В постели с Хабенским

ГРИМЕРКА

Комедия из жизни молодых театральных звезд

Константин

Михаил

Олег актеры

Егор Николаевич, режиссер

Катя, костюмер

Сондра, фанатка Константина

Радио

Радио. Монтировщики, на сцену!

Михаил. Ё-моё, так я и знал. Ё-моё.

Так я и знал. Так я и думал, так всегда бывает. Ё-моё.

Ну она-то, блин! Ну и сволочь же.

Катя. Миш, а ты мне вчера оба ботинка сдал?

Михаил. Откуда я знаю? Оба, не оба…

Катя. А ты чего нервничаешь-то?

Михаил. Я нервничаю?

Катя. Ты нервничаешь.

Михаил. Катя, ты замужем была?

Катя. Нет, не была.

Михаил (тихо). Оно и заметно.

Катя. Что?

Михаил. Ничего, ничего. У тебя все впереди.

Радио. Актерам, занятым во второй картине, приготовиться к выходу на сцену.

Михаил. Как меня это достало! Как меня это все достало.

Олег. Класс, класс, класс! Ты слышал?

Михаил. Слышал что?

Олег. У него же нога в оркестровую яму съехала.

Михаил. Крыша у него съехала.

Олег (не обращая внимания). Класс! Нет, ни одного слова ведь не пропустил! Класс. Прикинь, как его прет.

Михаил. Его давно прет.

Катя. А что случилось-то?

Михаил. Костю прет.

Катя. Его всегда прет.

Олег. Класс.

Михаил (Олегу). Ты завтра в бухгалтерию ко скольки собираешься?

Олег. Класс. Кто?

Михаил. Конь в пальто.

Олег. Кто?

Катя. Везет вам.

Михаил. В чем везет?

Катя. «Цезаря» недавно в Париж возили.

Олег. Да! Париж — это класс. Я там ботинки себе купил. (Кате) Видела?

Михаил. И проституток парочку. Отстойных.

Олег. Почему отстойных? И вообще, это не проститутки были.

Михаил. Это ты жене своей расскажи.

Катя. Миш!

Михаил. Да.

Катя. Ну, ты вспомнишь, может, все-таки?

Михаил. Что?

Катя. Ты оба ботинка сдал?

Михаил. Да срал я на твои ботинки!

Катя. Фу.

Олег (Михаилу). А ты что, не в настроении, что ли?

Михаил. Я? У меня все супер-пупер, орешки в шоколаде, мармелад «спелая дыня», ООО «Парнас Трейдинг».

Олег. А буфет закрыт уже? Жрать охота, дома не успел.

Михаил (Кате). Кать, ты, может, пойдешь?

Катя. А что, я тебе мешаю, что ли?

Михаил. Кать, ты на рабочем месте находишься.

Катя. Спасибо.

Михаил. Пожалуйста.

Олег. Так буфет-то закрыт?

Михаил (другим тоном). И красное пятно расцветет диковинным цветком под бледными лучами проступающего в облаках солнца. Так сладко, так нелепо.

Внутри меня всегда жил страх. Он рос вместе со мной, и боязнь сумеречных поверхностей зеркал заменила боязнь старения. Боязнь пергаментной кожи и неживых пальцев, боязнь остаться одному, сидящему на корточках…

(Быстро.) Боязнь остаться одному, сидящему на корточках…

Одному, сидящему на корточках…

Олег (перебивая). Стоящему раком под бледными лучами проступающего в облаках солнца.

Михаил. Да пошел ты, придурок!

Катя. Стоящему раком.

Михаил. Да пошла ты! (Пытается войти в образ.) Стоящему на корточках…

Тьфу, суки!

Олег. Кать, тебе котик нужен?

Катя. Котик?

Олег. Ну да, черный такой, маленький, без хвоста.

Катя. А, котик… Откуда он у тебя?

Олег. Да мы его месяц назад на помойке подобрали, отмыли, решили дома оставить. Знаешь, кот создает уют в семье и все такое. А жена потом передумала: не нужен, говорит, мне кот, он только орет и гадит, а мне убирать. А кот совершенно нормальный, воспитанный, это она на него все время орет. С ней, блин, кто угодно истериком станет и начнет гадить где попало… Совсем животное запугала, жалко кота, возьми, а?

Катя. Я вижу, она не только кота запугала.

Олег. В каком смысле?

Катя. Ну, на тебя она тоже действует.

Олег. И не говори… Запомни, Кать, на будущее: жена не должна давить на мужа, она должна его вдохновлять. Не рыться в карманах, не спрашивать: «Где ты был, с кем, чем вы там занимались, почему так поздно пришел?» Я же актер, я творческая личность, мне свобода нужна! А жена должна сделать так, чтобы я сам домой стремился, чтобы думал о ней постоянно, чтобы возвращение домой для меня было как праздник, как офигительный бразильский карнавал! И чтобы она всегда меня удивляла, чтобы, когда я прихожу, она всегда была разной: то в белом, дремотная и томная, то в черном, с сигаретой в длинном мундштуке, то в серебряном, гибкая и загадочная, как змея…

Катя. То красная и страстная.

Олег (не обращая внимания). Я вижу ее и сразу забываю, кто я и что я, выпадаю из мира, времени просто не существует. Я мог бы сто лет держать ее за руку и не заметить, что умер. Она вся состоит из противоположностей, и я никак не могу понять, кто она на самом деле: женщина, ребенок или эльф…

Катя. Да ты, Олежа, влюбился.

Олег. А дома она все пилит, ноет, пристает. Кать, возьми и меня к себе, вместе с котиком!

Катя. Я тебя не прокормлю. Котика возьму, а тебя, Олег, нет, ты уж извини.

Катя. Эта сумасшедшая в прошлый раз прорвалась сюда?

Олег. Кто? Сонька, что ли?

Катя. Она предпочитает называть себя Сондрой. Сондра. Что это за имя? Имени-то такого нет. (Зло смеется.)

Олег. Он через окно слинял.

Катя. Бэтмен, блин. Что у них было-то?

Олег. У кого?

Катя. У Костика с Сондрой.

Олег. А я откуда знаю? Что я, свечку, что ли, держал?

Катя. Он с чемоданом сегодня пришел.

Олег. Кто?

Катя. Конь в пальто. Костя!

Олег. Ну и что, с чемоданом? Я тоже с чемоданом пришел.

Катя. Ты с чемоданом? Зачем тебе чемодан?

Олег. Ну, так просто. Мыло там положить, шампунь.

Катя. В чемодан?

Олег. Ну да, в чемодан. А что такого-то? Что я, с чемоданом, что ли, ходить не могу? С чем хочу, с тем и хожу.

Катя. Ничего себе, мыло положить. Ты, может, еще сюда ванну привезешь, чтобы мочалку по дороге не потерять?

Олег. Надо будет — привезу.

Катя (садясь на корточки). А третий чей?

Олег. Что третий?

Катя. Чемодан. Тут три чемодана.

Олег (тоже садясь на корточки). Да, слушай, третий-то откуда?

Катя. Не знаю. Может, у вас повальная мода в чемоданах мыло носить.

Катя. Это твой?

Олег. Мой в клеточку.

Катя. А Костин — черный. Давай откроем, а?

Олег. Ты что, с ума сошла? Это же не наш чемодан.

И вообще, Кать, ты же на рабочем месте. Что по чужим чемоданам-то лазить?

Радио. Монтировщикам приготовиться к смене декораций.

Олег (задвигая чемодан). Кать, ты замужем была?

Катя. Знаешь, Олег, от тебя я такого не ожидала.

Костя. Приветик.

Олег. Класс! Ну, ты супер.

Костя. Задолбали. Говорил ведь, с покрытием надо что-то делать.

Олег. Скользко?

Костя. Егора не видел?

Олег. А он здесь?

Костя. Мне надо с ним поговорить.

Олег. Мне тоже.

Костя. О чем?

Олег. А тебе о чем?

Костя. Мне есть о чем.

Олег. А тебе та блондинка не звонит?

Костя. Какая блондинка?

Олег. Ну, помнишь, мы тогда в кафе сидели? Ты еще все деньги пропил, и мне, между прочим, пришлось за твой кофе заплатить.

Костя (закуривая). За мой кофе?

Олег. Ну! Ты у Мишки еще тогда денег занимал. И блондинка та. Ну, та, с длинными волосами, помнишь?

Костя. Проститутка, что ли?

Олег. Да не проститутка! Проститутка с короткими была.

Костя. С короткими?

Олег. Ну да. Это блондинка — с длинными, которая тебя еще с каким-то диджеем спутала.

Ну, помнишь?

Костя. Да не помню я ничего, отстань!

Олег. Слушай, а как она вообще была?

Костя. В смысле?

Олег. Ну, вы же вместе ушли. Сначала она у тебя на коленях сидела, потом вы вместе ушли. Ну, помнишь?

Мы с Мишкой тебе на групповушку намекали, но ты типа не въезжал.

Костя. А рядом с театром ту фигню по изготовлению ключей еще не закрыли?

Олег. Каких ключей?

Костя. Железных.

Олег. Железных? Не знаю. Нет, ну слушай, ну та, в розовой юбке!

Костя. Дай стольник взаймы.

Олег. Ты завтра в бухгалтерию ко скольки собираешься?

Костя. Я сегодня здесь ночую.

Олег. Где?

Костя. Здесь, на раскладушке.

Олег. С женой поругался?

Костя. А блондинка та, Олежа, ни хрена не понимала в оральном сексе. Я просто обломался.

Олег. А по ней не скажешь.

Костя. И по тебе много чего не скажешь.

Олег. В каком смысле?

Костя. В прямом, Олежа, в прямом.

Радио. Костя, ты что, совсем оборзел? Может, подойдешь все-таки? Твоя реплика через две минуты.

Костя. Ща, бегу, тапки теряю.

Олег. Кость, ты что? Иди быстрей.

Костя. А не пойду никуда. Надоело.

Радио. Константин, твою мать, где тебя черти носят?!

Катя. Костя, ты что? Там уже все в панике. Что случилось?

Костя. Кать, ты замужем была?

Катя. Да ты вообще уже обнаглел. Ты на себя посмотри! Что ты творишь, Костя? Там же на сцене твои друзья. Что они, должны за тебя отдуваться?

Костя. А знаешь, Кать, мне кажется, что ты тоже не смогла бы заниматься оральным сексом. Зубы у тебя какие-то… выдающиеся.

Катя. А ты сволочь выдающаяся.

Олег. Костя, что случилось?

Костя. Я ее очень сильно люблю.

Олег. Кого?

Костя. Терпеть не могу ее мерзкого пса. Отвратительная вонючая тварь, все время норовит забраться в койку. Она его целует, облизывает с ног до головы, а он до этого, может, в дерьме на помойке рылся, на бомжей ссал. Я ее заставляю помыть руки и зубы почистить, а она говорит: «Не нравится — иди на фиг», и ей все равно, кого целовать: меня или своего пса блохастого. В комнате у нее пахнет так, как будто там кто-то умер. Давно умер и разлагается. Всегда темно и затхлый воздух. Я там зверею, как зверь хочу ее брать, как течную сучку. Она такая нежная, такая больная. Мы целовались, и у нее пахло изо рта. Я ощупывал языком ее зубы и нашел дупло, здоровенное такое, в коренном зубе. Он весь почернел, гниет, и у нее изо рта пахнет. Я ей: «Иди к стоматологу, дура!», а она: «Я его боюсь». И мне вдруг дико захотелось защитить ее от стоматолога, от этого маньяка с иглами и металлическими крючками. Пусть гниет, пусть пахнет, лишь бы ей не было больно.

Олег. Костя, фу, гадость какая.

Егор (кричит). Костя, мать твою…

Олег. Гадость какая. Когда пахнет изо рта — какая гадость! Ты, Константин, извращенец.

Костя. Надоело все.

Егор. Что надоело?!!!

Костя. Все достало. И ты, Егор, достал, и спектакль этот гребаный достал. (Олегу) И ты достал, с тупостью своей.

Олег. Ой, острый, блин.

Костя. Все достало, все! Весь ваш гнилой театр достал.

Егор. Ваш? А кто из тебя звезду сделал? Пришел сюда семь лет назад, ничего не умел, сколько времени я на тебя потратил. И сейчас ничего не умеешь, только выделываться, артист хренов!

Олег. Извращенец.

Егор. Там полный зал людей, аншлаг у нас сегодня, Костенька. Они стоят в проходах, они заплатили за это бешеные деньги, и они ждут тебя. Они любят тебя, Костенька. А ты себя любишь.

Олег. Извращенец.

Егор. Ты только для себя играешь: на зрителей тебе наплевать, на своих товарищей тебе наплевать, на людей, которые тебя любят, тебе наплевать. На всех тебе наплевать, Костенька. Ты ж, Костенька, сволочь, ты ж, Костенька, урод.

Олег. Извращенец.

Егор. Ты, Костенька, творческий импотент.

Катя. Вы что, что?! С ума сошли? Егор Николаевич! Костя! Миш, Олег, да прекратите вы это как-нибудь!

Сондра (налетая сзади на Егора). Ах ты, гадина мерзкая, козел усатый! Как ты смеешь? Костю?! Костя, держись, я тебя защитю! Защичу! Щу! Короче, ты понял!

Егор. Уберите от меня эту идиотку! Почему посторонние в театре?!

Сондра. Я?! Сумасшедшая? Да я тебе ща глазки выдавлю, усек?

Костя. Софья, выйди вон… пожалуйста.

Егор. Так это твоя девушка, Константин? Новенькая, ага! Девочка для звезды! Да, Константин, ты у нас звезда во всех смыслах этого слова: настоящая, полноценная, полнокровная. Бабы у тебя уже в гримерке пасутся в разгар спектакля! Ты из-за этой бляди со сцены ушел, а?

Сондра. Я тебе сейчас покажу блядь!

Егор (свирепея). А ну-ка!.. Ну-ка… Вон!!! Вон! Уберите ее! Вон! Охрану вызывайте, немедленно! Дрянь! (Косте.) Завтра пиши по собственному желанию! Завтра! Видеть тебя здесь больше не хочу! Работать с тобой не буду! Вон! Немедленно вон!

Костя. Я и сам… давно хотел.

Сондра (вслед Егору). Ой, напугал, фуфло усатое!

Катя. Заткнись!

Сондра (садясь на кушетку). А ты кто такая, чтобы тут командовать?

Катя. Я?! Я…

Сондра. Пятая спица в колеснице, девочка на побегушках.

Катя. Так, я вызываю охрану!

Сондра. Пожалуйста, вызывай! А я им скажу, что я Костина любовница, и он сам меня сюда позвал!

Катя (передразнивая). А я им скажу, что к Косте ты не имеешь никакого отношения, что ты сумасшедшая и…

Сондра. И?..

Катя. Запомни, девочка моя, ты тут сегодня последний раз побывала. А охрану Егор Николаевич уже вызвал, сейчас они подойдут, потерпи немного!

Сондра. Да потерплю, потерплю, не беспокойся…

Радио (голос Михаила.).…Ночных поверхностей зеркал заменила боязнь старения. Боязнь пергаментной кожи и неживых пальцев, боязнь остаться одному, сидящему на корточках… над жалким трупом умершей собаки…

Катя. Молодец, Мишка!

Радио (голос Михаила.).…единственного источника тепла в течение последних безжалостно долгих лет. (Голос Кости.) Смотрящей на тебя уже ничего не видящими глазами? (Голос Михаила.) Да. (Голос Кости.) Я видел это во сне… давно. (Голос Олега.) Стрижи в закатном небе… шепот моря. (Голос Михаила.) Страх. Страх — это рычаг. (Голос Кости.) Это способ, всего лишь способ…

Катя (вытирая глаза). Он все-таки вышел! Костя…

Сондра. Все-таки вышел?

Катя. Тебе этого не понять! Ты этого никогда не поймешь! Он же… только он так может переворачивать все внутри, только он, одним голосом, одним жестом.

Катя. И не важно, как это назвать: свет клином сошелся или главная цель в жизни или великая мечта. Суть в том, что мне нужен Костя, и я его получу. Он мой, я выстрадала его, я выйду за него замуж. Я не одержимая психопатка, это холодный расчет. Константин молод, красив, известен, богат — самая подходящая для меня партия. Расчет расчетом, а крышу-то сносит… Я только устроилась на работу в театр и никого еще не знала. Я ходила по гримеркам после спектакля и собирала одежду, и Костя отдал мне свои штаны. Он шел в душ, и, кроме трусов, на нем ничего не было. Я посмотрела в его глаза и пропала… Как будто молния сверкнула передо мной и высветила истину — это мой мужчина. Он улыбнулся мне, весь в запахе грима и черных волосках, и полюбил меня навеки. Я вижу его каждый день и убеждаюсь в этом, но служебные романы запрещены, а скрыть их невозможно, и поэтому я молчу, боюсь до него дотронуться, сказать ему: «Любимый»… Что может чувствовать женщина? Любовь, восхищение, нежность, тоску, растерянность, печаль, отчаяние, муку, счастье, опьянение, боль — я все это испытываю каждый день, каждый миг и не смею никому признаться. Они узнают — засмеют. Актеры — на редкость бездушные люди. Под их масками ничего нет, только у Костика — любовь ко мне.

Сондра. Он мой, он только мой, это давно за нас решили звезды. Костик, дорогой, во сколько тебя сегодня ждать? Купи, лапуля, молока и сыра к ужину, я совсем забыла-замоталась. Отдохну, не волнуйся, отдохну рядом с тобой. Поцелуй меня в ушко… Подарок? Но разве сегодня праздник? Ой, что это? Какое красивое, как сверкает бриллиант… Спасибо, милый, ты самый лучший на свете! Я тебя обожаю, я так счастлива… Он мой, он мой, но сейчас он с ней. Я одна знаю, я одна видела: они провели в театре целую ночь. Вместе, одни, они были в гримерке. Заперлись там и сидели, пока все не ушли. Все разошлись, театр опустел, только я стояла у служебного входа, под окнами и видела — там горел свет, они были там вдвоем. Я ждала, долго ждала, но он не вышел, и она не вышла — они всю ночь были вдвоем! Я стояла под окнами. Я дрожала, как бродяжка, и прятала голову в тени. По театру ходил охранник с фонариком, тонкий лучик света в темноте. На улице было холодно, накрапывал дождик, но я не могла уйти. Сначала было трудно — руки мерзли, хотелось спать, приставали пьяные мужики. Я выпила горького чаю в кафе напротив, но это не помогло. Потом выпила кофе, крепкого, черного, густого, пять чашек, но это тоже не помогло. Я хотела спать, а потом сердце забилось часто-часто, и стало трудно дышать, как будто Костя подошел ко мне и посмотрел в глаза своим долгим, тяжелым взглядом. Я подняла голову и увидела звезды. Они-то все знают про нас, они помогут, они выследят его. Тело стало легким — я могла бы улететь к звездам, к тем, кто понимает, но Костя был там, в гримерке, я не могла его оставить, я ждала. Сон прошел, открылось метро, она вышла из театра. Костя был вместе с ней, они сели в его машину и уехали. Кофе, наверное, подействовал, и крепкий чай — я совсем не хотела спать. Я гуляла, до рассвета гуляла по городу. Он мой, Костя, только мой, но пока он с ней. Я знаю…

Катя. Костя испытывает ко мне сильное, глубокое чувство, только оно еще не разбужено. Он как птенец, который еще не знает, что умеет летать. Мне надо подтолкнуть его, выбросить из гнезда и поддержать, чтобы он узнал радость полета. Я пишу ему письма и оставляю их в гримерке. Я знаю, он их читает. Я храню черновики, хотя в том нет необходимости — я помню их наизусть. Еще я пишу для него пьесу. Он актер, мастер перевоплощений, и, если он сыграет нашу любовь, она оживет в его сердце. «Ты пришел?» — спрашиваю я. «Я пришел, — отвечает он, — я не мог не прийти». Так и будет. Я призываю на помощь высшие силы, магию и природу. Когда он ест в театральном буфете, я незаметно капаю ему во второе свою менструальную кровь. Я капаю ее в кофе, коньяк и чай. Это верное средство приворожить мужчину. Есть и другие: я даю ему полотенца, вытерев ими свой пот, я ношу его фотографию к магам и гадалкам. День ото дня наша любовь крепнет, и настанет час, когда она хлынет неудержимым потоком. Костя не сможет больше сдерживаться, я надену белое платье и распущу волосы, и наступит конец света и начало нас.

Сондра. Я собираю твои фотографии, плакаты, интервью, любую мелочь, которая имеет к тебе отношение. Ты смотришь на меня со стен моей комнаты, ты окружаешь меня как воздух и так же мне необходим. Без тебя я умру, зачахну. Ради тебя я готова на все, ты мой бог, мой господин, мой идол. Я выкрала твою фотографию из фойе театра: встала на стул и вытащила ее из рамки. Дома я освободила шкаф, чтобы он стал пустым и строгим, и в этой пустоте повесила твой портрет — строгий, черно-белый, ослепительно красивый. Ты сам понимаешь, до чего красив? Перед фотографией я поставила свечу, много свечей, положила цветы и твои вещи; священную зажигалку, перчатку, очки. Створки шкафа я увила плющом, занавесила красным бархатом. Теперь у меня есть алтарь, и я молюсь перед ним два раза в день — утром и вечером, чтобы спать и бодрствовать с мыслью о тебе, чтобы меня никогда не покидало твое имя и твои глаза постоянно следили за тем, что я делаю. Мы часто разговариваем: я звоню тебе домой и слушаю твой голос на автоответчике. Я отмечаю все твои праздники: день рождения, окончание школы, института, развод. Я знаю все, что ты любишь, все твои привычки, я стала частью тебя, такой естественной, что ты меня не замечаешь. Я убью того, кто скажет о тебе плохо, кто усомнится в том, что ты великий актер. Я уничтожу всех твоих женщин. Я рассыплю перед тобой лепестки роз и, когда ты пройдешь по ним, поцелую твои ноги.

Сондра. Не поймешь! Что я, идиотка, что ли?! Костя сразу выделяется из всей этой… массы! Я сразу поняла, когда его увидела, что он звезда! Мишка и Олежек хоть и прикольные, но не то, им до Кости далеко… Не поймешь! Скажешь тоже! Не поймешь…

Катя. Если ты такая умная, то сообрази головой своей, что ты ему не нужна. Чихал он на тебя с высокой колокольни!

Сондра. А кто ему нужен? Ты, что ли?! (Смеется.) Ты на себя когда в зеркало последний раз смотрела, а? Кикимора!

Катя. Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав.

Сондра. Чего?

Катя. Того! Классику надо знать, умная ты наша!

Сондра. Ой, я щас умру от разрыва сердца! Мужики вообще умных не любят, это давно известно. Нужна ты Костику, как прошлогодний снег! Он от тебя как от чумы шарахается! Страшила мудрый, блин! (Закуривает.)

Катя. Как от чумы?! Ты, девочка моя, что, не в курсе последних событий?

Сондра. Каких последних?

Катя. Не в курсе, как я посмотрю.

Сондра. Да ладно, ты разводишь, сама не знаешь ничего! Тоже мне — не в курсе!

Катя. Ладно! Скажу тебе под большим секретом, на ушко.

Сондра (встает, подходит к Кате). Ну?

Катя (орет Сондре на ухо). Он с женой разводится!!!

Сондра (отскакивает от Кати, тоже орет). Да ты чё?!

Катя. Вот тебе и чё! (Закуривает, победно глядя на Сондру)

Сондра. А ты откуда знаешь?

Катя. Он с чемоданом сегодня пришел!

Сондра. С каким чемоданом?

Катя. С большим и черным! Вон он там, под столом.

Сондра. И чё?

Катя. Умная ты наша. Из дома Костя ушел! Насовсем ушел! С большим и черным чемоданом!

Сондра. Супер!

Катя. Ко мне ушел.

Сондра. Почему к тебе?

Катя. А он меня любит, Сонечка, очень любит! Об этом весь театр знает.

Сондра. Да ладно, так я тебе и поверила!

Катя. А это уж твое дело, личное, девочка моя.

Сондра. А может, это не Костин чемодан! Тут вон еще два — в клеточку и синий, может, они тут всегда валялись, только я не замечала, может, это рекзи… реквизит?

Катя. Можешь проверить.

Сондра. Как?

Катя. Откроем, и ты сама все поймешь.

Сондра. А давай! Жутко хочу все понять!

Сондра. Ой! Это чё? (Вытаскивает нечто черное.)

Катя. Ну… мужское белье, не видишь, что ли?

Сондра (хихикает). Ой, не могу, держите меня сто человек! Белье! Это же семейные трусы! (Смеется.)

Катя. А что, семейные трусы — не белье?

Сондра. Да в семейниках сейчас только старые пердуны ходят, дедки!

Катя (вырывает у нее трусы). Дура! Это сейчас очень даже актуально, во всех модных журналах такие рекламируют!

Сондра. Ой, умру щас! Ой! Из ситчика — в модных журналах! Ты что, хочешь меня убедить, что Костик такое уродство носит? Да ты, наверное, чемодан дедушки своего приволокла и меня грузить пытаешься!

Катя. А это что, тоже моего дедушки? (Достает модные брюки.)

Сондра. Ну… Откуда я знаю? (Рассматривает брюки)

Катя. А это что?! (Кидает в Сондру симпатичный свитер) Эту вещичку ты хорошо знать должна, это его любимый! Он в нем на обложке «Премьера» был!

Сондра (прижимая свитер к груди). Ну…

Катя. Вот тебе и баранки гну!

Сондра (не расставаясь со свитером), А это что? (Вынимает фотографию) Это не его жена! Фу, какая страшная!

Катя (вырывая фото). Дай! (Рассматривает) Это его первая жена!

Сондра. А по кой хер он первую жену с собой таскает? С такой вывеской?

Катя. Память о мучениях!

Радио (доносятся крики «Браво!», аплодисменты). Всем спасибо! Ребята, вы молодцы! Костя, все хорошо! Конец спектакля.

Катя. Все, сматываемся. Давай, складывай все быстрее.

Сондра. А чё я-то? Ты открыла, ты и складывай.

Катя. Стоять!

Сондра (обиженно). Что ты на меня кричишь? (Прячет свитер за спину) Тебе жалко, что ли? Он и не заметит ничего.

Катя. Немедленно положи на место.

Сондра (неохотно кладет свитер в чемодан). Тогда трусы возьму, вон их там сколько, этих семейников — штук шесть, наверное. (Пытается вытащить из чемодана трусы.)

Катя. Девочка моя, а ты, оказывается, еще и воровка! (Захлопывает крышку чемодана и пальцы Сондры.)

Сондра (взвизгивает). Дура, маникюр мне переломаешь! Я только-только типсы новые приклеила.

Катя (закрывая чемодан и запихивая его обратно). А мне на это, знаешь ли, наплевать. Счастливо оставаться, девочка моя. Жди охрану, а я пойду, я на рабочем месте все-таки.

Олег. Класс! Меня так торкнуло в конце.

Михаил. Дождались.

Олег. Нет, без дураков, так торкнуло! Я себя просто этим самым Сципионом почувствовал. Все почувствовал, все-все. Класс! (Косте.) А ты заметил?

Костя. Рад за тебя. Надеюсь, вы тут недолго торчать собираетесь. Я лечь хочу побыстрее.

Михаил. В смысле недолго?

Костя. Объясняю для особо одаренных: я, дорогие мои, сегодня ушел из дома. Насовсем. Завтра в гостинице номер сниму, а сегодня здесь как-нибудь.

Михаил. То есть… ты… здесь спать собираешься?

Костя. Не особо одаренный.

Олег. А я тоже тут собирался. Я это, поссорился, белье постельное принес: простынь, наволочку, одеяльце маленькое.

Михаил (перебивая). Ноги прикрыть.

Олег. А чего смешного-то?

Михаил. А я и не смеюсь. Одеяло мне отдашь, зачем тебе избыточная роскошь?

Олег. А тебе оно зачем? Под задницу в машине подкладывать?

Костя. Может, не будем так шутить? Я правда жутко вымотался.

Олег. А я не шучу. Мне вообще податься некуда.

Михаил. И я вроде тоже. Давай, Олежа, доставай одеяльце.

Костя. Приплыли.

Костя. А что вас так приперло в гримерке ночевать?

Михаил. А тебя?

Олег. Ну.

Костя. Не знаю. Странно все это.

Михаил. Что странного-то? Думаешь, у тебя у одного проблемы могут быть в семейной жизни?

Олег (с энтузиазмом). Ну!

Михаил (Олегу). Что ты нукаешь-то?

Олег. Хочу и нукаю. У меня вот тоже драма.

Михаил. Мелодраматическая слизь у тебя, Олег, а не драма.

Олег. Сам ты слизь! У меня правда плохо все.

Михаил. Жратва в холодильнике кончилась? Ты был послан за новой и по дороге все проиграл в автоматах?

Олег. Да нет. (Косте.) Я лучше тебя спрошу. А то этот раздолбай только воду мутит, придумывает что-то вечно. А я ведь, между прочим, тоже человек. Это вы меня тут за клоуна держите. Олежа то, Олежа се. Олежа, у тебя вся спина белая. Олежа, а ты когда с той девушкой сексом занимался, ты ей до гланд доставал или только до почек? Иду как-то по театру, и все ржут как ненормальные, просто пополам сгибаются, и так полдня. Только потом Катька мне со спины эту вашу мерзкую бумажку сняла. «Убей бобра — спасешь дерево»! Что я, на бобра, что ли, похож? Поумней бы что-нибудь придумали. Неделю назад вообще порошка подсыпали чесательного. Знаете, как мне жутко стало! Не за себя, а за вас, дураки! Мы же тут все из одних и тех же стаканов пьем, одним воздухом дышим.

Михаил (перебивая). Ты подумал, что это проказа?

Олег (Косте), Видишь, ему смешно. А в тарелку вы в тот раз что подложили? Я чуть не блеванул при всех.

Михаил. Ну, Олег, это безобидная штучка из натурального латекса.

Олег. Ага, я нашел упаковку. «Какашка собачья средняя». Мы же не в детском саду. Да и вообще… Думаете, мне тяжело не бывает?

Костя. Олег, да куда ж мы без тебя? Мы ж с института все вместе. Мы же друзья. А ты как тогда надо мной подшутил? Мишка, помнишь?

Михаил. Супер было. Я просто со смеху чуть не умер.

Костя. А я коленку расшиб, когда этот дурик мне снизу джинсы зашил. Помню, залезаю в них и через секунду — линолеум перед носом.

Михаил. Да, Олег у нас на самом деле остроумный… иногда бывает. А мне тогда на этом гребаном спектакле, пока Егор его по пьяни не снял, как надо мной-то издевались, а? Как издевались-то, гады, а? Сволочи вы!

Костя. Миш, ну смешно же было!

Михаил. Смешно им было. А мне как было, когда я по пьесе лежу бездыханный, слова сказать не имею права, не дышу, а вы, подлецы, под видом хирургов волосы мне на ногах выщипываете! Смешно им… Это тебе не «какашка собачья средняя», это часть моего организма!

Олег. Волосы.

Михаил. Конечно. Давай я тебе сейчас пинцетом выщиплю где-нибудь в интимном месте.

Олег. Ноги — не интимное место.

Михаил. Нормальное место.

Костя. А хорошо, сегодня втроем переночуем. Хоть поболтаем по-человечески.

Михаил. Как в старые добрые времена.

Олег (радостно). Ну! Вина попьем.

Егор (стараясь казаться веселым). По какому поводу тусовка?

Костя. А тусовка, что, всегда должна быть по какому-то поводу?

Олег. Вот, вина решили попить.

Олег. А чё, я неправду говорю, что ли?

Егор (подходя к Косте). Константин, ты… не ершись. Ну, погорячились, ну, накричали друг на друга.

Костя. Я на тебя не кричал.

Егор. Ну, ты сам пойми, все же просто в шоке были.

Костя. Я понимаю.

Егор. Кость, мы с тобой еще много сделать должны. С вами со всеми много сделать должны.

Олег. Так мы всегда готовы, Егор Николаевич.

Олег. Да отстань ты!

Егор. Костя, я не знаю, что у тебя случилось, и твое личное дело — рассказывать это или нет. Но ты пойми, что на самом деле таких моментов в нашей жизни бывает достаточно много, и ты сам это знаешь, не мальчик уже. По большому счету все нормально, Костя.

Костя (перебивая). Да ничего не нормально! Нам еще много нужно сделать… Что сделать, что ты можешь мне предложить? Что меня ждет в этом театре? Когда дадут «народного», озолочусь — буду получать сто баксов в месяц? Так для этого еще двадцать лет горбатиться надо. А я не могу ждать, я сейчас жить хочу! Мне семью надо содержать: жену с детьми, маму старенькую. Какой театр, когда я ни квартиру, ни одежду, ни жратву нормальную позволить себе не могу? Ради чего мне каждый день на сцене выкладываться, ради искусства? Сбылась мечта идиота: начал с Чехова, Шекспира, Беккета и дорос наконец-то до телесериалов, стал звездой, кумиром быдла. Всю жизнь, кретин несчастный, мечтал, чтобы меня на улице узнавали, девушки красивые на шею вешались, и что? Забежал на минуту в магазин сигарет купить, а мне продавщица: «Ах, это вы, Константин, возьмите три пачки бесплатно и дайте автограф!». И все посетители на меня вылупились, стоят с тупыми рожами, от счастья млеют. Шоу устроили, блин! Думают, что знают меня, что я такой же, как тот идиот из сериала, свой в доску парень. А я им: «Автограф? Хрена лысого вам, а не автограф!» Звездить — так звездить! А поклонницы? Орут, визжат, в гримерку рвутся, чтобы я их тут на кушетке девственности лишил, а в голове ничего нет! Их же только трахать можно и выкидывать, как одноразовые салфетки, пока рот не успели открыть. Сумасшедшие девицы, они такое вытворяют — я несколько раз чудом жив остался! И что, охрана театра меня защитила? Она тут вообще есть? Что-то я ее ни разу не видел. Театр… террариум единомышленников. Тебе тут нравится? (Олегу с Михаилом.) А вам? Все сплетничают, завидуют, лицемерят, подсиживают друг друга, дерутся из-за ролей, а потом губы поджимают. «Как же, Костик хороший был актер, пока не начал в сериалах сниматься. Продался, сволочь, а мы тут беленькие, чистенькие сидим, искусству служим!» Да пошли вы! А куда мне деваться, если за один съемочный день я получаю больше, чем за месяц работы в театре? Я ведь знаю прекрасно, что в петлю лезу: они меня выдоят и выбросят, и я еще в дерьме вымажусь с головы до ног. Скоро даунов одних играть смогу, и не играть даже — так, на экране появляться. Ты, Егор, правильно сказал, что они меня любят. Рожу мою они любят, а не меня! Им наплевать, о чем спектакль: они пришли, чтобы три часа на меня смотреть, как на клоуна, как на стриптизершу в баре. Им все равно, что у меня внутри, что я сказать пытаюсь, так ради чего мне на сцене стараться, бисер перед свиньями метать? Прости, Егор, простите, ребята, я ухожу из театра. Я выдохся, я пас.

Олег. Как же так?..

Костя. Надоело все, надоело! Буду бабки зашибать, изображая идиотов, хоть поживу нормально. Все, мне больше ничего не интересно, правда. Перегорел.

Егор. Да ты просто устал, Костя.

Олег. Расслабься, вина выпей.

Егор. Да, надо выпить. Вот давай и съездим за винищем вместе, в машине поговорим, идет?

Олег. Да-а… Тяжела ты, жизнь…

Михаил. Молчал бы уж.

Олег. А что молчал бы, что молчал?

Михаил. Ты почему из дома ушел?

Олег. Да говорил же уже — драма. А ты про слизь какую-то, ни к селу, ни к городу…

Михаил. Мелодраматическая слизь… Красиво, правда?

Олег. Тьфу! Да чего уж красивого…

Михаил. Так что случилось? Скажи дяде Мише.

Олег. Да с Анькой я поругался.

Михаил. Из-за девочки очередной?

Михаил. Прискорбно. Как же ты так неаккуратно, Олежа, а?

Олег (вздыхая). Сам не знаю… Анька у меня нервная на самом деле.

Михаил. Будешь с тобой нервной, весь в бабах погряз.

Олег. Да ладно, это все несерьезно было.

Михаил. Несерьезно БЫЛО? А теперь серьезно?

Олег. Даже и не знаю. Я все думаю, думаю…

Михаил. То-то я смотрю, ты какой-то не такой в последнее время… Даже в лице что-то человеческое появилось, какой-то проблеск мысли в глазах.

Олег (не слушая). Блин! Я просто в шоке, я в трансе, я в кайфе!

Михаил. Ты еще нирвану приплети.

Олег. Нирвана! Я худых женщин как-то не очень…

Михаил. Типа надо подержаться за что-то?

Олег. Ну. А она… Как гладильная доска! Ребра, ребра, задницы совсем нет… Сунул ей руку под свитер, в свитере, знаешь, она хоть на что-то похожа, а там лифчик…

Михаил (перебивая). Только лифчик?!

Олег. Ну… Прикинь, с фиговинами какими-то, типа пластика надувного.

Михаил (перебивая). Надувного пластика?! А такое бывает? Секретные военные разработки?

Олег. Не хочешь слушать, не спрашивай!

Михаил. Я? Не хочу?! Что я, дурак, что ли? Это же технический прогресс!

Олег. Во! А то! Я и говорю!

Михаил. Это, Олег, называется «силикон».

Олег. Что называется?

Михаил. Надувной пластик.

Олег. Да? Вот видишь! Я и говорю, надувной пластик! А ты откуда знаешь?

Михаил. От верблюда.

Олег. Нет, правда?

Михаил. Моя тоже такие бюстгальтеры носит.

Олег. Твоя жена? Ей-то зачем? У нее же буфера размера четвертого!

Михаил. Так! Интересно, Олежа, откуда ты это знаешь, а?

Олег. Я?!

Михаил. Ну не я же!

Олег. А ты что, не знал, что ли?

Михаил. Я?!

Олег. Ну не я же!

Михаил. Олежа, солнышко, ты на мой вопросик не ответил!

Олег. Про буфера?

Михаил. Про грудь моей жены!

Олег. Так а я разве чё, не сказал?

Михаил. Так а ты разве много чё не сказал!

Олег. Да?

Михаил. Хрен на… Колись! Ты и ее… пытался?

Олег. Я?! Пытался?! Да нет, Миш, ты меня прости, но твоя жена совсем не в моем вкусе.

Михаил. Неужели? Кто же в твоем? Худых ты не любишь, с …формами не любишь…

Олег. Я люблю золотую середину! Чтоб грудь была, но… была чтобы… чтобы попа круглая, длинные ноги, пальчики длинные…

Михаил. На ногах?

Олег. На ногах-то длинные зачем?

Михаил. Ну, не знаю… Может, тебя это торкает!

Олег. Что я, извращенец, что ли?

Михаил. Смотря что считать извращением.

Олег. А у твоей жены я на глазок грудь определил!

Михаил. Не на зубок?

Олег. Не-а… Миш, ну ты чё говоришь-то?

Михаил. Короче, у твоей… этой… только лифчик под свитером.

Олег. Ну. Я аж прям содрогнулся весь!

Михаил. Понятное дело… Ты всегда содрогаешься.

Олег. Раздел ее, посмотрел…

Михаил (перебивая). Понюхал, потрогал.

Олег (не обращая внимания). А она — класс! Класс! Класс! Мы сутки из кровати не вылезали!

Михаил. Не жрал даже?

Олег. Урывками…

Михаил. Да-а-а… Это действительно серьезно. Обычно ты плотно заправляешься… и регулярно.

Олег. А сам-то? Может, скажешь, что ешь как пичужка? У тебя, вон, смотри, второй подбородок растет!

Михаил. Ну конечно! А у тебя щеки из-за ушей уже видны!

Олег. Ну конечно!

Михаил. И как ты прокололся?

Олег. Да понимаешь, во сне ее не Анькой назвал…

Михаил. В первый раз, что ли? Она у тебя, бедная, наверное, от Анастасии до Яны уже всеми перебывала.

Олег. Щас! Я до вчерашней ночи во сне никогда не разговаривал. А сегодня просыпаюсь, в кухню прихожу, а Анька сидит злая, как мегера, и в меня сразу тарелку — клац. А я, приколись, ее поймал — и в нее…

Михаил (перебивая). Тебе бы в цирк, Олежа, надо устроиться, а не в театре служить!

Олег. Не буду я тебе ничего рассказывать!

Михаил. Да тебе ж самому хочется! Ладно, ладно, не буду перебивать, обещаю.

Олег. Короче, всё перебили.

Михаил. Что всё?

Олег. Всю посуду. Я простынь взял, наволочку, одеяльце — и ушел. Не позавтракал, не пообедал. Спектакль вот на голодный желудок отыграл.

Михаил (перебивая). Значит, так, Олежа. Мы тебя перед спектаклями будем в гримерке запирать. На ключ. На два оборота.

Олег (ошарашенно). Почему?

Михаил. А потому, маленький, чтоб ты в буфете пожрать не успел!

Олег. Почему?

Михаил (копируя Костю). Объясняю для особо одаренных. Тебя сегодня, говоришь, на спектакле торкнуло?

Олег. Не то слово! Вставило не по-детски!

Михаил. А ты догадываешься, почему? Ну-ка, подумай хорошенько.

Олег. Ну, не знаю. Все здорово было… Все перенервничали, Костя этот фортель выкинул… Мы спектакль хотели спасти, все такое… Торкнуло и торкнуло… Вставило.

Михаил. Чудак ты на букву эм. Не додумался?

Олег. Обзываться-то зачем? Ну?

Михаил. Торкнуло тебя, Олежа, и вставило не по-детски, потому что… Ну? Нет? Потому что… ты голодный был, Олежа! Дома пожрать не успел, и буфет сегодня рано закрыли!

Олег. А правда… Я еле на ногах стоял, не знал, как вообще отыграю… Слушай, неужели из-за этого?

Михаил. Больше не из-за чего!

Олег. Ага, значит, ты считаешь, что как актер я говно, творчески не могу развиваться!

Михаил. Я так не говорил!

Олег. Нечего мне тут… на уши вешать, приколист! (Пауза.) Что-то Костя с Егором долго не едут.

Михаил. Жрать охота?

Олег. Помнишь ту блондинку, которая к Костьке в кафе приставала? Она, оказывается, ни черта в оральном сексе не понимала и чуть не устроила ему обрезание, представляешь?

Михаил. Какой-то ты, Олежка, односторонний, все бы тебе проституток по барам выцеплять.

Олег. А что?

Михаил. А то, что женщина — это не только секс-объект, это еще и душа, которую надо разглядеть, и собеседник. Вот ты с бабами о чем разговариваешь? Наверняка только о себе о и сексе. А мы же все-таки люди искусства! Для меня в женщине важнее всего общие интересы и понимание. Мы с ней должны говорить на одном языке. Например, мы встретились, я оценил ее внешний вид: так себе, на троечку, сойдет или класс, шик, на высшем уровне. Потом она открывает рот, и вот тут-то все и решается: смогу я в нее влюбиться или убегу, как от огня. И оральный секс тут ни при чем! Сейчас я встречаюсь с одной феей. Не женщина — поэма! У нее такой голос — не поверишь, до костей пробирает, до глубинных сердечных струн. Я как первый раз услышал — застыл на месте и проговорил с ней весь вечер, оторваться не мог. Домой явился за полночь. Омут… Я не могу закончить с ней телефонный разговор — рука не поднимается, то есть не опускается. Если поговорить ну никак нельзя, общаемся через SMS, я их теперь быстро набираю.

Олег. М-да… И что за радость?

Михаил. Радость человеческого общения, дубина! Неиссякаемый источник энергии.

Олег. Может, она в сексе по телефону работает? У них там у всех голоса ангельские, а как взглянешь…

Михаил. У тебя переходный возраст, что ли, не закончился? Почему ты только о сексе думаешь?

Олег. Да ничего не только о сексе, я тебя прекрасно понял! А как она в постели?

Михаил. Класс! Супер. Не знаю еще…

Олег. Как это не знаешь?

Михаил. Не знаю, но догадываюсь, что класс. Такое не скроешь.

Олег. Так ты с ней не спал?!

Михаил. Нет, ну ты неисправим! Я ему о родстве душ, а он о постели. Тьфу!

Олег. Ой, родство душ! Просто она тебе не дает.

Михаил. А знаешь, Олежа, по большому счету мне это и не важно. Важно ощущать ее, слышать ее, любить.

Олег. Любовь — это все-таки мощно! Помнишь, скольких я девчонок бросил?

Михаил. Ты бросил, а мы с Костей расхлебываемся всегда. Они ж постоянно в гримерку пытаются пролезть.

Олег. Так и ваши с Костей брошенные пытаются. У Кости вон их сколько — толпа, больше, чем у нас обоих вместе взятых!

Михаил. Важно не количество, а качество.

Олег. А я как свою девочку люблю! Может быть, даже больше, чем Аньку.

Михаил. А я тоже глупо попался, Олег. Набрал своей SMSку длинную, нежную, а скинул по ошибке жене. (Вздыхает.) А там ее имя уменьшительно-ласкательное… В общем, домой прихожу, а дверь заперта. А перед дверью — мой чемодан. И замок сменен. И как она так быстро успела? Я постучал, покричал, чемодан взял и… (Вздыхает)

Олег. Мириться будешь?

Михаил. Навряд ли. Меня моя фея устраивает от и до!

Олег. Да, ты прав. Надо уметь принимать правильное решение, даже если это трудно… Моя девочка — чудо! Класс! Класс!

Олег. Ну, слава Богу, вернулись!

Костя. А ты думал, мы не вернемся?

Егор. Растворимся в ночи?

Михаил. Он главным образом о еде заботился. Он очень кушать хочет!

Олег. Да ладно, надоело уже! (Косте и Егору.) А что так мало-то? И хлеба не купили! А бананы зачем?

Егор. Бананы, Олег, полезнейший фрукт, мистический, они даже у Беккета в пьесе фигурируют.

Олег. В какой?

Егор. Это я тебя должен спросить! Ну, в какой?

Михаил. Особо одаренный!

Костя (открывая бутылку и разливая водку по стаканам). Ну что, погнали?

Михаил (тихо, Косте). Ну что, помирились?

Костя (тихо). Да. Только в театре я, наверное, все равно не останусь.

Олег. Что?

Костя. Потом поболтаем, ночь длинная.

Михаил. Как в старые добрые времена.

Егор (беря стакан). Ребята, я за вас пью. И за себя! За нас! И за театр! Мы больные люди!

Олег (перебивая). В смысле?

Егор. Мы больны театром, запахом сцены и театральных кулис, мы на самом деле счастливые люди! Мы… Я не люблю слово искусство, я не люблю слово великий, но… Я пытаюсь… все мы пытаемся что-то сказать этому миру, людям, которые приходят сюда, которые любят вас… нас… Вы молоды, вы талантливы, вы… Ребят, вы молодцы! (Чокается со всеми, пьет.)

Олег. Егор Николаевич, а вот я все никак не вспомню, в какой пьесе бананы-то?

Костя. Я тебе потом скажу. Егор, я не знаю еще, уйду я… останусь… ты понимаешь…

Егор. Понимаю, Костя.

Костя. Спасибо, Егор. (Обнимаются.)

Михаил (жуя огурец). Между первой и второй… (Наливает.) Я тоже сказать хочу. Вот, на самом деле я до сих пор не знаю, как это я — и на сцене. И зал этот темный. Людей не видно, но я всегда знаю, нравится ли им, как мы там… то есть, что мы там… в общем, неважно, или нет. Это такое странное ощущение! Я хочу вот за это… за то, чтобы оно никогда не проходило!

Олег. А я — за гримерку! Когда я сюда пришел, в первый день работы, вот сюда, вот в эту комнату, мне страшно стало! Хотя я делал вид, что мне не страшно ни фига. Фотку какой-то бабы голой за зеркало засунул…

Михаил (перебивая). Все свое ношу с собой.

Олег (не обращая внимания). Сел на стул, глянул в зеркало — а в глазах страх. А потом, постепенно, этот страх исчез, я себя тут как дома стал чувствовать, даже лучше. И мы… мы же тут столько друг другу рассказали, пили водку, ночевали иногда, спорили, ссорились, мирились, радовались, когда что-то получалось. В общем, вот, за нас, за гримерку!

Олег. Все-таки жалко, что хлеба не купили, без хлеба не того как-то!

Егор. Да. Алло. Да. Нет. Нет, я сказал! Николь, ты взрослая женщина, а ведешь себя как ребенок. Нет. Ничего больше не будет.

Костя (в шоке). Николь?

Олег (в шоке). Николь?

Михаил (в шоке). Николь?

Егор. Ничего! Я сказал ничего! И не звони мне больше! И в театре меня караулить не надо! И следить за мной не надо! Все, Николь, все! Не надо плакать, ты меня этим не разжалобишь. Так. Я выключаю телефон. Завтра номер сменю. Да задолбала ты меня! Поняла?! Задолбала!!!

Егор. Что? Ребят, вы что?

Костя. Кто это был, Егор? С кем ты сейчас разговаривал?

Михаил. С кем?!

Олег. Кто?!

Егор. Ребят, вы чего так разволновались? Думали, только за вами сумасшедшие истерички бегают? А Егор Николаевич не нужен никому? (Пауза.) Уж лучше бы не нужен был! Короче, докопалась до меня одна с крышей набекрень. Николь! Влип я, ребята, как кур в ощип. И ведь сначала такой загадочной казалась! Разной всегда, в голосе у нее что-то такое… Нежная, изысканная, непосредственная, не поймешь — не то женщина, не то ребенок. Смотрит странно-странно, как-то не по-человечески. Инопланетянка. И такая бодяга началась. Я с ней и сексом-то занимался только один раз — ну не мой тип женщины, и все тут! Все! Ничего в ней на самом деле нет — ни загадочности, ни мозгов, ни темперамента. Эгоистка жуткая, дрянь, неряха и шлюха. Спит с кем попало, зубы не чистит, изо рта вечно несет как из привокзальной урны, дома — как в могиле. Я как въехал в это основательно — давай Бог ноги. Так что началось! Истерики, слежки. Один раз — бух передо мной на колени, прямо посреди улицы — и давай мои ботинки целовать! С ума сойти, я аж ошалел, народ ошалел, все ошалели! А она — ты гений, я только тебя люблю, все остальные — дерьмо! На хрен мне такая любовь!

Егор. Костя, ты куда? Ты чего?

Олег. Ни хрена себе!

Михаил. Да… Вот, блин! Фея…

Олег (откусывая и жуя). Девочка любимая…

Егор. Вы чего?

Михаил. Да ничего… (Пьет из бутылки водку.)

Олег. Абсолютно ничего. (Пьет из бутылки)

Радио (пьяным голосом Сондры). Костик, ау! Ты где, мерзкий мальчик? (Хихикает) Костенька, я так тебя люблю! Я вышла на сцену, а она пустая, и в зале никого нет — спектакль закончился. Где ты, Костик, ау!

Егор (свирепея). Как она, сволочь, пробралась в радиорубку?! И где-то еще нажраться успела! Почему не выставили из театра?

Радио. Спи, моя радость, усни, рыбки уснули в саду, птички утопли в пруду… Баю-бай, должны все дети…

Егор. Сейчас я ее найду, пусть только мне в руки попадется!

Сондра. Сюрприз!

Олег (тоже пьяным голосом). Беги, спасайся, тебя ищут.

Сондра. Кто меня ищет? Я Костеньку звала!

Олег. Лети, голубка! Тебя поймают, в цепи закуют… Егор Николаевич тебе шею свернуть хочет.

Сондра. Ну, мальчики, вы же меня защитите?

Олег. Иди, дитя, домой, твои родители будут волноваться.

Сондра. При чем тут мои родители? Я уже взрослая, могу делать все, что хочу!

Олег. А я? А мне? Как всегда, никого не досталось. Конечно, Олежа может обойтись… Утоплю горе в вине.

Михаил. Ты хоть закусывай.

Олег. Закуска — признак слабости. Давай пари: кто первый упадет.

Михаил. Да ты уже на ногах не держишься.

Олег. Держусь! И не только держусь.

Михаил (потрясенно). Олежа, где ты этому научился?

Олег. Жизнь научила. (Напряженно всматривается.) У тебя одна девушка, две? Жмот! Уступи мне одну!

Михаил. Да я бы с радостью, Олег, но, боюсь, мне самому будет мало.

Сондра. Это почему?

Олег. Понимаю. Ща я сам себе найду.

Михаил. У тебя, кажется, были ключи от соседней гримерки?

Олег. Ключи?

Михаил. От смирновской гримерки запасные ключи у тебя в тумбочке лежали. Дай их мне, будь другом.

Олег. Не попадись Егору Николаевичу — убьет.

Михаил. Да я быстро. Наври ему что-нибудь, если спросит.

Катя. Ну что, эту психопатку уже нашли?

Сондра. Я сама нашлась, не беспокойся, Катенька. Ты свободна.

Катя. Миш, ее же Егор Николаевич ищет!

Михаил. Тише, зайка, тише. Ты уже не на рабочем месте, спектакль кончился. Иди домой, а?

Катя. Я лучше пойду Егору Николаевичу расскажу, чем вы тут занимаетесь.

Михаил (Олегу). Вот заело девку. Ей бы замуж надо. Скажи Егору, что я за сигаретами вышел.

Костя. Николь, как ты могла? И Миша, и Олег, а то, что у вас было с Егором… Ты к нему подбиралась, используя нас? Он работал с нами, ты с нами спала? Так ты чувствовала себя к нему ближе? Да будь у тебя хоть миллион мужиков, мне все равно, но зачем ты меня так обманывала? Я тебя не люблю, я говорил тебе, помнишь? Это не любовь: просто, кроме тебя, у меня ничего нет. Ничего. Я давно привык к одиночеству, но оказаться совершенно одному — это другое дело. Мне даже легко, наверное, потому, что никогда в жизни не было так страшно. Все вокруг чужое, я больше не способен чувствовать, что я вообще здесь делаю? Я не хочу жить, не хочу, это просто не имеет смысла! Я думал, мы с одной планеты, мы понимаем друг друга. А теперь никого не осталось, и сил у меня, по-моему, больше нет, чтобы дергаться. Как там писали про Цезаря? «Он выстриг воздух вокруг себя ножницами». А я, хоть и не выстригал, тоже оказался в черной дыре. Судьбоносная роль, блин. Нет, я не такой умный, как Цезарь, я тебе верил, когда ты о любви говорила, о том, что всегда хочешь быть со мной, что я единственный. Глупо… Странно, я все равно тебя люблю. Любить можно и в одиночестве… но зачем? Зачем вообще что-то делать? Надо наконец остановиться, я устал, я все-таки не железный.

Так, с одной таблетки я легко засыпаю, а если увеличить дозу?

Фармакологические свойства… так, это понятно; фармакокинетика… да-а… показания к применению… ну, это и так ясно: чем больше, тем лучше… взаимодействие… одновременный прием с алкоголем не рекомендуется, как же, как раз то, наоборот… нежелательные эффекты… это нас не касается… ага, вот: признаки и лечение передозировки… передозировка обычно проявляется в виде различной степени угнетения центральной нервной системы, от сонливости до летального исхода… Угу, угу… в зависимости от количества принятого препарата. То, что доктор прописал. Передозировка угрожает жизни, если сочетается с приемом алкоголя… о’кей… рекомендуется симптоматическая и поддерживающая терапия в клинической обстановке. Особое внимание следует уделять дыхательной и сердечно-сосудистой функциям. Угу, значит, я просто перестану дышать. Как легко. Ну ладно, проверим.

Да брось, Егор, я на тебя не сержусь. Ты-то тут при чем? Она тебе не нужна, я ей не нужен. Обычное дело, маленькая нестыковка, Амур попутал, черт пошутил. С каждым может случиться. Ты талантливый режиссер, и правильно, что театр для тебя важнее баб, важнее всего на свете. Мы классно работали вместе, ты многому меня научил, ты молодец.

Мишка, лучший друг, прости, что не попрощался. Ты меня поймешь… наверное. Ты всегда говорил, что к жизни надо относиться проще, но я иначе не могу. Я знаю, у тебя все будет хорошо, потому что ты не разрываешься на части, не выворачиваешься наизнанку, ты цельная личность, ты нормальный крепкий мужик. И актер хороший, а если Егор орет, что у тебя нет таланта, так пошли его куда подальше.

Олежек, дубина ты стоеросовая! Ты классный парень, только постарайся немного от девушек отвлечься, а то еще нарвешься на неприятности. А, нет, ешь, пей и трахай девчонок в свое удовольствие, наслаждайся жизнью! Пока ты молодой и веселый, пока можешь…

Кать, не обижайся на наши дурацкие шутки. Мы же работаем вместе, ты наш боевой товарищ. Ты обязательно встретишь хорошего человека и выйдешь замуж, потому что ты красивая, славная девочка, ты этого заслуживаешь.

Николь… Мне больно даже произносить твое имя. Но я хотел бы объяснить, почему я… Почему я это сделал. (Ищет ручку.) Деятели искусства, блин. Ну да, конечно, актер — существо не думающее, не чувствующее, не пишущее. Да, я же на подоконнике ручку видел, в коридоре.

Катя. Ну что, девочка моя, сейчас ты у нас и попрыгаешь, и побегаешь, вернее, из туалета не выйдешь до завтрашнего вечера. И сбудется твоя мечта провести с Костиком… или уже с Мишенькой?.. или с ними обоими всю ночь! Только проведете вы ее по-разному. Костя будет спать на раскладушке, Миша будет спать на кушетке, Олежек… а ему сегодня вообще не принципиально где спать… В вестибюле с фотографиями целуется (смеется), даже мужские целует и заслуженных ветеранов сцены (смеется)… А ты, маленькая, безмозглая дурочка, спать не будешь совсем. Ты будешь на очке сутки сидеть, в туалете (смеется). Хорошо, что я позаботилась о тебе, не забыла бумагу всю оттуда убрать. Ты будешь сидеть на очке, мучиться долго-долго, бесконечно долго. Вечность! Потому что вот в этот вот стаканчик (тушит сигарету, берет стакан Кости) я высыпала много-много-много! Очень много! Хорошеньких беленьких таблеточек (хихикает), пурген называется. Замечательное слабительное, на мой взгляд. Немодное, но хорошо проверенное временем! (Нюхает содержимое стакана и улыбается) Тупоголовая ехидная сучка! Сучка для случки! (Смеется) Сучка для…

Сондра. Ну, и кто тут сучка? (Идет к Кате.)

Катя. Ты о чем?

Сондра. А то ты не знаешь! Что ты тут плела, мочалка театральная? Пиявка закулисная, а? Кто это сутки на очке сидеть будет? (Выхватывает у Кати стакан.) А может, это ты хочешь в тубзике покуковать, а?! А ну, давай, лакай в темпе!

Сондра. Куда?! От судьбы не убежишь!

Костя. Погнали… (Замирает)

Михаил. У-ф-ф. Кать, прикрой его этим хваленым одеяльцем, а то смотреть как-то жутко.

Катя (замечая Костю). Тихо, Костю не разбуди, не видишь, спит уже!

Михаил (декламирует). После тяжкого дня трудового спи спокойно, родная страна!

Катя. Тише, дурак, ну разбудишь ведь!

Михаил. Разбудишь такого! (Смотрит поочередно на Костю и Олега.) Уморились бедняги! Кстати, Катерина, а почему ты, собственно, костюмы до сих пор после спектакля не собрала, так ведь и уволить могут!

Катя. Конечно, как же. Кто с вами, идиотами, долго продержится?

Михаил. Долго, не долго, а девочки симпатичные в очередь выстраиваются, чтобы у нас в театре работать! Хоть прачками, хоть уборщицами! (С любовью смотрит на Костю и Олега, заботливо поправляет на Олеге символическое одеяльце)

Катя. Ради вас на все готовы!

Михаил. Да вот.

Катя. И как Сондра?

Михаил. Сондра? А кто это?

Катя. Не совсем нормальная девушка, с которой ты только что занимался этим самым…

Михаил. Сексом, что ли?

Катя. Ага.

Михаил. Баба как баба. Мозгов ни хрена, на заднице целлюлит. Грудь, правда, ничего, только висловата.

Катя. И теперь она, висловатогрудая эта, твоя новая пассия?

Михаил. Пассия? Моя новая? С ума сошла! Перепихнулись по пьяни, делов как дров. Кать, я с женой сейчас мириться буду. По мобильнику. Одобряешь?

Катя. Одобряю! Только ты штаны надень.

Михаил. Ща, ван момент. (Одевается, достает сотовый, звонит.)

Михаил. Але! (Быстро.) Зайка, не бросай трубку! Блин… (Набирает опять)

Олег (неожиданно приходя в себя). Как хреново-то…

Катя. Водички попей.

Олег. Тазик, тазик!

Михаил. Але! Солнышко, солнышко! Блин… (Набирает опять.)

Катя. Там банка была на подоконнике, трехлитровая.

Олег (борясь с приступом тошноты). Ой, ща кончусь, ой. (Кате.) Тазик дай мне, банка узкая.

Михаил (через плечо, Олегу). Господи, Олежа, какая у тебя морда-то красная! (В трубку.) Зая, у меня важная новость. Какая? (Кате) Какая?

Катя. А я откуда знаю?

Олег. Таз где?!

Михаил (Олегу, зло). Хватит орать! Не видишь — по телефону говорю.

Олег. Ну, если тебе пофиг… (Приближается к Михаилу, зажимая рот.)

Михаил. Что, совсем крыша съехала? (Отбегает, в трубку) Нет, нет, не тебе! Мне тут «народного» дают! (Олег смеется.) Да нет, какой прикол? Черт, опять трубку бросила.

Катя. Я бы не только бросила. Миш, «народного» обычно после пятидесяти дают, а тебе сколько?

Михаил. Исключения — подтверждение правил. (Олегу) Да сходи, дурак, в сортир, чего мучиться-то так? Какие тут тазики к чертовой матери!

Олег (ложась на кушетку). Фу, вроде отпустило чуть-чуть. Только про воду ничего не говорите.

Михаил (в трубку). Солнышко, я хотел сказать не «народного», нет, «заслуженного» тоже пока не дают. Я хотел сказать «на море поедем». Зачем на черное? На синее. Тьфу, на Средиземное. Нет, никто тут не кричит. Это Олежек колбасой отравился. Вечно жрет гадость всякую, кретин. Что говоришь? Стакан марганцовки и клизму? Сейчас скажу. (Кате.) Клизму тащи.

Катя. Я вам что, неотложка, что ли? Где я вам клизму-то возьму?

Олег. Ой-ой-ой, как плохо-то!

Михаил. Да сейчас поставим.

Олег. Ща я тебе самому поставлю!

Михаил. Я? Нет. Только тебя всю жизнь любил. Всегда любил только тебя. Из какой пьесы? Это мои слова. Другая баба? Какая другая? Зачем? Тише, зайка, тише. Ну, дурак я, дурак, идиот.

Олег (слабым голосом). Раздолбай. Дубина.

Михаил (Олегу). Заткнись. (В трубку.) Нет, нет, не тебе. Тут клизму принесли, и Олег очень боится. А я ему и говорю: «Ничего страшного». Да его Катька щас подержит. Зайка, ну так что, я еду? Ну куда, домой. Конечно куплю. А завтра купим тебе ту курточку на меху. Купальник? И купальник купим, зайка. Да, а водные лыжи возьмем в прокат.

Олег. Лыжник херов.

Михаил. Заткнись. Конечно ему. Он же так боится клизмы. Нет, я бы вытерпел все, если бы это делала ты. Ну, так я еду? Да, да. Белый и две Хеннеси, да.

Олег. Блин, ведь просил про воду не говорить! (Кате.) Хватит мучить человека.

Катя. Я в тебя, между прочим, эту водку паленую не вливала.

Михаил. Целую тебя, солнышко, люблю. (Кладет трубку в карман, Олегу.) Сейчас я тебя, идиота, вылечу.

Олег (отворачивается к стене, закрывая голову руками). Уйди, дубина! Лучше клизму.

Михаил (подходит со стаканом к Олегу). Ну, давай, маленький. За маму, за папу, за дядю Мишу с дядей Костей. Давай-давай-давай.

Олег. Фу-фу-фу-фу!

Михаил. Давай-давай-давай.

Катя. Миш, зачем ты его поишь? Он уже до тазиков допился.

Михаил. Кать, ты замужем была?

Михаил (уворачиваясь). И не будешь. Потому что каждая женщина должна знать, что подобное лечится подобным.

Михаил. Господи, ну и рожа у тебя, Олежа.

Олег. На себя посмотри! (Удивленно.) Кстати, а какая сволочь меня раздела? (Разглядывает ногу в носке, шевеля пальцами. Катя с Михаилом смеются.)

Михаил (начальственным басом, серьезно). Ну, порадовал, порадовал, ничего не скажешь, молодец, сынок! Так зажигательно, с таким огоньком, с таким задором!

Олег. С каким таким задором, ты это о чем? (Стыдливо оборачивается одеяльцем поверх трусов)

Михаил. Даже в приват кабинках квартала красных фонарей славного города Амстердама такого не увидишь! (Смеется вместе с Катей)

Олег. Да чего не увидишь-то?! Огоньки у них какие-то! Опять шутки шутите, а человек чуть не умер.

Михаил. Мы тоже чуть не умерли. Катьке вон рассказал, пока тебя из вестибюля волокли.

Олег. Из какого вестибюля?

Михаил. Обычного вестибюля, нашего.

Олег. А что я там делал?

Михаил. Жутко вспомнить, Олежа!

Олег. Что? Ну, говори уж!

Михаил. Катя, что он там делал?

Катя. Не знаю в полном объеме, но когда я подошла, он спал на спине, раскинув руки и ноги, а там… ну…

Михаил. Ну смелее, смелее, должны же мы донести сию душераздирающую историю до нашего товарища!

Катя (решительно). А поверх трусов у него на причинном месте лежал черно-белый фотопортрет девяностодвухлетней артистки Мясоедовой Ирины Степановны!

Олег. Ну да?!

Михаил. Точно, Олежа. Все так и было.

Олег. Ну да?!

Михаил. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Олег. А Костя спит?

Михаил. Нет, он чечетку бьет, не видишь, что ли?

Сондра. Катя, ты меня теперь не будешь выгонять?

Егор. Буду! Ты работать мешаешь.

Сондра. А я не буду мешать!

Егор. Будешь! Костя что, спит?

Олег. Нет, чечетку бьет, не видите, что ли, Егор Николаевич?

Сондра. Что это с Костиком? (Подозрительно смотрит на Катю.) Ты и ему пургена насыпала? Заодно? (Все смотрят на Катю)

Катя. Да нет… А может… (Замолкает.)

Михаил. Что может?

Олег. Скоро утро, светает уже.

Михаил. Стрижи скоро по небу полетят, Олежа, и самолеты.

Олег. Ты у меня скоро полетишь… по небу.

Егор. Не выспались?

Михаил. Костя вроде вздремнул немного, а мы — нет…

Егор. И мне… (смотрит на Сондру) не удалось.

Олег. А чё нам спать-то, Егор Николаевич? На том свете отоспимся. Спать — время терять… Тяжела ты, жизнь актера…

Михаил. Да уж.

Олег. Да уж.

Сондра. А мне понравилось ночью в театре быть…

Егор. Больше, Соня, ты сюда не пролезешь. Охрана с завтрашнего дня на всех этажах дежурить будет!

Сондра. Да прям, я ее никогда не видела, эту вашу охрану!

Егор. Вот и увидишь. Эх, Сонька, дура ты! В театральный тебе поступать надо.

Сондра. А вы меня возьмете?

Егор. Посмотрим.

Михаил. Одеяльце, смотри, не забудь, славное у тебя одеяльце, Олежа!

Костя (задумчиво). Интересно бы узнать, какая сволочь всю туалетную бумагу стырила? Если бы не одно дурацкое письмо… Ладно, хоть на это сгодилось… Странно, однако, это хваленое снотворное подействовало… Понаписали… летальный исход… (Смотрит на всех.) А вы… чего вы это все здесь… в гримерке?

Я не разругалась с Зухус, просто меня отнесло от нее на желтой лодке отчаяния. Вот и все. Я перевезла свои шмотки потихоньку-полегоньку, веррнеее, их перевезла Кэт, Кэт из форума с синими глазами…

Я думаю, Кэт начала догадываться, когда Урсус с Зухусом по Интернету попросили, что бы я, Линда Йонненберг, погостила у нее с недельку.

Я думаю, все будет хорошо, потому что, когда я позвонила последний раз ему на трубу, он сказал: «Давай, только я уточню свой график».

— Да, — ответила я, — хорошо.

Все будет очень хорошо, это вовсе не фанатизм.

— Да, — ответила я, — да, да, конечно. — Отключила трубу и выбросила ее в мусорное ведро. Может, съездить, забрать, включить и позвонить? Нет, есть пятнадцатый этаж, мои ноги в грязных ботинках. Где-то есть Зухус, есть Кэт… А здесь белая круглая кровать. Мне надо подумать еще чуть-чуть…

Передо мной была железная дверь, от которой мне дали ключи на сутки, не больше. В понедельник я должна была отдать их хозяину. Я вдохнула воздух через сжатые зубы и вставила первый ключ.

Не моя квартира… Пустая недоделанная евро. Готовы только ванна, джакузи естественно, в которой я всегда люблю стирать трусы. И полкухни — плита, мойка, жалюзи на окнах. Так. Комната, еще одна, еще — огромная комната и три ступеньки вверх. И еще одна. Я поднялась, как была — в грязных ботинках и пуховике… Тоже пустая, если не считать крутого паркета и шкуры белого медведя и огромной белой кровати. Круглой, белой. Я взглянула на потолок!

Точно, потолок был зеркальным. Белое гнездышко для спаривания белых голубков, для секса, для траха, для изнасилования, конечно ненастоящего. Хотя, если руки заломать, джинсы спустить, зажать рот, ноги раздвинуть, впрочем, я, кажется, не в ту степь. Я стояла грязными ботинками на стерильном паркете, мне было жарко, струйки пота стекали по моей спине. Я была одна. Зухус не было, Кэт не было, не было его, которому я всегда верю. Не было Осипа, который смотрел на меня, смотрел на меня из какого-нибудь евроуголка, Осипа, который, я все-таки верю, любил меня. Прости, я не могла оставить тебя. Я тебе обещала. Я достала из кармана помятое фото Хабенского и бросила его на кровать вместе с мобилой. Я должна была еще немножко подумать. Пятнадцатый этаж, белая кровать и фото. Мне надо было подумать… Еще немного, еще чуть-чуть.

Ветклиника поражала великолепием.

— Вы записаны?

— На семнадцать пятнадцать, — буркнула я, не поздоровавшись.

Девица подняла бровь, но промолчала — клиент всегда прав.

— Проходите, пожалуйста, в седьмой кабинет.

— Какой хорошенький! — запоздало воскликнула девица мне в спину.

Мы с Осипом вошли, куда показала девица. За столом в белоснежном халате доктор, все как у людей, мать вашу.

— Что стряслось? — весело поинтересовался эскулап.

Он встал из-за стола и склонился над Осипом. Осип смотрел на него безо всякого выражения и совсем не смотрел на меня. Он все понимал. Он был моей собакой.

— Не кусается? — снова спросил доктор и потрепал Осипа по длинным ушам.

— Я хочу его усыпить. Сегодня, сейчас… — Мой голос звучал жестко, а внутри раскачивались качели вверх-вниз, вверх-вниз.

— Что?

— Сколько это будет стоить? И еще мне надо кремировать его. Что станет с прахом, мне безразлично.

Повисло молчание. Я присела рядом с Осипом на корточки. Он поставил передние лапы мне на колени… в его глазах стояли слезы.

— Мама скоро вернется и принесет Осе много мячиков. Я скоро вернусь. — Я поцеловала Осипа в теплый лоб и встала. Осип стоял рядом, опустив хвост между задними лапами. Он был умной собакой и знал, что я всегда возвращаюсь…

Может быть, я нарушу свое обещание и Осип подождет меня среди белых асфоделий и синих ирисов, весело играя с другими псами. Я верю, что поступлю правильно, просто мне надо подумать, посмотреть на смятую фотографию, на трубку, на город с высоты пятнадцатого этажа… Я все сделаю так, как и должно быть. В конце концов, время у меня еще есть.