами пещеры Барадла. Кроме того, в это время Комлош выбрасывает из своей подземной глотки кварцевую гальку точно так же, как и выбрасывает ее источник Иошва. По сообщению Лешко, при половодье дебит источника Комлош по сравнению с нормальным гораздо больше, чем у ручья Иошва.

Итак, ясно, что по происхождению источник Комлош принадлежит к сети подземных долин, к пещерной системе.

Но где же находится эта пещера?

Что это не Барадла и не ее нижняя пещера, убедительно показала окраска воды. Значит, совершенно очевидно: независимо от пещеры Барадла тянется в глубинах плоскогорья Агг-телек другая пещера.

Меня это очень взволновало.

Но продолжим нашу мысль дальше! Если источник Комлош имеет свою отдельную пещеру, то эта пещера в свою очередь должна иметь соответствующие поноры. Однако о них мои предшественники не упоминали, да и я их не знаю.

В научных работах описывается тринадцать водопоглощающих поноров на южном краю плоскогорья Аггтелек. и о каждом из них известно, с каким ответвлением старой Барадлы они связаны. Я смотрю на карту. К предполагаемой пещере источника Комлош из ряда поноров должны принадлежать самые восточные — поноры гор Сархедь и Соморхедь: Сиклашнеле (Каменный) и Хомокошнеле (Песчаный). О них упоминал Имре Ваш. позднее писали и другие исследователи. Вода обоих поноров вливается в ход, называемый Кусоаг, а тот в свою очередь — в Ретекаг. Здесь все ясно, и эти поноры сейчас для нас неинтересны.

Ну, нет, подождите минуточку! Как будто здесь есть все-таки что-то неясное. В одной из статей еще в 1938 году устанавливается взаимосвязь упомянутых поноров и тоннеля Кусоаг и говорится о важном явлении, касающемся понора Хомокошнеле: в его окрестностях можно встретить много мелкой гальки и крупнозернистого песка. Если это так, то почему нет тогда ни одной песчинки во всем тоннеле Кусоаг? А что их нет, так мы основательно проверили еще 25 июля 1950 года, когда с Дюлой Мартоном и Золтаном Серемлеи приехали сюда с Летраша на несколько дней для сбора впечатлений об Аггтелеке и чуть не завязли в бездонном море ила в тоннеле Кусоаг.

Я решил, что старую трактовку, которой придерживался Имре Ваш, следует тщательно проверить. Погода благоприятствовала окраске воды. Медленно таял снег, поноры действовали. Значит, я мог окрасить воду, уходящую в понор горы Сархедь, а в тоннеле Кусоаг ждать появления зеленой воды. Если бы случайно наш флуоресцеин потек бы не туда, а появился бы непосредственно только в источнике Комлош, то вопрос происхождения вод неизвестной пещеры и гальки в Комлоше был бы решен.

Мне не терпелось, я горел, словно в лихорадке. Это уже действительно что-то вроде работы сыщика! Я договорился с Лешко, чтобы 18 февраля вместе отправиться и отыскать упоминаемые в прежних работах два понора горы Сархедь. У директора пещеры Яноша Данца я одолжил сапоги, так как в моих старых ботинках двигаться по колено в осевшем снегу было бы очень тяжело.

Взаимосвязь сархедьских поноров (по прежним представлениям ученых) и ответвление Кусоаг пещеры Барадла.

1 — Источник Йошва, 2 — Источник Комлош, 3 — Село Йошвафе; 4 — Гора Сархедь 5 — Каменный понор 6 — Песчаный понор 7 — Ветвистый коридор, 8 — Село Аггтелек, 9 — Пещера Барадла. (рис автора)

Фактическая взаимосвязь группы сархедьских поноров и источника Комлош, установленная на основе опытов подкрашивания вод.

1 — Источник Йошва, 2 — Источник Комлош 3 — Село Йошвафе, 4 — Пещеры окрестностей Большой долины 5 — Село Аггтелек, 6 — Пещера Барадла. (рис автора)

Подкрасив понор Сиклашнеле, находящийся в Большой долине, мы немного осмотрелись. В нескольких сотнях метров отсюда я неожиданно обнаружил пять огромных поноров. И это кроме тех двух, о которых упоминали Имре Ваш и его последователи! Никому не известные поноры, не обозначенные ни на одной карте!

При виде неожиданно найденных огромных поноров мне стало ясно: эта территория не может быть не чем иным, как самостоятельной водосборной площадью пещерной системы, к которой и принадлежит источник Комлош. С поверхности в несколько квадратных километров собирается здесь вода и исчезает под землей. Для этих поноров размеры тоннеля Кусоаг были бы слишком малы.

Я решил, что не пойду в Барадла. а буду ждать результатов окраски. Будучи уверен, что зеленая вода может выйти на поверхность только через источник Комлош, я знал, что держу в своих руках ключ к новой, второй большой пещере Аггтелек.

Мною овладело сложное чувство. Я понял, что стою на пороге великих открытий. Я был счастлив.

А через два дня из источника Комлош потекла красивая изумрудная вода, вода же Иошвы осталась неизменной. Теперь я успокоился.

Моя книга о сталактитовой пещере Аггтелек сможет рассказать по сравнению со старым что-то существенно новое. Но уж в это лето придется поработать! Найденный ключ в Аггтелеке нужно будет вставить в скважину и во что бы то ни стало отомкнуть этот проржавленный, никем еще не открытый замок, даже если мои ладони будут натерты до волдырей.

СЧАСТЛИВОГО ПУТИ!

С тех пор прошли месяцы. Я раздумывал, взвешивал, высчитывал. В Аггтелек я ездил почти каждую неделю за данными, которые подтвердили бы мои теоретические предположения о новой пещере.

В конце концов после длительной борьбы 25 июня для доказательства своих выводов, составленных на основании проведенных опытов окраски воды и теоретических рассуждений, я получил от Института геологии три тысячи форинтов. Хуберт Кесслер, сразу понявший правильность моих обоснований, пообещал через Институт гидрологии финансировать участие в моей исследовательской работе нескольких рабочих. Так, с тремя тысячами форинтов в кармане и этим обещанием, я мог наконец приступить к решающим испытаниям.

Задача, которую мне предстояло решить, была исключительно трудной. Речь шла здесь не больше и не меньше как о том, что я брал на себя обязанность открыть многокилометровую пещерную систему.

Должен признаться, в доказательства существования пещер методом окраски воды тогда еще мало кто верил. Из рукописи моей книги «Сталактитовая пещера Аггтелек» редакторы хотели вычеркнуть относящиеся к этому «предсказания». Но благодаря Яношу Жиди, вникшему в суть таких опытов и понявшему их дальнейшее значение, вопреки единогласному мнению редакторов-специалистов мне удалось настоять на публикации последней части моей книги.

Бесчисленное количество раз продумывал я свои выводы. Приводил доводы против самого себя и внимательно слушал мнения специалистов, отрицавших наличие новой пещеры. Но чем больше я думал, тем явственнее видел, что мои предположения о существовании пещеры должны быть правильными.

Был, однако, и вопрос, на который заранее никто не мог ответить: трудность проникновения в пещеру на практике. Может быть, она тянется настолько глубоко под понором, что за сравнительно короткое время раскопок мы не сможем достичь легкопроходимых частей. Или встретим непредвиденные препятствия, из-за которых нам придется прекратить работу, не дойдя до царства сталактитов.

Что пещера существует, я не предполагал, а знал. Но как проникнуть в нее? Я понимал: от этого зависит все.

Несмотря ни на что, нужно идти на риск!

Я был готов к отъезду. Дирекция института оказала мне помощь и в кадрах, откомандировав техника-геолога, жену Андраша Графа — Ленке. Я стремился составить свою изыскательскую группу из людей, которым исследование пещер было по душе, и в способностях которых я уже раньше убедился.

Студент-физик Йожеф Кох, услышав о моем плане, с радостью согласился принять участие в трудной, но, несомненно, увлекательной работе. Через Иштвана Венковича я познакомился с Имре Хорнером, и после короткой деловой беседы мы и с ним пришли к соглашению.

При подборе оборудования мое внимание было направлено прежде всего на землеройные инструменты: ломы, кирки, лопаты и т. и.; мы набрали довольно полный комплект их. Удалось получить шестиместную, рассчитанную на тропики палатку, у которой было большое преимущество — она имела двойные, теплоизоляционные стены. Вместе с десятью килограммами карбида я взял еще несколько пар резиновых сапог, специальную одежду, пятьдесят метров веревки и двадцатипятиметровую веревочную лестницу. Упаковав все это снаряжение в два больших ящика, мы отправили его на железнодорожную станцию Син.

Я договорился с членами своей группы о том, что из личного багажа берем с собой только самое необходимое. Наконец настал день отъезда.

Вечером 30 июня в половине одиннадцатого мы встретились на Восточном вокзале. Кох приехал вместе со своим другом Дюлой Шейером, которого я тогда еще не знал. Он оказался студентом-геологом второго курса. Услышав о цели нашего похода, Дюла Шейер загорелся желанием принять в нем участие. Я старался отговорить его, но намерения студента были по-настоящему серьезны. Мы условились, что завтра с ночным поездом, как следует; подготовившись, он приедет вслед за нами в Йошвафе. Точнее говоря, к югу от Йошвафе, на карстовое плоскогорье, где у подножия горы Соморхедь будут стоять наши палатки. В последние минуты к нам присоединился геолог Тибор Виллеме, пожелавший провести свой двухнедельный отпуск в трудном походе. Когда я увидел состав группы, ее воодушевление и желание работать, то сразу понял: на успех надеяться можно.

Горячий энтузиазм сразу же пригодился. Уже во второй половине следующего дня после прибытия выяснилось, что если мы хотим провести ночь в палатке, нам нужно ее сначала поставить. Близлежащие селения Аггтелек, Йошвафе и Егерсег были от нас приблизительно на расстоянии четырех километров.

Это расстояние, конечно, невелико, но все же достаточно для того, чтобы почувствовать нашу отдаленность от цивилизованного мира не меньше, чем если бы мы попали на какой-нибудь мирный островок Тихого океана. Вдобавок ко всему окружающую местность, если судить о ней с некоторым пристрастием, можно назвать пустынным карстовым плоскогорьем. Крестьяне появляются здесь лишь в редких случаях. Скоро, однако, мы смогли убедиться в том, что наша оторванность от людей с лихвой может окупиться возможностью наблюдать нравы и привычки животного мира.

В первый же день на нашу палатку ополчились суслики. Позже нас часто навещало в полном своем составе аггтелекское стадо: с каждым днем все смелее держали себя бродячие козы. Симпатичные животные не пропускали случая все перерыть в нашей, иногда оставленной без надзора палатке в поисках соли, хлеба или другой еды. После каждого такого дружеского «визита» необходимо было наводить порядок, и Ленке иногда длительное время не могла из-за этого заниматься непосредственной работой.

А наша работа начинала становиться все интересней.

Мы видели, что источник Комлош у Иошвафе выходит на поверхность. От него на юг широкой полосой тянется та карстовая известняковая территория, которая питает его водой и на другой стороне которой находится пещера Барадла, а также другая неизвестная пещера, питающая источник Комлош. Известняковая территория от сел Аггтелек и Егерсег переходит к югу в так называемый покрытый карст. На этой части поверхности нет уже известняка, только желтый с большим количеством гальки глинистый грунт. Упомянутые выше поноры образовались на границе открытого карста, то есть известняковой территории, и покрытого карста, — поверхности, имеющей галечно-каменистую почву. Причина этого в том, что большую часть осадков, выпадающих на глинистую территорию, почва поглотить не может, так как глина принадлежит к водонепроницаемой породе. Поэтому здесь собираются в форме временных ручьев воды, текущие по поверхности к краю известняковой территории, где они исчезают в многочисленных расселинах, в так называемых водопоглощающих пунктах, то есть в понорах.

Блокдиаграмма окрестностей горы Соморхедь и поноров бассейна источника Комлош

1 — Понор, 1,2 — Понор, 2, 3 — Понор, 3, 4 — Понор, 4, 5 — Понор 5, 6 — Понор, 6, 7 — Гора Соморхедь, 8 — Планируемый вход, 9 — Главный тоннель пещеры, 10 — Тоннель Красного стяга, 11 — Большая долина, 12 — Водораздел (рис автора)

Местом своей работы мы должны были выбрать из восьми поноров тот, который подавал бы большие надежды на успех. Выбор был делом нелегким. Все они были такими, что мы находили много доводов «за» и много «против».

Самым перспективным казался понор Большой долины, собирающий воду с территории больше квадратного километра. Мы думали, что сможем ценой минимальных усилий войти в пещеру там, где воды с давних пор проложили себе путь. К самому большому понору должен принадлежать и самый широкий коридор предполагаемой пещеры, главный тоннель. Против работ здесь говорило, однако, террасное развитие долины. Это означало, что в геологическом прошлом понор Большой долины закрывался и открывался по нескольку раз, стало быть, критический участок будет очень длинным.

Были, например, такие поноры, как Бибицтебер, где исключалась возможность сильного закупоривания, о чем говорили крутые склоны водопоглощающих долин не террасного образования.

Но территория водосборной площади тут значительно меньше. поэтому если мы сможем после удачной раскопки попасть в незначительный боковой ход пещеры, то пробраться через него в главный тоннель нам. может быть, и не удастся. Хорошо взвесив все обстоятельства, мы наконец решили начать работу в по норе Сиклашнеле Большой долины. Выбрали место, где вода ручья уходит под землю, и приступили к работе.

ОСАДА ПРЕИСПОДНЕЙ

Работа началась. Земля стонала под ударами кирок. Мы выкорчевали на рабочей площадке кустарник. По крутому склону понора с любопытством рыскали зеленые ящерицы. Кох уже в первый день с радостью сообщил, что чувствуется приток воздуха. Теперь у моих товарищей не было сомнений в существовании глубоко под землей значительных пустот. Из расселин огромных каменных глыб, нагроможденных на дне долины, вырывался воздух — верный признак наличия пещеры. Его холодная струя задувала зажженную спичку Было ясно, что нужно следовать по пути тока воздуха, он, несомненно, ведет к пещере.

Палящее июльское солнце жгло вспотевшие спины, пока мы вынимали и выбрасывали наверх отшлифованные водой обломки скал. За день при самой напряженной работе продвигались в среднем только на метр. Ток воздуха шел снизу наискось. Большие неприятности причиняли обломки породы: они лежали неплотно, и вырытая нами траншея постоянно обваливалась. В самой глубокой точке понора сначала мы прорыли грозящую обвалом четырехметровую отвесную траншею. Отсюда начали продвигаться по наклонной к горе Соморхедь.

Проход во избежание обвала мы сделали всего в метр высотой и в шестьдесят-семьдесят сантиметров шириной. Работать в нем и продвигаться вперед можно было только на четвереньках. Чем дальше мы пробивали путь, тем труднее становилась работа. Очень тяжело было выносить на поверхность глину. Делали это следующим образом: один из нас в конце траншеи киркой, ломом, зубилом и лопатой выполнял задачи забойщика. Отбитую породу он тотчас клал в ведро и, прижавшись к стене траншеи, передвигал за собой Следующий человек выполнял самую трудную работу. Ему нужно было перетащить ведро в траншее до основания четырехметрового колодца.

Первая разведывательная штольня на дне понора Большой долины

На четвереньках, в узком проходе под землей, дно которого покрыто острыми камнями, не очень приятно в течение нескольких часов таскать наполненные камнями ведра. И все-таки это нужно было делать, потому что другого способа вытащить на поверхность породу у нас не было. Ох, сколько вздохов сопровождало ведра каждый день! Поднимал ведро из шахты и в то же время опускал пустое ведро вниз уже третий. Позднее, когда участок подземной переноски породы удлинился, там пришлось работать уже двоим.

Шли дни. Проход был уже такой длины, что приходилось зажигать сразу четыре карбидные лампы для освещения всего участка. Тот, кто тащил ведро, конечно, не мог держать в руках еще лампу.

Вскоре около понора появились первые любопытные. Чабаны и землекопы все чаще навещали нас. Они смотрели на нашу работу, и в их взглядах можно было прочитать неверие в успех дела. Но на следующий день они все-таки снова приходили.

— Вот случайно зашел, — сказал один из них, — думаю, дайка посмотрю, что вы сделали со вчерашнего дня?

Но когда на третий день они снова пришли, а потом все новых и новых посетителей приводила к нам «случайность», мы уже видели, что жители окрестных сел очень интересуются результатами раскопок. Один за другим мало-помалу они начали вспоминать:

— Мой дедушка рассказывал мне в детстве, что на этом месте когда-то зиял темный вход большой пещеры. Народ окрестных сел с опаской обходил эти места, потому что в пещере жили страшные разбойники. Они затаскивали туда свои жертвы и только за большую цену, за лошадь или корову, отпускали их к родственникам. Но сна чала они брали с них присягу: несчастные клялись перед господом богом, что никогда, ни одной душе не расскажут, где прятали их разбойники.

Очевидно, жертвы Аггтелека не очень-то боялись господа бога, иначе бы о делах грабителей сегодняшние жители едва ли могли знать.

Через некоторое время среди посетителей нашлись добровольные помощники: таскали ведра, работали в забое и очень удивлялись идущему из горы потоку воздуха. Особенно большой интерес проявляли к нам знатоки «старой пещеры» Аггтелек — Бела Регец и Лайош Берец. Они приходили в свои выходные дни и даже с собственным инструментом.

Пещеры, однако, еще не было, а деньги таяли. У подножия горы Соморхедь с каждым днем все молчаливее сидели мы вокруг лагерного костра. Сначала сбор веток после работы, приготовление ужина и носка воды проходили очень весело. Однако теперь все шло с большим трудом.

После работы, уставшие, ложились мы у тусклого костра и долгие часы молча смотрели сквозь черную листву дубов на далекие мерцающие звезды. И думали, думали. Теперь мы уже знали: пока мы не прокопаем проход до горы Соморхедь, нельзя рассчитывать на проходимый лаз, в котором смогли бы между кусками породы проделать оставшийся путь, не применяя кирок и лопат.

А это означало: прохождение двадцатиметрового прохода, учитывая трудную выноску грунта, потребует около полутора месяцев работы.

Дело начинало казаться безнадежным. Каждый из нас это понимал, но не говорил вслух, чтобы не расстраивать других. Стиснув зубы, потные и грязные, мы с каждым полуметром продвигались ближе к цели. Но 19 июля произошло событие, заставившее нас серьезно задуматься. Шейер работал в забое, Кох и Виллеме занимались переноской породы, я стоял в конце траншеи. Один за другим они выходили из глубины с наполненными ведрами. Неожиданно я услышал шедший из глубины глухой шум, и сразу же под моими ногами вздрогнула земля. На мгновение наступила гробовая тишина. Я знал, что все это может означать только одно: обвал, которого мы так опасались. С невероятной быстротой пополз я в проход и вскоре услышал крик Коха, сообщавшего, что он цел и невредим. О Шейере он ничего не знал. Сверху то там, то тут падали небольшие камни и один за другим катились в конец траншеи. Виллемса я нашел живым, но Шейера завалило.

Мы тотчас же начали его откапывать. Через полчаса в палатке Дюси пришел в себя. Никаких серьезных повреждений у него не было.

В тот день работу мы уже не вели. Не вели мы ее и в следующие дни. Продвижение становилось опасным для жизни. Мы понимали, что трехнедельную работу приходится прекратить, так как за оставшиеся восемь-десять дней все равно не сможем достигнуть горы Соморхедь. А если до конца месяца результатов не будет, значит, разведке этой пещеры, возможно, пришел конец и Институт геологии переведет меня на другой участок работы. В стальных дверях, за которыми открывается секрет источника Комлош, так и не заскрипит проржавленный замок.

По крайней мере, прибыла бы хоть финансовая помощь Кесслера! Тогда наши люди смогли бы работать в следующем месяце, правда, уже без меня.

Кризис стал убедительней, когда 21-го числа члены моей группы уехали на занятия в университет. Перед их отъездом мы еще раз хорошенько обсудили положение дел и решили копать в новом месте.

Исходя из направления стока воды, параллельно которому рыли траншею, мы уже знали, на какой глубине и где должно быть место, в котором вода выходит из обломков породы и исчезает, то есть место, где начинается пещера. Оно лежит, по моим подсчетам, в самом конце долины, на глубине пятнадцати метров. Нет другого выхода, как попытаться прорыть колодец общими усилиями. На это, если все хорошо пойдет, может быть, хватит еще времени.

На том порешили, и мы остались вдвоем с Ленке Граф.

Я сразу же организовал новую бригаду. В Аггтелеке нашлось трое жителей, с готовностью согласившихся на тяжелую работу: Дердь Вербай, его племянник Лаци Вербай и Нети Леринц. Работа шла быстро и точно по намеченному плану. Неожиданно приехал Лайош Ревес — бывший директор пещеры Аггтелек. Он решил помогать нам во время своего отпуска.

В колодце уже в первые дни мы почувствовали сильный ток воздуха, оба Вербай работали без передышки, отдавая все силы. На третий день они уже были настолько увлечены работой, что оставались на сверхурочные часы. Почти невозможно было выпроводить их с рабочего места.

Мы продвигались очень быстро, прошли вглубь четыре метра, но вдруг уперлись в скалу, краев которой нигде не было видно. Однако со стороны горы между каменной глыбой и отвесной стеной была расселина шириной в шестьдесят сантиметров, заполненная очень мелкими обломками. По ней нам удалось прорыть ход вниз. На этом месте три моих новых товарища показали, на какую серьезную работу они способны для достижения поставленной цели. Через два дня расселина была уже достаточно глубокой. Чтобы поднять наверх куски породы, лежавшей на дне, приходилось спускаться в нее вниз головой. Первым таким способом спустился Лаци Вербай. Когда он кричал нам, что кусок породы у него в руках, мы тянули Лаци вверх.

Таким способом вытаскивали на поверхность породу, и работа шла беспрерывно! После третьего спуска головой вниз «проходчик» менялся. Дорогой наш друг Нети! Даже вы в пятидесятилетием возрасте участвовали в этом трудном деле.

Таким способом вытаскивали на поверхность породу, и работа шла беспрерывно!

24 июля колодец стал таких размеров, что мы смогли прекратить работу «живого лифта». Вынутой породой мы заполняли боковую щель. Забота о выемке грунта исчезла, работа пошла гораздо быстрее.

Спустя некоторое время мы достигли довольно широкой полости. Но это еще не была пещера. Эта полость образовалась не деятельностью воды, а сорвавшимися со склонов гор глыбами, оставившими вместо себя пустоту.

Как велика была радость наших людей! Довольные, они смотрели на грязные, голые каменные стены, освещенные мерцающим светом карбидной лампы, и старались мне доказать, что более красивого сталактитового потолка нет даже в пещере Барадла.

Или мои глаза обманывали, или их суждения не были объективны, но тогда мы не могли прийти к согласию. Важно одно: здесь, между громадными каменными глыбами, начинался лабиринт расселин. Прошло много часов, пока, ползая на четвереньках, на животе, на спине, застревая и снова ценой горьких мучений освобождаясь, вползая в тупики, мы наконец смогли установить, какой путь избрать для дальнейших поисков. В этот день мы работали до десяти часов вечера. Пламя громадного костра красным светом озаряло леса горы Соморхедь.

25 июля, страшно усталые, но с душевным подъемом, мы приступили к работе. Даже сияние солнца было, пожалуй, более ободряющим. Из-за отсутствия для всех специальной одежды, чтобы продолжить раскопки, люди опускались по очереди. Наверху, у входа в таинственную и полную надежд дыру, уже невозможно было услышать никакого шума. Все время до обеда мы просидели с Ревесом на корточках, над дырой, наблюдая за током воздуха, который шел равномерно приятной прохладной струей.

Наконец около двенадцати часов на дне шахты появились братья Вербай и сообщили, что успешно продвинулись в указанном направлении на три метра вперед. Мы тотчас натянули на себя снятые с них комбинезоны и спустились под землю.

Ползли все дальше, продвигаясь между каменными, величиной со стол глыбами, чисто вымытыми, разбросанными в беспорядке и лежащими друг на друге. Обследовали каждый камень в отдельности. Иначе можно было, на свое несчастье, вытянуть камень величиной с кулак, могущий, однако, стать причиной нашей смерти. Здесь, глубоко под землей, в ужасной мешанине каменных глыб, в любую минуту мог произойти обвал.

Место, где мы работали, представляло довольно печальное зрелище. Хотя мы и продвинулись на три метра, перед нами стояла каменная громада, которую невозможно было сдвинуть с места, чтобы не завалить весь проход. Над моей головой я заметил дыру величиной с ведро. В ней еле-еле держался приблизительно тридцатикилограммовый кусок породы. Малейшего сотрясения было достаточно, чтобы он свалился и раздробил мне голову.

Не без тревоги я высвободил руки, хотел взять этот камень и опустить его в безопасное место. Камень от первого прикосновения всей своей тяжестью соскользнул в ладони, и только тогда я заметил: места, куда б я мог его положить, нет, в узком проходе передо мной лежал Ревес. Его ноги у самой моей головы. Если камень опустить между его ногами и моей головой, а лежа на спине это было задачей нелегкой, то я, если не уроню его на одного из нас, закупорю им Ревеса. Раздумывать, однако, было некогда, не хватало сил сдерживать руками такую тяжелую глыбу. Я отодвинул камень настолько, насколько нужно было, по моим расчетам, для того, чтобы он не свалился мне на голову, но в то же время не упал бы и на ноги Ревеса, потом закрыл глаза и выпустил его из рук…

Громадный камень упал тут же за моей головой. Ни одного из нас он не задел, но закрыл Ревесу и без того узкий обратный путь.

Однако наше положение не стало лучше. Лежа на спине, я не мог отодвинуть камень назад, так как на следующем узком участке, где нужно ползти вниз, он беспощадно бы скатился на мою голову. А единственный выход был в том, чтобы отодвинуть как-нибудь камень за себя и затем ногами откатить его в расселину, через которую мы вползли сюда. Это возможно лишь в том случае, если я освобожу ему путь, то есть сам выберусь в узкую дыру, где раньше торчал камень.

Я не желаю докучать читателю описанием тех мучительных конвульсий, ценой которых удалось очистить наш обратный путь, сделать его свободным.

Во время работы мне в поясницу вонзился острый камень и нанес даже через одежду глубокую рану. Она кровоточила не очень сильно, и скоро я забыл о ней, тем более что в это время заметил: хотя и с большим трудом, но продвигаться вперед можно, не вынимая грунта. Ревесу также удалось отползти с прежнего места и через узкий проход приблизиться ко мне.

Ползком на животе мы стали пробираться дальше по пути, который состоял сплошь из крутых поворотов. Я никогда не предполагал, что в поноре может накопиться такое громадное количество обломков. Некоторые глыбы достигали величины больших комнат. Отсюда можно было идти в самые различные направления. Более запутанный лабиринт трудно себе представить. Не удивительно, что спустя два дня Ленке здесь заблудилась.

Вдруг свет лампы упал на круглое, величиной с бочку отверстие. Было сразу видно, что его образовала вода. За отверстием свет лампы поглощал непроницаемый мрак.

Впервые за месяц поисков у меня сильно забилось сердце. Я стоял перед разыскиваемыми воротами пещеры… За ними в густом мраке система пещеры источника Комлош. Я был взволнован и почти обессилел. Ревесу, который сзади меня еле переводил дух, я едва мог сообщить радостное известие. Какое-то необъяснимое счастье и в то же время отчаянный страх овладели мною. Я потерял над собой всякую власть. Охваченный лихорадкой исследований я бросился дальше в неизвестность.

Остальное произошло мгновенно. Прыгнув в отверстие, я очутился в очень большом зале.

О. как красива была эта пещера, которую еще не видел человеческий глаз! С первой же минуты стало ясно: здесь никто никогда не бывал. На дне, лежали огромные, сорвавшиеся сверху осколки скал. С высокого потолка свисали сталактиты. Местами от потолка тянулись вверх такие длинные, трубообразные камины, что свет лампы не достигал их конца. На глинистой поверхности каменных глыб были видны скелеты летучих мышей, ящериц. Мертвую тишину лишь изредка нарушал звук капавшей воды.

И все это было явью!

— Лайош, смотри, это не сон… понимаешь? Это не сон! Наконец! Наконец мы победили!

Может быть, слишком громко и бессвязно, но я кричал от счастья.

Ревес видел то же самое, что и я, и тоже радовался вместе со мной. А как не радоваться? Ведь все члены нашего маленького лагеря мечтали об этой пещере днем и ночью. О, сколько мы грезили об этой минуте у лагерного костра, сколько лелеяли надежд и планов! Нети, дядя Дюри и Лаци! Не пропала даром ваша работа! Идите сюда, радуйтесь!

Мы решили, что не сделаем ни шагу дальше, пока не соберется наш маленький отряд. Ревес предложил пойти оповестить всех. Сам я, осмотрев рану, решил, что будет благоразумнее, если подожду здесь.

Пришедшие светились счастьем. Одеты кто во что; они даже на минуту не подумали о комбинезонах. Вскоре все были в сборе, и мы отправились дальше в неизведанные участки пещеры.

Из первого большого зала опустились вниз по шахте около десяти метров глубины. Брошенный для пробы камень упал на гальку, это было хорошим знаком, галька говорила о русле. По веревке спустились вниз. И действительно, от основания камина в глубину горы вело покрытое галькой русло ручья. Согнувшись, мы гуськом пошли вперед.

Кое-где путь был загроможден. Освобождали его и шли дальше. Каждый поворот — новые впечатления и новые восторги.

Вскоре мы остановились перед бугром, закрывшим нам путь. Пробираясь по его гребню ползком, мы смогли продвинуться дальше.

Русло ручья исчезло из нашего поля зрения, что не было благоприятным признаком. И в действительности через некоторое время показался конец пещеры, на нашем пути стояли огромные каменные глыбы, а дальше вели только узкие, непроходимые расселины. Из них, однако, шли сильные струи воздуха. Пещера ставила перед нами все новые и новые препятствия. Раскрыв свои ворота, она до предела накалила наше любопытство, но, когда мы считали, что путь до источника Комлош уже свободен, проход снова закрывался.

Если уж мы смогли добраться сюда, то остальную часть должны преодолеть. Сомнений в том, что место нашей разведки мы избрали правильно, не было: сама пещера ведет нас и показывает направление раскопок. Открытие остальных участков теперь уже зависит только от нашей работы.

Разведанный 25 июля участок был длиной приблизительно в сто пятьдесят метров. На рассвете следующего дня луч восходящего солнца впервые упал на пламенеющий красный флаг на вершине горы Соморхедь, ознаменовавший нашу победу. И хотя само по себе открытие первого короткого участка пещеры означало немногое, но все же это было для науки большой победой. Основательно продуманный мною метод исследований оправдался. Окраска воды нас не обманула. От понора горы Соморхедь в направлении к источнику Комлош тянется проходимая, широкая система сталактитовых пещер. Итак, гипотеза, которую многие подвергали сомнению, оправдалась на практике и таким образом перестала быть гипотезой.

Бег взапуски со временем и материальными ресурсами начался снова, но сейчас уже с полной уверенностью в окончательной победе.

В расселинах, которыми оканчивалась известная теперь часть пещеры, ежедневно много раз гремели взрывы. Лаци Вербай, лежа на животе, сверлил необходимые для взрыва отверстия. Каждый удар молотка стоил больших усилий. Нужно было отвоевывать сантиметр за сантиметром. Щель, однако, даже через несколько дней не хотела расшириться хотя бы настолько, чтобы в нее можно было пролезть. Мы начали работу в новом месте пещеры. Из первого большого зала попробовали отыскать выход на другой путь: а может быть, под каменными глыбами мы встретим такой лаз, по которому можно было бы обойти это остановившее нас непреодолимое препятствие? Чуть ли не зубами и ногтями работали мы там, где из-за узости места не могли работать инструментами.

Известия о результатах нашей работы тем временем быстро распространялись. «Северная Венгрия» опубликовала корреспонденцию о новых пещерах. У знав об этом, к нам прибыла вместе со своим руководителем Яношем Борбеем большая группа мишкольцских спелеологов? Они изъявили желание осмотреть новую пещеру. С ними пришел и Лаци Гера вместе с несколькими своими друзьями. Мы были очень рады новой встрече. Мальчики настолько загорелись увиденным, что заявили: они берут отпуск и на другой день возвращаются сюда, будут помогать нам в порядке общественной работы. Я, конечно, с радостью принимал каждого искренне желавшего с нами работать. Личный состав нашего лагеря пополнился. Мы едва уже умещались в большой палатке.

30 июля нас посетил Хуберт Кесслер и из бюджета Института гидрологии выделил на наши исследования тысячу восемьсот форинтов. На следующий день я получил деньги и от Института геологии. Дела пещеры обернулись к лучшему.

Однако чем больше мы работали под землей, тем больше видели, что дальнейшее прохождение будет задачей нелегкой. Основываясь на приблизительных размерах прохода пещеры, мы пришли к выводу, что ход идет по направлению к котлообразному оседанию почвы, то есть под «долину»[31]. В поперечнике эта котловина была равна приблизительно ста метрам. Если по всему участку обвал — тогда мы не сможем выйти в продолжение пещеры. Такую длинную искусственную шахту мы едва ли сумеем прорыть.

За котловиной, о которой идет речь, на расстоянии четырехсот метров от понора Большой долины мы познакомились с другим, меньшим понором, носящим имя понор Бибицтебер. Поскольку пещера шла приблизительно в его направлении, меня осенила мысль, что этот понор является воронкой, то есть здесь поверхностные воды просто просачиваются в тянущуюся внизу систему пещер. Если мое предположение правильно, то, расчистив предполагаемый узкий проход и в случае надобности его расширив, мы попадем не в узкий боковой ход (чего в начале работы при осмотре понора мы опасались), а достигнем просторного основного хода пещеры уже за критическим участком обвала.

Эта мысль казалась такой естественной, что я решил вести работы в этом поноре параллельно с другими.

На рабочем месте № 3, в Бибицтебере, я организовал добровольческую бригаду «бибпцев». В следующие два дня развернулось соревнование между «стариками» — «бригадой пещерников» и «бибицами», однако я должен был уехать — рана, полученная при открытии пещеры, настолько воспалилась, что необходимо было хирургическое вмешательство, и я поехал в Будапешт.

Наш чертеж показывает отношение друг к другу частей пещеры и три рабочих места, благодаря которым эти части пещеры были открыты.

1 — Рабочее место 1; 2 Рабочее место 2; 3 — Рабочее место 3; 4 — Тоннель Исследователей; 5 — Верхний конец основного ответвления тоннеля Исследователей (вскрыт сверху); 6 — Участок главного тоннеля горы Соморхедь (рис. автора)

Когда через два дня я вернулся обратно, дух соревнования был уже поистине воинственным. «Старики» стремительно что-то сверлили в пещере и взрывали. Даже на ночь никто не уходил домой. Утром в восемь часов начинали работу и только в полночь кончали. Напрасно по два раза в день приходили и умоляли их жены: они, забыв обо всем на свете, жили только пещерой.

Но «бибицы» тоже свой обед съедали в поноре. Обе группы хотели первыми войти в пещеру.

Вечером 3 августа обе бригады были в чудесном настроении. «Бибицы» прошли уже на глубину семи метров и ощущали ток воздуха такой силы, что постоянно гасли лампы. «Старики» тоже загадочно улыбались. Каждый чувствовал: скоро наступит великий день. Дядя Дюри, наш заслуженный «подрывник», доложил, что завтра произведет взрыв, которым и откроет вход в пещеру. А как он это сделает, то уже положитесь на него. И я ему доверил.

Откровенно говоря, я тогда уже начал немножно опасаться за «стариков», так как сам видел, что мы раньше достигнем результатов в поноре Бибицтебер. Но это рано или поздно должно выясниться наделе.

Обе группы были настолько воодушевлены и взволнованы, что ночью никто не мог заснуть. А Лаци Гера — самый страстный член молодежной бригады — до самого утра бодрствовал, погруженный в свои мысли у горящего костра.

ТРИУМФАЛЬНОЕ ШЕСТВИЕ В МИРЕ СКАЗОК

И вот пришло 4 августа…

Рано утром обе бригады уже были на работе. «Старики» приготовили мину, поместив взрывчатку в большую консервную банку. Банку закупорили, вмонтировав в нее запал и восьмиметровый бикфордов шнур, и отправились с ней в пещеру. Пожалуй, не нужно говорить, какую опасность представляла организация взрыва. Запал может взорваться от любого небольшого толчка, а ведь он был вмонтирован в громадную порцию взрывчатки. Монтирование мины мы производили на поверхности, так как на грязной почве пещеры без специальных инструментов выполнять эту сложную и искусную работу было бы небезопасно.

Доставка «консервной» банки заняла почти два часа. В узком лабиринте, между каменными глыбами, где приходилось ползти только на животе или спине, каждый сантиметр продвижения вперед доставался ценой больших усилий. «Старики» передавали с руки на руки взрывной механизм, на который возлагали все надежды. И вот он у конца пещеры. Узкую, отвесную расселину нужно расширить взрывом. Она была приблизительно в двадцать сантиметров ширины и в три метра глубины, затем значительно расширялась. Если после взрыва можно будет вползти туда, то затем уже без раскопок будем продолжать путь дальше. Брошенный в отверстие камень упал на ил — значит, там снова русло, а из отверстия шел сильный ток воздуха.

Заложить в расселину мину вызвался Лаци Вербай. На животе он подполз к опасному месту. Рукой он не мог ничего делать, так как держал в ней консервную банку. У входа в дыру он минут пять отдохнул, потом приступил к самому рискованному. Держа в руке бикфордов шнур, он должен был опустить мину на полтора метра в глубину. Здесь отверстие наиболее узкое. В десяти метрах сзади него дядя Дюри и другие с беспокойством следили за каждым движением Лаци. В пещере стояла тишина. Слышалось только биение сердца. Полчаса все проходило в гробовой тишине. Мина, раскачиваясь, висела в расселине.

Вскоре по характерному звуку «старики» услышали, что Лаци пополз обратно. Конец бикфордова шнура он тянул за собой. Дядя Дюри поджег шнур, и все поспешили к выходу. Бригада была еще в пещере, когда воздушная волна и приглушенный гул известили о произошедшем взрыве. Карбидные лампы потухли. Однако результаты взрыва невозможно увидеть до тех пор, пока не рассеется дым. А дым может держаться там в течение нескольких часов, несмотря на сквозняк. Все сочли самым разумным выйти из пещеры и устроить обеденный перерыв.

А тем временем «бибицы» усердно работали в другом поноре. Я был с ними, хотя из-за своего злосчастного ранения мог только, находясь на поверхности, вытаскивать ведра.

В 11 часов происходила смена забойщиков. Но работавший до обеда Гера Лаци не захотел передать рабочее место Шанни Папп. Лаци находящимся на поверхности ничего не сообщил о своих наблюдениях, но по тому, как он упорно не хотел передавать смену, все видели: у Геры действительно серьезные причины пренебречь дисциплиной бригады.

О возможности близкого входа в пещеру говорило и то, что уже через час из шахты начала вырываться такая сильная струя воздуха, какой мы не ощущали на протяжении всей работы. Она подхватила брошенный в отверстие понора листок бумаги и подняла его над нашими головами. Одно за другим поднимались наверх ведра, наполненные кусками породы, которые вода обточила и округлила. Каждые десять минут Гера просил отпускать веревку, к которой он был привязан, на тридцать-сорок сантиметров. Наши горевшие от волнения лица приятно освежал поток прохладного воздуха, вырывающийся из отверстия.

«Старики» были уже у Бибицтебера и с волнением ждали развертывания событий.

Через некоторое время мы услышали крик Геры, просившего спуститься Шанни Паппа: на его пути стояла каменная глыба, и он один не в силах был сдвинуть ее с места. Заодно он просил спустить запасную веревку. Руки работали с необычайной быстротой. Папп натянул на себя спецовку, зажег лампу и начал спускаться в узкую шахту. Юноша едва протискивался в узком колодце. Лампу задул со свистом вырывающийся из отверстия ветер. Потом Папп исчез в глубине. Мы отпускали за ним веревку и считали метры. На восьмом метре Папп остановился и стал разговаривать с Герой. Но слов понять было невозможно, только неразборчивый, рокочущий шум доносился из глубины.

Они обвязали камень веревкой и крикнули, чтобы мы тянули сильней. Веревка трещала под тяжестью груза. На счастье, камень имел продолговатую форму и поэтому прошел в узком камине. Мы еще не отвязали веревку, как Гера снизу закричал, что за местом, где лежал камень, камин идет дальше. Правда, еле-еле, но все же можно протиснуться через него. Нужна еще веревка. Папп кричит, что Гера обвязывает себя за поясницу и спускается дальше.

Наверху все хватаются за веревку.

— Держи… теперь отпускай!., отпускай… еще… еще!.. Быстрее, потому что режет!., повис на ней… еще… стой!

Потом снова Гера и Папп разговаривают между собой. Мы слышим их голоса, но слов разобрать нельзя. Зажигаем новые сигареты. Сколько ни кричали, ответа не было. Каждый чувствовал: мы перед большим событием. Я послал в камин Лаци Вербая, чтобы он нам сообщил, почему молчат Гера и Папп.

Вербай в мгновение ока молча обвязался веревкой. Стали спускать и его вниз.

— Счастливо, Лаци!

— Счастливо!..

Вот и он исчез. Веревка, словно бесконечная змея, извивалась вслед. Уже восемь метров, уже девять… На десятом метре веревка остановилась, и мы почувствовали, что она ослабла — Лаци снял с себя петлю.

— Что нового, Лаци?

Задаем вопрос, страшно волнуясь, но ответа снизу нет. Затаив дыхание прислушиваемся. И вот откуда-то доносится очень далекий крик. Потом снова повторяется:

— Г-г-д-е вы-ы?

Мы поняли. Часы показывают половину первого. Ленке Граф начинает плакать. Я смотрю на Ревеса, он думает то же, что и я: вход в пещеру открыт…

Пытаюсь спуститься вниз, но не могу. Рана на пояснице болит от каждого движения, а камни вдавливаются беспощадно. Больно настолько, что я покрываюсь потом. Все попытки напрасны. Пока не выздоровею, не смогу спуститься вслед за ними. Вытаскивают меня из колодца почти в бессознательном состоянии.

Мы ждем возвращения товарищей. Никто не уходит. Из лагеря пришла Магда Вираг — значит, обед готов и уже стынет. Ее слова едва доходят до нашего сознания. Никто не движется. Наблюдаем за безмолвным, темным отверстием понора. У входа в колодец колышатся от струй воздуха травинки. В страшном напряжении проходят минуты. Дядя Дюри робко вносит деловое предложение:

— Надо бы скорее пойти посмотреть, что там после взрыва.

Но никто не трогается с места. Думаю, что прикажи я им отправиться на рабочие места, ребятам было бы очень тяжело.

И вот в половине второго мы услышали снизу голоса. Кричал Гера: он привязал себя к веревке, можно тянуть. Сразу подскочили четверо. Поднимаем с невероятным трудом. Наверное, он не в состоянии помочь сам себе. Тяжелое дыхание слышится все ближе, наконец он появляется в суженном участке колодца. С ног до головы юноша был весь в грязи. Мокрые пряди волос свисают на покрытое глиной лицо. Мы едва узнали его. Последнее усилие — и он наверху. С одежды стекает жидкая грязь. Но глаза возбужденно поблескивают.

Без слов он бросается ко мне и, обняв, долго целует. Я не сопротивляюсь. Правда, я теперь стал тоже грязным, но даже в голову не приходит обратить внимание на такой пустяк.

— Есть, Лацика! Замечательная… и, по крайней мере, в километр длиной!

Радостно обнимаем Геру, а Ленке протягивает ему флягу с вином. Он жадно пьет, глазами показывая, чтобы мы побеспокоились о двух других. Их теперь тоже можно вытаскивать наверх. Колодец страшно узкий, дело продвигается медленно, но вскоре и они на поверхности. Едва можно разобрать друг друга, такой неимоверный стоит шум. Все хором спрашивают, хором отвечают. Шан-ни Папп считает, что там можно пройти вглубь на расстояние трех километров, но Лаци Вербай говорит, что на полтора. Я не верю ни тому, ни другому и считаю только на пятьсот метров, так как по опыту знаю: в порыве воодушевления даже самые беспристрастные исследователи всегда преувеличивают. Теперь я жаждал узнать только одно, почему они были вынуждены возвратиться? Лаци объяснял это тем, что вода пещерного ручья внезапно исчезла под каменной стеной, и пещера стала там совсем низкой, даже на животе невозможно было ползти. Я тотчас понял: он говорит о сифоне.

— Ну, а сейчас посмотрим, что там можно сделать. То есть посмотрел бы, если бы мог. В горячке я совсем забыл о своей ране. Как сделать, чтобы она не болела?!

За мгновение я перебрал в памяти все свои медицинские познания: самое худшее, что со мной может случиться при спуске в пещеру, — столбняк из-за попавшей в рану грязи. Ну, этого можно избежать, завтра попрошу врача сделать мне противостолбнячную прививку. И я решился. А на боль не нужно обращать внимания.

Пришедших в бурный восторг товарищей с трудом удалось отправить обедать в лагерь. Однако мы едва проглотили несколько кусков, обед нас теперь не интересовал. Мы начали приводить в порядок лампы и одеваться для разведки. В походе хотели участвовать все, хотя комбинезонов нам не хватало. Пришлось некоторым надеть на себя одежду наизнанку, а Ленке Граф заявила, что не представляет себе более простой и удобной спецовки, чем пижама.

Вскоре наша экспедиция была готова к отправке в путь. Дежурить по лагерю выпало на долю Магды Вираг.

Группа состояла из одиннадцати человек: Ленке Граф, Лайош Ре вес с женой, оба Вербай, Нети Лсринц, Ласло Гера, Шандор Папп, Ференц Конц, Иштван Турзо и я, руководитель.

Ревес и Ленке шли первыми. За ними я. Спуск в колодец для меня настолько мучителен, что были мгновения, когда я боялся не выдержать. Но все кончилось благополучно. На глубине двух этажей я отвязал веревку. Мы находились в пещере. Камин понора как бы вливался в потолок тянущегося коридора. Воды не было, но по пологому дну тотчас установили: в более влажный период года здесь протекает ручей. В направлении против течения ручья пещера очень узкая, но в другую сторону можно продвигаться довольно легко и беспрепятственно.

Пройдя несколько метров, мы достигли небольшого расширения, на стенах которого повсюду виднелись следы работы падающей сверху воды, сильно разрушившей горные породы. Не останавливаясь, поспешили дальше. Теперь коридор сужался и становился низким, продвигаться вперед можно только на четвереньках. Но вскоре потолок стал уже настолько низок, что пришлось лечь на живот и ползти, плотно прижавшись к земле. Прямо перед нами глубиной в полметра лужа из жидкой красной глины. Стало быть, нужно отказаться от надежды исследовать пещеру сухими.

Лежа на животе, мы ползли в холодном жидком иле. Теперь потолок совсем навис над нами и мы едва удерживали лампы над илистой грязью, жидкой, как вода. Когда мы делали более резкие движения, вода поднималась и попадала нам в рот и нос. Вдобавок ко всему именно в этой холодной ванне мы ощущали исключительно сильный поток воздуха, задувавший карбидные лампы. Не оставалось ничего другого, как ползком пробираться в темноте дальше, внимательно ощупывая потолок. Этот участок, которому дали имя Свинушник, длиной всего в десять метров, был труднее даже входного камина. После Свинушника мы снова смогли встать на ноги, и тоннель привел нас в высокий зал. Здесь показались первые большие сталактиты новой пещеры. Даже мы, кто видел на своем веку много сталактитовых пещер, стояли затаив дыхание. В своей сверкающей белизне сталактиты были как свежевыпавший снег. Следов загрязнения, темно-серых налетов, столь обычных для Барадлы, тут и в помине не было. Казалось невероятным, что сложенные из серого известняка горы могли стать творцами таких белоснежных сталактитов.

Когда мы делали резкие движения, вода поднималась и попадала нам в рот

Я уже не чувствую ни боли, ни насквозь мокрой прилипшей к телу одежды. Энтузиазм исследователя зовет дальше. Вскоре мы достигаем большого грота. Здесь можно выбрать два пути: или по каменистому руслу ручья, или по карнизу окаймляющему русло. Последний, однако, словно только что выпавшим снегом, покрыт ковром изумрудно блестящих кристаллов кальцита, и, не желая своими грязными ботинками разрушить эту красоту, мы выбрали нижний, более трудный путь.

Страшно возбужденная группа гуськом двигалась в неведомое. Обвалы каменных глыб преграждали путь, но мы каждый раз находили возможность пробираться сквозь них. У одного из поворотов мы увидели новое ответвление пещеры с полом из гальки. До сих пор мы почти все время шли по каменистой или глинистой почве. Начиная же с «галечного тоннеля» путь шел по «галечному ковру». Теперь уже не приходилось бороться за каждый метр. Пещера расширилась, спокойно и без особых препятствий мы продвигались дальше. Без конца тянущийся коридор был настолько высоким, что иногда свет карбидных ламп не достигал потолка. Поворот следовал за поворотом. Перед нами — громадный сталактитовый занавес.

Такого большого и массивного занавеса, как этот «Красный стяг» я еще не видел. В Барадле не встречалось похожей драпировки.

Занавес длиной около двух метров широкими волнами ниспадал с потолка. Но толщина едва ли достигала полсантиметра, и поэтому сквозь него просвечивало пламя карбидной лампы. По оранжевому фону занавеса шли широкие красные полосы, а весь он был окаймлен белоснежными, блестящими сталактитовыми кружевами.

А теперь действительность казалась все же неправдоподобной

Широко раскрытыми от восторга глазами мы с жадностью смотрели и не могли насмотреться. Густой лес сталагмитов, журчащий на дне пещеры кристальный родник, отвесные каменные стены, наведенные с инженерной точностью, множество редькообразных сталактитов и другие все новые и неожиданные картины поражали нас.

Нети Леринц начал проявлять бурный восторг, который тотчас же передался и другим. Наше продвижение по пещере нельзя было назвать тихим и спокойным созерцанием.

Да, это и следовало ожидать. Сколько раз в мечтах мы представляли пещеру, пожалуй, именно такой, какой она была, а теперь действительность казалась все же неправдоподобной.

Наконец после получасовой быстрой ходьбы мы достигли точки, где Гере и его товарищам не удалось продвинуться дальше. Как показали наши последующие измерения, эта точка находилась в четырехстах тридцати шести метрах от колодца Бибицтебер. Журчащий ручеек исчез в низком сифоне, чтобы продолжать свой, нам еще неизвестный путь под горами к источнику Комлош.

На минуту мы нерешительно остановились. Отверстие здесь очень узкое, через него на ту сторону сифона не пробраться, а пещера, вероятно, там снова расширяется. Вдруг я заметил у себя над головой более широкое отверстие, и сразу же стало ясно: это ход, огибающий сифон. По отвесной стене, встав на плечи товарищу, я вскарабкался наверх. Потом пролез в отверстие и убедился в правильности своих предположений. Коридор шел над сифоном широкой дугой, и после нескольких метров продвижения по нему, несколько изловчась, я снова спустился в пещеру, но теперь уже за сифоном, где еще никто никогда не бывал. Волнение дошло до предела. Один за другим за мной переползали товарищи. Теперь снова мы беспрепятственно могли продвигаться вперед.

Новые великолепные группы сталактитов, красные, желтые и белоснежные, похожие на стеклянные трубочки, сияющие заросли длинных каменных капельников; с каждым поворотом развертывались перед нами все более чарующие картины.

Кто из нас мог бы сказать, как долго мы идем по этой волшебной пещере, а ей и конца нет. В некоторых местах заросли сталагмитов так густы, что скрепя сердце приходится их ломать, чтобы идти дальше.

Некоторые сифоны мы обходили сверху, через другие проползали на животе

Новый сифон, за ним второй. Некоторые мы обходили сверху, через другие проползали на животе. Пещерный лабиринт вел все глубже и глубже в сказочный, таинственный, еще не виденный человеческим глазом тихий храм царства сталактитов. Вспомнились слова отважного исследователя старой пещеры Аггтелек Имре Ваша, который так писал о своих впечатлениях:

«Большие и маленькие, блестящие и белоснежные, оспаривающие друг друга своим великолепием, стояли там в несметном количестве натечные каменные столбы, свисали вниз красивые каменные сосульки, заставляющие забывать страх и опасность, очаровывающие и зовущие человека продолжать его подземное путешествие. Многие места каменных стен были покрыты словно коврами, а на них кристальные натеки, образовавшиеся из просачивающейся известковой воды, казались на этом ковре драгоценными камнями».

В этой части пещеры приходилось часто заходить в воду по щиколотку, а иногда и по голень. Течение ручья, по которому мы шли, не было очень сильным, но местами вода собиралась в ложбинках, и мы их уже не могли обойти.

Теперь мы должны были пройти через глинистый ход, огибавший сифон. Выйдя из него, едва сделав несколько шагов, я обратил внимание на далекий, необычный шум. На мгновение прислушался, наверное, шумит вода. Я пробежал несколько шагов в направлении шума. Перепрыгнув через довольно глубокий бассейн, я попал в необыкновенно большой грот. Там, пересекая наш путь, протекал ручей — источник шума. Справа и слева таинственная пустота поглощала свет моей карбидной лампы.

Неожиданное зрелище поразило меня. Оказывается, мы только теперь вошли в настоящий главный тоннель пещеры. А длинный извилистый коридор, в который мы попали под горой Соморхедь у понора Большой долины и шли до сих пор, думая, что он главное русло подземного ручья Комлош, был лишь ответвлением этого намного большего по величине тоннеля. Размерами открытой теперь части пещеры мы были довольны. Ведь источник Комлош значительно меньше, чем источник Иошва, вытекающий из Барадлы. Казалось естественным, что поскольку здесь воды меньше, то и пещера должна быть меньше, чем Барадла. Однако я стою в главном тоннеле, и он кажется мне таким же громадным, как и старая пещера Аггтелек.

Открытый в Бибицтебере колодец понора в действительности был воронкой, но не главного тоннеля, как я считал.

Думается, немногие исследователи принимали с такой радостью весть о том, что в их предположения вкралась ошибка. Счастливый, я крикнул своим товарищам, чтобы побыстрей шли за мной. И, преисполненный гордостью, наблюдал, как на их лицах появляется выражение испуганного удивления. Мы все понимали: только теперь начинается настоящая работа!

Путь в этой пещере был свободен с двух сторон. Минуты раздумья, и мы решили идти по направлению течения ручья. Теперь мы продвигались, уже не растягиваясь и не гуськом: пещера была достаточно широкой для того, чтобы идти по два, по три человека в ряд. Местами холодная вода ручья заполняла ее во всю ширину. Теперь мы шли по колено в кристально чистой воде, потом дорога повела нас по шуршащей гальке. Идя по подземному руслу ручья Комлош, иногда по бедра погружаясь в воду, мы не переставали восхищаться. С едва видимого глазом потолка свисали метровые сталактиты, на зеленовато-серых каменных стенах сверкали всеми цветами радуги кристаллические натеки. И все это великолепное зрелище отражалось в воде ручья. В одном большом гроте тонкие сталактитовые стержни разрывали зеркальную гладь озера. Чем глубже был бассейн, тем более темно-зеленым казался цвет воды. Темно-зеленая вода и свисающие над ней удивительные кружева красных, желтых и белоснежных сталактитов создавали игру красок, не поддающуюся никакому описанию. И каким-то необыкновенно сказочным делала все это переливчатая мелодия журчащего ручья. Совсем иное настроение вызывал в другом зале грозный гул каскада.

Невозможно объяснить охватившее нас чувство, когда, промокшие в холодном ручье, мы бежали все дальше и дальше, когда, не считаясь с опасностью и рискуя жизнью, протискивались среди неустойчиво лежащих глыб, завоевывая дотоле неизвестные, спрятанные под землей владения, — да, эти минуты щедро возмещали мучения безнадежных до сих пор поисков, ночи, переплетающиеся с днями, уже казавшимися напрасными усилия, добровольно взятые на себя лишения. Чувство этих минут сможет понять только тот, кто сам принимал участие в длительной и упорной борьбе, кто сам выигрывал битву, битву за большое и серьезное дело.

Я подумал о том, что московский экзамен я выдержал по-настоящему только сегодня…

И вдруг мы вспомнили, что в наших лампах кончается карбид. На глубине больше тысячи метров, в царстве подземной воды и опасных каменных пропастей мы забыли о беззвучно бегущем времени. Кто знает, сколько часов тому назад начали мы под землей наш исследовательский путь? Но лампы о времени не забыли и не обращали внимания на наше исключительное открытие. То в одной, то в другой тускнело пламя карбида, некоторое время они еще мигали, но потом гасли окончательно. Мы слишком поздно обнаружили, какое непростительное легкомыслие проявили, не взяв с собой запас карбида. Кто знает, как мы еще далеко от конца. А широкий темный коридор пещеры заманчиво и уверенно вел нас теперь все дальше и дальше.

Но нет, больше уступать соблазну нельзя. Может быть, и теперь поздно! Если мы не успеем вернуться до тех пор, как погаснет наша последняя лампа, то навсегда останемся в этом каменном склепе вечной темноты. На глиняном холме входа Фарфорового коридора мы записали дату: «4 августа 1952 года». Мы уже тогда знали, что эта запись будет внесена со временем в книгу «Истории венгерской спелеологии». И внесена на первую, тисненную золотом страницу, на которой до сих пор была записана только одна фраза:

«В 1821 году я дошел до сих пор, и не дальше — Имре Ваш».

Две лампы горели до самого колодца, но едва излучали свет. По петляющим ходам тоннеля Исследователей наша группа могла продвигаться вперед только гуськом, часть товарищей шла на ощупь, почти вслепую. Поэтому не удивительно, что с одного верхнего входа, огибающего сифон. Лайош Ревес упал и об острие глыбы поранил себе голову. Через открытую рану виднелась черепная кость. Не было ни времени, ни чистого материала для перевязки раны. Ревес был в состоянии идти, и мы двинулись дальше.

В Свинушнике обе едва излучавшие свет лампы задул ветер. К счастью, у дяди Дюри оказались под шапкой три сухие спички, мы смогли зажечь одну из ламп. Ощупью, шаг за шагом продвигались вперед.

Наконец через довольно длинный промежуток времени послышался счастливый возглас Ленке Граф, который означал, что мы достигли колодца. И на самом деле, в последних отблесках едва светящегося карбидного пламени мы увидели на поверхности потолка спускающийся из отверстия конец веревки.

Однако по ней никто взобраться не смог — беда в том, что от ила Свинушника одежда сделалась невероятно скользкой, а наши безуспешные попытки взобраться очень загрязнили веревку. Теперь мы окончательно потеряли надежду использовать ее для подъема на поверхность. Не оставалось ничего другого, как попытаться кого-нибудь поднять и втолкнуть в колодец. Сделали пирамиду, чтобы Лаци мог взобраться последнему на плечи и, дотянувшись руками до самого узкого места колодца, попробовал бы там подтянуться. Все напрасно. Два раза он падал. В грязной и скользкой одежде он выскальзывал из колодца, как хорошо смазанный поршень. Наконец, когда мы уже потеряли последнюю надежду, Лаци Вербай снял ботинки и попробовал взобраться босиком. Снизу, встав на плечи друг другу, мы подталкивали его. Попытка удалась! Из нижней части колодца он вылез на первую площадку, где, немного передохнув, при помощи веревки (обвязанная вокруг поясницы, вся в глине, она невероятно резала) вытаскивал одного за другим членов экспедиции.

Наступила очередь вытаскивать Лайоша Ревеса. Левой рукой он уже схватился за каменный выступ и хотел было подтянуться, когда у ног тех, кто держал веревку, сорвалась громадная глыба и со страшным грохотом полетела вниз, прямо в направлении Ревеса. Помочь было невозможно. Беда казалась неминуемой. Тупой треск, и в следующее мгновение глыба вместе с Ревесом упала к нашим ногам.

Бедный Лайош! Дорого обошелся тебе этот поход. Лампа потухла, и в темноте мы не видели, что сорвавшийся камень превратил в обрубок только мизинец на руке Ревеса. Если бы хоть что-нибудь можно было видеть в кромешной темноте пещеры, если бы хоть на минуту вспыхнуло желтое пламя спички, мы бы успокоились. В наступившей после грохота мучительной тишине стояли мы беспомощно друг подле друга, застыв в полном замешательстве.

У меня едва хватило сил задать вопрос. Если ответа не последует — значит, произошло самое страшное.

— Лайош, ты жив!? Лайош… ответь!

И Лайош ответил:

— Успокойтесь, жив. Вытаскивайте меня побыстрее!

Мы тотчас привязали к нему конец веревки и, подталкивая снизу, подтягивая сверху, успешно вытянули на первый выступ.

Выбирались на поверхность прежним способом выталкивания. Наверху была ночь, поход закончили в полной темноте. Кто не был там, тот не сможет представить себе, как мы мучились, работая эти полтора часа, пока наконец не попали все снова под звездное, ясное небо.

Интересное существо человек! Насколько мы в течение месяца горели желанием предпринять этот незабываемый поход, насколько упорно, без необходимого снаряжения, не обращая внимания на ушибы и ранения, пробивались через первую узкую расселину в таинственный подземный мир, настолько счастливы были теперь, увидев диск обычной желтой луны. Какое-то особое наслаждение испытали мы в тихую летнюю ночь, услышав после холода и глухой тишины пещеры монотонный треск кузнечиков, который наполнял так хорошо знакомый мир звуками жизни…

Первым делом нужно было оказать помощь пострадавшему. Мы промыли и перевязали раны. При свете костра убедились, что раны Ревеса не опасны для жизни, хотя и выглядят ужасно. Из-под бинтов выглядывали только одни глаза Лайоша, но он говорил, что за эту пещеру не только мизинца, а целой ноги не пожалел бы отдать. Да, это правда. У меня у самого тоже было такое чувство.

Мы так и не ложились. Через час наша группа была уже в Йошвафе, где на берегу источника Комлошу разложенного огромного костра до полудня следующего дня продолжалось веселое празднество. Звуки песен победоносно летели над лежащими внизу горами…

Я думаю, в ту ночь и в Йошвафе мало кто спал. Но надеюсь, что жители поселка простили нам нарушение ночной тишины. Ведь наш праздник, наш победный праздник — и их тоже. Даже не только их: всей страны. Страны, которая в тот день обогатилась новой громадной сокровищницей, страны, люди которой ломают себе головы не над изобретением все новых видов смертоносного оружия, а над средствами развития науки и культуры, люди которой открыли сегодня вторую сталактитовую Барадлу — пещеру Мира.

БИБИЦТЕБЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ

Известие об открытии пещеры распространилось с быстротой молнии. За несколько дней оно облетело всю страну. Все интересовались новой громадной сталактитовой сокровищницей. все хотели ее видеть. Ежедневно из близлежащих окрестностей и из самых различных частей страны прибывали в бибицтеберский лагерь туристы, путешественники. Конечно, и речи не могло быть о том. чтобы их пустить в пещеру. Ведь только теперь начиналась настоящая работа. Нужно было овладеть пещерой! А это значит, провести в ней исследования, вычертить планы, укрепить те места, где грозит опасностью обвал, расширить труднопроходимые участки, а главное — пройти ее целиком. Ведь те участки, которые мы обошли четвертого августа, составляли лишь среднюю часть пещерной системы.

Для работы необходимо было заготовить новое снаряжение. Нет сомнения, что теперь, когда результаты уже налицо, мы получим поддержку. Так и получилось. Скоро прибыла из министерства телеграмма, в которой Шандор Виталиш сообщил, что мы можем продолжать начатое дело, просил представить план дальнейших исследовательских работ и проект сметы.

На несколько дней я поехал в Будапешт, где в первую очередь договорился об изготовлении специальных резиновых комбинезонов. Они должны быть непромокаемы, из тонкого, легкого, прочного материала и не стеснять движений, нижнюю часть комбинезона нужно сделать в виде резиновых сапог, так как она быстрее изнашивается.

Некоторые залы пещеры настолько велики, что свет даже самых сильных карбидных ламп не достигает стен. Поэтому необходимо было достать большой светосилы лампы и электрические фонарики. Взрывчаткой, бикфордовым шнуром и запалом, а также необходимыми аппаратами к электрическому взрывателю снабдила нас шахта Рудобаня. Часть цемента, необходимого для строительства входного тоннеля, мы получили в Будапеште, другую в Перкупайском гипсовом руднике. Наконец настал час, когда из Института геологии мы весело повезли на машине все необходимое снаряжение.

Наша исследовательская группа снова пополнилась. Мы взяли новых рабочих, а те, кто работали у нас до сих пор в порядке товарищеской помощи, стали получать регулярную зарплату.

За несколько дней камин значительно расширился. Один за другим взрывы производились у входа в пещеру. Все работали с воодушевлением. Я по-новому организовал бригады. Одна из них стальным сверлом бурила в скале шпуры для взрывчатки. Другая крепила подпорки, в местах, где возможен обвал. Третья вытаскивала ведрами ил из Свинушника, чтобы не купаться каждый раз в грязи. Прибывали подводы, привозившие из йошвафской каменоломни необходимую для цементирования бетоном щебенку. Для входа в пещеру Мира в Рудобане ковали металлическую дверь. В расширенном камине воронки начали монтировать железную лестницу. Так вскоре освободились веревки, уже не нужные для спуска в пещеру. Постепенно исчезала стоявшая на пути и доходившая до щиколоток, а порою и до колен вода. Там, где раньше пробирались на четвереньках или ползли на животе, теперь можно было идти в полный рост. Старые узкие сифоны превращались в удобные для прохода тоннели. Продвижение по тоннелю Исследователей стало настолько легким и свободным, что за двадцать минут мы достигали главной галереи. А в день открытия из-за узких мест, луж, грязи и воды нам на это понадобилось больше часа.

Теперь, когда не нужно было на каждом шагу остерегаться, не нужно было опасаться внезапных и неожиданных обвалов, мы по-настоящему смогли увидеть, насколько красива пещера. Та часть ее, где раньше в мокрой пропитанной глиной одежде мы дрожали от холода, теперь в сухих комбинезонах казалась нам воплощением тепла. Изменился и вид у входа пещеры. На отвесной стороне понора построили лестницу. Барьер из березовых кольев служил заграждением от пасущихся неподалеку любопытных коров и коз. Надпись «Счастливо!» на сбитых из жердей воротах напутствовала отправляющихся на работу.

Вместе с нами радовались и жители окрестных сел. Всю глубину и искренность их радости доказал организованный в одно из сентябрьских воскресений по инициативе работающих вместе с нами крестьян народный праздник, на который мы были приглашены.

Лагерь изыскателей понора Бибицтебер

Уже в предобеденное время начала собираться на площадке перед пещерой Мира аггтелекская, йошвафская и егерсегская молодежь, а через несколько часов, украшенные пестрыми лентами и зелеными ветками, одна за другой подъезжали повозки с празднично одетой молодежью и стариками. Бибицтебер никогда не видел такого скопления народа. Собравшиеся хотели услышать историю открытия пещеры, и я, встав на телегу, вкратце ознакомил их с еще недоступными для общего обозрения достопримечательностями.

Тысячная толпа с таким вниманием и в такой тишине слушала мой импровизированный доклад, что даже пролетающую муху можно было услышать. После этого под веселую музыку народного оркестра при свете огромных костров весело танцевала молодежь.

Улучшились наши бытовые условия. До сих пор из-за большой отдаленности деревень возникало много работ по снабжению продуктами. Сколько раз в самый разгар работ, когда уже от голода кружилась голова, мы вспоминали, что у нас нечего есть. Тогда быстро ставили силки и ловили для «пира по нужде» штук десять жирных сусликов. Конечно, не всегда выходило так, как нам хотелось. В таком случае страдала весело виляющая хвостом собака Сифон, которая своим собачьим умом не могла понять значения наших пинков:

— Видишь, Сифон, если бы ты не сожрал два килограмма брынзы, мы все могли быть сыты.

Теперь при содействии руководителя отеля «Морской глазок» Яноша Бронштейна мы стали получать обед из ресторана. Правда, за ним нужно было ежедневно ходить с ведрами в Иошвафе, и оттуда не раз мы приносили его в лагерь далеко за послеобеденное время, но все же ели хорошо приготовленную горячую пищу. Кроме того, деревенские жители, особенно егерсегцы, много раз потчевали «товарищей инженеров-исследователей» маленьким «скромным; обедом. Когда мы видели приближающуюся к лагерю со стороны Егерсега тетушку Тарцали с огромной посудиной, то уже наперед знали, что у нас будут на обед превосходные цыплята.

Однако по-прежнему тяжелым оставался у нас вопрос снабжения водой. В нашем районе, где развит карст, трудно найти воду, особенно в сухую летнюю пору. Единственным по соседству колодцем был журавль в долине Пилинки, причем на расстоянии километра с гаком от лагеря.

Принесенную воду использовали для питья, варки и стирки, а теперь ее много требовалось и для замешивания бетона. Путь от колодца до дома изумительно красив, но с двумя ведрами было невыносимо тяжело взбираться на холм через три крутых подъема до большого дуба, потом до большой груши, потом до дома — много раз приходилось отдыхать, прежде чем преодолевали это расстояние. И так ежедневно и неоднократно.

Обед в лагере. Меню: жареные суслики с рисом

Иногда в лагерь приходили «умирающие» от жажды козы, и дежурный по лагерю — мой отец — не мог с ними справиться. За какую-нибудь минуту они выпивали все наши запасы воды до последней капли. Напрасно он нещадно лупил это «козье нашествие», все равно вода ими выпивалась до последней капли. И какими бы усталыми мы ни были, каждому приходилось ходить к живописному колодцу Пилинки…

Тяжелым делом были мытье посуды и стирка. Каждый день мы откладывали в сторону много жирной из-под еды посуды и огромное количество грязной и мокрой как верхней, так и нижней одежды, которая после наступления осенних дождей уже никогда не просыхала.

Конечно, было множество трудностей. Преодолевать их и начинать каждый новый день в бодром настроении было делом нелегким. И все-таки и здесь мы всегда одер живали победу.

Для исследовательских работ в пещере я организовывал специальные экспедиции. До конца полевого сезона то есть до начала ноября, пещеру посетило около пяти десяти разведывательных, топографических и биологических отрядов. Каждый в своей области вел самые разнообразные работы. Наиболее короткие исследования продолжались десять-двенадцать часов, самые длинные — тридцать.

Снаряжение для таких экспедиционных отрядов приходилось составлять особенно заботливо. Помимо этого, мы проводили разведку карстовых явлений в более отдаленных районах. Например, в Терестене и Егерсеге, где определили контуры еще неизвестных сталактитовых пещер, исследование которых станет в дальнейшем объектом самостоятельных работ.

ДАЛЬШЕ!

Нижняя часть галереи по направлению течения ручья до конца пройдена нами еще не была. Возможно, что конец недалеко от того места, где мы в день открытия повернули обратно, но возможно, что пещера тянется еще на многие километры.

5 августа мы провели разведку для знакомства с верхней частью главной галереи. Она показала, что можно продвинуться вверх примерно на километр. Здесь было обнаружено одно из самых красивых, когда-либо виденных нами сталактитовых образований — белоснежная, в два метра высотой и семнадцать шириной Большая туфовая плотина. На этом участке пути шел необозримой высоты с отвесными стенами коридор, от которого отходило много ответвлений. Габор Мадяри с Мишкой Месарошем вползли в одно из них довольно далеко, но вскоре им пришлось повернуть обратно, так как целью похода была разведка главной галереи до верхнего конца.

В двухстах метрах от выхода тоннеля Исследователей за одной из известково-туфовых плотин, тянулось пятнадцатиметровое глубокое озеро, настолько глубокое, что казалось бездонным. Нужно было вскарабкаться на высокий каменный карниз и. балансируя над водой, пробираться вперед. Пройдя километр, мы наткнулись на огромный завал, который совершенно перекрыл нам путь. Из-за наших попыток проделать ход между обломками скал с высоты со страшным грохотом начала сползать каменная лавина. Через несколько мгновений вся пещера так задрожала, будто в нее попала бомба. Словно пушечные ядра, рушились с высоты каменные глыбы величиной со стол. Они чуть не похоронили Вали Сабо и Лаци Геру. Здесь надо быть очень осторожными. Поэтому мы отложили исследование верхнего конца главной галереи и пошли осматривать нижний.

6 августа. Печет солнце. Мы упаковали снаряжение… Из-за холодной пещерной воды оделись потеплее. Резиновой одежды в то время у нас еще не было. В новом разведывательном походе приняли участие экскурсоводы Иошвафской пещеры — Лайош Берец и Арпад Мижер. Даже Иожеф Секе и Иштван Сюч согласились пойти с нами и пренебречь неприятным ощущением холодной воды. Они пришли из Еделеня по поручению исполкома и, желая убедиться в подлинности слухов, согласились на любые трудности. Веревку должен был нести товарищ Секе.

Свинушник не был еще приведен в порядок. Мы с трудом пробираемся по нему, подбадривая тех, кто идет здесь впервые. Новички отплевываются, чихают от едкой грязи и интересуются, вся ли пещера такая? Однако вскоре они утешаются; у Красного стяга нам пришлось убеждать их в том, что очень спешим, так как перед нами длинный путь; а они каждой сталактитовой группой хотели любоваться часами.

В главной галерее мы продвигаемся гораздо быстрее. Как старых близких знакомых приветствуем мы всего лишь раз виденные интереснейшие ориентиры: причудливый каменный утес Стервятник, густой лес молодых сталактитовых капель и грибов, Сталактитовый детский сад, кружевные Волшебные ворота и страшный обвал Железных ворот. Через некоторое время с каменной вершины Бронзовых ворот спускаемся вниз, в русло журчащего ручья. Потом перебираемся на сказочные раковины Пяти туфов, и вот в ста метрах от них перед нами предстают Стальные ворота.

Новички не могут удержаться от возгласов удивления. Да и мы тоже. Сегодня, пожалуй, мы получили еще большее удовольствие от этого сказочно великолепного подземного мира, чем в первый раз. Снова метров сто идем вброд по колено в воде. Промерзли до мозга костей! Какие замечательные лодочные походы здесь можно будет организовывать! Наконец мы у глиняного холма. Ленке Граф, сияющая от восторга, показывает надпись:

«4 АВГУСТА 1952 ГОДА. ГРУППА ЯКУЧА».

Здесь начинается новая неизвестность…

Мы снова наполнили наши лампы карбидом. Опять чувствуется та необычайная взволнованность, от которой громко стучит сердце. Ревес идет около меня. С беспокойством смотрю на его перевязанные голову и руку. С марли каплет грязь. Но я даже не пытаюсь отговаривать его от дальнейшего участия в походе. Знаю, все равно напрасно. На его месте я поступил бы точно так же.

Ручей становится глубже. В сводчатом коридоре, загроможденном тяжелыми сталактитами, вода достигала бедер. Самые мелкие камешки виднелись на дне, такая она была прозрачная. На стенах глубокими полосами выделялись ложбинки — прежние уровни ручья. Теперь вода заполняла весь коридор пещеры, шириной всего-навсего в два метра. Мы едва видели потолок, он находился на высоте пятнадцати-двадцати метров. Сверху спускался громадный сталактитовый занавес. Он достигал в длину' приблизительно восьми метров. Ширина его была около восьмидесяти сантиметров. Нижний конец будто ножом был разрезан надвое. На громадном занавесе то там, то здесь блестели десяти-, двенадцатисантиметровые кальцитовые иглы. Величественная картина! Мои товарищи в один голос предложили назвать этот занавес «Тещин язык».

Вот мы идем по Фарфоровому коридору. Каменные стены яркого сине-зеленого цвета. По стенам сбегают кремово-желтые «водопады» сталактитов. Очень интересные сочетания красок. Скоро мы услышали шум. По туфовой плотине, которая запрудила воду на последнем участке нашего пути, блестящим занавесом низвергался ручей Комлош. Балансируя по краю плотины, мы отыскали место, где смогли спуститься в нижнее русло. Отсюда шел довольно длинный мелководный участок. Мы могли идти по ручью вброд, вода доходила только до щиколоток. Как легко здесь построить тротуар из чудесных камешков, взятых со дна!

Лампа товарища Секе погасла. Он попробовал ее зажечь, но безуспешно. Мы горели нетерпением и жаждали идти дальше. Однако нужно было сменить фитиль. Пока они возились с лампами, я пошел вперед. Не верю своим глазам: передо мной белоснежный сталагмит, поверхность которого густо покрыта длинными, блестящими, как алмаз, игольчатыми кристаллами. Большинство иголок не прямые, а закручиваются винтом. Как образовались такие причуды? Ответ на этот вопрос — задача дальнейших исследований. Во всяком случае, Еж — самая необычная группа сталагмитов, виденная нами в пещере Мира. Я даже вблизи не разрешал товарищам рассматривать их, боясь, что они поломают тонкие иглы.

Мы идем по Фарфоровому коридору

Здесь густо торчали похожие на вешалки кривые сталактиты

Теперь настала очередь Магды Вираг обратить наше внимание на виднеющееся на стене двумя метрами выше другое интересное явление. Здесь густо, прямо друг подле друга торчали похожие на вешалки кривые сталактиты; на конце сталактитов, растущих вверх, были дырочки величиной с острие иглы.

В дождливое время через их тоненькие трубочки из расселин горной породы вытекает вода. Стремясь найти себе выход. она тонкой струйкой била из канальчиков вверх, создавая интересное и редкое явление — изогнутые сталактиты.

Дальше картины беспрестанно менялись. Местами, в стороне от ручья, плавали в маленьких водоемах белые слепые рачки[32]. Потом мы увидели, как испуганно прыгнула прямо перед нами лягушка, — Я думаю, в тот момент мы были удивлены больше, чем наша добрая знакомая. Появление лягушки означало: где-то должно быть, по крайней мере, в несколько сантиметров шириной отверстие, через которое вода могла занести ее сюда с поверхности. Конечно, трудно было предположить. что она пришла сюда в пещеру по доброй воле. Позднее мы встретились в пещере еще с множеством лягушек и даже хвостатой саламандрой. Эти животные обитали в главном тоннеле. Очевидно, они попали в пещеру во время весеннего половодья, несколько месяцев назад, благодаря понору Большой долины, через который вначале и мы пытались проникнуть. Интересно было наблюдать, как лягушки реагировали в подземном мире, сулившем им верную гибель, на слабый свет наших ламп. Их глаза привыкли к постоянной темноте. Привыкли! настолько, что когда мы их вынесли наружу и они снова смогли увидеть несомненно ими горячо желаемый дневной свет, то внезапно ослепли от ярких лучей солнца.

Чем глубже мы забирались в эту огромную сталактитовую страну, тем достигали больших гротов. Слева в одном из них протекал ручей. На другой стороне был большой глиняный бугор с пологими склонами. Мы стали влезать на него по скользкой глине. Посмотрели вверх: непроницаемая мгла означала, что зал очень высокий. Позднее, когда у нас имелись карманные фонарики, и мы направили их лучи на потолок, то увидели, что высота зала превосходит все наши ожидания. Яркий сноп лучей карманных фонариков бесследно проглатывался таинственным мраком.

Кажется, по размерам эта пещера все же меньше, чем Барадла, но производит очень внушительное впечатление. С тревожным любопытством мы спешим по тоннелю. Поразительны по красоте сталактитовые образования… Невозможно выразить словами все великолепие и разнообразие их форм и цвета.

Мы диву даемся, глядя на широкий и громадный сталактитовый занавес: он тонок до прозрачности, длина его семь метров, а конец сильно ободран, будто вода специально сделала по краям бахрому. Мы назвали его Гарпун.

Все усиливающийся шум пещерного ручья означал, что поблизости водопад. Водопад был невелик, но огромная пещера эхом вторила его гудящему шуму.

Ручей стал глубже. Теперь мы шли по пояс в воде. Можно было пробираться и по берегу, но так мы шли быстрее, а мокрыми все равно уже были. Неожиданно опять попали в грот. Здесь под сорвавшимися сверху громадными каменными глыбами вода прорыла небольшой тоннель. Идти по тоннелю или взобраться на гору обломков и. оставив русло ручья, пройти этот участок, не замочив ног? Взбираться слишком долго — выбрали нижний путь.

Вода ужасно холодная: девять с половиной градусов, мы сразу же их почувствовали. Ленке Граф дрожит. Она громко стучит зубами, замерзла, но ни за что на свете не призналась бы в этом. Ссылается на волнение. Безусловно, бывает, что дрожишь от волнения, как в лихорадке. Главным образом такое случается в приемной зубного врача или во время какого-нибудь трудного экзамена. Но здесь, однако, не было ни зубного врача, ни экзаменов, и мы были склонны думать, что Ленке «нервничала» лишь из героизма.

Ну и длина у этой пещеры! Мы уже подумывали о возвращении, когда ручей неожиданно исчез под нагромождением каменных глыб, до самого свода заполнивших пещеру. Ошеломленные, осматриваемся. Идти дальше нельзя. Но никто из нас и думать не хочет о возвращении. Препятствие придало нам сил. Не составляло особого труда установить, что загроможденный сифон можно легко обойти. Нужно лишь переползти через крутой и скользкий глинистый гребень. Товарищ Секе поскользнулся и, упав навзничь, со страшной быстротой полетел вниз. К счастью, внизу он натолкнулся на рыхлый и мягкий ил, который с шумом разбрызгивается во все стороны, но не причиняет серьезного вреда нашему путешественнику. Мы продолжаем путь дальше, по ту сторону холма. Издалека снова слышится заманчивый шум. Снова хребет. Снова перебираемся. На этот раз без существенных волнений. На дне зала течет ручей. Пещера внезапно заканчивается отвесной стеной.

В каменный сифон с просветом всего в несколько сантиметров падает небольшим водопадом вода. Лежа на животе, мы пробуем склониться к ней и осветить сифон. Наблюдаем весьма неутешительную картину. Через несколько метров каменный свод сифона опускается на воду. Положение невеселое.

Ленке Граф дрожит еще сильнее. Она даже не в состоянии закурить сигарету. Мы опечалены: вот перед нами и конец пещеры. Потом смеемся над собой. Пещера уже таких размеров, что превосходит все наши самые дерзкие мечты. В свете едва мерцающих ламп мы ищем возможность обойти сифон. С правой стороны вверх ведет отвесный скользкий глинистый склон. Над ним зияет отверстие. Взобраться удается значительно легче, чем мы думали. Забираем с собой снаряжение. Веревка вся в глине и теперь стала в три раза тяжелей. В коробку с карбидом каким-то образом попала вода, и мы чувствуем резкий запах ацетилена. Приблизительно на высоте шести метров над уровнем ручья мы попадаем в короткий и неширокий глиняный коридор. На этом участке некоторое время пробираемся по горизонтали, а дальше начинается спуск.

По скользкой глине мы скатываемся на глубину этажа. Здесь уже коридор становится значительно шире. В нем нет даже и следов ручья. Снова взбираемся по очень крутой глиняной стене. Восхождение опасно, нет ни малейшего выступа, за который можно бы ухватиться. Нужно ползти, плотно прижавшись к земле, чтобы не соскользнуть вниз. Наконец с трудом взобрались наверх и попали в еще более высокий коридор. Тут и земля, и стены, и каменный свод, — все покрыто толстым слоем сырой красной глины. Конечно, невозможно сохранить веревку сухой и годной для употребления. Пожалуй, эта верхняя ветвь обходного пути сифона — самая грязная часть пещеры.

После тридцати метров хода перед нами встала узкая известняковая стена, за которой мы увидели кажущуюся бездонной пропасть. Спуск по стене, почти отвесной, невозможен. Глубина приблизительно в два этажа. Наша веревка в глине, и воспользоваться ею для стека нельзя. Посоветовались и, так как придумать ничего не могли, решили вернуться обратно. В следующий раз принесем сюда веревочную лестницу и с ее помощью, по-видимому, сможем решить вопрос дальнейшего продвижения.

Мы шли с другой стороны, и уже виденные сталактитовые образования казались нам совсем незнакомыми

Обратный путь проделали быстро. С гребней, на которые до этого взбирались с большой осторожностью, надеясь на тормоз пятой точки, сползали в мгновение ока. Теперь пещера была совсем иной. Мы шли с другой стороны, и уже виденные сталактитовые образования казались нам совсем незнакомыми.

Был поздний вечер, когда мы снова выбрались на поверхность.

ЗА СИФОНОМ ВЕРЕВОЧНОЙ ЛЕСТНИЦЫ

Резиновую одежду мы заказали, но еще не получили и стали терять надежду, что вообще ее получим. Габи Мадяри и Ревес решили без нее проникнуть за сифон, насколько это будет возможно. Мы снабдили их теплыми вещами, но… каждая пропускала воду. И все же мокрая одежда хоть немного, но сохраняла тепло. Мы организовали для наших товарищей даже пол литра водки. Она придаст им силы в холодной воде. Во время похода у них будет всего-навсего два рюкзака с провизией и карбидом.

Календарь показывал 17 августа.

Веревочную лестницу в верхний ход. огибающий сифон, мы опустили еще 9 августа. Тогда мы установили: на последующих участках пещеры ручей настолько глубок, что без резиновой лодки и без резиновой одежды идти туда рискованно.

Мы договариваемся и о времени отправления спасательной экспедиции. Если в течение двенадцати часов Ревес и Мадяри не вернутся, то с самыми выносливыми людьми я пойду им навстречу. Прощальное рукопожатие было крепким, но не долгим. Однако означало оно многое. Глаза говорили то же самое: о фанатической решительности, о хорошем настроении и о… тревоге.

Мадяри еще раз ощупал спрятанные внутри шапки таблетки фенамина. В случае усталости они смогут помочь в пещере больше, чем водка, которая нужна, если замерзаешь.

В четыре часа пополудни Ревес и Мадяри спустились в колодец.

В лагере всю ночь горел костер. В лесу сухого валежника достаточно. С карбидными лампами мы идем собирать ветки, чтобы их хватило этой прохладной летней ночью и для нас, но главное для наших отважных друзей, когда они вернутся. Спать мы не могли. Каждое мгновение нам казалось, что в пещере слышатся голоса. Уже идут! Затем снова молчание. Может быть, это косуля пробежала по склону горы? То поворачиваемся к огню лицом, то греем спины. Брезжущий рассвет встречаем на ногах. Они находятся под землей уже двенадцать часов.

Ленке Граф кипятит чай. В открытый котел летит пепел. Чай немножко отдает дымом, но, не пожалев сахару, пьем его с удовольствием.

Взошло солнце… Проснувшиеся суслики начинают собирать запасы. Вот на вершине горы появляются наши рабочие. На переброшенных через плечо палках они несут торбы. Семь часов. Начинается работа дневной смены. Ревеса и Мадяри все еще нет. Около одиннадцати часов приступаем к сбору снаряжения спасательной экспедиции. Все делаем особенно тщательно, так как идем туда, где еще никогда не были и не знаем, что нас ждет. Посылаем Лаци Вербая за палинкой. Резиновым клеем герметически заклеиваем аптечку. Но потом выясняется: надобности в ней нет.

И вот мы уже у Большой туфовой плотины

Со слипшимися волосами, грязные и черные от карбидной копоти, вылезают из пещеры наши исследователи. Едва взбираются по лестнице, сделанной в стене понора. Особенно Мадяри. Мы бежим навстречу с палинкой. Они пьют ее, как воду. Приходится прямо отнимать у них литровую бутылку. Перед палаткой они ничком валятся на землю. Мы с трудом снимаем с них грязную и мокрую одежду. Мадяри уже спит. Ревес начинает рассказывать. Его голос очень слаб, чтобы расслышать слова, нам приходится вплотную склониться над ним.

17 августа были открыты новые большие участки пещеры Мира. Они превзошли по своей красоте все прежние. Огромные гроты следуют один за другим, в них глубокие озера, водопады. Гроты связываются между собой узкими коридорами с удивительными известково-туфовыми плотинами. Повсюду глубоко. Не считая нескольких коротких участков, вода доходит чуть не до пояса и даже до груди. Да, пещера продолжается дальше, но наши товарищи не могли до бесконечности брести в холодной воде. Они повернули и, собрав последние силы, благополучно вышли на поверхность. Это была блестящая, героическая работа!

В ПЕЩЕРЕ ОБВАЛ!

Мы записываем в дневнике: «26 августа».

В верхнем конце главного тоннеля путь закрыт обвалом. Мы уже неоднократно пробовали его преодолеть, но все напрасно. Однако из-под громады камней чувствуем движение воздуха — значит, пещера, несомненно, продолжается. Снова пытаем счастье, а вдруг сегодня удастся?

Вместе с Вали Сабо, Лаци Герой и Дюркой Майорошем отправляюсь в путь и я. Может быть, обвал, случившийся при последнем нашем посещении пещеры, открыл путь дальше? Во всяком случае, как следует подготовившись, взяв веревки, карбидные и бензогазовые лампы, трогаемся в путь.

При свете ярких бензогазовых ламп пещера еще красивее, чем при слабом освещении карбидных. Одно за другим оставляем знакомые места. При хорошем освещении особенно удивительны ниспадающие кроваво-красным водопадом сталактитовые натеки на белоснежных стенах Красного зала. И вот мы уже у Большой туфовой плотины. Осторожно перебираемся через нее, чтобы по возможности не испачкать ботинками этот дивный белоснежный ковер из блестящего кристаллического известкового туфа. Перепрыгиваем через глубокий водоем и потом бегом проделываем оставшийся путь в извилистом тоннеле.

Каменные стены крутой дугой переходят в готический свод

Верхняя часть главного тоннеля значительно уже, чем средняя часть. Ширина коридора здесь в общем полтора метра. Высота, однако, не меньше двух этажей. Каменные стены крутой дугой переходят в готический свод. Мы доходим до места обвала и с ужасом рассматриваем наполовину врезавшиеся в глину каменные глыбы, которые при первой нашей попытке пройти бомбами попадали сюда сверху. Очень осторожно, чтобы лавина снова не тронулась, пробираемся внутрь этого нагромождения.

Щели между обломками скал узкие. Ползти в глубь опасных каменных нагромождений можно, только лежа на животе, барахтаясь в воде текущего там ручья. Дюрка Майорош уже совсем исчез среди обломков сорвавшихся камней. Теперь вслед за ним отправляется Вали Сабо. У них есть карбидные лампы. Гера и я подсвечиваем им еще бензогазовой лампой.

Я как раз готовлюсь тоже вползти туда, когда Гера отчаянно кричит, что снова начался обвал. Странный треск раздался в пещере, даже мурашки по спине пробежали. Однако камни еще не падают. Но зато теперь вся эта гора обломков медленно и неотвратимо приходит в едва заметное глазу движение. Вали тут же вылезает из дыры. Майорош залез глубоко, он не может так быстро выползти. Беспомощные и ошеломленные происходящим, мы смотрим на медленно движущуюся огромную каменную громаду.

Отверстие, в которое вполз Майорош, начинает со зловещим потрескиванием смыкаться. Две огромные глыбы, между которыми лежит Дюрка, медленно приближаются друг к другу.

Помочь нельзя ничем. Все зависит теперь от того, насколько быстро сможет Майорош выбраться из щели.

Слова застряли в горле. Отверстие становится с каждым сантиметром все уже. Майорош всеми силами старается выбраться. Вот появились ноги… Подскакиваем к нему и пытаемся тащить к себе. Дюрка сам больше не в состоянии двигаться, он зажат, как тисками. Мы хватаем его за ноги и изо всех сил дергаем нашего несчастного друга. Над нами со страшным грохотом трогается лавина. Громадные камни мчатся навстречу. Совершенно отчаявшись, мы в последнюю секунду выдергиваем Майороша из лап верной смерти и в панике бросаемся в разные стороны.

Мы изо всех сил дергаем нашего несчастного друга

Первые глыбы каменного дождя падают прямо среди нас. В страшной суете мы уже не заботимся о наших лампах, отбрасываем их и стремимся спасти лишь свою жизнь. Через секунду остаемся в полной темноте. Спасается кто как: кто на четвереньках, кто мчится во весь рост. Из-за неимоверного треска и шума не слышим криков о помощи. В темноте я налетаю на стену головой. Падаю. Не могу подняться. Грохот обвала становится все сильнее. Понятия не имею о том, где мои товарищи и есть ли, кроме меня, еще кто-нибудь в живых.

Свирепый каменный дождь все еще продолжается. Может быть, в полуметре от меня со свистом падает каменная глыба. От толчка глинистая почва словно вздымается вверх, а я чувствую себя как беспомощная бабочка во время губительного града. Что-то кричу, но сам ничего не слышу от адского шума. Весь мокрый от холодного пота… Была бы у меня хоть одна жалкая спичечка!.. И до каких пор обвал будет еще продолжаться?

Проходят минуты, пока наконец шум смолкает. Хотя вокруг стук и треск, но каменный дождь прекратился. От страха дрожу всем телом. Громко стучу зубами, голова болит так, что я не в состоянии понять, то ли гремит каменный ураган, то ли гудит у меня в голове. Вдруг кромешную темноту, словно вспышка молнии, прорезывает желтый сноп лучей. Метрах в трех от меня Лаци Гера зажег спичку и пристально всматривается, но мне кажется, он ничего не видит. Внезапно вспыхнувший свет ослепил его. Слипшиеся волосы падают на грязное лицо. Теперь я вижу, что рядом с ним на земле лежит Вали. Храбрая девушка! Ей еще нет и двадцати лет, но своей находчивостью и смелостью она превосходит многих мужчин.

Спичка гаснет. На четвереньках, ощупью ползу к своим товарищам. Совершенно случайно моя рука натыкается на одну из брошенных карбидных ламп. Хватаю ее и кричу Гере, чтобы шел ко мне. Мы пробуем ее зажечь. Лампа загорается. Грустная картина открывается перед глазами. Пол пещеры сплошь усеян громадными каменными глыбами. Свет карбидной лампы скользит по металлическому предмету — бензогазовой лампе. Каменный дождь ее основательно помял, теперь она совершенно вышла из строя.

Но где мои товарищи? Вали уже пришла в себя. Лаци Гера ее отхаживает. Майороша, однако, нигде нет. Страшно волнуясь, ищу его среди каменных глыб. А вдруг где-нибудь наткнусь на Дюрку? Но он словно в воду канул. Вот и карбидная лампа. Где-то выше в воде помутневшего ручья лежит наша вторая бензолампа. Тоже сломана. Теперь и Гера отправляется на поиски Дюрки. Мы уже склонны думать, что его где-нибудь завалило. Никаких следов. Лаци Гера громко зовет его. В ответ раздается только эхо. Потом снова мертвая тишина…

И вот наконец спустя много времени слышится крик, но совершенно с другой стороны, чем мы предполагали. Дюрка отозвался где-то очень далеко, сзади нас. Страх придал ему сил, и он в кромешной темноте смог отбежать в сторону от летящих камней. Он был в самом безопасном месте.

С радостью обнимаемся. Теперь уже нас ничто не интересовало, кроме того, как поскорей выйти из пещеры. Мы покинули это место, а каменная гора все еще трещала, словно в любое мгновение хотела послать вслед за нами жуткий каменный дождь.

В ПРЕИСПОДНЕЙ

8 сентября к нам приехали гости: Ласло Вертеш и Иштван Венкович. Мы готовились к обследованию нижнего конца пещеры, и они пришли очень кстати, приняв участие в этом разведывательном походе. Оба спелеологи, у обоих счастливо блестели глаза. Четвертый член нашей экспедиции — Лаци Вербай.

Был полдень, когда мы приготовились к спуску. Снаряжения очень много. С собой нужно было взять резиновую лодку, весла, шесты, по крайней мере на два дня продуктов, запасную одежду и большое количество карбида. Карбид и продукты упаковали с таким расчетом, чтобы неиспользованное количество можно было оставить в пещере. Цель экспедиции — пройти дальше последней разведки Ревеса и Мадяри и достигнуть конца пещеры.

Но как мы узнаем, что действительно дошли до конца, а не просто наткнулись на какое-то новое препятствие? И мы решили на самой дальней точке, откуда уже не сможем продвигаться вперед, подкрасить воду ручья флуоресцеином и точно заметить время. У выхода источника на поверхность один из наших товарищей со сверенными часами в это время будет следить за появлением в источнике Комлош зеленой воды. Так выяснится, какой длины путь от места окраски до источника делает подземный ручей. Если зеленая вода появится в источнике через небольшой промежуток времени после окраски, значит, мы достигли конца пещеры. Если же пройдет больше часа, тогда нас ждет разведка более отдаленных неизвестных участков.

Еще на поверхности мы приготовили соответствующий аммиачный раствор флуоресцеина и, наполнив им две литровые бутылки, тщательно их упаковали, чтобы драгоценную краску в целости доставить к далекому месту назначения. Приготовленное снаряжение я отправил за час до нашего отхода с пятью товарищами к сифону Веревочной лестницы. Нам теперь необходимо было экономить силы. Впереди решение большой задачи.

Проводив группу со снаряжением, мы пообедали и переоделись. Опыт научил нас, как нужно одеваться, отправляясь в длительный путь, где придется иметь дело с водой. Вниз мы надели толстое теплое белье и свитеры.

На все это натянули резиновую одежду, которая, собственно говоря, представляла собой доходящие до под мышек резиновые сапоги. Чтобы она не порвалась о камни, поверх натянули защитную одежду — комбинезоны. В таком одеянии движения, конечно, немножко скованны, но зато оно непромокаемое и теплое. В час пополудни мы со своим другом Жиди, который с семи часов вечера должен будет наблюдать за источником Комлош, сверили часы и простились с остающимися на поверхности товарищами.

До сифона Веревочной лестницы дошли сравнительно легко. Около Свинушника встретились с нашими товарищами, возвращавшимися от сифона Веревочной лестницы. Они доложили, что все в целости доставили к условленному месту. С громоздкими и тяжелыми тюками было крайне трудно спускаться по стремянке. Но все обошлось благополучно, и теперь мы уже могли продолжать наш путь.

Мы прошли несколько очень высоких залов, потом вступили в широкий, великолепный сталактитовый коридор. Мы почти все время шли по колено в воде, а нашу резиновую лодку, положив в нее пожитки, толкали перед собой.

Все чаще появлялись туфовые плотины, с них падали каскады. Здесь уже приходилось прощупывать дно шестами. Вода была настолько прозрачной, что дно виднелось повсюду, однако определить точную глубину при свете карбидных ламп было невозможно. Местами, где она достигала полутора метров, мы еще могли идти, там же, где было на десять сантиметров глубже, она заливалась в наши брюки. Из-за высокой воды продвигаться было тяжело, но, нужно признаться, эти озерные участки — самая красивая часть пещеры.

Холодную воду сквозь резиновую одежду и теплое белье мы ощущали настолько, что вспоминали о Ревесе и Мадяри, пробиравшихся здесь почти голыми, с чувством самого большого восхищения и уважения.

Затем последовали два сифона, о которых рассказывали наши товарищи. Мы благополучно перешли их, даже не особенно промокнув[33]. За ними галерея стала более обширной, но исчезли сталактитовые образования. Эти темные неприветливые участки коридоров после многочисленных сталактитов позволили нам «отдохнуть» от впечатлений. Вскоре, однако, в коридоре опять появились сталактиты и еще чаще, чем раньше, стали попадаться туфовые плотины.

Спуск с верхнего обхода сифона Веревочной лестницы

Уже шесть часов мы были в пути. Отыскав для отдыха подходящее сухое место, мы поужинали и. сложив там на один раз запас еды и достаточный для обратного пути запас карбида, отправились дальше.

Местами вода была настолько глубокой, что приходилось садиться в лодку. Лодка одноместная. Через участок глубокой воды переправлялись по одному, остальные подтягивали за веревку лодку обратно, и тогда переплывал следующий. Такое продвижение, само собой разумеется, шло очень медленно. Поэтому по возможности к лодке не прибегали. Часто спотыкались о туфовые плотины, которые пересекали русло под водой. Мы уже подумывали о том, что пропустили отметки Ревеса и Мадяри, когда на одном из каменных мостов заметили надпись: «Мадяри — Ревес. 17 августа 1952 года». Значит, до этого места смогли дойти инициаторы героического похода. Без соответствующего снаряжения это было подвигом. Ведь мы в резиновой одежде, с лодкой и то, что скрывать, уже устали.

Загадочная пещера, однако, манила все дальше. Глубина больше двух метров. Снова прибегли к резиновой лодке. Чтобы переправиться по одному, потребовалось полчаса. По берегу ручья тянулись вверх крутые острые скалистые гребни. Мы старались продвигаться как можно быстрее. Где же конец этому удивительному пещерному миру?

Еще на километр продвинулись вперед. Теперь попали, вероятно, в очень большой зал, так как свет карбидных ламп только слегка давал возможность догадываться о его громадных размерах. Может быть, здесь конец пещере? Какое там! Коридор с текущим в нем ручьем ведет дальше.

Мы закоченели от пронизывающего холода. Почти приятными становились мелководные участки, где приходилось идти в воде по колено.

Пещера, однако, сужалась прямо на глазах. Будто не к источнику мы приближались, а к понору. В коридоре, настолько низком, что мы могли идти под его сводчатым потолком только согнувшись, вода доходила до пояса.

Теперь каждое мгновение мы ждали конца пещеры. Каким он будет? Вдруг между громадными каменными глыбами исчезнет ручей и коридор сделается непроходимым, превратится в узкую щель? Но возможно, постепенно понижаясь, как в сифонах, потолок достигнет уровня воды, и это будет концом пещеры?

Во всяком случае, мы рассчитывали не на то, что встретили. Совсем неожиданно мы достигли небольшого зала с отвесными стенами, на дне которого было довольно глубокое озеро.

В него втекал монотонно журчащий ручей. Выхода отсюда видно не было. Несмотря на смертельную усталость, мы тотчас приступили к обследованию зала. Стоя в воде маленького озера и ногами простукивая низ стены, мы смогли установить, что пещера продолжается в одном из направлений под водой. Итак, мы снова имели дело с сифоном, который на этот раз совершенно закрывал нам путь. Несмотря на тщательные поиски, обходного пути мы не нашли.

После короткого совещания решили: раз нет другого выхода, подкрасить воду исчезающего ручья здесь. Было половина одиннадцатого ночи, когда мы вылили краску из наших бутылок и тронулись в обратный длинный путь через всю эту великолепную пещеру Мира. На следующее утро мы вышли на поверхность, а дежуривший у источника был уже в лагере. Он сообщил, что в семь часов утра пришла к источнику смена и он передал вахту. С половины одиннадцатого вечера свой цвет вода в источнике не изменила. Не зазеленел источник и девятого, прошло и десятое, а окрашенная вода не появлялась.

По-видимому, слишком маленькой была доза флуоресцеина. Ференц Тамаш, Ласло Марко и Тамаш Манди с новой, гораздо большей дозой красителя десятого вечером отправились в путь и на рассвете одиннадцатого в пять часов снова окрасили воду у последнего сифона.

Бедному Фери Тамашу этот поход дорого обошелся. Уже на обратном пути у сифона Веревочной лестницы он сорвался со скользких ступенек с высоты приблизительно семи метров.

Окрашенная вода в источнике Комлош появилась более чем через семьдесят часов. Не было сомнения: последняя точка, достигнутая разведкой, — это не конец пещеры Мира, и за сифоном ждут нас еще длинные участки. Но как перейти через сифон? Вертеш предлагает использовать водолазный костюм. Он хочет организовать водолазную экспедицию.

ПРЕОДОЛЕНИЕ ОБВАЛА

2 октября прибыл Иожеф Кох. Прощаясь с нами в конце июля, он, конечно, не думал, что так скоро вернется. Для него это большая радость. Мы рассказали ему историю исследований пещеры. Особенно подробно о приобретении опыта при обвале.

Он немедленно решил посмотреть опасное место. Йошка[34] очень умелый скалолаз, он надеется на свою ловкость и опыт. Может быть, все же удастся обойти этот опасный обвал сверху.

Ленке Граф, дядя Дюри, Вербай и Месарош Мишка, гостивший у нас в тот день, сопровождали его в походе, итоги которого трудно было предрешить.

Характерно, что до сих пор мы не брали с собой в пещеру аптечку скорой помощи. Однако в снаряжении данной экспедиции она играла первую роль. Со сжимающим сердце чувством простились мы с Кохом и товарищами и нс ошиблись, когда подумали о том, что Ленке на самом деле тряслась не от холода, а от «нервозности».

Десять часов прошло в нетерпеливом ожидании, пока мы снова увидели наших друзей. Все в грязи, но с сияющими глазами. появлялись они по одному из камина. Кох преодолел препятствие! Они перешли через опасный обвал.

На мой вопрос, как это ему удалось, он рассказал все обычным, спокойным голосом.

Перед опасным местом он забрался по голой стене камина на высоту четырех этажей, ногами упираясь в одну стенку, плечами в другую. Так, в горизонтальном положении, висело его тело над страшной пропастью. Медленно, сантиметр за сантиметром, орудуя ногами и плечами, поднимался он все выше и выше. Товарищи затаив дыхание наблюдали снизу за каждым движением. Но скоро из-за слабого освещения и из-за большого расстояния они потеряли его из виду. С огромной высоты доносился до них только голос. Позднее Йошка признался, что возвратиться таким невероятным способом, пожалуй, он бы не смог. Он сумел перебраться через завал, даже не задев ногами рыхлой каменистой почвы.

Наконец Йошка спустился в русло ручья. По той стороне, где склон завала был не слишком крутой и опасность обвала была меньше, он начал прокладывать дорогу, которая дала бы возможность вернуться назад. Работал он минут тридцать и вскоре дорогу расчистил.

Какова была радость дяди Дюри и других, когда они смогли благополучно перебраться к Йошке в загадочный коридор и всей группой продолжать разведку в еще не обследованном участке пещеры.

ВОДОЛАЗНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

15 октября я получил письмо от Вертеша. Он писал:

«Слушай, Якуч, я сообщаю тебе о том, чего добился по делу экспедиции водолазов с тех пор, как приехал в Будапешт. Мне прежде всего нужно было узнать, какое учреждение ведает водолазами. Это оказалось делом нелегким: по крайней мере с десяток раз звонил я по телефону и полтора дня бегал в Управление шоссейных дорог и мостов, пока не договорился с главным инженером, что смогу без затруднений взять для экспедиции снаряжение напрокат.

На другой день я снова пошел туда, но уже с письмом от Министерства горной промышленности и энергетики и разговаривал с самым компетентным лицом — директором Карой У граи. Он разъяснил мне, что пользоваться водолазным снаряжением не такое простое дело, каким я его себе представляю Во-первых, под воду может спуститься только квалифицированный и прошедший медицинский осмотр человек. Во-вторых, скафандр весит около ста двадцати килограммов, а ведь его нужно доставить на место. В-третьих, водолаз обеспечивается воздухом при помощи нагнетательного насоса, а сам нагнетательный насос весит больше центнера К тому же он такой громоздкий, что в узких местах пещеры его невозможно будет протащить. Существуют скафандры, которые работают на баллонах с жидким кислородом, но в Венгрии их не изготовляют. Для пользования таким баллоном нужен финиметр, который с одного конца при помощи капсулы, наполненной калием, поглощает выдыхаемый углекислый газ, а с другого — благодаря остроумному клапану — смешивает кислород с азотом, нужное количество которого циркулирует в аппарате.

К счастью, на следующий день я вспомнил, что в Министерстве горной промышленности и энергетики имеются спасательные аппараты шахтеров, работающие на баллонах с кислородом, следовательно, на них есть и финиметры. После нескольких телефонных звонков мне удалось узнать, что там действительно имеются такие и ведает ими в министерстве Золтан Терек. Прошло два дня, пока я наконец смог встретиться с Тереком. Это было первого октября. Я поведал ему о наших делах. Терек просил позвонить второго, и тогда он сможет дать ответ.

Второго я пришел в Министерство, получил проспект спасательного аппарата и с ним разъяснение, что пользование этим аппаратом разрешается при соблюдении очень строгих требований: нужно пройти целый учебный курс и научиться обращению с аппаратом, причем одному человеку работать нельзя, должны быть по крайней мере трое. Четвертым может быть не специалист, но человек, который тоже прослушал хотя бы сокращенный четырехнедельный курс. Окончательный ответ Терек обещал дать четвертого.

Тогда я высказал Уграи мысль: спасательный аппарат скомбинировать вместе со скафандром, то есть горловину спасательного аппарата подвести к шлему. Прекрасно! Но водонепроницаем ли спасательный аппарат? Снова звоню Тереку. Вместе с ним и при помощи проспекта устанавливаем, что есть клапан, через который вода может проникнуть в «резиновые легкие» аппарата. Необходим ли этот клапан? Нет, но сделан ради большей безопасности. Опять с проспектом к Уграи. Решение: клапан заклеить.

Но снова беда! Мундштук спасательного аппарата нужно все время зажимать во рту для поддержки постоянной циркуляции запаса азота. Если под шлемом мундштук выпадет изо рта, водолаз задохнется. Решение: нужно прикрепить мундштук к голове. Снова проблема: тогда нельзя говорить по телефону. Остается один выход: остаться без телефона. Ничего, не умрем. Однако есть и еще один недочет: в шлем скафандра воздух проходит не через открытую трубку, так как сильная струя воздуха простудила бы вспотевшего водолаза, а разделенный между тонкими пластинками на три струйки. Трубку ввести в спасательный аппарат невозможно. Пластинки демонтировать нельзя.

Разрешения вопроса пока нет.

Дома снова ломаю голову, вывод: спасательный аппарат нужно поместить под скафандр, а трубку спрятать на шее в шлеме. Уграи не одобрил: спасательный аппарат не уместится под скафандром; да, плохо, если не войдет, ну, там видно будет.

За окончательным ответом я позвонил четвертого. Терека за это время перевели на другую работу, а заместителя пока нет. То же самое положение шестого, седьмого и восьмого. О спасательном аппарате в Министерстве никто ничего не знает.

Уграи заявляет, что вообще обо всем этом речь может идти при условии, если: 1) врач проверит состояние моих легких, сердца и нервной системы, 2) я попробую спуститься в Дунай в снаряжении для обучения там всем приемам.

Спасательный аппарат исчез с горизонта, вместо него появилась новая идея: нужно работать с жидким воздухом, а не с кислородом. Тогда отпадет необходимость финиметра, спасательного аппарата и т. и., а нужен будет только шланг, ну и, конечно, большее количество литров воздуха, чем кислорода.

Уграи одобряет. Этот путь приемлем. На радостях решил спустить меня 11 октября в Дунай у строящегося моста Пете-фи. Водолазам это доставило большое удовольствие. Особенно им нравилась моя борода и то, что я не захотел снять очки. Одевали меня четыре человека. Пишта Марко фотографировал. Я чувствовал себя героем до тех пор, пока на меня не навешали уйму свинцовых тяжестей. Двигаться стало труднее. Но не беда! Спускаюсь по лестнице и наслаждаюсь новыми впечатлениями. Одновременно при помощи клапанов на шлеме то выпускаю, то задерживаю воздух в скафандре. Когда начинает стучать в голове, быстро впускаю необходимое количество воздуха, и снова все в порядке. Вылезаю, но водолаз машет, нужно спуститься еще раз. Только теперь нахожу время, чтобы немножко осмотреться. Осмотреться? На глубине трех метров в мутной дунайской воде вижу вокруг себя лишь па тридцать сантиметров. Жалею, что не снял очки.

Когда, наконец, вылезаю наружу и с меня стаскивают ставшую моментально тяжелой одежду, мой энтузиазм значительно уменьшается. Может быть, такой скафандр нецелесообразен для исследователя пещер? Через час, однако, я уже забыл о свинцовых тяжестях, о бронзовых ботинках, и снова я герой, который опустился на страшное дно.

После новой доброй полдюжины телефонных звонков договариваюсь с главным инженером кислородного завода: если мы принесем баллоны, они их наполнят. Все баллоны через каждые два года должны проверяться, выдержат ли они давление в сто пятьдесят атмосфер. Такие испытания проводятся на заводе один раз в месяц, иногда раз в два месяца. Теперь до ближайшего испытания нужно ждать месяц. Но… у него нет баллонов.

После долгих уговоров я добился того, что кто-то нам «одолжил» три полуторалитровых баллона, в которые могло войти приблизительно четыреста пятьдесят литров воздуха.

Если будем экономить, нам хватит. Но нет редуктора, а без него мы опять не сможем пользоваться ими. Главный инженер Надь удивительный человек! Достал редуктор. Теперь никаких препятствий нет. если не считать, что У граи согласился дать взаймы снаряжение при условии, если с нами пойдет водолаз, иначе он не может взять на себя ответственность ни за снаряжение, ни за наши жизни. Однако водолаз тоже будет стоить денег.

Снова беготня, телефонные звонки, наконец, разрешается и этот вопрос. Теперь, кажется, действительно все в порядке, однако… нарезку редуктора мы никак не можем соединить с нарезкой трубки скафандра. Попросим-ка редуктор подогнать под наконечник шланга. Резьба сужения опять не совпадает с резьбой шланга, так как я заказал из расчета на другой стандарт. Но исправить — пустяковое дело. При помощи прорезиненных ленточек герметически соединяю сужение со шлангом, и все готово. Правда, вряд ли найдется водолаз, который согласится с таким снаряжением спуститься под воду, но нужда заставляет нарушать законы. Мы спустимся!

Итак, снаряжение готово.

18 октября с водолазом Иштваном Полтц и с аппаратом буду у вас. До встречи, желаю удачи и приветствую, твой друг Вертеш».

19 октября привезли снаряжение для водолаза, а вскоре вместе с водолазом Иштваном Полтцем прибыл и Вертеш. Мы приготовились к большому исследовательскому походу. Кроме меня, Вертеша и Иштвана Полтца, в нем участвовали Юлия Кинчеш и сотрудник Венгерского фото Бела Голленцер.

Сталактитовый тоннель

Подготовка экспедиции потребовала больших забот и осмотрительности. Ведь мы не могли знать заранее, сколько дней пробудем под землей. Упаковку проводили с тем расчетом, чтобы в каждом тюке было все необходимое, но вместе с тем ноша была бы не слишком тяжелой. Прежде всего, нужно было доставить к сифону водолазное снаряжение. Сам скафандр вместе с баллонами жидкого воздуха, шлемом и другими грузами весил больше полутора центнеров. Отдельными свертками взяли двенадцать килограммов карбида. Необходимых сухих продуктов — тоже двенадцать килограммов. Кроме того, в снаряжение входило и много других неотъемлемых предметов: по одной на человека карбидной лампе, герметически закупоренной, электрический фонарик с запасными батареями, два литра крепкой палинки, запас сухой и теплой верхней одежды — все это вместе весило еще пятнадцать килограммов. Фотоаппаратура состояла из сумки весом три-четыре килограмма, плюс треножник да всякие мелочи, как водонепроницаемые коробки со спичками, сигареты, запасные горелки, кирка, молоток, двадцать метров веревки, шесты. Несколько непромокаемых пакетов с медикаментами (фенамин, аспирин, перевязочный материал) было положено под шапку. Кроме того, отдельно нужно было доставить на место телефонное оборудование, тщательно предохранив его от воды.

Багаж оказался настолько тяжелым, что и речи не могло быть о том, чтобы взять все с собой. С другой стороны, оставить тоже ничего нельзя, так как отсутствие, казалось бы, самых несущественных вещей могло сорвать работу экспедиции. Поскольку ничего другого нельзя было сделать, мы с нашими товарищами отправили вперед до сифона водолазное снаряжение. В общем от большей части груза мы освободились, но и оставшееся было достаточным. Все же теперь мы менее усталыми придем к месту, где ждала нас работа.

До тех пор, пока товарищи, доставлявшие к сифону скафандр, не вернутся, нам нечего делать: ведь на них резиновая одежда. Мы воспользовались случаем для отдыха и хорошенько поспали несколько часов. Наши товарищи пришли смертельно усталые через семнадцать часов, задачу они полностью выполнили. Однако два резиновых костюма в пути сильно пострадали, перед новым употреблением нужно заклеить разорванные места.

Наконец 21 октября в 4 часа дня все было готово, и мы тронулись в путь.

Пока мы узнали кое-что новое о сифоне.

Еще 20 октября Габи Мадяри со своими двумя коллегами студентами-геологами получил от меня разрешение на исследовательские работы в пещере. Однако подлинную цель своего похода он скрыл. Юноша чувствовал, узнай я о его безрассудно смелом плане, то. конечно, не позволил бы спускаться в пещеру.

Вернувшись, Мадяри рассказал, как, раздевшись донага, он нырнул в неизвестной длины сифон и, проплыв шесть метров под водой, вынырнул на другой стороне.

Значит, пещера продолжается дальше. У Мадяри. однако, не хватило сил обойти ее более отдаленные участки, от другого конца сифона он поплыл обратно и, собрав последние силы, выбрался из пещеры.

Так мы могли приступить к испытанию скафандра, зная уже кое-что новое о сифоне. Этот напряженный исследовательский поход продолжался двадцать семь часов. И в этот и в следующие походы мы знакомились все с новыми участками пещеры, и каждый был один красивее другого. Сегодня, чтобы перейти на другую сторону сифона, уже не нужно скафандра, столь опасного для жизни смельчака водолаза, так как прорезанные шурфами плотины понизили уровень воды, и закрытый ранее сифон открылся, освободился путь для дальнейших исследований.

В КУПАЛЬНОМ КОСТЮМЕ

В воздухе прохладно. Наступила осень. Мы измерили ночью в палатке температуру: минус шесть градусов. Днем, когда мороз отпускает, небосвод заволакивается тучами и моросит мелкий дождь. Исследования этого года нужно заканчивать. А мы все еще где-то блуждаем, не дойдя до конца пещеры. Хотя мы и победили Скафандровый сифон, но участки, находящиеся за ним, пройти не смогли. Путь свободен, но если идти по нему, то ведь еще не известно, куда попадешь. 25 октября одна группа спустилась в пещеру, чтобы принести от сифона водолазное снаряжение. Серьезная задача, требующая громадного напряжения сил! Группой руководит Лаци Вербай. Среди ее членов, добровольно изъявивших принять в ней участие, аггтелекские и йошвафскис рабочие. Сегодня 26-е, а они все еще не выбрались на поверхность. Мы беспокоимся, разжигаем костер, пусть согреются, когда возвратятся с тяжелой ношей. Огонь поддерживать трудно, ветки окончательно намокли. Дымят и никак не хотят загораться.

Юлия Кинчеш подговаривает Ленке отправиться на основательную разведку за Скафандровый сифон.

Кинчеш у нас уже неделю и показала себя неутомимым исследователем. Для осмотра пещеры Мира она приехала на велосипеде из Будапешта и, сразу же спустившись под землю, провела там двенадцать часов. Наша резиновая одежда была занята, и она проделала весь путь в пещере в купальном костюме.

Теперь Юлия предлагает Ленке Граф отправиться в подобном одеянии по этому пути. Она подробно объясняет нам преимущества похода без резиновой одежды. Мерзнешь, пока в воде. После выхода из нее температура пещеры в девять-десять градусов приятна. Чем меньше одежды на теле, тем быстрее согреваешься.

Через двадцать семь часов снова на поверхности. Приятно погреться после продолжительной холодной ванны

Схематический план пещеры Мира

Ленке воодушевляется. Мой старый товарищ по бюккской экспедиции Мутюш, который уже несколько дней гостит в нашем лагере, тоже решается идти с ними, и они втроем приходят ко мне с совершенно абсурдным планом. Но отговорить их невозможно. В купальных костюмах и трусиках они хотят пройти через всю пещеру! Что мне делать с ними?

На всякий случай беру обещание, что, как только они начнут сильно зябнуть, тут же вернутся обратно. Ну, конечно, они дают это обещание очень охотно, однако страстный и загадочный блеск их глаз говорит о том, что любой ценой они все равно пройдут всю пещеру до конца.

Они готовятся. Укладывают карбид, сахар, сало. В это время возвращается Лаци Вербай с товарищами и водолазным оборудованием. Предлагают резиновую одежду Мутюшу, Юлии и Ленке, но те даже слышать не хотят о ней. Странная решительность. Через полчаса они спускаются под землю. Мутюш напевает в камине веселую песенку «Выкрашен егерсегский трактир». Голос его все удаляется, и вот за палаткой уже слышится монотонный шум осеннего дождя.

Это произошло в час дня 26 октября…

Кинчеш вернулась из пещеры Мира со своими друзьями только на другой день вечером. За это время они выдержали такую борьбу с природой, подобной которой не было известно, может быть, за всю историю исследования пещер. Стиснув зубы, они добрались до Скафандрового сифона, проделав многокилометровый путь по пояс в ледяной воде. Проплыли под сифоном и пошли по сталактитовому тоннелю дальше, как шел любой из нас, защищенный от холодной воды резиновой одеждой.

За Скафандровым сифоном нужно было перелезть через громадный завал из каменных глыб. Преодолев и это препятствие, они с остервенением устремились дальше по каменистому руслу ручья Комлош и дошли до следующего сифона. Проплыть под ним у них больше не было сил. Окончательно продрогнув, они повернули обратно, хотя сифон был открытый и через узкое пространство над водой чувствовался сильный ток воздуха. Значит, там все-таки существует неизвестное продолжение пещеры Мира, и оно ждет храбрых открывателей. Кто будет ими, мы уже не могли знать.

Организованной мною в последние дни октября экспедиции не удалось перекрыть рекорд Кинчеш и ее товарищей. Пришлось вернуться уже от Скафандрового сифона, так как после первого же ливня вода в ручье Комлош поднялась настолько, что сделала невозможным его переход[35].