Часть 3. Базар — не единственное опасное для носа место в городе.

Чужого нам не надо, но свое мы возьмем, чье бы оно ни было.

Воровская философия.

Храбрость — это когда только вы знаете, как вы боитесь.

Из откровений анонимного богатыря

Вечером мы с Томкой, нарядившись под верхней одеждой в стамедовые сарафаны и нарядные маршетные рубахи, выплыли во двор. Приятели нас уже ждали и атаковали снежками. Мы ответили им тем же и даже успели совместными усилиями свалить с ног Никаса. Но совершили тактическую ошибку, оставив без внимания четверых радостно хохочущих остальных, и превосходящими силами противника были захвачены и вываляны в сугробе.

— Ну что, узнали, какое у них наказание? — спросила Тамарка, когда мы уже вышли за ворота и отправились гулять по городским улицам.

— Они молчат как воблы об стол, — поведал Никас, — но мы тоже не лыком шиты. Рассказали первокурсникам про их наказание, а какое, мол, неизвестно, те под дверью и подслушали. Оказывается, часть народа на месяц определили помогать конюху в школьную конюшню, а другую часть — помогать с ремонтом в большом тренировочном зале прорицателей.

— Ладно, хоть не к нам в подвал, — хихикнула я, — а то очередные провинившиеся ученики нашли бы наши с Томкой скелеты под кучами хлама лет эдак через триста.

— Да, кстати, первокурсники сказали, что услышали также детально и со смаком продумываемые сцены умерщвления неких двух «хвосовых оторв», — будто бы невзначай заметил Сапень. — Девушки, не знаете, случайно, кого это они имели в виду?

— Да неужто и после такого они не угомонятся? — удивилась Томка.

— А им сейчас уже терять нечего, — заржал Лорг.

— А мы их к вам отправим, — мстительно улыбнулась я. — У нас-то теперь дверь крепкая. Скажем из-за нее, что подстрекатели — этажом выше, через путь соблазнения нас застращали, сбили недокуней с пути истинного. И комнатки ваши по номерам под диктовочку. А что? Сапень ведь тоже участвовал, они поверят. Вот тогда я и посмотрю, как вы будете лошадиный помет от подушек отскребать.

— Ха, — удивился Кафык и нашел решение. — А мы тогда у вас будем ночевать.

— Это с какой это радости? — возмутилась Томка. А я ужаснулась, представив, как мы всемером ночуем на двух узких кроватях, и как безжизненно свешивается моя рука из-под груды безмятежно спящих мужских тел.

— Только попробуйте, — весело сощурив глаза, развернулась я к Кафыку, — мы тогда сами за лопаты возьмемся, чтобы одноклассникам подсобить.

— Ага, один удар по шее — и нет проблемы, — захохотала Томка. А я преувеличенно громко зашикала на нее, что, мол, зачем она раньше времени раскрывает все наши карты. Парни снисходительно хмыкнули, что, дескать, бои на лопатах — это что-то новенькое, но ряды промеж собой почему-то сплотили.

Так мы и шли, покамест Лорг с Маркусом, не сговариваясь, не затормозили возле постоялого двора «Гусь и кабан», чей трактир на всю округу славился своими мясными блюдами.

— Может, сюда пойдем? — предложил Маркус.

— Давайте, — все пожали плечами и проследовали в трактир.

Внутри было людно, светло и тепло. В воздухе витали такие вкусные ароматы, что, хоть мы и поужинали недавно, рот непроизвольно заполнился слюной. Свободными было всего три стола. За один из них мы все и уселись, благо они здесь были широкими. В огромном, с небольшую комнатку, камине, целиком жарился заказанный кем-то поросенок. Мы заказали подошедшей служанке блюдо с запеченными перепелами, копченый свиной окорок в нарезку, а также по огромной кружке эля, в этом заведении он был отменный.

— Ну, за успешное отмщение! — предложил тост Кафык, мы все радостно чокнулись тяжелыми кружками.

— Ура!

— Наконец-то мы отыгрались за нашу вконец испорченную репутацию! — сказала я.

— И за то, что нас с Варькой все встречное мужичье зазывает в гости, смотрит маслеными глазами и, делая бровками, предлагает нарисовать наши портреты!! — с чувством произнесла Тамарка.

— Да? А нас наоборот радует возросшее внимание, все девушки смотрят с тайной страстью, — самодовольно поправил волосы Кафык.

— Просто пожирают глазами, — белозубо улыбнулся Сапень. Мы с Тамаркой посмотрели на блаженные лица парней, понимающе переглянулись и объявили:

— Кобели. — И не смогли не подгадить им удовольствие: — Это вам так кажется, на самом деле они примериваются, куда вас пинать, если вы с ними то же, что с нами на картине сделать захотите.

— А завидовать — нехорошо! — произнес Никас, наставительно подняв палец.

— Это мы-то — завидуем? Ха-ха-ха! — ответила захмелевшая Томка. А я наклонилась к нему через весь стол и проникновенно предложила:

— Кстати, вами тут недавно тетя Луша с кухни интересовалась. Организовать вам свиданьице?

Конечно, это было мое вранье чистой воды, но Никас непроизвольно отшатнулся со страшным лицом, как, впрочем, и остальные парни. Воображением обделены они не были и, видимо, красочно представили себе необъятную тетю Лушу в порыве страсти.

— Выпьем за то, чтобы наши возможности всегда находили достойные желания! — предложил Маркус. Все парни поспешно выпили, чтобы перевести дух. А мы с Тамаркой посмаковали, хитро сощурив глаза. Принесли заказанное мясо. Все атаковали блюда, и на последующие минут пять за столом воцарилось чавканье и стоны блаженства. Служанка снова наполнила кружки алкоголем. Затем еще. Еще. И еще. В общем, к моменту выступления заезжих гастролеров с востока, число моих друзей выросло ровно вдвое, и они все вдруг стали для меня бесподобно милыми, как никогда в жизни. Брякнули струны неведомых инструментов, вступила пара маленьких звонких барабанов и необычно звучащая свирель. По помещению поплыла непривычная уху мелодия. Я какое-то время внимательно ее слушала, а потом, вычленив из какофонии звуков мотив всенародно любимой грустной песни, оперла щеку на кулак и протяжно и громко завела:


— Сердце рвет на части

Голуба-а-а-я кро-овь!

Встретил я невесту —

Гла-а-авную-у любо-овь!


Ко мне незамедлительно присоединились мужики за другими столами, праздновали они даже дольше нас, несомненно, дошли до нужной кондиции и уже тоже прекрасно улавливали знакомые интонации. Трактир заполнил нестройный невпопад поющий (орущий) хор. Некоторые сложили друг другу руки на плечи и раскачивались, как молодые сосны на ветру, другие посетители последовали моему примеру и кулаками и ладонями подперли щеки. А как же иначе петь такую грустную песню про любовь?


— Блестят жаром чешуйки

Дивные крылья закрыли небеса

Пусть я — рыцарь, а она — дракон!

Украла мое сердце ее краса.


Я забыл про людный мир,

Стал бескрайне далек он.

Опьяняет дивная стать.

Ах, почему я не дракон?


Смотрит понимающе,

Неужто я ей люб?

Мысленно задаю ей вопрос —

Улыбается — не раскрывая губ.


«Подойди» — звучит во мне голос, —

«Хочешь, обручимся навек?

Но знай, что ты умрешь тотчас,

Не живет с кровью дракона внутри человек».


Я заворожено подошел,

Провел рукой по гибкой шее,

что это не сон, не веря.

Мысленно ответил: «Хочу»,

Зная, что умру от любви теперь.


Мы нанесем себе порезы,

Обменяем нашу кровь.

Соединяют друг с другом узы —

Станет вечною любовь!


Вместе встречаем мой последний закат,

Голубая кровь разливается в жилах.

И пусть это яд. Зато я смог

На века...

Обручиться...

С любимой.


Исполнители смекнули свою выгоду, старались играть согласно задаваемому певцами темпу и после окончания действительно набрали в шапку неплохое жалование от расчувствовавшихся мужиков. Тамарка рыдала, я, проникнувшись, тоже смахнула с глаз слезинку.


— Какая прекрасная песня, — всхлипнула под конец Томка. Все согласно помолчали. И вот в этой лиричной тишине сидевший рядом Сапень вдруг достал из кармана огромные ножницы и стал ими щелкать возле своей брови, пьяно приговаривая:

— Варька, ты что сделала с моими бровями? Они теперь непрерывно растут, как волосы!

Я подумала насчет обоснованности претензий, поплевала себе на палец и загладила ему неостриженную еще бровь на лоб. Теперь бровь, которая и в самом деле за время посиделок отросла на полвершка, грозно топорщилась.

— Ну хочешь, посоветую хорошего цирюльника? — пожала плечами я. Друзья, отошедшие от первого впечатления, захохотали. Сапень нахмурился, держа ножницы в руках, с его бровью это смотрелось особенно впечатляюще.

— Ладно-ладно, — поспешно произнесла я и задумалась, как помочь другу: — А ты можешь их заплетать в две косички, как гномы свои усы и бороды!

— И за уши потом закладывать, — прорыдал сквозь смех Кафык. Друзья загоготали еще пуще, а я, подумав и представив обрисованного мной Сапня, бесстыже к ним присоединилась.

— Ну и стерва же ты, Варька! — в сердцах произнес Сапень, достригая вторую бровь и запихивая ножницы обратно в карман.

— Кто стерва?! Я — стерва?! — ахнула я. — Да сам ты стервяк!... стревяч!... э-э-э... стервь?

— Стервец, — подсказал, сидевший с другого бока Маркус.

— О! — подняла я указательный палец. Палец вело из стороны в сторону. — Видишь, не одна я так считаю! Зато будешь знать, как без спросу целоваться!

— Целоваться? — навострили уши остальные парни. Я сперва поглядела на них, а потом развернулась к Сапню:

— Так ты им еще и не сказал, за что у тебя такая роскошная шевелю... бровелюра? — изумилась я. Воспоминания нахлынули, и я решительно захотела испортить Сапню реноме в глазах его товарищей: — Этот..., — я задумалась и поморщила лоб, — стервун воспользовался моментом в директорском кабинете и прилюдно меня облобызал!!

И злорадно оскалилась в предвкушении того, что сейчас дружки, возмущенные этим фактом, по меньшей мере брови-то Сапню начешут. Однако я ошиблась.

— А почему ему можно, а нам нельзя? — возмутился Кафык. — Я тоже хочу!

— И я! — сказал Маркус, к моему ужасу сидящий рядом со мной. За ним и остальные выразили свою готовность к сему действу, даже Сапень, которому, вероятно, мало было взбесившейся растительности на лице (или, наоборот, он считал, что ему терять больше нечего). Я подобрала отвисшую челюсть и обратилась к Тамарке, которая единственная пока меня не предала:

— Ты не заметила, что в последнее время у них стали появляться какие-то прямо-таки нездоровые наклонности?

— Обращайтесь к своим многочисленным поклонницам!! — с этими словами мы с Томкой нащелкали по раскатанным губам и загребущим локотникам. Кафык и Никас, чтобы далеко до меня не ходить, потянулись к Тамарке. Один Лорг спокойно сидел с краю, лениво жевал мясо и не лез, видимо, ждал очереди. А когда и это не помогло, пришлось мне доставать палочку и визгливо угрожать: — Щас всем волосы в носу и в ушах как поотращиваю!!

— И не только там! — добавила Тамарка, по моему примеру вынувшая палочку.

После этого пыл тотчас поугас, правда бока мне все же намяли и, как я ни вертела головой, в щеку пару раз смачно поцеловали, все-таки сложно отбиваться от зажавших тебя с двух сторон сильных и пьяных парней. Однако один раз мне удалось каверзно отклониться назад и в тему крикнуть «Горько!» Сапню и Маркусу, которые не успели вовремя затормозить. Разгоряченные сражением, все схватились за кружки.

— Нам надо еще одних друзей заводить, чтобы они от этих помогали защищаться, — выдохнула Тамарка, отлипая от опустевшей кружки.

— А чего нам их заводить-то! — махнула я рукой, нечаянно облив из своей кружки Маркуса и Лорга. — У нас же эльфы есть!

— Чиво-о? Эльфы? У вас? — спросили хором парни. — Ха!

Хм, судя по всему, нам с Томкой не верят. Я уже совсем было накрутила себя и приняла решение вести их знакомиться с Адамантом и остальными, как дверь в трактир открылась, и внутрь ввалились те самые вышеуказанные персоны. Я восприняла появление эльфов как нечто само собой разумеющееся, и даже не удивилась, мол, раз о них подумала — вот они и пришли.

— Ребя-ата! — я с трудом выпала из-за скамейки и, шатаясь, пошла им навстречу, радостно распахнув объятья. — Как я рада вас видеть! Ик! Присоединяйтесь к нашему столу! — я махнула рукой в сторону двух абсолютно чужих столиков. Определять расстояние до предметов и людей у меня получалось отвратительно и с большой погрешностью (плюс-минус три шага), я шла и шла, пока неожиданно не уперлась носом в грудь темноволосому Намирису. Ребята были настроены серьезно, и праздновать что-либо, видимо, сегодня были не намерены. Они сухо поздоровались, кивнули Тамарке и, развернув меня за плечи обратно в сторону стола, отправились куда-то наверх по лестнице. Я пожала плечами и пошла на заплетающихся ногах обратно к нашему столу.

— Ну что, убедились? Теперь верите? — хмыкнула я и села мимо скамейки. Лорг меня выловил за воротник и отправил к Маркусу, где они на пару с Сапнем усадили меня обратно на мое место.

— Они наши друзья! — рдея красными щечками, хвастливо поведала Тамарка.

— Вы изменяете нам с какими-то другими друзьями? — поразился Кафык, грохотнув тяжелой кружкой о стол, чуть плеснув напитком из практически пустой емкости на столешницу.

— Ты что это имеешь в виду? — вскипела я. — Мы с вами... с ними, ничего такого не делали! — тут я задумалась и посмотрела на Тамарку. — Во всяком случае я.

— И я! — возмутилась Тамарка.

— И я! — на автомате присоединился задремавший у стены Никас.

Пару секунд все недоуменно смотрели на Никаса. Я за это время успела забыть, что мы обсуждали до этого, от перепоя сознание работать стало со сбоями. Тут ожил Кафык и внес предложение нас с Тамаркой напоить, чтобы неповадно было на эльфов заглядываться. Тот факт, что мы уже были пьяны в дрыбаган, никем почему-то не рассматривался. Я попробовала сказать «Нет, мне больше не наливайте», но предатель-язык отказывался произносить такую кощунственную фразу, слова «нет» и «не» выговорить так и не удалось. В кружках плескалось какое-то спиртсодержащее содержимое цвета воды, ни о каких тостах речи давно не шло. Я до хрипоты требовала у Кафыка обещания не изменять нам с тетей Лушей, Кафык требовал с меня аналогичного обещания насчет эльфов. Я соглашалась, а Кафык уклончиво обещался подумать. Парни следили за вливанием содержимого кружек в наши горла, сами не забывая методично всасывать алкоголь.

Неожиданно наверху раздался грохот. Все посетители заинтересованно подняли головы и повели носами. Сейчас даже громкий стук резко открывшейся двери о стену вызывал в пьяных мужицких мозгах только одну сладкую мысль — о драке. С лестницы кубарем скатился гном, сопровождаемый бегущими по пятам эльфами. Гном, одетый в серую рубаху, кожаные коричневые штаны, вправленные в голенища сапог, и несоразмерно широкий жилет, резво вскочил на ноги и поднял кулаки, готовясь защищаться. Случайные свидетели с замиранием сердца следили, изо всех сил решая к кому примкнуть в назревающей буче. Но эльфы не собирались на него нападать.

— Нам это не важно. Просто верните, — холодно произнес Адамант, глядя на гнома.

— Я тебе, свиноухий, уже все сказал, — рыкнул гном, атаковал Адаманта, но тот ловко увернулся на небольшом пространстве. Гном отпрыгнул назад, сверкнул глазами и выскочил на улицу. Эльфы спустя мгновение последовали за ним. Я резко вскочила на ноги.

— Ты куда? — удивился Сапень.

— Этот гном обидел наших друзей. Надо помочь, — с этими словами я удивительно ловко выбралась из-за лавки и потянулась к верхней одежде. Меж тем трактир, в котором с уходом эльфов воцарилась немая сцена, не знал, что делать и за кого драться. А ведь душу-то уже растравили и кулаки чешутся! Вид моей невысокой фигурки, резко встающей из-за стола, послужил для посетителей трактира желанным сигналом. Почти одновременно со мной с нахмуренными бровями восстало все мужичье трактира. Посетители, сидевшие с левой стороны за неимением реального противника недобро разглядывали и оценивали посетителей правой стороны. Те отвечали им взаимностью. Тамарка тоже подскочила к одежде. Парни жаждали какого-то развлечения, поэтому, не задумываясь, присоединились к нам. В их хмельных головах сейчас умещалась только одна мысль: надо помочь друзьям. А что это были за друзья, чьи друзья — было дело десятое. Мы табуном рванулись к выходу, сами того не осознавая, давая отмашку трактирному сражению. За закрывшейся за нашими спинами дверью тут же послышался гомон, топот, звучные шлепки, вопль «Па-аберегись!», грохот, увенчавший окончание полета чего-то деревянного, треск, свист, мат и веселые мужские окрики.

— Ну ик.. и куда теперь? — спросил Маркус, оглядывая пустынную улицу.

— Туда! — уверенно показала я пальцем влево, увидев, что в ту сторону уходит больше следов от обуви.

Мы, держась друг за друга, на путающихся ногах побежали в указанном мной направлении. Я зачем-то как охотничья собака смотрела под ноги, боясь потерять след, хотя следов здесь была тьма, какой именно нужный я понятия не имела, к тому же улица пока была без перекрестков и ответвлений. Мы, пыхтя и сопя, бежали по прямой несколько минут, дальше дорога заворачивала за угол одного из домов. Соответственно мы вслед за ней и завернули. Пробежали по инерции с пять шагов и встали, точно кони перед обрывом. Никаких эльфов перед нами не было и в помине, зато гномов было хоть отбавляй. Огромная, нелюдей тридцать, толпа, бежала волной прямо на нас, перегораживая всю улочку, воинственно крича и размахивая секирами, дубинами и булавами. Надо отдать нам должное, дрогнули и побежали мы только секунд через шесть. Они ушли у нас на то, чтобы осознать опасность и развернуться. Тамарка, правда неуверенно вякнула, что, может быть, лучше подождать эту невменяемую, готовую убить и стоптать любого, кто ей попадется, толпу и объяснить, что мы просто мимо проходили, но мы заверили Томку, что ее вариант будет запасным, если нас все-таки нагонят, а сами предпочли драпать. Толпа трезвых гномов бежала быстрее нас и нагоняла, мы пронеслись мимо трактира, в окнах которого все еще виднелись душащие друг друга в объятьях то ли борьбы, то ли братания, силуэты, и, пользуясь малой освещенностью следующего участка дороги, свернули в переулок. Не знаю, откуда брались силы, но мы все бежали, даже когда по приблизившимся, а затем удалившимся крикам поняли, что гномы последовали мимо переулка дальше по улице. Неожиданно перед нами выросло множество темных фигур. Мы резко затормозили, я поскользнулась и шлепнулась на зад.

— А-а! — взвизгнула было Тамарка, но тут мы перевели дух. Все-таки перед нами оказались эльфы. Они, казалось, были удивлены не меньше нашего.

— Тамара? Варя? Вы что здесь делаете? — спросил Адамант. Кто-то за шкирку поставил меня на ноги.

— Мы... туда, — я старалась отдышаться, у меня хватало сил только выдавать невнятные междометия и махать рукой то вперед, то назад, чтобы указывать описываемое направление, — а там... нас... ну, мы и... Вот, — я выдохнула.

— Понятно, — сказал Адамант таким тоном, что ко мне почему-то закралось подозрение, будто он ничего не понял из моего разъяснения. — Вот что, вы лучше отведите их в школу, нечего пьяным девицам делать на улице, — обратился он к Лоргу и Никасу, которые к нему стояли ближе других парней, видимо, он посчитал, что они более трезвые, чем я. Это он погорячился, хи-хи-хи.

— Девицам? — заинтересовался Никас и стал вертеть головой в поисках вышеозначенных особ. Остальные парни тоже быстро воспылали интересом и стали оглядываться по сторонам. У Адаманта и его товарищей в этот момент случились такие глупые выражения лиц, что я невольно захихикала. Неожиданно за спинами эльфов послышался отдаленный гул, а до меня дошло, что эльфы не глупели, а просто усиленно прислушивались.

— Я, кажется, догадываюсь, что это, — просипела стоявшая рядом Тамарка, бледнея лицом. А я тоже сразу догадалась, что это наверняка те самые девицы, которых разыскивают наши парни.

Я замерла, напряженно вглядываясь, и тут из-за плавного изгиба переулка, вывернула... разъяренная толпа гномов. Боевой задор она еще не растеряла, а, увидев нас и эльфов, и вовсе взревела и припустила еще пуще.

— Бегите! — с диким лицом взревел Литирэль. Мы, не задумываясь, развернулись и понеслись обратно. Тут надо заметить, что эльфы повели себя очень храбро, нас не бросили, хотя бегать могли гораздо быстрее, чем нетрезвые школяры, помогали и поддерживали нас, когда мы оскальзывались или запинались. Наконец мы кучей выбежали обратно на улицу с трактиром, где Адамант меня чуть ли не пинком отправил вверх по улице, рядом его товарищи проделали то же самое с моими товарищами. Мы послушно побежали в заданную с ускорением сторону. На бегу я оглянулась. Лавина гномов заворачивала в противоположном от нас направлении, а перед ними, стремительно увеличивая разрыв, легко бежали стройные высокие фигуры...


Воссоединение с сознанием было жутким. В голове словно перекатывалась груда интенсивно болящих валунов, каждый из них старался переболеть друг друга и раскалываться как можно сильнее с любым движением головы. Во рту язык присох к небу.

Я с трудом разлепила глаза и не поняла, где нахожусь. Нет, поймите меня правильно, дверь-то была очень даже знакомая, но вот мрачные серые стены, нары вдоль них на полу, скудность освещения ввиду единственного забранного решеткой слепого окошечка под потолком, в которое лилось хмурое утро, а также невеселые друзья рядом вызывали определенные вопросы.

— О! Очнулась, — хмуро поприветствовал меня Маркус, привалившись к чьему плечу, я и сидела-лежала.

— Где мы? — еле слышно просипела я. Сапень, угрюмо сидящий напротив, пытливо взглянул мне в глаза:

— Угадай с трех раз.

А Маркус вдумчиво проговорил:


— В неволе солнышко краснее,

В неволе ярче травка на лугу.

Кротом я жить в темнице не сумею,

Я юркой ящеркой сбегу!


— Мы что, в тюрьме? — не знаю, чему я удивилась больше: тому, что мы в каземате или способности Маркуса декламировать стихи, пребывая в диком похмельном состоянии. Порывисто села и схватилась за голову: — О-о-о! Подайте мне того, кто изобрел алкоголь. Искренне пожелаю ему всю жизнь испытывать такие муки. У нас есть пить?

Маркус только хмыкнул. Я ужаснулась, пить сразу захотелось еще сильнее.

— А чего это мы в тюрьме? — поинтересовалась я спустя минуту.

— А ты что же, не помнишь? — слегка удивился мрачный Лорг, сидящий рядом с Сапнем.

— Нет, — немного подумав, честно ответила я.

— А ты вообще что-нибудь помнишь? — спросил Сапень. Я опять подумала и сказала:

— Да.

Парни помолчали.

— И что именно? — не выдержал первым Кафык, сидящий рядом с Лоргом.

— Гномов. Много гномов, — постановила я. Парни задумались.

— Это когда? До квартала или после? — спросил Кафык у Лорга.

— Какого квартала? — заинтересовалась я и нахмурила лоб: — Эльфы...

— А, тогда понятно, — вздохнули парни с некоторым облегчением.

— Нет, ты и правда не помнишь, как мы громили гномий квартал? — не поверил Маркус и сел поудобнее, развернувшись ко мне.

— Гномий... квартал?! — у меня глаза полезли на лоб. Я усиленно попыталась хоть что-нибудь припомнить, но в памяти был черный провал. Взглянула на сидевшую рядом Тамарку, думая, что парни меня разыгрывают, помятое и хмурое Томкино лицо кивком подтвердило: не врут. Все с интересом наблюдали за моими мысленными потугами. Сейчас это было единственное развлечение. — А зачем мы это делали? — тупо вопросила я.

— Потому что когда мы убежали достаточно далеко и остановились отдышаться, кто-то предложил пойти и все-таки отомстить гномам, — уныло поведал Лорг.

— И кто же это предложил? — спросила я, имея кое-какие смутные подозрения на этот счет и втягивая голову в плечи.

— Никто не помнит, — ответил Сапень, почему-то буравя меня взглядом. А я впервые порадовалась провалу в памяти.

— Эх, жаль я ничего не помню, а то обязательно бы сказала вам, кто был тот глупец, — расслабляясь и расправляя спину, искренне посетовала я. — И как это происходило?

— Что, погром? — хмыкнул Кафык. — Никак. Ввалились в гномий квартал, выбили стекла в первом попавшемся здании, затем сломали чей-то забор. На нашу беду первым зданием оказалось местное Охранное отделение. А может и на счастье. Нас гномы как раз собирались бить за сломанный забор и сарай, на который этот забор рухнул, когда нас у них изъяли Охранники. Достанься мы гномам, они бы нас сильно живыми после вандализма-то не выпустили. У них очень строгий кодекс чести и это их «Подгорное уложение» тоже, и если бы они устроили самосуд, — Кафык провел пальцем по горлу. — Быть нам сильно битыми и поломанными, что тот забор.

— Ужас, — вяло пробормотала я. Жажда была просто непереносимой. Я потянулась за палочкой, чтобы хоть как-нибудь снега через окно слевитировать.

— Не ищи, у нас их отобрали, — грустно сказала Тамарка, искоса наблюдая за моими действиями. Это да, почти в каждом Охранном есть свой, как правило боевой, маг, чтобы было что при задержании противопоставить магам-правонарушителям. Наверное, такой нас и обезвредил, хотя, сомневаюсь, чтобы сие ему трудно далось.

— Изверги, — констатировала я. — И что с нами теперь будет?

— Да кто ж знает, — философски пожал плечами Лорг. — Может отпустят, а может посадят в поруб на цепь, и затем казнят.

— Всех? — пришла в смятение я, не заметив тонкой иронии.

— А ты хочешь быть добровольцем и взять всю вину на себя? Как это мило, — Маркус приобнял меня за плечи и сказал срывающимся голосом: — Мы принимаем твою жертву, и будем чтить твою светлую, некоторыми местами, память.

Я задумалась, прислушиваясь к своим ощущениям. Организм коробило в жутких мучениях. В принципе быстрая смерть сейчас выглядела даже очень заманчивой. Но с другой стороны, друзьям сейчас не менее плохо, а может быть и более. Не будем же эгоистами, предоставим это почетное право кому-нибудь из них!

— Не дождетесь, — прохрипела я, помолчала и взвыла, обращаясь к потолку: — Похмелье, да еще и в тюрьме! Что может быть хуже?!

Все замолчали, погрузившись в пучины жалости к себе.

Что-то там было у классиков на злобу утра, такое, прочувствованное!

«И гнало... И свинцовые волны плескались о скалы....» «...Покорежены думы тенетами мук! Бьет вопрос в голове как било, как рассвет! О, рассол! Почему же тебя с нами нет?»

Мысль. Счастье — это когда тебя понимают.

Через десять минут за дверью загремели ключами и засовами, и внутрь вошел Никлий Эрнестович — школьный завуч по силовым структурным предметам. Мы, если честно, ожидали увидеть кого угодно от стражника до палача, но не школьного преподавателя (если, конечно, школьный преподаватель втихомолку не подрабатывал палачом), были немало поражены. Завуч с поджатыми губами презрительно оглядел нашу сбившуюся в две кучки у разных стенок, дрожащую и похмельную компанию и кивнул вошедшему следом Охраннику:

— Наши, — а потом, снова развернувшись к нам, процедил, — голубчики.

И прозвучало это столь многообещающе и страшно, что теперь я бы предпочла согласиться на недавнее предложение Маркуса. Остальные, тоже почуяв угрозу жизни и здоровью, глядели запуганно и мелко тряслись, как большеухие тушроплики во время брачного периода.


Выражение лица директора было богато эмоциями. Все вместе их можно было охарактеризовать как презрительно-удивленную ярость, сдобренную толикой интереса и увенчанную нечеловеческой усталостью в одном глазу и бешенством быка, роющего землю копытом, в другом. Учителя, явившиеся на нашу показательную казнь, решительной толпой стояли возле стола директора, негласно намекая, на чьей они стороне.

Я стояла вместе с остальными провинившимися, отвернув голову вправо и рассматривая бордово-желтую окантовку зеленого ковра, и думала, что хуже похмелья в тюрьме может быть только продолжение похмелья в директорском кабинете, который сегодня, в выходной день, еще и специально из-за нас открыли. Почему-то именно за последнюю подробность было стыдно больше всего.

— ...Наносить ущерб досточтимым горожанам, разжигать расовую неприязнь. И кто? Ладно, еще две малолетние безмозглые пигалицы, — я резко подняла возмущенный взгляд на бушевавшего директора, но, заметив суровых молчаливых учителей по соседству, безропотно проглотила оскорбление и вновь вперилась в ковер. В ковре уже давно должна была протереться дыра от взглядов многих поколений провинившихся учеников, перебывавших в кабинете директора. Но то ли все ученики обсматривали неодинаковые части покрытия, и вследствие этого ковер истирался относительно равномерно и пока держался, а может быть у Тихона Петровича под столом хранилось много одинаковых ковров, и он по ночам на цыпочках пробирался в свой кабинет и менял прохудившийся экземпляр на новый, а старый выносил на помойку, походя завернув в него тело какого-нибудь очередного оболтуса, не перенесшего мук совести прямо в кабинете. — Но от вас, молодые люди, я никак, никак не ожидал. Какой пример вы подаете подрастающему поколению? А? Вы же лицо школы, призеры бомапо! На вас должны равняться! А отличная репутация школы? Незыблемая, формируемая и пестуемая в течение многих веков!... Как вы посмели поставить на ней огромное и уродливое ПЯТНО?!!! — Тихон Петрович временно перестал вскидывать руки и назидательно поднял указательный палец: — Перед Охранным отделением! — и замер, тяжело дыша и разочарованно глядя на нас. В доказательство совершенного нами злодеяния на директорском столе возлежали Сапневы ножницы, которыми оказалось выбито одно из давешних окон. Директор, переведя взгляд, какое-то время отрешенно смотрел на них, а потом убитым тоном поинтересовался: — Зачем вы все-таки это сделали? Или у вас просто хмель в мозгах перебродил? Силушки через край? Так мы это исправим.

— На нас напала толпа гномов..., мы от них еле убежали, а потом... решили отомстить... немного, — полыхая ушами и шеей, запинаясь, Лорг выдавил версию событий, которую мы укоротили и облагородили совместными усилиями, еще пребывая в заключении. Надо сказать, тогда она отчего-то выглядела более веской, чем в настоящий момент.

Директор просто закатил глаза, не в силах сказать что-нибудь на такую несусветную глупость. Некоторые учителя повторили его движение.

— Хоть бы придумали что поправдивее, — шепотом поделился своим мнением с коллегой кто-то из преподавателей. Текли мгновения...

— И вы считаете, это как-то оправдывает ваши хулиганские действия? — расстроено спросил, наконец, Тихон Петрович.

Мы молчали, интуитивно чувствуя, что наш ответ «да» его вряд ли устроит, а попросту врать директору нехорошо.

— Так, — не дождавшись ответа, вздохнул и заговорил Тихон Петрович. — Причиненный вами материальный ущерб школа оплатила. — Мы обрадовано подняли головы. — За счет ваших будущих стипендий, — у меня медленно отвисла челюсть, лица остальных вытянулись, выражая шок и несогласие. Сразу назло захотелось пересдать сессию на тройки, чтобы не из чего было вычитать ущерб. Директор и учителя как-то тотчас взбодрились и явно смаковали и злорадствовали, глядя на наше расстройство. — И в свою очередь мы решили назначить вам наказание за проступок.

Я только открывала и закрывала рот, не в силах сформулировать в одно предложение две разные мысли: разве лишение стипендии уже не достаточное наказание? И как же быть нам с Томкой, ведь мы и так батрачим как окаянные ишачихи в этом подвале?

— Вы, молодые люди, направляетесь на месяц в помощники кочегаров, а вы, барышни, остаетесь в ведении Труля Шлисовича еще на один месяц.

— Но как же наши тренировки? — вскричали в один голос парни.

— И на каникулы тоже? — пролепетала Тамарка, бледнея лицом.

— Не-е-эт! — вскричала я, хватаясь за голову.

— Да-а, — удовлетворенно потерли руки преподаватели.

К Эллириане мы, абсолютно раздавленные обстоятельствами, бессонной ночью и общим плохим самочувствием, отправились как толпа вялых и покачивающихся полутрупов. Знахцентр оказался закрыт, что исторгло из наших глоток апатичные стоны и жалобы на злодейку судьбу, а потом нам пришлось долго передвигаться в направлении лазарета, где точно должен был находиться какой-нибудь дежурный знахарь. В лазарете нас подлечили с помощью травяных настоев, и только отвратительный моральный упадок все еще оставался при нас. Сразу дико захотелось спать. Мы невзначай попытались прилечь на кровати в лазарете, но знахарь нас прогнал, сказав, что потом менять постельное белье из-за лодырей, которым лень дойти до своих кроватей, ему неохота. Пришлось шевелить конечностями. Унылые парни, с трудом поднявшись по лестнице до нашего этажа, изъявили желание отоспаться у нас в комнате и совали нам свои ключи, предлагая мне и Томе волочься до их комнат, но мы, не обращая на них внимания, даже забыв попрощаться, прошли мимо протянутых ключей в свою комнату, в полусне разделись и погрузились в сон еще на излете головы к подушке.

Я проснулась среди ночи. За окном было темно, луна обвернулась в кокон клочковатых черных облаков, у противоположной стены вздымалось и опускалось одеяло, очерчивающее контур спящей Тамарки. Какое-то время я пялилась в потолок, потом полежала с закрытыми глазами, но сон упорно не хотел возвращаться, видимо, в узилище я таки умудрилась отоспаться, а сегодняшнюю порцию снов уже успела отсмотреть. Поворочавшись и посидев на кровати какое-то время, я посетовала, что нельзя вызвать на ночную прогулку Ладмира. Где искать этого артефактора — было абсолютно непонятно, а мысль выискивать его ночью в подвале я запихала поглубже в голову как особо страшную. Спустя минуту я приняла решение скрасить свое времяпрепровождение походом в туалет, а после него подняться на этаж к парням и проверить, вдруг из них тоже кто-нибудь не спит. Школа пугала непривычной днем тишиной и теменью. Но глаза, привыкшие без света, хорошо различали контуры знакомых предметов в полутенях. Накинув на длинную, до пят, белую ночнушку большой теплый платок, я отправилась вверх по лестнице. За первыми двумя дверями, а также за дверью в комнату Никаса, которую он делил со своим одногруппником Рагилем, царила тишина. Я расстроилась, но на обратном пути зачем-то еще раз припала ухом к двери в комнату Лорга и Сапня и, услышав слабый шорох, в надежде замерла у замочной скважины, в которую видно все равно ничего не было.

— Ты что здесь делаешь? — раздался у меня за спиной шепот. Я перепугалась от неожиданности, резко разогнулась и со всей силы звезданулась головой об дверную ручку.

— Уй-й! — зашипела я, стараясь одновременно потереть ушибленную черепушку и схватиться за бешено колотящееся сердце. Развернулась и встала во весь рост. — Ты меня чуть до инфаркта не довел! Чего подкрадываешься? — зашептала я на силуэт Сапня.

— Я подкрадываюсь?! — поразился он. — Уж и в туалет нельзя отойти, возвращаюсь — у нашей двери какое-то привидение блуждает. Вот, думаю, и не верь после этого в страшные школьные легенды! И палочку как назло в комнате оставил, дай, думаю, понаблюдаю. Потом только догадался, когда заметил, что комнаты ты слушаешь выборочные.

Он замолчал, ожидая какой-то моей реплики. Я куталась в платок и тоже молчала, кляня себя за глупость, сейчас затея идти ночью в гости к парням уже казалась мне совершенно бессмысленной.

— Ну и чего ты хотела? — зевая, спросил Сапень, обхватывая себя за плечи. Он помолчал какое-то время, а потом, видимо, до чего-то додумавшись, заговорил. — Не стоит стесняться, я все понимаю, — тембр голоса его изменился, и я прямо кожей чувствовала, что он улыбается, — Мы молоды, я, безусловно, привлекателен, а природа берет свое.

— Да ну тебя! — чувствуя, как кровь приливает к щекам, махнула я на него платковым крылом и собралась развернуться и уйти.

— Да ладно, подожди, я же шучу! — тихонько засмеялся Сапень и схватил меня за руку. — Ну, чего хотела-то? — спросил он уже нормально.

— Да не спится, — буркнула я. — А одной полуночничать скучно.

— И-и? — протянул он.

— И иди уже спать! — взбесилась я и убежала. Неслышно походила по комнате, посмотрела в окно, кляня зубоскала Сапня, потом посидела на кровати, когда в дверь еле слышно потыкали костяшкой пальчика. Я, втайне догадываясь, кто это может быть, но с крошечной надеждой на появление Ладмира, от которого нужно стребовать карту, и вообще можно вытянуть много всего интересного, влезла в тапочки, подхватила платок, открыла дверь и выскочила в коридор.

— Ну и чего тебе? — недовольно прошептала я.

— Тоже не спится, — улыбнулся Сапень, как мне показалось, немного виновато. Он накинул поверх майки теплый свитер, завязав рукава на шее, а на ногах были трико и тапочки. Я хихикнула, представив нас со стороны.

— Ты чего? — шепнул Сапень. Я помотала головой, он поинтересовался: — И чем займемся?

— Пойдем на прием к Императору, — пробормотала я.

— Что?

— Ну не на улицу же идти, — сердито зашептала я. — Пойдем куда-нибудь. На подоконнике посидим, что ли.

— Пошли в учебный коридор. Там сейчас никого, — Сапень задумался, — то есть здесь тоже никого, но там мы никого не разбудим.

Сидеть на подоконнике в тонкой сорочке было прохладно, я развернула пушистый шерстяной платок большим прямоугольником и замоталась в него как в кокон. Сразу стало тепло, я согнула ноги, уперев их на краешек подоконника.

— А тебе-то чего не спится? — начала я разговор. — Я вот еще в тюрьме поспала.

— Да мы там все прикорнули немного, — пожал плечами Сапень, — я не удивлюсь, если скоро и остальные поднимутся.

— Только не Тамарка! — захохотала я. — Ей только дай поспать — выспит все, что можно до последней секундочки.

Сапень улыбнулся. Мы помолчали.

— Да, — вздохнула я, — сурово они, конечно, с нами. У вас отработка только после коронации начинается, значит, вы еще позже нас ее закончите.

— А что делать, — вздохнул Сапень, — дополнительные занятия-то нам пропускать нельзя, тем более наша группа будет задействована на самой коронации, а вот природников, я слышал, многих распределили на всякие там балы и церемонии, прорицателей же вообще раздробили по пять человек на мероприятие. Ладно хоть, что на тренировки пока можно ходить, не представляю, как мы потом без них целый месяц будем! Если только попросить тренеров их переносить на выходные?

— Знаешь, я думаю, к тому времени директор остынет и можно будет его попросить о поблажках. Он же согласился отложить часть отработки на время каникул. Неужели он не пойдет на уступки чемпионам школы? — ободрительно сказала я, ничуть не веря, что такое возможно.

— А ты на каникулы куда едешь? — спросил Сапень.

— Никуда, — пожала плечами я.

— Ой, прости, я забыл, — он смутился.

— Да ничего, — улыбнулась я, — я же не одна здесь приютская. А ты?

— Я домой, — мечтательно улыбнулся Сапень. Видно было, что он соскучился, я ему даже чуточку позавидовала.

— А ты далеко живешь? — поинтересовалась я. Дружили мы уже около года. Случай, сведший нас с Тамаркой, впервые сунувших нос в городские кабаки, с пьяной разгульной компанией, которая оказалась парнями-старшекурсниками — отдельная длинная история. Но тесного разговора по душам до этого не получалось, я знала о друзьях лишь обрывочные сведения.

— В Дирнии, — Сапень поднял вверх глаза. — Моя семья из Купеческой гильдии, — он раздул щеки и выдохнул. — Что еще сказать? Не умею рассказывать о себе длинные истории, — улыбнулся.

— Да ладно, я так спросила, просто, — я смутилась. Про то, что Сапень из купеческой семьи, я уже слышала, и про место, куда он отбывает на каникулы, если честно, кто-то когда-то заикался, а подробнее расспрашивать про личное мне почему-то всегда было неловко, словно я не имею права вторгаться в то, чего нет у меня.

Мы опять помолчали.

— А что, у вас и правда появилось много поклонниц? — неожиданно для самой себя спросила я.

— А что? — проникновенно поинтересовался Сапень, и стал нагибаться ко мне, жарко дыша в ухо: — Почему тебя интересует? Хочешь стать одной из них? — я захихикала, было щекотно, к тому же Сапень сам еле сдерживал смех, его голос из бархатистого стал звонким, — Ну куда ты отклоняешься! Дай облобызаю!

— А ну кыш! Охальник! — отмахиваясь уголочком платка, наигранно возмутилась я, вспоминая Фросьсеменну, ругающуюся, когда затаптывают только что отмытый пол; но было непереносимо щекотно, я не сдержалась и захохотала в голос. Сапень сделал вид, что обиделся, отвернулся и смотрел куда-то в сторону, дергая плечами, видимо, плакал от горя. Кстати, брови ему вчера в лазарете подкорректировали, и знахомаг гарантировал в будущем их нормальный рост и длину.

— Нет, а и правда, жаль, что вас не на ремонт зала, как наших, определили, — произнесла я, когда мы успокоились, — нам бы немного краски раздобыть не помешало, чтобы дверь покрасить.

— Да ладно, по крайней мере, не как в тот раз, снег разгребать на заднем дворе.

— Вы что ли уже когда-то отрабатывали? — удивилась я. — Это вы-то — примерные ученики и гордость школы?

— Ну, гордостью школы-то мы, положим, стали недавно, а насчет примерных — это ты погорячилась. Мы на спор таблички на женских и мужских туалетах, было дело, местами поменяли. Все бы ничего, студенты-то и учителя ходили по привычке, да только в этот момент как раз какие-то званые гости в школу наведались, — походя пояснил Сапень, я только рот открыла, восхитившись масштабами бедствия. — Так вот, мы с Кафыком на первом курсе разгребали снег возле мусорки. В нее то и дело телепортировались новые кучи мусора, вонища была еще та, в котельной, надеюсь, будет по-другому.

Я уцепилась за какую-то невыразительную мысль и нахмурила брови.

— Телепортировались? Кучи мусора? А откуда?

— Да отовсюду: — из столовой там, из корпусов, — Сапень помахал рукой. — На территории школы есть обособленная локальная система типа «Град-Округа», замкнутая на приемную площадку. Ну так вот, а один раз в день или раз в два дня, приходил Труль Шлисович и всю ее магически выжигал за раз. Мы тогда еще любили снегом в огонь швырять, трехрук нас за это гонял, а мы от него отбегали так, чтоб недалеко, и оттуда дразнили, и пока один отвлекал, второй из нас с другой стороны прокрадывался, чтоб забросить снег снова.

Пробили часы на городской башне.

— Три часа, — прокомментировала я.

— Долго нам еще сидеть. Мы тут околеем, — поежился Сапень. Я вдохнула прохладный воздух коридора школы. Мне в теплом коконе было очень даже хорошо, я всегда любила свежесть и небольшой морозец, и даже зимой мы с Тамаркой часто спали с открытой форточкой. Я покосилась на Сапня, который все еще сидел в одной майке.

— Ха! Так ты свитер надень, перед кем красуешься-то? — я ехидно повела плечиком и попыталась повторить его недавние интонации: — А! Можешь не отвечать, я понимаю, природа берет свое.

Сапень просто и без затей надел свитер и на провокацию, как я, не поддался.

— Может, в карты поиграем? — предложил Сапень.

— Давай! — обрадовалась я.

— Сейчас принесу! — соскочил Сапень.

— Погоди, — я схватила его за плечо. — У меня идея получше. Пойдем к вам в комнату, да и разбудим Лорга, сам же говоришь, что он тоже скоро проснется.

— Ну, я не уверен, — пробормотал, обдумывая, Сапень и безапелляционно заявил: — Только тогда ты сама его будишь!

Если он думал, что меня это остановит, то ошибался. Я хмыкнула и прошла вперед с отстраненным видом, бросив через приподнятое плечо:

— Идет!

В комнате было темно и тихо. Я скрючилась у кровати Лорга, настороженно вглядываясь в его лицо. Серьезное. Вроде спит. Я выловила кончик своих волос и стала осторожно щекотать парню нос. Никакой реакции. И только я отвела взгляд на Сапня, как по носу меня будто что-то щелкнуло, ночнушка наощупь стала бумажной, низ ее раздулся колоколом. По голове словно пробежал табун блох — стало дико щекотно, и краем глаза я заметила как каждая волосинка на моей голове встает дыбом. По рукам заходили мурашки. А из-под одеяла в ту же секунду со скоростью молнии вырвалась мужская ладонь и обхватила мое запястье. Я в полную силу завизжала, рискуя перебудить если не всю школу, то наш корпус точно, и испуганно шарахнулась, сев на пол. Где-то над столом вспыхнул холодным светом магический светляк, я разглядела Сапня с палочкой в руке, хохочущего, привалившись к шкафу, и серые смеющиеся глаза Лорга, который все еще крепко держал меня за руку.

— Совсем с ума сошли?! Так меня пугать!! — поднявшись и вырвав свою руку из цепких пальцев, затопала ногами я.

— Это еще кто кого пугал, — улыбался Лорг. Я как раз огладила опавшую ночнушку, после чего, очухавшись, двумя раскрытыми ладошками охватила голову. Волосы, в отличие от сорочки, самостоятельно не опали.

— В смысле?! Не такая я и страшная! — возмутилась я и развернулась к Сапню, найдя виноватого: — То сам страшишь до чертиков, то посылаешь к такому же ненормальному дружку!

— Эй! — в свою очередь возмутился Лорг. — Да что вообще случилось-то?

— А это мы в карты пришли играть, — смеялся Сапень. Я тоже вспомнила о цели нашего визита. И с размаху села на кровать Лорга, постаравшись отдавить тому ноги, и мысленно сетуя, что у меня не костлявый зад — было бы болезненнее:

— И ты играешь с нами.

— Я вообще-то сплю, — удивился Лорг.

— Да вроде уже нет, — возразила ему я. Лорг и правда выглядел, хоть и немного растрепанным, но бодрым и совсем не сонным. Он, бурча что-то про умалишенных лунатиков и тяжко вздыхая «эх, кабы был у меня топор...», извлек из-под меня свои конечности и, схватив со стула штаны, зашебуршился под одеялом, одеваясь. Лорг влез в тапочки и пошлепал умываться. Мы зажгли свечи и ждали его возвращения.

— Ты мне должен, — я непререкаемо ткнула пальцем в Сапня, другой дланью старательно наглаживая себя по прическе. По волосам иногда пробегами искры разрядов, раздавался сухой треск, и тогда ладонь слегка пощипывало.

— А я-то здесь причем? — ухмыляясь, открещивался подлец. — Заклинание охранное — Лорговское, а ты сама решила его разбудить! Ваши дела, с ним и разбирайся!

— Но ты же знал про заклинание! И не предупредил! — я аж подпрыгнула на кровати.

— Неправда! Я только догадывался, что Лорг что-то там такое нахитрил. Я просто не хотел напрасно волновать тебя своими домыслами!

— Волновать?! Домыслами?!! — от возмущения я даже не сумела связно выразиться и только яростно направила указательным пальцем себе в раздутую, словно от удара молнией, шевелюру. Сапень сразу склонил голову, делая вид, что разглядывает какую-то карту-даму, а сам старательно прятал лезущую на губы улыбку. Я зарычала. Но тут, на счастье Сапня возвратился наплескавшийся водичкой в зенки Лорг.

Сапень сразу схватился за колоду, как утопающий за соломинку, и начал тасовать.

— На желание? — спросил Сапень, кинув на нас взгляд исподлобья.

— Давай! — согласились мы с Лоргом.

Первые два раза мне фартило, проигрывали Лорг, который в наказание, кукарекая, три раза обполз вокруг стола, и Сапень, который нарисовал таблички разного содержания: «Размножающиеся драконы. Просьба не беспокоить», «Ядовитые лищродиты», «Их разыскивает Охранное», «Карантинная зона», «Трезвым вход воспрещен» и «Осторожно, кони-людоеды!» и навесил их на какие попало двери старшекурсников этажом выше. И вот после этого не повезло мне. Я полная дурных предчувствий, тревожно смотрела, как Сапень с Лоргом сгрудились на кровати Сапня. Они шепотом обговаривали мое наказание, еле сдерживая смех, улыбаясь в шестьдесят четыре зуба и метая на меня проказливые взгляды. Наконец, Лорг встал. По мне уже заходили мурашки. А когда он подошел к шкафу и вынул из-за него широкие деревянные лыжи (?!), то мое сердце и вовсе сжалось льдом смятения.

— Эт-то что? Зачем? — пролепетала я, смотря снизу вверх глазами побитой собаки.

— Ты должна, — медленно заговорил Сапень с видом судьи-держателя человеческих судеб, — в лыжах пройтись по этажу, громко распевая «Сладких снов тебе, царица...». По обоим коридорам, — добил меня он.

Я, побледнев лицом, прислонилась спиной к стене. И, пораздумав, попыталась изобразить потерю сознания, закатив глаза и бессильно откинувшись на кровати.

— Симулянтка! — позвали меня и ткнули пальцем в живот. — Хватит притворяться, иди, давай, отрабатывай долг!

— А у меня идея! Давай ее водой обольем, говорят, от обморока хорошо помогает, — услышала я голос Лорга. Тут уж я не стерпела, быть облитой водой мне абсолютно не улыбалось.

— Так нечестно! — ожила я, садясь на кровати. — У вас были совсем легкие желания!

— Слово! — не обращая внимания на мои вопли, подняли брови мучители. — Или твое слово ничего не значит?

— Меня же убьют! А если не убьют, значит, просто побьют! Меня же теперь и на этом этаже будут ненавидеть!! — взвыла я, но злодеи были непреклонны и лишь молчаливо нависали надо мной, потрясая лыжами. — Бедная я несчастная! Обложили со всех сторон! — загоревала я, обращаясь к менее безучастному потолку.

— Я не пойду! — обратила я внимание на парней, которые тем временем уже открыли дверь и укладывали лыжи на пороге. Встали и направились ко мне. — Я не пойду!! — истерично повторила я и вцепилась в угол кровати. — Нет!! Не подходите ко мне! Укушу! — Сапень стал молча отдирать мои побелевшие пальцы от деревяшки, а Лорг вцепился, силясь поднять меня на ноги. Я дрыгала нижними конечностями и лягалась как необъезженный жеребчик. Но это не подействовало. Их было двое, а я одна. Сапень сумел с трудом отлепить мои руки от кровати, и кинулся помогать Лоргу. Они схватили меня и понесли к двери, я напоследок схватилась за одеяло, но оно флегматично сползло, бессильно зажатое в моем кулачке, предоставив мне самой разбираться со своими проблемами.

— Давай отыгрывай, а то мы тебя потом так ославим, что с тобой никто дела иметь не захочет, — шепнул мне Сапень, опуская рядом с ненавистными деревяшками. Я грустно замерла, понимая, что меня задели за живое: в нашей школе нет ничего хуже, даже не хуже, а отвратительнее репутации необязательного человека, не держащего слово, так недолго и изгоем стать. «Хотя, может, изгой — это не так уж и плохо», — начала думать я, глядя, как Сапень и Лорг присев возле моих ног, вставленных в лыжи, возятся с завязочками. — «Посвящу себя науке, стану злым гением. Тогда уж меня точно никто не заставит шастать в лыжах по помещению».

— Хвос, какое унижение! — простонала я, разглядывая пустынный темный коридор. Заботливый Сапень накинул мне на плечи мой платок, чтобы я не замерзла во время поездки на лыжах.

«Все-таки дурацкая была мысль идти ночью в гости к парням», — мелькнуло в голове. И тут меня толкнули в спину.

Я машинально сделала шаг вперед, чтобы сохранить равновесие. Потом еще один. Чего уж там, раз все равно уже начала? Лыжи, рассчитанные на зимнюю обувь, а сейчас закрепленные поверх тонких лодыжек и тапочек, бессовестно гремели и хлопали при соприкосновении с полом. Эхо разносило этот и без того оглушительный звук по пустынным коридорам. Я беспомощно оглянулась на парней, которые, довольно скалясь, стояли в проеме.

— Заводи, — скомандовал Сапень.

— Сладких снов тебе, царица..., — неуверенно начала я.

— Громче, — поправили меня из-за спины.

— Сладких снов тебе, царица! —

— громко заныла я подрагивающим от нерешительности голосом, и, морщась от грохота, переставляла ноги. —

Дивный мир в ночи приснится,

Где под розовой луной

Ходит молодец босой.

Примерно в этом месте загремели первые связки ключей, заскрипели, проворачиваясь, ключи в замках, и из своих комнат начали выходить заспанные, трущие глаза школяры. Которые застывали в проемах и остолбенело таращились на всклокоченную девицу в чем-то длинном и белом, шагающую в лыжах, надетых поверх тапочек, и запоздало среди ночи орущую хриплым голосом колыбельную песню о приятных снах. Мне было неимоверно стыдно и невообразимо страшно. Я куталась в платок и настороженно косилась по сторонам, ожидая, что не сейчас, так через секунду в меня гонораром за выступление полетят подсвечники, тапки и ночные горшки. Проклятые лыжи явно были рассчитаны не на мой рост, болтались, не слушались и то и дело наползали одна на другую, так что мое путешествие грозило затянуться. Но, раз начав, надо было довести дело до конца, и я мужественно крепилась и шествовала вперед. Остервенело шагая с привязанным к ногам балластом, я приветственно козырнула рукой замершим с отпавшими челюстями Маркусу и Кафыку.


— Там бегут единороги

По кудлатым облакам

Лунной нитью путать ноги,

И свисает водопадом их грива цвета молока.

И живут златые птицы

Высоко в густой листве,

Бабочки порхают, вьются

В яркой радужной траве.

Звуки флейты заполняют

Воздух сладкий, словно мед,

Перламутровая лодка

На причале неба ждет.

Вы плывите и любуйтесь

На фиолетовую ночь,

Звезды-блестки со свода смотрят

На свою земную дочь...


Раньше комнаты в княжьем дворце располагались анфиладами в два ряда и были невероятных размеров. Когда же здание было передано в ведомство школы и было еще единственным, встал вопрос о размещении студентов, многие из которых были приезжими из отдаленных волостей и земель. Приняли решение верхние этажи отдать под расселение, было построено много новых перегородок, в старых стенах кое-где просадили дополнительные проемы. В общем, образовалось два коридора, в одном из которых слева и справа были сплошь двери и одинокий подоконник в дальнем торце, а второй из-за двух втиснутых нестандартных по размеру хозяйственных комнатенок, получился несколько изломанным, в нем даже вместо нескольких комнат встречалась пара пустых площадочек с окнами, выходящими на улицу. Сапень и Лорг жили в первом, темном коридоре, а мы с Тамаркой жили в аналоге того, с окнами, только этажом ниже. Зато в самих комнатах днем с освещением было лучше некуда — рамы, наследство изначальной архитектуры здания, были просторными, с перекладинками, и дорогими (а потому магически укрепленными) стеклами. (И с раздольными форточками, да) Раньше, говорят, мальчиков и девочек селили в разных коридорах, но с годами все смешалось, и теперь ученики распределялись в хаотичном порядке. Единственное, что отслеживалось — никакого непристойного и пристойного совместно-разнополого проживания. К тому моменту, как я дошла до ответвления во второй коридор, песня шла по второму кругу, и я мысленно подсчитала, что раз пять я ее, наверное, исполню точно. К этому времени я уже почти приноровилась к происходящему, довольно неплохо управлялась с лыжами, голос мой не дрожал, а исполнение песни благодаря присутствию зрительского интереса невольно выходило все более артистичным.

В этом коридоре реакция пробудившихся студентов была аналогичной и называлась «немой шок». Увидев в конце коридора конец своих мучений, я перестала смотреть по сторонам и, взрычав как волк на косулю, ускорила темп и заработала локтями.

— Вот уж утро, разумею,

Той страны далекий вид,

Тронув струн души красой своею,

И в следующей дреме тебя посетит!

Последний куплет песни окончился с последним пройденным аршином. В абсолютной тишине я присела, стараясь поскорее распутать завязочки и улизнуть, пока никто из зрителей не пришел в себя. Однако не успела.

— Тебе чего ж это? Жизнь не мила? С лестницы спустить? — поинтересовался какой-то амбал, потирая кулаки и выдвигаясь ко мне. Я впечатлилась, представив свой слалом, заскулила и попробовала отодвинуться назад. Проклятые лыжи запутались, узелки, почти распутанные, затянулись обратно, я, споткнувшись, села на пол и прорыдала, спасая свою шкуру:

— Это они меня, малолетку, заставили! — и обличительно ткнула пальцем в Сапня и Лорга, чьи носы выглядывали из-за угла коридора, но тут же задвинулись обратно. Впрочем, из-за угла выглядывали не они одни. Разбуженные ученики из первого коридора заинтересованно высыпали вслед за мной во второй.

Приоритеты в главном объекте интереса стремительно менялись.

— Лорг! — взрычал, поняв, кого я имею в виду, амбал и вразвалочку направился в сторону убравшихся восвояси парней. Я, пользуясь суматохой, на раз развязала все веревки, подхватила лыжи и, на одном вдохе домчавшись до лестницы, понеслась в свою комнату и заперлась изнутри, дрожа как осиновый лист. Благо ключ я держала в кармашке ночнушки, а не оставила в комнате парней, в которой сейчас, наверное, невесть что творилось. За парней я не особо беспокоилась, во-первых, раз призеры бомапо, то пусть подтверждают свои достижения на практике, а во-вторых, что хотели, то и получили, нечего было придумывать мне такие изуверские задания и не учитывать при этом последствий. На постели завозилась и села Тамарка:

— Что случилось? — сонно спросила она. — Ночь на дворе, а тут сплошь шум и гам, — и тут она осеклась, разглядев меня в ночнушке, с лыжами, слушающую у двери. — Варь, — неуверенно позвала Томка, — а ты чего с лыжами-то? Кататься ходила, что ль?

Я мысленно заметалась, не зная с чего начать рассказ, потом плюнула на это гиблое дело, прислонила лыжи к стене и, буркнув правдивое:

— Да, — с головой залезла под одеяло.


Стремительно наступило утро, я не хотела выходить из комнаты.


— Ну чего ты? Пойдем, увидишь, никто ничего не узнал, а старшекурсники уже, наверняка, все забыли, — утешала меня Тамарка, гладя по плечу через одеяло. Оказалось, что после пробуждения ей спать больше не хотелось, и она таки вытрясла с меня историю моего ночного геройства. Я была ей благодарна за поддержку, и хоть понимала, что это вранье неприкрытое, все-таки встала, заправила кровать и мужественно собралась к завтраку.

Когда мы вышли за дверь, чуть пообождав по моей просьбе после гонга, то обнаружили на ней Сапневую эпистолу «Карантинная зона». Как всегда, старшекурсники мстительно перевешивают подобные бумажки на чужие двери, их хозяева — на другие чужие двери и так бедные вывески и гуляют до бесконечности, пока не попадется особо совестливый студент, который просто выкинет сильно обтрепанную бумагу в мусорку. Я сняла бумаженцию, и мы отправились в столовую, по пути заметив еще одну из табличек, висящую на двери девчонок из нашей группы. Перед входом в столовую я шла все медленнее, а у самих дверей и вовсе встала.

— Крепись, — вздохнула Тамарка. Я, заметив, что все еще сжимаю в руке несчастную вывеску, мимоходом заткнула ее за настоящую табличку с надписью «Столовая». Вдохнула, как перед нырянием, и мы вошли внутрь.

— О-о-о-о!! — раздался дружный вопль. Кто-то засвистел, некоторые парни заулюлюкали. В меня, а попутно в Тамарку полетели мятые салфетки (ладно, хоть, завтрак начался недавно и большинство из них были чистыми).

— Варь, как ночь провела? — спросил кто-то.

— На интиме с лыжами была! — отозвался ему кто-то в толпе кривляющимся тоненьким голоском. Вся столовая загоготала, некоторые зааплодировали. Я почувствовала, как у меня начинают пламенеть щеки.

— Развлекаюсь, как могу! А вам завидно!! — рявкнула я, уперев руки в бока и подавшись вперед. В масштабах просторной столовой прозвучало как-то жалко. Толпа опять захохотала. Я вместе с Тамаркой последовала к раздаче. Кто-то из девчонок за спиной затянул ненавистную мне после вчерашнего «Сладких снов тебе, царица», которую радостно подхватили многие. Я передернулась, народ обрадовался и запел еще слаженнее.

— А ты говорила, никто ничего не узнал, — получая из рук улыбающегося первокурсника-дежурного тарелку с кашей, буркнула я Тамарке, которая и сама втихую кривила губы в улыбке.

День прошел ужасно. Каждый первый, кто видел меня, расплывался в улыбочке. Каждый второй — изображал ногами и руками ход по лыжне (и это притом, что лыжных палок у меня тогда не было!). Особенно веселились, глядя на мою отвисшую до пола челюсть, случайные наблюдатели в первый раз, когда меня сзади якобы на лыжах нагнал Егор и долго ехал рядом, философствуя, какая прекрасная сегодня погода, а потом сказал, что ему надо спешить и таким же ходом уехал вперед по коридору. А каждый третий задавал какой-нибудь остроумный (как он мнил) вопрос из разряда таких, на которые обычно в контексте конкретных ситуаций ответы ожидаются такие же конкретно нецензурные: «А почему не на санках?» — «А почему бы тебе самому на них не попробовать?!», «Когда новый заезд?» — «Сразу, как только у тебя извилины появятся!!!» или «Ты еще не решила, как назовешь новый вид спорта?» — «Р-р-р...» — «Р-р-р? Хм, интересное название!» — «Р-р...Ы-ы-ы, достали!» и так далее. Поначалу я злилась и огрызалась, чем несказанно радовала домогателей, а потом уже перестала обращать на них внимание.

Когда мы пришли на обед, место действия окружала толпа. В столовую никого не пускали, народ возмущенно гомонил. Недоуменно переглянувшись, мы с Томкой протолкались в первые ряды.

— Эллириана! — заметив внутри друидку, стала кричать я. И докричалась-таки.

— Девочки, обедать идите в другую столовую, здесь пока все закрыто, — оттараторила она и опять бы унеслась, если бы Тамара не уцепила ее за рукав.

— А в чем дело-то?

— Ну хорошо, только по секрету, — Эллириана зыркнула по сторонам. — Поступило анонимное сообщение о предполагаемом наличии возбудителей инфекции в столовой. Вот, проверяем.

Тут Тамарка пихнула меня локтем в бок и кивнула куда-то в сторону. Я проследила за ее взглядом и увидела солидного знахаря, в чьей руке была зажата многострадальная бумага про карантинную зону.

— А-а, ясно, — побледнев, протянула я вслед удаляющейся Эллириане, и мы с Тамарой бочком, бочком поспешили покинуть толпу.

Перекусив в столовой учителей, которую они, забившись в угол, любезно предоставили во временное пользование орущим, толкающимся и голодным ученикам, мы поспешили в подвал. Да-да, именно поспешили, потому как появилась у меня одна интересная мыслишка насчет способа доставки желанных платьев на поверхность.

Ужин пришлось пропускать по хозяйственным причинам. Мы сели в засаду и выглядывали из-за угла хозяйственной постройки. Ветер подул в нашу сторону.

— Фу, — зажала нос Тамарка.

— Да, запах еще тот, — согласилась я. — А что ты хочешь, сюда же и со столовой всякие кишки и очистки поступают.

— Фу, — на этот раз Тамара сморщилась от описываемых мной подробностей.

— А если он до завтрашнего утра туда не придет? — спросила Томка. — А если он вообще этот хлам не телепортирует, а, например?... — она задумалась, подбирая подходящее сопоставление.

— Ест? — ехидно подсказала я.

— Как ты вообще можешь верить Сапню после всего? — не осталась в долгу Томка. Я, оценив намек, поморщилась.

— Если он и правда следит за сжиганием мусора, то и сам наверняка его банально и по правилам телепортирует. А здесь уже вон какая куча накопилась, два или три дня, наверное, не убирали, наверняка Труль Шлисович наш мусор тоже отправит, прежде чем сжечь тут все, — я почти была уверена в том, что говорила, но платья для пробного захода мы все равно отобрали те, что меньше нам нравились. Я зорко оглядывала помойку — не появилась ли где куча хлама с приметной красной тряпкой наверху?

— Варька! Оно! — радостно ткнула пальцем Томка.

— Быстрее! — я тоже увидела красный ориентир.

Мы, пригнувшись и воровато озираясь, побежали к мусору. Как назло, нужный нам хлам появился у задней стенки приемной помойной площадки. Мы, зажимая носы и то и дело оскальзываясь и проваливаясь, полезли вглубь по холмам овощных очисток, тошнотворно пахнущих рыбьих внутренностей, каких-то костей, обломков, обрывков, ошметков, бумаг и всего прочего, что обычно обитает на свалках. Зимний холодок, конечно, сколько-то спасал наши носы, но куча все равно ощутимо пованивала, видать, не все в ней успело подмерзнуть, кое-что было откровенно склизким и причмокивало при перетаскивании ног. Что здесь творилось летом — и думать не хотелось.

— Есть! — Тамарка добралась первой и, кротом зарывшись в кучу, вылезла наружу с тремя платьями, предусмотрительно компактно сложенными и завернутыми в большую тряпку.

— Да, но какой ценой, — пробормотала я, сщелкивая с ее плеча рыжую кудряшку луковой шелухи. Мы, оскальзываясь и держась друг за друга, поспешили покинуть неприятное место. И надо же было такому случиться, что когда мы с визгом в реке мусора катились с последнего холма, из-за угла с лопатами, метлами и тележкой в сторону инвентарного сарая вывернуло пятеро наших одноклассников, которых, судя по всему, задержали на отработке в конюшне. Усталость на их лицах тут же сменилась диким удивлением и каким-то мстительным восторгом.

— Хвос, с самого утра день не задался! — проскулила я, отряхиваясь и поднимаясь на ноги.

— Та-а-ак! — обрадовано поприветствовали они нас. — Развлекаетесь, да?

Мы, хмуро переглянувшись, молчали, как партизаны на допросе.

— Что, так сильно голодаете? — самодовольно поинтересовалась Мариска, краешком метлы счищая какой-то очисток с моего рукава.

— Ох, что мы про вас порасскажем-то! — мечтательно проговорил Куня.

Я, подозрительно оглядевшись по сторонам, заговорщицки подозвала Мариску пальчиком. Пахло от моей одежды тошнотворно (впрочем, судя по ошметкам навоза, в их тележке тоже не изумруды навалами возили), но любопытство пересилило. Мариска наклонилась ко мне. Я отгородилась для вящей конспирации ладонью, и краешком губ доверительно поведала ей на ухо:

— Мы зарываем здесь трупы наших врагов, — и, отодвинувшись назад, кивнула, наиграно-медленно подмигнув.

Схватила Тамарку за рукав, и мы спешно направились по дорожке к главному корпусу. Остальные роем напали на Мариску, жаждая разузнать, что же я ей такое рассказала.

Весь остаток вечера мы стирали и мылись. Мерзкий запах въелся в ноздри и преследовал везде. Поначалу я целый час стирала одно и то же платье, подозрительно к нему принюхиваясь, потом для разнообразия понюхала сторонние вещи. Они знакомы с помойкой не были, но все равно ей пахли. Разобравшись в причинах парадокса, вскоре со стиркой мы покончили.

— Надо придумать что-то еще. Я больше на помойку не полезу, — сказала Тамарка, когда мы румяные после бани вернулись в свою комнату и повалились на кровати. Свои постиранные вещи мы оставили в общей сушилке, а тибренные платья развесили в комнате на створках шкафа.

— Да, — согласилась я. Когда Труль Шлисович мимоходом показал нам на следующую комнату, в которой предстояла уборка, мы, уже начав немного ориентироваться в переходах, когда хлам в комнате с платьями стал подходить к концу, кряхтя, переволочили сундук в новое помещение. Но ведь и в нем беспорядок был не вечен. Что еще-то придумать? Я сломала себе все мозги и, отчаявшись, готова была даже внаглую, придя на отработку в рабочем наряде, уйти с нее в шикарных пышных платьях, напяленных одно на другое и в случае расспросов возмущенным голосом заявить, что так оно и было; или сунуться грабить подвал ночью, что было страшно, учитывая, что жил, а, следовательно, и ночевал Труль Шлисович тоже где-то в подвале. И наткнуться на него там ночью отчего-то не хотелось, и даже отговорок на такой случай придумать не выходило, тем более, я подозревала, что в этом случае кроме крика ужаса из горла все равно ничего не вырвется.

Лыжи все так же стояли в углу. Выходить с ними в коридор я патологически не хотела, предполагая, что по закону подлости на моем коротком пути мне встретится полшколы, вышедшей из своих комнат по самым разным делам. И вот когда они меня с этими деревяшками увидят, то просто массово посыплются на пол от смеха и будут во все горло звать другую половину школы и кричать, что сейчас все-таки состоится заезд на бис. Сходить к Лоргу и сказать, чтобы парни сами забрали их, конкретно сейчас у меня не было сил.

Так и не поужинав, и совсем не вдумчиво почитав заданные параграфы в учебниках, мы заснули.

Сходив с утра на занятия, днем мы (верхняя одежда не успела высохнуть) напялили по две кофты под легкие весенние курточки и бегом отправились в подвал. То есть, мы, конечно, могли ее и магическим образом высушить, но также, будучи недоученными бытовыми магами, мы понимали, что могли и высушить, а могли и вовсе без нее остаться (спалить, если кратче), поэтому предпочитали не рисковать, оправдывая тем самым еще и лень, без которой, как известно, в той или иной степени не обходится ни одно попустительство...

Утром ничего особо интересного не происходило. В коридоре между уроками мы с Томкой встретили Лорга и парней, выглядели они здоровыми, счастливыми и шествовали в окружении каких-то девиц. При посторонних высказывать Сапню и Лоргу гадости мне не хотелось, про лыжи тем более упоминать я не стала. Поэтому мы просто, вежливо улыбаясь, раскланялись и отправились своими дорогами. Но позже до нас дошли слухи, что пара вывесок, написанных Сапнем в ту злополучную ночь, уже поздним утром неизвестно как оказалась на комнатах учителей, и одна на директорской двери. Причем, почерк писавшего как две капли воды был похож на ложное донесение про карантин, обнаруженное тем же днем при входе в столовую. Сейчас педагоги, пусть и не сильно рьяно, но разыскивали виновников, и я мстительно надеялась, что может быть они выйдут на след Сапня. В крайнем случае, что помешает им получить некое анонимное письмо?

Наши недруги-одноклассники, конечно, не стали умалчивать, о том, как застали нас вчера за непотребным. Но, в общем-то, большой шумихи не вышло. После всего произошедшего загубить репутацию нам было невероятно сложно, если там вообще было что губить, поэтому их сплетни просто добавили еще больше эксцентричности и загадочности нашему с Томкой и без того странному образу.

И вот сейчас мы колупались в подвале.

— А у меня идея! — пропыхтела я, делая выпад на Тамарку.

— Ка... кая? — вопросила Томка, увильнув в сторону и попытавшись достать меня сбоку.

— Может нам их подо что-нибудь замаскировать? — я успела парировать, подставив ребро тупого клинка под удар. Комнату заполняло звяканье и металлический скрежет. Мы уже минут пять сражались на найденном в подвале оружии. — Ну, помнишь, как тогда с платьями?

— А... подо что... мы... их... замаскируем? — атаковала меня Томка серией быстрых выпадов.

— Это я еще не придумала, — призналась я, подставляя меч то слева, то справа. — Ха! Так то! — я перешла в контрнаступление и смогла выбить Тамаркино оружие. Томка остановилась, расстроено посмотрела куда-то в сторону и у нее огнем возмездия загорелись глаза. Я, скосив взгляд, проследила за ее взором. Тамара радостно подскочила к куче и вытянула огромную деревянную дубину, устрашающе оклепанную железом и усаженную гнутыми шипами. Дубина была раза в два длиннее того мечика, что я выбила из ее рук, и, в целом, ненамного меньше самой Тамарки.

— Тома-а-а!.. Ты мне подруга или поганка в супе? Так что... ты, типа того... — торопливо проговорила я, медленно пятясь назад. — А ну-ка, не балуй.

— Не буду, — расплылась в улыбке Тамарка, — только реванш возьму.

Я выпустила из рук свое бесполезное малогабаритное оружие и, то и дело запинаясь о разбросанное по полу барахло, и вследствие этого перемежая панические подвывания гневными ругательствами, понеслась по рядам. Тамарка, сумасшедше хохоча, бежала за мной, но отставала ввиду тяжести своего орудия-для-умерщвления-путем-раздавливания-и-вминания. Все это продолжалось до тех пор, пока я не наткнулась на сверстный Томкиной дубине огромный двуручный меч. Меч, по моему разумению, просто обязан был принадлежать Трулю Шлисовичу, потому как для того, чтобы оторвать его от пола, требовалось отнюдь не две, а три руки, а чтобы им еще и худо-бедно биться и вовсе четыре. Из-за непосильной тяжести и длины поднять я его толком так и не смогла, но Тамарка все равно впечатлилась, тем более что свою дубину тоже иначе как волоком не передвигала, и, присев передохнуть на остов какой-то сломанной кровати, мы заключили перемирие.

— Ну как, есть идеи, подо что нам платья заимитировать? — спросила я.

— Ну-у, — протянула Томка, — под... под... лохмотья? Их Труль Шлисович точно нам не пожалеет.

— Неплохо, неплохо, — я скептически потерла подбородок, — но слишком рискованно. Ладно, пока думаем.

Но до вечера ничего путного нам в головы так и не пришло.

— Знаешь, — начала Тамарка, — а давай еще разок помучаемся и все. Просто одним махом все платья сразу отправим через мусорку.

Я облегченно выдохнула, так как у меня самой тоже доминировало в голове именно это предложение.

— Ладно, давай заворачивать, — скомандовала я. Мы подскочили к громоздкому сундуку.

— Ой, а как же мы будем на стреме-то сидеть на улице? — спохватилась Томка. — Замерзнем же.

Меня такие мелочи не останавливали, но резон в ее словах был.

— Как выйдем из подвала, я побегу следить, а ты бежишь в сушилку за вещами, а потом мухой ко мне. Сколько-то я на морозе продержусь, я надеюсь, — храбро решила проблему я.

И мы снова взялись за перекладывание и упаковывание. За спиной послышался тихий звяк. Я вначале не обратила на него внимания. Потом прозвучал еще один. Я мельком бросила взгляд за спину, увлеченно повернулась обратно к платьям и только тогда оцепенела. Медленно неверяще встала во весь рост и развернулась.

— Э-э-э-э, ик, ы-ы-ы, — произнесла я, тыча пальцем. Томка, тоже заинтересовавшись, на корточках обернулась и, издав какой-то невнятный сип, села задом прямо на пол. В углу освещенной тремя факелами комнаты вырастал огромный монстр, состоящий из кучи хлама. Ноги-колонны из деревянных обломков и побрякивающего оружия, гигантское тулово, руки — мечта древнего оружейника. Пространство между твердым костяком заполняло всякое тряпье и твердые мелочи типа посуды, книг и какого-то лома. Оформленная невнятным комом голова, довольно игриво увенчанная восточного стиля медным кувшином с узким носиком, поворачивалась, сканируя помещение. И резко остановилась, наверное (глаз-то у нее не было, и понять, куда смотрит башка, было невозможно), каким-то образом обнаружив нас.

— Это что еще за баклан? — я еле расслышала, что просипела Томка. — Мусорный голем?

Монстру такая его характеристика не понравилась, и он стал неторопливо переставлять свои ноги в нашем направлении, видимо, чтобы поучить вежливости. Мелкий сор то и дело облетал с могучей фигуры. Кувшин, намекая, что все абсолютно серьезно, слетел с его головы на втором шаге, и с медным звоном покатился по расчищенному проходу меж рядами, оглашая начало первого раунда «Голем — Варвара и Тамара». И я всерьез опасалась, что при контактном поединке счет может быть не в нашу пользу. Мы схватились за палочки. Я издалека метнула заклинанием обездвиживания, но, как и подозревала, на неживого голема оно подействовало так же, как уговоры «не ешь меня, пожа...» на голодного дракона.

— Э-э, что будем делать? — пропищала я. Как назло, сундук мы затащили в самый дальний от входа угол комнаты, чтобы не мозолил глаза и чтобы его нечаянно не обнаружил Труль Шлисович. И сейчас оказались в полной... западне. Впрочем, оставалась еще возможность перескочить на другой ряд и оббежать чудовище по дуге, чем мы и воспользовались. Что не помешало чудищу развернуться и, ускоряясь, пошлепать обратно к выходу, чтобы перехватить нас там, пока мы делаем крюк.

— Хитрый, зараза! — как-то радостно удивилась Томка, когда мы в растерянности замерли, поняв маневр врага.

— Давай попробуем у него на пути воздушную сеть? — предложила я. — Она его придержит, а мы — хоп — и выскочим!

— Такого верзилу? — приценилась к монстру Тамарка. — Только если двойными силами.

— И-и, — скомандовала я, и мы начали синхронно колдовать сеть, натянутую от пола до потолка на пути чудища. Для создания совместных заклинаний, которые позволяли увеличивать мощность заклинания согласно силам и количеству заклинателей, требовалось определенное понятие о заклинании и четкий образ создаваемого в голове. Не зря же одним из непременных показателей для набора в Магическую ступень было хорошее образное мышление. У меня оно было. У Томки тоже. Совпадать же наши фантазии во время спонтанного колдовства отказывались напрочь, видимо, слишком уж по-разному мы с подружкой воспринимали мир. Поэтому из совместного творчества нашего выходило черти что. Черти Что почти всегда стенало и плакалось на свою горькую судьбинушку, потому что отличалось от запланированного как сарай от арбалета и, вообще, ладно хоть не взрывалось. Весь хлам, что был в комнате (а это таки немало), взлетел в воздух и завис на разных его местах и разных уровнях от пола до потолка, что тяжелее — болталось понизу, совсем тяжелое подбитыми птицами валялось на полу, а на уровне потолка висели, задумчиво кружась, тряпки и лохмотья. Я даже не знаю, как мы смогли совершить такое с помощью всего двух ученических палочек, способных трансформировать в такой разновидности заклинание за один раз только определенную порцию силы.

— А-апчхи! — пылища стояла неимоверная, с тряпок сыпалось до сих пор.

— Будь здорова! — на автомате прошептала я, пытаясь на манер летучей мыши определить, в какой именно части комнаты сейчас находится монстр. Голые стены в просторном помещении, как назло, довольно хорошо отражали звуки и пускали ложные отголоски, а сейчас то тут, то там что-то сыпалось, шелестело и падало, отвлекая внимание. Видно в полутемном пространстве не было ни зги сперва большей частью из-за пыли, а когда она стала самую малость оседать (и на нас в том числе) — еще и из-за наслоений витающего в воздухе барахла.

— Там, — быстро показала Тамарка пальцем в сторону бряцающего об пол голема. Мы стали вглядываться перед собой, усиленно моргая, словно хотели силой создаваемого ресницами ветра смести появившегося перед нами голема или, в крайнем случае, очистить помещение от пыли. Меж тем, голему, который находил нас явно без помощи глаз, было хоть бы хны. Он целенаправленно топал вперед, собирая на свои плечи плащ из кучи лохмотьев а-ля Труль Шлисович и обрывая нити, держащие предметы на его пути. Они подобострастно осыпались перед ним, и голем гордо шествовал поверх, как полководец по поверженным врагам. «А нам, судя по всему, предстоит стать следующими из них», — подумала я, глядя на стремительно проступающий из пелитового тумана огромный силуэт. Мы с визгом ломанулись в сторону, голем свернул за нами, и тут нам несказанно повезло. Великан, сделавший какой-то обходной маневр, процокал в непосредственной близости от стены, теплый воздух от факела взметнул вверх одну из тряпок, висевших на ходячем скарбе, та подлетела, опустилась и... радостно занялась веселеньким пламенем. Не сказать, чтобы это сильно отвлекло монстра, но зато мы смогли теперь относительно видеть, где он ходит (какая это жуть — прислушиваться, ожидая, что вот-вот из тумана появится это — никаких нервов не напасешься!). А Тамарка радостно поведала, что сейчас нас спасет Труль Шлисович, у которого на весь подвал раскинута какая-то хитрая сигнализация, оповещающая его о пожаре. Воодушевившись известием о скорой подмоге, мы с задушенным визгом, перемежающимся откашливаниями пыли, налетая на висящий в воздухе скарб, побежали в сторону предполагаемой двери.

— А-а-а! Не там! В другую сторону! Там нет двери! — прокричала, разворачиваясь, Тамарка, которая неслась чуть впереди меня. Тут мы взвизгнули и порскнули в разные стороны перед почти нагнавшим нас монстром. Тот на секунду остановился, не зная, кого из двух зайчих ловить следом, а потом развернулся за Тамаркой, потихоньку превращаясь в подобие ходячего костерка.

— Это нечестно! — визжала где-то в стороне Тамарка. Где-то в той же стороне громыхал голем. Я, пользуясь моментом, понеслась к противоположному по диагонали углу комнаты, ко второму факелу, неподалеку от которого, судя по всему, и должна была быть дверь. Чуть не врезавшись в стену, я остановилась в месте предполагаемого проема и похолодела. Пробежалась туда и обратно вдоль стены, трогая каменную кладку. Двери не было. Что-то мне это напомнило. Я продолжила исследовать стену и побежала вдоль нее, когда неожиданно в меня врезалась Тамарка. Мы завизжали так, что аж уши заложило.

— Там нет двери! — разобравшись, кто передо мной, провыла я.

— Ка-ак? — удивилась Томка и опять завизжала. Мы бросились врассыпную. Голем, вновь устремился следом за Томкой, видимо больше любил рыженьких девушек, чем темно-русых (хотя под пылью не сильно-то и разберешь), и в прямом смысле пылал от страсти. Я наугад бросилась к противоположному факелу, отчаянно надеясь, что, может быть, Тамарка просто проглядела выход. Наконец в пыли проступило пламя, я обрадовано подалась к нему и, отшатнувшись, оббежала огромного голема по широкой дуге. Тот продолжил брести куда-то вперед. Происходящее напоминало довольно страшненькие жмурки. Это притом, что глаза были завязаны отнюдь не у водилы.

Наконец я с опаской приблизилась к пламени настоящего факела. И, не веря увиденному, уставилась на стену перед собой. Томка не обманула, двери не было. Это что здесь сейчас еще и кридои появятся для полного комплекта? Я привычно протянула руку, чтобы тронуть холодный камень. Но рука не ощутила ничего. Я заинтересовалась и сунула руку в стену целиком. Рука с готовностью исчезла в каменной кладке. Это что же? Или меня столь быстро в этом подвале настигла смерть, и я не заметила, как превратилась в привидение. Или это...

— Томка! — закричала я в ту сторону зала, где, судя по взвизгам, пребывала Тамара. — Давай быстрее сюда! Дверь здесь! Эта зараза умеет ставить мороки!

После этих слов тут же кто-то побежал. Звуки все приближались ко мне... И в стену в аршине от меня на полном ходу врезалась Тамарка. По инерции от удара бегунья отлетела назад и шмякнулась на пятую точку. Я не успела подать ей руку, как подруга уже сама энергично подскочила, и, заприметив и со злорадным воплем подобрав с пола брата-близнеца обнаруженного мной намедни меча, с диким нечленораздельным ревом на лад копья метнула его в приближающегося голема. Я была безмерно поражена такой демонстрацией силы и, даже забыв о приближающейся угрозе, смотрела на нее с немым восхищением.

— Вот тебе! Маньяк! — бешено раздувая ноздри, мстительно прокричала Тамарка. И, заметив, в каком месте продолжает уходить в стену моя рука, толкнула меня вперед и сама выскочила вслед за мной в коридор. Мы выпали в коридор, кашляя от дыма и пыли. Голему меч хоть и отбил полруки, особого неудобства не доставил, гремя и потрескивая, он вывалился вслед за нами в коридор и там и осел в виде кучи горящего хлама, морок на двери развеялся. Как раз когда из-за поворота с факелом выбежал обеспокоенный Труль Шлисович.

К этому времени в комнате уже истончились, лопнули невидимые нити, и осыпался на пол почти весь хлам, разумеется, кроме пыли, которая все еще стояла столбом.

— Что произошло? — поинтересовался Труль Шлисович после того, как затушил полыхающую кучу и пару очагов, возникших в комнате.

— Что... чхи!.. это было? — одновременно вопросила я и пояснила: — На нас напала какая-то дрянь из хлама.

Труль Шлисович несколько недоуменно вперился в останки, в которые я ткнула пальцем.

— Да не такой уж он был и страшный! — пнула исходящую слабым дымком кучу Тамарка и трусливо присела, когда та чуть осыпалась и просела.

Труль Шлисович, оттерев нас от кучи, с интересом присел перед ней и зачем-то поводил поверх руками, затем проделал незнакомые нам пассы палочкой. Мы, чихая время от времени, заинтригованно наблюдали. Потом, кряхтя, завхоз разогнулся.

— А ну вылезай, скоморох недорощенный! — суровым голосом обратился неизвестно к кому Труль Шлисович. Мы проследили за его взглядом. Пусто. Я пожала плечами, Тамарка покрутила пальцем у виска и мы осторожненько, вдоль стеночки начали пятиться в сторону выхода. — Все равно не отвертишься! — продолжал стращать коридорные стены умалишенный завхоз. — Ты хоть понимаешь, чего натворил? А?

— Сами виноваты, — раздался скрипучий голосок. Мы с Тамаркой замерли. Неужто Труль Шлисович чревовещанием увлекается? Слабо верилось, хотя с него станется. Перед завхозом по-прежнему никого не было. Но мы заметили, что он смотрит куда-то вниз. Куча хлама загораживала нам обзор, поэтому пришлось подобраться поближе.

— Эй, а я тебя знаю! — как-то обиженно взревела Тамарка, тыча пальцем в маленькое косматое существо, с которым, судя по всему, и разговаривал Труль Шлисович.

— О, горе мне, — как-то флегматично хмыкнул на ее выпад дедок.

— Да, горе! И я тебе его сейчас обеспечу, — встряла я и, зачем-то закатывая все равно уже грязные рукава, обратилась к Трулю Шлисовичу: — Так это он нам такое развлечение устроил?

Труль Шлисович смерил меня непонятным взглядом, а потом снова посмотрел на своего знакомца.

— Ну, — проговорил завхоз, — рассказывай, ослушник.

— Скорее не ослушник, а осел, — плюнула ядом в сторону врага Тамарка, а потом удивилась: — Почему ослушник?

— А нечего было тырить мое имущество! — не остался в долгу косматый дедок.

— ТВОЕ имущество? — вылезли на лоб мои глаза. Приняв для себя как аксиому, что хлам, разбираемый нами сейчас, когда-то принадлежал князю Ширмею, сейчас я судорожно искала черты сходства между виденной однажды гравюрой и неким самозванцем. Подобия не было. Насколько я знаю, князь давно и безвозвратно был казнен, приведения же, хоть и нематериальны, обычно имеют вид бывшего живым тела. И даже если допустить, что князь каким-то чудом остался жив после (страшной!) казни, ему сейчас должно было быть далеко за... смерть. Хотя (я скептически всмотрелась в малорослика), если бы он и остался жить и после отведенного людям возрастного порога (после повествования Ладмира я уже во что угодно могу поверить), то вполне допустимо, что к своим семистам годам мог иссохнуть и превратиться в нечто подобное. Приходила еще мысль, что принадлежать ему могли только платья, которые мы и правда бессовестно похищали. Но, как она приходила, так и уходила обратно, абсолютно обалдевшая, потому что роскошные дамские платья, которые даже мне и Тамарке были длинноваты, надетыми на странное в два локтя ростом существо представлялись так же, как лошадиное седло на змее, то есть никак.

— Ничего твоего мы не брали! — тем временем гордо вздернула вверх нос Томка.

— Ага, значит, все-таки что-то да брали! — тут же подловил ее странный субъект. Тамарка смутилась, а я, опасаясь, что она сейчас нас с потрохами сдаст перед Трулем Шлисовичем, быстро влезла:

— Ты к словам не придирайся! Ты вообще нас хотел убить!

— И не собирался я вас убивать! Так, попугал маленько! — взвился дед и, мгновенно утихомирившись, невзначай добавил. — Хотя не буду отрицать, что мыслей таковых не приходило.

— Ах ты, гад!! — бросилась, было, на него Томка, но Труль Шлисович перегородил ей дорогу одной из своих рук. И она в бессильной ярости грозила кулаками из-за нее. — Да я из-за твоей пугани чуть..., — она, махнув кулачком, осеклась, опустив рискованные подробности, и засопела.

— Да кто он вообще такой? — спросила я Труля Шлисовича почему-то шепотом.

— Как кто? — удивился завхоз.

— Подвальный я! Дура! Под-валь-ный! — взбешенно запрыгал объект моего интереса.

— Так все-таки подвальный или дура? — мгновенно сориентировалась Томка. А я, если честно, немного оторопела. То есть, сейчас-то я конечно видела черты сходства с домашней нечистью: и повышенную шерстистость, и вредный характер, всем он походил на нашего Афанасия. Становилось понятной его неприязнь к расхитительницам подведомственной ему территории. И тем более стыдно мне было, что он входил в область нашей с Томой будущей специализации. Вот только, насколько я знаю, подвальный — это по виду маленькое, с мужской кулак существо, поросшее шерстью, из которой меж тем растут еще более длинные брови и борода.

— Чем вы его кормите?! — помимо воли произнес мой язык. Труль Шлисович усмехнулся (В первый раз! Я чуть не села на пол. О боги, и где землетрясение? Да нет, его нет не потому, что я все-таки не села!! Наверное, вместо землетрясения на улице просто пошел зелененький снег) и сказал:

— Какой подвал, такой и подвальный.

— Какой же у него оборот силы, что он такого красавца смог состряпать! — восхитилась я. Обычный подвальный даже мешка репы бы не смог сдвинуть. Максимум — два горшка с тушеной говядиной. А тут огромная гора вещей, да еще и антропоморфно оформленная и управляемая продолжительное время! И я сразу вспомнила Афанасия, когда-то упоминавшего про какие-то опыты: такой необычный образец очень хотелось изучить подробнее. Глядишь, получила бы за свою научную работу потом главную магическую премию... Додумать тщеславные мысли мне не дали.

— Вот и мне тоже интересно, как он смог его создать, — сказал завхоз, с нажимом растягивая слова и впериваясь своим прищуренным глазом в подвального. Глаз и не таких орешков раскалывал. Подвальный изрядно струхнул и забубнил, уходя в простой гудеж:

— А чё, чё я-то? Подумаешь, позаимствовал. Дык ведь для важного дела...

— Ладно, молчи, насчет этого я с тобой позже разберусь, — поспешно перебил его вдруг Труль Шлисович, покосившись на нас с Томкой. А мне пришло на ум, что подвальный просто спер что-то с тайных этажей. — Лучше скажи, почему меня не послушал? Я ведь тебе говорил.

— Да не могу я на такое глаза закрывать! — взвыл подвальный. Видимо, накипело, у него на душе, ишь, переживает. — У меня итак сердце кровью обливается, когда гляжу на их приборку, — я попыталась вспомнить, где у подвальных находится сердце, но не преуспела. — Столько всего хорошего выкидывают! А тут даже не выкидывают, а внаглую грабят!

— И что? Сгниют ведь эти платья. Тебе их не носить, мне тоже, — размеренно проговорил завхоз. Тамарка всхлипнула, видимо, представив Труля Шлисовича в пышном платье, но смех мужественно сдерживала за кривящимися губами. Моя фантазия тоже пустилась в разгул, я почему-то представила их двоих, пыхтя, перетягивающих друг у друга платье, а затем мохнатую голову подвального, которая в результате найденного компромисса, весело улыбаясь, торчала из волосатого декольте Труля Шлисовича. — Так пусть хоть девицам радость будет, — говорил меж тем завхоз. — За уборку им награда. Стараются ведь, у тебя в подвале порядок наводят.

И только тут до меня дошло. Улыбка сползла с моего лица, как талый сугроб в низину.

— Так Вы что, все знали? — упавшим голосом спросила я.

— Конечно, знал, — хитро посмотрел на нас завхоз. — Он мне еще после первой недели прибегал на вас жаловаться.

— Ябеда! — возмущенно взглянув на подвального, прошептала Тамарка. Тот, встав в гордую позу оскорбленной невинности, на нее даже не взглянул.

Я же просто стояла, потупив взгляд, и чувствовала себя крайне глупо. Особенно когда вспоминала, какие усилия мы прикладывали, чтобы тайно добыть часть платьев, и понимала, что подвальный наверняка детально обо всем завхозу докладывал. Вот уж он, наверное, посмеялся. А мы-то считали себя самыми умными. Две дурынды!

— Ладно, — пресек мои терзания завхоз. — Идите-ка вы домой, а я покамест с этой кучей разберусь.

По тому, как ненароком задержался его взгляд на подвальном, можно было догадаться, что и не только с кучей.

— Мы только вещи заберем, — робко глянула на него Тамарка, — у нас курточки где-то там остались, — и, бочком протиснувшись к проходу, в нем и встала. Завхоз скептически заглянул в проем. Я тоже подобралась к двери. Картина впечатляла.

— Остается только надеяться, что они примерно в том же месте, где мы их оставляли, — грустно вздохнула я. Весь пол был равномерно покрыт хламом. Над ним плавала пыль.

Мы осторожненько двинулись вглубь.

— И платья свои сразу заберите, — сказал нам в спины Труль Шлисович, а потом чуть тише пробормотал: — От греха подальше.

Сундук с платьями мы нашли довольно легко. Он, хоть и был чуть засыпан сверху, все такой же открытый находился в дальнем углу, вот только курточки, оставленные возле него, куда-то испарились и, судя по всему, были погребены неподалеку. Найти их сейчас казалось невозможным. Мы молча присели и, вытянув за краешек из толщи две большие пыльные тряпки, соорудили два огромных тюка с бывшим содержимым сундука. Встали и, с кряхтеньем взвалив их на плечи, шатаясь под тяжестью, поковыляли на выход. Оказавшись возле Труля Шлисовича, мы покаянно потупились.

— Спасибо, — разглядывая пол, смущенно сказала я.

— Спасибо вам, — эхом просопела Тамарка.

— Да не за что, — как мне показалось, несколько умиленно отреагировал Труль Шлисович и, махнув рукой вдоль коридора, сказал: — Идите уж. Выход-то сами найдете?

— Да, — с облегчением выдвигаясь вперед, отозвались мы, чуть ли не зубами неся факел. Походив больше двух недель по примерно одному и тому же маршруту, мы уже не задумываясь знали в какую сторону поворачивать и в какой по счету проем. Правда, останавливаться и задумываться я бы нам все же не советовала, потому что насчет счета и сторон сразу возникали сомнения, а за ними страх и паника с хроническим истерическим выводом: «Мы все здесь умрем!». Постояв в подобных колебаниях возле пары развилок, мы все-таки смогли успешно выйти на улицу.

Не знаю, что думали про нас встречные ученики, когда мы в виде закоренелых татей с двумя мешками на спинах, сгорбившись и все в пыли, поднимались к себе на этаж, но я была преисполнена какой-то радости и благодарности к Трулю Шлисовичу, которого после его щедрости и вообще душевной широты считала самое малое Светочем добра. Кто бы знал, как кардинально может измениться наше мнение о нем.

Хоть мы и не слазили в помойку, все равно пришлось усиленно шоркаться в бане. Пыль была везде — в ушах, в носу, во рту, в волосах, между зубами, казалось даже, что она сыпется из глаз. Постирать за вечер нам удалось свою одежду и только одно платье из огромных тюков, сбросив которые в комнате и посмотрев со стороны, мы и сами не поняли, как оные доволочили. И то ворох нижних юбок пришлось отпарывать и стирать его отдельно для вящего удобства.

С этого момента все последующие вечера мы как затворники в скиту сидели в своей комнате и перешивали платья: подгоняли по длине, отрезали массивные воротники, отпарывали и вшивали перекроенные рукава. И если в первый день мы искололи себе все пальцы, то к исходу второй недели я могла не глядя не то что ровно и аккуратно обметать край, а и нитку в иголку вдеть. Ростиком мы с Тамаркой были примерно одинаковы, по груди и талии платья можно было отрегулировать на свой вкус, так как многие облачения затягивались с помощью завязок на талии, а остальные при содействии корсетных перетяжек. Тамарка на примерке просила затягивать ей корсет та-ак туго, что у меня даже стали появляться какие-то смутные подозрения насчет того, чем подруга вообще на самом деле дышит. Я же всего лишь просила остановить свои мучения на том моменте, когда лицо в отражении уже не краснело, а зеленело. В комнате царил абсолютный бардак и хаос из ниток, тканей, ножниц, перешитых, неперешитых, а также недоперешитых платьев. Поэтому, вполне логично, что гостей мы не приглашали, а тех, что приходили сами — выпроваживали, высовывая нос в тоненькую щелочку приоткрытой двери.

В среду перед обедом прогулялись до Адамантового трактира, чтобы поболтать и узнать, как у них там закончилось-то все в итоге с этими гномами. Трактир был закрыт, мы долго стучали, но нам так никто и не открыл. Видимо, все-таки закончилось все не очень.

С парнями мы тоже дружеских посиделок не устраивали, так, здоровались иногда в коридорах и все. Да им сейчас было и не особо до этого, за три недели до коронации продолжительность дополнительных занятий увеличили, а зачастую теперь и после ужина на улице проходили какие-то строевые мероприятия. Преподаватели словно посходили с ума и практически все лекции были посвящены тому, где кто должен стоять во время того-то и что делать, если произойдет то-то. Ну, нашей группы это не касалось, поэтому нам просто рассказывали, как участие в коронационных мероприятиях будет проходить у других. Класс грустно вздыхал. А на переменах меня вылавливали и прозрачно намекали готовить свою задницу к порке. Я клятвенно заверяла, что готовлю и уже даже розги замочила. Вызывать загодя лишние подозрения о том, что я собралась-таки совершить противозаконное я не хотела, и без того несчастные нервничали. Меж тем, я и сама начала волноваться. От Ладмира не было ни слуху, ни духу, ни, уж тем более, карты. Вся моя надежда была на него, я маялась, вконец отчаялась и, когда до коронации оставалось чуть больше недели, уже заработала себе бессонницу вкупе с насморком, с высунутой в форточку головой ночи напролет ожидая его появления. И даже Тамаркины истории меня не радовали.

Оказалось, например, что одна из копий злосчастного состаренного листочка с заклинанием, сделанная кем-то из наших одноклассников для своего триумфального «обворовывания Труля Шлисовича», ушла гулять в массы. Про полнолуние в листочке ничего не говорилось, и теперь практически каждую ночь находились наивные, но алчные желающие обналичить несметные сокровища. В то же время находилось еще большее количество жаждущих разыграть доверчивых расхитителей гробниц. Иногда они с кровожадным мычанием вылезали из саркофагов, иногда вылезали все вместе из одного. Иной раз во время проведения «обряда» врывались внутрь в обличьях злобных духов-охранников, нападали на заранее засланного лазутчика, вырывая у него из-под одежды какие-то красные куски, напоминающие мясо (особенно с перепугу), делали вид, что едят их, а потом, вытирая губы рукавами, направлялись к остальным застывшим от ужаса грабителям. Причем на следующую ночь число желающих участвовать в розыгрышах увеличивалось примерно на количество разыгранных в предыдущую ночь, и вроде бы в итоге даже был составлен соответствующий график запугивающих. Со временем число самовыдвиженцев с претензией на сокровище поуменьшилось, и бумагу стали специально подбрасывать жертвам или передавать невзначай.

И вот когда я очередной ночью сидела на кровати, вперившись в противоположную стену и уговаривая себя насчет Ладмира, а если удастся, то и насчет карты спросить Труля Шлисовича, мой взгляд сам собой в миллионный раз поплыл к окну. Проем был пуст, я вздохнула и отвела глаза в противоположную сторону. И взор мой упал вдруг на лыжи Лорга, которые все так же пылились в углу. Какое-то время я смотрела на них. «А не прокатиться ли мне на лыжах?» — подумалось вдруг мне. История моего позора уже давно забылась. Лоргу и Сапню, кстати, как мне удалось позже выяснить, ничего не было за мое хулиганство. Они просто объяснили всем мой проигрыш, тот парень, что чуть меня не пришиб, оказался их хорошим знакомым, вдоволь похохотал над произошедшим и, похлопав их по плечам, отправился спать. Мне же, как ни странно, удалось найти в произошедшем свой плюс. Многие старшекурсники, с которыми я до этого была знакома не лично, а признавала про себя на глазок, теперь при виде меня по-отечески тепло-снисходительно улыбались и здоровались. Может быть, еще и поэтому я не стала мстить парням. Но с некоторых пор у меня появился своего рода комплекс появления с лыжами на людях. Как назло желание покататься только увеличивалось. Спать тоже не хотелось. «А и ладно, ночь же на дворе, кто меня увидит!» — убедила я сама себя и стала осторожно одеваться. С трудом нашла одежду, надела удобные для катания штаны и, стараясь не греметь, чтобы не разбудить Тамарку, выскочила в коридор. На улицу я выбралась без приключений.

Воздух был упоительно свеж. Тихая ночь казалась сказочной и хорошо успокаивала и отвлекала меня от переживаний. Я, кое-как разобравшись с завязками, выпрямилась и осмотрелась. Кататься туда-сюда перед крыльцом главного входа как часовому на посту мне не хотелось, поэтому я решила один раз проехаться по чуть срезанному внутреннему периметру огромной школьной территории.

Минут десять я просто ехала. Мыслей в голове не было, и я наслаждалась абсолютной свободой.

— Увеселяешься? Или втайне худеешь? — прорезал вдруг ночную тишину голос. От неожиданности лыжа у меня наехала на лыжу и, постояв какое-то время в позе человека, вожделеющего справить нужду, я потеряла равновесие и села на зад. Оглянулась по сторонам — никого.

— Да здесь я, — раздался снова чуть раздосадованный (видимо, моей несметливостью) голос. Очень знакомый, кстати, голос. Я задрала голову вверх. На глухой стене строения, мимо которого я проезжала, распластался Ладмир. Несподручная для обычного смертного поза ему видимого неудобства не доставляла. Повисев там еще с чуток, он оттолкнулся от стены и одним мягким прыжком оказался возле меня.

— Ла...! — я, чуть привстав, снова села. Покосилась на неудобные лыжи и, не делая новых попыток встать, стала развязывать крепления. Справившись с этой непосильной задачей, я наконец-то выпрямилась. — Ладмир! — сурово проговорила я. С одной стороны я была ужасно рада наконец-то его видеть, а с другой стороны так же сильно хотела его придушить за то, что заставил меня нервничать.

— Привет! — как ни в чем не бывало поздоровался этот тип.

— Ты где был?! Кинуть меня решил? Если расхотел отдавать мне карту, так нечего было меня обнадеживать, я бы хоть морально к сечению зада готовиться начала!.. — напала я на него. С лыжами в руках я чувствовала себя невероятно грозной. Вампир клыкасто улыбался.

— Знаешь, я тоже безмерно рад тебя видеть, — ехидно перебил он меня.

— Ты принес карту? — строго взглянула я ему в глаза. Ладмир закатил глаза, обращаясь к небу:

— Какие меркантильные ныне пошли людишки! — развернулся и направился в сторону утоптанной дорожки, разговаривая с самим собой. — Кошмар! Куда катится мир?

— Эй! — я наконец-то обнаружила себя стоящей посреди огромного сугроба. — Помоги мне выбраться! — потребовала я. Ладмир, не оборачиваясь, шел вперед, высоко вскидывая ноги и протаптывая в снежном бархане огромные дыры. Пришлось, пыхтя, рассекать сугроб с лыжами в руках вслед за ним. Уже стоя на тропке, вампир удосужился-таки протянуть мне руку. Я, испепеляюще на нее покосившись, проигнорировала конечность и вывалилась из сугроба самостоятельно. Вампир пожал плечами и, накинув на голову капюшон, сунул руки в карманы.

— Как дела? — поинтересовался он.

— Знаешь, у меня неплохо. А вот у тебя будут не очень, если ты мне не ответишь, наконец, принес ты мне карту или нет, — таким же тоном светской беседы отозвалась я, когда мы двинулись по привычке прогуливаться по дорожкам.

— Да принес я твою ненаглядную карту, — проворчал Ладмир и, сунув руку за пазуху, вынул на лунный свет свернутую в рулон бумагу. Я неверяще приняла ее из его рук и, сдернув опоясывающую бечевку, скорее развернула, опасаясь, что внутри просто будет крупно написано что-то вроде «Варька — дура, Ладмир — молодец!» Бумага пестрела миниатюрными тоннелями, поворотами и стрелочками, указывающими, куда нужно заворачивать.

— Тут часть плана первого этажа подвала и как выйти с него в коридор, ведущий к Императорскому дворцу, — склонившись вместе со мной над картой, пояснял Ладмир. — На территории города тоннель пересекается с еще парочкой заброшенных тоннелей. Ты в них не сворачивай, следуй прямо. Ха, ты не лупай, на меня глазами так не лупай! Это не катакомбы ка-на-ли-за-ции, тьфу, гномья тарабарщина! Они выше проходят. Вот если их где не надо прорвё-от!... Ты тогда знаешь что,.. лучше не подходи ко мне недели две, пока запах не выветрится... Да! — Ладмир, не глядя, увернулся от моего пинка. — Так вот! Когда окажешься во дворце, то увидишь, что уперлась в тупик. На самом деле это не тупик, сбоку за чуть выпирающим камнем спрятан в щели небольшой рычажок, его нужно опустить вниз. Откроется выход в покои, которые, насколько я знаю, сейчас пустуют. Вот только они наверняка закрыты, так что как выбраться изнутри, я не знаю. Да, и еще — через какое-то время ход сам закроется.

Я, засопев, возмущенно уставилась на Ладмира:

— Какого хвоса мне тогда нужна твоя карта, если я не смогу выйти из этой дурацкой комнаты!

— Не нужна? — вопросительно поднял брови Ладмир. — Тогда я ее забираю, — и, забрав у меня бумагу, начал тщательно ее скручивать со вселенским спокойствием на лице.

Я, оторопев, цапнула ее обратно. Вампир легко выпустил карту из рук. Я тут же проворно сунула ее себе прямо под рубаху, боясь расстаться с единственной, хоть и призрачной надеждой на выигрыш. И заметила, что Ладмир, улыбаясь, наблюдает за моими действиями.

— Забавляемся? Провокациями балуемся, да? — хмуро поинтересовалась я. — И что же мне делать теперь с этой комнатой?

— Во-первых, это не мои проблемы. Во-вторых, кто тут у нас получает настоящее высшее магическое образование, я или ты? И в-третьих. А ты как хотела? Чтобы тебе Императора в короне на золотом блюде принесли, что ли? — с возмущенным видом договорил вампир. На самом деле что-то вроде этого я и желала, но в голову сразу полезли как крайне непристойные, так и очень кровавые картины приноса мне Императора на блюде, и я не стала отвечать Ладмиру на его выпад. Я рассердилась на себя, собралась и стала серьезной, как никогда. Правда, подозревала, что надолго этого запала все равно не хватит.

— Ну, положим, я выбралась из комнаты. Что там будет дальше? Мне-то ведь надо как-то пробраться в главную из приемных зал.

— Я тебе там с краешку пририсовал, как пройти в центральный холл, из него к приемным залам ведет теплый коридор. По нему в день коронации будет много народа сновать, так что не ошибешься. Лучше придумай отговорку, если тебя вдруг спросят, кто ты такая и почему там ошиваешься.

— Это я уже давно придумала, — фыркнула я. — Наши все надевают мантии, на которые сверху нахлобучивается специальная золотистая сетка для, как выражаются педагоги, «красоты и подчеркивания всей торжественности момента», короче, чтобы пустить побольше пыли в глаза. Бытовой факультет тоже частично задействовали, поэтому мантию я напялю свою, сетку одолжу у Расты, ее группа присутствует не при коронации, а на балах. Если что, скажу, мол, искала туалет, заблудилась, или, что меня послали проверить, все ли в порядке в гостевом крыле. Впрочем, во дворце наверняка будет ужасная неразбериха, всем будет не до меня: магичка, и ладно. Ой, слушай, — пришло вдруг в голову мне, — а охранный контур достает до тоннеля? А то очень не хотелось бы ставить на уши охрану или вообще сгореть как вошедшей без приглашения. Мало ли как он срабатывает на незваных, да и вдруг Имперские маги это все дело ужесточили перед мероприятием.

— Тоннель хоть и давно строили, но отнюдь не дураки, — уверенно заговорил Ладмир. Я из-за его тона сразу успокоилась. — Не думаю, что контур доходит до большой глубины, наверняка поставлен от простого подкопа, ведь там итак постоянное патрулирование периметра. Хотя, — он задумался, — не знаю, ни в чем не уверен.

— То есть как? — простонала я, опять впадая в панику. — Это я ни в чем не уверена! А ты должен, нет, обязан быть во всем уверен!

Ладмир опять задумался, потер себе подбородок и заговорил:

— Скажем так, — я с надеждой замерла, ожидая от вампира умных мыслей, — я уверен, что ты скорее не сгоришь, чем сгоришь.

Я с досады бухнула его кулаком в бок:

— Шш-шутник! — и категорично всучила ему Лорговкие деревяшки. — Неси тогда мои лыжи.

Ладмир послушно взял на себя роль носильщика и взвалил их на дальнее от меня плечо как гномью кирку. Чтобы отвлечься от изматывающих дум, я глубоко вдохнула, выдохнула и решила сменить тему.

— А у тебя как дела? Куда ты пропадал-то?

Ладмир улыбнулся.

— Дела нормально. А что не было, — вампир легкомысленно отмахнулся свободной рукой, — так, добывал информацию по кое-какому делу.

— Про кридоя? — спросила я, заговорщицки понизив голос.

— Нет, — разом посерьезнев, ответил парень, — про него пока ничего не удалось узнать. Хоть бы какую-нибудь ниточку...

— Слушай, а может быть, его Труль Шлисович куда-то перегнал или вообще контрабандно продал кому-нибудь? Я слышала, на востоке есть такие гурманы, что у них демонятина за деликатес идет.

Вампир скептически на меня взглянул, мол, а хоть гран-то мозгов у нее имеется?

— У Труля я первым делом расспросил. Он говорит, что ничего не слышал и в подвал никто не проникал.

— Конечно, кто ж в контрабанде-то признается? — хмыкнула я. — Я бы вот ни за что не призналась. Стоп. А откуда он знает, что в подвал никто не проникал?

Мне сразу пришла в голову мысль, что про всех посетителей завхозу тут же докладывает ябеда-подвальный. Но ведь достаточно умелому магу и его можно обдурить, так, что даже всплеск магии будет еле заметен.

— У него специальная сеть охранных заклинаний раскинута на весь подвал. Никто бы мимо не прошел.

Ладно хоть, ночью не сильно заметно, как я побледнела. А я когда-то думала сунуться без спросу в подвал за платьями! Ночью! Балда!

— Я расстроил твои планы? — Ладмир все-таки заметил мое вытянувшееся лицо. — Ты собиралась лезть в подвал?

— Вот еще, чего я там забыла, — мгновенно придя в себя, я вздернула нос.

— Ну да, теперь уже ничего, — согласился Ладмир. Я закусила губу, поняв намек, но на провокацию не поддалась, хотя мне было до свербления в носу интересно, кто же доложил ему о хищении нами одежды — ищущий сочувствия подвальный или все-таки не погнушался сплетней сам Труль Шлисович?

— Погоди-ка... — дошло до меня, — а как же я пройду незаметно по подвалу до тоннеля?!

— Никак, — грустно вздохнул Ладмир, — придется и с Трулем делиться выигрышем.

— Ка-ак, — я остолбенела, — от него и после твоих-то грабительских условий ничего не осталось! Только пара медяков. Бедная я, беспорточница! — я безрезультатно попыталась пустить слезу, пришлось ограничиться шмыганьем носа. — Слушай, а может, давай ты с ним поделишься, а?

— Я тебе поражаюсь! — восхищенно внимал моему спектаклю парень. — От горшка два вершка, а жадности как на двух троллей!

— Хвос! Так нечестно! — взорвалась я. — Это я своей шкурой рискую! И на мне еще и наживаются все, кому не лень!

Ладмир еще какое-то время наслаждался моими воплями, а потом сказал:

— Да пошутил я. Труль человек старой закалки, он тебе ради шалости не даст лезть на коронацию. Да и не знает он ничего про эти ходы.

Я замерла.

— Ты и про систему охраны пошутил? — с надеждой поинтересовалась я, готовясь после ответа «да» напасть и убивать кое-кого сильно веселого.

— Нет. Это, к твоему сожалению, правда.

«Зато к твоему счастью», — подумала я, разжимая кулаки.

— Перед тем как лезть в подвал, я тебе надену на шею один свой амулет. Система определит тебя как свою и не сработает.

— Ладно, — облегченно вздохнула я. — Слушай, а что могло помешать похитителю кридоя напялить такой же амулет?

Вначале Ладмир улыбнулся:

— Да потому что это один из амулетов времен артефактного комитета, глупеха, — а потом вдруг посерьезнел и надолго задумался, наверное, по поводу своего отвратительного и неискоренимого хамства.

Мы, сделав небольшую петлю, возвращались к главному корпусу.

— Кстати, как твое самочувствие? — поинтересовался вдруг Ладмир.

— Нормально, — чуть помедлив, настороженно ответила я, недоумевая, чего это ему вдруг пристало интересоваться моим здоровьем.

— Ничего необычного не чувствуешь? — продолжал выпытывать странное Ладмир.

— Нет. А что? — совсем уж обеспокоилась я и начала судорожно выискивать у себя признаки какого-то страшного заболевания. Через одежду визуальных симптомов видно не было, поэтому я стала прислушиваться к организму. Сразу показалось, что вот там что-то болит, здесь колет, а вот тут подозрительно хрустит при каждом шаге. Я похолодела, поняв, что вот сейчас умру и найдут меня здесь наутро. Вместе с лыжами! Какой позор! И ученики будут бессердечно смеяться, стоя над моим остывшим телом!

— Стой! — вдруг остановился Ладмир, глядя куда-то перед собой. Я послушно встала. — Кажется, я что-то слышал.

— Где? — шепотом спросила я, разом забыв про свои болезни.

— Там, — рукой, придерживающей лыжи, вампир махнул вверх и повернулся вбок. Я, посмотрев вслед за ним, с ужасом заметила приближающиеся к моей голове лыжи. Резко отпрыгнула вперед и с бешено колотящимся сердцем осознала себя стоящей на дорожке в двух саженях от Ладмира, запоздало поняв, что лыжи все равно прошлись бы чуть выше моей макушки.

— Ты чего творишь?! — отошла я от первого потрясения. — Смерти моей хочешь, дурень? Фу-ух, — выдохнула я.

— Извини, я случайно, — неторопливо осматривая меня, проговорил Ладмир.

— Ну, что ты там слышал-то? — вспомнила я.

— А. Да мне показалось, — как о какой-то ерунде отозвался вампир. Я просто в сердцах махнула рукой, не в силах даже на такого ругаться. Мы почти дошли до площадки перед главным входом.

— Не забудь в полночь перед коронацией спуститься вниз за амулетом, а то днем может не получиться, — напутствовал меня Ладмир.

— Ладно, — вздохнула я. Мы остановились неподалеку от крыльца. — Знаешь, спасибо тебе, — выдавила я, — все-таки. Хоть ты и заграбастал себе огромную часть моего выигрыша! — распалилась, было, но осеклась, заметив веселую ухмылку вампира. — Ну и ладно. Пока, — буркнула я и отправилась в корпус.

— Лыжи-то забери, — раздался мне вслед ироничный голос. Это когда я дошла до крыльца, поднялась по нему и уже взялась за дверную ручку. Ну, всё!!! Выдыхая ноздрями воздух и, по-моему, даже сажу и пламя, я медленно развернулась.


Набрав в библиотеке книг, всю оставшуюся неделю в свободное время я просиживала за ними, надеясь найти какое-нибудь универсальное заклинание для взлома замков. Тамарке я свое странное поведение объясняла надеждой найти подходящий наговор, чтобы проникнуть на коронацию или, на крайний случай, чтобы на время порки потерять местную чувствительность. Врать подруге было очень неприятно, но что поделать, не держать обещаний про абсолютную секретность, данных Ладмиру, вообще было смертельно. Время, остававшееся до коронации, текло как песок сквозь пальцы. Одноклассники заметно оживлялись при виде меня и, по-моему, даже организовали некий тотализатор, естественно ставки были отнюдь не в мою пользу. Я решила пойти ва-банк и сказала, что ставлю на себя двадцать золотых из будущего выигрыша. Надо мной посмеялись, и сказали, что выплачивать мне потом долги до окончания школы, но ставку приняли, тем более, скорее всего, других таких дураков не нашли. Я, хоть, сразу пожалела о своем решении, посоветовала одноклассникам готовить денежки, чтобы расплатиться со мной за пари. Мне в тысячный раз порекомендовали готовить лучше некую свою часть тела. А я подумала, что во всем этом сумасшествии хорошо одно — что в предвкушении порки они не предпринимали новых попыток отомстить.


За день до коронации состоялось торжественное официальное подтверждение условий пари. Для исключения возможности подкупа, было принято решение призвать аж двоих судей. В своего судью я, поколебавшись, призвала Веню. Он был достаточно честный, чтобы в случае сговора остальных задействованных участников не сказать: «Ничего не знаем, твое присутствие в коронации недостаточно подтверждено», даже если при этом я принесу им корону, с шумихой сворованную во время церемонии, и один из розыскных моих портретов, развешанных на каждом городском столбу. И в то же время достаточно внушительно выглядел, чтобы отбить прочим охоту подговорить его к этому делу с помощью кулаков. Со стороны оппонентов был представлен светловолосый крепкий парень, один из боевиков с четвертого курса. Присутствовали также непосредственные участники процесса — два парня, которые должны стоять с самых краев ученических посторенний внутри главной приемной залы и до которых, если я все-таки проникну на коронацию, мне по логике вещей теоретически будет легче всего добраться. У одного из них, какой попадется, я должна забрать некий предмет, который был в мое отсутствие зачарован и ему передан (идентичный предмет — второму участнику). Мне в их отсутствие была вручена большая иноземная круглая монета, которую в свою очередь должна на месте отдать я, и которая тоже была специальным образом заколдована. Потом на стол был положен небольшой глухо звякнувший мешочек, на который все завороженно, как пьяницы на пиво, уставились. Судьями все было тщательно подсчитано и заверено: семьдесят монет. Я в свою очередь, собрав все складки юбки спереди, повернулась к присутствующим спиной, чтобы тоже показать, что объект спорного интереса никуда не сбежал. Парни, раз им вроде как сознательно разрешили, удовлетворенно попялились на мой зад, облеченный натянутой на нем юбкой, Мариска надменно хмыкнула. Обговорив, что завтра мне не мешают, не следят за мной и не подсылают кого-либо для этих же целей, мы с оппонентами пожали друг другу руки и разошлись.


— Привет!

— Привет. Ну, давай.

— Вот, — снимает с шеи знакомый кулон из голубого металла и выпускает в мою протянутую ладонь. — Ладно, удачи, — разворачивается.

— Погоди, — хватаю его за руку. — А как же ты сам сейчас без лишних подозрений попадешь в подвал?

— Никак, — пожал плечами. — Придется ночевать на улице, на морозе. Видишь, на что иду ради тебя?

Судорожно соображаю, где ему можно переночевать. Может на конюшне или где-нибудь в хозяйственных постройках? Вроде там было где-то сено на чердаке... И тут он заговорил:

— Не хочешь составить мне компанию? Обогреть? А то одному в сугробе холодно.

— Не-ет, — почему-то представляю себе двух медведей в берлоге. — Ничего, за свою долю потерпишь. Небось, ничего жизненно важного себе не отморозишь, — радостно оскаливаюсь.

— Ну, ты же со мной не идешь, значит, не отморожу, — отвечает невозмутимо. Я залилась краской, нарвавшись на намек. Да, тут он меня уел. Думаю, что ответила бы на моем месте Тамарка. Собираюсь с духом для ужасной пошлости.

— После шестисот лет и неужто еще ладит?

В заминке перед ответом проскользнула очевидная оторопь. На лице отобразилось желание сказануть вслух, что он думает по поду того, какие мы — представители современной молодежи. Впрочем, через секунду он снова был само хладнокровие.

— Желаешь проверить? — удивленно вскидывает одну бровь.

— Ладно, один — один, — улыбаюсь.

— Так все-таки где будешь ночевать? — спрашиваю уже у его спины.

— Да в подвале, — долетает до меня его голос, — у меня еще один такой амулет есть.


И вот, наконец, он настал. Чувствовала я себя не передать как. Вам приходилось когда-нибудь в один день сдавать все экзамены за всю жизнь? Мне тоже нет. Зато вот примерно так я себя и ощущала. В животе поселилась огромная пустота, размером с школьный подвал. Меня трясло и колотило, будто я переела мухоморов эдак на один берковец. Из рук все валилось, зуб не попадал на зуб, язык от страха одеревенел. Что мне говорила или спрашивала Тамарка, я не слышала и в ответ только невнятно мычала и смотрела куда-то перед собой. Я уже готова была трусливо согласиться на порку, лишь бы настолько не страдать. Даже ночью, когда я спускалась к своему сообщнику Ладмиру, это было еще вчера. А сегодня уже СЕГОДНЯ.

На завтрак идти отказалась, мотивировав это отсутствием аппетита и плохим самочувствием. На предложение подруги побыть вместе со мной ответила категоричным отказом, заявив, что и без того сегодня будет много страданий, чтобы еще и Тамарка ходила голодной. Когда за Томкой закрылась дверь, и бухнул гонг на завтрак, я, судорожно вдохнув, сказала себе:

— Ну все, с богами! Пора! — выдохнула, вскочила и быстро извлекла из-под кровати сверток с мантией и сеткой, одолженной у Расты на один день «чтобы снять выкройку» (да, ничего более дурацкого мне в голову не пришло!). С верхней одеждой могли возникнуть трудности во дворце, поэтому я решила потерпеть и, в крайнем случае, благородно замерзнуть во имя дела, чем позориться, подставляя свой зад под розги одноклассников. Со скоростью молнии надела теплые штаны и ужасно толстую коричневую кофту и поспешила исчезнуть в недрах подвала, пока все враги завтракали и ненароком не могли засечь моего побега. Монета бережно хранилась в маленьком мешочке, подвязанном на шее. Весь путь до спуска в подвал я подозрительно оглядывалась, не веря в честную игру конкурентов, и в каждом встречном воробье видела шпиона-профессионала, но явной слежки так и не заметила.

С началом хоть каких-то действий нервный мандраж уступил место столь же нервному напряжению. Если бы кому-нибудь сейчас взбрело в голову подкрасться и хлопнуть меня по плечу, от испуга я бы смогла подпрыгнуть до облаков. Я еще раз проверила наличие Ладмирового амулета на шее и, поняв, что пути назад нет, чуть приоткрыла дверь так, чтобы она не заскрипела, и просочилась в подвал. Где сейчас бродит Труль Шлисович — где-то по этажам школы или пребывает в подвале — было неясно. В любом случае встречаться сейчас с ним мне было не с руки и я, распластавшись вдоль стены, быстро шмыгнула в первое ответвление. Хитрый Ладмир составил мне маршрут таким образом, чтобы я как можно меньше продвигалась по тем коридорам, по которым пролегают обычные пути завхоза. Продвижение шло вдоль этого ответвления по левой стороне до тех пор, пока моя рука не нащупала, что стена закончилась. Это означало, что здесь начинался новый коридор. Я свернула в него, достала палочку и наколдовала себе магического светляка. Плести его было сложнее и дольше, чем обычный магический огненный шар, хотя умелые маги, конечно, создавали подобное одним махом палочки. Однако испускающий холодный желтоватый свет светляк был более стабилен, удобен, и, чтобы подпалить им себе что-нибудь ненароком, надо было еще постараться (что в моем состоянии было немаловажно). Дело мне предстояло непростое, я решила ко всему подходить основательно. Извлекла карту и, уткнувшись в нее, еще раз себе прошептала:

— Третий поворот.

Когда была возможность, я незаметно от Тамарки изучала карту и почти всю ее помнила наизусть, но все равно страховала каждый свой шаг и поворот, не доверяя своей памяти и боясь на какой-нибудь мелочи пролететь. Так я и двигалась, на цыпочках, то и дело останавливаясь, старательно вслушиваясь и пытаясь на всякий случай загораживать неяркий свет светляка своим телом, как патриот — Императора от копейного удара. Перед каждым новым поворотом я доставала карту и сверялась с ней. Все было тихо, и Труля Шлисовича я так и не встретила. Наконец я добралась до проема, ведущего в одно из помещений подвала, и осторожно сунула внутрь нос. По карте Ладмира выходило, что тайный ход брал свое начало где-то здесь.

Комната мне казалась пустой ровно до того момента, пока я, идя по ней, не ударилась ногой о какую-то длинную деревянную балку. Балка чуть скрежетнула по каменному полу и бряцнула о лежавшую рядом кучу своих товарок. Я, от неожиданности отпрыгнув назад, с трудом удержала готовые сорваться с языка нецензурные ругательства, причитания «чуть не рехнулась со страху» и брюзжания типа «разложили тут, понимаешь, приличному человеку и ступить негде». Оглушительный в полной тишине звук, как мне показалось, разнесся по всем коридорам подвала. Я, глядя себе под ноги, поспешила пробраться в дальний угол, где на карте стрелочка красноречиво указывала на проход в тайный тоннель. И была возвращена к суровой действительности стеной. Обычной глухой каменной стеной. В этом подвале мне определенно везет на стены именно там, где их быть не должно.

Чувствуя, как меня холодит от недоброго предчувствия, я обратилась к карте. Нет, все правильно, если вход в комнату там, значит, тоннель должен начинаться в этом углу. Я поняла, что видимо, все-таки что-то напутала с коридорами и забрела не туда. Мысленно прокрутила свои перемещения по подвалу и так и не поняла, где ошиблась. Первым было тоскливое ощущение, что нужно возвращаться к выходу из подвала и начинать все сначала. Потом пришла думка, что даже если буду возвращаться по карте и на этот раз все повороты миную правильно, то все равно выйду хвос знает куда, потому что нахожусь в неправильной конечной точке. Я даже присела на одну из балок, чтобы как следует поразмыслить. Перспектива блуждания по подвалу наугад меня не прельщала, тем более на этот раз никто, кроме Ладмира, даже не предполагает, что я в подвале. Никто не полезет меня искать сюда, а мое отсутствие спишут на обычный трусливый побег от расплаты за проигрыш.

— Спокойно! Только без паники! — негромко произнесла я вслух, эхо неуверенным голосом согласилось со мной.

«А если все-таки я шла правильно?» — подумалось вдруг. А если Ладмир просто забыл меня о чем-нибудь предупредить? Ну конечно! Ход-то тайный, не будет же он тайным у всех на виду даже притом, что находится в дальнем углу одной из комнат подвала-лабиринта! Ободренная собственной сметливостью, я подскочила к стене. Может быть, это какой-нибудь магический трюк вроде морока? Пробормотала заклинание на рассеивание. Стена осталась на месте, зато потух мой магический светляк. Я с упорством барана создала новый, хотя мне хотелось скорее наколдовать огненный шар и начать брать штурмом стену. Штурмом? Глаза покосились на толстые деревянные балки. Представила себя бегущей с устрашающим ревом на таран стены с огромной, колыхающейся под собственной длиной, балкой на плече. И с тяжким вздохом отложила эту идею на совсем уж крайний случай внезапного обретения мною силы, как у Ладмира.

Я подняла светляка повыше, затем еще выше. До самого потолка не было у стены ничего необычного. Затем опустила свет ниже и прошлась вдоль стены до противоположного угла, но так ничего необычного не заметила. Камни везде были приблизительно равного размера, по цвету были примерно одинаковы, и ни на одном из них не стоял красный крестик с надписью «для явления Вам тайного хода жать сюда». На простукивания они реагировали тоже одинаково — болью в моих отбитых костяшках. Интересно, каким это таким образом Ладмир смог здесь случайно (!) обнаружить ход? Я лишний раз порадовалась, что вышла с запасом времени. Коронация должна состояться примерно в обед, а после на площади развернутся народные гуляния в честь нового венчанного на царство Императора. Занятия из-за всего этого сегодня отменили, как и нашу с Томкой отработку. Поэтому я, не зная сколько времени у меня займет продвижение по тоннелю (я подозревала, что медленнее, чем по улице), взяла его с запасом. Резерв времени помимо этого был нужен на выжигание изнутри замка комнаты (подходящего заклинания по взлому замков так и не нашлось, и как-то сама приспела резолюция воспользоваться проверенной на опыте технологией с помощью заклинания направленного огня) и продвижение по территории самого дворца (если надо, то с боем, ррр).

Мною были обследованы все камни в том углу, где должен был быть ход. Ход оказался чересчур тайным и обнаруживаться не спешил. Пыл мой по поводу поиска поугас, постепенно уступая место сильной нелюбви к Ладмиру. Очень сильной такой нелюбви. Я присела обратно на балку. Желание убить кого-нибудь от безысходности только усиливалось. Если выбирать, то лучше бы уж он не рассказал мне про выход из тоннеля, чем про вход в него. Надо думать, там бы я как-нибудь справилась. В голове промелькнула какая-то невнятная мысль. Что же... какой-то очевидный вывод-выход назойливо вертелся в голове. Я чуть не зарычала оттого, что никак не могу выцепить неуловимую мысль. Тоннель... Вход... Выход. «Ну конечно!» — вырвался у меня мысленный вздох облегчения. — «Наверняка для того, чтобы открыть вход должен быть какой-нибудь механизм, вроде того, какой описал мне Ладмир при выходе в покои»! Как он там говорил?

Пришлось опять перебазироваться к стене. Рычаг за каким-то выступающим камнем. Но я же уже ранее обследовала стену и ничего вроде бы не заметила. Опять обползать все стены? Хмм... Я в задумчивости потерла подбородок, смеривая стену прищуренным взглядом. А если мне сделать так, чтобы рычаг обнаружил себя сам?.. Так ведь он же наверняка сделан из металла! Ура! Я достала палочку и, сетуя, что нет рядом никого, чтобы оценить мою гениальность, стала произносить заклинание на высвечивание металлов. Магийный светлячок как нельзя лучше подошел в качестве расходного материала. Я замерла, забыв дышать, и глядела, как тускло-желтый огонек, неторопливо подтягиваясь к стене, распыляется на мельчайшие частички и втягивается между камнями. В темной комнате на стене частичками света, не до конца втянувшимися, начали еле видно проступать контуры хода. Яркой, относительно них, полоской засветился на уровне ниже груди узкий рычажок, утопленный между двумя камнями. Постепенно контуры хода истаяли, так как все частички бывшего светляка просочились внутрь, где, судя по всему, была какая-то металлическая рама, притянувшая их. Только горел ровным светом рычаг. Понадобилось наколдовать еще одного светляка взамен израсходованного.

— О боги, я — гений! — и, смахнув навернувшиеся слезы радости и умиления, поспешила выковырять из стены плоскую светящуюся металлическую полоску. Верхняя часть немного выдалась вперед, а дальше пришлось буквально повиснуть на впивающемся в ладонь рычаге, который медленно, натужно, стал опускаться вниз. Одновременно часть камней на стене стала столь же неторопливо проваливаться внутрь. Словно откидной мост, квадратный кусок стены размером с полтора квадратных аршина провалился куда-то внутрь. Я присела и заглянула в тоннель. Тоннель действительно оказался тоннелем и был примерно такого же сечения, что и кусок стены, прикрывавший его. Передвигаться в нем можно было либо гуськом, либо на четвереньках.

— Надеюсь, дальше потолок станет повыше, — пробормотала я. Оперлась на камни и залезла внутрь, запихав вперед себя светляка и закинув сверток.

Тут передо мной встал вопрос: надо ли закрывать проход и как это сделать? Я осмотрела стены тоннеля, прилегающие к проему, и заметила еще один рычаг, выдающийся из стены. Поколебавшись, я стала поднимать его вверх, стена дрогнула и начала подниматься, пока в один прекрасный момент рычаг не заклинило. Пришлось подопнуть стену ногой, рычаг сдвинулся, и каменная кладка встала на место. Надо сказать, что камни, из которых собирали дверь, были чуть тоньше, чем в сечении стены при входе в тоннель, и действительно удерживались на металлической раме. Я развернулась к проходу и, опираясь на ладони, начала двигаться вперед. Через пару саженей чуть не провалилась в квадратную дыру, которая уходила вертикально вниз. И с подозрением посмотрела перед собой. Тоннель кончался тупиковой стеной. Иного хода, кроме как спуститься вниз, не было. Я долго размышляла, прыгать мне в эту претемную неизвестность или все-таки вернуться в школу и немного попозориться. Наконец, в качестве компромисса сбросила своего светляка вниз, чтобы определить глубину лаза. Глазомер у меня страдал, особенно со страха. С две или три косовые сажени? С пять? Мне показалось, что с все десять. Ломать ноги не хотелось, и я совсем уж было собралась развернуться и уйти, когда заметила внизу на стене некий уступ. И, наколдовав для быстроты огненный шар, с любопытством оглядела стены колодца вверху на предмет аналогичных уступов и обнаружила некое подобие лестницы. Делать было нечего, пришлось спускаться.

Я надеялась, что на дне, наконец, увижу нормальный полноразмерный тоннель, но реальность как всегда оказалась сурова. Темный ход, уходящий в неизвестность в окончании спуска, едва ли был сильно больше предыдущего, верхнего. Ну я и пошла, сильно согнувшись. Иногда, чтобы разнообразить досуг, передвигалась, оперевшись на ладони, фактически ползла, как какой-то земляной жук. Из-за неудобности позы приходилось время от времени делать передышки. Тоннель не увеличивался, был все так же мал. Было неуютно и я, если честно, подозревала, что скоро заработаю себе некую моральную хворь — клаустрофобию. До чего же князю Ширмею должно было приспичить, чтобы он самовольно совершал вылазки по этому тоннелю? А ведь еще был таинственный безумный некто, кто этот тоннель прокладывал!.. Я ползла и ползла, мне казалось, что я ползу уже целую вечность; и что, коронация, наверное, уже давно закончилась; и что пока я тут ползу, проходят века, а на поверхности рушатся и зарождаются целые цивилизации.

Впрочем, и в моем монотонном движении было некоторое разнообразие. В одном месте тоннель из каменного превратился просто в плотный земляной и маленькие холмики земли, явно осыпавшиеся с потолка, заставили меня о многом пожалеть, например о том, что я вообще родилась на свет, стала учиться в этой школе, поспорила и теперь вот полезла хвос знает куда. Вообще же я старалась не думать, сколько прямо сейчас надо мной нависает сырой землицы. Но нет-нет, да и мелькало: «Щас как треснет, сыпнет — и готова безымянная могила». Пару раз я встречала описанные Ладмиром «ответвления». Ответвления на самом деле были просто прямоугольными дырами под и без того невысоким потолком моего тоннеля. Похожая на меня личность бы в такую дыру пролезла без проблем, а вот какой-нибудь плотный мужчина наверняка бы застрял. Высунув голову в одну такую дыру, «личность» оглядела коридор, идущий в торец к своему. Переход между тоннелями в нем выглядел как некое подобие высокой полой ступеньки с секретом. Поставив на место прикрывавшую с той стороны выход дощечку, эта особа с завистливым вздохом вернулась в свой лаз, — в том ходу потолки были довольно высокие.

Я, в общем-то, поняла, что тоннель никогда уже не закончится, с этим почти смирилась и стала думать о смысле жизни, когда вдруг сам собой погас мой маленький светляк. Резкие завихрения, высасывающие магию, ударили по ощущениям. Температура на этом участке тоннеля была много ниже, чем на предыдущих. Я, клацая зубами, полезла вперед, не делая новых попыток наколдовать освещение, так как поняла, что сейчас прохожу под границей охранного купола Императорской резиденции. Поле в своем основании на глубине было настолько мощным, что использовало мое тело в качестве дополнительного проводника безо всякого там преобразователя. Хотя такая энергия в малом относительно общего объема количестве, скорее всего сама меняла полярность за счет мощности воздействия. А, может быть, Имперские маги приспособили какой-нибудь сильный обелиск для таких трансформаций. Кто их знает. Это ведь все ужасно секретно.

Возле поля магический фон, что логично, был сильно истощен, да и под землей магическая сила слабела. Я поняла, что, скорее всего под прямым срезом контура долго не выдержу и могу запросто потерять сознание от непривычно резкого перетекания силы и, как итога, истощения. А там кто знает, может это поле еще и под некромантию настроили, и оно вдобавок высосет из моего бесчувственного тела жизнь? Эта мысль меня изрядно взбодрила и удвоила усилия по продвижению. Когда почувствовала, что поле начинает ослабевать и остается где-то позади, я уже была похожа на окоченевшего северного умруна. Зубы клацали, тело трясло, конечности еле гнулись, и, по-моему, на носу и ушах даже висели сосульки. Ох, лучше бы это чертово поле меня спалило, было бы хотя бы тепло!

Поняв, что дворец совсем близко, я увеличила скорость. Вдобавок это был единственный сейчас способ согреться. Про коронацию я уже давно забыла, просто на автомате продолжая волочиться к конечному пункту тоннеля. Через какое-то время почувствовала, что камни изменились. Стали более гладкими и другими по текстуре. Это меня заинтересовало, я остановилась наколдовать огонек. Надо сказать, что я это вовремя сделала. Впереди была стена. И лаз, уходящий вертикально вверх. Облегченно выдохнув, полезла наверх. Видимо, куда-то я все-таки добралась. Этот лаз показался мне несколько более длинным, чем предыдущий. Хотя, в таком состоянии, чего только не покажется. Добравшись до горизонтального тоннеля, я, с неохотой согнувшись вновь, продвинулась сколько-то шагов по нему, когда вид железной рамы, держащей каменную кладку, заставил меня вновь почувствовать вкус к жизни. Я нашла в стене рычажок и потянула. Рама привычным образом откинулась в мою сторону вместе с куском стены. Растерянно осматриваясь, я пропихнула свои телеса дальше. Ожидаемой комнаты не было, но был другой тоннель. Узкий, со стенами из светло-серого камня. Я даже сначала не поняла, что здесь высокий потолок, и все так же сидела, привычно распластавшись внизу. А когда поняла, то чуть не зарыдала от счастья, и со стоном распрямила затекшую спину. Опустила рычаг, выпиравший с этой стороны створки. Фрагмент стены встал на свое место. Я двинулась вперед по коридору. Пару раз он куда-то заворачивал, но вскоре завел меня в тупик. Видимо, именно его имел в виду Ладмир. И, хотя никакой металлической рамы, указывающей на ход, здесь не присутствовало, рычаг за выступающим камнем, я, как ни странно, заметила сразу. Наверное, сказывался наметанный глаз и опыт противоправной деятельности.

Я опустила рычаг вниз. Стена зашевелилась и приоткрылась оконной створкой внутрь хода. Снаружи она была отделана голубой, как весеннее небо, стенной панелью. Кажись, я все-таки добралась до комнаты. Что странно, никакой привычной металлической рамы, отставляющей стену, не было различимо ни из коридора, ни со стороны покоев, толстые железные штыри, гипотетически вмурованные внутрь сдвигаемой части, тоже навскидку были не видны. Какие-то колдовские штуки? А для чего тогда рычаг? Непонятно.

С грустным вздохом опустилась на корточки — открывшаяся створка, несмотря на размеры тоннеля, опять была невысокой и неширокой; и хотела было забраться внутрь, припоминая о том, что скоро ход сам закроется. Но вместо вида комнаты передо мной предстало что-то темное. Первая мысль была о том, что в комнате просто очень темно, возможно на улице уже ночь. Неясно, сколько времени мне пришлось добираться до дворца, поэтому по незнанию такой вариант был бы вполне допустим, если бы наощупь эта темнота не оказалась деревянной. Если честно, я сначала оторопела, решив, что видимо, кто-то проведал о моем плане и бесповоротно заколотил тайный ход. Мысль о возвращении обратно в школу через тоннель почти убила меня, но тут моя ладонь переместилась ниже и почувствовала, что деревяшка перекрывает только верхнюю половину отверстия. Я обрадовалась и, затушив светляка, поспешила протиснуться в лазейку. Оказалась в тесном и темном пространстве, когда ощутила, как мою ногу подтолкнула вставшая на место плита. Я себя чувствовала тараканом, заползшим в стенную щель. Оглядевшись по сторонам, с удивлением обнаружила, что нахожусь под кроватью. Сквозь опускавшееся до пола молочно-белое сатиновое покрывало был виден свет. Дневной. Что, добиралась целые сутки?! Какой кошмар!

Под кроватью жили клоки пыли, которые пугливо разбегались в стороны от моего дыхания, как торговцы от государственного мытаря. Я завозилась и, схватившись за скользкий сатин, совсем было выбралась наружу, когда поняла, что в помещении кто-то есть. Поначалу я не обратила внимания на неуместные вжиканья и сопение, но когда чуть приподняла ткань, то увидела молоденькую девушку и служанку, шнуровавшую этой особе корсет. Ужасу моему не было предела. Я затаилась под кроватью. И как теперь выберусь отсюда? Откуда они здесь взялись-то?..

А потом чуть было не застонала от собственной глупости. И Ладмир тоже хорош. Не могли догадаться, что из-за этой коронации во дворце не останется ни одной свободной гостевой комнаты!

— Что там с этим эдельским скандалом? Ну, насчет эльфийского таура, знаешь? — прозвучал вдруг тоненький голосок.

— На кухне говорят, что он так и не приехал, но жена и старший принц возглавили делегацию. Объясняют плохим самочувствием. Хотя мало кто верит, большинство считают, что дело в обострении Конфликта наций, — охотно делилась сплетнями горничная, барышня недоверчиво хмыкала, — но, разумеется, без официального объявления. А еще поговаривают, что в городе неизвестно для чего приватно находится шестой, младший сын. В общем, какая-то темная история с этими эльфами, вот вам мое мнение.

— Что-нибудь еще, госпожа? — окончив упаковку дамы в платье, спросила служанка.

— Нет, Чиза, можешь идти, — ответила девушка. Я в щелочку между волнами сатина смогла наблюдать, как две ноги в кожаных башмачках с широкими пряжками прошли к двери и скрылись в коридоре. И, надо признаться, я им сильно позавидовала. Я тоже хотела башмачки с широкими пряжками.

Может быть, мне просто подождать, пока эта барышня сама удалится из комнаты? Куда-то же она собралась. Вон, как нарядилась! И прическа тоже...

Та-ак, интересно-интересно, а куда это она так расфуфырилась? Ведь если сегодня — уже завтра, то балы начнутся только вечером, а сейчас день. А если сейчас день, то скорее всего завтра все еще сегодня, и собралась она ни много ни мало — на коронацию! Ух ты! Это получается, что я успела? Ай да я!

Дамочка, не боясь помять синее декольтированное с пышной юбкой платье, со вздохом уселась в кресло. Видимо, это надолго. Так, надо что-то предпринять. В том месте, где я трогала покрывало, темнели грязные пятна. Я внимательно всмотрелась в свои ладони. И поняла, что лазание по катакомбам несомненно бесследно не проходит. В полутьме подкроватья ладони я разглядела только потому, что знала, где они находятся. Они были черны, как ерш трубочиста. Одежда, судя по всему, сейчас тоже не блистала. Какое счастье, что я не надела мантию сразу, а взяла ее с собой! Сидеть под кроватью, зная, насколько я близка к цели, было непереносимо. И я решила пока хотя бы мантию и сетку натянуть, чтобы не терять зря времени потом.

Я осторожно развернула тюк с мантией, и тихонько, в час по чайной ложке, стала надевать ее, извиваясь при этом, как червяк. Надеть поверх еще и сетку не успела, так как видимо все-таки некое шевеление под кроватью не осталось незамеченным. По полу настороженно процокали каблучки, затем их звук заглушил ковер. Я, замерев от ужаса, подумала было сойти за большой клок пыли. Но когда отдернулось покрывало и удивленное лицо с небесно-голубыми очами и кукольными светлыми кудряшками уставилось точно мне в глаза, я запоздало вспомнила, что у комков пыли глаз не бывает.

— А-а-а!!!! — отчего-то заорала я. Выданный застуженным горлом звук оказался более чем пугающим. Больше всего он походил на карканье дуры-вороны, которая приняла спящего волка за дохлятину и попыталась сразить его воплем, когда тот неожиданно ухватил ее за хвост. Лицо, заглянувшее было под полог, тут же ретировалось обратно со скоростью незамужней девы, перепутавшей отделения в бане. Раздалось сдавленное:

— Ой! — затем испуганный писк: — Мама! — и каблучки быстро процокали в обратном направлении.

Я поспешила выбраться из укрытия, пока девушка не придумала вызвать подмогу. Девушка, по-глупому спрятавшись за креслом так, что из-за спинки несколько по-лягушачьи торчали только два глаза, наблюдала, как из-под кровати выбиралось грязное встрепанное нечто, облаченное в что-то, отдаленно смахивающее на мятую мантию, хаотично усеянную серыми пятнами давленой пыли. Я поспешила согнуться в учтивом поклоне, должном убедить девушку в том, что я все-таки существо человеческое и плохого ей ничего не желаю. Перед взором медленно спланировала пыль, сорвавшаяся с моей шевелюры.

— Прошу прощения за свое вторжение и за то, что напугала вас, — изрекла я, время от времени меленькими незаметными шажочками перемещаясь так, чтобы оказаться между ней и дверью (так, на всякий случай). Девушка продолжала безмолвно глядеть на меня широко распахнутыми голубыми глазами. Я оглянулась по сторонам и заговорщицким тоном произнесла: — Я — маг, — я важно одернула на себе мантию, вызвав новый шквал пыли, — и вам нечего бояться! Я здесь по специальному секретному заданию, должному обеспечить безопасность на коронации и разоблачить страшный заговор.

— Заговор? — заинтересовалась девушка, вставая из-за кресла. Глаза ее азартно сверкали. Я вновь оглянулась по сторонам.

— Да, — я кивнула. — Могу я узнать ваше имя?

— Мирит Нарт, — охотно доложила девушка.

— Мирит, могу я вам доверять и надеяться, что все, что я вам сейчас скажу, останется строго между нами? — потребовала я жестко. Девушка, нахмурившись, пылко кивнула.

— Хорошо, — сурово констатировала я. — Дело в том, что нам стало известно, что один дворцовый домовой вступил в сговор с опасным рецидивистом по кличке... Топор. Свое прозвище этот крайне опасный субъект получил за то, что убивал всех своих жертв исключительно топором, — девушка тихо ахнула, прикрыв рот рукой. Я беспощадно продолжала врать. — Естественно мы должны были предотвратить проникновение такого злобного преступного элемента на столь ответственное мероприятие. Меня послали на переговоры с домовым, на которого пало подозрение, но этот коварный злоумышленник отказался сотрудничать и вместо этого предпринял попытку скрыться. Видите? Вот следы от его грязных лап! — я гневно ткнула пальцем в следы от собственной пятерни на подоле покрывала. — Я смогла уцепиться за него, и он протащил меня вслед за собой по нескольким комнатам, прежде чем ушел от моего преследования вот под этой кроватью, — я снова повернула лицо к кровати и смерила прищуренным взором четыре кроватных столбика, распахнутый полог и уже известное покрывало, а сама подумала: «Ну и бред же я несу! Слышал бы меня сейчас Шукар Рингартович, он бы собственноручно не поленился вытравить пятерку по «Разумной домашней нечисти» из моей зачетки». Девушка с нескрываемым ужасом уставилась на свою кровать, словно под ней прямо сейчас пребывал Топор и все им невинно убиенные. А я поняла, что только что бедняжка заработала себе бессонницу. «Как бы она не захотела переехать в другую комнату, аргументируя это весьма странными аргументами, которыми наверняка заинтересуются Имперские маги», — дошло до меня. Я очень сильно испугалась этих возможных последствий (а особенно последствий этих последствий) и поспешила успокоить девицу:

— Но вы не переживайте, так было запланировано. И опасный домовой сейчас находится в ловушке, подстроенной вторым агентом. Пребывание здесь сейчас абсолютно безопасно.

Девушка недоверчиво посмотрела на меня, потом снова на кровать.

— Помните, Мирит, вы обещали сохранить секрет! — сказала я с подвываниями, которые должны были придать голосу торжественности, и наставительно подняла грязный палец. — От вас зависит судьба всей Империи!

Лицо у несчастной сразу просветлело от столь великой ответственности и стало серьезным.

— Я сохраню ваш секрет, обещаю, — ответила она. А я, еще раз поблагодарив ее и, испросив разрешения воспользоваться кувшином для умывания, отмыла ладони, лицо, отмахнулась от пыли и, наконец, надела поверх сетку, которая должна была скрыть от окружающих мой непотребно мятый и грязный внешний вид. Вода в тазу после моих омовений казалась начерпанной из ближайшего болота. Если до того, как я надела сетку, у Мирит, возможно, еще и оставались какие-то сомнения насчет всего, только что произошедшего, то после они явно улетучились. Она глядела на меня восторженно, как новобранец на полководца.

— Спасибо вам за все, — сердечно поблагодарила я, сжав ее ладони в своих руках. Мирит растрогалась и сказала, что в любой момент готова сотрудничать на благо родной Империи.


— Да уж, права была Тамарка, когда один раз сказала, что мне самое место в уличных мошенниках, — пробормотала я, наконец-то очутившись в коридоре. — Повезло же мне нарваться на стол наивный экземпляр.

В роскошном дворцовом коридоре было довольно людно, сновали слуги с водой, вещами, с подносами с едой. Я, хоть и не разбиралась в придворном этикете, проводила мысленные подсчеты. Знать выйдет из своих комнат на коронацию где-то за полчаса — двадцать минут. До этого в главную приемную залу наверняка пускать никого не будут, а в качестве досуга предложат банально ждать в гостиных и курительных комнатах. Многие предпочтут ожидать в своих апартаментах, в том числе молоденькие девушки, которых официально выведут в свет только с началом недели балов. Как и Мирит, скорее всего. Судя по тому, что она только что одевалась, наверняка специально для коронации, то минут через пять-десять уже отправится в залу, значит до коронации осталось где-то с полчаса. Произведя столь нехитрый подсчет, я успокоилась — все успею!

Вот только если карта подвала сама всплывала в моем сознании, то с ориентировкой внутри дворца возникли некоторые сомнения. Видимо, даже подсознательно я не рассчитывала, что заберусь так далеко. Пришлось заныкиваться в темный угол за статую какой-то полуобнаженной женщины и, копаясь внутри кофты через ворот мантии, извлекать наружу карту, которая, как назло, проваливалась все глубже и глубже до самого пояса. Я, раскрасневшись, с жутким выражением лица чуть ли не по локоть залезла в собственный ворот, где и шуровала рукой. Со стороны, должно быть, казалось, что меня одолела нечеловеческая чесотка. Слуги, умудрявшиеся меня заметить, в панике увеличивали скорость передвижения, грохоча переносимыми предметами, — связываться с ненормальной заразной магишней явно им не хотелось. В итоге карта достигла до края кофты и выпала у меня из-под подола мантии. Я с утробным рычанием схватила добычу и, повторив и мысленно прокрутив свой будущий маршрут, вернула бумагу под кофту.

Сделав независимый и даже немного надменный вид, прогулочным шагом двинулась по коридору. На самом деле при виде каждого нового человека я чуть ли не падала в обморок от страха и думала, что уж этот-то точно догадается обо всем. Ноги были готовы бежать и прятаться, останавливало меня от полной паники осознание того, что прятаться здесь все равно негде. Когда мимо проходил совсем уж на мой взгляд проницательный человек, я ловила себя на том, что зачем-то, наигранно сдвинув брови, проверяю наличие пыли на подставках для ваз. Но мои маневры были никому не нужны, на меня обращали внимания не больше, чем на те самые подставки. К слову сказать, в отличие от пола под кроватью Мирит на постаментах пыли действительно не было.

На выходе из жилых коридоров в приемный холл я уже совсем расслабилась и уверилась в собственной неуязвимости. Народ тут просто бурлил. Здесь почему-то толпились многие нарядно одетые гости, ожидающие начала коронации, сновали всяческие камердинеры, лакеи и иная челядь с разнообразными поручениями, цветами, коробками, забытыми хозяевами ридикюлями и прочим. Стоял гул голосов, поэтому я, в растерянности оглядывающаяся, и не услышала, как кто-то подошел ко мне сзади. Зато очень хорошо услышала, как он, наклонившись, рявкнул мне в самое ухо:

— Ты почему здесь?!

Я подпрыгнула от неожиданности, и первым инстинктивным желанием моим было уносить ноги, так как я поняла, что все, конец, поруб и виселица, меня засекли и разоблачили. Но, метнув панический взгляд в сторону говорящего, удивленно приостановилась и чуть расслабилась. Это был абсолютно незнакомый надменный пожилой господин в напыщенной темной одежде с белым воротничком, а вовсе не представитель от школы, как сперва пришло на ум.

— Я... т-туалет... заблудилась, — пролепетала я, мысленно молясь: «Пожалуйста-пожалуйста, пусть меня пронесет фигурально или этого господина в прямом смысле слова, только чтобы ему вдруг стало не до меня».

— Ты где должна быть? — он сделал еще более строгий вид, и мне показалось, господин даже не попытался услышать мои логичные объяснения.

— З-заблудилась, — уповая на непонятно что, в отчаянии повторила я. Я искренне надеялась, что зубы с перепугу клацают не сильно громко, и поняла, что если меня продолжат устрашать такими же темпами, то я действительно скоро захочу в туалет.

— А ну марш в предузловую залу! — злобно прошипел господин, схватив меня за предплечье и увлекая куда-то сквозь толпу. Он стиснул меня так сильно, будто до этого учился щипаться у гусей. Даже несмотря на надетую под мантию кофту я ощущала, что прямо сейчас на сдавленной руке зарождается жизнь пары синяков. Злобный конвоир тем временем продолжал бурчать себе под нос. — Не хватало еще, чтобы еще из-за какой-то дрянной девчонки мероприятие такого уровня прошло не по высшему разряду. Никому ничего нельзя доверять, все надо делать самому. Ведь обещал же мне этот директор держать все под контролем!

Директор!! Едва я услыхала это знакомое до дрожи коленей слово, меня безо всякой учебы на факультете прорицателей посетило стойкое ощущение надвигающегося несчастья, которое нарастало с каждым пройденным шагом. Я впала вначале в ступор, а потом в панику. Мы тем временем уже шли по переходу, ведущему к коридору приемных зал.

— Извините! — подала я робкий дрожащий голос. — Я дальше найду дорогу, точно. Я только там не знала, а теперь не заблужусь.

Дядька, который, судя по всему, был каким-то распорядителем церемонии, не обратил на мои слова внимания и упорно тащил вперед, сопя как разъяренный бык. Из того, что он дальше бормотал, я уяснила, что он собирается сделать выговор директору по поводу шляющихся неизвестно где учеников и предъявить меня в качестве улики. Сказать, что я испугалась — это не сказать ничего. Теперь мои и без того ватные ноги мелко дрожали и еле переставлялись, и я пребывала в полуобморочном состоянии, когда пыталась представить, что будет способен со мной после всего этого сделать Тихон Петрович. Сейчас я уже нисколько не сомневалась, какая таинственная личность скрывается под устрашающею дефиницией «директор». Ко всему прочему было так обидно попасться сейчас — ведь я через столько уже прошла и была почти у цели. Я решила, что надо хотя бы попробовать как-то выкрутиться. Если не сработает — хуже мне уже все равно не будет. И без того испытываю то же, что приговоренный, которого ведут на плаху, а перед этим он еще и самодеморализовался живописаниями ожидающих мук.

В какой-то момент я собралась с духом и резко затормозила. Господин по инерции чуть не оторвал мне руку, но потом тоже остановился, глядя на меня с презрительно-недоуменным удивлением так, словно вообще впервые увидел (презрительным настолько, будто мнил себя Императором, а меня — говорящей козявкой из крестьянского носа). Я мысленно сделала себе пометку после получения диплома мага не забыть превратить мерзкого старикашку в трухлявый пень и ответила ему своим виртуозно сощуренным взглядом.

— Послушайте, — прокашлявшись и приосанившись, я заговорила со всей серьезностью и доходчивостью, на которую только была способна в тот момент. Скривила губы и плаксиво завела: — А там на дороге из главной залы до ворот яма образовалась с три сажени глубиной! Вас, поди уж все обыскались. Нежто я не понимаю, что важно, а что нет? Поспешили б туда! А куда мене идти, я и сама знаю. А выговор директору, — мстительно добавила, — если столь желаете, вы всегда сможете сделать и после коронации!

Не знаю, что именно из моей элегантной речи впечатлило его больше всего, но распорядитель, негодующе хмурящийся поначалу, стал задумчивым, а когда до него дошло про происшествие на дороге, озабоченным. Коротко кивнув и, по-моему, тут же забыв о моем существовании, он спешно пошел по коридору, еле не срываясь на бег. Глядя на быстро удаляющуюся фигуру, я хотела было злорадно расхохотаться, но, вспомнив, что кругом люди, ограничилась самодовольной улыбочкой и удовлетворенным потиранием рук.

Через секунду эйфория от маленькой победы прошла, уступив место невеселым думам на тему что же делать дальше. Судя по всему, ученики находятся все вместе, а не шатаются по одному, что с одной стороны плохо, потому что под присмотром педагогов к ним незаметно не подберешься, а по закону подлости меня наверняка угораздит нарваться именно на директора, который как никто знает, что меня здесь быть не должно. С другой стороны — хорошо, потому что шансы угадать место их пребывания и найти того, кто мне нужен, возрастают.

Согласно направлению, куда волок меня распорядитель, участники от школы находятся уже в главной зале, наверняка дорабатывают и повторяют всякие мелочи. Вот только как к ним пробраться? Нет, я уверена, что конвой при входе без проблем пустит меня внутрь. Вот только внутрь мне до запуска гостей лучше не входить, потому что, даже если я затеряюсь среди учеников, и они не будут громко выражать удивление при виде меня (какая наивность так думать), при парадном построении в колоннах учеников места мне не хватит, и я точно обращу на себя ненужное внимание. Остается только одно — подобраться к пособникам по спору во время церемонии. Значит, придется входить в залу вместе с гостями, но тогда я опять таки привлеку внимание тем, что нахожусь не вместе с учениками, а в гуще толпы. Значит надо снять сетку, в одной мантии я буду менее похожей на школьника, которые здесь все в сетках поголовно, и стану неприметной. Хотя, пожалуй, чтобы раствориться в этой толпе, мне бы как никогда подошли те шикарные платья, что хранились в нашей с Томкой комнате.

Как назло, народ все прибывал, в коридоре становилось более людно, видимо, вот-вот для гостей церемонии откроют двери в главную залу, и воровато озирающаяся ученица, стягивающая с себя золотистую сетку, волей неволей будет выглядеть неуместно и крайне подозрительно. Я вдоль стеночки текла вперед вместе с рекой шикарно одетого народа и вертела головой в поисках укромного уголка. Такого не находилось. Я как раз проходила мимо высокой двустворчатой двери в одну из приемных зал и, ни на что в общем не надеясь, потянула за ручку, предполагая, как бы здорово было переодеться здесь, но она наверняка закрыта. К моему огромному изумлению дверь поддалась и я, быстренько оглянувшись по сторонам, никем не примеченная, шмыгнула внутрь. Я была уверена, что эту залу просто забыли запереть, а может, их вообще не запирают, и что внутри никого не будет, потому что зачем кому-то быть здесь, если сейчас начнется коронация?

И вот тут закон подлости и свинства проявил себя во всей своей красе и великолепии. Внутри приемной залы находились ученики школы. Вместе с педагогами, отвечающими за подготовку студентов к мероприятию! И директором!! Видимо, они готовились войти в главную приемную через смежные между залами двери. На слабый скрип двери и кратковременное усиление гула из коридора все эти любопытные люди не преминули обернуться в мою сторону. Последовала немая сцена. В первую секунду у меня отвисла челюсть. У остальных заинтересованно повылазили глаза. Впрочем, я больше них была морально готова к разного рода опасностям, челюсть подобрала и, пропищав:

— Извините, ошиблась дверью, — вылетела из залы в коридор как из клетки с орками. Тут же метнулась на противоположную сторону коридора и, согнувшись в три погибели, двинулась назад по коридору, предполагая, что сейчас начнется погоня. На ходу стащила с себя сетку, не обращая внимания на недоуменные взгляды идущих мне навстречу людей. Чуть привстав, я успела заметить, что дверь резко распахнулась, и следом за мной в коридор выскочил один из трех преподавателей и директор, которые принялись, вытянувшись и глядя поверх голов, выискивать мою скромную персону. Я не хотела мешать им меня выискивать, поэтому тут же нырнула обратно, не уставая восхвалять дивные головные уборы некоторых дам, перекрывавшие ищущим всякий нормальный обзор. Гости церемонии шли нескончаемым плотным потоком, поэтому визуально обнаружить меня преследователям не удалось.

Как я и надеялась, искать меня в обратном главной зале направлению коридора они не стали. Тихон Петрович порывисто продвинулся шагов на десять вместе с гостями, но затем вернулся к своему коллеге, ожидавшему у двери и безрезультатно всматривающемуся в мою сторону, и они возвратились обратно в залу к ученикам, напоследок окинув коридор подозрительными взглядами.

— Вот это я влипла, — пробормотала я, хаотично придумывая объяснение массовой галлюцинации со мной в главной роли, которое мне обязательно придется давать, если я все-таки выберусь живой с этой хвосовой коронации и намереваюсь вернуться в школу, а не залечь аки трус на дно в каком-нибудь дремучем лесу.

Компактно свернув сетку и зажав ее рукой навытяжку к бедру, я двинулась обратно к главной зале. Коридор перед ней уже был забит народом, но вскоре двери раскрыли и люди, чуть притихнув, двинулись внутрь, с интересом оглядывая помещение. Я никогда прежде не видела главную приемную залу, да что там, я вообще никакую приемную залу, кроме актового зала школы, не видела, поэтому восхищенно открыла рот, забыв даже о цели визита.

Высокий белый потолок с вкраплениями прозрачного хрусталя, которые под настроенной специально системой зеркал сияли даже при дневном свете, льющемся из огромных витражных окон, завораживал. А сегодня, когда были еще и зажжены свечи на огромных парадных позолоченных люстрах, друзы заполняли бликами все помещение. Судя по тому, что за окнами был день, свечи на люстрах зажгли именно ради этих самых бликов. Стены были отделаны перламутровым глянцевым камнем цвета слоновой кости с розовыми и голубыми прожилками и украшены различными знаменами и гербами. Витражи поражали яркостью и живостью картин, изображавших рыцарей, прекрасных дам, магов и драконов в разных отважных комбинациях. Все дышало торжественностью и роскошью. У стены, противоположной главному выходу из залы, ведущему на улицу, для удобства дальних зрителей возвели церемониальный помост. С моего места было не видно, но благодаря школьным сплетням я знала, что поверх него нанесена церемониальная октограмма. Красная, прямолинейная, как полет стрелы, дорожка устилала будущий путь Императора вплоть до того самого выхода, через который он после церемонии по традиции прошагает за пределы дворцовой территории, чтобы приветствовать простой люд. Или чтобы простой люд мог поприветствовать его. В общем, чтобы они это сделали взаимно.

Я как водоросль на отмели старалась держаться ближе к стене и по возможности не продвигаться вглубь территории. Зрителям во время церемонии полагалось стоять, что потворствовало мне, потому что наверняка отведенного для меня в зале сиденья бы не оказалось, а запасной складной стул захватить с собой я как-то не подумала.

Наблюдая за зрителями, неспешно заполняющими зал, я не уставала удивляться этой самой их неспешности, а также отсутствию какой-либо толкотни. Будь здесь еще ученики помимо меня, они бы безжалостно и с алчным огнем в глазах распихивали всех и каждого, только бы занять места в первых рядах. Думаю, что даже без человеческих жертв бы не обошлось. А здесь была такая гармония, что закрадывалось подозрение, что этих людей долго и нудно инструктировали, кто где должен стоять. Хотя, как я в итоге сообразила, дело было скорее всего в этикете и прочих нудных..., то есть нужных правилах поведения в общественных местах. Надо полагать, они даже в уборную по сильной нужде умеют вот такой же медленной танцующей походочкой прогуливаться. Даже если знают, что в уборную длинная очередь.

Самым первым, огораживающим звеном, перед помостом выстроились маги в парадных нарядных балахонах на случай подстраховки своих коллег, если что-то во время церемонии вдруг пойдет не так. Дальше, как почетные гости Империи, вставали делегации дружественных государств и народов. Я смотрела во все глаза: здесь были и эльфы, и уллихцы, и пара длиннобородых дедушек с посохами и в непривычных одеждах; и, по-моему, даже парочка смуглокожих дев-воительниц. Гномов видно не было, хотя я подозревала, что они наличествуют, просто их не видно из-за роста. Троллей тоже видно не было, хотя это как раз навряд ли, что из-за роста. У этих великанов не было своего государства, хотя по слухам они и добивались у Дастей-Ригии автономии земель, которые считали своей отчизной. Вдобавок у них не было официального лидера, кроме патрона повстанцев, которого как мятежника звать на официальное мероприятие просто несолидно (по крайней мере, до окончательного присвоения им права на автономию). Про людские делегации из разных дальних стран я и вовсе молчу. От обилия и пестроты нарядов рябило в глазах так, что я забывала моргать. За делегатами вставала Имперская знать, соответственно по мере удаления от помоста уменьшалась и степень знатности. Огромная зала была забита под завязку, гудела и колыхалась сотнями голов, напоминая предгрозовое море.

Наконец воины с бутафорски грозно поблескивающими алебардами осторожно прикрыли двери. Герольды, стоящие в дальних углах помоста, оглашая начало церемонии, подули в длинные горны, помещение заполнил низкий трубный гул, гомон толпы сразу стих, головы присутствующих обернулись к помосту.

Я отлипла от стены, привалившись к которой стояла все это время, и потянулась к мешочку с монетой, висевшему на шее под мантией и кофтой.

Тем временем в абсолютной тишине отворились двери, межующие главную залу с соседней, и по ступенькам, ведущим на помост непосредственно от дверей, начали красивым строем выходить ученики. Их было человек шестьдесят, но места в главной зале хватало. Я жадно вглядывалась в их лица, многие были знакомыми, некоторые — нет. Они с двух сторон обошли помост и встали вокруг него, лицом к помосту. На одном из углов их строя, ближнем ко мне и со стороны зрителей, я сумела рассмотреть того парня, который был вовлечен в наш спор. В общем-то не думаю, что он бы сильно нервничал и помнил про спор на коронации, если бы я не имела глупость попасться на глаза всем представителям школы. Но теперь он был настороже и ждал развития событий. Я заметила, что он метнул пару быстрых взглядов в толпу, но меня, разумеется, не обнаружил. Я сама толком не видела учеников из-за спин впередистоящих зрителей. Это и не было предусмотрено церемонией. Внимание зрителей было обращено на возвышение, а не на то, что ниже и около него. На помост тем временем выбрались пятеро архимагов Магического Магистрата, старых, дряхлых, зато в невероятно нарядных мантиях.

— Уважаемые дамы и господа! Жители и гости Зарежской Империи! Мы собрались здесь... — начал кряхтеть один из них, Гордей Мтиров. Его голос, магически усиленный, разносился над притихшей толпой. Я уже через минуту потеряла нить его официальной речи и уделила внимание действиям учеников. Те тем временем времени зря не теряли. Под дружный «Ах!» пронесшийся над толпой, они стали создавать и творить с помостом нечто немыслимое. Вот что значит правильное и отрепетированное совместное заклинание! Сперва помост выстрелил до потолка голубым столбом света, затем маленькими солнечными лучиками, которые осыпались множеством крупных разноцветных бабочек, порхавших какое-то время в пределах границы помоста. Постепенно бабочки стали замирать и сковываться льдом в воздухе, становясь бледнее, белее, пока не превратились в трехмерный ледяной узор, в котором тела бабочек постепенно перетекли в длинные витиеватые линии, которые понемногу начали ползать по-змеиному, переплетаясь друг с другом и занимая при этом все то же пространство от помоста до высоченного потолка. Их движение все убыстрялось и через минуту, когда уже невозможно было разобрать ничего, кроме белой вьюги из лент, взорвалась кучей разноцветных блесток, статично зависших и поблескивающих в свете, льющемся сквозь витражи. Архимаги все так же спокойно продолжали стоять на помосте в центре великолепного представления и произносили церемониальную речь. Блестки тем временем начали кучковаться и перетекать в фигуры различных животных. Теперь между невозмутимыми архимагами расхаживали два единорога, синий медведь и волк, над ними красиво наматывал маленькие круги ястребок.

Все началось, когда у продолжающего усыплять слушателей речью Гордея принялась зеленеть длинная борода, которая обычно всегда была седой. Вообще, поначалу этот странный факт не обратил на себя должного внимания, но когда к архимагу подошел один из бродящих по сцене единорогов и, подцепив кончик изумрудной бороды, стал его флегматично пережевывать, по залу начались неуместные смешки. Я поняла, что архимаги просто не видят иллюзий, творящихся на одном помосте с ними, и схватилась за живот, в беззвучном смехе сползая вниз по стене. На голову другого архимага спикировал павлин, неожиданно появившийся в небе рядом с ястребом. Павлин распушил хвост и продолжал гордо сидеть, примяв магический колпак, пока его обладатель вертел головой, непонимающе приглядываясь к залу, который всхлипывал, отворачивался, пряча улыбки, и хохотал, уткнувшись в платки и веера. Вскоре на голову к павлину пристроился ястреб, уставший летать. Теперь на голове у ничего не подозревающего архимага сидела пошатывающаяся и балансирующая крыльями от его движений пирамида. В полу мантии еще одного мага на манер мелкой уличной шавки вгрызся волк, который трепал ткань и мотал головой, явно получая немыслимое удовольствие. Я засекла, что возле учеников началось волнение, и заметила школьных преподавателей, в спешном порядке влезающих в строй, что могло означать только одно — курьезная часть выступления была незапланированной импровизацией, что, как ни кощунственно, развеселило меня еще больше. В общем-то, не успели зрители догадаться, какая роль была уготована еще одному магистру, к которому направился синий медведь, облачившийся в женский кокошник, как чудесное видение резко оборвалось. Вместо этого возник столб белого света, который постепенно стал разноцветным и полосатым, как слоеный пирог. Постепенно слои стали перетекать, смешиваться. Дальше шло очень эстетичное, но, безусловно, не такое интересное как до этого представление. Я же поразилась великолепию замысла своих коллег-студентов. Если этот спектакль и в самом деле был запланированной диверсией, то доказать сие будет крайне сложно. Потому как заклинание-то совместное — всегда можно сослаться на то, что кто-то один из шестидесяти человек неправильно думал и колдовал, а все остальные чисты пред законом и директором. А кто он — тот коварный рассеянный тип — поди разберись, легче собрать декомпрессорный магрегат, который разработали на одной из кафедр нашей школы во время какого-то сильно продуктивного застолья, после чего даже получили наградку за новшество, но собрать его (так, чтоб он еще и работал, ессно) — увы — пока никто не смог.

Окончилась речь магистров восхвалением Империи, его жителей и всякой прочей напыщенной торжественностью. Иллюзия на данный момент представляла собой клубящийся густой туман из золотой блестящей пыли, сквозь который странным образом хорошо были видны фигуры магистров, но больше ничего нельзя было рассмотреть.

— ... Славься Империя! — воскликнули магистры. И в тот же момент туман разделился на пять частей и образовал на помосте пять огромных от пола до потолка фигур членов Императорской семьи, словно отлитых из золота.

— Славься Империя! — дружно подхватили присутствующие в зале официальные государственные лица, в том числе и ученики школы, а также просто патриоты Империи.

От этого рева фигуры Императорской семьи изменили свое состояние на жидкое и обрушились от потолка лавинами расплавленного золота. Зрители охнули и невольно отшатнулись, но огромные волны растворились на границе помоста, так ни до кого и не долетев и не обогатив, а на месте схлынувших фигур на помосте оказались живые члены Императорской семьи, облаченные в золотистые элегантные до невозможности наряды, и стоящие в тех же позах, что статуи. И мне стало ясно, что они незамеченными пробрались на помост под прикрытием того золотого тумана. Но, справедливости ради следует заметить, что предстали они действительно эффектно и впечатляюще.

Дальнейшая часть церемонии представляла для меня непосредственный интерес. Архимаги засуетились и по одной им известной закономерности, словно шахматные фигуры на доске, расположили Императора, его супругу, двух их сыновей и дочь внутри октограммы помоста. В особом порядке по углам октограммы были разложены царские регалии: Великий скипетр, инкрустированный изумрудами и рубинами; Главный посох — шест из редкого растения синеопы, которое является симбиозом дерева с вкраплениями голубого прозрачного минерала, который только из этого дерева добывается и называется тождественно, украшенный золотом и эсвиритом — белым металлом, найденный гномами в землях эльфов; Круг любви и мира, висящий обычно над троном и представляющий собой полусферу из серебра, украшенную алмазами; Чаша власти — глубокий и широкий кубок из серебра, окаймленный изумрудами. Маги на глазах у всех заполнили Чашу какой-то серой неприятной на вид жидкостью и, перед тем как поставить ее на свое место в октограмме, дали испить всем членам Императорской семьи. Те смотрели на содержимое чаши с нескрываемым подозрением, но по паре глотков таки сделали. Наконец магистры выстроились вокруг октограммы, как древние язычники для жертвоприношения, и приступили к проведению непосредственно самого обряда коронации. Они начали синхронное колдовство, бормоча древние заклинания и размахивая палочками. Магический фон в зале всколыхнулся. Над октограммой начал вздуваться огромный прозрачный синий пузырь, расширяясь, колеблясь и поглощая тех, кто находился внутри фигуры. Пузырь нарастал, меняя цвет с синего на ярко-голубой, затем на бледно-голубой. Шар уже был неистово огромным, он разросся почти над всем помостом, огибая только магов, продолжающих обряд, из-за чего снизу был вогнут в пяти точках, будто от пальцев огромной руки. И если защитный контур территории дворца на срезе под землей втягивал магический фон, оставаясь при этом нейтральным на поверхности, то эта сфера излучала от себя огромную мощь. Любой маг, прошедший через Ступень, здесь и сейчас ощущал ее всем своим телом. Собственно именно этого момента я и ждала, зажимая в ладони монету.

Технология доказательной базы в нашем споре была продумана до мелочей, иначе и не бывает, когда обе стороны не без оснований подозревают друг друга во всяческих подлостях. Монета была зачарована и могла сработать только от облучения огромной магической волны, исходящей во время обряда, и должна была окрасить ладонь, оставив на ней чернильно-синюю метку. Логично, что активировать ее мог лишь тот, кто побывал бы на церемонии. Но мои мнительные одноклассники предположили, что я смогу упросить какого-нибудь сильного мага неведомым им образом облучить монету, и тем самым предъявить метку, не побывав на церемонии. Для этого мне было поставлено условие обменяться монетой и неизвестным мне предметом с одним из двух сообщников, которые и стояли сейчас по углам помоста. К слову сказать, я потребовала этот самый загадочный предмет тоже зачаровать, как и монету, на тот случай, если обстоятельства повернутся таким образом, что обмен придется совершать до коронации. Таким образом, схема исключала возможность сговора сообщников с моими недругами, меня — с сообщниками и с таинственными невероятно сильными магами. Какую бы метку я не получила на ладони — от своей монеты или от предмета обмена с сообщником — это являлось бы достаточным свидетельством моего присутствия, вдобавок я бы предъявила тот самый таинственный предмет, а один из пособников — мою монету.

Вот стояла я, держа в ладони монету, но никоим образом не ощущала, что с ней хоть что-то происходит. Занервничав, разжала ладонь, но ни метки на ней, ни какого-либо «шевеления» со стороны монеты не заметила. Я ужаснулась, покрывшись липким потом, мало мне панического ужаса; итак была разодета как капуста, теперь стало просто нечем дышать. В предчувствии нехорошего открытия я монету потрясла, затем прослушала, после опять потрясла, и от отчаяния чуть не полизала и не погрызла. Судорожные попытки подумать заставили меня застонать. Может ли такое быть, чтобы монета вдруг сломалась? Разрядилась? Но когда?! И тут я вспомнила нестерпимую стынь тоннеля. Во мне словно что-то оборвалось. Проклятый охранный контур разрядил мою монету. Зарядить ее снова я не успею, да и навряд ли смогу до того момента, пока магия обряда не прекратится, что должно произойти вот-вот, потому что пузырь из светло-голубого уже стал почти белым, как чистая простыня. Фигуры монаршей семьи сквозь него проглядывали, как сквозь туманное молоко. Можно было бы надеяться, что метка появится уже после завершения коронации, но я ЗНАЛА, что она должна была проявиться сейчас. Забыв обо всем на свете, с ужасом оглядела шар, который набирался бледности, как страдающий слабым желудком человек, перебравший с алкоголем. А потом, еле сдерживаясь, чтобы не пускать в ход локти, начала продвигаться к помосту, точнее к его углу, а еще точнее к тому, кто стоял на этом углу и у кого был единственный мой шанс получить сейчас метку.

Надо отдать мне должное — добралась я почти до первых рядов (наверное, в большинстве своем потому, что двигалась вдоль стены, и люди на Императорской коронации более культурные, чем, скажем, ученики в школьной столовой). Но меня угораздило запутаться ногами в собственной (то есть не совсем собственной) сетке, незаметно (и очень некстати) выпавшей из рукава, и растянуться на полу подобно придверному коврику. Я подняла голову, и одновременно с этим белый шар вспыхнул, залив зал нестерпимо ярким светом. Я бессильно уронила голову обратно на руки. Невероятно! Совершила невозможное — пробралась на коронацию, и все усилия оказались напрасны из-за какой-то разрядившейся монеты! Через секунду, когда после ослепления светом к присутствующим вернулась возможность нормально видеть, какой-то добросердечный гость помог мне встать и поинтересовался моим самочувствием. Я молча подняла на него полные скорби и осатанения глаза, один из которых нервно дергался, и лицо, которое выражало крайнюю степень неудовольствия посредством скошенной на один клык улыбки, и гость спешно ретировался, пробормотав сбивчивые извинения за то, что посмел тревожить мою персону во время безусловно важного для меня пребывания на полу.

В это время Императору с супругой на головы торжественно надели короны правителей, а их отпрыскам менее массивные тоненькие витые обручи. На плечи накинули парадные алые мантии, подбитые серебристо-коричневым мехом. Во главе Императора вся семья спустилась по центральной лестнице помоста и прошествовала по дорожке до внешних дверей залы.

Увидев летописца, пристроившегося сбоку от толпы со своей дощечкой, закрепленной на веревке, перекинутой через шею, я рванула к нему.

— Дело жизни и смерти, — с полудиким видом объяснила я. — Вы не одолжите мне ваше перо на секунду?

Писарь предпочел со мной не спорить, наверное, догадавшись, что если я не получу вожделенное перо, дело пойдет о его жизни и смерти. Я сильно сжимала монету так, что на ладони отпечатался ее контур, который я недрогнувшей рукой обвела и затушевала. Проведя сии манипуляции, я поспешила перехватить одного из ребят, с которым должна была обменяться предметами. Ученики как раз сейчас шли по зале вслед за Императором, монаршей семьей и Архимагами.

— Крин! — я дернула парня за рукав, незаметно (если это вообще возможно на глазах у орды гостей) вклиниваясь в строй сбоку. — Давай мне свой предмет!

Он посмотрел на меня как на восставшего из мертвых — с безграничным ужасом и изумлением. И еще ему было очень не по себе.

— Варька?! — он заметно занервничал. — Ты как...?

— Некогда! — шикнула я на него. — Держи мою монету и отдавай мне свою, или что там у тебя.

— Э-э-э, понимаешь, тут такое дело, — он чуть оттянул ворот мантии, словно тот его душил, — я, в общем, забыл его в комнате.

У меня отвисла челюсть. Какой у меня сегодня удачный день!

— ...Понимаешь, я же не думал, что ты действительно сюда проберешься.., — продолжал оправдываться виноватый.

— Я тебя убью. Потом, — вырвалось у меня и, наступив ему на край мантии (Крин споткнулся и полетел носом вперед, но все же умудрился выровнять шаг) и заодно злобно отдавив ногу его соседу, я рассекла строй из учеников, где через троих студентов обнаружился второй пособник. В колонны они строились зеркально друг другу, поэтому люди с крайних углов помоста попали в один ряд.

Здесь я тоже удостоилась порции удивления, но все-таки сумела обменять свою монету на желанный сверток с предметом, после чего отпочковалась от кучи студентов и врезалась как нож в мягкое масло обратно в толпу гостей, в которой и поспешила затеряться до момента прибытия к воротам. Тем более что в какой-то момент где-то позади снова промелькнул директорский пронзительный взгляд.

На улице строй элитных царских витязей повел коронованное семейство до ворот в город к специальной трибуне, возле которой уже сплошным ковром из голов колыхалась прорва простого люда, жаждущего приветствовать нового государя. Замыкали делегацию гости из главной залы, накинувшие на плечи теплые накидки и плащи. Некоторые, впрочем, отправились через внутренние двери обратно в основной корпус дворца. Вне залы ученики продолжили свое выступление, взрывая над головами шествия иллюзорные фейерверки, петарды с конфетти, создавая дождь из цветов, которые, однако, исчезали, так ни до кого и не долетая; в общем, привлекли внимание к колонне задолго до того, как простолюдины смогли бы самостоятельно ее заметить.

Возле трибун творилось нечто невероятное. Народом, словно паклей между бревнами, была заполнена не только площадь перед воротами, но и все прилегающие улицы. От радостного крика, который поднялся при появлении Императора, закладывало уши. Я быстренько наколдовала себе воздушные ушные затычки. И развернула маленький холщовый сверток, с синим пятном от среагировавшего на коронации предмета. Цвет пятна был несколько светлее, чем от чернил, но какая теперь разница? Внутри оказалась медная пластинка в виде ромбика.

Школьники встали тремя группами позади и с боков от трибуны и продолжали красочно украшать небо над Императором зрелищными радугами, птицами-парадизками и туманными фигурами, перетекающими одна в другую. Зрителям нравилось. Но я знала, что создание красивых иллюзий — лишь дополнение к основной цели нахождения учеников здесь — обеспечение дополнительной безопасности на случай враждебной магической атаки. Перед воротами и трибуной было оцепление, поэтому мне пришлось дожидаться окончания речи, после которой ликующая толпа отправилась участвовать в гуляниях на городских площадях. Мне удалось добраться до Охраны главных ворот и, прикинувшись приболевшей ученицей (в доказательство пришлось хвататься за живот и демонстрировать муки боли на лице, а также возмущенно трясти перед носом подозрительно щурящегося охранника золотой сеткой и ученической палочкой) выбраться наконец-то в город.

— Фу-ух, — я свернула на городскую улицу и неверяще, чувствуя себя уловом, отпущенным в реку, осмотрелась по сторонам. — Неужто выкарабкалась?

В школе царило затишье: никого около ворот, перед главным входом, ни одна растрепанная голова не глядит из окна. Оно и понятно: какая ж ученическая душа не захочет побывать на народных гуляниях, посмотреть бои на мешках, кулачные стычки, запустить зубы в румяный пирожок, купленный у лотошника, а то и урвать (читай — слевитировать) из центра самой сильной толчеи и давки дармового государева угощения. Но мои оппоненты по условиям спора должны были до трех часов дня педантично сиживать у окна, ожидая моего триумфального возвращения. Да и Томка, поди, с ними волнуется. (На самом деле, волнуется-то она одна, недруги, скорее всего, просто предвкушают и махратят розгами деревянную чурку, оттачивая на ней свое мастерство бичевания.) В том, что ни у какого оконца меня не ждут, я убедилась почти сразу как проникла на школьную территорию. Внимание мое привлекли окрики, хохот и гвалт, слабо доносимые ветерком с хозяйственного двора школы. Любопытство всегда было моей самой сильной слабостью. Прежде чем разыскивать одноклассников, я решила утолить его (хотя легко ли накормить левиафана?).

Увиденное повергло меня в шок. Сюрпризы, словно из бездонного мешка, не кончались. Я как раз свернула вместе с тропинкой к конюшне из-за угла соседнего строения, когда увидела то, чем развлекались мои одногруппники, ожидая трех часов, чтобы отправиться гулять и отмечать свой выигрыш. Они строили пирамиду из лошадей. Хвос, это вам не карточный домик сложить! Лошади явно были обездвижены, иначе они наверное выказывали бы хоть какое-то шевеление и попытки к бегству. Два огромных тяжеловоза — серый и пегий, с огромными, как дно у бочки, копытами, являли собой основу. Две легкие каурые кобылки перпендикулярно первому уровню конструкции, размещались на крупах и почти у холок коней соответственно. Подросший жеребенок прямо сейчас совместными усилиями десяти человек левитировался вверх. Что интересно, будь кони не обездвижены, столь длительная левитация их была бы невозможна, как, впрочем, и любого другого живого и, следовательно, нестабильного объекта. Именно это я и учла, когда, схватившись за палочку, расколдовала несчастного лошаденыша. Ох, как они бегали! Я заливисто хохотала, но внимание на меня обратили только когда норовистый рослый жеребенок, побрыкавшись, накусавшись и погоняв «архитекторов» по дворику, умчался по тропинке, дальней от меня, куда-то вглубь территории. Я к этому моменту уже вместо нормального смеха издавала невнятные хрюки-хрипы и сидела в сугробе, не имея сил из него встать:

— Эге! Ну, умора!

— Варька, хвосова девка! — узрев меня, Ерема сжал кулаки и затем незаметно потер зад, отбитый неподкованным копытом. — Нарываешься?!

— Она уже итак нарвалась дальше некуда, — вставая рядом с Еремой, высказалась Мариска. — Бить будем сильно и больно, — чересчур ласково пообещала она, взирая на меня сверху вниз.

— Дорогие вы мои! — обрадовалась я, продолжая пребывать в сугробе, и радушно распростерла к ним руки. Рукавичек у меня не было, синее пятно на озябшей ручонке нашло своих благодарных зрителей, все уставились мне в ладонь, как бараны на новые ворота. У Мариски, Еремы и Жица лица сразу вытянулись, аки блины на просвет, отдельные личности машинально продолжали улыбаться. — Даже можно сказать насколько дорогие — семидесятизолотниковые! Надеюсь на ваше великодушие, я ведь вам подарочек принесла! — я всплеснула руками как заботливая тетушка и извлекла сверток с медным ромбиком. Одноклассники как загипнотизированные провожали взглядом мою ладонь. Я запустила в Ерему свертком, он перехватил его одной своей лапищей и вытряс на другую медный ромбик. Теперь всеобщее внимание привлек этот кусочек металла.

— Я не верю, — прошептала Мариска. Через секунду она оторвалась от ромбика и взяла у Силида какой-то пузырек, который опрокинула на ватку. Мне бы обратить на это внимание, но я, возгордившись, ликовала, сидя как квочка в гнезде в своем сугробе. Томка подала мне руку, чтобы помочь подняться, но была оттерта в сторону Мариской, улыбающейся по-змеиному:

— Позволь мне помочь тебе, о великая!

От столь неприкрытого признания моих очевидных достоинств я умилилась и соблаговолила ей вытянуть себя из сугроба. Мариска схватила меня за руку, но через секунду отпустила. Я недоуменно полетела обратно в уже практически обжитую кучу снега.

— Ага-а-а!!! Вот я так и знала! — ликовала Мариса, суя под нос Ереме и остальным ватку, окрасившуюся синим от соприкосновения с моей ладонью. Она наклонилась ко мне, самодовольно улыбаясь. — Блефуем-с потихоньку, да? Не на таких напала! Краска от настоящей монеты несмываемая! Ха-ха! Готовь зад, Варенька, порка состоится сегодня вечером.

Я беззвучно пооткрывала рот, собираясь доказывать, что была на коронации, но меня опередил раскатистый, подобно громыханию грома, рев:

— Что это такое?!!!

Я глянула за спины одноклассников и обмерла. На дальней от меня тропке стоял директор, пораженно взирающий на лошадиную пирамиду. На животе у него виднелся белый отпечаток конского копыта. Видимо, жеребенок объявил человечеству вендетту, умчался нести возмездие за свой испуг в массы и мастерски делал свое дело. Одноклассники медленно обернулись. Немая сцена длилась пару секунд. Потом они все врассыпную бросились бежать, как тараканы от занесенного тапка.

— Стоять!!! — заорал бордовый Тихон Петрович. И абсолютно напрасно: скорость улепетывания школьников только увеличилась. Директор за какие-то мгновения раскидал по беглецам обездвиживающие заклинания. Многие были застигнуты практически в прыжке или в других неустойчивых позах, отчего деревянно валились на землю. Утечь от такой сомации не удалось никому.

— Я же сказал «стоять», — не торопясь, нехорошим тоном повторил директор. — Вы все сейчас пройдете в мой кабинет, — постановил он, обрубая каждое слово, будто топором. Я была отчасти замаскирована сугробом, и, наверное, поэтому не была примечена и обездвижена. Я покивала, соглашаясь с директором и, проигнорировав отсутствие варежек, перевернулась и попыталась на четвереньках незаметно скрыться с места происшествия. И когда я, тряско и деревянно переставляя одубевшие от холода конечности и оступаясь на края своей одежды, уже почти добралась до угла, который скрыл бы меня от опасности... то оцепенела.

— А вас, Варвара, — раздался надо мной суровый директорский глас, а в поле зрения взметнулся подол официальной мантии и встали носы начищенных сапог, — это касается в первую очередь.

После чего нас всех благосклонно расколдовали. Я поднялась на ноги и отряхнулась от снега. Рядом приходили в себя приунывшие одноклассники. О том, чтобы убежать сейчас, не могло быть и речи — педантичный директор запомнил всех и каждого. Пирамида под его строгим присмотром была разобрана и отправлена по стойлам. А дальше он, словно утка выводок, отконвоировал нас в кабинет. Я, опережая возможный обыск себя и не желая подставлять Расту, с которой мы успели неплохо сдружиться за время подготовки концерта к празднику, изловчилась незаметно передать Томке золотистую сетку, которую понятливая подружка шустро запрятала под куртку.

Усаживаясь за стол, директор глубоко вздохнул, а я подсчитала, что у него сегодня день был намного тяжелее даже моего. Поглядев куда-то вдаль своих мыслей, он перевел взгляд на нашу компанию. Потом, по-прежнему исподлобья поглядывая на всех, достал откуда-то из ящика стола платок, потыкал в него палочкой, сделав мокрым, и наложил на лоб. Я вместе с Томкой встала чуть сбоку от остальных и стала уже привычным образом рассматривать ковер. Директор, поняв, что от его манипуляций с платком и намека на скверное самочувствие никто не раскаялся, пожевал сухими губами, пошевелил усами и начал размеренную речь:

— Я очень боюсь того момента, когда вы окончите школу. Даже представить не получается, что вы сможете натворить после выпуска, оставшись без присмотра. В то же время день, когда вы покинете стены подведомственного мне заведения и снимете с меня ответственность за производимые вами глупости и разрушения, станет, возможно, одним из самых счастливых в моей жизни. Я не имею никакого желания выслушивать ваш лепет и невнятные объяснения произошедшему. Поэтому просто объявляю о месяце отработки на конюшне тем, у кого сейчас ее нет, и о продлении ее на месяц тем, у кого есть.

— Но я ни при чем! Меня вообще там не было. И Тамара тоже не участвовала, она меня ждала, — пискнула я, впрочем, не сильно желая быть услышанной и тем самым привлечь к себе всеобщее внимание. Остальные даже не попытались опротестовать свою меру наказания и вообще стояли странно притихшие. Тихон Петрович перевел взгляд на меня — будто гирей придавил, а я на ковер.

— А вы, Варвара, вообще удивительным образом умудряетесь отметиться во всех эпизодах различной степени пакостничества, хулиганства и вандализма, какие только возникают. Не сомневаюсь, что в большинстве из них вы являетесь еще и непосредственным зачинщиком. Может быть, тогда расскажете мне, где вы были в тот момент, и откуда с ваших слов вас дожидалась Тамара, а?

В моей голове зазвенел тревожный набат. Это был тот самый ключевой момент, которого я и опасалась. Я молчала, судорожно рассуждая. Чего добивается директор — ясно, как запотевшая бутыль, обтертая рукавом: он видел меня на коронации и теперь выбивает признание. Не выбьет сейчас — будет вызывать завтра, послезавтра и так до беспредельности. На его месте меня бы тоже до жути мучал вопрос — как могла сопливая школьница найти лазейку в системе охраны дворца, разработанную лучшими магическими умами Империи, и проникнуть на коронацию? Но если я признаюсь, тогда на меня Ладмир опечалится. Так разогорчится, что и скормит кридоям с глаз долой — в желудок вон.

— Вы знаете, — дожимал препротивный директор, — без этого я обязан буду наказать вас наравне со всеми, так как ваши слова ничем не подтверждены. Где вы были?

С другой стороны лучшего доказательства моего пребывания на коронации и придумать нельзя. Ну, если мне и придется раскрыть карты, то почему бы не поиметь с этого выгоду в семьдесят золотых?

— Вы в чем-то меня подозреваете? — напрямую спросила я и посмотрела прямодушно в его прищуренные озлоблением очи.

— Скажи, ты была сегодня в Императорском дворце? — директор даже подался вперед, желая, нет, — страждуя услышать ответ на вопрос. Он, по-моему, начисто забыл о моих одноклассниках, замерших по соседству и жадно слушающих. Зато я не забыла. Я торжествующе глянула на Мариску. О, одно ее выражение лица сторицей окупило все трудности, через которые мне пришлось пройти! С одной стороны — отличная возможность для нее подложить мне свинью и подтвердить, что я была на коронации, ведь медный ромбик наверняка зародил в ее душе кой-какие сомнения, с другой — тогда нужно признать за мной и выигрыш в споре. «Что делать??» — читалось на ее лице крупными буквами. Я театрально всхлипнула (сидение в сугробе обеспечило меня правдоподобно заложенным для покаянного плача носом) и пролепетала, робко глядя исподлобья и теребя замызганный рукав замызганной перипетиями дня мантии:

— Да, кажется.

Директор выдохнул. Мне подумалось, что он все-таки опасался массового помешательства, вызвавшего странное и нелогичное видение моей особы, а мое признание развеяло эти подозрения. — А вы меня видели там, да?

— Не я один, — нахмурился Тихон Петрович и, глянув на переминающихся по ковру одногруппников, сгорающих от любопытства, милостиво отпустил их. — Все могут идти.

Я одной из первых обрадовано рванулась к двери.

— А вас, Варвара, попрошу остаться, — многозначительно добавил он. Томка сочувственно улыбнулась. Долго уговаривать учеников не пришлось, кабинет опустел за доли секунды. Дверь захлопнулась. Директор нарочито медленно развернул снятый со лба платочек, просушил заклинанием, сложил его по новой, дотошно отглаживая при этом каждую складочку ладонью, и запрятал его куда-то обратно в недра стола. Я робко топталась на ковре, подавленная столь мощным психологическим приемом. — Может быть, вы поделитесь со мной, барышня, каким образом вам удалось пробраться во дворец?

Оставшись в одиночестве, я, честно говоря, струхнула. Врать директору один на один — это вам не то же самое, что бравировать при свидителях-сокурсниках.

— Понимаете.., — я шумно сглотнула пересохшим горлом. Директор был само великодушие и предложил мне стакан воды, которую я долго и старательно хлебала, желая отсрочить момент признания. Директор терпеливо ждал. — Вы, может быть, не знаете, но я с... со своими... кхе... с друзьями, — я махнула рукой в сторону закрытой двери, — поспорила. — Тихон Петрович издал какой-то невнятный хрюк, видимо, он не ожидал, что объяснение окажется настолько прозаичным, но потом собрался с душевными силами и кивнул. — Да-да! Так вот, я утверждала, что смогу попасть на коронацию. Естественно, я даже не представляла, как смогу такое осуществить, ведь все знают, что это невозможно, тем более для такой ничем не примечательной ученицы, как я, — я скромно потупила взгляд. — И я стала просить богов помочь мне, — директор слегка насторожился и стал барабанить пальцами по столу. Он ждал от меня сухого изложения фактов, например, что лестница приставлена к забору на северной стороне в трех саженях от угла, заклинания применялись такие-то, и перечисление сообщников поименно, но никак не описания душевных терзаний. — И вот сегодня с утра, когда я понимала, что не знаю, что мне предпринять, я пошла на задний двор школы, чтобы мне никто не мешал, и молилась, молилась. На капище не ходила, нет. Сами понимаете — студенты — и на подношения денег никогда нет. Просила богов только о том, чтобы мне избежать наказания за проигрыш. И представляете, — Тихон Петрович шокировано поднял взгляд, словно догадавшись, что я сейчас скажу, и отказываясь верить, что я не постесняюсь на директорские уши навесить подобную лапшу, — неожиданно очутилась во дворце!

— Что? — переспросил он.

— Неожиданно очутилась во дворце! — угодливо повторила я и привсплеснула руками — самой в диковинку!

— Варвара, я здесь шутки шутить не намерен, — сухо произнес директор. — Это дело государственной важности. Если ты нашла способ обхитрить охранную систему, то значит, это же смогут сделать и другие — воры, преступники, убийцы. Ты понимаешь, к чему это может привести? Ты можешь мне все рассказать, тебе ничего за это не будет. Я еще не распространялся насчет тебя, но этим инцидентом могут заинтересоваться в МагГистрате, а там с тобой церемониться, как я здесь, не станут.

— Тихон Петрович, — я встала в позу оскорбленной невинности и скрестила руки на груди, — вы мне льстите. Я не настолько гениальна, чтобы в чем-то превзойти лучшие магические умы Империи. Но, если вы сами не верите в могущество богов, то это не дает вам права заставлять меня отвергнуть мои религиозные убеждения и верования, потому что они — это все, что у меня есть! Это было чудо!

— Ладно, допустим, чудо, но как вы объясните свое облачение? — директор откинулся на спинку кресла и вернулся к официальному обращению. — Ведь вам не выдавали золотую сетку, значит вы, предполагая скорое свершение этого «чу-да», либо одолжили, либо незаметно позаимствовали ее у кого-то? Так?

Я побледнела. Если он узнает про Расту, конец мне и моим доводам, которые поплывут, как масло на сковородке.

— Это тоже было чудо! — продолжала по-ослячьи упираться я. — Видимо, провидение знало, в каком образе мне лучше всего появиться во дворце, чтобы не привлечь лишнего внимания. Как только я вышла из ворот, сетка исчезла сама собой. Можете меня даже обыскать, — я бесстрашно раскинула руки.

— Я ни во что не верю так сильно, как в вашу изворотливость, Варвара, — со странной смесью веселья и осуждения поглядев на меня, констатировал директор, — будь сетка сейчас при вас, вы вряд ли стали совершать столь патетичные жесты. Все, свободна.

Я, боясь, что ослышалась, бегом кинулась к двери, пока директор не передумал. Даже странно было выходить из директорского кабинета, не получив очередной порции нотаций и разъяснений. Воистину, сегодня очень странный день.


Для подруги, потащившей меня на гуляния сразу по возвращению меня в комнату, пришлось придумывать правдоподобное объяснение про массовый гипноз учеников и директора, который я якобы тайно провернула. Что, конечно, о настоящем проникновении на коронацию и речи не идет, иначе зачем бы мне было рисовать фальшивую отметину на руке? Ромбик? Который? Ах, этот! Так, это... он был добыт с помощью сговора с одним из парней, помогавших в споре. В общем, под конец я так завралась, что боялась сказать хоть слово, дабы не противоречить самой себе, а Ладмира с его тайнами и ходами просто тихо возненавидела. Уж лучше бы согласилась на порку.

На ужине я подошла к Ереминому столику.

— Приятного аппетита, высокоуважаемые конюхи! — радостно поприветствовала я их. Ответом мне были разъяренные взгляды, Ерема грозно втянул носом воздух и поперхнулся картошкой. Я же лишь еще более умилилась. — Ни в коем случае не стала бы отвлекать вас от еды по пустякам, — я заботливо переставила ему поближе по столу стакан с компотом и, не стесняясь в силе и замахе, огрела подавившегося кулаком по богатырскому хребту (Ерема сразу замер и странно замолчал), — я пришла обсудить получение своего выигрыша.

— Какого выигрыша? — сощурилась Мариска.

— Такого, — заподозрив неладное, я тоже прищурилась, скопировав ее взгляд (после нашего невольного отработочного приобщения к мастерству завхоза, оно мне вообще на раз плюнуть было), — в семьдесят золотых.

— Не знаем такого, — протянула Мариска, — условия спора не были выполнены, и денег ты не получишь.

Я оторопела от такой наглости, но виду не показала.

— И слово директора и прочих свидетелей для вас не доказательство? — Я знала, что одноклассники днем успели переговорить с соучастниками спора и некоторыми очевидцами моего пребывания во дворце.

— По условиям спора ты должна была поставить метку на ладонь, без этого выигрыш недействителен, — Мариска встала и приблизила ко мне лицо.

— Я не виновата, что вы так плохо зарядили монету, что она не сработала, — я встала на цыпочки и уперлась носом в ее нос. — Выигрыш мой, ты еще скажи, что вы меня выпороть собираетесь. Да я против вас такой ученический бунт подниму, что вы пожалеете, что ваша конская пирамида не упала и не раздавила вас как букашек!

Ну, что я могу сказать? Выпороть меня, конечно, не выпороли, но и мешок с семьюдесятью золотыми исчез, как детские слезы при виде пряника. Хотя многие мои знакомые мне сочувствовали, народные волнения поднять я не успела, так как через неделю после коронации наступила пора каникул, и многие ученики раньше срока отправлялись по домам. Если кто и остался в выигрыше от всего случившегося, то это букмекеры. Так как ни одна из спорящих сторон не получила желаемого, то выигрыш ни за кем толком не признали, соответственно, почти все ставки легли в чей-то бездонный карман. Ко мне тоже подходили два тщедушных вышибалы, но я и их убедила в собственной правоте (отправила за подтверждением моего присутствия на коронации к директору). После этого меня со всеми почестями и заверениями в уважении оставили в покое. Занятий как таковых не было, вместо этого на время каникул нам выдали огромные списки литературы для самостоятельной отработки материала. В школе оставались только те, кто участвовал в поддержании порядка на коронационных дневных мероприятиях и вечерних балах. Через два дня я осталась в комнате одна, Тамарка отбыла к тете и дяде в Фетравлик.


В полутемной комнате было уютно, толстые оплывшие свечи горели ровно, вот только читать про шалости эфирных духов в быту и методы их изгнания из жилища мне надоело. Хотя примеры того, как хозяева, видя кощунственный перевод спирта из закромов на сжигание в ходе заклинания, изгоняют самих магов; или как маги, надышавшись испарениями спирта, отказывались изгонять таких «отличных зеленых парней», как эфирные духи и, заговорщицки шепча, предлагали вместо этого мужьям бесплатно провести против их жен бесогонные экзорцизмы, меня очень повеселили. Я отложила книгу из той Томкиной кучи, что подружка не уволокла с собой, и оглядела опустевшую, как берлога медведя по весне, комнату.

Ладмир с тех пор так и не объявлялся и, хотя с его амулетом беспрепятственный доступ в подвал мне был открыт, спускаться и блуждать в потемках, разыскивая его, мне не хотелось. И тут я очень кстати вспомнила про лыжи, которые почему-то до сих пор хранились у нас в комнате. Лучшего момента, чтобы вернуть их владельцам, и быть не могло — школа практически опустела, а все, кто по той или иной причине еще остался, сейчас, скорее всего, спят — за окном почти ночь. Из компании дружков в школе находился только один Сапень, который дожидался скорого прибытия отца в столицу, чтобы вернуться телепортом домой вместе с ним. Я влезла в тапки и, подхватив лыжи, пошла по темным коридорам на третий этаж. После моего продолжительного стука в дверь за ней, наконец, послышалась невнятная возня.

— Кто там? — раздался хриплый заспанный голос, не предвещавший ничего доброго.

— Сапень, ты спишь? — прошептала я в щелку между дверью и косяком.

— Хвос! Ночь-полночь! Конечно же, нет! — язвительным тоном отозвался Сапень.

— Я так и думала, — доверительно поведала я, слушая шлепанье ног по полу. Наколдовала светляка. В замке провернулся ключ, и в дверном проеме показалась помятая Сапневая физиономия. Оглядев меня с ног до головы и уделив особое внимание лыжам, он удивленно вскинул брови:

— Ты что, на лыжах сюда ехала?

Я в ответ тоже оглядела его с ног до головы:

— Эротичные труселя, — кивнула на сочно-зеленые семейники, оттеснила его с проема и вошла в комнату, походя фамильярным жестом прислонив к нему лыжи.

— Специально надел к твоему приходу, — не остался в долгу Сапень (на моем языке сразу зависло язвительное подозрение, что до того он, стало быть, ночевал вовсе нагишом и, мол, как там, бедный сосед по комнате Лорг такое терпит; но ситуация моя была не такая, чтоб сильно к словам придираться, и я устало подзакатила глаза, стараясь выбросить из головы непредумышленно все равно в нее лезущие голозадые картины), но все-таки прошел к стулу и штаны надел, после того, как запрятал лыжи куда-то за шкаф (я содрогнулась, вспомнив, при каких обстоятельствах на моей памяти их оттуда извлекли). Парень не роптал, так как знал, что так просто меня теперь все равно не выгнать. — С чем пожаловала?

— Сижу я, значит, мучаюсь от бессонницы. Дай, думаю, хоть лыжи обратно отнесу, а то вдруг они здесь кому сильно нужны.

— Это ты правильно придумала, — ядовито покивал Сапень, — ночью лыжи — самая необходимая вещь, без них никак.

— Вот и я так подумала, — обрадовано кивнула я. Мы помолчали. Сапень, нахмурившись, меня разглядывал, я широко и глупо улыбалась.

— Ну и чего ты от меня хочешь? — спросил, наконец, Сапень.

— Давай страдать бессонницей вместе! — без промедления оттараторила я, продолжая улыбаться в тридцать два зуба.

— Но я не страдаю бессонницей и хочу спать, — резонно возразил приятель.

Я грустно вздохнула, перестав улыбаться:

— Так непривычно засыпать одной в комнате. У меня всегда во время каникул бессонница. Тебе хорошо, завтра уедешь.

Сапень смягчился.

— Ну да ладно тебе, я же не знал. Хочешь, спи здесь. На кровати Лорга, — великодушно предложил он. — Обещаю не приставать, — добавил он, улыбнувшись.

— Да нет, спасибо. Но вот если бы ты посидел со мной в комнате, пока я не усну, я была бы тебе очень благодарна, — робко взглянула я на него. Сапень поднялся, натягивая свитер.

— Пошли.

— Ты такой добрый, друг. Спасибо, — нечаянно всхлипнула я.

— Да ладно тебе, — смутился Сапень. И мы оба умилились.

— Ну, и как мне тебя усыплять? — осведомился Сапень, когда я залезла под одеяло, а он сел на краешек кровати, как посетитель у больного.

— Не знаю, — улыбнулась я. — Единственно, чур, не душить и не обездвиживать с закрытыми глазами. Спой мне колыбельную, — бесхитростно придумала я.

— Колыбельную? — уточнил Сапень, хищно улыбнувшись.

— Нет!! — неожиданно догадавшись, заорала я, когда он уже открыл рот. — Только не «Сладких снов тебе, царица»!!! У меня на нее теперь нервный тик, — чуть тише добавила я.

— А что тогда петь? — растерялся Сапень. — А! Кажется, я еще одну знаю.

Я приготовилась слушать и натянула одеяло до подбородка. Сапень вперил взгляд куда-то в спинку кровати и негромко запел. Как ни странно, голос был приятный и не фальшивил. Я разомлела.


— Куда плывешь лебедушка

Ночкой темною с луною полною?

Ой, люли-люли ходит нечисть, берегись!!

Красотой ли лунной любуешься

Или ищешь смерти в темноте?

Ой, люли-люли ходит нечисть, берегись!!

«Добрый молодец! Ищу любого да сладенька,

И не помеха мне ночка темная».

Ой, люли-люли ходит нечисть, берегись!!

Коль страдаешь ты, помогу я, страдалица!

Где искать твоего сладенька?

Ой, люли-люли ходит нечисть, берегись!!

«А и нашла я его!» Ощерила лебедь клыки белые

И утянула и съела меня на речном бережку.


Я села на кровати, выпучив глаза:

— И это колыбельная?!

— А что? — заметно стушевался Сапень. — Мне ее мама в детстве пела.

— Жуть, тебе просто повезло, что ты вырос нормальным! Или нет? — я сощурилась, пытаясь на глаз определить нормальность Сапня, после чего подскочила в отчаянье: — Я же теперь всю ночь не усну!! — И покосилась на шкаф, откуда с наибольшей вероятностью могла выскочить зубатая лебедушка.

— Я же обещал, что посижу с тобой, пока ты не заснешь, — успокоил меня Сапень и заботливо подоткнул под бок одеяло. Я сразу представила, как я, значит, засыпаю, Сапень уходит, а из шкафа подколодной змеюкой медленно вылазит лебедушка, прековарно улыбаясь и иногда вскидывая голову в беззвучном злодейском смехе..., и накрылась одеялом с головой.

Ночевал Сапень на Тамаркиной кровати. Утром я проснулась первая и сладко потянулась. Дошла до соседней кровати, умиленно полюбовалась на безмятежное, как греза младенца, лицо. Присела и гаркнула прямо в ухо:

— Рота, подъем!!!

Сапень подскочил почти до потолка и, путаясь конечностями в покрывале, сел, потрясенно оглядываясь по сторонам:

— А? Что? — осмысленный взгляд остановился на мне. Теперь лицо было отнюдь не мирным, брови были сурово сдвинуты. Я попятилась назад, оправдываясь:

— Просто, так сделать — это было одним из пунктов списка моих примитивненьких мечт...

Сапень рывком сдернул с себя покрывало.

— Это очень слабая отговорка, — и оскалился, поднимаясь с кровати и нависая надо мной.

— Ты, знаешь что... я ведь тебя из кувшина не полила, как вначале хотела? Будь ласков! — неуверенно возразила я и дала деру. Вместо утренней зарядки мы развлекались беготней по пустынным коридорам и применением всяких заклинаний без разбора.

— О, нет! Опять! — простонал Сапень, отказываясь продолжать погоню с отросшими ниже носа бровями.

— Что поделать, судьба! — я сочувственно похлопала его по плечу и отправилась снимать с себя и расколдовывать мокрую и обросшую лисьей шерстью одежду. На тот момент меня крайне занимал только один вопрос: почему от этой мокрой лисы несет как от мокрой псины?

После совместной прогулки к знахомагу, вернувшему бровям Сапня человеческий вид, я проводила товарища до ворот в город и осталась одна. То есть, разумеется, одна я не была, в школе на каникулах всегда оставалось несколько знакомых ребят, но без привычного общества Тамарки и дружков совершать всякие безрассудства было не так весело, хотя, как назло, наличие прорвы свободного времени меня располагало именно к этому.

— Это не я!! — долетел до меня возмущенный, срывающийся на визг юношеский голос.

Я сильнее заторопилась с книгами. Примененное заклинание лишь чуть облегчило их огромный вес, да и то на первое время. Палочка ученическая, как правило, весьма ограничивала размах задуманного. Поэтому, подгоняемые обстоятельствами, большинство недоучек типа меня использовали не неудобную левитацию (а тем более в движении еще и приходилось постоянно обновлять заклинание), а левитационный импульс, что было значительно проще, но вес на собственном горбу уменьшало лишь слегка и как-то дергающе.

Конец тоннеля-перехода манил, как монетный аверс, стены прыгали перед глазами, как голодные лягушки: хоть поспешала я и на присогнутых, видно, шатало меня все-таки прилично. Я затравленно оглянулась. Успею — не успею? Успею — не успею?

Не успела.

— Стой, кто бы ты ни был, мелкий пакостник!

Или успела?

Судя по грозному рыку, библиотекарь увидела лишь заворачивающий в проем край от мешка.

— Я до тебя доберусь и разберусь! — раздалось угрожающее. Что и говорить, главная библиотекарь всегда была импульсивна. А у меня откуда-то сразу взялись силы передвигаться еще быстрее. Плохо то, что голос не отдалялся, а явно приближался, чьи-то ноги топали позади. Хорошо, что ходы, ведущие из хранилища, были изломаны ввиду стоящих тут и там громоздких красочных стендов, повествующих о необходимости любить чтение, беречь книги, и — ой-ей-ей! — уважать труд библиотекарей! Поэтому мне пока и удавалось сохранять инкогнито. Что будет, когда я доберусь до прямой, уводящей меня в учебный коридор прорицателей? В голове на тему моего спасения болталась только одна весьма бредовая идея суицидальной направленности — начать сбрасывать балласт в виде книг. Этот весьма спорный маневр при удачном исходе решал сразу две сиюминутные задачи — при уменьшении веса поклажи бежать станет значительно легче, и, во-вторых, существует надежда отвлечения гонящей меня дамы, которая такого кощунства (книги на полу) вряд ли потерпит и кинется их подбирать; но (!), увы, абсолютно объективно данный же маневр значительно накидывал всяческих нехороших последствий (потому что после такого она уж точно не успокоится, пока лично не откусит виновнику руки, а возможно, и уши, и даже нос), ведь и вычислить меня, сопоставив списки, статистики и всякие эти карточки учета литературы, задачка — примитивнее некуда. А так: нет улик — нет вины, а народу в библиотеке помимо меня достаточно толклось — это я точно знаю.

Я своим маршрутом уже проткнула насквозь тот корпус и неслась по следующему, который являлся общежитием, но преследование упорно не прекращалось. Чудом я успевала скрываться на поворотах и не была еще разоблачена. Библиотекаршу вело по моим следам какое-то звериное чутье. Впрочем, неспроста же среди учеников гуляет слух, что она оборотень и полнолуния пережидает, запираясь на школьном чердаке. На котором конкретно — неизвестно. Может быть, каждый раз — на разном.

И тут одна из ровного ряда дверей, вдоль которого я мчалась, приоткрылась, в проеме показался округленный желто-зеленый глаз, а потом в проем же высунулась рука и резво замахала мне, сопровождаемая заговорщицким шепотом:

— Давай сюда!

Мне выбирать не приходилось. Я на бегу сбросила мешок с плеча и, держа его перед собой, как таранный снаряд, вломилась в любезный проем, буквально смяв стоящего за дверью. Створка тут же глухо схлопнулась. В коридоре раздались торопливые, как при разбеге дракона, шаги моей преследовательницы. Я загнанно оглянулась на хлипкую деревянную поверхность, припомнила по-мужицки мощные ручищи библиотекарши, и невольно с тоской вызвала в памяти образ нашей с Томкой двери, замечательной в своей прочности и износостойкости. Шаги пробухали мимо.

Мы переглянулись с невысоким тощим пареньком. Отросшие почти до плеч тускло-рыжие волосья напоминали пук чуть подкрашенного луковой шелухой сена, щедро шмякнутого на голову, и топорщились в беспорядке.

— А! — узнала я. — Прорицатель! Брат прорицателя!

— Сматий, — шмыгнув курносым носом, напомнил мне парень и, схватив со стола, сунул мне что-то под нос. — Пирожок хочешь? С повидлом.

Я отложила мешок к дальней от меня стене возле двери, заинтересованно взяла пирожок и стала неторопливо жевать, осматриваясь. Комнатенка по размеру почти как у нас, только чуть больше и поквадратнее. Стол, стулья, кровати, тумбы, шкаф — обстановочка типичная казенная. Разве что развешанные на спинке стула и кровати портянки придают ей немного сомнительного домашнего уюта. Вместо окна — большое, излучающее дневной свет зеркало с занавеской. Я мысленно припомнила расположение комнаты и соотнесла с видом корпуса снаружи — ну точно, там, где сбоку частично примыкает малый тренировочный зал — стена глухая. Во всех комнатах без окон такие «окна» — вида никакого, но пространство больше кажется, и освещение они проецируют аналогичное тому, как в данный момент на улице. Зато у них есть неоспоримое преимущество — в такое «окно» никто не залезет. Да и не разобьет, кстати, тоже. Эти старые магические вещи, что немаловажно в учебном учреждении для юных и фонтанирующих энергией, укреплены чарами от битья. У некоторых наших на этаже тоже такие висят.

— Спасибо, — почти беззаботно произнесла я и тут, взглянув на как-то затравленно глядящего мне в глаза парня, заподозрила неладное. Так смотрит Тамарка, перед тем как начать недоумевать — как одна из позаимствованных у Варвары только до туалета и обратно тапок могла слететь с ноги и забить канализацию; и как теперь быть, если все на этаже знают, чьи это — такие красные, но, мол, может все образуется, потому что когда ее оттуда достанут — она уже все равно красной никак не будет; а вторую тапку из пары она уже спалила на пустыре, потому как улика, но мы ведь все равно еще подруги, правда. — Чем обязана своему спасению?

— У тебя что? — вместо ответа спросил он.

— Ваза... кха... — призналась я, выкашливая кусок, из-за неприятных воспоминаний о былом залетевший не в то горло.

— И у меня, — он прерывисто вздохнул. — Ваза.

— Когда-а? Сегодня?! — я даже бездумно отложила недоеденный пирожок на стоящий рядом стул, настолько увлеклась открывшейся мне информацией.

Глупый вопрос — конечно, сегодня. Как раз, когда старые укрепляющие заклинания были сняты, а новые еще не наложены. Но сразу две вазы! Сразу!! Две!!! Вазы!!! Кошмар. Степень гадости вероятных в случае разоблачения последствий возрастает троекратно.

И это хорошо, что я не стала сбрасывать книги, как хотела, — не спасло бы. Две разбитых любимых вазы библиотекарши в один день — немедленный приговор если не к смертной казни (это, пожалуй, все-таки если сразу три вазы), то к двухдневному бдению стоя и зачитыванию вслух свода правил поведения в библиотеке, правил этикета и хорошего поведения и еще чего-нибудь изуверско-нудного на ее вкус — как самый минимальный минимум. Помню-помню тот единственный и, надеюсь последний, лично мой опыт библиотечной отработки. Это остальные преподаватели предпочитали сдавать улов из провинившихся для их морального исправления на разного рода физическую повинность. А библиотекарь упорно пыталась засыпать гранит знаний о прилежании, сознательности и ответственности, добре и зле, а также подобающем воспитанным людям поведении из книг напрямую в головы обормотов и обормотих.

— ...Толерантность более старшей группы к более младшей должна брать начало ввиду понимания первыми не столько каузальности, связанной с экзистенциальностью общества в целом и концепцией генетичности, сколько детерминации, взаимообусловленной темпоральностью каждой определенной психотипической особи, и составляющей, в конечном итоге, массовое сознание изучаемого нами субкультурного объекта и проблем, возбуждаемых неустойчивыми множествами в его туловище..., — добросовестно болтаю я. По глубокой наивности это даже кажется несложным... в течение первого часа. — Выведение и подготовка к приготовлению данного принятия положит начало великолепному структурированному обществу, с радостью берущего на себя обязанности по добросовестному становлению сознательности, — монотонно переливаю информацию со страниц в библиотечное пространство. Но в течение второго часа подспудно приходит понимание, что не жить мне больше студенткой, так как мозг мой клубочком свернулся в голове, как барсук в своем логове, и предвкушающе объявил перерыв до следующей весны, собираясь переваривать переполученную на сто лет вперед информацию. Глаза невольно воздеваются к незамутненному бесконечными буквами потолку, но потом снова обреченно нисходят в книгу. — ...Ыыы!.. — сквозь вовремя притиснутые зубы все же прорывается тихий, но отчаянный вздох. — И критичности, и патриотичности, и моральной устойчивости, и логичности языкового изъяснения, и светскости, и приоритетно с упором на академичность и ненавязчивость манерности... — но после очередного словесного извращения на тему элоквенции я не выдерживаю: — Нет, ну сколько ж можно-то, Агриппа Дбарровна! Неужели вы еще не запомнили эти дурацкие правила, ведь вам их не первый раз читают!!..

У четверокурсников боевиков авральная семинарная неделя, они стоят возле постаментов с катастрофически-огромными, не подлежащими выносу (попробуй такие вынести — спину надорвешь, самого выносить будут) из библиотеки, книгами; некоторые постаменты оккупированы сразу двумя-тремя студентами. Я, бубня нудное, мешаю им поблизости. И поэтому свидетели (поди, сами не раз бывавшие на моем месте) злорадно хихикают, то ли над Агриппой Дбарровной, то ли над моей дальнейшей незавидной после пророненного участью. Я, пользуясь заминкой, перекладываю тяжелую книгу с одной руки на другую и катаю язык по рту, гадая — то ли он просто распух от трудновыговариваемого, то ли давно в узел завязался. Мстительные хихиканья переходят в сдавленный кашель, боевики, сгибаясь, утыкаются в книги, прячут лица за края постаментов и спины соседей — приближается Агриппа Дбарровна (которая до того работала где-то на соседнем от меня ряду со стеллажами и краем уха следила за ходом моего перевоспитания). В руках у нее мокрое скрученное полотенце и палка. Палка, однозначно — бить по пяткам, полотенце, как видно, — многофункциональное.

— Н-но... н-но ... н-н-но... — заикаясь, пытаюсь вразумить ее я. — А как же книг-ги, ик, современные способы воспи-пи-тания? Ведь... это же не ваши методы! Варварские методы!

— Не варварские, а ВарвАрские! — умно подсказывают со стороны, а я даже не могу отвести взгляд, чтобы запомнить обидчика — пялюсь на покачивающуюся петлю полотенца.

— Так, ну уж если такие методы не помогают, тогда приходится по старинке! — возражает мне Агриппа Дбарровна и как-то безмятежно пожимает плечами — мол, уж не обессудь, подруга. Пособие по повышению культуры подрастающего поколения выпадывает из моих дрожащих рук, я бегло осматриваюсь в поисках выхода, и с обречением понимаю, что заперта в тупик.

— Я буду жаловаться! — неуверенно пищу я и, допятившись, распростертая вжимаюсь в угол между стеной и стеллажом. Дальше, как в замедленном времени.

Агриппа Дбарровна заносит полотенце. Я нелепо прикрываю голову руками, до невозможности вжимаюсь в угол, едва ли не просачиваясь водицею между страницами стоящих на стеллаже книг. А потом...

Вообще, я потом разузнала — ножка на том стеллаже шаталась давно, вот только плотник все не шел. Поэтому и виноват во всем он. За мной вины ну элементарно никакой не было. Я явилась жертвой пошлого стечения обстоятельств.

...А потом одному предплечью неожиданно стало как-то свободнее, будто даже пробежался вольный сквознячок; раздался издевательский скрип рассохшегося дерева, и прошла еще целая вечность, прежде чем я осознала, что происходит, и честно попыталась остановить процесс. Однако успела схватиться лишь за корешок какой-то из книг, когда заставленный до верха деревянный стеллаж, издав стон раненного животного, вдруг опрокинулся на другие стеллажи. А те, разгоняясь, в свою очередь, взялись по очереди ронять своих соседей, будто стадо неповоротливых умрунов, окончательно убивая последние мои особо стойкие надежды на полюбовное разрешение библиотечного конфликта.

Когда стих грохот, я осталась стоять с книгой в руках и оглядывать последствия.

Ошарашенные боевики и библиотекарша стоят рядом. Вдалеке теперь стали видны другие читатели, в такой ответственный момент тоже стоявшие.

— Там никого не задавило? — произнес кто-то голосом, похожим на Агрипп Дбарровин, только каким-то бесцветным.

— Нет, — ошеломленно мотает головой один из других посетителей, находящихся в других частях библиотеки, до того скрытых предметами обстановки, но теперь отлично обозревающихся.

— Х-х-х, — я пытаюсь что-то сказать, кажется, я хотела извиниться, но через стиснутую глотку прорвалось только мерзкое стороннему уху сипенье.

Привлеченная странными звуками, Агриппа Дбарровна впивается в меня по-орлиному пронизывающим взглядом. Потом ее взгляд сползает чуть вниз и застревает там, как копье в глиняном отвале. Выражение лица библиотекарши — отсутствующее, как у коровы, только что дожевавшей последнее сено из корыта, уголки губ краешками коромысла опущены. Я обращаю внимание на добытую книгу, которую, оказывается, судорожно сжимаю перед собой с двух сторон, будто шею врага. Поворачиваю обложкой к себе, как если оконную створку открываю. Скандально известный радикальностью приводимого мнения и живописаниями рекомендуемых видов наказаний, труд политического теоретика-аналитика Жебща Цибоки имел громкое, брызжущее патетикой название.

«Враг народа — кто он?»

И, глядя, как калейдоскоп эмоций изменяет лицо Агриппы Дбарровны, по новой осматривающей хаос, цепко пленивший округу, я поняла: обложечный вопрос — отнюдь не риторический.

Через полминуты меня уже в библиотеке не было.

— Кто же знал, что она именно сегодня заклинания укрепляющие обновляет! И именно поэтому вытащила свое дражайшее на главный стол. Ну, подумаешь, смахнула случайно мешком... — я глядела в стену, а передо мной заново разворачивались трагические события. Разбитая мною только что ваза была дорога. Не только сердцу некой злобной тетеньки, но и вообще. Коллекционершей она была заядлой и весьма гордилась подобранными ею экспонатами (и не одними лишь вазами, ее интересы простирались весьма далеко; а некоторые были откровенно неприятными). Часто устраивала экспозиции и выставки, на которые зазывала всех желающих. Последнее она делала с таким фанатизмом и в таких безлюдных темных коридорах, что некоторые преподаватели предпочитали не связываться и на всякий случай приходить, чтобы не попасть в черный список проигнорировавших личное приглашение. И ученичков со своих лекций приводили, я подозреваю, чтобы, если что, реальными жертвами неуравновешенного (ну что ты будешь делать — прямо как у оборотня!) характера падали они.

Вазы были ее особой гордостью...

Каждая со своей историей, красотой, дивными изгибами, часто даже некоторыми магическими веселушками — на одной, например, кажется на той, что гибла еще в прошлом году, были интересные сменяющие друг друга пейзажи. И с особой стоимостью... Вот только беда — после магического восстановления из осколков (а любая экспертиза оное доказывает на раз плюнуть, да даже на глаз зачастую видно) эта стоимость снижается в десяток раз. И веселушки тоже больше не работают.

Так она написала бы табличку, что ли, какую, дескать, вовсе не очередная это экспозиция, как обычно (уж там-то, поди, экспонаты раз по десять на дню роняют, каждую штуку!), а мол, осторожнее с хрупким, тронет кто — убью, ну, или еще как подоходчивее. Эх! Вот если бы я прошла на шаг дальше; а уж если б я еще и мешок взвалила чуть менее размашисто или маленечко попозже!

— Вот бы я тогда локтем на дернул! — Сматий прямо выдал мысль, созвучную моим. Даже думать не хотелось, сколько бы я еще прожила, если бы Сматий вовремя не подвернулся.

— А ты будто знал, когда меня в коридоре вылавливать! — уважительно заметила я.

— Знал, — вяленьким кивком подтвердил парень.

— Откуда? — удивившись, спросила я.

— Дак, — дергано пожал плечами Сматий.

— А-а-а! — протянула я догадливо. — Прорицатель же!

Сматий тревожно вздохнул.

— Ну-ну? Время, значит, подглядывал? — хитро прицокнула я. Я знала, что неконтролируемые, безнадзорные процессы предсказания, особенно проводимые хиляками-младшекурсниками, их педагогами порицались, ввиду высокой вероятности дурного воздействия на психику (впрочем, несмотря на такие их запреты и прочие усилия, среди других факультетов прорицатели все равно носили неофициальный статус сумасшедших).

— Не время, вазы — смотрел, вдруг что еще с ними случится.

— И меня увидел?

— Вазу разбитую. Зеленую такую, с розовой блямбой. Осколки вообще мелехонькие, — на этих его словах мне еще немного подурнело. Описанная вещуном ваза совпадала с укокошенной мною один в один. Только не блямба это на ней была, вроде, а роза стилизованная. — Тебя-а?... Ай! Да разве я... это... Я все ждал, когда за мной явятся, а потом тебя вот заметил.

— А что, должны явиться? — полюбопытствовала я, распрямляясь духом — все-таки нас двое, виноватых.

— Не знаю, на это я вперед не заглядывал, — и зачем-то пристыженно добавил. — Боязно.

— Удивил, — снисходительно хмыкнула я. — А кому нынче не боязно?

Сматий нервно погрыз ноготь на большом пальце, отчего сделался похожим на большую веснушчатую мышь. То ли это к нему новая волна страха подкатила, то ли на заявленную мной правду ему возразить было нечего.

Мы потоптались немного, вслушиваясь в коридор.

— Будем ждать, пока она пройдет обратно, — решила я и села возле мешка под дверью.

Сматий присел на стул. И тут же со странным лицом встал.

«С повидлом», — явственно припомнила я.

— Ну ладно, мне пора, — тут же поднимаясь с места, проговорила я. Скомканно попрощалась и, стараясь не поворачиваться спиной, выскочила в коридор.

«Книги!» — вспомнила я и, не успев развернуться обратно к двери, застыла на месте, точно в дерево обратилась.

«Точно-точно, обратно-то она еще не проходила» — запоздало всплыло в сознании. В том конце коридора, подозрительно щурясь на меня, как на солнышко красное, появилась ОНА. И сразу направилась ко мне. Бежать, если я хотела сойти за невиновную, вроде мне было нельзя. Однако очень хотелось.

Я, удавив в себе буйно разрастающуюся трусость, медленно пошла ей навстречу, ведя пальчиком по стене, мурлыкая нечто невнятно-песенное и делая вид, что этим же и занималась и пять, и десять, и тридцать минут назад, и вообще — что с невинного дитяти взяти. Мы невзначай сближались, а потом, разумеется, я, как примерная ученица, остановилась поздороваться.

— Здрасьти! — несмело улыбнулась я.

— Что ты здесь делаешь, детка? — сощурилась Моя Высоковероятная Смерть.

— Да вот, мимо гуляю, Агриппочка Дбарровна, — как можно беззаботнее ответила я и, создав на лице глупую широкую улыбку, поковыряла в носу.

— Угу, — задумчиво проговорила женщина, подвигала черными сросшимися бровями и пристально осмотрела меня с ног до головы, наверное, на предмет спрятанных мешков с книгами. Хорошо, что она не видела, как я появлялась из одной недалекой комнаты, а то бы полетела к хвосу моя конспирация. — А ты случаем, книги свои, собрание ваше курсовое, каникулярное, не забирала сегодня в библиотеке?

— Что вы, Агриппа Дбарровна, — удивилась я, отвлекаясь от притязательного осмотра собственного пальца и ненароком обтирая его об стену. — Так я ведь давно уже их брала, вместе с Томой мы к вам ходили, дня три как!

По колющей глаза правде, ходила Томка одна. Я никуда, в отличие от некоторых, вскоре не уезжала и соответственно имела доступ к библиотеке хоть когда, и поэтому отбывала своеобразную алогичную повинность, записывая нас в очереди на сдачи зачетов и диалогальные семинары по самостоятельно отработанному материалу. «Сейчас бы отовраться, а потом...» — именно поэтому думала я. «А потом она проверит свои записи!» — взвывало во мне нечто пессимистичное. «А потом, если что, Сматия сдам, не все же мне одной страдать, вдвоем все одно отрабатывать веселее», — низменно додумала я на все и этим успокоилась. Но в голове все равно всплывала такая неприглядная картина: на фоне библиотечных стеллажей — огромная гора из самых тяжелых книг (тех самых, с постаментов), гору с полубезумным видом в позе победителя попирает Сматий, а из-под горы алым пятном явственно расплывается кровь, и нога торчит такая, в моей обувке, и еще подергивается. Варианты подписи под картиной: грозно-патетическое «Возмездие свершилось», уютно-обыденное «На отработке» или такое, жизненно-философское — «Бесславная доносчичья кончина».

— А как оказалась здесь? — продолжился допрос, впрочем, уже более мягким тоном. Кажется, обманный фортель сработал, «кончина» отменяется. — Я туда ходила, обратно почти сразу иду — тебя не видела.

— А я по всем корпусам гуляю. На второй этаж вот ходила, сверху спустилась по дальней лестнице, — я для наглядности помахала сразу обеими руками вдаль по коридору.

— Ну-ну, — библиотекарша, погрузившись в свои мысли и будто уже позабыв о моем существовании, потрепала меня по голове огромной сухой теплой ладонью, и затем двинулась далее, явно беря прямой курс к себе в библиотеку. Поджидая, пока она уйдет из коридора и еще немного подальше, я добрела почти до противоположного конца коридора, а потом, оглянувшись, одной стремительной, но бесшумной рысью перебежала обратно к нужной мне комнате.

Я постучала в дверь и, приоткрыв, заглянула внутрь.

— Сматий, книги! — успела шепнуть, прежде чем мне в лоб прилетел остаток выдавленного пирожка. — Ай! — пискнула я и, быстро сцапав мешок за горловину, выскочила обратно в коридор. И только я развернулась, чтобы направиться в свой корпус, как откуда-то сзади раздался зычный голос:

— Варвара! Я так и знала — это ты!

Я оглянулась и испуганно охнула — оказывается, библиотекарша, наплевав на свои хваленые моральные устои, абсолютно несвойственным ей подлым образом затаилась за углом коридора, откуда и подглядела за мной. Не дожидаясь, пока она совсем выдвинется из-за угла и доберется до меня, я на заплетающихся под тяжестью ногах припустила по коридору, благо перекрыт был путь не к отходу, а обратно в библиотеку, в которую я теперь ни ногой. Пока там еще кто-нибудь что-нибудь не сломает. Или ему не сломают.

— Стой!! — заорала библиотекарша, не ожидавшая подлого побега от уже, казалось бы, разоблаченной личности. — Ведь теперь я знаю!

Я знала, что она знала. И надеялась только на нашу дверь.

Посему по большей части своего свободного времени я и окапывалась в комнате. Пробежки мои до туалета и до столовой достойны были войти примерами в учебники по конспирации и разведывательной тактике, но описывать и вносить туда сию позорную главу моей истории было некому, так как, чтобы отслеживать, меня надо было все-таки сперва обнаружить, а скрытничала я просто мастерски. На следующий день я готова была завыть волком от безделья. В городе без денег и без Тамарки мне слоняться не особо хотелось и моглось. И так как даже простое шатанье по школе мне было ограничено банальной жаждой жизни (если библиотекарша лично не заловит, так, небось, дошлый от страха собственного разоблачения вещун Сматий сыграет на опережение и как-нибудь подстроит нашу с ней встречу), то вполне закономерно, что к вечеру в моей голове созрела одна сумасбродная мысль. Сегодняшним пышным балом заканчивалась череда коронационных мероприятий. И, разрази меня череда сессионных пересдач, я собиралась на него наведаться! В конце концов, у меня в распоряжении было столько прекрасных платьев, что моя девчачья душа невыносимо мучалась и терзалась тем, что некуда их надеть (примерки у зеркала не в счет). Однажды опробованный, тайный путь во дворец уже не казался мне столь страшным, а Ладмировый кулон, помогающий беспрепятственно проникать в подвал, все еще был при мне. Все эти обстоятельства словно сговорились меж собой и нашептывали гнусавыми голосками у меня в голове: «Варвара, давай, тебе же ничего не стоит...» И победили таки.

Платье я выбрала парчовое серебристое с многослойными юбками из тонкой и чуть шуршащей, как легкий дождик, материи. Парча переливалась, играя в бликах света рельефами резкого цветочного орнамента. Верх, бывший когда-то массивным и начисто срезанный мною же самой в порыве портновского вдохновения, представлял собой не что иное, как корсет, намертво соединенный с юбкой и открывающий плечи и глубокое декольте.

Однако без Тамарки я столкнулась с такой трудностью, как самостоятельная шнуровка этого элемента дамского гардероба. То есть зашнуровать-то я могла, вот только недостаточно туго, отчего мой торс болтался в нем как ложка в стакане. Попыхтев какое-то время, и посокрушавшись о невозможности изворачивать руки по способу кузнечиковых коленок, я на время оставила тщетные попытки.

Достала из закромов шкафа босоножки, купленные к окончанию Ступени. Они были на довольно высоких каблуках и выполнены из тоненьких серых ремешков, перехваченных изящной серебристой пряжкой, в общем, идеально подходили под наряд. Надела на шею Ладмиров амулет, он, в отличие красного артефакта из Хольего укреня, у которого цепь мне была длинной до пупа, вполне мог сойти за обычную подвеску-украшение. Я взглянула на себя в зеркало и неуютно повела плечами — чересчур много тела было обнажено, что было непривычно после целомудренных школьных мантий и учебных строгих облачений. Вслед за босоножками свет увидела их одногодка — прямоугольная накидка на плечи из прозрачного белого шелка с кисточками на конце. С косметикой я в отличие от Тамарки была на «Вы», поэтому просто подвела очи черным и подкрасила губы красным. Волосы завила нагретыми на огненном шарике щипцами на крупные локоны. Критически присмотрелась в зеркало.

Внешность у меня, по моему мнению, довольно заурядная — невысокий рост, прямые (на самом деле из-за постоянного ношения косы они всегда волнистые) темно-русые длинные волосы, чуть раскосые распахнутые карие глаза с черными прямыми, как стрелы, ресницами; черные брови, которые моя Тамарка отчего-то нахваливает и называет «соболиными»; прямой носик (и вовсе он не длинный, это все преломление света!), лицо по форме кажется округленным из-за скул. Губы — абсолютно мамины, с лукаво приподнятыми уголками, довершают мой скромный целомудренный облик. Из-за этой лукавости в Ступени мне говорили, что я похожа на человека, задумавшего захватить мир, ну или, по меньшей мере, с минуты на минуту совершить какую-нибудь пакость. И если первое я не воспринимала всерьез, то насчет второго порой стала подумывать, наверное, это и предопределило склад моего ума, какой-то пройдошливый и ненормально изогнутый.

Подобная сегодняшней экипировка, наверное, смогла бы украсить и Труля Шлисовича, поэтому я в принципе осталась довольна. Послала воздушные поцелуи своему отражению, затем по очереди приняла выгодные и кокетливые позы, какие всегда есть в запасе у каждой девушки. И вот все было приготовлено, оттягивать момент больше было нечем. Я осталась одна на один с незатянутым корсетом.

Один шнурок я схватила зубами, другой, лежа животом на кровати, тянула изо всех сил вбок. Когда раздался стук, я прекратила пыхтеть и невнятно промычала:

— Кто там?

И только когда постучали во второй раз, я глянула по направлению стука — в окно. Выплюнула шнурок и поднялась открыть форточку.

— Мог бы хоть раз войти как нормальный человек, через дверь, — пробурчала я вместо приветствия. — В школе сейчас все равно никого не осталось, ты бы не привлек излишнего внимания.

— И пропустить такую сцену? — Ладмир весело кивнул на кровать, с которой я только что поднялась. — Да ни за что!

Я засопела:

— Охаверник бессовестный!! Скоро дойдет до того, что я на окна ставни навешу.

— Позволь тебе помочь, — улыбнулся Ладмир и, мягко развернув меня за плечи холодными руками, схватился за шнурки. Потом сразу выпустил их и, дотянувшись до шпилек на полочке возле зеркала, ловко заколол мне волосы наверх, после чего опять взялся за шнурки. Я глянула в зеркало и решила, что, пожалуй, так и оставлю волосы убранными наверх — сразу красиво подчеркивается шея.

— Мужчины плохо затягивают корсеты, — разглагольствовала я, — обычно боятся сделать больно и тянут недостаточно туго... Хххо-о-о-о, — я задышала мелко-мелко, как собачонка после пробежки, и задушено прошипела: — Или чересчур туго, потому что у них силы немерено и мозгов с горох.

Тамарке, чтобы довести меня до такого полуобморочного состояния, приходилось пыхтеть полчаса, дотягивая шнурки по волоску и практически упираясь ногой мне в зад.

— Достаточно? — осведомился откуда-то сзади Ладмир.

— Да, — шепнула я, стоя на цыпочках (будто это хоть сколько-то могло подсобить в заборе воздуха в грудь!), потом вспомнила, что мне предстоит еще путь по катакомбам, и пискляво добавила: — Можно самую чуточку ослабить, — и Ладмир стал завязывать шнуровку на аккуратный бантик, а я принялась на пробу, по чуть-чуть выдыхать. Чуточку выдохнула, и всё — воздух в легких закончился. Потом немножко вдохнула. Корсет затрещал, а я пугливо замерла — предел обнаружен — и поделилась основными впечатлениями: — Мне кажется, я теперь знаю, что чувствует муха после мухобойки. Ну, знаешь — такое ощущение, будто кишки собрались сбежать через рот.

— Ну и какие планы на вечер? — поинтересовался у моего отражения Ладмир, стоя позади и продолжая поддерживать меня за ставшую осиной талию.

— Да так, никаких, — пошаркала ножкой я. — Молочка попить, почитать немножко перед сном.

— А это у тебя, значит, такая домашняя одежда? Или ночнушка?

«Нижнее белье», — раздраженно подумала я.

— Да знаешь, — я забегала глазами, — забыла постирать одежду, не ходить же в грязном, дай, думаю, одену...

— Ага, — не стал спорить Ладмир. — А то я уж подумал, что ты собралась на последний Имперский бал, посвященный коронации.

Я натужно рассмеялась:

— Да нет, как ты мог такое подумать! Кто я такая, чтобы меня на него пригласили?

— А мы бы неплохо смотрелись там вместе, — задумчиво выдал Ладмир. Я вслед за ним присмотрелась к нашему совместному отражению в зеркале. Ладмир, выше меня на целую голову, шею и еще два вершка[4], хоть и не изменил своему любимому черному цвету, выглядел представительно в элегантном костюме и черной личневой шелковой сорочке.

— А ты куда так разоделся? — прищурилась я, подбоченившись как сварливая жена. — Поди на Имперский бал?

— Не-ет, — он сделал возмущенный вид, — как ты могла про меня так подумать? Чтобы я и на бал? Я иду по бабам!

— А, — выдохнула я, — тогда ладно.

Вампир невзначай добавил:

— Ты первая из моего списка.

— Что-о? — задохнулась возмущением я и стиснула кулаки. Но разве того, кто умеет бегать по потолку, так запросто догонишь? И замахнулась на него кулаком. — Ты пошипи мне еще, муха потолочная!

— Извини, иногда само вырывается, — обвиняемый наморщил нос. — Кстати, можно мне получить назад свой амулет? — глядя мне сверху в декольте на голубой металлический кулон (или не на кулон?!), висевший на шее, попросил Ладмир.

— Э-э-э, — запаниковала я. — А он тебе очень нужен? Ты же говорил, у тебя есть еще один. Ты не мог бы мне одолжить его дополнительно на один день, потому что... м-м... для того... Он мне так сильно нравится, что мне нужно морально подготовиться к расставанию с ним!

Ладмир покачал головой:

— Нет, пожалуй, только из-за этого я не смогу тебе его оставить.

Я заломила руки.

— Ну тогда для того, чтобы... э-э-э...

— Так для чего же? — с приторным вниманием уточнил Ладмир. Я поникла головой и созналась:

— Да, ты прав, я хотела пробраться на Имперский бал. Без приглашения.

Ладмир расхохотался и ничего не сказал, а я заподозрила, что он все понял с самого начала и по своей гадкой привычке вытягивал из меня признание.

— Кстати, как все прошло на коронации? — вампир сменил тему и спрыгнул на пол. — Ты выиграла спор?

— Длинная история, — я махнула рукой и присела на кровать, собираясь ее рассказать.

— А если коротко?

— Скорее всего ты не получишь своих процентов.

— Ясно, — кивнул Ладмир. — Остальное доскажешь потом, потому как мне пора и я просто заходил поздороваться. Кстати, ты в курсе, что бал, на который собралась — это бал-маскарад?

С этими словами он и вылез в форточку. Я задумалась, уперев одну руку в бок и другой схватившись за подбородок. В мешок с босоножками и накидкой отправилась единственная маска, бывшая сейчас в моем распоряжении — довольно реалистичная маска черта, сделанная Тамаркой год назад.

Со вздохом натянула поверх старое платье, отчего его относительно плотный низ раздулся колоколом, а легкие нижние юбки парчового платья сморщились, как дно шляпки у гриба. Влезла в теплую обувь и, накинув курточку на рыбьем меху, отправилась в подвал. Время было вечернее, сытое, большинство ребят сидели по комнатам, поэтому я никого не встретила. До территории дворца я добралась без проблем. Путь в этот раз мне показался короче то ли оттого, что был уже мне знаком, то ли оттого, что я проделывала все это не на спор и не боялась так. Поднялась по уходящей вверх квадратной трубе, проникла в высокий узкий каменный тоннель. Здесь я сняла с себя куртку и верхнее платье, грязные рукавицы, переодела обувь. После бала я намеревалась выбраться из дворца через ворота, строя расчет на том, что выйти с территории мимо Охранников гораздо легче, чем войти или, в крайнем случае, придумав легенду, напроситься в чью-нибудь карету, а, оказавшись на улицах города, удрать из нее. В общем, план был оформлен смутно, и большую часть в нем занимала импровизация.

Верхнюю одежду и особенно обувь мне нельзя было оставлять в тоннеле, а необходимо было на время бала оставить где-то во дворце, где именно — это я намеревалась спросить у слуг. Для этого мне и необходимо было сразу предстать перед ними светской львицей, чтобы небрежно поинтересоваться, где, дескать, гостям верхнюю одежду покидать.

Насчет Мирит, чьими апартаментами намеревалась опять воспользоваться, я нисколько не волновалась: молодые девушки как правило приходят на балы вовремя. Церемония уже должна была официально начаться, а комната ее на ключ не закрывалась. Я проведала, что дворцовым ключником это для порядка делается только тогда, когда в гостевых покоях никто не живет. (Считалось, что во дворце Императора любой гость мог чувствовать себя в безопасности, а также не волноваться за сохранность имущества.) Но все равно рисковать, переодеваясь в ее будуаре, мне не хотелось, поэтому я предпочла лучше потом просто отряхнуться от пыли, нежели быть застигнутой врасплох (и боюсь, на этот раз трюк с домовым не выглядел бы правдоподобным).

Я оправила складки на юбке, спрятала палочку вертикально в декольте, подхватила маску и сумку с вещами (верхней курткой и весьма нечистою мятлью, об которую я еще и руки вытерла) и поцокала каблуками по каменному полу по направлению к тупику. Однако далеко не ушла.

Неожиданно кусок стены в каменном тоннеле зашевелился и с тихим шорохом стал впадать в стену. Это было очень похоже на то, как открывался лаз в спальню Мирит. И по размеру один в один и по способу открытия. Вход еще в одну комнату? Или тайный ход в тайном ходу? Я была заинтригована. В голове мелькала назойливая, как полуденный овод, мысль, что лучше бы мне уходить по добру — по здорову, потому как должен быть еще и кто-то, кто этот лаз открыл. Я отмахнулась от голоса разума тем, что надела на себя маску, чтобы не быть впоследствии опознанной. И присела на корточки, с любопытством вглядываясь вглубь. Внутри проема, явно намереваясь перебираться в мой тоннель, кто-то сидел на корточках. Над плечом его плавал магический светлячок. Помещение, в котором находился незнакомец, очень напоминало коридор, в котором пребывала я. Какую-то долю секунды мы недоуменно смотрели друг на друга. Упорхнувшее первое любопытство оставило вместо себя панику и ужас. Я заорала дурниной, незнакомец тоже завопил низким мужским голосом. Шарахнулась в сторону от проема, судорожно соображая, что делать, чужак тоже не спешил со мной пообщаться и то ли уполз восвояси, то ли продолжал сидеть в смежном коридоре, во всяком случае, лаз был открыт, пока. В голове билась разбуженной крылатой мышью истеричная мысль: «Это за мной! Они вычислили меня! Как-то узнали, что я решила пробраться на бал без приглашения!» Потом встрял голос разума: «Ага, то-то он сам закричал как резаный. Или может быть это такой новая тактика у Охраны — оглушить преступника своим криком?»

Я осторожно присела и, наклонив голову, медленно, одним глазом заглянула в проем. Там сразу раздались шорохи, сдавленная ругань и я разглядела, как фигура, которая в этот момент, видимо, делала аналогичную попытку заглянуть в мой проем, порывисто отшатнулась и села на зад. Я одним глазом продолжила настойчиво изучать незнакомца в тусклом свете его магического осветительного прибора. На вид лет двадцать, довольно высокий, хотя в сидячем положении не сильно разберешь, благородное широкоскулое лицо с высоким лбом и квадратным подбородком, голубоглазый, чуть длинные светлые волосы цвета меда, одет в коричневато-бежевый сюртук и такого же цвета брюки. В следующее мгновение меня привлек его браслет — прозрачный, темно-бежевый, розовато посверкивающий отшлифованными гранями бусин. Он поразительно напоминал пилирит — ужасно редкий и дорогой минерал, служащий универсальным преобразователем магии. В волшебных палочках его было буквально по пять-десять крошек-гранулок (у маститых и богатых магистров доходило до тридцадцати-сорока). Да нет, невозможно: такие браслеты были только у членов императорских семей или у первых в очереди наследников по родственным линиям. И, конечно, я тут же заметила проблеск чего-то серебристого в его волосах. И шокировано зажала себе (точнее маске) рот ладонью — это был витой обруч — корона принца.

Как я могла его не узнать, когда самолично присутствовала на коронации? Да очень просто — не до того мне было, чтобы всяких там принцев и императоров разглядывать! Да и не ожидала я как-то встретить принца правящей династии в секретном заброшенном (ррр, Ладмир — врун!) тоннеле в момент тайного проникновения в его же дворец.

— Ваше?.. Это самое... в смысле вели... высоччство? — промямлила я и попыталась сидя на корточках отвесить учтивый поклон и по-придворному подмахнуть рукой, чуть не прободав лбом пол от излишнего рвения.

— Кто ты? Ты человек? — настороженно поинтересовался молодой человек. Я вспомнила, что все еще нахожусь в маске. Неудивительно, что он так заорал! Меня бы на его месте вообще, наверное, выносили бы на носилках в нервном одеревенении от пережитого испуга. Рука опять потянулась ко рту — на этот раз зажать прорывающийся наружу хохот. Уж не знаю как, но я удавила в себе неучтивое по отношению к сыну монарха проявление.

— Да-да, — быстро отозвалась я, потом подумала, чем мне это грозит, и немного подкорректировала признание. — То есть, нет! На мне заклятие! Я не могу снять маску. Если я ее сниму, то умру.

«...Или на пытках у инквизиторов, или в тюрьме, или на плахе или, что самое ужасное, от раскаяния в кабинете директора», — мысленно продолжала я.

— Что ты здесь делаешь? — более твердым голосом спросил принц, потихоньку приходя в себя и заново наводя рычаг хода, который предпринял попытку самолично закрыться. «А ты?» — чуть не проболталась я, и спешно напустила на себя грусть.

— Уповаю на вашу милость, — я сделала очередную неудачную попытку поклона, отчего казалось, будто я просто судорожно заглядываю в проход, после чего, отчаянно ругаясь сквозь сжатые зубы, переползла в его коридор. Принц глянул в декольте, столь удачно для этого расположенное, затем на маску, и отполз подальше, явно подумав, что под маской лицо может от маски не сильно-то и отличаться, после чего поднялся на ноги. Я тоже встала в полный рост. На каблучках статному принцу я не доходила до подбородка. — Мне нужно побывать и потанцевать на настоящем балу, потому что это, возможно, развеет заклятье. Но меня не пригласили, — я горестно вздохнула.

— А должны были? — прищурился проницательный принц.

— Нет, — совсем уж пригорюнилась я, — поэтому мне и пришлось пробираться тайными тропами.

— Тайными тропами? Какими? Как ты очутилась здесь? Я думал об этом тайном ходе никто не знает, — оживился принц.

— Я не знаю, — ляпнула я первое, что пришло в голову, но, глядя на нахмурившуюся физиономию монаршей особы, поспешила объяснить: — Это все заклятие! Из-за него я забываю все, что происходило пять минут назад, кроме того, что должна избавиться от него, пробравшись на бал.

«Ну, Ладмир, морда ты вампирья, с тебя причитается», — злобно думала я.

— Ладно, тебе на бал, мне на бал, пошли, — вздохнул принц и полез обратно в мой тоннель. Пришлось следовать за ним. — А хоть имя-то свое ты помнишь?

— Ва..., — тут я вдруг вспомнила о конспирации. — Ва..., Вава — вот мое имя.

— Какое странное имя, — вдумался принц. А я пыталась вспомнить, как же зовут его. Ариташ? Акиомах? То, что начинается на «а» — это я помнила. К сожалению, на этом точность моих познаний заканчивались. Никогда особо не интересовалась политикой и всем, что ей сопутствует, так, знала основные вехи, насыщающие давнюю и не очень историю — сейчас готова признать, что это было мое упущение. По понятным причинам спрашивать принца про его имя было не совсем удобно и безопасно для жизни (а-ну как озлится?).

— Ваше высочество? Позвольте мне утолить свое любопытство, задав один нескромный вопрос?

— Задавай, — отмахнулся принц.

— А чего такое вы делали в этом тоннеле?

— Шел на бал, — невозмутимо отозвался принц.

— Да-а? — удивилась я.

— У двери в мои покои такое столпотворение из гостящих здесь барышень, желающих сопроводить меня на церемонию, что, признаюсь, я малодушно удрал через тайный ход. Если честно, когда я вас увидел, то сперва подумал, что все, и здесь подкараулили. Но когда глянул на лицо, то уже перестал быть в этом так уверен. Знаете, в полумраке потайного коридора ваша маска выглядит ужасно реалистично.

— А о чем вы подумали? — захихикала я.

— Вот и смерть моя пришла, — усмехнулся принц. — Я от растерянности даже магией не сообразил воспользоваться.

Принц притормозил задолго до конца тупика, я по инерции чуть не уткнулась носом ему в спину. Потом он присел, ощупывая стену руками, я растерянно топталась поблизости.

— Ага! — принц потянул за найденный рычажок. Уже видев один неизвестный мне отсек тоннеля, я не особо удивилась, поняв, что он здесь не один. Мы проползли в образовавшееся отверстие и оказались позади массивной скульптуры в глухом закутке-нише, которой оканчивался последний поворот коридора.

— Наверное, пора, — принц достал из кармана черную маску-бабочку и завязал на глаза.

— Мы идем сразу в бальную залу? — поинтересовалась я, семеня рядом с размашисто шагающим принцем. — А то мне необходимо где-то оставить свои вещи, — я лихо взмахнула мешком под подбородком молодого человека.

Принц увернулся от летящего в челюсть имущества, молча изъял у меня котомку и мимоходом вручил одному из слуг, приказав отнести в гардеробную. Члена императорской семьи здесь узнали и в маске (неужели по короне?) и бросились исполнять его приказ.

Где еще можно увидеть столько красиво и нелепо одетого народа, как не на балу маскараде? Мои глаза как у заморского зверя хамемелона стали жить и вращаться независимо друг от друга, стараясь рассмотреть все и сразу.

Отчего-то я совершенно не подумала о том, что появление принца, которого, несмотря на его маску, разумеется, все сразу узнали, вместе с таинственной незнакомкой привлечет ажиотажное внимание. И все эти пираты, экзотические тигры, волки, разбойники и восточные шахи глазели на меня с не меньшим интересом, чем я на них.

Кстати, женщины на балу беззастенчиво пользовались тем, что их лица закрыты масками и компенсировали сие обнажениями различной степени тяжести, так что я со своими плечами и глубоким декольте выглядела очень даже целомудренно. Эпатировала присутствующих почему-то только моя маска, которую вкупе с элегантным женственным платьем и принцем сбоку один местный нищий в лохмотьях и с золотым портсигаром, торчащим из кармана, назвал интригующей и будоражащей воображение. Я развеяла его наверняка непристойные фантазии возмущенным заявлением, что нет на мне никакой маски, и я просто не выспалась, после чего, оставив хихикающего принца наедине с огорошенным оборванцем, двинулась блуждать по зале, успев услышать, как прозвучало слово «Акимарх» — и вспомнила, что именно так зовут принца. Успела выпить бокал вина и урвать две малюсенькие закуски с подноса пробегающего мимо подавальщика, когда после церемониальных плясок со сменами партнеров площадка освободилась для вольных парных танцев. Во время этого я старательно пряталась, таилась и перебегала от одной широкой спины за какую-нибудь группу гостей от зверинца, намеревающегося непременно познакомиться с протеже принца (каковой они меня простодушно посчитали) поближе. Все эти назойливые люди отказывались понимать, что я здесь инкогнито. Я как раз стояла, привалившись к колонне с задней стороны, и подглядывала за публикой в зале и парой знакомых ученических лиц (несущих почетную вахту по дальним углам залы) с одной ее стороны и думала, что наконец-то нашла себе приличное укрытие, когда сзади раздался голос.

— Ну как ваше заклятие, Вава? Уже прошло?

Я вздрогнула от неожиданности и обернулась к принцу:

— Я не уверена в этом, — уклончиво пробормотала я и попробовала, распластавшись по колонне, неприметною змеею переползти на другую ее сторону. Вино слегка ударило мне в голову, я сразу вспомнила бесшабашное веселье с Тамаркой и парнями и взгрустнула по своим друзьям, в таком ностальгическом настроении быстро устала от навязчивости местной публики и сейчас желала променять бал на сидение в комнате и чтение книги про эфирных духов.

— Может быть, танец поможет вам окончательно победить заклятие? — он протянул мне руку.

— В любом случае снимать маску до окончания бала я не намерена, все-таки это бал-маскарад. С моей стороны это было бы так же нелепо, как надеть шубу в бане, — отрезала я недопустимые намеки, но приглашение приняла. Если я когда-нибудь смогу об этом рассказать Тамарке — она умрет от зависти!

— Хотя нет, знаете, я передумала, — вспомнила я на полдороге к танцполу и попробовала удрать. В отличие от Ладмира Акимарх такой непостижимой перемены настроения и прыти от меня не ожидал, поэтому вывернуться из его рук мне удалось, но дальше принц довольно быстро выловил меня за руку и перенаправил обратно в середину залы. Успей я добежать до колонны — шиш бы он меня от нее оторвал, но на нас смотрели люди, и устраивать сцены препирательства и демонстративного усаживания на пол было неудобно. Я якобы случайно наступила принцу на ногу и прошипела: — Я не умею танцевать!

— Это не так сложно, как кажется, — принц скорбно поглядел на отдавленную конечность. — Я поведу, а вам нужно лишь подстроиться под мои движения.

Звучала музыка, мы кружили по залу. У меня получалось неплохо, но для собственного эгоистичного развлечения я на каждом четвертом повороте по площадке мстительно оттрамбовывала принцу ноги и жутко радовалась, когда он при этом кривил рот, однако молча делал вид, что ничего не произошло. Принц в тщетной попытке отвлечь меня от моей забавы поведал о курьезе, произошедшем сегодня, когда один из гостей нарядился друидом и, увидев еще двоих посетителей, выбравших подобный наряд, закатил скандал насчет того, что это он первым придумал облачиться подобным образом и заявлял об этом во всеуслышание, поэтому требует, чтобы они как честные люди переоделись и не мешали ему блистать. И в итоге оказалось, что придирался он к настоящим друидам, посетившим бал-маскарад, но не пожелавшим облачаться в костюмы...

Загрузка...