В шаге от бездны

Глава 6

Маркус Альери

— Чёртова болезнь, не знаю, придумал ли ей кто-то новомодное название, но тогда её просто называли вирус. Почему вирус? Да потому что где бы ни появился носитель, он с высокой долей вероятности заражал других. Пусть умники из университетов спорят, что это было, для меня всё ясно как день — передаётся воздушно-капельным путём, значит, вирус. И нечего размышлять. Я бы не разговаривал с вами сегодня, если бы не Джонг, точнее, его гены. Не знаю, какой кредит на везение мне выдали там, наверху, но я благодарен, что до сих пор жив, здоров и в здравом уме. Надеюсь, на моём счету ещё остались счастливые фишки.

Гены помогли не только мне, но и самому Джонгу. На той встрече присутствовал контактировавший с больными человек. Он и не подозревал, что принятые меры предосторожности не помогли ему ни на йоту, он заразился и там заразил остальных. Забавно, комиссия по вопросам неизвестного заболевания заболевает в полном составе. Хороший газетный заголовок, на радость любому редактору. Около десяти часов потребовалось нашему вирусу, чтобы показать, как он влияет на организмы ещё совсем недавно здоровых людей. Но вот в чём удача — появившийся из неоткуда, ждавший своего часа МЕСТНЫЙ вирус, не мог выжить в организмах людей, имеющих азиатские корни. Возможно, его никогда и не обнаружили бы, не свались на Новый Пекин столько иноземцев. В них-то он и нашёл благодатную почву для роста. Именно поэтому и не случилась пандемия. Покинув зоны заражения, люди сумели локализовать угрозу. А на местных он действовал слабо. Они не могли быть его переносчиками.

Я же как пленник и штатный сотрудник Комитета в одном лице, контактировал только с Джонгом, это и спасло меня, других спустя время стали отправлять в карантин. Конечно, мы узнали подробности позже, когда вирусологи смогли разобраться в происходящем, а тогда я не почувствовал синдромов болезни и возносил хвалу всем богам и их пророкам, за такую удачу.

Правда Ли Во Джонг всё же заболел. Вирус не смог выжить в его теле, но оставил после себя некоторые последствия, такие как высокая температура, головные боли и слабость, присущие обычной простуде. Его симптомы отличались от проявлений болезни других заразившихся, поэтому его не отправили на карантин. Хорошо, конечно, но он был слаб как малолетний ребёнок, толку от моего «коллеги» не было никакого. Впрочем, толку было мало от всех. Я могу в полной мере оценить их усилия, молодцы, с этим не поспоришь, Комитет старался даже сейчас. Возможно, хоть кто-то и сказал им спасибо за это. Ну или они сами выдали себе медаль за «старания», их можно понять, как говорят "сделали всё возможное". Совесть чиста. У всех бы давно опустились руки, помимо прочего, ещё и болезнь… Столько сил…Столько средств… Всё зря!

У нас было время поговорить. Чем мы обычно и занимались. Пока кругом все носились как угорелые, я и Джонг тихонько сидели в своей комнате. Контакты ограничили. Еда состояла из солдатских индивидуальных пайков, запечатанных, герметичных. Все перешли на этот шедевр кулинарного искусства, чтобы не подхватить заразу. Я как прилежная сиделка выполнял свою роль, разбавляя скуку общением с Джонгом и дрянным местным виски. У нас даже случались вечера откровений, рассказы про детство и знаменательные события из жизни. Пожалуй, тогда между нами проскользнула некая симпатия. Интересно беседовать с человеком, чьи аргументы и выводы не продиктованы извне, а идут от личного опыта и точки зрения, кто спорит не повышая голос, и способен разглядеть собственные ошибочные мысли, кто может честно сказать — «ты прав, а я заблуждался». Эти споры неизменно приводили нас к его брату. Считайте это шестым чувством или интуицией, неважно. Только тогда я чувствовал, что Пекин — это место, где наступит развязка, какая бы, она ни была. Здесь точка в которой сойдутся все переменные. И я был уверен, что его брат замешан в этом. Хоть убейте, не скажу как, но я ПОНЯЛ, по той его фразе, что Лучевое оружие будет здесь. Джонг, конечно же, не верил, говорил, что брат всего лишь встал не на ту сторону, что он «обычный» политик, со своими взглядами и убеждениями. Уверял меня в его непричастности и посмеивался над моей подозрительностью. Говорил — если ты такой, то не обязательно всем быть такими. Ну… понять это можно. Родственные связи. Может, будущее стало бы другим, сумей я его убедить, но этого не произошло. Да и мои догадки не выложишь на стол руководству, без доказательств они ничто.

Что меня беспокоило сильнее, так это стремительно приближающееся время возвращения нашего «посыльного». Джонг не дееспособен, а он может вернуться со дня на день…

— Лететь пришлось вам?

— Мне. Как бы смешно это ни казалось. Я-то думал постою в сторонке, дождусь окончания маскарада и умою руки. Но, не тут-то было. Борроу согласился встретиться, что само по себе удача. Дал координаты места встречи и назначил время. Через три дня. Нужно было лететь. Джонг был полон энтузиазма, но его физическое состояние… Одной силой воли с постели себя не поднимешь и молитвами не вылечишь. Он связался с Дрейком со своим боссом, на сто процентов уверен, что тот даже слышать не захотел о такой глупости как отпускать на переговоры меня, беглого преступника. Я тактично покинул комнату при их разговоре, пусть сами разбираются. Закончив Джонг позвал меня и предложил лететь навстречу мне. Сказать, что я был удивлён, это ничего не сказать. Целое здание агентов Комитета, уйма специалистов и профессиональных дипломатов, многие, конечно, на карантине, но можно же найти хоть кого-то, упирался я. Конечно, я не хотел лететь. Это риск, а я давно просчитал все риски. Чем ближе к Ли Во Джонгу, тем для меня они ниже. Но его аргументы не были лишены смысла.

"Во всяком случае», — сказал он. "Тебе лишь нужно узнать где сейчас Лучевое оружие, конкретное место, и всё. Остальное не так важно. Ты уже встречался с ним. Что там в голове у этого Борроу мы и понятия не имеем. А тебя он знает. Вот и сделаешь это ещё раз. Место, время… Выясни только их, об остальном позаботимся позже. Можешь обещать ему что угодно… Дрейк отправил сюда своего доверенного, он прибудет через два дня. Это его решение. Тот человек полетит навстречу. Но время идёт»… Короче, Джонг меня уговорил. Сам не знаю, почему я согласился. Возможно понимал, что могу это провернуть лучше, чем какой-то чиновник, пусть и натасканный на подобные дела…

К вечеру я уже сидел в салоне корабля с верительными грамотами и набором полномочий вместо багажа. Компания собралась под стать ситуации. Контрабандист, оказывающий нам услуги за деньги, аполитичный душой и телом (он присутствовал лично), я, новоиспечённый посол Метрополии, и ужасно потеющий, нервный и безмозглый чиновник Союза, переживающий за своё добро в трюме корабля. Так и хотелось услышать напутствующий крик «от вас зависит судьба человечества» и гордо ответить «мы не подведём»…

Это всё шутки, но в действительности мне было не комфортно. Повторюсь, в мои планы не входил риск. Оставалось уповать на всё тоже везение и опыт, подсказывающий следующий шаг. Хозяин корабля переживал об успехе предприятия, иначе он не получит обещанных денег. О собственной судьбе, если нас перехватит патруль Союза и о том, как ему выгоднее торговать нашими жизнями ради спасения своей шкуры, в случае «когда что-то пойдёт не так». Ходячий мешок с дерьмом, сидящий напротив меня, прикидывал свои шансы стать богатым и счастливым, получив назад милые его сердцу ценности, бьюсь об заклад, чаще в его мозгу мелькала картинка собственной гибели, порождённая страхом перед похитителями (мы взяли его с собой). Я же думал обо всём сразу. Предать мог кто угодно. Нужно лишь быть к этому готовым.

Встреча произошла, как и договаривались. Точно в том месте и в назначенное время. Жизнь непредсказуемая вещь, кто бы мог подумать, что продавец и покупатель вновь встретятся, только теперь они поменяются местами. Борроу лишь на секунду потерял хладнокровие, голос его выдал, «Вы?" — произнёс он, глядя на меня. Я только и сделал, что улыбнулся, так и хотелось отвесить поклон. Ситуация меня забавляла. При этом я не забывал про бдительность. Мы встретились на его корабле. У шлюза меня принял член команды, молча сопроводил к Борроу и ушёл. Мы были одни.

«Как же плохи у тебя дела, приятель», — подумал я тогда. «Ты сильно рискуешь, встречаясь со мной лично. Ваша тайная полиция наверняка следит за всеми и всякий может вызвать её подозрение, ну а за таким человеком уж тем более должны пристально наблюдать. Слишком заметная фигура, чтобы пропадать неизвестно где, в такие времена. Или ты настолько храбр, что лично участвуешь в подготовленной вами ловушке или настолько нуждаешься в нас, что идёшь ва-банк».

Представляю, какие сомнения посещали его в эту минуту. Чтобы он не задумал, но увидеть меня, Борроу явно не ожидал. Сомнения? Да ещё бы! Подозрения? Конечно! Узреть перед собой продавца самого разрушительного оружия в истории, который хочет узнать, где оно, попросту «купить» его назад. Слыханное ли дело?!

Отдаю должное, Джонг был прав. Даже я это почувствовал. Люди способны сожалеть. Борроу сожалел. Поэтому и появился там. Итогом нашей почти часовой встречи стало соглашение, которое, произойди оно раньше, спасло бы многие жизни. Говорю это без пафоса. Я мог спасти многих. Я там был, ни какой-то политикан или военная шишка, и не патриот чёрте знает чего, а я — Маркус Альери… Ещё бы немного… и мы успели бы… Плевать мне на Метрополию и колонии, плевать на Борроу и его Эссен, на всех плевать. Если для вас это так важно, пожалуйста, я приложил руку к массовому убийству и я же, пусть и не по своей воле, пытался его остановить. Ангел и демон, в одном лице… но правда в том, что мне плевать и сейчас. Такой уж я человек. Нельзя спасти, тех, кто этого сам не хочет. Нельзя остановить руку судьбы, замахнувшуюся на идиотов их последователей и равнодушных молчунов. Они виноваты не меньше. Они заслужили это. Я лишь делал, что обещал, в обмен на то, что мне требовалось! (переводит дух).

Борроу дал мне всю информацию. Выложил свои догадки и факты, предоставил документы… Дьявол, я был прав. Пекин! Я знал, знал! Мы даже успели обсудить, что может предпринять Метрополия…

— Что он хотел взамен?

— Идеалист. Патриот… Он хотел спасти родную планету от тирана, пришедшего к власти с его же помощью. Отметьте это в своём блокноте. Напишите об этом в книге! Посвятите целую главу вопросу об ответственности и моральном праве называть кого-либо преступником, имея за плечами не меньшие грехи! Лучше поздно, чем никогда? Ошибка? Я с радостью придержу для таких как он место на судилище в аду… рядом с собой. Боюсь только их будет больше, чем там могут принять.

Альери делает долгую паузу.

— Это вы предложили вывезти Рангози с Эссена? Ваша идея?

— Моя. Борроу коротко рассказал мне, что собирается предпринять. Просил уведомить Комитет об их планах. Требовал гарантий безопасности для Эссена, даже в случае провала. Конечно, он понимал, что находится в роли просящего. Выбора у него не было. Я как мог, убедил его, что Ли Во Джонг — это тот человек, кто сделает всё возможное и невозможное. Ему нужно верить, а в сложившемся положении Борроу оставалось только верить. Ну а что касается Рангози… Я лишь понял и намекнул ему что, устранив человека, можно устранить и саму угрозу. А «предательство» лучшее доказательство намерений элит Эссена выйти из войны.

— После встречи вы сразу же связались с Джонгом?

— Нет. Опасно. Передачу могли перехватить. Сопротивление не должно знать, что мы ищем. Как и о том, что нашли. Это обезопасит всех и даст шанс. Я летел на Новый Пекин, с доказательствами и сожалением о том, что Джонг меня не послушал, а возможно даже всё испортил.

— А что стало с тем чиновником и его деньгами?

— Ему не повезло (улыбается). Попал в плохую компанию. Мы выбросили его через шлюз по пути к Пекину, мне досталась часть от его «богатств»… Не смотрите не меня так! Я не взял из тех денег ни монеты… Перевёл на Глизе… Я всегда плачу по долгам.

Зак Черезку

— Когда очнулся, кругом было темно. На ощупь я кое-как стряхнул с себя каменную крошку и освободил руку, зажатую чем-то большим и тяжёлым, хорошо на это хватило сил, иначе лежать бы мне там и сейчас. С рукой всё было в порядке, кости целы, только кровь, но это не смертельно, я кое как перемотал её обрывком одежды и попытался встать. Тут же ударился головой. Стал шарить руками. Вспомнил про запасной фонарь для винтовки, у себя в рюкзаке и достал его. Я отдал должное строителям, массивные потолочные балки обрушились, но не сломались, они-то и защитили меня от падающих обломков кровли и стен. Создав пустое пространство, в котором я валялся бог знает сколько. Часов у меня не было. Я было подумал, сейчас ночь, но почему-то сразу решил, что не заход солнца, причина окружающей меня темноты. Тот звук и свет, ударная волна, а это не могло быть ничем иным, появились не просто так. Это неприродное явление. Уж не землетрясение точно. Это мощное оружие. Я посчитал, что ядерное. Где-то близко. Будь я на открытом месте и мне конец.

В воздухе висела плотная пыль. Дышалось тяжело. Фонарь не мог пробиться сквозь эту завесу. В метре от себя я ничего не видел. Попытался ползти. Куда? Да просто вперёд. Туда, где мог протиснуться сквозь обломки. Оружие толкал перед собой… Тогда мне вспомнился случай из юности. Как я полз по канализационным стокам под Стамбульскими улицами, спасаясь от полицейской облавы. Спецназ крутил всех подряд. Бандитские разборки зашли так далеко, что руководству города пришлось обратить внимание на наши трущобы и показать, что власть всё ещё тут. Всё ещё владеет ситуацией. Мне пришлось нырнуть в канализационный люк и в полной темноте, утопая в нечистотах, на ощупь и удачу ползти подальше от охотников, заполонивших улицы. Ситуация была похожа. Только я стал шире в плечах, и вони не было.

Не было у меня тогда и фонаря, зато сейчас был. В его свете я увидел торчащую из завала щуплую руку, серую, покрытую пылью. Протискиваясь мимо, я заметил, как пальцы слегка шевелятся. Будто пытаются добраться до меня. Схватить. Вцепиться… Отвратительное чувство. Как можно скорее я прополз мимо.

Наконец, мне удалось встать в полный рост. Видимо, здание сообщалось с сетью пещер, потому что, оттолкнув обломки впереди себя, я вдруг очутился именно в пещере. Где-то в недрах скалы, нависающей над монастырём. Здесь пыли было меньше. Хотя и по-прежнему темно. Я и там был не один.

Потеряв столько крови, уже не встают. Единственного взгляда достаточно, чтобы понять это. Тело полулежало у стены. В луже собственной крови. А рядом, обхватив колени руками, на полу сидела та самая женщина, что держала меня на прицеле, совсем недавно. Она немного пошатывалась из стороны в сторону и издавала приглушённые стоны, что-то среднее между плачем и проклятиями. Вся покрытая серой пылью, словно привидение. Похоже, её разум не выдержал, подумал я. Свихнулась. На том человеке была та же форма, что и на мне, но голова запрокинулась, и я не смог разглядеть лица. Да и не хотел. Как и не собирался выяснять она его прикончила или нет. Какая разница?! Всё пошло наперекосяк. С самого нашего появления здесь. Для простого солдата всё слишком сложно. Думать за тебя должно начальство. Оно же и указывает тебе, в кого стрелять и что делать. А тогда я не знал, есть ли ещё у меня начальство… Единственное, что я знал, это что ситуация вышла из-под контроля и, скорее всего, я в полном дерьме.

Но это было лишь начало. Я оставил эту парочку и пошёл дальше, в поисках выхода наружу. Ушёл недалеко. Идти было некуда, наткнулся на завал. Кое-где всё же пещеры обрушились. Разгребать препятствие голыми руками, в одиночку, не имея представления, что за ним — нереально. Да и опасно. Я светил фонарём в поисках ответвлений и проходов, ничего не нашёл и вернулся. Женщины не было. Вот дьявол!. Вдруг эта чокнутая кинется на меня в темноте. Или пальнёт из чего-нибудь. Ведь был же у неё пистолет тогда. Мало ли… Пройдя чуть дальше, я услышал слабое бормотание. Напрягся. Приготовился. Будь я менее опытным и менее хладнокровным, выпустил бы всю обойму в сторону этого звука. Так… для разрядки, чтобы успокоить нервы и спустить пар. Иногда проще стрелять, чем думать «а что там?», это, кстати, может спасти жизнь — рефлексы и опыт. Но стрелять я не стал… В тёмном углу, сбившись в кучу, сидели дети, шесть человек, та тётка была с ними. Смотрела на меня остекленевшими глазами, они дёргали её за руки, тянули за одежду, что-то бормотали, но она была не там. Истукан со взглядом идиота, кукла, способная на элементарные, механические действия, молчаливая… и от этого… жуткая. Я попытался их обойти. Без лишних движений, аккуратно, держа на прицеле. Её взгляд следовал за моим фонарём, детишки же закрывали глаза руками и отворачивались. Ещё пару шагов и я повернулся к ним спиной, ускорился… И услышал то, чего ожидал меньше всего, дрогнувший детский голосок проронил «помогите»…

Знаете, вполне возможно, ещё найдётся женщина, что согласится жить с таким, как я. Мне всего лишь сорок один год. Есть время измениться. Завести семью… детей… Устроиться на работу, а не жить на военную пенсию… Я мог бы так сказать, но это будет неправдой. Я был солдатом на войне, которую не я начал. Мне удалось вернуться домой. Даже заработать на этом. Вон там, на стене висят правительственные награды, за то, что я убивал людей, которые ненавидели меня не больше, чем я их. Кто-то вынес из этого урок. Крикливые средства массовой информации, поделили участников войны на «хороших и плохих», а не менее крикливые и продажные политиканы пообещали друг другу не повторять прошлых ошибок и постараться исправить случившиеся. Чёрт с ними! Я им не верю. Правда в том, что я понял, находясь там, в Юнхэгуне, чего я по-настоящему боюсь… Что я научился бояться — ответственности за чужие жизни! Вот отчего теперь меня бросает в дрожь. Вот чего я постараюсь до конца своих дней не делать. Отвечать за других!

— Но всё же вы помогли.

— Только не вышло из этого ничего хорошего. Я здесь… В этой дыре, именуемой домом, «постарел» на шесть лет, обзавёлся ненужным чувством вины… а те, кто был со мной там, те, кому я «помог» навсегда остались в Юнхэгуне.

— Обстоятельства…

— Глупости. Я совершил ошибку, в тот самый момент, когда остановился и обернулся на голос. Мальчик девяти-десяти лет. Он был напуган, как и все они. Парнишка увидел во мне взрослого, способного к состраданию. Но ошибся, хоть и не его вина. Он был слишком мал, чтобы понять, кто есть кто. Почему я откликнулся на его просьбу? Возможно, по причине того, что сам был таким когда-то. Маленьким, напуганным стрельбой на противоположной стороне улицы от моего дома, гулом полицейских сирен, истошными воплями и лаем собак… Я также с надеждой смотрел на своего отца, сидящего за столом, смотрящего выпуск новостей… Безучастного…В окружении пустых бутылок и остатков дрянного ужина, купленного в местной забегаловке. Мне нужна была его помощь. Его забота и внимание…Его защита… Я остался с ними. Взял на себя роль спасителя. Но спасся только сам. И знаете в чём загвоздка? Мне не жаль ИХ, я жалею себя! Жалею, что мне приходится нести чувство вины за случившееся!

— Как они погибли?

— Неужели это так важно?

— Для меня важно.

— А для меня нет! После войны эта чёртова комиссия вытягивала из меня малейшие подробности тех дней. Их интересовал каждый мой шаг. Будь это возможно, они с удовольствием вскрыли бы мне черепную коробку, только чтобы добраться до истины. Прочесть мои мысли и выяснить вру я или говорю правду. Там, помимо прочего был и психолог, мерзкий, надоедливый старикан, задававший такие вопросы, на которые у меня не было ответов. Он всё сидел и поддакивал «ну да…ну да…». Я был для него предметом исследования. Похоже, его забавляло дёргать людей и заставлять их рыться в собственной памяти. Я знаю, что отчёт был составлен не только на моих воспоминаниях, там были и другие. Их слова также выслушали, записали, усомнились и… Эти доморощенные эксперты, аналитики и криминалисты… В конечном счёте подготовили отчёт, в полной мере удовлетворяющий всех, политиков, публику, военных. «Неизбежные жертвы и трагические обстоятельства» — вот чем закончилась их многодневная работа — набором слов, не передающих ничего, ни правды, ни вымысла, пустыми как и сама затея разобраться в произошедшем. Они всё узнали от очевидцев, но скомкав и вычеркнув неприятные моменты, выдали галиматью под названием «Инцидент в Юнхэгуне». Так, его и представили общественности. Ну и скажите, зачем тогда нужно было выворачивать меня на изнанку на этих допросах?! Но краше всего остального, не это, а то, что эти лицемеры вручили мне медаль за «Отвагу» и даже поблагодарили за службу, назвав «ветераном Нового Пекина»… Если вы читали тот отчёт, вам известно о количестве погибших, но там нет ни слова, как они покинули этот дерьмовый мир.

— Поэтому я и приехал к Вам.

— Ну хорошо. Хотите подробности? Чёрт с вами… Я не знаю, что случилось с той женщиной, она так и осталась в коридоре. Когда мы уходили, она так же смотрела перед собой, разума в её взгляде было не больше, чем в этом деревянном столе. Попытки детей уговорить её двигаться ни к чему не привели. Рыдая и причитая, они пошли за мной, оставив её одну. Я приказал им замолкнуть, иначе брошу их тут — сопли прекратились. Уже хорошо. Свет был только у меня, приходилось оглядываться и подгонять отстающих, при этом напрягать все свои чувства, чтобы вовремя заметить опасность. Как чёртов детский сад. Мы блуждали по лабиринтам, постоянно возвращались, натыкались на обвалы и пустые комнаты, утопающие в темноте. Кружили и петляли. Видели тела, свидетельства боя и разорение. Даже перебирались через импровизированную баррикаду, у которой валялись трупы защитников и нападающих. Сопротивление и гражданские. Кто какую роль играл, я не разобрался.

— Я не был в Юрхэгуне, но все описывают его как длинный и запутанный лабиринт. Это так?

— Да. Всё верно. Целые мили гротов и пещер, переходов и лестниц… То, что я увидел снаружи, лишь рукотворные пристройки к настоящим «внутренностям» этого места. Природа или человек создали подземный город, блуждать по которому можно часами.

— Вы пытались найти выход наружу?

— Только в начале. Потом, поразмыслив, я пришёл к выводу, что оказаться под открытым небом, рядом с эпицентром ядерного взрыва, не лучшая идея. Ионизирующее излучение увидеть или почувствовать нельзя. Но и школьнику понятно, чем оно опасно. Возможно, только окружающие камни и защитили нас от него. Укрыли и спасли. Что там происходит за пределами Юнхэгуна, я не знал.

Поэтому моей основной заботой было найти тех, кому я могу передать своих подопечных. Желательно, чтобы они не начали палить в меня при этом, развернуться и послав всех и вся искать путь к спасению самостоятельно. Безразлично кто это будет. Сопротивление, родители этих детей, моё командование или блаженный приверженец забытого культа, живущий здесь до прихода всех нас. Мне было всё равно. Лишь бы отделаться от них побыстрее. Теперь я даже не знал на чьей я стороне. И кого буду рад увидеть больше. Иногда до моего слуха доносились далёкие голоса и звуки перестрелки, но в тех катакомбах определить направление почти невозможно. Тебе кажется, что шум идёт из-за поворота, высовываешься, вслушиваешься, крадёшься до следующего, а за ним ничего. Теперь кажется, что он позади или сбоку, или вообще сверху. Чертовщина. Даже эхо собственных шагов замолкает секунд через десять. Становится объёмным, удаляется, отражаясь от стен, заставляя воображение рисовать картины преследователей, крадущихся за нами попятам. Благо та шестёрка, рядом со мной, помалкивала и повторяла все мои движения. Так продолжалось несколько часов. Людей мы встретили неожиданно. Будь я один… Дьявол! Было больно. Второй раз в жизни мне вмазали прикладом по лицу. Это стало входить в привычку. Хорошо хоть сил у атакующего было немного. Я не вырубился, но потерял равновесие и этого хватило, чтобы меня повалили и скрутили, мелькавшие в слабом свете силуэты. Гражданские. Четверо мужиков. Пятый — старик.

— Это был Пэн Вейдун?

Зак кивает.

— Тогда я этого не знал. Мистер Пэн, так к нему обращались окружающие. Детей тут же увели. Многие снова расплакались, но видно было, что радости в этих слезах больше, чем когда они встретили меня. Руки мне успели связать. Оружие забрали. Я ожидал услышать «кончайте его», но старик пристально посмотрел на меня, кивнул, готов спорить с благодарностью и дал команду своим уходить. Когда их шаги стихли, я попытался разорвать путы, получилось только немного ослабить их. Минут двадцать я старался освободиться, но итогом моих попыток стала лишь кровь на запястьях. Тут до меня донеслись звуки потасовки и стрельба, с той стороны, куда ушли мои новые друзья. Опять слышался детский плач и крики. Неожиданно быстро, всё стихло. Я сидел в полной темноте и прислушивался. Шаги, неровные, шаркающие, будто человек пьян или устал настолько, что не в силах нормально переставлять ноги. Приближается ко мне…

Тот мужик рухнул недалеко от меня. Один из тех, кто скрутил мне руки. Упал и умер, а может, просто потерял сознание. Найдя у него нож, я смог перерезать верёвку и освободиться. Подобрал его оружие, рукоять была в крови, и двинул туда, откуда доносилась недавняя стрельба…

Девять тел я насчитал, подобрав валявшийся на полу фонарь. Ни одного нападавшего, только те, кого я уже видел. Лишь тела мистера Пэна там не было. Судя по гильзам, стреляли из стандартных автоматических винтовок. Да, их использовали не только правительственные войска. Союз также вооружал своих этим универсальным оружием. Но там я почему то сразу понял, что стреляли «наши»… Стреляли без разбора… Так, ОНИ и погибли…

Не знаю, сколько я простоял там. Наверное, долго. Кажется, я размышлял, как всё обернулось бы, останься дети со мной. Я не помню лиц убитых мной людей, не вспомню черты тех мужчин у моих ног. Но я на всю жизнь запомнил этих шестерых детей, их глаза, лица, фигуры, одежду…Позы, в которых они лежали…Против своей воли я стал считать, что МОГ их спасти, но это не так, умом я это понимаю. Гоню от себя такие мысли, злюсь и нервничаю. Пытаюсь выкинуть их из памяти… Повторяю раз за разом «мне плевать», но не могу избавиться от чувства жалости… к самому себе.

Том Линк

— Мы исчерпали запас везения, так я подумал, едва очнувшись после «взрыва» и ударной волны. Все трое были живы и невредимы, появились синяки и ссадины, ушибы от падения, но в остальном, мы не пострадали. Повезло? Ну если считать каждую минуту, подаренную нам судьбой в том аду, то — да. Если же охватить ситуацию в целом, то скорее нет. Лишь отсрочка, подаренная для того, чтобы посмотреть какие неприятности нам по силам преодолеть. Сначала бунт, теперь ЭТО. Что ещё?

Колодец завалило обломками, не успей мы после падения отползти чуть дальше и нас погребло бы под камнями, посыпавшимися сверху, это и спасло нам жизнь. Туннель, по дну которого проходили водопроводные трубы, выдержал тряску и смещение горных пород, став нашим убежищем от новых возможных катаклизмов. Или нашей могилой, если другого выхода из него не существует или он окажется запечатанным. Нам предстояло это выяснить. Источника света у нас не было и, закончив с глупыми вопросами вроде «все целы» и «ничего не сломали», мы на ощупь стали пробираться туда, где надеялись найти выход. Янис шёл первым, вдоль стены, а я, ориентируясь на его шаги, следом, поддерживая Джейка. Путешествие окончилось у квадратного люка, вставшего не нашем пути. Небольшого, но достаточного, чтобы мы смогли пролезть сквозь него куда-то «туда», по ту сторону. Янис в темноте нащупал запорный механизм и попытался открыть его, но сил не хватило. Пришлось мне помогать ему. Джейк скрипел зубами от боли в ноге, беготня и последовавшее падение в трёхметровую яму, не пошло ему на пользу. Он быстро терял силы. Вдвоём мы смогли кое-как сдвинуть эту «дверь» и очутились в помещении насосной, там стояло оборудование для снабжения монастыря водой, на удивление современное, но сейчас, понятное дело, не работавшее. Но там работало освещение. Мы могли перевести дух и собраться с мыслями.

Пока я занимался сыном, Янис отыскал выход, узкую винтовую лестницу, частично заваленную обломками и камнями, и прихватив оружие, пошёл «осмотреться». Минут через пятнадцать он вернулся, попросил меня пойти и взглянуть самому. Предложил мне винтовку, но я отказался. Меня шатало от усталости и таскать с собой ещё и оружие у меня просто не было сил. Я начал поднимать, смотрел в основном под ноги, стараясь не наступить на валявшийся мусор и осколки, поэтому не сразу сообразил, что лестница кончилась, а воздух свежее и дышится легче. Я оказался под открытым небом, была ночь, поэтому я и не заметил, как выбрался из подземелья. В воздухе кружилась и оседала мелкая пыль, словно снег, она опускалась сверху, покрывала обломки бывшей стены, кучу балок и фрагментов кровли вперемежку с гранитными глыбами, упавшими, судя по всему, с нависающей над монастырём скалы. В общем, на лицо последствия землетрясения. Руины, мусор и обломки, напоминающие очертания бывших строений. Небо возможно было безоблачное, подняв голову к звёздам, я не увидел ничего, кроме опускающихся частичек пыли, слабо переливающихся, закрывающих от меня небосвод и горизонт. Тусклый свет, не имеющий ничего общего ни с солнечным, ни с призрачно лунным, шёл, как мне показалось, именно от этих, микроскопических пылинок, в его свечении я и мог разглядеть, что меня окружало. И мне это не понравилось.

— Вы не думали о радиации или о чём-то подобном? Об опасности?

— Нет. Я вообще не думал о причинах, вызвавших те разрушения. Слишком устал, слишком сильно хотел пить и был голоден. Круговорот событий захлестнул нашу троицу и удивляться или размышлять о причинах и последствиях не было возможности. И ещё мне очень хотелось спать. Когда я собрался возвращаться в наш «подвал», то краем глаза заметил медленно движущиеся фигуры людей, силуэты, скорее очертания, пропадающие из виду и всплывающие через секунду чуть дальше того места, где они исчезли. Это были живые люди, не призраки. К чувству жажды и голода добавилось чувство страха. Живых я боялся теперь больше, чем мёртвых.

Мы обсудили ситуацию, когда я спустился. Еды нет. Воды… почти нет. Джейк наждался в перевязке и медикаментах. Я нуждался в хорошем отдыхе. Янис… физически он был здоров, вот только психика его была на пределе. Я это видел, жалел его, но поделать ничего не мог. «Скверная ситуация», как говорят у нас. Вопрос лишь в том, сколько он сможет выдержать, прежде чем не сорвётся.

— Вы не могли уйти, но и оставаться на месте не могли?

— Именно. Одно хуже другого. И там, и там конец очевиден.

— И что вы сделали?

— Легли спать. Оставив размышления на утро, которое так и не наступило. Когда мы проснулись, наверху было так же темно, как и прежде. Жажда усилилась. Джейк говорил, что ему лучше, что он отдохнул и нога не так беспокоит, но при попытке встать он споткнулся и осел. Храбрился, но испытывал боль, повязку нужно было срочно менять. Сделать это было нечем, у нас ничего не было, кроме грязной одежды, от которой мы могли оторвать лоскуты… худшего варианта не придумаешь, нужна аптечка или медпакет, желательно с обезболивающими и антибиотиками. Нужна еда, вода и отдых. Всем нам.

Янис обошёл наше убежище, заглянул в каждый угол и щель и обнаружил течь в одной из труб, насосы простаивали обесточенные, но вода почему-то была. Капля за каплей из трещины сочилась так необходимая нам влага. Чистая и холодная. Мы не знали, как долго это продлится, но на время вопрос с водой был решён. Что же до медикаментов, их можно найти только в лазарете. Значит, нужно туда попасть. Только мы не знали дороги. Не знали, уцелел ли сам лазарет, да и вообще не представляли, где местные хранили лекарства. Джейк был прикован к постели, вставал с посторонней помощью, прогуливался по ближайшему коридору и понятия не имел, откуда приносят лекарства и всё необходимое. За ним ухаживали и такие вещи его не интересовали. Постепенно наши разговоры стали сводиться только к этому. Каждый знал, что придётся отправиться на поиск необходимых нам вещей, и каждый боялся принять такое решение.

— Почему?

— Потому что утром, я имею в виду время, когда мы проснулись, Янис вышел наружу и услышал выстрелы. В темноте не разобрать кто и по кому стрелял, но теперь мы недоверяли и побаивались всех людей. Тем более если они вооружены, тем более в такой темноте. Мы лишь поняли, что не одни здесь. Кому-то посчастливилось пережить катаклизм. И они по-прежнему решают споры силой оружия. Стены Юнхэгуна обратились в пыль, судный день, обещанный древними религиями, похоже, наступил, но люди, оставшиеся в живых, продолжают цепляться друг другу в глотки, не обращая внимания на такую мелочь, как конец света. Безумие. Очередной пример нашего падения.

Мы провели там ещё одну ночь, затем ещё. Тьма так и не отступила. Только пыль кружилась в воздухе. И всё так же где-то там, вдалеке или совсем близко, шла стрельба. Я решил пойти на поиски. Решил, что темень поможет мне оставаясь никем не замеченным найти один из входов в пещеры и отыскать дорогу к помещениям, где я смогу найти лекарства для Джейка и пищу для всех нас. Яниса я просить не мог. Он и так слишком многое для нас сделал. К тому же его состояние… мне казалось он впал в апатию. Я сам держался только благодаря сыну, не мог сдаться, подойдя так близко к цели… Может не будь всего этого, и я был бы готов опустить руки. Кто знает…

Я ушёл, когда они спали. Не хотел разговоров и споров, что непременно последовали бы за моими словами. Пусть спят, пусть остаются в относительной безопасности. Я смогу, убеждал я себя. Обязательно. Должен… Я выбрался наружу. Удивительно, прошло всего три дня с тех пор, как я стоял у того места, где были монастырские ворота, под голубым небом, жмурясь от яркого солнца, а теперь это казалось мне таким далёким, нереальным. Я привык к темноте. К вездесущей пыли и грязи. К нашей норе под землёй. К окружающей меня разрухе и хаосу. Три дня, а будто прошли недели.

В темноте угадывалась громада скалы, возвышающейся надо мной, где-то там пещеры, приютившие нас на короткий и счастливый миг, окончившийся паническим бегством. Стараясь производить как можно меньше шума, я пробирался туда. По осыпающимся камням, через провалы, карабкался, полз на четвереньках, обдирая колени и локти, останавливался, прислушивался и озирался, снова шёл, практически наудачу. Услышал голоса, шорох камня под ногами. Пригнулся, стараясь спрятаться за куском обвалившейся стены. Слов я не разобрал, голоса удалились. Кто знает, что это были за люди. Вполне возможно, они могли мне помочь. Может, это были те, кто так по-доброму, отнёсся к моему сыну и ко мне. Может быть… Только если это не они, если я ошибусь, такая ошибка будет стоить мне жизни.

Сейчас-то я уже представляю картину тех дней. Знаю, что на нас обрушилась ударная волна от применённого Союзом Лучевого оружия, понимаю, как нам повезло, горный массив сдержал большую часть его ярости и разрушительной мощи. Подарив нам шанс. Только как мы им воспользовались? По моим подсчётам это было восемнадцатое число. Война уже окончилась. Официально. Конец. Но не здесь. Здесь об этом событии не знали, здесь как и прежде говорили винтовки, забирая жизни. Последние жертвы всеобщей войны, глупой и жестокой, пали от рук «врага», что уже не был врагом, по крайней мере, для всех, кто жил в Метрополии или в колониях и был свидетелем подписания договора о прекращении войны. Так, часто бывало и раньше, случилось и с нами. Доподлинно не известно, где прозвучал последний выстрел той войны, но я почему-то уверен, что там…в Юнхэгуне. Как и уверен, что мой сын, стал одной из последних жертв того кошмара…

Том замолкает. В такой момент я не смею нарушать молчание. Не смею просить о большем.

— Моя история близка к концу, — продолжает он. — Я нашёл, что искал. В одной из пещер лежали тела. Солдаты метрополии. Когда они погибли, я не знал. Может, ещё вчера, а может, и полчаса назад. В их рюкзаках я с облегчением нашёл медпакеты и солдатские пайки, не очень много, но достаточно на некоторое время. Оружия при них не было или я просто его не заметил. Как только я собрался возвращаться, сгрузив «добычу» в один из рюкзаков, послышался топот множества ног. Метрах в десяти от того места, под потолком горела одинокая лампа, дающая слишком мало света, мелькнула мысль прижаться к стене или притвориться мёртвым. А вдруг у них фонари? Вдруг они ищут меня? Выследили? Глупо, конечно, но что только не приходит на ум в моменты опасности, когда воспалённый мозг генерирует идеи, больше похожие не бред, чем на рассуждение зрелого человека… А иногда ты просто ничего не успеваешь сделать, обстоятельства сильнее тебя, и умные мысли никак не хотят рождаться. Так произошло и в тот момент. Из-за угла появились вооружённые люди, замелькал свет. Я стоял на «месте преступления», среди тел, словно «падальщик», обирающий мёртвых. Стоял неподвижно, держа в опущенной руке чужой рюкзак, с чужими вещами. И как назло, это были солдаты Метрополии, человек пять, грязные, уставшие, с покрасневшими глазами, давно не знавшими сна. «Вот чёрт» только и успел подумать я. Ну почему именно они? Почему сейчас, в такой момент? Представьте, какого стоять над убитыми товарищами загнанных, утомлённых и озлобленных людей, заставших вас за «этим» делом. Я мысленно был готов к скорой расправе.

Они не тронули меня. Опустили поднятое было оружие, равнодушно оглядели трупы и, повинуясь кивку старшего, пошли дальше. Я прикрыл глаза и вздохнул с облегчением. Уходя, последний из них посветил фонарём мне в лицо и сказал:

— «Ты можешь пойти с нами, старик».

Я отрицательно помотал головой.

— «Что у тебя там?» — спросил он, указывая на рюкзак.

— «Лекарства… для моего сына» — ответил я.

— «Им-то они уже точно не нужны, верно?!»

Снова я молча кивнул. Помедлив ещё секунду, он протянул руку. Понятный жест, не требующий слов. Я машинально отдал ему то, что могло спасти Джейка. Сплюнув на пол, он растворился в темноте, как и его товарищи. А с ним растворилась и моя надежда, вернее, мои силы лелеять эту самую надежду. Дальше идти я не мог. Стал возвращаться к Янису и Джейку. По пути чуть не нарвался на пулю. Земля под моими ногами осыпалась, шум привлёк внимание невидимого стрелка. Очередь прошла мимо. Я даже не испугался.

Янис пропал. Джейк сказал, он ушёл около часа назад, куда не знает. Выслушав мой рассказ, сын ободряюще похлопал меня по плечу. «Хорошо, всё будет хорошо», — сказал он…. Позже мы уснули. Когда я проснулся, Яниса всё ещё не было. Джейк лежал рядом… В руке пистолет, в воздухе запах порохового дыма… Откуда он у него? Я и не подозревал…

Его мать знает лишь только то, что я рассказал. Неправду. И я прошу вас не упоминать об этом в своей книге. Джейк умер в Юнхэгуне на Новом Пекине девятнадцатого мая, по общему календарю… умер от ран. Пусть так и будет.

Ли Во Джонг

— Маркус улетел на встречу с Борроу. Уверен, вы удивлены, что я это ему позволил, точнее настоял.

— Если честно, да.

— В отчаянные времена приходится принимать отчаянные решения. Когда шеф узнал об этом, то взорвался с грохотом пороховой бочки, но я стойко выдержал его праведный гнев. Успокоившись, он лишь проворчал «твоё решение» и отключил связь. Альери справится, я не сомневался в нём. Узнать, где сейчас оружие лишь полбеды, на этом наша работа не закончится, и я не намеревался оставаться в стороне. А для этого мне нужно было поправляться. Побороть болезнь и встать в строй. Когда Маркус возвратится с фактами и доказательствами, ЕСЛИ они окажутся верными, нам предстоит убедить вышестоящее начальство, выделить ресурсы и людей, для нейтрализации угрозы. Пусть для этого потребуется целый флот, пусть его перемещение оголит фронт или вообще поставит под удар один из наших миров, неважно. Никакая вероятность вторжения или высадки десанта и рядом не стоит с угрозой применения Лучевого оружия. Они это знали, мы все это знали. Нужно только представить убедительные доказательства. А дальше военные, наконец, получат возможность продемонстрировать весь свой, восхваляемые ими же, потенциал.

Мне становилось лучше, последствия контакта с вирусом всё менее и менее заметны. Самая острая фаза прошла, и врачи разрешили мне вставать с постели. По мере возможностей я включался в работу, тем более мы понесли ощутимые потери, многие из моих коллег находились в карантине, почти каждый день кто-то из них умирал, благо новых заболевших не было. Своевременные меры помогли остановить заразу, но помочь уже больным не всегда получалось. Даже со всеми современными средствами и достижениями медицины.

Работы было много. Контакты по линии обмена пленными, вывод из наиболее опасных зон гражданских, сортировка беженцев, просьбы или запросы на пропуск в воздушное пространство Пекина медицинских транспортников, для эвакуации раненых. Маленькими шагами, с проклятиями и страхом перед вероломством противника, мы созванивались, встречались, отправляли сообщения без надежды получить ответ и надеялись, надеялись, что есть возможность спасти кому-то жизнь и дать шанс. Всё, что не касалось непосредственно боевых действий, возложили на Комитет, правда сделали это с неохотой, но мы не жаловались, выполняли свою работу. Хорошо хоть на той стороне находились такие же трезвые головы. Судя по всему, мой брат был одним из них. Всё чаще я слышал его фамилию, видел документы с его инициалами, его упоминали в разговорах и сводках. Судя по всему, он работал не покладая рук. Пусть на «той» стороне, но всё же. В этом мне даже виделся некий символизм, два брата, пусть и сводных, заняты практически общим делом, имеют идеологические и политические разногласия. Но сохранили человеческий облик и не утратили человеческие качества, на фоне таких событий. Значит, нас хорошо воспитали. И неважно, что он выбрал «Сопротивление».

Понимаете, всё с чем нам приходилось работать, так или иначе, было связано с военными. Любой шаг согласовывался с ними. Любой контакт с противником, происходил на основе сводок с передовой. Возможности… мы искали их в самых незначительных сообщениях и рапортах. Шли на уступки. Предлагали и упрашивали. Доходило даже до того, что мы согласовывали с Союзом маршруты кораблей с гуманитарной помощью для гражданского населения, получив сведения от военной разведки о ситуации в том или ином районе подконтрольном Сопротивлению. Естественно, они соглашались. Наши генералы брызгали слюной и сквернословили, так что их адъютанты краснели, невольно пополняя свой словарь бранных выражений. Но на военное руководство давили политики и общественное мнение. Люди на центральных мирах по большей части требовали от правительства воевать цивилизованно и благородно. Даже здесь и сейчас прослеживалась чванливая заносчивость жителей Метрополии. Они требовали победы, жаждали наказать смутьянов, обрушить на их головы возмездие за отступничество, но желали сделать это «благородно», с позиции не только сильного, но и великодушного… Воистину в людях уживается невероятная жестокость и великое сострадание. Так уж мы устроены.

Именно поэтому Комитет был осведомлён о ходе боевых действий и ситуации на фронтах не хуже, чем аналитики Генерального штаба. Что знали или что планировали они, знали и мы. И это здорово нам помогало. Не без препон, но всё же. Именно поэтому я смог разглядеть, то что не смогли увидеть «великие» стратеги.

— О чём вы говорите?

— О концентрации наших войск, об оставленных плацдармах, о перебрасываемых резервах и о внезапном великодушии Союза, вдруг согласившегося на беспрецедентное прекращение огня, с возможностью гражданскому населению беспрепятственно покинуть контролируемую колониями территорию. Они сами предложили на сорок восемь часов открыть коридор безопасности для всех желающих перебраться на «другую» сторону. Правда, они не потребовали подобного шага от нас, но военные не придали этому значения. Возиться с населением предстояло комитету и гражданской администрации, головной боли не будет, а там, где станет меньше гражданских можно смело применять весь имеющийся у них арсенал, не боясь критики политиков, набирающих баллы на мнении толпы о «рыцарской» войне. Генералы увлеклись. Я понимаю, что они закончили лучшие учебные заведения, соглашусь, что с гордостью носимые ими награды вполне заслужены. Среди них много достойных людей. Патриотов. Честных и преданных. Но вот что я вам скажу… они не были готовы к такой войне. Тактика, стратегия, военная хитрость — да, бесспорно, но этого мало. Система верила в своё превосходство, люди на которых она опиралась, верили в систему, и всё это привело к их ограниченности, недальновидности и глупой уверенности в собственных силах. Поэтому они и проморгали Сопротивление, именно поэтому они и проморгали начало войны.

Теперь же они увлеклись маниакальной целью поднять и «очистить» свой авторитет. Чем больше затягивались боевые действия, в отсутствии значимых побед, в понимании населения, что наши вооружённые силы не в состоянии «молниеносно» справиться с восставшими колониями, над ними сгущались тучи. Все камни летели в них. Правительство только разжигало такие настроения, найдя козлов отпущения в лице тех, кто требовал увеличения финансирования, новых разработок, пополнения рядов и просто смотрел свысока на гражданских, которые будут просить их о защите в случае угрозы стабильности Метрополии. Интриги в руководстве Центральных миров не прекращались и в состоянии войны…

Помимо этого, со мной неожиданно связался Чжимин. Сам. По совсем незначительному вопросу. Он был словоохотлив. Дружелюбен. Даже вскользь спросил, не нашёл ли я по своим каналам нашего отца. Я ответил, нет. Что-то вроде надежды появилось во мне при том разговоре. Я хотел верить, что ему небезразлична судьба отца. Напоследок он пообещал выйти на связь через несколько дней, мол есть у него зацепка, шанс разузнать о его судьбе. «Возможно, я смогу что-то выяснить. Как только буду уверен, свяжусь с тобой», — сказал он.

Я всё ещё прокручивал в голове наш разговор, попутно изучая свежие документы местного штаба и доклады агентов Комитета, когда вдруг появилась шальная, слабая и невнятная деталь — не упускаю ли я что-то? В ту ли сторону смотрю? К утру эта мысль превратилась в навязчивую идею. Я решил копать глубже. Пока не знал в каком направлении, но чувствовал необходимость. Смутное беспокойство. Как у человека, знающего, что что-то должно произойти, но не знающего, что именно.

— Похоже, он пытался отвлечь вас.

— Видите. Даже вы догадались. Всё верно. Мне потребовалось ещё несколько дней, чтобы прийти к такому выводу. И ещё один разговор с ним. Моя искренность при первой встрече… Фраза про Лучевое оружие… Он был не так прост, мой сводный брат. Уверен, они не теряли бдительность, я имею в виду Сопротивление. Могу предположить, что он лично имел разговор с Рангози или связывался через доверенных людей. Даже там про Лучевое оружие знали не многие. Как среди них оказался мой брат, я не понимаю до сих пор. История его взлёта в ранг доверенных лиц президента Эссена и главы Сопротивления известна только им. Когда я простодушно признался про своё задание, сам того не ведая раскрыл наши цели чудовищу, что сотворило Сопротивление, и ускорил неизбежное.

Ещё один разговор состоялся совсем скоро. К тому времени я полностью оправился от болезни и участвовал в переговорах, на которых появился и Чжимин. Мы делились последними сводками и результатами исследований того вируса. И нам и Союзу удалось справиться с ним. Комиссия собралась в последний раз. Мы отошли в сторону, и брат рассказал мне, что ему удалось выяснить о нашем отце. Он нашёл свидетелей. Лично разговаривал с одним человеком, видевшим отца и знавшим где его можно искать. Монастырь Юнхэгун, там он мог быть. Туда Чжимин посоветовал мне направить свои поиски. Это новость очень меня обрадовала. Появился шанс. Возможность. Мне хотелось побыстрее связаться с мамой и сообщить ей об этом. Может быть, я смогу найти отца, помочь, если помощь ему требуется… Я искренне благодарил Чжимина, улыбался, он улыбался в ответ. Есть всё же кровные узы, есть ради чего сближаться и восстанавливать отношения. Пусть мы разные, но вдруг у нас получится… От наплыва эмоций я не придал значения его вопросам о моей работе. Как-то вдруг всё ещё улыбаясь, он спросил о Лучевом оружии. Сказал, что думает о нём с той нашей встречи. Волнуется за свою колонию. «Война войной, но это слишком», — говорил он. Я, конечно же, соглашался. Хотя размышлял об отце. Ещё немного и я бы проболтался о Борроу и Альери, о наших планах…

Маркус считал, что излишняя эмоциональность вредна. Привязанность и забота о ком-либо может стать ахиллесовой пятой. Только одиночка по-настоящему силён, и это даёт ему преимущество над остальными, связанными обязательствами и клятвами. Наверное, он был прав. Пока я думал об отце и откровенничал с Чжимином, членом Сопротивления, враг узнал наши планы. Нет, не я стал виновником запущенного процесса, разведка Сопротивления наверняка всё это время искала тех, кто попытается найти украденное оружие. Обладать им хорошо, но защищать и скрывать тоже нужно. Пока не придёт его время. Конечно, они знали, что мы ведём поиски. Старались работать на опережение, контролировать ситуацию. И тут появляюсь я, со своими «семейными» делами… Кто-то нас отвлёк. Встреча закончилась. Мы пожали руки и расстались. Тогда мы виделись в последний раз.

Если бы я не был так увлечён своим отцом, маленькие элементы происходящего давно сложились бы в полную картину. Мой опыт должен был подсказать где скрывается истина. Союз отводил войска, концентрировал их в особых зонах, воспользовавшись эпидемией. Они решили избавиться от лишнего гражданского населения, от тех, кто по их мнению в дальнейшем не будет представлять ценности. Не знаю, как их фильтровали. Пока мы суетились и радовались неожиданным уступкам, Сопротивление готовило Пекин к бомбардировке Лучевым оружием. Главная цель — отвлечь нас. И военных и комитет. В такой суете никто просто не обратил внимания на нестыковки и подозрительные шаги противника. Территории, откуда уходили вооружённые силы Союза, занимали наши войска, считайте, сами шли в ловушку. Генштаб разворачивал резервы, перебрасывал дивизии…Они думали, что наступил перелом. Противник выдохся и нужно использовать шанс и давить, давить… Быстрее, решительнее. Собрать все силы в кулак и обрушиться на отступающие войска Союза. Сломить. Окончательно.

В одночасье огромные массы людей получили возможность перебраться в любую точку планеты.

«Идите, вас никто не держит. Если вы лояльны Метрополии, уходите. Вы нам не нужны. Мы даже транспорт организуем. Выдадим разрешение, уладим вопрос с документами».

«На той стороне вас примут».

Людям дали выбор, что не случалось никогда до этого. И они пошли. Полетели. Поехали. Создав бесконечный транспортный коллапс на линии соприкосновения, на пропускных пунктах, развёрнутых повсеместно. Это означало проблемы. Военным волей-неволей пришлось выделять подразделения для сортировки, досмотров, проверки документов, отправки вновь прибывших во временные лагеря. Логистика, снабжение, бюрократия. Нас отвлекали, а мы и сами этому были рады.

Сейчас уже понятно, что Рангози лично или его доверенные люди, решили покончить с вопросом Нового Пекина раз и навсегда. А попутно и показать своим приверженцам, что у Сопротивления есть оружие, перед которым Метрополия придёт в ужас, возможно, даже склонится и проиграет. Усталость от затянувшегося конфликта нужно было преодолеть, а лучшего средства чем показать, что руководство приберегло козырь и МОЖЕТ диктовать Метрополии свою волю, не найти. Они готовы были уничтожить половину планеты, ради этой цели.

Никто этого не видел. Я мог бы, но думал тогда больше о другом. Череда совпадений и случайностей привела меня именно туда, где решалась наша общая судьба. Очень давно говорили, «все дороги ведут в Рим», не знаю, где я услышал это забытое выражение, но там оно было уместно. Все дороги шли на Новый Пекин.

Я практически сложил элементы этой мозаики. Мучительно. С сомнениями и натянутыми фактами, непроверенными подозрениями и догадками… Практически успел. Я был готов предоставить руководству результаты своих умозаключений. Мне не хватало одного. Факта, что мешал мне самому верить на все сто процентов в свои выводы — результата встречи Маркуса Альери и мистера Борроу.

Всё то время я не забывал об отце. Юнхэгун. Монастырь в провинции Янтао. Я всё о нём узнал. Двое агентов Комитета по моей просьбе были готовы вылететь туда, как только у военных появится свободный борт. Они пообещали найти его в ближайшие дни…

Маркус вернулся четырнадцатого числа, ночью. Утром мои люди собирались лететь в Юнхэгун. Когда он вбежал в мою спальню, растрёпанный, нетерпеливый, шумный… Я всё понял по его возбуждённому состоянию. Понял, что встреча прошла успешно. Видел, как он нервничает и торопится, и мне всё стало ясно, последующие слова уже не имели значения. Слишком поздно. Только повторяющаяся фраза «он знает, где оно… он знает, где оно…»

Александр Борроу

Пятнадцатое мая. Хорошо помню, как я нервничал, собираясь на слушания сената. Хотелось бы мне сказать, что я был готов. Но это не совсем так. Что касается плана — всё тысячу раз оговорено и согласованно, каждый знает, что ему надлежит делать. Готов к неожиданностям и имеет инструкции на случай изменения обстановки. Мы учли всё. Только не подумали о психологической стороне вопроса. Во всяком случае для меня это было сложно. Двадцать пять лет я был знаком с нашим президентом, четверть века я мог считать его своим другом, а сейчас… Не уверен, что вы поймёте. Это большой срок. Но дело не только в годах, проведённых рядом. Мне было сложно поверить, принять, смириться, наконец, с мыслью о том, в кого превратился человек, вызывающий у меня когда-то искреннее уважение, симпатию и любовь. Я так устроен, не самая плохая черта характера — вера в людей и наивная надежда в их благоразумие. Мне бы следовало измениться, но уже поздно, да и не хочу, против себя не пойдёшь. Поэтому я не считал Рангози своим врагом, в то утро. Скорее думал, что он сбился с пути, запутался и неверно воспринимает действительность… Ошибка доверчивых. Глупая… основанная на воспоминаниях и желании вернуться в прошлое… Которого уже нет… И не будет никогда, потому что человек, как бы ты не хотел этого, оказался не тем, не таким, как ты его придумал себе, не замечая его истинной сути. Он тебя обманул, провёл, использовал и лгал… А ты и сейчас ищешь в нём «хорошее»… жалеешь и… Вот почему тогда я чувствовал себя неуютно. Разум понимал, но сердце желало другого.

— Вы знали, когда он хотел нанести удар по Новому Пекину?

— Точной даты не знал. Всё указывало на то, что это произойдёт в скором времени, я думал у нас есть ещё в запасе как минимум неделя-другая. Возможно, даже больше.

— Вы следили за обстановкой на Пекине?

— Конечно. Зная намерения Рангози, ситуацию на Новом Пекине, я видел под нужным углом. Он был готов. Оставалось только заманить как можно больше войск Метрополии в ловушку, и попутно избавиться от лишних, бесполезных гражданских. Практически всё было готово.

— Ваш договор с комитетом. У них был шанс опередить Рангози и найти оружие?

— Возможно. Сейчас об этом поздно говорить. Вы знаете, кто был их представителем?

— Да.

Мой собеседник понимающе кивает.

— На встрече я поделился с мистером Альери, всем, что знал сам. Место, примерное время и главное — класс и идентификационный номер корабля, на котором оно было установлено. Метрополии оставалось только найти его и уничтожить или захватить, это уж как им заблагорассудится. Не такая уж простая задача, но выполнимая.

— Не хватило времени?

— Как всегда. Нам постоянно не хватает чего-то. Слишком поздно — довольно частое объяснение. Так случилось и тогда. Со всеми нами.

— Что вы имеете в виду?

— Упущенное время. А с ним и возможности. Если бы мы захватили Рангози раньше, он не смог бы, не успел бы отдать того приказа… И миллионы на Новом Пекине остались бы живы.

— Он знал, ЧТО вы готовите?

— Иногда, мне кажется, он всегда всё видел на несколько шагов вперёд. Хотя чему удивляться? Зная, что он сделал.

— Простое везение.

— Нет. Только не это. Самуэль никогда не полагался на случай и всегда имел запасной вариант. А также преданных людей, готовых ради него на всё. Он знал, что метрополия подбирается к Лучевому оружию, понимал, как сложно ему будет скрывать его. Рано или поздно усилия комитета вознаградятся. И он лишится своего главного аргумента. Этого допустить он не мог. Как и не мог допустить государственного переворота, инакомыслия и неподчинения… Это нам повезло… Цена, конечно высока, но, можно сказать, и так. Повезло.

— Что произошло в тот день, пятнадцатого числа?

— Слушания в Сенате начинались в полдень. Утром я поехал в резиденцию президента. Обычный день. Встречи, совещания, работа с документами. Президентский кортеж должен был отправиться в Сенат в начале первого. Самуэль намеревался выступить в самом конце, он часто так делал, появлялся в последний момент, вставал у трибуны, говорил, что намеревался, как будто подводя черту и уезжал. Этим он ставил жирную точку в дискуссиях и спорах. Впрочем, споров уже и так давно не было. Сенаторы говорили только то, что по их мнению, совпадает с мыслями президента. Порой меня выводила из себя эта пустая болтовня. Все понимали, что альтернативных мнений быть уже не может и всё равно «играли» в демократию. В тот день его присутствие на этом сборище было лишь демонстрацией авторитета. В основном для телекамер и чиновников союзных колоний, прибывших просить нас о помощи. Хороший повод лишний раз показать по Сети идейного лидера Сопротивления. Народ любит подобные моменты. Они дают массам чувство спокойствия и уверенность в завтрашнем дне. Пропаганда — старый, но всё ещё действенный инструмент любого правительства начиная с тех времён, когда люди только изобрели письменность и додумались искажать факты или откровенно лгать в угоду собственным целям. Мне это не нравилось.

С самого утра я только и делал, что смотрел на часы. Не знаю, как там должен вести себя настоящий заговорщик, но уверен, что точно не так. Мне постоянно казалось, что окружающие способны прочесть мои мысли, стоит мне лишь подумать о нашем плане. Мерещились косые взгляды и ухмылки, злые, полные понимания и мрачного удовлетворения. «Вот-вот тебя арестуют… мы всё знаем… ОН всё знает… осталось недолго…» — говорили они. Конечно, это мне только, казалось, от страха. Хвала всем богам, я ни разу не видел Самуэля в то утро. Не знаю, как бы я вёл себя в его присутствии…

Без четверти двенадцать мы выехали. Четыре автомобиля, в одном Рангози с водителем и начальником своей охраны, в другом я, мой помощник и ещё парочка крепких парней из личной «гвардии» президента. Впереди и сзади машины сопровождения, набитые такими же типами, угрюмыми и неразговорчивыми. Многих я знал долгие годы, но слышал от них максимум несколько фраз, впрочем их задача заключалась в другом — обеспечивать безопасность своего шефа, на это они более чем годились. Профессионалы.

— Как вы намеревались арестовать его?

— По пути к зданию Сената. Ровно в двенадцать часов полковник Хофманн и его люди начали занимать стратегические объекты столицы. Резервная армия Коха получила приказ блокировать выезды из города и не выпускать никого, вне зависимости от должности или звания. Вильям Ланге в это время начал свою речь перед сенаторами, в ту минуту, как только он вышел к трибуне, солдаты взяли под контроль здание столичного отдела пропаганды и связи, мы хотели, чтобы его выступление увидели все. Важно было транслировать его речь на всю Сеть. Чтобы каждый в реальном времени узнал страшную правду.

Поочерёдно глядя то в окно автомобиля, то на часы, я ждал, когда мы увидим перед собой военные грузовики и солдат генерала Коха, блокирующих улицу. Охрана президента, при всём своём профессионализме и опыте не сможет противостоять многочисленному и лучше вооружённому противнику. Улицу перегородят. Заставят сложить оружие. Президент будет арестован, и мы отвезём его в казармы столичного гарнизона, откуда уже переправим на корабль, который взлетит, пока стоит неразбериха и хаос.

Так должно было быть. И всё это началось. Только не доезжая пары кварталов до того места, где нас ждали люди Коха, наши автомобили свернули на боковую улицу, и мы поехали не к зданию Сената. Я ещё не до конца понял, что произошло, но увидев полные отчаяния глаза Рона Бекера, подумал о провале. Сразу же мелькнула мысль о том, против кого мы пошли. Кого хотели переиграть… Машины остановились, один из охранников открыл снаружи дверь и приказал, это действительно походило на приказ, пересесть в президентский автомобиль. «Так хочет господин президент» — сказал он. Я подчинился. Дыхание перехватило, как у провинившегося подростка, чьи родители вернулись со школьного собрания, где им рассказали об «успехах» их ребёнка. Мне открыли дверь, и я сел в машину. Тут же кортеж продолжил движение.

Некоторое время Самуэль молчал, глядя на проносившиеся мимо дома. Мы петляли, и как я заметил, двигались к окраинам города. Я тоже молчал, размышляя, что сейчас происходит с Лангом, Кохом, Хофманом, со всеми теми, кто пошёл за нами… с Бекером, оставшимся в одиночестве… Думал о последствиях и о том, как Самуэль узнал о нашем мятеже.

После многие спрашивали меня подробности того разговора с Самуэлем. Им почему-то это кажется важным, знать какие звучали слова. Я всем говорю, что не помню. Это касается только его и меня. Пусть думают что хотят. Им не понять. Не уверен, что могу рассказать об этом и вам. Уж простите меня. Это личное. Ваша книга увидит свет и её прочтут, а я не хочу давать повода для лишних воспоминаний и разговоров о том дне. Пусть это будет моя маленькая прихоть. Секрет, что останется со мной до конца…

Мы говорили долго. Спокойно. Как не общались уже давно. Словно помолодели на двадцать пять лет и сидим не в машине, остановившейся в каком-то подземном гараже, под одним из правительственных зданий, а на крыше нашего общежития в Праге, на Земле, вечером после занятий. Только в конце разговора, он обмолвился о том, что перечеркнуло все эти воспоминания и годы дружбы… Всем, в том числе и вам хочется узнать, был ли Самуэль Рангози безумцем или обстоятельства могут его оправдать. Не рассказал ли он мне тогда, что понял, как ошибался. Вероятно, раскаялся. Смягчился. Признался в чём-то совершенно фантастическом… В том, что даст нам всем возможность понять его…

Наш разговор мог закончиться по-другому, уверен, что он надеялся на это…

Что вам сказать? У меня не было с собой оружия. Только маячок, маленькая штучка, вшитая в рукав пиджака, такие вещи были у каждого из нас, заговорщиков. Самуэль тоже никогда не носил оружия, я даже не знаю, умел ли он обращаться с пистолетом, вдруг появившимся в его руке… Он не угрожал им мне. Просто достал из-под сидения и положил, между нами. Зачем? Пусть это останется тайной. Можете так об этом и написать, если хотите…Или написать, что я сказал «не знаю». Мне без разницы…

Так вот. Когда всё закончилось, когда дверь машины распахнулась, и я увидел полковника Хофмана, с оружием, с простреленной рукой… Увидел остальных… Я ничего им не объяснил. И на все вопросы, что мне задают до сих пор, я отвечаю одно… Я убил Самуэля Рангози не по политическим мотивам, как думают многие, а потому, что он угрожал моей семье.

Сид Майэр

— Мне снилась моя жена. Наш дом. Сара, совсем малютка, у меня на руках. Один из тех дней, что останутся в памяти и не сотрутся со временем. Мы вместе. Впереди долгие годы счастливой жизни… Но она рано ушла. Врачи оказались бессильны. К сожалению… Много времени прошло, прежде чем я смог взять себя в руки и жить дальше. Тогда мне казалось, что нет ничего более страшного, чем пустота и боль после её смерти. Но раны затянулись, воспоминания о пережитом померкли, расплылись. Я научился жить ради дочери. Заботился, воспитывал, старался хоть как-то заменить ей мать, дать самое лучшее. Успокоился. Верил, что худшее для неё позади…

Я очнулся от её прикосновения. Она что-то тихо бормотала и гладила меня по щеке. По-моему, она просила маму «помочь папе». «Сделай так, чтобы он побыл со мной» — говорила она. А может, мне это только показалось? Что-то сильно ударило меня по голове. Перед глазами всё расплывалось. Тело не слушалось. При дыхании болело в груди. Потребовалось время, чтобы прийти в себя и понять, что произошло.

Сара не пострадала. Я долго её ощупывал, спрашивал «не болит ли где-то». Не успокоился, пока в десятый раз не услышал «папа, я в порядке». Она действительно не получила никаких травм. Серое от пыли лицо, уставшие глаза, пристально смотревшие на меня с немым вопросом «что дальше» и страх, страх остаться одной в этом тёмном, враждебном месте. Я должен был на него ответить. Я единственный, кто у неё был. Отец и друг в одном лице.

Что я могу сказать? Мной овладело отчаяние. Помощь нужна была мне самому. Вдруг мне стало так же страшно, как и тогда… когда мы остались с ней вдвоём. Признаюсь, у меня потекли слёзы. Горечь потери нахлынула с новой силой. Мне хотелось, чтобы её мать была с нами рядом, чтобы вместо каменных стен появилась наша спальня, на втором этаже, белая кроватка, из которой раздаётся детский плач, привычные звуки улицы, доносящиеся из открытого окна… Хотелось сбежать от действительности. Разделить с кем-то ответственность и получить совет…

Моя дочь заставила меня двигаться. Конечно, она боялась. Рядом лежали люди, я не разобрал живые или мёртвые, по крайней мере, они не шевелились. Может, просто были без сознания, я не слышал их голосов и не видел движений. Было довольно темно. Плотным облаком висела пыль. Да и после удара по голове я вообще плохо различал звуки. Саре приходилось повторять по нескольку раз, притягивать меня к себе, чтобы о чём-то сказать. Она помогла мне встать и тянула за руку. Повторяла «пойдём, пойдём». Я подчинился. Сделал один неуверенный шаг, затем другой. Чуть не упал, споткнувшись о что-то мягкое. Удержал равновесие. Переступил. Шёл за ней, слабо различая вдалеке тусклый свет. Она указывала дорогу…

Потом мы отдыхали. Приткнулись в каком-то углу. Сидели и молчали. Я положил её голову себе на колени. От вездесущей пыли хотелось пить. Мы постоянно кашляли. Я оторвал от одежды куски ткани, пытаясь сделать из них что-то наподобие масок, но толку от них не было. Их нужно было хотя бы намочить. Нам нужна была вода. Чуть позже нашли солдатскую фляжку, она валялась рядом с телом. Точнее, мы увидели нижнюю часть туловища… остальное засыпано камнями, коридор обвалился и человека погребло под ними. Штаны, ботинки, всё покрыто слоем пыли. Я не разобрался, кто это был. Попытался быстрее уйти, но Сара уже смотрела на мёртвого человека без трепета. Я понял, что её больше не пугает такое зрелище. Ужасная мысль — понимать, что твоё ребёнок не боится проявлений смерти. Это не нормально. От такого становится не по себе.

Воды было немного. Сделав по нескольку глотков, мы побрели снова. Вернулись чуть назад и свернули в другой коридор. Если честно я просто шёл наугад. Совершенно не пытаясь понять, где мы находимся.

Вскоре оба так устали, что пришлось остановиться. Сара стойко держалась, но видно было как ей непросто. Не только физически. Мы нашли маленькую комнату, с одной-единственной кроватью. Из остальной мебели лишь низенький стол и шкаф. Какие-то личные вещи. Одежда. Несколько старых книг из настоящей бумаги. Видимо, обиталище одного из монахов. Скромное, практически пустое. Я машинально закрыл скрипучую дверь и улёгся на кровать. Сара прижалась ко мне. Сон пришёл практически мгновенно…

Когда проснулся, почувствовал себя лучше. Ко мне вернулась возможность соображать. Сара спала. Я постарался её не разбудить. Пришло время стать «взрослым». Взять себя в руки и действовать. В комнате было окно. Стекло покрылось пеплом или пылью, но с «той» стороны было светлее. Подставив тумбочку мне удалось дотянуться и открыть его. Пришлось подтягиваться на руках, чтобы выглянуть наружу. Я давно не видел снега, на Новом Пекине такое явление — редкость. А тогда мне показалось, что с неба падает именно снег. Лишь высунув руку и поднеся её к лицу, я понял, что это не он. Пепел. Серый, крупный пепел, медленно опускающийся на землю. Разглядеть, что либо из-за него было невозможно. Слишком он был плотный. Видимость ограничивалась несколькими метрами. Вытянув шею, я посмотрел вниз. До земли было не так уж и далеко. Я различил камни, мелкий щебень, покрытый слоем всё того же пепла. Я смог бы спрыгнуть, но для Сары слишком высоко. Однако там дышалось легче. Там не было этих бесконечных пещер и переходов, меньше пыли и, возможно, спасение… (пауза). Я не стал рисковать. Побоялся выбираться наружу. В любом случае идти нам было некуда. Куда бы мы пошли? В неизвестность? Без припасов и воды? Нет. Опасно и глупо.

— А другие выжившие?

— Я их боялся. Иногда вдалеке слышались выстрелы. Я слышал их, когда засыпал и после того, как проснулся. Направление определить сложно. Кто и в кого стреляет тем более. Странно, да? Бояться всех. Не иметь «своей» стороны.

— А мистер Пэн?

— Я видел его. Через два дня. Жажда и голод заставили меня бродить по округе и искать хоть что-то съедобное. Воду удалось найти недалеко от того места, где мы приютились. Сквозь трещину в полу пробивался тонкий ручеёк и образовывал мутную лужу, то ли лопнула где-то там труба, то ли после смещения горных пород и обвалов вода поднималась из подземных источников. Мне было без разницы. Пропуская её через кусок ткани, я находил её пригодной для питья. В нашем положении этого достаточно. Я нашёл пару банок консервированных овощей, они валялись на полу, рядом с чьими-то вещами. Соседние помещения были пусты, ненужный хлам, мебель, одежда. Ничего действительно полезного. Мы остались в той комнатушке. Ежеминутно опасаясь, что нас найдут. Людей мы не видели. Да и не хотели видеть. В голове я придумывал один за одним план наших дальнейших действий и быстро отметал возможные варианты. Ни одного хорошего. Бесполезно… Я думал о мистере Пэне. Вероятно, он жив. Ведь кто-то выжил. Мы изредка слышали автоматные очереди. Один раз мне показалось, что взорвалась граната. Как-то ночью по коридору кто-то прошёл. Не знаю, сколько их было. Одиночка или группа, искали они что-то или убегали от опасности… Каждый раз отправляясь за водой, я боялся услышать топот ног и быть обнаруженным. Сара оставалась одна, но не надолго. Одному было быстрее и легче.

В то утро, если привычную уже темень за окном можно назвать утром, я выскользнул из нашей комнаты. Хотел попробовать взломать одну из дверей, что видел ранее. Вечером я нашёл кусок трубы и с его помощью надеялся открыть её. Вдруг там есть еда или вода. Мне нужно было действовать. Пробовать. Сидение в каменном мешке, с голодным желудком и постоянным чувством жажды вытягивало силы. Лишало надежды. Которой и так почти не было. Возможно, я делал это больше для того, чтобы показать дочери, что мы ещё боремся. Не сдаёмся и вот-вот найдём выход. Верил ли я сам при этом, неважно. Лучше действовать, делать хоть что-то.

Так вот. Ту дверь я смог открыть. Помещение за ней было мне знакомо. В полумраке угадывались массивные колонны, украшенные резьбой, на стенах полотна и холсты, некоторые из бумаги, всё в ярких красках. Куски ткани, развешанные словно гирлянды, на них письмена, древние тексты и в дальнем конце зала алтарь. Ну думаю, что это был он. Быть может, монахи называли его по-другому… Тут я вспомнил, что в это помещение можно было подняться из внутреннего двора по ступеням, там должны быть раздвижные двери. Стал пробираться. Почти наугад. Пыль, пепел, всё это ограничивало видимость. Колонны обрушились, другие потрескались. Крыша в одном месте обвалилась, рваные края кровли и балок, торчали как гнилые зубы чудовища, разинувшего пасть. Сквозь дыру плавно опускался пепел. Входные двери сорвало с петель. Они валялись тут же, в нагромождении мусора и камней. Я выглянул наружу. Монастырский двор. Строения. Кусок стены. Всё это очертания. Серые, развороченные, снесённые ударной волной. Покрытые щебнем и пеплом. Небо чуть светлее. Будто светится… Очень тихо, только едва уловимый шорох камня. Вдалеке идут люди. Приближаются. Подошли совсем близко, чтобы хорошо их рассмотреть. Но я смотрю только на одного. Мистер Пэн. Со связанными руками, чуть сгорбленный, но живой, здесь, рядом. Остальные из Сопротивления. Один из них кричит куда-то в сторону. Ему отвечают. Из обломков появляются фигуры. Карабкаются по камням, обходят завалы, руки подняты вверх, безоружные…

Я спрятался за краем стены и наблюдал. Было в этом что-то постыдное, вот так смотреть со стороны на происходящее. Не вмешиваться, только следить. Вижу, как двое солдат ведут к остальным женщину и ребёнка. Ставят их возле мистера Пэна. Грязных, еле стоящих на ногах. Они смотрят в пол…

Солдаты Метрополии появились неожиданно. Я краем глаза заметил движение совсем рядом от того места, где находился. А за секунду до этого голова одного из бойцов Сопротивления лопнула, как перезрелый плод. Взорвалась. У меня на глазах. Жуткая картина. Неправдоподобная… Затем началась общая свалка. Люди падали и больше не поднимались. Та женщина с ребёнком и мистер Пэн стояли в самом центре перестрелки. А те, кто был рядом, палили как безумные. Им отвечали тем же. Со всех сторон. Мистер Пэн подтолкнул женщину и жавшегося к ней ребёнка и бросился бежать. Они следом. Я слышал, как он крикнул им подниматься по ступеням. Пуля настигла женщину в начале лестницы, она споткнулась, сделала несколько шагов и упала. Мистер Пэн подхватил связанными руками ребёнка и совсем по-молодому резво, преодолевая за раз по две-три ступени, помчался вверх.

Он упал в паре метров от меня. На последней ступени. Пули попали ему в спину. Мальчик, а теперь я видел, что это мальчик десяти — одиннадцати лет, покатился по инерции дальше, почти к моим ногам… За ними не гнались. Просто подстрелили, когда они спасались бегством. Не военные, не солдаты. Женщина, ребёнок и старик…

Мальчика я взял на руки и со всей возможной скоростью поспешил прочь оттуда. Вернулся в «нашу» комнату. Сара, конечно же, не спала, услышала звуки перестрелки и проснулась. Я захлопнул дверь, усадил паренька на кровать и осел на пол. Его не задело. Сара прижала его к себе и заплакала вместе с ним. Глядя на них, прослезился и я…

Сид вздыхает.

— Вы знаете, сколько человек погибло в Юнхэгуне 15 числа?

— В документах сказано о двухстах-семидесяти шести… официально, — отвечаю я.

— Официально… только они гибли уже четырнадцатого и, конечно, пятнадцатого… и шестнадцатого и все последующие дни. Не только от Лучевого оружия. От пуль, увечий… жажды. Можно ли сказать, что кому-то из них повезло больше или меньше? Всякая ли смерть равна?

— Вы задаёте такие вопросы…

— Простите. Они адресованы не вам. Не думаю, что на них можно ответить однозначно. Тем более, тому, кто там не был… Я уверен лишь в одном. Есть большая разница между тем, сколько им было лет в тот, последний день. Смерть взрослого человека — ужасная вещь. Но когда погибло столько детей…«ужасная вещь» кажется слишком неподходящим выражением.

Я обвожу стеллажи с папками взглядом. Сид смотрит на меня. Также осматривает комнату.

— Я добился от нового правительства настоящей поисковой операции. Не только в Юнхэгуне. Везде. Поиски продолжаются до сих пор. Благо мы теперь поумнели. Я нахожу искренний отклик в сердцах людей. Как в розысках пропавших, так и в помощи потерявшим свои семьи и оставшимся сиротами. Этим мы пытаемся исправить общие ошибки…

— Сколько детей погибло в Юнхэгуне?

— Пятьдесят два.

— А скольким удалось спастись?

— Только одному.

Янис Анил

— Я хотел побыть один. Забиться в какую-нибудь щель и никого не видеть. Мне нужен был отдых, понимаете? Я просто устал. Морально и физически. По ночам мне снилась Мария. Она звала меня к себе. Там во сне, я начинал идти на её голос, но каждый раз просыпался на каменном полу, в Юнхэгуне, на Новом Пекине, рядом с Томом и Джейком… Она исчезала. Я возвращался к реальности. Грязный, голодный, беспомощный.

Я честно пытался найти в себе силы не сдаваться, но они таяли с каждым часом, с каждой минутой, проведённой в подземелье. Отчаяние, страх, всё что угодно, но не надежда, её призрак покинул эти места. Я понимал, что не только для меня. Для всех. Сколько бы мы ни бились, через какие бы лишения ни проходили — ничего не изменится, мы не выберемся отсюда. Наши поступки и решения привели нас сюда, расплата близка, она тут, рядом. Просто смерть недостаточное наказание за ошибки. Её нужно заслужить…

В книжных романах герои, выпутавшись из беды, постоянно говорят «только вера в то-то и то-то дала мне силы выжить» или ещё более банальное и пресное «её любовь не дала мне погибнуть»… Чушь! Знаете, что чувствуешь в такой ситуации? Ничего! Тебе ничто не помогает! Есть только ты и твоя жизнь. Только твоя. Никого не существует больше. Никто не тянет тебя «наверх». Ты один на один с усталостью, болью, грязью и страхом. Самым обычным страхом. И нет никого. И никто не нужен. Если другие скажут вам обратное, они либо лгут, либо им несказанно повезло, дайте им мой адрес, я буду рад поболтать с ними…

— На вашем месте…

— Но вас там не было!

— Я не хотел…

— Конечно, нет. Я понимаю. Думаете мне самому не противно от этого? Жалость к себе! Спустя только лет…

— Мы можем закончить.

— Нет… Я хочу… Хочу дойти до конца. Осталось не так много.

— Конечно.

— Том ушёл, когда мы спали. Вечером были долгие разговоры о нашем положении. Джейку становилось хуже без лекарств. Уходить из монастыря — безумие. Оставаться здесь ещё хуже. Медленная голодная смерть. Сколько бы мы там протянули? Сколько человек может оставаться без пищи? Две-три недели? Больше? Джейк и столько не продержится. Том не мог сидеть сложа руки и смотреть, как умирает его сын. Не уверен, что кто-то из отцов смог бы сделать больше. Настоящий человек. Вот кто герой.

Я выбрался наружу по нужде и собирался возвращаться, когда услышал шорох камней, шаги. Кто-то был рядом. Впрочем, в той чёртовой тьме теряешь ощущение расстояний. Пепел как снег кружит в воздухе, сливается в мерцающую пелену, иногда ветер слегка колышет это марево и тебе мерещатся силуэты, тени или звуки. Но те шаги не были наваждением. Первой мыслью было бегом спуститься, укрыться. Но через секунду я испугался, что меня уже обнаружили, а значит, я приведу их к нам. К Джейку. К Тому… У меня даже не было с собой оружия. Впрочем, стрелять я и не собирался. Всё равно что крикнуть на всю округу «эй я здесь, сюда». Опасно. Да и в кого стрелять? В десяти метрах от себя я уже плохо различал очертания предметов. Ни черта не разобрать.

Я сделал несколько шагов. Готов поклясться шум, издаваемый ботинками, слышал весь Юнхэгун. Конечно это от страха. Мои фантазии. Ещё шаг. Медленно с пятки на носок… Он был выше меня на две головы. То, что появилось как тень в нескольких метрах от меня, походило на человека, очертаниями, но размеры… Мой разум отключился. Я побежал так, как не бегал ни разу в жизни. Думаете, я спасал товарищей? Куда там! Страх гнал меня вперёд, прочь, подальше. Куда угодно… (Янис слегка улыбается.)

Уже позже выяснилось, что у ЭТОГО есть имя. Зак. Я не встречал таких громил. Имечко подходящее. Он нагнал меня. Сбил с ног. Ни сил, ни желания сопротивляться у меня не осталось. Я приготовился к смерти. Даже ощутил лёгкое удовлетворение. Сейчас всё закончится, наконец. И я смогу отдохнуть… Но вместо боли или света в конце туннеля я услышал его голос. Подобный раскату грома или звуку снежной лавины. «Этот подойдёт» — сказал он. Самая странная фраза какую только можно представить в моём положении. Так могут обращаться к куску мяса, который собираются приготовить. (теперь улыбаюсь я).

Янис видит это и ухмыляется.

— Ещё более странным было, то что произошло потом. Он был один. Сам по себе. И ему нужны были продукты. Он знал, где их взять.

«Ты хочешь есть?» — спросил он.

«Да» — ответил я.

«Ты вытащил счастливый билет, парень. Считай, тебе повезло. Если не выкинешь какой-нибудь фокус. Ты же не хочешь расстраивать меня?»

Я не хотел. Он повёл меня за собой. Не помню, о чём я думал. Просто подчинился его воле. Мысль о еде вызвала неприятные ощущения в животе. А мысль убежать от него даже не появилась.

Мы спустились в какой-то подвал. Потом шли по тёмным коридорам. Иногда останавливались. Он как хищник прислушивался к чему-то. Кивал, мол «пошли дальше». Так продолжалось довольно долго. Я ещё удивился, что не нарвались на кого-либо. Один раз за дверью, мимо которой мы проходили, я слышал голоса. Он жестом приказал не останавливаться. В конце концов, мы пришли.

Не знаю, где мы находились, не знаю, как он нашёл это место. Скорее всего, случайно. Та комната была забита инструментами и садовыми принадлежностями, лопаты, грабли, шланги. Мешочки с семенами и удобрениями. Пока он расшвыривал валявшиеся на полу коробки, я разорвал пакет с чем-то похожим на рисовые зёрна и жадно принялся их жевать. Сухие, безвкусные. Но мне было плевать. Они содержали питательные элементы. Желудок требовал хоть чего-то.

Он подозвал меня к себе. Молча указал куда-то и вложил в руку фонарь, сняв его с крепления винтовки. Часть стены и пол, рядом с ней треснули. Разошлись во время того землетрясения. Я опустился на колени и посветил вниз. Там виднелись металлические стеллажи, заставленные банками и коробками, много. Глядя на них сверху, я не мог прочесть надписи на ярких этикетках. Но ошибиться в их предназначении невозможно. Концентраты. Прямо здесь. В нескольких метрах от меня. Тут же я понял, почему понадобился ему. Щель слишком мала для него. С его габаритами протиснуться в неё не получится. «Этот подойдёт», значит, достаточно худой, чтобы пролезть туда…

Я спустился вниз. Кладовая. Маленькая комната с единственной дверью. Стеллажи и полки. Банки и свёртки. Пакеты. Не так много, но НАМ хватит. Пока я разглядывал всё это, Зак крикнул мне поторапливаться. Мы вытащили столько, сколько могли унести. Минут через тридцать я держал два найденных тут же мешка, полные банок и пакетов. Моя часть добычи. Зак упаковывал свою.

Знаете, иногда обстоятельства заставляют нас принимать весьма странные решения. Я уже много раз убеждался в этом. То, что минуту назад было невозможным, вдруг, становится вероятным. Люди, чьи взгляды настолько противоположны, что нет совсем никакой надежды для диалога, вдруг находят понимание и объединяются. Помощь приходит от того, чья задача лишить тебя жизни, потому что у него приказ. Или он сам получает помощь, когда не ждёт. От того, кто её не должен предлагать. Это коснулось каждого из нас. Во всяком случае тех, кто был со мной в Юнхэгуне.

Этот человек, Зак, я сам того, не ожидая, предложил ему присоединиться к нам. Не могу точно выразить, что я чувствовал рядом с ним. Просто он казался тем, кто может выжить в любой ситуации и помочь выжить тем, кто окажется рядом. И плевать что на нём форма Метрополии. Всё встало с ног на голову, почему бы мне не довериться своему бывшему врагу? После всего случившегося здесь, можно ли считать нас врагами? Он мог пристрелить меня, как только я выполню дело. Сломать шею одним движением руки. Но он упаковал всё в свой рюкзак, повесил на плечо оружие и собрался уходить. Сделка совершена. Мы помогли друг другу.

— Он согласился?

— Сначала нет. Я принялся убеждать его. Говорил, что мы давно дезертировали, что со мной гражданский, что вчетвером нам будет легче. У нас есть вода. Мы можем поделиться. Сам не знаю, откуда во мне взялась та страсть, с которой я уговаривал солдата Метрополии пойти с нами. Я молол языком, будто хотел выговориться. Рассказал о Томе, о себе даже о Марии обмолвился. Спросил, нет ли у него антибиотиков, моему другу Джейку нужны лекарства, он тоже из Сопротивления, но давно покончил с ним. Он спас однажды двух солдат Метрополии, он сам рассказывал…

Забавно. В такое сложно поверить. Многие считают, что совпадений не бывает. Судьба? Или всё же случай? Пусть один на миллион… Он пошёл со мной. Сказал «пойдём взглянем на твоих друзей». По пути назад на нас напали солдаты Метрополии. Зак стрелял по ним без зазрения совести. Они отвечали тем же. Их было двое. Во всяком случае я слышал только два голоса, кричащих нам сдаваться, если хотим жить. Я думаю, от голода и жажды они напали бы и на своего генерала, лишь бы забрать у него съестное. Там каждый был сам за себя.

Тогда я и сломал обе ноги, упав в какую-то яму. Когда очнулся, Зак был рядом. Его силы хватило на то, чтобы нести меня, оружие, наши пожитки. От боли я, то терял сознание, то приходил в себя. Несколько часов прошли как в бреду. Не знаю, почему он меня не бросил. Не знаю, сколько меня не было. Помню, как появился свет. Мы оказались в той комнате, где я оставил Джейка. Где вместе прятались. Том сидел рядом с сыном. Наше появление его не удивило, он даже не взглянул на нас. Зак пристроил меня у стены на полу и подошёл к ним. У меня всё плыло перед глазами. Боль адская. Я находился в полусознательном состоянии и, теряя связь с реальностью, услышал слова Зака — «вот и встретились, Джейк». Потом я отключился.

Эпилог

Мария.

Янис вернулся на Самуи в сентябре. Свадьбу мы сыграли через месяц. Ещё через год мы стали родителями. Всё закончилось. Остались воспоминания, но я верю, что уйдут и они. Мужу тяжелее, он ещё ТАМ. Но мы справимся, обязательно справимся.

Янис.

Я очнулся в госпитале Чунцина. Меня удалось спасти, но не мои ноги. Если честно я даже не сильно переживал это. Наверное, не осталось сил. Один раз ко мне приходил Том. Попрощаться. Он улетал домой. Мне же предстояла реабилитация. После лечения я вернулся на Самуи. Мария была на седьмом небе от счастья. Её забота и внимание позволили мне вновь улыбаться. Хоть иногда. Она не сдаётся. Откуда только берётся столько терпения? Я понимаю, что ДОЛЖЕН перевернуть эту страницу и жить настоящим. Тем более, она делает для этого всё возможное. Я понимаю, что жалость к самому себе мешает мне жить. Теперь у меня есть супруга и любимая дочка, я должен… Может быть, вы, в какой-то мере, поможете мне забыть прошлое. Пусть моя история останется только на страницах вашей книги и сотрётся из моей памяти.

Борроу.

Если бы в тот же день не произошли события на Новом Пекине, наш мятеж провалился бы. В течение нескольких часов всё могло закончиться. О наших планах знали. Членов наших семей уже арестовали. Полный провал. Но слух о Лучевом оружии распространялся быстрее скорости света, это и дало нам шанс. Ужас и недоумение охватило людей. Так, мы избавились от диктатуры и спасли свои жизни.

Самуэль Рангози умер. Все хотят знать как и почему. Мне не верят, что пистолет не мой. Думают, он был при мне. Я не могу и не хочу их переубеждать. Понимаю, что вас мучает вопрос, зачем ОН пошёл на риск и достал оружие, и как так получилось, что пистолет оказался у меня в руках… Но вот вам загадка посложнее… А вдруг он этого хотел?

Маркус.

Чунцин был далеко от эпицентра взрыва. Другие города смело с лица земли как будто они были игрушечными. Нам повезло… Я посчитал, что моя часть договора с Комитетом выполнена. Корабль контрабандиста всё ещё был на орбите, мы уже обо всём договорились. Прощаться с Джонгом я не стал.

Теперь я здесь. Не самое плохое место встретить старость. И если меня позовут поучаствовать в подобной заварушке ещё раз, я, пожалуй, откажусь…

Да, если увидите мистера Ли Во Джонга, передайте ему привет, скажите: «Маркус Альери вышел на пенсию и научился СОЖАЛЕТЬ, но это уже совсем другая история».

Зак.

Что сказать? Я снова умудрился выжить. В который раз. Последние свои дни в Юнхэгуне я провёл в странной компании. Нас было четверо. Представители всех сторон того конфликта. Сопротивление, гражданский, Метрополия и «слепец»…жаль, что я не успел вернуть ему долг…

Нас нашли. Мы вернулись домой. Казалось бы, всё будет как прежде, но…

Можно нарядить сколько угодно людей в форму, раздать им оружие и приказать драться, но что с ними будет, когда война закончится?

Том.

Мой сын спас однажды человека, не потому, что тот вызывал симпатию или был «невиновным». Нет. Когда я смотрел в его глаза, видел там жестокость и безразличие. Зачем же он тогда ему помог? А как бы поступили на его месте вы?

В какой-то мере Зак Черезку, солдат Метрополии, вернул долг своему спасителю. Благодаря ему я не умер голодной смертью в развалинах Юнхэгуна…А как бы поступили вы?

Сид.

Когда нас нашли спасатели, для Сары было уже слишком поздно. Я не знаю, почему из нас троих «ушла» именно она. Лучше бы это был я. Понимаете?

Врачи сказали: «Крайняя степень истощения, вследствие длительного голодания»… Даже есть специальный термин. Они ничего не смогли сделать. Я остался один…

Жаловаться после такого на свою судьбу как-то эгоистично. Миллионы потеряли кого-то на той войне. Поэтому я не жалуюсь. Я работаю, помогаю детям вернуться в нормальную жизнь и жду…

Жду, когда в последний раз закрою свои глаза и окажусь в нашей спальне… рядом с женой и дочкой… И мы будем вместе… Уже навсегда.

Джонг.

Я отправил в монастырь своих людей, как только смог. Из-за поднявшихся в атмосферу пыли и пепла ни о каких полётах не могло быть и речи. Только через две недели мне удалось уговорить начальство выделить борт для полёта в Юнхэгун. Надеялся ли я, что мой отец жив? Надежда — странная вещь, у Альери нашлись бы слова на этот счёт.

К тому времени я знал, что брат погиб. Безумец! Он считал себя важной фигурой в той игре, а оказался расходным материалом. Приложить столько сил и погибнуть от того, что сам же и помог выпустить на волю… Впрочем — это был его выбор.

Из Юнхэгуна привезли впоследствии десять человек. Они чудом выжили. Отца среди них не было. Вот вам итог моей «работы» — десять жизней… и только.

Больше книг на сайте — Knigoed.net