В ПОЛНОМ БОЕВОМ

Бонни не согласилась. Пасмурным утром в начале июня я поцеловал ее и ее детей на прощание, и сел на коммерческий рейс в аэропорт имени Джона Кеннеди. Мне велели надеть форму, чтобы агент ФБР, встречающий меня в Нью-Йорке, мог легко меня опознать. Войдя в зону прибытия, я увидел довольно молодую блондинку, держащую табличку с моим именем.

Она представилась специальным агентом ФБР Лесли Сандерс (имя изменено) и отвезла меня прямо к Федерал Плаза Один в даунтауне Нью-Йорка – высокому черному стеклянному небоскребу, в котором находилась штаб-квартира ФБР(1). В сопровождении Лесли я поднялся на двадцать второй этаж, где сотрудники ФБР сфотографировали меня и вручили удостоверение. Лесли сообщила, что я назначаюсь в специальное антитеррористическое подразделение ФБР IT-2.

Затем последовал инструктаж со стороны руководителя подразделения, Джона – специального агента ФБР, лет пятидесяти, в прошлом военного. Первой частью моей работы, объяснил он, будет прослушивание записей службы наблюдения за десятилетний период, которые не были расшифрованы ввиду отсутствия людей, понимающих фарси и арабский. Кроме того, мне предстояло посетить мечети в Бруклине и Квинсе и послушать антиамериканскую пропаганду, извергаемую некоторыми муллами.

Другие члены нашего совершенно секретного подразделения были ограничены прослушиванием записей. В их числе были несколько отставных морских пехотинцев, пара парней из Армии, высокий вольнонаемный иранец, бывший переводчиком у "Дельты" во время операции "Орлиный Коготь" и находившийся на борту EC-130 ВВС, когда в районе сосредоточения в иранской пустыне в него врезался вертолет RH-53, что привело к отмене операции.

В двух кабинках от меня в языковом отделении сидела очень привлекательная молодая иранка. Через несколько дней после моего назначения я представился.

Услышав мое имя, она внимательно посмотрела на меня и спросила: "Повторите-ка, как вас зовут?"

"Лахиджи", ответил я.

Она прикрыла рот от удивления и сказала: "Вы не поверите, но мы родственники".

"В самом деле? Каким образом?"

Ее звали Азита, и она объяснила, что ее тетя была замужем за старшим братом моего отца, который был полковником шахской армии. Он умер около десяти лет назад от рака мозга. Теперь она жила в красивой квартире с видом на гавань Нью-Йорка.

Мои жилищные условия были более спартанскими – комната в общежитии на военной базе Форт-Хэмилтон в Бруклине. Но я не жаловался, потому что она была для меня бесплатной, и я получал TDY (командировочные) на оплату еды, проезда и прочих расходов на проживание, поэтому мне не пришлось тратить ни цента. Так что половина моего жалования E7 отправлялась к матери в Калифорнию, а остальное я откладывал на свой сберегательный счет.

Я быстро приспособился к своему новому распорядку. По утрам я вставал в 04:30, делал зарядку, принимал душ и одевался, а затем отправлялся на станцию метро 77-я Стрит, где садился на поезд "R" до Сити Холла (мэрии). Проходя два квартала до Федерал Плаза Один, я останавливался у одного из уличных торговцев, чтобы купить чашку кофе и пару бейглов(2) со сливочным сыром.

Работа начиналась в 07:00, и временами я засиживался до позднего вечера. Иногда по вечерам после целого дня, проведенного за переводом записей, я ходил на вечернюю молитву в мечети Бруклина и Квинса, моего проникновения в которые желало ФБР. В шиитских мечетях, в которые я иногда ходил в Иране, меня учили молиться, держа руки по бокам. Теперь мне пришлось приспособиться к молитве на суннитский манер, вытянув руки вперед.

Именно во время посещения мечети Аль-Фарук, расположенной в помещении переоборудованной фабрики на Атлантик-авеню в Бруклине, я впервые услышал Шейха Омара Абдель-Рахмана, Слепого шейха. На первом этаже шестиэтажного здания размещался Центр беженцев Аль-Кифа. Десятью годами ранее он использовался для вербовки арабских иммигрантов, становившихся моджахедами и сражавшихся с Советами в Афганистане.

Там я слушал пламенные проповеди Рахмана и других, и слышал их слова о том, как сионисты обманули американский народ, и что кровь и мученичество были единственными способами построить арабское общество. Иногда я прикидывался тупым и спрашивал окружающих меня парней, о чем говорят ораторы.

Когда я доложил об этих проповедях в ФБР, я был удивлен, узнав, что они хорошо осведомлены о влиянии Слепого шейха и его радикальном исламизме. Я узнал, что он родился в Египте и потерял зрение из-за болезни в детстве. В конце 70-х за свою радикальную деятельность он провел три года в тюрьме в Египте. После освобождения он был выслан из страны и отправился в Афганистан, чтобы присоединиться к моджахедам. Находясь в Афганистане, он установил тесные связи с Усамой бен Ладеном, установившим контроль над международной джихадистской организацией Мактаба аль-Хидамат (MAK), которой были поручены сбор средств и вербовка иностранных моджахедов для войны против Советского Союза. По окончании советско-афганской войны МАК превратилась в Аль-Каиду. То, что в 91-м году в мечети на Бруклине Слепому шейху было позволено проповедовать антиамериканскую и антисионистскую ненависть, удивило меня.

Мои руководители из ФБР попросили меня попытаться опознать личности и записать имена последователей Шейха Рахмана. "Если вы сможете получить номера телефонов", сказал один из агентов, "это будет просто чудесно". Это было до времени сотовых телефонов, так что я сделал все, что мог.

Мои донесения заставили ФБР более пристально следить за Слепым шейхом и кругом его последователей. Примерно через полтора года, 26 февраля 1993 года, начиненный 1336 фунтами (605 кг) взрывчатки автомобиль взорвался на подземной парковке Северной башни Всемирного торгового центра. Погибли шесть человек и сотни получили ранения. Предполагалось опрокинуть Северную башню так, чтобы она, заваливаясь, рухнула на Южную башню.

24 июня 1993 года Рахман и девять его помощников были арестованы за роль, которую они сыграли в планировании взрыва. Через год его признали виновным в заговоре с подрывными целями. Он умер 18 февраля 2017 года, отбывая пожизненное заключение в Федеральном медицинском центре Батнера в Северной Каролине.

Корреспондент CNN и журналист Питер Берген назвал Рахмана "идеологическим архитектором и духовным наставником 11 сентября". На встрече бен Ладена и его помощников в 1998 году сыновья Рахмана раздавали заламинированные карточки с фетвой (исламским религиозным постановлением) своего отца, которая гласила: "Всем мусульманам во всем мире: уничтожайте их страны. Рвите их на части. Разрушайте их экономику, жгите их корпорации, разрушайте их предприятия, топите их корабли и сбивайте их самолеты. Убивайте их в море, на земле и в воздухе".

Она был подписана: "Ваш брат Абдель Рахман из американских тюрем".

Во время моего назначения в ФБР меня также отправляли записывать, кто входит и выходит из конспиративной квартиры иранского правительства в нескольких кварталах от штаб-квартиры ООН на Первой авеню. Большая часть того, что я слышал, была связана с прибытием различных официальных лиц иранского правительства и тем, что они собирались сказать в ООН.

Я не был экспертом, но результаты слежки за иранцами казались обыденными в сравнении с ненавистью, извергаемой в суннитских мечетях в Квинсе и Бруклине. Последнее поразило меня, это выглядело настораживающе.

Когда в апреле 1993 года назначение в ФБР закончилось, я вернулся в Форт Кэмпбелл, Теннесси, и в качестве члена ODA 596 был тут же отправлен в Сомали. Нас сопровождали еще две ODA из 3-го батальона 5-й группы. Нашей задачей было помочь обезопасить посольство США и обеспечить безопасность гуманитарных групп (называемых НПО – неправительственными организациями), доставляющих продовольствие голодающему гражданскому населению, застигнутому охватившей страну гражданской войной.

Сомали, находящаяся на Африканском Роге страна с десятимиллионным населением, скатилась к анархии после свержения в январе 91-го диктатора Мохаммеда Сиада Барре, правившего с 1969 года. Приняв имя Товарищ Сиад, он учредил вариант научного социализма, основанный на Коране и сочинениях Карла Маркса. Но его деспотический стиль правления с натравливанием одного клана на другой и жестокое обращение с политическими оппонентами подорвали его поддержку.

К концу 80-х годов вооруженные оппозиционные группы начали бросать вызов диктатуре Сиада Барре. Видное место среди них занимал военизированный Объединенный сомалийский конгресс (ОСК), состоящий из членов клана Хавийя из южных и центральных районов Сомали, включая столицу, Могадишо.

После свержения Сиада Барре, в конце 1991 года ОСК также распался на две крупные фракции. Одна, возглавляемая полевым командиром Али Махди Мохаммедом, контролировала северную часть Могадишо и часть центрального Сомали. Вторая, под командованием Мохаммеда Фара Айдида, правила остальной частью столицы и большей частью юга Сомали. Их фракции были самыми заметными из, по крайней мере, шестнадцати других, борющихся за власть.

В газете Army Times от 14 декабря 1992 года перечислялись основные полевые командиры и их организации:

Сомалийское национальное движение – Абдул Рахман Тур;

Демократический фронт сомалийского спасения – полковник Тусуф;

Объединенный сомалийский конгресс – фракция генерала Мохаммеда Фара Айдида;

Объединенный сомалийский конгресс – фракция Али Махди Мохаммеда;

Сомалийский национальный фронт – генерал Мохамед Саид Херси Морган;

Сомалийское патриотическое движение – полковник Омар Джесс.

Ожесточенные бои между этими и другими вооруженными группировками разрушили большую часть сельского хозяйства Сомали. По мере распространения голода похищенная еда, предоставленная международными гуманитарными организациями в рамках программы Организации Объединенных Наций, известной как UNOSOM (Операция Организации Объединенных Наций в Сомали), стала средством власти и оружием, используемым полевыми командирами для завоевания лояльности лидеров кланов и подкланов. По одной из оценок, к концу 1992 года 80% продовольственной помощи, поставляемой в Сомали из других стран, было разворовано.

По оценкам гуманитарных организаций, около полумиллиона сомалийцев находилось под угрозой голодной смерти. В ответ на нарастающую гуманитарную катастрофу 3 декабря 1992 года Совет Безопасности ООН единогласно принял Резолюцию 794, которая санкционировала использование "всех необходимых средств в целях скорейшего создания безопасных условий для операции по оказанию гуманитарной помощи в Сомали". В результате была создана возглавляемая США и санкционированная ООН Объединенная оперативная группа (известная как UNITAF). Президент Джордж Буш начал так называемую "Операцию Возрождение надежды", и через неделю в Сомали высадились первые морские пехотинцы США.

В последующие недели и месяцы в страну на северо-востоке Африки прибыла международная коалиция, по составу аналогичная той, что была задействована в "Буре в пустыне". Хотя США предоставили основную часть всех сил UNITAF (25000 из 37000 человек), войска направили и другие страны, включая Австралию, Канаду, Египет, Францию, Германию, Тунис и Зимбабве.

Операция шла полным ходом, и по оценке Генерального секретаря ООН Бутроса Бутроса-Гали, оказала "положительное влияние на ситуацию в области безопасности в Сомали и эффективность поставок гуманитарной помощи", когда я вместе с ODA 596 прибыл в Могадишо в начале апреля 1993 года. Мы присоединились к примерно 300 Рейнджерам и разместились в огромном американском расположении, построенном на берегу, в трех милях (4,8 км) от центра города, неподалеку от международного аэропорта, с забором из колючей проволоки, бетонными заграждениями и сторожевыми вышками.

На востоке сверкали бирюзово-синие воды Индийского океана. Из пустыни на западе накатывались волны жара. В условиях непрекращающейся жары и спорадически вспыхивающих в городе и вокруг него боев нашей задачей было сопровождение конвоев с продовольствием и медикаментами из порта в различные центры для беженцев за пределами города. Мы передвигались на пяти Хамви, одетые в пустынный камуфляж, с заряженным оружием. Рано утром мы выезжали по Лондон-роуд на северо-восток, к порту, который охраняли Рейнджеры.

Там мы присоединялись к колонне, в которой было от четырех до десяти грузовиков, перевозящих гуманитарную помощь от UNISEF, USAID, CARE, Красного Креста, Католической службы помощи или одной из других НПО, и формировали эскорт из двух Хамви, вооруженных .50 калибром впереди, одного посередине и двух сзади. Поездки были напряженными, когда мы пробирались по улицам, заваленным мусором и обломками, и проезжали через блокпосты, на которых стояли вооруженные боевики кланов.

Лагеря беженцев представляли собой разросшиеся палаточные городки с примитивной санитарией, населенные почти исключительно женщинами и детьми, с изредка встречающимися стариками. Толпы детей встречали нас с широкими улыбками на лицах. Я всегда набивал карманы своей формы леденцами, чтобы раздать их детям.

Издалека древний порт Могадишо с его черепичными крышами и мечетями с белыми башнями манил сонным постколониальным шармом. Но как только мы оказались там, эти ожидания быстро исчезли, сменяясь глубокой печалью и тревогой, когда мы сталкивались с катастрофической картиной полной деградации политического порядка. Это был "Безумный Макс", но без творческих декораций. Угрюмый, уродливый, кишащий крысами и пугающе мрачный.

Большинство зданий красновато-коричневых оттенков зияли огромными дырами или лежали в руинах. Те, что еще были целы, испещряли отметины от пуль. Магазины, предприятия, отели и банки были полностью разграблены, вплоть до дверных ручек и сантехники. Статуи в общественных местах были снесены, а оставшиеся каменные постаменты были покрыты граффити. Немногочисленные сохранившиеся правительственные и университетские здания были населены беженцами и вооруженными членами кланов, совершенно дикие глаза большинства из них указывали, что они под кайфом от каата (или ката), лиственного растения, которое при жевании вызывают эйфорию и возбуждение, как от легкого амфетамина.

Побочные эффекты включали заболевания ротовой полости, потерю зубов, психозы и депрессию. Приметы этого были повсюду, куда ни глянь. От дерганых, вертких вооруженных боевиков кланов, курсировавших по грязным улицам на пикапах Toyota с установленными в кузовах пулеметами .50 калибра, которых снабжали катом их лидеры, до испятнанных зубов женщин и беззубых, иссохших стариков, с потерянным видом бродивших по переулкам. Большинство женщин предпочитали жевать кору вместо листьев, потому что считали, что кора делает их зубы чистыми и крепкими.

Мог, как мы называли Могадишо, месяцами находился без электричества и воды. Ночью разводимые на улицах костры, топливом для которых иногда служил навоз, создавали странное, жутковатое свечение. Запах, исходивший от них, было сложно назвать приятным.

Всю весну и большую часть лета солдаты Коалиции, казалось, больше страдали от жары, плохой воды и болезней, переносимых насекомыми, чем от любителей нажать на спуск из числа бандитов. Наше командование предупреждало, что в Сомали циркулирует более пятидесяти восьми разновидностей вирусов, переносимых вездесущими комарами и мухами. В число других основных угрожающих заболеваний входили малярия, переносимая комарами, песчаная лихорадка и лейшманиоз. Последние два разносили крошечные черные москиты, вылетавшие по ночам.

Несмотря на эти опасности, всю весну и начало лета гуманитарная операция проходила с небольшим количеством случаев насилия. Тем временем мы заметили, что жизнь в Могадишо и его окрестностях начала обретать некоторую нормальность. Вновь открылись рынки, все больше людей рисковало выйти на улицы, и даже пошли разговоры о реформировании сомалийских национальных полицейских сил.

Жизнь в ODA 596 превратилась в рутину: физподготовка и патрулирование в течение дня; карточные игры, чтение и дуракаваляние по вечерам. Из соображений безопасности мы старались избегать появляться в городе после наступления темноты. В тех случаях, когда мы отваживались забраться далеко и не могли вернуться в наш лагерь до сумерек, мы останавливались в доме пожилого местного жителя по имени Шейх Абдулла, который работал на ООН и жил недалеко от футбольного стадиона.

Тщательно составленные правила применения вооруженной силы UNITAF напоминали нам, что это не условия военного времени, что ко всем людям следует относиться с достоинством и уважением, и что санкционируется использование лишь минимально необходимой для выполнения задачи силы.

С моей точки зрения в этом вряд ли была необходимость. Ополченцы обычно настороженно наблюдали и не лезли к нам. Большинство мужчин, казалось, сидели перед своими жестяными лачугами в пластиковых сандалиях, жевали кат и бездельничали. Женщины, одетые в ярко окрашенные халаты и головные платки, делали всю работу, как правило, привязывая ребенка к спине, когда несли воду или какие-то припасы в корзинах. Когда мы проходили мимо, дети махали и улыбались, а некоторые женщины усмехались, показывая полные золотых зубов рты. Другие боялись связываться с нами.

Местные жители говорили на странном диалекте арабского языка, к которому мне сначала было трудно приспособиться. Но вскоре я начал общаться с людьми и заводить знакомства.

Учитывая улучшение обстановки в Сомали к середине мая 1993 года, новая администрация президента Билла Клинтона начала оказывать давление на ООН, призывая взять на себя руководство гуманитарной операцией, позволив США сократить свои силы и заниматься лишь ограниченными аспектами безопасности и логистики. Одновременно ряд дипломатов ООН лоббировали международную организацию с тем, чтобы она взяла на себя более активную военную роль, включая конфискацию оружия и принуждение крупных полевых командиров к принятию некоей политической договоренности как части долгосрочного урегулирования ситуации.

Резолюция 814 ООН санкционировала военное вмешательство в соответствии с главой VII Устава ООН, и UNOSOM медленно трансформировалась в UNOSOM II во главе с турецким генерал-лейтенантом Чевик Биром и генерал-майором Армии США Томасом М. Монтгомери в качестве его заместителя. Адмирал в отставке Джонатан Хоу взял на себя важнейшую роль посланника ООН в Сомали. Дипломаты ООН быстро определили полевого командира Мохаммеда Айдида как крупнейшее препятствие на пути политического урегулирования.

Поскольку Айдид контролировал Могадишо посредством своего хорошо вооруженного ополчения, к концу мая 1993 года задачей нашей ODA 596 стали более частое патрулирование города и поиск в домах взрывчатки и оружия. Поскольку в нашем подразделении я был единственным, кто говорил по-арабски, на мою долю выпала большая часть разговоров.

Я здоровался с жителями каждой лачуги, в которую мы входили, говоря им: "Аллах Акбар". Затем я быстро устанавливал контроль и начинал отдавать приказы: "Держите руки над головой. Опустите корзину. Отойдите от двери!"

В перерывах между приказами я объяснял: "Мы должны искать оружие. Мы не имеем в виду никакого неуважения, но мы должны быть осторожны".

Контроль и сотрудничество. Обычно ответом местных жителей было: "Мафи мучака" (никаких проблем).

Иногда они спрашивали: "Зачем вы пришли убивать нас? Мы просто бедняки, пытающиеся выжить. Вы делаете плохую ситуацию еще хуже".

Я всегда брал с собой печенье и конфеты, чтобы раздать детям, и сухие пайки для взрослых. Несколько раз по нашим патрулям открывали огонь ополченцы, прячущиеся на крышах домов и в переулках, и мы вызывали поддержку вертолетов. Через несколько минут вниз устремлялся устрашающий вертолет MH-60 "Блэкхок", сверкая пулеметами M134 и "цепными пушками"(3) M230, и местные жители разбегались.

Более агрессивная военная позиция ООН не устраивала военачальника Объединенного сомалийского конгресса, генерала Мохаммеда Фара Айдида. 5 июня его войска устроили засаду и убили двадцать четыре прикомандированных к UNOSOM II пакистанских солдата и ранили еще сорок четыре.

Послание Айдида было ясным: я контролирую этот город. Если вы попытаетесь вырвать у меня власть, то дорого заплатите за это.

Напряжение и насилие в Могадишо и его окрестностях нарастали в течение всего лета. Я заметил, как изменилась реакция местных жителей. Раньше, когда мы проходили мимо или проезжали на Хамви, они отвечали улыбками, махали руками и доброжелательно кивали. Теперь мужчины и женщины хмурились, потрясали кулаками и выкрикивали проклятия, а подростки бросали камни.

Раньше все боевые действия велись между соперничающими бандами, боровшимися за контроль над разными районами. Теперь целями ополченцев все чаще становились силы UNOSOM II. Коалиционные силы нанесли ответный удар, нанеся с помощью АС-130 удар по складам оружия ополченцев и пропагандистской радиостанции Айдида "Радио Могадишо".

В середине июня адмирал Хоу выдал ордер на арест Айдида и объявил о вознаграждении в 25000 долларов за его поимку. Как следствие, нам было приказано усилить патрулирование и действовать более агрессивно. Айдид пошел на эскалацию насилия, в том числе подорвав на установленной на улице Джиалль-Сиад мине автомобиль военной полиции США, в результате чего погибли четыре американских военных полицейских.

22 августа вновь назначенный министр обороны Лес Аспин приказал развернуть в Сомали Объединенную оперативную группу специальных операций (JSOTF, также известную как оперативная группа "Рейнджер"). Ее задачей, получившей кодовое наименование "Операция Готический Змей", был захват Айдида и его ключевых помощников и передача их UNOSOM II. Наше подразделение стало частью оперативной группы "Рейнджер", которая состояла из 160 элитных операторов, включая Рейнджеров, "Дельту", флотских SEAL и вертолетчиков 160-го SOAR, широко известных как "Ночные Охотники".

"Ночные Охотники" считались лучшими пилотами вертушек в мире и были сформированы после неудачи операции по спасению заложников в Иране. Они предпочитали три разновидности вертолетов: транспортный "Блэкхок" MH-60, ударный вариант "Блэкхок" AH-60 и меньшие AH/MH-6 "Маленькие птички".

"Дельта" была перворазрядной "высокоскоростной" командой, стремительно спускавшейся по веревкам, захватывавшей или уничтожавшей цели, и быстро уходившей. Внезапно мы оказались в связке с лучшими из лучших, как правило, обеспечивая безопасность района действий и оказывая поддержку, в то время как "Дельта" врывалась и ликвидировала или захватывала цели.

В августе и сентябре оперативная группа "Рейнджер" провела в Могадишо шесть таких задач, каждая из которых была относительно успешной. В ходе рейда возле больницы Дигфер 21 сентября был обнаружен Осман Али Атто, главный финансовый помощник Айдида. Но впервые сомалийские ополченцы открыли по нам массированный огонь из РПГ и автоматического оружия.

Затем, в 02:00 25 сентября, когда на город обрушился дождь, вертолет "Блэкхок" с позывным "Кураж 53" вылетел на ночную поисковую задачу по обнаружению источника минометных обстрелов возле района порта. Когда пилот, старший уорент-офицер Дейл Шрейдер вел "Блэкхок" над самыми крышами на скорости 100 узлов в час (185 км/ч), выпущенная из РПГ граната врезалась в правую сторону машины и взорвалась. Взрыв и последовавший пожар нокаутировали второго пилота, старшего уорент-офицера Перри Аллимана, и приплавили рукав летного комбинезона Шрейдера к его руке.

Тем не менее, ему хватило присутствия духа замедлить движение кренящейся машины и направить ее мимо построек. Когда он, крутясь, приближался к земле, "Кураж 53" задел верхушку здания, об которое обломал лопасти несущего винта, а затем отлетел на грунтовую дорогу и проскользил сотню ярдов, прежде чем упокоился, уткнувшись в откос.

Трое находившихся на борту американских солдат – двадцатиоднолетний рядовой первого класса Мэтью Андерсон и сержант Юджин Уильямс из 101-го авиационного полка, и сержант Фердинан Ричардсон из 25-го авиационного 10-й горной дивизии – погибли при взрыве.

В оранжевом зареве горящего вертолета, полубессознательный Аллиман повернулся к Шрейеру и порбормотал: "Дейл... Я обгорел. Я очень сильно обгорел".

"Оставайся со мной, Перри", простонал в ответ пилот Шрейдер. "Мы выпутаемся".

Несмотря на сломанную руку, Шрейдеру удалось вытащить Аллимана из горящих обломков и усадить в темном углу переулка. Но когда он вернулся, чтобы найти остальных трех членов экипажа, машину охватил огонь.

Шрейдер поспешил обратно к сидящему в переулке Аллиману. Наклонившись над ним, он услышал позади лязг автоматического оружия и, обернувшись, увидел двух сомалийцев с АК-47, бегущих к ним. Он поднял пистолет, прицелился и приготовился испустить последний вздох.

Когда до них оставалось около пятидесяти футов (15 м), сомалийцы свернули в переулок и исчезли. Не успел Шрейдер облегченно вздохнуть, как один из сомалийцев вернулся, бросившись к нему с гранатой. Шрейдер выстрелил, когда горящий позади него вертолет взорвался.

Ошеломленный на несколько секунд взрывом, он открыл глаза и увидел гранату, лежащую в двух футах (60 см) от него. Шрейдер отпрыгнул и пробормотал короткую молитву, думая, что его жизнь окончена. Но граната не взорвалась. Он обернулся и увидел, что Перри привалился к стене позади него, пытаясь зарядить пистолет, и, поскольку его руки были сильно обожжены, ронял патроны.

Когда Шрейдер встал на колени рядом со своим вторым пилотом, чтобы помочь ему, молодой сомалиец, размахивающий фонариком, вбежал в переулок со стороны, противоположной той, откуда появились предыдущие. Встретившись глазами с Шрейдером, он крикнул: "Американские ребята!" и указал на улицу слева.

Шрейдер не был уверен, что может доверять ему. Но, не имея лучшего выбора, он поднял Перри на ноги и помог ему выйти на улицу, где увидел бронетранспортер с солдатами из Объединенных Арабских Эмиратов. Солдаты ОАЭ, не говорившие по-английски, помогли двум американцам сесть в БТР и отвезли их в полевой госпиталь. Оба выжили.

В полудюжине кварталов оттуда сержант Кристофер Рид, тихий ямайский иммигрант из роты "С" 2-го батальона 10-й горной дивизии, был направлен в составе QRF (сил быстрого реагирования), чтобы помочь спасти людей из горящего "Блэкхока".

Когда Рид и члены его подразделения переносили тела Андерсона, Уильямса и Ричардсона из тлеющего вертолета в свой БТР, они попали под шквальный огонь сомалийских ополченцев, высыпавших из близлежащих улиц и переулков. Рид прикрывал товарищей огнем, когда получил прямое попадание из гранатомета, оторвавшее ему кисть правой руки и правую ногу выше колена, сильно обжегшее левую руку, разорвавшее барабанные перепонки и временно ослепившее его. Тем не менее, ему удалось выжить.

Когда вести о нападении и гибели американцев дошли до нас на базе, мы были потрясены, опечалены и разозлены. Мы приехали в Сомали, чтобы помочь спасти людей от голода. А теперь некоторые из них обернулись против нас.

Особенно тревожил тот факт, что один из наших "Блэкхоков" – наиболее заметный символ нашего технологического и военного превосходства – был сбит. На мой взгляд, то, что несколько дней назад казалось немыслимым, лишь только раззадорило разношерстную банду головорезов Айдида.

Позже я узнаю, что сбитие "Кураж 53" не было счастливой случайностью. Айдид и его люди получали деньги и обучались у бен Ладена и других членов Аль-Каиды. В частности, ветераны войны против Советов в Афганистане, такие как Юсеф аль-Айери и Саиф аль-Адель, учили их заменять взрыватели выстрелов их РПГ на временные замедлители, чтобы вместо срабатывания при ударе они могли взрываться в воздухе. Они также научили их целиться в хвостовой винт "Блэкхока", который был его наиболее уязвимым местом.

К концу сентября 1993 года в Могадишо нарастала конфронтация, а Айдид и большинство его подручных все еще были на свободе.

1. "Выберите одно из двух". Либо "высокий небоскреб" – это Федеральное здание Джейкоба К. Джейвитса, Федерал Плаза 26, и да, нью-йоркское управление ФБР сидит именно там. Либо "черный стеклянный", это Федерал Плаза Один, крохотная такая пристройка к предыдущему. Там какой-то международный торговый арбитраж и еще всякая мелкая хрень россыпью… (прим. перев.)

2. Круглая булка с дыркой в центре из предварительно обваренного дрожжевого теста. Чем-то напоминает наш бублик, но не сладкий и дырка меньшего размера. Обычно разрезается вдоль и внутрь кладется какая-то начинка (прим. перев.)

3. Автоматическая пушка, для работы механизмов которой используется внешний электрический привод. Передача усилия, необходимого для работы затвора и механизмов подачи осуществляется посредством цепного привода (прим. перев.)

ДАРФУР

Март 2004 был не лучшим временем для пребывания в Багдаде, но это был мой выбор, быть там, в гуще событий, и жить в сильно укрепленной Зеленой зоне. Я был на зарплате в частной военной компании DynCorp. Со штаб-квартирой, находящейся в Рестоне, штат Вирджиния, она входила в число двадцати пяти крупнейших подрядчиков федерального правительства с оборотом более 1 миллиарда долларов в год. До 11 сентября DynCorp предоставляла персонал для обслуживания самолетов и вертолетов, поддерживая американских военных во время Первой войны в Персидском заливе. Ее пилоты и самолеты летали на задачи по дефолиации в Колумбии. Ее персонал находился на пограничных постах между США и Мексикой, составлял костяк полиции Боснии и обслуживал президентский авиапарк: самолеты ВВС 1 и вертолеты Морская пехота 1.

После 11 сентября DynCorp расширила свою деятельность, чтобы удовлетворить потребности USG (United States Government – правительства США) в Афганистане и Ираке и урвать часть из 18 миллиардов долларов, которые Конгресс США недавно ассигновал на восстановление иракских школ, заводов и нефтяных объектов. Кроме того, USG было вынуждено выделить дополнительные средства на решение проблемы ухудшения ситуации с безопасностью в стране.

Через год после начала операции "Иракская свобода" – или вторжения в Ирак – мирного перехода от авторитаризма Саддама Хусейна к представительной форме правления так и не произошло. Со своей точки зрения человека, находящегося на месте событий, я наблюдал постоянную эскалацию нападений суннитских экстремистских группировок на силы Коалиции, шиитов и курдов в попытке спровоцировать гражданский конфликт.

Вторжение, начатое США и партнерами по Коалиции, Великобританией, Австралией и Польшей 19 марта 2003 года, потрясло и напугало иракскую армию и вынудило Саддама Хусейна скрыться. 1 мая 2003 года президент Буш, стоя на палубе авианосца "Авраам Линкольн" с огромным плакатом "МИССИЯ ВЫПОЛНЕНА" за спиной, объявил об окончании основных боевых действий.

Несомненно, с военной точки зрения планирование и ведение боевых действий были чрезвычайно эффективны. Но послевоенное планирование… не очень. Когда правительство Саддама рухнуло, иракская полиция и военные покинули свои посты, оставив вакуум безопасности на большей части страны. Из-за того, что численности войск Коалиции было недостаточно для контроля 26-миллионного населения, толпы грабили музеи, банки, больницы, правительственные учреждения и предприятия. Были украдены тысячи древних артефактов, а также оружие и сотни тысяч тонн взрывчатки.

В этой нестабильной политической атмосфере специальный посланник США Пол Бремер и администрация Буша приняли два решения, которые еще больше дестабилизировали ситуацию и задали опасный курс будущему страны. Одно заключалось в роспуске иракской армии и заменой ее новой, построенной с нуля. Второе – в запрете высокопоставленным членам иракской светской и националистической партии Баас, правившей страной с 1968 года, занимать должности в новом правительстве.

Оба решения были приняты вопреки советам ЦРУ, Госдепартамента и Пентагона. В последовавшей за этим политической неопределенности между суннитами, шиитами и курдами вспыхнули подозрения и враждебность, которые светскому правительству Саддама Хусейна удавалось сдерживать.

Суннитские экстремисты, почувствовавшие себя лишенными гражданских прав из-за решения США о роспуске партии Баас, начали применять насилие в отношении объектов Коалиции шиитов. С каждым днем происходило все больше подрывов военных колонн на СВУ, взрывов на уязвимых гражданских объектах, похищений и убийств. Возглавляемые шиитами группировки ополченцев ответили. Лидеры ополченцев с обеих сторон приобретали влияние путем запугивания и предоставления защиты, подрывая усилия США по созданию нового иракского правительства.

Я наблюдал возрастающую враждебность всякий раз, когда покидал Зеленую зону для сопровождения колонн с грузами на базы Коалиции в разных частях Ирака – банды вооруженных людей, заполняющие улицы, мечети, разрушенные заминированными автомобилями, и группы гражданских, выкрикивающих ругательства и швыряющих камни в проходящие колонны. Немногим лучше было и в Зеленой зоне, где ракеты и минометные мины сыпались на нас каждую ночь, несмотря на массивные бетонные стены, контрольно-пропускные пункты из мешков с песком и железные ворота, и отряды хорошо вооруженных американских военных. И вновь, как и в последние месяцы нашего нахождения в Сомали, я задавался вопросом: какого черта мы здесь делаем и чего пытаемся добиться.

В полдень 31 марта 2004 года я зарядил свой М4 и выехал на тяжело бронированном Лэндкрузере, чтобы возглавить колонну из семи грузовиков с грузом для базы морской пехоты в нескольких милях к западу от города Фаллуджа. Хотя температура колебалась в пределах комфортных 70-75 градусов (21-24 по Цельсию), под бронежилетом я был потным. Частично это было связано с тем, что я чувствовал себя тревожно. В то утро под Фаллуджей в результате взрыва заложенного на обочине фугаса погибли пятеро американских морских пехотинцев. Пятнадцать иракцев получили тяжелые ранения, когда в городе Бакуба взорвалась заминированная машина, предназначавшаяся для колонны иракской полиции.

Мы, четверо сидевших в бронированном Лэндкрузере, были в полной готовности. Я сел на заднее сиденье, рядом со мной сидел коллега, вооруженный пулеметом М249. Старший нашей группы (TL) ехал на пассажирском сиденье рядом с водителем. В хвосте колонны охранение обеспечивали четыре контрактора из Blackwater, ехавшие на двух небронированных внедорожниках Mitsubishi. Одним из них был доброжелательный бывший флотский "тюлень" и фанатик физухи по имени Скотти Хелвенстон, недавно снимавшийся в реалити-шоу "Человек против зверя"(1).

Усыпанная щебнем дорога, по которой мы ехали, была главным шоссе, ведущим в Фаллуджу, и пересекала центр так называемого Суннитского треугольника – густонаселенного региона к северо-западу от Багдада, где Саддам Хусейн имел сильную поддержку. Местные жители называли Фаллуджу "городом мечетей". Мы следовали вдоль древней реки Евфрат и миновали серые бетонные стены тюрьмы Абу-Грейб, использовавшейся ЦРУ и Армией для размещения задержанных иракцев.

В то время мало кто за пределами Ирака знал это название. Через месяц оно получит всемирную известность после рассказа о жестоком обращении с заключенными в телешоу "60 минут".

Впереди был узкий металлический мост, который вел нас через реку в город. Нам преградила путь толпа разъяренных местных жителей, у некоторых из которых были написанные от руки плакаты.

"Похоже, мы имеем дело с приветственной вечеринкой", объявил наш водитель.

Это были в основном молодые люди, их было около пятидесяти. Мне было интересно, кто их предупредил и был ли кто-нибудь из них вооружен.

"Что же нам теперь делать?" спросил сидевший рядом со мной контрактор.

"Продолжай движение", ответил наш TL. "Мы собираемся попытаться протиснуться".

"Что будет, если это боевики?" спросил водитель.

"Продолжай двигаться. Не вступать в бой, пока они не выстрелят первыми!" Через гарнитуру TL велел четырем парням во внедорожниках в хвосте колонны ждать.

"С какой целью?" спросил кто-то из них.

"Чтобы вы могли очистить мост в случае, если нам придется повернуть назад".

"Может, нам стоит вызвать подкрепление?" предположил я.

"Пушки вверх!" сказал наш TL. "Продолжайте двигаться вперед".

Я приготовил свой M4 и сосредоточил внимание на руках снаружи, чтобы видеть, есть ли у кого-нибудь оружие. Протестующие кричали по-арабски и на ломаном английском: "Смерть Америке! Смерть президенту Бушу! Аллах Акбар! Фаллуджа будет свободна!" Они расступились ровно настолько, чтобы мы могли протиснуться, у нас тряслись поджилки, когда иракцы снаружи били ладонями и кулаками, пинали и плевали в наш Лэндкрузер.

"Мерзкие ублюдки!" простонал стрелок рядом со мной.

Кидая взгляды назад, я видел, что первый грузовик прошел, за ним второй, третий и четвертый, и доложил об этом остальным членам команды. Когда пятый грузовик выбрался из толпы, я услышал стрельбу из автоматического оружия.

"Это что за херня была?"

"Должно быть, ребята из Blackwater".

Когда наш TL попытался выйти на связь со Скотти Хелвенстоном и другими, раздались еще выстрелы.

"Всем машинам, доклад!" заорал он в рацию.

Из-за рева двигателя я не слышал ничего снаружи. Вглядываясь в пыль позади себя, я пытался, но не мог разглядеть два Mitsubishi.

"Босс", сказал я. "Не думаю, что им удалось".

"Может, они повернули назад", ответил он.

"Хотите, чтобы я вернулся?" спросил водитель.

"Черт возьми, нет", рявкнул кто-то. "Тащи жопу на базу".

Наше злоключение длилось не более трех минут, но казалось, прошли часы. Когда мы добрались до лагеря морской пехоты, нас встретила ужасная новость: четверо парней из Blackwater были убиты толпой.

Я был в шоке и ужасе. Позже я видел в записи, как их сожженные тела осквернили, протащили по улицам и повесили на мосту.

Несколько недель после этого я чувствовал себя хреново. Возможно, мы могли бы спасти четверых контракторов, повернув назад. А, может быть, толпа захватила бы и наш внедорожник, и убила бы и нас тоже.

Злой и расстроенный, я бросил работу в DynCorp и отправился в Иорданию, чтобы попытаться собраться с мыслями. Двухчасовой заплыв в Мертвом море помог мне. После этого я улетел домой в Санта-Клару, чтобы провести время с семьей.

Три месяца спустя я вернулся в Ирак, на этот раз в качестве менеджера базы в месте под названием Кэмп-Таджи на окраине Багдада. Из пяти передвижных домов, охраняемых иракцами, я руководил передвигающимися на бронированных машинах группами безопасности, сопровождавшими VIP-персон из аэропорта в Зеленую зону и обратно по дороге, называемой иракцами "Улицей смерти", а американцами "Аллеей СВУ". Мое подразделение состояло из двадцати ливанских солдат, четырех ветеранов южноафриканской армии и пяти американцев. Несмотря на высокие баррикады и сильную охрану, наша база часто подвергалась минометным и ракетным обстрелам.

Нападения стали настолько частыми, что мы начали воспринимать их как должное. Как-то вечером я едва завалился на кровать и включил ноутбук, как на нас с характерным свистом начали сыпаться ракеты "Катюша"(2).

Через несколько секунд моя дверь распахнулась, и внутрь влетел ливанец из моей команды по имени Хасан.

"Чангиз!" воскликнул он. "Ты идешь в бункер?"

"Не в этот раз", ответил я. "Думаю, я посмотрю кино".

После этого я щелкнул по иконке "Миссия невыполнима", и по экрану поползли титры. Хасан пожал плечами, пододвинул стул, и мы вместе смотрели фильм, пока вокруг нас падали "Катюши".

Шестиполосная скоростная автомагистраль, по которой мы с моей командой ежедневно ездили от того, что когда-то называлось Международным аэропортом Саддама Хусейна до центра Багдада, представляла собой десять миль (16 км) бетонного ада, окруженного суннитскими кварталами с населением, преданным Хусейну. Эти районы, некогда предназначавшиеся для защиты диктатора от возможных убийц, теперь стали укрытиями повстанцев.

Езда по шоссе была мобильной версией русской рулетки. Было невозможно угадать, когда на большой скорости может подлететь машина с боевиками, опустить окно и ударить очередью из пулемета. Или когда груженый взрывчаткой грузовик слетит вниз по пандусу одного из съездов, прямо в колонну. Или когда закопанные под проезжей частью объединенные в цепь артиллерийские снаряды будут подорваны с помощью мобильного телефона.

Это было настолько опасно, что смерть стала обычным явлением, и местные таксисты требовали 2000 долларов с человека за поездку в один конец. За время моего пребывания там более дюжины граждан Западных стран лишились своих жизней на дороге, и несколько моих людей были тяжело ранены.

Подрядных работ в Ираке было много, но атмосфера была ядовитой и мрачной. Куда бы ты ни шел, люди были злы на Америку, потому что их семьи гибли, их дома, мечети и предприятия разрушались. День ото дня надежда, казалось, погребалась под все большим слоем ненависти, мусора и пыли. Обстановка становилась все хуже и хуже.

Решив вырваться из круга смерти, я начал искать вакансии в других местах. В январе 2006 года мне позвонил старый друг, Дэвид Струп. Он сказал, что работает в PAE International – инженерной фирме, основанной в 50-х в рамках усилий по восстановлению Японии, которая впоследствии диверсифицировалась, чтобы заниматься обеспечением американских военных баз и зарубежных объектов Государственного департамента. Недавно она была приобретена компанией Локхид Мартин.

Дэйв спросил: "Как насчет того, чтобы отправиться в Дарфур?"

"Дарфур… Судан?"

"Да".

"Чтобы что?"

"Выполнять функции наблюдателем за прекращением огня у Африканского Союза".

"Наблюдатель за прекращением огня? И что нужно будет делать?"

"Это довольно просто. Я все объясню, когда ты доберешься до округа Колумбия".

"Окей, Дэйв. Мне понадобится снаряжение или оружие?"

"Отрицательно по обоим пунктам", ответил Дэйв. "Вся форма и знаки различия, которые ты будешь носить, будут предоставлены AU (African Union – Африканским союзом)".

Я купил комплект старого армейского пустынного камуфляжа, упаковал его в баул, и вылетел в аэропорт Даллес на рейс до Хартума. В очереди на посадку стояла пара парней в зеленых беретах. В одном из них я узнал своего бывшего коллегу по спецназу Ричарда Родригеса и сшиб берет с его головы.

Ричард повернулся, чтобы посмотреть, кто это, и узнал мое улыбающееся лицо. "Чангиз, сукин сын", сказал он. "Какого хрена ты здесь делаешь?"

"Меня наняли держать твою задницу в узде", пошутил я.

"Скорее наоборот".

Другим парнем был еще один коллега по спецназу, Серафин "Серф" Теллез.

Всю дорогу до Хартума мы делились военными историями. На выходе из безупречно выглядящего аэропорта нас встретили двое местных на потрепанном внедорожнике. Они отвезли нас на конспиративную квартиру PAE International в центре города, где Голубой Нил сливался с Белым. Я ожидал, что это будет чуть более чистая и менее захудалая версия Могадишо. Однако город, который я видел через окно, был шумным и современным, удивляющим количеством стеклянных деловых высоток. Местные жители были жизнерадостны и дружелюбны.

Этих положительных впечатлений хватило на три дня, пока мы находились в Хартуме, ожидая двухмоторный самолет, переправивший нас на запад, в Дарфур, что означало "Страна пушного народа", который эмигрировал в семнадцатом веке из Центральной Африки. По большей части она представляла собой полупустынные равнины, по площади примерно равные Испании. Ничего, способного обеспечить производительное сельское хозяйство или экономическое развитие.

Я узнал, что кризис в Дарфуре, который в свой президент Буш в свой первый срок и Международный уголовный суд назвали "геноцидом", коренится в проводящейся в крупнейшей африканской стране, Судане, долгосрочной политике экономической и политической маргинализации неарабского населения. Эту проблему усугубила серия засух, начавшаяся в 1972 году, усилившая опустынивание страны и вызвавшая земельные споры между неарабскими оседлыми фермерами из племен фур, загава и масалит, и арабскими кочевниками.

В середине 80-х годов, когда спонсируемой Ливией арабское расистское движение распространилось на соседний Судан, многие дарфурские неарабские крестьяне почувствовали, что их интересы все более ущемляются. Клин между племенами Дарфура и национальным правительством, где доминировали арабы, был вбит еще больше в 89-м году, когда в результате бескровного переворота власть захватил генерал Омар Хасан Ахмад аль-Башир. Объявив себя президентом, Башир распустил соперничающие политические партии и узаконил на всей территории Северного Судана законы шариата.

На протяжении двух следующих десятилетий президент Башир проводил политику сегрегации неарабов и разделения Дарфура на три отдельных региона, чтобы ослабить племенное единство. Это привело к вооруженному восстанию некоторых племен, начавшемуся в феврале 2003 года, когда две африканские повстанческие группировки – Движение за справедливость и равенство (ДСР) и Освободительная армия Судана (ОАС) подняли оружие против возглавляемого арабами правительства. Повстанцы утверждали, что суданское правительство игнорировало регион Дарфур, оставляя его слаборазвитым и лишив политической власти.

В ответ правительство Башира бомбило деревни, чтобы вытеснить повстанцев. Оно также вооружило арабское ополчение, известное как Джанджавид (или "Конные Дьяволы"), характеризуемое как воинственно-расистская и панарабистская организация, набираемая из суданских арабских племен. Верхом на верблюдах и на вертолетах, вооруженные до зубов, ополченцы Джанджавид штурмовали племенные деревни, грабя, насилуя и жестоко обращаясь с напуганными жителями. Они специально нацеливались на представителей племен фур, загава и масалит. Примерно 1,4 миллиона из них бежали с ферм и деревень, и искали убежища в спешно организованных лагерях беженцев. Кризис в конечном итоге распространился и на соседний Чад, когда 100000 человек бежали в эту отчаянно бедную страну, преследуемые боевиками Джанджавид.

ООН, США и другие члены международного сообщества осудили тактику выжженной земли суданского правительства. Ситуацию в Дарфуре осложняло появление отколовшихся групп мятежников, которые похищали гуманитарных работников и захватывали запасы продовольствия. Многие правозащитные группы, такие как Amnesty International, обвиняли Китай и Россию в поставках оружия правительству Башира в нарушение эмбарго ООН.

Пока правительство Башира и группы повстанцев обменивались обвинениями, эклектичная коалиция религиозных лидеров, НПО, студентов колледжей, правозащитных групп и голливудских знаменитостей распространяла информацию о крупномасштабной гуманитарной катастрофе. Мировые державы не горели желанием вмешиваться. Некоторые называли ее геноцидом, другие – гражданской войной, вышедшей из-под контроля.

Никто не оспаривал, что последствия были катастрофическими. Согласно отчету британского парламента за 2005 год, более 300000 дарфурцев погибли, некоторые в результате боевых действий, а многие другие от болезней и недоедания, вызванных конфликтом. Бесчисленное множество других получили ранения.

Международные усилия в большинстве своем сосредоточились на переговорах о перемирии для прекращения боевых действий. Многие наблюдатели обвиняли суданское правительство в намеренном затягивании этих переговоров, чтобы завершить этническую чистку Дарфура. С 2003 по начало 2006 года, когда я приехал, было подписано и нарушено множество соглашений о прекращении огня.

Ричард, Серф и я присоединились к отряду Африканского союза из более чем восьмидесяти наблюдателей, охраняемых примерно 800 военнослужащими из Руанды, Нигерии, Алжира и Южной Африки. АС присвоил мне звание майора и отправил на базу у города Аль-Фашир – столицы Северного Дарфура и традиционной караванной стоянки. Моей обязанностью было докладывать о любых действиях повстанцев ДСР против суданских правительственных сил и наоборот.

Контраст между Хартумом и Аль-Фаширом был разительным. В то время как первый был шумным городом, полным уверенных в себе, хорошо одетых людей, Аль-Фашир представлял собой скопище хижин с жестяными крышами на выжженной равнине. Несколько тысяч его жителей жили в постоянном страхе перед нападением.

Каждое утро я и мои коллеги-наблюдатели посещали брифинг, проводимый южноафриканским полковником, который был командиром базы. Мы выслушивали сообщения о происходившем в районе накануне. Большинство из них были ужасны – полдюжины сельских жителей сгорели заживо в таком-то секторе; автоколонна с продовольствием подверглась нападению по пути к такому-то и такому-то лагерям беженцев; обитателей другого лагеря избили палками; на третий лагерь совершен набег, восемнадцать человек взяли в плен и обязали заплатить выкуп – дийю (также известную как кровные деньги).

Получаемые нами известия о том, кто нес за это ответственность, в большинстве случаев были противоречивы. Провоцирующим событием часто была чья-то личная месть или межплеменные раздоры. Жертвами, как правило, были кто-то из более миллиона беженцев, размещенных в лагерях, находящихся в ведении ООН и других организаций. Не проходило и ночи, когда бы боевики Джанджавид или мятежники из ДСР или ОАС не атаковали лагерь или деревню.

Два или три раза в неделю я помогал охранять колонны грузовиков, отправлявшихся с грузами для этих лагерей. Предполагалось, что я не должен был иметь оружия, но у меня был АК-47 с тремя полными магазинами, который я прятал под передним сиденьем. Я всегда садился в головной пикап Toyota с удлиненной кабиной с сенегальским водителем и двумя алжирскими солдатами позади.

Дорог там, в общем-то говоря, не было, так что мы тряслись по выжженной равнине, останавливаясь в разбросанных по ней лагерях, состоящих из примитивных палаток, обнесенных забором из колючей проволоки. По всему Дарфуру насчитывалось более 200 таких лагерей. Некоторыми из них управляли неправительственные организации, такие как CARE International Switzerland и World Vision, и их охраняли местные полицейские, подготовленные АС или ООН, или руандийские солдаты. Многие не имели охраны.

У лагерей были названия, такие как Касс, Чад, Зам-Зам. Один из крупнейших, Калма, насчитывал более 70000 беженцев – преимущественно женщин и детей. Перенаселенность и плохие санитарные условия были обычным явлением.

Людям, привыкшим к изобилию овощей и фруктов, теперь приходилось питаться водянистым рагу из пшеницы, бобов, масла, соли и белкового порошка. Женщины носили воду, собирали дрова, готовили пищу и ухаживали за детьми, в то время как ранее работавшие на небольших фермах мужчины и подростки в пыльных джинсах и халатах сидели и бездельничали.

Дневные температуры поднимались до 120 градусов по Фаренгейту (49ºС), а временные убежища давали мало защиты от солнца. Сезон дождей с июня по сентябрь принес некоторое облегчение. Но из-за отсутствия надлежащего дренажа, как только начался дождь, хижины и уборные затопило, и начались вспышки дизентерии и холеры. Возможностей по оказанию медицинской помощи таких организаций, как "Врачи без границ" и Красный Крест, не хватало на тысячи людей, и дети умирали ежедневно.

Как миротворцы-наблюдатели, мы не имели собственных ресурсов, но я старался помочь всем, чем мог, раздавая конфеты, печенье, сладости, лекарства или еду, все, что мне удавалось достать. Я много слушал, представляясь Мохаммедом и обращаясь к местным жителям по-арабски. У всех была своя точка зрения: у беженцев, племенных вождей, полиции, иностранных войск и даже местных жителей, лояльных ДСР.

Я записывал номера их мобильных телефонов, поддерживал связь, пытался урегулировать конфликты и сообщал о нуждах. Прогресс был мучительно медленным, а ресурсов миссии АС и ООН было крайне недостаточно.

Вечером я возвращался в дом нашей миссии АС в Аль-Фашире. Он был роскошным по стандартам Дарфура, но считался бы примитивным в Штатах. В городе я мог видеть домашний скот и что-то более-менее похожее на нормальную жизнь. Каждое утро мимо нашего забора из колючей проволоки проезжали женщины с вязанками прутьев и веток. Сидя в седле боком, они указывали на свои рты, показывая, что хотят есть.

Обратной стороной помощи извне была зависимость. Где бы я ни оказался, всюду мне попадались местные жители, желающие, чтобы международное сообщество решило их проблемы. Правда, хотя дарфурцы располагали немногим, они были находчивыми людьми.

Как-то утром корова, пасшаяся на улице, запуталась в заборе из колючей проволоки, окружающем наш дом. Я забежал внутрь за кусачками. К тому времени, как я вернулся, местные жители уже перерезали животному шею и отрезали куски мяса, чтобы отнести его на рынок.

Нигерийский генерал Мартин Агваи, командовавший силами АС численностью 600-800 человек, жаловался всем, кто был готов прислушаться, о мизерной поддержке, получаемой от международного сообщества. Его солдаты, в основном из Руанды и Алжира, были плохо подготовлены и не имели даже самого необходимого снаряжения, в том числе оружия. У них также не было вертолетов, необходимых, чтобы помочь лагерям, подвергшимся нападению.

Однажды ночью на главный лагерь Африканского союза в Хасканите совершил набег большой отряд повстанцев, предположительно отколовшихся от ОАС. Бой длился до 04:00, когда у сил АС закончились боеприпасы, и они были разгромлены, потеряв более двух дюжин человек. Повстанцы скрылись с деньгами, транспортными средствами, топливом и оружием. Из-за политики, не допускающей участия ООН в боевых действиях, их спасательным вертолетам не разрешалось приземлиться там до тех пор, пока бой не закончился.

Когда я связался с командиром Ибрагимом Абдуллой Аль "Хелло", который от имени одного из отделений ОАС контролировал город Эн Сиро на севере Дарфура, чтобы спросить, что случилось, он заявил, что не знает, кто несет ответственность за нападение.

Вместо этого он выразил недоверие силам АС. "Всем солдатам повстанческого движения теперь стыдно сотрудничать с Африканским союзом", сказал командующий Хелло. "АС приехал следить за прекращением огня и докладывать международному сообществу, но они не смогли воспрепятствовать крупным инцидентам, совершенным правительством и Джанджавид".

"И никто из ваших людей не приложил руку к нападениям?" спросил я.

"Правительству очень легко обвести АС вокруг пальца, и это заставляет нас рассматривать их как врагов", ответил он.

Коммандер Хелло, возможно, не имел западного университетского образования, однако сполна научился уверткам и двуличию, подобно любому искушенному политику. Никто ни с одной из сторон конфликта никогда не брал на себя ответственности. Правительство и Джанджавид винили повстанцев ОАС и ДСР, а мятежники тыкали пальцем в суданское правительство и международное сообщество.

Тем временем набеги продолжались, и положение беженцев ухудшалось. Как наблюдателям за прекращением огня, нам не разрешалось участвовать в каких либо боевых действиях. Как-то ночью мы получили по радио сообщение о том, что лагерь моего приятеля Серфа Теллеза подвергся нападению. Я сказал: "К черту политику", схватил мой АК и патроны, и организовал колонну помощи. Чтобы добраться до лагеря, нам потребовалось три часа. К моменту нашего прибытия все было сожжено дотла – сторожевые вышки, медпункт, палатки. Повстанцы оставили шестерых убитых и исчезли в ночи. Мой приятель Серф не пострадал, но был настолько потрясен, что вернулся со мной в дом миссии АС в Аль-Фашире.

На следующий день я начал обучать батальон руандийских солдат действовать в качестве сил быстрого реагирования. Я даже оборудовал на окраине города стрельбище. Руандийцы выразили свою глубокую признательность, но без вертолетов, которых мы не имели и не могли получить, их эффективность была ограниченной.

Несомненно, в целом усилия Африканского союза, ООН и международного сообщества оставляли желать лучшего. Надежды выросли, когда было объявлено, что в октябре страну посетит группа "Старейшин", организованная Нельсоном Манделой. В нее должны были войти лауреаты Нобелевской премии мира архиепископ Десмонд Туту и бывший президент США Джимми Картер.

Когда было объявлено о визите, архиепископ Туту сообщил прессе: "Мы хотим, чтобы лидеры общин Дарфура почувствовали, что они услышаны нами. Мы хотим, чтобы страдания закончились, и мы хотим внести свой вклад в это".

Перед прибытием делегации в Аль-Фашир приехали сотрудники Секретной службы(3) и спросили меня, не отвезу ли я Старейшин в некоторые из местных лагерей.

"Это будет честь для меня", ответил я.

Они выдали мне Глок. В 06:00, на следующее утро после приезда Старшин, я с помощью фонаря тщательно проверил внедорожник Toyota, за рулем которого должен буду находиться, на предмет спрятанной взрывчатки. Полчаса спустя, приняв душ, побрившись и облачившись в лучшую одежду, я прибыл в арендованный Госдепартаментом дом, где они остановились. Снаружи выстроились сотни местных жителей, надеявшихся увидеть Старейшин.

Через час я отправился в близлежащий лагерь беженцев Абу-Шук с президентом Картером, архиепископом Туту, женой Нельсона Манделы Грасой Машел и двумя агентами Секретной службы – мужчиной и женщиной. Мой коллега Ричард вел внедорожник, ехавший за нами, в котором находился миллиардер Ричард Брэнсон, еще два агента Секретной службы и двое из обслуживающего персонала. Нашу колонну охраняли полдюжины джипов, полных солдат АС.

Когда мы ехали на юг, президент Картер, сидевший позади меня, спросил, как меня зовут и откуда я.

"Чангиз Лахиджи", ответил я. "Я родился в Иране и двадцать пять лет прослужил в Силах спецназначения США".

"Приятно познакомиться, Чангиз", сказал он. "И спасибо за вашу службу".

"Это честь для меня, господин президент. Вы, наверное, не помните, но в первые дни кризиса с заложниками в Иране я написал вам письмо с предложением добровольно отправиться в Тегеран".

Он нахмурился: "Мне жаль, что все пошло не так, Чангиз".

"Нет нужды извиняться, господин президент. Не передо мной. Главное, что заложники вернулись домой живыми".

"В конечном счете, да".

Я явно вызвал у него плохие воспоминания. Надеясь сменить тему, я сказал: "Я ценю то, что вы пытаетесь сделать здесь, в Дарфуре, сэр, в столь сложной ситуации".

Он сказал: "Спасибо, Чангиз. И спасибо за ваш энтузиазм".

Когда мы прибыли в Абу-Шук, где находилось 40000 беженцев, живущих за счет продуктов, поставляемых Всемирной продовольственной программой, президент Картер расспрашивал мужчин, женщин и детей, в чем они нуждаются и чем он может помочь, и терпеливо выслушивал их ответы. Их желания были просты: мир, еда для их детей, работа, новый дом.

Проправительственные боевики Джанджавид не позволили Старейшинам войти в лагерь в городе Кабкабия в Северном Дарфуре, заявив, что это не соответствует графику, утвержденному президентом Баширом. Некоторым беженцам удалось просунуть записки через забор. Одна из них, написанная на арабском, гласила: "Мы все еще страдаем от войны, поскольку наших девочек ежедневно насилуют".

Вдохновленный президентом Картером и Старейшинами, я организовал встречу между лидерами ДСР, командиром базы Африканского союза и офицерами суданской армии. Ничего подобного раньше не предпринималось. Офицер из Южной Африки, командовавший нашей базой, полковник Страм, неохотно согласился присутствовать.

Все думали, что мы идем на огромный риск, отправляясь на контролируемую ДСР территорию. Но посредники ДСР, с которыми я общался, заверили меня, что они примут нас с миром.

Я сам нервничал, когда мы сели в огромный русский вертолет Ми-27(4), вылетели в район, считавшийся оплотом повстанцев ДСР, и приземлились в назначенном месте недалеко от города Диса. На другой стороне поля, где мы приземлились, я увидел пятнадцать стульев, расставленных рядом с несколькими хижинами. Но там никого не было.

"Где же, черт возьми, они?" спросил полковник Страм.

"Подождите здесь, полковник. Я выясню".

Я дошел до стульев и стал ждать. Из одной из ближайших хижин вышел мужчина и предложил мне чай и воду.

"Что, черт возьми, происходит?" крикнул полковник. "Идут там эти педики, или нет?"

"Я полагаю, что да, сэр", сказал я, глядя на часы. Мятежники опаздывали уже на двадцать минут. Затем я услышал рев двигателей. За хижинами поднималось облако желтой пыли.

К нам подъезжала колонна потрепанных грузовиков, их кабины и кузова были набиты вооруженными повстанцами во всевозможных масках, платках и тюрбанах. У многих на груди были патронташи с патронами. Вооруженная китайским оружием, группа выглядела устрашающе.

Я поднял руки над головой и сказал: "Я миротворческий наблюдатель Африканского союза. Меня зовут Мохаммед. Салам алейкум!" (Мир вам).

Вперед выступил их лидер, в суданском тюрбане и маске на лице, и подарил мне ожерелье из бисера.

Я поклонился и поблагодарил его. Он снял маску, открыв очень серьезное смуглое лицо и светлую бороду. Он протянул руку. Потом мы обнялись.

Он сказал на местном арабском диалекте: "Добро пожаловать".

"Спасибо, что пришли", ответил я. "Нам нужно поговорить".

Появился старейшина деревни с помощниками, которые раскатали ковер. Нам указали наши места. Меня усадили лицом к лицу с командиром повстанцев, а майор суданской армии и два капитана сели по бокам от меня. Рядом с майором находились южноафриканский полковник и его переводчик.

Наши пятнадцать охранников стояли позади нас. За лидерами повстанцев стояла сотня весьма свирепо выглядящих боевиков.

Помощники мэра подали чай, финики и печенье. Все руководители представились, и затем начались переговоры. Поначалу они были напряженными. Обе стороны не разговаривали вот так уже лет двадцать.

Повстанцы объяснили, что они нападали на лагеря беженцев, автоколонны с продовольствием и аванпосты Африканского союза, потому что у них не было еды, бензина и денег. Их тон был дружелюбным и уважительным.

Майор суданской армии, который оказался из того же племени, что и лидер повстанцев, сказал: "Если вам что-то нужно, мы можем вам помочь. Скажите нам, что вам нужно, но не нападайте на нас".

Лидер повстанцев ответил: "Если вы дадите нам бензин, еду и деньги, мы не будем нападать на лагеря или колонны".

После часа разговоров о том и об этом было заключено соглашение, и лидеры обеих сторон обменялись рукопожатием.

1. Реалити-шоу 2003-04 годов. Основной идеей было выставить человека против животного и посмотреть, кто победит в состязаниях на ловкость и силу. Например, борец сумо состязался с орангутангом в перетягивании каната. Индийский слон противостоял 40 карликам в попытке сдвинуть с места авиалайнер. А чемпион мира по поеданию хот-догов пытался опередить медведя в употреблении пищи на скорость (прим. перев.)

2. Разумеется, к БМ-13 времен ВОВ эти ракеты никакого отношения не имеют. "Катюшами" в тех краях называли любые ракетные снаряды, как фабричного, так и кустарного производства (прим. перев.)

3. Секретная службы министерства внутренней безопасности США (ранее находившаяся в подчинении Министерства финансов США). Помимо всего прочего отвечает за обеспечение безопасности президента США и ряда других высших лиц государства. Агенты Секретной службы также осуществляют охрану бывших президентов и вице-президентов США. Данное право сохраняется за ними пожизненно (прим. перев.)

4. Так у автора (прим. перев.)

СВОДНАЯ ОБЪЕДИНЕННАЯ ОПЕРАТИВНАЯ ГРУППА ПАЛАДИН

Мое пребывание в должности наблюдателя за прекращением огня закончилось в конце 2007 года, когда мне позвонил Брюс Паркмен, работавший в подрядной компании NEK Advanced Securities Group, базирующейся в Альбукерке, Нью-Мексико. Он спросил, интересует ли меня работа в качестве эксперта по СВУ в Афганистане. Мы с Брюсом вместе служили в Силах спецназначения в Форт-Брэгге и на Окинаве.

"Конечно", ответил я. "Но я почти ничего не знаю о СВУ, кроме того, что это действительно мерзкая проблема".

"Мы наблюдаем крупный всплеск подрывов на СВУ и ожидаем, что их число будет продолжать расти. В 2007 году на их долю приходилось 75% всех потерь Коалиции по сравнению с 50% в 2006 году".

"Где это происходит?"

"Повсюду", ответил Брюс. "Их устанавливают талибы. Эти проклятые штуковины усложняют нам все дело. Примитивные дороги и труднопроходимая местность делают СВУ мощным сдерживающим фактором для всех наших действий. Всякий раз, когда мы перемещаем личный состав или предметы снабжения, мы уязвимы для подрывов".

"Чем я могу помочь?"

"Насколько внимательно ты следишь за новостями?" спросил Брюс.

"Достаточно внимательно, чтобы знать, что дела в Афганистане идут не лучшим образом".

"В августе 2007 года Конгресс принял резолюцию №3222, согласно которой в течение следующих двух лет в Объединенный фонд борьбы с СВУ выделяется 500 миллионов долларов".

"Большие деньги!"

"Это значит, что они воспринимают эту угрозу всерьез и хотят ликвидировать ее", пояснил Брюс. "Присоединяйся к нам, мы обучим, экипируем и отправим тебя в поле как можно скорее. Ты поедешь как GS-15(1), так что оплата прекрасная".

"Это будет моим следующим вопросом".

"Ты будешь получать 10 тысяч в месяц".

Цифра звучала хорошо, и я был готов к новому приключению. "Какова длительность этого назначения?" спросил я.

"Один год. Начало в конце месяца".

"Я в деле".

Я провел некоторое время с семьей в Калифорнии, а затем вылетел в округ Колумбия, где пару недель тренировался в Форт-Мид, Мэриленд. Там я познакомился с остальными парнями с моего курса – один был из SEAL, остальные из Сил спецназначения. Лектор из военной разведки рассказал об основах, а именно о том, что СВУ просты и дешевы в изготовлении, и дают мятежникам возможность сражаться с противником, имеющим гораздо более крупные и совершенные вооруженные силы.

Именно это и происходило в Афганистане, где боевики Талибана использовали свое превосходное знание дорог и местности, чтобы атаковать войска и колонны Коалиции с помощью самодельных взрывных устройств, подрываемых дистанционно, либо оснащенных взрывателем. Все чаще талибы сочетали СВУ с устройством засад, чтобы нанести больший урон уязвимому противнику. После того, как грузовик или Хамви Коалиции был выведен из строя, они тут же совершали налет, обычно на пикапах с установленными в кузовах пулеметами .50 калибра.

В 2007 году, когда американские солдаты в среднем раз в два дня теряли конечности в результате подрывов, слово СВУ – военное сокращение от "самодельного взрывного устройства" (IED – Improvised Explosive Device) – получило столь широкое распространение, что официально вошло в американский лексикон, и было включено в Толковый словарь Мерриам-Уэбстер. Эти примитивные устройства размером от банки из-под газировки до тягача с прицепом сильно повлияли на способы задействования американских военных в зоне боевых действий, создав сильную зависимость от вертолетов и других летательных аппаратов, чтобы избегать дорог.

В Миде мы узнали, что инструкции по изготовлению СВУ можно легко скачать из Интернета или передать, записав на флэшку или компакт-диск. Необходимые материалы были недороги и включали взрывчатку, детонатор и какой-нибудь источник питания. Задачей изготовителя бомбы было получить максимально эффективное сочетание взрывной волны, осколочного действия и бронепробиваемости.

Самодельные взрывные устройства делятся на три основные категории:

СВУ корпусного типа (сосредоточенные заряды);

СВУ в транспортных средствах (заминированные автомобили и грузовики);

СВУ носимого типа (иногда называемые поясами смертников).

Обычно они приводятся в действие тремя способами:

СВУ, задействуемое жертвой – с помощью нажимной пластины или переключателя (в случае с поясами смертников);

Радиоуправляемое СВУ – обычно инициируемое сигналом с мобильного телефона или пульта для гаражных ворот.

СВУ, управляемое по проводам – с использованием для инициации электрического кабеля.

СВУ корпусного типа – самые распространенные. Могут быть закопаны, замаскированы или спрятаны практически в чем угодно, включая оставленный у дороги труп мертвого животного. В то время как в иракских СВУ обычно использовались взрывчатые вещества военного назначения, афганская разновидность, как правило, была гораздо более топорной, с использованием в качестве компонентов широко распространенных удобрений, содержащих хлорат калия и нитрат аммония. Но это не означало, что противник не был умен. Когда американская армия начала сильнее бронировать свои машины, талибы ответили более крупными бомбами, закопанными глубоко под грунтовыми дорогами и способными произвести мощные взрывы под днищем.

А когда США и их партнеры по Коалиции начали использовать для обнаружения закопанных СВУ металлоискатели, талибы убрали металлические детали из взрывателей и стали начинять бомбы камнями вместо металлических поражающих элементов.

Мы занимались игрой в кошки-мышки, чтобы спасти конечности и жизни.

В конце февраля 2008 года мы вылетели на авиабазу Али-Ас-Салем в Кувейте. Когда я проходил через таможню, представители властей Кувейта отвели меня в сторону и задержали.

Причиной, как они объяснили, было то, что у меня иранская фамилия.

"Да", сказал я по-арабски. "А еще у меня американский паспорт. Почему? Потому что я гражданин США".

Они выглядели сбитыми с толку и повели меня на допрос.

Я сказал: "Не могу поверить! В 91-м я помог освободить вашу страну, а теперь вы усложняете мне жизнь".

Меня освободили только после того, как за меня поручились приехавшие представители американского посольства. Проходить через аэропорт, имея ближневосточную внешность, это полный отстой.

На американской базе нам с ребятами выдали бинокли, устройства для обнаружения СВУ размером с тостер, инструменты, бронежилеты и идентификационные карты общего доступа (Common Access – CAC), дававшие нам доступ к имеющимся у военных преимуществам и привилегиям. В особенности – бесплатному питанию в столовых, пользованию тренажерными залами, кинотеатрами, игровыми комнатами и магазинами.

Плечо от Кувейта до авиабазы Баграм в Афганистане было относительно коротким. Там мы были приданы инженерной группе JSOC из Форт-Льюиса, Вашингтон, входившей в состав Сводной объединенной оперативной группы Паладин (CJTF Paladin), определенной командованием Международных сил содействия безопасности ответственной за борьбу с СВУ и обезвреживание взрывоопасных предметов (Explosive Ordnance Disposal – EOD).

Нас привезли в деревянную хибару, где мы провели три дня, пока шло оформление, в ходе которого нас снабдили M4, пистолетами Sig Sauer, бронежилетами IV уровня и защитными очками.

На третий день после обеда четверо из нас должны были отправиться на инструктаж в базирующуюся в соседнем Кэмп-Феникс инженерную группу Сил спецназначения. Даже по относительно безопасному Кабулу мы передвигались в полной выкладке – с оружием наготове и в бронежилетах.

Сидя на пассажирском сиденье Хамви в ожидании выезда с базы, я испытал странное чувство внизу живота. Словно кто-то велел мне не идти. Когда морские пехотинцы открыли ворота, мы свернули налево и увидели два Хамви, спешащих нам навстречу. Я едва успел сделать вдох, как БУМ! Второй Хамви наскочил на СВУ.

Взрыв поднял машину в воздух на три фута (90 см) и отшвырнул на пять футов (1,5 м) вправо, к стене базы, в результате чего он перевернулся и приземлился на бок.

Мы объехали его и остановились на грунтовой обочине. Затем, с заряженными M4 наготове, мы заняли периметр вокруг подбитой машины. Лобовое стекло Хамви было разбито, и внутри было пятеро солдат. Парень на пассажирском сиденье был залит кровью. Еще один солдат сзади был ранен в ногу.

Пока мои коллеги вызывали медиков, я засунул голову в Хамви и попытался успокоить раненых: "Медики на подходе. Все будет хорошо".

Это были совсем молодые пацаны, они не слышали меня, потому что у них были повреждены барабанные перепонки. Так что они ошарашенно уставились на меня. Мы были буквально в семидесяти метрах от КПП базы, где круглосуточно находилось более дюжины вооруженных солдат.

Молодых парней из Хамви нельзя было перемещать, не убедившись, что у них нет повреждений позвоночника. Так что я осторожно расстегнул их шлемы и дал сделать по глотку воды.

Один из моих коллег просунул голову внутрь и сказал: "Они поместили его в чертов арбуз".

"О чем ты говоришь?" спросил я.

"СВУ".

Это было средь бела дня. Обычно боевики устанавливали СВУ ночью. Когда прибыла бригада медиков, мы надели перчатки и принялись собирать все улики, которые могли найти – осколки металла, куски проволоки длиной в дюйм, даже куски арбуза – и складывать все это в пластиковые пакеты для вещественных доказательств.

Когда мы закончили, я повернулся к нашему TL и спросил: "Ну как, идем, нет?"

"Идем куда?"

"В Кэмп-Феникс".

Один из моих коллег сказал: "Да ну нах!"

Наш TL выглядел напуганным.

"Так да или нет?" спросил я.

"Э-э… нет".

Мы еще только готовились, но нам уже довелось столкнуться с настоящим подрывом на настоящем СВУ. Вернувшись в Баграм, мы проинформировали командира базы, а затем я возблагодарил господа и вознес благодарность матери за неустанные молитвы о моей безопасности. Собранные нами улики были отправлены в лабораторию ФБР в Вашингтоне.

Неделю спустя мы получили наши назначения. Я направлялся на ПОБ(2) Салерно, расположенную в юго-восточной провинции Хост, в тридцати милях к югу от Тора-Бора и в двенадцати милях к западу от границы с Пакистаном. Прозванная "Ракетным городом" (Rocket City) из-за ночных ракетных обстрелов талибов, она была создана в 2002 году и быстро разрослась, вмещая теперь почти 5000 американских солдат, гражданских лиц и контракторов.

Когда я приземлился там, оглянулся по сторонам и увидел 5000-футовую взлетно-посадочную полосу и нечто, выглядящее как небольшой город с военным госпиталем, спортивным залом, военным магазином, часовней, большой столовой, ангарами для авиатехники, мастерскими и жилыми модулями, я подумал, что Соединенные Штаты сошли с ума. Мы планируем остаться здесь на 100 лет? спрашивал я себя.

Учитывая географическую изолированность ПОБ Салерно, зажатой между высокими горами с афганской стороны и Федерально-управляемой племенной территорией Пакистана с другой, это казалось безумной тратой денег налогоплательщиков. Вскоре я узнал, что большинство из приписанных к ней военных, контракторов и сил обеспечения никогда не покидали базу и ни разу не участвовали в боях. Вместо этого я видел, как они выстраиваются в очередь за свежеприготовленными стейками в одной из столовых или тягают веса в спортзале. (Через пять лет, 1 ноября 2013 года, американские войска были выведены с ПОБ Салерно и передали ее расположение Афганской национальной армии.)

Мало того, что база была очень уязвима для просачивающихся через границу из Пакистана мятежников, но вдобавок, когда дороги становились непроходимыми, все снабжение базы приходилось осуществлять по воздуху. Я работал с экспертом-криминалистом из ФБР и еще пятью специалистами по СВУ. У нас даже была собственная маленькая лаборатория.

Всякий раз, когда происходил подрыв или когда в этом районе обнаруживались СВУ, мы выдвигались всей группой и осматривали место. Наша команда состояла из четырех человек: двух экспертов по СВУ (также именуемых специалистами по сбору данных о вооружении), включая меня; одного технического специалиста по боеприпасам или оператора разминирования, чьей задачей было обезвреживание бомбы; и оператора электронного противодействия (он же "Блип"), чьей работой было подавление любых радиосигналов, которые могли бы подорвать радиоуправляемое СВУ. Я был единственным частным подрядчиком. Остальные были назначенными в Паладин армейскими парнями.

Мы всегда передвигались с сопровождением пехоты. Если взрыв уже произошел, мы соберем улики, исследуем их в нашей лаборатории и составим рапорт. Если у нас будут основания полагать, что в определенной зоне находятся СВУ, мы оставим наш БТР на некотором расстоянии. Пока несколько армейских снайперов будут прикрывать нас, мы раскочегарим наши имеющие в сложенном состоянии габариты тостера металлоискатели (известные как "Валлоны"(3)) и обследуем местность.

Между нами шли непрекращающиеся споры, является ли поиск СВУ более опасным занятием, чем их обезвреживание. И то и то было чрезвычайно напряженной работой.

У почти всех найденных нами СВУ были варианты замыкателей нажимного типа, сделанные из двух металлических пластин, немного отодвинутых одна от другой. Простые бытовые провода, прикрепленные к каждой из полос, шли к комплекту опять же бытовых батарей. Провода также были подключены к детонатору, находящемуся в основном заряде взрывчатого вещества, обычно размещаемом в кастрюле, казане или котле. Как только давление ноги солдата или шины транспортного средства прижимало пластины друг к другу, цепь замыкалась, активируя детонатор и вызывая взрыв.

Обезвредив бомбу, мы забирали ее в нашу лабораторию и приступали к работе, анализируя ее компоненты и пытаясь обнаружить особенности, указывающие на конкретных производителей. Все это попадало в базу данных, связывающую воедино членов конкретной сети, в которую входили вожди племен, производители, установщики и те, кто поставлял исходные материалы и финансирование.

Через две недели моего пребывания в Салерно нашу группу по борьбе с СВУ направили расчистить дорогу для колонны с продовольствием, топливом и другими предметами снабжения, направлявшейся на ПОБ Супер в ста милях к северу, в провинции Пактика. Мы ехали на двух миностойких машинах RG-31 с монококовыми бронированными V-образными корпусами, предназначенными для отклонения направленной вверх взрывной волны от СВУ и, таким образом, повышения выживаемости экипажа. Еще у них были колеса, позволяющие ехать на спущенных шинах. И стоило это около 600000 долларов без дополнительных опций типа подстаканников.

Металлические бестии весили более семи тонн и могли втопить до 60 миль/ч (96,5 км/ч), но не по тем разбитым, пыльным дорогам, по которым мы ездили. Я сидел в головном RG рядом с водителем. Второй RG, переваливаясь, шел позади и правее нас. Мы сделали это, чтобы, если мы наткнемся на СВУ, закопанное на дороге, ведущий RG принял взрыв на себя и спас семь грузовиков и два Хамви, едущих позади.

Грунтовая дорога пролегала через узкие горные перевалы, поросшие соснами, и пересекала зеленые долины, полные маковых полей, дававших опиум и героин, продажа которых помогала финансировать производство СВУ. Тогда, в 2008 году, афганский мак давал 90% мирового производства героина.

Волшебные поля белых, красных и розовых цветов в долинах, подобных тем, через которые мы сейчас проезжали, являлись источником множества человеческих страданий. В трех часах езды от Салерно по нам начали стрелять справа. Командовавший колонной армейский капитан приказал нам остановиться.

Я вывалился через пассажирскую дверь под RG и, устроившись за большим передним колесом, вскинул к плечу свой M4.

В наушнике я слышал, как капитан кричит: "Ложись! Ложись! Не стрелять!"

"Какого хера нет?" спросил я.

"Потому что сначала я должен выйти на связь и получить разрешение вступить в бой".

"Вы шутите, капитан?" спросил я, в то время как вражеские пули врезались в землю вокруг меня. "Мы в гребаной зоне боевых действий!"

"Я сказал: огонь не открывать!"

Я не был в настроении спорить и не хотел ощущать себя мишенью. Невзирая на приказ капитана, я взял противника в прицел и открыл огонь короткими очередями. К тому времени, как я опустошил первый магазин, огонь противника прекратился.

Капитан уставился на меня с разъяренным видом, но ничего не сказал. Теперь он настаивал, чтобы мы выждали тридцать минут, пока прибудет "Блэкхок" с QRF и осмотрит местность. Когда это произошло, они ничего не нашли. Противник сбежал и укрылся в скалистых холмах. Я не удивился. Обычно талибы не вступали в бой, если не имели тактического преимущества.

Мы доехали до ПОБ Супер, разгрузились и без происшествий вернулись на Салерно.

Через три недели мне велели отправляться на базу огневой поддержки Уилдернесс (Wilderness), также известную как ПОБ Теллье (FOB Tellier), тоже в провинции Пактика, недалеко от пакистанской границы. Уилдернесс была построена для охраны шоссе Хост – Гардез, важнейшей дороги, ведущей в Кабул.

Крошечная база, размером примерно с футбольное поле, скрывалась в живописном ущелье, окруженном горами с острыми пиками, возвышающимися более чем на 10000 футов (3000 м). Местность и противник были жесткими и беспощадными. Последние днем и ночью обстреливали базу ракетами и из минометов.

Противником в данном случае были талибы и боевики из сети Хаккани – повстанческой группировки и банды наркоторговцев, возглавляемой полевым командиром Маулави Джалалуддином Хаккани и его сыном Сираджуддином Хаккани – разделявшие цели талибов вытеснить американцев и европейцев из Афганистана. Как и талибы, они действовали с баз, расположенных в племенных районах Пакистана. По этой причине навязать им бой на наших условиях было практически невозможно.

Единственное, что мы могли сделать, это защищать себя и пытаться уничтожать их, когда они высовывались, что случалось нечасто. Их обычной тактикой было обстрелять ракетами и из минометов, а затем скрыться в горах или ускользнуть через границу.

Когда я был там в 2008 году, Уилдернесс была укомплектована примерно пятьюдесятью солдатами из армейской 101-й Горной дивизии(4), пятью переводчиками, пятнадцатью членами Афганских контртеррористических групп преследования (Afghan Counterterrorism Pursuit Teams – CTPTs), и одним врачом.

Я жил в одной хижине с десятью другими парнями и спал на верхней койке. Я отрастил длинные волосы и бороду, доходящую до груди.

Однажды сержант-майор из 101-й вошел в нашу хибару, в то время как я сидел, склонившись над своим ноутбуком. Он указал на меня и спросил находившихся там парней: "Кто этот чувак с бородой?"

"Это Чангиз", ответил один из армейских парней.

"Какого хрена ты здесь делаешь?" спросил он меня.

Я улыбнулся и сказал: "Сержант-майор, я сержант-майор Лахиджи, раньше был в спецназе, а теперь на контракте у Министерства обороны".

Он улыбнулся в ответ и сказал: "Я, было, подумал, что ты брат бен Ладена. Добро пожаловать, сержант-майор. Приехал пощекотать нервишки?"

"Тебе лучше поверить в это".

Поскольку к базе вела только одна дорога, нас должны были снабжать вертолетами, которые прилетали три раза в неделю. Вся эта затея была рискованной и глупой. Но это была работа, и я был полон решимости сделать ее, насколько это было в моих силах.

Мы делали примерно по два выхода в день, разыскивая пещеры, где боевики прятали материалы для изготовления бомб и оружие. Те, что мы находили, обычно были набиты новыми РПГ и автоматами китайского производства, и компонентами СВУ. Кроме того, мы чистили дороги вокруг базы от СВУ и собирали улики после подрывов.

Если СВУ было близко, мы вчетвером выезжали на одном RG-31 по неровным горным дорогам. Если подрыв СВУ происходил более чем в часе езды, мы добирались туда на вертолете.

Как-то утром мы получили сообщение о подрыве Хамви на шоссе Гардез – Кабул и вызвали "Блэкхок", который должен был переправить нас туда. К моменту нашего прибытия Хамви сгорел дотла, один афганский полицейский лежал у обочины с кровоточащей раной в груди, а еще двоих полицейских разорвало в клочья.

Мы помогли собрать куски тел и погрузили раненого на борт "Блэкхока". Затем мы занялись нашим реальным делом, а именно сбором улик. Виновником была еще одна бомба с нажимным замыкателем в корпусе из скороварки, вероятно, купленной на рынке в Пакистане за пару долларов.

Примерно через неделю или около того мы получили сообщение о взрыве бомбы в соседнем кишлаке. Из-за состояния дорог нам потребовалось два часа, чтобы добраться туда. Мы прибыли на небольшую площадь, окруженную глинобитными домами. Местные полицейские указали на двухэтажный дом справа.

Мы вошли вчетвером, с оружием наготове. В одной из спален наверху произошел мощный взрыв, вырвавший часть крыши и стены, и разбросавший повсюду куски тел. Я помню, как подобрал руку и пару ботинок, наполненных плотью. Судя по всему, дом использовался талибами как мастерская по изготовлению бомб.

После почти двух часов сбора улик местные полицейские привели нас в еще одно место, возле небольшого каменного моста, где они нашли СВУ. Мы очень осторожно обезвредили его.

Затем один из полицейских указал на другой подозрительный дом на холме.

Я сказал им на дари: "Вы идете первыми, а мы сразу за вами".

Дом был пуст. К тому времени, как мы закончили, солнце ушло за горы и небо потемнело. Меня охватило жуткое чувство. Зная, что окажемся легкой добычей, если попытаемся ехать ночью, мы решили заночевать в кишлаке.

Мы вчетвером расположились в лачуге афганской полиции и по очереди несли охранение. Я не сомкнул глаз. На следующее утро я стоял на улице и разговаривал с 45-летним полицейским, с которым подружился. Свежий горный воздух, благоухающий сосновым ароматом, бодрил. Полицейский рассказал мне о своей большой семье и сыне, который учился на инженера. Он только что вручил мне чашку зеленого чая.

Я собрался поблагодарить его, когда раздался одиночный выстрел… БАМ! Резкий звук эхом отразился от горных вершин позади меня. В тот самый миг, когда я взглянул на полицейского, пуля попала ему в лоб и вышла, разнеся в клочья затылок.

Прежде чем я успел вскрикнуть, он рухнул наземь и прокатился мимо меня.

Ох, бля!

Выстрел был сделан со стороны дома через дорогу. Все еще в шоке, я упал на колени и нажал кнопку передачи возле воротника: "Стрельба! Потеряли одного!"

Мой голос звучал так, словно исходил от кого-то другого. Двое моих товарищей – Андерсон и Гарсия – выскочили из дома с заполошным видом, с M4 в руках.

"Чангиз, мы слышали выстрел. Что случилось?"

Прежде чем я успел ответить, они увидели полицейского, лежащего на дороге в растекающейся луже крови.

"Господи Иисусе…" простонал Андерсон.

"Ложись!" крикнул я. "Стреляли из того дома, вон там. Он мертв".

Двое афганских полицейских вышли посмотреть, что происходит. Один из них нес тарелку с крекерами.

"Бешин! Бешин!" (Ложись! Ложись!) крикнул я.

Они связались по радио со своим участком, и примчалось два грузовика с полицейскими. Прикрывая друг друга, мы перекатами двинулись через улицу, вверх по холму, к дому. Я пнул дверь и вошел. Возле окна на втором этаже я нашел АК. Патронник был еще горячим, но стрелок сбежал.

Афганцы принесли из одного из своих грузовиков черный мешок для трупов и погрузили в него своего коллегу. Прежде чем они унесли его, мы встали на колени и все вместе помолились.

У меня было больно на душе. Что будет с его сыном и остальными членами его семьи, думал я.

Когда мы вернулись на базу огневой поддержки Уилдернесс, нас обстреливали ракетами и из минометов по нескольку раз в день. Ребята из 101-й отвечали из пулеметов и минометов.

Я выходил каждый день, карабкался по скалистым вершинам в поисках тайников с оружием и посещал отдаленные кишлаки. Это был нелегкий труд: парни оскальзывались, падали и сыпали проклятьями. Я сам несколько раз крепко приложился.

Этот район служил укрытием моджахедов во время войны против Советов. Теперь он кишел боевиками Талибана и сети Хаккани. Я таскал в своем рюкзаке свечи и карандаши, чтобы раздавать их детям в отдаленных поселениях.

Часто, когда я спрашивал группу крестьян о действиях талибов в этом районе, кто-нибудь из них отвечал: "Они приходят сюда и беспокоят нас, требуя еды и прочего. Мы не знаем, что делать".

Еще у меня был специальный ноутбук, используемый для регистрации людей и записи их отпечатков пальцев. Мало кто из тех, кого я встречал, знал дату своего рождения. Я собрал данные на более 1000 человек, которые отправил по электронной почте в Вашингтон, где их занесли в специальную базу данных.

Однажды утром в начале июня я сидел со своим снаряжением в ожидании вертолета, который должен был доставить меня на ПОБ Салерно. Двадцать минут спустя с запада с ревом примчались три "Блэкхока" и приземлились. Я погрузил в один из них армейского полковника, двух майоров, парня по имени Энди из ФБР и двух E7. Всего семь пассажиров. Я сел на место позади пилота, лицом к Энди, спиной по направлению полета.

Вертушка поднялась примерно на семьдесят футов (21 м) и пошла на запад, когда я услышал громкий взрыв. Пилот крикнул: "Мы подбиты! Мы подбиты!" Затем он выключил двигатель.

Это конец, подумал я.

Из задней части вертушки хлынул дым и мы, крутясь, пошли вниз. Я ни черта не мог поделать, кроме как коротко помолиться и держаться. Через несколько секунд последовал сильный удар о землю, сотрясший каждую кость, зуб и мускул в моем теле. Затем птичка завалилась вправо, я полетел и врезался головой в раму боковой двери.

В голове кружились звезды. Вертушка лежала на боку. В полубессознательном состоянии я уперся в сиденье и попытался рывком открыть боковую дверь, но она застряла. Кровь заливала мне лицо. Я стер ее с глаз и пнул дверь раз пять или шесть, пока она не высвободилась, и я смог открыть ее.

Энди был без сознания. Я подхватил его под левую руку и вытащил наружу. Затем я вернулся за пилотом. Лопасти и хвост "Блэкхока" были оторваны. Когда я присел на борт вертушки, пытаясь отдышаться, я услышал выстрел, раздавшийся из группы деревьев примерно в семидесяти футах слева от меня. Я направил свой M4 в том направлении и открыл ответный огонь. Я был чертовски зол.

Кровь стекала по щекам, капая на шею и грудь. Пули свистели у меня над головой и били в корпус вертолета подо мной. Я плюхнулся на живот, продолжая искать цели и стрелять. Примерно через десять минут огонь противника прекратился.

Два других "Блэкхока" услышали поданный пилотом SOS и повернули обратно. Один из них приземлился неподалеку, и из него выпрыгнули солдаты с М4 наготове. С ними был мой коллега Гарсия. Он обнаружил меня стоящим перед сбитым вертолетом, залитым кровью и с широкой улыбкой на лице.

Он сказал: "Чангиз, ты в порядке?"

"Да. Да".

"Тогда какого хрена ты смеешься?"

"Чувак, я смеюсь потому, что я еще жив!"

Не знаю, был ли это выброс адреналина или что-то еще, но я был так счастлив, что остался жив, что мог бы станцевать джигу, хотя мое правое колено и ступня были повреждены, и у меня шла кровь из нескольких ран на голове. Гарсия замотал мой череп бинтом, чтобы остановить кровотечение. Потом кто-то сделал несколько фотографий.

В результате крушения погибли второй пилот и один из майоров. У одного из E7 было сломано ребро. Один из терпов был тяжело ранен. Гарсия и остальные погрузили нас во второй "Блэкхок".

Сквозь свист лопастей вертушки я слышал, как пилот кричал по радио: "Иду с пострадавшими! Иду с пострадавшими!"

Я снова погрузился в полубессознательную дымку, но помню посадку на Салерно, и то, как медики помогали мне выбраться из вертушки. Вокруг выли сирены.

Я остановился и сказал: "Погодите! Мне нужно мое оружие".

"Не волнуйтесь, сэр", ответил один из них. "Здесь вы в безопасности, сэр. Мы заберем его и принесем вам".

Следующее, что я помню – я лежу каталке и смотрю, как кто-то из медицинского персонала срезает с меня форму. Понадобилось двенадцать швов, чтобы закрыть рану на голове, и еще пять, чтобы заделать рассечение на лбу.

Через три дня в госпитале ко мне подошел военный врач. Мое правое колено распухло до размера баскетбольного мяча.

Он сказал: "Чангиз, нам придется эвакуировать вас в Германию, чтобы дренировать колено и отсканировать его".

"Да ну его к лешему, Док", ответил я. "Через пару дней я буду в порядке. Со мной бывало и похуже".

Он сказал: "Я знаю, что ты крутой чувак, но это следует сделать".

Двумя днями позже на бетонке в Баграме, с замотанной бинтом головой и опираясь на костыли, я собирался грузиться в C-17, отправляющийся в Германию, когда две красивые летчицы из ВВС подошли и спросили, можно ли со мной сфотографироваться.

"Конечно. Но зачем?" спросил я.

"Потому что с вашей длинной бородой и волосами вы выглядите таким крутым".

"Вы восприняли меня совершенно неверно" ответил я. "В душе своей я любовник".

Они улыбнулись.

1. 15-й разряд единой федеральной тарифной сетки США. Разряд GS-15 обычно резервируется для должностей высшего уровня, таких как руководители, высококлассные технические специалисты и ведущие специалисты, имеющие ученые степени (прим. перев.)

2. Передовая оперативная база. FOB – Forward Operating Base (прим. перев.)

3. По названию немецкой фирмы-производителя Vallon (прим. перев.)

4. Так у автора. А так-то либо трусы, либо крестик: если горная, то 10-я, а если 101-я, то десантная… (прим. перев.)

10-Я ГРУППА СИЛ СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ

В августе 2008 я вернулся в Афганистан, будучи назначен в роту "Альфа" 10-й Группы Сил специального назначения в качестве советника по борьбе с СВУ. Мы базировались на специальном объекте, находившемся в Кэмп-Феникс в Кабуле.

Одним из преимуществ работы частным подрядчиком было то, что я мог носить все, что хотел. По центру моего боевого жилета располагалась нашивка, специально заказанная у местных портных. Она гласила: "Эй, ёболицый!" (Hey, Fuck Face!) Это было моим приветствием боевикам Талибана, чьи лица, как известно, выражали злобу и решимость.

Как-то я стоял у штаба ISAF и ждал коллег, которые должны были отвезти меня в Кэмп-Феникс, когда ко мне подошел двухзвездный генерал. Он ткнул в нашивку и спросил: "Ты придуриваешься? Что это, черт возьми?"

"Это часть моей формы, сэр", ответил я.

"Твоей формы? Ты военный?"

"Нет, сэр, я на подряде".

"Ах, на подряде, ну да. Тогда не слишком-то выпендривайся!"

"Да сэр".

Ребята из других Команд "А" частенько наезжали в наш комплекс в Кэмп-Феникс в перерывах между назначениями в более отдаленные районы страны.

Как-то днем я разговаривал с парой коллег, когда парень из одной из приезжих Команд "А" крикнул мне: "Эй, терп, поди сюда и переведи мне тут кое-что".

Я подошел туда, где стоял он и четверо его коллег, и сказал: "Эй, ублюдок, я не терп. Я сержант-майор спецназа в отставке. Я прослужил в Командах "А" больше времени, чем тебе лет".

Я улыбнулся, а они засмеялись и извинились. Позже мы подружились.

В октябре меня направили в Тора-Бора в составе Команды "B" роты "Альфа" из двенадцати человек. Высоко в долине Узбин, рядом с кишлаком Гарда-Хазарай, французы устроили форпост, укомплектованный членами их Иностранного легиона и одной Командой "А" Сил спецназначения. Девиз Легиона, написанный на крыше штаба базы, гласил: LEGIO PATRIA NOSTRA (Наша родина – Легион).

Легендарное подразделение, существующее на протяжении 178 лет, сражалось в Боснии, Камбодже, Чаде, Кувейте, Алжире, Вьетнаме и Сомали. Его личный состав, насчитывающий семь с половиной тысяч человек, набранный из восьми десятков стран, славился своей свирепостью. Более 900 из них погибли во время франко-прусской войны 1870-71 годов. Около 2000 человек были убиты или брошены, когда Франция вторглась в Мексику в 1861 году. Совсем недавно в ходе восьмилетней борьбы за независимость Алжира они потеряли 1976 человек.

Это были исключительные воины со всего мира, включая Эквадор, Чешскую Республику и Новую Зеландию. Я отлично вписался к ним.

У некоторых из них было сомнительное, даже криминальное прошлое, становившееся секретным с момента поступления во Французский Иностранный легион, дававший им новое имя и новую жизнь. Это были иностранные наемники, не пользующиеся доверием французских леваков, придерживающиеся нигилистического настроя, выраженного одним ветераном Легиона, говорившим: "Мы пыль на ветру. Мы просто никто. Так что ну их к черту, все эти опасения по поводу войны".

Многие из них даже не говорили по-французски.

Их совершенно не устраивало сидеть там, болтая о всяком дерьме, и слушая европейскую техно-музыку, как это делали мы на нашем горном форпосту в верховье долины Узбин. Вершины гор контролировали талибы и какие-то остатки людей бен Ладена.

В итоге за десять месяцев я сходил с 10-й Группой SF на 135 задач, поучаствовал в куче дел, перебил и захватил много плохих парней.

Как-то ночью мы отправились на задание на пяти "Блэкхоках", чтобы захватить нескольких СОВ (субъектов особой важности) в небольшой группе хижин на вершине холма. На мне были топовые очки ночного видения, стоившие 15000 долларов за штуку, помогающие мне видеть в кромешной тьме. Холодный ветер, задувающий в открытую дверь “Блэкхока”, жег мне лицо. Вертушка, в которой я находился, стремительно нырнула в долину и зависла над прогалиной в семидесяти метрах от скопления лачуг. Она дернулась, и я подумал, что мы приземлились. Я выпрыгнул.

Оказалось, она была еще в пяти футах (1,5 м) над землей. Я жестко приложился, мои колени сложились, и я покатился вперед, мимо купы кустов, вниз по склону. Я медленно поднялся. Во рту был вкус крови, голова кружилась, и я понял, что потерял свои ОНВ.

Остальные парни из группы были уже на пути к хижинам. Я слышал их переговоры по связи.

"Прикрывайте слева. Входим в хижину, по центру справа".

"Роджер".

"Прикрывай! Прикрывай!"

Я нашел потерянные ОНВ примерно в том месте, где спрыгнул. У меня адски болели колени и ступни. Подумав, что в свои пятьдесят я уже слишком стар, чтобы заниматься этим дерьмом, я поспешил догнать свое подразделение, занял свое место и помог в штурме еще двух хижин. Мы не нашли ни СОВ, ни оружия, ни материалов для изготовления бомб. Разведданные, согласно которым мы действовали, были неверными. А, возможно, СОВ были каким-то образом предупреждены и сбежали.

Ожидая, когда “Блэкхоки” вернутся, чтобы забрать нас, я заметил какое-то движение среди деревьев на десять часов.

"Возможный, противник! На десять!" крикнул я в рацию.

Наш старший группы, Ларри, крикнул в ответ: "Не стрелять! Не стрелять!"

Мы обошли деревья сбоку, нашли тайник с оружием и задержали шестерых подозреваемых – четырех мужчин и двух женщин. Все были безоружны, но чертовски подозрительны. TL поручил погрузить их в один из вертолетов и забрать для допроса. Я так и не узнал, оказались они талибами или нет.

В ходе другого ночного рейда к северу от Кабула мы высадились в долине и должны были подняться по крутому 1000-футовому (305 м) склону до группы хижин. Мы установили заряд на двери хижины, на которую нацеливались, и взорвали ее. Внутри мы наткнулись на двух перепуганных мужчин, женщину и двух маленьких детей. Все они обгадились. Как обычно, я заговорил с ними, пытаясь успокоить, пока мои коллеги обыскивали хижину. Нашли ноутбук и пару пистолетов.

Все эти стычки проходили как в тумане – ночные рейды, перестрелки, патрули. Мне нравилось действовать, но я чувствовал, что мы не выигрываем войну. Там, в Вашингтоне, генералы ходатайствовали перед Конгрессом о все большем количестве денег и войск.

Где бы мы ни оказывались, когда у меня была возможность поговорить с местными, они выражали свое недовольство талибами. Но и нам они не доверяли. Мы были иностранцами, гариб каджихадж(1) , и, по их мнению, нам нечего было делать в их стране, особенно если мы были в форме и с оружием.

Три месяца спустя, возвращаясь из Тора-Бора, мы встряли в пробку на Джелалабадском шоссе. Увидев впереди черный дым, мы на двух RG и двух Хамви поспешили туда, посмотреть, что случилось. Это оказалась не какая-то заурядная мелкая авария, а засада талибов на колонну ISAF.

Машины пылали, тела валялись разбросанные вдоль дороги.

Прежде чем позаботиться о раненых, нам надо было подавить огонь со стороны группы глинобитных построек справа. Мы заняли укрытие и приготовили оружие. Водители и пассажиры выскочили из грузовиков и машин позади нас и укрылись за противоположным откосом.

Окруженный хаосом, смертью и страхом, наш мастер-сержант крикнул: "На час!"

Мы обработали цели вдоль стены периметра в 150 метрах от нас очередями из карабинов, пулеметов и ракетами. Мой приятель Брайан разнес стену из .50 калибра. Я видел, как она разлеталась на куски, а стрелков противника отшвыривало назад, и они валились наземь. Весь кишлак окутало густое облако красной пыли.

Несколько рикошетов взвизгнуло вокруг нас.

"На два часа" крикнул наш мастер-сержант.

Противник смещался на юг. Я взял одного на прицел и поразил двумя короткими очередями. Стрельба стихла.

Пока часть парней из моего подразделения бросилась помогать раненым, мы вчетвером остались стоять, чтобы следить за хижинами справа. Краем левого глаза я заметил ствол АК на полу раздолбанного Ниссана, стоящего в пробке.

Я поспешил к машине с оружием наготове. Трое мужчин внутри выглядели как типичные афганцы с юга – молодые с густыми бородами, в свободных штанах, рубашках и шапках. Это могли быть простые крестьяне, торговцы опиумом, боевики Талибана или все сразу.

"Джентльмены", сказал я. "Я из полиции. Я попрошу вас выйти из машины".

Они подчинились без возражений. Пока мой коллега по спецназу держал их на мушке, я полез в Ниссан и забрал АК. Он был заряжен. Я отстегнул магазин и запихнул его в задний карман. Затем я проверил, есть ли в машине еще оружие и боеприпасы.

Ничего не найдя, я жестом велел троим парням садиться обратно в машину. Они молчали и стоически подчинились. Бог знает, что творилось у них в головах.

Прошло тридцать минут, прежде чем дорога была расчищена и движение возобновилось. Любые перемещения по Афганистану, днем или ночью, были опасны. Даже в Кабуле. Как члены ISAF, мы были постоянными мишенями.

По возвращении в Кэмп-Феникс, я стоял в очереди в столовой, когда увидел перед собой знакомую фигуру. Это был мой бывший командир группы в ODA 171, Рон Джонстон. На его форме были серебряные птички, указывающие, что теперь он в звании полковника.

Я подошел к нему сзади и взял его шею в захват. Он развернул меня к себе лицом. Увидев дикаря с бородой до груди, он улыбнулся.

"Чангиз, черт тебя дери. Я слышал, что ты ушел в отставку".

"От меня не так-то просто избавиться, сэр".

"Кончай это дерьмо с сэром", сказал он. "Что ты здесь делаешь?"

"Я работаю в 10-й Группе Сил спецназначения".

Мы договорились встретиться через пару дней вечером в ливанском ресторане в городе, где мы ели шашлык из баранины, курили кальян и вспоминали былые времена.

Позже в тот же вечер, по возвращении в Кэмп-Феникс, я узнал, что генерал Майкл Репасс, командующий Силами спецназначения Армии США, находится в Кабуле и хотел бы встретиться. Генерал Репасс был моим командиром тридцать лет назад, когда я был в ODA 561. Я был дружен с его женой Линдой, в то время в звании Е4 работавшей в почтовом отделении.

С тех времен второй лейтенант Репасс взлетел в военной иерархии, послужив в штабе НАТО в Европе и поучаствовав в операциях на Гренаде и в Ираке.

Вместе с Роном Джонстоном я доехал до штаб-квартиры ISAF. Я едва успел вылезти из нашего Хамви и стоял у ворот, в полном снаряжении, с М4, висящим стволом вниз, когда подъехала колонна из трех машин и внезапно остановилась.

Генерал Репасс выбрался из бронированного внедорожника, швырнул шлем на сиденье и обнял меня.

"Чангиз, сукин ты сын. Так я рад видеть тебя. Я люблю тебя".

"Я тоже вас люблю, генерал". При росте шесть футов четыре дюйма (1 м 90 см) он был выше меня на голову и выглядел олицетворением современного воина, всеми своими действиями источая силу и решимость. Моя внешность была еще более необычной – пустынный камуфляж, длинная борода цвета соли с перцем, солнцезащитные очки Ray-Ban.

Он сказал: "Не могу дождаться, чтобы рассказать Линде. Она будет в восторге".

"Пожалуйста, передайте ей привет от меня, сэр".

"Сделаю это обязательно".

Пара помощников генерала вышли из машины, чтобы посмотреть, что происходит. Один из них повернулся к другому и, кивнув в мою сторону, спросил: "Кто этот парень?"

Генерал Репасс услышал его, обхватил меня через плечо своей длинной рукой и ответил: "Это Чангиз. Он герой Пустыни-Один и легенда Сил спецназначения".

Это был один из моментов величайшей гордости в моей карьере.

В ноябре 2009 года я вернулся в Калифорнию, где катался на своем Харлее взад-вперед по побережью и искал другие способы избавиться от скуки, когда мне позвонил приятель, работавший в CACI International – компании по предоставлению профессиональных услуг и информационных технологий со штаб-квартирой в Александрии, штат Вирджиния. Согласно их веб-сайту, у них было 20000 сотрудников по всему миру. Мой друг спросил, не хочу ли я стать оператором BETSS-C.

"Что, черт возьми, за оператор BETSS-C?"

"Ты будешь работать с так называемыми аэростатами постоянно действующей системы обнаружения угроз (Persistent Threat Detection System – PTDS)".

Я ничего о них не слышал, но это казалось интересным.

"Они стали нашим самым надежным разведывательным источником в полевых условиях", пояснил он. "Ты ведь раньше работал в команде по борьбе с СВУ, верно? Так что знаешь, насколько пагубна эта проблема".

Слова "пагубна" в моем словаре не было. Я сказал: "Думаю, да. Да".

"Ну, одно из применений аэростатов PTDS, это отслеживание мятежников, закладывающих бомбы или тянущих провода для их подрыва".

"Моя задача?"

"Эксплуатация всех этих сенсорных систем, профилактическое техобслуживание, документирование инцидентов и все такое".

Заинтригованный, я прилетел в Форт-Брэгг на месячный курс подготовки. Это было похоже на возвращение домой.

Вскоре после прибытия я зашел в штаб-квартиру SOCOM, чтобы засвидетельствовать свое почтение генералу Репассу. Его не было на месте, так что я оставил сообщение, и через неделю он позвонил, чтобы пригласить меня на ужин. После ужина со стейками, идеально приготовленными на гриле Линдой, мы сидели на заднем дворике, и пили пиво. Генерал вытянул свои длинные ноги на шезлонге и спросил, зачем я в Брэгге. Я рассказал ему про работу с PTDS, на которую подписался.

Он повернулся ко мне, покачал головой и сказал: "Чангиз, ты уже сделал отличную карьеру. На кой тебе это дерьмо?"

Это был хороший вопрос, и я сам много раз задумывался над ним. "Я хочу помочь своей стране", ответил я. Я не сказал ему об огромных медицинских счетах моей матери и о том, что вся моя военная пенсия уходит на их оплату. Но я добавил: "Надеюсь, это будет мой последний заход".

Неделю спустя я направился в Кэмп-Холланд, базу объединенных голландских, американских, чешских и австралийских сил на окраине Таринкота, столицы провинции Урузган на юге Афганистана. Солдатам всех стран это место было известно как ТК – забытая богом пыльная котловина посреди территории Талибана, окруженная величественными заснеженными горами.

Я охреневал от того, что кто-то в здравом уме был готов сражаться за это место. Все, что я видел в городе и его окрестностях, это нищета, убогость и пыль. Живущие натуральным хозяйством крестьяне трудились на узких полосках плодородной земли вдоль реки Тирируд. Зимы были очень холодными, а лето испепеляюще-жарким.

Там не было промышленности, не было природных ресурсов. Никаких школ, полиции, поликлиник или предприятий.

Большинство местных жителей жили в глинобитных хижинах без электричества. Единственным местом, где проявлялся местный колорит, был центральный базар, где торговцы, похожие на массовку из фильма "Исход", продавали продукты, кальяны и ковры ручной работы.

В городе с населением 70000 человек было представлено множество пуштунских племен, некоторые из которых возникли в XII веке. На беглый взгляд с тех пор мало что изменилось, за исключением аэропорта и нашей базы, окруженной бетонными стенами с колючей проволокой поверху. Все, включая наши жилые помещения, было хорошо укреплено, чтобы выдерживать постоянные ракетные обстрелы талибов.

ТК находился в шестнадцати километрах от столицы провинции, но, как многие выражались, до нее было 300 лет. Он мог похвастаться многими домашними удобствами: кофейней Green Beans, которой заправляли двое дружелюбных индийских парней, PX, игровыми комнатами, спортивными залами, мемориалом погибшим, и даже центром отдыха, где молодые филиппинки делали педикюр и массаж.

Но даже со всеми этими удобствами его часто описывали как дерьмовую дыру, и именно здесь я оказался, неся двенадцатичасовые дежурства в похожем на бункер командном модуле PTDS, будучи частью команды из четырех человек во главе с капитаном австралийской армии.

PTDS представлял собой аэростат мягкого типа длиной около тридцати пяти метров, сделанный из прочной многослойной ткани, способной выдерживать любые условия. Наполненный легким газом гелием, он был оборудован совершенной аппаратурой наблюдения и связи.

По словам его изготовителя, Lockheed Martin, PTDS "использует широкополосную защищенную магистральную линию связи для интеграции сообщений об угрозах со всех имеющихся датчиков". Он швартовался к 100-метровой башне с помощью выпускаемого троса, что позволило ему подняться еще на 1500 метров. С этой высоты его высокоскоростные камеры кругового обзора могли записывать все происходящее в радиусе тридцати миль (48 км).

Платформа, способная работать в любую погоду, при любых температурах, днем и ночью, была оснащена сложным комплексом инфракрасных и цветных видеокамер, а также системой GPS, обеспечивающими четыре режима работы:

Радар с синтезированной апертурой: создает карту земной поверхности, которая передается на наземные станции для анализа; создает общие планы и изображения конкретных объектов, таких как здания, заборы и стоящие автомобили, облегчая планирование отражения вероятного прямого нападения и помогая оценить потенциальный сопутствующий урон.