Стояло «бабье лето». После полудня Элойз Ван Ойн прогуливалась с Гордоном по берегу реки. Разговор шел о метафизике.
— Расскажите мне еще о Диане, она, наверное, обворожительна, — вдруг сказала Элойз.
Гордон забеспокоился: он и так рассказал ей больше, чем следовало.
— Гм… Мне нечего добавить. Надеюсь, что в один прекрасный день… Вы познакомитесь с нею.
Маленькая пауза, сделанная им, имела для чувствительной женщины большое значение. У Элойз был острый слух, она улавливала малейший нюанс в голосе собеседника.
Миссис Ван Ойн была красива, стройна и развита в умственном и духовном отношении. Ее глубокие черные глаза горели загадочным огнем. Временами Гордон даже побаивался их. Он предложил ей выпить чаю на террасе отеля.
Гордон Сэльсбери не был влюблен. Он не принадлежал к мужчинам, легко поддающимся женскому обаянию. Но он был доволен, что у него есть тайна.
Если бы Диана не была его кузиной и была бы постарше, если бы она не вторглась в его дом, не считаясь ни с приличиями, ни с обычаями, если бы, наконец, не была такой надменной и эгоистичной, он бы почувствовал к ней симпатию, быть может, даже любовь.
Подумав о девушке, он вдруг посмотрел на часы — вспомнил об обещании вернуться домой к ужину. Элойз заметила это и мысленно усмехнулась.
— Первая любовь Дианы была серьезной?
Гордон откашлялся.
Элойз не упускала ни одного случая, чтобы не заговорить о прежней любви его кузины. Это была, по-видимому, особая женская манера, которой он раньше не замечал в ней. Он собирался уже что-то ответить, но спутница вдруг задала ему еще один вопрос.
— Кто этот господин?
Уже дважды мимо террасы прошел какой-то краснолицый толстяк, который внимательно поглядывал на них.
— Право, не знаю… не лучше ли будет нам уйти отсюда?
Элойз даже не сделала попытки.
— Когда я опять увижу вас, Гордон? Жизнь без вас пуста и неинтересна. Разве Диана имеет на вас монопольное право? Люди все равно не поняли бы нас. Мы ведь не любим друг друга чувственной любовью; если бы вы знали, что я могу полюбить вас, вы избегали бы встреч со мной. — Она спокойно усмехнулась. — Только ваше духовное величие, только взаимное понимание объединяет нас. Никакая плотская любовь или брак не в состоянии дать нам того наслаждения, которое мы испытываем, беседуя о душе и бытии.
— Ваши слова — бальзам для меня. Да, окружающие никогда не поймут нас! Я страстно тоскую о том, наступит ли этот единственный день — день моих мечтаний, когда…
Гордон также сомневался в этом. Но не знал, как ему лучше выразить свои мысли.
— Я хорошо обдумал план нашей поездки в Остенде. Было бы чудесно видеть друг друга целый день и жить, по крайней мере, в одинаковых условиях. Беспрепятственный союз наших душ — это слишком великое счастье. Но будет ли это благоразумно? Я, конечно, имею в виду вас, ибо сплетни мало затрагивают мужчину.
Миссис Ван Ойн посмотрела на него сияющими глазами.
— В чем люди могут нас обвинить? Что они будут говорить о нас? Пусть сплетничают! — сказала она с презрением.
— Нет, Элойз, ваша репутация для меня священна, — сказал он с воодушевлением. — Она дорога мне и должна остаться незапятнанной. Сезон в Остенде уже прошел, большая часть отелей закрыта и большинство курортных гостей разъехалось, но все-таки не исключено, что мы встретим там знакомого, который подумает о нас плохо и примет нашу платоническую дружбу за чувственную любовь. Это чрезвычайно опасно!
Элойз поднялась и громко рассмеялась.
— Я вижу, Гордон, вы все еще внутренне не превозмогли себя. Это была безумная мысль, и мы не будем больше к ней возвращаться. Мне больно об этом слышать.
Гордон был обескуражен. Никто до сих пор не говорил ему, что он внутренне не свободен. Он уплатил по счету и молча последовал за ней в авто. На полдороге к Ричмон-парку Гордон сказал:
— Ладно, мы поедем в Остенде. Встретимся, как договорились.
Она не ответила, но сердечно пожала его руку. Они молча мечтали, покуда не достигли Райптон-Лайн.
— В нашей дружбе есть нечто великое, бесконечное. Ах, Гордон, это слишком чудесно…
Когда он вернулся домой, Диана отшвырнула модный журнал и вскочила со стула.
— Стол давно накрыт. Ты приходишь очень поздно, милый Горд.
Гордон почувствовал себя оскорбленным.
— Диана, прошу тебя, не называй меня так, — сказал он с упреком. — Это звучит почти как насмешка.
— Но «Горд» замечательно подходит для тебя. Мне хочется называть тебя этим именем.
Гордон пожал плечами.
— Да, милый Горд, где ты пропадал все время? — спросила она со свойственной ей дерзостью.
— Меня задержали дела…
— Но не в твоем бюро, — быстро перебила она, — там тебя не было с обеда.
Гордон не ответил.
— Значит, ты не хочешь мне сказать? — настойчиво продолжала девушка.
Он в отчаянии уперся глазами в салфетку.
— Я задержался по частному делу, — в его голосе прозвучал холодок.
— Ага! — Диана не была удивлена. Она уже давно, по ее словам, вышла из того возраста, когда попадают под влияние других.
После ужина Гордон встал и подошел к окну. Кузина была для него неразрешимой проблемой. Он внушил себе, что она красива; в некотором отношении даже красавица. Если бы она была старше, носила другую прическу и относилась с уважением к науке и умственной работе, то…
В комнате появился слуга.
— Третнер!
— Чего изволите, сэр?
— Посмотрите в окно на того краснолицего человека… Там, на другой стороне.
Гордон узнал человека, прогуливавшегося мимо террасы отеля.
— Я уже видел его сегодня… удивительное совпадение!
— Это мистер Джулиус Сюпербус, — сказал Третнер.
— Джулиус Сюпербус? Что вы хотите этим сказать? Это же латинское имя!
— Совершенно верно, сэр! Мистер Сюпербус — римлянин, последний римлянин в Англии. Он родом из Цезарио-Магнус, маленькой деревеньки близ Кэмбриджа. Я служил неподалеку оттуда и всех там знаю.
Гордон наморщил лоб. Какой удивительный случай привел этого человека, который недавно вертелся у отеля «Хэмптон», в Чейнэл Гарден, где он, на первый взгляд, в задумчивости рассматривал столбы?
— А чем он занимается… какова его профессия?
— Он детектив, сэр, — ответил слуга.
Мистер Сэльсбери побледнел. Детектив!