В сердце роза. Книга странствий Эртхиа

О радостной встрече

Шала вышел на крыльцо и подал знак. Привратник пророкотал важно и неразборчиво, и стражники кинулись отворять ворота. Едва створки разошлись, тут же в проеме как из-под земли вырос всадник. Под седлом у него был золотистый конь, под легким вьюком – мышастый, оба чистых бахаресских кровей. Не придержав коней ни на миг, хмурый всадник, одетый на аттанский манер, направил их прямо в ворота, еще и поторопил золотистого каблуками. Рявкнув на растерявшуюся стражу, привратник обнажил меч и кинулся наперерез.

– Что это ты не узнал меня, Авари? – крикнул ему всадник, придерживая коней, чтобы не стоптать ненароком вельможу.

Привратник задрал голову, пригляделся.

– Неужели я вижу тебя, господин мой…

– Молчи ты! – перебил Эртхиа. – Я передумал.

И спрыгнул с коня.

– Авари, пропусти меня во дворец, как простого просителя. Только позаботься о моих конях.

– Немедленно и наилучшим образом, – пообещал привратник и махнул рукой стремянным. – Чем еще услужить господину?

– Да тише ты, – через силу улыбнулся Эртхиа. – Не выдавай уж. Хочу посмотреть, узнает ли меня брат мой, повелитель Хайра. Погоди, – он обернулся к слуге, уводившему коней. Из переметной сумы достал обернутую в плотную ткань дарну. – Красавицу мою под покрывалом я возьму с собой.

– Э, господин мой, с ней тебя всякий сразу узнает, – заулыбался привратник.

– Тогда присмотри, пока я за ней не пришлю, – кивнул Эртхиа, отдавая ему дарну. – Да береги мне ее!

Привратник поклонился как мог низко, принимая от Эртхиа его знаменитую дарну.

– Неужели мы услышим ее здесь, господин? Столько говорят о ней от самого Аттана до наших краев!

Эртхиа кивнул и пошел через просторный двор к крыльцу, пошел впереди слуги, посланного проводить его: он не нуждался здесь в провожатых.

Его, одетого по-аттански, по-аттански стриженого, никто не узнавал, да никто и не вглядывался в его покрытое белесой и розово-рыжей пылью лицо. Только у самого входа в тронный зал распорядитель попытался остановить его:

– Не позволительно в таком виде появляться перед повелителем!

– Срочное дело, – отрезал Эртхиа, вскинув к глазам распорядителя руку, на которой среди других перстней яростным алым горел его перстень царевича. Распорядитель отступил перед ним, но одернул вслед:

На колени!

Он еще было кинулся за Эртхиа, намереваясь силой заставить чужеземца склонить колени перед царем Хайра, но царь сам поднялся навстречу.

– Никого больше не впускать! Пусть закроют ворота! – воскликнул царь, сбегая с возвышения. И не заботясь больше ни о чем, обнял брата.

– Эртхиа, сердце, ты ли? Как ты… нет, не вырос, но плечи! А борода! Когда ты успел? Надо же, ты теперь – вылитый Лакхаараа. Но это ты, радость моя, ты приехал! Как щедра ко мне Судьба!

– И правда, щедра, – неохотно согласился Эртхиа. – Счастья тебе и здоровья, живи долго. Может, дождешься от нее милостей.

Акамие отпустил его из объятий, отступил.

– Что с тобой, дорогой мой?

Эртхиа передернул плечами:

– Прости. Зараза уже в Аттане. Я встретил гонца, когда ехал к Аэши. На этот раз ашананшеди опоздали. Рода Черной Лисицы больше нет. А гонца с твоими письмами я встретил… уже поздно было.

– Не успел я, значит…

– Ну а что можно было сделать? Ты не виноват. Это не ты. И не бойся: я не принесу в твое царство смерть. Мы с ней разминулись. Это точно.

– Брат, давай отложим разговоры, – стал уговаривать Акамие. – Ведь ты не сию минуту обратно, правда? Теплая вода, мягкая глина, благовония, какие пожелаешь, – а потом много еды. Как бы ни велико было горе, ты устал и проголодался с дороги. Поешь и спи. Когда отдохнешь, мы поговорим обо всем.

– Ладно, – махнул рукой Эртхиа. – Во-первых, тебя не переспоришь, мой кроткий брат, а во-вторых, ты прав. Я ночевал… О, вот еще что я должен тебе рассказать!

– Потом? – наморщил лоб Акамие.

– Хорошо, потом, все сразу и по порядку. Здесь ты царь – и я повинуюсь. Только спать я не буду!

– Хорошо, – с легкостью согласился Акамие. – Если ты не передумаешь после купания и еды.

Эртхиа окунулся в бассейн, запил вином хороший кус мяса, приготовленного и приправленного именно так, как он любил всю жизнь, набил рот халвой и тщательно вновь прополоскал его лучшим вином и – не растянулся на коврах, сморенный усталостью, а стал только угрюмее и нетерпеливее, словно не остались за спиной несчитанные парсаны между Аттаном и Аз-Захрой. Акамие сидел с ним за столом, сам только из учтивости отщипывая кусочки пресной лепешки. Так и не привык он есть помногу, особенно днем, он, почти всю жизнь спавший с утра до вечера и бодрствовавший с вечера до утра.

– Пошли кого-нибудь к привратнику, – сказал ему Эртхиа. – У него моя дарна.

– Та самая? – встрепенулся Акамие.

– Она.

– Как ты зовешь ее?

Эртхиа пожал плечами.

– Жаль, что ан-Араван не записал ее имени. Никакого ей подобрать не могу. Как ни назову – всё не то. Прежняя моя, которую в походе разбил, ты же ее помнишь?

Акамие помнил – кивнул.

– Я тебе еще пел, когда из Аттана возвращались, – на всякий случай уточнил Эртхиа.

– Я помню, – сказал Акамие. – Жаль её.

– Жаль. Ее звали Серебряная. А эта! Никакое имя ей не впору. Пошли за ней. Я тебе спою. Я песню сложил. Не ко времени, да что ж теперь. Плачей я не сочинял никогда, только утешения.

– Я помню.

Пока ходили за дарной, Эртхиа, казалось, не знал, чем занять руки, куда спрятать взгляд. Наконец, освобожденная от покровов, блеснула крутым изгибом дарна, и Эртхиа привлек ее к себе движением уверенным и нежным, как возлюбленную, так что у Акамие жар опалил щеки, и он оглянулся – так, в никуда кинул просительный взгляд.

– Вот песня, – сказал Эртхиа. – Ехал я через Суву…

– Через Суву? – переспросил Акамие. – Это же в другой стороне.

– Ладно, потом, – мотнул головой Эртхиа, и принялся подкручивать колки костяным ключом. Перебрал лады, подумал.

– Я никогда еще не пел ее.

И вольной рукой ударил по струнам.

В середине песни от стены отделилась тень, и Дэнеш, в сером, неприметно-сером теней и лазутчиков, приблизился и сел позади Эртхиа, не спугнув песни ни движением, ни звуком.

Их стало теперь трое, и все трое жадно и терпеливо дослушали, пока растает последний отголосок, и только потом Эртхиа опустил дарну на колени и обратил к Акамие вопросительный взгляд.

Акамие прерывисто вздохнул.

– Каких слов ты ждешь? – и покачал головой. – Нет таких слов. Если бы он это слышал! Он бы вернулся. С той стороны мира вернулся бы. Спроси Дэнеша, – и указал взглядом за спину Эртхиа.

Дэнеш кивнул. Эртхиа, обернувшись, увидел его и вскочил.

– Ты?!

Они обнялись.

– Что же Акамие тебя прятал? Или ты сам прятался, лазутчик? Почему не показался мне раньше?

– Меня здесь и не было, – улыбнулся Дэнеш. – Я только что приехал. Сразу следом за тобой. Я по твоим следам ехал.

– По следам? Ах, да, Руш ведь!

– И Веселого я узнал.

– Но ты столько времени не видел ни их, ни их следов.

– Ты вот меня тоже давно не видел, но ведь узнал же. Никакой разницы.

– Никакой ему разницы! Откуда же ты ехал?

– Через Суву, – уклончиво ответил Дэнеш.

Акамие, сидевший неподвижно, с опущенным взором, вскинулся при этих словах, пристально посмотрел на брата.

– А, – надулся Эртхиа, – лазутчиков не спрашивают, куда и откуда.

– Эртхиа, ты и сам сегодня скрытен, – сказал Акамие. – Что за путь ты выбрал? Аттан от нас к западу, а Сува – к востоку.

Эртхиа махнул рукой, уселся на ковер, погладил дарну.

– Да что тебе? Так… захотелось. Я там и песню сложил. Тебе жаль, что я без твоего позволения по Хайру гуляю?

– Эртхиа, – нахмурился Акамие, – ты ведь не для того ехал из Аттана, чтобы песню сложить. И сюда – не для того, чтобы меня обидеть. Ты скажешь, зачем приехал и почему через Суву? Если не хочешь, я не буду спрашивать, но скажи это вслух. Как я могу догадаться?

– Погоди, дай я по порядку. Ехал я… Днем было тепло, а ночью сам знаешь, как оно в горах – да и не спалось мне… Замок так и стоит пустой. Ворота незакрыты. Лисы уже кости растащили. Не хотел я там ночевать, попытался найти пещерку, где мы от грозы прятались, помнишь?

– Помню. Полдня пути от замка.

– Куда там! Забыл дорогу. Заблудился, еле выбрался. Думал уже, пропал. Руш с Веселым вывели. Обратно к замку. Что ж я, ночных духов испугаюсь? Ты ведь там жил.

– Я же не один. Со мной Айели был. И стража.

– Ну а я сам себе стража, а вместо Айели при мне дарна. Чего бояться? Я во дворе костер развел. Хорошо. Звезды с неба глядят, кони дышат, цикада безумная заливается… А на душе черным-черно. Чтобы хоть о чем угодно другом думать, я стал вспоминать твой рассказ об ан-Араване. И цикада эта… Слушал я ее, слушал – и не стерпел. Взял дарну. Только я не играл и не пел – пальцы озябли, да и так как-то… Будто кто-то слушает и только и ждет, чтобы я запел. Да и слова не сразу сложились. Странно… Вот я знаю, что песня есть, точно есть. А она еще не вся. Ну, не знаю, как объяснить. А тут еще – знаешь, там же неподалеку, говорят, ашананшеди селятся, а их селения ночные духи охраняют. И эти духи по ночам поют, а ты не смейся, Дэнеш, мне знающий человек говорил, а если что соврал, так я за чужую ложь не отвечаю…

– Знающий человек? – тихо переспросил Дэнеш.

Эртхиа дернул плечом.

– И они пели. А я уж не стал. Так до утра их и слушал. Голоса у них дивные: то как дудка деревянная, то совсем человеческие. А утром проснулся и знакомой дорогой – в Аз-Захру. И пока ехал, песня во мне все вилась, вилась. И свилась. Вот только я в Аз-Захру, вот только ворота проехал, чувствую – всё. Вся она, как есть, во мне, ни словечка не упустил, так не растерять бы! Я Веселого каблуками – и к тебе.

– Эртхиа…

Царь Аттанский дернулся, прижал дарну к животу. Акамие наклонился, дотянулся до него, коснулся колена.

– Ты скажешь, почему ехал через Суву?

Эртхиа поднял на него затравленный взгляд.

– Скажу. Если ты сам еще не понял, я скажу.

– Он понял, – шепотом сказал Дэнеш. Тогда и Акамие понял и испугался.

– Но ведь тебе Сирин предсказал, что ты с ним больше не встретишься? – также шепотом напомнил он.

– А! – стукнул по ковру Эртхиа. – Предсказал! И еще раз предсказал. И пусть предсказывает, если это его дело. А мое дело, если что не по мне, сделать так, чтобы было по мне. На то я и мужчина. По крайней мере, попытаться. Ты пойми…

И тут Эртхиа выложил все, что знал, и все, что случилось с ним, от его отъезда из Аттана – и ровно до той минуты, как ступил на висячую тропу.

– Я и не думал туда ехать. Я только к Аэши… А там дым и пепел. Куда же мне еще было? Дэнеш, как ашананшеди узнают про мор?

– Трава по-другому пахнет.

– Не знаю… когда я ехал, мне все дымом пахло.

Эртхиа спрятал лицо за рукавом и оттуда глухо и неровно продолжал:

– Старик, Сирин этот твой, сказал, все умрут. Все. А я еду искать, где у Судьбы в стене лазейка… Он обещал…

– Что обещал? – комкая в пальцах рукава, спросил Акамие.

Эртхиа, как разбуженный, уставился на него пустыми глазами. Кашлянул, держась за горло. Акамие отвернулся.

– Ну, не можешь, не говори. Так бывает.

– Что бывает? – захрипел Эртхиа. – У меня жены умрут, дети умрут! Атхи умрет… Останутся только Ханис и Ханнар. И… – тут Эртхиа прикусил язык. Про Ханиса-маленького, чей он сын, и так трое знают, не считая самого Эртхиа, ну и хватит. – А я еду! – он рубанул воздух рукой. – Сам не знаю, куда и зачем. Не знаю, клянусь моей удачей, не знаю. Не только тебе объяснить не могу, но и сам не знаю. И поеду, потому что, если останусь, то все решено уже, а если…

Тут ему сдавило горло, и он согнулся, надсадно кашляя. Акамие придвинулся к нему, погладил по спине.

– Хватит, не говори. Все равно не сможешь. Я знаю – помню.

Эртхиа что-то возмущенно мычал, давя кашель и давясь кашлем.

– Я понял, понял, можешь не говорить. Не надо. Хорошо?

Дэнеш охватил ладонью лоб Эртхиа и приподнял ему голову, второй рукой придержал за плечо. Акамие тут же ловко поднес чашу с вином. Эртхиа выпил ее, почти полную, не отрываясь, и тут же повалился на ковер.

– Он спит, – успокоил Дэнеш.

– Что ты ему подсыпал? – растерялся Акамие.

– Когда бы я успел? Я так… пальцами.