Второй день пребывания в Урутине Стерхова посвятила изучению следственных материалов. Порядок выяснения обстоятельств был импровизацией, но, по ее убеждению, вполне подходил для расследования такого запутанного дела.
Рабочий день в урутинском следственном отделе начинался не в девять, как в Москве, а в восемь часов утра, потому что в провинции не было метро или автомобильных пробок.
В семь пятьдесят Стерхова стояла у двери кабинета, из-за которой доносился голос Шкарбун:
– Ну да… Обычная московская стерва, лет тридцати пяти. Внешность? Высокая, темненькая. Фигура? Ну так себе, ничего особенного… Хорошая, говорю! Тебе легко рассуждать, Лара, а мне хоть из кабинета беги!
Анна толкнула дверь и вошла в кабинет.
– Здравствуйте, Ирина Ивановна.
– Здравствуйте… – Шкарбун по-быстрому свернула разговор и бросила трубку. – Все материалы по Савельевым я убрала в сейф. Вам достать?
– Да, пожалуйста. И вот еще что… – Анна вырвала из блокнота листок, черкнула несколько строк и положила на край стола: – Нужно разыскать одного человека. Фамилия – Воронцов, имя и отчество неизвестны. Бывший военный за пятьдесят. Двадцать лет назад проживал в Урутине.
Шкарбун положила на стол две вчерашние папки и нехотя забрала листок.
– Это срочно?
– А в чем проблема?
– У меня и так много работы.
– Сначала найдите Воронцова, – отчетливо проронила Стерхова.
– Вы мне не начальник, а я вам не подчиненный. И я не обязана все бросать и выполнять ваши поручения, – проговорила Шкарбун и с вызовом положила листок на место.
Анна сняла жакет, повесила на стул и не спеша обернулась:
– Все – это что?
– Я не понимаю…
– Вы заявили, что не намерены все бросать из-за моих поручений. Но судя по тому, что я наблюдаю, вам нечего бросать, кроме сплетен по телефону.
Ирина Ивановна залилась румянцем, села за стол и сделала вид, что углубилась в изучение документов.
– На поиски Воронцова даю два дня, – напомнила Стерхова. – Когда найдете, немедленно доложите.
– А вы всегда себя так ведете на новом месте? – Отбросив самолюбие, Шкарбун встала с кресла и забрала листок.
Анна равнодушно осведомилась:
– Как?
– Бросаете вызов коллективу.
– Не стоит обобщать. Вы – не коллектив, а я лишена выбора, приходится работать с вами.
– Не имеете права оскорблять… – Не договорив, Ирина Ивановна выскочила из кабинета и хлопнула дверью. Из коридора донеслись ее шаги и первая фраза телефонного разговора: – Ты только представь себе, Лара…
Стерхова усмехнулась, открыла папку и пробежалась глазами по перечню документов.
«Протокол осмотра места происшествия… Пожалуй, начну с него». – Она перевернула страницу, отложила в сторону выпавшие схемы и стала читать.
«Двадцать четвертого сентября две тысячи первого года. Осмотр начат в двенадцать часов. Осмотр окончен в семнадцать тридцать».
– Что-то вы, друзья, подзатянули с осмотром… – вслух заметила Анна. – В сентябре в половине шестого уже темнеет.
«Следователь следственного отдела при УВД города Урутин капитан юстиции Рябцев Иван Николаевич, получив сообщение в одиннадцать часов от дежурного УВД об обнаружении предположительно угнанного автомобиля ВАЗ-2109, прибыл в район тридцатого километра к мосту через реку Урут…»
– Та-а-ак…
«Проезжая часть, ведущая к мосту, горизонтальная с обеих сторон. Вид покрытия дороги – гравийный. Мост деревянный, покрытие проезжей части моста дощатое. Ширина дороги и моста – шесть метров. С обеих сторон у въезда на мост установлены дорожные знаки ограничения по весу. На расстоянии пятнадцати метров от моста на левом берегу Урута располагается кромка хвойного леса. На правом берегу кромка леса находится на удалении трехсот пятидесяти метров».
Стерхова перевернула страницу, подняла глаза и, глядя перед собой, проронила:
– Гравийка – это плохо… Ни черта на этой гравийке не обнаружишь.
Пробежав глазами формальную часть протокола, она задержалась на важном.
«Место происшествия находится в зоне действия дорожных знаков, установленных по ходу осмотра, непосредственно на мосту. Деревянное ограждение моста со стороны направления течения реки сломано и частично обрушено в воду. Пролом в ограждении занимает три полных пролета между деревянными столбами-укосинами и составляет четыре с половиной метра. На деревянном покрытии моста вблизи ограждения обнаружены следы протекторов автомобильных колес, которые обрываются у кромки моста. На той же стороне в реке под водой на расстоянии десяти метров от моста просматривается крыша легкового автомобиля белого цвета. Автомобиль сориентирован по оси течения реки с небольшим отклонением задней части к левому берегу. На момент осмотра данный участок реки, моста и прилегающей к нему дороги находился под естественным освещением при хорошей видимости».
– Ага… Машина рухнула в воду, и, пока шла ко дну, ее протащило вниз по течению. Теперь ясно, почему осмотр затянулся – вытаскивали тонну железа из реки в десяти метрах от моста.
Анна перевернула страницу и присвистнула:
– А глубина-то – пять с половиной метров! – Она просмотрела список технических средств, используемых для подъема автомобиля, и решила, что без связей отца погибшего здесь явно не обошлось. – Ну хорошо, а что у нас с осмотром автомобиля?
«В результате идентификации поднятого из реки автомобиля установлено, что ВАЗ-2109 белого цвета с данным государственным регистрационным знаком числится в угоне. В процессе осмотра автомобиля выявлены повреждения переднего бампера, левой передней фары, левого переднего крыла, решетки радиатора и капота. Левое переднее колесо повреждено и вывернуто наружу. Лобовое стекло имеет множественные трещины, наружные зеркала в исправном состоянии, стеклоочистители на месте. Задняя правая дверца автомобиля на момент извлечения из реки была распахнута, остальные три закрыты».
«Будь я на месте следователя, я бы тоже решила, что женщина с девочкой выбрались из машины и утонули», – подумала Анна.
«Внутри транспортного средства на водительском сиденье обнаружено тело мужчины, пристегнутого ремнем безопасности. Мужчина сидит, навалившись головой и грудью на руль. Голова повернута вправо, щека прижата к рулю. Левая рука опущена вниз, правая – отведена в сторону и лежит на пассажирском сиденье ладонью кверху. Одет в куртку синего цвета…»
– Это потом! – Анна перевела взгляд в конец страницы и прочитала:
«В ногах погибшего лежат две стреляные гильзы девятого калибра и пистолет Макарова. На обивке переднего пассажирского сиденья – два пятна бурого цвета. Одно – овальное двадцать на пятнадцать сантиметров на верхней трети спинки. Второе – на горизонтальной поверхности сиденья десять на пять сантиметров. На заднем сиденье лежит дамская сумочка синего цвета. В проходе между передними и задним сиденьями находятся две объемные сумки».
– Стрелял в машине? Зачем? И где остальные гильзы?
Стерхова отыскала протокол осмотра трупа, пропустила первые строки про понятых и стала читать.
«Нерезко выраженные признаки мацерации[1] кожи кистей рук. Наличие мелкопузырчатой пены в отверстиях носа и рта. Имеют место первые признаки гниения трупа».
– Так, а что у нас с температурой воды? – Она перелистала страницы протокола туда и обратно. – Ага…
«Осмотр проводился в пасмурную погоду при температуре воздуха плюс тринадцать, воды – плюс семь».
– Все верно, труп пробыл в реке не менее суток.
«Рот приоткрыт, в носовых ходах также видна водянистая кровяная слизь. Видимые зубы целы. Язык – за линией зубов, не ущемлен. В области левого лобного бугра имеется открытая рана, величиной три с половиной на два сантиметра. На голове в области макушки кровоподтек неправильно-овальной формы размером восемь на три сантиметра. В области грудины обширная гематома».
– Лбом стукнулся об руль, когда машина падала в воду – это понятно, гематома грудины – того же происхождения. А кровоподтек на макушке откуда? – хмыкнула Анна.
Она перечитала протокол осмотра еще раз, потом отыскала заключение судмедэксперта, в котором говорилось, что причина смерти Виктора Савельева – утопление.
Содержание алкоголя в крови было небольшим – ноль целых две десятых промилле, что соответствовало легкому опьянению. Однако при вскрытии в желудке было обнаружено около полулитра водки.
Анна вчиталась в подробное описание повреждений на теле Савельева.
«Имеются неполные поперечные переломы второго и третьего ребра на левой половине грудной клетки. Зона разрыва проходит по внутренней костной пластинке. Особенности переломов позволяют сделать вывод, что на наружной поверхности ребра имеются признаки растяжения костной ткани, а на внутренней – сжатия, то есть перелом является конструкционным».
Анна достала телефон и сделала снимок заключения.
– Думаю, пригодится… Ну а теперь – схемы и фотографии.
Она раскрыла вкладку со схемой, сориентировала ее по сторонам света, увидела мост и проронила:
– Длина – тридцать два метра… Не такой уж ты маленький.
Траекторию движения машины Савельевых на схеме обозначили тонкими и чрезвычайно короткими линиями, вероятно, потому, что следы протекторов сохранились исключительно вблизи ограждения и непосредственно под ним.
Анна положила поверх схемы фототаблицу. Рассматривая снимки, она приподнимала то один ее край, то другой, чтобы определить по схеме направление и место съемки.
Каждому снимку были присвоены номер и дата, а также номер протокола, к которому он прилагался. Здесь же были указаны параметры и условия съемки.
«Фотографирование произведено фотоаппаратом „Зенит-7М“ с объективом „Гелиос-44М“ на пленку чувствительностью шестьдесят четыре единицы. Замеры произведены с помощью стандартной рулетки. В процессе осмотра изготовлены и прилагаются к протоколу: общий план места происшествия, схема расположения машины и фототаблица».
«Схема расположения машины»… – Анна заглянула под левый край таблицы, увидела на схеме прямоугольник со скошенным носом и спросила себя:
– Автомобиль лежал на дне носом к мосту?
Это показалось ей странным. На ум пришла разумная мысль: какой силы должно быть течение, чтобы за одну-две минуты, пока тонула машина, развернуть ее в воде на сто восемьдесят градусов?
Она вернулась к таблице, вернее, к тому снимку, на котором были зафиксированы следы автомобильных протекторов. На дощатом покрытии моста, забросанном грязью и камнями, их было два. Правый – смазанный, как при торможении, левый – с хорошо различимым рисунком протектора.
Переведя взгляд на снимок автомобиля, Анна подумала:
«Левое переднее колесо повреждено, и встало боком. Вероятно, от углового столкновения с опорным столбом».
В целом все укладывалось в рамки разумного объяснения. Все, кроме положения автомобиля на дне реки. Поэтому Стерхова вернулась к следам протекторов.
На грязи отпечатались два задних колеса, которые, вероятно, покрыли собой следы передних. Радиус поворота был настолько велик, что их траектории практически совпадали. Но почему оказался смазанным правый отпечаток протектора, если правое заднее колесо было в порядке?
Анна решила переснять фотографии на телефон, однако задержалась на двух последних с ограждением моста. Странное дело: глядя на обломки, Стерхова ощутила странное чувство, как будто заметила что-то неприятное или ненастоящее. Пообещав себе проанализировать это позже, она закончила съемку.
Телефон в ее руках зазвонил в тот самый момент, когда в кабинет возвратилась Ирина Ивановна.
Дождавшись, пока она сядет и уткнется носом в компьютер, Анна ответила на звонок:
– Слушаю…
– Здравствуй, Аня. Утром встречал тебя на вокзале.
Стерхова покосилась на Шкарбун и сдержанно проронила:
– Я не приеду, Коля.
– Как же так?
– Прости, не предупредила.
– Понял… – Немного помолчав, Клейменов все же спросил: – Значит, не ждать?
– По крайней мере, в ближайшее время.
– Я понял, – сказал он и положил трубку.
Ирина Ивановна искоса следила за Стерховой, пытаясь вникнуть в тайный смысл разговора и уловить ее душевное состояние.
Не оставляя времени для догадок, Анна осведомилась:
– Рябцев еще работает?
– Иван Николаевич?
– Кажется, да.
– Ушел в отставку пять лет назад.
– Он жив?
– Жив и работает здесь, в Урутине, адвокатом.
– Не знаете, как его найти?
Шкарбун подошла к стеллажу, взяла брошюру и шлепнула ею по столешнице перед Стерховой.
– Вот телефонный справочник. Там все найдете.