В сетях любви

Глава 1

Март 1816 года

Трое из куртизанок были красавицами. Его же взгляд, естественно, остановился на четвертой. Давнюю привычку не изжить, как бы ни менялась жизнь.

Уилл облокотился на стол и подпер голову ладонью. Эта беззаботная поза свидетельствовала о его полной уверенности в своей роли и позволяла краем глаза следить за понтером напротив и хорошо видеть дам. Последних он разглядывал просто так, без всякого умысла. Он пришел в это заведение с определенной целью, перед ним стоит серьезная задача, и куртизанки не имели к этой задаче никакого отношения.

Однако любой человек имеет право смотреть по сторонам. Слегка вытянуть шею, время от времени поглядывать на одну из дам — и вот из кусочков собирается полная картина. Он наблюдал за ними весь вечер, пока они играли в карты, сидя за столом примерно в пятнадцати футах от больших столов джентльменов. И хотя все они — в том числе искусительница с блестящими волосами цвета красного дерева и грациозная и хрупкая, как хрусталь, блондинка — радовали глаз, только одной удалось привлечь к себе его внимание.

И вот сейчас он наблюдал за ней. Ее глаза смотрели на карты, которые она изящными пальчиками разворачивала перед собой веером после сдачи. Не красавица, нет. Можно сказать, миловидна. Любой молодой человек был бы рад иметь такой орлиный нос и такие изогнутые брови.

Она изучила свои карты, но не переместила ни одну из них, хотя играли в вист, и три ее партнерши уже переложили свои карты так, как им было удобно. Она посмотрела на ту, что сидела напротив. Серовато-голубые глаза, ничего не выражающие. Имей она все козыри, никто бы об этом не догадался.

— Там ловить нечего, Блэкшир. — Слова долетели в облаке табачного дыма, едва слышные в шуме разговоров за другими столами. — К ним уже стоит очередь. — Лорд Каткарт, разглядывая карты, передвинул трубку из одного угла рта в другой. В поле его зрения на мгновение попали, дама и десятка. Удаче действительно нравится кидаться в объятия богатым.

— Даже если бы они были свободны, я бы все равно не стал ничего ловить. С такими, как они, младшему сыну без состояния ничего не светит, — так же тихо сказал Уилл. У него на руках были пики, и он, приподняв уголок, взглянул на сданную карту. Семерка треф.

— Ну, не знаю. — Виконт слегка повернул к нему красивое лицо. — Младший сын, который только что продал свое офицерское звание, может устремлять свои взоры гораздо дальше жадной до редких приключений вдовушки.

— Вдовы меня вполне устраивают. У них нет торгашеских замашек, не надо беспокоиться, что соблазнил благородную даму, которая теперь сожалеет о содеянном.

Слова звучали вяло и фальшиво. Мнение, оставшееся от прежней жизни, было таким давним, что уже попахивало гнилью. Он головой указал на столик, за которым сидели куртизанки. — Как бы то ни было, твои райские птички слишком роскошны для моего темперамента.

— Ха, готов спорить, что у твоего темперамента свое мнение на этот счет. Взять хотя бы ту крошку с острым подбородком и «греческим узлом». Стик, — сообщил он всем понтерам, когда до него дошла очередь.

— Сплит, — сказал Уилл и перевернул свою семерку. Его пульс участился, но это не имело никакого отношения ни к той «крошке», о которой упомянул Каткарт, ни к какой-либо другой. Он продвинул вторую карту вперед и сосредоточил все свое внимание на двух новых картах.

Восьмерка увеличила один хенд до пятнадцати. Хороший шанс остаться ни с чем на третьей карте, и мало шансов обыграть банкомета, если он остается в игре. Второй хенд был лучше: туз давал возможность набрать восемнадцать, а также искушал возможностью сыграть на пяти картах, если он будет считать туза за единицу, а не за одиннадцать и если ему повезет с тремя следующими картами.

Так какова вероятность? Двадцать один минус восемь — получается тринадцать. Сколько комбинаций из трех карт дают тринадцать или меньше? Если в игре сто четыре карты… восемь тузов, восемь двоек и так далее, а за столом еще одиннадцать человек, у которых есть некоторые из этих карт… черт, надо было лучше слушать на занятиях по математике. Хорошо же он «отблагодарил» отца, да упокоит Господь душу старика, за то, что тот дал ему возможность получить образование в Кембридже.

— Покупаю на обоих хендах. — Еще двадцати фунтов как не бывало. Лучше изображать беспечность в начале вечера, когда ставки малы. А благоразумие подождет еще несколько часов, когда большинство захмелеет и будет ставить суммы, о которых утром пожалеет.

Новые карты упали на стол, и он приподнял их уголки. Пятерка и тройка. Двадцать и двадцать одно. Или двадцать и одиннадцать. И если считать как одиннадцать, то для двойного выигрыша на пяти картах ему нужно набрать десять очков и прикупить две карты.

Он постучал затянутым в перчатку пальцем по уголку одной карты. Неужели он действительно подумывает о том, чтобы купить еще одну карту, когда у него на руках двадцать одно очко?! Он здесь впервые, не просидел за столом и двух часов, а уже изо всех сил испытывает фортуну.

И что тут необычного? Он хорошо знает, что она может выкинуть. И по сравнению с этим потеря тридцати фунтов — ничто.

— Еще одну сюда. — Он выложил банкноту перед своим вторым хендом.

Валет червей усмехнулся Уиллу, когда он поднял новую карту и испытал тихое облегчение. Узлы, затянувшиеся где-то внутри его, распустились. Не будет выигрыша на пяти картах, но и не будет расплаты за его беспечность. Если у банкомета на руках не окажется двадцать одно очко, можно утверждать, что у него как минимум один выигрышный хенд. А может, и два.

— Стик, — сказал он. Игра переместилась влево от него, и он опять подпер голову ладонью.

Пока он наблюдал, дамы разыграли подряд две взятки на трефах, причем та, которая с острым подбородком, уверенными движениями клала на стол карты, которые так и не переложила в руке после сдачи.

Пусть Каткарт подтрунивает, если ему так нравится. Эта крошка дает пищу для мужского ума. Красивые женщины вывешивают свою привлекательность, как выстиранное белье, и оно начинает хлопать на ветру, привлекая всеобщее внимание. Та же женщина, которая не выставляет все напоказ, которая носит свои достоинства, как шелковое нижнее белье на голом теле, и искушает мужчину добраться до них, — такая женщина всегда будет заставлять работать мужское воображение. Даже если у него не хватит денег на то, чтобы дать поработать не только своему воображению, но и телу. Уилл вздохнул.

— Что такое «греческий узел»? — понизив голос, спросил он. — Это то, как она собирает волосы?

— Безнадежно, — прошипел виконт, окутанный облаком дыма. — Видимо, они не так уж тебя и привлекают, эти твои вдовушки. Имей в виду, я считаю, что твоя Афродита с ястребиным профилем не слишком разборчива, если судить по тем, с кем она водится. — Он выставил подбородок, указывая на понтера чуть дальше за столом, красивого, с квадратной челюстью, который не стал рисковать на следующей сдаче, заполучив двадцать одно очко на первых двух картах.

Любопытство стало донимать Уилла, как жужжащая возле уха оса. Он отмахнулся от него. Он пришел сюда не для того, чтобы интересоваться слухами. Какое ему дело до того, кого та дама выбрала себе в покровители.

— Ястребиный профиль, говоришь? — Он откинулся на спинку и вытянул перед собой руки. — Постарайся быть корректным.

Хотя, по сути, это заведение не для корректных людей. Бутылки на столе. Мужчины дымят как паровозы, несмотря на присутствие дам. Хотя настоящий игорный ад выглядит гораздо хуже. Джиллрей, артиллерист, утверждал, что к четырем-пяти утра можно и в самом деле учуять запах отчаяния. От простофиль так и воняет, говорил он, исходит запах кислого пота, а вот от хорошо поработавшего человека пахнет по-другому. А почему бы нет? Считается, что у страха тоже есть запах — это можно было бы проверить на поле сражения, но там всегда мешанина из запахов. И никто никогда не замирал и не объявлял, что от него пахнет страхом, — так почему бы и отчаянию не иметь запах?

Он думает не о том. Банкомет — тучный тип с одышкой банкротился. Очередь сдавать карты перешла к его соседу. Уилл покрутил рукой, чтобы размять запястье. За дамским столом девица с волевым лицом взяла третью взятку подряд и спокойно сделала пометку на листке, лежавшем у ее правой руки.

Ястребиный профиль. И в самом деле. Он сложил руки за голову. В ее облике действительно есть нечто птичье: и в форме носа, и в ничего не выражающих глазах, и в светло-каштановых, как оперенье вьюрка, волосах. Эти птицы — холодные маленькие создания, несмотря на мягкие перышки и красивое пение. Стоит такой пташке взглянуть на тебя — и вот уже на завтрак она клюет твои мозги. Странных знаний набирается человек на войне…

Банкомет набрал девятнадцать, и Уилл разбогател на пятьдесят фунтов. Еще один крохотный шажок к вершине. Он сгреб свой выигрыш и подвинул карты к покровителю девицы с ястребиным профилем.

Тот на вид был примерно одного с ним возраста, лет двадцати пяти. Ему предстояло сдавать, и он буквально раздувался от важности. Даже поправил галстук, прежде чем взять в руки карты. С хорошо отрепетированным снисходительным выражением слегка наклонил голову, давая понять соседу справа, что слышит разглагольствования о своей любовнице.

— Вот что я скажу, Роанок, — тем временем говорил сосед. — Зря я спорил на то, что вы не станете долго держать ее подле себя. Она даже вполовину не так привлекательна, как та, с которой вы крутили прошлым летом. Уж больно та была хороша.

Губы Квадратной Челюсти слегка сжались — это был единственный признак того, что его оскорбило замечание соседа.

— Та одарила меня внебрачным ребенком. — Зеленый камень в запонках блеснул, когда он вытянул руки, чтобы собрать карты. — А эта не может.

— Или просто говорит, что не может, я уверен, — с многозначительным видом возразил сосед.

— Не может. — Роанок произнес это с терпением кронпринца, привыкшего к общению с тупыми подданными. — У нее внутри какие-то неполадки. Нет месячных.

Замечательно. Лишние сведения, причем такие, какие пожелал бы практически любой из мужчин, сидящих за столом. Уилл посмотрел на виконта, и тот в ответ лишь приподнял плечо. Очевидно, подобного рода разговоры здесь обычны.

Тема беседы становилась еще более мерзкой.

— Я бы тоже против такой не возражал, — высказал свое мнение тип в сюртуке бутылочного цвета и с грубыми чертами лица. — Доступна все дни месяца, правда? И не может сослаться на недомогание и прогнать тебя. Где вы ее нашли?

— Выдернул из заведения миссис Пэрриш. — Роанок подровнял карты в колоде и положил ее на стол рубашками вверх. — Можете не сомневаться, там ее хорошо натаскали. Если и есть что-то, чего она не умеет делать в постели, то я этого еще не обнаружил.

Заведение миссис Пэрриш. Даже тот, кто туда никогда не заглядывал, знал немало об особенностях этого места. И слышал немало интересного. Например, о хитром изобретении, управляя которым, одна женщина стегает мужчину, в то время как его ублажает другая. О дамах, которым нравится, когда их самих хлещут плетью, о диких, чуждых пониманию оргиях. Интересно, на каком «развлечении» этот тип познакомился со своей любовницей?

Черт побери. Это его не касается. Ему не пристало строить предположения по поводу частных дел какой-либо дамы. Это вообще не следует делать мужчинам, сидящим за столом, а они как раз принялись забрасывать Роанока наглыми вопросами: «А это она делает?», «А это она тебе позволяет?» Его скупые, односложные ответы лишь разжигали интерес, но он спокойно сдавал карты.

По спине пробежали мурашки: в нем поднялось раздражение. Она наверняка слышит все это. Она наверняка видит, как мужчины один за другим оборачиваются и окидывают ее оценивающими взглядами. Он не заметил, чтобы выражение ее лица как-то изменилось или чтобы ее движения стали суетливыми. Но чего ей стоит, спрашивал он себя, сохранять самообладание, будучи предметом вожделения похотливых грубиянов?

— А у нее есть имя? — это был его собственный голос, перекрывший другие.

Какого черта он это делает? Хочет вызвать подозрения у всей компании? По тому, как напрягся Каткарт, он понял, что привлек к себе внимание, хотя виконт даже не повернулся к нему.

А вот Роанок повернулся. Его аристократические брови слегка сдвинулись на переносице.

— Ее зовут Лидия, — ответил он и бросил следующую карту.

«Прекрати, Блэкшир». Но раздражение снова заявило о себе, причем не предупредительным покалыванием по позвоночнику, а мощной пульсацией, похожей на удары кулаков.

— Я имею в виду, как к ней следует обращаться.

Проклятие. Когда же он научится различать, что касается его, а что — нет?

— Вы желаете обратиться к ней с конкретной просьбой? — Роанок посмотрел на него очень внимательно. Его примеру последовали и остальные понтеры. Атмосфера за столом накалилась, как перед вспышкой молнии. Если он сейчас ошибется с ответом, то следующая его встреча с мистером Квадратная Челюсть состоится на дуэли.

Вот будет забавный конец. Вызван на дуэль из-за излишней воспитанности. Убит из-за женщины, которой даже не обладал.

По мере того как подобная перспектива обретала более четкие очертания, гул, стоявший за другими столами, все сильнее отдалялся от него. Несколько язвительных, не особо тонких замечаний — этого будет достаточно. Он без труда спровоцирует Роанока на охоту за его головой, а собственный выстрел попадет в молоко.

Насколько сильно подобное дурачество запачкает родовое имя? Эндрю это, естественно, не понравится, но его представительность выдержит с десяток семейных скандалов. Китти и Марта уже замужем, причем удачно. Их будущему он не нанесет никакого вреда.

Правда, есть Ник, еще один старший брат. Он полон политических амбиций, и для него важно доброе имя. Вот Нику от его безрассудства пользы не будет.

Кроме того, ему нужно выиграть порядочную сумму.

— Мне нечего ей сказать. — Он твердо посмотрел Роаноку в глаза. Нельзя отступать. — Я просто не привык, чтобы о даме говорили в такой манере и чтобы ее называли по имени. Но я давно не был в обществе. Возможно, нравы и изменились.

— То есть вы были на Пиренейском полуострове? — пронзительным голосом спросил ясноглазый юноша, которому, судя по возрасту, давно пора было лежать в кроватке. — Или даже в решающей битве при Ватерлоо?

Такие личности встречаются на удивление часто — мужчины, проглотившие горькую пилюлю неучастия: наследники, которые не имели права рисковать собой; горемыки, которые не смогли наскрести деньги на покупку звания. Теперь они желают во всех подробностях узнать, что же они пропустили.

— Лейтенант тридцатого пехотного, — представился Уилл коротким поклоном. — Боевые действия при Катр-Бра и Ватерлоо. — Если этому сосунку хочется узнать побольше, ему придется вытаскивать из него каждое слово клещами.

К счастью, господин через три места от Уилла имел собственное мнение насчет Веллингтона, а это, в свою очередь, подтолкнуло еще кого-то к оценке действий Блюхера. Дальше началось обычное осмеяние принца Оранского, а потом все, как обычно, согласились, что восемнадцатое июня прошлого года стало знаменательным днем в английской истории. Настроение у игроков поднялось, напряжение, на короткий миг возникшее между Уиллом и Роаноком, растаяло, как воск.

Уилл откинулся на спинку стула. У него по крайней мере хватало выдержки слушать подобные дискуссии. А вот у некоторых солдат — нет. Рассказывали, что у многих начиналось головокружение и они выходили из комнаты, когда поднимались подобные темы. Были и такие, кто впадал в ярость, когда слышал, как о сражении рассуждают, словно о новом виде спорта; как о чем-то вроде тысячи одновременных боксерских матчей, дополненных стратегией, безвкусной формой и оружием.

— Погибель, — пробормотал Каткарт, выдыхая клуб дыма.

Вот так всегда. Те, кто не считает нужным романтизировать событие, высказываются, что вся ситуация была «почти провальной», что лучшие солдаты находились в далекой Испании или Португалии, а на полях у замка Угумон сражались неопытные молокососы да второсортные офицеры.

Он слышал такое и раньше. От одного друга. И каждый раз подобные заявления причиняли боль.

— Действительно, погибли очень многие. — Он приложил все силы к тому, чтобы голос звучал ровно, тихо и беззаботно. — Потери были с обеих сторон, уверяю вас.

Виконт покачал головой.

— Твою погибель зовут мисс Слотер. — Перед ним шлепнулась карта, и он приподнял уголок. — Не самый оригинальный гамбит, чтобы защитить честь киприотов, но зато, как всегда, эффективный.

Любовница. Да, теперь все встало на свои места. Все семь лет, что Уилл знает Каткарта, виконт воспринимает жизнь как череду веселых забав. И с какой стати он вдруг стал бы рассуждать о военной стратегии?

— Нет никакого гамбита, — сказал он с горячностью, граничившей с облегчением. Ему не хотелось, чтобы между ним и старым другом, который на мгновение стал чужим, пролегла трещина. Поэтому он предпочитал спорить о женщинах, а не о битвах. — Неужели я здесь единственный, у кого есть сестры? Кто обладает хотя бы примитивными представлениями о благопристойности? Ни одна женщина не заслуживает, чтобы о ней так говорили.

Не удержавшись, он покосился на нее, но если мисс Слотер и слышала хотя бы часть из его опрометчивых любезностей, виду не подала. Она еще что-то чиркнула на бумажке, расправила плечи и гордо подняла голову. Она ни разу не бросила взгляд, бесстрастный и безжалостный, как у сокола, в его сторону.

На этот раз и фортуна не сочла его достойным своего внимания. С его помощью мистер Роанок разбогател на двадцать фунтов на одном хенде и на тридцать — на следующем, то есть присвоил треть его выигрыша за вечер. Пусть это послужит для Уилла уроком. Не надо было отвлекаться. Он с отвращением отодвинулся от стола.

Это здание было чьим-то домом, прежде чем стало клубом для самой разношерстной публики. Кое-где снесли стены, чтобы освободить место для просторных салонов и столовых, однако следы старой планировки еще были заметны. Гостиную в задней части второго этажа, например, сейчас занимали дамы, не интересующиеся карточными играми. Сбежав от яркого света и гула голосов, Уилл неторопливо шел по коридору, окна которого выходили на парадный фасад здания. Случайно открыв одну из дверей, он обнаружил за ней скромную библиотеку. Свечи не были зажжены, камин не горел, но это только увеличивало вероятность того, что ему ни с кем не придется делить эту комнату.

Книжный шкаф стоял под углом к эркеру, а рядом с ним на фоне окна виднелось темное пятно, которое при ближайшем рассмотрении оказалось креслом. Идеально. Уилл сел в него и закрыл глаза. Через открытую дверь до него доносились звуки, отдаленные и неразличимые. Разговоры. Смех. Тихая мелодия — скрипка? — из бального зала этажом ниже. Чуть позже наверняка начнутся танцы. Одно из тех милых развлечений, которое делает это заведение пристанищем для истинных джентльменов. Местом, где они могут вальсировать с куртизанками, напиваться до помрачения сознания и губить себя к пользе своих друзей, а не какого-то безликого владельца.

Кто ты, чтобы осуждать их за это? Он поудобнее устроился в кресле и сложил руки на груди. Иногда ему кажется, что он утратил способность… развлекаться, беззаботно веселиться. Так, как следует. Так, как он когда-то умел. Все восемь месяцев после возвращения в Англию он отказывается от приглашений и избегает знакомых, школьных приятелей, как будто забыл, как с ними общаться. Из всех остался только толстокожий, неунывающий Каткарт. Правда, он не отдалился от виконта не из-за давней дружбы, а из-за возможности с его помощью проникнуть в игорный клуб, когда у Уилла появилась нужда раздобыть несколько тысяч фунтов.

Он положил руки на грудь и ощутил, как на нее что-то давит. В нагрудном кармане лежал предмет квадратной формы, только он никак не мог вспомнить какой.

Ах, Господи. Табакерка. Ведь он был в этом сюртуке, когда впервые навестил миссис Толбот.

Он ощупал карман и вытащил табакерку, затем встал, подошел к окну и подставил под лунный свет раскрытую ладонь.

Слишком дорогая вещица для человека со скромными средствами. Золотой замочек, золотые петли, эмалевая крышка с изображением лошади и гончих. Наверное, стоит немалых денег. Вот поэтому-то она и осталась в его кармане, когда он увидел, с какой жадностью родственники Толбота набросились на его остальные вещи. Когда миссис Толбот освободится от этих людей и обретет независимость, он передаст табакерку ей прямо в руки, чтобы она сохранила ее для ребенка. Она не будет рассматривать ее как вложение капитала, так что искушения продать ее не возникнет.

Он сжал табакерку в кулаке, потом снова раскрыл ладонь, покачал ею, и металл заблестел в лунном свете.

Он слишком много размышляет весь вечер. Все его надежды на выигрыш рухнут, если он не вернет себе хладнокровие. Он положил табакерку обратно в карман.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Поддавшись импульсу, он поспешно вернулся в кресло и подобрал под себя ноги, чтобы лунный свет не падал на ботфорты. Безотчетный рефлекс, который вырабатывается у человека на войне. И сейчас он сработал вовсе не потому, что французы взяли за правило время от времени подкрадываться под покровом ночи и убивать. И не потому, конечно, что шаги таили угрозу.

Просто по коридору шли двое человек, причем один ступал легче, чем другой, и они точно направлялись сюда. Мужчина и женщина. Как же он раньше не сообразил! Ведь он сам в дни беззаботной юности точно так же сбегал от компании в какую-нибудь погруженную в полумрак комнату.

Он собрался было встать, но что-то остановило его. Возможно, нежелание оказаться в неловкой ситуации, когда придется объяснять, почему он сидит тут один, в темноте. Или упрямство — с какой стати ему освобождать территорию для тех, кем движут грязные цели? Как бы то ни было, он остался сидеть. Судя по шагам, эти двое вошли в комнату. Более высокая фигура протянула руку к ручке, чтобы закрыть дверь, и Уилл успел заметить, как в свете коридора блеснула запонка с зеленым камнем.

Роанок и его любовница. Или, вероятно, Роанок и какая-то другая женщина, что больше похоже на правду. Если учесть, что мистер Квадратная Челюсть может развлекаться с любовницей дома, на досуге, не таясь по углам. Дверь закрылась, и Уилл отказался от идеи быстро уйти. Сейчас они займутся своим делом, и он выберет момент, когда их внимание будет отвлечено. Возможно, он попробует выяснить, кто эта дама, — хотя зачем ему это? Если Роанок предал мисс Слотер, его это не касается. Может, стоит занять место рядом с ней за ужином и, бросая пространные намеки и ужасаясь, рассказать ей, что он видел?

Вопрос спорный. Пара прошла прямиком в эркер, и Уилл сразу узнал женщину по осанке. Она держалась прямо и немного откинувшись назад, как будто отстранялась от всего, что окружало ее. Они стояли так близко, что он мог дотронуться до ее юбок. Слава Богу, их глаза еще не привыкли к темноте. Кольца штор проскребли по карнизу, и поток лунного света, упавший из окна, превратился в узкий лучик. Потом наступила тишина, нарушаемая редкими шорохами. То, чем они занимались, не требовало разговора.

Без сомнения, нашлось бы много мужчин, которые порадовались бы тому, что стали случайными свидетелями такого события. Жаль только, что Уилл никому не может уступить свое место. Надо же, он хотел четверть часа провести в тишине и покое, а теперь должен расплачиваться за это желание, придумывать, как бы незаметно сбежать отсюда, хотя права занимать эту комнату у него по всем меркам больше, чем у этих двоих.

Ждать больше нельзя. Еще тридцать секунд — и их глаза привыкнут к темноте. И они заметят его.

К шороху прибавился еле слышный шепот. Он осторожно положил руки на подлокотники и сжал их. Двадцать секунд, не больше.

Смешать карты этой сексуально озабоченной парочке. А главное, смутить женщину, наказать за то, что позволила мистеру Квадратная Челюсть попользоваться ею после того, как он без зазрения совести расписывал знакомым ее достоинства. Неужели у нее совсем нет гордости? Если нет, то и беречь нечего. Зря он упрекал Каткарта в некорректности.

Девятнадцать, двадцать. Судя по звукам, они полностью поглощены друг другом. Он осторожно приподнялся в кресле, наклонился вперед и выглянул из-за книжного шкафа, желая убедиться, что они его не замечают.

И замер.

Он был готов к чему-то омерзительному, к грубому совокуплению хама, охваченного похотью, и шлюхи, научившейся своему ремеслу у миссис Пэрриш. Хотя то, что происходило, и в самом деле было омерзительно. И само бегство этой парочки в библиотеку, и сам Квадратная Челюсть, лапающий свою любовницу, — все это вызывало у него отвращение.

Однако увиденное… смутило Уилла, если это правильное слово. Он понял одно: «омерзительно» неприменимо к этой женщине.

Она стояла спиной к шторе с закрытыми глазами и поднятой головой и раскачивалась в сладостной неге. Неожиданно она подняла вверх руки — без перчаток и с необыкновенной грацией сплела запястья. Как танцовщица из сказки, которая зачаровывала мужчин, а потом отрубала им голову. Ее обнаженные пальчики сомкнулись на складке шторы, и он представил, как она мнет бархат, плотный и шелковистый, такой нежный, что хочется урчать от удовольствия. А еще он представил, каково это — быть тем самым бархатом, зажатым в ее руке. Он так увлекся грезами, что не заметил, как вцепился в угол книжного шкафа.

Его взгляд поднялся от ее руки на лицо. Кажется, он не считал ее красавицей? Сейчас, в лунном свете, вернее, в скудных его остатках, ему открылась истина. Ее резкие черты — подбородок, нос, скулы — смягчились и приобрели удивительную гармоничность. Бледная кожа напоминала опал на дне озера с прозрачной чистой водой. Бледное горло. Бледные плечи. Бледная грудь совершенной формы, выступающая из съехавшего корсажа. Однако он не позволил себе задержать взгляд на ее груди. Надо убираться отсюда, причем поскорее.

Еще один, последний взгляд на ее лицо. Она слегка склонила голову влево, потом вправо, как будто разминала затекшие мышцы шеи. Затем она выпрямилась, и сочетание света и тени на ее лице снова изменилось. Она открыла глаза и посмотрела прямо на него.

Ничего не сказала, не отпрянула от своего любовника, не стала лихорадочно поправлять корсаж, не прикрыла грудь руками. Лишь расширившиеся глаза свидетельствовали о том, что ей известно о присутствии постороннего. И этого короткого мгновения, одной-двух секунд хватило, чтобы он почувствовал себя полнейшей скотиной.

Руке стало больно — так сильно он сжал угол шкафа. Он не мог отвести взгляд, не говоря уже о том, чтобы извиниться, поклониться и выйти из комнаты. Он стоял неподвижно, будто его пригвоздили к месту, а она тем временем успела вернуть себе самообладание. Теперь ее лицо не выражало ничего, кроме вызова: «Осуди меня, если посмеешь». Но вскоре и это выражение исчезло. Она стала смотреть сквозь него, мимо него, вдаль.

Он перестал быть объектом ее внимания. Наблюдает он за ней или нет — ей это было совершенно безразлично. Она опустила руки — опять же с удивительной грацией танцовщицы — и положила их на выпуклые бицепсы Роанока. Он целовал ее плечи и шею, пока продолжался этот короткий обмен взглядами, а потом принялся задирать юбку.

Уилл наконец-то оторвал руку от угла шкафа. Он не желал видеть, что последует позже. Он с радостью увидел бы это в своих мечтах, а наблюдать это наяву было мучительно.

Им неожиданно овладел приступ упрямства, который заставил его поклониться. Пока он на цыпочках шел к выходу, она и Квадратная Челюсть не смотрели в его сторону. Приоткрыв дверь, Уилл с облегчением закрыл ее за собой и выскользнул в коридор.

К ужину они не появились. Уилл отведал три блюда, но мучивший его внутренний голод так и не унялся.

Все это бессмысленно. Она не для него. Да, она усладила его взор и пробудила его воображение, однако это не делает ее особенной. Когда для него наступит время снова отдать себя во власть женщины, он будет оценивать ее не только по этим умениям. Ведь он так и не слышал из уст мисс Слотер ни единого слова. Не исключено, что едва она откроет рот, как всем станет ясно, что она безмозглая мегера.

Ему оставалось надеяться, чтобы это было именно так. Потому что тогда она не сможет вносить в его душу такое сильное смятение.

Что бы ни заставило их забыть об ужине, они все же успели подкрепиться к тому моменту, когда возобновилась карточная игра. Роанок занял свое место за столом, где играли в двадцать одно, и на этот раз любовница устроилась у него на коленях. От внимательности и сосредоточенности, которые она проявляла при игре в вист, не осталось и следа. Она привалилась к Роаноку, положила голову ему на плечо и из-под полуопущенных век отстраненно наблюдала за игрой. Всем своим видом она напоминала набившую брюхо львицу, которой еще неделю не надо думать о пропитании или о чем-либо другом.

Уилл смотрел куда угодно, только не на нее. Он пришел сюда с определенной целью, перед ним стоит важная задача. Для его плана требуется три тысячи фунтов, но только Господь знает, есть ли у него шанс выиграть эту сумму.

Наступило три часа ночи, потом четыре утра — он определил это по украшенным драгоценными камнями карманным часам Каткарта. Они лежали на столе между ними, в комнате часов не было. Его выигрыш составлял двести фунтов. Мужчины играли вяло, кто-то то и дело засыпал, и соседи вынуждены были его будить, когда доходила очередь. Такая обстановка на руку тому, кто смог сохранить ясность рассудка.

Виконт пихнул его локтем и, когда он повернулся к нему, взглядом указал туда, куда он запрещал себе смотреть. Голова Роанока упала на левое плечо. Его грудная клетка мерно поднималась и опускалась. Мисс Слотер, привалившись к его правому плечу, держала в руке карты и с томным видом изучала их. Уилл против воли обратил внимание на то, что ее пальцы обнажены. Вероятно, перчатки так и остались валяться на полу в библиотеке. При этой мысли по его телу прокатилась волна трепета, что никак не приносило пользу игре.

— Она умеет играть? — За весь вечер за их стол не садилась ни одна дама.

— Ни разу не видел. — Каткарт ходил в это заведение довольно давно. — Но похоже, что она именно об этом и подумывает, а?

И действительно, когда наступила очередь Роанока, она не стала будить его. Без малейшего смущения взяла из его денег пятьдесят фунтов и поставила на кон, а потом устремила выжидательный взгляд на банкомета.

Мисс Слотер приподняла уголок сданной карты.

— Стик, — сказала она.

От звука ее голоса у Уилла внутри все завибрировало.

Ей удалось придать форму этому короткому слову, как бы округлить острые углы. Оно обволакивало, хмельное, как крепкий ароматный ликер. Будь таких слов побольше, любой мужчина опьянел бы от них. Она уже заслужила свое место в мечтах Уилла; теперь он понял, что отныне в его фантазиях она будет говорить.

Однако, как оказалось, в двадцать одно она играть не умела. Как ни грустно, мисс Слотер оказалась профаном. Она изучала карты, пожевывая нижнюю губу, делала непонятные ставки и за три из пяти сыгранных ею хендов проиграла все. Но потом фортуна сжалилась над ней, подкинула туза и десятку и очередь сдавать. Она собрала карты, сложила их, проверила, чтобы все лежали рубашками вверх. Казалось, столь тщательным исполнением новых для себя обязанностей она пытается компенсировать недостаток тактических знаний. Мисс Слотер помешала карты, дала своему соседу снять колоду и сдала.

Уилл начал проигрывать. У него было на руках двенадцать, а с королем вышел перебор. Он открылся на девятнадцати, а у нее было двадцать. Даже когда у него выпало «очко» — единица, восьмерка, двойка и четверка — и у него от предвкушения бешено забилось сердце, она выложила туза и две пятерки. Да, у них было поровну, но банкомет всегда имеет преимущество. Пять раз подряд она сдавала и побивала его каждый раз, пока право сдавать не перешло к какому-то седому типу, который выложил двадцать одно очко на двух картах.

Такова на вкус погибель. Как пепел или мусор с верстака плотника. Менее чем за полчаса от выигранных им двухсот фунтов осталось двадцать.

— Не везет, Блэкшир, — пробормотал виконт, проигравший всего пятьдесят.

Уилл не удосужился ответить.

Мисс Слотер смотрела на него. Без какого-то особого выражения. Она собрала выигрыш Роанока, отделила от него несколько банкнот и снова подняла глаза. А он и без счета знал — знал наверняка, — что она «раздела» его ровно на сто восемьдесят фунтов.

Оставшиеся деньги она придвинула к выигрышу Роанока. Не спуская с него глаз, сложила его потери один раз, потом еще раз и с бесстрастным видом спрятала их за корсаж платья, а затем занялась более интересным делом: стала изучать сданные карты.