В саване нет карманов

2

Первый выпуск «Космополита» был доставлен в киоски после полудня в среду. В четверг утром, поднимаясь по лестнице в свой редакционный кабинет, Долан встретил спускающегося Эдди Бишопа.

– Ну, сукин ты сын! – воскликнул Бишоп радостно, протягивая руку. – Ты это сделал!

– Ты видел? – спросил Долан, обмениваясь рукопожатием.

– Видел ли я? Каждый в редакции видел!

– Заходи, – сказал Долан, указывая другу дорогу в кабинет. – Майра, вот этот чертов коммунист. Я не смог бы выпустить журнал без помощи Майры.

Майра поприветствовала Бишопа, затем повернулась к Долану.

– Звонили несколько человек, – сказала она. – Список на вашем столе.

– Я прошелся по киоскам сегодня утром – посмотреть, как идет продажа. Поэтому опоздал.

– И как идут дела? – спросил Бишоп, усаживаясь.

– Нормально. Я не очень разбираюсь в этом, но думаю, что все идет нормально. Скажи мне, Эд, только честно, что ты думаешь?

– Я думаю, что журнал замечательный. Правда. Но уж очень напоминает «Нью-йоркер», согласись?

– Любой журнал такого типа похож на «Нью-йоркер». За исключением раздела светской хроники.

– Кстати, единственное, что мне не понравилось, – раздел светской хроники.

– Такой раздел необходим. И фотографии дебютантов. И эдакая увесистая кучка рекламы тоже, не так ли?

– Кто этим занимается? Ты?

– Парня зовут Экман. Работает на Лоуренса. Томас видел статью о бейсбольной команде?

– А то. Небось получил номер самым первым. Я купил экземпляр около четырех часов, хотел подсунуть ему, – а он уже все прочитал.

– И что он сказал?

– Он полагал, что бейсбольное разоблачение, так же как и редакционная статья о газетах, будет задавлено рекламным отделом… Публикация заставила его, скажем так, потерять самообладание.

– Ну что же, правда на то правда и есть, – заметил Долан.

– Не сомневаюсь, – кивнул Бишоп. – Послушай, Майк, почему ты мне не рассказывал… Уж я-то знаю, черт возьми, что это правда! Ты не единственный репортер, который всегда выступает против зажима в газетах. Мы все такие.

– Свобода прессы, – воскликнул Долан саркастически. – Господи, что за смех!

– Должен сказать тебе одну вещь, малыш, – произнес Бишоп. – Я чертовски боюсь, что ты разобьешь голову о каменную стену. Ты наживешь себе множество врагов. Многие возненавидят тебя лютой ненавистью. Томас, к примеру. Ты знаешь, что он собирается сделать? Он пишет редакторский отзыв – ответ на твои обвинения, что, мол, дорогая старая «Таймс газетт» подвергалась цензуре и давлению, и хочет тиснуть его на спортивной страничке в сегодняшнем номере.

– Надеюсь, он так и сделает. Чертовски надеюсь! Не смолчит же он, получив оплеуху! К тому же, – сказал Долан, усмехаясь, – перебранка очень полезна для журнала. Это заставит людей раскупать тираж.

– Тысячи туповатых чертовых простаков поверят тому, что ты говоришь, но ведь есть и другие…

– Их я тоже заставлю поверить! – с некоторой долей горячности воскликнул Долан. – С Божьей помощью я назову им даты и имена. Представлю письменные показания. Это бейсбольное дело только начало. Я доберусь до самого основания, сунусь и в Сити-Холл, и в офис окружного прокурора, и в резиденцию губернатора…

– Если только сможешь дойти до конца.

– Будь уверен, дойду, – сказал Долан.

– Держу пари: если выдержишь курс, то примерно через шесть месяцев под твою лавочку подсунут целый грузовик тротила. Или убедят смягчить резкость.

– Только через мой труп, – возразил Долан.

– Ну ладно – посмотришь. Дай мне Бог ошибиться. Я за тебя. Зачем, ты думаешь, я пришел сюда? Просто поболтать?

– Зачем?

– Ну… Я пятнадцать лет был полицейским и насмотрелся всякого дерьма. Если тебе понадобится статья о теневых сторонах, я возьмусь написать ее. Я не могу поставить свою подпись под таким материалом, ты понимаешь – из-за жены и детей, но сделаю это анонимно.

– Спасибо, Эд, но я против анонимных статей. За всем, что я печатаю, что выглядит опасным, должен быть конкретный автор, конкретное имя. Но твоя помощь, скажу прямо, очень нам пригодится. Ты можешь здорово помочь с подготовкой материала – это сэкономит массу времени. Сейчас у меня проблемы – да что там, пока что нет никакого бюджета, – но со временем я смогу платить…

– Привет, Долан, – раздался голос из-за двери. – К вам можно?

– О, привет, мистер Томас, – сказал Долан, выглядывая. – Входите.

– Привет, Томми, – пробормотал Бишоп.

– На кого ты работаешь – на меня или на него? – спросил Томас, заметив наконец репортера.

– Что за вопрос? На вас, Томми. Я просто заскочил…

– Ага, просто заскочил. А мне срочно нужен репортаж, черт возьми, о том, что происходит в полицейских участках.

– Хорошо, – сказал Бишоп, поднимаясь и злобно глядя на Томаса. – Увидимся, Майк.

– До свидания, Эдди, – попрощалась с ним Майра, не прекращая печатать.

– Пока, Майра.

– Садитесь, мистер Томас, – предложил Долан.

– Я лучше постою, – ответил Томас сердито. – С чего ты решил вдруг наехать на меня?

– Не на вас. Я наезжаю на все газеты.

– Но все знают, что ты работал в «Таймс газетт», следовательно, знают, что ты имеешь в виду нас.

– Общая линия направленности материала прочерчена достаточно четко…

– Ты поднял адскую вонь: история о бейсбольном скандале прошла через телеграфные агентства. Ты, наверное, много чего услышишь от Лэндиса.

– Надеюсь… Отчасти я на это и рассчитывал.

– Ладно, меня интересует прежде всего «Таймс газетт». Я не стану отвечать на твои обвинения злобными передовицами…

– Просто вы боитесь оказаться на виду. Вы и другие газеты!

– Да, но предупреждаю: если ты не откажешься от своей затеи, мы сделаем твою жизнь чертовски несладкой. Запомни это.

– А ведь я только начал. Подождите, пока я на самом деле развернусь, – сказал Майкл, вытаскивая из кармана лист бумаги. – Вот несколько наметок статей, которые я сделал за последние несколько дней. Статей, которые следовало написать месяц назад, если не раньше. «Доктор Карлайл», – прочитал он. – Вы знаете его, знаменитого сторонника абортов, который уже убил пару девушек и которому все еще разрешено продолжать преступный бизнес, потому что его брат – босс в округе Колтон. «Карсон». Санитарный надзиратель, заграбаставший в свою фирмочку все мусоровозы, принадлежащие городу. «Рикарчелли». Этот парень содержит игорный притон в самом большом отеле в городе. «Нестор». Комиссар полиции, который теперь разъезжает на «дюзенберге»,[6] а всего шесть лет назад был голодранцем и работал на ферме. Ну как, впечатляет?! А ведь это то, что лежит прямо на поверхности. И лишь один Господь знает что еще выплывет наружу, когда я начну копать всерьез.

– В этом нет ничего нового, – сказал Томас. – В каждом городе есть что-нибудь подобное. Это часть устоявшейся системы. Ты, должно быть, совсем свихнулся, если собираешься коснуться любой из этих историй.

– Коснуться?! Я собираюсь раскрутить их на полную катушку. Я собираюсь дать достойное занятие нашему высокоэрудированному Большому жюри.

– На самом деле ты собираешься совершить публичное самоубийство, вот и все. Давай, вперед, если ты хочешь этого. Но больше чтобы никаких злобных передовиц о «Таймс газетт», или я персонально разберусь с тобой, – пригрозил Томас и вышел, стуча каблуками по полу.

– Общительный парень, – сказала Майра, отставив машинку. – Надеюсь, вы не позволите ему заморочить вам голову.

– Я напуган до смерти, – усмехнулся Долан.

– Вы уже просмотрели список звонков? Мисс Коулин и миссис Мардсен сказали, что у них к вам важное дело. Также некий мистер Куксон просил передать, что звонил по срочному делу.

– Обычно мы называем его по имени. Майер. Режиссер театра-студии.

Зазвонил телефон.

– Алло… – сказала в трубку Майра. – Да, это Бичвуд 4556… Чикаго? Кто звонит?… Хорошо, оператор, соедините.

– Кто это? – спросил Долан, подходя и беря трубку.

– Это джентльмен, который что-то имеет или делает насчет бейсбола. Мне кажется, телефонистка назвала его имя – Лэндис…

Шесть членов основного состава колтонской бейсбольной команды были сегодня исключены из бейсбольной ассоциации. Причина – получение взяток за проигрыш в матчах с командой Беннтауна, которые намечены на чемпионат 1936 года. Судебное разбирательство продолжалось пять дней. Имена дисквалифицированных игроков: Фритц Докстеттер, питчер, Гарольд Маллок, второй бэйзмен, Джо Трент, боковой игрок и ведущий отбивающий лиги, Рауль Дедрик, игрок в поле, Мерсер Сасл, первый бэйзмен, и Адриан Поттс, кэтчер.

Было установлено, что двое из игроков сделали признание главе бейсбольной ассоциации Лэндису, без объявления источника взятки. Дисквалифицированные игроки не пожелали дать интервью нашей газете.

Внимание к скандалу впервые было привлечено «Космополитом», еженедельником, вышедшим в прошлом месяце, который редактирует Майкл Долан, бывший спортивный редактор местной газеты…»

– Надо сказать, что Преснелл оказал нам услугу, – заметил Долан, складывая газету. – Вся первая страница.

– Громкая история, – подтвердила Майра. – Это есть в каждой американской газете.

– Я получил огромное удовольствие, когда их вышвырнули, – заявил Долан. – Ублюдки. Мне нравится Лэндис. Никакого бюрократизма! Действительно заботится о чистоте бейсбола. Жаль, что среди политиков нет Лэндиса. Господи, как он им нужен! Один Лэндис в политике мог бы сделать эту страну куда лучше, чем шесть Верховных Судов.

– Черт! – внезапно сказал Эд Бишоп. – Послушайте, что написано в колонке редактора «Таймс газетт»: «Таймс газетт» присоединяется ко всем любителям «чистого» спорта с пожеланием, чтобы всех шестерых колтонских бейсбольных игроков-жуликов срочно отправили в «Лимбо»[7]…»

– Узнаю руку Томаса, – сказал Долан. – «Срочно отправить в «Лимбо». Эй! Вперед!

– «Они были идолами для молодежи в Колтоне, а возможно, и в других местах, – продолжил читать Эдди, – но они не оправдали надежд тех, кто им верил. Теперь они навсегда отделены от профессионального бейсбола». Превосходно! «Не переоценивая роль, которую мы сыграли в разоблачении этих предателей, хотелось бы еще раз отметить, что «Таймс газетт» не останется равнодушной к коррупции ни в общественных организациях, ни среди публичных политиков, ни среди бейсбольных игроков». Это шутка, что ли? – спросил Бишоп, усмехаясь.

– Думаю, да, – ответил Долан. – Все эти редакторские колонки могут служить прекрасным примером того, как писать, применяя всего один заголовок: «Преступление не оплачивается».

– В точку! – сказал Бишоп. – Применили! Смотри! «Преступление не оплачивается».

– Ну, будь я сукин сын, – воскликнул Долан, глядя на листок в руке Бишопа. – Разве это не здорово? Знаешь что, Эд? Тебе повезло, что Томас отделался от тебя. Да, мы живем действительно впроголодь, но пишем что хотим. Мы не смогли бы написать такого для этой задрипанной «Таймс газетт».

– Что правда, то правда, – сказал Бишоп сухо. – Я только-только получил повышение до пятидесяти пяти, за несколько дней до того, как Томас застал меня здесь. Ты платишь мне двадцать пять… На самом деле, конечно, он уволил меня, подумав, что мы готовим что-то против его «Таймс». И мне очень хочется, чтобы эта проститутка получила по заслугам. Черт, не просто заметку в один абзац. Он слишком привык, что все ему прощается…

– Привет, Долан, привет, Майра. – С этими словами Лоуренс, непривычно веселый, вошел в редакционный кабинет.

– Это мистер Бишоп, мистер Лоуренс. Бывший обозреватель «Таймс газетт».

– Как поживаете, мистер Бишоп? – протянул руку Лоуренс.

– Я принял Бишопа вчера на работу, – сообщил Долан.

– Да? – воскликнул Лоуренс; в интонации содержалось удивление и нечто еще.

– Мне такие люди очень нужны, и работы хватит. Мы с Майрой уже не справляемся со всем. Эд, черт возьми, хороший профессионал. А что это у вас?

– Свежая сводка реализации, тиражный отчет. Я бы хотел вам показать.

– Спасибо, как раз кстати, – сказал Долан, беря отчет. – Удалось ли сегодня что-нибудь Экману?

– Он еще не вернулся, но думаю, что у нас сейчас дела неплохи.

– Надо делать лучше, чем неплохо. Надо, чтобы каждый в городе говорил о «Космополите», – сказал Долан, просматривая сводки. – Три тысячи, влёт. Неплохо для четвертой недели. Надо бы увеличить число рекламодателей.

– Надеюсь, у нас получится, – согласно кивнул Лоуренс. – Три тысячи тираж, десять центов с каждого экземпляра не слишком много. Вы работаете вечером?

– Мы вычитали фанки, все готово к печати. На вечер работы не осталось.

– Как идет подписка, Майра?

– Прекрасно. Я позвонила почти сотне человек по списку и получила около двадцати годовых подписок.

– Ладно, позаботься о них, – сказал Лоуренс, уходя.

– Кажется, я этому парню не нравлюсь, – констатировал Бишоп.

– Ничего личного. Он немного связан финансовыми проблемами, вот и все.

– Что он имел в виду – «три тысячи тираж, по десять центов за экземпляр»? Это же не весь доход, не так ли? Как насчет рекламных?

– Ладно, Эдди, пока не впечатляйся – большая часть рекламы бесплатная. Подарили рекламную площадь магазинам, чтобы доказать, что можем делать бизнес.

– Тогда откуда ты собираешься взять деньги на мою зарплату? – спросил Бишоп озадаченно.

– Я думаю, журнал кое-что принесет, и, вообще, не беспокойся об этом. В случае, если все рухнет, у меня есть запрятанный далеко-далеко личный золотой рудник. Правда, Майра?

– О да, в самом деле, – подтвердила Майра. – Пятидесятипятилетний золотой рудник.

Внезапно в дверь кабинета вошел мужчина и остановился, оглядываясь. Около тридцати лет, очень крепкого сложения, очень аккуратно одетый. Все трое, молча, посмотрели на него. На пару секунд все словно застыли.

– Что вы хотите, Фритц? – наконец спросил Долан спокойно.

– Вы знаете, чего я хочу, – ответил Докстеттер медленно, по-прежнему не двигаясь. – Это вы, вы один вышвырнули меня из бейсбола. Вы знаете, чего я хочу, грязный сукин сын.

– А теперь подождите минуту, Фритц, – сказал Долан почти дружелюбным тоном, поднимаясь из-за стола. – Давайте обойдемся без осложнений.

– Вы понимаете, что погубили мою карьеру, не так ли?

– Я знаю, что вы действительно сделали все то, в чем вас обвинили, – продолжил Долан как ни в чем не бывало. – Эта история стала мне известна еще месяц назад, но газета решила ее не публиковать. Из-за материала о вас я вынужден был уйти с работы.

– Вот как? – процедил сквозь зубы Докстеттер, опуская правую руку в карман пальто.

– Осторожно! – крикнул Бишоп.

Долан кинулся вперед и левой ударил Докстеттера в голову. Досктеттер отшатнулся, вскинул свою левую руку и яростно попытался вытащить сжатый кулак правой из кармана. Долан опередил: прямой в подбородок, крюк справа в скулу, затем подскочил, шарахнул питчера о стену, свалил на пол и навалился сверху, прижимая правую руку, все еще не высвобожденную из кармана. Наконец смог ее выдернуть и сам тут же запустил руку в карман Докстеттера.

– Так я и думал, – сообщил Майкл, вытаскивая пистолет. – Тридцать второй. Я по его глазам понял, что ублюдок собирается стрелять.

– Ты неплохо работаешь кулаками, малыш, – сказал Бишоп.

– Ну вот! – воскликнула Майра. – На целую минуту я испугалась.

– Я сам еще не пришел в себя, – признался Долан. – Эд, там, в холле, есть вода. Поторопись. Так. Ну что, можем привести его в чувство. Майра, положите пистолет в мой стол. Черт! Впечатляет, да?

– Это только начало, – сказала Майра. – Подождите, пока мы по-настоящему раскрутимся.

В этот вечер Долан пригласил Майру поужинать в ресторан на крыше.

– Здесь мило, не правда ли?

– Надеюсь, – ответил Долан Майре, вздыхая и глядя в окно на огни города внизу.

– Не надо так грустить. – В голосе Майры сквозила легкая радость. – Вы собрали всех в мире вокруг своей персоны. В городе только и говорят что о вас и о журнале. С тех пор как мы сидим здесь, по меньшей мере двадцать человек подошли и поздравили вас. И вы занимаетесь тем, чем хотите заниматься. Так в чем же дело?

– Я думал не об этом, – признался Долан, глядя на большой банкетный стол по другую сторону оркестровой площадки.

– О! – воскликнула Майра, проследив за его взглядом. – Вот оно что! Ну, не злитесь на меня. Когда я предложила прийти сюда, то не знала, что девушка сегодня устраивает свадебную вечеринку. Я даже не знала, что она выходит замуж.

– Я и сам забыл об этом, – сказал Долан. – А теперь она подумает, что я специально все так подстроил.

– Подстроил что?

– Все это. Что мы здесь.

– А что в этом такого ужасного?

– Ради бога, неужели непонятно? Я привык приходить сюда с Эйприл. Я привык находиться в компании, которая толчется вокруг ее стола. Каждый знает, что я был болваном по отношению к ней.

– И что она сглупила насчет вас.

– В любом случае я здесь, в том же самом ресторане, на ее свадьбе – и с другой девушкой.

– Странной девушкой, – поправила его Майра, чуть пригубив коктейль. – Девушкой, которую никто не знает. Бродяжкой.

– Ну зачем, черт возьми, так говорить и так вести себя?

– А как, по-вашему, я могу себя вести? Вы только что сказали, что бросаетесь всем в глаза, потому что пришли с девушкой, не принадлежащей к этой толпе – этому сборищу фальши и так называемого высшего нахальства.

– Ничего я такого не говорил, глупышка.

– Сам ты дурак. Ради бога, почему так важно, что они думают? Почему ты продолжаешь попытки разрушить социальные рамки? Ты же для них никто…

– Знаю, – произнес Долан спокойно.

– Они будут отказывать тебе в приеме в клуб, потому что ты пробивался наверх собственным умом и трудом. Да еще станут презрительно насмехаться за спиной. Они тебя презирают. Чертов ты дурак, Майк. Есть возможности, есть сила – и сейчас ты на своем пути. На своем месте. И нечего беспокоиться об этих дешевых маленьких паразитах.

– Меня волнуют не столько они, сколько Эйприл. Она – роскошная штучка.

– Мир полон роскошных штучек. Ревнуешь к парню, который женился на ней, – к этому Менефи?

– Ничуть.

– Тогда перестань так убиваться. Она замужем, ну так что? За пределами круга – другое, и сколько угодно. Судя по уровню твоей хандры в последние полтора часа, похоже, ты думаешь, что она единственная девушка в мире, которая стоит того, чтобы ею увлечься.

– Мне не хотелось бы, чтобы вы так говорили об Эйприл.

– О господи, – сказала Майра устало, глядя на искусственные звезды на потолке. – Ну прекратите играть праведника в рубище! Я всего-то попыталась откровенно озвучить ваши мысли. Майк, – сказала она, опираясь на локоть и заглядывая ему в глаза, – я только пытаюсь заставить вас стряхнуть с себя социальную фобию. Вы неизбежно когда-то избавитесь от этого; поскорее бы… Эти люди абсолютно бесполезные. Они просто разгуливают, ничем не жертвуя, занимают много пространства и поглощают много воздуха, который, черт возьми, мог бы достаться кому-нибудь еще.

– Не спорю, – согласился Долан. – Вы наверняка правы. И все же в них есть нечто, чего у меня никогда не было и чего я очень сильно хочу.

– Веселье на чужом пиру – убогая радость. Давайте уйдем, к черту, отсюда.

– Я хочу еще потанцевать…

– То есть вы хотите потанцевать разок с Эйприл.

– Может быть.

– Ладно, идите прямо сейчас, выставляйте себя на посмешище, – сказала Майра, укутываясь в накидку. – Я ухожу.

– Не следует так делать, вы же знаете.

– Знаю. Но переживаю за вас больше, чем вы сами. Я поеду в ваши апартаменты и буду ждать вас там, – сказала она, поднимаясь.

– Может быть, я немного задержусь…

– Ничего. Я попрошу Улисса впустить меня в вашу комнату. Там будут другие мальчики. Может быть, они смогут развлечь меня.

– Только не в моей постели, предупреждаю. А то уши надеру.

– Раз так – не слишком задерживайся.

Долан поднялся и направился мимо танцующих пар к столу Эйприл, украшенному цветочной гирляндой. Несколько стульев были свободны.

– Привет, странник, – произнесла Эйприл мягко, протягивая руку.

– Поздравляю, – сказал Долан. – Вас также, Рой.

– Спасибо, – поблагодарил Майкла Менефи. – Вы знаете остальных гостей, не так ли? Гарри Карлайл…

– Конечно, всех знаю. Привет! – кивнул Долан и уселся рядом с Лиллиан Фрайд, блондинкой, дебютировавшей год назад. – Персональный привет, Лиллиан.

– Привет, Майк.

– Вы мне должны, Долан… – сказал Менефи, – медовый месяц…

– Вот те раз. Это как же?

– Вы ввели Эйприл в спектакль театра-студии, и пока его играют, она не может покинуть город.

– Не в моих силах было что-либо сделать, Рой. Ее выбрал Майер. Ты пользуешься большим успехом, – сказал Долан Эйприл. – Великолепные отзывы сегодня. Как все прошло?

– Хорошо. Тебе надо вернуться. Мы все ждали твоего возвращения после премьеры.

– Я был очень занят.

– Ох, Майкл, ты все такой же лгунишка.

– Честно. Журнал выходит завтра, ты же знаешь.

– А что насчет моей фотографии, которую вы обещали напечатать? – спросила Лиллиан.

– Идет в следующем номере.

– Ваша социальная хроника получается довольно пресно, – объявила Лиллиан. – Дама за вашим столом – это кто, редактор социального отдела?

– Не совсем. А что?

– Да так, ничего…

– Она сногсшибательная! – восхищенно произнесла Эйприл. – Кто она?

– О, телефонные переговоры, делопроизводство, и немного пишет.

– Я все больше склоняюсь к мысли о работе редактора раздела светской жизни, – сообщила Лиллиан. – Опыт работы в школьной газете у меня есть.

– Я не могу ничего платить.

– Но мне и не нужен заработок. Такое делается только для развлечения.

– Она хочет сказать, – наклонился над столом Гарри Карлайл, – что просто хочет побольше побыть рядом с вами.

– Заткнись, Гарри! – рявкнула Лиллиан.

– Не обижайся, – улыбнулся Карлайл. – Это просто шутка.

– Дешевые площадные шутки, – бросил Долан.

– Не хотел бы ты потанцевать, Майк? – предложила Эйприл.

– Что скажет жених? – Долан вопросительно посмотрел на Менефи.

– Почему бы нет? – Менефи встал и помог Эйприл выйти из-за стола.

– Спасибо, – поблагодарил его Долан. Затем подошел и проводил Эйприл на площадку для танцев. – Ты полагаешь, это нормально? – спросил он, когда они начали танцевать.

– Конечно, глупо…

– Я хочу спросить, этично ли танцевать с невестой сразу после того, как она стала невестой?

– Конечно. Я танцевала с Роем, и Джонни Лондоном, и Гарри Карлайлом.

– Джонни здесь? Я его не видел.

– Ты никого не видел. Ты был слишком поглощен этой экзотической девушкой, которую привел с собой. Где она, кстати?

– Ушла.

– Поссорились?

– Вроде того.

– Я поняла по твоему тону. Печально. Она чертовски привлекательна.

– Это несерьезно. Мы поспорили по поводу того, подходить ли к вашему столу. Она сказала «нет» и смылась.

– Я поняла. Упрямство пока при тебе. Почему она не хотела, чтобы ты подходил?

– Да так… Она была права. Здесь много снобов. Большинство из них даже не разговаривают со мной. За исключением Карлайла – а он отпускает грязные шутки.

– Забудь Карлайла. Гарри вскружил голову успех. Он сегодня рассказывал, что собирается перебраться в новое большое здание.

– Логично. Он же занимается страховым рэкетом.

– Тебе нравится «Рио-Рита»?

– Впервые услышал лично, я хочу сказать, в живом исполнении. Неплохо.

– Майк… Почему ты не хочешь бывать в театре?

– Занят.

– Прежде ты никогда не был так занят. Это связано с тем вечером – когда Майер заставил тебя извиняться?

– Не только с ним. Я действительно занят.

– Я звонила тебе дюжину раз. Ты получил мои записки?

– Да. Но не хочется звонить тебе домой, Эйприл, ты знаешь, как старик к этому относится. И потом, ты вышла замуж за Роя и все такое. Кстати, следовало дать мне знать. Я бы послал подарок или что-нибудь.

– Вот почему я звонила сегодня утром. Хотела тебе сообщить…

– Господи, это возбуждает, – произнес Долан, прижимая ее немного крепче. – Сознаюсь, я хотел бы, чтобы ты почувствовала разницу…

– Так же и я, Майк.

– Господи, как замечательно, – снова сказал он, чувствуя плавные прикосновения ее тела и думая с внезапным приливом жара обо всех объятиях.

– Подарим друг другу еще одну ночь перед расставанием, Майк? – спросила она шепотом.

– О господи – да. Да…

– Простите. – Менефи внезапно протиснулся между Доланом и Эйприл. – Могу я разбить вашу пару?

– Конечно. – Долан отстранился. – Спасибо, Эйприл. Доброй ночи.

Он направился к своему столику и обнаружил Карлайла, сидящего на стуле, который освободила Майра.

– Как жаль, что вам не удалось закончить танец, – улыбаясь, сказал Карлайл. – Я советовал Менефи сидеть спокойно и не волноваться, но он решил вмешаться.

– Это было очень мило с вашей стороны, – заметил ему Долан. – Я знаю, что вы имеете в виду.

– Судя по тону, вы думаете, что я поддразнивал его и понукал вмешаться.

– Это не имеет значения, – сказал Долан, подавая знак официанту.

– Уходите? – спросил Карлайл.

– Да.

– Я очень хотел поговорить с вами.

– Как-нибудь в другой раз, – сказал Долан, посмотрел на чек и подал официанту пятидолларовую бумажку.

– Почему вы никогда не любили меня, Долан? Вы мне нравитесь. Почему же я не нравлюсь вам?

– Да, Гарри, не нравишься. Не нравился, когда мы были детьми в школе, и не нравишься теперь. Был козлом, козлом и остался. Нам незачем изображать симпатию. Давай сохраним существующее положение, – сказал Долан, пошевелив пальцами.

– И вы собираетесь атаковать меня в своем журнале, потому что я вам не нравлюсь?

– С чего вы решили, что я «собираюсь атаковать» вас? – спросил Долан, пытаясь изобразить удивление в голосе.

– О, у меня есть основания. И хочу напомнить, что я – единственный человек в городе, которого вам лучше не трогать.

– А не лучше ли подождать, пока выйдет в свет что-нибудь из того, что, как вы считаете, я собираюсь напечатать, прежде чем запугивать меня?

– Считайте это предупреждением. Давай, – сказал Карлайл и пошевелил пальцами, имитируя жест Долана, – сохраним существующее положение.

– Спасибо, – сказал Долан официанту, взял сдачу и отсчитал чаевые. Затем обернулся к Карлайлу. – Я вот тут подумал о вашем брате…

– Брате? О, вы говорите о Джеке. А что, – изобразил Карлайл удивление, – это идея. Я не думал о Джеке. Он очень влиятелен. Может быть, я смогу привлечь его, чтобы помочь уговорить вас бросить это.

– Еще как силен и влиятелен! Быть может, он потратит частицу своей силы и вернет к жизни хоть одну из трех девушек, которых вы убили, делая аборты?

Карлайл вскочил на ноги.

– Послушайте, Долан, – сказал он, и весь елей внезапно исчез из его голоса, – вам, черт возьми, надо лучше подбирать факты, прежде чем печатать что-нибудь вроде этого!

– Я, черт возьми, правильно подбираю и правильно оцениваю их, все четко, как в аптеке, – сказал Долан холодно и ушел.

Внизу горел свет, когда Долан приехал домой, и через большие окна он мог видеть Элберта, и Томми, и Эрнста – бывшего воздушного аса, – рассевшихся на первом этаже около Майры. Они о чем-то горячо спорили. Долан поднялся в свою комнату и начал раздеваться.

Он сбросил с себя почти все, когда к нему вошла Майра.

– Ты никогда не стучишь? – поинтересовался Долан.

– Вот, – сказала Майра, схватив старый купальный халат со стула и бросив ему. – Надень это, и все будет прилично.

– Я говорю не о приличии, а о воспитанности. Где, черт возьми, мои тапочки? – спросил он, оглядываясь вокруг. – Чертов Улисс, что ли, утащил их в свою комнату? Тащит что ни попадя…

– Если ты говоришь об ужасных красных мокасинах, то они под столом. – Майра указала в названном направлении. – Я думаю, ты знаешь, который сейчас час, не так ли?

– Я прогулялся после того, как покинул крышу.

– Долгая прогулка. Я ждала тебя два часа.

– Похоже, тебе было весело, – сказал Долан, надевая тапочки. – О чем был разговор? О том, что гомосексуальность – первая предпосылка гениальности?

– На этот раз речь шла о Гитлере.

– Что я говорил?

– Эрнст немного повернут на теме расовой чистоты, я права?

– Еще как повернут! Поэтому-то он так неравнодушен ко всем цветным девчонкам. Улисс однажды ночью привел свою девицу сюда и отвлекся на секунду, а когда вернулся, Эрнст имел ее на полу за пианино. Улисс собирался кулаками восстановить расовую гармонию, еле отговорили. О, определенно Эрнст не думает ни о чем, кроме чистых арийцев. А теперь, мисс Барновбаттински, не пошли бы вы, к черту, домой и позволили мне лечь спать?

– Ложись спать. Я не мешаю.

– После всего, теперь…

– Я только хочу поговорить с тобой. Можно поговорить и в постели.

– Но я не хочу разговаривать. Я устал слушать про мои комплексы и сдерживающие механизмы. Иди домой.

– Виделись с Эйприл?

– Да.

– Как она восприняла это?

– Восприняла что?

– Свое мученичество. Выйти замуж за нового, пока еще любишь старого. Истинное мученичество, надо признать.

– Какие милые шуточки, – сказал Долан саркастически.

– Вы потанцевали с ней? – Майра продолжала тем же спокойным тоном.

– Примерно треть танца, да. Муж вмешался.

– Вмешался? Как странно, не так ли?

– Он упрекал меня за отсрочку их медового месяца, мол, я затащил Эйприл в театр-студию и теперь она занята в спектакле. Нормальная шутка. Но затем встрял Гарри Карлайл и стал подзуживать его сорвать наш танец. Когда мы с Эйприл отошли от стола, я увидел, что Гарри пристроился рядом с Роем. И наверное, напомнил нечто предполагающее вспышку ревности.

– Держу пари, Менефи не требовалось сильного напоминания.

– Черт, теперь это неважно. Когда я вернулся за наш столик, Карлайл ждал меня там. Он пытался намекнуть, что лучше ничего не печатать о нем в журнале.

– Ах, этот Карлайл!

– Да, известный светский доктор, его братец…

– Откуда Гарри узнал, что ты собираешься печатать о нем статью?

– Хотел бы я это выяснить! О наших планах было известно только тебе, мне и Бишопу.

– И Томасу. Вспомни день, когда ты в раздражении пытался впечатлить его списком персон, которых собираешься высветить.

– Да, и Томасу. Да…

– Томас и этот Карлайл – друзья?

– Не знаю. Но с Джеком, братом Гарри, Томас еще как знаком. Джек Карлайл. Главный рэкетир в округе.

– Надеюсь, его запугивания не остановят тебя.

– Не волнуйся, скорее наоборот. Это единственная работа, которую я проделаю с большим удовольствием. Я вообще никогда не любил его… а теперь, пожалуйста, не могла бы ты убраться?

– Ты же не собираешься отправить меня домой пешком, через весь город, в это время ночи?

– Ладно, черт возьми. Попрошу Улисса отвезти тебя домой на моей машине.

– Но зачем? Почему мы не можем поступить проще?

– Я уже говорил, – сказал Долан, вставая. – Здесь нет лишней кровати.

– Эта выглядит вполне достойно.

– Это моя кровать.

– Знаю. Прекрати строить из себя дурака.

– Я не дурак, о господи. Все прекрасно понимаю. Знаю, чего ты хочешь. Знаю, что не смогу устоять. Знаю, что мне нравится все сексапильное в мире.

– Великолепно! Теперь ты становишься самим собой, – сказала Майра, улыбаясь. – Здорово!

– …Но спать в моей кровати ты не будешь! Черт возьми, ну почему ты не остановилась в тот день выпить свою чашечку кофе!

– Замечательно! Мне нравится, когда ты выпускаешь пары! В эти минуты ты великолепен!

– Посмотрела бы ты на меня, выгоняющего женщин отсюда в четыре часа утра. Вот когда я в самом деле великолепен.

– А теперь давай…

И тут кто-то постучал в дверь.

– Входите, – ответил на стук Долан, думая, что пришел один из парней снизу, может быть Улисс.

Дверь открылась, и вошла Эйприл Коулин Менефи.

– Я не знала, что у тебя компания, – сказала она, невозмутимо глядя на Майру. – Я помешала?

– Почему же? Нет, – протянул Долан, все еще удивленный.

– Это хорошо, – проговорила Эйприл, закрывая за собой дверь.

Майра встала, громко втянув воздух.

– Не уходите, – обратилась к ней Эйприл, с улыбкой протягивая Майре руку. – Меня зовут Эйприл Менефи. Я видела вас сегодня.

– Привет! – сказала Майра, пожимая протянутую руку.

– Мисс Барновски, – представил ее Долан, очнувшись от первоначального шока. – Моя секретарша. В журнале, я имею в виду. Она помогает мне печатать. Мисс Барновски…

– Да, я знаю, – прервала его Эйприл. – Мисс Барновски.

– Она мой секретарь, – повторил Долан, глупо улыбаясь.

– Хорошо. Вы мне кажетесь ужасно привлекательной, – сказала Эйприл Майре.

– Спасибо…

– Мне жаль, что вы уходите. В самом деле. Я хотела бы узнать вас получше.

– Спокойной ночи, миссис Менефи, – произнесла Майра, собираясь уходить.

– Подожди минуту, – проговорил Долан, провожая ее до двери. – Я попрошу Улисса отвезти тебя.

– Не беспокойся, – бросила Майра через плечо, проходя через темноту гостиной…

– Она великолепна, Майк. Выглядит как девушка на рисунке Бенда. Теперь я понимаю, почему ты был столь пренебрежителен…

– О господи, у тебя в голове когда-нибудь бывает что-нибудь кроме секса? – спросил Долан, закрывая дверь.

– Это патология, – кротко согласилась Эйприл.

– Ты ненормальная. Как ты здесь оказалась?

– Не хмурься так! Вошла через черный ход, через комнату Улисса и затем по внутренней лестнице. А что?

– О господи, сдохнуть можно, – сказал Долан, качая головой. – Ты самая ненормальная из всех, кого я когда-либо встречал. Ты только что вышла замуж, это ваша брачная ночь, и ты спрашиваешь меня «а что»?

– Я спрашиваю тебя снова: «А что?» Ты не рад, что я здесь? «Это одновременно и подходяще, и пристойно», или ты не помнишь Линкольна?

– Сдаюсь, – сказал Долан, усаживаясь и запуская пальцы в шевелюру. – Положительно сдаюсь. Каждая собака в городе знает твою машину. Ты подумала, как легко тебя вычислить? Все же знают, что я живу здесь.

– Я приехала на такси, – проговорила Эйприл, снимая пальто.

– А как насчет Менефи?

– Мы поцапались, и я уехала.

– Прекрасный способ начать семейную жизнь.

– Спор, – сказала Эйприл, подходя и усаживаясь рядышком на кровать, – был о тебе. Он начался сразу же после того, как Рой помешал нам танцевать, и продолжался весь оставшийся вечер. Рой очень ревнует меня к тебе.

– Какого черта ревновать ко мне?

– Может быть, – пробормотала Эйприл тихо, широко раскрыв невинные глазки, – потому что ты – намного лучший любовник, чем он.

– Будь я проклят! – воскликнул Долан, уставясь на нее в изумлении. – Ты рассказала ему?

– Конечно.

– О господи, – простонал Долан.

– Но я здесь не только из-за этого. То есть не только, чтобы переспать; я принесла тебе кое-что, – сказала Эйприл, открывая сумочку. – Я подумала, что финансовая поддержка тебе не помешает, я помню, что наступил очередной срок оплаты за машину. – С этими словами она положила чек рядом с Доланом.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Майра.

– Только что перед парадным остановилась машина, «паккард-купе», и мужчина идет в дом, – выпалила Майра взволнованно. – Похоже, приехал ваш муж.

– Кто бы сомневался, – кисло ухмыльнулся Долан, вставая. – Уходи отсюда, Эйприл, по черной лестнице.

– Пусть он войдет, – возразила Эйприл. – Лучше закончить шоу прямо сейчас.

– Боже правый! Тебе лучше уйти!

– Я не уйду, – сказала Эйприл спокойно и, расслабившись, развалилась на кровати.

– Быстрее! – умоляюще воскликнула Майра.

Долан подскочил и, схватив Эйприл за руку, поднял ее на ноги. Мягко повернул, чуть отступил и, тщательно выбрав цель, ударил ее в челюсть, как мог, резко. Эйприл вскрикнула, как пойманный зверек, и рухнула без сознания на кровать. Долан наклонился и подхватил ее на руки.

– Накинь на нее пальто.

– Быстрее! – повторила Майра, оборачивая пальто вокруг тела Эйприл.

Долан стремительно вышел из комнаты и направился к черной лестнице. В просторной гостиной не было света, но слабая иллюминация от уличных фонарей обрисовала путь. Миновав гостиную, Майкл свернул в коридор, поспешил к двери Улисса и постучал ногой…

– Что случилось, мистер Майк? – спросил Улисс, открывая дверь.

– Многое, – сказал Майк, укладывая Эйприл на раскладушку. – Я в адском затруднении, и все из-за тебя, сукин ты сын. Велел же тебе не пускать Эйприл на черную лестницу.

– Что с ней случилось, мистер Майк?

– Дал ей тумака. Ее муж наверху…

– Я бы не впустил ее, если бы знал, что она замужем.

– Ты сделаешь все что угодно за пять баксов, ублюдок. Послушай. Я поднимусь наверх и притворюсь, будто удивлен, увидев этого парня. Спрячь ее и смотри, чтобы она сидела тихо, пока ее муж не уйдет. Если она очнется и попытается устроить веселье, выруби ее снова. Я вернусь сразу же, как только смогу.

– Хорошо, мистер Майк. – сказал Улисс, прикрывая пледом Эйприл до самых бровей. – Мистер Майк, я не хотел, чтобы вы попали в затруднительное положение.

– Ладно. Мы оба виноваты, – кинул Долан Улиссу, выходя.

Снаружи у своей двери Долан остановился, чтобы прикурить, и затем вошел.

Майра лежала в кровати, закутанная в простыню до подбородка, и была видна только ее голова. Рой Менефи стоял около письменного стола, его красивое лицо было мрачным.

– Ну привет! – сказал Долан, притворяясь очень удивленным, испытующе переводя взгляд с Майры на Роя и обратно. – Вот уж кого не ожидал здесь увидеть. А где Эйприл?

– Это я и пытаюсь выяснить, – буркнул Менефи.

– Он решил, что она здесь, – вступила в разговор Майра.

– Здесь? С какой стати? Шутишь, что ли? Что случилось, Рой?

– Мы с Эйприл поспорили по дороге домой, и она сказала, что скорее пойдет пешком, чем поедет со мной. Я думал, что она блефует, поэтому остановился и позволил ей выйти. Так, преподать ей урок; объехал квартал, полагая, что подберу Эйприл на том же месте, но когда вернулся, ее там не было.

– Не слишком хорошо ты знаешь Эйприл. Она не из тех, кто блефует.

– Теперь вижу. Естественно, я покатил сюда…

– Почему тебе пришло в голову, что она здесь?

– Ну не знаю. Она всегда говорила о тебе…

– Но почему ты сначала не позвонил?

– Вы хотели поймать ее с поличным, не так ли? – сказала Майра.

– Жаль тебя расстраивать, Рой, но ее здесь нет.

– Вижу, – признал Менефи. – Мне трудно это говорить, но я сожалею о случившемся, Долан.

– Забудь. Она, возможно, взяла такси и поехала домой. Почему бы тебе не попытаться найти ее там?

– Наверное, я так и сделаю. Ну что же… извини за вторжение, – сказал Менефи, медленно направляясь к двери. – Могу я поговорить с тобой минутку, Долан?

– Конечно.

Они вышли в гостиную, и Долан включил настенную лампу около своей двери.

– Я только хотел попросить тебя не говорить никому об этом… ну и в журнале.

– Конечно, Рой, обещаю. И попытайся уяснить, что между мной и Эйприл больше ничего нет, ничего. Когда-то я потерял голову из-за нее, но теперь все прошло. Ее старик настоял на своем…

– Верю.

– И хочу, чтобы ты не слушал Гарри Карлайла. Ему нравится наблюдать, как ты попадаешься на его враки.

– Больше не буду. Спокойной ночи, Долан. – Менефи перехватил руку Долана и крепко пожал. – Сожалею, что побеспокоил тебя.

– Забудь, – сказал Долан, провожая его по парадной лестнице до двери на улицу. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Менефи, спускаясь с крыльца.

Долан подождал, чтобы Рой сел в машину и уехал, а затем спустился в комнату Улисса.

– Она все еще в ауте, – сообщил Улисс. – Вы что, бейсбольной битой ее огрели?

– Принеси воды и давай приводить ее в чувство. Принеси побольше воды.

Долан откинул плед и начал растирать Эйприл запястья. Никаких признаков сознания. Девушка лежала словно труп, а в слабом желтом свете маленького ночника Улисса и выглядела как труп.

– Вот, мистер Майк, – сказал Улисс, возвращаясь с ведром воды. – А тот мужик – с ним в порядке?

– Да, он даже извинился за вторжение. Возьми ее за ноги. Переложим ее на пол.

Так и сделали; Долан поднял ведро и щедро плеснул в лицо Эйприл.

Под струей холодной воды Эйприл проявила первые признаки жизни: поежилась. Долан приподнял ее, усадил и начал трясти. Через пару секунд губы зашевелились; Эйприл скривилась, как от вкуса недозрелой хурмы, затем ресницы затрепетали, и она открыла глаза.

– Эйприл! Эйприл! – шептал Долан ей в ушко. Эйприл улыбнулась, осмотрелась.

– Без паники, я уже в норме. Долан, ты сукин сын, – продолжила она с улыбкой, – подсек меня, когда я отвернулась…

– Что за девушка! – воскликнул Долан, глядя на Улисса и невольно улыбаясь. – Хватит, Эйприл, тебе надо уходить. Рой только что уехал. Улисс, надевай туфли и пальто, выведи мисс Эйприл через черный ход и посади ее в такси.

– Да, сэр, – сказал Улисс, чрезвычайно удовлетворенный доверенной ролью в одной из интрижек мистера Майкла.

– Вот еще, через черный ход, – возмутилась Эйприл. – Ни за что. Только через парадное.

– Нет-нет, уйдешь через черный ход. Я не настолько доверяю Менефи. Допускаю, что он поверил в мои сказки, но он ревнует, а ревнивцы чертовски упрямы. Он, может быть, припарковался на улице неподалеку и ожидает твоего появления.

– Между прочим, – буркнула Эйприл, – я замерзла. И посмотри, что ты сделал с моей прической.

– Посмотри, что ты сделала с моей жизнью, – сказал Долан. – Ну же, – он помог ей встать, – иди с Улиссом. Всегда можно поймать такси за углом. У тебя есть деньги?

– У меня всегда есть деньги, мистер Долан.

– Откуда мне знать? Может, ты истратила все на подкуп Улисса. Теперь идите.

– Я ухожу, но я вернусь.

– Попробуй, и я перережу тебе горло. Правда, Улисс?

– Да, сэр.

– Тогда смывайтесь.

Улисс и Эйприл вышли через заднюю дверь. Долан закрыл за ними и поднялся наверх. Выключил бра, затем выглянул в окно, чтобы посмотреть на улицу. Ни признака машины. Он улыбнулся и вошел в свою комнату.

– Ну, – сказал он, глядя на аккуратно развешанную на спинке стула одежду Майры, на ее туфли под столом, – и как с тобой быть?

– Она ушла? – поинтересовалась Майра, поворачиваясь на бок и опираясь на локоть.

– Да. И хочу, чтобы ты тоже ушла.

– Никогда. О, между прочим, твоя сумасшедшая подружка оставила здесь маленький сувенир, – сказала она, протягивая ему чек, выписанный Эйприл.

– Спасибо, – проговорил Долан сухо и. сунул чек в карман халата.

– Ты не испытываешь неловкости, принимая деньги от женщин? – спросила Майра, пораженная его неразборчивостью.

– Не тогда, когда это дорого достается, – сказал Долан грубо.

– Понимаю… И все твои ночи так беспокойны, как эта?

– Беспокойны? – переспросил Долан с легкой усмешкой, сбросил халат и сел на край кровати. – Вовсе нет. Эта не беспокойная. Просто-таки очень скучная.

– Колдовское отродье, – сказала Майра, откидываясь на подушку. – Самая дьявольская смесь шарма, индивидуальности и бесцеремонности, которую я встречала когда-либо…

– Отлично! – констатировал Долан, выключая свет.

Через несколько дней позвонил Лоуренс.

– Сложилась довольно серьезная ситуация, – сказал он.

Через несколько минут Долан спустился в кабинет хозяина типографии.

– Объясни, Экман, – попросил хмурый Лоуренс.

– Ладно, – отозвался Экман. – Все дело в том, что мы не получили новых контрактов с «Космополитом». Пятьдесят номеров отправлены в рассылку на второй день продаж, и сколько, как вы думаете, заказов мы получили с этого?

– Не знаю, – ответил Долан. – Семь или восемь страниц, я думаю.

– Пять с четвертью. Причем два заказа оплачены. По двести долларов.

– А каждый выпуск обходится нам больше чем в тысячу долларов, – вклинился Лоуренс – Надеюсь, вы понимаете, что пока мы работаем в убыток…

– Послушайте, – начал Долан, – я не сильно сведущ в этой сфере, но будь я проклят, если понимаю, почему мы должны отказаться от трех или четырех полностраничных рекламных объявлений в неделю. Мы ведь можем выделить место под них.

– От поздравительных придется отказаться, – сказал Экман. – Те половины полос, которые мы оставили «Курьеру» или «Таймс газетт», были заменены на десяти-двенадцатидюймовые объявления в их газетах. Двухчетвертные полосы адресовались большим магазинам, чтобы показать, что можно делать в случае заключения нового рекламного контракта.

– Мы предложили им новый контракт?

– Нет, с этим ничего не вышло, – ответил Экман. – А вы знаете, как трудно мне было разместить их.

– Ну, за последние четыре недели Майра получила что-то около четырех сотен годовых подписок. Это две тысячи долларов. Они тоже потрачены?

– Да, – подал голос Лоуренс. – Хотите посмотреть гроссбух?

– Нет, я верю вам. Только, признаюсь, все это неожиданно. Я думал, что у нас все в порядке.

– У нас все в порядке, – сказал Экман, – настолько, насколько это связано с редакторской сферой. На самом деле это классная работа – выпускать журнал. Он интересен всем. За исключением, конечно, «света», который мы несколько разворошили.

– Это не было случайностью, – заметил Долан. – Размещение имен и фотографий представителей так называемого «света» в журнале всего лишь способ держать этих людей в руках. Я-то их знаю.

– Не стану спорить по этому поводу, – сказал Лоуренс. – Сейчас это не самое важное. Я удовлетворен журналом… и публикацией о бейсбольном скандале. Публика нас заметила. Но это не поможет оплатить накладные расходы.

– Не знаю, что и сказать, – произнес Долан, качая головой. – Что я могу – так это выпускать наилучший журнал, какой в моих силах.

– Похоже, их больше не будет, – сказал Лоуренс.

– Что? Чего больше не будет?

– Тысячи долларов в неделю – немного больше тысячи…

– Рискните ими, мистер Лоуренс, всего несколько недель, а? Нельзя упустить! Вот увидите, журнал станет хитом! Черт, не бросайте меня сейчас. На следующей неделе мы выпускаем самую громкую историю года. Бишоп работает над ней сейчас.

– Мне жаль, Долан, но я не могу рисковать.

– И полагаю, не стоит вас даже убеждать в том, что эта история должна быть напечатана?

– Ни одна статья не стоит двух тысяч долларов, во всяком случае лично для меня это так, – высказал свое мнение Лоуренс.

– Но это нужно мне. Вот-вот поступят деньги от реализации нескольких номеров, – мы же получили за первый?

– Получили. Только накладных расходов было больше.

– Может, попытаетесь продавать рекламу для меня, Экман? Этот журнал однажды может превратиться в золотую жилу…

– Конечно, я поддержу вас. Буду работать на пределе. Мне действительно хотелось бы привлечь весь городской бизнес в ваш журнал. Я – за вас. Я вдохновлен вашим настроем. Я на самом деле верю, что вы идеально подходите для такого дела.

– Спасибо. Я попытаюсь достать деньги сегодня днем, но возможна задержка на пару дней, а пока не прекращайте рекламу, – сказал Долан и помчался по лестнице в свой кабинет.

Майра держала телефон в одной руке, проверяя длинный список потенциальных подписчиков другой. Бишоп выстукивал на пишущей машинке.

– Где Лиллиан? – спросил Долан.

– Отправилась на турнир по женскому гольфу в Кантри-Клаб, – ответила Майра. – Вы виделись с Лоуренсом? Он спрашивал вас.

– Да, знаю. Какого черта Лиллиан не может собрать информацию о турнире по телефону? Или подождала бы газеты…

– Только не Лиллиан, – сказала Майра. – Она уехала со своим карандашом и маленьким блокнотом – нельзя же хвастаться, что она редактор «Космополита», если все время проводишь в офисе.

– Как дела, Эдди? – поинтересовался Долан, останавливаясь рядом с ним.

– Все хорошо, – буркнул Бишоп, – но, ради бога, перестань заглядывать через мое плечо. Ты знаешь, как это раздражает меня. Ты еще хуже, чем Томас.

– Извини. Я звонил тебе пару раз прошлой ночью.

– Меня не было. Ты представляешь, где живет мать этой Макалистер? Черт возьми, пришлось отправиться в окружной сиротский приют. Почти у Колд-Спрингс.

– Ты виделся с нею?

– Да, долго беседовали. Она сказала, что ее дочь умерла от острого несварения. Миссис Гриффин сказала то же самое. Начинает казаться, что старый Док Эстилл знал, как писать.

– Они не предполагали, что вы искали…

– Нет, я выяснил это случайно. И к твоей удаче, выяснил еще одну вещь. Ни одна из матерей никогда не слышала об Эстилле. Его подозревали, когда Элси Гриффит сильно заболела от отравления. Миссис Макалистер не слышала о нем до тех пор, пока не был подписан сертификат. Фэй Макалистер умерла на операционном столе. Этот чертов Карлайл – массовый убийца.

– Еще бы надо вычислить парней, которые обрюхатили…

– Вычислить можно. Но вы не сможете доказать. Не сможете доказать ни одной детали этого дела. Даже девушки, которые отправились к Карлайлу и вернулись, не говорят ни слова. Ты можешь начать расследование, но какого черта? Карлайла оправдают. Ты можешь эксгумировать несчастных Макалистер и Гриффит, но и это едва ли поможет. От них едва ли осталось что-либо, кроме костей…

– Просто напиши статью, Эд. Деталями я займусь сам.

– Хорошо. Надеюсь, черт возьми, ты знаешь, что делаешь. Когда Большое жюри спросит, лучше иметь готовый ответ.

– Будет у меня ответ. Майра, набери телефон миссис Мардсен, хорошо?

– Какой у нее номер? – спросила Майра, сощурив глаза и сжав губы.

– Посмотри в блокноте, ладно? – произнес Долан, задумчиво уставившись в стену…

– Это все, Эмери, – сказала миссис Мардсен, когда лакей поставил поднос на ренессансный кофейный столик. – Какой вы любите чай, Майкл, крепкий, со сливками и сахаром или с лимоном?

– Со сливками, сахаром и лимоном, – ответил Долан.

– Положить все сразу?

– Э-э, да, пожалуйста. – По ее тону Долан понял, что сказал что-то не так. – Разве нельзя попросить все сразу? Я ни разу не участвовал в церемонных чаепитиях.

– Вы – сама свежесть, таких я еще не встречала! – воскликнула миссис Мардсен, улыбаясь. – Вы так наивны. Предлагаю попробовать только сливки и сахар.

– Хорошо.

– Два кусочка?

– Да, спасибо, – сказал он, принимая чашку. – Я не собирался доставлять вам никакого беспокойства…

– О, никаких беспокойств…

– Когда в последний раз были вести от Мэри Маргарет?

– Вчера. Ей нравится Мехико-Сити.

– Почему бы и нет?! Мне тоже нравятся иностранные города. Когда-нибудь я поеду в Мехико-Сити – и на Южные моря.

– Вы там бывали?

– Только сидя в последнем ряду в кинотеатре. Это не совсем то, что надо.

– А я собираюсь совершить поездку осенью. Круиз по островам.

– Великолепно. Готов поклясться, что Мэри Маргарет тоже понравится. Она любит путешествия.

– Я не собираюсь брать ее, – сказала миссис Мардсен. – Получится не слишком весело для меня. Не хотели бы вы присоединиться?

– Я? О, я не смогу…

– Почему нет? Вы могли бы оказаться в Лос-Анджелесе, а я, случайно проезжая…

– Восхитительное предложение, но…

– Почему нет? Еще чаю?

– Нет, спасибо. Просто нет возможности вырваться. У меня журнал…

– Вы думаете, что он просуществует до осени?

– Надеюсь… и надеюсь, что не с такими проблемами, как сейчас. Вот почему я приехал увидеть вас. Я не знаю, к кому еще обратиться. Я хотел бы…

– Попросить денег?

– Да. Временно, конечно. Пока у нас еще не все уладилось, но вскоре солидные фирмы дадут нам заказы на рекламу, и тогда все будет в порядке. Мы сможем расплатиться с людьми, которые доверились нам…

– Сколько понадобится, чтобы все уладить?

– Ну, примерно тысячу в неделю.

– И сколько недель придется нести расходы?

– О, пара недель. Может быть, три.

– А может, и все шесть?

– В принципе возможно…

– То есть вы хотите занять шесть тысяч долларов?

– Да, но, конечно, я их верну…

– Да-да, я знаю, – сказала миссис Мардсен, мудро улыбаясь, и встала. – Я выпишу вам чек, Майкл. Но почему бы не взять эти деньги и не закатиться куда-нибудь, провести хорошо время и забыть о журнале? Так намного понятнее.

– Для меня журнал значит слишком много, и он нужен городу. Вы же знаете, что я пытаюсь сделать…

– Именно поэтому и не понимаю, почему вы не возьмете деньги и не уедете. В Лос-Анджелес, скажем до осени…

– Нет, не могу.

– Ну что же, если вы не готовы отказаться от иллюзий, я не стану их разрушать. Но вы понимаете, что взялись за Гераклов труд, не так ли?

– Конечно.

– Моя чековая книжка наверху, в моей спальне. Пойдемте со мной, расскажете, кто у нас на очереди, – сказала миссис Мардсен, направляясь к лестнице…

Сорокачетырехлетний мужчина, шести футов росту и ста девяноста пяти фунтов весу, с коричневыми моржовыми усами, Бад Макгонахил, шериф округа Колтон, выглядел точно как положено полицейскому офицеру.

– Я подумал, что мне лучше приехать сюда, – сказал он, осматривая комнату Долана. – Приятное местечко.

– Да, удобное. Какие жалобы, Бад?

– Никаких жалоб, Майк. Просто не хочу разговаривать в моем кабинете. Лучше не рисковать. Вот почему я ждал, пока стемнеет.

– Резонно. Ну что ж, садитесь. Бад, здесь нет диктофонов. Как дела?

– Хорошо. Мы целый месяц не виделись…

– Я был изрядно занят с журналом.

– Хороший журнал, Майк. Мне нравится. Освобождение от поденщины в газете сказывается?

– Еще как. Представь свое состояние, если вдруг окажется: можно выйти и арестовать всех типов, которых давно пора сунуть в кутузку. Это примерно то же самое.

– Такой день, увы, никогда для меня не наступит, Майк. Всегда над головой сидит кто-то, кто находится на крючке у самых Больших Паханов. Досадно, я не могу ничего поделать вроде того, что делаешь ты. Черт, у меня трое детей в колледже.

– Как они? Как Терри?

– Прекрасно, просто прекрасно. Терри написал мне, что получил весть от тебя.

– Я писал ему, перед самым уходом из газеты. Классный парень. Великий футбольный игрок. В следующий сезон заблестит во Всеамериканском чемпионате. Бад…

– Меня немного огорчил твой уход из газеты. Для Терри очень много значили твои публикации в больших газетах и журналах.

– Я уже не нужен Терри, Бад. Он всех американцев поставит на уши. Он сделал это в прошлом году, но славу получили Уилсон, Грейсон и Бервангер. Ты знаешь, как это бывает – нужны годы подготовки, прежде чем вырвешься на самую вершину.

– Надеюсь. Не возражаешь, если я закурю?

– Конечно нет. Пожалуйста, Бад, не пытайся держать паузу, у тебя неважная актерская подготовка.

– Ладно, я кое-что слышал насчет тебя, Майк, – медленно проговорил Макгонахил.

– Какого сорта это «кое-что»?

– Это касается тебя и твоего журнала. Разные сплетни… Похоже, вы собираетесь вычистить округ, или что-то в этом роде.

– Рано или поздно я займусь этим. Но тебя, Бад, это не должно волновать. Ты-то честный.

– О, я не боюсь расследования. Я неплохой шериф, кажется. И беспокоюсь не о себе, а о тебе.

– Обо мне?

– Да. Вот о чем я хотел поговорить с тобой. Не знаю, в самом ли деле ты осознаешь, против чего выступаешь.

– Выступаю? Выполняю свой долг – вот и все. А разговоры насчет «против чего я выступаю и что может случиться со мной» слышу с самого начала издания «Космополита». Это меня не остановит. Такой уж я упрямый Мик. И я сорву аплодисменты! У меня достаточно денег поддерживать существующее теперь положение, вне зависимости от того, будет кто размещать рекламу в журнале или нет. Я сорву аплодисменты!

– Майк, ты мне нравишься. Ты много сделал для меня – и для Терри, начиная с этой стипендии и прочего, но ты пытаешься парой двоек побить три туза. Я проторчал в этом округе чертовски долго, и я слишком хорошо знаю, что здесь да как.

Долан подошел к шерифу и остановился перед ним:

– Здорово, что вы пришли сюда. Ценю. Но не собираюсь отказаться от дела. Мне надоели все это чертово воровство, попустительство и убийства. Я никогда не смогу спать спокойно, если сейчас откажусь.

– Господи, я рад, что ты так говоришь, – сказал Макгонахил, протягивая руку. – Я за тебя. Я говорил Джеку Карлайлу, что ты не сдрейфишь.

– Так это Джек Карлайл послал тебя сюда?

– Он спрашивал меня исподволь. Знал, что мы друзья. Вроде как хотел передать через меня, что не хочет, чтобы ему досаждали плохие публикации…

– Так вот почему ты пришел?

– Нет, я мог бы сообщить это и по телефону. Я пришел принести тебе вот это. – Он залез в карман, вытащил бумагу и значок. – Удостоверение специальной выборной комиссии, а это твой значок. Приятно думать, что, может быть, тебе станет немного лучше со всем этим.

– Ну… спасибо, Бад, – сказал Долан с комком в горле.

– О, не за что. Вот. – Шериф вытащил пистолет и кобуру из кармана куртки. – Побрякушки не слишком полезны без этого. Это тридцать восьмой, автоматический, уже с четырьмя зарубками. Принадлежал Перси Ярду. Ты помнишь Перси?

– Конечно помню. Черт, Бад, это чертовски мило с твоей стороны.

– До отставки шесть месяцев, так что надо торопиться. Это великолепное оружие, Майк. Я надеюсь, что тебе не понадобится стрелять, но если все же придется, лучше знать, что в руках то, что надо, чем рассчитывать на удачу.

– Не знаю, что и сказать, Бад. Я тоже надеюсь, что оружие мне не пригодится. Если я попаду в неприятности, я, возможно, так разволнуюсь, что подстрелю себя. Не думаю, что оно мне понадобится…

– Пусть пистолет будет у тебя. Ты имеешь такое право. Я подумал, что уж если Джек Карлайл смог заполучить специальное разрешение для своих головорезов, я смогу раздобыть одно для своего приятеля. Что за статья, которую ты собираешься опубликовать насчет его брата? Об абортах?

– Ты о нем знаешь? – спросил удивленно Долан.

– Немного. Я знаю девушку, которая обычно работала с ним.

– Как ее зовут?

– Я не могу вспомнить прямо сейчас. Но могу выяснить.

– В самом деле, Бад? Ты можешь выяснить это? Вдруг она сможет помочь мне?!.

– Конечно. Я позвоню. Где тебя искать?

– В «Лоуренс паблишинг компани». Может быть, лучше я позвоню?

– Не станем нарушать порядок. Ну, Майк, все, что я могу сделать, ты знаешь, сделаю, но не надо лишней болтовни. Тебе не хуже моего известно, что угрожает тебе и мне.

– Ладно-ладно. Буду осторожен, Бад. Еще раз спасибо за все, – сказал Долан, пожимая руку и выходя вместе с шерифом.

– Выше голову, Майк – сказал Макгонахил…

Долан закончил читать статью Бишопа и посмотрел на Майру:

– Что скажешь?

– Великолепно! – выпалила Майра. – И ты тоже великолепен! Первый раз я вижу тебя в смокинге. Куда ты собрался?

– Я говорю о статье, – проигнорировал ее вопрос Долан.

– В ней изложены все факты, – сказал Бишоп. – Я все еще не уверен, что статья зацепит Карлайла, но в конце концов с нее можно начать разговор.

– Я же просил тебя не беспокоиться насчет деталей.

– Я просто не хочу, чтобы Большое жюри выдавило из нас все кишки, вот и все.

– У них ничего не получится.

– Кто у нас следующий?

– Твой старый приятель, Нестор. Мы собираемся выяснить, как полицейский комиссар смог построить большой дом в Вестон-Парке и обзавестись «дюзенбергом» при зарплате четыре тысячи в год.

– Очень забавно, – тут же отреагировал Бишоп. – Просто руки чешутся. Конечно, – продолжил он беззаботно, – самое веселье начнется, когда они привяжут меня к электрическому стулу или окончательно снесут мне голову.

– Вряд ли это произойдет, – сказал Долан, сражаясь с галстуком. – Все эти ребята трусы.

– Да? Ну, я надеюсь, что ты прав.

– Надо же, – не удержалась Майра, – ты начинаешь выглядеть элегантным. Может, помочь с галстуком?

– Спасибо, я справлюсь. И мне не нравится твой дешевый чертов сарказм.

– Разве я была саркастична? – спросила Майра, обращаясь к Бишопу. – Да? Я просто заметила, что ты выглядишь элегантно, а ты рявкнул на меня. В чем дело – нечистая совесть?

– Почему у меня должна быть нечистая совесть?

– О, по многим причинам. Ты, должно быть, идешь с Лиллиан или…

– Лиллиан? С чего ты это взяла?

– Ну, видишь ли, я логик, – пояснила Майра. – Она красивая девушка и занимает высокое положение в свете, к тому же ее отец – денежный мешок, и все, что она делает, замечательно вписывается в категорию страстного желания заполучить тебя. Все эти качества в девушке в прошлом были привлекательны для тебя, поэтому я, естественно, предположила, что они продолжают привлекать тебя и в настоящем.

– Послушай. Я надеваю эту удавку, потому что не носил галстук пару месяцев, – сказал Долан эмоционально, размахивая руками. – И не собираюсь вдаваться в подробности. Я ненадолго заскочу в театр-студию, просто так, будто по дороге в место, куда надо строго наряжаться. Взгляну на новый спектакль, позавчера ведь состоялась премьера. Поздороваюсь с Дэвидом, которому я все еще должен полторы тысячи. Пообщаюсь с очень небольшим, увы, количеством ребят, которые все еще остаются моими друзьями. Этого достаточно, чтобы удовлетворить твое дурацкое любопытство?

– Ладно-ладно, – сказала Майра примирительно. – Ты был убедителен. Плохо только, что несколько переигрываешь.

– Ради бога, Эд, не мог бы ты вывести эту женщину отсюда, пока я не перерезал ей горло?

– Хотел бы сделать тебе одолжение, но собираюсь домой. Сын слег с температурой. Ты хочешь сказать мне что-нибудь еще?

– Нет. Со статьей о Карлайле покончено. Спасибо тебе.

– Ладно. Спокойной ночи, – произнес Бишоп, поднялся и ушел.

– Почему ты тоже не идешь домой? – поинтересовался Долан у Майры, надевая пальто.

– Не слишком хочется возвращаться в гостиницу. Останусь здесь. Устроюсь…

– Понял. Ты думаешь, что я собираюсь привести к себе домой девушку, не так ли?

– Нет, что, черт возьми, заставило тебя так думать? – спросила Майра. – Я доверяю тебе безоговорочно, Майк, безоговорочно. Доверяю как раз настолько, что могу броситься со стеллажа со связанными за спиной руками.

– О господи! – вздохнул Долан.

– И на твоем месте, – продолжала Майра, – я не стала бы приводить домой никакую женщину. Спать втроем в твоей кровати – неуютно… Ты ничего не забыл? – остановила она Долана в дверях. – Не хочешь взять свой пистолет?

– Пусть он будет у тебя. Сделай мне одолжение: засунь дуло себе в рот и нажми на спусковой крючок. Но только не в моей постели. Там свежие простыни…

Когда Долан пришел за кулисы, спектакль почти заканчивался, шел четвертый акт «Анны Кристи», сцена, где Берк говорит Анне, что он расписался на Лондондерри за Кейптаун. Долан постоял за кулисами несколько минут, присматриваясь к новому актеру, который играл Берка, затем прошел через пожарный выход и спустился в Бамбуковую комнату. Дэвид, Джонни Лондон и Эйприл праздно развалились на плетеной мебели.

– Привет, Эйприл.

– Привет, Майк, – сказала она, вставая.

– Ну, я вижу, твои волосы в конце концов высохли.

– Надеюсь, переживу это, – сказала она и внезапно вышла из комнаты.

– Что с ней такое? – спросил растерянно Долан.

– Может быть, она шокирована, увидев тебя в театре, – предположил Дэвид. – С какой радости ты здесь?

– Я только что с вечеринки. Как ты, Джонни?

– Прекрасно. Ты выглядишь процветающим.

– Еще два платежа, и дело станет моим. Что за парень играет Берка? Я думал, эту роль сыграет Пат Митчел.

– У Пата приступ хандры, – ответил Дэвид. – Этого парня зовут Викоф. Выучил роль за восемь часов. Как он тебе?

– Я смотрел всего несколько минут. Выглядит недурно.

– Вполне тянет. Такие в труппе надолго.

– Что здесь делает Эйприл? Она занята в спектакле?

– Нет, скажи ему, Джонни.

– Это не мое дело. Сам скажи.

– Эйприл с ума сходит по Эмилю, – улыбнувшись, произнес Дэвид.

– Ты имеешь в виду Эмиля, электрика?

– Именно его.

– Когда это началось?

– Три или четыре дня назад. Только в этот раз ей на самом деле снесло крышу. Говорит, что она не может жить без него. Она рассказывала нам о его поэтической душе, когда ты вошел.

– Так вот почему она смылась. Джонни, а что думает об этом Рой Менефи?

– Он мрачен, как ад, но что он может поделать? Бедный ублюдок, жалко его. Будь она моей женой, всыпал бы по первое число.

– Да, ей это не помешало бы, – подтвердил Долан. – Где Майер?

– Полагаю, где-то на сцене.

– Пожалуй, я поброжу по театру. Увидимся как-нибудь на днях, Дэйв, и заодно поговорим, и я рассчитаюсь…

– Не торопись, Майк.

– Ну тогда пока, – сказал Долан, выходя.

На лестнице он встретил Тимоти Адамсона.

– Можешь уделить мне минутку, Майк? – спросил он.

– Конечно, Тим, давай поднимемся.

– Я рад видеть тебя здесь, – сказал Тимоти, следуя за ним по коридору. – Я собирался заскочить к тебе завтра.

– Что у тебя на уме?

– Ты знаешь, сколько уже я в этом театре, Майк?

– Да. Пару лет.

– Около трех. И все эти три года я ни разу не получил хорошей роли. Я всегда на подхвате. Я не жалуюсь, потому что раньше не было возможности занять меня – до последнего месяца… Помнишь, когда ты ушел из «Лилиан»? Твою роль отдали Дэвиду. Сейчас у Пата Митчела приступ хандры, и они ввели на роль Берка какого-то нового парня. Это, черт возьми, несправедливо.

– Я тоже так думаю, Тим, но почему ты не поговоришь с Майером об этом?

– Говорил. Он сказал, что не может доверить мне большую роль, потому что у меня нет опыта. Как, черт возьми, я могу приобрести опыт, если он не доверяет мне? Господи, я должен что-нибудь предпринять, я не сдамся. Я хочу достичь чего-нибудь в театре. Для ввода этого парня на роль Берка не было оснований. Я отлично знаю эту роль. Как я смогу стать хорошим актером, если никогда не получаю ведущих ролей?

– Ты прав, Тим, абсолютно прав. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Ты мог бы поговорить с Майером.

– От этого вряд ли будет толк. Он меня выгнал.

– Ну, я видел твой журнал и думаю: то, что ты пытаешься делать, здорово. Ты не можешь написать что-нибудь про ситуацию в нашем городе? Черт, они разбили мое сердце. Я бы не просил тебя ни о чем, но, в конце концов, это же театр-студия – место, где талантливые люди получают шанс. И пути для них здесь должны быть широко открытыми. А сейчас у нас с этим стало хуже, чем в бродвейском шоу.

– Ты совершенно прав, совершенно.

– Напишешь что-нибудь в журнале? Ты единственный в городе, кто может прямо сказать об этом.

– Да, что-нибудь напишу. Определенно напишу.

– Не обижайся на мою просьбу.

– Обижаться? Послушай, это самый приятный комплимент, который я когда-либо получал.

– Спасибо, Майк.

– Спасибо тебе, Тим. Ты видел Майера?

– Он там, около распределительного щита.

Долан кивнул и пошел по коридору мимо костюмерных и через другую пожарную дверь выбрался прямо на сцену, за кулисы. Там стояло несколько человек, и, когда его глаза привыкли к темноте, он обнаружил в углу около распределительного щита Эйприл и Эмиля, стоящих близко-близко друг к другу.

«Неуёмная маленькая сучка», – подумал Долан, глядя по сторонам в поисках Майера. В конце концов он увидел его, подошел и тронул за плечо, приглашая жестом выйти в коридор. Через минуту они тихонько удалились со сцены.

– Приходится не спускать с него глаз, – сказал Майер. – Первый вечер…

– Подсказываете ему?

– Нет, просто наблюдаю. Ну, Долан, как вы?

– Нормально.

– Выглядишь неплохо в этом наряде; но вы ведь прекрасно знаете, чем на самом деле вам следует заняться, не так ли?

– Чем?

– Выгнать этого молодчика, который играет Берка. Роль словно специально для тебя написана.

– Этот парень, похоже, вполне справляется. Кто он?

– Его зовут Викоф. Выучил роль за восемь часов.

– Я имел в виду, откуда он? Я не слышал о нем прежде.

– Так, откопал в глубинке… Поздравления по поводу вашего журнала. Много слышал о нем.

– Скоро услышите еще больше, надеюсь… Как я понимаю, Пат Митчел дуется на вас.

– Да, тем хуже ему самому.

– Майер, почему вы не дали эту роль Тимоти?

– О нет, бросьте, Долан. В конце концов, я должен поступать таким образом, который считаю наилучшим. Театральная касса участвовала в обсуждении. А что, Тимоти говорил с вами?

– Я не видел его месяц. Я знал, что он околачивался здесь три года в ожидании шанса, и когда я увидел этого новичка на сцене, удивился, вот и все.

– Тимоти получит свой шанс. Но давайте поговорим о вас.

– Я не хочу говорить о себе. Я хочу выяснить, что вы собираетесь делать, чтобы снова превратить этот притон в театр-студию, где люди могли бы иметь шанс развиваться.

– А я не хочу говорить об этом, – сказал Майер отрывисто. – Этот театр на моей ответственности, и я собираюсь управлять им так, как считаю это необходимым.

– Но вы забываете, что это общественное начинание, и люди, которые поддерживают его, имеют право голоса.

– Вы собираетесь написать об этом в своем журнале? – внезапно спросил Майер.

– Не исключено.

– Тогда я вообще ничего вам не скажу.

– Ладно, но я даю вам шанс. Или вы хотите, чтобы Дэвид написал статью для моего журнала? Хотелось бы знать ваше мнение на этот счет.

– Дайте мне шанс… Надеюсь вы не ждете благодарности… Вы появляетесь здесь воинственно настроенный, выискиваете проблему…

– Черт возьми, ничего подобного. Я пришел сюда поздороваться с друзьями, которых давно не видел. Увидел новичка в роли и поинтересовался, почему Тимоти не дали шанса.

– Вы не сможете меня запугать.

– Я и не пытаюсь, – сказал Долан.

Пожарная дверь открылась, и через нее донеслись звуки аплодисментов из зала.

– Извините, – бросил Долану Майер, возвращаясь на сцену…

Долан вышел через служебную дверь, прошел через дворик к аллее за театром, где оставил машину. Устроился за рулем, закурил и приготовился ждать.

– Куда ты хочешь? – спросил Долан, когда они катились вдоль Сикаморового парка.

– В «Горячую точку», – сказала Лиллиан. – Я проголодалась.

– Не хочу туда ехать.

– Почему?

– Просто потому, что впервые в жизни решил проявить немного здравомыслия. Ты – единственная девушка в городе, чье имя не должно быть связано с моим; и я не поеду в «Горячую точку», не позволю твоим друзьям увидеть нас вместе. Если это дойдет до твоей семьи, ты попадешь в неловкое положение.

– Меня не волнует моя семья, мне двадцать один год.

– Все равно, не следует…

– Ты боишься Майры?

– Майры? Конечно нет. Ее мнение ничего для меня не значит.

– А она так не думает. Настолько, что порекомендовала мне оставить тебя в покое.

– Когда это?

– Время от времени. Вот почему я назначила тебе свидание – просто хотелось позлить ее.

– Тебе понадобится много сил, – сказал Долан язвительно.

– О, я не имела в виду это буквально, – спохватилась она, придвигаясь немного ближе. – Ты знаешь, как я всегда к тебе относилась, Майк.

– Ладно, – сказал он все еще сердито, – посмотрим, что у тебя получится.

Несколько кварталов они молчали.

– Что именно сказала тебе Майра обо мне? – поинтересовался он наконец.

– Не помню точно. Нечто в том духе, что мне лучше оставить тебя в покое.

– Ты лишь это смогла уловить?

– О, она говорила что-то о том, что в некоторых вещах ты ведешь себя как ребенок и увлекаешься девушками, потому что они благополучны и общительны, ну, в общем, несла всякую чушь, на которую я не обратила внимания.

– Она так сказала, да? – спросил Долан мрачно. Еще пару кварталов они проехали молча.

– Лиллиан, как тебе идея выйти замуж? – задал вопрос Долан, прервав молчание.

– Отличная идея, – ответила Лиллиан.

– То есть я спрашиваю, как тебе идея выйти замуж за меня?

– Я именно это и имела в виду, – сказала она беззастенчиво.

– Ладно, можешь ты отложить свой сандвич до свадьбы?

– Но мы не можем пожениться в такое время ночи.

– Нет? Я вытащу регистратора из постели, а потом обращусь к судье Палмеру, мировому судье. Он поженит нас.

– Но, Майк, – произнесла Лиллиан, начиная немного беспокоиться, – а как насчет колец?

– Одолжим. У судьи, заключающего браки, наверняка есть парочка колец на всякий случай. А как насчет денег? У тебя есть хоть что-нибудь?

– Немного. Около пятнадцати долларов.

– Этого достаточно. Поедем! – сказал он, развернулся на скорости и покатил в аптеку – позвонить…

В два часа ночи мистер и миссис Майкл Долан сидели за стойкой маленького ночного кафе в конце Фронт-стрит, около здания суда. Они только что поужинали и теперь ожидали, когда перестанет лить дождь.

– Итак, – проговорила Лиллиан, – мы здесь.

– Да, мы здесь. – Долан вдруг засмеялся. – Ты знаешь этот рассказ?

– Какой рассказ?

– Вот этот. «Итак, мы здесь».

– Он непристойный?

– Да нет. Это короткий журнальный рассказ, написанный Дороти Паркер. О парочке, которая только что поженилась…

– И?

– Пустяки, забудь, – сказал Долан, глядя в окно и наблюдая за падающими струями дождя. – Тебе нравится дождь?

– Нет.

– А я обожаю. Мне хотелось бы, чтобы все время лил дождь. Это напоминает мне о войне.

– Ни за что бы не поверила, что тебе доставляют удовольствие воспоминания о войне, на которой ты был ранен.

– Я говорю не войне как таковой. Я думал о Франции. Дождь напоминает мне Францию.

– Париж?

– Тур. Блуа. Долина в стране замков…

– Ладно, мне хотелось бы поторопиться и перебраться в место получше. Майк, куда мы пойдем?

– Ты говоришь об этом вечере?

– Да.

– Не знаю. Думаю, тебе лучше отправиться домой. Мы можем обсудить все утром.

– Что обсудить? Мы ведь поженились, да?

– Да, но надо еще многое сделать. Прежде всего я должен достать тебе обручальное кольцо, а это вернуть судье. Затем, вероятно, надо поговорить с твоим отцом – лучше рано, чем поздно.

– Он в Сан-Франциско.

– Да? Здорово! Это даст мне немного времени все обдумать. Послушай. Не говори никому про нашу женитьбу, хорошо, Лиллиан? Некоторое время. Найдется немало противников нашей свадьбы, и нам нужно немного времени прийти в себя.

– Но, Майк, почему мы не можем пойти куда-нибудь вечером и поговорить?

– Мне нужно время. Я должен обо всем подумать.

– Два года назад ты терпеть не мог подобное занятие, – с оттенком недовольства сказала Лиллиан.

– О, не пойми меня неправильно. Я не из тех, кто натворит дел, а потом спохватывается. Я никогда не жалею о сделанном. Но ты должна признать, что все получилось несколько неожиданно.

– Давай отправимся в отель. Разве я не могу, пока есть такая возможность, получить своего рода дивиденды?

– Пойдем, дождь стихает, – сказал Долан, соскальзывая со стула. – Ты поедешь домой.

После того как Долан распрощался с ней перед входной дверью (без поцелуя на ночь), он поехал бесцельно в моросящий дождь, завороженный, как всегда, сверкающими улицами, влажным запахом и одиночеством города: бзз… бзз… бзз… бзз…

Крутились колесики в голове, мозг отказывался сосредоточиваться на чем-то конкретном, и все же мысли то и дело возвращались к этой конкретной вещи… Так мужчина, пресыщенный сексом до тошноты, когда у него проблемы с любимой девушкой, отчаянно и безуспешно пытается думать о чем-нибудь другом – только не об этом…

Наконец он пришел в себя и отправился домой. Залез через окно внизу и на ощупь пробрался в комнату Эрнста.

Включил свет. Эрнст спал, как бревно, храпя так, что черти в аду могли бы проснуться. Долан подошел и растолкал его.

– Что случилось? – как обычно, невнятно пробормотал Эрнст, хлопая глазами, впрочем довольно миролюбиво.

– Подвинься, – сказал Долан, начиная раздеваться.

– Что с твоей кроватью? – спросил Эрнст невозмутимо.

– Она занята. Там Майра.

– Снова?

– Да.

– Дурак ты, Майк. Она привлекательная женщина.

– Знаю.

– Это дождь? – спросил Эрнст, только сейчас услышав стук капель по крыше.

– Да.

Эрнст слез с кровати, без пижамы, подошел к окну и выглянул. Через несколько секунд вернулся с улыбкой на лице.

– Люблю дождь, – проговорил он. – Это мне напоминает страну, где я прежде жил…

– Германию?

– Да, – сказал он, залезая в постель.

– А мне – Францию.

– Войну?

– Да.

– Где ты был девятнадцать лет назад в это время?

– В Сент-Мишеле. А ты?

– В Сент-Мишеле. Со стороны Монт-Сек.[8]

– Забавно. Я был на Эссе. Девятнадцать лет назад… Там-то я и получил это, – сказал Долан, показывая шрам от шрапнели на правом бедре, похожий на очертания Флориды. – Может быть, это устроила мне твоя батарея.

– Может быть.

Долан выключил свет и вернулся в кровать.

– Подвинься, – попросил он Эрнста, проскальзывая под простыню.

– Тебе повезло, что тебя не убили.

– В самом деле? – произнес Долан, отворачиваясь.

Дождь все еще продолжался, когда Долан утром добрался до офиса.

Там была только Майра, вычитывала гранки.

– Доброе утро, – сказала она с очаровательной улыбкой.

– Замечательно, правда? – проговорил Долан, вешая мокрый плащ и шляпу на вешалку. – От горизонта до горизонта ничего, кроме этих прекрасных серых облаков. Такое впечатление, что они впитали в себя дождь всего мира.

– Майкл Долан Шелли,[9] – сказала Майра, улыбаясь, но уже не так очаровательно. – Ты не из тех ли, кто обожает бродить под дождем?

– Я еще до Гарбо[10] делал это все при большом стечении публики: Потом бросил. Не хотел выглядеть ненормальным. Ну как? – спросил он, указывая на гранки.

– О, превосходно. Кое-что пришлось перенабрать. Все проверила. Теперь полный порядок. Остается только отдать в печать.

– Спасибо, – сказал Долан, садясь за свой стол. – Я проспал.

– Усталость – или Эрнст?

– Откуда ты знаешь, что я спал с Эрнстом?

– Я тоже наблюдала за дождем. Видела, как ты подъехал. Ты пробрался в дом через окно.

– Наверное, следует обидеться, но я не буду.

– Да и причины нет. Я намеренно ушла рано утром, чтобы ты мог переодеться, не раздражаясь из-за моего присутствия. Майк…

– Что? – сказал Долан, уставясь в стол, чтобы не глядеть на нее.

– Я не буду тебе больше надоедать. Я больше не приду в твою комнату.

– Хорошо, Майра.

– Нет, это все неправильно. Я была ослицей. Но поверь мне, – сказала она, поднимаясь; подошла к его столу и заглянула в глаза, – я просто пыталась помочь тебе.

– Помочь мне? Помочь мне в чем, ради бога? – спросил он, осмелившись наконец взглянуть на нее.

– А теперь не возникай и не раздражайся. Ненавижу эту твою привычку.

– И я ненавижу это твое самодовольное отношение ко мне, это чертово материнское покровительство. С чего ты, черт возьми, взяла, что можешь давать мне советы?

– Кто-то должен это делать. Они тебе нужны. Майк, – сказала Майра, присаживаясь бочком на стол, – ты стал бы великим человеком, великой силой, если бы следовал советам. Ты прирожденный лидер, но слишком запальчивый, слишком импульсивный, слишком упрямый.

– О господи! – гневно воскликнул Долан, хлопнув по столу ладонями. Затем вскочил и свирепо уставился на нее. – Интересно, почему, черт возьми, я не могу двинуть тебя по носу?

– Может быть, потому, что знаешь: я права, – сказала Майра бесстрашно.

Долан хлопнул себя по бокам, быстро повернулся и шагнул к ее столу. Схватил гранки, сбежал с ними вниз по лестнице в печатный цех и отдал их Калли, начальнику цеха.

– Ну что же, Калли, запускай в работу, – отдал он распоряжение.

Вернулся снова к входной двери и остановился, глядя на улицу. В странном оцепенении он наблюдал, как машины спускаются по холму.

В голове вертелась одна мысль: как бы все выглядело, если бы сейчас выбежать и броситься под колеса; и еще – насколько это больно и сколько времени пройдет, пока не наступит конец…

– Звонил только что Прескотт из «Курьера», – сказала Майра, когда он вернулся в кабинет.

– Хорошо. Привет, Эд. Когда ты приехал?

– Минуту назад. Я припарковался у аллеи и окликнул тебя, когда выходил из машины…

– Да? – спросил удивленный Долан.

– Ты стоял около входа.

– Да. Как дети?

– Температура у сына все еще держится…

Долан сел, набрал номер «Курьера» и попросил Прескотта. Девушка в приемной посоветовала попробовать поискать его в комнате прессы в суде.

Долан отсоединился и набрал комнату прессы.

– Алло, Прескотт, – сказал он. – Привет, это Майк Долан… Да… О, подождите минуту, Аллан, вы не можете напечатать это!.. Да… Ну нет еще… Не знаю, может быть, на следующей неделе, а может быть, никогда не использую это. Ну почему вы так думаете?… Он? Как вы выяснили это? Он?… В самом деле?… Ладно, скажите старому сукиному сыну, что я посмотрю, как он возместит это… О, конечно, да-да-да-да-да, печатайте все, черт возьми, что хотите… – произнес Долан, кладя трубку.

Майра и Бишоп пристально смотрели на него.

– Что случилось? – спросил Бишоп.

– Ничего, черт возьми, ровным счетом ничего.

– В чем дело? – продолжал упорствовать Бишоп.

– Да ни в чем. Черт, не надо было при вас звонить.

– Ладно, не говорите, – с укором глядя на Додана и Майру, сказал Бишоп. – Я думал, мы друзья. Значит, ошибся.

Долан сидел с безучастным лицом, уставясь куда-то вдаль.

– Ладно, слушай, Эд, – произнесла наконец Майра. – Этот сумасшедший ублюдок женился вчера вечером.

– Он – что?

– Женился. О, не изумляйся так! – обратилась Майра к Долану. – Лиллиан позвонила мне сегодня утром и рассказала об этом. Ее прямо распирало желание поделиться с кем-нибудь новостью. Ну, естественно, не обошлось без приукрашивания… Так что мне известно о кольце, которое ты занял у судьи, и о том, как ты отправил ее прямо домой.

– Вот это да, вот так сукин сын! – Бишоп хлопнулся на стул. – И Лиллиан – ну и находка!

– Почему бы нет? – сказала Майра. – Она красивая, у нее есть положение в обществе, ее отец – президент одного из крупнейших банков на Тихоокеанском побережье и экс-сенатор в нагрузку. Все, чего хотел этот сумасшедший ублюдок. Неважно, что она дешевая маленькая стерва с дико завистливым характером…

Долан поднялся с налитыми кровью глазами и, сжимая кулаки, двинулся к Майре. Бишоп схватил его и удержал.

– Остынь, Майк, сядь.

Долан, удерживаемый Бишопом, с побагровевшим от ярости лицом дрожал каждым мускулом, глядя на Майру.

– Это правда, – продолжила Майра тем же сдержанным тоном. – Она завистливая маленькая сучка! Втюрилась в тебя, а силенок разделаться с этим чувством не хватило, она не смогла выбросить тебя из головы, вот и заставила жениться! Что ж, надо было переспать с нею вчера ночью, потому что сегодня она уже наверняка ломает голову, как выбраться из этого положения. На ее стороне будут мать, и все ее друзья, и все газеты. О тебе заговорят с первых страниц… О небеса, бедный мой сумасшедший ублюдок…

Она замолчала, повернулась и быстро вышла из офиса в комнату для отдыха.

– Садись, Майк – сказал Бишоп, отпуская его. – Садись.

Долан вернулся за стол и сел.

– Я не думаю, что все так уж безнадежно, – произнес Бишоп, зажигая сигарету. – Мы должны что-нибудь придумать.

– Майра ревнует. Чертовски ревнует.

– Возможно. Но она права! Она права, насколько это возможно. Я не могу понять, как ты вляпываешься с такими девками, Майк, клянусь Богом, не понимаю. Эта Лиллиан взялась за тебя, как только появилась здесь. Не удивлюсь, если окажется, что она сама устроила эту работу для себя.

– Ни тебе, ни кому-то еще не приходит в голову, что я влюбился в нее, так? – сказал Долан, успокаиваясь.

– Идиот, – не сдержался Бишоп, – самый настоящий идиот! Ты знаешь, как ее родители бесятся по этому поводу. Каждый к западу от Гор знает, что старуха Фрайд помешана на родословной. Ты помнишь историю, которую они рассказывают во всех приемных города, о том, что она даже не сядет на стул, если на нем не будет герба. Черт, она в прошлом году протащила Лиллиан по всей Европе, пытаясь выдать ее за титул. Ты никогда не поймешь, что ты – моровое поветрие для отцов из Вестон-Парка? О чем, как ты думаешь, ее старик собирается побеседовать с тобой?

– Он в Сан-Франциско.

– Ты хочешь сказать, что он был в Сан-Франциско. Можешь быть уверенным: он уже мчится домой.

Долан съел сандвич и выпил стакан молока в аптеке недалеко от Вестон-Парка и затем отправился к телефону – снова позвонить в дом Лиллиан. Ни миссис, ни мисс Фрайд не вернулись, сообщил слуга. Долан спросил, когда их ждать. Или, может быть, он знает, где можно найти мисс Фрайд? Нет, сказал слуга, но сенатор возвращается с севера на самолете где-то в полдень, и его вполне можно будет застать около семи часов.

Долан выругался в телефонную трубку, вышел и направился к своей машине. Посидел там несколько минут в ярости и затем решил сам пойти в дом.

Он припарковал машину за полквартала, прошел по улице и быстрым шагом поднялся на большое крыльцо. Позвонил. Негр в белом пиджаке открыл дверь, но пускать Долана внутрь он и не собирался.

– Мисс Лиллиан здесь? – спросил Долан.

– Нет, сэр, – сказал негр твердо.

Долан пнул ногой дверь и вошел внутрь, в богато украшенную прихожую. Негр даже не пытался остановить его.

– Лиллиан! – позвал он, поднимаясь по лестнице. – Лиллиан!

Никто не отвечал.

– Ее здесь нет, сэр.

– Куда она ушла?

– Она не сказала. Она ушла сегодня рано утром со своей матерью.

– Ты передал ей мои записки?

– Я отдал их ее матери. Миссис Фрайд так приказала.

Долан кивнул и вышел, возвращаясь к своей машине.

– Я рад, что все еще идет дождь, – пробормотал он тихо.

Он катался пару часов, затем вернулся к себе, поставил машину в гараж и поднялся по лестнице. Улисс был в гостиной, вытирая подоконник, на который протекла дождевая вода.

– Кто-нибудь звонил?

– Да, сэр, мисс Эйприл и мистер Томас. Он сказал, что это важно.

– Это все? Ничего от мисс Лиллиан?

– Нет, сэр.

Долан вошел в комнату, снял пальто и шляпу и бросил их на стол. Закурил и сел на край кровати. Через пару минут появился Улисс:

– Видели газеты, мистер Майк?

– Обо мне?

– Да, сэр. Они говорят, что вы женились.

– Да, Улисс. Сегодня рано утром.

– Мисс Лиллиан приходила сюда, не так ли, мистер Майк?

– Нет, не думаю. Блондинка. Высокая девушка. Хорошенькая.

– Я говорю, что это она. Ее фотографии в газетах. Она очень хорошенькая. Вы собираетесь переехать, мистер Майк?

– Я не знаю. Садись, Улисс.

Улисс сел, повесив мокрую тряпку на металлическую корзину для бумаг.

– Я расспрашиваю, потому что, похоже, нам всем придется переехать. Может быть, ваша женитьба очень кстати. Этот человек был сегодня утром здесь.

– Какой человек?

– Ну этот, знаете, агент. Агент миссис Рэтклифф. Сказал, что если они заключат договор с нефтяной компанией, то снесут наш дом и построят здесь большую заправочную станцию.

– Ну что ж, думаю, настало время уходить отсюда. Мы не можем оставаться здесь вечно, тем более задарма.

– Старый дом рассыпается на куски, мистер Майк. Никто не хочет ни покупать его, ни платить за жилье.

– Это потому, что миссис Рэтклифф так долго терпела нас и ворчала лишь изредка. Надо бы с нами пожестче, особенно с теми парнями.

– Конечно. У них и пары долларов не найдется. Если б вы их не подкармливали, они бы давно померли с голоду.

– Может быть, для них лучше уехать, Улисс. Ты был здесь весь день?

– Да, сэр.

– И уверен, что мисс Лиллиан не звонила?

– Да, сэр. Никто, кроме тех двоих, о которых я говорил вам, – мисс Эйприл и человек из «Таймс газетт».

– Ладно. У меня проблемы, Улисс.

– Мне кажется, мистер Майк, у вас всегда проблемы, – сказал Улисс, улыбаясь.

– На этот раз – из-за моей дорогой женушки.

– Ее родители?

– Да. Ее старик может меня пристрелить…

– Расскажите, как он выглядит, и я прослежу, чтобы он не попал сюда.

– Меня больше беспокоит то, что я чертовски глупею при общении с женщинами. Почему, Улисс?

– Не знаю, сэр. Если бы я знал ответ, я и себя мог бы оградить от многих несчастий.

– …Послушай, Улисс. Я попытаюсь немного поспать. Если позвонит мисс Лиллиан, разбуди меня.

– Хорошо, сэр, – сказал Улисс, снял тряпку с корзины и встал. – Могу я для вас что-нибудь сделать – наполнить ванну… или что-нибудь еще?

– Нет, но знаешь что, если увидишь седого представительного джентльмена перед дверью с автоматом в руках, кричи и поскорее убегай…

Проснувшись, Долан осознал, что дождь все еще продолжается, и почувствовал в животе, прямо под пупком, нечто теплое и бодрое; затем понял, что горит свет и кто-то трясет его за плечо.

Долан открыл глаза и узнал в склонившемся над ним человеке Бишопа.

Эдди, увидев, что наконец разбудил Долана, присел на кровать рядышком с ним.

– Майк, ты проснулся?

– Да. Что случилось?

– Это насчет журнала.

– Что насчет журнала? – встрепенулся Долан, моментально сбросив с себя сон и садясь в постели.

– Карлайл изъял его из газетных киосков.

– Карлайл?

– Джек Карлайл. Я думаю, что это он. В городе в киосках не осталось ни одного экземпляра «Космополита».

– Как? Что случилось? – Долан задавал вопросы один за другим, опуская ноги на пол и хмуро глядя на Бишопа.

– Насколько я могу понять, это был обычный налет, прекрасно рассчитанный по времени, в деловой части города. Через несколько минут после плановой доставки пара-тройка парней одновременно вломилась в каждый киоск. Схватили все журналы, кинули их в машину и смылись.

– Неслабо!

– Несколько продавцов подняли шум и попытались защищаться, но бандиты приказали им заткнуться, или это будет только начало. Напоминает старую методику Карлайла. Он хочет быть чертовски уверен, что статья о его брате не попадет в тираж.

– Он не мог этого сделать! – воскликнул Долан. – Небеса, это же Соединенные Штаты Америки!

– Вечный старый звон про то, что их посадят в тюрьму. А они не могут – но делают.

– Итак, остались только журналы на почте и в соседних аптеках.

– Думаю, «летучие эскадроны» посетили уже и аптеки. Сейчас больше девяти часов. Меня не удивит, если Карлайл доберется до почты и обчистит ее тоже.

– Я надеюсь, черт возьми, что он это сделал. О господи, как я надеюсь на это! Выставится дураком перед властями…

– Забавная вещь: таким парням все равно, перед кем они предстают дураками. Черт, я пытался дозвониться до тебя два часа, а соседи сказали, что тебя нет.

– Это правда, – произнес Долан, закуривая. Затем поцокал ногтями по зубам и продолжил: – Ладно, придется напечатать второй тираж, вот и все. Сукины дети. Что он о себе думает, что он Гитлер или Муссолини?

– Таких амбиций у него нет. Черт, эта страна полна такими…

Долан задумчиво затянулся, процокал ногтями по зубам еще несколько раз, затем быстро поднялся и пошел в гостиную к телефону. Разыскал и набрал номер домашнего телефона Лоуренса; но тот, кто ответил, сказал, что мистер Лоуренс ушел и не появится дома раньше полуночи.

Долан вернулся в спальню:

– Лоуренс в кино или где-то еще. Если бы я смог связаться с ним, я бы уговорил его вызвать печатников на ночную смену, и мы бы сразу выдали второй тираж. Господи, надо же было именно сегодня ему уйти…

– Можно сделать это утром. Если только он согласится.

– Что ты хочешь сказать – «если он согласится»?

– Он же так, трость-ветром-колеблемая, ты же знаешь. Старается забиться в норку при первом признаке проблемы, и именно он – настоящая проблема для тебя. Одно слово со стороны Карлайла, и Лоуренс и не пикнет.

– Мы уговорим его!

– Не получится, если он не захочет, – сказал Бишоп. – Это его право. По-моему, мы останемся как старый ручей без запруды.

– Ты так думаешь?

– Да. Борьба только начинается. Но я не собираюсь сдаваться – я мужик крепкий. Главная же опасность грозит тебе. Карлайл все еще не воспринимает нас всерьез, а когда воспримет, то не ограничится просто «чисткой» киосков.

– Господи, это чересчур.

– Не для него. Это просто его способ предупреждения. Если в один прекрасный миг Карлайл пойдет к Лоуренсу и порекомендует ему бросить все, ты, черт возьми, прекрасно можешь представить, что случится.

Зазвонил телефон. Долан вздрогнул.

– Подойди ты, ладно? – попросил он. – Меня здесь нет.

Бишоп пошел к телефону. Долан слушал его извинения; через минуту Эдди вернулся.

– Ты становишься важной персоной, – сказал он. – Это был знаменитый экс-сенатор, Марк Фрайд.

– Господи! – воскликнул Долан. – Я забыл, что женился.

– Забыл? Ну ты даешь. Твой тесть хочет, чтобы ты позвонил ему. Сказал, что неважно, в какое время. Между прочим, ты оказался весьма популярным, твои фотографии во всех утренних газетах…

– Я не видел их. Послушай, Эд, мы в чертовской опасности, не правда ли?

– Не могу не согласиться. Майк, ты восхитителен! Ты самый оригинальный сукин сын, которого я когда-либо встречал. У тебя нет ни малейшей идеи, что делать, правда?

– У меня есть только одна идея – Бад Макгонахил. Первым делом я собираюсь дать тебе полномочия специального заместителя шерифа этим утром, и мы займемся выпуском второго тиража и защитой от реквизиции. Даже если придется вызвать полицию для охраны газетных киосков.

– Здорово. Я приму полномочия, потому что в городе есть пара ублюдков, которых я давно хотел бы пристрелить. Но не связывайся с полицией: ни с окружными, ни с городскими копами. Карлайл управляет всеми. Если мы выпустим тираж, то без посторонней помощи. Лично я думаю, что у нас не больше шансов, чем у священника во время смерча…

– Может быть, я смогу уговорить Лоуренса не менять ставку. Мне это прежде удавалось.

– Но тогда не грозило схлопотать бомбу в фасад типографии. А теперь это возможно. Запомни мои слова, этот ублюдок затрясется, как только Карлайл разинет пасть. Единственное, что можно сделать, – это устранить Карлайла.

– Есть другой способ.

– Да, попробовать договориться и убедить…

– Я постараюсь. Ладно… Мне надо идти.

– Куда?

– Прогуляться, – ответил Долан, надевая френч и шляпу и направляясь к выходу.

– Эй! Тебе лучше прихватить это, – сказал Бишоп, показывая на пистолет.

Долан секунду поразмыслил, потом согласно кивнул:

– Думаю, да, – вернулся и взял пистолет.

– Смотри, куда суешь нос, – посоветовал ему Бишоп, поднимаясь. – Может, позволишь мне пойти с тобой?…

– Прекрати. Со мной все будет в порядке, – резко оборвал его Долан, выключил свет, надел пальто и вышел.

Спустились но лестнице молча.

Машина Бишопа стояла на обочине, и в свете уличных фонарей Долан узнал Майру, сидящую внутри. На мгновение Долану захотелось пойти в гараж за своей машиной и избежать разговора, но решил, что нет смысла создавать повод для еще большей неприязни.

– Почему ты не сказал мне, что она здесь? – обратился он к Бишопу, подходя к машине. – Привет, Майра.

– Привет, Майк.

– Почему ты не зашла?

– Мы только и добились, что вошел Эд, – сказала Майра, улыбаясь. – Этот твой черномазый прямо-таки верный пес… Куда ты собрался в такую ночь?

– На прогулку.

– Майк, – проговорила Майра спокойно, – ты не собираешься отколоть очередное безумство?

– Я только собираюсь прогуляться.

– Куда он собрался, Эд? – спросила Майра, поворачиваясь к Бишопу, который сидел за рулем.

– Откуда я знаю?

– Майк, ты не будешь глупить с Карлайлом или что-нибудь в этом роде?

– Нет.

– Ты не против, если я пойду с тобой?

– Я думал, ты меня послала подальше…

– Не время ребячиться, – резко оборвала его Майра. – Я иду с тобой.

Она потянула за ручку, но Долан положил обе руки на дверь и нажал, удерживая ее внутри.

– Нет, – сказал он. – Ради бога, ты уже втравила меня в одну историю. Если бы не ты, я никогда бы не женился на Лиллиан.

– Я знаю. Отрезал нос назло своему лицу.

– Отвези ее домой, Эд. Встретимся завтра утром, рано. Около восьми.

Он пошел в гараж и взял свою машину. Когда он выезжал, Уолтер спустился в гараж из комнаты Улисса.

– Какой-то парень по имени Томас хочет, чтобы ты позвонил ему домой. Сказал, что это очень важно.

– Непременно… – ответил Долан и нажал на газ.

Он ехал под дождем, не придерживаясь никакого специального маршрута, порой с трудом пробираясь между припаркованными у обочин машинами.

Ехал и думал: «Жаль, что дождь ослабевает, как здорово, если бы дождь продолжался и продолжался». Архипелаги Южных морей именно поэтому так привлекали его – там лил вечный дождь; однако в глубине его мыслей был Карлайл и «Космополит», и что, черт возьми, стряслось с этой страной, что такие вещи возможны? В каждом городе есть Карлайл, но у миллионов и миллионов людей не хватает мозгов понять это, и так происходит во всем мире. Миллионы миллионов людей верят, что Гитлер и Муссолини – великие вожди, не зная (или не понимая), что эти безумцы, мерзкие больные ублюдки, бьют в барабаны и ведут громадное стадо (тех же самых миллионов миллионов недоумков) на убой. И им это непременно удастся. Хэмингуэй был прав насчет радио в следующей войне, сказав, что мы еще даже не можем представить себе всей важности его для разжигания истерии. Мы должны прижать всех этих Карлайлов, Гитлеров и Муссолини прямо сейчас. О да, все в этом великолепном, чудесном, прекрасном раю под названием Соединенные Штаты Америки, первосортное и самое лучшее, в этой единственной стране, где радио свободное и бесцензурное, где пресса свободная и бесцензурная и речи свободные и бесцензурные… Да, человек может говорить что угодно, в любое время, когда захочет… черта с два он может, – попробуйте, и окажется, что ваш журнал у вас забрали.

«Грязные чертовы сукины сыны», – подумал он, имея в виду Карлайла (но ни на минуту не забывая ни о Гитлере, ни о Муссолини).

Он проехал под большой каменной аркой, входом в Вестон-Парк, и только сейчас понял, что машина катит по кварталу, где живет Лиллиан, его жена; внезапно ему показалось, что он женат давным-давно, и Долан даже потянулся к бороде, хотя и знал, что бороды не должно быть.

Жена… Ну что же, как поживаете, миссис Майкл Долан, как поживаете? До невозможности рад встретить вас здесь! А кто этот важный старый козел вон там, который сидит во главе стола? Я не очень хорошо разобрал его имя, ах да, конечно-конечно, – сенатор. Я помню его созидательную службу в Вашингтоне, его заметные усилия от имени своих избирателей. Ну что же, ей-богу, сенатор, вы выглядите достойно. Да, Долан, Майкл Долан, вы помните меня, мои предки прибыли в Америку на «Мэйфлауэре»; о да, в самом деле, те самые Доланы, старые короли великой старой Ирландии (только теперь мой герб – перекрещенные кирка и лопата под вздернутым на домкраты скрепером); и как вам нравится эта отвратительная погода, сенатор? Старый скрюченный сукин сын, о вас говорят очень забавную вещь (хлопая его по спине) – что вы заплатили пятьдесят тысяч долларов в Вашингтоне, пытаясь вернуть потенцию; и тут же шепнуть на ушко: «Я читал рекламу в журнале, средство должно помочь». О, привет, дорогая, вот ты где, мы с твоим отцом только что предавались воспоминаниям. О да, сенатор, мы будем ехать осторожно, улицы сегодня скользкие; действительно ужасная погода, и спасибо вам еще раз также за маленький дом, презентованный в качестве свадебного подарка, он просто чудесный, даже слишком шикарный. И обед был слишком, слишком шикарный, а еще мы сыграли несколько партий в бридж с Берлингтонами-Уимси; да, если я увижу графа, я непременно передам ему ваши приветствия… доброй ночи, доброй ночи!!!

Дверь открыл слуга-негр.

– Мисс Лиллиан дома? – спросил Долан.

– Входите, сэр, – сказал слуга вежливо, открывая дверь.

– Ты тот парень, что впустил меня сегодня утром? – поинтересовался Долан, проходя внутрь.

– Несомненно я, мистер Долан, – ответил слуга, помогая ему снять пальто.

– Ты выглядишь по-другому.

– Возможно, это из-за черного пиджака, сэр. Утром я был одет в белый.

– Нет, что-то еще. Что-то в тебе лично изменилось.

– Вы тоже изменились, сэр, – заметил негр с улыбкой.

– О да, понятно. Я сейчас в образе. Я прогуливался час или два, принимая образ… Доложи мисс Лиллиан, что я здесь.

– Она ждет вас, сэр. Сюда.

Долан последовал за ним через гостиную в библиотеку, остановившись на некотором расстоянии от двери. Негр тихонько постучал, затем просунул голову внутрь.

– Мистер Долан здесь, – сказал он и отступил назад. – Проходите, мистер Долан.

Долан вошел, и дверь за ним закрылась. Он с любопытством огляделся. Это была мужская берлога.

– Вы Долан? – прогремел голос.

– Э-э, да. Здравствуйте. Вы напугали меня. Я не заметил вас за креслом.

– Я просто хотел быть уверенным. Я отец Лиллиан.

– Я знаю. Я узнал вас по фотографиям, сенатор. Но я думал… Слуга сказал, что меня ждет Лиллиан.

– Это я приказал ему так сказать. Хотел быть уверенным, что увижу вас, если вы придете. Садитесь.

– Она здесь?

– Не думаю, что она хочет видеть вас.

– В таком случае нет смысла оставаться, – произнес Долан, собираясь уйти.

– Садитесь, – повелительным тоном сказал сенатор, показывая сигарой на кресло.

Долан сел.

– Как это случилось – эта женитьба?

– Ну, это просто случилось, вот и все.

– Почему?

– Думаю, по самой очевидной причине в мире, мой дорогой сенатор, – мы очень любим друг друга.

– Чепуха, – фыркнул сенатор и прошелся по кабинету, размахивая сигарой и двигаясь, словно окружной прокурор в суде. – Я хочу сказать вам кое-что, что может удивить вас, Долан. Я слышал о вас раньше от Фреда Кафлина. Вы знаете, что, когда вы взялись за это дело с его дочерью, он на несколько недель нанял частного детектива следить за вами?

– Не недель – примерно десять дней, – поправил его Долан, медленно произнося слова. – Тоже немало. Все мои друзья стали говорить, что какой-то парень задавал им всякого рода раздражающие вопросы. Ну и однажды я позвал трех или четырех моих приятелей и сказал им, что рано или поздно какой-нибудь парень придет и начнет спрашивать обо мне и, когда он это сделает, я хочу, чтобы они позвонили мне в офис. Я отправился в полицию и поговорил с инспектором Трушка начет этого, и Трушка обещал помочь. Когда-то я был полицейским репортером и время от времени делал ему в своих репортажах благоприятную рекламу, – фактически это я вывел его в инспекторы.

– Это неважно, Долан, – сказал отец Лиллиан.

– Мне не хочется надоедать вам, сенатор, но эта история сыграла свою роль. Трушка обещал выделить несколько детективов по моему телефонному звонку, и пару дней спустя я выяснил, что парень, задававший лишние вопросы, пытается прорваться в офис моего друга. Я позвонил Трушка, и он выделил двух детективов. Мы поймали этого парня и отвели его в полицейский участок. Он признался, что он частный детектив, но больше ничего не сказал.

Полицейские не церемонятся с частными детективами, так что сунули этого парня в маленькую комнату в подвале. Звуконепроницаемая комната, сенатор, только с одним стулом – намеком на электрический стул – посредине, с большой настольной лампой, светящей в лицо допрашиваемого. Мы привязали этого парня к стулу и немного помяли его, но он все еще не говорил. Тогда мы поработали над ним каучуковым шлангом, и наконец он признался, что его нанял Фред Кафлин. Я подумал, что это немного чересчур, потому что сам Кафлин не ангел, и я потратил немало времени, надеясь застукать его. Ах да, я забыл сказать вам, что мне очень нравится работа миниатюрного фотоаппарата, – вы знаете, скрытые камеры. Ну вот, мои агенты сообщили мне однажды вечером, что он в некоем отеле в некоей комнате с молодой девушкой – ему нравятся молоденькие, возраста старшеклассниц; я спрятался в служебном туалете и стал ждать, когда он выйдет. Вы не поверите, он оказался настолько туп, что появился в коридоре вместе с девушкой, вместо того чтобы оставить ее в номере, и я сделал великолепную фотографию со вспышкой. Негатив спрятал в сейфе в подвале. Могу напечатать, если вам интересно. Я послал Кафлину оттиск, и с тех пор у нас с ним просто замечательные отношения. Итак, столь длинный ответ на простой вопрос я позволил себе лишь затем, чтобы предупредить ваши мысли по поводу частного детектива.

– Очень интересно, – сказал сенатор. – У вас был роман с дочерью Кафлина?

– Ну-ну, мой дорогой сенатор, давайте не будем заглядывать в прошлое. Нас касается только настоящее.

– Прекратите паясничать, Долан, и скажите мне, каковы ваши планы относительно Лиллиан.

– Я хотел бы обсудить их сначала с Лиллиан. Вы не против, если я закурю?

– Давайте-давайте. Конечно, вы знаете, что этот брак совершенно невозможен. Вы расторгнете его по обоюдному согласию или я должен буду сам предпринять что-нибудь?

– А что вы можете предпринять, сенатор? – спросил Долан, зажигая сигарету. – Лиллиан моя жена.

– Еще нет. Я мог бы аннулировать ваш брак.

– На каком основании?

– Что она на самом деле не является вашей женой. Что вы… э-э-э… никогда не спали с ней.

– Не будьте глупцом, сенатор. Вам отлично известно, что единственный способ аннулировать брак – это добиться, чтобы я подписал необходимые бумаги. Через суд вы ничего не сможете сделать. А я не хочу, чтобы наше дело попало в суд.

– Хорошо, вы ни на секунду не задумывались, любите ли вы Лиллиан, не так ли?

– Этого я утверждать не возьмусь. Она красивая и милая, и я влюблен в нее. Но люблю ли, не знаю.

– Конечно, – сказал мрачно сенатор, – я и сам мог бы взяться за это… Но выйдет грязно, а я ненавижу грязь и насилие.

– Не прерывайте представление, сенатор. Могли бы, но не будете.

Сенатор потер в задумчивости лоб.

– Послушайте, – произнес он наконец. – Я хочу прекратить все это и отправить Лиллиан в Европу. На год или два. Я обращаюсь к вашей спортивной чести: прошу отпустить ее без скандала.

– Вы затронули мое слабое место, сенатор. Я всегда был хорошим спортсменом, но позже я научился тому, что слов «спортивная честь» нет в блестящем лексиконе успеха. Любая игра идет по волчьим законам. Вы должны это знать – не зря же прошли суровую школу.

– Что может убедить вас оставить ее?

– Похоже, вы упускаете кое-что из виду. Предположим, я не люблю вашу дочь, но влюблен в нее; почему вы так уверены, что она не любит меня?

Сенатор не ответил, быстро подошел к шнуру колокольчика, потянул за него, затем повернулся к двери, улыбаясь, как будто ждал этого случая.

Появился негр.

– Попроси мисс Лиллиан прийти сюда.

Негр отступил назад, с подобием улыбки на лице, и в кабинет вошла Лиллиан. Она, очевидно, ждала в библиотеке. Долан удивился и задумался, как много из разговора она подслушала.

– Привет, Лиллиан, – произнес он, вставая и откладывая сигарету.

– Привет. Ну что ж, дорогой пала?

– Думаю, если ты скажешь мистеру Долану то, что сказала мне вечером, я смогу уладить дело.

– Сказать ему о чем, папа?

– О том, что ты не любишь его.

– Ах это… – Лиллиан повернулась к Долану. – То, что сказал папа, правда. Я не люблю тебя.

– Кто решил, что ты не любишь меня, – ты или он?

– Я. Ты действительно не воспринимал меня всерьез, не так ли? – спросила она невинно.

– Только не в тот момент, – ответил Долан, смеясь. – Да, ты действительно заморочила мне голову.

– Я просто сделала это шутки ради, – сказала Лиллиан, – не подумала, что ты отнесешься ко мне серьезно.

– Хватит, Лиллиан, – бросил сенатор. – Теперь ты можешь идти.

– Спокойной ночи, – сказала Лиллиан.

– Спокойной ночи, – отозвался Долан. И продолжил, подождав, чтобы она вышла: – Потрясающее чувство юмора.

– Ну вот, теперь вы видите, я был прав.

– Да. Не думаю, что она любит меня.

– Конечно нет. Вы же не хотите быть женатым на девушке, которая вас не любит, не так ли? Конечно нет! Ну что, вы согласны, что аннулирование брака – лучший выход?

– Абсолютно, – сказал Долан. – Абсолютно.

– Отлично! – воскликнул сенатор, энергично потирая руки и перекатывая во рту сигару. – Вы знаете Оппенгеймера из банка?

– Да.

– Он мой адвокат. Встретимся завтра в десять часов утра здесь, он приготовит бумаги.

– Я буду, – отозвался Долан. – Ну что же…

– Мой мальчик, – сказал сенатор, сияя и тряся его руку, – вы оказались очень разумным человеком. Пойдемте, я провожу вас до двери…

– Спасибо, сенатор, – перебил его Долан. – Вы упустили всего одну вещь.

Сенатор нахмурился.

– У меня есть то, что нужно вам, а у вас есть то, что нужно мне. Классическая предпосылка для заключения сделки, не правда ли?

– Я не вполне понимаю, куда вы клоните.

– Дело в том, сенатор, что я очень сильно нуждаюсь в деньгах.

Марк Фрайд застыл, глядя на Долана из-под кустистых бровей.

– Мне нужны деньги для продолжения своего дела, и я подумал, что, возможно, вы сможете мне помочь.

– Вымогательство, да? Преднамеренное вымогательство.

– Не преднамеренное. Идея пришла мне в голову минуту назад. Когда Лиллиан разъяснила, что не любит меня. Вы помните, она сказала, что вышла замуж шутки ради. Я пришел сюда, чтобы разобраться во всем, и неожиданно для себя теперь выяснил, что Лиллиан шутила. Это будет вам стоить…

– Я не дам вам ни пенни, черт возьми!

– А без денег, – сказал Долан мягко, – не будет аннулирования брака.

– Я постараюсь привлечь тебя за это. Ты пожалеешь, чертов ирландский шантажист.

– Это не шантаж, сенатор, – бизнес. Мне нужны деньги, а у вас они есть. Мне нужны пятьдесят тысяч долларов.

– Пятьдесят ты…

– Я не собираюсь спорить. Пятьдесят тысяч.

– Почему я… Так нельзя… – просипел сенатор, а затем бросил отрывисто: – Я дам вам двадцать пять.

– Тридцать семь с половиной.

– Тридцать пять. Да или нет?

– Да. Встретимся утром, в десять, в офисе Оппенгеймера. Не буду больше надоедать, сенатор. Я сам найду дверь.

Калли, начальник печатного цеха, с некоторой подозрительностью отнесся к изготовлению еще одного тиража «Космополита». Да, он слышал о том, что случилось с журналом прошлой ночью, он также думает, что это весьма неприятно, но есть утвержденный график, и сегодня надо печатать и брошюровать журнал страховой компании, это займет большую часть дня. Допечатка приведет к тому, что плановая работа будет отложена и людям придется остаться сверхурочно, вот тогда Лоуренс на самом деле взбесится.

– Я беру на себя полную ответственность, – сказал Долан.

– Понимаю, Майк, но все же хочу получить разрешение мистера Лоуренса.

– Но я же говорю тебе, Лоуренса нет дома. Домашние сказали, что он уехал в офис.

– Так, значит, сейчас он должен быть здесь.

– Я знаю, что должен, но его нет, и он может не появиться и через час. Нельзя терять время. Послушай, Калли, тексты еще в металле, так?

– Да, еще не переплавили…

– Тогда какого черта? Ставь их в машины и начинай. Какой тираж напечатали вчера?

– Что-то вроде двадцати двух сотен.

– Сделай тридцать пять сотен.

– Это выбьет из графика…

– Ладно, если другая работа затянется, я оплачу сверхурочное время. А теперь начинай, хорошо?

– Ладно, Майк, но если Лоуренс ничего не скажет…

– Я позабочусь об этом. Просто потерпи.

– Привет, Калли.

– Привет, Эд.

– Как дела? – спросил Бишоп Долана.

– Нормально. Давай уйдем отсюда и дадим Калли работать, – сказал Долан, выходя из кабинета в коридор. – Виделся с Бадом?

– Да. Посмотри, – сказал Эд, показывая значок заместителя шерифа. – Выглядит немного дешево. У Бада есть один с бриллиантом, доставшийся ему от Элкса, или Муза, или кого-то еще. Я мог бы заполучить его, но…

– Он выдал тебе оружие?

– Нет, дал взаймы один ствол. Тридцать восьмой калибр. Говорит, забрал его у Красавчика Флойда, когда поймал его здесь, но думаю, привирает.

– Баду нравится производить впечатление на людей знакомством со знаменитыми преступниками.

– Я знаю. Хороший парень тем не менее…

– Получил? – спросила Майра.

Бишоп кивнул, поднял полу пиджака, чтобы она могла увидеть пистолет в кармане его брюк.

– Значок, кобура – все. Угадайте, где я присягал.

– Где? – спросил Долан.

– В уборной парикмахерской через дорогу. Бад сказал, что следует быть крайне осторожными. Представьте себе, стульчак! Символично, да? – засмеялся он.

– Что там с Калли? – спросила Майра Долана. И тут как раз послышался характерный рокот печатного станка.

– Это «Космополит»?

– Да.

– Здорово! Вот это здорово! Мы покажем этому ублюдку, где его место!

– А что насчет газетных киосков? – поинтересовался Бишоп. – Карлайл пуганул однажды, пуганет еще раз.

– Думаешь? – сказал Долан и, подойдя к заднему окну, жестом подозвал к себе Эда и Майру. – Взгляните.

На стоянке позади фабрики, под крышей открытого ангара, где Лоуренс обычно оставлял грузовики, околачивались семь или восемь человек.

– Гориллы, – произнес Долан. – Отпетое хулиганье. Эти умеют говорить на языке Карлайла. Знаете, откуда я их взял? Из книги пэров полицейского участка. Эммет отобрал их для меня.

– Когда ты виделся с Эмметом? – спросил удивленный Бишоп.

– Сегодня утром. В шесть часов. Поехал к нему домой и объяснил, что произошло, и попросил помочь – и вот они здесь. Хотел бы посмотреть, как кто-нибудь попытается приструнить этих малышей.

– Надо же, черт меня возьми, обратиться за помощью к шефу полиции, – сказал Бишоп, хлопая Долана по спине. – Когда ты придумал это?

– Прошлой ночью, когда прогуливался, и никто, кроме тебя, не хотел рисковать. Но это еще не все, что я придумал.

– А что еще? – дуэтом спросили Эд и Майра.

– Это еще не окончательно, но, если все получится, наши проблемы будут решены.

– Деньги?! – воскликнул Бишоп. – Это деньги? От кого?

– От Фрайда.

– Ах вот куда ты направлялся вчера вечером! – сорвалась Майра на крик. – Что случилось?

– Хватит орать на меня, – сказал Долан, обращаясь к Бишопу с объяснениями. – Я ездил нынешней ночью по городу, думая о многих вещах и ни о чем конкретно, и заехал к Лиллиан. Не знаю, почему я оказался там, а не где-нибудь еще. Сначала у меня не было мысли ехать туда, но раз! – и я там.

– Полагаю, она бросилась в твои объятия, – съязвила Майра.

– Заткнись, – бросил ей Долан через плечо. – Итак, в результате Лиллиан заявила, что вышла за меня замуж только шутки ради и что вовсе не любит меня.

– Это старик заставил ее так сказать.

– Конечно он. Все произошло при нем. Он вызвал ее как главное вещественное доказательство необходимости аннулировать брак. Она, видите ли, подумала, что отмочила чертовски великолепную шутку.

– Море веселья, – вставил Бишоп. – Продолжай.

– Это все. Я сказал – о'кей, мы аннулируем брак. Только мне нужны пятьдесят тысяч баксов для этого.

– Господи! – присвистнул Бишоп. – Пятьдесят тысяч! Ты получил их?

– Сторговались на тридцать пять. В десять встречаюсь с Фрайдом в офисе его адвоката, чтобы подписать бумаги.

– Черт, ты кудесник! – воскликнул Бишоп, качая головой. – Эти тридцать пять и четыре, которые мы получили благодаря Майре, позволят нам напечатать еще много-много номеров. Может быть, я могу получить пару сотен аванса, ты знаешь, дети ослабели…

– Конечно-конечно, Эд. Послушай, я беспокоюсь…

– Почему, ради бога! Твои волнения закончились. Не о чем беспокоиться.

– Эти деньги, что обещал мне Фрайд. Я чувствую себя мерзавцем.

– Ты слышишь этого парня? – сказал Бишоп Майре. – Послушай, Майк. Ты имеешь право на эти деньги. Господи, вобьешь ли ты когда-нибудь себе в голову, что парень с угрызениями совести в наше время всегда будет парнем, которого поимели. Кроме того, эти деньги пойдут на хорошее дело.

– Ты имеешь в виду журнал? Конечно, об этом я и думал, – произнес Долан рассудительно. – Именно поэтому я сделал ему предложение. Что ты скажешь, Майра? – спросил он, возвращаясь к столу, где сидела Майра, грызя карандаш.

– Я думаю, что тебе чертовски повезло, что он не свернул тебе шею, – выпалила Майра.

– Ах, так ты думаешь, что я мерзавец, – сказал Долан спокойно. – Надо тебе нащелкать по носу за такие выводы о моих намерениях!

– Знаешь, почему ты так внезапно разозлился? Ты ведь и сам думаешь так же.

– Сейчас отшлепаю тебя на счастье, выбью немного сарказма.

– Прекратите, оба, – возмутился Бишоп, вставая между ними. – Никогда не видел ничего подобного. А если меня не будет, когда вы начнете перепалку, что тогда? Прекратите.

Долан прорычал горлом что-то неразборчивое, и Бишоп отошел к окну.

– Майк! – позвал он.

Долан, уловив зловещие нотки в голосе Эда, стремительно подошел к нему и посмотрел через его плечо.

Из офиса напротив только что вышел человек. Это был мужчина небольшого роста, ничем особо не выделявшийся. Они наблюдали, как он пересек улицу и встал на остановке в ожидании трамвая. Когда он наконец повернулся к ним лицом, Бишоп и Долан быстро отступили от окна, чтобы мужчина не смог их увидеть.

– Забавно, что он не поднялся повидать нас, – сказал Долан.

– Да. Не считает нас достаточно важными персонами.

– Кто это? – спросила Майра.

– Джек Карлайл, – ответил Долан, кусая губу.

Майра быстро подошла к окну.

– Он не должен тебя заметить, – быстро проговорил Долан.

– Хорошо, – шепнула Майра, прижав голову к стене и украдкой глядя в окно. – Он не смотрит сюда… так вот каков местный диктатор! Ну, – сказала она, отходя от окна, – его вид отвечает на многие вопросы, которые мне были непонятны.

Монотонный рокот печатного станка, на фоне которого происходил их разговор, внезапно смолк. Долан и Бишоп посмотрели друг на друга.

– Пойдем, – бросил Долан Эду.

Он сбежал по лестнице, Бишоп – следом за ним, и вошел в кабинет Лоуренса без стука. Лоуренс только что снял плащ.

– Это вы остановили станки? – спросил Долан.

– Да, и я остановлю снова, если их включат без моего разрешения, – сказал Лоуренс, садясь за стол. – Какое право вы имеете распоряжаться?

– Я пытался связаться с вами, но не смог. Я очень беспокоился о перепечатке тиража… Почему вы остановили печать? Что-то не так?

– Вы прекрасно знаете, что сегодня мы печатаем ведомственное издание страховой компании. У нас слишком давно этот контракт, мы не сможем нарушить его сейчас.

– Это не причина, – сказал Бишоп.

– Подожди минуту, Эд, – остановил его Долан. – Визит Джека Карлайла не мог повлиять на остановку станков, не так ли?

– Карлайл, Карлайл… – повторил Лоуренс, словно не понимая, о ком идет речь.

– Прекратите морочить мне голову. Я только что видел, как он вышел из вашего офиса.

– Мистер Карлайл был здесь, – признал Лоуренс. – И посоветовал…

– Он ничего не советовал. Приказал. Ну ладно. Что дальше? Вы собираетесь позволить ему запугать вас?

– Это не запугивание. Я не хочу быть обвиненным в клевете. Я уже сообщил вам свое мнение по поводу статьи.

– Ответьте на мой вопрос: вы будете печатать журнал или нет?

– Ну, Долан, похоже…

– Я говорил тебе, что он трус! – с негодованием воскликнул Бишоп. – Говорил, что он будет пресмыкаться…

– Ладно, – оборвал его Долан. – Я напечатаю журнал где-нибудь еще. Я заберу все, что уже было напечатано, и формы, и отпечатаю в другом месте. Есть какие-нибудь возражения?

– Зачем же, конечно нет, – сказал с облегчением Лоуренс.

– Вот что не так с этой страной, – произнес Бишоп, нависая над столом. – Слишком много хилых маленьких выскочек вроде тебя, ублюдок.

– Пойдем, – позвал Эда Долан.

Они прошли в цех. Там, у резальной машины, лежали стопки листов; часть уже перекочевала на стол, на котором девушка фальцевала, то есть складывала и сгибала.

Калли подошел к ним со скорбным выражением на физиономии.

– Ну вот, – сказал он.

– Мы переезжаем, – проговорил Долан. – Я подгоню сюда грузовик через несколько минут, и мы заберем все, что уже сделано. Формы тоже.

– Мне жаль, Майк, – сказал Калли. – Крутым бизнесом занимается Джек Карлайл.

– Похоже, что так. Ладно, – Долан повернулся к Калли, – ты можешь собрать все вместе и дать вынести через заднюю дверь. Ты знаешь, эти подонки…

– Конечно.

– Спасибо за все, Калли.

Они вернулись наверх. Майра опустошала ящики, выкладывая содержимое на стол.

– Мы переезжаем, – сообщил ей Бишоп, входя в кабинет.

– Я так и поняла, когда остановили станки.

– Эд, – сказал Долан, надевая пальто, – оставайся здесь, пока я не вернусь. Мне надо увидеться с адвокатом, а потом я пригоню грузовик.

– Куда мы двинем?

– Если я не получу денег, никуда – мы закончили. Если же получу… Просто оставайся здесь. А тем парням скажу… Или лучше попросить их подняться? На случай если что-нибудь случится.

– Они только помешают. Майра, я и старый Красавчик Флойд справятся здесь и без них, – сказал он, ощупывая кобуру.

– Майк, пару минут назад звонил Томас, – сказала Майра.

– И чего бы ему не оставить меня в покое? – поинтересовался Долан, направляясь к двери.

– Майк, – окликнула его Майра, – будь осторожен!

– Хорошо…

Оппенгеймер, адвокат, медленно ходил туда-сюда по ковру, заложив руки в карманы и не отрывая взгляда от окна.

– Думаю, что дождь наконец почти закончился, – заметил он. – Похоже, если поднимется ветер, завтра днем станет достаточно сухо для игры в гольф. Вы играете в гольф, Долан?

– Нет, не приходилось.

– Гольф – великая игра.

– Итак, они сказали мне…

Оппенгеймер остановился перед Доланом и посмотрел на него сверху вниз:

– Не думаю, что вы поступаете очень мудро, Долан. Сенатор не из тех, кого можно обижать. Я знаю его. Он очень сильно расстроен.

– Я тоже.

– Вам следовало бы принять его чек. Вы практически оскорбили его своим отказом.

– Послушайте, мистер Оппенгеймер. Я пришел сюда подписать отказ от прав, и подпишу, когда он вернется с наличными. Я отказался от чека просто потому, что не собираюсь давать ему шанс остановить выплату.

– Именно поэтому он обиделся. Это равносильно заявлению о недоверии. Сенатор – честный человек.

– Знаю, знаю. О сенаторе я знаю все. Вы забыли, что я несколько лет работал в газете.

Дверь открылась.

– Ну-ну, входите, сенатор, – сказал Оппенгеймер.

– Вот, – произнес сенатор, швыряя пачки денег на колени Долана. – Тридцать пять тысяч, крупными купюрами. А теперь, ради бога, подпишите этот отказ, или я лично вышвырну вас в окно.

– Спасибо, – сказал Долан, поднимаясь и направляясь к столу. – Где я должен расписаться, мистер Оппенгеймер?

– Здесь и здесь.

Долан написал свое имя и выпрямился.

– Спасибо, – сказал он снова, рассовал деньги по карманам и вышел.

Секретарша открыла дверь и заглянула в кабинет:

– Извините, что прерываю вас, мистер Баумгартен, но вы должны быть на Пасифик-Пресс в одиннадцать, а сейчас десять тридцать.

– Хорошо, – сказал ей Баумгартен. – Успею.

Голова секретарши исчезла, и дверь снова закрылась.

– Они собираются приобрести какое-то оборудование, – вновь обратился он к Долану. – О чем вы пытались мне рассказать?

– Я выпускаю журнал, – начал Долан терпеливо.

– Я знаю. «Космополит». Видел. Что вы говорили насчет печатного станка?

– Вы продали Лоуренсу оборудование, не так ли?

– Да.

– Это я и хотел знать. Я больше не печатаю у него журнал. У меня есть формы и все остальное, и я просто хочу знать, не могли бы вы мне сказать, где в городе есть точно такие же станки.

– Вы хотите напечатать журнал где-нибудь в другом месте?

– Правильно. И сохранить тот же формат.

– В городе есть несколько печатных машин того же типа, что и у Лоуренса. Один есть у Грина…

– Отпадает. Его дядя – издатель «Курьера», и рано или поздно… Нет, он отпадает.

– Есть приличная машина у Гриссома, прямо за углом. Он печатает множество ведомственных изданий и информационных брошюр. Пару месяцев назад я продал ему еще несколько станков.

– Вы думаете, он возьмется за «Космополит»?

– Не вижу, почему бы нет. Возможно, он ваш единственный шанс. Конечно, тесное сотрудничество с ним не улучшит ваше положение в обществе…

– Сейчас я не могу позволить себе привередничать. Я готов на все. А почему это не улучшит мое положение?

– Гриссом регулярно печатает коммунистические брошюрки. А Лоуренс, как я понимаю, стал болыщ заниматься ведомственными делами.

– Похоже, сотрудничество с Гриссомом не слишком влияет на ваше положение в обществе. Вы ведь активист Американского легиона…

– Бизнес есть бизнес, – сказал Баумгартен. – Я принадлежу Легиону только по ночам.

– Гриссом, говорите?

– Прямо за углом. Я бы проводил вас туда, но спешу.

– Все в порядке. Спасибо, Генри.

– Не за что, Майк. Дайте мне знать, как все сладилось.

Гриссом оказался чуть полноватым человеком, старше пятидесяти, белокурым, с голубыми глазами и с ученым лицом. Предложение Долана его очень заинтересовало. Он кивал головой и улыбался, слушая историю о происшествии с «Космополитом», и когда Долан рассказал о том, что несколько часов назад Лоуренс остановил печать, Гриссом искренне рассмеялся, его очень позабавила история Майкла.

– Ну что же, мистер Долан, – произнес он, успокоившись, – теперь вам не стоит бояться, что печатные станки будут остановлены. Рискуя показаться непочтительным, я все же хочу, чтобы вы знали: я не испытываю благоговейного страха перед Джеком Карлайлом.

– У вас здесь не найдется места, которое мы могли бы использовать под офис?

– Это. – Он указал на крытую лоджию. – Подойдет? Мои корректоры обычно используют его… когда у меня есть корректоры. Насколько велик ваш штат? И вообще, у вас есть штат?

– Трое. Еще два человека и я.

– Тогда места должно хватить.

– В конце концов, это не важно. Важно лишь то, когда мы сможем закончить перепечатку.

– В любое время. Начнем хоть сейчас, если дадите формы. Еще надо будет взять несколько девушек на фальцовку…

– Делайте все, что понадобится. Вот, – сказал Долан, засовывая руку во внутренний карман и вытаскивая купюры, – здесь пятьсот долларов. Просто в качестве доказательства, что мы не валяем дурака.

– Зачем, в этом нет необходимости.

– Берите.

– Ну ладно… – согласился все еще удивленный Гриссом, принимая купюры.

– Я достану грузовик и привезу все сюда. Будьте на месте в течение часа. Хорошо бы начать около полудня, если это возможно.

– Я подсуечусь с командой, – сказал Гриссом.

Полчаса спустя Долан пригнал в фургоне на автостоянку фабрики Лоуренса. Все формы и сложенные и несложенные листы журнала были уложены на скамейке аккуратными стопками и охранялись мордоворотами, собранными шефом полиции.

– Загрузите все в машину, ребята, и можем слегка перекусить. Сегодня после полудня надо подготовить журнал к распространению.

Он обошел здание и поднялся по лестнице.

– Ну? – поинтересовались Бишоп и Майра.

Долан вытащил деньги и выложил на стол.

– Тридцать четыре тысячи пятьсот долларов. Наличными.

– Отлично, черт возьми, – воскликнул Бишоп, беря деньги и тасуя их. – Это самые большие деньги, которые я когда-либо держал в руках.

– Что насчет журнала? Куда мы отправимся? Я видела, на каком грузовике ты приехал, в нем достаточно места, чтобы перевезти всю контору Лоуренса, – сказала Майра.

– Я нашел место на Шестой авеню, прямо около вокзала. Хозяина зовут Гриссом.

– Гриссом? – быстро переспросил Бишоп.

– Ты знаешь его?

– Мне ли не знать? Он радикал. Полицейские арестовывали его пару раз.

– Мне он показался достаточно безвредным. Очень приятный и очень безобидный. Мне все равно, радикал он или нет. У него есть печатные станки, и это все, что меня интересует.

– Хорошо. Я готов, – заявил Бишоп. – Но могу сказать тебе прямо сейчас, и к гадалке ходить не надо, что может случиться дальше.

– Первым делом Майра и я отправимся в банк. Ты же отправляйся к Гриссому на грузовике с материалами. Встретимся там.

– Ты же не думаешь положить все эти деньги на мое имя, не так ли? – поинтересовалась Майра, забирая пачки денег у Бишопа.

– На свое имя я не могу положить их без проблем – все из-за этих судебных дел и наездов против меня, – сказал Долан. – Как только у меня появятся деньги в банке, мой счет сразу арестуют. Так быстро, что у тебя голова закружится.

– Увидимся у Гриссома, – отозвался в дверях Бишоп.

– Непременно. Пойдем, Майра.

– Надо бы тебе позвонить Томасу, – проговорила Майра, надевая шляпу. – Он пытался застать тебя пару раз.

– Начинает смахивать на то, будто парень неравнодушен ко мне, – сказал Долан. – Ладно, давай отнесем эти деньги в банк, пока нас не ограбили.

Тираж пятого номера «Космополита» возвратился в газетное киоски около пяти часов вечера, – подходящее время, чтобы поймать поток возвращающихся домой.

Большие плакаты гласили:

В каждом из семи наиболее важных и оживленных мест продаж рядом с кипами журналов стоял и следил за порядком один из специально подобранных Бадом мордоворотов. У каждого при себе кожаная дубинка и пара внушительных медных кастетов (их Долан купил в ломбарде). Парни были подготовлены и отлично знали, что делать, если будет предпринята любая силовая акция.

Долан, Бишоп и Майра обошли все семь точек, производя проверку, и дали каждому здоровяку десятидолларовую банкноту. По столько же было обещано, если ребята Бада будут охранять журналы до девяти часов.

– Отлично. Раскупаются нарасхват, – радовался Долан, когда отъезжал от последнего киоска. – И никакого чириканья со стороны Карлайла.

– Давайте не будем забегать вперед, – сказал Бишоп. – У него еще достаточно времени что-нибудь предпринять.

– Наши парни знают, что делать. Им нравится их работа. Трое из них славно потрудились на Бергофа.

– Кто такой Бергоф?

– Перл Бергоф. Ты никогда не слышал о Перле Бергофе?

– Кажется, что-то припоминаю, – сказал Бишоп. – Статья в «Форчун», да?

– Правильно.

– Майк, – напомнила Майра, – надо связаться с Макгонахилом насчет той девушки, которая работала в офисе Карлайла. Тебе она понадобится. Несомненно, теперь Большое жюри захочет об этом знать, и Медицинская ассоциация…

– Я собираюсь позвонить ему вечером. О, я контролирую события, не волнуйся.

Он остановился на светофоре.

– Посмотри, – сказал Бишоп спокойно. – В машине, слева от тебя.

Долан взглянул на остановившийся рядом дорогой «седан». Мужчина за рулем; на соседнем кресле – женщина, вслух читает «Космополит». Мужчина наклонил голову, чтобы лучше слышать.

– Видишь? – спросил Бишоп.

– Это будет сегодня вечером по всему городу.

Светофор перемигнул, и Долан тронулся дальше, на юг, к океану.

– Где мы собираемся поесть?

– Господи, Майра, – воскликнул Бишоп, – ты снова проголодалась?!

– Я могла бы съесть мертвого солдата конфедератов, – ответила она.

– Не хотите поехать на пляж? – спросил Долан. – Тебе нравится похлебка из моллюсков?

– Мне нравится хорошая похлебка, но я никогда еще не пробовала ее на пляже. Это так близко к океану…

– Моллюски водятся в океане, к твоему сведению, – заметил Долан.

– Я знаю. Именно это я хотела сказать…

– Я буду все, что угодно, кроме гамбургера, – встрял Бишоп. – Теперь, когда у нас есть деньги, не хочу, и не захочу впредь, ни одного гамбургера.

– Майра, – сказал Долан, – напомни мне вечером: надо выписать чек Дэвиду и миссис Мардсен.

– Зачем, ради бога? – удивился Бишоп. – Нам могут понадобиться деньги. Не обязательно платить им прямо сейчас.

– Лучше это сделать, пока есть деньги. Надо оплатить еще несколько счетов. Я подумал только о самых срочных, – сказал Долан и, смеясь, нажал на газ, торопясь добраться до пляжа и пообедать, а затем вернуться домой.

Телефон зазвонил, и несколько минут спустя Улисс вошел в комнату:

– Это был мистер Макгонахил. Он сказал, что вы знаете…

Долан поднялся с кровати и направился к двери.

– Он уже отсоединился, – остановил его Улисс.

– Почему ты не позвал меня? – спросил Долан сердито. – Ты знаешь, как я хотел поговорить с ним.

– Нет, сэр, я не знал. Вы сказали, что никого не хотите слышать. Не так ли, мисс Майра?

– Да, Улисс. Это не его вина, Майк, – вступилась она за Улисса. – Он весь вечер только и делал, что отвечал по телефону.

– Извини, Улисс, – кивнул Долан. – Я позвоню ему домой.

Он пошел в гостиную и набрал номер Макгонахила.

– Бад?… Это Майк Долан. Ты искал меня?… Отлично! Что это?… Подожди минутку, я возьму карандаш и запишу… Итак. Джин Кристи. Где она живет?… Апартаменты Долли Мэдисон. Хорошо… В самом деле? Отлично, Бад, я очень это ценю. Скажи, слышно что-нибудь от Карлайла?… Ничего, да? Мы выпустили журналы сегодня днем… Читал? Что ты думаешь насчет статьи?… Я бы назвал это сенсацией. Спасибо, Бад, большое спасибо. – Он вернулся в гостиную. – Макгонахил разыскал девушку. Ее зовут Джин Кристи, и она живет в апартаментах Долли Мэдисон. Более того, он переговорил с ней, и девушка сказала, что с радостью даст показания, если потребуется.

– Господи, это великолепно, – воскликнул Бишоп.

– Добавил, что неплохо бы сунуть ей полсотни, просто за понимание так сказать. Ладно… – и тут Майкл заметил, что Майра, очень бледная, легла на кровать и попыталась уставиться в книгу. – Что случилось? – спросил Долан, немного встревоженный.

– Эти моллюски – у меня от них колики в желудке, – пожаловалась она. – Я знала это, знала…

– Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, через минуту все будет нормально, – с трудом выговорила Майра.

– Эд, – сказал Долан, – мне надо сходить поговорить с этой девушкой, Кристи.

– Ступай, если хочешь, хотя не вижу особого смысла. Если Бад говорил с ней, то нет оснований для беспокойства.

– Все равно, чувствую, лучше самому поговорить с ней… Ты уверена, что тебе ничего не нужно, Майра? Может, принести что-нибудь из аптеки?

– Я в порядке, – полушепотом ответила Майра. – Но не уходи надолго, хорошо? Эд, может, тебе лучше пойти с ним?

– Оставайся здесь, Эд. Я не задержусь…

– Извините, что не могу пригласить вас в свою комнату, – сказала Джин Кристи, – это женские апартаменты, и хозяева придерживаются старомодных взглядов.

– Этот холл вполне подходит, – ответил Долан. – Спасибо, что пришли.

– Не за что. Я ждала вас. Мистер Макгонахил говорил, что вы, возможно, позвоните.

– Как я понимаю, он объяснил вам, что меня интересует.

– Да. Насчет статьи в вашем журнале о Гарри Карлайле.

– Вы видели журнал?

– Эту часть я прочитала, да. Вы обычно прямо высказываетесь, не так ли?

– Это практически единственный способ обходиться с подобной историей. Вы помните этих девушек, Гриффин и Макалистер?

– И ту и другую. Я ассистировала на обеих операциях. Макалистер умерла на моих руках.

– Вот как? – воскликнул Долан, изумленный. – Господи, я никогда не думал, что можно так просто получить материал на Карлайла. Мисс Кристи, я боюсь, что может быть назначено расследование по этому поводу, и я хотел бы, чтобы вы… ну…

– Поведала свою историю Большому жюри?

– А вы смогли бы? Мне не хочется обременять вас, но до тех пор, пока у нас не будет хоть одного свидетеля, мы не будем крепко стоять на ногах.

– Я скажу это, можете быть уверены, скажу, – выговорила Джин со страстью в голосе. – И это еще не все. Он провел преступную операцию на мне тоже. Использовал меня для самопроверки: прооперировал, а затем через месяц уволил…

– Неудивительно, что вы обозлены на него, – произнес Долан. – Ваш протест естествен. Но я думаю, что и он обиделся.

– Вы так думаете? Наверное, это моя вина, возможно, я вела себя неправильно. Я привыкла умолять его, и, конечно, это неизменно заставляет мужчину презирать женщину. К тому же он всегда рассчитывает, что брат вытащит его из любой переделки. Он думал, что запугал меня. Поверьте мне, мистер Долан, я молилась о таком шансе. Шансе расквитаться…

– Да, это именно такой случай. И думаю, что умнее всего нам сейчас пойти прямо к нотариусу и заверить ваши показания. Я знаю нотариуса, который возьмется за это. Вы согласны?

– Все, что хотите. Но я должна вернуться к одиннадцати часам.

– Конечно. И это не может принести вам вред. Я бы почувствовал…

– Хорошо. Сейчас переоденусь…

– Вот, – сказал Долан, когда она встала, и подал конверт с пятьюдесятью долларами внутри.

– Что это? – спросила она, засмущавшись, понимая, что там.

– Записка. Откроете наверху. Я буду ждать вас прямо здесь…

Она улыбнулась ему, направляясь к лифту.

Трое склонившихся над ним парней с длинными обрезками свинцовых труб в руках загораживали потолок. На них были надеты белые проволочные шлемы и красные резиновые перчатки, и они смотрели на Долана, перешептываясь.

Через секунду парни начали размеренно опускать обрезки трубы на его голову, совершенно без злобы, улыбаясь и смеясь, как дети, играющие в интересную игру.

Долан пытался отражать удары, пытался встать, но обнаружил, что движется в абсурдно медленном темпе. Трубы крушили его голову, а он все думал: черт, почему я не могу двигаться? И в конце концов свалился с кровати и пополз, а они прямо перед ним размахивали свинцовыми трубами.

Наконец он смог встать на ноги, ноги двигались тоже в этом абсурдном медленном темпе, и упал, согнувшись пополам; положив руки на пол и отчаянно отталкиваясь, он пытался ускорить движение. Трое громил продолжали молотить свинцовыми трубами… он вскрикнул и сел, открыв глаза.

– Тихо, тихо, хватит драться, – проговорил Бишоп.

На секунду Долан подумал, что сошел с ума. Солнце светило в окно, абсолютно ясный прямоугольник жары. Минуту назад была тьма, а теперь – свет.

– Ложись, – говорил Бишоп, толкая его мягко назад на подушку.

…Провал, боль, темнота – борьба – борьба – борьба – и не понять, не понять, что, черт возьми, происходит…

Он коснулся подушки затылком и застонал – ощущение, будто чайник горячей воды вылили на лоб.

Но теперь он оказался ниже прямоугольника света, и солнце больше не слепило, стало понятно, что он в своей комнате. Здесь же был Бишоп, выглядевший измученным и встревоженным, и рядом с ним Майра, тоже заметно измученная и встревоженная.

«Господи, – подумал он отстраненно, – я заболел…»

И затем – дзинь! – стена в мозгу, мешавшая вспомнить, сломалась и рассыпалась, и все стало очень ясным: он отвез Джин Кристи назад в апартаменты после того, как упрятал документ в тайник, и только вышел из машины в гараже, как трое парней…

– Господи! – сказал Долан. – Сильно меня отделали?

– Могло быть хуже, – произнес Бишоп, садясь на кровать и улыбаясь. – Ты – счастливчик Мик! Господи, ну и череп у тебя!

– Адская боль, – проговорил Долан, проводя рукой по тугой повязке. – Черт, у меня не было шанса. Они напали на меня, прежде чем я смог повернуться.

– Не могу понять, почему ты, черт возьми, не кричал?! – удивленно спросила Майра. – Мы ничего не знали, пока не услышали шум борьбы. Когда мы прибежали, они бросились на нас…

– Я выстрелил по ним шесть раз, – сказал Бишоп. – Но так чертовски волновался, что даже не задел никого из них…

– Карлайл, да?

– Уж конечно, не друг разлюбезный, в этом можно не сомневаться. Что случилось? Можешь говорить?

– Я в порядке. Что с моей головой?

– Ничего, пара глубоких ссадин и порезов. Пришлось наложить несколько швов. Что там с Кристи?

– Редкое везение. Гарри Карлайл даже оперировал ее. Мы сможем даже посадить Гарри. Ее заверенные показания у меня в тайнике…

– Да? Где это?

– Под сиденьем моей машины. Сходи принеси…

– Сейчас принесу! – сказал Бишоп, быстро уходя.

– Как это ты не оставил документ в кармане? – спросила Майра.

– Предчувствие, чистое предчувствие.

– Потрясающе! Эти ублюдки забрали все, что у тебя было. Мастера своего дела! Мы пришли туда минуту или две спустя после того, как поняли, что в гараже что-то происходит. Ты лежал на полу, карманы были вывернуты. Не удивлюсь, если Карлайлу было известно о твоей встрече с Джин Кристи.

– Не думаю. Парни не лезли в мои карманы в поисках чего-то особенного. Они просто хотели быть уверенными… Сильно повреждена голова? Передай мне зеркало.

– Всего несколько швов…

– Наверное, сильных повреждений нет, потому что я могу думать, говорить и помню все, что случилось. Тем не менее боль просто ужасная.

– Естественно. Не волнуйся, Майк.

– Я в порядке. Какого черта?! Я в порядке.

– Прекрати играть и не дергайся.

– Я не играю. Черт побери, почему ты всегда думаешь, что я играю? Почему считаешь меня напыщенным? Черт возьми, – сказал он Майре, садясь, спуская ноги на пол и вставая, – видишь это, всезнайка? Я даже не шатаюсь.

– Давай, вперед, вот свалишься, сломаешь свою чертову шею, тогда и увидишь, что мне наплевать.

Долан фыркнул, подходя к бюро с зеркалом.

На лице – длинная царапина, а голова туго забинтована. Он повертел головой из стороны в сторону, глядя в зеркало, затем обернулся, улыбаясь:

– Даже в этом тюрбане я все еще самый привлекательный парень в этом городе, так ведь?

– Не в этом одеянии. Майк, вернись в постель, а? Долан осмотрелся и обнаружил, что на нем надета пижамная рубашка, но нет штанов.

– Кто раздевал меня?

– Эд и я.

– И как всегда, ты перепутала. Я сплю в штанах, но без рубахи. Запомни это на будущее. Кинь мне халат.

Майра подала ему купальный халат.

– Ты когда-нибудь делала что-нибудь правильно? – спросил он, одеваясь.

– Ради бога, вернись в постель, – сказал, входя в комнату, возмущенный Бишоп.

– Нашел? – спросил Долан.

– Даже просмотрел по пути наверх. Отличное дополнение к твоей коллекции эротики.

– Каждое слово здесь – правда.

– Что не мешает показаниям этой Кристи быть эротикой. Послушай вот это, Майра…

– Не надо. Я могу представить, – сказала Майра. – Не думаешь ли ты, что надо положить это вещественное доказательство в надежное место? – спросила она Майка. – Может быть, спрятать в твой сейф в подвале?

– Думаю, да. Черт, не хочется идти в город с этим бардаком на голове. Придется отвечать на миллион дурацких вопросов.

– Какой город? Ты останешься здесь, – сказал Бишоп.

– Нет, черт возьми. Убирайтесь и дайте мне одеться.

Бишоп посмотрел на Майру.

– Не надо пытаться спорить с ним. Он не пропустит эту возможность ни за что на свете. Ему доставляет наслаждение быть суперменом, ты же знаешь…

– Что с вами случилось? – спросил Гриссом Додана, когда все трое вошли к нему в кабинет.

– Меня избили.

– Они даже свистнули его пистолет и значок, – сказала Майра.

– Карлайл? – спросил Гриссом, не обращая на нее внимания.

– Возможно.

– Конечно. Кто же еще? – выпалил Бишоп.

– Вы получили удар, когда добились успеха, – проговорил Гриссом, качая головой. – Вам понадобится выдержка, Долан.

– Давай, Долан, согласись с этим. Хотя бы однажды, – попросила Майра.

Долан взглянул на нее, но промолчал.

– Где это произошло? – продолжил расспросы Гриссом.

– В моем гараже. Трое или четверо парней напали, когда я выходил из машины.

– Так, может быть, вам лучше отлежаться дома?

– Я не доставлю этим сукиным сынам такого удовольствия.

– Могу вас уверить, вы просто не очень хорошо знаете нашего героя, мистер Гриссом, – сказала Майра.

Долан тут же попытался дать ей пинка. Майра едва увернулась.

– Что нового? – поинтересовался Бишоп.

– Ничего, кроме шести или семи допзаказов.

– Откуда?

– Из аптек в районе Вестон-Парка.

– Прямо с собственного заднего двора доктора, – сострил Долан. – Мы пошлем их прямо по адресу.

– Уже сделано. Малыш, мой подмастерье, все отнес.

– Не следовало этого делать, – сказал Долан. – Подождали бы нас. Не хотелось бы видеть, как мальчик попадет в ситуацию, с которой не сможет справиться.

– Я не думаю, что это случится, – мягко возразил Гриссом.

– Ладно… – бросил Долан, возвращаясь на лестницу, ведущую в лоджию, которая заменяла им офис.

– Я рада, что мы положили эти бумаги в сейф, – сказала Майра. – По крайней мере, знаем, что с ними ничего не случится.

– Что мы будем делать на следующей неделе? – спросил Бишоп.

– Первым делом я собираюсь написать редакционную статью о ситуации в театре-студии. Он больше не является таковым. Превратился в коммерческое предприятие, в какое-то закрытое акционерное общество.

– И даже больше, – отозвалась Майра со своего места. – Как насчет того, что это место встреч для гомосексуалистов и лесбиянок? Как насчет домов, что были снесены? Людей, что в них жили…

– Есть четкие доказательства, – продолжил Долан. – Это должно помочь… Чертовски многое произошло с тех пор, как в театр пришел Майер.

– О, ты хочешь накрыть притон, с которым связан драгоценный театр-студия?

– Пожалуйста, не надо рассказывать мне, что там происходит. Я помогал строить его. Практически жил там семь или восемь лет…

– Вот почему за статью берусь я. Для тебя все слишком близко. Ты колеблешься. Я сам напишу редакционную статью о театре-студии.

– Ладно, ради бога, иди и пиши, раз тебе столько известно.

– В любом случае никто этим особенно не заинтересуется, – сказал Бишоп. – О ком будет наша главная статья? О Карсоне?

– Дело Карсона – небольшое…

– Да? Он делает пятьдесят тысяч в год на монополии грузовых перевозок в городе.

– И этим тоже никого особо не удивишь. Люди в наше время ждут, что их городские уполномоченные окажутся жуликами, и, возможно, разочаруются, если окажется, что это не так. Нет, статья будет не о Карсоне.

– Тогда о Несторе?

– Не знаю. Он больший жулик, чем Карсон, потому что сотрудничает с дном. Он выглядит и говорит как веялка, катается на «дюзенберге», но… Чертовски скользкий тип. Нет. А почему мы не можем начать с основания и постепенно добраться до Муссогитлера Карлайла?

– Конечно, в этом что-то есть. Карлайл. Если мы сможем опрокинуть его, это почти верная Пулитцеровская премия за наиболее достойное служение публике.

– Вряд ли. Отдадут толстым журналам. Да, неплохо бы припечатать следующим самого мистера Джека Карлайла… Но здесь проблема.

– Да?

– У нас ведь еженедельник, номер обязательно должен выйти на следующей неделе. С выходом раз в месяц было бы проще. Нам нужно время добыть факты. Не верится, что мы сможем прижать Карлайла за неделю.

– Мне тоже, – сказал Бишоп. – Я думаю, нам лучше взяться за Нестора. Мне о нем многое известно. Могу написать статью, не выходя из офиса.

– Это твой любимый вид статьи, не так ли? – отреагировала Майра.

– Послушай, – сказал Бишоп, – вот парень, над которым ты издеваешься. Не я. Может, хватит?

– Ладно, может быть, действительно лучше взяться за Нестора… Эй, мистер Гриссом! – позвал он, наклоняясь через перила.

Гриссом подошел к основанию лестницы и выглянул.

– Вы знаете каких-нибудь рекламных агентов, которых заинтересует подработка для журнала?

– Никого достойного рекомендации, – ответил Гриссом. – Позвоните Джерджесу в «Курьер». Он может знать кого-нибудь.

– Так и сделаю, – сказал Долан, спускаясь к телефону. – Можно нам поставить наверху дополнительный аппарат? Мы часто пользуемся телефоном.

– Хорошо, я закажу. Номер телефона «Курьера» на том календаре.

Долан набрал «Курьер», попросил Джерджеса и объяснил, что надо. Джерджес заявил, что запросто откопает кого-нибудь, но уверен, что любой, кого он пришлет, запросит небольшой еженедельный заработок и процент от своей работы. Долан объяснил, что с этим все будет в порядке, распрощался и дал ему адрес Гриссома.

– Пришлите также одного из ваших людей. Я хотел бы получить полстраницы в «Курьере». Личное объявление.

Джерджес сказал, что где-то после полудня сможет связаться с кем-нибудь подходящим, поблагодарил и отсоединился.

Долан вернулся к лестнице.

– Эй, Эд! – позвал он. – Хочешь проехаться по киоскам вместе со мной?

– Конечно.

– Ладно, – сказала Майра, перегнувшись через перила. – Езжайте и займитесь этим.

– А ты проверь женские клубы по светскому календарю на следующую неделю. Тебе придется это делать вместо Лиллиан. Ты сейчас на работе, не забывай. Вернемся через час. Если меня будет искать рекламный агент, попроси его подождать.

– Лучше не напрягайся, – сказала Майра Долану в ответ. – Может быть, тебе досталось сильнее, чем ты думаешь.

Долан проигнорировал последнюю реплику Майры и направился к двери вместе с Бишопом.

– Первым делом мне надо добраться до уличного таксофона, – заявил Долан.

– Воспользуйся телефоном Гриссома.

– Не хочу, чтобы Майра слышала меня. Я собираюсь позвонить Макгонахилу, чтобы он дал мне другой значок и пистолет. В следующий раз я не буду таким беспечным…

«Доктор Гарри Карлайл найден мертвым».

«Тело светского доктора обнаружено в ванной с револьвером около руки» – гласили заголовки.

– «Револьвер около руки», – произнес Долан вслух. – Вшивые газетенки. У них даже не хватает совести признать, что доктор совершил самоубийство.

– «Доктор Гарри Карлайл, тридцатипятилетний хирург и популярный общественный деятель, был найден мертвым в ванной своего дома в Вестон-Парке в одиннадцать часов сегодня утром, – прочитал Бишоп. – Единственная пуля пробила его правый висок. Револьвер был найден рядом с его вытянутой правой рукой. Доктор Карлайл стал мишенью яростной атаки, предпринятой вчера новым колтонским периодическим изданием, но никто из его близких друзей не смог показать, читал он статью о себе или нет. Джек Карлайл, его брат, хорошо известный в местных политических кругах человек, был слишком расстроен трагедией, чтобы сделать какое-либо заявление для печати».

– Всего один абзац? – спросил Долан.

– Нет, здесь несколько абзацев. Я просто прочитал так, будто он здесь всего один.

– Я бы сказал, что это довольно скверное чтение…

Они ехали молча квартал или два. Бишоп вертел газету, разглядывая заголовки; Долан смотрел вперед, следя за движением.

– Я думаю, нам лучше вернуться в офис, – сказал Долан. – Думаю, мы должны…

Долан заехал на автостоянку за углом, и они с Бишопом прошли в офис через двойные двери. В это время Гриссом и Майра были в кабинете Гриссома, читали газету. Они заметили в руках вошедшего Бишопа такую же газету.

– Однако же, а? – присвистнул Гриссом.

– Ну, скажу прямо, я никогда не думал, что он сделает это, – сказал Долан.

– А что ты ожидал от него? – спросила Майра.

– Только, ради бога, не говори мне, что ты предвидела такой конец, – резко бросил Долан.

– Я не предвидела, нет, – ответила Майра. – Но господи, это можно было предвидеть, если подумать. У него же не было другого выхода. Самоубийство – единственный способ избежать Большого жюри.

– Ну, предположим, мы бы знали, как он отреагирует. Что тогда? Воздержались бы от публикации, так, что ли?

– Полагаю, что нет, – согласилась Майра.

– Черт, я не сожалею. Не собираюсь лицемерить. Он был моим врагом, сколько могу припомнить. Я ненавидел его наглость, а он ненавидел меня. Кроме того, он враг общества. Город чертовски удачно отделался от него… Я не имею отношения к его смерти. Но интересно, какие последствия она будет иметь для журнала.

– Я не был знаком с джентльменом, – сказал Гриссом, – но думаю, что это лучшая реклама, которую только можно получить. Публика вправе думать так или эдак, даже считать, что это ужасно; а как отнестись тогда к нападению на вас головорезов его брата прошлой ночью? Ведь это не менее ужасно. Они запросто могли убить вас.

– Господь свидетель, они старались, – невесело усмехнулся Долан. – И не получилось у них лишь потому, что эти ребята плохо знали ирландцев. Если хотите убить ирландца, никогда не начинайте с удара по голове.

– Я полагаю, – сказал Бишоп мягко, – что нам надо немного прибраться перед визитом Джека Карлайла.

– Ты думаешь, он сунется сюда? – с полуслова понял его Долан.

– Не представляю, почему бы ему отказать себе в этом удовольствии, – хмыкнул Бишоп.

– А я не думаю, что он придет. Не только сейчас. Сомневаюсь, что мы вообще когда-нибудь услышим о нем.

– Хотелось бы в это верить, – сказал Бишоп.

В дверь постучали, и вошли два молодых человека.

– Мы ищем мистера Долана, – начал один из них.

– Я Долан. В чем дело?

– Меня зовут Кук, – представился первый. – Я из «Курьера». Это мистер Гэйдж. Джерджес говорил что-то насчет объявления, которое вы хотите дать.

– Да.

– А Гэйдж пришел по поводу работы рекламного агента. Кажется, вы обсуждали это с Джерджесом тоже. Гэйдж работал на Джерджеса.

– Поднимайтесь наверх, джентльмены, – сказал Долан, показывая путь на лоджию.

– Похоже, вы довольно сильно ударились, – заметил Кук, когда они поднимались по лестнице. – Автомобильная авария?

– В каком-то смысле. На самом деле все не так плохо, как выглядит. Садитесь.

– Автомобили в наши дни опасны, – заключил Кук.

– Да, – согласился Долан. – Я хотел бы напечатать полустраничное объявление в «Курьере» завтра. Его надо разместить так, чтобы все могли увидеть его.

– Ну что же, где-нибудь в первом разделе будет неплохо, мистер Долан. Боюсь, не смогу выделить для вас специального места, потому что на большую часть нашей площади заключены контракты. Но где-нибудь в первом разделе это легко устроить.

– Сколько это будет стоить?

– Вы даете голый текст или макет?

– Макет.

– Двести долларов. Если хотите поставить объявление в завтрашний номер, мы должны получить макет до трех часов. Он еще не готов?

– Это не займет много времени. К трем часам он будет у вас. Вы дадите мне расписку? – спросил Долан, вытаскивая пачку денег и отсчитывая двести долларов.

Кук выписал счет и взял деньги.

– «Эта расписка не является обязательством для колтонского «Курьера» предоставить рекламное место нижеподписавшемуся, – прочитал Долан маленькие буквы внизу листка бумаги. – «Курьер» сохраняет право отказаться от любого текста, если посчитает его противоречащим своим политическим и идейным традициям».

– Просто формальность, – заметил Кук.

– Хорошая вещь – частное объявление, – произнес Долан. – Между нами, у меня возможны проблемы с рекламой журнала.

– Вам не надо особо рекламировать журнал, – сказал Кук. – Где бы я ни был сегодня утром, везде твердили только о «Космополите».

– В самом деле? Хорошее или плохое?

– Примерно пятьдесят на пятьдесят. Впрочем, оценки не так важны, лишь бы о журнале говорили… Увидимся позже, Гэйдж. Спасибо, мистер Долан, – попрощался Кук, спускаясь по лестнице.

Долан повернулся к Гэйджу:

– У вас есть опыт работы по распространению заказов?

– Я только этим и занимался с момента окончания колледжа. Четыре года. Работал на Джерджеса…

– И что произошло?

– Ничего. Дело пошло плохо, и меня уволили шесть месяцев назад. Я принес пару рекомендательных писем, – сказал он, залезая в карман.

– Не надо. Вы, должно быть, знаете, что я не смогу платить вам так, как в «Курьере». Сколько вы там получали?

– Двадцать в неделю.

– Двадцать! Господи, удивительно, что люди там еще держатся. Я думал, ваши ребята зарабатывают шестьдесят или семьдесят…

– Некоторые из них – наверное. Но не я.

– Сколько вы хотите получать за работу в моем журнале?

– Не знаю, мистер Долан. Мне хотелось получать гарантированный минимум плюс процент от продаж.

– Эй, Майк! – позвал Бишоп снизу. – Мы собираемся пройтись за сандвичами. Ты хочешь сандвич?

– Даже два. Принеси мне пару, – отозвался Долан.

– Какие?

– Любые. Ну что же, Гэйдж, полагаете, что сможете продать площадь в «Космополите»?

– Попытаюсь, – сказал Гэйдж, улыбаясь.

– Звучит не слишком уверенно.

– Я не звезда из команды Ровера, мистер Долан. И не верю в журнальные статьи о передовых методиках дистрибьюторства. Но наверняка дам вашим деньгам поработать.

– Я на тебя надеюсь. Ты уже обедал?

– Нет, сэр.

– Мы здесь обходимся без формальностей. Зови меня Майк. Как тебя зовут?

– Сесил.

– Ну, Сесил, иди перекуси чего-нибудь, а затем поговорим о расценках и всем прочем. К тому времени я попробую во всем этом разобраться. Никогда не занимался этим раньше. Подожди-ка, мы не закончили насчет заработка. Ты получал двадцать в неделю в «Курьере». Сколько ты хочешь получать у меня?

– Мне подойдет все, что вы предложите.

– Как насчет пятидесяти?

– Отлично. Очень надеюсь, что смогу принести пользы на большую сумму.

– Я тоже. Ну а если нет, предупреждаю сразу – ты не продержишься и недели. Вот, здесь пять баксов в счет зарплаты.

– Спасибо, – сказал Гэйдж, беря деньги и вставая, – я вернусь примерно через полтора часа.

Вечером Долан выпил пять таблеток аспирина в течение сорока пяти минут, пытаясь избавиться от стука в голове.

– Если бы ты прекратил расхаживать по комнате, сел и перестал волноваться по поводу вещей, которые тебе неподвластны, глядишь, боль бы и прошла, – сказала Майра. – Карлайл мертв.

– Я и не беспокоюсь о нем, – возразил Долан.

– Хорошо, тогда о чем же ты беспокоишься?

– Ни о чем…

– Я не знала, что это сообщение в «Нью массез» так расстроит тебя, – призналась Майра. – Я показала тебе эту статью в качестве доказательства того, что здесь не единственный город в стране, где происходят странные вещи.

– Меня это не расстроило, – сказал Долан, – так, огорчило. Каждый день я выясняю все больше огорчительного. Вот почему я хочу выпустить журнал побольше, общенациональный журнал, только так я смогу сделать что-нибудь реальное. Я думаю, что Дороти Шервуд имела право убить своего двухлетнего сына. Она знала, что у него нет никаких шансов достичь самоуважения или счастья в этой жизни или что он сможет хотя бы поесть досыта, и она была права. Не хотела, чтобы мальчик вырос, проклиная ее за свое рождение… как я некогда обвинял свою мать. И своего отца. Как я это делаю до сих пор. Какое, черт возьми, право они имели приводить меня в этот мир? Они не смогли позаботиться обо мне, они предоставили мне учиться жизни за рекламными щитами и в темных аллеях, черт бы побрал их обоих.

– Майк! – произнесла Майра резко, вставая и подходя к нему.

– Ты думаешь, что у меня приступ безумия? Нет, леди, вы ошибаетесь. Я знаю, о чем говорю, я знаю, что чувствовала Дороти Шервуд! Что могла эта страна предложить ее сыну? Что, черт побери, эта страна может предложить любому другому ребенку? Очередь за благотворительным супчиком или шарик шрапнели в живот? Виновата ли Дороти, что убила сына? Почему, черт возьми, суд не приговорил к электрическому стулу человека, который довел ее до этого? Черт, это имело бы какой-то смысл…

– Господи! Ты можешь добиться власти и силы, – сказала Майра мягко, глядя на него. – Майкл Долан, ты однажды можешь стать большим человеком! Ты можешь стать таким чертовски большим…

Послышался стук в дверь.

– Входите, – кинул Долан через плечо.

Это пришел Улисс.

– Человек внизу спрашивает вас, – сказал он.

– Что он хочет?

– Не знаю, мистер Майк. Я спросил, а он ответил, что по личному делу.

– Как он выглядит?

– Забавно так. Маленький потрепанный парень, с усами. Похоже, иностранец. Я сказал, что не уверен, что вы дома. Может быть, мне лучше сообщить ему, что вас здесь нет?

– Приведи его, Улисс.

– Подожди минутку, Улисс, – вступила в разговор Майра. – Послушай, Майк. Ты знаешь, что тебе не следует так поступать. Хотелось бы, чтобы ты понял: мы заняты очень опасным делом…

– Ступай, Улисс, – перебил ее Долан.

Улисс вышел, неодобрительно качая головой.

– Однажды ты пожалеешь, что не слушал меня, – сказала Майра.

Долан улыбнулся, бросил галстук на книжный шкаф, повесил пиджак на спинку стула. Подошел к столу, вытащил шестизарядный пистолет (новый, Макгонахил выдал пару часов назад) из кобуры и положил его на стол, прикрыв газетой. Поставил стул так, чтобы в случае необходимости мог схватить пистолет сидя… и принял самый небрежный вид, когда Улисс привел посетителя.

Человек, очевидно, и впрямь был иностранцем, действительно немного потрепанный, очень маленький и худой. «Итальянец», – подумал Долан. Визитер выглядел обеспокоенным, но Долан, доведенный до состояния, когда подозреваешь всех и вся, не был уверен, что тревога посетителя настоящая.

– Вот мистер Долан, – сказал Улисс не слишком любезно и медленно направился к двери, как будто раздумывая, уходить или нет. Долан движением головы показал ему на выход.

Посетитель подождал, пока Улисс закроет за собой дверь, и только тогда произнес:

– Мистер Долан, мне нужна ваша помощь.

Долан не ожидал, что этот человек заговорит на чистом английском. По его внешнему виду можно было бы предположить, что у такого – ужасный акцент.

– Садитесь, – сказал Долан, приглядываясь.

– Меня зовут Багриола, – представился человек, все еще стоя. Он нервно теребил свою шляпу и настороженно глядел на Майру. – Я парикмахер.

– Это мисс Барновски. Она мой референт. Садитесь.

Багриола кивнул Майре быстрым движением головы и сел на край стула.

Майра передвинулась к книжному шкафу, заняв место немного позади гостя, и остановилась, опираясь на локоть. Враждебность читалась на лице женщины. Багриола заметил это, потому что несколько раз беспокойно оборачивался. В его глазах застыл страх.

– Не волнуйтесь, мистер Багриола, – сказал Долан. – Никто не собирается нападать на вас. Зачем вы хотели меня видеть?

– Да… верно-верно… о деле, – сказал немного неуверенно Багриола, глядя на Долана. – Я обращался в полицию и в газеты, но никто мне не помог. Сегодня я брил мужчину, и он рассказывал другому мужчине про ваш журнал, про то, сколько у вас смелости бороться за правду…

– Что вы имеете в виду, утверждая, что полиция не помогла вам?

– Уже дважды какие-то люди отводили меня в низовье реки и избивали плетью. Последний раз они оставили меня привязанным к дереву.

– Что? – вскинулся Долан. – Какие люди?

– Я их не знаю. Одеты в балахоны. На головах – маски и шлемы. Они обмазывают людей смолой и вываливают в перьях.

– Господи! – воскликнул Долан. – Крестоносцы!

Багриола кивнул, слабо улыбнувшись, и встал. Снял пальто, галстук и начал расстегивать свою рубашку.

– Я покажу вам, – сказал он, вынимая рубашку из брюк. – Смотрите…

– Господи! – воскликнул изумленный Долан. – Майра, подойти сюда, взгляни.

Спина Багриолы была изукрашена крестообразными рубцами и порезами.

– Небеса, можно вложить палец в эти шрамы, – сказал Долан. – Я ничего подобного не видел за всю жизнь. Господи, это чудо, что вы остались живы, мне такого никогда не приходилось видеть…

– Очевидно, ты не слишком хорошо знаешь, что происходит в этой твоей свободной стране, – спокойно произнесла Майра.

– Вам надо срочно показаться врачу, – сказал Долан. – Можно занести инфекцию.

– Я был у врача несколько раз. Вечером я специально попросил его снять бинты, поскольку собирался прийти к вам, – ответил Багриола, надевая рубашку.

– Господи! – повторил Долан. – Послушайте, что вам сказала полиция?

– Ничего. Сказали, что, если я не могу никого опознать, они не могут ничего сделать. А я, конечно, не могу, ведь они были в масках. Очень храбрые люди, – проговорил Багриола, пожимая плечами и застегивая рубашку.

– Не хотите ли… не хотите ли выпить чего-нибудь? – спросил Долан.

– Спасибо, нет, – улыбнулся Багриола. – Я хочу правосудия.

– Да-да, или я перестану уважать себя, – пробормотал Долан, все еще обеспокоенный увиденным.

– Не расстраивайтесь так, – попытался успокоить его Багриола. – Не один я такой. Есть и другие…

– Вы хотите сказать, что это распространенное явление?

– Очень распространенное. Нас дюжины и дюжины. Никто не знает о нас, потому что о нас не пишут. Это убедило меня в том, что кому-то в полиции или в газетах отлично известно о происходящем. По какой еще причине факты скрывались бы?

– Вы очень хорошо говорите по-английски для иностранца, – заметила Майра.

– Так же как и вы, – ответил Багриола, мягко улыбаясь.

– Я не иностранка.

– Я тоже. Я родился в этой стране. Иногда, когда я волнуюсь, моя грамматика хромает, но в остальном – я говорю очень хорошо. Видите, я американец, – сказал он, отворачивая лацкан пальто.

На лацкане была красно-бело-голубая лента Креста за отличную службу.

– В Аргонне. На Кьюнеле, с Первой армией, – пояснил он.

– Да, – подтвердил Долан. – Вы американец, правильно… Если я напишу об этом в статье, люди мне не поверят. Решат, что я выдумал эту историю с Крестом, просто чтобы позабавить себя и других.

– Но ты же видел Крест собственными глазами, – сказала Майра.

– Конечно, но такая ситуация обыгрывалась, и не раз, так что сейчас уже никто не поверит… Извините, что я прервал вас, мистер Багриола. Продолжайте. Почему они избили вас?

– Безнравственность. Они сказали… – Он остановился, глядя несмело на Майру.

– Продолжайте, мистер Багриола, – попросила Майра.

– Они сказали, что я сплю с моей сестрой, со своей свояченицей и дочерью.

– Почему они так решили?

– Это обычное дело, мистер Долан. У нас большая семья, и мы все живем в очень маленьком доме. Будь у меня деньги, я жил бы в большом доме, где у каждого была бы своя комната.

– Но вы ведь не безнравственны?

– Нет, сэр. Вы должны поверить мне.

– Мы верим, – сказала Майра. – Почему эти люди выбрали именно вас?

– Не знаю. Вы можете навести обо мне справки. Мои дети ходят в школу, я хороший парикмахер, набожен, вовремя оплачиваю счета. Не все, но я плачу понемногу каждый месяц. Не знаю, почему они выбрали меня. Возможно, соседи…

– Кто-то пытается отомстить вам?

– Отомстить за что? Я никому не причинил вреда.

– Этим людям не нужна веская причина, чтобы хватать и избивать людей, – сказала Майра. – Они просто делают это.

– Многие подверглись избиению. Некоторые стали калеками. Я знаю одного человека, который был повешен за шею.

– Что? – задохнулся Долан.

– Он не умер, – продолжил Багриола. – Устроили ему урок. Он будет жить, но навсегда останется парализован. Какие-то нервы были повреждены.

– Послушайте, можете мне рассказать об этом человеке?

– Конечно. В любое время.

– Прямо сейчас. Я хочу узнать о нем прямо сейчас.

– Минуточку, Майк. Не надо настаивать. Сегодня не наступит конец света.

– Почему?! Это самая дьявольская вещь, о которой я когда-либо слышал! – воскликнул Долан, его тонкие губы побелели. – Мне все равно, что сделал тот человек. Ни одна шайка трусливых сукиных сынов не имеет права повесить его. Это была та же банда, Багриола?

– На них были черные балахоны и черные шлемы. Возможно, существует несколько банд, но они все из одной организации…

– Настаиваю, потому что это самая мерзкая дьявольщина, о которой приходилось слышать, – сказал Долан, завязывая галстук. – Адские забавы!

– И все равно глупо заниматься этим сейчас, – не унималась Майра, подходя к нему. – Майк, я в свое время пыталась немного разобраться, и поверь мне, это просто еще один пример доброго старомодного американизма. Эта страна полна такого мусора. Господи, ты не можешь бороться в одиночку со всей системой. Попробуй относиться к этому легче, более спокойно что ли… Ты не должен растрачивать свою энергию на все, что тебя расстраивает. Будь рациональным… Я полагаю, – произнесла она, обращаясь к Багриоле, ее голос снова стал холодным, и на лице опять появилась враждебность, – что все сказанное вами – правда?

– Правда. Вы знаете, что это правда, – ответил Багриола.

– В любом случае я вам верю, – подал голос Долан, надевая пальто. – Я слышал об этих голубчиках, но первый раз столкнулся с примером их работы.

Майра подошла к столу и сняла газету с пистолета. Багриола следил за ней, но ни малейшей эмоции не мелькнуло на его бледном лице.

Майра взяла пистолет, вернулась к Долану и сунула кобуру с оружием в боковой карман его пальто, оставив ремешок кобуры расстегнутым, так чтобы револьвер легче было выхватить.

– Мистер Багриола, – снова обратилась она к посетителю, – я тоже склонна верить вам. Но мы занимаемся опасным делом, и должны быть осторожны. При малейшем признаке того, что вы пытаетесь завести Долана в ловушку, он выстрелит немедленно. Помните это.

– Она не шутит, Багриола, – сказал Долан. – Идемте.

– Прежде чем уйти, не могли бы вы дать мне адрес вашей парикмахерской или вашего дома? – попросила Майра.

– Адрес парикмахерской – десять тридцать восемь, Северная Лас-Кручес. Живу рядом, дом десять сорок.

– Спасибо, – произнесла Майра, записывая адреса. – Майк, если ты не вернешься через два часа, я свяжусь с Макгонахилом и дам этот адрес. Лучше постарайтесь, чтобы он благополучно вернулся домой, мистер Багриола.

– Пожалуйста, не звони Эду, не надо его беспокоить. Его малыш все еще болеет, и в любом случае ему, возможно, придется немало поработать вечером. Пожалуйста, не дергай его.

– Это именно то, что я собиралась делать, – сказала Майра твердо. – Позвоню ему, сойду вниз, позову Эрнста Люгера и останусь здесь. Не нравится мне все это. Думаю, ты чертовски упрямый дурак, вот что я думаю.

– Пойдем, Багриола, – кивнул Долан, выходя. – Она любит все драматизировать…

Полтора часа спустя Долан вернулся в свои апартаменты и обнаружил Майру и Бишопа, сидящих там в ожидании.

– Извини, что она притащила тебя сюда, Эд. Ты видишь, умница, – сказал он резко, обратившись к Майре, – я вернулся. Ничего не случилось. Я знал, черт возьми, что ничего не случится.

– Это хорошо. Я честно предупредила насчет Макгонахила и тем самым позаботилась о тебе.

– Полагаю, она рассказала тебе о Багриоле?

– Все до последнего слова. Ты видел джентльмена, которого парализовало из-за них?

– Да, видел. Багриола также отвел меня к негру, который был жестоко избит плетьми. Это все натворили Крестоносцы. Я пытался уговорить Томаса напечатать статью о них, еще когда работал в газете. Все это можно было предотвратить.

– Этот Багриола, значит, вроде посланца от угнетенных, как я понимаю…

– Веселишься? Неплохо бы тебе посмотреть на то, что я видел. Это было ужасно.

– Возможно. Ну и что? Меня это не беспокоит, – сказал Бишоп. – Многие вещи ужасают.

– Ты прошел войну. Это было ужасно. Все ужасно. Но почему ты завелся с этим случаем? Почему ты не можешь относиться к этому спокойно? – вопрос за вопросом сыпала Майра.

– Я понял, – проговорил, обращаясь к Эду, Долан. – Это последнее замечание объяснило мне все, что я хотел знать. Она думает, что все, что я делаю, неправильно.

– Она совсем так не думает, – заступился Бишоп за Майру.

– Она постоянно царапается, огрызается и дерется.

– Правильно, потому что любит тебя.

– Эд! – воскликнула Майра.

– Конечно, это так, – продолжил Бишоп невозмутимо. – Пора уж кому-нибудь сказать это…

Пауза продолжалась довольно долго.

– Все равно, – произнес наконец Долан, – ничто в мире не может помешать мне сделать что-нибудь с тем, что я видел сегодня. Нет, о господи, даже если меня убьют из-за этого!

– Прекрасно, – сказал Бишоп. – Никто и не пытается удержать тебя. Мы пытаемся помочь. Мы тоже хотим что-нибудь сделать. Но нельзя вмешиваться в такие вещи, не имея за душой ничего, кроме обостренного чувства справедливости. Нам не удастся навести порядок во всем мире за несколько дней.

– Да? Ну что же, начнем с вскрытия гнойника.

– А что насчет Нестора? А Карлайл? Я думал, что мы собираемся взяться за них.

– Для этого еще будет достаточно времени. То, с чем я столкнулся сегодня, важно. Это, черт возьми, самое важное! Послушай. Ты помнишь ку-клукс-клан, да?

– Еще как. Слишком хорошо. Садись. Сними шляпу.

– Хорошо, – продолжал Долан, сел, но тут же поднялся, оставаясь в шляпе, – я не знаю, это ку-клукс-клан или нет. Эти парни одеты то в белое, то в черное и называют себя Крестоносцами. Во всяком случае, они были вдохновлены кланом. Бог знает сколько их набралось, может тысячи. Все очень секретно и очень таинственно… и ни одного слова о них в газетах. Хватают людей по ночам, вывозят на пустыри и секут… Мажут дегтем и вываливают в перьях, прямо по прописям клана. И после всего этого дерьма – заставляют людей целовать флаг. Боже правый, они заставили даже бедного Багриолу целовать флаг, после того как высекли, а он отмечен военной наградой, и он лучший американец, чем любой из этих сукиных сынов. А бедняга Троубридж, лежащий в кровати… Ему я не могу помочь, и это заводит меня. Просто кровь закипает!

– Хорошо, – произнес Бишоп, когда Долан замолчал, – я терпеливо слушал тебя, а теперь ты послушай меня. Я скажу кое-что, что давно намеревался сказать. Замечательно, что ты с такой энергией беспокоишься об этом. Больше того, я думаю примерно так же. И Майра тоже. Но то, что происходит в Колтоне, происходит в любом городе Соединенных Штатов. Незаконные доходы и коррупция, фанатизм, фальшивый патриотизм – все это происходит везде. Колтон лишь символ того гнилого бардака, в котором погрязла вся страна. Предположим, ты положишь конец этому делу клана или Крестоносцев, кто бы они ни были. Предположим, ты положишь конец этому в Колтоне.

– Я собираюсь положить этому конец. Все верно.

– Подожди минуточку, дай мне сказать. Предположим, ты нанесешь сокрушительный удар по этому в Колтоне. А как насчет остальной страны? Тебе не удастся никакое доброе дело, пока ты не доберешься до самой сути явления. Ты можешь положить этому конец здесь, да, – и через месяц нечто подобное снова неожиданно возникнет. Ты понимаешь, к чему я клоню?

– Откровенно говоря, нет. У меня нет ни малейшей идеи насчет того, к чему ты ведешь.

– Я объясню это по-другому. Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Маркс?

– Конечно, я слышал о Марксе, Энгельсе и Ленине. Ну и что?

– Знаешь что-нибудь о них?

– Не очень много. И что, черт возьми, с этим надо делать?

Бишоп обратился к Майре.

– Непостижимо, да? – спросил он. – Ты можешь в это поверить?

– С трудом.

– Ради бога, в чем дело? – сказал раздраженно Долан.

– Надо их изучить. Они предлагают тот же способ действия, что и ты. Только они опередили тебя на много лет.

– Я все равно не понимаю.

– Не знаю, как тебе еще объяснить, – начал Бишоп. – Нужна дисциплина. Нужна организация. Без этого не добьешься никакого успеха. Без этого ты просто усердный работяга. Ты слышал что-нибудь о коммунизме, не так ли?

– Да, совсем чуть-чуть.

– Ты всегда шутишь насчет того, что я чертов коммунист.

– Я не имел в виду ничего личного, Эд, ты же знаешь. Просто выражение…

– Не извиняйся, – сказал Бишоп. – Я горжусь этим. Но ты прав, это просто выражение. Так, во всяком случае, думает большинство людей. Но ведь ты больше коммунист, чем я.

– С ума сошел! – возмутился Долан. – Я не коммунист.

– Ты коммунист, только не знаешь об этом. Ты ненавидишь то, что делают с городом, так же сильно, как ненавидишь то, что они делают с театром-студией, ты ненавидишь вшивую рекламу на радио, ты ненавидишь проповедников, потому что они скулят и вербуют новообращенных, ты ненавидишь всю систему. И черт возьми, ты говорил мне это сотни раз.

– Послушай, – сказал Долан, снимая шляпу. – Это спор затянется на всю ночь. Может быть, я коммунист. Если это и так, мне об этом ничего не известно. Но я действительно ненавижу все то, о чем ты говорил, и еще очень многое, о чем ты не упомянул, вроде рэкета Дня отца или Дня матери. Но больше всего я ненавижу этих ублюдков, которые надевают балахоны и колпаки, отвозят людей в низину реки и страшно секут, и всячески издеваются, и заставляют целовать флаг. Может быть, я нуждаюсь в дисциплине и организации, и, очень даже может быть, позже я найду кого-нибудь, кто научит меня этому. Но сейчас у меня нет времени останавливаться. Главное для меня сейчас – посадить этих Крестоносцев, и я собираюсь это сделать, даже если дело станет моим последним.

– Тебя это позабавит? – с долей сарказма поинтересовался Бишоп.

– Что ж, в саване нет карманов, – обронил Долан. – Я никогда прежде так не переживал. Несколько вещей раздражали меня, и без особого энтузиазма я хотел разобраться с ними. Тратил свою энергию – в основном, правда, на женщин. В этом нет ничего удивительного; каждый знает, что я не мог устоять перед симпатичными девушками. Но ничего удивительного нет и в том, что я внезапно очнулся. Человек вечером ложится спать дураком, а утром просыпается мудрецом. Не может объяснить, что именно случилось за это время; знает, что это случилось, и все. Так было со мной. Я еще не знаю, что буду делать, у меня нет ни малейшей идеи, с чего начать, но я твердо знаю, что собираюсь сделать это. Я не стану критиковать твой коммунизм, твои правила и принципы. Однако, судя по тому, что ко мне за помощью обращаются люди, будь то Тим Адамсон или Багриола, я понимаю, что я на верном пути. Может, надо бороться с такими вещами по правилам и учебникам и по научным тактикам, но я так не думаю. А теперь больше никаких споров, никаких сомнительных советов… Начиная с этого момента вы двое будете помогать мне делать то, что я хочу сделать, и так, как я хочу это сделать, или мы сегодня же распрощаемся навсегда. Я говорю серьезно, о господи. Прямо с утра завтра мы возьмемся за этих так называемых Крестоносцев, и пока больше никаких других дел. Ну так что вы решили? Со мной вы или нет?

Бишоп посмотрел на Майру, кусающую губу. На ее лице ничего не выражалось.

– Ладно, Майра, – сказал он наконец, – хоть это все и неправильно, но, похоже, мы должны следовать за ним.

– Да, – сухо отозвалась Майра.

– Хорошо, – констатировал Бишоп. – Ты очень ошибаешься, Мик, и даже сам Иисус Христос не смог бы переубедить тебя и за миллион лет. Но мы останемся, потому что любим тебя. Если каким-нибудь чудом мы выпутаемся из этого, может быть, у меня будет время показать, в чем ты не прав.

– Отлично… – сказал Долан. – А теперь не могли бы вы убраться к черту отсюда и дать мне поспать? Моя голова едва держится на плечах.

Бишоп и Майра встали. Бишоп взял шляпу и медленно вышел, не пожелав Долану спокойной ночи. Майра подошла к своему пальто и долго надевала его. Ничего не говоря. Можно было услышать тихое тиканье будильника на ночном столике…

В дверях Майра обернулась и посмотрела на Додана, по-прежнему молча, без улыбки – просто посмотрела. Затем закрыла за собой дверь. Через минуту Долан услышал, как она спускается вслед за Бишопом по лестнице.

Только когда он лег, до Долана дошло, что это единственный случай, с тех пор как они познакомились, когда Майра не изъявила желания остаться у него на ночь. И Долан не знал, что это значит.