В прицеле свастика

СИРЕНА В СРЕДИНЕ НОЧИ

Июньский день клонился к вечеру. Солнце было еще высоко, но с залива уже тянул легкий бриз и дневную жару сменяла вечерняя прохлада. С улицы доносилась бодрая строевая песня:

Подойдя к раскрытому окну, я невольно залюбовался колонной загорелых краснофлотцев. В безупречно четком строю они дружно печатали шаг. Песня раскатистым эхом летела над гарнизоном.

Полгода назад я был еще курсантом Ейского авиационного училища, носил точно такую же форму, как эти морячки, и в строю, бывало, запевал ту же самую песню. И вот мы лейтенанты. Словно птенцы из гнезда, разлетелись мои друзья из училища по разным флотам: кто на Баренцево, кто на Черное море, кто на Тихий океан. Я же бросил якорь на Балтике, в этом маленьком гарнизоне, откуда до Кронштадта рукой подать.

Сегодня суббота. Занятия окончились, и идет подготовка к увольнению в городской отпуск. Вдруг дверь с шумом распахивается, и в кубрик влетает, будто за ним кто гонится, летчик нашей эскадрильи младший лейтенант Михаил Федоров, или просто Мишка, как дружески называем мы его в своем кругу.

— А ну, кому сегодня плясать? Налетай! — сияя озорными глазами, выкрикивает он и вытаскивает из кармана целую пачку писем.

Мы окружаем Мишку плотным кольцом. Между тем он вертит письма в воздухе, затем перебирает их, как игральные карты.

Годунову! Держи, Боря… Янковскому! Пожалуйста… Сухову! От Леночки, Сергей, из Ейска… А это тебе, Володя, — говорит Мишка, подавая письмо стоящему рядом Тенюгину, и продолжает: — Алиеву!.. Соседину!.. Хрипунову!.. А это мне, братцы! — Он поднимает над головой последнее письмо и, прижав его к груди, уже тише добавляет: — Из Ленинграда, жена пишет…

— Почему нет из Новгорода, Миша? — спрашиваю я.

— Пишут, значит, — успокаивает он меня.

Пока товарищи читают письма, я уныло слоняюсь из угла в угол. Федоров видит это. Пробежав глазами раз и другой весточку, полученную им из Ленинграда, он берет стоящую возле тумбочки гармонь и протягивает мне:

— Сыграй! День сегодня уж больно хороший… А ну, шире круг, братцы! Даешь нашу флотскую!

Зазвучала плясовая, и вот уже Мишка выскакивает на середину круга, вертится волчком, лихо притопывает, выделывает колено за коленом. Ребята восхищены:

— Ух ты!.. Во дает Мишка!.. Артист, да и только!.. Расплясавшегося Мишку сменяет Сергей Сухов. Он исполняет «Русскую» на его родной калининский манер, помогая себе задорной частушкой.

Вдруг все стихли. На круг выходит Гусейн Алиев. Всегда молчаливый, застенчивый, он на этот раз настроен как-то по — особому.

А знаете ли вы, друзья, что сегодня необычный день? — говорит он, обводя всех нас своим жгучим взглядом. — Сегодня двадцать первое июня — самый длин— ный день и самая короткая ночь в году… За белые ночи Ленинграда! За нашу молодость! — Гусейн вскидывает руки, вытягивается в струнку и на носочках, быстро перебирая ногами, плывет по кругу.

— Асса! — словно по команде, кричим мы и дружно хлопаем в ладоши. Закончив танец, Алиев раскланивается. Ребята хотят его качать, но в комнату входит дежурный.

Лейтенанту Каберову на проходную! — громко объявляет он и тихо говорит мне: — К вам приехала жена.

Гармонь в сторону, фуражку на голову — и пулей мчусь к проходной. С тех пор, как мы виделись с Валей, прошло два месяца. Но мне они показались вечностью. Я смотрю на нее и не насмотрюсь. Легкое нарядное платье. Непокорный завиток светлых волос над левой бровью. И столько радости в устремленных на меня глазах!..

— А я на этот раз приехала к тебе на целую неделю, — весело говорит она. — Дома все хорошо. Ниночка здорова, начала ходить, и такая забавная. Уже говорит «папа» и «мама»…

Я беру у жены чемоданчик. Мы идем к технику моего звена Володе Дикову. Это уважаемый в гарнизоне человек. В свои молодые годы он уже успел принять участие в боях на Карельском перешейке. Володя и его жена Вера занимают небольшую комнатку в одном из домов начсостава. Это веселые и очень добрые люди. Вечер мы проводим вместе с ними в клубе. В полночь возвращаемся домой. Ужиная, обсуждаем, как проведем завтрашний выходной день. Решено утром поехать в Ленинград. Мы с женой давно собирались побывать в Исаакиевском соборе, взглянуть с его смотровой площадки на город. Нам хотелось бы также сходить в зоопарк, а потом погулять по Невскому проспекту. Все это было вскоре забыто. Тишину ночи разорвал вой сирены.

— Тревога! — вскрикнула Вера.

— И что не спится людям? — брюзжал Диков, поспешно одеваясь. — Которую ночь подряд…

Мы с Володей выбежали на улицу, окунулись в растревоженную сиреной прохладу ночи. Репродукторы гремели: «В гарнизоне объявлена боевая тревога! На флоте готовность номер один!..»

— Товарищ командир, — на ходу говорил Диков, — я помню, когда начались бои на советско — финской границе, точно так же была готовность номер один.

— Сейчас узнаем. На месте будет ясней…

Мы смешались с бегущими летчиками, техниками. Вот и ангары. Ворота настежь. Прибывшие сюда первыми уже выкатывают самолеты. Кто-то запустил мотор. Можно подумать, что тревога застала его в самолете. Неутомимый народ эти техники!

— Кто тут? А ну, помоги! — доносится до нас знакомый голос командира звена Багрянцева.

Мы с Диковым подталкиваем самолет, помогая выкатить его из ангара.

Товарищ старший лейтенант, — спрашиваю я у Багрянцева, — а готовность номер один — это как?..

Вообще это боевая готовность. — Он останавливается. — Так что могут дать вылет. Передай всем: самолеты опробовать и отрулить к речке. Обязательно замаскировать. Действуй тут, а я мигом, — говорит он, уходя к штабной землянке.

Летчики моего звена Алиев и Хрипунов порулили к реке. Я прогревал мотор своей машины, когда возвратился Багрянцев. Он нетерпеливо забарабанил кулаком по борту кабины. Я убрал газ.

— Где Федоров? — крикнул Багрянцев.

— Вон, справа. Тоже прогревает.

Слушай внимательно. Сейчас пойдем на разведку. Аэронавигационные огни не включать. Взлет по одному. Ты взлетаешь последним, идешь слева. Понял?

Он побежал к самолету Федорова. Минуты через две наши истребители, рассекая сумрак ночи, ушли в воздух.

На высоте значительно светлее, чем внизу. Внимательно наблюдаю за воздухом. Под нами Финский залив. Справа, чуть сзади, виден остров Котлин, на восточной стороне которого расположена военно — морская база Кронштадт. Впереди темнеет берег Выборгского залива. Дальше — Финляндия. Неужели опять затевают недоброе наши соседи?

Вспоминаю о своем младшем брате, погибшем в дни военного конфликта, развязанного финскими реакционерами, и невольно смотрю в сторону Выборга. Где-то там, на станции Кямяря, покоится Юра в братской могиле. Девятнадцатилетний лейтенант, командир роты! Ему бы жить да жить…

Багрянцев сворачивает вправо, в сторону Выборга. Некоторое время мы идем этим курсом, затем разворачиваемся влево, и огромный Выборгский залив остается позади. Где-то тут государственная граница с Финляндией. Ее темный берег, изрезанный отливающими серебром фиордами, тянется далеко на запад. Нигде ни огонька.

Мы уходим домой. В районе Лебяжьего снижаемся до двухсот метров. На малой высоте идем до самого аэродрома. Земля просматривается, но на старте на всякий случай горят два костра, обозначающие место нашего приземления.

Ну как, ночные истребители, — вылезая из кабины, улыбается Багрянцев, — видели что — нибудь?

Конечно, видели, — отвечает Федоров.

А что конкретно?

— Острова, финский берег, — смущенно, как на экзамене, говорит Михаил. — А больше ничего. Даже огней нет.

— Верно, ни огонька, — в раздумье говорит Багрянцев. — Это худо, пожалуй. Ладно, так и доложим.

Слушая Багрянцева, я поглядываю на его орден Красного Знамени. Он получил этот орден в дни военного конфликта с Финляндией.

Михаил Иванович уходит докладывать начальству о результатах разведки. Между тем летчики и техники со всех сторон обступают нас и задают один и тот же вопрос: «Ну как?» Речь идет о новых, только что полученных самолетах, на которых мы летали, и, конечно же, о том, что нам удалось увидеть.

Но вот воздух прорезала зеленая ракета, и кто-то громогласно объявил:

Багрянцев, Федоров, Каберов — в воздух!

Внимательно осмотреть район главной базы — и снова туда, где были! — крикнул, подбегая к нам, Багрянцев. Через мгновение он был уже в кабине истребителя. Взревели моторы, и мы прямо со стоянки пошли на взлет.

Несколько минут — и под нами Кронштадт. Подковой лежат на заливе знаменитые кронштадтские форты. Правее, совсем рядом, в утренней дымке прорисовывается Ленинград — огромный город, изрезанный голубыми лентами рек и каналов. На внешнем рейде Кронштадта виден катер. Мы делаем два круга над базой и вновь уходим в сторону Выборга. Нигде никаких тревожных признаков. Обычное мирное солнце встает над Ленинградом. Лучи его золотят макушки деревьев, рассыпаются веселыми искрами в водах залива.

Когда мы приземлились, было уже совсем светло.С нам подошли командир эскадрильи майор Новиков и старший политрук Исакович. Их обступили летчики,техники, мотористы. Все хотят знать, почему объявлена боевая тревога. До кого-то дошли нелепые слухи о таинственной мине, якобы брошенной на Кронштадт. Новиков и Исакович утверждают, что ничего не знают об этом. Связисты натянули антенны, слушают радио, а кто-то прямо возле землянки завел патефон.

Неожиданно рев мощного мотора заглушил все остальные звуки. С противоположной стороны аэродрома разбежался и взлетел истребитель МИГ-3 из эскадрильи капитана Азевича. Он промчался над нашими головами и, словно метеор, ушел в синеву. Это лишь усилило общее чувство настороженности. Мысль, что случилось что-то серьезное, теперь не покидала никого. Кто-то позвонил оперативному дежурному, но не услышал в ответ на свой вопрос ничего определенного. Кто-то уверял, что через пять — десять минут будет отбой тревоги, что он якобы слышал это чуть ли не от самого командира полка. Но над стоянкой взлетела еще одна ракета — сигнал очередного вылета нашего ззена. Почти час мы кружили над Кронштадтом, но не обнаружили ни посторонних самолетов в воздухе, ни кораблей на заливе.

Возвращаемся. Зеленый ковер аэродрома снова ложится под колеса бегущего по земле истребителя. На стоянке почти не видно людей. «Видимо, объявлен отбой тревоги», — думаю я. Легко и радостно на душе. Сейчас же к Вале — и в город!..

Зарулили, выключили моторы. Багрянцев оказался немного впереди, а машина Федорова стоит рядом с моей.

— Ну как, Миша? — кричу я ему.

— Отлично! — вылезая из кабины, говорит он.

Да, сегодня здорово поработали. О таких полетах еще недавно мы могли только мечтать. Я обнимаю подбежавшего к самолету техника Дикова:

— Спасибо, Володя, за самолет.

— Товарищ командир! — прерывает меня Диков. — Товарищ командир, война!

— Как война? — Я растерялся. — Ведь мы же только что…

Война с Германией, товарищ командир. Идите скорей туда, — показывает он на людей, окруживших установленный возле землянки репродуктор. — Москва передает…

Сняв шлемы, мы подходим к землянке.